Здравствуй, дорогой читатель! Хочу поведать тебе одну удивительную историю. Можешь верить, можешь - нет. Дело твоё. Да только, за что купила, за то и продаю. А приключилось всё это в далёком 199... Кажется - в 96-ом... Нет - в 98-ом... Прости, не могу точно сказать, помню только, что в самом конце прошлого века. Или в начале этого?.. Да и какое это, по большому счёту, имеет значение - год туда, год сюда? Так вот...
В одной из многочисленных российских губерний (назовём её для удобства Энской), приближались перевыборы губернатора.
Н. Н., действующий глава, позиций своих сдавать не собирался, был готов стоять насмерть, а в случае летального исхода прихватить с собой как можно больше соратников. Соратники ситуацию отлично понимали, и, изо всех сил и возможностей, поддерживали предвыборную компанию, проходящую под громким лозунгом "Нечерноземьем - по Иноземью!". Лозунг, хотя и был (по мнению некоторых) несколько туманным, зато придавал движению масштабность. А губернатору, с одной стороны - патриотичность, а с другой - незацикленность на узко-местнических интересах.
Другие претенденты на хлебное место тоже не дремали и рыли землю в попытках очернить главного конкурента. И хотя нынешний глава, уже успевший обжиться, стоял на ногах достаточно крепко и имел весомые преимущества перед новичками, надо было крутиться, крутиться, и ещё раз - крутиться.
*
Не успело весеннее солнце как следует осветить верхушки деревьев, как Влад Преображенский, корреспондент газеты "Герой Нечерноземья", оставил районный центр Новобзыково, давший ему временное пристанище на ночь (губернаторский дворец он покинул два дня назад).
А путь свой спецкор держал в отдалённую деревеньку Энской губернии - Дружное. На примере этой, отдельно взятой, деревни молодой начинающий журналист должен был показать расцвет сельского хозяйства в эпоху правления Н.Н. Почему за расцветом надо было ехать так далеко? Это как раз-таки Влад не очень понимал, но - так решило начальство. А поскольку он был в команде...
Последним, кто проводил Преображенского, был сам Н.Н. Держа в одной руке огромный гамбургер, он долго махал ему вслед свободной рукой с плаката на выезде из райцентра. За спиной губернатора красовалась буква "М", очень популярная в те годы. А сам плакат наискосок пересекала яркая надпись аршинными буквами: В КАЖДУЮ ДЕРЕВНЮ - СВОЙ МАК-ДОНАЛЬДС!
Преображенский нервничал. И на то у него была причина - спецкор боялся прозевать посевную. Когда начнется эта самая посевная наш герой точно не знал. Этого не знал никто из команды - связи с деревней не было, а область сельского хозяйства (так уж получилось) для всех членов команды была отдалённой не только в географическом смысле слова.
Поэтому журналист очень спешил. Но, то, что по карте выходило достаточно близко и быстро, на местности оказалось... Ох уж эти всемирно знаменитые Российские дороги!
Где-то на полпути между трассой ("большаком", как её по старинке называли горожане), ведущей в райцентр, и конечным пунктом - деревней Дружное, внедорожник Влада окончательно и бесповоротно сел.
Прокуковав в машине около часа, журналист вспомнил, что "спасение утопающих - дело рук самих утопающих".
Громко высказав в адрес производителей внедорожников (как импортных, так и отечественных) всё, что он о них думает, Влад надел резиновые сапоги (предусмотрительно положенные на заднее сидение более опытным главредом), вылез из машины и бодро отправился в деревню пешком.
Надо сказать, что до этого случая наш герой, потомственный городской житель (столичный, между прочим), никогда в жизни не ходил ранней весной по просёлочной дороге в Российской глубинке. Тем более в сапогах на два размера больше.
Через пару часов, извалявшись в грязи по уши (ноги всё время выскакивали из застрявших сапог и он терял равновесие), Влад окончательно выбился из сил и остановился в раздумье.
Где-то невдалеке погромыхивало и по небу метались чёрные тучи.
За это время (хотя Преображенский и продвигался гораздо медленнее, чем хотелось) внедорожник уже успел скрыться из поля зрения за бугром, а долгожданная деревня пока в нём не появилась. И в образованную голову журналиста пришёл вполне закономерный классический вопрос "Что делать?".
