При подъезде к городу вагон бросало на стрелках в перестуке и скрежете колёс. Пассажиры, почувствовав конец пути, похватали чемоданы, сумки и стоически заполнили коридор вагона, желая быстрее выплеснуться на перрон.
'И что им неймётся? Все там будем. Минутой раньше, минутой позже - не всё ли равно?'
Я сидел в купе облокотившись на столик и смотрел на мелькавшие за вагонным окном фигуры, лица встречающих. Поезд, замедляя ход, мягко катился вдоль перрона.
'Вот и приехали, - промелькнуло в голове. - Вот я и дома. Странно - все люди радуются, когда приезжают, а у меня же радости никакой. Не люблю Ленинград. Не люблю его серые дома, давящие на сознание и оставляющие в нём ощущение загнанности. Не люблю извечно серую погоду с пронизывающими сквозняками улиц. Мертвецкий отблеск уличных фонарей...'
- Эй! Приехали уже, - с недоумением глядя на меня через приоткрытую дверь купе, сказала проводница. - Поезд дальше не пойдёт. Тупик. И Питер - впереди.
- Вот именно, что тупик, - сказал сам себе проходя по коридору вагона. Город встретил меня опустевшим перроном, порывами ветра и холодным светом неоновых фонарей.
'Хорошо, когда тебя никто не ждёт. Не надо торопиться. И тревог никому не доставляешь. Иди себе, не спеша, и не думай - успеешь на метро или нет. Успеешь, так поедешь к себе на Васильевский. Не успеешь - дойдёшь пешком. Здесь идти-то часа два. По Невскому до Невы, а там по Дворцовому мосту, мимо Университета и ещё чуть-чуть'.
- Простите... Ой, извините, пожалуйста, - остановил меня голос с явным украинским акцентом. - Вы не подскажете, как добраться до ближайшей гостиницы?.
На выходе с перрона стояла девчушка, на которую я и внимания не обратил. Ладненькая. Симпатичная. В балониевом плаще. Сумка дорожная через плечо с надписью "Харькiв". Чемодан. Смотрит мне в глаза с надеждой...
'Чем же тебе помочь?'
- Знаешь, дорогулька, здесь гостиниц навалом. И в округе и дальше чуть. Только вряд ли тебе там место приготовлено. Сейчас сезон, и, как водится в белые ночи, - "Мест нет" в каждой из них. А ты, что в такую познатень тут оказалась?
- Приехала, вот, на Ленинград посмотреть. А с билетами было "никак". Мне либо в Москве ночевать, либо в вашем городе. Я Ленинград выбрала. Только не думала, что так поздно приедем. Думала, что успею устроиться.
- Эх, горемыка-путешественница. Ты из Харькова что ли?
- Ага. А как вы узнали?
- Да, по сумке твоей видно. Ладно, пойдём, устрою тебя на ночку. Не побоишься?
- Так не душегубы в Ленинграде живут. Да с меня и взять-то нечего.
- Ну, если нечего, тогда давай поспешим, а то метро сейчас закроют.
Мы спускались на эскалаторе, а я думал про себя:
'Все люди - как люди, а я как "блин на блюде". Вляпаюсь, так вляпаюсь. И что мне с этой пигалицей делать? Не маленькая уже. Знала куда ехала и зачем. А вот, где и как жить будет, не подумала. Мне же теперь хлопот полон рот. Накормить её надо, спать уложить... А дома в холодильнике шаром покати. Если только банка шпрот завалялась. Ну, хлеба краюха недельной давности и чай. Хорошо хоть перед командировкой догадался из прачечной бельё глаженное забрать. А то бы и постелить нечего было...'
- А нам далеко ехать? - спросила пигалица.
- Тебя как звать-то, путешественница? - спросил я на её вопрос.
- Галя. А что?
- Ехать нам с тобой, Галя, две остановки. До конечной. "Василеостровская" станция называется. А там - как повезёт. Может, через пять минут дома будем, ну, а нет - пёхом через полчаса доберёмся.
- А вас дома ругать не будут, что вы со мною заявитесь?
- Некому меня ругать. Один я живу. Почему и спросил - не испужаешься ты?
- А жена где?
- Моя жена ещё нерожена. Ещё не решил я, как жизнь свою устроить. Вот когда решу, тогда...
Нам повезло. При выходе из метро стояло свободное такси. Договорились за два тарифа. Здесь и ехать-то совсем рядом.
А вот и дом наш. Стоит как склеп самому себе - серый на фоне серого неба. И хоть бы где огонёк в окне светился. Не желает человечество ночами бодрствовать. Живут как в стаде: утром дружно на работу, вечером дружно домой. Поел, телек посмотрел и в "стойло" баиньки. А утром снова...
