Аннотация: На флоте не служат - на флоте живут. И честь корабельного флага - это не формальность, это кусочек твоего сердца, моряк. Не урони его на палубу. Как бы то ни было.
201
Каждый солдат заслуживает того, чтобы хоть раз в жизни услышать настоящий горн. Джеймс Джонс, "Отныне и вовек".
Не думаю, что кому-то удавалось предвидеть - хоть незадолго - наступление сво?его звездного часа. Разве только гениям да сумасшедшим. Поскольку я точно не отношусь к первым и почти наверняка - ко вторым, те немногие звездные минуты, которые мне посчастливилось испытать, всегда приходили ко мне неожиданно. Так, например, появление в кают-компании спасательного судна "Саяны" капитан-лейтенанта Баркова с газетой в руке не сказало мне ровно ни о чем...
" 8.Рана, нанесенная зубами".
Мозги мои, наткнувшись на столь непростой вопрос, жалобно скрипнули и забуксовали. Вообще-то, лежавшая передо мной газета "Боевая вахта", главный печатный орган славного Тихоокеанского флота, глубиной и изощренностью публикуемых кроссвордов никогда не отличалась. "Пальцы, сжатые вместе". "Химическое вещество, вредное для организма". Ну, и так далее в том же духе. Короче, уровень ясен. Не хочу хвалиться, но в нашем кругу не разбить вахтовский кроссворд от корки до корки в течение десяти минут считалось признаком дурного тона. Однако не сегодня; четыре часа "собачьей вахты" основательно высушили содержимое моей черепной коробки, и если я и мог сейчас чем-то шевелить, то уж никак не мозгами. Максимум - ложечкой в чайном стакане.
Придя к этому обескураживающему выводу, я со вздохом отложил газету и через окошечко буфета кликнул вестового.
Надо сказать, вестовой офицерской кают-компании на специальном спасательном судне "Саяны", чью палубу я имел честь топтать вот уже второй год, был типом неординарным. К нам на корабль он попал после трех лет дисциплинарного батальона, а "трешечка" - срок для "дизеля" - дисбата - максимальный. По краешку голубь прошелся. Еще капельку - и перебор, сиречь зона со всеми вытекающими. "Дизель", конечно, тоже далеко не Артек, дайте срок - еще поведаю о дисбатовских хохмочках ост?рова Русский, но все же дисбатовский срок, по крайней мере, не отражается в паспорте и не мешает своему владельцу устроиться после службы на нормальную работу или поступить в вуз. В Министерство иностранных дел, конечно, не примут, а так - пожалуйста!
Так вот матрос... ну, допустим, Прохоров такой "троячок" и оттянул. За избыточ?ную крутизну, или, проще говоря, за издевательство над более молодыми моряками. В дисбате вся крутизна с него слетела, как октябрьские листья с осинки, и на "Саяны" он пришел кротким, аки агнец. Был, у него, правда, один необъяснимый рецидив, но в стойло его поставили буквально в течение одной секунды. Позже расскажу.
Появление чая с гренками несколько приподняло мне настроение и подвигло взглянуть на существующее положение вещей, так сказать, диалектически. С одной стороны, "собака" - ночная вахта с нулей до четырех утра - и мертвого заставит материться, с другой - не я первый, не я последний, а к великому кают-компанейскому братству флотских офицеров иного пути нет. Ни-ни. Никак иначе. И я, черт побери, к нему принадлежал.
А дело, вкратце, было в следующем: придя на корабль, я вовремя и полностью сдал зачеты.
Вообще, разница между повседневной службой морского офицера и его армейского собрата глубока, как разлом Сан-Андреас в Калифорнии, который, надеюсь, когда-нибудь угробит-таки клятый Лос-Анжелос вместе с его Голливудом. Армеец в походе спит где попало, ест, что придется, месит то грязь, то снег, мерзнет и мокнет, вечно прокопчен и просолярен. Моряк же отдыхает на белой простыне и под белой простыней, трапезу вкушает на фаянсе с корабельными вензелями, причем четыре раза в сутки, и - о недостижимая мечта пехотного офицера! - имеет невозбранный доступ как к холодной, так и к горячей воде. Я уж не говорю о каюте как таковой: пусть и небольшая, но жилплощадь, моя, неотъемлемая, и, между прочим, очень уютная. Особенно если учесть, что "Саяны" строился на базе проекта гражданского сухогруза в славном городе корабелов Выборге, и половина оборудования и отделки были на нем финского происхождения, а уж корабли-то финны строить умеют.
Я знаю, что вас беспокоит. Правильно беспокоит. Бесплатный сыр, что характерно, бывает только в мышеловках, а уж наше - да чего там! - любое государство за лишнюю котлетку и полстакана сгущенки к вечернему чаю свой фунт мяса с вояки завсегда отымеет. И расплата эта начинается буквально с первого же дня пребывания молодого офицера на борту корабля.
Как принимает свое подразделение армейский офицер? Пишет две бумаги. Первая занимает полстранички и называется "Рапорт о приеме дел и должности", имеет раз и навсегда утвержденную форму и не меняется со сталинских времен. Вторая - "Акт приема-передачи", в котором горемыка перечисляет, что в подразделении числится по учету, что в наличии и чего не хватает (по своему опыту докладываю, что не хватает, как правило, всего). После чего накрывает в ротной канцелярии "поляну" и с чистой совестью вливается в дружные ряды войскового товарищества. На все про все дается три дня, и, если сначала дело делать, а уж потом водку трескать, этого вполне достаточ?но.
Моряк делает все то же самое, но... На сдаче акта процесс "вливания" только на-чинается! На ввод в должность ему дается аж целый месяц. И есть отчего.
Сдав акт, вы получаете из рук мерзко улыбающегося старшего помощника командира пачку бумажных листов с вопросами. Это и есть зачетные листы, включающие в себя техминимум, ликбез того, что должен знать офицер данного корабля, в данной должности, на данном театре военных действий:
- зачет на допуск к самостоятельному управлению подразделением;
- зачет на знание общего устройства корабля;
- зачет на допуск к несению дежурства по кораблю;
- зачет на допуск к несению службы вахтенным офицером на ходу и на якоре.
Ознакомившись со списком вопросов, я, помню, подпер голову рукой и крепко задумался о разумности выбранного мною жизненного пути. Проблема, собственно, заключалась даже не в объеме изучаемого материала, а в полной невозможности его систематизировать. Будучи по натуре своей типом, надо признать, довольно ленивым, я обычно подходил к изучению любого предмета следующим образом: осмыслив опреде-ленное количество исходных данных, выводил для себя главную закономерность и на том считал свою задачу выполненной. В самом деле: если вы научились умножать в столбик хотя бы двузначные числа, вам нет необходимости тупо практиковаться в ум?ножении всех возможных чисел от ста до ста миллионов, ибо принцип действий неиз?менен, будь в числе хоть три знака, хоть тридцать три. Пока дело касалось точных наук, немыслимых без систематики, способ мой действовал безукоризненно. На лекциях в училище я, как правило, конспиративно кемарил или украдкой читал беллетристику, на самоподготовке за пару часов разбирался в материале на неделю вперед и с легким сердцем забрасывал конспекты куда подальше.
Здесь этот фокус не прокатывал. Ни пять, ни десять, ни пятьдесят заученных отве?тов не могли подсказать, каков будет пятьдесят первый. Ни о какой системе не могло быть и речи. Все эти гигабайты информации можно было освоить одним-единственным способом: вызубрить. Ни больше, ни меньше! Сведения о размещении пожарных гидрантов на шкафуте никак не соотносились с производительностью водоотливных насосов, установленных в отсеке дизель-генераторов. Радиус действия гидролокаторов МГ-7 ничего не говорил о пассажировместимости спасательных вельботов. Приметные знаки при в ходе в Авачинскую губу ничем не могли помочь при посещении бухты Нагаева (а ты видел Нагайскую бухту? Дура-а-ак ты!..).
Возникает закономерный вопрос: а надо ли?
Надо.
Проведя впоследствии немало времени в беседах на эту тему со своими сухопутными коллегами, я понял, что им действительно чертовски трудно уловить, какая колоссальная разница в ответственности и требуемом уровне знаний между, допустим, дежурным по батальону и дежурным по кораблю.
Во-первых, батальонные казармы ни при каких обстоятельствах не могут утонуть. Максимум, что им грозит в этом плане - быть затопленными потоком ароматных вод из прохудившейся канализации, которую по причине нехватки средств вот уже пятнадцать лет как не ремонтировали. В случае пожара условия в казарме и на борту так же диаметрально противоположны: если на суше первой и, по сути, единственной заботой командиров является вывести людей подальше от огня, то куда прикажете уходить из горящего отсека? За борт? Но оставление судна даже в идеальных условиях - операция сложная и требующая изрядной подготовки, а если за бортом минус тридцать атмосферного воздуха и водичка не замерзает только потому, что она соленая? И ветер такой, что безо всякого дельтаплана можно долететь до Канады, и волны выше сельсовета? Поэтому на суше существует порядок - сначала спасаемся, потом тушим; на море "тушить" - это и значит спасаться, жизнь корабля и жизнь экипажа - одно и тоже.
