Аннотация: В поисках сведений о репрессированном "крутом" комиссаре историк вдруг сталкивается с ним самим - и с другими, кому в эпоху перестройки не лежится в земле
Д.М.Дудко
Комиссар Шугай
- Репрессированные? Да-да, мы сейчас перестраиваем экспозицию. - Заведующая районным музеем, полная женщина в очках, подвела меня к стенду. - Вот, пожалуйста: Шугай Семен Петрович. Комиссар партизанского отряда. Чекист, ликвидировал банды в уезде. Организовал коммуну в Красном Яру, сейчас этого хутора уже нет, потом - колхоз "Искра" в Петровке, нынешнее Революционное. Затем возглавлял райком - до самого ареста. Говорят, обвинили в троцкизме ...
С фотографии на меня смотрел человек с узким скуластым лицом, в фуражке со звездочкой. Взгляд упрямый, пожалуй, даже злой. Правая бровь рассечена глубоким шрамом. В конце пояснительного текста свежей тушью блестели две фразы: "Пал жертвой незаконных репрессий. Реабилитирован посмертно".
- Мы дату смерти исправили. Раньше стояло "1936". Знаете, на всякий случай ... Чтобы не возникало лишних вопросов ... У меня к вам огромная просьба: если найдете в архиве приговор по его делу - пришлите нам фотокопию. Девять на двенадцать - тут как раз место есть. Я ведь никогда в архивах не работала, а вы все-таки историк, специалист. Да и музеем я по совместительству заведую. А с меня все только требуют - райком, областной музей ...
- Обязательно постараюсь. Правда, областной архив сильно пострадал в войну. Стоило бы расспросить старожилов ...
- Да-да, вы обратитесь в Революционном к Михайлову Лукьяну Филипповичу. Клара Сергеевна - она до меня тут работала - очень его ценит. Я бы вас к ней направила, но она в больнице.
- Шугай? Да это самый ирод был! Собрал сход и говорит: "А ну, гады, записывайтесь в колхоз, не то церковь закрою и базар!". А комсомольцы уж на колокольню взобрались и давай колокола сбрасывать. Пятнадцать семей в Сибирь загнал, да еще столько же разбежалось. В него и стреляли, и поджечь хотели. До бунта дошло бы, если б не забрали Семку этого в район. А в тридцать втором что творил! Дворы обходил, хлеб до зернышка выгребал. Люди в кукол зерно зашивали - и там находил. Я вам, говорит, суки, светлую колхозную жизнь построил, а вы только красть умеете? Через пять лет разоблачили его-таки. Великий Сталин все видел, только не мог сразу до всех врагов добраться ...
- Ну зачем же так, Лукьян Филиппович? Ведь с Шугаем без вины расправились: в троцкисты записали ...
- А что его записывать, коли он троцкист и был! Коммуна его красноярская знаешь, как называлась? Имени вождя мировой революции товарища Троцкого! У нас корова забрела на коммунарский луг - коммунары ее к себе в хлев. Отец пошел Шугаю жаловаться, а тот ему наган в рот сунул, да матюком, матюком! Потом, правда, ... в двадцать девятом, что ли ... ну, до коллективизации еще, от вождя своего отрекся и портрет выбросил. Для конспирации, ясное дело ...
От деда Лукьяна я вышел поздно. Долго ждал последнего автобуса, не дождался и пошел полями напрямик к трассе. Думалось, так даже лучше, попаду сразу в областной центр. Но ... сбился с дороги, долго обходил то лес, то заболоченную балку. Вышел к шоссе, когда уже темнело. Три машины подряд пронеслись мимо. Безлюдье навевало жутковатые мысли. Вспоминались слова Лукьяна Филипповича: "Порядка нет ... Страх, что творят, и все от безделья да от пьянки. В прошлом месяце у хуторского пруда труп нашли - ножом изрезан, будто из него нарочно кровь выпускали". Вспомнив древнюю мудрость - "Дорогу осилит идущий", я зашагал по направлению к городу, хотя до того было километров сорок.
И тут позади натужно загудел мотор. Я оглянулся. Видавший виды грузовичок одолевал подъем. На мою поднятую руку шофер отреагировал довольно быстро. Машина остановилась, из кабины выглянул краснолицый расхристанный здоровяк. На волосатой груди поблескивал амулетик в виде адамовой головы.
- Что, в город пробираешься? Залезай, пока я добрый!
- Геолог, что ли? - спросил он уже в кабине, окинув взглядом мою штормовку и джинсы.
- Да нет, историк. Стираю белые пятна ...
- Тоже мне работа! Что с пятнами, что без пятен - за колбасой в город ездили и ездить будем. Мертвым, говорят, гнить, а живым жить.
- Ну не говорите. Если с мертвыми не разобраться, они, бывает, живых кусать начинают.
- Это верно! Еще и как кусают! - обернувшись ко мне, он расхохотался. Я невольно отшатнулся: клыки шофера были ... раза в три больше остальных зубов.
- Смотри не выпади! А еще ученый, - шофер вынул изо рта пластмассовый протез. - На базаре купил. Что значит - деловые люди: спрос на лету ловят.
Неожиданно грузовик свернул с шоссе.
- Кореши у меня тут. Товар завезти обещал.
Грузовичок проехал мимо полуразрушенного хутора, запетлял среди холмов и, наконец, остановился у заросшего густым лесом оврага. Шофер просигналил дважды.
- Вылезай, отъездился! - внезапный грубый толчок выбросил меня из кабины.
