Решил сегодня на Егорьевский автобус не спешить, а ехать на Глуховском. Он тоже сквозной, идёт через Медынь прямо до Малоярославца, а там и электричка на Москву. Главное, идёт он позже, можно дольше поспать и размером Глуховский значительно вместительней. Егорьевский - маленький автобус "ПАЗ", двадцать три сидячих места. И бывает обидно. Встал ни свет ни заря, пришёл загодя на остановку, а автобус проходит мимо, так как набит людьми под завязку.
Несмотря на то, что вышел из деревни позже, ноги о высокую росистую траву намочил по самые колени. Пока шёл три километра по лесной дороге от Пирово до Фёдоровки на остановку, брюки под солнышком просохли.
Ожидая автобус, невольно залюбовался пейзажем, открывшемся перед глазами, сразу за дорогой. Взору предстало зелёное поле, пасущееся стадо коров, очертания дальнего леса и высокое синее небо над всем этим великолепием.
Разговорился с подошедшим ко мне пастухом дядей Мишей Брянцем. Он был тоже из Пирово, но продал дом дачникам-москвичам и перебрался на Фёдоровку.
- В Москву, к семье? - поинтересовался дядя Миша.
- А куда денешься, - поглядывая, не идёт ли автобус, ответил я.
- У меня тоже первая жена была москвичка. Звали Ирина Власова, - закуривая папиросу, сказал Брянец.
- Не сошлись характерами? - попробовал угадать я причину разрыва отношений.
- У меня с первой женой была полная гармония. Любили друг друга, ладили и в быту, и в постели. Что называется, хорошо нам было и днём, и ночью. Люди разводятся не только потому, что не сошлись характерами. Штука в том, что она была закоренелой урбанисткой. Кроме города ничего знать не хотела. А я деревенский. В деревне родился, в деревне крестился, в деревне прошло моё детство и юность. И все преимущества деревенской жизни я смог оценить, только пожив пять с лишним лет в городе. Я по лимиту тогда устроился на завод "ЗИЛ", там с ней и познакомился. Работал на сборке, а она в отделе технического контроля. И только то, что была она фанатично предана городскому образу жизни, стало непреодолимым препятствием нашему семейному счастью.
Сразу после свадьбы повёз я её в деревню. Сначала, как мне показалось, ей всё нравилось. Не успели приехать, было раннее утро, она потянула меня на речку. Речка, ты знаешь, у нас мелкая, но из-за множества ключей, ледянющая. К тому же за ночь вода остыла. Я Ирку предупредил, но она меня не послушала. Полезла в воду, поплавала там по-собачьи. И тут же, посинев от холода, выбралась на берег. Сидела, закутавшись махровым полотенцем и дрожала. Потом солнце поднялось, согрелась. Стала загорать и обгорела, до тела невозможно было дотронуться. Пришлось ей спину сметаной мазать. Хотел ей показать закат, у нас хороший вид с горы, говорит, комары заели. Пошли домой, там над обеденным столом мухи летают, мотыльки кружат вокруг лампы. Ночью паук с потолка на паутине спустился ей прямо на лицо. Визжать стала, я проснулся, не пойму, в чём дело. Мне кажется, это ей приснилось или показалось, но я не решился разубеждать. Еле успокоилась, заснули. Среди ночи я проснулся. От полной луны в комнате светло, как днём. Вижу, по столу бродит крысёнок. Встал на задние лапки, свалил пустой пакет из-под кефира и то, что вытекло, язычком слизал. Думаю, хоть бы жена не проснулась, а то ещё умрёт от разрыва сердца.
Гулять по лесам и полям Ирка отказалась наотрез. "В лесу клещи, в полях змеи". Коров боялась. Молоко парное - пить ей страшно. Вбила в голову, что употребляя "сырое молоко" она может заболеть бруцеллёзом, туберкулёзом и даже сибирской язвой. Пение петуха её раздражало. Не давал, видишь ли, ей спать. Куры не такие, как на картинках, грязные. Сырые яйца пить брезговала. А потом, был август месяц, зарядили проливные дожди. Лили и днём, и ночью. В доме, как оказалось, крыша прохудилась. Ночью спали под звон капель, падавших с потолка в подставленные ёмкости. Днём сидели в доме, смотрели в окно. А как стали уезжать, по известному закону подлости, выглянуло солнце. Ну, что ты будешь делать.
В Москве жили в доме из бетона, в спальном районе, где одинаковые дома стоят, тесно прижавшись друг к другу. В городе я сходил с ума. Снилось, как мы с Колькой Макеевым неспешно тянем бредень по нашей речке. Как я хожу по лесу, собирая грибы. Снилось высокое деревенское небо. Жаворонок, зависший над полем, поющий свою волшебную песню. В городской квартире жил у нас серый в чёрную полосочку кот Барсик. Добрый, ласковый. В клетке сидел попугай, отзывавшийся на кличку Крендель. Весёлый, неунывающий. Мне бы хоть чуточку его оптимизма. Я изнывал, живя в Москве. Словно отбывал срок в тюрьме. Столица большая, но я её всю исходил. Мне она надоела. Концертный зал Чайковского, театры, цирк, стадион "Динамо". Бывало, иду по улице Горького, так тогда Тверская называлась. Людей много, но все чужие, незнакомые. Я сначала по привычке здоровался со всеми. Жена за меня краснела. А люди, которых я приветствовал, поглядывали на меня, как на дурачка. Не знаю, как сейчас, но когда я жил в Москве, радушие не приветствовалось, доходило до кулаков. Улыбнёшься встречному, а он: "Ты это чего надо мной смеёшься?". И в драку. И потом, в городе, куда не пойди - везде камень, стекло, бетон. Дышать нечем от автомобильных выхлопов. Под ногами асфальт, задерёшь голову - неба не видно. Вода хлоркой пахнет. Соскучился я по чистой, колодезной или родниковой воде. В метро давка. Люди суетятся, торопятся. Глаза беспокойные, выражение лиц неприветливое. Я страдал. Особенно было тяжело возвращаться с работы в спальный район. Ощущал себя бескрылой пчелой, забирающейся в каменный улей. Пять лет мы с женой прожили, и я Ирке честно признался, что в городе жить не могу. А она плакала, но за мной в деревню не поехала. Вот и расстались. А так - душа человек, мне с ней было хорошо. С Машкой, с которой живу сейчас, много хуже. Но она своя - деревенская. Мы из одного теста.