Жалкие остатки некогда могучей армии продирались сквозь заболоченный лес. Они шли мелкими группами, измученные, озлобленные, отупевшие от усталости и постоянного страха. А над ними царствовало свинцовое небо, изредка проливаясь на землю холодным дождем.
А как все начиналось?!
Словно первые аккорды бравурного марша. Как на параде батальоны шли ровными коробками, сверкая на солнце начищенными штыками и золотыми эполетами. Им под ноги душистым ковром стелились яркие цветы. Не было слез. Были только напутственные речи и гордость. Гордость за ту великую миссию, что предстоит выполнить могучим воинам, несущим на своих плечах цивилизацию в дикие районы Севера. В скорой победе никто не сомневался. Ну какая армия может быть у кровавого деспота? Кучка злобных палачей, что привыкли стрелять в затылок своим жертвам. Эти разлетятся как дым от порыва ветра. И благодарные народы Севера будут целовать ноги своим освободителям.
Первые легкие победы воодушевили. И вот когда до дворца тирана оставалось, казалось несколько шагов.... Все рухнуло, как подпиленная лестница. Все разлетелось, развалилось, рассыпалось на куски. Добродушные лесные жители превратились в жутких демонов яростно терзающие тылы. А позже, поднаторев в воинском деле, лесовики стали нападать и на регулярные части. В один миг все, даже самые тупые фельдфебели, осознали, что армия окружена, обозы разграблены, грозная техника без топлива и запасных частей, превратилась в груду никому не нужного железа. И главное помощи ждать не откуда. Осенние дожди превратили и без того труднопроходимые лесные тропинки в трясину. Весь лес стрелял и ощетинился пиками.
Избушку трудно было не заметить, даже сквозь густые заросли. Добротная, аккуратно обмазанная глиной, с хитрым прищуром узких окон и добродушной улыбкой широкой двойной двери. Вокруг избы ровными рядами выстроились аккуратные грядки самых разнообразных овощей. Во фруктовом саду был слышен монотонный пчелиный гул. Большие черные пчелы с удовольствием лакомились перезревшими фруктами. Еще избушку можно было найти по запаху. По всей видимости, там варилось варенье с душицей и лесным бялом. Сногсшибательный аромат расползался по всему лесу, заставляя ноздри непроизвольно шевелиться.
Командир сглотнул слюну и знаками скомандовал солдатам. Бывалые вояки, несмотря на жуткую усталость, ловко подхватив оружие, принялись окружать избушку. В считанные минуты кольцо замкнулось.
Пулеметный расчет занял господствующую высотку. Огнеметчик вплотную подобрался к окнам, готовый в любую минуту выпустить шипящего пламенного дракона из тесного бака. С флангов его прикрывали Нытик и Длинный. Взвод обеспечения стал окапываться в овражке. Командир криво усмехнулся, от взвода остался один санитар, при нем два раненных, повар с тремя банками тушенки и пакетом сухарей, орудийный мастер и механик без единой самоходки и орудия. Овражек был ничтожно мал, но "обеспеченцы" там прекрасно разместились. На высокой сосне что-то блеснуло. Это Снайпер - красавчик, проверяет окуляр. Вот кто золото парень, не дожидаясь команды, взял под прицел вход. Невдалеке еле заметно зашевелились кусты. Это явно Толстяк из четвертого взвода никак не умостит свою задницу. И как ему удается сохранять свои бегемотовые размеры, ведь как и все питается впроголодь? Надо бы придумать ему наказание посуровее, чтобы раструсил свои жировые складки.
Послышался короткий свист, значит третий и четвертый взводы заняли оборону от леса. Можно приступать к завершающей стадии операции. Командир поднял голову, еще раз тщательно осмотрелся, затем резко взмахнул рукою. Первые два взвода короткими перебежками помчались к хижине. На ребят было приятно смотреть. Двигались осторожно и в то же время стремительно. Одним словом Гвардия. Несмотря ни на что, Гвардией и осталась. Кроме древнего старика в избушке никого не оказалось. Он орудовал возле печи большой деревянной ложкой. На печи стоял медный таз с душистым вареньем. Старик казалось вовсе не замечал солдат. Их суета и крики на него не оказывали и малейшего действия. Чтобы привлечь внимание старика Седой хотел врезать тому прикладом между лопаток, но Командир его вовремя остановил.
- Добрый день, сдержанно сказал Командир.
Нужно отметить, что его и самого ужасно злило поведение старика.
Старик пробурчал в ответ что-то невразумительное, не отрываясь от таза. Судя по интонации это было приветствие, хотя вполне могло оказаться и проклятием.
- Ты один, здесь?
Спросил Командир, вкладывая в свои слова столько металла, что стены отозвались кандальным звоном.
- Один. Совсем один.
Ответил старик, продолжая сосредоточенно помешивать варенье. Словно от варенья, а не от этих людей с оружием, ворвавшихся в хижину, зависит его жизнь.
- Не врешь!
Резко выкрикнул Командир, подходя вплотную, широко расставив ноги и кладя правую руку на кобуру.
Наконец старик соизволил оторваться от своего душистого тазика. Он обвел вошедших ничего не выражающим взглядом и ответил со вздохом.
