Аннотация: Второе место на ПВ-2020, конкурсе классического детектива.
Не собьет росу колокольный звон,
Не найти следа многих деревень,
Ковылю репей бьет теперь поклон
На Семенов день, на Семенов день...
Незаметно так, целый год истёк,
Растворит рассвет теплой ночи тень,
Не зажгут в зарю новый огонёк
На Семенов день, на Семенов день...
На постриг - обряд не сведут коня,
Полусонных мух не погонят в сень,
Лишь нательный крест осенит меня
На Семёнов день, на Семёнов день...
Я печаль свою тихо унесу,
С колоса зерно - чуть рукой задень,
На Семенов день не ходи в росу,
На Семенов день, на Семёнов день...
(Кирпичев)
Частный поверенный, Болотов Павел Петрович, ехал себе в коляске, запряженной бодрой гнедой лошадкой. Пейзаж вокруг простирался самый идиллический - широкие привольные луга, негустые рощицы меж ними, да видневшаяся вдали голубая лента реки, сплошь заросшей по берегам уже побуревшими камышами. Впрочем, Павел Петрович едва ли замечал давно примелькавшиеся красоты - все мысли его были заняты предстоящим делом. Возможная политическая подоплёка внушала немалую тревогу.
От города Н. до деревни Лычаковки насчитывалось без малого тринадцать вёрст - времени поразмыслить хватало. На небольшом хуторе близ той деревни и поселился два года назад Евгений Ильич Балашев, двадцати четырех лет от роду, ныне покойный. Евгений, после изгнания из университета, пожелал приблизиться к народу и жить своим трудом - пахать да сеять. Будучи дворянского сословия, женился он там же по месту, на крестьянской девице, чем и снискал поначалу громадное уважение своих сотоварищей.
Дружеские компании часто собирались в его просторной избе, подальше от взоров полиции, поближе к народу, коего следовало просвещать и агитировать. В тот злополучный день, первого сентября, на хуторе находились три гостя: Аркадий, сын купца Свешникова, студент Владимир Дальнев, пять месяцев назад приехавший к тетушке из Петербурга, и Николай Воронов, из семьи священнослужителей, окончивший семинарию в соседней губернии. Аркадий же и был после обвинён в убийстве хозяина.
Компания собралась крайне неблагонадежная. По слухам, Владимир Дальнев был близок к руководителям "Народной Воли", которые последнее время настойчиво выступали за радикальные меры борьбы. Но обыск результатов не дал. Всё, что хоть как-то могло быть приобщено к делу - неоконченное письмо Дальнева: "Идеал счастья народа, идеал, основанный на любви к людям, стал с этого момента основой моей жизни. Эта идея будущего счастья народа, вера и любовь к людям - не слепое чувство веры и любви, а укрепленное сознанием, что иначе и не может быть, иначе нет смысла жизни - постоянно руководили мною..."*
(*Из письма революционера-народника А.Л.Теплова)
Болотов бумаги глянул и лишь хмыкнул. С таких товарищей глаз спускать не следовало бы. Но дела с того не составишь, в словах же все были единодушны - противоправного не замышляли, гостили на хуторе из дружеских чувств.
Ничего особенного ни в тот день, ни накануне, не происходило. Аркадий Свешников накануне и дома почти не был - в поле ходил, там снопы не вывезенные оставались. Аркадий всё подготовил, сложил, ждал Евгения с телегой. Да у хозяина то одно, то другое - так и не приехал. А на другой день тоже некогда ему - Дальнева на станции встретить, и в город отвезти надо было. Вот Евгений и решил: "Когда вернусь, тогда и поедем в поле".
События первого осеннего дня также были изложены подробно. В то утро должен был вернуться из соседней губернии Владимир Дальнев. Когда именно Евгений за ним отправился, никто сказать точно не мог: Аркадия и Николая дома уже не было, они спозаранку отправились на рыбалку, жена Евгения также еще с утра в деревню ушла.
