Дворников Владимир Владимирович : другие произведения.

Section: Philosophy of Economics

"ЖЕЛЕЗНЫЕ" ЗАКОНЫ ЭКОНОМИКИ

Экономика это особый мир, со своими законами и проблемами, драмами и противоречиями.

Учебник Современная экономика.

1. Сильный интерес, проявляемый современным обществом к сфере экономических отношений и связанный с ним рост авторитета экономистов. 2. Представление о железных законах экономики как высшем мериле хозяйственной деятельности и жизни вообще (экономический фатализм). 3. Исследование самых распространенных мотивов хозяйствования: борьба за выживание, зарабатывание себе на жизнь, зарабатывание на чёрный день. 4. Логическая обходимость всех этих мотивов, подтверждаемая повседневными фактами. 5. Хозяйствование ради хозяйствованиядело на любителя. 6. Сужение сферы действия экономических законов от всех до желающих. 7. Необязательность железных законов экономики даже для желающих заниматься ею (примеры). Зависимость экономики от этики и психологии. 8. Суть умеренного фатализма, его половинчатость и противоречивость. 9. Экономика как игра, инициируемая и регламентируемая правительством. Понижение статуса экономической игры по мере взросления населения. 10 Неизбежность появления теневого сектора в экономике, полагающей основной своей целью получение прибыли. --11. Дилемма, встающая перед всяким непредубеждённым человеком: признать экономику грязным делом, забавой для взрослых или же искать третьего пути, который --- 12. На мой взгляд, состоит в возвращении к первоначальному смыслу слова экономика: разумное ведение хозяйства 13. Элементарный анализ этого определения. 14. Задача философии экономики в данном контексте. 15. Понятие органической экономики, затребованное самой жизнью взамен устаревшего и утрачивающего свое влияние исключительно механического подхода. Универсальность её природы.

Уважаемые коллеги!

Вряд ли кому-нибудь из вас нужно сейчас объяснять, какое место в нашей жизни приобрели явления экономического порядка. Небезызвестные рыночные отношения проникли практически во все, даже самые интимные, сферы нашей жизни. Ведущие экономисты, начиная с Маркса и кончая нынешними либералами, уже привычно берут на себя роль критиков и пророков, предсказывающих возможное и даже необходимое будущее. По их собственным заявлениям, поступать подобным образом даёт право хорошее знание природы экономики.

У экономики есть свои, особые, непреложные, железные законы, которые никому не дано нарушать безнаказанно. Наша задача тщательно изучать их (при помощи экономической науки) и всё время пытаться им следовать. Такого рода призывы, переходящие нередко в заклинания, приходится часто слышать в последнее время. Некоторые даже сравнивают экономические законы по силе и общеобязательности с законами естественными такими, скажем, как закон всемирного тяготения; а по ясности с таблицей умножения.

Всё это, вкупе с обостренной экономической озабоченностью, привело к появлению своеобразного мировоззрения экономического фатализма, который по своей популярности можно сравнить разве что с фатализмом астрологическим.

Я полагаю, что экономический фатализм (как, впрочем, и всякий фатализм), отнюдь не способствует нормальному развитию хозяйственной сферы и потому считаю своим долгом сделать его предметом критического исследования.

Несомненно, что в основе всей экономической жизни лежит простой и, казалось бы, действительно железный принцип хозяйство нужно для выживания. Но даже и здесь есть над чем задуматься. Ведь не секрет, что инстинкт выживания при любых условиях свойственен отнюдь не всем. Были и есть люди, предпочитающие гордую смерть низменному прозябанию любым путём. Объявлять их с порога ненормальными и больными было бы слишком поспешным. Для этого необходимо по меньшей мере сначала осмыслить в общем-то слепой инстинкт выживания (для чего выживать?), сделать его разумным принципом, что не так просто. Кроме того, само слово выживание можно понимать по-разному: кто-то имеет в виду всего лишь не умереть с голоду и холоду, а кто-то сохранить статус кво, не утратить достигнутых позиций, иногда довольно высоких.

