Дубовская Елена Элен Алекс : другие произведения.

Другая жизнь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  -- ДРУГАЯ ЖИЗНЬ
  
   "Не проиграй солнце до рассвета".
   Пословица инков
  
   1
  
   В середине первого семестра к нам на курс перевели новую студентку. Я никогда не знала, что на пятом курсе одного института можно перейти в другой. Но, оказывается, если ты несколько умна и невыразимо решительна, то тебе в этом мире можно все.
   На первой лекции она села рядом со мной, это была чистая случайность. Но потом эта идея несколько привлекла ее, и в следующий раз она сделала это уже намеренно.
   "В следующий раз я заберусь на самый верх или же сяду под самым носом у профессора, - подумала я про себя, - посмотрим, что ты тогда будешь делать".
   И на третьей лекции я села на самый последний ярус аудитории. Обычно там сидят те студенты, которым до чертиков надоело учиться, но в силу различных жизненных обстоятельств они все еще были вынуждены это делать.
   Новая студентка вошла в аудиторию и остановилась в растерянности около двери. Затем она отыскала взглядом меня и, не поверите, стала взбираться ко мне на самый верх. Когда она села рядом, я ее уже почти ненавидела.
   У нас была лекция по истории религий, сложный и увлекательный предмет. Профессор Крайт, строгий бородач с проплешиной на голове, едва войдя в аудиторию, принялся восторженно размахивать руками, взахлеб рассказывая о неимоверном многообразии мировых проблем.
   Новая студентка сидела тихо и сосредоточенно. И не будь я отныне столь строга к людям, я бы позволила себе хотя бы приветственно ей улыбнуться.
   Но нет, даже наоборот, я надменно повернулась в ее сторону и смерила ее достаточно гневным взглядом. Чтоб она даже не смела как-нибудь меня отвлекать, знакомиться или делиться какими-нибудь малозначительными впечатлениями о жизни.
   - Меня зовут Миранда, - тут же сказала она мне.
   Вообще-то, когда ее представляли, я уже слышала, как ее зовут.
   - Миранда Дир, - сказала она.
   И это я тоже слышала.
   - Очень приятно, - процедила я сквозь зубы и отвернулась, тут же о ней позабыв.
   - А тебя как зовут? - послышалось сбоку.
   Я мысленно закатила глаза, но все-таки опять повернулась в ее сторону.
   - Люсия, - держа вежливую улыбочку, сказала я, - Люсия Флавес.
   - Ты недалеко от университета живешь? - тут же спросила Миранда Дир.
   И я некоторое время соображала, почему ее заинтересовал именно этот вопрос. Ведь чтобы определенно вывести меня из себя, она прекрасно могла спросить и о чем-нибудь поумнее.
   - Я живу в доме на набережной, - сказала я.
   - Это здорово, - сказала Миранда.
   - Что здорово? - не поняла я.
   - Жить в доме на набережной, - мечтательно сказала она, - водная стихия успокаивает и отвлекает от проблем.
   - Ни одно окно моей квартиры не выходит на реку, - перебила ее я.
   - О, извини, - расстроилась она.
   Этого еще не хватало. Я вновь попыталась сосредоточиться на профессоре.
   - Все мировые проблемы связаны именно с разнообразием религий, - выдал господин Крайт.
   Это было крайне интересно.
   - А куда выходят окна твоей квартиры? - спросила Миранда Дир.
   - На ту дурацкую аллею, - вежливо улыбнулась я, - на которой растут эти невыносимые деревья с их неимоверно серебристыми листьями.
   - Ах да, - радостно сказала она, - я знаю эти деревья, забыла, как они называются, они еще очень редко встречаются.
   Я не дала ей порадоваться своим знаниям.
   - Они никак не называются, - сказала я, - и их вообще, по-моему, больше нигде нет.
   - Могу представить, в какой восторг приводят тебя эти мысли, - сказала она.
   Вместо ответа я несколько секунд молча разглядывала ее. Как она выглядит, во что одета, правильно ли она положила тушь на свои ресницы. Потом я вновь вернулась к лекции.
   Профессор Крайт, оказывается, успел к тому времени начертить на доске сложную математическую схему, которая в моем сознании мало вязалась с тем предметом, на котором я в данный момент добросовестно присутствовала.
   - Я слышала, что ты этим летом снималась в кино, - донеслось тем временем откуда-то сбоку.
   Интересно, кто ей уже успел об этом доложить?
   Я повернулась к ней.
   - Да, - терпеливо сказала я Миранде Дир, - моя рука там снималась.
   - Какая рука? - не поняла она.
   - Правая, - сказала я, - вот эта.
   И я показала ей свою правую руку.
   Миранда Дир очень удивилась. И я спокойно досидела в тот день до конца лекции. Больше она меня ни о чем не спрашивала.
   После лекций, прежде чем выйти из здания университета, я подошла к огромному окну в холле и прислонилась лбом к холодному стеклу. Много мыслей, переживаний и воспоминаний витало в моей голове. Я надеялась, что холод бесчувственного стекла поможет хоть немного справиться с их нашествием в мою загубленную жизнь.
  
  
   Итак, давайте познакомимся, меня зовут Люсия Флавес. Я живу в доме на набережной, но ни одно окно моей квартиры, разумеется, не выходит на реку.
   А моя комната вообще находится напротив той дурацкой аллеи, вдоль которой растут деревья с невыносимо серебристыми листьями и стволами, ну вы их знаете. Их почему-то все знают, хотя они очень редко встречаются.
   И по бесконечно сменяющимся листьям на этих деревьях я могу постоянно следить за быстротечностью времен года, тщетностью нашей жизни и прочей ерундой, которая только может прийти печальному человеку в голову. Можете представить, в какой восторг приводят меня эти мысли.
   Что я еще могу рассказать о себе интересного? Я учусь на пятом курсе философского факультета и следующим летом уже не буду такой непосредственной, глупой и наивной, какой была до этого. И я больше никого не допущу в свою душу, топтаться там и радостно разгуливать, а потом развернуться и навсегда уйти.
   Я из тех людей, которых в полный экстаз приводят такие словосочетания как: съемочная группа, натурные съемки, продюсер картины и режиссер монтажа. Я могу за один вечер по нескольким каналам просмотреть невероятное количество фильмов и только после этого начну чувствовать себя более-менее сносно, спокойно и насыщенно.
   Ну да ладно, я сейчас не об этом. Я хотела рассказать, что этим летом случилось одно событие, которое переполошило мою душу. Хотя, что - я, я даже участия в этом активного не принимала, все и так было решено и предопределено без меня.
   Этим летом я наблюдала за съемками самого настоящего художественного фильма. И это замечательное событие, бесконечное празднество чувств и фейерверк эмоций так меня потрясли и растрогали, что даже сейчас, в начале зимы, я с большим трудом осознаю, что все давно закончилось и не повторится больше никогда.
   Фильм вышел на экраны этой осенью, критики дали ему неплохую оценку. А Эйб Робинсон, режиссер, сказал, что от своей картины он ожидал намного большего, но ничего, сойдет и это, и укатил на другую сторону земного шара.
   Я смотрела фильм двадцать семь раз, но что толку? Если бы мне не нужно было посещать каждый день лекции в университете, я посмотрела бы его раз двести, но это все равно не решило бы ни одной моей проблемы.
   Многие думают, что вся соль и успех этого фильма заключаются в потрясающей музыке Марка Роуза. Ну вы знаете, у него обычно такая флейта, что слезы начинают литься рекой сами по себе, даже если вы и не думали никому сопереживать.
   Другие же, наоборот, считают большой удачей сценарный дебют Эйба Робинсона. Ведь никто не знает, что Эйб Робинсон только успевал записывать то, что происходило у него на съемочной площадке.
   Так что автором сценария, можно сказать, была сама жизнь и самые обыкновенные люди. Даже основной сюжет мы сочиняли всей толпой, просто удивительно, как это у нас получилось.
   Фильм был снят так необычно и не по правилам, с непрофессиональными актерами, чьи невероятные ошибки были видны невооруженным взглядом. Да и еще с неизменной толпой в кадре каких-то совершенно посторонних людей.
   Причем некоторые из этих людей чуть ли не умудрялись передавать приветы в камеру всей своей родне и близким. Да и вообще, их присутствие в фильме было наполнено понятным только лишь одному режиссеру каким-то невероятным и глубоким смыслом.
   Эйб Робинсон даже возил этот фильм на один фестиваль, так вот, говорили, что жюри собиралось либо снять фильм с фестиваля или хотя бы выкинуть его к документальному кино, или еще что-то в этом роде. Но ни у устроителей фестиваля, ни у жюри, ни у его директоров уже ничего не вышло.
   Потому что мало-помалу на этот фильм они привели всех своих друзей и родственников. Да и всю оставшуюся и давным-давно позабытую родню они тоже, в конце концов, привели на этот фильм. А в очереди за билетами на просмотр простой народ стоял по двое суток.
  
  
   Мне тоже до сих пор трудно понять, в чем соль этого фильма, он мне дорог и все. Он уже моя часть, часть моей истории и биографии, и мне от этого никуда не деться. После занятий я прихожу домой, варю крепкий кофе, сажусь в кресло перед телевизором и включаю кассету.
   И после двадцать седьмого раза просмотра мне все еще смешно там, где должно быть смешно, и грустно там, где грустно. Флейта Марка Роуза зовет меня в необъяснимую даль, а натурные съемки Люка Беррера влекут туда, где я уже вряд ли когда буду.
   Эйб Робинсон хотел сделать фильм о любви без трагического конца. Никто не верил, что это у него получится. Ведь Эйб Робинсон хотел сделать не просто фильм, а потрясающий фильм. Фильм, от которого замирало бы дыхание, к горлу подступали слезы, а свои лучшие чувства люди больше никогда не прятали так далеко на дно души.
   - Я хочу доказать, что человеческими чувствами могут править не только одни трагедии, - говорил Эйб Робинсон, - и наша повседневная жизнь так же потрясающа и прекрасна, как что-либо необычное и из ряда вон выходящее, а фильм может остаться в сердцах зрителей не только благодаря обильному количеству снежных бурь, потопленных кораблей или еще чего-то подобного в этом роде.
   - Ты берешь на себя непосильную задачу, - говорили ему те, кто более или менее разбирался в вопросах коммерческого успеха картин, идеологии производства фильмов, вкусах публики и критиков, а так же во всех остальных мыслимых и немыслимых вопросах.
   - Я сниму на камеру небо, солнце, землю и огонь в камине домашнего очага и докажу миру, что именно из этих простых элементов состоит человеческое счастье, - говорил Эйб Робинсон.
   - Дружище, но это и без тебя все давно уже знают, - говорил ему Джефф Дармер.
   - Все давным-давно об этом позабыли, - отвечал Эйб Робинсон, - все думают, что выброс адреналина в крови происходит только благодаря сходу снежных лавин, извержению вулканов, выходу рек из берегов и песчаным ураганам. Я хочу построить дом на берегу реки, посадить дерево возле дома и зажечь на небе звезды. И люди пойдут на мой фильм, потому что он научит их ценить то, что у них есть под руками, а не то, чего нужно безрезультатно годами ждать и о чем приходится мечтать всю свою жизнь. Счастье должно быть просто и естественно.
   - Это философия глубокого материалиста, - говорил ему Джек Марлин.
   - Нет, черт возьми, - говорил Эйб Робинсон, - это философия жизни.
   - Ты хочешь посадить людей поливать палисадники и заставить их отказаться от полета фантазий? - патетически восклицал Люк Беррер.
   - Вовсе нет, - говорил Эйб Робинсон, - я хочу доказать, что наша обычная жизнь, это и есть тот самый полет.
   Так или иначе летом фильм был снят. Весь сентябрь Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер занимались его монтажом, а в конце осени картина была выпущена в прокат. Эйб Робинсон сказал, что после такого напряжения он долго не будет снимать. А еще он признался, что в то, что у него что-то получится, не верил даже он сам.
   Скажу сразу, что Эйба Робинсона сейчас нет даже на этом континенте, он где-то там, на другом краю земного шара, снимает что-то ну просто несусветное, со снежными бурями, песчаными ураганами, потопленными кораблями и внезапными извержениями вулканов.
   И Эйб Робинсон объясняет всем и каждому, что именно такие критические обстоятельства в жизни и заставляют почувствовать ее вкус. И эти его слова звучат, как самая истинная правда, и его новый фильм тоже займет не последнее место в истории кино.
  
   2
  
   Итак, я включаю кассету, отпиваю глоток горячего кофе и забываю обо всем на свете. Своей простотой фильм действует на меня, как гипноз. Вообще-то я знаю, что Эйб Робинсон и овсяную кашу может снять так, что ее захочется есть четыре раза в день и мечтать о добавке.
   Только люди, попавшие в больницу или еще в какую-то не очень привлекательную ситуацию, могут рассказать вам, какой необыкновенной мечтой является простая и заурядная человеческая жизнь. Эйб Робинсон хотел сделать это, не погружая героев на дно океана, в кратер вулкана и трагедию разлуки. О том, насколько это ему удалось, можете судить сами.
   Фильм называется "Другая жизнь", знаменитые братья Тернеры разрешили Эйбу Робинсону его снять только потому, что Эйб еще ни разу их не подводил. Все были против методов работы Эйба Робинсона. А когда из его идеи получилось что-то путное, знатоки киноискусства дружно решили, что все дело в монтаже.
   Быть может, они отчасти и правы. Ведь в том безумном количестве материала, которое Эйб Робинсон отснял вместе с Люком Беррером, еще нужно было разобраться. И они, разумеется, разобрались.
   Следуя классическим традициям мирового кинематографа, фильм не утомляет назидательностью, но так же и не навязывает модной в последнее время динамики действия. Фильм естественен, как жизнь.
   Историю главных героев мы сочиняли всей съемочной группой, но потом Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер плюнули на это и стали снимать то, что есть. И отдельные эпизоды вдруг стали складываться в единое целое, а едва наметившиеся мысли в начале фильма неожиданно обретали глубокий смысл в его конце.
   Главные герои были непрофессионалами, киностудия заключала с ними специальные контракты, оговаривающие в основном их права, нежели обязанности. Но когда чуть ли не все родственники главных героев изъявили горячее желание тоже принять участие в этом фильме, Эйбу Робинсону пришлось особенно тяжело.
   На второстепенные роли Эйб Робинсон пригласил неизвестных актеров из местных театров, на что Джефф Дармер едва не умыл руки.
   - Ты собираешься снять фильм века, - сказал он Эйбу Робинсону, - а все роли отдал неизвестно кому.
   - Но ведь именно простые люди с улицы, - сказал Эйб Робинсон, - и совершают обычно самые великие дела.
   Эйб Робинсон числился продюсером и главным режиссером фильма, а Джефф Дармер и Джек Марлин - его помощниками. Хотя участие всех троих в съемках картины нельзя рассматривать как-то однозначно. Фильм целиком и полностью был детищем Эйба Робинсона, а Джефф Дармер и Джек Марлин в основном радостно наблюдали за происходящим на съемочной площадке как бы со стороны.
   Ну не то чтобы они совсем ничего не делали, нет. Просто они до конца не могли отнестись к данному проекту так же серьезно, как Эйб Робинсон.
   А Эйб Робинсон, о, Эйб Робинсон представлял собой в то лето некую взрывоопасную смесь, к которой никому категорически нельзя было близко приближаться. Эйб Робинсон носился, вытаращив глаза, по всему городу и по всем примечательным местам за городом и изо всех сил боролся с миллиардами препятствий, встречающихся у него на пути.
   Люк Беррер со своей неизменной кинокамерой бегал плечом к плечу с Эйбом Робинсоном и добросовестно снимал на пленку ничего ни для кого не значащие детали, встречающиеся им по дороге.
   В конце данной процессии, состоящей также из актеров, костюмеров, визажистов, декораторов, ассистентов и всевозможных помощников, обычно, не спеша, шествовали Джефф Дармер и Джек Марлин. С чашечкой горячего кофе и сигаретой, все такие воздушные и романтичные, насквозь пропитанные бесконечными монологами о смысле жизни, каверзах судьбы и человеческом предназначении.
  
  
   Смотря сейчас кассету, которую Эйб Робинсон записал специально для меня, съемки этого фильма я вспоминаю тоже как отдельно взятое, милое и неповторимое кино. Теперь-то я ясно понимаю, почему актеры в конце съемок обычно кидаются друг другу на плечи и несколько дней безудержно рыдают, не в силах расстаться или хотя бы осознать, что этот период их жизни уже не повторится больше никогда.
   Ведь с каждым фильмом они проживают маленькую жизнь. И у этих маленьких жизней есть своя история и законы, свое начало и конец.
   На последних кадрах фильма я обычно безудержно рыдаю. Думаю, что большое впечатление на меня производит именно то, что таких грандиозных событий, как наблюдение за съемками настоящего художественного фильма, в моей биографии никогда не было и вряд ли когда будет.
   Моя жизнь всегда была скромна и до боли обычна, круг домашних знакомых ограничивался двумя столетними супружескими парами, с которыми мои родители по вечерам играли в преферанс. Вероятно родители делали это из чувства солидарности с предстоящей старостью, а может, их действительно очаровывало состояние застоя в собственных жизнях.
   Это у моей подруги Камиллы родственников всегда было несколько сотен, а может, и еще больше, и они не давали ей расслабиться ни на миг. Бесконечные дяди и тети, дедушки и бабушки, прадедушки и прабабушки целыми днями рассказывали Камилле о том, как ей надо жить, как выглядеть, что одевать, о чем думать и о ком мечтать.
   А я-то что, мне и жаловаться вроде как не полагается. Всю жизнь я была предоставлена самой себе. А великие события все как-то не сваливались и не сваливались на мою бесшабашную голову.
   И тут вдруг это лето. И знаменитые братья Тернеры, и Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин, Люк Беррер, известный сценарист Марк Тимпсон и два его помощника. А так же все их галстуки-бабочки, вечерние смокинги, машины с откидным верхом, кинокамеры, микрофоны, осветительные приборы и бесконечные провода, через которые кто-нибудь непременно падал. И еще многое и многое другое.
   На последних кадрах фильма флейта Марка Роуза переходит на низкие спокойные тона. И это должно означать, что во всем мире теперь все будет хорошо, люди выйдут на улицы, крепко возьмутся за руки и улыбнутся миру, солнцу, свету и друг другу.
   Но именно состояние покоя и ощущение того, что отныне все будет так, как надо, и приводят меня обычно в самое большое беспокойство. В этом мире с его строгими природными балансами и бесконечно спешащими по небу неизвестно куда облаками, нужно быть постоянно бдительным и доверять только лишь себе одному.
   Эйб Робинсон сказал, что если бы он знал, какое неизгладимое впечатление на меня произведут съемки самого обыкновенного художественного фильма, он бы и близко к киностудии меня не подпустил. Если бы я знала, что все так произойдет, сказала я ему, я бы сама к ним и на шаг не подошла.
   А потом он улыбнулся и махнул рукой мне на прощанье. Он улетел на другую сторону земного шара, а я прижала к себе кассету, которую мне удалось у него выклянчить, и осталась совсем одна.
  
  
   Самым удачным местом в фильме я считаю то место, когда Алекс Мартин в сердцах хватает Камиллу за руку, а она в ответ дает ему звонкую пощечину. Это единственное место в фильме, где Алекс Мартин берет руку Камиллы в свою. Больше таких мест в картине нет.
   Но ни зрители, ни критики, ни все остальные люди на свете так никогда и не узнают, что это были вовсе не руки Алекса Мартина и Камиллы. Ведь по контракту к Камилле не имел право приближаться ближе чем на полшага никто из мужского пола!
   Это была моя рука и рука Джеффа Дармера.
   А по лицу Алекса Мартина ударяет его жена, прошу любить и жаловать, Дора Мартин. Толстая Дора Мартин возжелала самолично треснуть благоверного супруга по физиономии и наравне с прочими людьми, которые всеми правдами и неправдами постоянно пробирались на съемочную площадку, и тоже остаться в истории.
   У Доры была несколько пухловатая рука, и Люку Берреру пришлось снимать ее боком. А потом они с Эйбом Робинсоном долго пытались совместить кадры огорченного лица Камиллы и ее руки, бьющей неизвестно что в воздухе, и кадры пухлой руки Доры Мартин, резко приземляющейся на лицо мужа.
   А впрочем, я сильно забегаю вперед, а мне надо постараться рассказывать все по порядку. Раз уж я вообще решила все это рассказать.
   Но я, пожалуй, еще немного поболтаю о том, что такие замечательные события в моей автобиографии, как съемки самого настоящего художественного фильма внесли некоторую сумятицу в мою тихую и размеренную жизнь. И потому-то я и решила набросать примерный план дальнейшего существования и пообещала самой себе хоть отчасти его придерживаться, и не разбивать больше вдрызг сердце от того, что некоторые вещи, люди и события не повторятся в моей жизни никогда.
   Многие идеи начинаешь понимать, когда остаешься совсем один. Например, то, что одиночество дает тебе огромные преимущества: теперь ты можешь выбирать. Вся жизнь только в наших руках, и если вы хотите, чтобы мир принадлежал только вам, вы должны все делать в нем первая.
   Первая расставаться и первая мириться, первая приходить и первая прощать. Постоянно придумывать себе какие-то безумно важные и ответственные дела и с глубокой радостью тут же кидаться их выполнять.
   А если уж вы никогда не хотите в своей жизни услышать фразу типа: "Знаешь, милая, но я всем сердцем полюбил другую", то, я думаю, что вам и приручаться-то ни к кому тоже не стоит.
   И никогда не надо ни с кем дружить. Ведь если вы только попытаетесь завести с кем-нибудь более-менее приятельские отношения, то все тут же бросятся выяснять, сколько вам лет, и будут весьма горды и довольны тем, что они младше вас хоть на месяц.
   А еще они теперь смогут уверенно говорить вам такую фразу типа: "Ты что, с ума сошла?" или "Ты что, совсем рехнулась?", или совсем такую как: "Иди-ка ты к черту!" или "Иди-ка ты на фиг!" - на выбор.
   Лучи утреннего солнца посреди умопомрачительного голубого неба, соленые брызги ветра у самого берега океана или же огромные, как тарелки, звезды в прозрачной гордой вышине, словом, все это теперь не так уж сильно радует меня, как ощущение полной свободы одиночества.
   Никто не может мне теперь сказать, что эта юбка совершенно не подходит к этой кофточке или что я слишком ярко накрашена для такого светлого времени дня. Или, например, будто я что-то совсем не то кому-то вчера сказала, и я совершенно не должна была это ему говорить.
   Моей небесной мечтой теперь было: в один миг оказаться вдруг на необитаемом острове, где я могла бы пальмовой веточкой нарисовать на теплом песке свою новую счастливую жизнь и прожить эту жизнь так, как считала нужным сама. А не так, как бы этого требовали окружающие меня люди, события и обстоятельства.
   Как и любой нормальный человек, все радужные и потрясающие события в жизни я обычно всегда планировала на лето. А все остальные времена года, как того и требовали правила приличия, проживала гордо, уныло и не спеша.
   Так и в начале этого лета, о котором здесь идет речь, я проснулась с полным ощущением счастья, великолепия и торжества. Я проснулась, открыла глаза и, щурясь от нестерпимого солнца, по-хозяйски заливающего комнату, сказала себе только одно слово:
   - Лето, - сказала я сама себе.
   И сама себя тут же прекрасно поняла.
  
   3
  
   Каждый город чем-нибудь примечателен. Я слышала, что есть города, построенные в виде самолетов, другие - в виде кораблей, третьи города весьма горды и счастливы тем, что все дома в них вытянуты в длинную правильную линию вдоль экзотических побережий. А есть и такие города, в которых сохранился весьма сносный чистый воздух, видимо, все производство в них остановлено навеки.
   Наш же город был для меня всегда примечателен тем, что на одной из центральных улиц в нем находилась знаменитая киностудия братьев Тернеров.
   Все, кому не лень, мечтают, чтобы их жизнь была хоть как-то связана с кино. В кино все хорошо, в кино все прямо здорово, только на экране телевизора так часто можно встретить очень умных людей, и все хорошее там существует отдельно от плохого.
   А если вы у своей, скажем, не слишком удачной истории хотите иметь хоть какой-нибудь мало-мальски счастливый конец, то на-те, пожалуйста, режиссеры вам быстренько его обеспечат. Лишь мир иллюзий остается на этой земле единственной правдой жизни, и с этим еще никто ничего не смог поделать.
   И потому-то, когда день спустя после того, как я проснулась с ощущением счастья, великолепия и торжества, мы с Камиллой сидели в своем любимом кафе на углу университета, и к нам неожиданно подошел Эйб Робинсон, продюсер с киностудии братьев Тернеров, я поняла, что теперь в наших с Камиллой жизнях все будет совершенно по-другому.
   А тот момент, когда Эйб Робинсон подошел к нашему столику вплотную, улыбнулся сногсшибательной улыбкой и сказал нам:
   - Привет! - я буду считать отправной точкой, после которой все и произошло.
   В тот день ярко светило солнце, громко пели птицы, а по небу бесшумно летали самолеты.
   - Ты уже выбрала тему для диплома? - спросила меня в тот день Камилла.
   - Да, - сказала я.
   - Какую? - поинтересовалась Камилла.
   Я немного подумала.
   - Человек приходит в этот мир один и уходит один, - сказала я, - душа бессмертна и путешествует из тела в тело, а потому все наши родственники - вовсе не наши родственники, а совершенно случайные, незнакомые нам люди.
   Две секунды Камилла сидела молча. Потом она смогла заговорить.
   - Если бы тебя услышал мой дедушка, - сказала Камилла, - он бы тебя убил.
   Я мило улыбнулась и сказала:
   - Как хорошо, что твой дедушка меня не слышит.
   Камилла подумала и улыбнулась тоже.
   В то лето мы заканчивали четвертый курс университета, и впереди у нас было такое необъятное и счастливое будущее, какое мы только могли себе представить.
   Сейчас я тоже иногда прихожу в то кафе на углу университета, но уже одна. И иногда я ловлю на себе тоскливые взгляды или Роландо, или Цезаро, или даже самого Артуро, или еще каких-нибудь малопримечательных братьев Камиллы, которые как раз проходят мимо кафе по каким-нибудь своим глупым и неважным делам. Мне кажется, они уверены, что я знаю, где сейчас Камилла.
   Но я тоже этого не знаю. Я знаю только одно. Я знаю, что она сейчас где-то безумно счастлива и спокойна. Ведь она сама выбрала себе и жизнь, и чувства, и эмоции, и дворец, и принца во дворце.
   Каждый человек считает наиболее ценной, актуальной и интересной только свою собственную жизнь. Давайте признаемся, что мы подходим к этому вопросу именно так. И нам всегда бывает удивительно, как это у окружающих нас людей вдруг появляются проблемы, по силе и важности ничем не уступающие нашим личным любимым неприятностям. А в некоторых отдельных случаях их проблемы выглядят даже несколько существеннее наших.
   И так уж в моей занимательной биографии повелось, что единственным человеком, чье существование я воспринимала более-менее реально, была Камилла.
   Мы познакомились с ней в глубоком детстве, а потом сидели за одним столом в школе. Вместе с ней мы строили томные воздушные дворцы счастья в мечтах о будущем и всегда ждали от жизни немного большего, чем эта жизнь могла нам предложить.
   Я никогда не боялась, что Камилла исчезнет из моей жизни, если бы я этого боялась, она бы действительно исчезла. Она просто была в моей жизни всегда. Она была как воздух, как солнце по утрам, как нестерпимо голубое небо в вышине.
   И поэтому для меня, в конце концов, стало совсем не важно то обстоятельство, что когда мы выросли, я осталась точно такой же обыкновенной, какой была и всегда. А Камилла стала похожей на Сикстинсткую Мадонну, Мадонну с Младенцем и Джоконду одновременно.
   Есть люди, отмеченные судьбой, печать необычности лежит на их лицах. Как часто бывает, что, случайно увидев в толпе такое лицо, ты отчетливо понимаешь, что этому человеку должно быть дано в жизни абсолютно все и по полной программе.
   Но если вы знакомитесь с таким человеком поближе, вам вдруг открывается то обстоятельство, что и у этого необычного человека совсем обычная и заурядная судьба. По утрам у него, точно так же, как и у вас, сбегает кофе, и он тоже терпеть не может мыть посуду и изо дня в день расправлять и заправлять свою постель. И он точно так же, как и вы, всю жизнь чего-то терпеливо и безнадежно ждет.
   Люди редко бывают довольны своими судьбами, именно на этом обстоятельстве обычно играют шарлатаны. И как-то в конце весны нас с Камиллой буквально разорила одна гадалка, самым безжалостным образом выудив из наших сумочек всю наличность взамен на безнадежные обещания о том, что все у нас в скором времени переменится к лучшему. И пока мы с Камиллой пытались подробней выяснить, что в наших жизнях переменится, и что конкретно произойдет, мы вдруг заметили, что у нас не осталось денег даже на дорогу домой.
   Когда тебе всего двадцать один год, и когда у тебя вся жизнь впереди, не очень-то задумываешься о насущном моменте. Ведь впереди у тебя все-все-все, а времени еще столько, что ты могла бы им легко и запросто с кем-нибудь поделиться.
   Большие перемены пришли неожиданно. Это случилось несколько дней спустя, когда мы с Камиллой удрали от двух ее кузенов-телохранителей, приставленных к ней ее самодовольным и без остатка уверенным в себе женихом, и невинно пили кофе в своем любимом кафе на углу университета.
  
  
   Когда тебе всего двадцать один год, и когда вся жизнь впереди, не очень-то хочется иметь жениха, выбранного твоими родственниками, и поэтому я всегда поражалась терпению и покорности Камиллы. Ведь, как я всегда знала, у нее, как ни у кого иного, все в жизни должно было сложиться по-другому.
   Я всегда была уверена, что Камилла должна была сама выбрать себе и дворец, в котором она хотела бы жить, и принца во дворце, которому она хотела бы дарить изо дня в день свою улыбку. И даже набор чувств и эмоций, которые она собиралась в этой жизни испытать, Камилла должна была выбрать себе сама.
   Люди редко пытаются изменить судьбу, большинство из нас готовы годами жаловаться друг другу на жизнь. Но мало кто из нас в один краткий и неповторимый миг вдруг встанет с любимого дивана, выйдет из уютного теплого дома на улицу и в своей драгоценной жизни вдруг к черту все перевернет.
   Но Камилла. Она была верная дочь своих родителей, и она ни за что бы не смогла огорчить многочисленных строгих родственников, возлагавших самые радужные надежды на ее брак.
   Эта свадьба должна была соединить заново две разрозненные ветви одного рода, и все накопленные его славными представителями богатства должны будут остаться лежать в тех же сундуках, в которых они лежали последние лет пятьсот. И тайны, которыми были опутаны много видных семейств города, должны будут остаться теми же мрачными тайнами, какими они являлись едва ли не с самого сотворения мира.
   Камилла не рассказывала мне о своих чувствах и мыслях по этому поводу, и вполне может быть, что то, как ей тяжела эта ситуация, я придумала сама. Но мне почему-то было сложно понять, как такая утонченная и романтичная девушка, как Камилла, могла спокойно говорить о предстоящей свадьбе, намеченной на начало этой осени.
   Свадьбе с таким, скажем, не очень тонким, недостаточно образованным и грубоватым молодым человеком, каким являлся до сих пор ее самоуверенный двоюродный брат Артуро. Мне лично он глубоко не нравился буквально всем, начиная с имени и кончая его умением плеваться дальше всех его родных двенадцати братьев, и даже таких умельцев, как Роландо и Цезаро.
   У меня всегда создавалось впечатление, что ни Артуро, ни Роландо, ни Цезаро, ни остальные их братья нигде не работали, хотя, как я точно знала, их доходы преумножались день ото дня, как пить дать, они занимались контрабандой. По утрам, я знаю, они подавали друг другу шампанское в постель, они считали его напитком богов, они всегда были о себе высокого мнения.
   А еще они ни черта не разбирались в своей истории, хотя их род уходил корнями так глубоко в прошлое, насколько это можно было себе вообразить. Их предки спали на золоте, купались в золоте, и вообще этого золота у них когда-то было столько, сколько вряд ли себе можно представить.
   В общем, их род ведет свой отсчет с того самого времени, когда из золота строились целые города. И эти города целиком и полностью принадлежали предкам Артуро, Роландо, Цезаро, Камиллы, их братьям, сестрам и всем остальным глубоко почтенным родственникам.
   Камилла в своей истории, конечно же, прекрасно разбиралась, но не очень-то любила об этом говорить. Зато обо всем этом любил поговорить ее дедушка Ичи.
   Я буду звать его дальше именно так, это его сокращенное имя, полностью оно заняло бы здесь несколько страниц. Когда на дедушку Ичи нападет подходящее настроение, и он захочет полностью рассказать вам свое имя, будьте готовы посвятить этому мероприятию дня два, не меньше.
   Дедушка Ичи переживает сейчас одиннадцатую реинкарнацию. А потому, рассказывая обычно о жизни своих предков, живших более полутысячи лет тому назад, он любит говорить так:
   - Когда я правил этим городом, у меня была кровать из чистого золота размером с четыре этих комнаты, это была одна из самых маленьких моих кроватей.
   Я любила бывать у них в гостях и слушать этот бред.
   Дедушка Ичи обожал свою внучку Камиллу, он считал ее самой умной, самой красивой, самой образованной и самой утонченной из всех своих восьмидесяти внучек. Словом, она была достойна продолжать традиции предков, дедушка Ичи это точно знал.
   И дедушка Ичи любил рассказывать, что Камилла во всех его превращениях всегда была рядом с ним, она всегда была его самой любимой внучкой, и она тоже, как и он, сейчас переживает одиннадцатую жизнь. И во всех завоеваниях соседних государств или когда они, например, меняли золото на соль у своих самоотверженных соседей, Камилла всегда была с дедушкой Ичи.
   Камилла тоже любила дедушку Ичи, а потому полностью ему доверяла. Не то чтобы она свято верила в весь этот бред или считала дедушку компетентным человеком в вопросах реинкарнаций, нет.
   Просто Камилла считала, что если ее любимый дедушка так серьезно к этому вопросу относится, то так тому и быть. И весьма вероятно, что какая-то доля правды во всех этих домыслах есть.
  