Неужто в этом смысл жизненный заключается?
От командировки у меня оставались два дня. Проснувшись, я лежал в постели и думал, как бы их провести с толком. Можно конечно было бы к родителям съездить, но зачем? Опять с отчимом препираться о его рвениях к работе. Ведь старый уже. На пенсии давно, а всё туда же - не уходит с производства. Мечтает семьдесят лет стажу наработать, дурак. Лучше освободил место кому из молодых. Кто в институте учится и по командировкам мотаться не может. Не поеду... Надо вон Галке с устройством помочь. Дурёха, приехала в Питер как будто ждали её тут... Интересно проснулась она, или дрыхнет ещё?
Галка сидела на кухне и, подперев головёнку кулачком, смотрела в окно.
- Хорошо у Вас тут. Тихо. И двор чистый.
- Ты мне вот что скажи, ты совсем проснулась, или как?
- Совсем. А что?
- Тогда собирайся, и пойдём в пельменную позавтракаем. Магазин наш только в девять откроется. Тогда и харчей подкупим. Не возражаешь?
- Конечно нет. Заодно я и город посмотрю.
- Ну, город я тебе после покажу. Когда с делами управимся. Покатаю тебя на мотоцикле. Не боишься? У меня мотоцикл с коляской. Ваш, украинский. В Киеве сделанный. Днепр-МТ-10.46 называется.
- Ой, здорово то как. А Вам на работу не надо?
- Ради тебя, так и быть, не пойду на работу, - слукавил я. - Готова? Тогда пошли. Здесь рядом - за углом.
Галка оказалась на удивление компанейской девчонкой. У меня появилось такое чувство, что знаю её уже давным-давно.
Мотоцикл стоял тут же - во дворе. Расчехлить его, протереть сиденья было делом одной минуты. Галка сидела в коляске так, как будто всю жизнь только на мотоцикле и ездила. До обеда я показал ей все достопримечательности города примыкающие к месту моего проживания. Обедали мы в столовке. Это была самая любимая моя столовая, где я обедал по выходным, когда мне лень было готовить дома. А дальше мы колесили уже по центру города, совсем забыв, что надо бы поездить по гостиницам в поисках свободного места.
Домой возвращались поздно вечером, купив по дороге пражских котлет и коробку макарон. Дома, за ужином, Галка рассказывала мне о себе, о Харькове, Украине... И голос её был такой добрый, такой ласковый, что я готов был слушать его без конца. И всякий раз, когда Галка замолкала, просил её:
- Расскажи ещё что-нибудь.
Мне было хорошо с ней, и я боялся, что она почувствует это. А мне не хотелось её потерять.
Так получилось, что моя горемыка-путешественница, случайно встреченная мною на вокзале, осталась у меня до конца своего пребывания в Ленинграде. Со временем, когда я уходил на работу, она стала провожать меня, целуя на прощанье. Со временем она начала говорить слова, которых я больше никогда не слышал в своей жизни:
- Я буду ждать тебя, милый.
Каждый вечер дома был вкусный ужин, после которого мы всегда выезжали на набережную Невы и бродили вдоль парапета, любуясь вечерней зарёй уходящих белых ночей. Каждую ночь мы проводили вместе, не успевая насладиться друг другом в любовных страстях.
Улетала Галчонок самолётом. Я хотел заказать такси провожая её, но она сказала, что хочет в последний раз прокатиться на мотоцикле. В аэропорту, когда объявили посадку, она прижалась ко мне всем телом и, целуя, сказала:
- Мне кажется, что мы встретимся. Я сделаю всё, чтобы наша встреча состоялась. Спасибо тебе за всё.
Но я-то знал, что чудес не бывает, и долго смотрел ей вслед, провожая самолёт за самолётом, взлетающие по ту сторону аэровокзала. Одиночество и тоска с такой болью навалились на меня с её отъездом, что вернувшись домой, я ещё неделю не убирал в квартире оставляя всё на местах её присутствия. Время остановилось для меня. Всякий раз, возвращаясь домой, я видел её встречающей меня в прихожей. В кресле с поджатыми ногами. В постели с закинутыми за голову руками...
Боже мой! Не уж-то это никогда не повторится?
Телефонный звонок раздался неожиданно. Мне никто и никогда не звонил домой, и я даже вздрогнул от требовательного звучания телефона. С удивлением поднял трубку и... мои сердце, дыхания остановились, когда я услышал её голос:
- Ты не будешь возражать, если я приеду ещё на недельку?
Мы встретились в аэропорту. Она такая же, как и две недели назад, шла всё с тем же чемоданчиком в руке и сумкой "Харькiв" через плечо. Я кинулся к ней так стремительно, что напугал. Не замечая ни смущения, ни скованности любимой женщины, я сгробастал её в объятия и целовал, целовал, не переставая.