Снова громыхнуло, но уже поближе, и на нос нашего героя упала первая крупная капля.
"Люблю грозу в начале мая..." промелькнуло в голове журналиста и он, больше не раздумывая, повернул обратно.
Когда до желанного укрытия оставалась буквально пара метров, и мечта промокшего до нитки Преображенского о печке в машине была практически достигнута, во внедорожник, как в единственное выпуклое тело на лысой местности, ударила огромная молния.
Последнее, что увидел Влад в её ослепительном свете - прямо на него по дороге медленно двигался танк. "Т-34..." - машинально отметило угасающее журналистское сознание.
*
Сначала была Тьма. И Тишина. Потом Преображенский услышал голоса
- ...лапы-то убери! Думаешь, если председатель, так всё можно?
- Да ладно тебе, Валюха... не убудет.
- Чё ладно? Чё ладно? Разладнался тут! Убери, говорю! Больно мне надо, чтоб потом твоя Танька мне все зенки повыцарапывала... Ой! Гляди... Зашевелился. Или показалось?..
- Показалось.
- Да убери, говорю! На - забирай свою поллитру и двигай. Сколько говорить - в девять магазин открывается. В де-вять! И что вам всем так неймётся?
- Некогда мне до девяти ждать - коров сегодня поднимать будем. Я ещё вчера хотел - да дождь этот, будь он неладен! Так что - добро пожаловать на подмогу!
- Че-гооо?.. Ещё коров я на себе не таскала - не для того цвету, Степаныч!
- Это уж точно...
- Да убери ты лапы!
- Слушай, Валюха, а с этим-то что? Может, всё-таки, в район его отправить? В больницу?
- Ага, вместе с фельшером нашим - неделю не просыхает!
- Ладно тебе - я ж серьёзно.
- Да вычухается! Первый, что ли? Каждую грозу у нас кого-нибудь трахает. Аномалия всё ж-таки. Магнитная.
- Так то ж - своих, а этот - пришлый! Непривычный. Хорошо, вчера Митька учителей с конференции вёз, а то так бы там и окачурился. Гляди-ка - точно зашевелился...
Осознав, что всё происходящее - не сон, Преображенский осторожно приоткрыл глаза.
Первое, что он увидел - нависшее над ним небритое мужское лицо.
- Ожил, Валюха! - радостно дыхнуло перегаром лицо и расцвело желтозубой улыбкой. - Ты кто, парень?
- Где?! - Из-за небритого мужского лица выглянуло другое, белокожее женское, и стрельнуло в Преображенского ярко-голубым глазом. Потом на мгновение исчезло, появилось с другой стороны, и опять стрельнуло глазом. На этот раз - карим. - Прими-ка в сторону, Степаныч!
Лицо послушно отпрянуло, и Влад увидел его обладателя - субтильного мужчину неопределённого возраста в пиджаке, кепке и брюках, заправленных в сапоги. Карман брюк топырила давешняя поллитра.
Оттеснив председателя крутым боком, над журналистом склонилась хозяйка - пышногрудая молодая женщина в ситцевом платье в мелкий цветочек.
- Хто-хто - дед Пихто! Потом узнаем - кто. А сейчас, на-ка вот. Сесть можешь?
Сесть наш герой мог. Надо сказать, что чувствовал он себя (с учётом произошедшего, конечно) на удивление хорошо. Если бы не некоторое пошумывание в голове и какая-то непривычная лёгкость в теле...
- Тогда - пей, - протянула хозяйка журналисту стакан с мутной жидкостью и подмигнула Владу правым голубым глазом. При этом так глянув на него левым карим, что по телу журналиста мгновенно разлилась приятная истома. - Пей-пей. Не бойся. Не отравлю... мон шер...
- А что это?
- Что-что! - гоготнул председатель. - Самое лучшее в мире лекарство! Что же ещё? Как раз то, что тебе сейчас требуется!
Всё ещё находясь под впечатлением каре-голубого взгляда гостеприимной хозяйки, Преображенский послушно взял стакан и выпил содержимое как воду, даже не почувствовав вкуса.
В голове перестало шуметь и тело приобрело привычный вес.
- А вот теперь расскажи нам, кто ты будешь и откуда? - обратилась к гостю хозяйка, лаская его карим глазом и, одновременно смеясь голубым.