Владимир Дальнев прибыл на станцию в десять часов ровно, подождал немного, затем направился домой пешком, напрямик через реку. Добрался быстро, часам к одиннадцати, в открытые ворота зашел - во дворе никого не заметил. В дом заглянул - тоже пусто. Каши с пирогами откушал, да и прилег на лавке, отдохнуть с дороги.
Аркадий Свешников и Николай Воронов позже явились. Рыбная ловля в тот день отчего-то не задалась, так что вскоре они её и забросили, улова никакого особого не принесли. Николай назад через луга отправился, чуть задержался - на девок загляделся, что мимо шли.
Аркадий Свешников вновь в поле завернул - он один из гостей несколько понимал в хозяйственных делах. Не так скоро и возвратился, время уже к полудню шло. Во дворе услыхал тихое конское ржание, тут же заглянул в конюшню. Конюшня большая была, просторная, на три лошади строившаяся, туда иногда и телегу ставили. Так что телегу у входа увидав, вначале особо не удивился. Затем глянул - а лошадь не выпряжена. Тогда только и заметил возле телеги лежащего на соломе Евгения.
Причин для смертоубийства Аркадий никаких не видел: держались дружно, любили обсуждать всё и спорить, но серьёзных расхождений во взглядах не наблюдалось. Говорил, заикаясь: "Странно как-то - с утра Евгений весел был, романс напевал:
- Эти думы, эти грезы -
Безначальное кольцо...
Любил он романсы, пел душевно так. Ничто беду не предвещало. Не знаю я, кто убил. Не знаю..."
В ясно-голубых глазах блестели слёзы. От роду девятнадцати лет, Аркадий являлся самым молодым из собравшихся.
Владимир Дальнев держался уверенно, смотрел открыто и твердо. Сам высокий, крепкий, одет добротно, явно не дешево, но нарочито просто. По его словам, ничего в то утро не слыхал: спал крепко, утомился - всю ночь в дороге.
Вопросы ему были заданы:
- Какая поклажа с собой была? Отчего не стал телегу дожидаться, да отчего не дорогой пошел, а через луга, где людей нет?
Тот лишь плечами пожал:
- Напрямик, через реку, около двух верст, а дорогою - все пять. А вещей с собою у меня немного было.
(По описи значился сюртук сложенный и белье исподнее).
На вопрос:
- Отчего тогда пустой саквояж в телеге лежал?
Дальнев ответил коротко:
- То не мой. Хозяйский, очевидно.
О товарищах своих говорил крайне скупо. Что Николай Воронов, сын деревенского священника, образован был хорошо, разговор мог легко поддержать. Все его скоро полюбили, ни с кем Николай не ссорился. Аркадий же рад был, что его в компанию позвали, к товарищам своим относился очень уважительно, слушал всегда внимательно.
Причин убийства Владимир Дальнев также предположить никаких не смог, ничего странного не заметил:
- Разве что по молодости да случайности.
- Возможно, личные какие? У Евгения ведь жена молодая? - подсказал следователь, пытаясь разговорить Дальнева.
Тот губы скривил:
- Шутить изволите?
Больше ему предъявить было нечего.
Николай Воронов, невысокий и коренастый, казался гораздо более общительным. Сидел на стуле очень прямо, отвечал подробно. Но предполагаемую ссору Аркадия с хозяином не подтвердил:
- Аркадий обиделся накануне, да и только. Зерно ведь не его - с чего бы Аркадий из-за чужого добра ссору затевал?
Впрочем, следователь неприязненные отношения всё же отметил.
Самого Воронова всё утро дома не было:
- Когда Евгений уезжал, не знаю, мы с Аркадием раньше ушли. А супруга его как раз перед нами отлучилась. Куда, зачем - бог весть, принарядилась - в гости, наверное. Нам с нею беседовать особо не о чем было: баба учений никаких не знала, речей не понимала.