  
   Камилла была цельной, самодостаточной и неординарной натурой. И именно поэтому я никак не могла понять, как она позволяет своим пусть даже таким важным и почтенным родственникам навешивать на нее все их глобальные проблемы.
   А глобальные проблемы ее почтенных родственников заключались в том, что их древний и дружный род, ведущий начало чуть ли не с самого сотворения мира, в последнем веке почему-то слегка разделился. Ну, как две ветви одного могучего дерева, одна ветка которого почему-то стала расти куда-то вправо, а другая - клониться вниз.
   И вот на рубеже очередного столетия разрозненные представители такого древнего и знатного рода собрались воедино за огромным столом переговоров, чтобы наконец-то обсудить, что им теперь делать. Несколько дней и ночей думали представители древнего и знатного рода, пока не придумали, наконец, как одним камнем убить двух птиц.
   И не мудрено было, что лучшая по этому поводу мысль пришла в голову нашему дедушке Ичи. Мысль о свадьбе Камиллы и Артуро - это именно его такая светлая, умная и весьма перспективная мысль.
   Меня всегда возмущало, как эти принципиальные родственники не замечали того, насколько не подходили друг другу Камилла и Артуро. А если они и замечали это, то почему им было на столь вопиющее несоответствие глубоко наплевать?
   Камилла была само совершенство. И иногда мне казалось, что на нее нельзя было просто так взглянуть, не боясь ее поранить пусть даже взглядом.
   Артуро же представлял собой большую и бесформенную неотесанную каменную глыбу. И этой глыбой не то чтобы пока еще некому было по-настоящему заняться, нет. Просто это вряд ли принесло бы хоть какой-то результат.
   Конечно, может быть, я, как всегда, все преувеличивала, но порой у меня создавалось такое впечатление, что нелепый Артуро для всех их родственников представлял собой гораздо более важную ценность, чем Камилла. А впрочем, так оно, пожалуй, и было.
   Ведь к чему бы, в конечном счете, свелась роль Камиллы в истории их такого достопримечательного и многочисленного рода? Только лишь к рутинному ведению домашнего хозяйства и терпеливому поддерживанию огня в традиционном домашнем очаге.
   Роль же Артуро в ходе истории вырисовывалась гораздо более сложной тематикой и отличалась завидным многообразием. Здесь было все: и луки, и стрелы, и убитые олени, походы на войну, раскуривание трубки мира, продолжение рода, ношение фамилии, передача по наследству и так далее и тому подобное.
   И все равно мне всегда казалось, что Камиллу ожидает что-то иное, я была уверена, что Камилла отмечена самой судьбой. Я знала, что однажды на этой земле вдруг случится нечто такое, что сдвинет напрочь нашу тихую и стандартную жизнь с ее обычной размеренной колеи.
   И пройдет снег, и пройдет дождь, и реки больше никогда не выйдут из своих берегов. И на земле прекратятся бури, и расцветут цветы, и к нам приблизится солнце, и наши души оттают и проснутся в его теплых лучах.
   И на нашем жизненном пути нам тут же встретятся именно те люди, которые и нужны нам так нестерпимо и по-настоящему. А те люди, которые нам совсем не нужны, но которые по-хозяйски толкутся в наших жизнях вот уже довольно длительное время, вдруг радостно куда-то уйдут сами собой, и им не нужно будет даже намекать, чтобы они наконец-то это сделали.
   Но Камилла обычно не позволяла мне об этом даже помечтать. Мне нельзя было и рта раскрыть по этому поводу в ее присутствии.
   - Не смей даже думать об этом, - говорила мне Камилла, едва на меня находило благодушное настроение поболтать с ней о таких пустяках.
   - Раз плюнуть, Камилла, - говорила я ей, - мы тут никому ничем не обязаны, ведь никто даже не может до сих пор разобраться, зачем все это, почему и для чего.
   Я намекала на неразгаданные загадки нашего существования, тайны происхождения, неизбежности ухода и тому подобной всякой ерунды.
   - Все тесно взаимосвязано, - говорила Камилла, - не тобой все устроено и задумано, а поэтому даже не мечтай хоть что-то, как ты выражаешься, тут изменить.
   - Так и сидеть, сложа руки?
   - Да, так и сидеть.
   - И терпеливо наблюдать, как по твоей жизни самоуверенно мечутся совершенно неинтересные и ненужные тебе люди, и ничего даже не пытаться изменить?
   - Да, - говорила Камилла, - даже не пытаться.
   - Но почему? - возмущалась я.
   - Именно потому, что это все не тобой, как ты выражаешься, организовано.
   - Но хоть что-то тут все-таки должно произойти? - уговаривала ее я.
   - Все произойдет само собой, - говорила Камилла, - если, конечно, что-то и должно произойти, - задумчиво добавляла она.
   И я, в конце концов, покорно замолкала, иссякнув, как ручей.
   Но Камилла все равно не чувствовала себя победительницей и всегда была настороже. Ведь, как она прекрасно понимала, если уж я так надежно погрязла в столь безрассудных и нелепых мыслях, то вряд ли кому удастся переубедить меня в чем-нибудь обратном. По крайней мере, в этой жизни это вряд ли кому удастся.
  
   4
  
   Но тот день, когда началась эта история, был не совсем обычным днем. Нет, он был днем крайне необычным. Ведь после великолепно сданного первого экзамена по философии, мы с Камиллой не поплелись покорно в большой холл перед аудиторией, где нас по-хозяйски дожидались ее двоюродные братья, приставленные к ней ее самоуверенным женихом. Нет.
   Даже наоборот. Мы с ней аккуратно вылезли во внутренний двор университета через окно какого-то помещения, так удачно расположенного рядом с нашей аудиторией, и, помирая от хохота, направились в кафе на углу.
   Словом, как вы поняли, это был не совсем обычный день, нет. Это был день протеста, я была в восторге.
   Но чего в тот момент я не имела никакого права делать, так это делиться своей радостью с Камиллой. Но и промолчать я тоже не могла.
   Мои эмоции возбужденно искали выход, и этот выход не заставил себя долго ждать. Ничего не значащая фраза вдруг объявилась в моем расслабленном мозгу. И не было никакой силы, которая могла бы эту фразу там удержать.
   - Знаешь, Камилла, - сказала я, - а ведь где-то на этом свете живет ОН, и ЕМУ тоже в своей жизни все до чертиков надоело.
   На что Камилла чуть не подавилась горячим кофе. Она в ужасе посмотрела на меня.
   Вот до чего доводят ничего не значащие вылазки из окон университета после великолепно сданных экзаменов по философии. Вот до чего все это доводит. Твои лучшие подруги сразу же позволяют тебе намекать на то, что ты живешь не так, как хотелось.
   И где-то на этой земле, оказывается, спокойно поживает тот человек, который должен в своей жизни все к черту перевернуть. А потом он должен перевернуть все к черту и в жизни твоей. А все планы на тебя и на твое дальнейшее существование, так тщательно продуманные твоими старательными родственниками, оказывается, и цента ломаного не стоят.
   Но день был такой ясный, теплый и неповторимый, что Камилла решила меня простить. Солнце заливало высокие деревья в парке через дорогу от кафе, пластмассовые столики вокруг нас просто сверкали на солнце. Со всех сторон без умолку трещали полуденные птицы, а где-то там, в далекой дали, еле различался шум удаляющегося самолета.
   И Камилла промолчала. Не так уж были существенны и важны мои нелепые замечания о каком-то ином смысле существования для человека, чье предназначение было предопределено самой историей.
   Камилла была спасительной тростью для своего рода, и никакая другая жизнь ей не могла быть дана. Все было зря, и никакие мои речи не могли что-либо изменить в данной постановке вещей, событий и явлений.
   И потому я уже было собралась изящно отпить еще пару глотков кофе и постараться подумать о чем-нибудь другом, как в нескольких шагах от нашего столика вдруг возник ни кто иной, как главный продюсер с киностудии братьев Тернеров, Эйб Робинсон. И, что было удивительней всего, мы с Камиллой вдруг сразу поняли, что он совершенно не случайно надумал появиться именно в этом месте, именно в этот день и именно в этот час.
   И потому, когда Эйб Робинсон подошел к нашему столику вплотную, улыбнулся сногсшибательной улыбкой и сказал нам:
   - Привет! - мы с Камиллой первые несколько мгновений совершенно ничего не могли ему ответить.
   Потому что мы чуть было не подавились этим своим дурацким кофе от неожиданного осознания того, что теперь в наших жизнях все будет совершенно по-другому.
  
  
   Так и не дождавшись от нас какой-либо ответной реакции на свое появление, Эйб Робинсон решил продолжить сцену без нашего участия. Он почтительно прокашлялся и сказал:
   - Я прошу прощения, - сказал нам великолепный Эйб Робинсон, - что таким непочтительным образом позволил себе ворваться в вашу жизнь. Но уверяю вас, что не имея уважительной причины, я никогда не посмел бы подойти и позволить себе заговорить с вами, не будучи представленным по всем правилам этикета.
   Я тут же почувствовала, что у меня мозги пойдут навыверт от витиеватой изысканности речей, которые километрами умеют сочинять эти хваленые представители киноискусства. А потому, несколько придя в себя от таких глобальных перемен, я оторвалась от спасительной чашки кофе и подняла глаза.
   И, конечно же, ничему не удивилась. Так я и предполагала.
   Разумеется, Эйб Робинсон обращал свои трогательные речи только лишь к одной Камилле. И стоял он на этом самом месте в этот самый час только ради одной Камиллы. И, очень даже может быть, что он вообще родился на белый свет только ради Камиллы.
   Все было более чем просто. Еще бы. Ведь это она, а не я, была похожа на трех самых знаменательных мадонн одновременно.
   Но я тут же решила утешиться радостью за подругу, а себе оставить хотя бы подробное разглядывание того, во что шикарный Эйб Робинсон был одет. И едва начав с белоснежного воротничка его рубашки, я тут же перешла на изящно-полосатый галстук, а потом - на темный дорогой пиджак.
   И, скользнув взглядом по рукаву пиджака, я уже было позволила себе поподробней остановиться на складках его брюк. Как какое-то неясное, буквально только что свершившееся происшествие, заставило мое воспаленное от впечатлений сознание попросить меня вновь вернуться к тому, что было до этого.
   И я вновь вернулась к тому, что было до этого. И постаралась объяснить своему недоверчивому сознанию, что на сегодняшний момент мы имели сногсшибательного Эйба Робинсона, главного продюсера с киностудии знаменитых братьев Тернеров. И он находился не где-нибудь в каком-то ином месте, а у нашего с Камиллой столика, то есть чуть ли не у наших с Камиллой ног, причем мои ноги сюда включались тоже.
   А еще мы имели белоснежный воротничок рубашки Эйба Робинсона и его милый полосатый галстук. И темный дорогой пиджак, и рукав этого пиджака. И кисть руки, торчащую из рукава, и тонкое обручальное кольцо на безымянном пальце. Так вот что имело в виду мое воспаленное сознание.
   Несколько мгновений я тупо смотрела на это кольцо, определяя новый ход нашего с Камиллой существования, а затем нашла взглядом Камиллу. Я грустно посмотрела на нее, показала ей взглядом кольцо и разочарованно покачала головой, что означало: "Нет, мол, это вовсе не тот человек, кому стоит доверять все в своей жизни к черту переворачивать".
   Камилла тоже увидела кольцо и укоризненно посмотрела на меня.
   "И как ты только могла об этом подумать? - означал ее суровый взгляд, - как ты могла себе представить, что я смогу ослушаться своих почтенных родственников и хоть на одну секунду попытаюсь подумать о ком-нибудь ином, как не об Артуро, так любезно мне ими навязанном?"
   Я пожала плечами и больше ничего не стала показывать взглядами Камилле. Я решила вновь вернуться к Эйбу Робинсону, но уже более спокойно и не так взволнованно.
   - Я еще раз извиняюсь, - лилейным голосом говорил на тот момент шикарный Эйб Робинсон, - что осмелился к вам вот так запросто подойти, но дело в том, что нам всем очень нужна ваша помощь.
   Камилла вопросительно посмотрела на него.
   - Да-да, - кивнул Эйб Робинсон, - нам всем, всей нашей киностудии очень нужна ваша помощь.
   - Что, - удивленно спросила Камилла, - именно моя?
   - Да, - опять кивнул Эйб Робинсон, - именно ваша.
   И под этими его словами я бы уже могла с большим удовольствием подвести черту, так как едва намеченные на тот день невероятные изменения в наших с Камиллой жизнях теперь уже никуда не денутся и все-таки наступят.
   Но только для того, чтобы вы могли понять, почему они наступят, нам нужно вернуться на некоторое время назад. И постараться попасть при этом на знаменитую киностудию братьев Тернеров, и увидеть и услышать все то, что происходило там до этого, такого торжественного для нас с Камиллой дня.
  
   5
  
   А некоторое время назад в главном здании знаменитой киностудии братьев Тернеров в большом зале на втором этаже было серьезное совещание. Немолодые люди в строгих костюмах сидели за массивным столом черного дерева и горестно разглядывали большую пепельницу, стоящую в центре стола.
   Вечнозеленые растения, искусно расставленные по всему залу, должны были создавать и поддерживать ощущение спокойствия, душевного комфорта и благополучия у находящихся здесь людей. Но, несмотря на изысканно созданное великолепие, настроение у присутствующих было паршивое, потому что дела в последний год на киностудии шли из рук вон плохо, и никто никакого выхода из создавшейся ситуации не видел.
   Великолепные братья Тернеры восседали тут же в своих огромных кожаных креслах, и грусть их была неимоверно велика.
   - Мы ходим по замкнутому кругу, - сказал Дон Тернер и устало оглядел присутствующих.
   Затем Дон Тернер некоторое время возмущенно помолчал.
   - Хотелось бы какой-то стабильности, - добавил он минуту спустя.
   Это совещание было собрано для того, чтобы принять хоть какое-то решение. Но еще ни одно мало-мальски дельное замечание всемогущим Доном Тернером услышано не было. Да мало того, его младший брат Боб Тернер уже начал мирно пофыркивать себе в рукав, намереваясь, по всей видимости, в скором времени крепко заснуть и совсем свалиться с кресла.
   Дон Тернер был возмущен до глубины души. Он оскорблено оглядел лысину младшего брата и резко кашлянул ему прямо в ухо.
   На что чуткий по старости Боб Тернер моментально проснулся и поспешно высказался:
   - Так может, нам лучше построить фабрику детских игрушек, чем заниматься таким неблагодарным делом, как бесконечные съемки этих никому не нужных художественных фильмов?
   Боб Тернер много еще интересного и необычного мог сказать по этому поводу. Но, нарвавшись на гневный взгляд старшего брата, решил пока воздержаться.
   - Просто удивительно, как мы еще не пошли по миру с такой дилетантской философией, - сказал Тернер старший.
   В зале вновь воцарилась тишина. Было слышно только щебетанье птиц за окном.
   Люк Беррер, главный оператор киностудии, углубленно смотрел вглубь себя. Его сорвали на совещание прямо с ленча, и он так и не успел разбавить грубую полуденную пищу легким вином.
   Джефф Дармер, режиссер, смотрел на часы. Джек Марлин, тоже режиссер, смотрел куда-то под стол.
   Два помощника Марка Тимпсона вели трогательную игру глазами. А сам Марк Тимпсон, писатель и сценарист, никуда не смотрел, а тоже был возмущен происходящим до глубины души.
   - Я думаю, нам нужно сделать нечто неординарное, - прервал, наконец, тишину Эйб Робинсон, режиссер и сопродюсер, третье лицо на киностудии после знаменательных братьев Тернеров.
   - Как ни странно, мой мальчик, - наклонился в его сторону Дон Тернер, - но именно по этому поводу мы тут и собрались. Нам нужно придумать нечто неординарное, - повторил он, - и если кто-либо из вас придумает мне это неординарное, я обещаю ему самый большой процент от прибыли. Хотя вы прекрасно понимаете, что дело не в денежных чеках. Престиж киностудии падает, вот что обидно.
   - Может, сделать римейк какого-нибудь старого замечательного фильма? - осторожно предложил Джефф Дармер.
   Он был заинтересован в скором окончании совещания, потому что сильно опаздывал на свидание.
   - Я не знаю ни одного старого замечательного фильма, по которому еще не был сделан римейк, - повернулся в его сторону Дон Тернер.
   - Может, экранизировать кого-нибудь из классиков? - предложил Люк Беррер.
   Вообще-то ему, как оператору, было все равно, что снимать.
   - И кого из классиков вы хотите предложить? - вежливо спросил Дон Тернер.
   - Ну, что-нибудь из Шекспира, - попытался докончить мысль Люк Беррер.
   - Неплохая идея, - радостно поддержал его Боб Тернер младшенький.
   - А что, черт возьми, из произведений Шекспира еще не было экранизировано? - громко спросил Дон Тернер.
   - Ну, мы можем представить что-нибудь в современном свете, - сказал Люк Беррер.
   - А какое из произведений Шекспира еще не было представлено в современном свете? - спросил Дон Тернер еще громче.
   - Ну, я думаю, - сказал Люк Беррер, - я думаю, такую вещь можно попытаться найти.
   Дон Тернер молча отвернулся от Люка Беррера. Люк Беррер развел руками и твердо решил больше сегодня не высовываться.
   Слово взял Марк Тимпсон, известный писатель и сценарист, которому в последнее время много людей радостно намекали, что он творчески иссяк.
   - Можно попытаться написать неординарный боевик, - сказал Марк Тимпсон.
   Все с удовольствием воззрились на старину Марка Тимпсона.
   - В вашем боевике что, - сочувствующе спросил его Дон Тернер, - победят "плохие"?
   За массивным столом послышались тихие, редкие смешки.
   - Что-то в этом роде, - сказал Марк Тимпсон, - это будет очень психологичный боевик. У него будет такой неординарный и неожиданный конец, что публика просто ахнет.
   - Ну, - терпеливо спросил Дон Тернер, - и что же это будет за конец?
   - А это нужно будет придумать, - сказал Марк Тимпсон.
   - А почему же вы до сих пор такой замечательный сценарий не придумали? - спросил Дон Тернер.
   - Это очень сложно, - сказал Марк Тимпсон, - и потом, я сам еще до конца не понял, что я тут пытаюсь предложить.
   Джефф Дармер осторожно посмотрел на часы и сокрушенно покачал головой. Дон Тернер терпеливо подождал, пока не прекратится откровенное веселье за столом.
   Боб Тернер тоже весело похихикивал в рукав пиджака и виновато поглядывал на старшего брата.
   Марк Тимпсон ужасно на всех обиделся. Если они думают, что придумывать и писать сценарии, это очень легко, пусть сами попробуют.
   Слово взял Эйб Робинсон.
   - У меня есть идея, - сказал он.
   И присутствующие медленно повернули головы к Эйбу Робинсону. Ибо его слова были произнесены с таким серьезным чувством и таким твердым голосом, что в зале уже почувствовалась материализация некой идеи, в правильности и совершенстве которой можно было не сомневаться.
   - Мы внимательно тебя слушаем, - сказал Эйбу Робинсону Дон Тернер.
   Эйб Робинсон развел руки в стороны и улыбнулся.
   - Это - любовь, - сказал Эйб Робинсон.
   На вытянувшихся лицах коллег вновь отобразился еле сдерживаемый смех. А лицо мудрого Дона Тернера снова покрыла печаль: его опять провели.
   - Что? - сказал он Эйбу Робинсону.
   Но Эйб Робинсон решил промолчать.
   - Ты больше ничего не хочешь сказать? - печально спросил Дон Тернер.
   - Вы же в меня не верите, - сказал Эйб Робинсон.
   А Дон Тернер уже как раз дошел до такого состояния, когда он с удовольствием кого-нибудь бы убил. И начнет он сегодня, пожалуй, с Эйба Робинсона.
   - Мы верим в тебя, - вежливо улыбнулся Дон Тернер, - мы верим в тебя больше, чем в самих себя. А потому с удовольствием выслушаем все, что бы ты нам сейчас не предложил.
   Эйб Робинсон еще немного помолчал, а потом сдался.
   - Ну, хорошо, - сказал он, - я попытаюсь.
   Все собравшиеся за столом тут же расслабились и откинулись на спинки стульев. Ведь если кто-то из них взялся говорить о чем-либо более-менее серьезно, то все остальные вполне могли себе позволить хоть немного сегодня отдохнуть.
  
  
   - Итак, - сказал Эйб Робинсон, - о технической стороне, рекламе и антирекламе мы поговорим потом. А сейчас о самой картине. Я предлагаю снять фильм о любви. В любви есть жизнь. Кирпичный дом возле реки, высокое дерево рядом с домом и даже дым из трубы - все это любовь. Кто-то любит Шекспира, кто-то не понимает Берроуза, кто-то предпочитает сладкий кофе, а кто-то терпеть его не может. Но на подсознательном уровне мы все одинаковы. В жизни, в этом великолепном и беспрецедентном шоу, участниками которого мы с вами являемся, есть некие субстанции, которые находят отклики в сознании абсолютно каждого человека, какой бы при этом у него ни был уровень общего развития, культурный и нравственный потенциал, пристрастия, взгляды и привычки. На уровне внутреннего и эмоционального восприятия мира мы все абсолютно одинаковы.
   Когда в одном помещении с Бобом Тернером вдруг кто-то начинал долго и умно говорить, на Боба Тернера тут же нападала жуткая зевота. Он и к психоаналитикам по этому поводу неоднократно обращался, ничего не помогало. И поэтому Боб Тернер держал уже двумя руками рот и мечтал только об одном, чтоб Эйб Робинсон когда-нибудь сегодня замолчал.
   - Я предлагаю снять картину о том, на чем стоит наш мир. Я не буду приводить здесь долгих и нудных расчетов, чтобы доказать, что наш мир держится на любви и только на любви, думаю, вы и без меня об этом давно знаете. Я предлагаю снять этот фильм, - сказал Эйб Робинсон, - но только вот одно условие. Мы должны будем снять его, руководствуясь эфемерными, подсознательными категориями. У нас не будет ни сценария, ни конкретной идеи, ни музыки, ни, наконец, главных героев. Нет, конечно, это у нас будет, - невозмутимо продолжал он, - но только все это придет нам на ум уже в процессе работы над картиной. Нам придет на ум, каких взять в нашу картину героев, какую написать музыку, и какие слова вложить в уста наших героев, но лучше, если они придумают для себя эти слова сами.
   - То есть, как это сами? - не понял Дон Тернер.
   - Да так, - пожал плечами Эйб Робинсон, - пусть что хотят, то и говорят.
   - Вы вполне уверены в правильности своей идеи? - спросил его Дон Тернер.
   - Вполне уверен, - сказал Эйб Робинсон, - ну, не то чтобы мы пустим все на самотек, нет. У нас будет примерный план, вот Марк Тимпсон нам его и составит.
   Марк Тимпсон оскорблено смотрел на всех присутствующих.
   - Мы не будем идти на ощупь, мы будем руководствоваться общеизвестными мировыми понятиями, категориями и субстанциями, - невозмутимо продолжал Эйб Робинсон, - например, для начала, такими элементарными, как плюс-минус, белое и черное, холодное-горячее, мужское и женское начало. Вот вам и два главных героя, которые должны будут вобрать в себя все эти понятия. Дальше. Четыре времени года, четыре стороны света, это тоже можно будет как-то обыграть, положим, для начала, западный мужчина и восточная женщина.
   - А что-нибудь более конкретное вы можете нам сейчас предложить? - устало спросил Дон Тернер.
   Боб Тернер изо всех сил таращил глаза в пространство, чтобы не заснуть.
   - Да, конечно, - сказал Эйб Робинсон, - во-первых, мы не должны брать в наш фильм профессиональных актеров.
   - Ну, вот еще чего, - сказал Дон Тернер, - вы предлагаете всему обучать их во время съемок?
   - Вам не нужно будет ничему их обучать, - сказал Эйб Робинсон, - они все сделают сами.
   - Что же они сделают сами? - спросил Дон Тернер.
   - Они встретятся друг с другом, с ними что-нибудь произойдет, а мы с вами пронаблюдаем за ними со стороны и кое-что подкорректируем, - беззаботно сказал Эйб Робинсон.
   - Все-таки что-то подкорректируем? - с надежной спросил Джефф Дармер.
   - Да, совсем немного, - сказал Эйб Робинсон, - и, что я тут говорил? И снимем всю их историю на пленку.
   И Эйб Робинсон перестал увлеченно размахивать руками и излагать только одному ему понятные и дорогие мысли, и осторожно посмотрел на коллег. Все смотрели на него с чувством глубокого сожаления. Даже Боб Тернер чему-то загадочно улыбался.
   - Это - примерный план, - сказал Эйб Робинсон.
   - А если с ними ничего не произойдет? - спросил предусмотрительный Джефф Дармер.
   - Со всеми людьми хоть что-то, да происходит, - философски заметил Эйб Робинсон.
   - Да, но не все их истории имеет смысл снимать на пленку, - сказал Джефф Дармер.
   - За эту историю я буду отвечать головой, - улыбнулся Эйб Робинсон.
   - Но это уже было, - сказал Люк Беррер, - и даже не один раз. Режиссеры и операторы ходили по городу за каким-нибудь профессиональным актером, который вовсю придурялся, будто не имеет никакого понятия о том, что его снимают, и в результате получалось неплохое художественное шоу.
   - Да, - сказал Эйб Робинсон, - но только у нас все будет совсем не так. Мы действительно будем снимать самых обыкновенных людей, которые будут делать и говорить то, что захотят они сами.
   Джек Марлин, второй режиссер, который обычно мало говорил, предпочитая много делать, а в данный момент учился вязать под столом, радостно улыбнулся:
   - Но это же полный бред, - сказал он, - что такого нового и увлекательного нам могут сказать простые люди с улицы?
   - А мы возьмем не совсем простых людей с улицы, - сказал Эйб Робинсон, - мы вычислим этих людей из миллиона. Они будут подходить и нам и друг другу идеально. Они будут умны и, главное, они будут естественны.
   - Самая заштатная актриса с блеском сыграет вам эту самую естественность, - сказал Джек Марлин.
   Два помощника сценариста играли под столом, кто на кого наступит первым. Джефф Дармер откинулся на спинку стула и приготовился немного поспать, на свидание сегодня, впрочем, как и всегда, он уже безвозвратно опоздал.
  
  
   - Пусть вы ставите крест на всей процедуре фильмотворчества, - выступил наконец-то оскорбленный с самого начала Марк Тимпсон, он уже понял, что одними только гневными и уничтожающими взглядами он сегодня мало чего добьется, - но вы перечеркиваете и всю работу сценаристов. Несколько долгих месяцев я обычно пишу очередной сценарий, а вы хотите сказать, что какие-то там естественные люди с улицы смогут вам без подсказок сымпровизировать нечто неординарное?
   - Нет, что вы, - сказал Эйб Робинсон, - без вашего чуткого руководства они ничего не смогут сделать.
   Марк Тимпсон сердито замолчал. Раз без его чуткого руководства они здесь все-таки ни черта не смогут сделать, что, впрочем, и так было понятно с самого начала, то вроде как бы и возмущаться пока нет никакого повода.
   - Ну, - благодушно развел руками несколько подобревший Марк Тимпсон, - вы могли бы с самого начала поделиться своими планами, посоветоваться со мной.
   - А мы здесь сейчас друг с другом и советуемся, - заверил его Эйб Робинсон, - для того и собрано это совещание.
   Марк Тимпсон снова обиделся. Теперь он, видите ли, выглядел тут самым непонятливым.
   Но, как выяснилось, сам Дон Тернер тоже недалеко от него ушел.
   - И все-таки я не совсем понял, - сказал Дон Тернер Эйбу Робинсону, - почему вы не хотите снимать профессиональных актеров? Сотни людей обычно задействованы в создании картины, но мало фильмов действительно достойны внимания, а впрочем, не вам мне все это рассказывать. А вы хотите ничего не делать, просто окунуться в жизнь, и эта жизнь принесет вам шедевр?
   - Да! - громко воскликнул Эйб Робинсон.
   На что Боб Тернер все-таки свалился от неожиданности с кресла.
   - Совершенно верно, - добавил Эйб Робинсон намного тише.
   Затем все вежливо подождали, пока Боб Тернер, отряхиваясь от невидимой пыли, сядет обратно на место.
   Два помощника Марка Тимпсона играли под столом в "камень, ножницы, бумага", одни они так ничего и не заметили.
   - Если бы в съемках фильмов все было настолько просто, - сказал Джек Марлин, подсчитывающий петли на вязании, - нас всех давно бы уже разогнали.
   - Да и не только нас, - грустно сказал Люк Беррер.
   - Я же вам уже сказал, что все - есть жизнь, - в сердцах сказал Эйб Робинсон, - вот этот пиджак - есть жизнь, этот стул - есть жизнь, и этот стол - тоже есть жизнь, и все это - уже есть история.
   - Если мы будем снимать только пиджаки, столы и стулья, - сказал Люк Беррер, - мы далеко не продвинемся.
   - Я не предлагаю снимать столы и стулья, - сказал Эйб Робинсон, - я предлагаю вам снимать жизнь. Просто жизнь и все. Ни массовок, ни декораций. Мы просто выйдем на улицу, наши герои сами поведут нас за собой. Они сами подскажут нам, какой путь надо избрать. Я же вам сказал, что в мире есть категории, к которым мы все относимся совершенно одинаково.
   - Ничего не выйдет, - сказал Джефф Дармер, который в отличие от некоторых, Боба Тернера, например, никак не мог заснуть в таком людном месте. - Сама жизнь не настолько привлекательна, насколько вы нам тут пытаетесь это представить. Лишь иллюзия жизни достойна внимания. Иллюзия подретушированная, подкорректированная, художественно оформленная, да и еще перевязанная сверху огромным розовым бантом.
   - У меня такое ощущение, - сказал Эйб Робинсон, - что меня здесь никто не слушает. Я же сказал, что, разумеется, мы все художественно подкорректируем. Но только отталкиваться мы будем не от изящного, конкретного сценария, а от самой жизни.
   - А где вы найдете таких умных героев? - поинтересовался Джек Марлин.
   Эйб Робинсон улыбнулся.
   - Надо подумать, - сказал Эйб Робинсон.
   - Будем обращаться к помощи магов и астрологов? - сказал Джефф Дармер.
   - Да как хотите, - сказал Эйб Робинсон, - можно и к астрологам обратиться, но в основном наша надежда на собственную интуицию.
   - А какие еще субстанции и категории вы собираетесь обыграть в этом фильме? - спросил Джек Марлин.
   - Все подряд, - ответил ему Эйб Робинсон.
   - Все подряд, - оживился Джефф Дармер, - как интересно, а какие еще есть субстанции помимо понятий плюса, минуса, севера, юга и так далее?
   - Более сложные, - сказал Эйб Робинсон, - материнские чувства, патриотические, общечеловеческие, верность традициям.
   - Как, однако, все интересно, - сказал Джек Марлин, - и как сложно.
   - Да, непросто, - сказал Эйб Робинсон.
   Он добросовестно крутил головой от Джеффа Дармера к Джеку Марлину.
   - А может, нам все-таки можно просто найти такой замечательный сценарий, - предложил Джефф Дармер, - в котором все это уже будет представлено?
   Эйб Робинсон хотел сказать, что таких замечательных сценариев он еще не читал, но, нарвавшись на гневный взгляд Марка Тимпсона, который и так на сегодня был достаточно на всех обижен, решил промолчать.
   - Можно, конечно, найти сценарий, - сказал Эйб Робинсон.
   У него опускались руки, никто не хотел ни о чем думать, все хотели получить что-нибудь готовенькое.
  