Относительно голода и холода следует отметить, что во многих развитых странах есть особый род граждан вообще не имеющих никакого хозяйства (в привычном смысле), ходящих по очереди из ночлежки в ночлежку, из одной бесплатной столовой в другую, а одежду себе подбирающих на свалке. Этот факт (сам по себе печальный) свидетельствует, однако, что при достаточно развитой благотворительной системе хозяйство для физического выживания отдельных лиц вообще не нужно. Люди, занимающиеся хозяйством добровольно, вполне в состоянии худо-бедно одеть и прокормить своих менее удачливых сограждан. Вообще говоря, экономные ресурсы человеческого организма поистине неисчерпаемы. Чего стоит хотя бы пример индийских йогов, своего рода передовиков аскетизма некоторым из них удаётся питаться даже не знаменитыми водой и чёрным хлебом, а, странно сказать... воздухом! Конечно, на все подобные чудеса уходят годы изнурительных тренировок, но ведь и поиск соответствующей работы для какого-нибудь любителя вкусно поесть может потребовать немалых усилий.

(В действительности несомненно, что выживание хозяев есть непременное условие и задача любого хозяйства. Но, так сказать, задача-минимум. Если в мире не будет людей, умирающих с голоду, холоду и массовых эпидемий, то мировая экономика, пожалуй, может считать свою минимальную задачу выполненной. Тот факт, что несмотря на явный технический прогресс этого до сих пор не происходит и что до сих пор где-нибудь в Австралии во имя сохранения пресловутого спроса уничтожаются целые стада баранов, в то время как в Африке люди умирают с голоду являет собой чудовищную нелепость, часть вины за которую, между прочим, лежит на отвлеченных экономистах с их механическими законами.)

Другим распространённым мотивом, выставляемым сторонниками принудительного хозяйствования, является зарабатывание себе на жизнь. Действительно, стремление к жизни присуще, по-видимому, каждому из нас, но ведь жизнь в данном случае не стоит понимать буквально, ведь каждому понятно, сколько не работай на жизнь не заработаешь,

(Хотя вполне можно заработать себе на пышные похороны. Но я что-то не встречал чтобы этот мотив воспринимался кем-либо серьёзно. Впрочем, многие мотивируют свою хозяйственную деятельность зарабатыванием на чёрный день (мало ли что может в жизни случится!). Под черным днём здесь понимается, однако, не дата гибели, а, как правило, некие грядущие стеснённые материальные условия. Но поскольку никто из нас толком не знает, сколько и чего ему понадобится на чёрный день, и понадобится ли вообще, то указанный мотив, по-видимому, коренится в житейском пессимизме или страхе перед будущим и с изменением настроения или внешних условий теряет всю свою привлекательность и принудительную силу.)

и самый богатый и влиятельный магнат умирает и разлагается так же как самая последняя нищенка.

Под жизнью обычно имеют ввиду не саму жизнь, а некое ощущение жизни, в отличие от существования (прозябания). Причём предмет, вызывающий данное чувство различается не только у каждого человека в отдельности (кому-то для жизни нужна, скажем, бутылка водки, другому вилла на Канарах, третьему новая жена, четвёртый живёт только когда играет по крупному), но и у одного и того же лица с течением времени.

Чтобы выйти из шаткой области психологических ощущений и настроений некоторые специалисты предлагают понимать под жизнью предложенный статистической наукой средний (приличный) уровень жизни, выраженный в определённом количестве вещей и денег на душу населения. Если я имею указанные предметы значит я живу, если не имею существую.