Так что Николай Воронов с прогулки возвращался не торопясь. Из-за деревьев вышел и тут же заметил сразу у изгороди парня. Здоровенный деревенский детина пятился как-то неловко.
- Тебе чего, друг мой? - окликнул он. Парень так растерялся, что на ходу спотыкнулся и едва не упал.
- Я того, кузнец я, телегу сказывали чинить... - Едва сумел Николай понять, что тот хозяина ищет.
Тут Николай шум неясный услыхал, обернулся к воротам:
- Кажется, звал кто-то? Или кричал?
Деревенский увалень потоптался неловко, но всё же побрел за ним. Владимир Дальнев, увидав их из окна, вышел из избы и также двинулся следом.
Все вместе повернули за угол и увидали распахнутые двери конюшни. В проёме хорошо было видно стоящего у телеги Аркадия. Резко обернувшись, Аркадий вздрогнул и выронил деревянный брус. Тут же, опомнившись, закричал: "Это не я!"
По версии следствия, Евгений, обнаружив поломку (одно колесо у телеги установлено было криво и едва держалось), решил вернуться с дороги. После чего во дворе и произошла ссора. Деревянный брус как раз подходил под орудие убийства, на виске виднелся характерный след от удара. Материалы уже были переданы судебному следователю.
Несмотря на уверения в своей невиновности, Аркадий не вызывал ни у кого сочувствия. Дело Нечаева, убившего своего товарища, было еще хорошо памятно. Но семейство, в котором Аркадий был третьим сыном, продолжало за него беспокоиться.
- Непорядок, - прочитав материалы дела, заметил Болотов. - Если Евгений собирался в город ехать, зачем телегу в конюшню заводил? И уж тем более ни к чему, если ему надо было колесо делать.
Но следователь, его старинный приятель, в этот раз лишь отмахнулся:
- Коль на горячем взяли - деваться уже некуда. Голова у убитого не проломлена, крови немного - не повезло попросту. Я бы пошел навстречу, оформил неумышленное убийство, если бы в свидетелях лишь мужики были. Так там не только убитый, но и Дальнев тоже - из потомственных дворян. Да и не ко времени оно сейчас.
Болотов припомнил - по слухам, вскоре ожидался приезд генерал-губернатора, событие заметное. Действительно, не до того было, всем службам хлопот добавилось.
Так что решение дела зависело теперь лишь от Болотова.
Тут дорога резко вильнула, и Павел Петрович очнулся от дум. Изба показалась за поворотом, скрытая среди густых яблонь: большая, с высокими окнами - построенная по-городскому. Болотов зашел в приоткрытые ворота. Изба окнами смотрела прямо на улицу, за нею скрывался довольно широкий, со всех сторон огороженный двор с многочисленными, начинающими уже ветшать строениями. На голос выглянула хозяйка - Марья Васильевна, вдова Евгения. Молодая, судя по метрике - девятнадцати годов. Отчего только Евгений женился - бог весть. Ни красоты, ни изящества не было в ней и в помине - простая баба, в широком деревенском сарафане, довольно толстая, в движениях несколько медлительная. Из-под платка волос ни пряди не видать, лицо круглое, в темненьких конопушках. По словам друзей Евгения, баба с ними общалась нечасто. Поначалу, как угощение ставила, они о ней беспокоились, старались в разговор втянуть. Да она разговоры поддержать не умела, обществом их тяготилась, всё наособицу держалась.
Болотов представился. Страха особого за бабой не заметил, смотрит она внимательно, чего-то себе думает. Пригласила в избу. Топилось здесь, сразу видно, по белому, убранство городское, чисто везде. Телка да кур тут явно не держали.
Села баба напротив, руки под грудью сложила. Послушала-послушала, да и говорит:
- Зачем приехал-то, господин хороший?
- Дело мне расследовать нужно. Неясное оно.
Последняя возможность что-либо узнать. Дело Аркадия казалось почти безнадежным.
- К чему? Всех уж расспрашивали, и довольно,- нахмурилась молодуха.