  
   В зале вновь наступила гнетущая тишина. И в наступившей тишине Дон Тернер сказал вот что:
   - Вы еще ни разу меня не подводили, - сказал Дон Тернер Эйбу Робинсону.
   Эйб Робинсон решил, что его уже увольняют.
   - Что вы имеете в виду? - осторожно спросил Эйб Робинсон.
   - Я хочу сказать, что если вы говорите, что у вас есть какая-то идея, насчет этого вашего так называемого шедевра, значит, у вас действительно есть эта идея, - сказал Дон Тернер, - вы ведь еще не все нам рассказали? - с надеждой спросил он Эйба Робинсона.
   По лицу Эйба Робинсона пробежала загадочная тень.
   - Нет, не все, - сказал Эйб Робинсон.
   Дон Тернер облегченно вздохнул.
   - У вас есть что-нибудь более конкретное? - спросил Дон Тернер.
   - Да, у меня есть нечто более конкретное, - сказал Эйб Робинсон.
   Все внимательно на него посмотрели.
   - Ну? - сказал Дон Тернер.
   - У меня уже есть главная героиня, - сказал Эйб Робинсон и радостно всем улыбнулся.
   Джефф Дармер поправил пиджак, Джек Марлин - галстук, а Люк Беррер просто присвистнул.
   - Да что вы говорите, - неожиданно обрадовался этому обстоятельству такой всегда серьезный Дон Тернер, - ну, с этого бы сразу и начинали.
   И Эйб Робинсон взорвался.
   - У меня - жена и четверо детей, - громко сказал он.
   - Какая неприятность, - почему-то возвел глаза к потолку Боб Тернер младшенький.
   Но Эйб Робинсон решил не обращать на него внимания.
   - У меня - жена, - сказал Эйб Робинсон, - четверо детей и полсотни близких родственников, за которых я несу ответственность, и в этой жизни мне от этого уже никуда не деться.
   В этом месте Боб Тернер гнусно похихикал.
   - А эта девушка целиком и полностью отвечает нашей новой идее, - докончил мысль Эйб Робинсон.
   Все улыбнулись.
   - А мы что, сегодня услышали какую-то идею? - поинтересовался Джек Марлин.
   Эйб Робинсон не стал тратить на него свои эмоции.
   - У нее есть изюминка, - обратился Эйб Робинсон к Дону Тернеру.
   - Сейчас у всех актрис есть изюминки, - фыркнул Дон Тернер.
   - Когда вы увидите эту девушку, вы поймете, что в этом мире нет ни у кого изюминки, кроме нее, - сказал Эйб Робинсон.
   Джефф Дармер и Джек Марлин с сожалением посмотрели на Эйба Робинсона. А Люк Беррер просто подольше придержал улыбку.
   Но Эйб Робинсон проигнорировал их знаки внимания. В данной ситуации его интересовал только Дон Тернер.
   - Но это же абсурд, - возмутился Дон Тернер, - мы с вами обсуждаем какую-то девушку для нашего фильма, а у нас еще нет и элементарного сценария, не говоря уже обо всем остальном.
   - Надо же с чего-то начать, - улыбнулся Эйб Робинсон, - давайте начнем с главной героини. Тем более что у нее уже есть своя история.
   - У нас у всех есть своя история, - с достоинством сказал Джефф Дармер, - сейчас это очень модно - всем иметь свою историю.
   Эйб Робинсон не обратил на него никакого внимания.
   - Ее история вмещает в себя пять веков славы, - сказал Эйб Робинсон Дону Тернеру, - тысячи войн, столько же перемирий, верность традициям, патриотические чувства, материнские, зов предков, и так далее и тому подобное. Словом, ее история настолько же сложна и интересна, насколько безмерна и увлекательна история английской короны, тайны египетских пирамид и предсказания древних философов. Эта девушка так же безупречна, как мировые законы нравственности, а ее отношение к законам жизни столь трепетно и серьезно, что некоторым из нас это невозможно представить.
   Кое-кто за столом вновь попытался показательно присвистнуть.
   - Но дело совсем не в этом, - сказал Эйб Робинсон, - мы придумаем ей новую историю.
   Джефф Дармер даже обиделся.
   - Зачем нам придумывать ей новую историю, если ты говоришь, что у нее уже есть своя такая увлекательная история? - сказал Джефф Дармер.
   - Ее история - это ее личные проблемы, - сказал Эйб Робинсон, - и к нашим проблемам это не имеет никакого отношения. Я просто хочу сказать, что эта девушка подходит нам идеально.
   - Для нашего эфемерно-нереального проекта? - догадался Джек Марлин.
   - Как хотите, - сказал Эйб Робинсон.
   Он опять от всех отвернулся и стал смотреть только на Дона Тернера.
   Дон Тернер покровительственно оглядел присутствующих. Все как попало сидели на стульях. У всех сегодня был обычный и напряженный рабочий день, а некоторым еще предстояли ночные пересъемки.
   - Хорошо, - вздохнул Дон Тернер, - приводите завтра на студию свою героиню. Посмотрим, что мы сможем придумать.
  
  
   Эйб Робинсон откинулся на спинку стула и облегченно вздохнул. Но теперь у него появилась новая проблема.
   - Э-э, - попытался что-то сказать Эйб Робинсон, но не сразу нашелся, как это сказать.
   - Что еще? - сказал Дон Тернер.
   - Вы должны будете переговорить с ними лично, - сказал Эйб Робинсон.
   Дон Тернер ничего не понял.
   - С кем? - удивился Дон Тернер.
   - С ними, - сказал Эйб Робинсон, - они нам ее так просто не отдадут.
   - Кто - они? - не понял Дон Тернер.
   - Они, - сказал Эйб Робинсон, - ее родственники.
   Дон Тернер устало вздохнул.
   А потом он сказал:
   - А-а, - и замысловато покрутил Эйбу Робинсону руками в воздухе, намекая, что, может быть, они попытаются как-нибудь обойти эту проблему с другой стороны?
   Но Эйб Робинсон остался непреклонен.
   - Нет, - твердо сказал Эйб Робинсон, - нам подходит только эта девушка.
   - Ну, хорошо, хорошо, - сказал Дон Тернер, - я поговорю с ними лично.
   На сегодня он был уже с чем угодно согласен.
   Марк Тимпсон с глубоким вздохом шумно вытащил свой рабочий блокнот и нарочно громко стал вычеркивать в нем якобы чересчур важные дела, на которые он теперь будто бы уже никогда не успеет.
   - Я думаю, вам легко удастся их уговорить, - сказал Эйб Робинсон Дону Тернеру, - ведь у вас же - известное имя, мировая слава.
   А Дон Тернер уже стал приподниматься, чтобы выйти из-за стола.
   - А что, - спросил Дон Тернер, - все так серьезно?
   Эйб Робинсон несколько секунд обдумывал, как бы сказать, что все не так уж и серьезно. Но потом решил, что все-таки лучше сознаться сразу, чем вдвойне отвечать потом.
   - Да, - кивнул он, - ее с десяти лет приглашают на разные конкурсы красоты, но они еще ни разу ее никуда не отпустили.
   - Кто не отпустил? - поинтересовался Дон Тернер, зависнув в воздухе.
   - Ее многочисленная родня во главе с женихом, - сказал Эйб Робинсон.
   Все, кто спал, проснулись.
   - Да что ты говоришь? - ахнул Люк Беррер.
   Все придвинулись поближе к столу.
   - У нее что, есть жених? - радостно улыбнулся Джефф Дармер.
   - Да, - вызывающе сказал Эйб Робинсон, - но к нашим проблемам это не имеет ровным счетом никакого отношения.
   - У нее что, с десяти лет есть жених? - в восторге спрашивал Джек Марлин.
   - Да, - сказал Эйб Робинсон, - он у нее еще с рождения, у них так полагается.
   - У нее этот жених еще с рождения? - округлил глаза Люк Беррер.
   - Вот это история! - сладко улыбался Боб Тернер младшенький.
   - У кого - у них? - спросил Дон Тернер.
   - Ну, надо же - жених с рождения! - мечтал Боб Тернер.
   - Что? - сказал Эйб Робинсон.
   - Вы сказали, у них так полагается, у кого - у них? - терпеливо повторил Дон Тернер.
   - У них, - пожал плечами Эйб Робинсон, - у ацтеков.
   В зале воцарилась тишина. Дон Тернер наконец-то сел обратно на свое место.
   - У кого, простите? - вежливо переспросил Марк Тимпсон Эйба Робинсона.
   - У ац-те-ков, - повторил по слогам Эйб Робинсон.
   - Они что - ацтеки? - наконец-то бросил вязание Джек Марлин.
   - Да, - сказал Эйб Робинсон,
   - Самые настоящие? - спросил Люк Беррер.
   - Самые настоящие, - сказал Эйб Робинсон.
   - В наше время? - спросил Джефф Дармер.
   - Да, в наше время.
   Эйб Робинсон терпеливо отвечал на все интересующие его коллег вопросы.
   - Но они же жили пятьсот лет назад, - сказал Марк Тимпсон.
   - Нет, - сказал Эйб Робинсон, - они и сейчас живут, и вы, Марк Тимпсон, как эрудированный человек, должны это знать.
   - Послушайте, - начал было говорить Дон Тернер.
   Но никто в его сторону и ухом не повел.
   - Да что ты, Дон, - сказал ему Боб Тернер, - послушай, как все интересно! А про кого это мы говорим? - обратился он ко всем.
   - Про главную героиню, - просветил его Джек Марлин.
   - А кто эти все - ацтеки? - спросил Боб Тернер.
   - Они - ее родственники, - объяснил Люк Беррер.
   - О, - сказал Боб Тернер, - я слышал, это был очень воинственный народ.
   - Ага, - стоял на своем Марк Тимпсон, - вот именно - был народ. Пятьсот лет назад.
   - Да никуда они не делись, - в сердцах сказал Эйб Робинсон, - живы, живехоньки!
   - Да ну! - громко сказал Боб Тернер.
   Марк Тимпсон сокрушенно качал головой.
   - Что - сохранились до наших дней? - сказал он.
   - Да, - устало сказал Эйб Робинсон, - сохранились.
   - Все бывает, - вздохнул один из помощников Марка Тимпсона.
   Они с приятелем уже переиграли под столом во все игры, которые только могли вспомнить, и теперь им было совершенно нечего делать.
   - Вообще-то я слышал, что они живут где-то в Мексике и только там, - сказал Джефф Дармер, - и их остался всего какой-то миллион.
   - Где хотят, там и живут! - наорал на него дошедший до ручки Эйб Робинсон.
   - Хорошо, хорошо, как скажешь, - тут же согласился Джефф Дармер, он прекрасно видел, как вымотался сегодня Эйб Робинсон.
   Дон Тернер устало оглядел присутствующих.
   - Ну, хорошо, - решительно заявил он, - кажется, на сегодня - хватит.
   - Но мы же еще ничего не решили, - сказал Джефф Дармер.
   Сегодня он больше не спешил ни на какие свидания и как раз вошел во вкус этого необычного заседания.
   - По-моему, даже наоборот, все интересное только начинается, - поддержал его Джек Марлин.
   Просто он уже отсидел все части тела и теперь не мог встать.
   Дон Тернер был неумолим.
   - На сегодня - все, - громко повторил он, - со всеми вопросами и предложениями - завтра с утра.
   Два помощника сценариста наперегонки бросились из зала. Марк Тимпсон вновь раскрыл блокнот и стал внимательно изучать неотложные дела, на которые он сегодня, может, еще мог бы успеть. Успевал он только домой, поругаться с женой насчет ужина.
   Дон Тернер повернулся к Эйбу Робинсону.
   - Уточните у моей секретарши, когда у меня будет свободное время, - сказал он, - я переговорю с этими ее родственниками.
   Эйб Робинсон улыбнулся.
   - Спасибо, - сказал он.
   Эйб Робинсон был негласным любимцем Дона Тернера.
   - Пожалуйста, - сказал Дон Тернер Эйбу Робинсону.
   И Дон Тернер тут же переключил внимание на Джеффа Дармера, не успевшего добежать до выхода из зала.
   - Мистер Дармер! - раскатисто гаркнул Дон Тернер.
   На что Джефф Дармер резко остановился и артистично выгнул спину, будто бы он успел получить в нее сильный, неожиданный удар.
   - Ох, - сказал Джефф Дармер выходившему из зала Джеку Марлину, - кажется, не успел.
   Джек Марлин улыбнулся Джеффу Дармеру и проворно исчез за дверью.
   - Мистер Дармер, - орал Дон Тернер, - вы когда-нибудь закончите эти бесконечные ночные пересъемки?
   - Но мы только пятый день переснимаем! - возмутился Джефф Дармер.
   - Пятый день? - округлил глаза Дон Тернер, - но у вас уже три оператора простудились.
   - Но первый уже выздоровел, и сегодня опять будет снимать он.
   Эйб Робинсон вышел из зала и вежливо прикрыл за собой дверь. Чтобы владелец знаменитой киностудии мог от души вылить дневной накал на одного из ведущих режиссеров.
  
   6
  
   - Знаешь, - сказала мне как-то Камилла, - иногда мне кажется, что меня - нет
   - То есть как? - улыбнулась я.
   Камилла пожала плечами.
   - Нет, и все, - сказала она.
   - А где же ты тогда? - поинтересовалась я.
   - Нигде, - сказала Камилла.
   Она была серьезна.
   - Нигде?
   Я тоже была серьезна.
   - Да, - сказала Камилла.
   Она задумалась.
   - Иногда я себя не ощущаю, - сказала она, - мне кажется, что я - мираж, эфир, нереальность. Я иду по улице, и мне кажется, что сквозь меня сейчас пройдут люди. Или какие-нибудь события, которые происходят со мной, порой мне кажется, что эти события и не происходили вовсе, ведь меня - нет. Или когда, например, я разговариваю с людьми, мне бывает даже удивительно, как это они воспринимают меня всерьез? Ведь я - всего лишь мираж, эфир, нереальность.
   Помню, я тогда улыбнулась. В моей жизни просто не было такого человека, которого я воспринимала бы более серьезно, чем Камиллу. И даже сейчас, когда ее действительно нет в моей жизни.
   - Меня не отпустят родственники, - сказала Камилла Эйбу Робинсону в тот день в кафе на углу университета.
   На что Эйб Робинсон только мило улыбнулся.
   - А ваших родственников мы возьмем на себя, - сказал он.
   Мы с Камиллой переглянулись: мало кто мог справиться с ее родственниками против их желания.
   - А вы сами хотите сниматься? - спросил Камиллу Эйб Робинсон.
   - Можно попробовать, - сказала Камилла, - моя жизнь небогата событиями.
   - Не может быть! - сказал Эйб Робинсон.
   Камилла пожала плечами. Думаю, она вряд ли понимала, что в восприятии окружающих людей ее красота мало вязалось с серой и будничной жизнью, которую на этой земле мы все без исключения получаем по наследству.
   - А о чем сценарий? - спросила я Эйба Робинсона.
   Эйб Робинсон наконец-то перевел и на меня свой милый взгляд.
   - А сценария пока нет, - сказал он.
   Я даже рот от восторга раскрыла.
   - Да ну? - сказала я.
   Вот дают эти киношники, они уже без сценариев художественные фильмы могут снимать.
   - Нет сценария? - удивилась Камилла.
   Эйб Робинсон замялся.
   - Ну, - сказал Эйб Робинсон, - сценарий, это дело наживное, мы там чуть ли не каждый день сочиняем по сценарию.
   Мы с Камиллой с недоверием посмотрели на него.
   - Но почему тогда вы хотите именно меня снимать? - спросила Камилла, - я думала, что подхожу вам под какой-нибудь определенный образ.
   - В общем-то так и есть, - сказал Эйб Робинсон, - вы удивительно подходите под весь наш фильм.
   - Который существует пока только в проекте? - сказала Камилла.
   - Можно сказать и так, - сказал Эйб Робинсон.
   Мы с Камиллой опять переглянулись.
   - Не хотите ли вы сказать, что у вас даже проекта пока нет? - сказала Камилла.
   А Эйб Робинсон, видимо, уже хорошо знал, что в этой жизни всегда лучше говорить правду сразу, чтоб не запутаться впоследствии.
   - В общем, все примерно так и есть, - вздохнул Эйб Робинсон.
   Камилла улыбнулась.
   - Как интересно, - сказала Камилла.
   - Да, и главное, как необычно, - сказала я.
   Но Эйба Робинсона ничего не смущало, он был уверен в себе на двести процентов.
   - Ничего особенного, - сказал нам Эйб Робинсон.
   Будто у них там чуть ли не каждый фильм снимается таким странным образом.
   - Но тогда меня тем более не отпустят мои родственники, - сказала Камилла.
   - Буквально через пару дней у нас будет сценарий, - сказал Эйб Робинсон.
   - Тогда и будем договариваться, хорошо? - сказала Камилла.
   - Хорошо, - кивнул Эйб Робинсон.
   И Эйб Робинсон ушел довольный и радостный, ему почему-то очень нужна была для его фильма именно Камилла, и она была согласна. Мы с Камиллой еще долго смотрели вслед жизнерадостному Эйбу Робинсону и слышали веселую песенку, которую он громко сам себе насвистывал.
   Скажу сразу, что сценария у Эйба Робинсона не было ни через два дня, ни через три, ни через неделю, ни через две недели.
  
  
   День спустя после большого совещания в главном зале киностудии в кабинете Эйба Робинсона было еще одно совещание. Эйб Робинсон, Джек Марлин и Люк Беррер сидели в креслах за круглым маленьким столом и потягивали кофе из белоснежных чашек. Они придумывали сценарий.
   - Учтите, что мы должны сделать фильм века, - предупредил всех Джек Марлин.
   - О да, да, конечно, - полностью согласился с ним Люк Беррер.
   И Джек Марлин и Люк Беррер склонились над столом и пожали друг другу руки. Эйб Робинсон грустно за ними пронаблюдал.
   - Итак, что мы имеем? - подвел итоги Джек Марлин.
   - Главную героиню, и больше ничего, - проинформировал его Люк Беррер.
   - Ну, как же, - патетически воскликнул Джек Марлин, - а четыре стороны света, а холодное-горячее, а плюс-минус?
   - Ах да, я совсем забыл, - заахал Люк Беррер.
   - И что это нам дает? - спросил тогда Джек Марлин.
   - А это нам ничего не дает, - ответил Люк Беррер.
   Эйб Робинсон терпеливо наблюдал, как паясничали его коллеги.
   - Но у нас есть главная героиня, - назидательно подняв указательный палец вверх, напомнил Джек Марлин.
   - О да, - вдохновенно сказал Люк Беррер, - а это не мало.
   - Да, да, это не мало, - сказал Джек Марлин.
   - У нас есть не просто главная героиня, - грустно сказал Эйб Робинсон.
   - О нет, конечно, - сказал Джек Марлин, - у нас есть ОЧЕНЬ симпатичная главная героиня.
   - Нет, - покачал головой Эйб Робинсон, - все не то.
   - Конечно, не то, - поддержал его Люк Беррер, - у нашей героини есть своя история, - вспомнил он.
   - У нее не просто есть история, - устало сказал Эйб Робинсон, - у нее есть трагедия, есть излом, есть жажда жизни.
   - Ты давно ее знаешь? - спросил Джек Марлин.
   - Эту девушку? Нет, я вообще ее не знаю. Просто мы живем в соседних домах.
   - А ее история? Ее трагедия? - спросил Люк Беррер.
   - Она у нее в глазах.
   Затем Джек Марлин и Люк Беррер немного помолчали.
   - А готовые сценарии нам никак не подходят? - сказал Джек Марлин.
   - Нет, там полнейшая чушь.
   - А ты все читал, что есть на студии? - спросил Люк Беррер.
   - Да, все.
   - Марк Тимпсон принес недавно свой новый сценарий, - сказал Джек Марлин.
   - Только не говорите ему, что его я тоже читал, - сказал Эйб Робинсон.
   Джек Марлин и Люк Беррер понимающе улыбались Эйбу Робинсону, когда дверь в кабинет с шумом распахнулась, и на пороге возник Джефф Дармер.
   - Что я вам скажу! - заорал Джефф Дармер.
   - Только не так громко, - попросил Люк Беррер.
   Но Джефф Дармер не обратил на него внимания.
   - Я сейчас встретил Марка Тимпсона, он мне дал вот это, - сказал Джефф Дармер и помахал перед носами присутствующих какими-то бумагами.
   - Только этого еще не хватало, - сказал Люк Беррер.
   - Да-да, - поддержал Люка Беррера Джек Марлин, - я Марку Тимпсону тоже никогда не доверял.
   - Зря вы так, - сказал Джефф Дармер, - а вот старина Марк Тимпсон, например, очень за нас всех разволновался.
   - С чего бы это? - сказал Люк Беррер.
   - Просто намечается грандиозный проект без его участия, - пояснил ему Джек Марлин.
   - Ах, вот оно что, - сказал Люк Беррер, хотя он с самого начала все это прекрасно понимал.
   Эйб Робинсон молча допил кофе.
   Вообще-то Джефф Дармер тоже целиком и полностью был согласен со своими приятелями, но ему надо было доиграть свою роль до конца. И он сделал вид, что якобы даже обиделся за Марка Тимпсона.
   - Старина Марк Тимпсон всю сегодняшнюю ночь глаз не сомкнул, - обиженно сказал он всем.
   - Наверное, он провел эту ночь возле холодильника? - предположил Люк Беррер.
   - Не угадал, - сказал ему Джефф Дармер, - он писал сценарий.
   - Да ну? - улыбнулся Люк Беррер.
   - Да, - гордо сказал Джефф Дармер, - старина Марк Тимпсон очень волнуется, что мы не осилим свой собственный грандиозный проект.
   И Джефф Дармер показательно посмотрел на Эйба Робинсона.
   - И что же? - нетерпеливо спросил Джек Марлин.
   - Он передал нам тут кое-какие свои мысли и наброски, - сказал Джефф Дармер.
   - Как интересно, - сказал Джек Марлин.
   - Да, да, - поддержал его Люк Беррер, - очень, очень интересно.
   - Читай, читай же поскорей, - гнусным голосом попросил Джек Марлин.
   Эйб Робинсон держался за стул, чтоб не свалиться от смеха на пол.
   Джефф Дармер не стал заставлять себя долго ждать. Он развернул листки, прочистил горло и начал читать.
  
  
   - Сцена первая, - громко сказал Джефф Дармер, - два пожилых актера путешествуют по миру. Они останавливаются в одном городе, где буквально на днях неизвестно куда пропал один молодой актер. Все люди в городе разумно предполагают только самое худшее.
   Джефф Дармер победоносно оглядел присутствующих.
   - Интригующее начало, - похвалил Люк Беррер.
   Джефф Дармер гордо продолжил:
   - Сцена вторая. Сима - девушка, по складу, уютная домашняя кошечка, но однажды ей это надоедает, и она перекрашивается в кричащий темный цвет и превращает себя в женщину-вамп. Когда-то у нее был роман с исчезнувшим актером, и ее мать собирается извлечь из этого определенную выгоду. Она пытается вернуть дочери образ печальной домашней кошечки, но безрезультатно, так как Сима теперь - только женщина-вамп.
   - Как интересно, - прокомментировал Джек Марлин.
   Джефф Дармер продолжал:
   - Сцена третья. Сима и ее мать в том городе идут к кинотеатру, где должна состояться торжественная церемония якобы прощания с молодым актером, разумеется, без молодого актера. Кинотеатр увешан его фотографиями в различных жизненных ситуациях и с разными людьми. Сима пытается отыскать на фотографиях свою машину. "О, нет, это не моя машина", - периодически восклицает она. Ее мать хватает за руки встречных репортеров, у которых в руках списки людей, которых знал молодой актер. Репортерам надо поймать этих людей первыми и задать им массу разнообразных вопросов. Наконец, у какой-то невзрачной журналистки в списке значится и Сима. Мать радостно хватает журналистку и начинает отвечать на ее вопросы. "О, вот моя машина", - восклицает Сима.
   Джефф Дармер перевел дыхание и продолжил дальше. Эйб Робинсон, Джек Марлин и Люк Беррер, онемев, внимательно слушали.
   - Сцена четвертая, - громко сказал Джефф Дармер, - мать Симы, Сима и журналистка находятся в какой-то очень дорогой машине, которая очевидно была им предоставлена для интервью. Мать Симы, периодически утирая редкие слезы и поправляя пышную прическу, рассказывает журналистке, как много значила ее Сима в жизни актера. Журналистка незаметно трогает головой спинку шикарного сиденья машины, она никогда не сидела в такой дорогой машине. Мать Симы рассказывает журналистке, какая ее Сима трогательная, скромная и уютная домашняя кошечка, и она составила бы счастье любому достойному молодому человеку. Сима курит лежа на заднем сиденье машины, так как она теперь женщина-вамп. "А как вы предполагаете, что с ним случилось?" - задает наводящий вопрос о молодом актере журналистка. "Как и все разумные люди, мы предполагаем только самое худшее", - скорбно отвечает ей мать Симы.
   Джек Марлин поуютнее уселся в кресле, ему уже начинал нравиться весь этот бред. Люк Беррер тоже расслабился и закурил.
   Джефф Дармер читал дальше с самым серьезным видом.
   - Сцена пятая. Пожилые актеры, поняв, как жизнь коротка, перестают грустить и радостно устремляются навстречу новым радостям и приключениям. В конце фильма все находят друг друга, свой путь в жизни, танцуют и веселятся. А еще выясняется, что молодой актер вовсе никуда не пропадал, он просто женился по любви.
   Эйб Робинсон, Джек Марлин и Люк Беррер так и застыли на своих местах в ожидании пояснения хоть какого-то смысла всего этого полного бреда.
   - Немая сцена, - прокомментировал ситуацию, глядя на своих приятелей, Джефф Дармер.
   Эйб Робинсон, Джек Марлин и Люк Беррер, поняв, что это все, и что ни продолжения, ни разъяснения сегодня уже не будет, пришли в себя и зашевелились.
   - Очень даже неплохо, - сказал Джек Марлин.
   - А почему такой конец необычный? - спросил Люк Беррер.
   - Ну, ведь мы хотели снять фильм о любви без трагического конца, - пояснил Джефф Дармер.
   - Ах, вот оно что, - сказал Люк Беррер.
   - А вы говорите, что у старины Марка Тимпсона иссякла вся фантазия, - сказал Джефф Дармер.
   - Берем свои слова обратно, - сказал Эйб Робинсон.
   - Да-да, - поддержал его Джек Марлин, - наш старина Марк еще полон сил, юмора и смысла.
   - И какого глубокого смысла, - подчеркнул Джефф Дармер.
   - Как бы нам так поделикатнее отказаться от таких замечательных набросков? - размечтался Эйб Робинсон.
   - Да еще так, чтоб не слишком его обидеть, - напомнил Джек Марлин.
   - Ух ты, чего захотел, - сказал Джефф Дармер.
   - А мне все равно, что снимать, - сказал Люк Беррер.
   - А нам не все равно, ведь так? - поискал поддержки у приятелей Джек Марлин.
   - Так, так, - закивали его приятели.
   - Так-то оно, конечно, так, - сказал Люк Беррер, - но что же мы тогда будем снимать?
   Все замолчали.
   - Да-а, - протянул Джефф Дармер, - одной главной героини для сногсшибательного фильма, который мы собрались сделать за это лето, нам мало.
   И Джефф Дармер осторожно посмотрел на Эйба Робинсона.
   - Я это прекрасно понимаю, - сказал Эйб Робинсон, - именно поэтому мне и нужна ваша помощь.
   - Но я никогда не сочинял сценарии, - сказал режиссер Джефф Дармер.
   - И я никогда не сочинял сценарии, - сказал режиссер Джек Марлин.
   - А уж я тем более никогда не сочинял сценарии, - сказал оператор Люк Беррер.
   А еще через день на киностудию пришла Камилла.
  
   7
  
   Мы с Камиллой пришли на студию вдвоем. Хотя, что - я, на меня там даже и внимания никто не обратил. Все просто рты свои раскрыли, увидев Камиллу.
   - О, мой Бог, это и есть та девушка? - вскричал Джефф Дармер, едва он увидел Камиллу.
   Эйб Робинсон улыбнулся.
   - А вон тех двух типов мы тоже будем снимать в нашем фильме века? - спросил практичный Джек Марлин про Роландо и Цезаро, которые неотступно следовали за Камиллой, а в данный момент они зло шипели в сторону Джеффа Дармера в ответ на его бурный восторг насчет Камиллы.
   На меня, как я уже сообщила ранее, вся киностудия - ноль внимания. Еще бы, при королеве полагаются фрейлины, кто же будет обращать на них свое внимание?
   - Я уже начинаю потихоньку видеть этот фильм, - сказал оператор Люк Беррер, мечтательно разглядывая Камиллу.
   Если бы Роландо и Цезаро не забыли сегодня дома свои фамильные кинжалы, мечтательному Люку Берреру пришлось бы особенно несладко. Кровь бурлила в жилах Роландо и Цезаро, когда они видели, как вся киностудия братьев Тернеров раскрыла рты в сторону Камиллы.
   Но ничего поделать с этим они уже не могли. Потому что сам дедушка Ичи разрешил Камилле сниматься в фильме Эйба Робинсона.
   Дедушка Ичи был страстным поклонником кино, вся его квартира сверху донизу была уставлена телевизорами. Как любой нормальный человек, большую часть жизни он проводил перед экраном телевизора, а легендарные братья Тернеры были его кумирами. И потому-то дедушка Ичи просто онемел от восторга, когда узнал, что братья Тернеры хотят снимать Камиллу в своем фильме.
   - Я всегда знал, что тебе уготована самая невероятная судьба, - сказал дедушка Ичи Камилле.
   - Да что ты, что ж тут такого особенного, - сказала Камилла.
   - Не скажи, сняться в кино, это все равно, что уже войти в историю.
   - Ну, история и без нас прекрасно обойдется.
   - Не скажи, без нас история на месте остановится.
   - Как скажешь, - пожала плечами Камилла.
   Не очень-то она доверяла каким-либо знаменательным событиям в своей жизни и в своей истории. Она просто жила и все.
   Дедушка Ичи же был уверен, что движет историей именно он. И обычно, судя по его рассказам, с ним всегда что-нибудь да происходило. Только в этой последней жизни у него был небольшой застой.
   - В этой жизни мне как-то не очень везет на приключения, - любил говорить дедушка Ичи.
   Это создавало разлад и дискомфорт в сознании беспокойного дедушки Ичи.
   - То ли век переменился, то ли тайн никаких в мире больше не осталось, - жаловался людям дедушка Ичи, - но в этой жизни самое интересное встретишь только на экране телевизора.
   И дедушка Ичи заставил весь дом телевизорами и смотрел их от скуки чуть ли не все дни напролет.
   А более полувека назад в мире не было ни одного молодого человека, который бы не мечтал оказаться на месте экстравагантных братьев Тернеров. Братья Тернеры лихо летали по кинематографическим экранам на маленьких карманных самолетиках, прытко взбирались по веревочным лесенкам в окна к прекрасным дамам и спокойно брали на породистых лошадях самые высокие барьеры.
   Да что там раньше. Легендарные братья Тернеры и сейчас давали фору всем своим одногодкам. Пару лет назад они снялись сами у себя в философском фильме о Египте, где сыграли свои самые звездные роли, чем буквально наповал сразили весь кинематографический мир, критиков, зрителей и, разумеется, нашего дедушку Ичи.
   Братья Тернеры сыграли в этом фильме двух внезапно оживших мумий-близнецов, которые только и ждали все эти тысячелетия своего часа, чтоб приоткрыть современному миру завесу многих тайн. Такого философского и насыщенного фильма о загадках древности, тайнах мироздания и о многом другом, давно не было на экранах, дедушка Ичи даже отметил это на общем собрании родственников два года назад.
   И тут вдруг братья Тернеры обращают внимание на Камиллу. Дедушка Ичи был потрясен. Вот он настал, звездный час его внучки, а значит, и его звездный час.
   Жених Камиллы, молодой и прыткий Артуро, разумеется, был категорически против съемок своей невесты в каком бы то ни было фильме, пусть даже в самом безупречном фильме легендарных братьев Тернеров. А потому он едва не подавился сигарой, когда дедушка Ичи сказал, что он согласен подписать контракт. Но ничего поделать с этим молодой Артуро не мог, у них в роду не было принято перечить старшим, а особенно дедушке Ичи.
   Так дедушка Ичи отпустил свою ненаглядную Камиллу на съемки. И хотя у Камиллы были родители, но так уж в их славном роду повелось, что основные вопросы у них решал только дедушка Ичи. Все почитали за честь, когда дедушка Ичи вмешивался во все мыслимые и немыслимые вопросы окружающих. Дедушку Ичи все очень уважали, и он нес ответственность за всех.
   В рекордно короткие сроки был составлен контракт с киностудией. Больше всего родственников Камиллы смущало отсутствие сценария. Дедушка Ичи сказал, что он доверяет киностудии братьев Тернеров.
   - В этой жизни нельзя никому доверять, - сказали все остальные родственники Камиллы.
   - Ну, не то чтобы мы пустим все на самотек, - туманно сказал дедушка Ичи, - наши люди всегда будут находиться в кадре.
   - В каком кадре? - не поняли остальные родственники Камиллы.
   - Я выражаюсь фигурально, - сказал дедушка Ичи.
   - Кто же наших людей не то, что в кадр, вообще на киностудию пропустит? - сказали все остальные родственники Камиллы.
   - А контракт на что? - сказал умный дедушка Ичи.
   Да, действительно. Это был самый уникальный в мире контракт. У дедушки Ичи были лучшие в городе адвокаты. И в этом контракте они предусмотрели все. И выход рек из берегов, и полет птиц в небе, и чей-либо неосторожный взгляд в сторону прекрасной Камиллы.
  