Во-вторых, войсковые постройки - казармы, склады, боксы там всякие - неподвижны. Им не грозит риск столкнуться друг с другом в ненастную погоду, равно как и в любую другую. И посадка на мель им тоже не угрожает.
В-третьих, наземные сооружения сами по себе не представляют никакой боевой ценности. При угрозе нападения противника главная задача личного состава - как можно скорее оные покинуть и рассредоточиться. Экипажу корабля "рассредоточиваться" некуда, опять та же однозначная дилемма: либо вместе с кораблем побеждай, либо вместе с ним пропадай!
Отсюда и проистекает принципиальная разница между дежурным по полку и вахтенным офицером корабля: моряку жизненно необходимо обладать хотя бы ликбезным минимумом и технических, и тактических, сугубо командирских знаний, и уметь применять их практически мгновенно, так как обстановка на море меняется, как правило именно мгновенно, иначе не скажешь, и действовать предельно решительно, ибо шанса "отыграть музыку обратно" ни стихия, ни противник на море не дают. Каждый вахтенный офицер - это как бы командир корабля в миниатюре, на те считанные секунды, что потребуются командиру, чтобы нахлобучить фуражку, выскочить на мостик и вникнуть в обстановку. Глубина и важность этих секунд порой воистину не имеет цены: зевнул один вахтенный - и нету "Титаника", зевнул другой - и взрыв груженого селитрой па?рохода "Гранкан" попросту смел с лица земли немаленький техасский город.
Есть и еще один момент, не бросающийся поначалу новичку в глаза, но обойти который невозможно, как невозможно обойти закон всемирного тяготения. Дело в том, что человеки в массе своей - животные общественные. Кто бы и как бы ни культивиро?вал в неприкаянном моем отечестве импортную идеологию "селфмэйдмена", железного человека, волка-одиночки - все это "красная селедка", демагогический финт, служащий древней, как бивни мамонта, цели - "разделяй и властвуй". Идеология эта уже давно и надежно загнала пресловутый "свободный мир" в такой социально-психологический коллапс, что никакой психоанализ его оттуда не вытащит. Еще сто лет назад лучшие герои Джека Лондона умирали не от пули и не от болезни - от одиночества. А на корабле, где все обязаны вкалывать, как проклятые, чтобы выполнить задачу и привести его домой, служебная неполноценность - это кратчайший путь угодить в "бархатную изоляцию". Тем более, если таковая неполноценность обусловлена сугубо субъективными причинами. Ленью, например. Нет, в лицо плевать, конечно, не будут. И даже вежливо здороваться по утрам не перестанут. Но существует в неписаном офицерском катехизи?се уйма способов ненавязчиво и - формально - вполне деликатно напомнить охломону, что в кают-компании его место - с краешку. Никогда командир не обсудит с ним, как с равным, разницу в маневрировании между одно- и двухвинтовым кораблем, старпом не раздраконит вестового, не подавшего вовремя ему на ходовой мостик горячий чай во время тяжелой вахты, и командир БЧ не подмигнет заговорщицки: мол, загляни-ка после отбоя... на рюмку сока. Даже самый толстокожий человек, если у него есть хоть ка?пля самоуважения, будет чувствовать себя в условиях такой "джентльменской блока?ды" весьма и весьма неуютно. Во всяком случае, уж я-то точно не желал бы испытать на себе что-либо подобное.
Так что "пилите гири, Шура, они золотые". В данном случае это - не шутка.
И я "пилил".
Проблема усугублялась тем, что наш командир, недавно переведенный с минного заградителя "Вычегда", капитан 3 ранга Валерий Иваныч Захаренков, всю свою сознательную военно-морскую жизнь прослужил в силах ОВР - охраны водного района, прозванной во флотских кругах "велосипедами". Встречаются два выпускника одного курса училища:
- Привет, Миша! Ты где?
- Да на крейсере...
- Давно с морей?
- У-у-у!
- А скоро в моря?
- О-о-о!
- А я вот в ОВРе... Из моря не вылазим - как велосипеды: сел да поехал...
Сие вполне естественно. Выход в море мощного (и чертовски дорогого) боевого корабля - это всегда сложная и ответственная операция. Одна подготовка к нему чего стоит - сотни тонн чистого, как слеза младенца, авиакеросина для прожорливых газо?вых турбин, сотни наименований запасных частей и предметов снабжения, бесконечные рулоны карт ближних и дальних морей, юстировка хитроумной бортовой электроники, взаимодействие с морем, берегом, небом и космосом - да всего не перечислишь. Неудивительно, что на борту такого океанского киллера окопался целый взвод специали-стов-судоводителей - штурманская боевая часть, БЧ-1.
А тральщику или малому противолодочному кораблю такой оравы штурманов не положено. И заумной техники не положено. А положено ему днем и ночью, в шторм и в туман покидать родную базу по графику и по тревоге, без буксиров и лоцманов, и то?пать, куда приказано, и делать, что велено - то ли приблудную подводную лодку из наших тервод выкуривать, то ли рыбаков-охломонов с оторвавшейся льдины снимать, то ли в дозор, то ли в обеспечение. Следствием такого людоедского отношения является то, что морскую практику и ТВД овровцы знают лучше, чем содержимое собственных карманов. Выходит такой старлей или капитан-лейтенант на мостик после непрерывной четырехчасовой баталии в нарды - и сразу хвать за гриву сигнальщика:
- Милейший! А ну-ка, пеленг мне вон на тот маячок!
- Сто десять, товарищ командир!
-Врешь, стервец! Где же сто десять, если он в створе с той кирпичной трубой?! Сто шестнадцать, и ни грамма меньше! Опять репитер компаса врет, а вы, олухи царя небесного, даже не чешетесь...
Сдавать зачет такому асу - право слово, проще научиться воскрешать покойников. Примерно в этом ключе я и выразился, провалив вторую попытку; мол, проще овладеть в совершенстве Вуду и открыть кооператив соответствующего профиля. На это Валерий Иваныч резонно возразил, напомнив поучительный пример доктора Франкенштей?на, что фокусы с воскрешением - мероприятие с весьма труднопредсказуемым результатом, а вот предсказать, что будет, если я осилю-таки зачет, он берется, не поднимаясь с кресла: приказ о зачислении имярек, т.е. меня, на должность с автоматическим удвое?нием денежного содержания - к окладу "за звездочки" прибавлялся оклад должностной и начинался отсчет выслуги лет в первичной офицерской должности. Возразить было нечего, и я, крякнув, вернулся к "букварям".
И снова:
- Вы находитесь в помещении кабельных лебедок, по центру, лицом в нос. Что на-ходится прямо перед вами?
- Лебедка трос-кабеля аппарата "дельфин".
- А за ней?
- Переборка аппаратного трюма.
- А над вами?
- Рубка аппарата "Дельфин".
- А под вами?
- Гидроакустический отсек, камера ПОУ-32...
- А что означает флажный сигнал "Иже краткий", поднятый до середины фала?
- А что означают красный-белый-красный огни на сигнальной мачте при входе в га-вань?
- Ваши действия по докладу трюмного машиниста: "Обнаружил течь в левой выгородке четвертого отсека"?
...Когда в один прекрасный миг командир вдруг протянул мне подписанные им зачетные листы, на победные кличи здоровья у меня уже не оставалось. Тем более, что Валерий Иванович отнюдь не спешил исходить похвалами в мой адрес (грешен, любил я в офицерской юности своей услышать командирское одобрение, даже слишком. Гордыня-с!) Со скептической миной покрутив в пальцах авторучку, командир без особого во-одушевления заметил:
- Ну что ж, в первом приближении...
И расписался в трех листах из четырех. За устройство корабля, за дежурного и за вахтенного. Я вздохнул, столь же сдержанно поблагодарил и не спеша побрел в свою каюту, осторожно пытаясь объять все величие свершенного.
Оставался зачет на допуск к самостоятельному управлению группой. Грубо говоря, группа на флоте - это примерно тоже самое, что в армии взвод. Только больше дорого-стоящего железа в заведовании. Только вот почему-то с лейтенанта-мотострелка никто не требует сдачи зачетов по материальной части БМП...
Ну да тут-то, слава Нептуну, проблем не имелось. Уж тут-то мой метод "ключевых линий" сработал на славу. Несмотря на то, что в училище я осваивал одни поисковые системы, а в хозяйство получил совсем другие, последний зачет свелся для меня к простому запоминанию технических характеристик аппаратуры. Радиолокатор - он везде радиолокатор, хоть на задрипанном рыбацком сейнере, хоть на борту светлой памяти "Челленджера". Какой бы он причудливой формы и размеров ни был, а состоит всегда из одних и тех же блоков и узлов, и порядок работы на нем всегда плюс-минус одина?ков. Различия, конечно, есть, не без того, но не более, чем между автомобилями разных марок; посадите водителя "уазика" в кабину КаМАЗа - и он поедет, может быть - поначалу - без профессионального блеска, но поедет. А блеск приходит только с опытом; такое уж у него, подлеца, паскудное свойство.
Так что я листанул технические фолианты, пару дней посидел на корточках возле "раздетых" приборных стоек, приводя графические лабиринты электронных схем в соответствие с внешним видом "живых" печатных плат и блоков и солнечным августовским утром постучался в дверь каюты своего непосредственного шефа - начальника радиотехнической службы корабля капитана 3 третьего ранга Самохина.