Даже не рассматривая вопроса о достоверности всякого рода статистических вычислений, можно с уверенностью сказать, что в данном случае стремление к жизни, действительно в известном степени свойственное каждому, подменивается условным и случайным фактом обладания определенным количеством имущества. Такая подмена вызывает негодование многих мыслящих людей, расценивающих её как ребячество и наивное мещанство. Стремлению к усреднённости, к тому, чтобы быть не хуже других, аналогичному стадному инстинкту животных, издавна противостояло стремление к оригинальности и самостоятельности, в том числе и в имущественном отношении. Отсюда дети, проматывающие состояние родителей или же ищущие себя далеко за пределами материальной сферы (Дело Артамоновых Максима Горького, Будденброки Томаса Манна и проч.)

Действительно, полагать свою жизнь в обладании определёнными среднестатистическими вещами есть явная, хотя и очень древняя, иллюзия. Тот факт, что миллионы усердно трудятся на благо этой иллюзии, говорит только о силе привычки и слабом уровне образованности в данной области. Понятно, что с течением времени и развитием критического мышления пленяться этой иллюзией будут всё меньше и меньше, пока она не станет в конце концов, лишь неким музейным экспонатом.

(В последнее время нередко можно услышать следующее рассуждение: я занимаюсь экономической деятельностью не из каких-либо специальных соображений, а просто потому, что мне нравится сам её процесс (звонки, переговоры, презентации). При этом последняя предстаёт как некое хобби, что-то вроде рыбалки. Не касаясь вопроса о ценности подобного хозяйствования для души, можно с уверенностью сказать, что ничего фатального в ней нет: ибо кому придёт в голову серьёзно обсуждать железные законы рыбной ловли?)

После всего вышесказанного становится ясным, что сама экономическая деятельность не есть нечто обязательно-принудительное, висящее, так сказать, дамокловым мечом над каждым из нас, а есть предмет выбора, желания или, если угодно, призвания. При таком раскладе социальная база пресловутых экономических законов весьма существенно сокращается а именно, со всех до желающих. Но даже в этих, гораздо более узких, пределах действие вышеупомянутых законов совсем не выглядит очевидным.

Возьмём, скажем, самый простой и наименее спорный из этих законов, а именно: цена товара или услуги определяется соотношением между спросом и предложением. То есть, чем больше потребность в товаре, тем цена его выше и наоборот. Представим себе пожилую женщину, довольно обеспеченную, которая сдаёт комнату молодому аспиранту, работающему над диссертацией. По некоторым конъюнктурным причинам спрос на сдаваемую жилплощадь увеличивается и хозяйка квартиры, следуя непреложному закону спроса и предложения должна бы по идее увеличить плату за жильё. Но вот она из сочувствия к затруднительному материальному состоянию своего постояльца не поднимает цену до равновесного уровня, а оставляет её, допустим, прежней. С точки зрения экономического фатализма она тем самым совершает преступление.

(Здесь уже сразу видно одно обстоятельство: экономические законы никак нельзя сравнивать с природными ибо кто из нас одним актом своей воли может нарушить, допустим, закон тяготения?)

Но, возразят мне, преступления данного экономического закона хотя и возможны, но не проходят безнаказанно. Посмотрим, однако, дальше этот аспирант, став доктором наук и приобретя некоторую известность и славу в научном мире, навещает свою бывшую хозяйку и в знак благодарности делает ей подарок, намного превышающий её потери во времена их совместного проживания. Вместо наказания выходит награда!

Я, конечно, не утверждаю, что сейчас все отношения между жильцами и квартиросдателями строятся на человеческих принципах сострадания и взаимопомощи. Но сей в общем-то прискорбный факт свидетельствует скорее не о силе экономических законов, а о слабости человечности у указанных лиц. Ведь даже самый ярый сторонник блюдения законов вряд ли скажет, что бабушка повела себя плохо, оставив цену на прежнем уровне, или что бывший бедный аспирант, а ныне богатый профессор дурно сделал, что отблагодарил её надлежащим образом.

Случай с хозяйкой и постояльцем есть их личная проблема, которую они могут решать на свой страх и риск по собственному усмотрению. Иное дело макроэкономика, государственная сфера. Здесь закон спроса и предложения работает в полную силу. Так ли это?