- Стар я врать.
К тому времени солдаты деловито шарили по избушке, соблюдая при этом все правила предосторожности. Кто-то, воспользовавшись приставной лестницей, забрался на чердак и там громко топал. Кто-то спустился под пол через узенький лючок, громыхая внизу какими-то железками. А Седой не без удовольствия осматривал обширную кладовку, цокая языком от обилия дедовских припасов.
- Зачем же тебе столько еды, раз ты один?!
Рявкнул Седой выйдя на середину комнаты, и подражая Командиру широко расставил ноги при этом. Командир бросил на него ледяной взгляд, от чего тот поежился.
После того как погибли все младшие офицеры и сержанты, Седой как-то сам по себе стал занимать их место, на правах самого старшего и опытного. Часто это приносило пользу, а иногда, как например сейчас, это ужасно раздражало. Уж больно много последнее время, Седой, стал себе позволять. Но командиру позарез нужен был помощник, чтобы остаток его воинства не превратился в неуправляемое стадо. И сказать по правде Седой был, пожалуй, самой подходящей кандидатурой. Правда сама мысль приблизить к себе крестьянского сына казалась Командиру жутким кощунством. Хотя, в сложившейся ситуации, ничего другого ему не оставалось. Как говориться: "Не до жиру, быть бы живым".
Сдвинув брови, Командир отошел в глубину комнаты, сел на грубо сколоченный табурет и знаком указал Седому продолжать допрос. Тот чуть не подпрыгнул от радости. По всему было видно, что не смотря на весь хаос царящий вокруг, парень спит и видит на своих плечах сержантские нашивки. "Деревенщина", с презрением подумал Командир.
Седой же полностью увлеченный своей новой ролью стал деловито прохаживаться по комнате, шаркая подкованными ботинками по бревенчатому полу. Ботинки кстати были у него в великолепном состоянии. Командир бросил косой взгляд на свои сапоги, которые при каждом шаге жалобно попискивали, и казалось не один сапожник не возьмется их починить.
- Так для чего тебе столько запасов?
Повторил свой вопрос Седой ледяным тоном.
- Зима длинная, уклончиво ответил старик.
- Ты не юли! Где партизаны?!
Выкрикнул Седой, заливаясь пунцовой краской. По всей видимости, на хозяина это должно было произвести жуткое впечатление. Но тот и ухом не повел и продолжал спокойным тоном.
- Где партизаны? Да кто их знает? Вчерась были на Саульском тракте....
Солдат невольно передернуло. Вчера все они слышали канонаду боя в той стороне, когда форсировали ленивую речушку. Первым порывом было желание броситься на помощь, в самую гущу сражения. Но канонада оборвалась так же резко, как и началась и все поняли, что помогать там больше некому и заспешили прочь.
- А сейчас, старик сделал небольшую паузу, словно что-то вспоминая, кто их знает, где они сейчас. Может где-то рядом, а может нет.
- А ты значит, их кормишь?
Задал Седой провокационный вопрос.
- Кормлю когда приходят, ответил старик таким тоном, словно говорит очевидные вещи беспробудному тупице.
- Ах, ты, сволочь!
Выкрикнул Шустрый и бросился на Старика с кулаками. Казалось еще миг и остальные солдаты бросятся на одинокого лесного жителя, словно стая голодных бешеных псов и лишь клочки полетят во все стороны.
- Отставить!
Командир резко вскочил на ноги. Его трусило от злости. Бесило буквально все. И старик, казалось не понимающий всю серьезность своего положения, и который стал вдруг симпатичен командиру. И, конечно же, бесил "зарывающийся" Седой, у которого под ногтями еще не вымылся навоз, завещанный ему предками. И который, не смотря ни на что, страсть как хочет стать пусть маленьким, но командиром. Бесили отбившиеся от рук солдаты, еще месяц назад трудно было себе представить подобную выходку от любого из них. Но больше всего выводили из себя партизаны. Даже не сами партизаны, а простое упоминание о них. "Лесные духи" как не сговариваясь прозвали их во всей армии. Словно призраки появлялись они ниоткуда и уходили в никуда, оставляя после себя лишь смерть и разрушение. В голове командира, голове потомственного военного, дворянина самых благородных кровей, никак не укладывалось то, как они воюют. Нападают в основном на тыловые части и не щадят никого на ком военная форма. Ему приходилось слышать, что некоторые штабные крысы, оказавшись в окружении, бросали оружие, переодевались крестьянами и драпали без зазрения совести, оставляя солдат на произвол судьбы. Одного такого подлеца ему "посчастливилось" встретить в лесу. Когда-то учились вместе в кадетском корпусе, причем в одной группе, правда большими друзьями никогда не были, но все же.... Не задумываясь и на миг, Командир приказал повесить дезертира.
Только сейчас он понял, как тот его поступок подействовал на роту. Теперь он стал для них не просто старшим офицером. Теперь они были не просто счастливы выполнить любой его приказ или пойти за ним в огонь и в воду. Теперь солдаты буквально ловили каждое его слово. Он стал для них настоящим отцом-командиром, который, если заработаешь, по справедливости накажет, а если заслужишь, похвалит или наградит. Он стал таким отцом-командиром, про каких сочиняют легенды и поют песни.
