Ему часто приходилось слышать выражение как жизнь делиться на "до" и "после". Но для него такого понятия как "после" просто не существовало. Потому, что "после" не было никакой жизни. Нет, он все так же дышал, пил, ел, справлял естественную нужду, но делал это все автоматически словно во сне. Иногда ему казалось, что все происходящее - это просто дурной сон. Потому что правдой ЭТО быть не могло. Ну не могут люди, долгое время жившие как один народ начать истреблять друг друга по каким-то диким и неизвестно кем выдуманным причинам. Ну не могут дикторы различных телеканалов с выпученными глазами с утра до вечера лить столько грязи на противоположную сторону. Лож, страшная лож, мерзкая лож, лож, лож, сплошная лож, с обеих сторон одна лож. Обе группировки развязавшие эту войну выдумывали сотни, тысячи оправданий своим самым зверским, самым кровавым злодеяниям. Иногда он завидовал идиотам, которые с замиранием сердца ловили каждое слово своих лидеров и восторженно сотрясали кулаками в конце каждой бравурной речи. Но он-то понимал, что оба лидера просто стоят перед зеркалами и остервенело плюют в собственное отражение.
Ему оставалось одно - засыпать и просыпаться под вой серен, стоять в очередях на получение скудного довольствия и принимать участие в расчистке завалов, после очередного авиаудара.
А армию его по причине преклонного возраста не призвали. Да он бы и не пошел не в одну из армий. Просто не видел причин, по которым можно убивать себе подобных. Злоба и месть - это хороший стимул, но они не могут быть причиной взяться за оружие - для нормального человека. Но нашлись сотни тысяч, с засранными мозгами, которые вот уже который год яростно и без жалости истребляют людей. Тех людей, что смотрели с тобой одни и те же фильмы, читали одни и те же книги, пели одни и те же песни, слушали одни и те же сказки. Страшные и пророческие картины художников-сюрреалистов ожили и теперь подобно чудовищам на них изображенным стали жить своими никому непонятными и необъяснимыми пародиями на жизнь. И сколько это продлиться сказать было трудно.
По причине хорошего образования его назначили бригадиром одной из бригад МЧС. Основной задачей которой было вытаскивание трупов из завалов, и их идентификация. И конечно, по возможности, спасение уцелевших. Но война длилась неимоверно долго, невыносимо долго, люди устали, да так, что с каждым днем уцелевших становилось все меньше. Иногда в полуразрушенных подвалах он находил целые семьи, которые, без видимых причин, просто переставали жить. Очень часто они сидели тесным кружком крепко обнявшись. Ему очень хотелось сесть рядом с ними и просто перестать дышать, но что-то его останавливало, и он продолжал брести по этой жизни подобно тени.
В этот день его бригаде предстояло расчистить то, что осталось от дома номер 14 по улице Согласия. Прекрасное название, но в данный момент оно звучало словно издевательство.
Первый и второй подъезды уже расчищали бригады министерства обороны, оснащенные специальной техникой. Эти подъезды пострадали больше всего. Ракета попала в одну из квартир на четвертом этаже как раз между первым и вторым подъездами. И теперь оставшиеся в живых люди имели вместо уютных квартир огромную дыру, ведущую прямо в преисподнюю. Только очень сомнительно, что там хоть кто-то остался в живых.
Парни из министерства обороны работали на загляденье слаженно и профессионально. А иначе и не могло быть. Здесь в тылу они имели намного больше шансов уцелеть и теперь старались рук не покладая. Правда и у них часто случались трагедии, так как им доставались самые сложные объекты.
Он отправил пятерых инвалидов со своей бригады в третий подъезд, сам же с еще тремя пенсионерами отправился в четвертый. Сколько уже всяких странностей он повидал за эти годы, но все равно жизнь не переставала удивлять. Вот вам дом, который домом можно назвать лишь с большой долей иронии. После страшного взрыва в радиусе тысячи шагов не осталось ни одного целого окна, а тут почти в самом эпицентре взрыва, на третьем этаже почти все окна целы. Нет, одно треснуло, вместе с рамой. Чудеса, да и только.
Дверь в подъезд перекосило, и она наотрез отказывалась открываться. При помощи монтировок и ломов сняли ее с петель.
Бетонная крошка, осколки кирпича и прочий строительный мусор противно скрипели под ногами. Он сразу ощутил присутствие чего-то нехорошего. Нечто подобное ощутили и остальные члены его бригады. Они топтались на месте, то и дело долго закуривали, стряхивали пыль со своих и без того грязных костюмов, без причины замирали на месте и затравленно смотрели по сторонам. Он не любил это делать, но после осмотра на первого этажа его команда и вовсе раскисла, пришлось повысить тон:
- Профессор и ты Театрал в квартиру номер 35, Худой и Быстрый в квартиру номер 36! Затем все вчетвером осмотрите тридцать седьмую! Я поднимусь на этаж выше! Там и встретимся! И шевелите ногами!
Его подчиненные сорвались с места. Он понимал, что ждать их ему придется очень долго. Но что тут поделать, все они привыкли доверять своим недобрым предчувствиям.
Уже очень давно все они, как и военные, отказались от имен и перешли на прозвища, это конечно обезличивает, но так проще. Два дня назад при обрушении потолочной балки погиб Рыжий. Рыжий и все тут. А о том, что это был отец троих детей, двое из которых погибли и от том, что когда-то в другой жизни он преподавал физкультуру в старших классах, а еще раньше представлял город на легкоатлетических соревнованиях, лучше не задумываться. Так действительно проще.