- А чтобы узнать, кто мужа твоего убил, для справедливости.
Та лишь плечами передёрнула:
- Что мне с того? То барская справедливость - для неё барские чины есть.
Поверенный подумал себе: "Бабы на Руси жалостливые - неужто уж не проникнется?" Стал рассказывать, как Аркадий Христом-богом клянётся - он Евгения уже убитым нашел. А ведь юноша молодой, пойдёт на каторгу.
Баба послушала, да и спрашивает:
- А не его ли отец нанял вас, Павел Петрович?
- Он.
Та головой покачала:
- О купце Свешникове даже я слыхала. Много пообещал, видать?
Болотов сощурился, глянул пристально:
- А если и так?
Марья помолчала. Начала медленно:
- Тут никто с чужим говорить не станет - мир сам по себе держится. Да вот послушайте. Земля за хозяином моим осталась. Еще и два дома в городе. Я вдова честная, других родичей близких нет - закрепить добро надобно, за вдовой, да за наследником законным. Кабы помогли - наняли за меня чиновника нужного. Деньги у меня отложены, да одно дело, когда баба из деревни придёт, а другое - барин, за вдову дворянскую хлопотать. А я по всем, кто поблизости был, проведу, да представлю так, что землю на себя переписываю - то всем ясно будет. И что сама знаю, расскажу, а дальше уж за вами дело. Пойдёт ли?
- Пойдёт, - кивнул Болотов, да опомнился: - За каким наследником?
Марья головой покачала:
- Как же вы тайное искать собрались, когда явного не видите? И обязательство мне напишите.
Долго крутила в руках бумагу, шевеля губами.
Болотов усмехнулся:
- Прочитать?
Кивнула:
- Сделайте уж любезность. Сама я чего попроще разберу, а вот по писаному тяжело мне.
Болотов удивился:
- Неужто грамоте учена?
- Учена понемногу. Поначалу хозяин мой всё меня образовывал - я и выучила, а после и перестал. Долго уж оно - образовывать-то.
Болотов головой покачал, да на том и сговорились.
Велел рассказывать с самого утра всё подробно. Картина вырисовывалась самая обычная. Встала спозаранку.
- Да какое там спозаранку - скотины у нас нет, сплю как барыня, до свету. Приборку с утра затеяла, печь натопила, обед сготовила, в печи упревать оставила. Квасу да пирогов выставила, а сама и пошла.
- Куда? - всё хотел допытаться Болотов.
- Как, куда? - удивилась Марья. - То ж был день Семёна, Летопроводца. Молебен батюшка с утра правил - как не пойти. Да у брата моего меньшой подрос, один он у них парень - постриг у него был. Как батюшка отслужил - волосы стригли да на коня садили. Теперь и надел мирской на двух мужиков будет посчитан - всё легче им. Как мне было не пойти - я ж сестра.
Болотов к другому приступил:
- Когда точно уехал Евгений? Кто из деревенских мог его видеть?
Марья задумалась:
- Путь со станции стороной от деревни идёт. В другой день ребятишки наверняка бы бегали по дороге, видали бы - а в тот день вряд ли. Праздник же. Ребята все в деревне - за постриг угощение дадут, коврижки медовые. Да мух девки будут хоронить - опять без ребят никак. Кто больше мух наловит, тому хозяйка денежку медную даст. Прокоп Иваныч старшого своего отделял, в избу новую вводил - опять угощение. Никого из ребят на дороге не было.
Болотов нахмурился:
- И как Владимир через луга возвращался, тоже никто не видел?
Марья лишь головой качнула:
- Никто.
- А отчего в описи еще один пустой саквояж упоминался? Что его, мол, в телеге обнаружили? Если Владимир Сергеевич что-то принес, да у вас припрятал, то найдут, и вам же беда будет.
Марья чуть усмехнулась:
- Так второй - то не его. То наш, хозяин мой всегда с собой брал, когда в город собирался.
