Аннотация: ... если жил ты под красным знаменем со звездой, то жил ты в России.
В каждом из городов Израиля есть площадь.
Для чего? В основном для празднования знаменательных дат. А даты эти всегда соответствуют праздникам религиозным. Про них любой и каждый может в Торе почитать. Или, на худой конец, в Библии, одной из составляющих Пятикнижия.
Эти площади носят свои названия и, по торжественным дням, на них собираются те, кто проживает в этом городе. Ну и, конечно, гости города, к которым я себя отношу.
Всего в Израиле семьдесят два города с населением от двадцати тысяч человек. Значит семьдесят две площади для всеобщего веселья евреям гарантировано.
Но, помимо этих площадей, есть ещё местечки для сбора проживающих в этой благоговейной стране. Эти площади не для людей отличных от иудаизма. Хотя бы потому, что религия для них, как Конституция для жителей, например, Петербурга - она, конечно, есть, но живут каждый сам по себе. Это площади, где собираются репатрианты из бывшего СССР и России.
И называются такие площади - Русскими.
*************************************
Уже давно собирался посетить центр Кфар-Сабы. Его улицу Вейцмана, магазинчики на ней. И, обязательно, зайти к Вовке Розенфельду. Он в магазине бытовой техники отвечает за общение с русскоязычными посетителями. Полагаю, что это у него успешно получается, если его из магазина ещё не турнули. Без малого, двадцать лет он в нём.
И вот, свершилось. Выдался мне день выходной на "пахоте семейной нивы" у сына. С вечера, заглянув в портмоне, он произнёс:
- С наличкой у меня напряжённо. Двести шекелей, это тебе много, а вот... Двадцать шекелей, ещё десять... Ага - пять и два. Итого тридцать семь шекелей тебе. Вполне хватит и на проезд, и на пивко, если тебе взбрендится его по такой жарище попить.
Я ничего на сказал. Сколько есть - столько есть. Действительно, не на двести, же, шекелей мне по Вейцмана шастать. Это, если в пересчёте на наши рубли - две тысячи получается. Да меня жена сроду такими суммами не снабжала. Всё лимитировалось доходами нашими. А этих доходов, только пенсии - моя и её. Итого двадцать шесть тысяч. Кто в России побывал, тот знает, что это за суммы.
С утра, проводив детей на службу, занялся по хозяйству. Посуду в моечную машину заложил. Помыл то, что в машине не помещалось, разложив всё на расстеленное полотенце, на мраморной столешнице. А тут и внук проснулся. Вышел, как обычно недовольный всем и вся. Как всегда без тапок (это по керамическому-то полу) и, ни слова не говоря развернулся, опять в койку, но уже в родительскую.
- Хрен с тобой, - подумал о его визите в студии ( кухня совмещённая с большой комнатой). - Валяйся, пока я тебе жрачку приготовлю.
Разогрел чашку молока в микроволновке, сладкие колечки в тарелке этим молоком залил, на стол поставил и к внуку:
- Сэр, кушать подано. Садитесь жрать пожалуйста.
Нехотя, с ленцой, потягиваясь и зевая, внук вышел из родительской спальни шлёпая босыми ногами по кафелю.
- А тапки... - сказал ему безапелляционно.
Внук издал рыкающий звук и побежал в свою спальню за тапками. Как только он появился с чувством выполненного долга, с моей стороны последовало:
- А теперь мыться. И самым тщательным образом.
На глазах у ребёнка навернулись слёзы и, понурив голову, он отправился в ванную комнату.
Через некоторое время, мокрый до пояса, он уселся за стол, косолапо ухватился за ложку и приступил к трапезе. Уже хорошо. Осталось его одеть в рабочую, для садика, одежду, обуть и можно будет отправляться на улицу.
Одевались мы без отрыва от основной деятельности. Внук продолжал хлебать своё месиво, я же натягивал на него порточки, курточку, надевал носки, обувку. Закончили одновременно - он завтракать, я облачать его в то, что подготовила невестка.