С первых же дней пребывания на борту у меня сложилось стойкое впечатление, что Евгению Михайловичу не то чтобы все по барабану, но... как-то вяловато, что ли. По инерции. Краем уха я слышал, что попадал он где-то когда-то в крутую морскую пе-ределку, вышедшую ему изрядно боком, и совершенно определенно было известно (да какие, к черту, из этого тайны?), что Самохин не просто списывается с корабля на берег в самом ближайшем будущем, а вообще уходит на пенсию, по состоянию здоровья, поскольку по возрасту еще вполне мог бы служить и служить. И действительно, выглядел он старше своих лет этак примерно на червонец.
В каюте Самохина - так уж получилось - я и рта не успел раскрыть, как Евгений Михайлович неожиданно задал мне вопрос:
- Георгий Дмитриевич, а кто у вас в училище ротным командиром был? Не Белов, случаем?
- Вообще-то да, - в недоумении пожал плечами я. - Но только первые два года. А что, собственно?
- А где он сейчас, не в курсе?
- К сожалению, он умер. Нелепая случайность - отравился выхлопными газами в собственном гараже, когда прогревал машину.
Самохин сидел, как громом поражённый.
- А вы что, знали его, Евгений Михайлович? - поинтересовался я, чтобы как-то стронуть с места забуксовавшую ситуацию.
- Не то слово, - медленно ответил Самохин. - Вообще-то он спас мне жизнь. И не мне одному.
Ого! Это было что-то новенькое.
- Минуточку, а если не секрет, то каким образом?!
- На С-172. Я был на ней начальником РТС, а Белов - старпомом на лодке-спасателе. На той, которая нынче в Дальзаводе на ремонте стоит. Понятно, что наше спасение - не его одного заслуга, но слишком многое зависело именно от него. - Самохин помолчал. - Друзьями мы были.
Самохин неподвижно смотрел в одну точку на переборке. С-172 - дизельная подводная лодка, погибшая в 1978 году на подходе к Золотому Рогу при столкновении с рыболовецким траулером. Так вот где Самохин угробил здоровье! Н-да, ситуация... Похоже, наилучшим решением сейчас будет встать и тихо уйти. Но эгоистическое желание покончить со всей зачетной тягомотиной вот прямо сейчас пересилило. Я нерешительно положил на стол свои бумаги:
- Евгений Михайлович! Как бы мне вот тут с зачетом...
Самохин, не глядя, поставил подпись, и я бесшумно выкатился из каюты.
Настроение куда-то пропало. Полученный на халяву зачет почему-то не радовал. Больше того - появилось этакое дискомфортное ощущение, которое бывает, когда уверен, что где-то напортачил, но, несмотря на все потуги, не можешь понять, где именно. То ли газ в квартире не закрыл, то ли воду в ванной. Ч-черт, не следовало мне после разговора про С-172 вякать про зачет. И вот ведь гадство - и знаешь, что формально не допустил никакой бестактности, и знаешь, что к зачету-то готов уж всяко лучше, чем к трем предыдущим, а чувствуешь себя не то шулером, не то святотатцем. И самое сквер?ное, что я прекрасно знал, учитывая высокую выносливость моей тренированной совести, что это ощущение неловкости очень скоро и почти бесследно улетучится, наголову разгромленное тщеславием победителя. Впрочем, возможно, Всевышний специально так задумал, чтобы мы не угробили себя до срока моральным самоистязанием.
Так оно и получилось. К тому моменту, когда я, обмахиваясь зачетными листами, как веером, постучался в открытую дверь каюты старшего помощника командира, капитан-лейтенанта Абрамова, совесть уже практически справилась со своими угрызениями. В каюте за столом восседал собственной персоной сам Игорь Андреевич, весь воплощение собранности и деловой энергии, извергая струи сигаретного дыма и яростно что-то строча на листе бумаги.
На корабле Андреич появился совсем недавно, вслед за командиром перебравшись к нам из ОВРа. Внешностью он потрясающе походил на мультяшного гангстера из бессмертного "Капитана Врунгеля", в том числе умением белозубо улыбаться вдвое шире щек, а жизнерадостным характером - на доктора Ливси из не менее знаменитого "Острова сокровищ" того же "Киевнаучфильма". Несмотря на эти похвальные качества, он мигом доказал всему кораблю, что старпомов на флоте не зря кличут "драконами" и "собаками". Нет, это ведь действительно любопытнейшее военно-морское явление! Вот служит-служит себе офицер, поднимаясь последовательно с одной ступеньки служеб?ной лестницы на другую, от командира группы - к командиру дивизиона, начальнику службы и т.д., рубаха-парень, душа кают-компании, добряк и лапушка, и вот, в один прекрасный момент, за успехи и достижения назначают его с повышением на должность старшего помощника командира. Е! Куда девался наш миляга?! Ау! Вместо него по палубам и отсекам, вампирски поблескивая глазами, тигриным скоком передвигается ожившее воплощение Корабельного устава вкупе с Дисциплинарным. Если прибавить к этому хозяйскую хватку матерого буржуина и въедливость санитарного инспектора, получится классический старший помощник. А что вы хотели? Только так, и не иначе! Работа у человека такая: контроль. А потом опять контроль и снова контроль. А между контролями - учеба молодых перспективных офицеров. Лапушек и симпатяг. Будущих старших помощников.
Ну, а потом, если масть, как говорится, ляжет правильно, собака-старпом в один прекрасный... пардон, это уже было, ну, в общем, пройдя "стадию куколки", старпом становится командиром корабля и - о чудо! - перед нами корректный, доброжелатель?ный, даже чуточку флегматичный джентльмен, слуга царю, отец солдатам, нисколько не похожий на тот самонаводящийся электрошокер, который наводил дрожь на весь корабль всего неделю назад. Но расслабляться, между нами говоря, от этого не стоит; новый "электрошокер" уже назначен, и если еще не на борту, то скоро прибудет, и горе расслабленным, шустрым же и резким - многая, многая, многая лета! Аминь.
До командирского табурета Абрамову, положим, было еще не ближний свет, но в старпомовский хомут он врос сразу и монолитно, как по нему и шили. Нельзя сказать, чтоб я ему активно симпатизировал (старпому вообще трудно симпатизировать), но не уважать его было нельзя.
- Георгий Дмитриевич! Невероятно, но факт! - приветственный возглас хозяина каюты источал первосортный гадючий яд. Я насторожился; к иезуитским штучкам старпома я уже начал привыкать, но уж сегодня-то, по случаю успешного взятия зачет-ного барьера, рассчитывал на менее обескураживающий прием. Меж тем Абрамов, сияя крокодильей улыбкой, продолжал, не сбавляя взятого темпа:
- Как ни болела бабушка, а померла! Не прошло и полгода, а наш дикорастущий начальник радиотехнической службы соизволил-таки сдать несчастных четыре зачета, задачу на уровне церковноприходской школы конца девятнадцатого века!
- Пардон, Игорь Андреевич, - осторожно возразил я, спинным мозгом чувствуя подвох. - Если память мне не изменяет, месяц с момента моего прибытия на корабль еще того... не истек-с! Так какие же, позвольте, могут быть ко мне претензии?!
- Вот именно что "того"!! - гласом велиим возопил Абрамов. - Это к беспросветному троечнику у меня претензий бы не было. Может быть. Но я ваше личное дело видел: с таким аттестатом весь этот копеечный набор вопросов, - тут он с нескрываемым отвращением отодвинул от себя мои листики, - нужно было сдать на следующий день после прибытия на борт.
- На следующий день я заступил дублером дежурного по кораблю, - вывернулся я. - И вообще, может, я троечник? А отметки купил у преподавателей за коньяк и крабов?
- Да уж пожалуй, - хмыкнул Абрамов. - У Кирпича купишь, держи карман...
Что верно, то верно: преподаватель кафедры теории и живучести корабля в нашем с ним училище, капитан 1 ранга Кирпичев, и на лекциях, и на экзаменах был по-хорошему свиреп, халтуры не допускал. И "пятерками" принципиально не разбрасы?вался. А я таковую имел, и, между прочим, заслуженно.
- Значит, так, - старпом помахал в воздухе листом бумаги, который при мне распи-сывал своими неудобочитаемыми письменами. - Вот приказ о вашем допуске ко всему-всему. Остряков сегодня отпечатает, командир подпишет. Считайте, что за себя вы отстрелялись. А теперь быстро, не виляя, смотреть в глаза: когда начнет "сдаваться" остальная молодежь? В частности, ваш лепший1 кореш Чапаев?
- Я за брата своего не ответчик, - воспроизвел я известную фразу Григория Мелехо-ва. Затем "Тихий Дон" сменился мутными волнами Миссисипи: - И вообще, проблемы негров техасского шерифа не колышут! В конце концов, мне что их, палкой учить навигацкому делу?!
- Вот видите, - разочарованно протянул Абрамов. - А вы говорите - какие к вам мо-гут быть претензии?! А отсутствие напрочь чувства нерасторжимого флотского товарищества?! Где ваша морская спайка, молодые люди? Д-а-а, все деградирует в этом мире...
Конец фразы потонул в тяжелом вздохе.