Болотов призадумался:
- Значит, сюда возвращаться не намеревались, сразу со станции в город ехать хотели. А всё-таки вернулись. Полиция хорошо всё обыскала?
Марья усмехнулась:
- Чего там искать. Я к горшкам полезла - а там зола, да много. Пока урядник не приехал, бумаги в печи жгли. Обещали прокламации разные прислать, я слыхала. Еще вот Владимир Сергеевич хотел писарем в соседний уезд пойти работать - чтобы при народе быть. А он студент, кто по институтам учился - тех приказ вышел, в писаря не берут. Так он в Петербург всё отписывал, хотели ему чужие документы прислать. Вот и сгорели его документы - остался, видать, уезд без нового писаря. А когда бы поклажа большая была, он так скоро не добрался бы, да притом по кладке, через реку.
Еще Болотова крайне интересовало - кто в то время был на хуторе из деревенских. В показаниях лишь мельком упоминались, полиции оно без особой надобности - у них убийца уже схвачен.
- Что там называть? - тут же перечислила всех Марья. - Федька был, его отец прислал телегу чинить. Прокоп Иваныч, сказывает, позже приходил, да я не видала, задержалась чуток. Как Федька в деревню назад побежал, мне передали, я тогда сразу сюда.
- А кто ж позвал того Федьку? И чего он у ворот топтался?
Марья плечами пожала:
- Бог его знает. Может, идти не хотел - то ухажер мой бывший.
- А Прокоп зачем пришел, если праздник в деревне?
Марья глянула чуть удивленно:
- Так году ж конец. Прежним договорам срок вышел - последний расчет положен. Я его прошлый год нанимала навоз возить - у них хозяйство справное, лошадей трое.
Болотов насколько от деревни далек был, и то ухватил:
- А навоз какой, когда у вас скотины нет?
- Так в этом году срок настал - опять передел мирской земли будет. Второй год никто на поля не вывозит. А подати платить всем надо - я в счет аренды лугов дешево и взяла. Вот хоть что-то и уродило.
И пояснила:
- Земля вдоль реки барская. Миру по краям нарезали, а прохода к водопою никакого нет. Хозяин мой, как узнал, разрешил бесплатно ходить. А про луг позабыл. Так я межи установила, где ходить можно, а то пусти без пригляда, все посевы потравят. И оброк за луга по-прежнему беру - хозяйство ведь как-то держать нужно.
Болотов к делу перешел:
- Телегу осмотреть надо бы.
Во дворе за избой искомая и обнаружилась. На старом дереве многое не разглядишь - вроде бы и похоже на темные мазки на облучке, спереди, да что там, откуда - точно уже не скажешь.
Павел Петрович поразмыслил:
- Слишком много неясного. Пошли в деревню, со свидетелями говорить.
На Марью глянул:
- Коляску, что ли, вновь запрягать?
Марья головой покачала:
- Тогда сразу пол деревни соберётся. Пешком через луг пойдём, тут рукой подать.
Вышли за двор. Изба, как и везде по деревням, без замка и без засова, разве что ворота Марья за собой потянула, руку в щель просунула, брус изнутри задвинула.
Болотов спрашивает:
- Что ж у вас, вовсе ничего не запирается, ни изба, ни ворота?
Марья пояснила:
- Чтобы запираться - так сколько жила, того не видела, в миру такого не заведено. Это у хозяина моего и на избе изнутри засов, и на воротах. Так тут же хутор - от людей далеко. Как со двора уходили, избу наружно не запирали, а вот ворота хозяин мой всегда прикрывал - приучен был.
Болотов подумал и уточнить решил:
- Как мне помнится, все трое показали, что ворота тогда весь день открыты были?
Марья кивнула:
- Так ведь день на дворе, да полон двор гостей, кто ж тут запираться стал бы?
Болотов уже для вежливости спрашивает:
- А теперь как, не страшно тебе одной?