- Деда, можно поиграть в компьютер?
До выхода из дома оставалось десять минут.
- Играй. Но имей ввиду, что через десять минут нам выходить.
Сам же вышел на балкон, засмолил сигаретку и задумался:
- Как же так получается, что с внуком, единственным ребятёнком из всех с кем приходилось общаться ранее, я так и не нашёл понимания?
Автобус подошёл вовремя.
- Шалом, - обменялись мы приветствием с сопровождающей воспитательницей.
Слегка подталкивая ребёнка, она прошла с ним в конец салона, пристегнула ремнями безопасности и автобус укатил увозя ребятню к новым познаниям жизни.
Дома меня ждали разор и беспорядок в "одном флаконе".
- С чего начать? - задумался сидя на кожаном диване.
- Первым делом надо запустить посудомоечную машину. Пока там полощется, можно развесить бельё постиранное невесткой в машине стиральной. Потом заправить кровати, разложить бельё высушенное, протереть пол влажной тряпкой. А там и посуда помоется. Останется разложить её по полкам, ящичкам, подносикам. Ещё время останется ответить на электронные письма и коммы, что пришли вчера на моё творчество в журнале "Самиздат".
Расписанного по минутам времени мне хватило и на завтрак. В одиннадцать настрогал лучку репчатого, покромсал помидоров, обжарил с сольцОй и перцем, залил двумя яичками - отличный закусь получился. Накрыл стол по-праздничному, налил с полстакана спиртяшки, разбавил соком виноградным - хорошо. И, ровно в двенадцать вышел из дома.
Улица Вейцмана в Кфар-Сабе, это как Невский проспект в Питере. Ходит народец еврейский никуда не торопясь. Магазинчики с открытыми настежь дверями. В магазинчиках "чёрта лысого" только нет - всё, что душе угодно. Я же, не торопясь, в магазин бытовой техники направился в надежде, что предстоит мне встреча желанная. Мы с Вовкой, в Питере, в ЛИИЖТе учились. Зашёл. Работает, не выгнали, значит. Увидел меня, знак рукой подал, чтобы подождал трошки - клиенты у него из русскоговорящих. Его, собственно, и держат здесь, что умеет он, вновь прибывшим россиянам, втюхивать ерунду китайского производства. Каждый зарабатывает, как может.
Освободился Вовка, покупатели ушли удовлетворённые, и ко мне подошёл:
- Здравствуй, Евгений.
Надо же, не забыл за десять лет разлуки нашей, как звать меня.
Поговорили о том, о сём. Остались довольными встречей. И пошёл я дальше дефилировать по Вейцман-стрит, поскольку к Вовке новые покупатели заявились.
Ничего на улице не изменилось за время моего последнего посещения Израиля. Всё так же и всё то же. Даже неинтересно как-то.
На противоположную сторону перешёл, увидев магазин с вывеской на русском языке. Это то, что мне нужно. Уж больно мне хотелось узнать - продаётся в нём McCormick, в двухлитровых бутылках и по смехотворной цене. В прошлый раз, я этого McCormick"а, шесть бутылок приговорил. Но было это десять лет назад.
Прежде, чем желание своё потешить, присел на скамеечку при входе в сквер. Сигаретку достал, закурил. Хорошо в Израиле.
Вдруг слышу, на скамейке рядом, на русском разговаривают. Оглянулся - точно наши, но не из Питера. Скорее всего - хохлы. Их здесь "выше крыши". Думаю, что даже больше, чем граждан из России. А в это время, неторопливой походкой, с резной тростью, но явно, что для фасона, мужичок присаживается рядом.
- Здравствуйте, - говорит. - Который час, не подскажете.
Не делая вида, что удивлён его русским обращением, отвечаю:
- Тринадцать часов, сорок пять мнут, европейского.
- Вы, случайно не из Москвы?
- Нет, из Петербурга. А что?
- Только там так время говорят. Как будто у них каждая минута на счету. Давно в наших краях?. Что-то я вас раньше не видел.
