Иногда ему казалось, что время это не кончится никогда.
Постоянная тревога давила изнутри, увеличиваясь в размерах, и готова была в любой момент взорвать сознание. Как же он желал этого взрыва. Как он устал нести в себе непосильный груз того, что было много лет назад. И пускай происходившее когда-то было не с ним, его вообще тогда не было, но радостные лица окружавших людей, красные флаги по углам серых домов, бравурный марши оглушающе звучащие из уличных репродукторов, парад демонстрации силы Отечества на центральных площадях городов, навевали его на мысли, что причины его тревоги небеспочвенны.
Из кинохроники, художественных фильмов, перечитанных книг, которые явственно рисовали ему картину происходящего, он знал, что всё это уже было.
Было начало лета, были счастливые лица людей, стройными рядами печатали шаг защитники Родины с винтовками наизготовку. Громыхая гусеницами, важные своей значимостью, шли колонны бронетехники. В небе, натужено гудя моторами, проплывали армады самолётов. А за гранитным парапетом мавзолея стояли властители судеб миллионов людей и мира на Земле. Они "брали под козырёк", с удовлетворением созерцая военную мощь Государства. Махали ладошками чуть приподнятых рук. Прятали за усами и бородками улыбки. А перед ними, утопая в приветственных криках, шествовала безликая масса людей, которая ещё не знала, какие испытания им уготовлены впереди.
Из тех же книг, кинохроники и фильмов он знал, что "несокрушимая и легендарная" бежала. Бежала, побросав на полях сражений изуродованную бронетехнику, горящие самолёты и немногочисленные заградотряды сдерживающие превосходящие силы противника. Бежала, оставив на растерзание кровавому врагу миллионы соотечественников неспособных себя защитить. Которых, после освобождения захваченных врагом территорий, заклеймят "находился в оккупации" лишив их прав на существование.
Радостное умопомешательство в его стране проходит каждый год. Со временем этот день нарекут "праздник со слезами на глазах". А предшествующий этому празднику день преподнесут людям, как "день скорби". Между этими днями, в страшных мучениях и при нечеловеческом напряжении сил прошло 1418 дней с "огнём и кровью пополам". И каждый из этих дней стёр и лица земли жизни людей, которые ещё совсем недавно смеялись, встречая воскресное утро на берегу Москвы реки.
Это утро простилалось над всей землёй, в каждом уголке которой жили люди, верившие в незыблемость наступающего дня. Это утро послужило началом отсчёта утрат, которые не вынесло бы ни одно государство на свете.
От Немана и до Волги стёртые с лица земли селения, деревни, города. Дым пожарища, протянувшийся от Белого моря и до Чёрного. И в этом Аду люди! Брошенные, оставленные на выживание. Веривших в армию, которой отдавали всё во имя того, чтобы она обеспечили им мирную жизнь.
О жертвах понёсших его страной не знает никто. На протяжении многих послевоенных лет цифра сгинувших в неизвестность изменялась неоднократно. Но изменялась она всегда в большую сторону. И вот она приблизилась к тридцати миллионам. Ужас вселяется в сознание от озвучания этой цифры. Это же численность целого государства, которых так много в Европе. Той Европе, которая находилась под фашистским гнётом. Но, будучи порабощённым, оно выходило из войны и влачило существование, которому не возрадуешься.
И только в стране, где так "много полей, лесов и рек", где "от Москвы до самых до окраин человек проходит, как хозяин" прозвучали слова великого полководца: - Солдат не жалеть!
А и действительно, что их жалеть - "бабы ещё нарожают, и не запретишь им этого удовольствия".
Поэтому не будет большим грехом, если согласиться с всё чаще и чаще звучащей цифрой утрат - сорок миллионов человек. И это не "встречный план" некогда пропагандируемый теми, кто стоял на мавзолее, а сегодня облачился в благодетелей. Эта цифра, которая позволит без стыда смотреть в глаза потомков наших, когда они к озвученной цифре приплюсуют останки тех безвестных, о которых сегодня пишут: - "Имя твоё не известно, подвиг твой бессмертен."
Выпив "за упокой души" усопших в годы лихолетья, облачившись в костюм германской швейной фабрики, он вышел на улицу. Нет, не вывесили и сегодня траурных флагов в память о тех, кто "смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав". И сегодня День скорби прошёл буднично, как будто никогда и не было двадцать второго июня 1941-го года.