Следуя привычному порядку, он обмакнул губку на длинной ручке в ведро с моющим средством и споро прошелся по передней поверхности сидящего напротив голого контингента. Уделил, согласно инструктажу - "Ты, главное, под грудЯми не забывай и... там...", - повышенное внимание определенным участкам тела. Потом, зайдя с тыла, пошоркал губкой спины. Вернул губку в ведро, взял бутылку с шампунем, и опять пройдя вдоль ряда, налил шампунь на головы. Двигаясь обратным ходом, энергично пошкрябал головы, взбивая пену. Открыл воду, которая, как обычно, оказалась почти холодной, обмыл контингент из шланга и выкатил по одному в предбанник, где девчата-санитарки уже подготовили следующую партию.
***
- ...Ну, пока!
Не отрываясь от "смартика", на котором ловил в шляпу яйца, охранник Валера молниеносно протянул руку и, нажав на кнопочку, выпустил Вадима наружу
- Бай-бай!
За спиной с тихим жужжанием защелкнулся замок. Все. На сегодня - все.
В сгущавшихся сумерках летнего дня несколько посетителей выгуливали на тротуаре своих родственников - выходить на улицу без сопровождающих жильцам Теплого Дома запрещалось строго-настрого. Хотя случаи побегов все же бывали. Но беглецов, как правило, находили быстро. И возвращали. Или не возвращали. И тогда весь Дом ещё долго перешептывался, что "ему (ей) удалось добраться до детей и навсегда остаться с ними...". Фотографии детей и внуков в большом количестве висели над кроватями, а в прикроватных тумбочках хранились заготовленные для предстоящей встречи подарки, сделанные собственными руками на занятиях художественного творчества. Время от времени тумбочки переполнялись и санитарки, чтобы освободить место, незаметно вытаскивали что-нибудь из-под низу. Дети были добрыми и хорошими. Замечательными! Жили они в Америке. Или в Канаде. Или... в Австралии.
Достав сигарету, Вадим закурил. Перед ним, в нереальном свете полудня-полуночи, в полном молчании катали в колясках своих родителей дети, пришедшие отдать долг. Двадцать шагов в одну сторону. Двадцать - в другую. И опять. Они двигались так медленно, так бесшумно, что Вадиму вдруг показалось, что он вышел не в ту дверь...
Из соседнего мусорного бака неожиданно выскочила кошка с добычей в зубах. Следом, с воплем - вторая, и погналась за первой. Мир сразу приобрел краски и звуки - закатное небо заиграло разноцветьем, где-то рядом надрывно заорала автомобильная сигнализация, а порыв ветра принес из соседней деревни призыв муэдзина на вечернюю молитву.
Чтобы избавиться от навязчивого запаха хлорки, он несколько раз энергично затянулся, постоял пару секунд, откашливаясь, и подошел к баку. Там, очистив карманы, выбросил в мусор все записки к детям, которые контингент успел насовать ему за день. И заспешил домой.
Уже почти три года Вадим работал прислугой за всё в "Теплом Доме", одном из городских Домов престарелых, куда устроился по большому блату. Официально числясь санитаром, выполнял всю работу, требующую силы и умелой мужской руки: мыл постояльцев, прочищал засоры, клеил на место отвалившуюся плитку, что-то подкрашивал и подвинчивал, передвигал и подтаскивал. Поначалу работа сильно напрягала психологически и даже вызывала неблагоразумную мысль соскочить. Но потом ничего -пообвыкся, подзадубел и остался - для него, человека "без языка", да в его не очень-то юные годы... А все эти сантименты... Оно ему надо, чужое горе? Своих проблем выше крыши.
***
Взяв стремянку и чемоданчик с инструментами, Вадим поднялся заменить лампу в 317-ой комнате. Пройдя пустым коридором, толкнул дверь, вошел и, разложив лестницу, залез под потолок. Через закрытое окно с улицы явственно доносился птичий галдеж из расположенного рядом Детского сада - жизнь...
- Я его не бросал. Не бросал!