- Два месяца, как приехал. Вот собрался по центру города побродить.
- Это хорошо. Чем нравится мне в Израиле, так тем, что здесь торопиться никуда не надо.
Сам-то я из Полтавы. Двадцать годков, как здесь. И всё мне невдомёк, что я раньше сюда не подался, когда ещё молодой был. Мне, со своей учёной степенью, здесь бы жилось не худо.
Дальше разговор шёл обо всём и не о чём. А тут, с соседней скамейки, поднимается женщина и говорит:
- Мишаня, тебе домой не пора? Жена, небось, заждалась уже. Давай я тебя провожу.
- Да, ты присядь, Клавдия. Вот познакомься с новым русским из Петербурга. Теперь "нашего полку" прибыло.
- Доброго здоровячка, - представилась Клавдия. - Надолго к нам? Вы всегда сюда приходите. Мы тут кажный день собираемся. Не от того, что по Родине скучаем, а как-то роднее, когда на русском поговорить удаётся. Сама-то я с Кишинёва. Но это ничего, что вы с Ленинграда. Хоть и не люб нам тот город, но вы же русский яврей. Значит, придётесь к нашему двору.
А ты, Михась, не рассиживайся. Подымайся и айда до дому. Продукты все закупил, что жена велела?
По тротуару улицы Вейцмана шли двое немолодых людей - украинец и молдаванка. И ничего их между собой не разъединяло, как это было когда-то в России. Наоборот, Израиль помог им встретиться и связал их соседской дружбой.
Поднялся и я. Затушив сигарету, бросив окурок в урну, отправился в русский магазин под названием "Склад для пенсионеров".
В магазине всё, как было когда-то. Стеллажи, прилавки, холодильники с полуфабрикатами... Всё те же пельмени "Сибирские", хлеб "Украинский"... А это что? Такого я раньше не видел - хлеб ржаной "Блокадный" и развеска в целлофановых пакетиках по двести пятьдесят грамм. Придумают же евреи, знают, чем стариков подманить.
А где же мой McCormick? На том же месте коробки стоят. И бутылки те же самые - двухлитровые с ручкой на боку. Только этикетка на них - "Белый орёл". Это то, чем переселенцы индейцев спаивали в Америке в позапрошлом веке.
- Мадам, - обращаюсь я к кассирше при входе. - А, что McCormick"а нет?
- Он же перед вами.
- Он теперь так называется?
- Какая разница - как называется. Всё из одной посуды рОзлито. Брать будете?
- И почем эта отрава?
- Девяносто девять шекелей. Дешевле Keglevich"а. Только Keglevich"ем уже сколько русских потравилось, а на "Белый орёл" нареканий не было. Так будете брать?
- В следующий раз, пожалуй. Сейчас денег нет. А пивом торгуете?
- В углу, в банках алюминиевых стоит. Вам какого?
- Мне подешевле, что-нибудь.
- Никак ещё не обжился в Израиле? Давно в наших краях? На работу не хотите устроиться? Мне грузчик нужен.
- Да, я в гостях здесь. Через месяц домой, в Питер.
- Зря! Здесь, в Израиле, живёшь, как у Христа за пазухой. Оставайтесь, сами увидите.
- Так, как насчёт пива, - обратился я к кассирше, не желая продолжать разговор на эту тему.
- Если из дешёвых, то вон то, в зелёных банках, английское что ли. Восемь шекелей стоит.
Рассчитавшись, вышел из магазина и... Куда бы податься?
Пойду, пожалуй, на скамеечку к пенсионерам.
Удивительно, но все скамейки оказались пустыми. Только древний, как динозавр, старичок сидел в коляске с электроприводом. Одет он был весьма и весьма непрезентабельно. В давно нестираную рубашку, брюки с подвёрнутыми штанинами и зелёном, выцветшем на солнце, берете с кокардой непонятно каких войск. Мужичок, судя по орденским планкам, приколотым к тёмно-коричневой рубашке, был, явно, из тех, которые брали Берлин.
