Вернувшись с ночной смены, поспав и перекусив, вспомнил, что именно сегодня необходимо сбегать в библиотеку и поменять книги. Быстренько побрился, накинул на себя повседневное и поспешил. Люблю я нашу библиотеку. Девчонки там симпотные "за барьером" сидят. Книг всяких-разных "навалом". Интерьер располагающий к поискам ещё не прочитанного. А, главное, в фойе, под и на витринах, всегда можно новости о литературе, о писателях, поэтах узнать.
Вот и в этот раз, сдав пальто в гардероб, первым делом кинулся узнать - что новенького в литературном мире?... Так я узнал, что именно сегодня, в четверг, в семнадцать часов состоится заседание Литературного клуба и ЛИТО " Огни Гавани". Глянул на часы: - 'Чёрт, опоздал. Уже шесть часов вечера. А, может быть, попробовать ворваться по-тихому? Интересно же узнать, кто они товарищи по перу и о чём пишут'.
Тихонько, чуть-чуть приоткрыл дверь. Прислушался.
- Ну, заходи. Заходи! Кто там? - донёсся до меня из помещения грубый мужской голос с чуть заметной хрипотцой.
Открыл дверь и предстал перед скученно сидящим разномастным коллективом.
- Простите ради Христа! Я не знал, что именно сегодня, и именно здесь...
- Проходите и садитесь, - прервал мои извинения всё тот же голос, принадлежавший мужчине непонятного возраста, остриженного под нуль и с окладистой седой бородой. Всё выдавало в нём умудрённого жизненным опытом писателя, с которым не спорят.
Протиснувшись за тесными рядами литераторов, пробрался на увиденный в задних рядах стул и присел, стараясь не заострять на себе внимания, изображая "мышку под веником". Прерванный моим появлением разговор продолжился, и я отметил про себя, что лидером в разговоре была женщина бальзаковского возраста, одетая без изысков, с крашенной "под медь" прической и даже не причёской, а так - слегка прибранными волосами. Мне почему-то сразу захотелось назвать её атаманшей.
В разговоре наступила пауза. Часть литераторов продолжали беседовать меж собой, часть безучастно молчала. Воспользовавшись моментом, атаманша, чуть приподнявшись, обратила свой взор ко мне:
- Молодой человек, как Вас звать. Представьтесь, пожалуйста.
Слегка опешив, я встал:
- За молодого человека, конечно же, спасибо. А звать меня - Дворкин Евгений Николаевич. Можно просто - Женя. (Давно уже никто не называл меня "молодым человеком". И это понятно, если вспомнить, что я уже с полным правом могу сказать о себе, что мне "неполных семьдесят").
- Вы поэт? - слегка запнувшись на моей реакции к её словам, спросила атаманша.
Теперь настала очередь смутиться и мне: - 'Ну, какой я поэт? Так...'
- Вы знаете, слово поэт звучит для меня запредельно. Нет - я ни в коем разе не поэт.
- Графоман?
- Скорее всего, да. Мне уйти?...
Ответа не последовало. А атаманша что-то быстро записала у себя в блокноте.
- Друзья! Друзья мои, минутку внимания, - обратилась к коллективу атаманша. И мне подумалось, будь перед ней графин с водой, то она бы обязательно постучала по нему авторучкой, как в старые "добрые" времена.
- Сегодня у нас в гостях (я не запомнил кто). Он очень занятой человек, давайте предоставим ему слово.
"Очень занятой человек" сидел впереди меня за столом, широко расставив локти, чуть ли не скидывая с рядом стоящего стула пожилую полноватую женщину с большой металлической заколкой в волосах. Не представляясь, он сразу ухватил "быка за рога" и безапелляционно предложил тему: - 'Отбор стихотворений, выдвинутых на конкурс по моей системе'.
- Я свёл свою систему в таблицу. Таблица эта многогранна, как и многогранна сама поэзия. В ней я разложил стихотворение на составляющие по определению его значимости...
Это был человек высокий, полноватый, совершенно лысый или с тщательно выбритой головой. Он говорил так уверенно, так напористо, что было видно, что он и под пытками не откажется от "своей системы". В конце своего выступления выступающий резюмировал:
- Я знаю, что моя таблица не совершена. Я ещё буду работать над ней. А посему я никому не дам этой таблицы, даже для ознакомления.
Все молчали. Молчал и я. Но мне не думалось, что молчавшие были солидарны со мной в этом молчании. Я уже давно решил для себя, что поэзия - это зеркало души. И как это можно выставлять душу на конкурсы? - мне было непонятно. Как можно вставлять стихотворение в таблицу, пусть даже и совершенную - непонятно. Как можно вообще подходить к стихотворчеству "с аршином"? Как можно?!