- Из Энска я. Корреспондент. Приехал сюда очерк писать о ваших достижениях. Имя мое - Влад. А фамилия - Преображенский. А где я, кстати? В Дружном?..
- В Дружном, конечно! А где же ещё тебе быть? Так значит из Энска, говоришь? Из самой области? - председатель сдвинул кепку на лоб и задумчиво поскрёб затылок. - Интересное кино получается... И чего это вдруг они про нас вспомнили? Ох, не к добру. Сдается мне...
Снаружи раздался какой-то рокот и он, не договорив, метнулся к окну
- Нет, ты только погляди - опять этот раздолбай на колхозной технике к своей крале в Малафеевку поехал! Сколько говорил: Митька! Не гоняй технику впустую, не жги соляру, ёшкин кот! Ну я тебя сичас...
Хлопнула дверь и спецкор остался наедине с хозяйкой. Отчего-то смутившись, Влад встал, запахнулся в одеяло и подошёл к окну.
А там, за окном...
А там, за окном, набирая скорость, от деревенской околицы быстро удалялся танк. Т-34. А за танком, безо всякой надежды его догнать, размахивая руками, с матюгами бежал председатель.
- Совестливый он, Степаныч... - горячо дыхнула в шею Преображенскому незаметно подошедшая сзади хозяйка. - Фронтовик... Разведчик бывший... Не будь Митька его сыном... А у парня... любовь...
Тёплые руки хозяйки обвились вокруг талии журналиста, а к голой спине прижалась её мягкая грудь - Понимаешь... мон шер... лю-бооовь...
Если ты думаешь, мой дорогой читатель, что оказавшись в жарких объятиях Друженской чаровницы наш герой напрочь забыл о спецзадании, то очень и очень ошибаешься. Наверное, ты просто никогда не работал ни журналистом, ни разведчиком,. А то бы знал, что объятия и всё, что следует за ними - самый быстрый (проверено поколениями!), способ для сбора нужной информации. А если ещё принять во внимание, что герой наш был и молод, и холост...
Уже к полудню этого же дня спецкор успел узнать очень много полезного.
Во-первых, что хозяйку зовут Валентиной, что она разведёнка, детей нет, живёт в Дружном шестой год и заведует магазином сельпо, по совместительству являясь также продавщицей. Что женщина она самостоятельная и порядочная, и всё что про неё болтают - это исключительно из зависти. Потому что она молодая, красивая, городская, образованная и культурная. А то, что у неё останавливаются все командировочные - так где же им ещё останавливаться? У этих деревенских, что ли? В ихних хатах, которые они убирают два раза в году - на Новый год и на Пасху? Да их же там мухи заедят, клопы и вши закусают. А она - женщина аккуратная, моется регулярно, и не так как эти, в печках, а, как положено, в корыте. У неё даже полы крашеные, если он заметил... Так что слушать никого не нужно, а если будут приставать с разговорами про неё - всех посылать на...
Во-вторых, что кроме неё, Валентины, из интеллигентов в Дружном есть ещё директор школы с семьёй, завуч (старая стерва), учительница старших классов с маленькими детьми и матерью, а также один очень непорядочный физрук (ходил, ходил к ней, к Валентине, а потом взял да и привёз себе жену из города). Она теперь младшеньких в школе учит. А сама-то (не смотри, что ни кожи, ни рожи), а вот тебе и пожалуйста... При школе все живут. А школа у них в Дружном хорошая, каменная, сразу после войны выстроенная - разобрали разбитую церковь на кирпичи и - поставили. Прямо тут же, на старом кладбище - сровняли могилки танками... Да уж и какие могилки? Что от них осталось? Всё так перемесило во время Курской - церковь-то на "высотке" стояла... Зато теперь при школе и спортплощадка есть с турниками, и грядочки для юннатов. Начнут ребятишки землю копать, да и выкопают - то черепушку, то ещё чего. Даже игру такую придумали - кто больше зубов насобирает. Смех один с ними, да и только...