Известно, что почти в каждой стране существует учреждение минимальной заработной платы (МЗП), уровень которой определяется соответствующим политическим законом. Однако мало кто подозревает, что этот закон находится, по-видимому, в явном противоречии с разбираемым нами абсолютным экономическим законом, согласно которому цена товара (в данном случае труда) всецело определяется спросом на него. При большом предложении рабочих рук размер месячной платы по этому закону может уменьшится до величины близкой к 0 но этого не происходит поскольку работодатели (в большинстве своём) боятся последствий нарушения закона о МЗП. Из двух законов они выбирают политический. Что же происходит?

Правительство, исходя из соображений гуманистического порядка, следит за уровнем минимальных доходов, вступая тем самым в противодействие с рыночным спросом. Опять-таки всевластный спрос должен бы постоять за себя. Но мы видим, что даже в самых свободных экономически странах институт МЗП благополучно существует и общим его результатом является не крах правительства, вмешивающегося в дела экономики, а политическая стабильность и спокойствие в обществе условие, кстати сказать, дальнейшего экономического развития.

Ещё одним ярким примером экономического преступления является благотворительность. Конечно, большая часть нынешней благотворительности преследует рекламные цели. Но если говорить об её меньшей, действительно творящей благо части, то как объяснить с чисто экономической точки зрения всю эту бесплатную раздачу денег и товаров при повсеместном дефиците на них? Каким образом причудливая филантропия опрокидывает железную махину спроса и предложения?

Нетрудно заметить, что все мотивы, по которым нарушались в рассматриваемых примерах экономические законы суть мотивы нравственного или психологического порядка сострадание, благодарность, страх, человеколюбие. Таким образом обнаруживается существенная зависимость экономики от этики и психологии.

(Интересно, что один очень видный российский экономист обнаружил в своих взглядах весьма характерную эволюцию: будучи вначале ревностным сторонником самодостаточной экономики (экономика первичней политики), он затем, убедившись, что без решения политических вопросов экономических не решить, слегка изменил свои взгляды и весьма активно и небезуспешно выступил на политическом поприще. И вот не так давно, в одном из многочисленных интервью, говоря об устоях политического (а значит и экономического) порядка он в качестве последнего аргумента ссылается на... десять заповедей! С тех пор в его выступлениях сильно заметен нравоучительный элемент, который, будучи выражен достаточно тонко, действует, как выяснилось, на здравомыслящих людей гораздо сильнее политических лозунгов и экономических обещаний.)

Интересно, что один очень видный российский экономист обнаружил в своих взглядах весьма характерную эволюцию: будучи вначале ревностным сторонником самодостаточной экономики (экономика первичней политики), он затем, убедившись, что без решения политических вопросов экономических не решить, слегка изменил свои взгляды и весьма активно и небезуспешно выступил на политическом поприще. И вот не так давно, в одном из многочисленных интервью, говоря об устоях политического (а значит и экономического) порядка он в качестве последнего аргумента ссылается на... десять заповедей! С тех пор в его выступлениях сильно заметен нравоучительный элемент, который, будучи выражен достаточно тонко, действует, как выяснилось, на здравомыслящих людей гораздо сильнее политических лозунгов и экономических обещаний.

Должно заметить, что в последнее время на смену абсолютному фатализму в экономической области приходит фатализм умеренный. Железность экономических законов здесь признаётся, но скорее не как непреклонность, а как их бездушность, жёсткость, жестокость. Законы рынка жестоки, но общество посредством государства может вмешиваться в их действие в целях обуздания страстей и смягчения последствий стихийного рынка. Таким образом, в данном случае хотя и признается объективная сила экономических законов, но в то же время объявляется их нравственная дефективность, которая делает их достаточно чуждыми и враждебными для большинства людей. Правительству же здесь (или, точнее, по-правительству) отводится несколько комическая роль смазчика железных законов (чтобы последние не так гремели) без особой, впрочем, надежды на повышение. Сторонники регулируемого рынка, если разобраться, пытаются усидеть сразу на двух стульях сразу и, как правило, с обоих падают.

