Телевизор похож на квадратный рот, в нем мелькают зубы. Смотришь на них. Иногда равнодушно, иногда с восхищением, иногда с отвращением. И только потянешься к кнопке отключения проклятого рта, он хватает за пальцы, но зубы загадочным образом проникают дальше и чувствуешь легкое покусывание любопытства.
Сегодня телевизор вдруг погас сам. Не погас - зарябило черно-белое море, оглушая шипением прибоя. Я знал, что это случится, не знал когда. На всех каналах рябь. Только канал ЛитТВ вещал о том, как выглядит настоящая литература. Причем, плешивый старичок перемежал нравоучительные сентенции примерами своих же произведений. В прошлом это был мой канал.
Я выключил телевизор.
Когда-то я мечтал быть писателем. У меня была толстая тетрадка в зеленой обложке с растворившимися клетками в желтизне листов. Я записывал историйки из жизни. Однажды троюродный брат увидел мои опусы.
- Ты не можешь не быть писателем! - воскликнул он. - Тем более с такой фамилией.
Державин. Фамилия, как фамилия. Позже я узнал, что и имя мое Гавриил Романович совпадает с именем поэта прошлого. Только почему писателем, я не понял.
Брат же с простой фамилией Алексеев ровесник мой уже года три состоял в Союзе.
- Перепечатываешь эту фигню на компьютере, распечатываешь и всё!
- Что всё? - не понял я.
- Платишь триста рублей и ты писатель. Это твоя судьба. Необходимость.
- Стар я уже для таких развлечений.
- Тридцать - это еще не старость, - заверил брат.
Сопротивляться я не стал. И с завидной периодичностью появлялся на заседаниях Союза писателей. Там я познакомился с Вячеславом. Он был много моложе меня. Больше всего поражали его глаза. Большие, темные. Они казались очень глубокими. Вячеслав говорил мало, был грустен и почти никогда не улыбался.
- Писательство это мертвая ветвь, - говорил он. - Нужно кино снимать. Это интереснее, нагляднее, живее.
- Кина вон сколько, - говорил я. - Хорошего мало.
- Вот, - глаза Вячеслава мерцали, - поэтому и нужно снимать. Интересное, интеллектуальное, эмоциональное.
Я молчал и внутренне ухмылялся: "Как это возможно?"
- Давай, снимем кино? - тихо проронил он.
- Но я не актер, - возразил я.
- Ну и что? У тебя лицо живое. Ты прекрасно сыграешь.
- Давай попробуем, - пожал я плечами.
Обычный цифровой фотоаппарат стал запечатлителем сцен. Сюжеты приносил Вячеслав. Он приходил потирая руки и говорил: "Сегодня снимаем это". Мы приглашали знакомых. Никто не знал, что из этого получится, но картины получались динамичными и яркими.
Все это я скидывал на компьютер и собирал в одной папке.
Когда фильм был почти отснят Вячеслав пришел улыбающимся. Я в первый раз видел его таким.
- Всё! - сообщил он. - Снимать больше не будем.
- Фильм готов?! - восхитился я.
- Нет, - улыбнулся Вячеслав. - Я влюбился.
- И что? - не понял я.
- Зачем фильм, зачем литература, если есть любовь?
Он светился. Он был похож на цветочную клумбу. С цветочным настроением он исчез из моей жизни.
Я смотрел отснятый материал и думал: "Фильм, кино, писательство, телевизор... Нужно доносить литературу видеорядом. Круг писателей замкнут. Сами пишут, сами восхищаются написанным. Телевизор это рот, через который литература заговорит".
Так возникла идея литературного канала.
Тут же появился Алексеев разочаровавшийся в писательстве.
- Знаешь, Гаврюха, - говорил он. - Тесно мне. Читатель нынче мелкий пошел - не читает ни хрена, только в телик пялится.
- Нужно канал свой организовать литературный, - поделился я своей идеей.
- К чёрту канал! Телевидение уничтожать надо! Оно - главный враг литературы!
Я покачал головой
- Литература - это главный враг литературы. Что-то с ней не то. Все знают, как должна выглядеть настоящая литература, а пишут ерунду.
Брат нахмурился, оскалился, зло блеснул глазами. Стал похож на спортивного хомячка, задумавшего пакость.
- Знаешь, писательская организация должна стать боевой организацией, - заявил он.
- Как это?
- Так. Мы должны уничтожить телевидение!
Я рассмеялся.
- Что ты ржешь!
Он сверкнул глазами и во вдохновенном лице мелькнули образы революционеров прошлого.
- Нас сотни, тысячи. Мы взорвем все телебашни. Во всех странах. Я пришел, чтобы ты стал одним из нас.
Я посмотрел на него с удивлением, такой ярости, зараженности идеей, никогда в нем не видел.
- Представь. Когда все ящики в мире покажут сетку. Люди попадутся в сетку литературы. Мы их поймаем. У них не будет выбора.
- Нет. Извини. Лучше я буду делать своё литературное телевидение.
- Как знаешь, - процедил сквозь зубы Алексеев. - Ты думаешь, что я сбрендил? Нет. Помнишь, Останкинская башня горела?
- Ну...
- Это мы! Мы реальны. Мы сила! Скоро телевидение кончится и начнется литература.
- Извини, я противник кардинальных мер.
Я пошел к руководителям писательской организации. Лысый старичок с редкой бородкой, внимательно выслушал меня.
- Да, хорошая идея, - похвалил он. - Литературный Телевизионный канал - это круто. Но понимаете, молодой человек, это определенные сложности, и большие деньги. Но мы подумаем... Подумаем.
Я все понимал.
Не понял только, как сложности уладились и нашлись деньги. Всё это произошло. Но без меня. С этого дня я бросил писать.
А сегодня погас телевизор.
Ну, этих писателей!
Что ж, когда писатели становятся ворами и разрушителями, я продолжаю быть читателем. Я взял лежащую рядом книгу и от закладки распахнул мир.