Кивнув ему издалека, сел, откупорил банку с пивом, отхлебнул со смаком, закурил. Хорошо! Тихо жужжа моторчиком, подкатила коляска.
- День добрый, пан.
Оглянулся, ветеран подкатил.
- Здравствуйте. Вы пОляк?
- Ни, с Захiдна Україны, с Львiва. Невмоготу стало на Україне жить после того, как от москалей отсоединились. Вот, теперь тут жизнь коротаю.
- А как так, что "невмоготу стало на Україне жить"? Такая богатая страна была, богаче России.
- То так, пан. Она, Україна, и сегодня богатейший край. Но совсем власти народ замордовали. Шо бандиты, шо милиция, шо партийные работники, все на хребет к трудовому люду взгромоздились и дерут с него, аж, три шкуры. Старики гутарят, шо в оккупацию такого не было. Баят, нынче кончилась терпелка у народа, вот он и понялся.
Ты сам-то откудова будешь - москаль?
- Нет, с Петербурга я.
- Ну, то самое и есть, шо москаль, с России значит.
- Пусть будет так, не возражаю.
- А шо тут возражать? В москале ничего зазорного нет. Точно так же, как и в хохле. Евреи, вон, не обижаются, когда их жидами на Україне кличут. Это они туточки - евреи. А там, где проживают, то и зовутся по местному.
В это время к нам подошёл дяхон, которого, кроме как мелкоторговым бизнесменом не назовёшь. Белая футболка с "adidas" на всю грудь, спортивного покроя светлые брюки с множеством карманов, белые кроссовки с символикой английскими буквами. От брючного ремня в карман цепочка жёлтого метала.
- Дед, тебе домой не пора? - не обращая на меня никакого внимания, обратился он к ветерану.
- Ни, погуляю трошки.
Бизнесмен присел рядом и только тогда удосужился на меня взглянуть.
- Серж. Сын отца героя Великой Отечественной войны, - представился он.
Дальше разговор пошёл о том, что и почему твориться сегодня в Украине.
- Не верь, Евгений, российской пропаганде. На Украине всё так, как должно быть. Изжила власть украинская из себя доверие перед народом. Вот он и поднялся. Вам россиянам на такое не сподобиться. Потому, как не избавиться вам во веки веков от сознания крепостных при Империи российской. А Россия сегодня встала на путь "собирателя земель", которыми при Ельцине разбросалась. Только не получится у неё ничего. Все, кто раньше в младших братьях ходил, сегодня людьми себя почувствовали: казах - казахом, грузин - грузином... А украинцы всегда с Россией воевали. Если не в открытую, то в душе носили своё противление российским имперским замашкам. И сегодня вспять историю не поворотить. Не пойдёт украинский народ под Россию.
- А как же Крым?
- Крым никогда украинским не был. Его Хрущёв по пьяне Киеву передал. Хотят крымчане в России оказаться - наздоровье. У Украины меньше хлопот будет с сепаратистами. Ведь у нас как: - Баба с возу... - как говорится.
Мы бы ещё долго беседовали о том, что ждёт наши государства впереди. Но, глянув на часы, я поднялся и начал прощаться.
- Мне за внуком, в детский садик, нужно. А то невестка скоро службу закончит, а сын её всё на работе пребывает.
- Ну, до побачення, тогда. Приходи ещё на русскую площадь, продолжим разговор наш.
- На "Русскую площадь"? Это где такая?
- Так вот она, самая и есть, где мы находимся.
Дождавшись разрешающего цвета светофора, я перешёл улицу Вейцмана и, прибавив шагу.
- "Русская площадь", - крутилось у меня в голове название местечка с тремя садовыми скамейками возле входа в сквер. - Надо же такое придумать. Видать нигде и никто, кто бы ты ни был по национальности, а на чужбине всегда к чему-то русскому тянешься. Потому, что, куда бы ты ни уехал, откуда бы ты ни уехал, но если жил ты под красным знаменем со звездой, то уехал ты из России.