Стихотворение - это крик души автора. Стихотворение может быть хорошим и не очень. Но это ещё ни о чём не говорит. Стихотворение не может быть отличным или плохим. Ему вообще непозволительно ставить оценки. Стихи, как и люди - все разные. Одному нравится поп, другому - попадья, третьему - попова дочка. Почему же стихотворения должны нравиться или не нравиться всем? Кто вправе решать - плохое оно или хорошее? Никто!!
После выступления "очень занятого человека" атаманша поблагодарила лысого и, посмотрев на часы, констатировала:
- Осталось совсем немного времени. Как раз только для того, чтобы мы почитали свои стихи. С кого начнём? - и стала поимённо предлагать сделать это всем присутствующим. Большинство отказывалось от прочтения, порой даже не приводя причин. Мне же подумалось, что это от нежелания оказаться в таблице критика-корифея.
Наступила очередь пожилой женщины, сидящей передо мной. Тихим, слабеньким голосом она начала читать с листа явно недавно написанное. Я напряжённо вслушивался, и светлые, восхитительные строки вливались в моё сознание. Я получил огромное удовольствие от стихотворения, звучащего в гуле полушёпота говоривших, кому это было совершено неинтересно. Только в самой последней строчке я заметил некоторый сбой ритма, и мне захотелось самому перечитать этот стих.
- Ну как? - спросила читавшая, с некоторой тревогой оглядываясь на присутствующих.
Все молчали затихнув. И только "очень занятой человек" произнёс ни на кого не глядя:
- Рабочий материал. Над ним ещё надо работать и работать. Пока сиё никак нельзя назвать стихотворением.
Моему желанию перечитать "сиё" не суждено было сбыться. Атаманша, приподняв подбородок, обратилась ко мне вопрошающе:
- Вы будете читать?
Я встал и, взявшись за спинку стула только что читавшей поэтессы, произнёс:
- Да! Я буду читать. Вашему вниманию представляется тематика любовной лирики, в которой, в основном, я работаю. Гул голосов пробежал от стенки к стенке. Кто-то сказал : - Такого у нас ещё не было.
- Из ранних, - сказал я, опасаясь, что меня с первого дня начнут учить как писать и о чём писать.
- То было утром. Мне, как Одиссею, светило солнце, в дальний путь маня.
- Я целовал тебя, надеясь непременно увидеть снова милые глаза...
Мне действительно нравится это моё стихотворение. Я знаю его недостатки, если подходить к нему с академическими мерками. Я уже давно убедился на страницах сайта "СамИздат", что его можно критиковать, но ничего не мог с собой поделать. Это стихотворение было дорого мне, как дорог родителю первенец в семье. И я никогда не позволял себе его переделки.
Встреча вторая
С некоторой тревогой я вышел заблаговременно из дома направляясь на очередное заседание Литературного клуба. Тревога эта была вызвана тем, что точно в 20.00 я должен был заступить на вахту в котельной завода "Вперёд", где подрабатывал к пенсии в качестве оператора газовой котельной. Очень не хотелось бы мне срываться с заседания, ещё не создав о себе положительного мнения. А то, что я субъект положительный - я не сомневался.
Посетителей в этот раз было значительно меньше. Были даже свободные места за столом. Но я снова забился во вторые ряды, дабы не "выпячиваться" с первых дней. Однако, были в этот вечер двое, не виданных мною ранее мужчин, интеллигентно "прикинутых" и явно моложе меня. Встречены мужчины были весело и дружно, как после некоторой разлуки. Из разговора присутствующих я понял, что оба они из преподавательской сферы. Один вернулся из заполярья, где он кому-то что-то преподавал. Второй, более интеллигентно "прикинутый", преподавал в Горном институте. В том самом, который заканчивал мой сын, и где я, неожиданно для себя, завёл дружбу с Лиром - куратором дипломного проекта моего сына, профессором геолого-разведывательного факультета. Познакомились мы с ним случайно, на Вуоксе, во время рыбалки. Спустя год после окончания сыном института. И было это почти двадцать лет назад.
Напротив меня сидела всё та же женщина с большой металлической заколкой в волосах. Я, не зная как к ней обратиться, тронул её за плечо ,желая заговорить с ней. Она обернулась.
- Простите, пожалуйста. Позвольте взглянуть на стихотворение, которое Вы читали в прошлый раз.
Женщина смущённо улыбнулась и протянула мне карманного формата блокнот, открытый на нужной мне странице. Я стал читать. Канвой стихотворения служило слово "Свет". Стихотворение действительно было светлым, одухотворяющим. Только в самой последней строчке, когда автор дошёл до ЧЕЛОВЕКА как светоча мироздания, случился сбой в ритме слов. Не знаю почему, но мне сразу стало ясным, какое слово здесь было бы уместным. Я склонился над плечом женщины и предложил свой вариант. Как же засветилось её лицо. Как же рада была она моей поддержке. Она тут же взяла шариковую авторучку и, поправив последнюю строчку, обернулась ко мне со словами благодарности.