В-третьих, что весной и осенью здесь такая грязззюка непролазная, что только на танке и проедешь. А танков - их завались. Ещё с войны остались. А ихний Степаныч - ушлый, молодец мужик! Взял и приспособил парочку для проезда в бездорожные времена. Лучше танка - нету! Вот только горючки жрёт много. Зато какой обоз тянуть способен! Да и не только это. Если что, так всегда и отстреляться можно. От кого?.. Да ты что, мон шер, с Луны свалился? От бандеровцев, конечно! Знаешь, сколько их тут по оврагам засело?.. Там тааакие склады находят! И с оружием! И с провиантом! Ещё немцами до Курской заложенные - лет на сто хватит. Жить бы да жить себе, втихую... Так нет же - то на большак нападут, то товарняк под откос пустят! И чего людЯм неймётся? Просто кошмарный ужас какой-то...
После обеда, накормив и приодев Преображенского в одежду, взятую из магазина на прокат (пока сохла его собственная, простиранная заботливой хозяйкой ещё с вечера), Валентина вывела журналиста в свет.
Судя по звукам гармошки и нестройному пению, доносившимся из деревни (магазин находился сразу возле околицы, на отшибе), свет гулял.
- А что сегодня, праздник какой-то? - поинтересовался журналист, лихорадочно перебирая в памяти ближайшие даты.
- А у них каждый день - праздник. Свадьбу справят - неделю гуляют. Или вдруг родился кто. Или - умер. А сегодня - сам Бог велел. Сегодня - коров поднимали. В этот день Степаныч всегда бутыль самогона выставляет, от правления.
- Коров поднимали? Каких коров? Куда?
- Да вот этих - глаза-то разуй, мон шер ами! - хохотнула в лицо Преображенскому правым глазом и тут же обласкала левым, Валентина. - Дурья твоя башка...
Проследив взглядом по направлению пальца, журналист увидел невдалеке, на пустыре, покрытом молоденькой травкой, какие-то слабошевелящиеся, достаточно крупные предметы.
Надо сказать, что наш герой, хотя и был городским жителем не в первом поколении, но представление о коровах имел.
- Это? Вот это - коровы? А почему они ползут? Да нет. Это... моржи... какие-то... дохлые...
- Коровы-коровы, не сомневайся! А ползут? Сегодня - ползут, завтра - на коленки встанут. А ещё через пару дней - на ноги. Травки пощиплют, сил наберутся...
- Подожди, Валентина, не понял я...
- А что тут понимать? Колхозные коровы это, а, значит - ничейные. Корма-то уже давно кончились. Большинство - перемёрли. А эти - до весны дотянули. Каждый год тех, что дожили, веревками волоком наружу вытаскивают и на свежую траву укладывают. Поднимают, как здесь говорят. Ничего, очухаются. Еще, глядишь, и доиться начнут!
- Да как же это? - вдруг разволновался успевший побыть в детстве юннатом журналист, не в силах оторвать взгляд от распластанных на земле животных. - Да почему же им еду заранее не запасают на всю зиму?
- А я почём знаю? Это ты, соколик, Степаныча спроси. Пойдём, пойдём, чего встал? - взяла под руку оторопевшего спецкора Валентина и легонько подтолкнула по направлению к голосам. - Ну?.. А то явимся к шапошному разбору.
Не успели наши друзья приблизиться к первым избам, как их тут же окружила толпа галдящих ребятишек, и с криками "Идут! Идут!" повела по улице к сельсовету.
Уже хорошо подгулявший народ встретил прибывших с распростертыми объятиями
- А вот и гость дорогой!..
- Уже и не чаяли! Думали, Валька тебя совсем ухандокала...
- Да уж... огонь-баба...
- Я те покажу "огонь"!.. Да я те...
- Давай-давай... Подсаживайся...
Подскочили, взяли под руки и под гармошку проводили во главу стола, где, как монумент, восседал краснолицый Степаныч. На столе перед ним стояла непочатая утрешняя поллитра. Усадили. И в десять рук протянули стакан с самогоном.
- Кыш! - распорядился Степаныч, потянувшись к поллитре. - Для дорогого гостя...
- Нам чужого не нужно! - бесцеремонно растолкав односельчан уселась рядом с журналистом Валентина. - У нас своё имеется!
Победно оглядев присутствующих, достала из кошелки бутылку "Арарата", консервы "Завтрак туриста", пачку печенья и, брезгливо отодвинув в сторону ржавое сало и картошку, гордо выложила на стол - Разливай, мон шер!
Уже через полчаса (то ли без привычки, то ли с усталости, то ли печенье оказалось слабоватой закуской) вошёл наш герой в какое-то странное состояние полусна-полуяви.
