Находившийся в толпе старый крестьянин воскликнул тогда:
"А ведь дело-то выходит очень не хитрое. Взгляните-ка, ведь у ворот сидит старая колдунья Лиза. Она умышленно не позволяет барскому коню проехать, пока ей не будет подана милостыня".
(Т.Гофман "Эликсир сатаны")
Тяжелые свинцовые тучи совсем скрыли луну. Словно по команде все вокруг застонало и заухало. Холодный бездомный ветер взвыл, словно изголодавшийся волк. Откуда-то из далека ему отвечали серые хищники вышедшие на охоту. В ночной непроглядной тьме было слышно хлопанье огромных крыльев. И без того мрачные тени сгустились, обретая жуткие и невероятные формы и очертания. Деревья жадно протягивали за добычей свои длинные узловатые пальцы. Кто-то крался совсем рядом в кустах, под чьими-то ногами , или может лапами, с легким треском ломались сухие сучья. Ночь сама по себе таит много неизвестного и страшного, но в лесу она становится воистину ужасной. А тем более в запретном лесу.
Позади осталась медовая поляна с большой дикой грушей, чьи мелкие желтые плоды сладкие как мед. Позади осталась заброшенная хижина. Раньше в ней жил лесовик-кудесник. Теперь обитает хитрая кума-лисица со своими тремя лисятами непоседами. По маленьким бегающим глазкам сразу видно, что вырастут они такими же хитрющими, как и мамаша. И кумушка, зная это с особой любовью их пестует и вылизывает. Мало помалу обучая разным премудростям. Например: как блох вывести; как глупого, но сильного барсука из норы выжить; как на реке тихо гусенка украсть. Много, ох как много секретов у кумушки.
Но все это, и лисица с лисятами, и хижина отшельника, и старая груша, и большой муравейник, все осталось позади.
А впереди.... Впереди, немного левее тухлое болото. Реденькая рощица больших кленов сильно покалеченных лесным пожаром. Их еще называют гнилые зубы. Выстроились в ряд кривые и обожженные, словно гнилые зубы в старческом рту. Впереди поляна висельников с кряжистым дубом посередине. Что еще впереди?...
Стася, закусив губу, шла вперед, едва не теряя сознание от страха. Сейчас она была готова повернуть назад, но за спиной ей ясно слышался чей-то топот, как будто огромный конь шел следом. Правы были люди, что после старых берез повернуть уж нельзя. Не позволит ведунья вернуться назад, не отпустит. Одной рукой Стася прижала дары к груди и зашагала быстрее, так как топот сзади становился все громче. Другой она, не переставая, поправляла и разглаживала подол платья.
Невдалеке, ей показалось, мигнул огонек. Женщина почти бежала, чувствуя за своей спиной страшный храп и дробный топот. Конь нагонял ее, а может это и не конь вовсе, а чудище страшное. Лучше об этом не думать. Господи спаси! Стася хотела перекреститься, но не решилась. Уж больно кощунственным будет крестное знамя в этом страшном месте, да еще и поплатиться можно, причем жестоко. Сейчас ей с Господом не по дороге. Забыл ее Господь. Ну и пусть!
- Теперь сама за все отвечу, - сказала громко Стася, стараясь заглушить топот , и сама испугалась своего голоса, такой он был скрипучий и сиплый, словно у старухи.
А проклятый конь был уже совсем рядом. Втопчет ее зверюга в болотистую тропинку, поросшую крапивой и папоротником. Ох, как не хочется погибать на окраине тухлого болота! В вонючей жиже, где даже лягушки не квакают.
Наконец женщина не выдержала и вопреки всем предостережениям обернулась. В десяти шагах от себя она увидела огромного черного, как смоль, жеребца. Вышедшая из-за туч луна заискрилась в его длиннющей спутанной гриве. Зверь выпучил на нее сверкающие адским огнем глаза, но не остановился, а продолжал мчаться вперед, высоко забрасывая тяжелые словно наковальня копыта. Женщина стояла, как вкопанная, не в силах пошевелиться. Конь резко остановился в шаге от Стаси. Она закрыла глаза, ожидая самого страшного. Зверюга фыркнула, в клубах горячего пара из ноздрей вырвалось смрадное дыхание.
