В студии Израильского отделения редакции журнала "Самиздат", в Шабат, в полном одиночестве, сидел немолодой уже человек и усердно "шлёпал" по клавишам компьютера. Только здесь и только в субботний день, когда Богом предписано отдыхать всему еврейскому народу, этот человек мог сосредоточится и продолжить свои репортажи о Земле Обетованной. Ему не страшна была кара небесная наводящая ужас на всех израильтян до двенадцатого колена включительно. Дворкин, а это был он, хоть и носил еврейскую фамилию, но никогда евреем не был.
Однако симпатий своих к экзотической стране, в которой писатель пребывал уже больше месяца, он не скрывал. Это позволяло ему беспрепятственно посещать Израиль в период, когда в родном Петербурге наступала зима со своими заунывными ветрами, снежной слякотью и длинными-предлинными ночами. Израиль состоял из противоположностей Северной Пальмире. Здесь всегда было тепло, солнечно, а если погода и портилась, напоминая собой холодный август культурной столицы России, то было это ненадолго.
В тиши студии писалось хорошо. Репортаж за репортажем, сдобренные любительскими фото, вылетали из-под "пера" автора, как блины на Масленицу. Дворкин был доволен собой, своей судьбой и работой, которая позволяла ему чувствовать себя востребованным обществом.
Вдруг, в правом нижнем углу монитора, высветилось зеленое облачко Skyрe. Рядом с облачком обозначилось имя - Лёха. Это имя носил только один из знакомых Дворкина - супруг Ирки Кузяевой. Сам Лёха недолюбливал Дворкина. Скорее всего, в нём говорила ревность. Но после того, как тот, бросив всё, примчался и спас его жену и детей во время землетрясения, нежданно случившегося в Москве, недомолвки между ними прекратились. Иногда, правда, по-прежнему редко, но они перебрасывались всяческой информацией.
Кликнув на облачко курсором, Дворкин с радостью произнёс во встроенный в мониторе микрофон:
- Лёха, привет! Чем обязан твоему вниманию. Вы же с Ириной по субботам на даче пребываете.
- Крепись Евгений. Нет больше Ирины. Из окна выпала, когда уборкой квартиры занималась. Завтра девять дней, как схоронили. Может, подскочишь справить с нами тризну? Или, как всегда занят? Прилетай. Я знаю, что Ирка была к тебе неравнодушна. Но что теперь об этом говорить. Прилетай. Помянем святую деву Ирину.
Что-то оборвалось внутри у Дворкина. Ирка, его ИрКушечка выпала из окна. Не было сил в это поверить. Как теперь жить? Да и стоит ли? Жизнь без заветного друга по "Самиздату" была бессмысленна.
Самолёт рейсом "Бен-Гурион - Шереметьево" совершил посадку, как всегда без опозданий - минута в минуту. Не обременённый багажом, пройдя паспортный контроль самым первым, Дворкин выбежал на приаэродромную площадь и нырнул в первое попавшееся такси. Машина тут же, с визжащим прокрутом колёс, рванула с места. Дворкин сидел на заднем сидении салона, вглядывался в хмарь московского марта и не замечал, как по его небритым щекам текли слёзы.
При подъезде к МКАД водитель, не оборачиваясь спросил:
- Куда едем, шеф?
Дворкин вздрогнул, приходя в себя и впервые подумал:
-" А куда, собственно говоря, ему ехать. В Москве, кроме ИрКушечки, у него никого не было. Но теперь и её нет. А ехать к Лёхе... Нет, к Лёхе не поеду. Знаю я эти поминки. Сперва всё пристойно, с всхлипываниями в голосе, а затем, после третьего стакана... Нет! Только не к Лёхе, где больше никогда не будет Ирины".
- Вези на Новодевичье, друг, - возвращаясь в реальность сказал Дворкин и откинувшись на спинку сидения, предался воспоминаниям о близком когда-то человеке.
Новодевичье кладбище встретило Дворкина торжественной тишиной, которая бывает только в поселении усопших. Куда идти он не знал и, заметив священнослужителя кладбищенского прихода, без всяких надежд, спросил:
- Отче, не известно ли Вам где покоится прах святой девы Ирины. Сегодня девятый день, как отошла она в Мир иной.
- Как же, знаемо мне место упокоения нашей духовницы. Как не знать, сам же и отпевал перед тем, как телу Её с белым светом проститься. Пресвятая дева Мария приняла дщерь нашу от меня. И по заслугам честь такая Ей оказана. Хорошие рассказы писала, когда в Миру пребывала. Кто теперь заменит Её, некому. А посему в печали мы все пребываем в день девятый Её кончины. Следуй за мной, раб божий. Отведу тебя на место последнего пристанища любимицы нашей.
Свежий, ещё не обросший травой холмик с чуть покосившимся православным крестом воткнутом в рыхлую землю, встретил Дворкина новизной и печалью. Сколько он простоял, склонивши голову, писатель не знал. И только тогда, когда первый, омывающий всё вокруг, весенний дождик просочился через пиджак, рубашку и холодными струями потёк по спине, ягодицам и ляжкам омрачённого утратой мужчины, он очнулся и глубоко вздохнул. Достал из дорожной сумки то, что, по русскому обычаю, принято приносить на кладбище при поминании близких людей. Разложил всё на бугорке и со словами:
-И ты прости меня Ирина, что я пришёл к тебе такой.
- Хотел я выпить за здоровье, а вот пришлось за упокой...
- поставил пластмассовый стаканчик в изголовье любимой женщины. Другой зажал в своей мозолистой руке и набулькав в оба по половине вновь спросил себя:
- Как дальше жить? - залпом осушил содержимое.
Не найдя ответа на вечно мучивший его вопрос, Дворкин налил себе уже полный стакан, потом ещё, ещё... Напоследок осушил и то, что было налито подруге.
После столь обильного возлияния голова у него закружилась и, то ли от выпитого, то ли от чувств, нахлынувших на душу уже немолодого мужчины, он, склонив колени, обнял сырую землю ещё не осыпавшего могильного бугорка и замер.
- Что с тобой, моя любимая,
- Возвратись скорей,
- Красотой своею нежной
- Сердце мне согрей...
Это были последние слова произнесённые человеком потерявшем всяческий смысл в жизни.
Среди ухоженных могил, памятников и склепов, шла молодая женщина в белом комбинезоне, который так шёл к Её мертвенно белому лицу. Только по рыжим волосам, которых Смерть не коснулась, можно было узнать ту, которая девять дней назад выпала из окна погнавшись за мухой. В руках у женщины была маленькая бензопила, которую она несла без напряжения сил.
Подойдя к холмику на котором только что представился Её товарищ по журналу "Самиздат", она присела на корточки, привычно, как когда-то при жизни, прибрала за мужиком и с улыбкой на лице произнесла:
- Ну, здравствуй, Дворкин. Ты хотел меня видеть? Вот я - вся туточки. Теперь мы снова вместе, как и прежде. Но знай, что по рейтингу я выше тебя. А посему будешь ходить только позади и носить мою бензопилу, которой отделяют Душу от тела. А делается это так.
Женщина завела механизм и нежно, с любовью отделила душу писателя от плоти.