Вздрогнув от неожиданности, он повернулся на голос - на кровати, возле пустой стены без семейных фотографий, сидел старик. Обычный старик, ничего выдающегося, один из многих - уже давно Вадим различал постояльцев только в помывочной, где надо было мыть или не мыть под грудями. Очень быстро они слились для него в единое существо со стертыми временем гендерными признаками и общим невыразительным лицом - контингент.
Присутствие жильца в комнате для нележачих было, по меньшей мере, странным - все свободное от еды, сна и культурных мероприятий время контингент проводил в просторном вестибюле Дома. Шаркая ногами, постукивая палками, шелестя колясками, скрипя суставами, он, как песок, стекался вниз, садился и - ждал, с надеждой глядя на входную дверь. Чего они ждали? Или кого? Кто знает. Может быть, когда за ними придут дети - ведь каждый считал, что, лично он, здесь временно. И в их Доме даже была своя легенда, бережно хранимая, передаваемая из поколения в поколение. О том, как за одним жильцом неожиданно приехал богатый сын из Америки и забрал его в семью...
- Извините, я вас не увидел.
Закрепив лампу, Вадим спустился, сложил стремянку и двинулся к выходу.
- Молодой человек, постойте, - странный старик привстал и протянул руку. - Герцог!
- Герцог? Понятно. - Поставив чемоданчик, он пожал протянутую руку. Рука неожиданно оказалась живой и теплой, а рукопожатие на удивление крепким. - Вадим. Опять подхватил свою поклажу и открыл дверь.
- Да постойте же! Вы непременно, непременно должны это знать - я его не бросал!
- Конечно нет - я нисколько не сомневаюсь в вашей порядочности, - успокоил старика санитар, с усмешкой добавив про себя "ваше высочество". - Будьте здоровы!
***
Телефонный звонок, ворвавшись в сон, резко выбросил в другую реальность. Нашарив аппарат, Вадим нажал на клавишу приема - иногда, если случалось что-то неотложное, ему звонили по ночам.
- Да?.. Алле?..
В трубке раздалось взволнованное, прерывистое дыхание, похожее на всхлипы.
- Кто это? Слушаю. Да говорите же, наконец!
- Это... Герцог.
- Кто? Какого черта вы звоните посереди ночи?
- Вы мне не поверили... Простите, простите ради Бога... но вы должны, должны знать - я его не бросал! Не бросал.
- Кого "его"? Что вы несете? И вообще, кто дал вам мой номер?
- На стенке... Номер висит на стенке... Ради Бога, не кладите трубку! Выслушайте меня... Я всегда его любил! И сейчас люблю...
- Герцог, давайте завтра.
- Постойте... Послушайте... Вы должны, должны знать... Я обязан рассказать... Это важно...
- Герцог, я не понял - у вас что, пожар?
- Это срочно! Очень, очень срочно!
- Тогда говорите уже!
- Я... Я подбрасывал его вверх... моего мальчика... А он смеялся... заливисто так... как колокольчик... А сам маленький такой... забавный... как толстенький медвежонок... и волосики... говорят, нельзя стричь до года - плохая примета... Как Вы думаете, он меня помнит?..
- Герцог... ради Бога...
Закрыв телефон, Вадим в изнеможении откинулся на подушку - "Какого черта?". То ли от прерванного сна, то ли от неожиданного разговора в висках стучало и сердце колотилось, как ненормальное. "Помнит?.. Может и помнит." Ведь он, Вадим, помнит, как его подбрасывал отец - хоть мама и утверждала всегда, что "не может помнить". А ведь он тоже был совсем маленький, когда отец его бросил. Подбрасывал-подбрасывал, а потом - взял да и бросил... "Герцог, ну ка-ко-го черта?!".
***
После бессонной ночи подскочило давление и Вадим, утряся с начальством, пошел на работу только к вечеру - контингент ежедневно мыли перед сном - день одних, день других. Сегодня на мойке были те, кому не надо под грудями. И сегодня, впервые за долгое время, он, перед тем, как намылить очередную партию, внимательно вглядывался в лица сидящих, зачем-то пытаясь выделить из конгломерата своего нового знакомого. Но так и не смог - как выяснилось, нагие, они еще меньше отличались один от другого.