- Так дело не пойдет, - он решительно припечатал ладонью стол. - Мое непоколе-бимое мнение: вы все нуждаетесь в профилактическом лечении, господа лейтенанты. Ваши коллеги - от лени, а вы персонально - от равнодушия к судьбе своих ближайших коллег! Начнем прямо сейчас.
Старпом пробежал глазами лежавший на столе график дежурств.
- Стало быть, дежурным по кораблю вы заступаете раз в четырнадцать суток... Это благодаря тому, что трое ваших друганов-лентяев тоже включены в график, хотя и не имеют допуска. Это вопиет! Я прав?
- Вопиет, - искренне согласился я.
- Ну так вот, от несения данного наряда я их от-стра-ня-ю. Во имя и ради безопас-ности корабля. Соответственно, - тут Абрамов злорадно осклабился - остальным стоять придется за себя и того парня, сиречь через десять на одиннадцатые. Прощай, бережок!
- Аминь, - опять согласился я. - Один хрен, я его - бережка - и так не вижу, все равно ответственным по РТС впятером стоим, так-на-так и выходит.
- Н-да, - протянул старпом. - А вы оптимист, батенька. Есть такой психологический выверт, знаете ли: пессимист, получив полстакана водки, говорит, что стакан наполовину пуст, а оптимист - что наполовину полон. Способность выделять в происходящем положительные моменты. Вы сами-то, кстати, к кому себя относите?
- К реалистам, - без паузы отрубил я.
- Ну-ка, ну-ка! - живо заинтересовался Абрамов. - Это как?
- Ну, - пояснил я, - оптимист изучает английский язык, пессимист - китайский язык, а реалист - автомат Калашникова.
- Браво! - восхитился Абрамов. - Далеко пойдете, если не остановят. Давайте, слу-жите. Что же касается ваших молодых толстокожих коллег, то... пусть им будет стыдно. Можете так, открытым текстом, им это и передать от меня. Всего хорошего!
Как я и прогнозировал, с момента начала обструкции злостных несдавалыциков за-четов для меня лично ситуация изменилась незначительно. Но так оно было лишь до тех пор, пока не загремели на баке выбираемые якорь-цепи и не прозвучала, наконец, команда:
- Гюйс - спустить, флаг - перенести! - что означало, что "Саяны" оторвались от родного пирса и легли на курс в открытое море.
Вот тут-то я и заскучал.
Из-за саботажного поведения ребят подготовленных вахтенных офицеров на борту оказалось не шестеро, как должно было бы быть, а только трое, т.е. ровно вдвое меньше. И соответственно, ровно вдвое большей оказалась нагрузка на каждого из нас.
"Собаку" помните? Вахту с нулей до четырех? Это великий жупел всего служиво?го люда, главным образам в силу непреодолимого, чисто физиологического обстоятель?ства: именно на это время суток приходится период наибольшего спада и умственной, и физической активности гомо сапиенсов, а если без зауми - очень хочется спать и со-вершенно не хочется бдеть. Рефлексы глохнут, реакция замедляется, мозги чугунные, внимание притуплено - словом, полный набор предпосылок для совершения ошибок. А во-вторых, отстояв свою вахту в ночные часы, вы практически лишаетесь сна, кроме положенных перед вахтой четырех часов отдыха: ведь дневной-то распорядок со всеми его работами и занятиями никто для вас не отменял, в этом плане несение службы вах-тенным офицером никаких привилегий не дает.
Я думаю, нет особой необходимости разжевывать, что вахта эта, по праву прозван-ная "собачьей", достается, естественно, самым молодым в экипаже офицерам. Оно и понятно: проверка на вшивость, а куда же без нее. В моем же конкретном случае эта традиция автоматически вешала на меня в буквальном смысле всех "собак", ибо трижды четыре - двенадцать, и при троих вахтенных вся моя служба циклически выпадала на полдень - и на полночь!
Итак, я растворялся в чае, когда дверь в кают-компанию с треском распахнулась, и на пороге возник, розовый и загадочно возбужденный, мой непосредственный босс.
Полагаю, ни у кого не повернулся бы язык назвать толстяком командира боевой службы связи (БЧ-4) капитан-лейтенант Владимира Юрьевича Баркова, несмотря на его сто десять килограммов боевого веса. Этот центнер с гаком так равномерно распределялся по ста восьмидесяти сантиметрам его роста, что Юрьич производил впечатление массивного вертикального цилиндра, что-то вроде причальной тумбы, причем соответствующей прочности. Зрительное впечатление вполне соответствовало действительности, что как раз и подтвердил уже вскользь упомянутый мною случай с нашим офицерским вестовым, а значит, самое время рассказать о нем подробней.
Людям свойственно потреблять водку. И не надо делать привычно скорбное лицо -мол, нам, русским алкашам, только дай! А уж русским военным..! Не надо. Если нас со всех страниц и экранов с удивительной настойчивостью пытаются убедить, что мы - нация алкоголиков, стоит задуматься: а может быть, это не совсем так? И, возможно, кому-то очень хочется, чтобы это стало так? Известно ведь: если человека каждый день называть свиньей...
Пили, и пьют, и напиваются представители всех национальностей и во все времена. И "дикие", и подчеркнуто рафинированные. Пьяного эстонца когда-нибудь видели? Нет? И не дай Бог! Если бы грязь действительно могла напиться, выражение "пьянее грязи" вполне могло бы быть приложимо к некоторым потомкам гордых эстов. А на другой окраине страны, в Чечне, довелось мне своими глазами наблюдать, как хлобыстают дрянную бесланскую водку бандюки-ваххабиты: на людях козыряя строгим со?блюдением исламских норм - мол, ни капли в рот, в отличие от вас, русские недочело?веки, - пили украдкой, таясь друг от друга, торопясь и давясь - а русский прапорщик, выменявший у них на водку полбарана, стоял рядом и презрительно усмехался в усы.
А еще я видал, как волокли под руки владивостокские шлюхи пьянющих вдребезги представителей нынешней "высшей расы" - спесивых американских моряков с крейсе?ра "Принстон", а "юберменши", в которых наши нынешние "совесть народа" почему-то видят филантропов и культуртрегеров в одном лице, даже блевануть не могли прицельно, не то, что дойти до трапа своей лоханки...
Говорю это к тому, чтобы иной любитель обобщений не торопился выводить из ча-стного случая набивший оскомину тезис: а вот у нас в армии - пьяный беспредел!! Эх, и когда ж мы доживем-то до американского уровня, хосподи?! Американский уровень - это когда в элитной 82-й воздушно-десантной дивизии США молодым солдатам пьяные и наширявшиеся коксом "старики" прикалывают парашютные значки прямо на кожу. Булавками. Слава Богу, наши дембеля до такого еще не доросли. Вернее, не опустились.
Так вот, попав на наш корабль, матрос Прохоров, как уже говорилось выше, вел себя тише воды, ниже травы. Любезно пойдя навстречу настоятельной просьбе зампо?лита, провел с личным составом занимательную лекцию на тему "Что такое дисбат и почему туда лучше не попадать", держался в стороне от разного рода ссор и конфлик?тов, неизбежных в любом коллективе, словом, тихо-мирно шел по пути к своему неиз?бежному дембелю. Но бес-искуситель не дремал и подложил ему поперек этого пути небольшую, но опасную мину: бутылку купленной в увольнении водки, каковая и уда?рила ему в "башню" немедленно после того, как он ее в одиночку выкушал. На беду свою, несчастный, будучи весьма скромного телосложения, почему-то вообразил себя не то борцом за права всех угнетенных, не то просто решил, что его зовут Арнольд, и вознамерился незамедлительно это доказать, и не кому-нибудь, а зашедшему в кают-компанию Баркову. Я отстал от Юрьича шагов на десять, так что все происшедшее видел в деталях. Едва Барков переступил порог кают-компании, как Прохоров выскочил из своей буфетной и с криком "Вот вам, козлы!!!" заехал ему по физиономии, разорвав верхнюю губу. Уже в следующую секунду коварный бес, видимо, вернул ему разум; мгновенно поняв, что он натворил и осознав грядущие последствия, матрос в ужасе отшатнулся к переборке и только судорожно хватал ртом воздух и беспомощно шарил вокруг руками. Что интересно, Барков не выразил при этом даже элементарного изумления, вполне в такой ситуации естественного; секунду он задумчиво рассматривал конвульсивно дергающегося перед ним вестового, а затем одним молниеносным ударом головы - так и не вынув рук из карманов - отправил мятежника в глубокий нокаут. При этом пластмассовый козырек его фуражки, как топор, рассек носовой хрящ Прохорова. Так что поговор?ку "заруби себе на носу" наш вестовой опробовал, так сказать, на практике.
Ну, сама по себе физическая сила не способна принести человеку ни уважения, ни положения. Но Юрьич, кроме того, отлично знал свое связистское дело, хранил в своей памяти совершенно невообразимое множество баек, стихов и поговорок из морского фольклора, обладал отменным чувством юмора, наконец, был просто честен и справедлив - иногда даже себе во вред. Так что с авторитетом у него проблем не было.
А еще у него был неистощимый талант на разного рода проделки.
Вот и сейчас, судя по заговорщицки прищуренным глазами и воинственно вздер-нутым усам, он что-то определенно замышлял. Я знал, что меня он долго интриговать не сможет, и потому предоставил инициативу ему. Впрочем, на вахте я так вымотался, что интерес мой носил характер чисто символический и даже с оттенком раздражения: сменился-то он в полночь, успел отоспаться, вот и колобродит. А мне впору спички в глаза вставлять, чтобы хоть чай допить суметь.