  
   - Знаешь, - сказала мне как-то Камилла, - иногда на меня нападает жгучее желание не воспринимать эту жизнь буквально.
   - Не воспринимай, - сказала я, - я всегда так поступаю и, как видишь, неплохо живу.
   Камилла задумалась.
   - Нет, - сказала Камилла, - так жить нельзя, мы должны отвечать за все.
   - За что мы должны отвечать? - удивленно поинтересовалась я.
   - За свои слова, дела, поступки и даже за свои мысли.
   - Ну, нет, - сказала я, - думать мы можем все, что захотим, не боясь каких-либо последствий.
   - Что ты, наши дела исходят от наших мыслей, а потому за свои мысли мы тоже должны отвечать.
   Я была категорически не согласна с такой философией.
   - Ну, тогда за свои мысли пусть отвечает такая глубоко порядочная девушка, как ты, - сказала я Камилле, - а такая неправильная особа, как я, будет думать все, что угодно ее душе.
   Камилла улыбнулась. Я стояла рядом с ней и взирала на нее, как на божество, как на идола, как на идеал нравственности, порядочности, добродетели и совершенства. Я даже представить себе не могла, что человек может спокойно взять и не думать о том, о чем думать неловко, безнравственно и непорядочно.
   Словом, не совсем порядочный Артуро мог быть полностью спокоен за свою прекрасную невесту. Даже в мыслях она не позволяла себе расслабиться.
   Я так ей и сказала:
   - Артуро может быть за тебя вполне спокоен.
   Камилла опять улыбнулась.
   - Конечно, - сказала она и пожала плечами, - с чего бы ему волноваться?
   На киностудии нам понравилось. Действительно, эти киношники были какие-то необычные. И понимали они все с полуслова. И юмор у них был не такой древний, как египетские пирамиды, и не такой вульгарный, как вечерние улицы современных городов.
   Марк Тимпсон, едва глянув на Камиллу, сразу сказал всем присутствующим:
   - Под эту девушку вы никогда не напишете сценарий.
   Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер онемели. Через мгновенье Эйб Робинсон пришел в себя.
   - Это почему? - спросил Эйб Робинсон.
   Но Марк Тимпсон к тому моменту уже вышел из помещения.
   Джефф Дармер и Джек Марлин побежали за Марком Тимпсоном, чтобы спросить его:
   - Это почему?
   Люк Беррер откинулся на спинку стула и стал мечтать о том, как прекрасно будет выглядеть Камилла в кадре.
   - Разве вы еще не написали сценарий? - спросила Камилла у Эйба Робинсона.
   Эйб Робинсон глубоко вздохнул и не стал сразу выдыхать, а дал себе немного времени на обдумывание ответа. Пока он не дышит, никто не мог его трогать, а тем более спрашивать о каком-то сценарии.
   - Мы работаем над этим вопросом, - сказал Эйб Робинсон буквально через полминуты.
   Люк Беррер засекал это время на часах.
   - На какой стадии находится ваша работа? - с милой улыбкой поинтересовалась Камилла.
   - Мы можем начать съемки хоть завтра, - сказал Эйб Робинсон.
   - Да ну? - сказала я.
   Но я к делу не относилась, никто даже не повернулся в мою сторону.
   Люк Беррер мечтательно смотрел на Камиллу, в своих мечтах он, наверное, уже не только снял с ней фильм, но и получил за него несколько престижных премий. Эйб Робинсон тоже смотрел на Камиллу, видимо, гипнотизировал, чтоб она больше не спрашивала его ни о каком сценарии.
   Роландо и Цезаро тоже смотрели на Камиллу. Они бдительно следили, чтоб ни одна пылинка киностудии не упала на ее прекрасную голову.
   - Так почему же мы не начнем съемки завтра? - спросила Камилла Эйба Робинсона.
   - Мы еще не совсем выбрали главного героя, - сказал Эйб Робинсон.
   Камилла недоуменно подняла брови.
   - А поточнее? - попросила Камилла.
   Эйб Робинсон вздохнул, помял в руках сигарету, полюбовался Люком Беррером и картинами на стенах. Потом он опять посмотрел на Камиллу.
   - Мы еще вообще не выбрали главного героя, - сказал он Камилле.
   - Да ну? - сказала Камилла.
   - Ага, - сказал Эйб Робинсон.
   - И когда же вы его выберете? - поинтересовалась Камилла.
   - Буквально на днях, - не моргнув глазом, соврал Эйб Робинсон.
   Это уже много позже мы с Камиллой узнали, что главного героя на тот момент у них не было даже в проекте. Хотя по смете съемки фильма начинались с завтрашнего дня.
  
   8
  
   Еще через пару дней Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер держали еще одно совещание. Они сидели в один ряд на широком балконе перед кабинетом Эйба Робинсона, пили кофе и тревожно вглядывались в даль.
   Большие облака на небе были ослепительно белы, небо - невероятно голубое, а настроение у собравшихся на балконе людей - хуже прежнего.
   - Итак, что мы имеем? - решил подвести итоги Джефф Дармер.
   - Главную героиню, и больше ничего, - уныло ответил ему Джек Марлин.
   - Ну почему же, - оживился Люк Беррер, - еще мы имеем примерный портрет главного героя.
   - Ах, да, - сказал Джек Марлин, - расскажи еще раз, - попросил он Эйба Робинсона, больно ткнув его локтем в бок.
   Эйб Робинсон вздохнул, а потом вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его и стал говорить, даже не глядя на бумагу. Он и так уже запомнил все наизусть.
   - Главный герой должен быть Телец первой декады, с Луной в Рыбах, ретроградными Меркурием, Юпитером, Ураном, Нептуном и Плутоном, а Венерой и Сатурном в Тельце, Марсом в Близнецах и ярко выраженным седьмым домом супружества. Великие события в его жизни должны будут начаться, когда Солнце будет в Близнецах, наступит середина месяца Луны с управителем Сатурном, в час, когда Луна будет переходить из знака Стрельца в знак Козерога.
   - Вот! - гордо и с восторгом сказал Джек Марлин, - ни много, ни мало!
   - Да уж, - грустно сказал Джефф Дармер, - вполне достаточно для того, чтобы найти именно этого человека во вселенной.
   - Ха-ха-ха! - жизнерадостно сказал Люк Беррер, как будто его совершенно не касалась эта проблема.
   Все собравшиеся на балконе посмотрели на него с осуждением.
   - А твой астролог не мог ошибиться? - спросил Джефф Дармер.
   - У меня один из лучших астрологов в городе, - сказал Эйб Робинсон.
   - И он уверен, что мы сможем найти именно этого человека для нашего фильма? - сказал Джефф Дармер.
   - Астрологи никогда не бывают в чем-то уверены, - тут же сказал Джек Марлин, - потому что все познания астрологов об этой жизни - эфемерны.
   - Мой астролог сказал, что существуют некоторые варианты, - сказал Эйб Робинсон.
   - Какие варианты? - оживился Джефф Дармер.
   - Слушай, Джефф, - сказал ему Эйб Робинсон, - нам с тобой когда-нибудь раньше были нужны эти астрологические прогнозы?
   - Эти астрологические прогнозы нам с тобой никогда не были нужны раньше, - ответил ему Джефф Дармер, - просто на этот раз ты почему-то в эти прогнозы очень крепко поверил.
   - Я верю в эти прогнозы не больше, чем и всегда, - сказал Эйб Робинсон, - и мы с тобой из всех ситуаций выбирались только с помощью нашей интуиции.
   - Это верно, - сказал Джефф Дармер.
   Джек Марлин и Люк Беррер с большим интересом слушали, как выбирались из всех ситуаций раньше Эйб Робинсон и Джефф Дармер.
   - Так вот и сейчас, как и раньше, вся надежда у нас только на нашу интуицию, - сказал Эйб Робинсон, - и как только мы увидим этого чертового блондина на нашей дороге, мы тотчас же почувствуем, что это именно он.
   Люк Беррер вздрогнул.
   - Это почему именно - блондина? - почему-то обиделся Люк Беррер.
   - Потому что тебе, как оператору, должно быть известно, - сказал Эйб Робинсон, - что на фоне нашей темноволосой и темноглазой героини будет контрастировать только яркий блондин.
   - Может, мне это и известно, - сказал Люк Беррер, - но вы должны были спросить об этом меня, ведь это я оператор картины, и только я должен был решать, кто на каком фоне и как будет контрастировать.
   Эйб Робинсон вздохнул и не стал обострять конфликт дальше. Он и так понимал, что все присутствующие на балконе люди уже давно устали от неопределенности.
   - Так вот, - сказал Эйб Робинсон, - как только мы найдем нашего главного героя и почувствуем, что это именно он, то мы еще раз сможем просчитать их совместимость с главной героиней. И есть большая вероятность, что он будет с ней хоть как-то совместим. Это и будут те самые варианты. Просто стопроцентная совместимость у нас будет только в том случае, если нам попадется именно Телец первой декады, с Марсом в Близнецах и ретроградным Меркурием. И встретить мы его должны, когда Солнце тоже будет в Близнецах.
   Эйб Робинсон немного помолчал.
   - Так сказал мой астролог, - добавил через время он.
   - А когда у нас Солнце будет в Близнецах? - поинтересовался Джефф Дармер.
   - А Солнце у нас уже в Близнецах, - сказал Эйб Робинсон, - и пробудет оно там вплоть до двадцать первого числа. Так что у нас есть еще чуть ли не целых полмесяца в запасе.
   - Вот-вот, - радостно сказал Джек Марлин, - сам говоришь, что веришь астрологам не больше, чем раньше, а сам только к их мнению и прислушиваешься.
   - Но я же никогда не делал фильм из воздуха, - сказал Эйб Робинсон, - мне приходится учитывать все обстоятельства.
   - Да, - вздохнули Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер, - ни сценария, ни главных героев, ни места съемок, ни декораций будущего фильма - красота!
   И все откинулись на спинки стульев и попросили секретаршу Эйба Робинсона принести им еще кофе на балкон.
  
  
   Через пару дней дело все-таки сдвинулось с мертвой точки: Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер определились с местом съемок будущего фильма. Этим местом стал огромнейший особняк в старинном стиле в часе езды от города.
   Эйб Робинсон едва услышал, что можно на все лето арендовать этот особняк, тут же закричал, что это именно то, что ему нужно. И киностудия братьев Тернеров тут же кинулась и, пока никто не перехватил, за бешеную сумму арендовала на лето этот особняк.
   Затем Эйб Робинсон закрылся на два дня в своем кабинете и все два дня усиленно думал, зачем ему это нужно?
   - Может, будем там снимать костюмированный фильм об эпохе Возрождения? - предлагали ему в замочную скважину Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер.
   - Все это уже было, - рычал на них из-за двери Эйб Робинсон, как медведь.
   - Было, да не все, - говорили ему Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер.
   - И это тоже уже было, - рычал Эйб Робинсон.
   В конце концов, Эйб Робинсон пришел в себя. Он вышел из кабинета голодный и жизнерадостный и сказал, что он, кажется, придумал основу для сценария.
   Киностудия братьев Тернеров затаила дыхание.
   - Это будет костюмированный фильм, - сказал Эйб Робинсон.
   Это никак не сдвигало процесс создания фильма с мертвой точки, а потому все остальные недоуменно застыли, каждый на своем месте. Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер вновь почувствовали себя очень несчастными и одинокими. Дон Тернер снова почувствовал, с какой стороны у него находится сердце, а Боб Тернер, как обычно, так ничего и не почувствовал.
   Зато Марк Тимпсон вызывающе громко зааплодировал. Несколько раз он пытался затащить в свой кабинет либо Эйба Робинсона, либо Джеффа Дармера, либо Джека Марлина, либо на худой конец Люка Беррера и прочесть им какие-нибудь свои новые сценарные разработки. Но безрезультатно.
   Вся эта хитрая компания увиливала от замечательных предложений Марка Тимпсона всеми способами. То все это, понимаешь ли, было несвоевременно. То у них уже были какие-то наброски будущего фильма. А то у них чуть ли не был готовый сценарий.
   И на-те, пожалуйста, ничего у них всех, оказывается, еще нет. А они при таком ужасающем раскладе вещей еще сохраняют веселые лица и непринужденность духа. Марк Тимпсон был счастлив. Он гордо направился в свой кабинет.
   "Пусть теперь они сами побегают за мной", - важно думал он про Эйба Робинсона, Джеффа Дармера, Джека Марлина и Люка Беррера. Но пока за Марком Тимпсоном подхалимски протрусили в его кабинет только лишь два его помощника.
   - А я ведь с самого начала предупреждал их всех, что они без меня ни черта не справятся, - пожаловался в кабинете Марк Тимпсон двум своим помощникам, кивнув через закрытую дверь в сторону Эйба Робинсона, Джеффа Дармера, Джека Марлина и Люка Беррера.
   Два его помощника, подхалимски хихикая и соглашаясь, покивали Марку Тимпсону.
   И все же Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люка Беррер не унывали. И большие грузовые машины потихоньку перевозили всевозможную технику с киностудии братьев Тернеров в шикарный особняк за городом. Ведь еще ни разу не получалось так, что если Эйб Робинсон сказал всем, что фильм будет, а фильма бы вдруг не было. Такого еще не было никогда.
  
  
   Мы с Камиллой потихоньку сдавали летнюю сессию. После экзамена по истории двоюродные братья Камиллы не дали нам вылезти в окно университета и порадоваться в одиночестве своим положительным отметкам, как это у нас ловко получилось после экзамена по философии.
   Нет, мы должны были жизнерадостно лицезреть перед собой их тоскливые и скучные физиономии и вежливо им улыбаться. На тоскливых физиономиях двоюродных братьев Камиллы была отчетливо обрисована вся их унылая и однообразная жизнь, постоянное горе вечного ничегонеделания и грустное ожидание хоть каких-либо знаменательных событий в жизни.
   После экзамена по истории мы с Камиллой пили кофе в кафе на углу университета, ели маленькие воздушные пирожные и радовались жизни, как могли. Двоюродные братья Камиллы с отвращением наблюдали за нашей радостью.
   Им уже по горло надоело быть в услужении у своего старшего брата Артуро, но ничего поделать с этим они никак не могли. Потому что в их роду было принято безоговорочно подчиняться старшим, зорко охранять своих женщин и не задавать лишних вопросов окружающим.
   Теперь мы с Камиллой каждый день приезжали в шикарный особняк за городом. Там на Камиллу изможденно смотрели Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер.
   Они пытались придумать хоть основной сюжет сценария, но, как они признались нам гораздо позже, у них не получалось ровным счетом ничего. И такого с ними еще не было никогда. Это они тоже нам рассказали гораздо позже. Получался какой-то замкнутый круг.
   Люк Беррер потихоньку снимал Камиллу на пленку. Она потрясающе смотрелась во всех нарядах, и ее внешность подходила к любой эпохе.
   Она могла быть и жизнерадостной хозяйкой богатого дома и печальной горничной. И одинокой матерью семерых детей и верной женой вечно занятого мужа. И смелой лихой наездницей и веселой официанткой. И наивной обманутой девушкой и суровой обладательницей мужских судеб и сердец.
   В любом случае фильм с Камиллой был бы наполнен незримой тайной и глубоким смыслом. Потому что нечто невыразимое, глубокое и загадочное было во всем ее облике. Это тут же видел и понимал любой и каждый, и от этого уже некуда было деться.
   В конце концов, Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер остановились на том, что Камилла будет хозяйкой этого богатого особняка. А главный герой будет простым садовником при этом особняке.
   Это была самая, что ни на есть, простая основа сценария. Но Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер остались довольны и этим.
   И мы все тут же распили пару бутылок охлажденного шампанского и еще одну бутылку символически разбили о железную подставку ближайшего осветительного прибора. Никто теперь не сможет сказать Эйбу Робинсону, Джеффу Дармеру, Джеку Марлину и Люку Берреру, что они вот уже чуть ли не половину лета топчутся на пустом месте.
   Нет, дело было сдвинуто. И после второй бутылки вкусного шампанского всем присутствующим стало казаться, что у них уже есть чуть ли не весь сценарий.
   На всех участвующих в создании этого необычного фильма напало оживление, каждый старался хоть чем-то заняться. Ведь по плану фильм должен был успешно сниматься уже вторую неделю, а у фильма еще даже не был набран окончательный актерский состав. Такого просто не было в истории кино вообще.
   Однако время неумолимо шло дальше, а никаких сдвигов в съемках фильма все равно так и не было.
   Каждый день с утра пораньше Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер занимались поисками главного героя. Безрадостные, унылые и голодные они устало шастали по улицам нашего города и пристально рассматривали всех малопримечательных блондинов, встречающихся на их пути.
   Мы с Камиллой успешно сдали экзамен по литературе, третий экзамен этой нашей летней сессии. И ничто нам не мешало и никак не отвлекало, и было совсем не похоже, что мы с ней "снимаемся в кино".
   И единственной неприятностью в этот день было то, что Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер немного поругались. Сначала Джек Марлин сказал Эйбу Робинсону, что ему все надоело, и ушел со студии, патетически хлопнув дверью. Потом Люк Беррер сказал Эйбу Робинсону, что ему все надоело, и тоже ушел со студии, патетически хлопнув дверью.
   А Джефф Дармер сказал, что ему тоже все надоело, но он никуда не уйдет, а останется с Эйбом Робинсоном до конца. На что Эйб Робинсон подошел к Джеффу Дармеру, пожал ему руку и крепко обнял за плечи. Роландо и Цезаро, завидев такую мужскую солидарность, едва не прослезились.
  
   9
  
   В тот же самый день вечером высокий красавец Алекс Мартин, работающий водителем грузовика в одной из многочисленных фирм по перевозке мебели в пределах города, пришел к себе домой после радостного трудового дня и открыл входную дверь своим ключом. Он стал скидывать верхнюю одежду по всей квартире, начиная еще с прихожей.
   Жена Алекса Мартина толстая Дора Мартин, услышав, что пришел муж, поспешно бросила телефонную трубку и торопливо побежала встречать благоверного супруга. Дора Мартин была чуть ли не вдвое ниже рослого красавца мужа, а потому она повисла в объятиях где-то в пределах его талии, ухватившись за своего драгоценного Алекса Мартина, как могла.
   - Как дела, все нормально? - пробубнил Алекс Мартин, отечески похлопав низкорослую Дору по спине.
   - Я так соскучилась, так соскучилась, - страстно зашептала на Алекса Мартина низкорослая Дора, эффектно, как ей показалось, откинув голову назад и приготовившись к страстным поцелуям.
   Алекс Мартин удивленно посмотрел на жену и сказал:
   - Опять сериалов до потери сознания насмотрелась?
   И пока Дора Мартин старательно округляла глаза, показывая, что это не так, Алекс Мартин отцепил жену от себя, отодвинул ее в сторону и направился в ванную комнату.
   - Я этот телевизор скоро в окно выброшу, - сообщил он Доре, прежде чем закрыть за собой дверь.
   - Как будто ты сам без него сможешь прожить, - оскорблено сказала Дора.
   Алекс Мартин принял прохладный душ после работы, а затем прошел в гостиную и упал в мягкое уютное кресло. Он устал.
   Дора Мартин принесла ему горячий ужин на подносе и попыталась усесться рядом с мужем на ручку кресла. Она соскучилась, и ей хотелось поговорить. Но Алекс Мартин нашел пульт и включил телевизор.
   - Ну, что там у нас сегодня по спортивному каналу? - сказал Алекс Мартин.
   Дора Мартин тут же обиделась на мужа и, поджав губы, вышла из комнаты. Но Алекс Мартин этого даже не заметил. Он открыл банку холодного пива и в блаженстве откинулся на спинку кресла. Вот оно - счастье.
   Дора Мартин подобрала разбросанную по квартире одежду мужа, но, прежде чем бросить ее в стиральную машину, тщательно проверила карманы на предмет компрометирующего материала.
   - Даже не знаю, - говорила чуть позже Дора кому-то в телефонную трубку, - вроде и записок никаких в карманах нет, и одежда чужими духами не пахнет, а сердце мое все равно не на месте. Ведь он у меня такой красавец, такой красавец, и я так за себя переживаю.
   Дора Мартин и Алекс Мартин были самой обыкновенной стандартной семьей. И этой семье, точно так же как и остальным обычным и стандартным семьям, уже давно многие моменты в этой жизни были не так уж важны, актуальны и существенны. И потому, как эти двое людей нашли друг друга на этой умопомрачительной и неповторимой земле, да еще умудрились пожениться, сейчас одному только лишь Богу было известно, понятно, да и вообще интересно.
   Алекс Мартин, наверное, был тогда еще слишком молод, безрассуден и бесстрашен. Дора Мартин преданно ждала своего суженного вечерами, как и полагается, у окошка. А тот момент, когда этот неповторимый красавец наконец-то трогательно и эффектно замаячил на сказочном коне на горизонте у ее палисадника, Дора Мартин и считала отправной точкой своей сознательной жизни.
   В свою сознательную жизнь, то есть в столь неожиданно случившееся с ней замужество, Дора Мартин набрала с собой большую гору всякой ерунды. И если бы какой другой более разумный человек вдруг увидел собранное в одном месте такое количество практически ни на что не годных, неумных и ненужных вещей, его бы наверняка хватил удар от увиденного.
   Здесь у Доры были и розовые чепчики для сна, и разноцветные стаканчики для утренних яиц всмятку. Клюшки для гольфа и кремы от преждевременного старения. Карты для гадания, заговоры на мужскую верность, ажурные переднички для кухни, рецепты сладких пирожков от бабушки по отцовской линии, советы по чистке мягкой мебели от двух тетушек по линии материнской и еще многое другое.
   Словом, к семейной жизни Дора Мартин была подготовлена самым тщательным образом. А потому она встретила ее стойко и во всеоружии. Алекс Мартин же захватил с собой в дорогу несколько банок пива, пачку сигарет и программу телепередач.
   И через каких-то десять лет Дора Мартин уже и сама представляла собой позавчерашний пирожок от своей бабушки. И хоть и был этот пирожок тщательно помазан кремом от преждевременного старения и наряжен в яркое платье из соседнего магазина, эффект был уже все равно не тот.
   Алекс Мартин беззаботно провел свои десять лет на блестящем вычищенном диване перед телевизором. И ничего-то его, черта, не брало, а неизменные несколько банок пива в день являли для него истинное человеческое счастье, и больше ни о чем другом Алекс Мартин не пробовал даже мечтать.
   К тому времени как Алекс Мартин вдоволь насмотрелся на свой любимый телевизор, Дора Мартин, достаточно уморившая саму себя стиркой, уборкой и бесконечными сплетнями по телефону, уже давным-давно сладко спала, затерявшись где-то посередине огромной прохладной супружеской кровати.
   Но Алекс Мартин не стал выяснять для себя наличие где бы то ни было своей дорогой жены. Он устроился тут же на диване и через некоторое время тоже видел не самые плохие сны.
   На следующий день Алекса Мартина и повстречали Эйб Робинсон и Джефф Дармер.
  
  
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер вышли на охоту с утра пораньше. Они уже встретили много спешивших на работу ярких блондинов, но все это было не то. И настроение у Эйба Робинсона и Джеффа Дармера было уже с утра пораньше - никакое.
   Через два часа безрезультатных поисков Эйб Робинсон и Джефф Дармер решили поругаться.
   - Ты знаешь, - сказал Джефф Дармер, - я вчера листал астрологический календарь.
   - Ну и что? - сказал Эйб Робинсон.
   - Сегодня в десять часов двадцать семь минут Луна будет переходить из знака Стрельца в знак Козерога.
   - Ну и что? - сказал Эйб Робинсон.
   - Солнце в Близнецах, управитель дня - Сатурн, - сказал Джефф Дармер.
   - Ну и что?
   - Ты же сам говорил, что нам нужны именно эти знаки.
   - Мало ли что я говорил.
   - А как же астрологический прогноз? - спросил Джефф Дармер.
   Эйб Робинсон остановился посреди улицы.
   - Ты еще веришь в этот бред? - громко сказал Эйб Робинсон.
   - Так чего же мы тут ходим? - еще громче сказал Джефф Дармер.
   - Дышим свежим воздухом! - заорал на всю улицу Эйб Робинсон.
   Джефф Дармер надулся и решил до конца своих дней больше не разговаривать с Эйбом Робинсоном.
   В десять часов тридцать две минуты Эйб Робинсон и Джефф Дармер переходили улицу к небольшому уютному кафе напротив набережной, чтобы подкрепиться после ссоры, когда их внимание привлекла большая грузовая машина. В кузове этой машины сидел какой-то человек и что-то тихо, мирно ел.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер, едва глянув на этого человека, уже было продолжили свой путь дальше. Но что-то замедлило их шаги. Эйб Робинсон и Джефф Дармер остановились и в задумчивости поглядели каждый внутрь себя. Со стороны могло показаться, что их обоих вдруг внезапно остановила одна и та же мысль.
   Но спустя буквально мгновенье Эйб Робинсон и Джефф Дармер отогнали от себя эту мысль. И попытались продолжить свой путь дальше. Но почему-то они уже не смогли этого сделать. По крайней мере с тем спокойствием и с той легкостью, которые были у них до этого момента.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер посмотрели прямо перед собой и хором сказали сами себе:
   - О, нет!
   Потом они еще пару мгновений о чем-то обоюдно подумали и опять сказали куда-то в пространство:
   - О, нет!
   А потом они медленно повернули головы и стали в ужасе смотреть на большую грузовую машину и на человека, который там что-то с аппетитом ел.
   - О, нет, - громко сказали Эйб Робинсон и Джефф Дармер, - только не это!
   Человек в поношенных джинсах и мятой футболке сидел в машине на большой тумбе, с наслаждением откусывал крупные куски от бутерброда и пил воду прямо из бутылки. Утонченные Эйб Робинсон и Джефф Дармер стояли неподалеку в идеальных темно-серых костюмах и тщательно наглаженных белоснежных рубашках и с отвращением взирали на эту ужасную картину.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер не могли сдвинуться с места. Они не могли о чем-то думать. И им каким-то самым непостижимым образом было уже совершенно некуда спешить. Потому что все самое основное на тот день в их жизни и так уже свершилось.
   У Эйба Робинсона почему-то пересохло в горле, и в тот момент он ничего не мог сказать Джеффу Дармеру. Зато Джефф Дармер, оказывается, еще мог что-то сказать Эйбу Робинсону.
   - Белокурый, - с надеждой сказал Джефф Дармер, - перекрашивать не придется.
   - А мне и нужен был натуральный блондин! - в сердцах заорал Эйб Робинсон.
   Он просто ненавидел самого себя за то, что оказался именно в этом месте и именно в этот час. Ну, пусть бы кто-то иной, а не он сам, привел бы этого неинтересного белокурого человека на киностудию. Эйб Робинсон тотчас же убил бы того, кто привел бы ему этого человека. Потому что этот человек был слишком уж неинтересен и слишком белокур, и все было в нем не то и не так, как надо.
   Но этого человека встретил сам Эйб Робинсон. И он уже никак не мог убить самого себя. Потому что каким-то необъяснимым внутренним чувством Эйб Робинсон уже понимал, что для съемок им нужен только этот человек и никто другой.
   Рядом с Эйбом Робинсоном стоял неподвижный Джефф Дармер. И он тоже это ясно понимал.
  
  
   Человек в машине обратил внимание на Эйба Робинсона и Джеффа Дармера и стал недоверчиво на них поглядывать. Эйб Робинсон и Джефф Дармер поняли, что стоять истуканами посреди улицы дальше будет не логично, надо как-то действовать.
   И поэтому Эйб Робинсон и Джефф Дармер взяли себя в руки и, насвистывая что-то легкое и независимое, оглядывая людей и деревья вокруг, стали непринужденно приближаться к большой грузовой машине. Человек в машине недоуменно за ними наблюдал.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер подошли вплотную к машине. Человек перестал есть бутерброд.
   - Добрый день, - вежливо сказали Эйб Робинсон и Джефф Дармер.
   - Ну? - недоверчиво сказал им человек.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер посмотрели друг на друга и горько вздохнули. Затем они снова обратились к человеку в машине.
   - Вы, конечно, извините нас за то, что мы вас потревожили, - сказали Эйб Робинсон и Джефф Дармер, - но все дело в том, что мы - с киностудии.
   Человек помолчал.
   - Ну? - сказал он.
   Скорее всего, это означало, мол, ну и что?
   - Вы не хотите сниматься в кино? - грустно спросил Эйб Робинсон человека в машине.
   - Я что, похож на идиота? - ответил тот.
   - Нет, - сказал Эйб Робинсон, - именно поэтому я и спрашиваю вас об этом.
   Человек в машине крепко задумался, на что бы он мог тут обидеться?
   Но ни на что обидеться он так и не успел, потому что из ближайшего дома вышли, видимо, два его приятеля. Они с трудом несли огромное зеркало, которое оттягивало им руки едва ли не до земли.
   Приятели подошли к машине и стали грузить на нее огромное зеркало. Видимо, зеркало составляло единое целое с большой тумбой, которая уже стояла в машине. Человек на тумбе тем временем принялся доедать бутерброд, ни о какой помощи приятелям не шло и речи.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер стояли тут же, сбоку-припеку, и невесело наблюдали за происходящим. Когда зеркало наконец-то было погружено, человек, сладко доевший бутерброд, выпрыгнул из кузова машины, залез в водительскую кабину и завел мотор.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер раскрыли рты. Они думали, что из дома будет выноситься еще много мебели, и они успеют всласть о многом поговорить.
   - Эй! Эй! - заорали Эйб Робинсон и Джефф Дармер.
   Никто не обратил на них никакого внимания. Приятели человека из машины тоже быстренько погрузились в кабину.
   Эйб Робинсон собрался бежать за машиной. Джефф Дармер спокойно остановил его и показал на большую рекламную надпись на машине. Там было название и подробные координаты фирмы по перевозке мебели в пределах города.
   - Ух, - облегченно сказал Эйб Робинсон.
   Джефф Дармер гордо улыбнулся.
  
