Дубов Дмитрий Валерьевич. Там, в этой тьме...

0x01 graphic

Там, в этой тьме...

Темно...

Темнота сдавливает, разминает, поглощает все помыслы.

Никогда не боялся темноты, но сейчас она пугает меня до умопомрачения... (правда, я уже не имею права так выражаться, даже в "мыслях").

И ещё тесно. Настолько тесно, что я не согнул бы ноги в коленях, если бы мог, не повернулся бы... Мне это и не нужно: при всём желании я не сумею этого сделать, даже если приложу все усилия духа и воли.

В темноте рождаются и незаметно подкрадываются всевозможные страшные мысли; теснота усугубляет их и выплёскивает на меня девятым валом. Так себя не чувствуют даже скованные по рукам и ногам.

Если бы не эта темнота, наполненная судорогами запертой души и гнетущими воспоминаниями о прошлом... Если бы не эта теснота, вместившая в себя все страхи замкнутого пространства, возведённые в степень...

* * *

Я был обычным актёром, ничем не выделяющимся из массы нашего брата. Многие из нас рвут на сцене не только глотку, но и душу.

Мне было сорок шесть, когда сердце не выдержало и разорвалось прямо на сцене во время финальных слов Шекспировской трагедии.

Хороший был мужик - Шекспир, - писал прочувствованно.

Я ощутил невыносимую боль в груди - будто мириады галактик взорвались в ней в одно-единственное мгновение и врезались в неё изнутри своими осколками.

Это конец, - подумал я, хватаясь рукой за грудь и чувствуя, что ноги отказываются держать меня.

Кто-то подскочил из-за кулис, подхватил меня под руки и крикнул: "Занавес!". Театральный занавес отгородил сцену от публики, а серый занавес забытья отгородил моё сознание от мира.

* * *

Очнулся я уже дома. Вокруг привычная обстановка; вот только ракурс несколько необычный...

Спустя пару минут я стал понимать, что пользоваться такими словами, как: "очнулся", "ум", "мысли", - я уже не имею никакого права. Во-первых, - я не дышал. Во-вторых, - лежал в гробу, удобно устроившимся на моём столе. В-третьих, - веки мои были закрыты (судя по отражению в стекле книжного шкафа), но я всё видел. Если хотел бы, то мог бы увидеть то, что находится подо мной. Под моим мёртвым телом.

До этого мгновения страха не было, но тут накатила его первая волна, накрывая меня с головой. В ужасе я закричал...

Моё безжизненное и холодное тело не издало ни звука и никак не отреагировало на метания прикованного к нему кусочка сущности.

Я попытался освободиться от гнёта своих бренных останков.

Безрезультатно.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, - приходя в ещё более неописуемый ужас, мысленно воскликнул я.

Где же чёртовы туннели?! Где пресловутые духи предков, являющиеся забрать с собой души умерших?! - Ничего...

Вошла жена.

На лице нет ни следов слёз, ни усталости бессонной ночи. Взгляд ясный. Такого я от неё не ожидал. Ну, хоть чуточку опечалилась бы!

- Вот, - сухо проговорила она, - спасибо тебе, что избавил от необходимости объясняться. Давно хотела сказать тебе про Сергея, но ты ушёл в полной уверенности, что я оставалась тебе верна все эти двадцать четыре года... Что ж, значит - так лучше. Прости... и прощай!

Ушла.

Не могу сказать, что меня чересчур опечалило это неожиданное признание: передо мной стояли сейчас проблемы поважнее, но и сказать, что я остался равнодушен, тоже не могу, всё-таки двадцать четыре года... Без ссор, конечно, не обходилось, однако ж - "милые бранятся - только тешатся".

* * *

Часы проходили в оцепенении. Самое страшное заключалось в том, что ничего не случалось. Вокруг бурлила жизнь: летали мухи, полз паучок, скреблась мышка, к окну подлетела любопытная птичка, а я напоминал парусное судно, застигнутое полным штилем. И "команда" моей души никак не может повлиять на "галеон" тела.

Самые мрачные мысли таились пока в отдалённых уголках. Они, будто бы знали, что их время ещё придёт.

Вошла мать: сухонькая старушка с изборождённым морщинами лицом, которая стала мне очень близка после смерти отца. Она носила траур. И не только одежда, но и весь её вид выражали это: лицо осунулось, под глазами залегли глубокие тени скорби, взгляд потускнел. Одеяние же было, как всегда: чистенькое и аккуратненькое.

Если бы моё сердце не разорвалось бы на сцене, оно непременно разорвалось бы сейчас.

Мать подставила табурет, неловко взобралась на него и обняла моё тело, ставшее мне уже не только чужим, но и ненавистным.

- Сыночек мой ненаглядный, на кого же ты меня оставил?! Без тебя я, словно дом без жильца, словно дым без огня, словно тело без души...

