Профессор, доктор наук, Сергей Гурьянович Постылицин провожал друга детства, Пашку Голодайкина. На вокзал приехали к отходу поезда. В глаза друг другу не смотрели, ни о чём не говорили. За две недели, что Голодайкин гостил у Постылицина, всё было спрошено-отвечено.
Пашка занял место в своём плацкарте, устроился у окна. Когда состав тронулся, Сергей Гурьянович пошёл за вагоном, махая рукой. Поезд стал набирать скорость. Удаляясь, завилял последним вагоном и скрылся из виду.
В буфете вокзала Постылицин через силу выпил "чекушку" водки и спустя минуту его прошиб спасительный пот. Жизнь начинала потихоньку возвращаться в свои берега. Бесцветный мир приобретал краски, запахи и звуки. На площади у вокзала профессор поймал такси и поехал домой.
"Всему виной юбилей", - думал он в дороге, - "Жена дуется, дети не разговаривают. А в чём я, собственно, виноват?".
Сергей Гурьянович не любил свои дни рождения. Начинали поздравлять коллеги по работе, звонили сослуживцы, одноклассники, соседи по квартире и даче. Его родственники и родственники жены. Когда человек занимает высокое положение в обществе, все спешат напомнить ему о себе при удобном случае. Всё это давно надоело, превратилось в рутину, так как было неискренно с обеих сторон. То ли дело приезд в этом году друга детства "Паштета". Единственного на свете человека, которого он любил и который любил его. Но тут, против воли, Постылицин попал в такой тайфун вино-водочного потребления, из которого еле выбрался только через две недели.
С другом Пашкой у Сергея Гурьяновича была связана вся его молодость. Вместе учились в школе. Вместе поступили в институт и окончили его. Вместе занимались научной деятельностью. Все радости и горести первой четверти жизни делили пополам. А затем Голодайкин из науки ушёл в бизнес, мотало его. Был он продавцом на рынке, и охранником в ЧОПе. У адвентистов седьмого дня и у баптистов искал ответ на вопрос "зачем он живёт". Ответа не получил. Уехал в глухую деревню, женился, обзавёлся хозяйством и успокоился.
Сергей Гурьянович, тогда ещё Серёжа, женился на дочери академика Боброва Нелли, со временем стал доктором наук, профессором, благодаря тестю, преуспел в карьерном росте. Но не зазнался, про друга детства никогда не забывал.
Вернувшись с вокзала, Постылицин принялся оправдываться перед женой:
- Нелли, ты же понимаешь... Пашка, "Паштет", друг детства. Приехал первый раз за двадцать лет в Москву. Ну, как не принять, не посидеть, не вспомнить, что было?
- Конечно, как не посидеть, - завелась с пол-оборота жена, - когда твой Пашка-"Паштет" привёз с собой две трёхлитровые банки самогона. Да если б вы на самогоне остановились, я бы слова не сказала. Ты посмотри, сколько вы, алкаши, за эти дни выпили.
Окинув взором батарею пустых бутылок, занимавших чуть ли не всю площадь комнаты, Постылицин ужаснулся.
Две недели назад жена стелила ему на ночь чистое бельё, и была приветлива, а сейчас, не сдерживая себя, бранила:
- И не стыдно тебе? Без пяти минут член-корреспондент, а итальянскую софу всю насквозь прос..л!
После отповеди супруга позвонила дворнику, чтобы тот с помощниками вынес софу на помойку, а в мебельном магазине заказала новую. Дети были мрачнее тучи и с отцом не разговаривали.
Ещё с неделю Сергей Гурьянович приходил в себя. Зарёкся пить. Поинтересовался у жены, почему дети с ним не идут на контакт. Жена вместо ответа достала из кармана и включила диктофон.
- Сын Артур, лоб здоровый, - услышал Постылицин свой пьяный, тягучий, злой голос, - вымахал с каланчу, а живёт, как умственно отсталый. А как хорошо начинал. Суворовское училище закончил. Физически развит, красив. Все козыри у дуралея на руках. О хлебе насущном заботиться не надо. Думать, во что одеться-обуться, не надо. Я бы на его месте горы своротил. А он?
В кино не ходит, книг не читает, его кумиры - репер "Гнойный", да имбецил Глад Валакас. Живёт по принципу - чем хуже, тем лучше. С другой стороны посмотреть - молодой человек знает, кого слушать, на кого ровняться. Вот только куда его эти идеалы приведут. Друзья на день рождения подарили ему толстовку с надписью на русском языке "Иди на х...". И он хотел её надеть и пойти на улицу. Кое-как мать отговорила. Сказала, что у нас всё воспринимают на свой счёт, а к слову в России отношение особое. Первый прохожий, прочитав эту надпись, даст ему в морду. Испугался. Кулаки с пивную кружку отрастил, а сам растёт трусом.