   10
  
   Через полчаса запыхавшиеся Эйб Робинсон и Джефф Дармер уже стояли перед директором этой фирмы. Тяжело дыша, они продемонстрировали толстому директору визитные карточки.
   Директор фирмы по перевозке мебели, как и все нормальные люди, тоже любил кино и слышал о Эйбе Робинсоне и Джеффе Дармере. Он кивнул их визитным карточкам и указал на кресла напротив себя.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер не стали садиться в кресла, не для того они протрусили сюда полгорода.
   - Нас интересует крупный блондин, водитель одной из ваших грузовых машин, - сказал Эйб Робинсон.
   - Алекс Мартин? - удивился директор, - ну и что он такого наконец-то натворил?
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер переглянулись.
   - Ничего он еще не натворил, - сказал Эйб Робинсон.
   - Вот и хорошо, - порадовался директор за своего Алекса Мартина.
   - Он часто что-то творит? - осторожно спросил Джефф Дармер.
   - На моей памяти за последние десять лет - ни разу, - сказал директор, закуривая сигарету.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер опять подозрительно посмотрели друг на друга.
   - Да, да, - сказал директор, - ни одного опоздания на работу, ни одного проезда на красный свет, задержки рейса, создания аварийной ситуации, ничего.
   - Да ну? - недоверчиво сказали Эйб Робинсон и Джефф Дармер.
   - Вот такой экземпляр, - развел руками толстый директор.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер решили сесть в предложенные кресла.
   - А вам-то он зачем? - поинтересовался тем временем толстый директор.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер горько вздохнули.
   - Скажите, - осторожно спросил Джефф Дармер, - этот ваш Алекс Мартин случайно не Телец первой декады?
   Толстый директор утвердительно кивнул.
   - Да, - сказал директор, - у него день рождения в конце апреля.
   - Ну, а обо всем остальном можно и не спрашивать, - сказал Джефф Дармер Эйбу Робинсону.
   - Вы его родственники? - догадался толстый директор.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер дружно замахали руками перед собой.
   - Нет, нет, что вы, что вы, - сказали они директору в два голоса.
   - Просто он очень подходит для нашего фильма, - тяжело вздохнул Эйб Робинсон.
   Директор фирмы по перевозке мебели очень удивился.
   - Да ну? - сказал теперь он.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер развели руками, мол, так получилось, и никто в этом не виноват.
   - И чем же он подходит для вашего фильма? - спросил директор.
   - Да буквально всем, - поделились Эйб Робинсон и Джефф Дармер, - и датой рождения, и цветом волос, ростом, лицом, телосложением, и, надеемся, что своим неповторимым внутренним миром он тоже полностью нам подойдет.
   Директор фирмы по перевозке мебели уважительно кивал, слушая весь этот бред.
   "У этих киношников вечно крыша не на месте, - компетентно думал толстый директор, - а потому им лучше кивать, улыбаться и делать вид, что понимаешь их, как никто другой".
   - А с самим Алексом Мартином вы уже разговаривали? - поинтересовался директор.
   - Мы не успели, - сказал Джефф Дармер, - он очень быстро от нас уехал.
   Толстый директор гордо улыбнулся: его служащий, водитель грузовой машины Алекс Мартин, никогда не разговаривал с посторонними людьми в рабочее время.
   - Он не захочет сниматься в вашем фильме, - сказал толстый директор.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер раскрыли рты.
   - Это почему? - оскорблено спросили Эйб Робинсон и Джефф Дармер.
   Все нормальные люди, понимаешь ли, хотят сниматься в кино, а этот идиот, видите ли, не захочет.
   - Это я так думаю, что он не захочет сниматься в вашем фильме, - пояснил директор.
   - Вы немного изучили его за последние десять лет? - догадался Джефф Дармер.
   - За последние десять лет я изучил его достаточно хорошо, - сказал толстый директор.
   - Почему же он не захочет сниматься в нашем фильме? - спросил Эйб Робинсон.
   - Это выбьет его жизнь из привычной колеи.
   - Этот человек не любит что-то менять в своей жизни? - догадался Эйб Робинсон.
   - Этот человек не просто не любит ничего менять в своей жизни. Этот человек ОЧЕНЬ не любит что-то менять в своей жизни, - сказал толстый директор.
   - Еще есть такие люди, которые не любят что-то менять в своих жизнях? - удивился Джефф Дармер.
   В собственной жизни он менял все буквально каждую секунду.
   - Он один такой остался, - гордо сказал толстый директор.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер задумались.
   - Может, это вы не хотите его отпускать? - предположил Эйб Робинсон.
   - Мы пойдем на любые условия, - сразу сказал Джефф Дармер.
   - Разумеется, я соглашусь отпустить его хоть на край света, - сказал толстый директор, - особенно за хорошие условия, - подмигнул он Эйбу Робинсону и Джеффу Дармеру. - Но! - он выразительно поднял вверх указательный палец.
   - Что - но? - затаив дыхание, спросили Эйб Робинсон и Джефф Дармер.
   - Сдвинуть с насиженного места нашего Алекса Мартина, это все равно, что попытаться до конца свалить Пизанскую башню или стащить с места статую Свободы, - важно сказал директор.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер дали себе немного времени на размышление.
   - Значит, нам надо что-то придумать, - спустя некоторое время сказали они.
   - Значит, нам надо что-то придумать, - согласился с ними директор.
   Еще через время секретарша толстого директора принесла всей компании крепкий кофе. Эйб Робинсон, Джефф Дармер и толстый директор закурили и стали усиленно думать, как бы им с минимальным ущербом для здоровья взять и совратить с пути истинного некоего неповоротливого водителя грузовика Алекса Мартина, большого нелюбителя каких бы то ни было перемен.
   И через время они придумали, что Алексу Мартину нужно просто сказать, что это его любимая фирма по перевозке мебели посылает его на такое ответственное задание, как съемки в самом настоящем художественном фильме. И к переменам в его личной жизни это не имеет никакого отношения.
   - Я возьму все на себя, - сказал толстый директор, - я обговорю с ним условия его новой работы, он даже не почувствует никаких изменений в своей жизни.
   - Не хотите же вы сказать, что, снимаясь в нашем фильме, он так и будет думать, что все еще водит машину на вашей фирме? - спросил Джефф Дармер.
   - Разумеется, он не настолько туп, - обиделся за Алекса Мартина толстый директор, - просто я подробно объясню ему, что все это нужно для нашей фирмы и вся надежда только на него.
   - Пойдет ли он на такую ответственность? - спросил Эйб Робинсон.
   - Я приложу все усилия для того, чтоб он сделал это, - с чувством сказал директор, намекая Эйбу Робинсону и Джеффу Дармеру, что сделать это будет невыразимо трудно.
   - Условия рекламы вашей фирмы нашей киностудией мы обговорим позже, - тут же сказали ему Эйб Робинсон и Джефф Дармер.
   Толстый директор одобрительно кивнул. И они, довольные жизнью, планами на будущее и самими собой, пожали друг другу руки на прощанье и разошлись по своим делам.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер вышли из фирмы по перевозке мебели в пределах города в прекрасном настроении. И, насвистывая друг другу какие-то веселые песенки, не сговариваясь, тут же направились в ближайший бар.
  
  
   И на следующий день на киностудию братьев Тернеров пришел белокурый Алекс Мартин.
   Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер обговорили накануне, как будет обставлен приход Алекса Мартина. Его начнут снимать сразу же, как только он ступит на территорию киностудии.
   И все: и его недоуменное выражение лица, и неприятие новой действительности, и незаданные вопросы этому миру, все должно попасть в кадр, а потом и в этот необычный фильм.
   - Когда герой впервые появится в кадре за спиной героини, - сказал Эйб Робинсон, - в этом месте не должно быть ни замедленных съемок, ни необычной музыки, ни каких-либо других особенных деталей. Мы ни в коем случае не должны привлекать внимание зрителей на этом моменте. Все должно идти, как идет. Зрители должны все понять и почувствовать сами.
   - Не все же такие чувствительные, как ты, - сказал Эйбу Робинсону Люк Беррер.
   На что Эйб Робинсон едва ли не съел Люка Беррера возмущенным взглядом. Наконец-то процесс создания фильма вот-вот начнет сдвигаться с мертвой точки, а кто-то тут будет говорить, что Эйб Робинсон что-то не так придумал.
   Камиллу снимали тремя камерами. Камилла мило разговаривала с одним из актеров. Камилла улыбалась, откидывала со лба челку, на секунду о чем-то задумывалась. И по ней совершенно не было заметно, что она уже почувствовала, что в помещении появился новый человек.
   Камилла не вздрогнула, не попыталась оглянуться и не прервала свой не такой уж важный и интересный разговор. Нет. Все шло так, как шло до этого.
   Но только теперь и сама Камилла, и стоящий рядом с ней актер, и Эйб Робинсон, и Джефф Дармер, и Джек Марлин, и Люк Беррер, и другие операторы, декораторы, осветители и все остальные техники и помощники знали, что теперь все будет не так, как прежде. Теперь все будет совершенно по-другому.
   Потому что теперь в их жизни появился еще один, новый человек. Человек, которого до этого в их жизни еще никогда не было.
   Алексу Мартину объяснили, в какое помещение он должен войти, а больше ему ничего не объяснили. И поэтому удивленный и вытащенный из привычной среды обитания Алекс Мартин уже и так был недоволен до глубины души такими огромными переменами в своей безоблачной жизни.
   Он возмущенно вошел в большое помещение, заполненное серьезными и важными людьми, и остановился на пороге в глубоком неприятии новой действительности. Все люди в помещении были заняты каким-либо возмутительным делом.
   Кто-то нарочно направлял на бедного Алекса Мартина огромный прожектор, кто-то протягивал к нему на длинной палке микрофон, а кто-то снимал его на кинокамеру. Алекс Мартин увидел в другом конце помещения Эйба Робинсона и Джеффа Дармера, которым так не терпелось с ним вчера поговорить, и тут же умно понял, от кого исходит все зло.
   А потому Алекс Мартин громко фыркнул и развернулся, чтобы важно выйти вон из помещения. Но он тут же запутался в многочисленных проводах и громко растянулся во весь рост на полу. Киностудия братьев Тернеров содрогнулась от такого удара.
   И так получилось, что никто на киностудии братьев Тернеров не смог как-нибудь корректно сдержаться и промолчать. Нет, даже наоборот, вся киностудия братьев Тернеров тоже чуть не рухнула на пол от неудержимого хохота.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер поняли, что теперь они точно пропали, теперь им чуть ли не целый год придется ходить следом за этим белокурым человеком и уговаривать его сняться в их фильме. И терпеливо объяснять ему, что никто не желал ему никакого зла, это было сделано чисто случайно, вовсе не нарочно, и так далее и тому подобное.
   Алекс Мартин лежал на полу и придумывал план ужасной мести. Почему-то громче всех хохотали двоюродные братья Камиллы Роландо и Цезаро, в их жизни было мало развлечений, и они были рады чьей-нибудь любой неприятности.
   Но так как на киностудии все были глубоко серьезные и деловые люди, то никто не выпустил из рук осветительные приборы, не отвел в сторону микрофоны, не выключил кинокамеры. Алекса Мартина продолжали освещать прожекторами, снимать на кинопленку, а чувствительные микрофоны регистрировали его гневное пыхтение.
   И единственным человеком, кто не обратил на происшедшее никакого внимания, была Камилла. Актер, с которым она разговаривала до этого, давно забыл то, о чем они разговаривали и, как и все остальные, радостно хохотал в кулак.
   Камилла тоже уже забыла то, о чем она с кем-то только что говорила, не так уж это было важно и существенно. Она просто стояла там, где стояла, никуда не оглядывалась и не обращала ни на кого внимания.
   Она смотрела сквозь большое окно на облака, на небо и на солнце. А еще она смотрела вглубь себя и ощущала какое-то новое чувство, даже ей самой неведомое, неизвестное и неповторимое.
   Умница Люк Беррер тоже никак не отвлекался, он-то и снял Камиллу в этот удивительный момент. И этот ее необъяснимый тонкий взгляд - на все и в никуда, много позже тоже был признан одним из самых сильных моментов этого необычного фильма.
  
   11
  
   Как и любой порядочный человек, дедушка Ичи всегда просыпался очень рано. А в последнее время в жизни дедушки Ичи произошли большие перемены, его существование вновь обрело какой-то смысл, жизнь перестала для него существовать только на экранах его телевизоров.
   Никто теперь не мог сказать дедушке Ичи, что он живет немного скучновато и совсем неинтересно, нет. Теперь, когда его любимая внучка стала сниматься в самом настоящем художественном фильме, дедушка Ичи стал чувствовать себя особенно ответственным за все происходящее.
   Теперь он мог спокойно сесть за руль автомобиля и в любой момент приехать в шикарный особняк за город и посмотреть на то, что там происходит. По контракту в любой снимаемой сцене фильма должно было быть специальное огороженное место для родственников Камиллы. Чтобы каждый из них мог в любое время приехать на место съемок и самолично убедиться в том, что с их прекрасной Камиллой не происходит ничего предосудительного.
   Обычно, просыпаясь очень рано, дедушке Ичи оставалось только в полном одиночестве любоваться своей глубокой порядочностью, необычностью и неповторимостью. Теперь это мог увидеть любой желающий.
   Еще только занималась заря на востоке, а птицы на деревьях возмущенно протирали глаза, дедушка Ичи уже направлялся на свою новую работу. Ведь только он и никто другой мог рассказать Эйбу Робинсону, о чем нужно снимать этот фильм. Люку Берреру - под каким углом надо направлять кинокамеру. А Джеффу Дармеру и Джеку Марлину - какой кофе вкуснее пить тогда, когда все вокруг них, не покладая рук, работают.
   Дедушке Ичи сразу же понравился Эйб Робинсон, едва тот переступил порог квартиры дедушки Ичи, чтобы испросить разрешение на съемки Камиллы в этом фильме. А когда во время приветственной речи Эйб Робинсон стал без запинки перечислять дедушке Ичи все его имена, дедушка Ичи и вовсе растаял от восторга.
   И минут через десять он сказал Эйбу Робинсону:
   - Достаточно, достаточно, теперь я вижу, что вы тоже порядочный человек.
   Эйб Робинсон весь день учил по бумажке длинный список всех имен дедушки Ичи. И поэтому, когда его остановили, он облегченно вздохнул и украдкой вытер пот со лба.
   Главное, как ему объяснили, было произвести хорошее впечатление на дедушку Ичи, и Эйбу Робинсону это вполне удалось.
   - Думаю, мы подружимся, - подмигнул Эйбу Робинсону дедушка Ичи.
   И они, разумеется, подружились. По крайней мере, дедушка Ичи был в этом уверен. И теперь в любое время он мог приехать в роскошный особняк за городом на съемки, снисходительно похлопать при всех Эйба Робинсона по плечу и сказать ему:
   - Э нет, дружище, ты все тут делаешь совсем не так. Это надо делать так-то и так-то.
   И Эйб Робинсон, разумеется, был всегда полностью согласен со своим новым другом. Потому что никак ему не возражал.
   - Этот фильм будет самым ценным делом, которое останется после меня в этой моей одиннадцатой жизни, - важно сказал дедушка Ичи любимой внучке Камилле.
   - Да, но при чем тут ты? - несколько удивилась такому повороту вещей Камилла.
   - Не будь меня, не было бы этого фильма, - важно сказал дедушка Ичи, - ведь это я разрешил тебе сниматься.
   - Ах, вон оно что, - улыбнулась Камилла.
   Камилла любила своего милого и своеобразного дедушку Ичи. При ней он мог спокойно говорить любые глупости и нелепости.
  
  
   А вот киностудия братьев Тернеров теперь мирилась с родственниками Камиллы, как могла. Потому что никто ничего не мог с ними поделать, они были повсюду, как муравьи.
   Адвокаты дедушки Ичи умудрились подсунуть согласному в тот момент на все Эйбу Робинсону контракт, оговаривающий такую большую свободу передвижения родственников главной героини по съемочным площадкам во время съемок, что очень многие сцены приходилось снимать по несколько раз. Потому что то из одного угла, то из другого, нет-нет, да и высовывалась радостная физиономия какого-нибудь малозначительного родственника главной героини.
   Но все, что ни делается, делается к лучшему, и не бывает ничего хорошего без чего-нибудь плохого. Ведь именно дедушка Ичи и предложил в один прекрасный момент безутешному Эйбу Робинсону великолепную основу для сценария.
   - Я слышал, что у вас все еще нет сценария, - подмигнул как-то дедушка Ичи Эйбу Робинсону.
   Эйб Робинсон тяжело вздохнул и стал собираться с мыслями.
   - Кто вам только мог такое сказать? Да разве может так быть? И это просто невозможно, чтоб мы уже начали снимать фильм, а у нас все еще не было сценария, - стал говорить Эйб Робинсон.
   Дедушка Ичи пропустил все это непроходимое вранье мимо ушей.
   - Вы должны снять фильм про всех нас, - сказал дедушка Ичи.
   Эйб Робинсон на мгновенье застыл.
   - Про кого это, про всех вас? - ничего не понял Эйб Робинсон.
   На тот момент он понял только одно. Он понял, что у него появилась еще одна проблема, и теперь ему очень долго и нудно придется объяснять этому своему заботливому новому другу дедушке Ичи, почему он, Эйб Робинсон, ну никак не сможет снимать фильм про кого-то "всех них". И что сам Эйб Робинсон, например, только этого-то всегда и хотел. Да не все в его власти.
   - Фильм про всех нас, - стоял на своем дедушка Ичи, - про весь наш почтенный род и наши традиции, про нашу жизнь и приключения, про наше отношение к жизни, про наших славных представителей. И, наконец, про саму Камиллу, ее жизнь и предстоящую свадьбу, ее предназначение и миссию на этой земле. Ну и немного про меня.
   Эйб Робинсон в ужасе смотрел на дедушку Ичи. Дедушка Ичи вальяжно откинулся на спинку стула и гордо смотрел на Эйба Робинсона.
   Спустя некоторое время Эйб Робинсон нервно закурил сигарету. Теперь он понимал, что у него появилась такая проблема, от которой одними простыми и занудными объяснениями никак не отделаешься.
   Потому что решение этой проблемы уже не зависело от каких-то сугубо внешних обстоятельств, нет. Корень проблемы был уже гораздо глубже, корень этой проблемы теперь уже был у Эйба Робинсона буквально в самом мозгу.
   Потому что Эйб Робинсон вдруг понял, зачем на небе по ночам бывают звезды, почему солнце движется именно туда, а не обратно, почему бывают дожди, и цветут цветы, и как полезен свежий воздух буквально всему живому. И потому что Эйб Робинсон в этот прекрасный миг вдруг наконец-то понял, о чем он будет снимать этот фильм.
   - Точно! - громко сказал Эйб Робинсон, - а в конце фильма она сбежит со своим садовником!
   Дедушка Ичи возмущенно поднял голову со спинки стула.
   - Кто это сбежит со своим садовником? - не понял сразу дедушка Ичи.
   - Как кто? Камилла, конечно, - радостно сказал Эйб Робинсон.
   Дедушка Ичи крупно обиделся.
   - Моя Камилла никогда не сбежит ни с каким садовником, - сказал дедушка Ичи.
   - Нет, конечно, - стал утешать дедушку Ичи добрый Эйб Робинсон, - ваша Камилла никогда и никуда не сбежит ни с каким садовником. Это наша Камилла, героиня нашего фильма, сбежит в конце фильма со своим садовником.
   - Если вы думаете, что я дам вам согласие на съемки моей драгоценной внучки в таком глубоко аморальном фильме, - сказал, поджав губы, дедушка Ичи, - вы глубоко ошибаетесь.
   На что Эйб Робинсон молча вытащил из верхнего ящика стола копию составленного с дедушкой Ичи контракта и гордо показал ее дедушке Ичи.
   - Но вы уже дали такое согласие, - сказал Эйб Робинсон.
   Тут уж дедушка Ичи расстроился и вовсе не на шутку: так опростоволоситься на старости лет! Дедушка Ичи схватился за сердце.
   - Дайте мне, пожалуйста, несколько сердечных капель, - сказал дедушка Ичи Эйбу Робинсону, чтобы хоть как-то протянуть время.
   - Вот, пожалуйста, - услужливо сказал Эйб Робинсон, вытащив упаковку лекарств из ящика стола.
   Дедушка Ичи дрожащими руками положил под язык пару таблеток и сказал:
   - Не думаю, что это поможет, придется вызывать медицинскую помощь.
   И дедушка Ичи бессильно прикрыл глаза, стойко ожидая самого худшего.
   - Да будет вам так расстраиваться, - сказал ему Эйб Робинсон, - никуда от вас ваша Камилла не денется, а у меня зрители на фильм не пойдут, если я не сделаю в нем какого-нибудь накала.
   Дедушка Ичи приоткрыл глаза и искоса посмотрел на Эйба Робинсона.
   - А как-нибудь без моей Камиллы нельзя сделать этот самый ваш накал? - спросил дедушка Ичи.
   - Она - главная героиня, - напомнил Эйб Робинсон.
   - Ох, ох, ох, - сказал дедушка Ичи, держась двумя руками за сердце.
   Но так или иначе ни от дедушки Ичи, да и ни от Эйба Робинсона в этой жизни уже ничего не зависело. Ведь если в скрижалях истории уже было сказано, что в таком-то году, в таком-то месте и в такое-то время будет снят фильм именно с этими героями и именно о том-то и том-то, то никто уже не мог это изменить.
  
   12
  
   Белокурый Алекс Мартин огромным усилием воли, как мог, мирился с новой действительностью. Состояние его духа было - хуже не придумаешь. Его раздражало буквально все. Киностудию братьев Тернеров он еле выносил, а кинокамеры и микрофоны - просто ненавидел.
   Больше всего на свете Алекс Мартин мечтал, чтобы его никто не снимал на пленку, не фотографировал, да и вообще больше никогда на него не смотрел. Он очень скучал по старой работе, привычному порядку вещей, своей грузовой машине, светофорам на перекрестках и холодному пиву на ужин.
   Но ему сказали, что теперь он будет сниматься в этом кино и что так надо. И Алекс Мартин был вынужден с этим согласиться.
   На киностудии же братьев Тернеров этот Алекс Мартин не понравился буквально всем людям, начиная с Дона Тернера и кончая самым что ни на есть захудалым осветителем. И почему так получилось, никто толком не мог объяснить, это было необъяснимо.
   - Что? Вот этот тип и будет нашим главным героем? - в ужасе сказал Дон Тернер, едва Эйб Робинсон представил ему Алекса Мартина.
   Эйб Робинсон слегка замялся.
   - Ну, вы же помните, что нам нужен был блондин, - растерянно сказал Эйб Робинсон.
   - Можно было найти кого-нибудь получше и перекрасить его в белый цвет, - сказал Дон Тернер.
   Он сердито разглядывал Алекса Мартина в упор.
   - Но нам нужен был именно натуральный блондин, - сказал Эйб Робинсон.
   - А что такого особенного вы находите в натуральных блондинах? - не понял Дон Тернер.
   - О, - сказал Эйб Робинсон, - это совершенно особенные люди.
   - Да что вы говорите? - сказал Дон Тернер, - и что же такого особенного вы нашли именно в этом типе? - указал Дон Тернер на Алекса Мартина.
   Алекс Мартин стоял достаточно близко, он стоял чуть ли не между Доном Тернером и Эйбом Робинсоном и устало слушал этот не совсем приятный для него разговор. И потому, когда Дон Тернер указывал пальцем на Алекса Мартина, его палец упирался тому в живот.
   Алекс Мартин был при этом спокоен, как гора. Вся киностудия братьев Тернеров, побросав дела, радостно наблюдала за этой сценой.
   - Этот человек подходит нам как никто другой, - сказал Эйб Робинсон.
   Дон Тернер возмущенно оглядывал Алекса Мартина с головы до ног и никак не мог понять, что такого неповторимого заметил в нем Эйб Робинсон, и чего никак не может заметить он, такой умный, замечательный и всемогущий Дон Тернер.
   - Вот я и спрашиваю вас, чем он нам так подходит? - никак не понимал Дон Тернер.
   - Это необъяснимое чувство, - сказал Эйб Робинсон, - это интуиция.
   - Вы что, так интуитивно мне весь фильм будете снимать? - спросил Дон Тернер.
   - Они его уже две недели таким образом снимают, - ответил вместо Эйба Робинсона Марк Тимпсон, который вообще был тут не при чем, и у которого наверняка в это самое время было по горло дел в каком-нибудь другом месте.
   На помощь Эйбу Робинсону пришел Джефф Дармер.
   - Мы же еще ни разу вас не подводили, - напомнил Джефф Дармер Дону Тернеру.
   - Надо же когда-то начать, - сказал Марк Тимпсон.
   Джефф Дармер в сердцах развернулся к Марку Тимпсону.
   - У вас что, никаких дел на это время не запланировано? - спросил Джефф Дармер.
   - Нет, спасибо, не волнуйтесь, не запланировано, - ответил Марк Тимпсон.
   - А жаль, - сказал Джефф Дармер.
   Алекс Мартин устал терпеливо стоять и слушать их пустую болтовню.
   - Где тут у вас пиво продают? - спросил Алекс Мартин у всех.
   Дон Тернер посмотрел на него с нескрываемым отвращением.
   "Вот видите, что это за тип, - сказал взглядом Дон Тернер Эйбу Робинсону и Джеффу Дармеру, - вы с ним еще намаетесь".
   "Ну и что, - ответили взглядом Дону Тернеру Эйб Робинсон и Джефф Дармер, - все равно нам нужен только этот тип, и мы еще сделаем из него порядочного человека".
  
  
   Помнится, Эйб Робинсон обещал выпустить своих героев на улицы города и предоставить их самим себе. А сам он собирался только лишь со стороны пронаблюдать за тем, что с ними произойдет.
   Но пусть Камилла, само ее существование представляло собой некую тайну и необъяснимый интерес. А что можно было ждать от этого неповоротливого Алекса Мартина?
   Эйб Робинсон знал всю замысловатую процедуру кинопроизводства как свои пять пальцев, а потому он мог из любого материала сделать неплохой художественный фильм. Он мог набрать десяток симпатичных статисток, подобрать старые студийные декорации и на этом материале наштамповать десяток не самых скучных фильмов, наполненных и юмора и смысла.
   Но именно на этот фильм Эйб Робинсон возлагал в настоящее время все свои нереализованные надежды и мечты. А потому он не мог пустить все на самотек, нет. Эйб Робинсон должен был обо всем хорошо подумать и просчитать все до мельчайших деталей.
   А Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер поддерживали Эйба Робинсона, как могли.
   - Что-то с нашими главными героями так ничего и не происходит, - периодически говорил Эйбу Робинсону Джек Марлин.
   - Ага, - говорил Люк Беррер, - мне обещали, что я все лето буду снимать фильм, не покладая рук, а я умираю от безделья.
   А Джефф Дармер стойко молчал, ведь он обещал поддерживать Эйба Робинсона до конца.
   И в один прекрасный момент на Эйба Робинсона, Джеффа Дармера, Джека Марлина и Люка Беррера вдруг напал дедушка Ичи. Он подробно рассказал им историю своего почтенного рода и о его славных представителях, о традициях, приключениях и их отношении к жизни. А еще он рассказал о Камилле, ее жизни и предназначении, и о ее свадьбе, запланированной на эту осень.
   А еще дедушка Ичи немного рассказал о себе, дорогом и любимом. И на все эти рассказы Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер потратили еще половину дня своих драгоценных и единственных жизней.
   Вначале Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер слушали самозабвенную болтовню дедушки Ичи вполуха. Но, в конце концов, им это даже начало немного нравиться.
   - А ведь все это очень интересно, - сказал Эйбу Робинсону Джефф Дармер, - не зря ты хотел снимать именно эту девушку.
   - Но я же обещал, - сказал Эйб Робинсон, - что ее проблемы останутся только ее проблемами,
   - А мы не будем влезать в ее проблемы, - сказал Джефф Дармер, - мы придумаем ей совершенно новые проблемы.
   - Но сделаем мы это на основе ее старых проблем, - сказал Джек Марлин.
   Эйб Робинсон улыбнулся.
   - И вы не пожалеете, - подмигнул им всем дедушка Ичи.
   Джефф Дармер оглядел дедушку Ичи с ног до головы.
   - Не думаете же вы, - сказал он, - что если за основу сюжета мы возьмем историю вашего драгоценного рода, то вы будете теперь встревать во все мыслимые и немыслимые вопросы во время съемок?
   Дедушка Ичи решил не обижаться.
   - Нет, что вы, как можно, - сказал дедушка Ичи, - я никуда не буду вмешиваться, еще чего.
   Казалось, дедушка Ичи был на все согласен, лишь бы за основу сюжета была взята такая замысловатая история его драгоценного рода. Ведь, как он твердо знал, приложить руку к съемкам самого настоящего художественного фильма, это значило - уже остаться в истории.
   А остаться в истории для дедушки Ичи было жизненно необходимо. Это утешало его гордость, лелеяло самолюбие и скрашивало такие унылые и тоскливые дни его несколько скучноватой одиннадцатой жизни.
  
  
   К концу первой недели своей новой жизни Алекс Мартин был уже не так огорчен и возмущен действительностью. Он брал уроки актерского мастерства, его почти не раздражали ни осветители с их прожекторами, ни операторы с кинокамерами.
   Камилла же, наоборот, была какая-то несобранная, невнимательная, постоянно витала в облаках.
   А на последнем экзамене нашей летней сессии и вовсе произошло нечто невероятное: Камилла чуть не провалила экзамен. Она перепутала все термины и понятия, и никак не могла объяснить простых вещей.
   Когда же преподаватель, принимавший у Камиллы этот экзамен, спросил у нее чуть ли не под столом втайне от всех, понимает ли она сама то, о чем говорит, Камилла звонко ему ответила:
   - Нет, конечно.
   Больше всего преподавателя добило это ее "конечно". Преподаватель онемел.
   - Как нет? - спросил он через пару секунд.
   - Но мы же на вашем языке разговариваем, а не на моем, - сказала Камилла.
   Я сидела здесь же в аудитории и готовилась к ответу. И я прекрасно видела, как вздрогнул весь преподавательский состав, принимавший у нас экзамен. А лучшая на курсе студентка Камилла была несобранна и беззаботна.
   Преподаватели незаметно переглянулись и молча поставили подписи под очередной отличной отметкой Камиллы. Никто не стал раздувать конфликт, Камиллу отпустили.
   Дедушка Ичи, узнав об инциденте на экзамене, только покачал головой.
   - Милая моя, ты стала какая-то рассеянная, - сказал дедушка Ичи.
   - Просто я устала от сессии, - сказала Камилла.
   Это объяснение дедушке Ичи вполне подошло. Роландо и Цезаро тоже не спускали зорких глаз с Камиллы, они бы сразу заметили что-нибудь не то.
   Алекс Мартин и Камилла еще ни разу не встречались на съемочной площадке, их снимали по отдельности. Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер пока только искали незримые точки соприкосновения главных героев, намечали основной сюжет.
   На второстепенные роли Эйб Робинсон пригласил малоизвестных актеров из местных театров.
   - Я умываю руки, - сказал на это Эйбу Робинсону Дон Тернер, - дальше выпутывайтесь сами.
   - Хорошо, - сказал Эйб Робинсон, - когда я буду получать большие премии за этот фильм, я вас даже посидеть в зрительном зале не приглашу.
   Это было неслыханной дерзостью, но Эйб Робинсон уже и так давно дошел до ручки. Дон Тернер удивленно посмотрел на него и ничего больше не сказал.
   Алекс Мартин так никому на киностудии и не понравился, у всех было к нему предвзятое отношение, никому он не внушал никакого доверия. И вся киностудия братьев Тернеров с удивлением выискивала в этом неинтересном белокуром человеке нечто неповторимое и необъяснимое, что нашли в нем Эйб Робинсон и Джефф Дармер.
   - Какой-то он неинтересный, - говорили друг другу все на киностудии.
   - Ага, - соглашались с ними остальные, - держим пари, что его психоаналитики засыпают на сеансах с ним беспробудным сном.
   - Да, да, - поддакивали третьи, - мы тоже в этом уверены.
   - Эта девушка и этот тип? - безмерно удивился вездесущий Марк Тимпсон, - что между ними может быть общего?
   - Любовь! - объяснил Марку Тимпсону Джек Марлин.
   - Быть не может! - не поверил Марк Тимпсон.
   - Все бывает, - развел руками в стороны Джек Марлин.
   - Зрители вам не поверят, - сказал Марк Тимпсон.
   Джек Марлин не нашелся, что на это ответить, а потому поискал глазами помощи у Эйба Робинсона и Джеффа Дармера, которые стояли тут же, неподалеку, и с улыбкой наблюдали за разговором. Но Эйб Робинсон и Джефф Дармер только молча развели руками в стороны, мол, сам стал разговаривать с вездесущим Марком Тимпсоном, сам и выпутывайся, а мы совершенно не собираемся ничего ему объяснять.
  
   13
  
   Итак, киностудия братьев Тернеров вплотную приступила к съемкам своего необычного фильма. И был этот фильм про один богатый, знатный и экстравагантный род, прошлое и настоящее которого было окутано всевозможными дремучими тайнами, загадками и противоречиями.
   Главной героиней была утонченная и необычная молодая девушка, чье предназначение в жизни было определено самой судьбой. Актеры местных театров играли родственников главной героини, а белокурый Алекс Мартин играл долговязого и скромного садовника в саду при их богатом особняке.
   Главная героиня была в меру загадочна и таинственна, и о том, что было у нее на душе и в сердце, никто из родственников не мог даже и догадываться. У главной героини был жених, который был у нее с самого рождения, и который ей совершенно не подходил.
   А в конце фильма главная героиня неожиданно для всех и даже для самой себя сбегала неизвестно куда с долговязым и скромным садовником. Чем неимоверно огорчала всех близких и далеких родственников, многочисленных двоюродных братьев, родителей, жениха и любимого дедушку по фильму.
   Нашего настоящего дедушку Ичи тоже неимоверно огорчала такая постановка вопроса и такой конец фильма. И дедушка Ичи горько жаловался всем и каждому, что он слишком быстро и опрометчиво дал согласие на участие любимой внучки Камиллы в таком глубоко аморальном фильме.
   Эйб Робинсон устал доказывать дедушке Ичи, как тот глубоко не прав в таком слишком резком подходе к этому вопросу.
   - Разве можно считать аморальным фильм, где героиня совершает поступок, впервые в жизни следуя своему сердцу? - сказал Эйб Робинсон.
   Дедушка Ичи в ужасе посмотрел на такого отвратительного Эйба Робинсона.
   - Во-первых, таким подходом к жизни, вы совершенно развратите мою любимую внучку и собьете ее с истинного пути, - сказал безутешный дедушка Ичи, - а во-вторых, кто вам сказал, что она живет не по велению сердца? Ведь она еще никому ни разу не пожаловалась на свою жизнь!
   - Во-первых, никогда нельзя понять, что у человека на сердце, только по тому, жалуется он кому-нибудь на что-нибудь или нет, - сказал Эйб Робинсон, - а во-вторых, причем тут вообще вы, весь ваш род и ваша драгоценная внучка Камилла?
   - Ну как же, вы же снимаете фильм про наш достопочтенный род, - важно сказал дедушка Ичи.
   - Нет уж, мой дорогой, ваш достопочтенный род тут вообще ни при чем. Мы взяли за основу сценария только то, что такой род просто существует, а остальное - наше личное дело и дело нашей киностудии.
   И видя, что дедушка Ичи крепко задумался над тем, что бы он мог еще из этого обстоятельства урвать, Эйб Робинсон заявил:
   - Или киностудия сама распоряжается любыми своими дальнейшими вымыслами о том, что происходит или не происходит с таким достопочтенным родом, жизнь которого положена в основу этого сценария, или ваша Камилла вообще не будет принимать участие в съемках.
   Дедушка Ичи схватился за голову. За сердце он уже хватался в прошлый раз, на этот раз это будет выглядеть уже не так эффектно. Хотя в прошлый раз Эйб Робинсон тоже не поверил бедному дедушке Ичи.
   Дедушка Ичи стал судорожно обдумывать ситуацию. Эйб Робинсон всегда мог быть твердым и решительным, когда видел, что окружающие его люди пытаются сесть ему на голову.
   И дедушке Ичи пришлось, скрепя свое слабое сердце, согласиться никуда не вмешиваться. Ведь он уже пообещал всем и вся, а в основном - себе, любимому, что благодаря этому фильму, он войдет в историю. Не мог же он теперь лишить сам себя такого шанса.
   - Но мне будет очень интересно, - язвительно сказал обиженный дедушка Ичи, - как она у вас сможет сбежать с этим садовником? Ведь следуя нашему контракту, к Камилле никто из мужчин не может и на полшага приближаться!
   Эйб Робинсон улыбнулся.
   - Ну, это не проблема, - сказал он, - мы что-нибудь придумаем.
   На что дедушка Ичи расстроился совсем. Ведь, как он уже точно знал, эти неугомонные киношники обязательно что-нибудь придумают.
  
