Будучи вольным слушателем в ГИТИСе, живя в средней школе и занимаясь в ней драмкружком, не раз посещала меня мысль зайти к тетке в гости. По странному стечению обстоятельств ее дом был прямо у школы. Матушка моя давно с ней не поддерживала отношений. После того, как тетя Варя развелась с ее родным братом, а теткин сын, мой двоюродный брат Валерка, уехал в Казахстан, так даже открытками к празднику не обменивались, а когда-то дружили- не разлей вода.

Как-то вечером я все же решился, зашел. Тетка жила очень бедно,- ни холодильника, ни телевизора, сломанный пылесос, треснутые стекла в оконных рамах, отклеившиеся обои. Инастроения никакого у нее не было. Мне не обрадовалась, новости свои не рассказывала, мои не слушала. Япредложил поклеить обои, она отказалась. Яоставил ей телефон школы, телефон Леонида и ушел. После этого посещения не вспоминал о ней четыре года, а тут вдруг, Леонид сказал, что меня разыскивает Варвара Антоновна. Ядаже сразу и не сообразил, что это она, а как вспомнил, сразу же поехал к ней.

Квартиру не узнал. Холодильника и телевизора не появилось, и пылесос не заработал, но квартира была, как новая. Тетка сделала ремонт, развела цветы, вся квартира утопала в зелени. ИВарвара Антоновна была в нарядном платье, в новом парике. Сообщила, что уезжает на два года за границу и просит меня пожить. То есть, боясь оставить квартиру без присмотра, она предлагала мне такую тяжелую работу: жить в ее трех комнатах, поливать цветы и охранять квартиру. Жильцов она пустить боялась, так как непременно или сожгут, или так приживутся, что потом не выселишь.

Уезжая, тетка все никак не могла прописать меня, временно, конечно, не хватало то одной справки, то другой. Мы пришли с ней в жилищную контору, с тем, чтобы уладить все полюбовно, а она там принялась кричать и скандалить.

- Успокойтесь,- говорили ей.

- Яне успокоюсь, пока вас всех не уволю,- демагогически заявляла она, крича на женщину, которая там занимала должность главного инженера. Эта женщина должна была поставить печать на документе. Естественно, после такой прелюдии не поставила.

- Пойдем отсюда,- кричала тетка, обращаясь ко мне,- рожи ихние видеть не могу.

Мне даже в какой-то момент показалось, что она намеренно скандалит, чтобы мне не позволили жить в ее апартаментах. Сама пригласив меня жить, она вроде как и не могла уже дать обратный ход своему решению, а вот таким иезуитским способом, чужими руками, руками сотрудников жилконторы, пожалуйста, почему бы и нет. Ачем еще можно было объяснить ее безобразное поведение? Естественно, после таких угроз в адрес главного инженера, угроз ничем не подкрепленных, вопрос о моей прописке если и не завис в воздухе окончательно, то уж точно перекочевал в самый дальний ящик стола.

Тетка так и уехала, предоставив мне самому решать вопрос с пропиской.

- Если от меня будет нужно что-то, напишешь, вышлю,- сказала Варвара Антоновна на прощание. Что она могла выслать? Это были пустые слова.

К чести работников жилконторы замечу, что они долго меня не трогали. Сдомашними цветами получилась осечка. Как помните, чуть ли не первым и неизменным условием моего проживания в квартире была поливка и уход за цветами. Тетка не поленилась, часов восемь потратила на то, чтобы я на практике освоил уход. Ядолжен был поочередно сносить цветы в горшках в ванную комнату, там поливать их из лейки отстоявшейся намагниченной водой, протирать каждый листочек мягкой теплой губкой. Все это показалось мне баловством, ничем не обоснованным капризом, то есть поливать цветы я не отказывался, я намеревался их поливать из лейки отстоявшейся водой, но не желал носить их в ванну. Иэто нежелание носить их в ванну как-то незаметно для меня переросло в нежелание их поливать, даже не сдвигая с места.

Отбила мне тетка любовь к уходу за цветами. Ее вина. Забыл о цветах совершенно. Когда наконец вспомнил, и готов был даже на те жертвы, о которых настаивала Варвара Антоновна, уезжая, приносить жертвы было некому. Цветы засохли. Засохли до странности быстро и безвозвратно, засохли не только вершки, но и корешки. Так что обливать, понимай, откачивать, реанимировать, было поздно. Засохли так, как будто я их прямо в горшках возил под палящее солнце пустыни. Делать было нечего, я выбросил землю с сухими остатками корешков и вершков, горшки помыл, высушил, сложил и спрятал. Мысленно приготовился к предстоящей головомойке.

Как только я вселился, ко мне зашел сосед по лестничной площадке Стас Синельников. Имы с ним в честь новоселья хорошенько выпили. Абыл в тот день праздник и меня к себе в гости ждал Леонид. ЯЛеониду позвонил, объяснил ситуацию, но он ничего не хотел слушать. "Приезжайте вдвоем, а иначе ты враг мне". Мы и приехали.

Стас Синельников, попав в такое непривычное для него общество, зажался, от зажима стал хорохориться, стал хамить, грозить, пугать всех окружающих: "Да кто вы такие? Я, между прочим, бывший пожарник, а если вы понимаете, то это система МВД, я всех вас скопом могу арестовать, и мне за это ничего не будет, так как я служил и законы знаю".

Все на него накинулись, может, отчасти и справедливо, меня попросили забияку увести. Компания, у которой не было общих тем, нашла себе предмет для разговора. Стали изощряться, понося на чем свет стоит Стаса Синельникова и поругивая робко меня.

Сам по себе случай интересен только тем, какие из него все сделали выводы. Я, конечно, покаялся, просил прощения, но меня не хотели прощать и находили в этом радость.