- Я деда Егора на хозяйство пока позвала, он мне родич. В поле работы окончились, в извоз он уже стар ходить, а здесь дело какое справить, да посторожить - ему самое то. Он в деревню по своим надобностям отлучился, к вечеру будет.
Так и идут они через луг. Травы уже чуть пожухлые, с весны отросли, но с краю протоптанная тропинка вьётся. Марья впереди, дорогу показывает. Вроде и не спешит, движения неторопливые, плавные, а идет легко, ловко. И стебли у неё под ногами не путаются, и тропинка сама под ноги стелется, словно все кочки одному Болотову достаются.
Уже вскоре и к дороге вышли. У самой обочины, в неглубокой яме, сплошь заросшей сорняками, виднелся покосившийся, уже чуть подгнивший серый деревянный столб с выжженным сбоку черным пятном. Немного прошли, далее к ложбине вновь показался такой же унылый, набок склонившийся столбик.
- Здесь межи старые, издавна стоят, - пояснила Марья, заметив его интерес. - Вот по низине, где имение господское раньше было - нынче в аренде оно, так там чего только не случалось. Еще батя мой живой был: сказывали, как межи перемеряли, то и в острогах мужики отсиживались немало, и деньгу шапками носили - а всё равно по-барскому вышло. Миру ошметки бросили, а уж вдовам да сиротам - тем из ошметков самые крайки.
И замолчала враз, словно позабыв о Болотове. Солнце светило полегоньку, уже не припекало. Марья спустившись в ложбинку, замерла на миг, вскинула голову солнечным лучам навстречу. Небо над головою стояло, словно в чаше перевёрнутой, наполненное синью, тихое, ласковое. Оттого и зовут тёплую осеннюю пору бабьем летом: оттого что минула страдная пора, с трудами от зари до зари. Оттого что роздых бабам настал - можно и в гору глянуть, и небо отзовется не безжалостным зноем, а тихим глубинным спокойствием.
Болотову вдруг не в пору подумалось: как красива, пожалуй, будет эта женщина с ребенком, словно картина, писаная давным-давно, неведомым мастером.
Издали всё четче доносился неторопливый мерный скрип, изредка пофыркивала лошадь. Вот уже выглянула из-за поворота, поравнялась с ними лениво катящаяся навстречу телега. Резко потянуло дёгтем, ясно и ярко слышимом в душноватом, словно на привялом сене настоянном воздухе. Мужик в телеге привстал, снял шапку, кланяясь. Болотов чуть кивнул, Марья тоже. Мужик на них долго оборачивался: то-то видно, новость по деревне будет.
А тут уж и сама деревня показалась. Вначале направились к Прокопу. Двор у того был широкий, изба большая, соломой густо крытая. Сам Прокоп - крепкий мужик, с окладистой темною бородой, новый картуз с головы сразу снял, кланяется. Марья Павла Петровича представила, да и пошла к бабам, свои бабские дела обсуждать.
Болотов начал беседу. Его всё интересовало: какова земля за хутором числится, когда межи ставили, нет ли спора за ними. Прокоп рассказал толково: пашни сорок десятин, вся на ровном, еще луга заливные. С точки зрения крестьян - целое богатство.
Тут Прокоп замялся, спрашивает:
- А можно оно так - на бабу переписать?
Болотов кивнул:
- Можно, пожалуй.
Прокоп глаза прищурил:
- Ты это, барин... Хутор теперича без хозяина. А как бабе хозяйство держать, как одной зимовать? Никак нельзя. Ты бы ей присоветовал: землю теперича в аренду сдавать надобно. С чужого спроса нет, а я бы под хороший оброк взял.
И Болотову кланяется, казначейский билет на десять рублей даёт:
- Я бы и далее не забыл.
Болотов билет в карман положил:
- А что, вовсе с землею худо?
- С мирского надела жить - как неурожай, так и вовсе пропасть. А неурожай год через три идет. А у меня сын отделился, за ним и надел уйдет, а еще меньших четверо, последыша вот по осени тоже женить надумал.