  
   А у Эйба Робинсона наконец-то все стало получаться. Каждый день его обуревали какие-нибудь новые идеи и замыслы. Теперь он ясно видел будущий фильм, и завязку, и конфликт, начало, середину и конец.
   Братья Тернеры в своих кабинетах тоже смутно начинали видеть призы, которые они могли бы получить за этот не совсем обычный фильм. А потому они вели себя тихо, мирно, доброжелательно, не вставляли палок в колеса и не объясняли больше Эйбу Робинсону, как именно ему надо жить.
   Всем актерам Эйб Робинсон предоставил большую свободу действий, каждый из них мог нести на съемках какую хотел отсебятину. Эйб Робинсон собирался разобраться с этим материалом во время монтажа. Люк Беррер тоже перестал ностальгически бездействовать, работы у него теперь было невпроворот, он был безмерно счастлив.
   А вот Джефф Дармер и Джек Марлин молча скооперировались, решив ничем особенным себя не перетруждать. В основном, они только давали советы окружающим. А говорить, что и как нужно делать Эйбу Робинсону, вообще стало их самым любимым занятием на это лето.
   Камилла. Ее темные большие глаза были полны тайны и печали, словно покрытые мраком небеса. Люк Беррер брал ее крупным планом, зрители должны были восторгаться ее неповторимой внешностью и терзаться бесконечными догадками о том, что у нее на душе.
   - Как же так, ведь вы собирались снимать фильм о счастье семейного очага, - ехидно сказал Эйбу Робинсону вездесущий Марк Тимпсон, - а ваша героиня собирается сбежать из дома со своим садовником?
   - Дом там, где сердце, - сказал Эйб Робинсон, - и потом мы еще сами не знаем, что произойдет в конце фильма с нашей главной героиней.
   Марк Тимпсон безмерно удивился.
   - Вы еще сами этого не знаете? - оскорблено спросил он.
   - С нашей героиней произойдет то, что с ней должно, в конце концов, произойти, - сказал Эйб Робинсон, - и не сможет в это вмешаться ни Бог, ни человек.
   - Ого, как у вас тут все серьезно, - сказал Марк Тимпсон.
   И он, как обычно, вместе со своими, скажем так, не совсем одаренными помощниками, закрылся в своем кабинете. Не похоже было, чтобы они там что-то сочиняли, по всей видимости, они там усиленно молились, чтобы фильм Эйба Робинсона с треском провалился.
   Камилла и Алекс Мартин вообще не смотрели в сторону друг друга, у них и без этого дел было невпроворот. Камилла по замыслу сценария была занята какими-то проблемами с многочисленными родственниками, а Алекс Мартин беззаботно подстригал деревья и кусты в их саду.
   Толстая Дора Мартин тоже каждый день приезжала на съемки фильма, она привозила любимому мужу вкусную домашнюю еду. И каждый раз эта еда была в корне разная, ведь толстая Дора Мартин, то собиралась худеть и хорошеть, а то пускала все на самотек.
   А потому Алекс Мартин один день уплетал какую-нибудь постную пищу, а другой - жирную и высококалорийную. А толстая Дора Мартин, в восторге сложив руки на груди, с упоением смотрела на то, какой он тут, ее муж, такой молодой, красивый, перспективный и талантливый.
  
  
   И все было бы совсем мило, складно и хорошо. Да у Эйба Робинсона, Джеффа Дармера, Джека Марлина и Люка Беррера не было актера на роль дедушки главной героини. И это обстоятельство вносило разлад и дискомфорт в наладившиеся было благополучие этой съемочной компании.
   Дедушка Ичи тут же предложил себя на эту роль. Эйб Робинсон и Джефф Дармер закрылись от дедушки Ичи в кабинете Эйба Робинсона. Там они отдышались и стали думать, что делать дальше.
   Когда же они вышли оттуда и сказали, что на роль дедушки Ичи они попытаются пригласить самого Дага Хауэра, у меня из рук выпала чашка с горячим кофе. Вмиг лишившись сил, я опустилась на ближайший стул. Камилла рассеянно посмотрела на меня.
   - Тебе что, так нравится этот актер? - спросила она меня.
   - Нет, - сказала я, - не так.
   - А как? - спросила Камилла.
   - Это сложное чувство, - сказала я.
   Камилла покачала головой и больше ни о чем не стала спрашивать. То, что ей было нужно, она уже поняла. Но все люди в мире привыкли считать, что увлечение какими-то там актерами должно быть не так важно и существенно для жизни человека, как увлечение всеми остальными простыми смертными людьми.
   А потому мы с Камиллой ничего не стали выяснять в тот момент, мы отложили все на потом. А через некоторое время ее вновь позвали на съемку.
   А я осталась одна, растревоженная и несчастная. У каждого человека в жизни есть какая-нибудь тайна, у меня тоже была такая тайна. И этой моей тайной всегда был Даг Хауэр: я любила его с самого своего безоблачного детства. Еще с тех пор, когда мои обязательные родители разрешали мне смотреть телевизор всего только по пятнадцать минут в день.
  
   14
  
   Дедушка Ичи все еще старался по мере своих сил и возможностей находиться неотлучно при Эйбе Робинсоне. У дедушки Ичи было много нереализованных идей по поводу снимаемого фильма, он очень надеялся что-нибудь себе еще выпросить.
   - Может быть, пусть хоть фамилия наша настоящая останется у ваших главных героев, - предлагал Эйбу Робинсону дедушка Ичи, - у нас такая старинная превосходная фамилия.
   - Боже вас упаси, - говорил Эйб Робинсон, - после выхода фильма вы тут же передумаете и подадите на меня в суд.
   - Ну, что вы, как можно? - говорил дедушка Ичи, хитро сверкнув глазом, словно подумав, а не подать ли на вас всех в суд сейчас же?
   Вообще-то дедушка Ичи был несколько необычной и интересной личностью, бывают такие личности, которые наполнены каким-то незримым магнетизмом. Хотя я всегда считала, что тайной и магнетизмом наполнены только те люди, жизнь которых так или иначе связана с кино. Но дедушка Ичи тоже в немалой степени обладал чем-то притягательным.
   У съемочной группы он, например, сразу вызвал большой интерес. Дедушка Ичи всегда собирал вокруг себя толпу, жаждущую его послушать. И когда Эйб Робинсон или Люк Беррер не могли докричаться какого-нибудь нужного техника или осветителя, то их всегда можно было найти в толпе возле дедушки Ичи.
   - Неужели вы самые настоящие ацтеки? - обычно спрашивали дедушку Ичи.
   - Да, - гордо отвечал дедушка Ичи, - это - правда.
   - И правда, что вы живете уже одиннадцатую жизнь? - не унималась любопытная съемочная группа.
   - О да, - важно говорил дедушка Ичи, - это тоже истинная правда.
   - И вы помните все, что когда-либо с вами происходило? - удивлялись все.
   - Как будто это было вчера.
   - Быть не может! - восклицал народ.
   - Все бывает, - разводил руками дедушка Ичи.
   В такой вот необычной и веселой обстановке снимался этот фильм.
   Знаменитый Даг Хауэр был выписан киностудией братьев Тернеров на июль и август этого горячего и умопомрачительного лета. Ему был предоставлен свободный график съемок, ведь в это же самое время Даг Хауэр снимался еще в двух фильмах, причем, оба фильма снимались чуть ли не в разных концах света.
   А потому киностудия братьев Тернеров подстраивалась под его напряженный режим, как могла. Даг Хауэр всегда был самым занятым актером на земле, зрительский мир давным-давно потерял счет его фильмам, потому что этот знаменитый и талантливый актер не гнушался любых ролей.
   - Я много лет восторгаюсь вашим безмерным и многогранным талантом, - трепетно сказал Дагу Хауэру Эйб Робинсон во время приветствия на киностудии братьев Тернеров.
   - О да, - сказал Джефф Дармер.
   - Особенно хорошо вам удаются роли неверных мужей и прирожденных бандитов, - сказал Дагу Хауэру Джек Марлин.
   - О да, - подтвердил Люк Беррер.
   Даг Хауэр громко рассмеялся.
   - А вы мне нравитесь, - весело сказал им всем Даг Хауэр.
   Эйб Робинсон уничтожающе посмотрел на своих коллег. Он с таким трудом добыл такого первоклассного актера для своего необычного фильма, а они этому актеру тут такие невежливые гадости говорят.
   Потом Дагу Хауэру представили Алекса Мартина и Камиллу.
   - Вы их что, вслепую выбирали? - спросил Даг Хауэр.
   У Эйба Робинсона отвисла челюсть.
   - Ну, в общем, да, - признался он.
   Тогда Даг Хауэр опять посмотрел на Алекса Мартина и Камиллу.
   - А, в общем-то, вы правы, - сказал он Эйбу Робинсону, - в них действительно что-то есть.
   Эйб Робинсон застыл с улыбкой на устах, это была большая похвала его профессионализму и интуиции.
   - И что же в них такое есть? - спросили у Дага Хауэра Джек Марлин, Люк Беррер и чуть ли не вся остальная съемочная группа, выстроившись в ряд и в который раз пристально разглядывая Алекса Мартина и Камиллу.
   Вся съемочная группа наблюдала за этими эфемерными главными героями вот уже столько времени, а ничего особенного в них еще так и не увидела.
   - В них есть нечто необъяснимое, - объяснил съемочной группе проницательный Даг Хауэр и подмигнул Эйбу Робинсону.
   - А-а, понятно, - сказала вся съемочная группа, которая так ничего и не поняла.
  
  
   Съемки фильма шли по необычному графику. А впрочем, я же никогда не знала толком, что такое съемки самого настоящего художественного фильма, что я могла об этом судить?
   Но моя жизнь в это лето приобрела какой-то неповторимый смысл, хоть я и была в этой своей новой жизни скорее чутким и наивным зрителем, чем полноправным участником. Но тогда мне было достаточно и этого.
   Я всегда знала, что все, что дается человеку, дается для постижения чего-то важного, нового и неизвестного. Каждый день и каждое событие приближают нас к тайнам тайн и к ответам на все вопросы.
   Думаю, то, что происходило с нами всеми в то лето, тоже происходило неспроста, только поймем мы это не сейчас, а спустя довольно длительное время. Все события в жизни обретают глубокий и неповторимый смысл лишь спустя некоторое время, а тот момент, когда эти события происходят, обычно кажется нам потерянным, ненужным, скучным и неинтересным.
   Так и этому необыкновенному лету, я думаю, мало кто придавал тогда какое-нибудь глубокое значение. Лето, как лето, просто пришло его время, и оно настало, и что может быть обычнее, чем лето?
   За Алексом Мартином практически никто не следил, а потому он в один момент просто безобразно подстриг чуть ли весь чудесный сад при особняке. И вся и без того загруженная работой съемочная группа еще два дня должна была привязывать дополнительные ветки к деревьям и наращивать кусты и цветы.
   Камилла тоже не теряла времени даром и переругалась практически со всеми родственниками, как могла. Она переругалась и с вымышленными родственниками, и с настоящими.
   - Что с тобой, Камилла? - спросил ее обеспокоенный дедушка Ичи.
   Камилла ушла в свою гримерную, хлопнув дверью, и чуть ли не в первый раз в жизни ничего не стала объяснять дедушке Ичи.
   - Она устала от неопределенности, - обрисовал сам себе ситуацию дедушка Ичи.
   - Назначим свадьбу сразу после съемок фильма, - сказал дедушке Ичи молодой жених Артуро.
   Это было невероятно, но они были уверены, что это разом решит все их проблемы.
   Как я уже говорила, график съемок менялся чуть ли не ежечасно. Даже Эйб Робинсон не знал, какую сцену они будут снимать в следующий раз.
   Даг Хауэр. Когда он выходил на съемочную площадку, вставало солнце, сияли звезды, мир замирал вокруг.
   - Нельзя относиться к человеку как к божеству, - сказала мне Камилла, - подумай, как ты будешь жить дальше, когда он уедет.
   - Я буду жить точно так же, как жила до этого, - сказала я, - ничего в моей жизни не изменится.
   - Почему ты никогда не рассказывала мне о том, как ты к нему относишься?
   - Я не думала, что это будет для кого-то сколько-нибудь важно.
   - Но ведь мы подруги, - напомнила Камилла.
   - Он всего-навсего какой-то актер, - сказала я, - ты бы мне просто не поверила.
   - Но ты же никогда и не видела его так близко, как сейчас.
   - Это совершенно неважно, я думаю о нем с самого детства. А что я могла понимать в этом своем безоблачном детстве?
   - Но ведь ему и правда очень много лет, и он уже вряд ли что-нибудь изменит в своей жизни.
   - Это тоже совершенно неважно, - сказала я. - Просто там, где он - всегда солнце, и только за ним я пошла бы без оглядки на край света. Да только это все интересно лишь мне одной и больше никому.
  
  
   Через пару недель беспрерывных съемок Эйб Робинсон и Люк Беррер отсняли уже много материала.
   - У нас в фильме должна быть постоянная игра мысли, весь фильм должен быть насыщен невероятными диалогами, - сказал всем Эйб Робинсон.
   - Не выйдет, - спокойно сказали ему Джек Марлин и Люк Беррер.
   - Но почему? - не понял Эйб Робинсон.
   - Главный герой не потянет, - спокойно сказал Джек Марлин.
   - Что не потянет? - не понял Эйб Робинсон.
   - Невероятные диалоги, - пояснил Люк Беррер.
   - Ну что вы все к главному герою привязались? - сказал Джефф Дармер.
   - А вы у него спрашивали, он хоть пару книг за свою жизнь прочел? - тут же спросили у Джеффа Дармера Джек Марлин и Люк Беррер.
   - Ну, думаю, что уж пару книг-то он за свою жизнь точно прочел, - сказал Эйб Робинсон.
   - Ага, - сказал Джек Марлин, - в тюремной камере, когда отсиживал две недели за мелкое хулиганство.
   - С чего вы взяли, что он сидел за мелкое хулиганство? - не понял Эйб Робинсон.
   - Ну хоть что-то в его биографии должно быть занимательное, - объяснил Эйбу Робинсону Люк Беррер.
   - Что вы привязались к человеку? Конечно, в его жизни было много чего занимательного, ведь он даже женат! - сказал Джефф Дармер.
   - Ну и что? - не унимался Джек Марлин, - да у нас полмира женаты таким образом. Лишь бы жениться!
   Но так или иначе к середине лета неуклюжий Алекс Мартин освоился с окружающей его действительностью, и ему тоже иногда доверяли сказать что-нибудь "от себя". И не всегда это были такие уж глупые и нелепые мысли.
   А в один прекрасный и солнечный день Алекс Мартин и вовсе потряс весь творческий и технический съемочный коллектив. Он пришел на съемки и сказал всем, что он - кельт.
   И вся съемочная группа побросала свои дела и тесной толпой собралась вокруг белокурого Алекса Мартина. Кто-то трогал его пальцем, кто-то пристально разглядывал черты лица.
   - Черт его знает, - сказала сама себе в тот день съемочная группа, - все может быть.
   Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер приехали в тот день на съемки несколько позже, чем обычно. И они не поняли, почему вокруг главного героя собралась такая большая толпа. Быть может, он сегодня с утра пораньше где-нибудь нарочно упал и специально сильно ушибся?
   Но с крупным, высоким и пышущим здоровьем Алексом Мартином сегодня, а впрочем, как и всегда, ничего такого особенного не случилось. Просто, как терпеливо объяснила Эйбу Робинсону, Джеффу Дармеру, Джеку Марлину и Люку Берреру вся съемочная группа, с сегодняшнего дня он был - кельт.
   Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер почему-то очень обрадовались этому обстоятельству. И они тоже окружили Алекса Мартина и тоже стали его трогать и внимательно рассматривать.
   - Кельт? - радостно спросил Алекса Мартина Эйб Робинсон, - кельт из Уэльса?
   - Да, - важно ответил Алекс Мартин, - валийский кельт. Нас даже римляне в свое время не покорили.
   - А валийский язык ты знаешь? - с восторгом спросил Алекса Мартина Джефф Дармер.
   - Какой язык? - не понял Алекс Мартин.
   И все присутствующие при таком замечательном моменте только развели руками. Так в тот же прекрасный, солнечный и увлекательный день съемочная группа этого необычного фильма вновь потеряла к своему главному герою весь интерес.
  
   15
  
   Киностудия братьев Тернеров почти не тратилась на декорации в фильме, роскошный особняк и так был до отказа уставлен превосходной мебелью не хуже любого государственного музея. И после съемок мы обычно мило сидели на больших красивых диванах и пили кофе за антикварными столами.
   Даг Хауэр снялся в двух довольно больших сценах и улетел на съемки другого фильма. А потом он прилетел опять, снялся еще в трех огромных сценах и куда-то снова улетел.
   Каждый день к нам пытались прорваться вездесущие репортеры, но ворота особняка хорошо охранялись. Эйб Робинсон решил не делать рекламу этому фильму, и пресса терялась в догадках о том, что происходит на киностудии братьев Тернеров в городе и роскошном особняке за городом.
   Даг Хауэр прилетел на съемки в третий раз, когда газетами было объявлено, что Эйб Робинсон снимает что-то нереальное, мистическое и инфернальное, и у него ничего не получается, а то бы он обязательно поделился замыслами с прессой. Пресса решила вставлять Эйбу Робинсону палки в колеса, и это ей неплохо удавалось.
   Некоторые сцены Эйб Робинсон и Люк Беррер выносили прямо на улицы города, и это у них отлично получалось. Правда, для этого киностудии приходилось отдельно договариваться и с властями и с полицией, но иногда это получалось и так.
   Люк Беррер сливался с уличной толпой и закашивал под обычного туриста с любительской кинокамерой. Таким образом он умудрился сделать немало очень даже неплохих эпизодов.
   Но, благодаря стараниям обиженной прессы, весь город знал, что в городе снимается какой-то художественный фильм. А потому прохожие стремились узнать Эйба Робинсона, Джеффа Дармера, Джека Марлина и Люка Беррера в любом их маскировочном одеянии.
   И нет-нет, да в кинокамеру сосредоточенному Люку Берреру засовывалась чья-нибудь посторонняя физиономия. И эта нахальная физиономия пыталась передать через кинокамеру Люка Беррера горячие приветы не только своим маме и папе, но так же и всем остальным ближайшим родственникам.
   И весь этот материал тоже, в конце концов, попал в монтажный блок киностудии. И Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин, Люк Беррер выудили из этих пленок все, что только могли. И некоторые из этих кратких секундных эпизодов тоже вошли в этот необычный фильм, и это впоследствии шокировало и критиков, и зрителей.
   А чуть ли не каждый день после напряженных съемок у съемочной группы еще хватало сил и времени на посиделки, чаепития и разговоры в огромных комнатах шикарного особняка. Однажды мы собрались в огромной гостиной особняка, на улице шел сильный дождь, никому не хотелось куда-то уезжать в такую ужасную погоду.
   В одном конце гостиной на большом диване сидели Даг Хауэр, Эйб Робинсон и Джефф Дармер. Эйб Робинсон и Джефф Дармер что-то взахлеб говорили Дагу Хауэру, а он сосредоточенно смотрел вглубь себя.
   Наверное, Эйб Робинсон и Джефф Дармер рассказывали Дагу Хауэру о том, какой он все-таки необычный, талантливый и замечательный, и как они на протяжении многих лет им восторгаются. А Даг Хауэр просто смотрел вглубь себя и думал о том, что еще много важных и разнообразных дел он обязательно должен совершить на этой земле.
   Я незаметно смотрела на него издалека. Он был для меня, как бог, который был в моей жизни всегда. Разве я могла рассчитывать на что-то большее?
   Мы с Камиллой, дедушка Ичи, Джек Марлин, Люк Беррер, Роландо, Цезаро, пара техников киностудии и несколько актеров сидели в противоположном конце гостиной на мягких креслах вокруг большого стола и терпеливо слушали непрерывную болтовню разговорчивого дедушки Ичи.
   - Итак, значит, мы, ацтеки, пошли и понесли статую своего бога перед собой, - рассказывал дедушка Ичи, - эта статуя умела говорить, и она должна была сказать, где мы должны будем остановиться.
   - Да ну? - не поверил Джек Марлин.
   - Да, так все и было, - сказал дедушка Ичи, - а я шел впереди всех.
   - Ну да! - удивился Люк Беррер.
   И дедушка Ичи поставил чашку горячего кофе на кисть руки и пошел пальцами по столу.
   - Шли, значит, мы шли и несли эту статую, пока не пришли на берег большого озера, - невозмутимо рассказывал дедушка Ичи, - и наш бог указал нам именно на это место.
   И рука дедушки Ичи показательно дошла до края стола, и там случилось то, что и должно было в тот день случиться. В конце стола чашка горячего кофе соскользнула с руки дедушки Ичи и упала именно на меня, и я, разумеется, звонко закричала.
   Даг Хауэр в противоположном конце гостиной оглянулся и туманно посмотрел на меня. Думал он в тот момент о чем-то совершенно другом. Это был первый и единственный раз, когда он смотрел именно на меня. Но только он меня так и не заметил.
  
  
   По сценарию фильма двоюродные братья главной героини занимались контрабандой. Чем именно они там промышляли, было не столь актуально, важно было то, что все они были глубоко порочные личности, не внушали никому никакого доверия, заслуживали презрения и порицания.
   Главная героиня среди своих темных и загадочных родственников была как прекрасный утренний цветок в самом первом мировом тумане. Когда на его лепестках еще не просохли капли ночной росы, сердце еще не знало солнечного тепла, и темная сторона мира еще никак его не касалась.
   На третьей неделе съемок была снята первая сцена между Алексом Мартином и Камиллой. На экране эта сцена длилась одну минуту, снималась она в цветущем саду при роскошном особняке.
   Что-то там по фильму происходило между главной героиней и ее садовником. Какие-то неясные долгие взгляды, еле заметные паузы. Когда кто-то из них появлялся где-то вдалеке за спиной другого, в кадре тут же происходило что-то неосознанное и напряженное. Зритель должен был это ясно видеть и понимать.
   Словом, загадка фильма была оформлена, съемочный коллектив и сам был напряжен и заинтригован не меньше будущих зрителей. Что будет дальше, не знал никто, а конец фильма вообще был туманен и не определен.
   Эйб Робинсон был счастлив и практически не орал на окружающих. Так, как он орал на всех в самом начале лета, по крайней мере, почти не орал.
   В снимаемой сцене Алекс Мартин должен был сказать Камилле только одну фразу. А Камилла не должна была ему ничего говорить, а только как-то необычно и напряженно на него посмотреть.
   Что-то там с героиней фильма должно было произойти, что-то она должна была сделать. То ли ей все в ее безоблачной жизни должно было надоесть, то ли еще что-то в этом роде. Ни Эйб Робинсон, ни Джефф Дармер, ни Джек Марлин, ни Люк Беррер этого еще не придумали.
   Но зато в этот самый день с утра пораньше Джефф Дармер проснулся не в своей постели в прекрасном расположении духа. Так как во сне он вдруг уже сочинил, что на то событие, которое должно было произойти до этого с главной героиней, и которого они еще не придумали, должен был сказать ей ее простой садовник.
   Садовник должен был подойти к ней достаточно близко и сказать одну-единственную и достаточно простую фразу. Фразу о том, что вся проблема главной героини заключалась только в том, что вокруг нее всегда было слишком много одних брюнетов.
   Это была гениальная фраза, она намекала на то, что решение всех проблем главной героини могло быть именно в том, что только ее садовник был единственный среди всех окружающих - блондин. Джефф Дармер был счастлив от своей гениальности.
   И с утра пораньше он поделился этой великолепной и гениальной фразой с Эйбом Робинсоном, Джеком Марлином и Люком Беррером. И Эйб Робинсон, Джек Марлин и Люк Беррер тотчас же похвалили Джеффа Дармера и немного изменили график съемок этого дня, и вставили еще и эту сцену.
   Алекса Мартина тщательно подготовили, подкрасили и припудрили, несколько раз проверили знание текста. Алекс Мартин был молодцом, непринужденно держался перед камерой, томность взгляда в тот день ему определенно удавалась.
   Дедушка Ичи пришел на съемочную площадку с заранее припасенной личной линейкой. Он отмерил расстояние между Камиллой и этим неотесанным и подозрительным белокурым молодым человеком, а потом важно оглянулся на Эйба Робинсона и одобрительно кивнул.
   Это означало, что дедушка Ичи еще не намерен сдаваться, что такие смелые, умные и решительные люди, как он, никогда не сдаются, и еще будет и на его улице праздник. А Эйбу Робинсону со всеми его бесчисленными заморочками еще придется достаточно попотеть, пока он снимет фильм о такой загадочной и неповторимой любви между двумя главными героями, самое минимальное физическое расстояние между которыми должно быть не меньше обыкновенного человеческого полушага.
   Эйб Робинсон тяжело вздохнул и дал команду съемочной группе начинать съемку. Дедушка Ичи сел в первом ряду зрителей перед съемочной площадкой, крепко прижимая к груди драгоценную линейку.
   Легкий ветерок обдувал внимательных зрителей, напряженную съемочную группу и расслабленный технический персонал. На небе светило яркое солнце, а где-то там в томно-ослепительной голубой дали лениво двигались роскошные белоснежные облака.
   Главный герой и главная героиня заняли места на импровизированной съемочной площадке в саду перед особняком. Каждый из них встал возле черточек, которые нарисовал на земле разноцветными мелками неутомимый дедушка Ичи.
   Джефф Дармер и Джек Марлин важно заняли вынесенные в сад высокие кресла и вытащили большие сигары. Люк Беррер припал к любимой кинокамере, а Эйб Робинсон дал сигнал снимать сцену.
   Грустная Камилла слегка дотронулась до ветки ближайшего дерева и опустила глаза. Что-то до этого момента она сказала садовнику. То ли он как-то ее задел, то ли сказал не то, что надо. А то ли он был вообще тут ни при чем. Как сообщалось раньше, создатели этого необычного фильм на тот момент это еще не придумали.
   Алекс Мартин свысока посмотрел на главную героиню, а потом постарался слегка затуманить свой красивый взгляд. И это ему, как ни странно, неплохо удалось.
   - Твоя беда в том, - тихим, но сильным голосом сказал Алекс Мартин Камилле, - что вокруг тебя слишком много одних брюнетов.
   И Камилла вскинула на него темные, как растревоженные птицы, прекрасные глаза.
   Это была очень сильная сцена, это была первая сцена фильма, когда главный герой и главная героиня подошли друг к другу так близко. И в физическом плане, и в моральном.
   - Снято! - громко сказал Эйб Робинсон.
   Съемочная группа, которая во время этой сцены остановила дыхание, вновь начала дышать. Все стали аплодировать главным героям и крепко пожимать друг другу руки.
   Алекс Мартин был в тот день настоящим героем. И три осветителя взяли у него, на всякий случай, по два автографа на брата про запас.
  
   16
  
   Самым необычным во всем происходящем было то, что настоящие родственники Камиллы тоже были одними брюнетами. А то, чем занимались ее двоюродные братья, не знал даже дедушка Ичи, который вообще-то всегда и все на свете знал.
   Нет, разумеется, двоюродные братья Камиллы врали всем, и, в основном, дедушке Ичи, что все в их жизни идет так, как надо и как полагается. И что они тоже, как и все обыкновенные и порядочные люди, ходят по утрам на самую обычную работу.
   Дедушке Ичи приходилось им доверять, проверять всех ему было некогда, у него и так был постоянно забот полон рот. Родственников у дедушки Ичи в этой жизни было предостаточно, все они давно уже сбились со счета, пересчитывая друг друга. И за всеми нужен был глаз да глаз.
   - Что-то тут все-таки происходит не то, что надо, - на четвертой неделе съемок сказал сам себе умный дедушка Ичи.
   - Ты о чем? - спросила его изрядно уставшая к тому времени Камилла.
   - Тут слишком много досадных совпадений, - сказал дедушка Ичи.
   - Каких совпадений? - не поняла Камилла.
   - И о том, что кругом одни брюнеты, и о том, что кругом - только один блондин.
   - Может быть, тебе взять у самого себя выходные и не приезжать несколько дней на съемки? - предложила Камилла.
   - Это вряд ли решит мои проблемы, - тяжело вздохнул дедушка Ичи.
   - Но зато ты хоть немного отдохнешь.
   - Ну, что ты, как я могу все бросить и отдыхать. Они тогда тут еще и не такое наснимают.
   - Они и так тут наснимают только то, что сами захотят, и никто им не указ, а ты - тем более.
   - Но я хотя бы должен быть в курсе того, что тут происходит.
   - Но ведь тебя все это так расстраивает, тебе лучше немного отдохнуть.
   - Если я буду сидеть дома, я совсем с ума сойду от неизвестности.
   - Как знаешь, - пожала плечами Камилла.
   Дедушка Ичи, не покладая рук, сам себе постоянно придумывал увлекательные проблемы и был неизмеримо счастлив от их великого и неразрешимого множества. Так пусть теперь сам с ними и разбирается.
   На съемки фильма приехал Марк Роуз, это был прекрасный композитор всех времен и народов, от его музыки мог заплакать любой. Марк Роуз задумчиво ходил по особняку, саду и импровизированным съемочным площадкам и тревожно заглядывал людям в глаза.
   - К печальным глазам главной героини подходит только флейта, - сказал он, в конце концов.
   - Как скажете, вам виднее, - сказали ему все.
   Марк Роуз с интересом просмотрел отснятый материал.
   - Да, да, - сказал он после просмотра, - ведущая партия - только флейта.
   - А что вы можете сказать насчет просмотренного материала? - спросил Марка Роуза Джефф Дармер.
   Он хотел услышать что-нибудь приятное.
   - А в просмотренном материале я, например, ничего не понял, - признался Марк Роуз.
   - Но как же тогда вы будете писать музыку к нашему фильму, если вы ничего не поняли? - искренне удивился Джек Марлин.
   - А музыку к вашему фильму я буду писать, следуя личному чутью, - открылся Марк Роуз.
   - Вот точно так же, на ощупь, мы и снимаем наш фильм, - взаимно признался Марку Роузу Люк Беррер.
   И все они пожелали друг другу удачи, пожали руки и разошлись.
  
  
   Время неумолимо шло дальше, и в середине июля белокурый Алекс Мартин запретил Доре Мартин привозить еду на съемки и питался теперь вместе со всеми и на общих основаниях. Но Дора Мартин нигде не работала, делать дома ей было все равно нечего, и поэтому она никак не могла не приезжать на съемки.
   Она стояла в общей толпе зрителей и с восторгом наблюдала за съемками. Отличалась толстая Дора Мартин от всех остальных обыкновенных зрителей тем, что это именно ее муж, Алекс Мартин, был тут такой белокурый, молодой, красивый, перспективный и талантливый.
   В середине июля должна была сниматься кульминационная сцена фильма. И в этой сцене Даг Хауэр должен был нежно держать руки внучки по фильму в своих руках и говорить ей что-то невероятно важное и трепетное.
   Камилла должна была слушать его со слезами на глазах и кусать губы. Из правого глаза великолепного Дага Хауэра тоже должна была покатиться скупая мужская слеза.
   Дедушка Ичи не разрешил знаменитому на весь мир Дагу Хауэру держать Камиллу за руки.
   - Бог мой, но это уже слишком! - в сердцах сказал Эйб Робинсон.
   Дедушка Ичи был непреклонен.
   - Вы обещали выпутываться сами, вот сами и выпутывайтесь, - важно сказал дедушка Ичи.
   И киностудии братьев Тернеров пришлось снимать эту сцену по отдельности.
   Отдельно печальный Даг Хауэр держал в своих руках руки какой-то неброской артистки и говорил трогательные речи, обращаясь куда-то в пустое пространство. Отдельно непрофессиональная Камилла кусала свои прекрасные губы.
   Целых два дня после этого киностудия братьев Тернеров, съемочная группа и технический персонал не разговаривали с дедушкой Ичи.
  