Была у него приличная девчонка. Как-то спокойно, без чувств, без эмоций, встречался с ней. И так же без сожаления расстался. Да и кому такой тюфяк нужен? Всё тело татуировками выпачкал, свободного места не осталось. Наколол себе Винни-Пуха, Микки-Мауса, Губку Боба-квадратные штаны, Симпсонов, ещё какую-то мерзость. Его бы пороть, да охламону уже двадцать лет. Здоровый чёрт, отнимет ремень, самого выпорет. Хотя нет. Ремня не отнимет. Просто не поймёт, зачем и за что его бьют. Возможно, даже защищаться не станет.
Соорудили для таких как он, идиотов, искусственные горки у самого дома. На этих горках, с утра до ночи, на доске с колёсиками мой Артур катается. Больше ничем не интересуется. Куда ж мы, Паша, катимся? Мы с тобой в двадцать лет по женским общежитиям ходили. А он... У меня в молодые годы на стене висели вырезанные из журнала "Экран" фотографии молодых актрис, в которых я был влюблён. Это Елена Цыплакова, Тамара Акулова, Галина Беляева, Евгения Симонова, Марина Зудина. А у него висит фото имбецила Глада Валакаса. Слушает бормотание репера, который сам себя называет "Гнойным". При этом первое слово из всем нам известного словосочетания, из кокетства опускает. Бог с ним, с репером, по мне так все они гнойные, сына жалко. Знал, что конфликт между отцами и детьми неизбежен, но я оказался не готов к тому, какие формы примет этот конфликт. Думал, станем спорить до хрипоты, придётся оправдываться перед потомством за свой конформизм, за то, что предал высокие идеалы, опростился, опустился, захлебнулся в океане быта и мелочных страстей. А тут потомки обогнали предков в своём падении настолько, что за ними не угнаться. Если стану каяться, они даже не поймут, о чём я говорю. Спросят: "Что значит "предал высокие идеалы"? А что это? Мы не знаем, что это такое. У нас их и не было. Нам нечего было предавать. Мы бы с удовольствием и предали, и продали всё. Но у нас ничего не было". И что тут скажешь? При царе церковь звала к небу, при коммунистах толкали к подвигу, к нравственному росту. А сейчас какая-то суицидальная философия. Гонки на гробах в преисподнюю. Соревнуются, кто быстрее угробит себя. Как, скажи мне, жить с мыслью, что твои дети в любой момент могут руки на себя наложить?
Дочь Эльвира ещё школу не окончила, уже живёт взрослой жизнью с сорокалетним мужиком. Говорю жене: "Пусть сначала распишутся", - "Не надо, пусть так живут". Боится, что пропишет "мерина" в нашу элитную квартиру, а через год с ним разведётся и судись потом. А о нравственной стороне вопроса ни дочь, ни мать уже и не задумываются. Эльвира язык себе проколола, в нос кольцо металлическое вставила. Супруга помалкивает. Вспомни нашу училку Тамару Андреевну. Заметив золотые серёжки в ушах у Жанны Балашовой, она Жанку таскала за волосы. Я по молодости лет думал: "Чего она к девчонке придирается? Этих серёжек за волосами и не видно совсем". А ведь всё начинается с малого. Где бы сейчас Тамару Андреевну найти, чтобы оттаскала мою дуру за патлы. Да и таскать ведь не за что. Голову бреет наголо. В прошлом году решила, что ноги у неё кривые, надо выпрямить. Легла в больницу, там ей сломали ноги. Всё за большие деньги. Вроде как этим выпрямили. Деньги есть, мать ей даёт на все эти глупости. А ума нет. Вот она себя и уродует.
Жена губы себе надула, в груди закачала силикон. Только и знает, что покупать тряпки, да драгоценности. Одних очков солнцезащитных у неё сотни три. Говорю: "Куда тебе столько? На жаркий юг ты не ездишь. Летом от солнца прячешься". Кто-то сказал ей, что солнечные лучи вызывают рак кожи. Всех, кого ни попадя, слушает, всем верит, кроме мужа, разумеется.
Сынок тоже постоянно стрижётся наголо, как новобранец или уголовник. Говорю: "Артур, потерпи ещё лет пять и лысым будешь. А сейчас-то с волосами походи. Будет, что вспомнить". Не слушает. Раньше хоть футбольным фанатом был, на стене висели фотографии футболистов, шарфы разных команд. Теперь, повторюсь, висит один портрет имбецила Глада Валакаса. То есть следы деградации и разложения налицо.
Что я всё про себя. Как твои дела?
- А что у меня? Корова отелилась бычком, молоко даёт. Куры несутся. В моей деревенской жизни нет ничего интересного, - таким же тягучим, пьяным голосом отвечал ему друг.