А тебе, дорогой читатель, никогда не приходилось испытывать это пренеприятнейшее состояние? Когда щиплешь себя, щиплешь, протираешь глаза, протираешь, а результата - нуль? Если нет, то спешу тебя поздравить. А если да - прими мои соболезнования.
Так что, сколько бы Преображенский себя ни щипал, сколько бы он ни протирал глаза, а вокруг сельсовета крутилось всё больше и больше каких-то странных животных, смутно напоминающих Владу... гиен. Поджарые, длинноногие, с выступающими сквозь шкуру ребрами, покрытые грязной не то шерстью, не то щетиной, они временами теряли осторожность и совсем близко подбирались к столам. И тогда кто-нибудь из сидящих, не вставая с места, бил наглеца по морде фанерной лопатой для уборки снега (у многих из присутствующих были при себе такие лопаты), и животное с визгом ретировалось на исходные позиции.
А Степаныч, словно ничего не замечая, рассказывал корреспонденту (по-видимому, отвечая на его предыдущий вопрос), что, дескать, а где их взять? Корма-то? Кто же тебе будет горбатиться за копеечные трудодни, когда у всех свои коровы да огороды?..
И когда одна из гиен сунулась с ихнего края и председатель, не прерывая рассказа, ловко отбил лопатой её атаку, Влад не выдержал
- Подождите... ээээ... как Вас по имени, простите?.. Степан Степаныч? Степан Степаныч, а откуда здесь гиены?
- Гиены? Какие такие гиены?
- Да какие же это "гиены", мон шер? Ты что, свиней никогда не видел? Ну, ты точно с Луны свалился! - вмешалась в разговор Валентина. - Свиньи это! Колхозные!
Свиней Преображенский видел. Правда, не в живую, а всё больше в кино и на картинках. Но даже этих его познаний было достаточно, чтобы ей не поверить.
- Свиньи? Да какие же это свиньи?
- Свиньи-свиньи! Не сомневайся - поддержал Валентину председатель. - Самые что ни на есть колхозные свиньи. Просто они у нас на вольном выгуле.
- Как это?
- А так это - что добыли, то и ихнее. А чем мне их кормить прикажите? Воздухом?.. На ферме-то быстрей подохнут, а так - шанс! Тут как-то, позапрошлой зимой, волк голодный в деревню сунулся, так они его задрали. Да-а-а... И сожрали - только хвост да черепок и остались. После этого волки к нам зимой - ни-ни. Только летом. Летом хрюшки наши вполне мирные. После "лёта". А вот до "лёта"... Вон, Петровна, ворона старая, клеть не заперла, а корова-то её возьми - и отелись. Так они набежали на кровь, на запах, телёнка сожрали под чистую, а корове весь живот выели. Она ещё живая была, когда хозяйка подоспела. Петровна - в крик. И попятилась. А они - на неё. А сзади - кадка. Она в кадку-то так и села. И так села, что выбраться-то и не может. Пока соседи на крик прибежали, эти ироды ей все ноги погрызли! А мать учительши с ребятишками?.. Еле утекли от них, в школе схоронились. Так что, гость дорогой, до "лёта" по деревне без палки не ходи.
- До "лёта"? До какого "лёта"?
- До майского. В мае лёт жука начинается. И столько его летит, что хоть лопатой греби и в кадки складывай! Вот тут уж только не зевай - отъедайся, братва свинячья, жирок нагуливай! У нас этого жука даже лошади хрумкают - оголодают за зиму...
- А-а-а-а... Так вот почему все с лопатами...
- С лопатами? Ой, уморил, мон шер - да лопатами мы молнии гоняем! Ты клади, клади голову. Не стесняйся.
Одноногий гармонист с подколотой пустой штаниной рвал гармонь, изредка роняя крупные пьяные слёзы на меха. Бабы, горестно подперев кулаками головы, ни в такт ни в лад пели каждая о своём. Невдалеке вяло дралась подвыпившая молодежь. Весенний ветерок, тёплый и ласковый, пахнул разогретой влажной землёй. А круглое плечо Валентины так удобно пришлось под щеку...
- А у меня - план. - тянул свою жалобную песню Степаныч. - И то им сдай, и это. А что я могу поделать, если личная картошка созревает одновременно с колхозной? Если бы не конопля...
Уставшее от впечатлений сознание нашего героя профессионально встрепенулось было на ключевое слово "конопля" и... отключилось.