- Друзья! Друзья, начинаем. Тихо! Тихо всем, - авторитетно и чуть повелительно начала заседание клуба "атаманша". - Я предлагаю не вставать, но почтить память безвременно ушедшей от нас поэтессы Беллы Ахмадулиной, прочтением её стихов.
"Атаманша" открыла заранее подготовленный сборник стихов Ахмадулиной на заранее заложенной странице и начала читать. Это стихотворение было мне знакомо, но я получил огромное удовольствие от того, как оно было прочитано. Стихотворение не просто читалось, а лилось как песня, захватывающая тебя всего. Помещение наполнилось одухотворённой тишиной, и я был уверен, что все присутствующие испытывали те же ощущения.
За этим стихотворением последовало следующее - не знакомое мне ранее. Но и это стихотворение "атаманша" сумела прочитать как песню, как чарующее одухотворение. Я ещё ни разу не слышал, чтобы так артистично, от души читалась поэзия. Я смотрел на "атаманшу" совершено по-новому. Теперь она представлялась мне сказительницей небес, посланной к нам от Бога.
Закончив читать, "атаманша" сложила сборник и замолчала. Её молчание послужило стартом для высказывания присутствующих дам о творчестве Ахмадулиной как поэтессы. Я вслушивался в перебивающийся друг другом говор, и мне подумалось: - 'Женщины всегда останутся женщинами. И только немногие из них отвлекутся от всего, отдав предпочтение чему-то, оставив навсегда память о себе как о женщине'.
Постепенно говор затих, и атаманша спросила:
- Кто ещё хочет высказаться по творчеству Беллы Ахмадулиной?
Сейчас я ругаю себя последними словами: - 'Зачем я тогда "встрял" в разговор'? - Надо было бы промолчать. Но какой-то Бес впрыгнул в меня, и я поднялся. Мне вдруг вспомнилось как в дебатах, на страницах СИ мне не давали продохнуть поэты, из которых рифмы вылетали как шелуха от семечек. Им явно доставляло удовольствие "размазать меня по стенке" в том, в чём я был с ними категорически не согласен.
В стихотворении, которое атаманша читала последним, я уловил неточность в соответствии фона, на котором было написано стихотворение, и одной маленькой детали из гардероба героини стихотворения: - Не станет женщина, проживающая в горной местности Грузии, ходить на каблучках. Непрактично это и опасно - можно ноги повредить.
"Атаманша" согласилась со мной. Но договорить ей своё согласие не дал громкий, явно укоряющий меня, голос преподавателя(?) Горного института:
- А Вы, что - встречались с Ахмадулиной?
Я слегка опешил. Не хотел я сейчас касаться этой темы.
- Да. И не только с ней. Мне посчастливилось в своей жизни встречаться со многими замечательными личностями. Например, с Мандельштамом. И я готов поделиться со всеми Вами своими воспоминаниями об этом удивительном человеке.
Преподаватель(?) аж привстал:
- Что-о-о? Да сколько же вам лет?
- А это здесь при чём - мой возраст и мои встречи с Мандельштамом?
- Сколько лет вам, я вас спрашиваю, что вам "посчастливилось" общаться с Мандельштамом?
И тут до меня дошло. Этот интеллигент даже мысли не допускает о том, что кроме Осипа Мандельштама, личности трагической, существуют ещё и его родственники, которые также были на высоте своих жизненных достижений.
Не отвечая на вопрос о своём возрасте, я ответил:
- Анатолий Максимилианович Мандельштам, внучатый племянник Осипа Мандельштама, Доктор исторических наук, профессор отделения востоковедения Ленинградского филиала Академии Наук СССР. В содружестве в ним, я три года отработал в Тувинских степях.
Дальше мне продолжить не дали:
- Поду-у-маешь, внучатый племянник какой-то. Вот если бы вы действительно с Мандельштамом были знакомы...
Мне вдруг вспомнился эпизод из кинофильма "Холодное лето 53-го". Лузга, бывший разведчик, побывавший в плену менее суток и осуждённый на пожизненное поселение в деревне на крайнем севере, вырываясь из рук схвативших его сельчан, кричит в истерике:
- Всю жизнь! Всю жизнь свою я вот из-за таких гадов должен теперь по лагерям скитаться...
Нет. Я не Лузга. И этот преподаватель(?), может быть, совсем не "ГАД", а достопочтимый интеллигент воспитанный и обученный. Но факт остаётся фактом - именно такие испортили мне жизнь в самом её начале и, скорее всего, не одному только мне.
А стихи, выпускаемые сборником этого Литературного клуба, действительно замечательные. И люди, скорей всего, в клубе собрались хорошие. Только вот есть у некоторых людей способность натягивать на себя маску повседневного обывателя и "заглядывать в рот" подобным интеллигентам.