Паралич ее вмиг прошел, и она помчалась вперед, раздирая лицо и рубаху о колючие ветки. Женщина проклинала себя за то, что забрела в это жуткое место, где негоже быть доброму человеку. Пыталась молиться Святой Богородице - заступнице, обещая про себя на рубль свечек поставить, если удастся выбраться целой. Но едва вновь услышала жуткий топот за спиной, пожалела о своих мыслях. Ведь правду говорят : идя к Сатане в гости, святых поминать не надобно.
Поскользнувшись и припав на левое колено, Стася ясно увидела впереди бледный огонек. Силы ее утроились, и она словно на крыльях помчалась вперед. Черный конь не отставал ни на шаг. Вскоре в слабом лунном свете можно было разглядеть крохотную избушку, по самые окна вросшую в болотистую землю. Да и оконца те были настолько малы, что больше походили на два керосиновых фонаря, подвешенных к стене. Подойдя ближе, Стася увидела, что и двери в избушке чуть ли не по пояс, и сама она, словно сморщенная.
Женщина еще подумала, что ведунья - карлица, и холодок пробежал по спине. Себя не помня от страха, она постучала в двери и когда не услышала ответа, облегченно выдохнула.
- Нет никого. Пойду-ка я домой.
Но едва обернулась, увидела впереди себя темную громадину со сверкающими глазами.
- Входи, - прохрипел жеребец и ударил копытом о землю, от чего дверь отворилась. На ватных ногах женщина вошла в избу, согнувшись почти пополам. Ее поразило то, что она увидела.
В избе было чисто и уютно. Все углы аккуратно выметены. Пол выстелен двумя рогожами. В центре стоял стол, и не простой крестьянский, а панский, с белой скатеркой, на которой стояло блюдо с хлебом, аккуратно нарезанным салом, двумя цыбулинами и дюжиной вареных картошек. У стола две добротные скамьи также застелены рогожами. Только запах в избе стоял тяжелый, и по полу важной походкой расхаживала толстая ворона. Стася чуть не завыла от ужаса. Уж не это ли и есть хозяйка?! И в этот миг услышала за своей спиной приветливый голос:
- Входи, милая.
У самых дверей стоял табурет, на котором сидела самая обыкновенная старушка. Невысокая росточком. Но довольно таки бодрая для своих лет. Одета она была в линялый сарафан и теплые валенки. Видно, даже летом зябко, кровь уж не греет. Голова ведуньи была непокрыта, а длинные седые волосы распущены. "И как я ее сразу не приметила?", - подивилась женщина. Но с души у нее отлегло. А старушка уже усадила ее за стол и принялась хлопотать у печи, приговаривая:
- Знаю, знаю твою беду, сердешная. И конечно помогу, коли смогу.
На столе появились два чистеньких стакана из тонкого стекла, маленький чугунок с ароматно парующим мясом и две железные ложки, какие не у каждого барина увидишь. А старушка разливала из графина водку по стаканам.
- Выпей, выпей с дороги, сердешная. А то намаялась, поди.
Стася чуть не разревелась. Ведь так по-хорошему с ней давно никто не разговаривал. Выпили по чарке, слегка закусили, а старуха уже по второй налила.
- Пей, сердешная, пей, и за дело твое возьмемся.
Женщина быстро захмелела и хотела было все свое горе старухе поведать, но та ее перебила и заговорила еще ласковей, словно бабушка в детстве. Мать у Стаси всю жизнь спину гнула, не разгибаясь, и было ей не до дочери, и померла молодой, толком не приласкав ее. Зато бабушка, - вот кто любил ее за всех сразу.
- Все я знаю, - говорила вкрадчиво старуха, - все твои беды. И кто повинен в них , тоже знаю. И вот что скажу тебе. Не зря у тебя столько злобы на Марьяну накипело. Ох, не зря . В мире как повелось? Ежели кому радость, другому значит тоска. Ежели кому счастье, другому значит горе. Не дано всем всего поровну. Кому больше, кому меньше. Только Марьяне своего мало оказалось, и она все твое счастье себе переманила, а тебе только беды оставила. Правду скажу в этом деле я ей не помогала.