Какая-то скованность Галчонка заставила меня отстранить её от себя и взглянуть в лицо. Нет! Это она! Это она - та, которая так нужна мне каждую минуту, каждый миг. Подхватив чемодан, сумку мы, не обращая внимания на смотрящих на нас с удивлением пассажиров, выскочили на улицу. Несколько неловко Галчонок уселась в коляске мотоцикла, и мы поехали домой. Остановились у спуска с набережной, где подолгу сидели на парапете, любуясь вечерним закатом солнца. Галчонок, прижавшись к гранитным камням, огляделась и с улыбкой сказала:
- Ты знаешь, как будто первый раз вижу всё это.
Дома нас ждали бутылка виноградного вина и жареная курица, которую оставалось только разогреть. Курицу мы чуть не сожгли, совершено забыв о ней в объятьях и поцелуях.
Сидя за журнальным столиком и успокаивая страсть белым вином, я смотрел на неё и не мог поверить в своё счастье:
- Галчонок, моя Галочка приехала ко мне снова. Как же я рад! Как же я счастлив нашей встречей. В этой поганой жизни только она достойна того, чтобы жить. Остальное всё тлен. Остальное пусть сгинет. Пускай останутся только она и я. И нам целого мира будет мало, что бы любить друг друга.
Галчонок сидела в кресле, поджав под себя ноги, и смущенно поглядывала на меня, пригубляя вино. Отставив бокал, я подошёл к ней, встал на колени и заглянул в её глаза. Боже мой! Я никогда ещё не встречал таких глаз. Они манили к себе. Они были бездонными, как пропасть. Эти глаза хотелось целовать и целовать без конца. Хотелось утонуть в них раз и навсегда. Я наклонился и стал целовать её колени, руки, обнявшие меня, шею, грудь, лицо. Чувствовал её жаркое, прерывистое дыхание и больше не мог контролировать себя.
Подняв свою драгоценность на руки, я понёс её в спальню, где мы провели столько блаженных ночей две недели назад. После её отъезда я ничего здесь не трогал, наслаждаясь видениями её присутствия на белоснежных простынях. И эти видения вернулись ко мне наяву. Этого не может быть! Это просто какое-то чудо. Мы опять вместе. Мы опять в огне любви. Я так хочу, чтобы так было всегда.
И вот снова аэропорт. Снова она уезжает от меня. Пожимает плечами, не зная, что ответить мне на вопрос:
- Когда мы увидимся вновь?
Она молчалива и отрешённа от окружающего. Всё чаще и чаще она смотрит в пол, не поднимая глаз, как будто чувствует себя виноватой передо мной. Она, по-моему, не понимает, что через несколько минут увезёт с собой моё счастье. Увезёт навсегда, если не скажет, что же будет с нами дальше. Этот вопрос, с некоторой опаской для себя, я задавал ей и раньше. Я уже не представлял себя одного в квартире. Мне до боли хотелось, чтобы Галчонок осталась. Что бы нам было всегда, всю жизнь, хорошо так же, как было хорошо всю эту неделю. Что-то удерживало мою женщину от принятия нужного мне решения. Что?!...
Вот уже вторую неделю один. Снова и снова гоню из памяти видения присутствия рядом своей любви. Что-то не сложилось у нас с ней. Чем-то я её обидел. Я это почувствовал буквально на следующий день после её приезда. Со мной рядом была та, которая восхитила меня в первую нашу встречу и не та, которая приехала вновь. Почему она всегда молчалива? Почему она всё время смотрела, как бы сквозь меня? Почему я почти не слышал её смеха, почти не видел радости в её глазах? Куда подевались её лёгкая бесшабашность, отчаянность? Даже поездки на мотоцикле её не радовали. И всё же я был несказанно рад нашей встрече. Жаль, очень жаль, что встреча была такой краткотечной.
Прошла ещё неделя. Возвращаясь с работы чисто механически заглянул в почтовый ящик. Подумать только - письмо. Кому это? Мне?! Обратного адреса нет. Странно. Тоненькое какое-то. Ладно, дома посмотрим, кто это обо мне вспомнил...
На ужин были традиционные пельмени сибирские с маслом. Чай, сигарета... А где же письмо? Вот оно - в прихожей. Почерк вроде бы женский... Так, что здесь такое? Фотокарточка. Записки нет. А что за фотокарточка? Вот это да-а-а! Галка. И рядом Галка. Прижались друг к дружке как сестрёнки. Только у одной лицо открытое с задоринкой, а у другой строгое, как у учительницы. Не понятно. Что-то написано на обратной стороне:
- Женя, спасибо за всё. Не сердись на нас. Мы обе тебя очень любим.