Правда последнее время дисциплинка в его роте, вернее в том, что от нее осталось, хромала на обе ноги. И поддерживать ее становилось все труднее и труднее. Часто он ловил себя на мысли, что с ним случилось бы, не встреться им тогда его бывший однокашник, которого казнили по его приказу. Что? Удар штыка в спину или ночью перерезанная глотка. А может в какой-то момент его просто разорвали бы на кусочки, как только что, чуть не поступили со стариком. А ведь подобные случаи происходили уже неоднократно. Даже в Королевском легионе взбунтовался взвод, и покинул позицию, убив офицера. Страх злейший враг на войне. Но им буквально пропитана здешняя земля. "Выходит я чужой смертью, смертью офицера, пускай подлеца и предателя, откупился от солдат. Нет! Я поступил по совести и честь моя не запятнана!"
- Так, ты говоришь, что кормишь партизан?!
Процедил Командир сквозь зубы и достал из кобуры пистолет, ствол которого направил старику в живот. Ему вовсе не хотелось убивать симпатичного дедугана. Но на собственной шкуре он знал, как солдаты боятся и ненавидят партизан, а тут напротив, стоит человек помогающий "Лесным духам". Командир просто не имел права терять контакт со своими солдатами. Ведь в любой момент они могут забыть все его бывалые заслуги и возненавидеть еще больше чем любили. А тогда беда. Не только для него, но и для всех оставшихся в живых.
Доставая оружие, он хотел дать понять старику насколько опасно его положение. Но пистолет не произвел на старика должного впечатления. Невозмутимым тоном он ответил.
- Всех кормлю, кто приходит. Гость от бога. Вы пришли, накормлю и вас.
Одна простая фраза разрядила обстановку. Напряжение лопнуло словно мыльный пузырь. Командир почувствовал к старику еще большую симпатию.
Не прошло и часа, а на плите, вместо варенья, готовилось мясо, только что зарезанного барашка. А старик ставил на скатерть блюдо с лепешками. Кроме того, на столе возвышались большие глиняные миски с овощами, фруктами и сыром. Крынка душистого меда и пузатый кувшин вина непрерывно двигались по кругу, каждый хотел как следует приложиться к одному и другому. Некогда полная Гвардейская рота, кроме часовых, конечно, со всеми удобствами расквартировалась в избушке старика за большущим почти в полкомнаты столом. На какой-то миг все забыли, что идет страшная война, плавно переходящая в бойню. Настоящая пища, а не консервы и всякие объедки, согревала желудки, а чистое вино - сердца. Даже Нытик сидел и счастливо улыбался. А Толстяк казалось еще немного и насытит свою необъятную утробу.
Когда подоспела баранина, многие посапывали прямо за столом. А кое-кто не говоря ни слова стал мостится на полу. Единственный топчан был предоставлен в распоряжение раненых. Командир на время отбросил субординацию и позволил солдатам отдыхать, приказав Седому следить за сменой часовых. Его и самого начало клонить ко сну. За месяц это была, пожалуй, первая возможность выспаться под крышей гостеприимного дома. Он только лишь склонил голову как мгновенно заснул.
Широкая дверь, издав лишь еле слышный комариный писк, слегка отворилась. Осторожно ступая, в избу вошли партизаны. В руках они сжимали отрубленные головы часовых. Никогда Командир еще не видел живых партизан так близко. Крепкие парни с разрисованными лицами. В руке у каждого было короткое копье, а на поясе висело широкое мачете. У некоторых за спину были закинуты армейские, по всей видимости, трофейные, автоматы и старые ружья, да карабины. Стало вдруг обидно, что вот эта банда плохо вооруженных людей разметала и теперь методично уничтожает самую лучшую армию. Партизаны между тем не произнося и звука стали убивать солдат. Их копья смертоносными змеями метались к воинам и те умирали, так и не проснувшись. Именно так, за одну ночь, был вырезан четвертый батальон. Командир видел снимки той кровавой расправы. "Неужели и я в скором времени попаду в хронику этой безумной войны", с ужасом подумал командир. Он хотел закричать, что бы разбудить живых и дать отпор разукрашенным дикарям. Но голосовые связки отказались ему повиноваться. Вообще все тело отказывалось служить своему господину. В голове мелькнуло "Опоил старик".
Прямо перед Командиром вырос огромный партизан, сжимающий в сильной волосатой лапе окровавленное мачете. Видимо этим мачете были обезглавлены часовые. Партизан замахнулся.
Командир резко откинулся в сторону и едва не свалился со стула. В избушке мирно посапывали солдаты, и никаких партизан не было в помине. Командир тряхнул головой, прогоняя остатки дурного сна. Прямо напротив сидел Седой и чистил свой автомат. Сна ни в одном глазу.
- Долго я спал?
Спросил командир.
- Менее двух часов, ответил Седой.
- Часовых сменил?
- Так точно.
- А где старик?
- На огороде копается.
- Сам?!