***
Ночного звонка Вадим не услышал - принял с вечера снотворное. Трубку взяла жена
- Вадя. Ва-адь. Тебя.
- Да... герцог... да... слушаю... и покороче... если... можно...
Принятое снотворное добросовестно гасило сознание, оплетая паутиной сна. Взволнованный, временами срывающийся на крик голос человека на том конце провода, разрывая путы, возвращал обратно. Противостояние нарастало, качели раскачивались, увеличивая амплитуду. Желудок поднимался к горлу, вызывая тошноту, а голова норовила оторваться от тела. Не бросал - бросал... бросал - не бросал... нет - да... да - нет... нет-нет... да-да... ал... ал... ал... ал...
И в какой-то момент, больше не выдерживая, Вадим вскочил с кровати, и с криком - "Б......ть!!!", - запустил телефон в стену. Потом, шатаясь, прошел на кухню, достал из холодильника бутылку водки, налил полный стакан и, не обращая внимания на перепуганную жену, захлебываясь, выпил. Всю ночь ему мерещилась покойница-мать, зло кричащая в лицо - "Он тебя бросил! Бросил! Бросил!".
***
Наутро голова трещала, как... как не трещала уже давно - новая жизнь внесла свои коррективы и постепенно Вадим стал почти непьющим. Да и возраст. А встать - надо. А надо ли?.. Надо. Он должен пойти и разобраться, наконец, с этим человеком!
Контингент, уже занявший после завтрака свои места в фойе, мгновенно среагировал на внеурочный звонок интеркома - сидящие на стульях привстали, каталки дернулись к двери.
- Сто-ять! Свои! - не отрываясь от "смартика", дал отмашку Валера, и лица, вспыхнувшие надеждой, медленно потухли.
Проходя через холл, Вадим машинально собрал из протянутых рук записки детям и положил в карман. Герцога в холле не было - одетого он бы точно его узнал. "Ну, и где же эта сволочь?".
На третьем этаже, возле лифта топтались двое постояльцев. Увидев Вадима, они бросились к нему, схватили каждая за свою пуговицу и наперебой закричали шепотом полуглухих людей
- Не дружите с ним! Не дружите!.. Мы с ним никто не дружим! Не дружим!.. Никто-никто! Он обманщик! Обманщик!.. Вы себе представляете? Представляете?.. У него нет детей! Нет детей!.. Он их бросил! Бросил!.. У него даже нет фотографий! За ним никто никогда не придет! Никогда...
Осторожно отцепив хрупкие пальцы доброжелательниц, Вадим пошел по коридору - "Какие у них руки... как мертвые ветки...". Злость неожиданно прошла, оставив пустоту. "А, может, уже и не ходить? Может, ну его? Нет. Надо".
Дверь 317-ой открылась и появилась санитарка с судками в руках.
- Привет, Вадимчик! Вот, забастовщика пыталась накормить - вторые сутки есть отказывается. Дассстали, блин, своими капризами. Ну ничего, попостится денек-другой, а там - и в больничку. На трубочки-иголочки! Может не зря их сюда деточки сдают? А?.. Что скажешь?
Ничего не ответив, Вадим вошел в палату.
Он лежал укрывшись с головой, почти незаметный под одеялом, и тихонько всхлипывал. Желание проводить какие-либо разборки испарилось без следа.
Присев на кровать, Вадим положил руку на вздрагивающее плечо
- Герцог...
Мгновенно отбросив одеяло, старик рывком сел на кровати, схватил руку и прижал к груди
- Выслушай меня! Выслушай! Кто-то должен, наконец, меня выслушать! Я совершил ошибку! Ошибку! Я не хотел! Я не бросал! Я просто ошибся...