*
Как он добрался домой, Преображенский помнил плохо - то ли его несли, то ли везли на танке. Всю ночь ему снились странные сны: Валентина верхом на метле, разгоняющая лопатой чёрные тучи; свиньи и волки, идущие стена на стену; бескрайние поля конопли и братки на чёрных джипах; Степаныч, хранящий у себя в погребе баксы в кадках; голодные коровы, жующие плакат с губернаторским гамбургером... Однако, ближе к утру перевозбужденное сознание журналиста несколько угомонилось, и он заснул спокойным, безмятежным сном без сновидений. И, возможно, что проспал бы он так до вечера (а то и дольше), если бы ближе к полудню его не разбудила, влетевшая домой как вихрь, взволнованная Валентина
- Просыпайся, мон шер! У нас тут такооое... Милиция из района приехала! И как только добрались по такой грязюке?
- Менты?.. Убийство?!
- Да какое убийство? Кого тут у нас убивать? Прокламации собирают!
- Прокламации?
- Ну да! Прилетел утречком, пока ты спал, воздушный шар и раскидал листовки! Мнооого! Да такие, что советскому человеку и смотреть зазорно! А никто и не собирался смотреть - больно надо! Для дела понабирали. А они, представь себе, мон шер, и не горят и не размокают! Так что - ни печку растопить, ни подтереться.
Уловив журналистским чутьём, что происходит нечто экстраординарное, пахнущее сенсацией, Преображенский быстро сел и потянулся за штанами.
- Не спеши, - расстёгивая пальто, опустилась рядом Валентина. - Погляди-ка, что я тут для тебя припрятала. Поищи-ка вот здесь, мон шер...
"А может, ну её, эту сенсацию?" - дрогнул было спецкор, запуская руку в гостеприимную Валентинину пазуху. Но, профессиональная страсть победила человеческую и он, со вздохом сожаления, вытащил её обратно вместе со странной на ощупь бумажкой. Потом, с замиранием сердца, стоически проигнорировав близкую, вздымающуюся от волнения грудь, развернул прокламацию. О, лучше бы наш герой никогда не делал этого, продолжая оставаться в блаженном неведении!
- Что это? - спросил он, с недоумением рассматривая картинку с характерными для карикатуры словами в овалах, вылетающими изо рта изображенных персонажей. - Кто это?
- Да ты что? - вдруг перестав смеяться правым глазом, уставилась на него Валентина. - Шутишь? Тут, конечно, написано не по-нашему, но... Да ты не с Луны свалился, мон шер - ты с дуба рухнул.
И, хотя Преображенский в упор не узнавал (или не хотел узнавать?) нарисованных, на него вдруг навалилась какая-то необъяснимая, животная тоска, идущая из подсознания. С трудом сглотнув слюну мгновенно пересохшим горлом, он повторил свой вопрос
- Кто это, Валентина?
- Да не волнуйся ты так. Дай мне эту бумажку. Дай.
- Кто это, Валентина?! Отвечай!
- Тише. Тише. Не кричи. Правительство это наше. Новое. Посмотри внимательно.
- Правительство? Ельцин?.. - зачем-то переспросил Влад, цепляясь, как за соломинку, за последнюю надежду в бесталанности художника.
Проследив за направлением пальца испуганной хозяйки журналист увидел приблизительно то, что уже и ожидал - на лицевом листке отрывного календаря хорошо просматривалась дата: 19 апреля 1956 года.
*
Наверное, мой дорогой читатель, можно было бы попытаться описать душевное состояние нашего героя после того, как ему открылась истина. Но я не хочу даже пытаться - не было у меня в жизни подобного опыта. Как говорится - Бог миловал. Или - наоборот?.. Не будем, однако, вдаваться в философские рассуждения типа "всё зависит от точки зрееения", а просто вернемся к дальнейшему жизнеописанию нашего незадачливого спецкора.
За круглым столом, покрытом вышитой скатертью, сидел Влад Преображенский и что-то быстро писал в школьной тетрадке скрипучим пером, время от времени макая его в чернильницу-непроливайку.
И тетрадку, и чернильницу, и ручку журналисту дали в школе.