- Что, вы! Нет. Никак нет. За ним следят Снайпер и Ушастый. Знаков никаких не подавал. Просто пропалывает сорняк.
- Сам-то ты отдыхал?
- Никак нет.
"Он, что двужильный?", подумал командир. Сейчас он смотрел на Седого скорее с уважением, чем со злобой, и если быть до конца откровенным, то еще и с легкой примесью зависти. Командир поднялся, разминая ноги, и сказал строго.
- Приказываю отдыхать. Я проверю посты.
- Есть, - ответил Седой.
И тут только стало ясно, насколько он устал. Кожа на лице вмиг отвисла, словно у бульдога, а глаза заволокло дымкой. Командир покровительственно похлопал его по плечу и довольный вышел из избушки.
Осторожно обойдя посты, Командир убедился, что везде царит непривычная тишина. Но при этом не ощутил и капли беспокойства, будто бы все ужасы войны остались где-то позади. Слегка прихрамывая на затекшую левую ногу, он направился к Снайперу и Ушастому. Два друга разместились на большой куче соломы, скрытые огромным лопухом они наблюдали за стариком. Вернее наблюдал один Ушастый, а Снайпер спал, обхватив свою любимую винтовку, с которой он никогда не расставался.
- Отдыхай и ты, сказал командир Ушастому, я послежу за стариком.
Ушастый словно сраженный пулей упал на солому. Казалось, его голова еще не приземлилась, а он уже спил, вполне возможно видя прекрасный сон.
Командир, не таясь, пошел на огород. Ему вдруг очень захотелось поговорить со стариком. У себя на Родине он не был большим снобом, но к простолюдинам, особенно к крестьянам, относился с легким презрением, считая их беспробудными тупицами и пьяницами. Но старик поколебал его уверенность в том, что интеллект и благородство это привилегия высших сословий. Было в старике нечто такое, что говорило о его не дюжем уме и могучей воле. Ко всему прочему Командиру не давали покоя вопросы, на которые он сам не находил ответы. Об этой нелепой войне. Об этой дикой стране. О народе, который рабски терпит кровавых тиранов, но до последней капли крови сражается со своими освободителями.
- Как дела дедушка?
Спросил Командир. Старик кряхтя разогнулся, вытер пот со лба и со вздохом ответил.
- Помаленечку.
Казалось он и сам непротив прерваться и поговорить. Он облокотился на мотыгу, всем своим видом показывал, что работа может подождать. Первое время разговор никак не клеился. Они лишь обменялись парой ничего не значащих фраз. Почему-то оба ощущали легкое смущение. Взор командира блуждал по саду, его внимание привлекло небольшое деревце с ярко-оранжевыми плодами.
- О! Янтарная слива. А я всегда считал, что они растут только на юге.
Старик самодовольно улыбнулся.
- Много мне пришлось повозиться с саженцами, чтобы они прижились на нашей почве. Семь лет бился. В дальнем конце сада у меня есть еще две. Они, конечно не всегда вызревают и не такие сладкие как в имперских садах, но есть можно, и варенье славное получается.
- А у меня в имении больше двух сотен янтарных слив. Помню, три года назад я был в отпуске, так такой урожай удался, что для уборки пришлось дополнительных людей нанимать.
- Три года назад и в наших краях хороший урожай был. Год щедрого солнца, как говаривали в старину.
- И у нас такая поговорка есть, сказал командир, сильно удивившись при этом.
- А чему удивляться, на одной ведь земле живем, поучительно сказал старик.
- Это точно. Вот только понять друг друга не можем.
- Кто не может, а кто и не хочет.
Съязвил старик. Командир ему ответил обиженным тоном.
- Да как вас понять. Людоедам в ноги кланяетесь. Мы же пришли избавить вас от тирании и что в благодарность? Ножи в спину.
Старик помолчал некоторое время, как бы собираясь с мыслями. После чего выпалил сурово:
- А ты скажи на милость, кто звал вас?! Может мы и лесовики дремучие. Но со своими бедами всегда сами разбирались. И помощи не у кого никогда не просили.
На какой-то момент командир опешил, он даже отступил на шаг, но старик заметно смягчившись, продолжил:
- Понимаешь сынок, озлобили вы многих. Но только зверства всякие против вас "дорхи" творят и люди ими запуганные и обманутые, а вовсе не партизаны какие-то. Вот "лесными духами" вы их правильно назвали. Верно словечко подобрали.
Глаза командира округлились. Это чудное название он слышал впервые и значения его, конечно, не знал, но казалось оно ему зловещим.
- Это кто такие?
Спросил командир. В ответ старик зацокал языком. Командир фыркнул.
- Ну не хочешь говорить, не надо.
- Ты сынок не горячись. Ведь ни ты, ни твои командиры ничего про нашу жизнь не знаете. А беретесь нас лесовиков судить. А ведь живем мы в этих лесах не одну сотню лет. Тут до нас наши деды и прадеды жили и после нас будут наши внуки и правнуки жить.
- Да расскажи толком, сказал командир с нескрываемым любопытством.
Ему вдруг показалось, что знает этого старика всю жизнь. А старик между тем скривил мину всезнайки, и стал говорить нравоучительным тоном.