- Ошибся? "Просто ошибся"?.. - рука вырвалась на свободу и сжалась в кулак. - Да ты знаешь, как это - жить без отца?! Как это - быть брошенным, ненужным?! Не верить и мечтать, чтобы отец был космонавт и погиб?! Или летчик?! Или полярник, который когда-нибудь вернется?! Но я даже мечтать не мог, потому что с самого детства, чуть ли не с рождения знал, что отец меня бросил!
- О горе мне, горе...
- Ты знаешь?! Как это - быть вечно битым?! Потому что некому защитить?! Потому что отец не научил давать сдачи?! Курить с семи лет?! До блевоты хлебать портвейн в подворотне?! Таскать из дома деньги?! Чтобы стать "своим" и прибиться к "мужской" компании?! А посоветоваться?! Поделиться по-мужски?.. Да таких отцов, как ты! Предатель!
- О горе мне, горе... Прости меня сынок, прости...
Он сидел, закрыв лицо руками, и раскачивался, как при молитве. Маленький и жалкий. Злость опять отступила, уступив место усталости.
- Ладно, Герцог, проехали. - протянув руку, Вадим и погладил старика по голове. - Бог простит.
Отшвырнув руку, старик резко вскочил с кровати
- Бог?.. Да кто ты такой, чтобы говорить за Бога?! Кто ты такой, чтобы судить?! Что ты можешь знать?! Тебя никогда не лишали детей?! Ты никогда не стоял за забором детского садика?! Не подкарауливал возле школы, чтобы только взглянуть?! Тебе не возвращали письма?! Не бросали в лицо подарки и деньги?! Вот они, эти руки! Они помнят, как держали моего мальчика! Эта - под головку! А эта - под попочку... Это жестоко...
- Ну все, Герцог, все...
- Я не бросал его... Не бросал! Это она, она разлучила меня с сыном! Я хотел! Я мечтал! Хотя бы по выходным!
- "Она"?.. Так это, выходит, "она" виновата?.. А ты, значит, белый и пушистый?! "По выходным"?! А ребенок не собачка Павлова! Чтобы у него любовь по звонку выделялась!
- Да! Да! Ребенок - не собачка! И я...
День заканчивался и приближалось время вечерней мойки. Весь персонал разыскивал исчезнувшего санитара, утром вошедшего в дверь.
А он, обессиленный, потеряв счет времени, сидел в 317-ой комнате, обнявшись с чужим стариком
- Как ты думаешь, Герцог, он меня помнит?
- Помнит.
- А простит?
- Простит.
- Так что?.. Тогда я пошел?..
- Иди, мальчик. С Богом.
Он шел по коридорам Дома, где еще совсем недавно проживало безликое существо по имени Контингент. Он шел, а вслед ему с надеждой смотрели обитатели, обретшие лица, каждый своё.
***
Самолет. И еще самолет. Электричка, автобус. Маленькая "хрущевка" по адресу, впечатавшемуся в память с конвертов. Плачущая тетя Надя в черной косынке, папина сестра - "эта адвокатша", как называла её мама. Комната, заваленная подарками, о которых когда-то мечталось - велосипед "Орленок", "транзистор", какая-то одежда, обувь, книги... спиннинг, коньки-дутыши. И свежий холмик с еще не увядшими цветами - "Папа так тебя ждал, так ждал. Бога молил. Если бы на день раньше...". И опять автобус, электричка и самолет. С собой Вадим взял только фотографию отца и нераспечатанные письма в коробке из-под обуви фабрики "Скороход". И ещё, зачем-то, коньки...
***
То, что случилось что-то экстраординарное, он понял сразу - по незапертой входной двери. Оживший Теплый Дом растревожено гудел. В пустом холле, держа "смартик" в опущенной руке, глупо ухмыляясь, сидел охранник Валера.
- Привет! Что такое? Яйца закончились? Э-эй! Очнись! Что здесь, вообще, происходит?
- Ты не поверишь...
- Не поверю?
- Не поверишь. Сегодня Герцога забрали!
- Герцога забрали? Кто?..
- Ты не поверишь! Сын. Приехал из Америки и забрал в семью...