В раннем детстве, когда с первыми набитыми шишками, появляется и первый жизненный опыт, очень многое внедряется в нашу память настолько интенсивно, что и через полстолетия сохраняется свежо и ярко, словно произошло только вчера.
Среди моих друзей детства особое место занимает Аллочка Казакова. А было нам тогда вряд ли более чем по пяти лет. Так вот, приходит она однажды ко мне и предлагая, как я тогда сообразил, новую игру, произносит какие-то непонятные слова, которые я сегодня перевел бы так: "Шура, давай заниматься любовью", при этом (как я теперь понимаю, совершенно неосмысленно) используя нелегитимную лексику, с которой, надо признаться, я тогда, по причине нежного возраста, еще не успел в достаточной мере познакомиться. Таким образом, мне ничего не оставалось как расписаться в своей некомпетентности, заявив: "Я не умею". На что тут же получил решительный ответ: "Так, я же научу!". Уже тогда проницательный психолог в ней распознал бы будущего педагога. Ну, а поскольку большинство наших игр имело примерно такой же пролог, то ничего предосудительного я и в этой ситуации не заподозрил.
Полного уединения мы не получили - да, видимо, к этому не очень-то и стремились - короче, свидетелем нашего "грехопадения" была хавронья радикально черного окраса (не уверен, что за пол века мне еще хотя бы раз довелось такое видеть; я имею в виду кулинарное животное). Что же касательно нашего интима, то новая игра ни мною, ни моею партнершею по достоинству на этом этапе (это сколько же времени потеряно!) оценена не была. Под одобрительное похрюкивание, мы (деловито выполняя инструктаж, как потом выяснилось, двенадцатилетнего соседа) перетаптываясь, добросовестно изучали отличия наших форм.
Резюмируя происшедшее, я должен признаться, что впечатления мы вынесли весьма ординарные, спектр ощущений самый тривиальный, тем более, что принципиально нового мы ничего не увидели. В общем, это была обыкновенная, одна из десятков наших игр.
Но вот, по окончании сеанса, выходим мы во двор, и моему взору открывается видение: колодец, рядом с которым матушка, достающая воду. Не в силах противостоять нахлынувшему вдруг порыву, увидев родного человека, бросаюсь к ней: "Мама!"
Обнимая меня, родительница осведомляется: "Что вы делали, сынок?"