- Из леса мы вышли, в лес после смерти и уйдем. Кто жил праведно кедром, например, станет или дубом, или другим добрым деревом. А как же. Кто в грехе погряз, обернется тот темной горбункой.
- Это черные сучковатые деревья почти без листвы.
- Да. Да. Его еще черной поганью называют. Потому, что поганое это дерево. Ежели, например, уснуть под ним, проснешься непременно хворым. Ежели ягоду или гриб под этим деревом сорвать отравиться до смерти можно.
Тут старик говорил правду. Командир однажды на собственной шкуре ощутил дурное влияние темной горбунки. Примерно две недели назад умостился он перекурить на большой сухой кочке, под самой темной горбункой. Кочка та была большая и удобная словно кресло. На ее верхушке был большой пучок сухой травы. Спиной можно было облокотиться о гладкий ствол горбунки. Все условия, прямо как в столичном кафе. Но стоило командиру подняться, он ощутил такую слабость, что ноги его буквально подгибались, а голову заполнил такой туман, что трудно было вспомнить даже собственное имя. С тех пор он старался обходить эти деревья стороной.
Старик между тем продолжал.
- Так вот, держаться от этой черной погани нужно как можно дальше. Так как в каждом таком дереве живет темная душа. И не приведи господи сломать на том дереве хотя бы ветку. Я уже не говорю о том чтобы срубить его... Душа та темная или "дорх" враз на воле окажется. Сам-то "дорх" вреда много причинить не может, но могут они захватывать чужие тела, превращая их в злобных и жестоких созданий. Убить-то их, конечно, можно, но черные души вновь темной горбункой обернуться. Срок жизни у этих поганых деревьев малый, не более пятидесяти лет. Правда некоторое особенно злобные души более сотни лет могут в дереве прожить. Нужно чтобы они сами в прах рассыпались, тогда и "дорх" погибнет. А солдаты ваши по незнанию ой как любят черную горбунку на костры рубить, сами на себя беду кличут.
Командир стоял, словно громом пораженный, уж больно все услышанное походило на сказку. Но вот только последнее время он и сам словно в страшной сказке оказался и столько чудес повидал, что невольно стал верить во все. Или почти во все. С трудом разлепив губы, он сказал:
- Но ведь мы не знали.
- Так зачем пришли учить нас уму разуму, ведь жизни нашей совсем не знаете? Да и знать не хотите. Все по своим меркам кроите. А знаете ли вы ваше благородие, что сразу за передовыми частями в наш лес ваши промышленники потянулись? Словно голодные волки набросились. Подумать только тысячелетние серебристые клены на мебель пилить.
Трудно было сказать наверняка, но Командиру показалось, что у старика на глаза слезы накатились, и голос его слегка дрогнул.
- Ведь они говорить могут, надо только уметь слушать.
- Кто?
Прохрипел Командир, окончательно опешив.
- Так серебристые клены. Кто же еще. В округе на неделю пути четырнадцать таких гигантов растет. Я их всех по именам знаю. Меня с ними еще дед ходил знакомить. Один из них мне пчелиный рой подарил. Они у него в дупле жили, ну и расплодились, беспокоить начали. А ты думал, с чего это, черная лесная пчела спокойно в уликах живет, да еще медом своим делится. Этих бестий медведи обходят. Вот только потому, что Краг попросил, они ко мне жить и перебрались. А вы пилой по кленам. В наших краях это неимоверное святотатство. Вот теперь-то против вас весь лес и ополчился.
Старик глубоко вздохнул и продолжил.
- А еще и "дорхи" эти. Вот беда так беда. Пока они нас лесовиков не трогают. А что будет когда вашу армию окончательно добьют.... Страшно подумать. Да наделали вы делов освободители.
Командир не знал, что и ответить. Он постоял некоторое время переминаясь с ноги на ногу, после сказал коротко.
- Извини, старик.
Утром Командир проснулся от удушья и головной боли. Такая головная боль у него случалась только тогда, когда он умудрялся проспать больше восьми часов подряд. Спал Командир на широком дедовском топчане, а сверху него грудой были свалены одеяла и звериные шкуры. Выбравшись из-под одеял, Командир стал звать дневального, но никто ему не отозвался. В избушке старика не оказалось ни одной живой души. Наспех одевшись, Командир выскочил из избушки с дикими криками:
- Дневальный ко мне! Седой, Зуб, Снайпер ко мне! Все под трибунал пойдете! Ко мне гвардейцы!
Но и во дворе никого не оказалось. Командир в растерянности стал ходить взад вперед, плохо понимая, что происходит. В голову лезли глупые мысли. Что вот в один миг он сделался один, один единственный человек на всей планете. Сразу стало неимоверно тоскливо и страшно. От страха зашевелились волосики от копчика до макушки. И тут он увидел старика, сидящего под навесом и мирно плетущего корзину из лозы. Но вид старика не принес душе покой, наоборот сердце Командира вдруг начало сбиваться с ритма. Он стал жадно хватать ртом воздух. Когда избыток кислорода восстановил нормальную работу сердца, Командир неторопливо зашагал в сторону навеса.