Вообще, надо отметить, что после того, как Влад поведал сельчанам о том, что он пришелец из будущего, люди начали относится к нему с каким-то необыкновенным теплом и пониманием. Выслушивая его рассказы, они согласно кивали и старались подкормить горемыку кто чем может - то сметанки принесут, то рыжиков солёных, то маслица коровьего. Всё это очень не нравилось Валентине, считавшей, по-видимому, спецкора своей личной добычей. Журналист, однако, еду брал потому как чувствовал себя альфонсом и нахлебником - работы для него в колхозе не было, а ехать в город ему не посоветовал неожиданно протрезвевший от его рассказа деревенский фельдшер: "Уж лучше в деревне на свободе, чем в городе в "дурке"".
.
Чтобы не жечь керосин спать ложились рано: электричество в Дружном было только в школе - от "движка". Каждый год обещали провести, да всё никак не проводили. Столбы, поставленные ещё до войны и благополучно её пережившие, таинственным образом куда-то поисчезали, и всё надо было начинать заново.
Частенько, прежде чем заснуть, долго лежали они обнявшись и наш герой рассказывал своей подруге о будущем, которое для него самого, таким странным образом, стало прошлым. И видел, как в темноте ночи мерцали золотыми и серебряными искорками интереса её глаза. Надо сказать, что если степень доверия односельчан к рассказам журналиста напрямую зависела от количества выпитого, то Валентина верила ему безоговорочно. Ей, простой сельской труженице, хотелось знать обо всём в деталях: и о полётах на Луну, и о длине юбок и высоте каблуков, и о сотовых телефонах и Алле Борисовне Пугачёвой... С улицы доносилась соловьиные трели, звуки гармошки и приглушенный смех гуляющей деревенской молодёжи. Иногда в открытое окно с тихим потрескиванием влетала шаровая молния. Тогда Валентина вставала, брала фанерную лопату, стоявшую у печки и аккуратно, нагоняя воздух (Учись, mon cher!) выпроваживала заблудившуюся молнию обратно. Потом снова юркала в постель, готовая слушать рассказы о будущем хоть до самого утра.
И только одна тема была в рассказах под запретом - распад Советского Союза. Когда журналист заговорил об этом в первый раз, женщина, резко оттолкнув его от себя, рывком села на кровати. Правый глаз хозяйки пронзил Влада ледяным клинком, а левый полыхнул таким жаром, что едва не опалил уже успевшую отрасти бородку: "Ты ври, да не завирайся! Ишь чего выдумал!". Но тут же помягчела. Снова легла рядом. Обняла по-матерински и, гладя по голове и осыпая торопливыми поцелуями, зашептала - "Да что же ты такое говоришь-то? А? Да как же такое может быть? Чтобы все - врозь? За что ж тогда столько жизней положили? Сам-то подумай. Дурья твоя башка..."
Но, что-то мы с тобой, дорогой читатель, опять отвлеклись от нашего героя. На чём мы там остановились?
Итак: за круглым столом, покрытом вышитой скатертью, сидел Влад Преображенский и, время от времени отхлёбывая из стакана с мутной жидкостью, что-то быстро писал скрипучим школьным пером Љ11. Рядом, на столе, лежала уже полностью исписанная тетрадь с надписью на обложке: "Над пропастью в конопле. Роман века".
С потолка, с того места, где обычно висит электрическая лампочка, спускалась липкая мухоловка, изобильно облепленная дохлыми и ещё живыми жужжащими мухами. Легкий ветерок лениво колыхал тюлевую занавеску, слегка освежая предгрозовую духоту, царящую в доме.
За открытым окошком буйно цвела конопля - главный источник дохода колхоза "Заря Нечерноземья", в котором деревня Дружное была центральной усадьбой. "Трава эта - спасение наше" - как-то разоткровенничался с журналистом не совсем трезвый Степаныч. - "Это тебе, мил человек, не хлеб растить - распаши, засей, скоси вовремя, обмолоти, высуши. Так наломаешься, а выход - с гулькин нос, на наших-то глинах. Только на трудодни и хватает. Дешевле в городе хлеб купить. А этот самый "канабис" - растёт себе и растёт самосевом - знай стриги! И ведь вещь в народном хозяйстве нужная, даже, можно сказать, стратегическая. И штоб не растить, коли прёт как на дрожжах? Так нет - пшеницу им подавай! А тут, представь, ещё новости - вырубай, говорят, к чёртовой матери всю свою коноплю и всё кукурузой засеивай! А не то, говорят, мы тебе разнарядку на хлопок спустим! И кем я её растить буду, эту кукурузу долбаную? Эххх..."