Поднявшись, я увидел, что из оврага вышли двое: крепкого сложения бородач в картузе и пестрой рубахе навыпуск и полный, холеный тип в темной тройке, при "бабочке" и с золотой часовой цепочкой.
- Принимай товар, Евграфыч! - шофер стал у меня за спиной, отрезая пути к бегству.
- Да ты не бойся, - степенно и даже ласково проговорил бородатый. - Думаешь, мы разбойники какие? На троих один обрез - так, для самозащиты. Кооператив у нас, "Комарик" называется. Мы и на регистрацию подавали. А бюрократы чертовы талдычат: нет-де вас на этом свете, нигде не прописаны.
- Зато зарплату начислять тем, кого ни на каком свете никогда не было - пожалуйста, - возмущенно добавил щеголь с "бабочкой".
- И промысел наш в запрещенных не числится, - продолжал бородач. - А что не запрещено, то можно.
- Что запрещено, тоже можно. Если бабки есть, - гоготнул шофер.
- Пошли, посмотришь наше производство, - бородач увлек меня к оврагу.
По мере того, как мы спускались узкой тропинкой, снизу все громче доносилось бульканье, шипенье и стук.
- Я вас в Петровке заметил, - сказал щеголь. - Вот вы историк - знаете, кто первый колхоз там организовал? Пантелеймон Евграфыч!
- А Семка Шугай его разогнал, - подхватил бородатый, - лжеколхоз, мол, одни мироеды в правлении. Феоктист Матвеич, - он кивнул на своего спутника, - тот не такие дела проворачивал. Магазин, ресторан, две артели ... Чуть не все губернское начальство купил.
На дне оврага горел костер. Изнутри землянки, вырытой в стене яра, виднелся какой-то замысловатый аппарат. Он и производил слышанный мною шум. У костра сидела пышноволосая накрашенная девица в белой блузке и черной юбке.
- Вот, знакомься: Нинка-Картинка.
- Кому Нинка, а кому шарфюрер СС, - девица набросила черный китель и игриво повела плечами, демонстрируя повязку со свастикой.
Да что же это? Кто они такие? Сумасшедшие? Глупые шутники? Шутить у нас умеют над чем угодно ...
Неожиданно тяжелые лапы шофера легли мне на плечи, и в следующий момент мои руки оказались прижатыми к земле, а бородатый Евграфыч уселся на ноги.
- Для нашего фирменного напитка сырье добывать не просто, - поучительно произнес щеголь, - люди нынче колются, пьют всякую гадость ... А вот вы, сразу видно, человек интеллигентный. Ниночка, приступай.
- Все Ниночка, да Ниночка - и валюту добывай, и клиентов ищи, и сырье собирай ... Скотину резать, между прочим, мужская работа.
- У тебя, Картиночка ты наша, аккуратнее получается.
Какое-то оцепенение завладело мною. Хотел крикнуть, рвануться - и не мог, словно в тяжелом сне. Нинка повязала клеенчатый передник, пододвинула ко мне объемистую бутыль, вынула из кармана кителя блестящий скальпель ...
Откуда-то сверху, словно гром с неба, ударил выстрел, и краснорожий шофер без звука свалился на бок, задев меня коленом по лицу.
- Уматывайте, паразиты, пока целы!
На склоне оврага стоял высокий худой человек в шинели и фуражке, с револьвером в руке.
- Не больно командуй, начальник! Второй раз не расстреляешь!
- А на вас, гадов, у меня серебряные пули имеются, - человек в шинели прикинул на руке горстку патронов и повернул барабан. Не сговариваясь, вся троица рванула вглубь леса.
Высокий человек поднял меня за ворот и с силой тряхнул.
- Быстро отсюда! В соседнем лесу зарыты полсотни махновцев. Прибегут - у меня патронов не хватит.
Уже взбираясь по склону, он обернулся и что-то швырнул в булькающую пасть землянки. Раздался грохот, и в спину нам полетели комья земли. Мы вскочили в машину, и грузовичок, надсадно ревя, устремился прочь от жуткого оврага. Только тут я пригляделся к лицу своего спасителя. Упрямые скулы, рассеченная бровь ... Я уже потерял способность удивляться.
- Товарищ Шугай? Ну, спасибо вам! Знаете, ... о вас такие противоречивые сведения ...
- Догадываюсь, что тебе обо мне наговорили. Все правда! И комиссаром был, и коммунаром. И колокола снимал, и хлеб выгребал. И троцкистом был - до двадцать восьмого. Только врагом не был и Советской властью не торговал! А как я в тридцать третьем Сталину написал, чтобы зерно голодающим дали из государственного фонда, верно, не слышал? Я ведь этим на митингах не хвалился. Все народ славил да вождя ...
- Скажите, вы ведь знаете, где в тридцать седьмом хоронили расстрелянных? Мы хотим там памятник поставить.
- Знаю. Да не скажу! Там кроме нас, безвинных, кого только нет. Уголовники, шпионы, контрики такие, что я б их сам ... А сверху - ежовцы из областного УНКВД. Без памятника обойдутся! А впрочем ... Вам виднее, товарищи потомки. Для вас старались. Найдете - ставьте, если мы заслужили. - Он указал рукой на россыпь огней вдали на холме. - Вот он - мой памятник. Колхоз "Искра" - первый по району! Если б там еще баню построили да клуб новый ...
Сзади показались фары автобуса.
- Последний рейс ... Я тебя тут высажу. Об одном попрошу: будешь писать обо мне ... о нас, о времени нашем - всю правду напиши. Всю! А не ту половинку, что больше нравится. А то найдется контра, что вторую вытащит. Не боги мы были, не архангелы. Но и не упыри!