Я пригласил его на каком-то семейном сборище к себе на день рождения. Он приехал. Число вспомнил, а месяц забыл. Приехал поздравить меня нежданно-негаданно месяца на два раньше.
Я только с работы, успел приготовить ужин, и тут звонок. На пороге его - невысокая коренастая фигура.
- Здрасте, дядя Миша, - я его всегда так называл.
- Здравствуй, Андрей.
Почеломкались.
- С днем рождения тебя.
Спасибо, говорю. Подарок принимаю.
- Проходите. Давайте на кухне посидим.
- А что, я первый?
- Да, дядя Миша. И, наверное, никто сегодня не придёт уже.
- А чего так?
- Да я решил широко не праздновать сегодня, - соврал я. - Но мы с вами все равно посидим.
Я извлек из холодильника сыр, колбасу, огурчики, разделил ужин пополам. Достал водочки. Дядя Миша рассказывал и спрашивал.
Я слушал его неторопливый казацкий говор. Прожив большую часть жизни в Петербурге, он сохранил особенное произношение слов. Смотрел на его седой, но пышный казацкий чуб, и почесывал свою плешину. Завидовал его подтянутой фигуре, моя стекала с табурета. Удивлялся его жизнелюбию и жизнерадостности, которых хватило бы на сотню таких как я. И это в семьдесят восемь лет!
Он рассказывал о наших предках - терских казаках, рассказывал о своей молодости, обо всём. Я впитывал и думал, как сильно я хочу быть похожим на него. Поздно вечером я пошёл провожать его на автобус.
Шел дождь. Огромные лужи тускло отсвечивали в свете фонарей. Голые деревья качали ветвями, сожалея о потерянных листьях, валяющихся в грязи.
Двери автобуса распахнулись. Дядя Миша шагнул на ступеньку, оступился и чуть не упал. Тут же подростки, стоявшие в салоне автобуса, выставили указательные пальцы и злобно засмеялись.
А Дядя Миша поднялся на ступеньку, повернулся ко мне и тоже засмеялся, но весело и искренне. Двери закрылись. Автобус ушёл.
Я задумчиво пошёл домой. Не сделав и двух шагов, поскользнулся на поребрике и упал в лужу.
Лужа была самой глубокой и грязной, а место самым оживлённым. Прохожие останавливались, зло выставляли пальцы и неискренне смеялись. А я сидел в луже и плакал.