Слезы так и хлынули из Стасиных глаз. Упав на стол, она разрыдалась. Старуха ей не мешала. Все ведь правда, все. У этой суки, Марьянки, и муж пьет лишь по праздникам, и то - самую малость. И дети у нее один другого краше. И скотина здоровая и гладкая. И на огороде все само из земли прет. И беды ее дом стороной обходят. Зато у Стаси дома горе давно поселилось. Муж не просыхает, на скотину смотреть страшно, огород бурьяном порос, детки от хвори чахнут. Все из рук валится. А ведь замуж выходили вместе. Венчались - в неделю разница. И женихи у обоих были - загляденье. И теперь вот хаты рядом стоят. Только одна - крепкая и ладная , а другая - не ровен час развалится. Почему так? А ведь давно Стася на эту змею Марьяну косо смотрела. Словно кто указывал. И не зря. Выплакавшись, женщина подняла глаза на старуху. Та налила еще по чарке.
- Ну, будет, на вот, выпей еще.
Голова у женщины и вовсе пошла кругом, и дурнота подступила к горлу. Все буквально заплясало перед глазами. И старушка, и изба - все враз изменилось. Белая скатерка скукожилась и побурела. На блюде вместо доброй еды что-то закопошилось, а от одного взгляда на чугунок чуть не вывернуло наизнанку. Все стены и потолок покрылись толстым слоем паутины, в которой быстро перебирая мохнатыми лапами, суетились здоровенные пауки с черными крестами на спинах. Печь обернулась грубым очагом полукруглой формы из больших кладбищенских плит. Слегка потрескивая, горели в проклятом очаге святые православные иконы. С немым укором смотрел на Стасю Николай Угодник, из глаз его текли, шипя на огне, смолистые слезы.
Женщина попыталась было бежать с этого проклятого места куда глаза глядят , но старуха - ведунья крепко схватила ее крючковатыми пальцами за локоть.
- Погоди, ты куда? Нельзя так! Раз начала пить из моей чаши, так выпей до дна!
У ведуньи вытянулся нос, запал рот, все лицо сморщилось и потемнело, от чего она стала похожа на свою ворону. Седые волосы ее стали дыбом и вроде даже зашевелились как змеи.
- В душе твоей лютость кипит. Так не держи ее в себе, выпусти! А не то выест она тебя, как червяк яблоко. Одна кожура останется! - ведунья жутко засмеялась, ей вторила жирная ворона, уместившаяся на плече у хозяйки.
Теперь она вовсе не походила на премилую старушку, радушно встречающую гостей. Это была жуткая ведьма, явившаяся в этот людской мир из страшных детских сказок. И теперь эта ведьма правила бал. Обратная дорога, с которого в преисподнюю.
Домой Стася возвращалась, едва начал сереть небосвод. За своей спиной она слышала жуткий топот. Ведьма ей сказала, что обернешься еще раз - не сносить головы. Но женщина больше не боялась, ей уже нечего было бояться. Все самое страшное позади. И хотя путь обратно был гораздо легче, шла она не спеша, словно тяжкий груз грехов давил ей на плечи. Что происходило во вросшей по окна в болото избе, казалось каким-то кошмаром. Но кошмар этот был реальным... Нет! Этого просто не может быть!.. Она просто не могла сделать все это! Опоила проклятая ведьма!.. Гореть ей теперь в аду, и причем в самом пекле! А может, привиделось все это?.. Нет, не все, конечно. Пришла, да, пришла, причем по своей воле в дом к ведьме. А после от водки помутилось в голове, и начались видения всякие. И не совершала она все эти святотатства ради того лишь, чтобы соседку погубить со всей семьей. Нет! Не могла!
Женщина сжала в кулак левую руку и чуть не вскрикнула от боли. Боль пульсировала в обрубке ее указательного пальца, а сам палец был, завернут в черную тряпицу и зажат в правой руке. Одно за другим вернулись жуткие воспоминания, от которых волосы словно у ведьмы становились дыбом, и не хотелось жить. Стася хотела отринуть их от себя , но они упорно возвращались, раскаленным железом прожигая душу. Женщина упала на колени и завыла.
- Господи, не видать мне прощения!
Но неожиданно в голове мелькнула спасительная мысль. Стася заговорила скороговоркой, торопливо вскакивая, и быстро-быстро перебирая ногами заспешила домой.