- Где мои солдаты?
Спросил он, с трудом сдерживая волнение. Воображение рисовало ему самые ужасные картинки. Старик невозмутимо ответил:
- Ушли.
- Как ушли? Куда ушли?
- Домой.
Все так же невозмутимо ответил старик. Командир в первые мгновения так растерялся, что не нашелся, что сказать. А старик совершенно спокойным тоном поведал ему, что ночью солдаты решили бежать. Они разделись до гола, свалили форму и оружие в общую кучу, обвязали чресла пучками травы и бегом подались в родные края. По слухам партизаны, даже управляемые "дорхами" не трогают людей без формы.
- Я каждому из них подарил по паре лаптей.
В довершение похвастался старик.
- Где оружие?
Жестко спросил Командир. Все, шутки кончились, и теперь симпатяга дедуган превратился в пособника дезертирам. Во время рассказа старика он сжимал и разжимал кулаки, да так что впившиеся в ладони ногти оставили кровавые отпечатки. В любой миг он был готов бросится на лесовика и чтобы не тратить на такую сволочь патроны, просто разбить ему голову рукояткой пистолета. Но старику казалось было на все наплевать. Он махнул рукой и сказал:
- Там за домом.
Действительно за домом оказалась большая куча из ранцев, военной формы и оружия. Глядя на то, что осталось от его воинства, Командир полностью осознал, что все происходящее пускай дикая, но реальность, а не дурной сон. Это значит все конец, всему конец. Если гвардейцы позволяют себе полностью обнажиться и словно обезьяны голышом скакать по лесу, то чего ожидать от всех остальных. Война проиграна в этом нет сомнений. Теперь очень важно чтобы огненный смерч не переметнулся и на его Родину. Он еще постаял некоторое время, с тоскою смотря на то, что еще вчера было его солдатами. В одну из касок заползла ярко-зеленая ящерица. Новое жилище ей явно пришлось по вкусу, и она замерла, может быть на миг, а вполне возможно и на вечность. Из пулеметного ствола выбрался большой черный жук, что-то бурча себе под нос. Через миг он неторопливо и даже как-то солидно взлетел, продолжая ворчать при этом. Видимо запахи оружейной смазки и пороховой гари не привели его в восторг, и он полетел поведать об этом всему лесу. Из общей кучи вывалилась фляга с нацарапанным на ней сердцем пробитым стрелою. "Интересно, чья это?", подумал Командир. " Да за такие художества, пять нарядов полагается".
Неожиданно все эмоции оставили Командира, остался только один вопрос. Он подошел к старику.
- Неужели все ушли?
Спросил он бесцветным тоном. Старик вдруг погрустнел, почти так как когда рассказывал про серебристые клены и их вырубку. Он поднялся и поманил Командира за собой. Вдвоем они прошлись к самой окраине леса, при этом, не произнося ни звука. Под раскидистой березой возвышался небольшой земляной холмик, явно совсем свежий. Старик указал на него рукою:
- Один не захотел идти со всеми. Порывался тебя разбудить. Но его быстро порешили. Так что он не мучился. Тебя убивать они не хотели. Не осуждай их. Ребята сильно напуганы и это их единственный шанс спастись. Я и тебе советую поступить так же, причем немедленно. Для тебя у меня найдется кое-какая одежонка. Правда немного маловатая, но это ничего. Ко всему прочему....
- Кто?
Перебил Командир старика, указывая на земляной холмик.
- Да высокий такой, крепкий, как богатырь и волосы у него белые, словно сметена.
"Седой", подумал Командир. "Крестьянский сын, а в душе настоящим воином оказался, ни чета многим благородным офицерам. А я его недолюбливал, считая выскочкой. Какая жалость, что не успел его к сержанту представить". Командир громко вздохнул. Затем резким движением сорвал свои офицерские погоны и аккуратно положил их на могилу солдата. Постоял немного задумавшись. Потом вытащил из ножен офицерский кортик и глубоко вогнал его в могилу. Из земли осталась торчать только рукоятка с гравировкой: "За героизм и Мужество".
- Как ты думаешь, а его душа в какое дерево вселиться?
Спросил Командир, не отрывая взгляда от могилы. Старик ответил не сразу. Видимо прикидывал варианты.
- Сильный воин. Станет дубом, огромным и ветвистым.
- Вот и хорошо. Присмотри за могилой.
Сказал Командир и не прощаясь со стариком ушел в глубь леса. Старик сделал попытку его остановить, и поднял было руку, но понял, что все слова сейчас бесполезны. Не снимет формы их благородие, умрет, а не снимет. Старик опустил руку и шепотом пожелал удачи, удаляющейся одинокой фигуре. Так он стоял еще долго. Пока не услышал возмущенные крики сорок где-то в глубине леса. По всей видимости "дорхи" пожаловали. Их гнилое нутро всякая живая тварь чует, а уж эти белобокие крикуньи их за версту чувствуют. Вовремя все ушли. Вроде все без крови обошлось. Старик покосился на одинокую могилку, глубоко вздохнул и прошептал:
- Почти без крови.