   17
  
   В конце июля снималась еще одна сцена с Алексом Мартином и Камиллой. Главная героиня фильма должна была в который раз о чем-то повздорить со своими неугомонными родственниками, резко выбежать из шикарного особняка, сесть в машину и на большой скорости выехать за ворота.
   Родственники героини по фильму должны были сильно обеспокоиться. И эти обеспокоенные родственники, все ее горячие двоюродные братья, жених по фильму и безутешный дедушка тоже должны были броситься к своим машинам и поехать за ней вдогонку.
   А вот найти, догнать и привезти домой главную героиню должен был их нерасторопный садовник, который тоже поехал за ними следом самым последним на своем старом простеньком и недорогом автомобиле.
   Полтора десятка машин выехало в одно прекрасное утро за ворота шикарного особняка. Тут были операторы, техники и актеры, которые представляли собой родственников главной героини. Тут были Эйб Робинсон, Даг Хауэр и Люк Беррер. Отдельная машина была у наблюдающих за своим фильмом со стороны Джеффа Дармера и Джека Марлина.
   Тут были и настоящие родственники Камиллы, ее горячие двоюродные братья, Роландо, Цезаро, дедушка Ичи и даже ее настоящий жених, молодой Артуро. Всем им нужно было непременно посмотреть своими глазами на то, как будут развиваться дальше события этого необычного художественного фильма, на съемках которого им тут с таким трудом в первый и, может быть, в последний раз в жизни удается присутствовать.
   На половине машин были закреплены специальные кинокамеры, а другая половина машин была вовсе ни при чем. Специальные кинокамеры под разными углами снимали машины, дорогу и то, что происходило вокруг.
   По дороге в город все машины, нужные и ненужные, мешали друг другу и путались друг у друга на пути. А в городе все они вообще создали невероятный затор.
   А еще в городе к делу подключились полицейские машины. И с ними Эйбу Робинсону приходилось объясняться по отдельности, показывать необходимые бумаги и разрешения на съемки. Потому что те полицейские машины, которые вообще-то должны были сопровождать и регулировать эту необычную процессию, и сами уже давным-давно затерялись в толпе.
   То место, где Алекс Мартин должен был догнать Камиллу, было заранее ограждено специальным ограждением. И все настоящие родственники главной героини успели доехать туда первыми, столпились огромной толпой возле ограждения и во все глаза следили, чтоб белокурый Алекс Мартин не приближался к их Камилле на недозволенное расстояние.
   Все родственники Камиллы нервно курили сигары, дымили прямо в кинокамеры, а иные из них постоянно попадали в кадр. И поэтому то место, когда главный герой молча подходил к машине главной героини, открывал дверцу ее машины и, предварительно посторонясь, ждал, когда она выйдет из своей машины, приходилось переснимать много раз.
   Лицо Камиллы предварительно сбрызнули водой, и оно было как бы в слезах. Но этот неотесанный садовник не обратил на это никакого внимания.
   Он молча открыл дверь своей машины, молча подождал, пока Камилла пересядет в его машину, и собрался молча везти ее домой. Дедушка Ичи стал громко требовать, чтобы он поехал обратно вместе с ними на заднем сиденье.
   - Вы совсем с ума сошли? - спросил Эйб Робинсон.
   Но дедушке Ичи было не до обид на Эйба Робинсона. Перед ним в тот момент чуть ли не вопрос о жизни и смерти стоял.
   - Я должен знать, что не произойдет ничего предосудительного, - сказал дедушка Ичи.
   - Да что тут может произойти? - сказал Эйб Робинсон, - вы же видите, никто к вашей дорогой внучке и близко не приближается.
   - Вы плохо соблюдаете условия контракта, - сказал дедушка Ичи, - вы постоянно заставляете меня волноваться.
   - Как же я могу плохо соблюдать условия контракта, когда у вас любой мой шаг под контролем?
   - Между ними очень близкое расстояние в машине, - стоял на своем дедушка Ичи.
   - Э нет, не скажите, - сказал Эйб Робинсон, - эта машина достаточно широкая, мы ее с вами заранее измерили. Между главной героиней и ее садовником - ровно половина человеческого шага.
   Пока пререкались Эйб Робинсон и дедушка Ичи, Джефф Дармер дал команду машинам ехать, а операторам снимать. Дедушка Ичи, видя, как его провели, едва не свалился с инфарктом прямо на проезжую часть.
   Но он даже этого развлечения не мог себе позволить, ему нужно было контролировать ситуацию дальше. А потому дедушка Ичи прытко заскочил в свою машину, велел родственникам вести автомобиль, а сам вооружился мощным биноклем.
   Большой кортеж, состоящий из полицейских городских машин и машин съемочной группы и ближайших родственников главной героини, в великой путанице и неразберихе двинулся обратно в путь. У светофоров собирались большие пробки, путь главной героини и ее садовника домой, был снят с большим трудом.
   В большой бинокль дедушка Ичи всю дорогу ясно видел все, что его интересовало. А еще он мысленно измерял каждый дюйм расстояния между своей драгоценной Камиллой и этим глубоко ему несимпатичным белокурым молодым человеком.
   Но в машине с Алексом Мартином и Камиллой совершенно ничего не происходило. Оба они сидели прямо, почти не шевелились. За всю дорогу не вымолвили ни слова, а в сторону друг друга вообще так и не взглянули.
  
  
   Когда к вечеру все машины въехали обратно в ворота особняка, переволновавшегося дедушку Ичи выносили из его машины чуть ли не на руках. И съемочная группа еще долго носила ему сердечные капли и тревожно спрашивала о здоровье.
   Дедушка Ичи слабо махал на всех рукой. Как будто бессильно говорил всем, мол, идите-ка вы все лучше куда подальше. Вместе с этим своим невыносимым и ужасным чертовым кино.
   Когда же Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер просматривали отснятый материал, то выяснилось, что в некоторых местах в кадр попали кинокамеры. Ничего с этим уже было нельзя сделать, надо было все переснимать заново, но Эйб Робинсон и Люк Беррер и не подумали ничего переснимать. Они плюнули на это и оставили все, как есть. Они решили на этом деле сделать еще одну изюминку этого необычного фильма.
   И много позже, когда фильм уже собирались выпускать в прокат, всевозможными большими комиссиями поначалу все это было отмечено как издевательство над зрительским вкусом, чувствами критиков и общественным мнением.
   Но только, в конце концов, когда этот фильм действительно привлек внимание всех именно своей необычностью, кадры с кинокамерами тоже оказались очень кстати. И они так же, как и все остальные спорные моменты фильма, вызывали улыбки и снисходительное одобрение и у разборчивых зрителей и у строгих критиков.
   - Знаешь, - сказала мне в тот день Камилла, - все люди постоянно спрашивают друг у друга, что такое счастье. А счастье - это просто жизнь.
   Так проходило это жаркое, непредсказуемое и неповторимое лето.
  
   18
  
   К концу июля Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер уже потихоньку ко мне привыкли. А Люк Беррер даже немного со мной подружился.
   Эйб Робинсон постоянно был занят съемками фильма, Джефф Дармер и Джек Марлин были вовсю заняты своим бездельем. А Люк Беррер мог вполне уделить мне немного внимания и даже разрешить незаметно постоять рядом с ним во время съемок.
   А еще к концу июля на съемки опять приехал неповторимый Даг Хауэр. Он уже успел за это время исколесить полмира, побывать во многих странах, встретиться с бесконечным множеством людей.
   Он закончил съемки в тех двух фильмах, в которых снимался до этого, и начал сниматься в двух других фильмах. А сейчас он приехал довершить дела на киностудии братьев Тернеров, чтобы спокойно ринуться дальше в свою бескрайнюю, сложную и насыщенную жизнь.
   Все люди мира могли подойти к нему достаточно близко, дотронуться до него и посмотреть в его глаза. И только лишь я одна не могла подойти к нему никогда.
   Но ведь я и так знала, что он - солнце на моем небосклоне, и редко у кого в жизни было такое солнце вообще. И этого мне в моей загубленной жизни было вполне достаточно.
   - Я видел, как ты на него смотришь, - сказал мне однажды Люк Беррер, - как ты к нему относишься?
   - Это очень сложно объяснить, - сказала я.
   - Объясни как можно проще, я постараюсь понять.
   - Я хочу рассыпаться на тысячу мелких осколков, превратиться в звезды и усыпать его путь. А он будет наступать на эти звезды и думать, что так и надо, и так и должно быть.
   Люк Беррер так громко присвистнул, что на нас оглянулись окружающие.
   - Все в порядке, - сказала я Люку Берреру.
   - С тобой действительно все в порядке? - не поверил он.
   - Со мной действительно все в полном порядке, - заверила его я.
   Судя по его настороженному взгляду, я поняла, что он совершенно мне не поверил.
   - Слушай, - сказал Люк Беррер, - если тебе будет нужна какая-нибудь дружеская помощь, можешь всегда на меня рассчитывать.
   - Спасибо, - сказала я.
   Даг Хауэр выглядел еще более уставшим и постаревшим. Вся съемочная группа необычного фильма Эйба Робинсона с рабочим названием "Другая жизнь" боготворила его, ловила каждое слово и напряженно заглядывала ему в глаза, когда он молчал.
   Даг Хауэр воспринимал все как должное, он был звезда, уставшая от внимания. До своей карьеры в кино он был плотником и садовником в Голландии.
   - Представь, что он был бы сейчас каким-нибудь стеклодувом во Франции, - сказал мне Люк Беррер.
   - Мир бы этого не перенес, - сказала я.
   - Он из тех людей, которые постоянно уходят, - сказал Люк Беррер.
   - Как солнце по небосклону, - сказала я.
   - Я сделаю тебе много его фотографий, - сказал Люк Беррер, - быть может, это хоть сколько-нибудь скрасит твою печаль.
   - Я заброшу эти фотографии в самый дальний и пыльный ящик моего письменного стола. Потому что моей печали это никак уже не поможет.
   - А ты молодец, - сказал Люк Беррер, - я не смог бы держаться всю жизнь только за один вымысел, мне всегда нужна была голая реальность.
   - Ты - оператор художественных фильмов, - улыбнулась я, - и ты будешь тут уверять меня, что тебе чужд вымысел?
   Люк Беррер рассмеялся.
   - Ты права, - сказал он, - мы все тут законченные романтики. Я хотел просто тебя поддержать, - серьезно сказал он мне.
   Я опять ему улыбнулась.
   - Хорошо, - сказала я, - можешь сделать мне пару его фотографий.
  
  
   На следующий день снимали сцену между Камиллой и Дагом Хауэром. Камилла была невнимательна и рассеянна, Дагу Хауэру стало все это немного надоедать. Он не мог сам вытягивать эту сцену, он был не основным главным героем, он не мог тянуть одеяло на себя.
   Дедушка Ичи нервно закурил сигарету, наблюдая за съемками.
   - Вы же бросили курить тридцать лет назад, - напомнили дедушке Ичи Роландо и Цезаро, с удивлением косясь на его сигарету.
   - Да что вы говорите? - не поверил им дедушка Ичи.
   Даг Хауэр и Камилла сидели в больших креслах в гостиной особняка и разговаривали. Невероятный магнетизм Дага Хауэра заполнил всю гостиную.
   Эту сцену нужно было взять целиком, крупный план Люк Беррер должен был снимать позже.
   - У всех людей на этой земле есть одна удивительная отличительная черта, - сказал Камилле по тексту Даг Хауэр, - всем нам кажется, что мы будем жить вечно.
   - А как же понятие о смерти? - спросила по тексту Камилла.
   - Понятие о смерти нужно лишь для того, чтобы пугать им окружающих, - сказал Даг Хауэр.
   Камилла не сдержалась и улыбнулась. Хотя по тексту Камилла должна была быть серьезна и грустна.
   - Оставь, - махнул рукой Эйб Робинсон Люку Берреру.
   Он имел в виду оставить все, как есть, но Люк Беррер не понял и выключил кинокамеру.
   - Тебя сейчас убить или попозже? - спросил Эйб Робинсон.
   - Попозже, - сказал Люк Беррер.
   Даг Хауэр оглянулся и устало посмотрел на них.
   - Ребята, вы, наверное, забыли, что через несколько дней истекает мой контракт? - спросил Даг Хауэр.
   Сцену стали снимать заново.
   - У всех людей на этой земле есть одна удивительная отличительная черта, - сказал Даг Хауэр.
   Камилла думала о чем-то своем и поэтому опять улыбнулась, и это получилось уже совсем невпопад.
   Пришлось переснимать опять.
   - У всех людей на этой земле есть одна удивительная отличительная черта, - сказал Даг Хауэр, и дедушка Ичи громко взахлеб раскашлялся от своей непривычной сигареты.
   Потом сцену переснимали из-за того, что прямо на съемочную площадку вдруг упал прожектор, потом из-за того, что кто-то запнулся о длинный шнур и вырубилась главная кинокамера.
   Сцену повторяли одиннадцатый раз, когда белокурый Алекс Мартин присоединился к толпе зрителей. Толстая Дора Мартин трепетно встала рядом с мужем и тоже принялась наблюдать за съемками.
   - Смотри, как хорошо играют, - громко сказала Дора Мартин Алексу Мартину, едва Даг Хауэр начал в очередной раз с чувством говорить свой текст.
   Даг Хауэр отвлекся, а Камилла опять не сдержала своей улыбки. Сцену отложили на следующий день.
   - Я уже порядком устал волноваться, - сообщил всем своим родственникам дедушка Ичи, - вокруг нашей Камиллы теперь вертится так много посторонних людей и мужчин, мы не можем уследить за ними всеми.
   - Ну что вы, о чем тут можно волноваться, - сказали дедушке Ичи остальные родственники, - ведь все эти мужчины либо достаточно стары, либо очень глупы, либо уже давным-давно женаты.
  
   19
  
   Еще через пару дней Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер придумали новую сцену с Алексом Мартином и Камиллой.
   Алекс Мартин должен был зайти в роскошный особняк и что-то там взять. А потом он должен был выходить из особняка на улицу, встретить на своем пути Камиллу и что-то ей сказать.
   Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер едва не передрались, придумывая то, что простой садовник мог забыть в роскошном хозяйском доме, и то, что он мог бы сказать главной героине.
   - Быть может, он приходил туда за своей кошкой? - предложил Джефф Дармер.
   Все посмотрели на него чуть ли не с презрением.
   - У этого типа - кошка? - изумленно спросил Джек Марлин.
   - Чем это вам этот тип не нравится? - спросил Джефф Дармер.
   Как будто ему самому этот тип уже очень понравился.
   - Нравится он нам или не нравится, это уже не суть важно, - сказал Люк Беррер, - важно то, что у него не может быть никакой кошки.
   - Это почему у него не может быть никакой кошки? - обиделся Джефф Дармер.
   Как будто этот самый некий Алекс Мартин был ему уже чуть ли не брат родной.
   - Не может быть и все, - отрезал Эйб Робинсон, - а почему у него не может быть кошки, это уже необъяснимо.
   Все просто сговорились, а потому Джефф Дармер решил не участвовать дальше в разговоре.
   Следующим получил от всех Джек Марлин.
   - За каким-нибудь своим садовым инструментом пусть зайдет, - сказал Джек Марлин.
   - Чего, чего? - воззрились на него все остальные.
   - Вы что, плохо слышите? - невозмутимо спросил у всех Джек Марлин.
   - Нет, слышим-то мы все достаточно хорошо, - сказали все остальные Джеку Марлину, - а вот ты попробуй-ка объяснить нам, каким это образом обычный садовник мог забыть свой садовый инструмент в роскошном хозяйском особняке?
   Джек Марлин пожал плечами.
   - Может, он заходил в особняк до этого и забыл там что-нибудь? - предположил Джек Марлин.
   - А почему мы не сняли этот уникальный момент, когда наш нерасторопный, неразговорчивый и еще какой-то там садовник, оказывается, уже заходил до этого в хозяйский дом? - поинтересовался Эйб Робинсон.
   - Ну, не все же мы должны снимать, в самом деле, - сказал Джек Марлин, - многое может остаться и за кадром.
   Эйб Робинсон закурил сигарету.
   - У нас весь фильм построен на нескольких эфемерных и реальных точках соприкосновения главных героев, - сказал Эйб Робинсон, - и поэтому мы просто не могли бы не снять такой момент, когда главный герой, пусть даже случайно, заходил в дом к главной героине.
   - Если вы такие умные, - надулся на всех Джек Марлин, - придумывайте дальше сами.
   И все посмотрели на Люка Беррера. Как будто теперь была именно его очередь придумывать то, с чем остальные сегодня будут категорически не согласны.
   Люк Беррер крепко задумался. Эйб Робинсон докурил сигарету до конца, когда Люк Беррер придумал очередную несуразность.
   - Может, он зашел что-нибудь починить в доме? - осторожно предложил Люк Беррер.
   - Садовник?! - закричали все присутствующие на Люка Беррера.
   Люк Беррер решил сегодня больше ни с кем и ни о чем вообще не разговаривать.
   Остался один Эйб Робинсон, все взгляды обратились к нему.
   Но Эйб Робинсон, не будь дурак, и сам все это время тоже лихорадочно соображал, как выпутаться из такого деликатного положения с новой сценой. А потому он уже был вполне подготовлен к тому, что он и сам пока тоже не мог ничего умного и вразумительного предложить.
   - Я предлагаю завтра просто начать снимать эту сцену, - сказал всем Эйб Робинсон, - а по ходу действия нам обязательно что-нибудь придет в голову. Ведь так было уже не раз.
   И довольный Эйб Робинсон радостно оглядел окружающих. Теперь все крупно обиделись на Эйба Робинсона. Ведь он единственный постарался не выглядеть таким же дураком, какими оказались все остальные.
  
  
   Так на следующий день снималась третья сцена между Алексом Мартином и Камиллой. Алекса Мартина снимали на пути из гостиной к входной двери особняка.
   На выходе из особняка Алекс Мартин должен был столкнуться в дверях с Камиллой. Столкнуться они должны были, разумеется, в пределах дозволенного, недремлющий дедушка Ичи для наблюдения за съемками этой сцены привез двух личных адвокатов.
   На съемочной площадке отметили места, где должны были стоять главные герои. Наладили свет, навели кинокамеры. Алекс Мартин и Камилла заняли свои места.
   Эйб Робинсон дал команду снимать пробную сцену. Как и что в этой сцене должно было произойти, Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер должны были сообразить в процессе работы.
   Алекс Мартин пошел к входной двери. На его пути появилась Камилла.
   - Вот сейчас он должен ей что-то сказать, - сказал всем Эйб Робинсон.
   - Может, пусть просто возьмет свой топор и уйдет? - предложил Люк Беррер.
   - Какой топор? - спросили его Эйб Робинсон и Джефф Дармер.
   - Ну, мотыгу какую-нибудь свою пусть берет и уходит, - сказал Люк Беррер.
   - Ты совсем с ума сошел? - в сердцах спросил его Эйб Робинсон.
   Люк Беррер замолчал.
   - Тогда пусть они просто посмотрят друг на друга достаточно долгим и томным взглядом, - предложил Джек Марлин.
   Эйб Робинсон отрицательно покрутил головой.
   - Нет, - сказал Эйб Робинсон, - он должен обязательно ей что-нибудь сказать.
   Алекс Мартин и Камилла неподвижно стояли каждый на своем месте и терпеливо ждали дальнейших указаний.
   Тогда Джефф Дармер посмотрел на Алекса Мартина и предложил ему:
   - Скажи ей что-нибудь.
   И вся съемочная группа стала смотреть на Алекса Мартина. Алекс Мартин стоял молча, как пень.
   Нависла гнетущая пауза. Все поняли, что у несчастного Алекса Мартина пересохло в горле, но он так и не мог придумать то, что такого необычного его герой мог бы сказать главной героине.
   Всем остальным людям было просто и хорошо, никто из них не стоял на месте главного героя и не должен был тут что-то эдакое придумывать. Придумывать то, что даже сами режиссеры картины не могли придумать.
   Главная героиня тоже несколько расслабилась.
   - Ты ничего не хочешь мне сказать? - тихим грудным голосом сказала Камилла Алексу Мартину.
   Все одобрительно посмотрели на Камиллу. А потом опять выжидающе воззрились на Алекса Мартина.
   И тут произошло нечто невероятное. Он стоял в полушаге от Камиллы, ближе, чем она, к нему была входная дверь. Алекс Мартин поднял руку и повел пальцем по ребру открытой входной двери.
   Это было невероятно. Он вел пальцем по прямой входной двери, но всем казалось, что он дотронулся до самой Камиллы.
   Медленно, медленно и удивительно нежно все ниже и ниже опускалась рука Алекса Мартина. Полтора десятка родственников Камиллы, Роландо, Цезаро, дедушка Ичи и два его матерых адвоката напрягли свои спины и на лбу их выступил холодный пот: о таком полном беспределе во время съемок они никак не договаривались.
   Но и сама Камилла тоже стояла, ни жива, ни мертва. Алекс Мартин пристально и твердо смотрел ей прямо в глаза, и от этого взгляда было просто некуда деться.
   В огромной гостиной шикарного особняка наступила катастрофическая тишина. Никто не мог толком ни понять то, что здесь и сейчас происходит, ни предположить, что будет дальше.
   И тогда-то Алекс Мартин и сказал эти свои слова. Вся съемочная группа сочла их удивительно не подходящими ни ко времени, ни к фильму, ни к данной ситуации в целом.
   Но я запомню эти слова его на всю жизнь. Вот эти слова:
   - Это просто непостижимо: быть тебе такой молодой и красивой, когда я так стар и немощен теперь.
   Это-то и сказал какой-то не очень умный Алекс Мартин нашей умопомрачительной главной героине.
   Съемочная группа онемела. На лбу у главной героини выступили еле заметные капельки холодного пота.
   Но если бы хоть кто-нибудь и когда-нибудь сказал мне такие слова, я бы считала, что и в моей жизни тоже было счастье.
   - Я считаю, что мы не должны включать эту фразу в наш фильм! - вскричал Джефф Дармер, резко вскочив со своего большого кресла и вылив кофе на белоснежную рубашку.
   Весь настрой обстановки был резко сбит. Все пришли в себя, как после гипноза. Главная героиня еле заметно дотронулась тонкими пальцами до своего холодного лба. Алекс Мартин устало посмотрел на всех присутствующих и молча вышел в сад.
   Люк Беррер выключил кинокамеру. Все стали уничтожающе смотреть на Джеффа Дармера.
   Джефф Дармер стал чувствовать себя немного виноватым.
   - Он не должен был ей этого говорить, ведь он еще никакой не старый, - стал объяснять всем Джефф Дармер.
   Никто не желал с ним разговаривать.
   - Ну, хорошо, - согласился со всеми Джефф Дармер, - мы вставим эту фразу в конце фильма, когда они будут расставаться, и главный герой скажет главной героине эти слова и уйдет из ее жизни навсегда.
   - Они не будут расставаться! - заорал на Джеффа Дармера Эйб Робинсон, - они никогда не расстанутся!
   Где-то далеко в зрительских рядах послышался грохот упавшего человеческого тела. Все подумали, что это упал в обморок уморивший сам себя своими же проблемами дедушка Ичи.
   Но все оказались глубоко не правы. Это упала в обморок такая крепкая и невозмутимая жена белокурого Алекса Мартина толстая Дора Мартин.
  
   20
  
   Молодому и прыткому жениху Камиллы Артуро все надоело. Ему надоело томительное ожидание, некоторая неопределенность и его непрочное положение в сердце невесты.
   Почти все родственники Камиллы жили в одном большом многоэтажном доме. В этом доме жил дедушка Ичи, Камилла, ее родители, бесконечные тети и дяди, дедушки и бабушки, прадедушки и прабабушки, многочисленные горячие двоюродные братья и молодой жених Артуро.
   Это был самый обыкновенный дом, он практически никак не выделялся на фоне окружающих домов. Отличался этот дом от остальных домов тем, что в нем жили люди с одной очень древней и старинной фамилией, которой было лет пятьсот, не меньше.
   Камилла жила сама, ее родители сделали ей такую поблажку: их дочь должна была привыкать к самостоятельности. Хотя о какой самостоятельности могла идти речь, когда квартира Камиллы была со всех сторон надежно окружена цепким кольцом квартир ее драгоценных родственников, а ее балкон плотно окружен их балконами?
   Квартира жениха Артуро находилась рядом с квартирой Камиллы, стена к стене: жених должен был быть поближе к невесте. А дедушка Ичи жил этажом ниже, так как он был главным дедушкой в этом роду, он должен был слышать, что где творилось, и все знать.
   И в один прекрасный день Артуро надоело ждать. И он пригласил специалистов, каменщиков и строителей, и они разобрали стену между квартирой Артуро и квартирой Камиллы, и сделали между их квартирами красивую большую дверь.
   Уставшая Камилла приехала после съемок домой, открыла входную дверь и вошла в свою квартиру. И онемела.
   В ее кресле около маленького интерьерного столика сидел жених Артуро. Он непринужденно закинул ногу за ногу, дымил на всю комнату сигаретой и стряхивал пепел в пустую вазу из-под фруктов.
   - Привет! - весело сказал Артуро остолбеневшей Камилле.
   - Привет, - вежливо сказала Камилла и огляделась.
   Может быть, она забыла где-нибудь запасной ключ от квартиры?
   И Камилла увидела в одной из стен своей квартиры дверь, которой там раньше не было. Камилла подошла к двери, открыла ее и тут же увидела квартиру своего жениха Артуро во всей ее красе.
   - Неплохо я придумал? - поинтересовался Артуро.
   Камилла постаралась никак не выражать своих чувств.
   - Неплохо, - сказала Камилла, - а главное - зачем?
   - Через месяц у нас свадьба, - напомнил Артуро.
   - Я знаю, - сказала Камилла.
   Камилла положила сумку на столик и села в кресло, вытянув уставшие за день ноги.
   - Ничего ведь такого необычного и ужасного в том нет, что я разобрал стену между моей квартирой и квартирой моей невесты? - сказал Артуро.
   - Ничего такого необычного и ужасного в этом нет, - согласилась Камилла, - необычность ситуации только в том, что ты немного поспешил.
   - Наша свадьба - вопрос решенный, - напомнил Артуро.
   - Я знаю, - сказала Камилла.
   Артуро затушил сигарету о вазу из-под фруктов, а потом поднялся и стал вышагивать по комнате перед Камиллой, незаметно разминая ноги. Он уже порядком насиделся в этом кресле, поджидая невесту с таким своим сюрпризом.
   - Я тебя целыми днями не вижу, - стал рассказывать Артуро, - я целыми днями работаю, а ты пропадаешь на этих дурацких съемках.
   О том, что ее драгоценный Артуро целыми днями где-то напряженно работает, Камилла слушала с большим интересом.
   - Я скучаю по тебе, - сказал Артуро, - я - твой жених, - напомнил он лишний раз.
   Камилла улыбнулась.
   - Я хочу ложиться спать по вечерам, пожелав тебе спокойной ночи, - с чувством говорил Артуро, - а по утрам я хочу желать тебе доброго утра.
   - Ты мог прекрасно, как и раньше, говорить мне все это через входную дверь, - сказала Камилла, - или по телефону.
   - Но я больше не хочу все делать так, как раньше. Мы с тобой уже совершенно взрослые люди, и мы теперь должны все делать совершенно по-другому.
   - Что же мы должны теперь делать по-другому? - поинтересовалась Камилла.
   - Ты уже достаточно выросла. Я думаю, мне не нужно тебе объяснять то, что именно мы должны с тобой теперь делать по-другому.
   Камилла взяла себя в руки.
   - И все же, - сказала Камилла, - мне хотелось бы это услышать.
   Артуро сел перед Камиллой, наклонился к ней поближе и постарался вложить в свой голос как можно больше силы и загадочности.
   - Я думаю, что теперь у нас должна быть какая-нибудь тайна, - сказал Артуро, - о которой никто кроме нас не должен знать.
   Этажом ниже дедушка Ичи выключил все свои телевизоры и напрягся: наверху была какая-то подозрительная тишина. Правда, дедушка Ичи и так не услышал бы то, что ему было нужно, слишком уж крепкие и звуконепроницаемые стены и потолки сейчас строят в этих многоэтажных домах.
   Но чуткий дедушка Ичи все равно остро чувствовал, что наверху было что-то не так.
   - И что же это у нас будет за тайна такая? - спросила Камилла.
   Артуро выпрямился.
   - А нашей тайной будет эта наша дверь, - с чувством сказал Артуро.
   Он указал в сторону новой, только сегодня встроенной двери.
   - Чем же нам поможет эта наша дверь? - поинтересовалась Камилла.
   Артуро опять наклонился к Камилле.
   - Теперь мы с тобой будем гораздо ближе, - тихо сказал Артуро.
   Этажом ниже дедушка Ичи с большим стетоскопом в руках влезал на всевозможные тумбы и шкафы и выискивал наиболее чувствительные и звукопроницаемые места на своем крепком потолке. Что-то творилось наверху, в квартире у его ненаглядной и самой любимой внучки Камиллы, а он ничего не знал.
  
  
   А в квартире наверху достойная внучка дедушки Ичи Камилла сказала своему названному жениху Артуро, что на сегодня, пожалуй, хватит тайн, она очень устала и хочет спать.
   - Но, я надеюсь, - снисходительно поинтересовался Артуро, - я тебя не сильно напугал?
   - О нет, - с улыбкой сказала Камилла, - я же прекрасно понимаю, что у нас с тобой должна быть хоть какая-то тайна.
   - И я даю тебе время на осмысление этой нашей тайны, - сказал Артуро, - а завтра мы продолжим с тобой этот разговор.
   - О да, - сказала Камилла, - завтра мы с тобой, конечно, продолжим этот разговор.
   И Артуро нежно пожелал дорогой невесте спокойной ночи и вежливо удалился в свою квартиру. Он был ответственен за свою невесту, она должна была осмыслить их новую тайну, он не мог ее сразу так пугать.
   Дедушка Ичи, вывернув голову на своем балконе, увидел, что в квартирах наверху погас свет, а это значило, что все живущие над дедушкой Ичи спокойно легли спать, и больше ничего такого необычного там происходить уже не будет. И дедушка Ичи теперь тоже мог спокойно лечь спать.
   И никто из любопытных родственников Камиллы так и не увидел, что через неопределенное время в квартире Камиллы вновь зажегся свет. И Камилла нашла в телефонных справочниках адреса и телефоны некоторых строительных фирм, и одна из таких фирм за удвоенную цену согласилась прислать к Камилле на дом своих работников прямо сейчас.
   И эти работники глубокой ночью тихо разобрали новую дверь между квартирой Камиллы и квартирой ее самоуверенного жениха Артуро. А образовавшийся проход в стене между квартирами они заложили обыкновенным кирпичом.
   Проснувшийся утром в прекрасном настроении Артуро заботливо сварил на двоих крепкий кофе и, напевая самому себе какую-то бойкую жизнеутверждающую песенку, двинулся к своей невесте. Ведь он должен был поскорее увидеть свою прекрасную невесту во всей ее утренней красе и трепетно пожелать ей доброго утра.
   Жестоко обиделся гордый Артуро, увидев прямо перед своим важным и самоуверенным носом проход, наспех заложенный крепким кирпичом, со следами и разводами уже надежно высохшего цемента.
  
   21
  
   На следующий день снималась последняя сцена между Дагом Хауэром и Камиллой. Хотя на киностудии братьев Тернеров никто не был на сто процентов уверен в том, что эта сцена будет последней.
   И на этот случай с Дагом Хауэром была заключена дополнительная договоренность, что если на киностудии братьев Тернеров еще что-нибудь придумают, то о новых съемках с ним будет обговорено позже.
   Знаменитый Даг Хауэр вошел в положение знаменитой киностудии братьев Тернеров. На этой киностудии все было несколько иначе, и он уже немного к этому привык.
   Я тоже уже привыкла, что знаменитый на весь мир Даг Хауэр был в это лето так близко от меня. Всего на расстоянии нескольких шагов.
   Сцену снимали возле бассейна. Камилла со своим дедушкой по фильму должна была завтракать на улице за легким столиком у полупрозрачного навеса и вести с ним невесомый философский разговор.
   - Завтра этот день уже перейдет в разряд воспоминаний, - говорил по тексту Даг Хауэр Камилле, - и от него останется только лишь эта пустая чашка из-под кофе. Только лишь эта чашка перейдет в завтрашний день именно такой, какая она есть сейчас. А мы, а мы завтра будем уже совсем другие.
   Камилла по тексту улыбнулась.
   - Не бойся взрослого мира, ступай в него, ничего не страшась, - сказал по тексту Даг Хауэр. - Ведь взрослые - это разочаровавшиеся в жизни дети, а дети - это взрослые, которые думают, что у них еще все впереди.
   И Даг Хауэр откинулся на спинку стула и умопомрачительно затянулся сигаретой. Присутствующие на съемках зрители еле побороли здоровое желание ему поаплодировать.
   - Я видел, как ты пару раз взглянула на нашего садовника, - сказал по тексту Даг Хауэр.
   Камилла по тексту сильно вздрогнула.
   - Человек, как минимум, должен быть тебе хоть сколько-нибудь интересен внутренне, одних только взглядов для счастья мало, - сказал Даг Хауэр не по тексту. - Быть может, в душе ты не совсем согласна выходить замуж за своего жениха прямо сейчас, и тебе нужно время осмыслить то, что происходит с тобой?
   Камилла вздрогнула не по тексту.
   - Что он такое там говорит? - тихо спросил Джек Марлин Джеффа Дармера.
   Зрители, наблюдавшие за этой сценой, раскрыли рты.
   - Понятия не имею, о чем идет речь, - сказал Джефф Дармер Джеку Марлину, - может быть, он получил с утра пораньше новые указания от Эйба Робинсона?
   И они посмотрели в сторону Эйба Робинсона. Но тот и сам стоял, раскрыв рот.
   Камилла не знала, что ей делать, таких слов в тексте не было, но Эйб Робинсон старался не останавливать подобные сцены. Он давал своим актерам полную свободу говорить все, что приходит им на ум в процессе съемок, а уже во время монтажа усиленно соображал, что ему делать со всем этим материалом.
   Камилла придумала: промолчать. На это Даг Хауэр улыбнулся ей своей умопомрачительной улыбкой и подмигнул.
   - Твое предназначение - быть такой, какая ты есть, - сказал Даг Хауэр Камилле не по тексту, - всегда поступай по велению своего сердца. Только так ты сможешь не проиграть и саму себя, и свое счастье, и свое солнце, и свою жизнь.
   Камилла откинулась на спинку стула и надела темные очки. Сцену сняли, Эйб Робинсон остался доволен непредвиденными отклонениями от сценария. Он и сам всегда любил делать и говорить не то, что полагалось, и любил, когда это делали другие люди.
  