Юрьич не обманул моих ожиданий.
- А вы знаете ли, что..? - вопросил он, приближаясь ко мне и по-птичьи склонив голову набок.
- Абсолютно, - с абсолютно непроницаемым лицом ответствовал я. Мое "абсолютно" могло иметь, по крайней мере, три значения: "абсолютно да", "абсолютно нет" и "абсолютно не имею понятия, чего ты, черт возьми, от меня хо?чешь". Это - своеобразный военный стеб, когда в разговоре между друзьями подразу?мевается больше, чем произносится, что-то вроде игры с продолжением. Это один из способов скрасить не особо комфортабельную и всегда нервотрепочную повседневную военную жизнь. Вы обратили внимание, что мы в разговорах почти всегда хохмим, ер?ничаем и непрерывно так или иначе подкусываем друг друга? Это не от того, что все офицеры параллельно с профессиональным обучением заканчивают эстрадную школу артистов разговорного жанра. Просто находясь час за часом, изо дня в день, неделями, а то и месяцами, на замкнутом пространстве без привычных любому человеку возможно?стей переключиться на другой круг общения, на другой род деятельности, можно довольно быстро покатиться по одному из многих сомнительных путей. Одни озлобляются на весь свет, другие совершают затяжной прыжок на дно стакана, третьи перестают следить за собой и, не торопясь, опускаются. Если только человек не наделен хорошим запасом иронии и юмора, а также умением необидно применять то и другое практически ежесекундно, как спецназовец - автомат. "Ментов" смотрите? Ну вот, те же, как говорится, шарики, только вид сбоку. Даже фишки схожие попадаются. Поэтому меткая шутка, хороший розыгрыш и умение вместе со всеми посмеяться над самим собой - в первую очередь над самим собой! - на флоте всегда высоко ценятся и цементируют боевой эки?паж куда надежней всяких новомодных заокеанских вывертов а-ля Фрейд, а-ля Юнг и т.д. и т.п.
Юрьич понял меня - абсолютно - правильно, в смысле, "ответ #3".
- Понятно, - кивнул он с видом, будто ничего путного от меня и не ожидал. - Де-градируем понемногу. Деревенеем-с. Это что у тебя на столе?
- Чай, - пожал я плечами. - Не "экстра", конечно, но и не настолько плохой, чтобы огульно обвинять меня в деградации! А ты что хотел, чтобы правительство меня "липтоном" поило? Так мы не в Канадском Королевском Флоте!
Барков воздел очи горе.
- Наберут в армию по объявлению, а потом удивляются, - пробормотал он как бы про себя. - Вот это что?
- Ах, это! - я фальшивенько заулыбался, словно только сейчас заметил лежащую на столе газету. - Не знаю... Бумажка какая-то. Кто-то, наверное, в гальюн приготовил, да здесь забыл...
- "Гальюн"! "Бумажка"! - передразнил меня Юрьич. - Это главный печатный орган Военного совета Краснознаменного Тихоокеанского флота, юноша, и вы обязаны читать его от корки до корки, с начала и до конца, а не начинать сзаду наперед - это не Тора, а вы не хасид! Нет, чтобы сначала о флотских буднях, о нелегком ратном труде, так нет же - сразу за кроссворд, за спортивный раздел...
- Обе машины стоп! - замахал я руками. - Юрьич, во-первых, в книгах на иврите только строчка идет справа налево, а страница читается, как обычно - сверху вниз, и листаются они тоже как обычно - справа налево, а не наоборот. Это традиционное китайское письмо подразумевает обратный переворот страниц. А во-вторых, кончай полоскать мне мозги - честно говоря, там сейчас полоскать-то нечего, а изложи внятно, я же вижу, что ты опять какую-то тему нарыл и тебя просто распирает от желания поде?литься. Не мучь себя, колись - тебе же легче будет!
В ответ Барков, для приличия выдержав паузу, с видом заправского фокусника из-влек из-за спины такую же, как у меня, газету, и торжественно расправил ее на столе, но только первой полосой вверх.
- К нам прибывают гости, - и ногтем отчеркнул заголовок относительно небольшой статьи. - "Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног!"
Действительно, из заметки явствовало, что не далее как завтра... пардон, уже сего-дня, во Владивосток с дружественным визитом прибывает французский крейсер-вертолетоносец "Жанна д'Арк". Иностранные гости будут встречены кораблями Тихо-океанского флота... Иностранные гости планируют посетить...
Я автоматически развернулся лицом к востоку. Ничего интересного, кроме сталь?ной переборки под декоративным пластиком, я там увидеть не мог, но перед глазами отчетливо встала картина, хорошо видимая с мостика, откуда я всего полчаса назад спустился: протянувшаяся с запада на восток шеренга военных кораблей в идеально ровной линии, форштевнями на юго-запад. Мы занимали в ней крайнее западное место, далее на восток бросили якоря эскадренный миноносец "Внимательный" и два ракет?ных катера типа "Тарантул".
Я пристально посмотрел на Баркова и потянул из нагрудного кармана сигарету.
- Опаньки!
- Вот именно! - многозначительно поднял палец мой хитроумный шеф.
- Так-так-так, - я ожесточенно задымил, пытаясь таким образом стимулировать ра-боту головного мозга, - то есть ты хочешь сказать, что вся эта дребедень с прекращени?ем отработки и срочным переходом в Диомид - все это для обеспечения, так сказать, почетного караула при встрече француза?
- Вот именно.
А ведь верно. Три дня мы спокойно, методично занимались отработкой учебной задачи со своими глубоководными спасательными снарядами, как вдруг - всему отбой, задаче - дробь, хватай мешки, вокзал отходит! Подняли на борт снаряды и встали на якорь в назначенном месте, в одном строю с "боевиками", вдоль входного фарватера Владивостокской гавани.
- Постой-постой, но почему тогда мы узнаем об этом из газеты?! Тебе что, соответ-ствующей радиограммы из штаба не приходило?!
- В том-то и дело, что нет, Митрич! Я верховный связист на пароходе или как? По-нятно, если бы такое радио было, мимо меня оно бы никак не прошло!
- Забавно. - Я был в легкой растерянности, хотя ничего особо примечательного в сложившейся ситуации пока не видел. Ну, лопухнулся кто-то в береговых службах, не составили вовремя радиограмму, или не подписали, или не донесли на передающий центр. Ну, узнали мы случайно истинное предназначение этого неожиданного парада. А дальше-то что, собственно?
- А то, акустический вы мой, - Барков назидательно поводил пальцем у меня перед носом, - что мы находились на пороге грандиозного конфуза, и только благодаря, не побоюсь этого слова, исключительной прозорливости капитан-лейтенанта Баркова име?ем нынче шанс его избежать!
- Мания величия, - сочувственно кивнул я. - Ничего, с кем не бывает. Насчет конфуза поподробнее, пожалуйста.
Барков самодовольно ухмыльнулся и изложил.
Оказывается, посещение иностранных портов, принятие и отдача визитов между кораблями разных государств - чертовски непростое дело, насквозь пропитанное ди-пломатической казуистикой. В свое время Юрьич немало жарких деньков провел в тро-пических странах, будучи командиром БЧ на большом десантном корабле, имел сомни-тельную честь лично лицезреть Менгисту Хайле Мариама и поучаствовал не в одной морской заварухе. С тех бурных времен у него и осталась книжка-наставление по организации встреч, визитов и приемов, ока?завшаяся при ближайшем рассмотрении необычайно увлекательным чтивом. В ней подробнейшим образом регламентировалось, кто, когда и почему должен наносить иностранному коллеге визит первым, кто, когда и почему - наносить ответный визит, и ка?кая при этом полагается форма одежды, и какие при этом подаются команды, и какие там, понимаешь, выполняются ружейные приемы почетным караулом - если гость ка?раула заслуживает, и так далее в том же духе. Мне это все живо напомнило кадры из "Кин-Дза-Дза": "Внимание! Малиновые штаны! Два раза "КУ!"". Но доконало нас с Юрьичем - двух взрослых здоровых мужиков, неслабых любителей выпить и закусить - описание подаваемых к официальному обеденному столу кают-компании столовых приборов. Достаточно было перечитать названия всех этих бесчисленных вилок для рыбы, вилок для мяса, вилок фруктовых, вилок овощных, крючков для омаров, щипцов для устриц, ореховых щипцов, кондитерских щипцов, соусниц, блюд и супниц, решеток для барбекю и черт-те знает чего еще, чтобы вполне реально подавиться слюной.
Юрьич поспешно перевернул сразу десяток страниц, а я поспешил смастерить нам по гренку с маслом.
- Так, это все не то, - босс перевел дух. - Погоди-ка, это ближе к началу... Вот, смотри.