Дверь квартиры номер 38 висела на одной петле, но открылась без особого труда, словно приглашая войти. Только входить ему очень не хотелось. В какой-то момент он ужасно захотел спуститься к своим товарищам, а еще лучше покинуть этот дом, умчаться прочь без оглядки и будь что будет: трибунал, лишение довольствия - все это ерунда. Он каждой клеточкой организма вдруг ощутил, что впереди его ждет нечто гораздо худшее. Продолжить движение вперед заставило воспоминание месячной давности. В одной обгоревшей квартире под старой кроватью он нашел пятилетнюю чумазую как чертенок девочку. Малышка была неимоверна худа, грязна, но в память врезались ее кудрявые льняные волосы и огромные полные страдания глазища. Она почти ничего не весила и на все его вопросы отвечала молчанием. Он нес ее с такой осторожностью словно это тонкая свеча, что может потухнуть от малейшего дуновения ветра. В принципе так оно и было. Все обошлось и вскоре девочка пошла на поправку, а специалисты в приюте вновь научили ее говорить.
Вот и за этой перекошенной дверью, вполне возможно находиться некто кому необходима его помощь. На обстановку в квартире он старался не обращать внимание. Надо отстраниться. Звучит жестоко, но иначе нельзя, можно сойти с ума от того количества искалеченных судеб, которые прошли перед его глазами.
Заглянув в ванную комнату, он прошел в жилое помещение. Света было достаточно и фонарь можно было не доставать.
Спиной к нему за большим письменным столом ссутулившись сидел мужчина.
- Вам нужна помощь?
Произнес он заученную фразу. Но помощи явно не требовалось. Он обошел сидящего сбоку. То, что он увидел заставило его содрогнуться. Посреди лба мужчины торчал тонкий стальной прут. То, что это было самоубийство он мог определить без экспертов, опыт был и причем немалый. Но подобный дикий способ он видел впервые. На поверхности стола имелась короткая и глубокая борозда. Он явственно представил себе как несчастный упирает заточенную железку себе в лоб, затем со всей силы ударяется о стол. Инерция удара отбрасывает его назад, и он обмякает на стуле.
Еще на столе лежала предсмертная записка, какой-то непонятный рисунок на серой бумаге и множество всякого хлама. Решив расставить все точки над "I" он взял записку и принялся читать:
"Едва этот рисунок попал мне в руки я сразу понял, что что-то с ним не так. По словам одной измученной женщины, рисунок этот нарисовал ребенок еще в самом начале войны, когда под бомбами погибла вся его семья. Женщина уверяла, что эта картинка может уберечь от бед, но на нее нельзя смотреть слишком долго. Но я не послушал и смотрел, часами пялился на эти каракули силясь понять их тайный смысл. На рисунке твердой, словно не детской рукой, был вычерчен куб, как и положено по законам геометрии, невидимые три грани выделялись пунктиром. Посреди куба на волнах качался маленький кораблик - парусник, правда волны больше напоминали острые горные пики. И еще шел черный снег. Я как-то сразу понял, что это не дождь, не пепел, не птичьи какашки, а именно снег и он черный. Не скажу, что именно меня оберегало, рисунок или проведение, но вот уже дважды я избежал гибели. Но при этом я не чувствовал никакой радости или облегчения. Какая-то горечь поселилась во мне. Последние пять лет, у меня, как и у большинства сограждан, не было поводов для веселья. Но этот рисунок отнял у меня последние остатки всего человеческого, осталась одна оболочка. Но я все так же продолжал и продолжал смотреть на него не отрывая глаз. Затем как-то случайно я взял в руки измерительную шкалу. Фронтальные линии куба были неестественно толстые и я, зачем-то измерил наружную длину его фронтальных граней. Куб оказался идеально правильным. Я вычислил площадь одной из сторон затем умножил на шесть, и сумма площадей всех сторон у меня составила 654 бара. Не могу понять зачем, но по какой-то причине я измерил внутреннюю длину одной из граней и на этот раз сумма площадей всех сторон составила 936 бара. Это нелепость, такого просто не могло быть. Я сотни раз все перемерял и пересчитывал, переводил бары в леи и обратно, но результат был прежним. В школе по математике у меня была пятерка и я не псих, я проверялся. Но то, что происходило было чистым безумием. Хотя, за последние пять лет, я очень мало видел здравомыслия. Безумие было на каждом шагу и вот оно - чистое и концентрированное безумие, порожденное этой безумной войной, пробралось ко мне в дом. При отключении света я зажигал старую "керосинку" и вновь брался, и брался за измерения и вычисления. Нынче ночью от взрыва казалась содрогнулась вся планета. Я понял, что в наш дом попало нечто крупное, я слышал вопли умирающих и раненых. Я слышал, как оставшиеся в живых соседи, кто выбегает из квартир, а кто прыгает прямо из окон на рядом стоящие деревья. Но я был спокоен, в моей квартире даже окна уцелели. Но я так больше не могу. Это безумие надо остановить. Хотя бы в моей голове".
Внизу стояла огромная кровавая точка. Он присмотрелся это была не капля крови, а отпечаток пальца с папиллярными линиями. Он бесцеремонно осмотрел правую руку трупа. Так и есть указательный палец испачкан кровью. Это что это получается? Самоубийца проткнул себе голову стальным прутом, затем обмакнул палец в собственную кровь и поставил жирную точку. Бред. Бред и бред. И все его послание сплошной бред.
Затем он посмотрел на серый лист. Взял его в руки, как следует присмотрелся. Так и есть в жирном кубе на уродливых волнах плавает уродливый парусник и идет черный снег. Только сейчас он заметил сколько вокруг валяется бумаги, это и тетрадные листы, и альбомные, и даже прекрасная довоенная писчая бумага. Все листы были испещрены вычислениями.
Плохо понимая, что делает он взял свободный стул, умостился рядом с трупом и его рука сама собой потянулась за измерительной шкалой.