Болотов покивал:
- Слыхал я, городские тут разговоры вели - передел всеобщий по стране нужен? Ведь без земли всем беда.
Прокоп замялся, опустил глаза:
- Что уж мы. Царь-батюшка ужо переделает, подождать только надобно.
Болотов своё:
- А что городские? Владимира Сергеевича знаете, говорили с ним?
- Знаю, как не знать. Прошлый раз он на сходке про подати рассказывал - толковый барин. Мы то что - он вот с календаря читал, а мы где возьмём?
- Говорят, он со станции сюда шел, может, видел кто?
Прокоп призадумался:
- Так когда, говоришь, дело было - на Семёна-летопроводца? Тогда точно никто не видал. Там дорога далее за рекой идёт. И дети малые знают - на Семён-день на утренней заре выходит из воды на берег рыба-угорь и ходит по лугам на три версты по росе. С себя болезни смывает, кого встретит - передаёт. Там никто поутру видеть не мог.
- А Евгений Ильич телегой мимо ехал - тоже не видали?
- А...- почесал бороду Прокоп. - Так тот к кузнецу приходил, соседи сказывали.
Болотов подумал, да и заявил, что ему уже пора:
- И мне к кузнецу тоже надо. А хорош ли мастер?
- Старый Иван хорош, да и Федька неплох.
Тут Болотов и не удержался:
- А правду говорят, что он когда-то Марью хотел сватать?
Прокоп тоже не смолчал. Так и выложил всё: что девка и неплоха была, так кто ж Федьке позволит сватать. У них хозяйство из первых, еще и ремесло в руках. А у Марьи добра - три кола вбито да ветром покрыто. Семья не так уж мала была - мать, да Марья, да невестка, да дети малые, а работников на всех - один сын, брат Марьин. Всех один тянул.
- Так что ж Федька, так и не женился?
- Как не женился? - удивился Прокоп. - Ему мать еще тогда жену нашла, он-то и не особо рад был. После и Марья за барина вышла, чуть не среди зимы. А Федькина молодуха этой весной в родах померла, ему по осени новую искать будут.
Болотов велел позвать Марью, и отправились тут же к кузнецу. По пути Павел Петрович и упомянул между прочим, что Прокоп, мол, землю арендовать хочет.
Марья кивнула:
- Да я так и думала. Мы уже раньше с ним говорили. У нас в этом году, считай, и не посеяно толком. Но, как я хозяину своему сказала, он и говорит, мол, нельзя плату брать, крестьянам и так тяжело, надо землю на всех поровну разделить. Я уж и не рада была, что упомянула, вот до времени и отложили.
Болотов посмотрел на неё внимательнее и спрашивает:
- А как же ты теперь зимовать будешь?
Марья спокойно смотрит:
- На хуторе мне одной не жить. В город перебираться надо. Один дом там издавна под казначейство сдаётся, те деньги ранее хозяин мой на свои расходы брал. Теперь тоже пригодятся: другой заколоченный стоит, чуток подновить, можно будет второе крыло гимназистам под жильё с пансионом сдавать. Дело верное, я как прошлый раз в городе была, интересовалась.
Болотову любопытно стало:
- А что брат твой? Помощь с него будет?
Та головой качнула:
- Ему самому бы кто помог. Он с малолетства один тянет, хорошо еще - вытянул.
Вздохнула:
- Да какой бы ни был мужик, а в дому оборона. Мать моя вдовою горе мыкала, пока брат не подрос, и мне, видать, суждено.
Тут же глянула прямо:
- Да ничего - барыней, оно всяко легче. У бар дети с голоду не мрут.
Болотов дальше интересуется:
- А пашню брату отчего не дашь?
- Брату не по силам будет. Против мира он не потянул бы. Я им недоимку заплатила, теперь лошадь нашу отдам, у них вовсе худая, да соху с бороной, недорого - за пригляд. Здесь земли мои остаются, поглядывать нужно.