   22
  
   Было через день и еще одно отклонение от нормы. Алекс Мартин и Камилла случайно столкнулись друг с другом во время перерыва. Все родственники Камиллы, один за другим, едва не попадали в обморок от ужаса и от такого произвола.
   Дедушка Ичи вскочил со своего места и грозно засверкал очами. Роландо и Цезаро тоже вскочили со своих мест и тоже грозно засверкали очами. Если бы здесь еще был и жених Артуро, он бы тоже с большим удовольствием и вскочил и засверкал, но его, к счастью, здесь не было.
   А Алекс Мартин и Камилла столкнулись совсем нечаянно. Просто они, как обычно, совершенно не смотрели в сторону друг друга, каждый шел по своим делам. И совершенно случайно каждый из них вдруг появился на дороге другого.
   И оба они остались совершенно недовольными этим непредвиденным столкновением. Это было видно и всей съемочной группе и всему техническому персоналу.
   И Камилла что-то сказала Алексу Мартину на каком-то непонятном языке. И Алекс Мартин тоже сказал что-то Камилле на каком-то непонятном языке. После чего они оба спокойно разошлись в разные стороны.
   Дедушка Ичи стал злобно смотреть на Эйба Робинсона и Джеффа Дармера.
   - Ну, уж извините, - вежливо раскланялись перед дедушкой Ичи Эйб Робинсон и Джефф Дармер, - все это произошло не на съемочной площадке, а потому лично мы не должны нести за случившееся никакой ответственности.
   Тогда дедушка Ичи стал гневно смотреть на Роландо и Цезаро.
   - Меня два инфаркта хватят, - сообщил всем окружающим дедушка Ичи, - пока они снимут этот свой ужасный фильм.
   - Ну, что вы, - успокоили дедушку Ичи окружающие, - вам, в вашем солидном возрасте, и одного инфаркта будет вполне достаточно.
   Когда же дедушку Ичи немного успокоили, все стали спрашивать друг друга о том, что же сказали друг другу Алекс Мартин и Камилла.
   - Даже не пытайтесь угадать, - сказал всем дедушка Ичи.
   - Это почему же? - удивились окружающие.
   - Потому что они говорили на ноуатле, - сказал дедушка Ичи.
   - А что это такое - ноуатль? - сказали окружающие.
   - Ноуатль, - сказал дедушка Ичи, - это классический ацтекский язык.
   - Да ну? - сказали окружающие, - что и Алекс Мартин тоже сейчас говорил на этом самом ноуатле?
   - Да, - сказал дедушка Ичи, - он тоже говорил на ноуатле.
   - И что же они друг другу сказали?
   - Ничего особенного, - сказал дедушка Ичи, - она назвала его камнем, а он ее - курицей.
   - Да что вы говорите! - удивились окружающие.
   Но больше всех были потрясены Эйб Робинсон и Джефф Дармер.
   - Он что, сегодня ночью был в библиотеке? - спросил Эйб Робинсон у Джеффа Дармера.
   - Ну, мы же с тобой обещали друг другу, что сделаем из него человека, - сказал Джефф Дармер Эйбу Робинсону.
  
  
   А Алекс Мартин действительно сильно изменился, Дора Мартин это ясно видела. Он приезжал со съемок серьезный, отдаленный, уставший и задумчивый.
   Дора Мартин подавала ему горячий ужин к телевизору и сама открывала несколько банок пива. Но Алекс Мартин, бывало, порой так увлекался либо какой-нибудь политической телепередачей, либо серьезным художественным фильмом, что даже о любимом пиве напрочь забывал.
   Дора Мартин теперь ходила по дому, поджав губы, наблюдала за мужем из каждого угла и беспрерывно жаловалась кому-нибудь по телефону.
   - Раньше ему было на все наплевать, - говорила Дора Мартин в телефонную трубку, - а теперь он о чем-то постоянно размышляет. Нет, - сердилась Дора Мартин на кого-то, - это твой муж пусть постоянно о чем-то размышляет, а мой мне нужен именно таким, каким он был всегда до этого: пустым, немногословным, незаинтересованным и неинтересным.
   Словом, у Алекса Мартина, казалось, теперь появилась своя внутренняя жизнь. И это было заметно и удивительно всем, кто знал его раньше.
   Это было удивительно и его родителям, и родителям его толстой жены Доры Мартин. Это было удивительно и его немногочисленным приятелям, с которыми он, бывало, пропускал по вечерам несколько глотков чего-нибудь покрепче в ближайшем баре.
   Это было удивительно и толстому директору фирмы по перевозке мебели в пределах города, который пару раз тоже появился на киностудии для разрешения некоторых вопросов насчет рекламы своей фирмы.
   - Бог мой, это и есть мой работник Алекс Мартин? - удивился толстый директор.
   - Вы от него так отвыкли, что уже не узнаете? - поинтересовался Эйб Робинсон.
   - Его-то я узнаю, - обиделся толстый директор, - просто он стал каким-то другим, - пояснил он.
   - И чем же это он так изменился? - спросил Джефф Дармер.
   - У него какой-то свет в глазах появился, - пояснил толстый директор.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер остались очень довольны этим пояснением.
   Родители Доры Мартин тоже кое-что сказали Доре Мартин.
   - Не надо было ему разрешать сниматься в фильме, да и вообще связываться с киностудией, - сказали родители Доре.
   - Откуда же я могла знать, что это произведет на него такое впечатление? - расстраивалась Дора Мартин.
   - Тебе нужно было это предвидеть, - сказали умные родители безутешной Доре, - кино - это целый мир, который отличается от реального мира тем, что он гораздо интереснее, притягательнее и увлекательнее, чем наш обыкновенный реальный мир.
   - Но я не думала, что он тоже это заметит, - сказала Дора Мартин.
   - Этот мир трудно не заметить, - сказали Доре Мартин ее умные родители.
   И Дора Мартин уселась в мягкое домашнее кресло, чтобы все обдумать, оценить и переосмыслить. Толстой Доре Мартин надо было что-то немедленно предпринять, чтоб ее ненаглядный Алекс Мартин вновь перестал замечать, что жизнь прекрасна и удивительна, единственна и неповторима.
   И что в этой жизни еще очень много нужно успеть предпринять, совершить и натворить. И что эта жизнь не ограничивается перекрестками, светофорами, строгими правилами уличного движения, непременным горячим ужином и программой телепередач.
   Алекс Мартин всегда был собранным и обычным. Под конец лета он тоже стал каким-то несобранным и необычным. И это замечала и вся съемочная группа, и весь технический персонал.
   - А ведь в нем действительно что-то есть, - сказал как-то Эйбу Робинсону и Джеффу Дармеру Дон Тернер.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер даже не нашлись сразу, что сказать на такую похвалу. Они просто гордо посмотрели друг на друга.
   - Ну, конечно, игры мысли у него в глазах так и не появилось, - сказал Дон Тернер, - но что-то в них определенно появилось.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер вздохнули: Дон Тернер редко когда доходил в своих похвалах до логического конца. Но, для начала, им было достаточно и этого.
  
   23
  
   Несколько ночей подряд снимались последние сцены фильма. В одной из этих сцен простой садовник шикарного особняка вставал ночью с кровати обуреваемый какими-то неясными и противоречивыми чувствами, выходил на улицу, подходил к своей простенькой недорогой машине, садился в нее и заводил мотор.
   Той же ночью главная героиня фильма просыпалась в своей постели в холодном поту, тоже обуреваемая чем-то неясным и необъяснимым. Она накидывала на себя платье и подходила к окну своей комнаты на втором этаже шикарного особняка. И за тонкими ветвями деревьев роскошного сада она видела красные огоньки задних фар его машины.
   Сцены снимались по несколько раз. То Алекс Мартин вальяжно подходил к своей машине, то Камилла несерьезно смотрела на него из окна. Не было той таинственности, которая была нужна.
   В конце концов, и эти сцены отсняли. Приступили к сцене, когда главная героиня, тихо спустившись вниз по ступенькам, осторожно проходит по саду и выходит за ограду к его машине.
   Все сцены снималось ночью. Большие трудности возникали из-за того, что на съемках присутствовали практически все родственники главной героини. Все они остро осознавали важность момента, постоянно попадались под ноги съемочной группе и непрерывно выглядывали из-за всех кустов ночного сада.
   Никто ничего не мог с ними поделать. Даже Эйб Робинсон, который беспрерывно орал на всех, чем к утру надрывал горло.
   Но, в конце концов, и эта сцена была снята. Оставалась самая последняя сцена.
   - Мне было бы легче снимать этот фильм на футбольном поле, - признался всем Эйб Робинсон, - я бы усадил родственников главной героини на зрительские трибуны, и они не путались бы у меня все съемки под ногами.
   В последней сцене для зрителей была сделана специальная ограда. Никто не мог приближаться к съемочной площадке, Эйбу Робинсону осточертело вытаскивать зрителей из ближайших кустов. И после того, как дедушка Ичи тщательно измерил расстояние между главными героями, Эйб Робинсон дал команду снимать.
   А сцена эта была очень легкая и простая, главным героям не нужно было ни смотреть в этой сцене друг на друга, ни что-то друг другу говорить. Главная героиня просто вышла за ограду шикарного особняка, подошла к простенькой машине садовника и молча села в его машину.
   Алекс Мартин включил мотор, машина тронулась с места, и они поехали на край земли. А расстояние между ними было - ровно половина шага.
   Сцена была снята. Съемочная группа и технический персонал громко поаплодировали друг другу и от всей души поздравили друг друга с окончанием такой трудоемкой, нервной и необычной работы.
   Дедушка Ичи отошел подальше и поблагодарил всех своих богов за то, что все наконец-то окончилось, и окончилось хорошо, и ничего такого предосудительного так и не случилось. А еще дедушка Ичи пообещал своим богам, что он никогда, никогда в жизни не будет ввязываться в такие сомнительные мероприятия, как съемки самого настоящего художественного фильма.
   Многочисленные родственники Камиллы тут же схватили свою ненаглядную Камиллу и отвезли ее домой. Через неделю должна будет состояться ее свадьба, и жених Камиллы Артуро был непомерно счастлив, что все так благополучно закончилось. И теперь-то уже никто, кроме него, не будет говорить его драгоценной Камилле, и как ей надо будет жить, что можно будет одевать, о чем нужно будет думать и позволено мечтать.
  
  
   Правда, еще несколько дней после съемок съемочной группе приходилось собираться на киностудии братьев Тернеров для решения многочисленных технических вопросов озвучивания, дополнительных съемок некоторых крупных планов и так далее, и тому подобное.
   Но все это было уже не так сложно, страшно и существенно. Особенно для нервных родственников главной героини в виде ее дедушки, горячих двоюродных братьев и нетерпеливого жениха.
   И в самый последний день на киностудии тоже ничего необычного не происходило. Правда, в этот день дедушка Ичи не смог поехать с Камиллой на киностудию, так как, общаясь накануне со своими многочисленными правнуками, он подцепил какую-то детскую инфекцию и теперь не очень бодро себя чувствовал. А поэтому дедушка Ичи принял таблетку и остался ждать свою ненаглядную Камиллу дома.
   На студию с Камиллой опять же поехали Роландо и Цезаро. И там они зорко проследили, чтоб эти ужасные киношники даже микрофон к Камилле подносили издалека.
   Жених Артуро тоже проводил этот день весьма увлекательно и плодотворно: между своей квартирой и квартирой своей прекрасной невесты он разбирал всю стену целиком. Десять человек строителей одной из самых лучших фирм города трудились над этой крепкой кирпичной стеной, вряд ли теперь Камилле удастся тихо, бесшумно и всего за одну ночь заложить обратно такое большое пустое пространство.
   А еще в доме, где жила Камилла, готовилось большое и знаменательное празднество: конец съемкам, пересъемкам, крупным планам, дальним планам, многочисленным техническим доработкам, да и вообще всей этой порочной связи с этой ужасной киностудией. Дедушка Ичи самолично вставал с постели и проверял огромные торты и выдержку вина, и многие другие прекрасные праздничные детали такого очаровательного торжества.
   Плодотворно проводила день и толстая Дора Мартин. Она посетила парикмахерскую, маникюрный салон, массажный кабинет и пару неплохих магазинов, где скупила подряд все те яркие и красочные платья, которые хоть как-то на нее налезали. А на вечер она заказала столик на двоих в ближайшем ресторане.
   А вот Роландо и Цезаро в этот последний день немного расслабились. Они заигрались к карты с двумя костюмерами киностудии и проворонили свою прекрасную Камиллу.
   Мы с Камиллой увидели, что Роландо и Цезаро ее проворонили, пока сосредоточенно подсчитывали выигрышные очки, но решили не указывать им на это. Камилла грустно посмотрела в сторону ненаглядных кузенов, а потом перевела взгляд на меня.
   Мы с ней поняли друг друга с полуслова и быстро вышли из здания киностудии. А то, как наши Роландо и Цезаро будут потом объясняться с дедушкой Ичи, было уже только их проблемами.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер тоже вышли вместе с нами.
   - Мы - на машине, - сказал нам Эйб Робинсон.
   Камилла посмотрела на машину своих кузенов, которая одиноко стояла тут же, неподалеку, а потом улыбнулась и сказала:
   - Мы с удовольствием поедем с вами.
   У Джеффа Дармера была сломана машина, и поэтому он тоже в тот день ездил с Эйбом Робинсоном. И мы все вместе весело погрузились в многоместный микроавтобус Эйба Робинсона, рассчитанный на всю его огромную семью.
   - Что-то ваши родственники сегодня совсем бдительность утеряли, - улыбнулся Эйб Робинсон Камилле в машине.
   - Ага, - сказала Камилла, - просто удивительно.
   У ворот киностудии мы нагнали Алекса Мартина, который вышел немного раньше нас.
   Эйб Робинсон остановился и молча пригласил Алекса Мартина в машину. Алекс Мартин молча сел.
   - Завтра будет банкет по поводу окончания съемок, - напомнил всем Джефф Дармер.
   - Это обязательная программа? - спросила Камилла.
   - Вашим родственникам мы скажем, что это обязательная программа, - заверил Камиллу Эйб Робинсон.
   Камилла улыбнулась.
   - Если нас вновь посетят какие-нибудь новые и необычные идеи, - сказал Камилле Джефф Дармер, - вы согласились бы на еще один фильм?
   - Это будет трудновато, - сказала Камилла, - думаю, это сможет произойти только в том случае, если мои дорогие родственники напрочь забудут о том, кто я такая.
   - Но если отбросить всех ваших родственников, вы бы согласились? - совершенно серьезно спросил Эйб Робинсон.
   Камилла думала всего одно мгновенье.
   - Да, - сказала Камилла.
   Эйб Робинсон и Джефф Дармер улыбнулись и нам и друг другу. Алекс Мартин молчал всю дорогу.
   К нашим домам мы не смогли подъехать из-за какого-то уличного шествия, которое запрудило всю проезжую часть. Эйб Робинсон и Джефф Дармер собрались ехать в объезд, но Камилла сказала, что до дома недалеко, и мы выйдем здесь.
   Алекс Мартин тоже вышел вместе с нами. Эйб Робинсон и Джефф Дармер сказали, что мы вновь встретимся завтра, и мы все распрощались. Они уехали, а мы пошли пешком.
   А потом случилось то, что и должно было в тот день случиться. Мы с Камиллой потеряли друг друга из-за этого уличного шествия и так друг друга в тот день не нашли. Но это вовсе не показалось мне чем-то необычным.
   В конце концов, я пробралась сквозь эту веселую толпу народа, которая праздновала на нашей улице неизвестно какой праздник, и пришла к себе домой. Дома я занялась своими обычными, неинтересными, скучными и необходимыми делами.
   Я читала, разговаривала, смотрела телевизор, ела, думала, жила. И я даже не подозревала, что именно в этот день изменилась вся жизнь моей единственной и неповторимой подруги Камиллы.
  
   24
  
   Камилла вышла к своему дому с обратной его стороны. Уже вечерело, и темное небо медленно озарялось бледным розовым отсветом заката.
   Где-то там, вдалеке, был виден большой многоэтажный дом, в котором жила и Камилла и ее достопочтенные родственники. Во многих окнах уже горел свет, готовился большой праздник, все ждали Камиллу. Родственники достаточно переволновались на съемках, они давно уже не чаяли конца этому сомнительному мероприятию, в которое так необдуманно втянул всех дедушка Ичи.
   Камилла медленно шла к своему дому. Ей не хотелось идти быстро, ей хотелось еще хоть сколько-нибудь растянуть момент своей свободы и одиночества. Роландо и Цезаро, наверняка, уже давно заметили пропажу своей подопечной и теперь выжимали приличный газ из своей машины, разыскивая по городу Камиллу.
   Где-то позади Камиллы уже почти смолк разноголосый шум уличной толпы. Камилла вдыхала сладкий вечерний воздух, ей хотелось еще немного побыть в этом другом мире и не возвращаться так быстро в свою обычную и повседневную жизнь.
   Жизнь, в которой ей все должны были непременно что-нибудь советовать, рассказывать и объяснять. Жизнь, о которой все непрерывно твердили ей, что это и есть ее судьба.
   Да, Камилла была с этим целиком и полностью согласна. Но миг свободы, одиночества и глотка прозрачного вечернего воздуха, был ей сейчас необходим, и она уже не могла от этого отказаться.
   Камилла еще больше замедлила шаги. Вокруг нее кипела жизнь, пели птицы, куда-то спешили люди. Дом Камиллы стоял где-то там, впереди, эдакой древней горой, огромным камнем преткновения, который никак нельзя было обойти или не заметить. Ибо это была сама судьба.
   Камилла огляделась по сторонам. Прямо перед ней справа было какое-то новое строящееся здание, окруженное неплотным забором. Здание только начинали строить, там был фундамент и стены первого этажа, ничего интересного.
   Камилла уже было собралась продолжать дальше долгую и верную дорогу навстречу своей обычной и непримечательной жизни, как вдруг она случайно заметила Алекса Мартина. Алекс Мартин тоже заметил Камиллу, но по его лицу невозможно было понять, что он об этом подумал. Он тоже только что выбрался из праздничной уличной толпы и теперь растерянно оглядывался, вероятно, ориентировался по сторонам света в поисках своего дома.
   Алекс Мартин выбрал: пройти через редкий забор, войти в строящееся здание и посмотреть, что там внутри необычного и интересного, на какой стадии продвигаются работы, и как вообще обстоят дела. И Алекс Мартин, не долго думая, исчез за забором.
   Камилла верно шла по направлению к своему дому. А поэтому она и сама не заметила того, как она тоже прошла через редкий забор и тоже оказалась внутри строящегося здания.
   Внутри здания был цемент, кирпич и металлоконструкции, ничего интересного. Камилла подняла голову и увидела голубое, но уже темнеющее небо.
   Розовый отсвет уходящего солнца делал этот вечер таким же обычным, как все другие вечера со дня сотворения мира. Камилла чувствовала, что кто-то тоже ходит по этим недостроенным комнатам совсем недалеко от нее, и она знала, кто это.
   Алекс Мартин ходил по цементному полу и то, что чувствовал он, было известно только ему одному и никому больше. Но это только в том случае, если он вообще хоть что-нибудь сейчас чувствовал.
  
  
   Они встретились где-то в середине этого строящегося здания, совершенно случайно они вышли в одну и ту же комнату. Это не имело никакого значения, они даже не обратили друг на друга никакого внимания.
   Где-то тут должны были быть два разных выхода, и Алекс Мартин и Камилла уже через пару секунд, пройдя через эту комнату, выйдут отсюда навсегда. И впереди в разных углах комнаты действительно были два спасительных выхода отсюда раз и навсегда.
   И Алекс Мартин и Камилла, так и не обратив друг на друга внимания, направились каждый к своему выходу. А вот то, как они все-таки очутились в тот день, в тот час и в ту секунду всего в полушаге друг от друга, я думаю, не знал даже Бог на небе.
   Секунда длилась ровно секунду, ибо она была обычной секундой, а не маяком в море, ручьем в пустыне и пророчеством в ночи. А вот уже в следующую секунду, я думаю, что и Алекс Мартин тоже почувствовал, как близко от него остановилась Камилла.
   Камилла, с чьей головы никогда в жизни не должен был упасть ни один волосок. Камилла, которая ни одну слезу свою в этой жизни не должна была проронить от горя, а все - только от радости. Камилла, к которой никогда не мог приблизиться никто из тех, кому не положено было к ней приближаться.
   Камилла подошла к нему близко-близко, Алекс Мартин чувствовал ее дыхание. Так близко она еще никогда к нему не была. Алекс Мартин не мог ни дышать, ни пошевелиться. Камилла даже не глядела на него.
   Полшага - это очень большое расстояние, когда на тебя смотрит вся съемочная группа, твои родственники, режиссеры, операторы, твой жених и дедушка Ичи с измерительной линейкой в руках. И ты запросто можешь сыграть какую-нибудь очередную сцену, что-то кому-нибудь сказать, что-то сделать и даже не почувствовать того, кто стоит от тебя всего в каком-то полушаге.
   Но в то же время полшага - это безумно мало. Когда ты совсем одна, и у тебя только небо над головой, только солнце где-то там, вдали, и только тот, кто стоит всего в полушаге то тебя.
   Алекс Мартин так и стоял, не шевелясь, не дыша и не думая. Камилла осторожно сделала полшага, медленно подняла голову и дотронулась до него губами.
   Первым поцелуем во вселенной был тот поцелуй. Громы, молнии и силы небесные онемели, наблюдая за этой сценой. Птицы смолкли на деревьях, солнце остановилось на полпути.
   Камилла поцеловала его около губ, потом осторожно - в губы, потом чуть ниже, в подбородок, в шею, потом в предплечье. Не шелохнувшийся Алекс Мартин, казалось, не дышал уже несколько минут. Камилла поцеловала его чуть ниже плеча, а потом она расстегнула верхнюю пуговицу его рубашки и поцеловала его еще ниже.
   Камилла расстегнула вторую пуговицу его рубашки, потом третью, а потом - четвертую. Она осторожно целовала его грудь, она опускалась все ниже и ниже. Она поцеловала его живот.
   За соседними стенами здания еле слышно послышались чьи-то голоса. Кто-то тоже забрел сюда в поисках иного смысла жизни, обретения чего-то нового, а может быть, просто в поисках приключений. Камилла пришла в себя, как после сна.
   Камилла ахнула и отошла от Алекса Мартина. Казалось она и сама, не меньше него, была ошарашена своим поступком. Алекс Мартин так и не решился к ней прикоснуться, он просто смотрел на нее.
   Камилла молча пошла к своему выходу. Алекс Мартин через неопределенное время тоже пошел к своему выходу.
   Когда они, каждый со своей стороны, вышли из недостроенного здания, небо было еще темнее, и особенно ярким был закат. Алекс Мартин увидел Камиллу где-то впереди, недалеко от себя. Медленно-медленно она шла к своему дому.
   Ее ждала тьма веков, загадки мироздания, продолжение рода, вековые традиции и сундуки сокровищ. Быть может, она уже забыла о том, что было только что, до этого, ведь кому-кому, а какому-то Алексу Мартину никогда не было и не будет места в этом ее мире.
   Камилла чувствовала, что он тоже вышел на улицу. Но она не могла ни оглянуться, ни остановиться, ни что-то сделать вообще. Потому что ее действительно ждали и эти самые загадки, и те самые сундуки, и традиции, и судьба и все остальное.
   Все ее шаги были, как неслышный стон. Алекс Мартин смотрел ей вслед, и ему казалось, что он действительно слышит этот стон.
   Что может быть проще запланированной жизни, мыслей по расписанию и ожидаемого конца? И пусть где-то бушует жизнь, рвутся громы и молнии, идет дождь и снег, и по полгода не видно солнца. Только бы все это не тронуло именно твой дом.
   Нескольких ее шагов ему хватило для того, чтобы переоценить всю свою жизнь и все свои ценности.
   Алекс Мартин пошел вслед за Камиллой. Закат теперь покрывал все темное вечернее небо, а огни ее дома, казалось, разгорались все ярче и ярче.
   Пока Алекс Мартин шел следом за Камиллой, он случайно увидел у одного из подъездов ближайшего дома свою грузовую машину, на которой развозил мебель по городу до съемок в этом фильме. На борту машины была рекламная надпись фирмы, в которой Алекс Мартин все еще числился шофером.
   В кабине этой машины никого не было, а в кузове стоял чей-то холодильник. Видимо, кто-то собрался перевозить мебель куда-то на ночь глядя.
   Достопочтенные родственники Камиллы незаметно друг от друга осторожно пробовали огромные торты и восторгались выдержкой старинного семейного вина, когда Алекс Мартин подошел к Камилле, взял ее на руки и понес на край земли.
   Алекс Мартин подошел к стоящей неподалеку грузовой машине, посадил Камиллу в кабину и сел туда сам. Алекс Мартин завел мотор, машина легко тронулась с места. Яркое оранжевое солнце медленно уходило за горизонт.
   Несколько работников фирмы по перевозке мебели в пределах города выносили из подъезда еще один холодильник, когда они увидели, что их машина находится уже очень далеко от подъезда. А еще через пару мгновений ее след и вовсе простыл.
  
   25
  
   С тех пор прошло три месяца, прошла осень, наступила зима. Много людей за это время пытались пробраться в мою жизнь. Но душа моя теперь глухо заперта на надежный замок, ключ от которого я потеряла.
   Сейчас в нашем городе идет снег. Снег идет каждый день. Он покрывает улицы, деревья и дома так, как будто бы это - самый первый в мире снег. И будто ничего интересного в мире до этого снега еще не было и уже вряд ли когда будет.
   Недавно Камилла прислала мне открытку. Она ничего в ней не написала, на открытке были только небо, океан и яхта с белым парусом. Так я поняла, что она сейчас - спокойна и счастлива.
   Я продолжаю машинально ходить в университет, где я все еще учусь на философском факультете. И примерно через полгода я уже буду совсем философом. Человеком умным, образованным, все знающим и многое предвидящим.
   Мои многочисленные правила помогают мне жить дальше, разбираться в людях и не путаться в многообразии мировых проблем. И я теперь прекрасно знаю, что чтоб не остаться однажды вдруг совсем одному, в этом мире нельзя ни к кому приручаться.
   И чтоб не отвечать за свои слова, не нужно начинать первой разговора. И чтоб ничто не омрачало больше твою душу, ничего не надо принимать слишком близко к сердцу. И что счастье - это просто жизнь.
   Фильм с Алексом Мартином и Камиллой получил приз за лучшую операторскую работу. Это было уже что-то, о киностудии братьев Тернеров вновь вспомнили и заговорили, журналисты занимали очередь для того, чтобы взять интервью, братья Тернеры были счастливы, как дети.
   Даг Хауэр уехал задолго до окончания съемок фильма. Больше он киностудии братьев Тернеров для дальнейших доработок так и не понадобился, Эйб Робинсон и Люк Беррер со своим материалом справились и без него.
   Я решила не останавливать свои чувства на том, что в то лето этот необыкновенный человек был так близко от меня, а подумать об этом когда-нибудь потом. Но то, что мы с ним вряд ли когда еще встретимся, мне и теперь ясно окончательно и бесповоротно.
   Он прошел по моей жизни, как солнце по небосводу, как ураган по степи. Он остался на моих ладонях звездным дождем воспоминаний, а в сердце - тлеющим углем печали и любви.
   Не думаю, что он не заметил того, как я на него смотрела. Просто у него не было ни одной секунды для того, чтобы остановиться и обратить на это свое внимание окончательно и навсегда. Ведь если бы он остановился ради меня хоть на миг, то вся его жизнь превратилась бы уже совсем в другую историю. Но, видимо, как раз для этой истории в его жизни не было свободного места.
   В каком-то фильме я слышала, что в жизни каждого мужчины есть хоть одна женщина, которая его обожает. Теперь я знаю, что и в жизни каждой женщины есть такой мужчина, которой никогда не будет рядом с ней.
   И, быть может, вся моя жизнь, это только лишь эфир, мираж и нереальность. Но, Бог мой, какое счастье, что все это у меня есть, и мне от этого уже никуда не деться.
  
  
   Холодное стекло университетского окна приводит меня в чувства, тушит пожар мыслей и воспоминаний. Я выхожу на улицу и вижу снег на деревьях, снег на домах, снег на земле, на машинах и на прохожих.
   Я спускаюсь по ступенькам здания университета и вижу, как вдалеке маячит наша новенькая студентка Миранда Дир.
   Она почему-то очень радуется мне и машет рукой. Я оглядываюсь по сторонам, быть может, она имеет в виду кого-нибудь другого? Но нет, не выходит: она имеет в виду именно меня.
   Я вздыхаю и подхожу к ней поближе.
   - Привет, - говорит мне Миранда Дир.
   Как будто мы с ней не виделись года три, не меньше, и сейчас безумно рады друг другу.
   - Миранда Дир, - говорю я ей, - ты ведь уже не маленькая девочка, и тебе негоже так бояться одиночества.
   - Да нет, - говорит Миранда Дир, - я в полном порядке.
   - Уж не хочешь ли ты сказать, - говорю я, - что что-то не в порядке со мной?
   Миранда Дир вздыхает и пожимает плечами. Я выжидающе смотрю на нее.
   - У тебя в глазах одиночество написано, - говорит Миранда Дир.
   - Ты заметила это сразу же, как вошла в нашу аудиторию? - спрашиваю я.
   - Нет, - говорит Миранда Дир, - я села с тобой совершенно случайно, твое одиночество я заметила потом.
   - Но почему ты решила, что мне необходима твоя помощь? Мы приходим в этот мир одни и уходим одни, одиночество для нас здесь - вполне естественная и закономерная вещь.
   - Но живем-то мы тут не одни, - сказала мне эта упорная Миранда Дир, - мы - реальные люди, а не мираж, эфир и нереальность.
   - Да что ты говоришь, - сказала я, - это очень интересно, и мне понадобится время, чтобы как следует над этим поразмыслить.
   И я уже было направилась дальше, незаконченность нашей беседы меня мало волновала на тот момент.
   - Но мне тоже нужна твоя помощь, - сказала мне Миранда Дир, - я тоже в этом городе пока совсем одна.
   Ровно две секунды я размышляла о том, насколько мне было безразлично это обстоятельство. Но идти дальше также спокойно и беззаботно, я уже не могла.
   В скором времени и я и она обрастем, как грибами, новыми людьми и новыми событиями. Черт его знает, что принесут с собой нам новые дни, привязанности, мысли и дела.
   Но только с ними и будет продолжаться наша жизнь, а без этого мир просто остановится на месте. Быть может, стоит снова рискнуть?
   - Ну, хорошо, - сказала я этой нашей новенькой Миранде Дир, - хочешь, я покажу тебе эти дурацкие деревья с их невыносимыми серебристыми стволами?
   - Да, очень хочу, - сказала мне Миранда Дир.
   И вообще, она так обрадовалась. Как будто я была первым человеком, встретившимся ей на этой планете за много лет неизбывного ожидания.
   Ладно, я покажу ей эти дурацкие деревья. А потом покажу дорогу, по которой хожу в университет. И кафе на углу университета, где теперь пью кофе в гордом одиночестве.
   А снег покроет крыши домов, машины, деревья и наши следы. И мы будем тут самыми первыми людьми в этой нашей новой вселенной с ее новыми законами, трагедиями, счастьем, расставаниями, восторгом чувств и празднеством эмоций. И все это будет называться - просто жизнь, а большего нам и не надо.
   Только бы солнце всегда было на нашем пути.
  
  
   Ну, что я еще забыла рассказать?
   Люк Беррер, Джефф Дармер и Джек Марлин снова пристроились к Эйбу Робинсону. Люк Беррер бегает где-то на другом конце земного шара со своей неизменной кинокамерой плечом к плечу с Эйбом Робинсоном, а Джефф Дармер и Джек Марлин, наверное, опять вставляют палки им в колеса.
   Марк Тимпсон и два его помощника наконец-то написали неплохой сценарий, никто, правда, его еще не читал, но во всех своих интервью они только об этом и говорят. Братья Тернеры тоже поживают нормально.
   Даг Хауэр снимается сейчас в трех фильмах одновременно. И в этой жизни у него впереди еще много дел и забот. И еще не одно поколение зрителей бездыханно упадет к его ногам.
   Что сейчас с Дорой Мартин мне точно неизвестно, но думаю, что ничего особенного. Ведь ей тоже надо было уже давно в своей жизни все к черту поменять. И со всеми ее знакомыми и подругами, я думаю, все тоже в полном порядке, и с ее родителями, и с родителями Алекса Мартина - тоже.
   Род же Камиллы уходит своими корнями так глубоко в прошлое, что надо набраться большого терпения для того, чтобы узнать, что с ними будет дальше. Но только это будет уже совсем другая история.
  
  
   Конец
  
  
  
  
  
  
   195
  
   195
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"