Командир упрямо шагал на юго-запад, старясь держать приличный темп при этом. Сколько времени он вот так вот прошагал, сказать было трудно. Но усталости он казалось, не чувствовал. Просто шел и шел, прокручивая в голове события последних дней. Как-то так получалось, что все его мысли упрямо возвращались к Седому. Их последний бой. Партизаны словно поджидали у сваленных деревьев. Ребята вовремя среагировали и залегли. Так что обошлось почти без потерь. Один убитый и один раненый, причем легко. Партизаны вели беспорядочную стрельбу из всех стволов, и казалось, не целились. Но вот только почти каждый выстрел гвардейца заставлял заткнуться тот или иной автомат. И только пулемет никак не замолкал. Удачно выбранная позиция позволяла продержаться северянам достаточно долго. Седой без приказа обошел с фланга пулеметное гнездо и расстрелял в упор пулеметчиков. За что впоследствии получил выговор, потому как действовал самостоятельно. "Я тогда его чуть ли не анархистом назвал. А ведь он был прав, рискуя собственной жизнью...."
Сам того не ожидая Командир выскочил на большую поляну и в буквальном смысле слова обалдел от увиденного. Посреди поляны рос огромный серебристый клен. Не сильный, но настойчивый ветер разогнал темные зловещие тучи и они на некоторое время покинули небо. Вышедшее предзакатное солнце осветило клен, и он предстал во всей своей красе. До ночных заморозков было еще далековато, но некоторые листья клена по краям покрылись багрянцем. И казалось, огромное дерево переливается, словно увешенное гирляндами. Командир непроизвольно слегка поклонился и сказал шепотом старинное приветствие:
- Живи и здравствуй.
И в этот же миг он услышал у себя в голове:
- И ты живи и здравствуй, воин.
Ветер был слабый, но тем ни менее, даже нижние ветви дерева слегка качнулись, отчего листва отозвалась приятным шепотом. Командир остолбенел. Конечно, он запомнил слова старика о том, что серебристые клены могут говорить. Но тогда он отнес это либо к фигуральному обороту речи, либо просто к предрассудкам. Но вот сейчас он был уверен, что огромное дерево ему ответило.
- Отдохни у моих корней, тут тебе ничто не угрожает.
И вслед за фразой в голове у командира родились образы. Он мирно спит под самым деревом на него падают листья, а вокруг царит тишина и умиротворение. Вмиг навалилась усталость. Оказывается, он упрямо прошагал почти весь день, так как солнце, словно играясь, стало плавно прятаться за деревьями, где-то далеко на западе. Командир сел на землю и оперся спиной на гигантский ствол. Несмотря на многочисленные дожди, почва под кленом была сухая, а густая многолетняя листва, превратилась в удобную подстилку. Командир перевел дух и расслабился. Неожиданно он ощутил у себя на плече какое-то движение. Командир скосил глаза и увидел маленькую рыжую белку. Белка несколько мгновений смотрела на него немигающими глазками, затем ловко спрыгнула вниз и положила ему на ладонь горсть лесных орехов. Какая-никакая, а все же еде.
- Спасибо.
Сказал командир, не зная к кому обращаться толи к дереву, толи к белке. Ответа не последовало, и он спокойно заснул.
Проснулся он перед самым рассветом, но при этом холода не ощущал, так как был полностью покрыт опавшими листьями. На ладони он опять обнаружил горсть лесных орехов. Наспех перекусив дарами природы, он простился с зеленым великаном, в ответ он услышал:
- Поспеши, воин.
Он и сам ощущал, что опасность таиться где-то совсем рядом.
Охрипшей собакой лаял пулемет. Огромные пули с яростным шипением и диким визгом пролетали мимо. Командир ловко перезарядил пистолет и спрятал пустую обойму в нагрудный карман. "Голос" пулемета показался ему знакомым. "Я заставлял Пулеметчика заботиться за, "машинкой" словно за ребенком", подумал он, "Будет смешно, если меня подстрелят из моего же пулемета".
Впереди мелькнула тень. Как в тире командир вскинул руку и выстрелил единственный раз. Тень со стоном завалилась на бок. "Вы хоть и злобные духи, но и я не лыком шит". Еще два выстрела немного левея и прыжок вправо. На том месте, где он только что стоял, взорвалась земля от пулеметных пуль. "Дорхи" медленно, но неумолимо теснили командира к болоту. Их было немного, он насчитал восемь человек. Сейчас уже семь. Еще два выстрела слились в единое эхо. Вот уже шесть. Почему-то они не торопятся его атаковать, видимо ждут подкрепление. И когда это подкрепление подойдет ему несдобровать.
Выход один - продираться через болото. Командир попробовал было прорваться с левого фланга. Но две длинные очереди из автомата охладили его пыл. Расстреляв во все стороны две обоймы он бросился в вонючую жижу. Вслед ему яростно строчили автоматы, пулемет заглох, видимо он подстрелил пулеметчика. "Будешь знать, как стрелять в меня из моего же оружия".