Проблема заключалась в следующем. Встречая входящий иностранный военный корабль, воспитанные моряки любой державы обязаны, во-первых, поднять на мачте особый флажный сигнал по Международному Своду Сигналов, означающий "Добро пожаловать!", а во-вторых, исполнить музыкальный сигнал, так называемый "встречный", в зависимости от класса встречающего. Дело в том, что кораблю 1 ранга - напри-мер, крейсеру или авианосцу - по штатному расписанию полагается иметь свой ор?кестр. Ни больше, ни меньше. Как в армейском полку. На корабле второго ранга, т.е. не очень большом, но тоже приличном, должен быть штатный музыкант - горнист. Ну, а все остальные, как правило, располагают горнистом-совместителем. Соответственно возможностям "встречный" и исполняется;
Так вот, с музыкой-то как раз проблем и не было; более того - в этом отношении мы могли дать сто очков вперед любому кораблю 2 ранга на всей обозримой акватории. Ноты сигнала - пожалуйста, вот они, в "Приложениях" к умной барковской книжке, а вот что касается флажного сигнала - тут Барков столкнулся с непредвиденным затруднением.
- Ну черт его знает, этот Международный Свод, - с досадой шлепнул он огромным кулаком по ладони. - не так уж часто я им пользовался. За границу ходили всегда отрядом, флагманским кораблем, Бог миловал, ни разу быть не приходилось, так что с закордонными людьми на языке МСС всегда общался кто-нибудь, но не я. Ну, не помню я это "Добро пожаловать", а в Наставлении его нет!
- Брось оправдываться, - отмахнулся я. - Какой нормальный человек удержит в памяти несколько сотен сигналов, учитывая, что три четверти из них приходится применять раз в пятилетку? И вообще, ты меня, конечно, прости, возможно, я молод и глуп, но я что-то в толк не могу взять, в чем здесь, собственно, камень-то преткновения? Ну, забыл ты эти хреновы флаги, так возьми этот пресловутый МСС и прочитай! Делов-то, ей-Богу!
- Да в том-то и дело, что нету его, - развел руками Барков.
- То есть как это - нету? Говоря твоими словами, ты верховный связист или как?!
- Очень просто. По теории, должен быть у меня. Но вот те крест на пузе, химиче-ским карандашом, чтоб не смывался - всю каюту вверх дном перевернул, всю радио?рубку наизнанку вывернул - нет нигде, хоть тресни!
- Ну, трескаться мы покамест погодим, - заметил я, надевая фуражку, - в конце концов, я командир группы поиска или как? И потом, я абсолютно уверен, что сей букварь на борту есть, уверен хотя бы потому, что не так уж и давно сдавал по нему зачеты на вахтенного. Дело за малым - найти!
Куда только исчезла чугунная тяжесть из мускулов и окостенение из мозгов?! Задача поставлена: не посрамить бригаду и корабль, не ударить в грязь лицом перед за?морскими гостями! Спасатели, вперед! А сон? В могиле отоспимся! Уже в дверях кают-компании вмонтированный в мою черепушку портативный компьютер выдал первую конструктивную мысль. Озарение было столь неожиданным, что я встал, как вкопанный, и Юрьич чуть меня с разгону не протаранил:
- Юрьич!!! А эти, серые с пушками, они в курсе, чего ради нас сюда собрали?
Барков сатанински ухмыльнулся.
- В том-то и дело, что нет!
- Нет, ты уверен? Ты проверял, у них-то интересовался? Нежно так, чтоб не растре-вожить?
Барков начал наливаться гневом справедливого негодования.
- Да крест на...
- Понял!! Тогда, получается, мы можем их "сделать"?
- Как Бог черепаху, - выразительно прищелкнул пальцами командир БЧ-4. - О чем же я тебе, по-твоему, толкую?!
Тут я должен кое-что пояснить. Речь идет о вековом соперничестве между кораб-лями, соперничестве в опрятности содержания и в морской практике, в меткости стрельбы и в количестве потребляемой водки, соперничестве внутривидовом и соперничестве межклассовом - одним словом, о старом добром принципе "наша мама лучше всех". Каких только причудливых форм оно не принимает! На какие только ухищрения и жертвы не идут моряки, чтобы утереть нос коллегам с соседнего эсминца, корешам с соседней подлодки или однокашникам из другой бригады! Морские зубоскалы отлива?ют его в форме баек и анекдотов - например, вот таких:
Байка о бессовестных врунах
Сошлись как-то раз за столом три матроса: с Северного флота, Балтийского и Ти-хоокеанского, и ну спорить, который флот лучше. Спорили до крику, до хрипоты, благо, водки было много и до драки дело не дошло. Понятно, что к каким-то конструктивным результатам спор тот привести изначально не мог. В общем, перебрав водочки и все мыслимые критерии сравнения, стали спорить, где умеют круче соврать. Тут балтиец и говорит:
- Братишки! У нас на Балтике такие туманы, ну такие туманы - гвоздь в него вбива-ешь и на него бушлат вешаешь!
- Подумаешь, - усмехается северянин. - Мы в Мурманске об туман окурки тушим, как об доску, не веришь?
- А мы во Владивостоке в туманные дни даже пресную воду с берега не берем, - пожал плечами моряк-дальневосточник. - Нагребем туману лопатами в танки - и в ус не дуем!
- Ты лучше прикинь, какие у нас на Севере морозы, - говорит матрос Северного флота. - У нас водку зимой брусками продают: отрубят кусок топором, завернут в газету, дома растопишь в кастрюльке - и пей!
- Ничего особенного, - говорит балтиец. - На Балтике еще в финскую войну подводная лодка так в лед вмерзла - пришлось у берега вместе со льдиной пришвартовать и превратить в памятник. Так до сих пор и стоит - даже летом не тает.
- Салаги! - говорит дальневосточник. - У нас на Камчатке местные специально хо-лодильники для обогрева покупают. Тундра - минус пятьдесят, чум - минус тридцать, холодильник - минус десять, греются там, однако! Вы лучше вот над чем подумайте:
есть у нас на тральщике мичман-начпрод...
-О-о-о! - загалдели оба. - Дело понятное!
Дело, действительно, понятное. Мичман-начпрод - фигура хрестоматийная, можно сказать, культовая: жирный, жадный, вороватый хомяк, недалекий и туповатый, объект всеобщих розыгрышей, подначек и насмешек.
- Так вот, - продолжает тихоокеанец, - щеки у него - во такие!
- Само собой! - подхватывают собутыльники.
- Корма - вот такая!
- Ясное дело! - соглашаются матросы.
- И НЕ ВОРУЕТ!
- ВРЕШЬ!!!
Исходя из всего вышеприведенного, "умыть" другой корабль, т.е. лишний раз под-черкнуть свое превосходство - неважно, в чем - святое на флоте дело. Более того.
Мы, аварийно-спасательная служба флота, - корабли безоружные, для боя не пред-назначенные. Спасатель не топорщится орудийными стволами, пернатыми иглами ра?кет и жерлами торпедных аппаратов. По этой, весьма спорной, причине некоторые не вполне сознательные моряки с боевых кораблей склонны относиться к АСС с некоторой долей обидной снисходительности, граничащей с неуважением. Мол, вы, ребята, тоже, конечно, военные моряки, но - не вполне, не вполне...
Понятно, что упустить возможность утереть нос боевикам мы с Юрьичем никак не могли.
- Итак, - резюмировал я. - Маловероятно, чтобы искомый объект оказался в руках рядового и старшинского состава. Эрго, искать его следует где-то у господ офицеров. Имеем на борту: мы с тобой не в счет, пилоты подводных аппаратов - в двух экземплярах, Эдик-разгильдяй, грузчик с дипломом - одна штука, механический алкаш, помощник дядя Сережа, Сан Саныч, старпом и командир. Итак, в путь, как сказал попугай, когда кошка потащила его за хвост с жердочки!
Расшифровка этого списка выглядела примерно так: пилоты - это командиры ав-тономных подводных снарядов, иначе говоря, сверхмалых подводных лодок, капитан 3 ранга Георгий Воробьев и капитан-лейтенант Юра Павлов; Эдик-разгильдяй - корабельный водолазный специалист, лейтенант Чапаев (я не виноват! На самом деле фами-лия такая!), "грузчик" - командир группы обслуживания аппаратов старший лейтенант Витя Носов, "механический" - командир электромеханической БЧ капитан-лейтенант... м-м... ну, пусть будет, Закускин, помощник - помощник командира капитан-лейтенант Сергей Сергеев, Саныч - командир поисково-спасательной службы корабля капитан 3 ранга Лоховинин, а с остальными вы уже знакомы. Ну что, пошли?
Бесцеремонно разбуженный нами Эдик Чапаев долго не мог понять, чего мы, собственно, от него хотим. Примерно этого я, в общем, и ожидал. Эдик был знающий водолаз, отличный товарищ и вообще рубаха-парень, но к судоводительскому аспекту деятельности корабельного офицера относился с недоумением слона, которого застав?ляют заниматься нейрохирургией. Клятвенно заверив нас, что Международный Свод он не брал, не видел и не имеет желания видеть впредь, он вновь обессиленно рухнул в койку и смежил усталые вежды.
- Минус один, - констатировал я, и мы взяли курс на каюту Воробьева, откуда до-носился стук игральных костей и бодрые возгласы "А вот марсов! А вот еще!" Там отчаянно рубились в нарды.
- О чем вы, Георгий Митрич?! - всегда безукоризненно обмундированный Жора Воробьев выглядел взъерошенным и встопорщенным, словно только что выдержал пару раундов с Эвандером Холифилдом. - Какой МСС?! На моей жестянке и мачты-то нет, чтобы поднимать на ней какие-то флаги! И уплыть от вас, кормильцев, я могу макси?мум миль на двадцать! Нет, ребята, с этим - не ко мне...