Шаткость и двусмысленность умеренного фатализма побуждает наиболее активные умы переходить к следующему взгляду вообще отвергать абстрактные экономические законы и объявлять правительство полновластным правителем и законодателем экономической жизни. Именно оно здесь создает и юридически закрепляет единые правила экономической игры, которые обязаны неукоснительно соблюдать все её участники, хозяйствующие на данной территории. При этом некогда всевластным экономическим законам отводится скромная роль национальных обычаев или особенностей, которые следует лишь учитывать при составлении правил игры.

(То, что нынешняя экономическая деятельность (в наиболее свободных её проявлениях) весьма напоминает массовую азартную игру подтверждает, между прочим, и та терминология, которой пользуются работники известного учреждения, являющегося, по сути дела, сердцем современного экономического процесса. Я имею ввиду биржу. Игра на повышение, игра на понижение, обыгрывание курсовых колебаний, голубые фишки, биржевой игрок эти словосочетания стали там вполне привычными. Всякий хоть раз побывавший в сем примечательном заведении может самолично убедиться в том, что находящиеся там лица отнюдь не напоминают людей, занятых каким-то важным делом, а скорее людей, увлеченных азартной игрой. Цель этой игры, как известно получение прибыли в денежном выражении (making money).)

Но кто, скажите, в наше время может поручиться за жизнеспособность какого-либо кабинета? В итоге нестабильность ситуации, связанная с изменением политических настроений и вкусов правительства с одной стороны и отсутствие твердых и объективных ориентиров в экономической деятельности с другой стимулирует наиболее азартных и энергичных игроков в экономику либо обходить, либо прямо отрицать правительственные постановления. Отсюда образуется и этим питается мощный, хорошо организованный сектор теневой экономики, в отличие от светового не платящий налогов или даже устанавливающий свои таксы, с которым государство ведет вечную, беспощадную и, в конечном счете, бесплодную войну за доходы.

Таким образом, мы наблюдаем в нынешней экономике двоякого рода деятелей: с одной стороны несчастных, заедаемых бытом и смиренно тянущих лямку хозяйственных хлопот, с другой игроков, делающих экономическую карьеру за счёт хитроумного не всегда чистого обыгрывания других. Всё это может вызвать у человека уравновешенного и свободного от суеверий впечатление, что экономика (подобно политике) есть дело если не грязное, то по крайней мере несерьёзное. Но прежде чем приходить к подобному выводу следует посмотреть нет ли ещё какого пути, ещё какого иного стимула хозяйственной деятельности.

В конце концов, почему мы должны верить в весь этот придуманный авторитетными фаталистами кошмарный мир самоидущих экономических процессов, автоматически сменяющих друг друга экономических формаций, механически чередующихся спадов и подъёмов, циклов и колебаний, самосущих экономических законов и проч. и проч. мир случайных превратностей экономической судьбы и хаоса индивидуальных решений? Не проще ли вспомнить старое и забытое понятие экономики, вытекающее из самого смысла слова, по которому она есть не более и не менее как разумное (или, если угодно, рациональное) ведение хозяйства. А точнее разумное ведение нами нашего же хозяйства

(Таково макро определение экономики. Для микро-уровня оно будет звучать соответственно: разумное ведение мною моего же хозяйства).

Если с точки зрения экономического фатализма, как абсолютного так и умеренного экономика суть некая чёрная дыра, неотвратимо втягивающие каждого из нас за предполагаемые потребности в экономическую деятельность; бесконечный детектив, чреватый внешними конфликтами и внутренними компромиссами, то при более взвешенном подходе, мы, подобно сказочному персонажу, сказавшему: Тень, знай своё место!, говорим: Хозяйство, знай своё место!