Казалось, этому болоту не будет конца. Начало смеркаться. Командир увидел впереди маленький островок голый как лысина. Здесь он решил переночевать. Преследователей своих он давно не слышал. Подойдя вплотную к трясине партизаны открыли ураганный огонь, но в болото не полезли, резонно решив, что при неудачном раскладе, даже один стрелок перестреляет их всех словно мишени с тире. А в одиночку в болоте выжить очень трудно. И это он ощутил на собственной шкуре. Дважды он проваливался по грудь, и только чудо помогло ему выбраться.
Командир, еле волоча ноги, добрался до середины островка и упал на еще теплую землю. Даже, несмотря на чудовищное изнеможение уснуть, сразу не удалось. События последних дней не давали покоя и продолжали крутиться в голове, словно заевшая пластинка. Но со временем усталость взяла свое, и он заснул спокойным богатырским сном. Это и спасло командира, так как мимо дважды проползала болотная гадюка. Змеи сии были чертовски агрессивны, а их ужасно токсичный яд не оставлял шансов укушенному. Но болотная гадюка имела странную особенность, она не кусала спящих. Как она отличала спящего человека от барствующего оставалось загадкой. Но факт имел место быть.
Проснулся командир под самое утро от холода и пронизывающей сырости. Зубы его отстукивали барабанную дробь, а озноб бил все тело. Он сел, сжался в комочек и обхватил колени сильными руками. Несколько раз сдавил сам себя, разгоняя кровь, затем расслабился и принялся ждать рассвета. Ожидание было очень утомительным, болотная сырость пронизывала до костей, вонючая жижа издавала противные звуки. Все замерло в ожидание восхода. И только с кочки на кочку суетливо перепрыгивали, боталы - неприятные птицы, пожиратели падали, протяжно постанывая при этом. Может это была иллюзия, но командиру показалось, что на востоке едва заметно посерел небосвод. Командир плотно закрыл глаза и медленно стал считать до десяти тысяч. Досчитав, он с удовольствием отметил, что уже значительно посветлело, и можно было вокруг различить отдельные предметы. Вскочив на ноги, он принялся разминать затекшие конечности. К тому времени как он закончил полный комплекс физических упражнений, солнце победило ночную тьму, и можно было продолжить путь.
Примерно через час командир был мокрым от пота, но далеко впереди он ясно различал лесные заросли. Это придавало сил и сводило на нет усталость. Словно птица - ботал он ловко перепрыгивал с кочки на кочку. С каждым шагом, вернее, с каждым прыжком лесные великаны становились все больше и больше, и уже можно было рассмотреть твердую землю, покрытую густой травой и кустарником.
Неожиданно с виду твердый и сухой островок вдруг ушел из-под ноги, и командир, потеряв точку опоры, по пояс провалился в трясину. Собрав все силы, он рванулся вперед. Но болото вцепилось в свою жертву мертвой хваткой и неумолимо тянуло вниз. Ища спасение, командир завертел головой и увидел прямо над собой сухую ветку, за которую он и ухватился двумя руками. Послышался треск, но человек почувствовал, что болото ослабило хватку. На миг можно перевести дыхание. Командир посмотрел на деревцо, что протянуло ему спасительную ветку. И похолодел от увиденного. Это была темная горбунка. Она сильно накренилась, и казалось вот-вот рухнет, делая спасительный мост для человека. Командир ясно увидел, как из-под корневища выбирается проклятая душа "дорх". Уродливая и ужасная, изголодавшаяся и готовая в своей жестокости проглотить чуть ли не весь мир. Интересно кем раньше было это существо? Судя по дереву, темная душа давно покинула этот мир, найдя себе временное пристанище в горбунке. Может владела она раньше телом разбойника-душегуба или палача - заплечных дел мастера, который находит особое удовольствие в изощренных пытках, а может это сам Кровавый Царевич, уж очень корявое и старое дерево приютило проклятую душу. "Дорх" словно тоненькая струйка дыма, слегка вибрируя, выбирался на свет божий, постепенно набирая силу и мощь. Может это было не в меру разыгравшееся воображение, но командиру явно привиделось что "дорх" облизывается и широко улыбается в предвкушении кровавой трапезы.
Командир как-то неожиданно для самого себя вдруг осознал, что собственными руками выпускает в этот мир чудовище. Дерево кренилось все сильнее и сильнее. Еще миг и оно рухнет. Командир вдруг разжал пальцы. "Дорх" вмиг исчез, как будь-то бы, его никогда и не было, а трясина с чавкающим звуком всосала корни дерева, и оно стало на место, словно так и стояло все время. И только ветка приглашающее раскачивалась над головой.
Но он для себя уже все решил. Много очень много зла он принес этой земле по недомыслию и со страстным желанием сделать нечто хорошее, более того - благородное. Хватит. Теперь даже ценой собственного спасения он не будет приумножать это зло.
Человек медленно погружался в зловонную бездну. Он с ужасом представлял свою страшную смерть. И только утешительные мысли на какой-то миг отвлекли его от жутких предчувствий: "Интересно, а каким деревом я стану после кончины. Хорошо бы большим и величественным, типа кедра или дуба. А вдруг, нет, это конечно не возможно, но вдруг. Вдруг я стану серебристым кленом. И таким огромным, что мои ветви дотронуться до самого неба".