- И не ко мне, - дополнил Юра Павлов. - По тем же причинам. И вообще, мужики, что за нездоровая суета в четыре утра? Присядьте, попейте чайку, у нас печенье есть, и будьте свидетелями, как я разделаю этого самоуверенного и наглого негодяя, считающего, что он умеет играть в нарды.
- Полегче на поворотах, милейший! - веско обрезал Жора. - Цыплят принято считать по осени. Две проигранных партии еще ни о чем не говорят!
Как это ни парадоксально, офицеров столь разных служб - Воено-Морского флота и Внутренних Войск - роднят два неистребимых пристрастия: нарды и чай. И там, и там готовы резаться в замысловатую восточную игру всякую свободную минуту, запивая каждый ход крутой заваркой. И там, и там собирают и тщательно оберегают особые способы заварки, хвастаясь друг перед другом неповторимым вкусом и особым арома?том своего рецепта. И этим дело, зачастую, не ограничивается. Так, например, самые увлеченные и уважаемые травники, каких я встречал, - это полковник морской пехоты с острова Русский Михаил Битюцкий, командир дисциплинарного батальона Тихоокеанского флота, и старший лейтенант Василий Булдык, командир роты оперативного батальона в Комсомольске-на-Амуре. А уж нарды! Всякий уважающий себя игрок считает просто своим долгом иметь собственную игральную доску индивидуального исполнения, набранную с великим тщанием из разных пород дерева, с любовно вы?жженными узорами соответственно служебной тематике - с якорями, парусами и аку?лами на флоте и разудалой клинково-рукопашной символикой в войсках.
Мы вежливо отклонили любезное приглашение хозяев выпить с ними чайку с гале-тами и устремили стопы свои к каюте следующего кандидата.
Собственно, именно на счет Носова я надежд не питал. По тем же, в общем, при-чинам, которые касались Эдика Чапаева. В чем и не замедлил убедиться, поскольку каюта Носова находилась рядом, на той же палубе.
"Такелажником с дипломом" Володя полушутя, полусерьезно называл себя сам. Командовал он группой обеспечения подводных аппаратов, и архиответственнейшей из его задач была аккуратная погрузка-выгрузка стотонных красно-белых махин, когда требовалось извлечь их из трюма или, наоборот, поднять по окончании работ из воды и опустить на кильблоки в трюм. Для этого он располагал двумя могучими пятидесяти-тонными грузовыми стрелами - громадными стальными трубами в обхват толщиной, снабженными системой талей, гаками (крюками) умопомрачительных размеров и набо-ром электрических лебедок, приводивших всю эту музыку в действие. Обычно флегматичный и вяловатый, за работой он воодушевлялся, преображался и, в сбитой на заты?лок фуражке, с глазами, нацеленными на плывущую по воздуху громаду аппарата, больше всего походил на героя военной кинохроники: "зенитчики Ладожской флотилии отражают налет немецких пикировщиков" или что-то в этом роде. Спокойный и невозмутимый, никаких особых надежд на морскую карьеру он не питал, "к ручкам телеграфа", как говорят моряки, не рвался, и потому я не удивился, когда он, спросонья с трудом поняв, чего мы от него хотим, на редкость вежливо для половины пятого утра уверил нас, что мы ошиблись номером.
В коридоре Юрьич озабоченно цыкнул зубом.
- Шансы падают с быстротой стремительного домкрата. - Шеф только что перечитал "Двенадцать стульев" и периодически вставлял в разговор особо удачные пассажи Ильфа и Петрова.
- Киса, не хлопайте себя ушами по щекам! - парировал я. - С каждым взломанным стулом... тьфу, каютой наши шансы увеличиваются. Заседание продолжается! Пошли наверх.
Наверху, над кают-компанией, на шлюпочной палубе по периметру П-образного коридора располагались каюты "особ, приближенных к императору". Первой по ходу нашего движения была берлога помощника командира. Однако стучаться туда было бессмысленно, поскольку именно в этот час Сергей Владимирович нес вахту на мостике. Это я знал абсолютно точно, поскольку не далее, как тридцать минут назад, капитан-лейтенант Сергеев сменил меня в роли вахтенного офицера. Поэтому я, не задержива?ясь, миновал его каюту и постучался в дверь с белой гитенаксовой табличкой: "Стар?ший помощник командира".
- Вломитесь! - жизнерадостно загремело из-за двери. Можно подумать, на дворе было как минимум часов десять, самый разгар рабочего дня, а не самое сонное время ночи.
- Товарищ капитан-лейтенант... - начал было я уставную формулу.
- Sit down, please, - прервал старпом. Он был немножко англоманом. Нещадно дымя сигаретой, он с ожесточением черкал что-то в разложенных по всему столу бумагах и для 4.30 утра выглядел просто оскорбительно бодрым. - "Ближе к противнику!", как говорил адмирал Траубридж. Короче, какого рожна два достойных представителя АСС ВМФ шатаются среди ночи по пароходу, вместо того, чтобы смотреть сны о бабах или, по крайности, пить казенный спирт?
Как-то так всегда получалось, что заводилой во всех наших с Юрьичем начинаниях выступал Барков, а роль исполнительного директора неизменно принадлежала мне. Вот и сейчас я решительно взял инициативу в свои руки и в двух словах доходчиво изложил Абрамову суть дела.
- Счастливые люди, - завистливо вздохнул старпом, уяснив проблему. - Есть моло-дой задор, энтузиазьм, можно сказать! Не спят ночами, лишь бы поддержать на высоте честь флага... А я вот тут утопаю в бумагах, как Саид в бархане! Если бы я знал, джентльмены, сколько бумаги надо исписать, чтобы вывести корабль в море, и сколько - чтобы его обратно вернуть, я бы в жизни в это кресло не сел...
- Don't worry, Игорь Андреевич, - вмешался я. - Владимир Юрьевич изволят шутить. Это у них манера-с такая-с... Нам бы, Игорь Андреевич, книжицу-с... того-с... поискать.
Старпом взлохматил пятерней чуприну.
- Вряд ли, конечно, она здесь - я бы помнил, если бы брал, - но чем нечистый не шутит, пока Бог спит! Давайте посмотрим.
В течение следующих двадцати минут Абрамов добросовестно перекапывал полки и ящики в своей каюте в поисках злосчастного МСС.
- Увы, господа, но я, похоже, вынужден сообщить вам пренеприятнейшее известие, - развел он руками, задвинув последний ящик. - К нам едет... тьфу ты, совсем с вами зарапортовался. Нету здесь того, что вы ищете. Sorry, как сказал адмирал Нельсон, спалив французский флот у Абукира.
Мы приподняли фуражки и ретировались, оставив Абрамова наедине с его рапортами, докладными, накладными и прочей канцелярией.
Следующая каюта принадлежала замполиту и по летнему времени закономерно пустовала. Это свято, тут ничего не изменить; все в полном соответствии со старой военной поговоркой - "солнце весело палит - в отпуск едет замполит; на дворе февраль холодный - в отпуск едет Ванька-взводный". Поэтому мы, не задерживаясь, проследовали дальше и - остановились на перепутье: в углу коридора было две двери - механика и на?чальника ПСС. Впрочем, участь Буриданова осла нам не грозила; по кратком размышлении, я пришел к убеждению, что такая книжка, как Международный свод сигналов, никак не могла попасть в руки такого типа, как наш мех. И надо сказать, для такого ап?риорного мнения у меня были веские основания.
Механик - фигура на корабле значительная. И даже более чем. Если от судоводителей зависит, куда корабль в конце концов придет, то от механика - пойдет ли он вообще. С тех пор, как романтическая кипень белоснежных парусов уступила место сухой прозе поршней, котлов, маслопроводов и трансформаторов, пропахшие мазутом офице?ры электромеханической части по праву заняли место в каюткомпаниях.
- Кстати.
Это хорошо, что кипень уступила и т.д. Это при взгляде со стороны парусник спо-собен навевать романтический транс, особенно у девушек в период полового созревания, когда в голову им лезет всякая чушь насчет капитана Грея и тому подобное. Причем желательно, чтобы парусник был нарисован на картинке, потому что реальный-то он, мягко говоря, серьезно теряет в обаянии. А уж служить на них - оборони Господь, если честно. Современному, тем более сухопутному, человеку этого просто не понять, как ни напрягайся. Слабое представление о специфике жизни на паруснике XVIII -XIX вв. можно получить, пожив месячишко-другой в бревенчатом сарае с дверными и окон?ными проемами, но без стекол и собственно дверей. Причем печки или каких-то других отопительных приспособлений там быть не должно, а на улице должна быть поздняя осень или ранняя весна. Если при этом вы еще будете спать не более шести часов в сутки, а остальное время проводить, либо сидя на коньке крыши, либо вручную перетас?кивая в горку, ну, допустим, мешки с цементом, то общее представление о морском быте парусных времен у вас появится. Это еще за вычетом штормов, туманов и парусных авралов, когда "переноской мешков" приходится заниматься сутками напролет, на палубе, которая одновременно валится с борта на борт и летает вверх-вниз. При этом есть приходится все время одно и то же: сухомятка из солонины и твердых, как доски, сухарей, сплошь и рядом пополам с червями. А постановка и уборка "невесомой и белоснежной кипени" - это адова работенка. Парус - вообще-то он грязно-серый, как и полагается брезенту, - и в сухом виде может весить до 600 кг, но в том и беда, что сухим он нико?гда не бывает. И вот представьте, что это хозяйство нужно - в вышеописанных погодных условиях - исключительно врукопашную взгромоздить на высоту хотя бы пяти метров. А бывает, что и пятидесяти. Оговорюсь: паруса современных гоночных яхт и учебных судов мореходных училищ - и легкие, и - действительно - белые. Потому что нейлоновые. Но когда он, нейлон, появился в морском обиходе?! Потому и говорят - кто в море не бывал, тот и горя не видал.