Полностью поглощенный работой, Влад не замечал ни назойливых мух, ни духоты, ни предгрозовой напряженности, висящей в воздухе. Потому и прозевал влетевшую в окно молнию.
Медленно повернув голову на тихое потрескивание за спиной, Преображенский увидел светящийся шарик размером с теннисный мяч, висящий в метре от стола. Маленький и безобидный с виду, он вроде бы не представлял для журналиста никакой опасности, но тому вдруг стало как-то не по себе - впервые наш герой оказался с молнией один на один (хотя до этого случая перевидал их предостаточно).
Осторожно встав, спецкор двинулся к входной двери. Шарик метнулся, перекрыл Преображенскому пути отступления и снова замер. Потом, повисев неподвижно несколько секунд, двинулся к нему. Влад попятился и упёрся спиной в печку. Мячик приближался.
Не готовый к такому повороту дел, Преображенский запаниковал, нащупал черенок, и начисто забыв про все Валентинины уроки (Нагонять надо. Понял? Как веничком в баньке), наотмашь шарахнул по молнии лопатой.
*
Сначала была Тьма. И тишина. Потом Преображенский услышал голоса
- ...в больницу бы его, а, Валюха? В район?
- В какой район, Степаныч? В какую больницу? Да и на чём? Забыл, в какое время живёшь? Тут уж - или сам очухается, или... Это тебе не при коммунистах.
- Да уж. Эххх... времена... А что у тебя так лампа чадит?
- Да керосин кончается. Ты когда в город за горючкой?
- Вчера хотел, да вот - видишь какая незадача вышла. Да я бы всё одно там не проехал. Там сейчас только на танке. Думал в городе гастрабайтеров каких найти - школа-то того и гляди завалится. Хотя кого в ней учить, в школе-то в этой... Завтра, Валюха, коров поднимать будем. С утречка. Я ещё сегодня хотел, а тут этот дождь, будь он неладен! Придёшь?
- А куда ж я денусь? Всё теперь на нас, на старой гвардии. Эх, Митька, если бы твой отец в своё время канабис не похерил, жили бы мы сейчас как короли! При нонешнем-то спросе на товар. И всё бы у нас с тобой было - и керосин, и... Глянь-ка - никак ожил?
Осознав, что всё происходящее не сон, Преображенский осторожно приоткрыл глаза. Первое, что он увидел, было склонённое над ним мужское лицо, покрытое седой щетиной.
- Точно! Ожил! - расцвело лицо желтозубой улыбкой, дыхнув перегаром. - Смотри, Валюха - сам ожил!
- А я что говорила? Прими-ка в сторону, Степаныч!
Лицо резко отпрянуло и журналист увидел его обладателя - субтильного мужчину в пиджаке и самопальных кооперативных "варёнках", заправленных в сапоги. Под пиджаком красовалась хорошо знакомая спецкору майка с портретом Н.Н. (такие майки и синих, покрытых множественными гематомами мороженных кур раздавали на митингах "за голоса").
- На-ка вот, выпей! - протянула Преображенскому стакан с какой-то мутной жидкостью хозяйка (сухонькая старушка в такой же майке, "варёной" юбке и резиновых сапогах). - Да не бойся, не отравлю... милый. И, печально взглянув левым карим глазом, добавила - И чего тебя сюда понесло? Дурья твоя башка...
Приняв от гостеприимной хозяйки подношение, Влад сел на постели и осмотрелся. Скользнул взглядом по печке, круглому столу, отрывному календарю на стене. И залпом выпил содержимое стакана, чтобы избавиться от внезапно возникшего ощущения "дежа вю". Лекарство подействовало почти мгновенно - напряжение ослабло и в груди приятно потеплело.
Но тут в открытое окно с тихим потрескиванием влетела шаровая молния. Преображенский испуганно дёрнулся и опять напрягся. А хозяйка, показав ему рукой: "Сидеть!" - взяла стоящую возле печки фанерную лопату, озорно подмигнула правым голубым глазом, и со словами - Ну дассстали, блин! Лезут и лезут. Лезут и лезут. - хорошо отработанным движением, "нагоняя", выставила любопытную гостью обратно...