- Ничего, ничего. Отмолю. Покаюсь и отмолю. На рубль свечек поставлю и отмолю. Буду поститься, молиться. Десять копеек на милостыню раздам. И Бог простит. Бог милостив, он простит. А то как же?! Кто ж простит, как не Господь?! А я покаюсь. Ох, как я покаюсь!
Рассудок медленно покидал несчастную, вместе с ним уходила и боль в культе. Но почему-то разболелся завернутый в тряпицу отрубленный палец. Стася начала его баюкать, словно младенца, но боль не унималась:
- Баю баюшки-баю,
Не ложися на краю....
Так, напевая колыбельную, она подошла на окраину села. Хорошо, что успела затемно. Подойдя к хате Марьяны, она развернула черный сверток, погладила некогда свой палец, прочитала заклятие, которому ее научила ведунья, и бросила обрубок в палисадник проклятой соседки. Вот и все. Надо, чтобы он пролежал в ее дворе день и ночь, так сказала ведьма. Теперь - молиться! Господи, прости! Господи, прости! Господи , прости!
Жалобно простонала дверца, и Стася вошла в избу. Муж спал на животе, широко раскинув руки, и злобно посапывал. Вчера ввалился в дом с криками, морда разбитая в кровь, рубашка в грязи и полез было драться , но самого ноги уже не держали, так и свалился на кровать. Детишки постанывали во сне. Который уж день болезнь их крутит. Ну ничего, надо только сжечь черную тряпицу, в которую был палец завернут, пеплом им животики натереть, хворь и отступит.
Стася села на табурет возле окна и стала ожидать рассвета, медленно читая молитвы вперемешку с заклятиями, что услышала у ведуньи. Все в ее голове перепуталось. Хуже нету когда в душе пустота, а голова полным полна гадкой кашицы.
Рассвело. Муж начал метаться по кровати. Скоро проснется. Женщина тихонько поднялась и пошла к скотине, которая во всю шумела во дворе. Как только она вошла в коровник, буренка приветливо ей промычала. Стася ласково погладила ее по спине, тихонько оттаивая после кошмарной ночи. У ног начал тереться пушистый комочек, мурлыкая при этом. Женщина блаженно улыбнулась и присела, чтобы приласкать кошку. "Может все еще будет хорошо. Помоги Господи".
- Что, котейка, опять мышку придушила? Молодец. Ты у меня умница.
Обрадованная кошка положила добычу у ног хозяйки. Едва увидев, что принесла кошка, Стася лишилась остатков разума. Из горла ее вырвался лишь полный вековой тоски стон.
Марьяна давно собиралась зайти к соседке, но все никак не решалась. Уж больно та ее не жалует, особенно в последнее время. А ведь когда-то были подругами, вместе хороводы водили. Чему удивляться, когда за бабой напасти хвостом ходят. Ко всему прочему у Стаси детишки захворали, и хвороба такая чудная! Фельдшер Марьяне говорил, когда ее младшенькая заболела, что надо обязательно порошки пить, а не то беда будет. Они с мужем тех порошков впрок купили. И теперь Марьяна решила отнести лекарство соседке, да и так собрала гостинцев.
Стасин муж, Иван, как всегда, с похмелья, долго не мог взять в толк, чего пришла соседка. А затем отправил ее в коровник, мол, там, небось, Стаська. Муж неровен час помрет, а эта лярва с коровой прохлаждается.
- Передашь ей, чтобы шла в дом немедля.
Да, рожа у него была дай бог. Это его Никодим Капуста отхайдохал, такой же непутящий пропойца, что и Иван. И угораздило Стасю выйти замуж за этого идиота! А какой девкой была! Э-эх, что говорить...
Едва войдя в коровник , Марьяна столкнулась с соседкой. Только стала она уж больно высокой и шатало ее, как пьяную, из стороны в сторону.
- Ты чего. Ста...?
Договорить Марьяна не смогла. Она рассмотрела вдруг, отчего Стася сделалась такой высокой. Кожаные вожжи одним концом мертвой хваткой вцепились ей в горло, другим обвили кривую стреху. Последние мгновения ее жизни, видать , были ужасны. Все это отпечаталось на посиневшем лице покойницы. В правой руке она сжимала свой отрубленный палец, испив чашу проклятья до дна.