Тут кузнец им навстречу выходит. Здоровый мужик, плечи - косая сажень, руки чуть не до земли тянутся. Болотов вновь историю свою рассказал, давай выяснять, когда да зачем Евгений приходил. Кузнец точно вспомнил - как раз на Семёна-Летопроводца: "С утра заходил. До полудня вовсе далеко еще было. Сказывал - колесо поломалось, никак ехать невозможно". Тут же дальше пояснил: что телега, по словам Евгения, посреди дороги стояла, как раз за Кривой балкой у рощицы. От хутора менее версты отъехала. Но сам кузнец не пошел - с мужиками занят был.
- А Федька на другом краю гулял. Я его послать обещался, он не так чтобы совсем скоро, но пошел. Да барин у нас ждать не стал, сказал - у него вещи в телеге брошены. Кабы на дороге дождался - Федька бы враз сделал. Там поломка невелика была - колесо толком насадить да чоп забить, мы после починили. А барину оно не по чину.
Болотов послушал, вокруг осмотрелся, видит - Федьки нет нигде, а у кузни вроде как ходит кто-то, вот и попросил кузню показать. Федьку не рассмотрел толком - тот мешок нёс, боком-боком, да и вышел.
Болотов глядит - у кузни у самого входа стоит, решетка - не решетка: из тонких прутьев узор железный кованый. Спрашивает:
- Это кто ж такую красоту сотворил?
Кузнец неловко с ноги на ногу переступает:
- Старший мой. В городе он, на заработках. Приехал в страду, вот придумалось ему что-то, взял и сделал. И толку с того нет, и тронуть жалко.
Болотов советует:
- Вот бы на ворота приделать. И красота, и сразу видно - знатный кузнец живёт.
Кузнец мнется, головой качает:
- Как так? А соседи что скажут? Нам супротив соседей идти невозможно, потому - обижаться будут. Станут спрашивать: откуда такую моду взял? Никак нельзя - у нас такое не заведено.
Болотов рукой махнул - ладно мол. И давай за житейские дела расспрашивать - что почем нынче. Потом и говорит:
- Свадьбу играть нынче тоже дорого. У вас меньшой вдовец. Кого брать будете - девку или вдовую?
- Девку, обязательно девку. Как-никак, мужик молодой.
- А вон Марья вдовая.
Тот отшатнулся даже:
- Христос с тобой, барин. Чай Федька не вовсе белены объелся. Марью никак нельзя - она больше не наша.
- А разве не нужно вдовам помогать?
- Так то ж своим, да и то - как получится. Год на год не приходится. А Марья уже не мирская, барская, ей назад никак ходу нет.
Тут попутно Болотов и на происшествие разговор перевёл: как же, такое событие произошло, всем интересно.
Спрашивает:
- Да и Федька там был, на хутор приходил, вдруг чего интересного видел? Вот бы спросить.
Кузнец только рукой махнул, с явным огорчением:
- Да мы уж спрашивали. Он едва до ворот дошел, вовсе ничего не видал и не слыхал. Никакого с него толку.
- А ведь и в сарае был? Неужто сам убийцу видел?
Кузнец оживился:
- Это да, как позвали его, то и видал. Говорил: дерево так перед собой одною рукою держал, как барышни платочки, небось, держат.
Болотов тут же вспомнил: а показаний Федьки он и не читал. Спрашивает:
- А полиции он о том рассказывал?
- Где там. Тогда напугался - им он вовсе ничего не говорил. Да и не дело нам - с властями говорить.
Оглянулся Болотов задумчиво: Федьки и не видать. Явно тут не о чем больше спрашивать. Попрощались, на хутор возвращаются. Первые сумерки уже по ложбинам наползают, от межевых столбов длинные тени косые через дорогу ложатся, как заставу кто поставил.
Болотов интересуется:
- Что ж Федька, неужели против родителей так никогда слова и не скажет?
Марья только головой покачала:
- Где уж ему. Он меньший, ему отца с матерью до старости держать. Он всегда в их воле будет.