Если бы я мог чувствовать!..

Если бы... Я обязательно почувствовал бы её солёные слёзы на своих щеках, влажные прикосновения её горячих губ к моему лбу, объятия бессильных старческих рук, измученных артритом...

Я ничего не чувствовал.

Абсолютно ничего.

Я взвыл от её горя и собственного бессилия.

Она не услышала.

* * *

Время стало орудием пытки. Оно перестало течь размеренно. Оно извивалось и выгибалось. Оно стало мифическим Голиафом, превращая минуту в год, а день - в вечность. Я видел часы: они остановились и при этом продолжали отсчитывать мучительно долгие секунды и убивающе-огромные часы...

* * *

За окном суета. Это за мной. Шестеро соседей - здоровенных мужиков - подхватили моё последнее обиталище и понесли его наружу.

Сколько раз при жизни я присутствовал при прощаниях с умершими? - Не счесть! И почему-то мне всегда казалось, что здесь говорят только правду.

Лицемеры! - хотелось мне бросить в лица этих напыщенных индюков, проливающих крокодиловы слёзы торжественных напутствий. Они и сами не прочь были бы отправить меня на тот свет! Вот только это преследуется по закону.

Что ж, я облегчил им жизнь своим уходом со сцены, во всех смыслах.

Мать и моя напарница по спектаклю рыдали, не играя. Спасибо вам, - есть, о чём поплакать.

* * *

Автобусом до кладбища, а там - снова на руках.

Я всё видел: деревья, птичек, кладбищенские оградки, безвольно покачивающееся в гробу тело.

Я прощался со всем живым и готовился вступить в мир мёртвых. Был бы я жив, меня сейчас душили бы слёзы: так мило стало мне это низкое свинцово-серое небо, голые ветви. Душа заметалась, как птичка по клетке в последней агонии. Душа - это я, это всё, что от меня осталось, а много это, или мало, - не мне судить. Я хотел только одного: сорваться с привязи, оказаться подальше от мёртвого куска мяса, когда-то бывшего мной, и свободно парить. Где угодно!

* * *

Я знаю, что чувствуешь, когда при тебе заколачивают крышку гроба, но совершенно иное, когда её заколачивают над тобой. Каждый гвоздь до основания пронзает тебя своим всемогуществом. От него нельзя избавиться. Все эти гвозди становятся частью тебя. Навечно.

Гроб ткнулся о дно могилы. Последние движения тела, и оно замерло, чтобы уже никогда не шевельнуться.

А я оставался внутри.

Блёклые лоскутки света ещё проникали через щели в крышке.

Что-то грохнулось сверху и рассыпалось по обшитому тканью дереву, заглушая стоны и рыдания наверху.

Ещё раз.

И ещё.

Меня засыпали: пока вручную, но скоро за дело возьмутся могильщики.

Последние искорки надежды на нечаянное уже освобождение меркли вместе с последними клочками света.

Подступала тьма. Неумолимо, вечной беззвёздной ночью приближалась она, зажимая меня в свои тиски.

Непреодолимая тьма.

Она окружает со всех сторон, щекочет мистическим страхом, но не проникает внутрь тебя и не даёт раствориться в себе.

* * *

Время исчезло окончательно. Я понятия не имею, сколько лежу, не дыша, не чувствуя ни запаха, ни сырости земли, а в квадриллионный раз вперяясь во тьму, подарившую мне только судороги души, гнетущие воспоминания и такие мучения, которые при жизни испытать просто нереально.

Если б не теснота в этой темноте. Если б сюда проникал хоть лучик света. Если б можно было заняться хоть чем-то, кроме бесконечного переваривания самого себя.

Мне понятно, почему все лгут о смерти: никто из живых её не видел. Зомби? - бред! - я не могу и пальцем двинуть, - какие уж тут ожившие мертвецы.

Агония угасла. Птичка в клетке замерла, осознав всю тщетность своих попыток выбраться.

Но, чу! - Что-то шебаршится с той стороны гроба! Скорей всего, это - первый червячок.

Хорошо, что я ничего не чувствую...

Конец.

28.10.2006

Свидетельство о публикации N2812200146

Дмитрий Дубов.

Там, в этой тьме...

Оставить комментарий © Copyright Дубов Дмитрий Валерьевич (etnarch@mail.ru) Размещен: 20/12/2008, изменен: 17/02/2009. 10k. Статистика. Рассказ: Мистика, Хоррор Повести и рассказы		Ваша оценка:
Аннотация: Если бы не эта темнота, наполненная судорогами запертой души и гнетущими воспоминания-ми о прошлом... Если бы не эта теснота, вместившая в себя все страхи замкнутого пространства, воз-ведённые в степень...

Дубов Дмитрий Валерьевич : другие произведения.

Там, в этой тьме...