Но одно дело провозгласить, другое исполнить. Как стать хозяевами в собственном хозяйстве? Кое-какие намёки на это может дать само определение: разумное ведение хозяйства. Чтобы быть хозяевами в собственном хозяйстве, его необходимо вести. Одно из двух или я веду хозяйство или хозяйство ведёт меня, или я подчиняю себе капитал, или капитал подчиняет меня себе (деньги требуют денег) эта истина не вызывает сомнения, поскольку каждый может проверить на себе её действие.

Но вести может, по-видимому, лишь тот, кто идёт. Поэтому разумное ведение нами нашего же хозяйства предполагает по меньшей мере ответ на два вопроса: куда мы идём (разумное куда) и как нам лучше вести (за собой) своё хозяйство (разумное как). Первый вопрос вопрос самоопределения, может показаться поначалу совершенно чуждым экономической сферы как таковой, но на самом деле именно он лежит в основе экономического прогресса, понимаемого не как механическая игра экономических факторов, а как творческий акт нас самих. В сущности именно этот вопрос является, на мой взгляд, основным вопросом философии экономики, которую в данном случае можно трактовать двояко: как философский отряд экономики (весьма немногочисленный, надо признать, в настоящее время), или же как экономический департамент философии. Второй вопрос: каким образом разумнее вести хозяйство (по-капиталистически, по-социалистически, по-среднестатистически или как-нибудь ещё), составляет, в свою очередь, главную задачу прикладных экономических наук и зависит от конкретного времени и места, традиций и исторических особенностей. Если философия экономики занимается определением наилучшей цели всего экономического развития в целом, то экономикс разрабатывают способы для быстрейшего достижения этой цели. Таким образом они дополняют и поддерживают друг друга: ведь самая лучшая философия бесплодна, если её негде применить, а самые разработанные и изощренные правила игры не могут сделать её привлекательной для ищущих высшего смысла.

(Идея о том, что хозяин призван быть не только и не столько пользователем (эксплуататором) собственного хозяйства, но и предводителем его на пути к совершенству, отнюдь не нова и я не хочу претендовать ни на какое открытие в данной области. Конечно, если применить предводительство по отношению к телевизорам и пылесосам, то оно выглядит довольно комично. Хотя само совершенствование указанных аппаратов не вызывает сомнения. Несколько нагляднее дело обстоит по отношению к домашним животным. Те из вас, кто имеет, скажем, собаку наверняка согласятся со мной, что это животное можно использовать для удовлетворения своих звериных, деспотических инстинктов (становясь с ним на одну доску), можно эксплуатировать ее в качестве охранника или получать прибыль путем разведения и выгодной продажи щенков, и, наконец, можно дрессировать, то есть воспитывать, очеловечивать собаку, делая из нее друга и помощника. Думаю, ясно, какой из указанных способов обращения следует признать наиболее приличным настоящему хозяину.)

И последнее. В массовом сознании уже прочно укоренилось представление о так называемом хозяйственном механизме. Мне видится здесь одно из многочисленных следствий небезызвестного в философской среде декартовского дуализма материи и духа. Этот дуализм, на мой взгляд, может быть превзойден лишь введением в обиход понятия хозяйственного организма и соответственно, органической экономики. Такой подход, такая точка зрения, несомненно встретит немалое противодействие со стороны поклонников экономической математики и геометрии, но также несомненно, что она больше соответствует глубинным чаяниям современной жизни и потому за нею будущее. К тому же лично мне очевидно, что грядущая органическая экономика (при правильном её понимании) вряд ли станет отбрасывать весь накопленный до неё (в том числе и сторонниками механического подхода) опыт, а постарается его, так сказать, ассимилировать, то есть взять на вооружение всё самое ценное и полезное. Лишь в этом случае сможет выполнить она свою главную задачу-максимум обеспечить достойную жизнь человечеству и всему мировому организму в целом!

10