Так вот, всем этим сомнительным прелестям парусного судоходства конец пришел - и то не сразу - только с появлением корабельных энергетических установок, паровых машин и электричества. И, соответственно, офицеров, обслуживающих это тонкое и сложное хозяйство. Ежику понятно, что человек, заведующий хозяйством, по сложно?сти и объему равным среднему заводскому цеху, должен быть технически подкован на все четыре копыта, дисциплинирован, требователен и по-хорошему свиреп, чтобы и не-радивого заставить соблюдать правила и нормы, обеспечивающие безопасность и боеспособность корабля и его обитателей. Такой механик на флоте всегда уважаем, за сто?лом ему - и честь, и место, ему всегда помогут и людьми, и личным посильным содействием, поскольку от него зависит, будет ли в каютах и кубриках тепло и вода, помоешься ты после нелегкого дня трудового под горячим душем или грязным зава?лишься на нестираную простыню, ну, и, наконец, самое главное - будет корабль воль?ной птицей-альбатросом реять над волной или грузно переваливаться с гребня на гре?бень на половине номинальных оборотов.
Увы, наш мех под категорию морских волков никак не подходил. Даже внешне он выглядел каким-то нескладным пацаном-переростком, по недоразумению нацепившим морскую форму. Свою технику он не знал и боялся, своих (и чужих) матросов он боялся, вследствие чего то заискивал перед ними, то хорохорился, перемежая неумелую ругань с зуботычинами, что, естественно, популярности ему не добавляло. Единственный в его подчинении мичман, педантичный и неизменно корректный Коля Дубовик, щирый черновицкий хохол, откровенно презирал свое начальство и на каждом разводе приставал к нему с вежливыми издевательскими вопросами технического характера, на которые тот, понятно, ответить не мог. Сам-то Николай Григорьич служил на "Саянах" с момента их достройки в выборгских доках, и корабль знал буквально до последней заклепки, так что лишний раз ненавязчиво макнуть механика носом в лужу ему труда не составляло.
Было у меха и еще одно качество, мало способствующее установлению сносных взаимоотношений. Все мы - нормальные мужики, любители по случаю перехватить рюмку-другую спиртного. Нюанс таков: есть - пьем, нет - да и черт с ним. При этом так: сделал дело - наливай, не сделал - иди делай. Механик же, совершенно не владея своим ремеслом, постоянно находился либо в процессе поиска выпивки, либо в процессе ее употребления. Он занимал у офицеров деньги - и не отдавал их. Занимал спирт - и не возвращал занятое. Когда он выкинул такой фортель со мной, я - лейтенант и человек очень мирного нрава, по здравом размышлении хорошенько набил ему - капитан-лейтенанту - морду лица. Как с гуся вода! В полном соответствии с поговоркой - плюй в глаза, все божья роса!
Придя к однозначному выводу, что такой тип никак не мог заинтересоваться умной книжкой МСС, я решительно повернул налево и постучал в приоткрытую дверь каюты командира поисково-спасательной службы корабля, капитана 3 ранга Сан Саныча Лоховинина.
Вот это как раз тот случай, о котором можно сказать "земля и небо". Дело про?шлое, Сан Саныч периодически тоже прихрамывал на стакан, но при этом, во-первых, знал время и место, а во-вторых, являлся, наверное, авторитетнейшим в бригаде спецом по спасательным работам, умницей, каких поискать, и настоящим храбрецом - того же русского замеса, что и Георгий Воробьев, видящим в опасностях, в основном, забавные моменты и в упор не видящим своего героизма. Какая бы авария не случилась, что бы ни тонуло и не горело, Сан Саныч спокойненько раскуривал сигарету, сбивал фуражку набекрень и без криков и суеты начинал отдавать простые и понятные распоряжения, причем в предельно корректной форме. Спустя какое-то время беда чудесным образом рассасывалась, словно сама собой, а Лоховинин беззаботно отправлялся чаевничать, предоставляя орлам из штаба бригады и управления АСС делить лавры успешно проведенной операции.
В каюте остро пахло паяльной кислотой. На столе перед Сан Санычем на фанерной подставке возвышалось пока еще не очень опрятное, но уже вполне узнаваемое изделие из жести и проволоки. Впрочем, это я, как судомоделист, знал, что это - всего лишь со-ответствующим образом спаянные обрезки жести от молочных консервов и куски мед?ной проволоки разного диаметра; люди неискушенные обычно спрашивали Саныча: "Где ты это купил?!" Речь идет о модели нашего корабля, масштаб 1:200. Чертеж сделал я по просьбе Сан Саныча на основе формуляра, хранившегося в корабельной библиотеке, а модель он собирал уже второй месяц, и мини-корабль на мини-стапеле вырисовывался уже вполне отчётливо. В настоящий момент Лоховинин, задумчиво шевеля усами, вертел в пальцах фигурную жестяную заготовку, которой, по-видимому, суждено было впоследствии стать дымовой трубой корабля. Рядом на столе уютно дымился паяльник.
- Чем обязан столь позднему визиту? - поинтересовался он после обмена приветст-виями.
- Да вот такие вот пироги, - вкратце объяснил я положение дел.
- Ну, книжка-то, положим, вот она, - раздумчиво произнес Лоховинин, вытаскивая из ящика стола хорошо знакомый мне зеленый том in-quarto. - Но ведь времени-то, господа, у вас того-с... Успеете ли? Во избежание конфузии в столь деликатном, не побоюсь сказать, политическом деле?
Барков в негодовании замахал клешнями.
- Сан Саныч! Не заставляйте меня бросать вам в лицо перчатки, а так же носки и портянки вызова! Нешто я, до капитан-лейтенанта дослужившись, не наберу сигнал из двух флагов?!
- Не сомневаюсь, - кивнул Лоховинин. - Но специфика ситуации требует подойти к вопросу со всей ответственностью. - Саныч вприщур взглянул на Баркова. - Так сказать, с хитрецой, по военно-морски! А?
Барков на секунду задумался, затем лунообразный лик его осветился догадкой.
- Плавали, знаем! Со спусковым фалом?
- Именно! - прищелкнул пальцами Лоховинин. - Дабы лягушатники ни на наш, ни на свой счет не заблуждались.
- Сделаем, - заверил Барков, беря под мышку счастливо обретенную, наконец, кни?гу. - Чай, не первый год замужем!
- О чем это вы? - поинтересовался я, выйдя в коридор. - Что за тайны мадридского
двора?
- Сейчас все поймешь, - пообещал Барков. - Лучше один раз увидеть. Ты лучше вот что скажи: ты готов морально прямо сейчас сменить Сергеева на вахте? Не дожидаясь восьми часов?
- Да, собственно, сон-то ты мне уже напрочь отбил, но за каким лешим?? - искрен?не удивился я.
- Как за каким?! - удивился, в свою очередь, Юрьич. - Ты что, не сечешь?! Кто те?му надыбал? Я, верно? А МСС кто нашел? По-моему, ты. Значит, и парадом командовать тоже должны мы! Не знаю, как твоё мнение, а я считаю, что, раз никто кроме нас не почесался, значит, и на пряники претендовать не может, пусть даже эти пряники носят характер чисто морального удовлетворения и ни карман, ни желудок не греют.
Такая точка зрения была для меня довольно неожиданной, но, повертев ее так и этак, я обнаружил, что своя справедливость в этом есть.
- А как, по-твоему, я объясню Сергееву свой внезапный взрыв служебного рвения? - задал я шефу вопрос, уже согласившись мысленно с его предложением. - Согласись, в этом есть что-то нездоровое! Как бы он чего не заподозрил.
- Даже если и заподозрит, то немедленно и кроваво убьет это подозрение. В заро-дыше, - заверил меня Юрьич. - Сам подумай, какой нормальный человек откажет себе в удовольствии поспать два часа на халяву?
На мостике я навешал помощнику какой-то лапши на уши, и тот, как и ожидалось, без особых усилий позволил себя уговорить. Я принял вахту, сделал соответствующую запись в вахтенном журнале, и Сергей Сергеевич, помахивая фуражкой, пошагал по трапу вниз. Юрьич, заговорщицки осмотревшись, вынул из зажимов микрофон громко-говорящей связи и ткнул клавишу.
- Мостик - радиорубке!
- Есть радиорубка! - ожил динамик.
- Остряков, Котова и Гаврюшу на мостик, пулей. Жду минуту, потом спускаюсь сам и устраиваю всей БЧ-4 Варфоломеевское утро.