- Ну, а что с мужиками вы делаете, на селе, как свободное время проводите?
- Свободного времени, живя на селе, не бывает. А мужиков у нас в деревне, кроме меня, никого не осталось. Те, что не уехали, спились и умерли. Я остался один на всю деревню мужик.
- Жаль, ты бабку - тёщу мою не застал. Уехала до осени на дачу. Вот она бы тебе показала цирк. Ходит по квартире в одной короткой мужской майке на лямках. Утром и вечером гимн поёт вместе с радиоприёмником. Мучает всех чтением своих графоманских стихов. Причём добивается, чтобы её вирши хвалили. И постоянно желает здоровья.
- Зачем?
- Чтобы ты в ответ ей пожелал того же. Будто от моих пожеланий и впрямь ей здоровья прибавится. Одно хорошее дело сделала, котов с собой на дачу забрала. А то бы эти разбойники нам с тобой ни поговорить, ни выпить не дали. Корми кошек, расчёсывай шерсть, убирайся за ними. Дети завели этих домашних животных, а я с ними мучаюсь. Оно мне надо?
Постылицин, красный как варёный рак, потянулся и выключил диктофон.
- Теперь ясно, почему дети с тобой не разговаривают? - с издёвкой спросила жена.
- Я больше не буду, - как нашкодивший подросток, пролепетал Сергей Гурьянович.
- Прямо сейчас, - "металлическим" голосом строго заговорила супруга, - пообещай мне, что этого "Паштета" в нашем доме больше никогда не будет.
- Нелли! Что ты такое говоришь, - стал защищаться Постылицин, - С Пашкой мы пуд соли съели. В детстве вместе голубей гоняли. Вместе в школе учились. Вместе прогуливали эту самую школу, играя со старшеклассниками в карты на деньги. Я материну пенсию им проиграл, а Пашка отыграл и всё до копейки мне отдал. Иначе бы мать меня убила. Вместе дрались. На учёте в комнате милиции состояли. С "Паштетом" вся моя юность связана. Он спас меня, когда купаясь в пруду, я захлебнулся и пошёл ко дну. Пашка, вытащив меня на берег и откачав, вернул к жизни. Первую бутылку портвейна мы вместе распили. Вместе в женское общежитие ходили, вместе керосином вошь лобковую изгоняли. Когда нечего было есть, пустые бутылки собирали, сдавали, на вырученные деньги хлеб покупали. Все радости и горести первой четверти жизни делили пополам. Как я могу предать своё прошлое? Нет, и ещё раз нет! Мы прожили с тобой двадцать лет, но ты так до конца и не разобралась во мне. Ты принимаешь меня не за того человека.
- Я принимаю тебя за человека, который наплевав на свои служебные и семейные обязанности, пьянствовал две недели и поносил последними словами своих близких: детей, жену, тёщу. За человека, который опозорил нас перед соседями. За человека двуличного и мерзкого, у которого правда на языке только тогда, когда он напивается с собутыльником в стельку. Я уж не говорю о том, что твой "Паштет" нам весь унитаз заблевал, сорвал с крепления и разбил в ванной раковину. Пустые бутылки в окно кидал на головы прохожим.
- Я прошу прощения и за него. Он тоже больше не будет, - пообещал Сергей Гурьянович.
- Конечно, не будет. Потому что сейчас тебе придётся сделать выбор - или он или мы, - напирала жена, - Если тебе с нами так плохо, как ты говоришь. Если дома тебя окружают извращенцы и деграданты, не мучай себя - уходи. Уезжай в деревню к другу детства "Паштету" и крути там быкам хвосты вместе с ним. Я за эти две недели твоего отдыха приобрела столько седых волос, что в магазине краски не хватит, чтобы их закрасить. А мои нервные клетки? Они же не восстанавливаются. Ты от этой водки и самогона до того обезумел, что спокойно рассказываешь жене о том, как в женское общежитие с дружком ходил и подцепил там ман..шек.
- Нелли, успокойся. Пашка, может быть, ещё двадцать лет из деревни своей не выберется. Зачем так переживать?
- Ты предлагаешь мне эти двадцать лет жить и дрожать в ожидании приезда твоего "Паштета"? Короче, будешь упорствовать и стоять на своём, я с тобой разведусь. И дети меня поддержат. Хочешь этого?
- Не хочу. Не говори таких слов, - взмолился Постылицин.
- Тогда решай. Чего молчишь?
- Хорошо. Я напишу Пашке, чтобы он не приезжал, - убитым голосом поклялся профессор.
Удовлетворённая ответом жена вышла из комнаты.
Оставшись один, Сергей Гурьянович закрыл лицо руками и горько заплакал.