- Ты злоупотребил добрым отношением к себе, привел в порядочный дом неизвестно кого.

- Ну, простите меня. Исосед просил прощения,- Стас, действительно, просил прощения.

- Да причем тут это? Ты испортил вечер.

На самом деле не испортил, а спас, но доказывать это не хотелось и играть в эти фальшивые игры тоже, так как для Фелицаты Трифоновны, говорящей мне всю эту напраслину, как ни для кого другого, все это было очевидно.

Фелицата Трифоновна становилась ворчливой и не терпела, когда ей перечили, даже тогда, когда она несла полную околесицу. Леонид так же повел себя странно, в этом глупом разговоре стал держать сторону матери. Причем делалось это все так же нелепо.

- Да уж, провинился ты, Димитрий, теперь не отмоешься.

Я не мог понять, серьезно он говорит или шутит.

- Ячто- человека убил, ограбил кого? Объясните. Ничего не могу понять.

- Да ладно, не начинай.

Я смотрел, как люди из ничего, из пустяка, на ровном месте выращивали какие-то обиды, искали врага, виновного в их бедах и неудачах. Синельников же, наоборот, очень переживал. Яему не говорил, что меня ругали, но он словно чувствовал:

- Утебя такие интеллигентные друзья, а из меня там, за столом, дерьмо полезло. Ятебе, наверное, сильно навредил.

- Да ничего.

- Ты уж меня прости, и у своих друзей за меня попроси прощения. Они у тебя славные. Одно слово- высший свет.

С соседом я очень сдружился, был он простой и добродушный. Уговорил меня с целью заработать, сходить на пункт переливания крови, сдать четыреста семьдесят грамм за гроши. Кровь там можно было сдавать не чаще, чем раз в месяц, тогда в поисках дополнительного заработка, мы поехали с ним в Шатуру, он был родом оттуда и сдали там еще по четыреста семьдесят грамм. Во время этой, второй сдачи у меня закружилась голова, но все же кровь я досдал. Заработал немного денег.

Особая история с приобретением холодильника. УВарвары Антоновны, как вы помните, холодильника не было, а без холодильника жить даже бедному студенту не сладко. Вот Стас, видя мою беду и предложил забрать холодильник у приятеля. Приятель купил себе новый, дачи у него не было, вот и хотел выкинуть старый на помойку. Синельников приятелю говорил: "Зачем тебе корячиться, тащить его на помойку, отдай соседу моему. Он сам холодильник заберет, сам вытащит, да тебе еще за него бутылку поставит". Амне говорил: "Работающий, хороший холодильник, возьмем всего-навсего за бутылку, да с ним же эту бутылку вместе и разопьем". Получалось, у всех была своя выгода.

Поехали мы со Стасом за холодильником, распили с хозяином бутылку и отправились в обратную дорогу. Отправились не одни, а с ценным грузом. Хмель ударил в голову и вместо того, чтобы везти холодильник на такси, повезли его в автобусе, причем, "Икарус" пропустили, а погрузились в старый "ЛИАЗ", с задней площадкой.

- Ты что, богатый?- спрашивал меня Синельников, не обращая внимания на пассажиров, которых пришлось потеснить,- на такси хотел ехать. Ина автобусе спокойно довезем.

На самом же деле везли не спокойно, было много проблем. На нас все косились, скрежетали зубами, некоторые, не выдерживая, ругались. Были и такие, которые подсмеивались, крутили пальцем у виска. Чей-то ребенок забрался внутрь, и мы его чуть было не похитили. Сплошной нервотрепкой была эта дорога, но деньги она все же сэкономила.

И стал я жить с холодильником, в котором хранить было практически нечего.

Жил я в теткиных апартаментах, иногда появлялся и в общежитии.

- Кто-то донес, что ты живешь на квартире,- докладывал Зурик.

- Аты что?

- Обижаешь. Или у нас не существует студенческого братства? Яже не стану подтверждать клевету. "Его две недели нет, где он?" "Живет,- говорю,- живет. Ктетке ездил, помогал. Ну, что вы". Поверили. Это же не столько в твоих интересах, сколько в моих. Сам понимаешь.

И, несмотря на то, что все закончилось благополучно, после таких вот серьезных сигналов, я ездил ночевать в общежитие на Трифоновскую и мозолил там глаза тем, кто сомневался в моем существовании.

Зурик при мне молился Кришне, кормил прасадом и навязывал в чтение кришнаитские книги. Комическая история произошла с участием его брата. Водно из таких моих посещений общежития к Зурику в гости пришел родной его брат Георгий, который совсем недавно перебрался в Москву и работал водителем, возил какого-то начальника. Об экзотическом увлечении старшего сына индийской религией в семье уже все знали. Зурик читал мне письма из Тбилиси, в которых мать слезно умоляла его не заниматься этой ворожбой. Яэто к тому, что младший брат, придя в гости к старшему брату, сидел и ничего не ел, не пил, чего бы Зурик ему не предлагал. АЗурик, как нарочно, хотел попотчевать брата Георгия именно блюдами ведической кухни.

- Нет, нет,- отказывался тот,- я как раз поел перед тем, как к тебе зайти.

Напряженность все нарастала. Итогда я предложил выход.

- Тогда, может, чаю?

- Да. Чаю,- с радостью согласился Георгий и посмотрел на меня с благодарностью.

И тут, надо на мгновение отвлечься от нашего повествования и пояснить, что Зурик чай, как таковой, не употреблял, ни черный байховый, ни зеленый, так как в них находились возбуждающие ферменты, а ему, по условиям его нового верования, возбуждения следовало сторониться. Под словом "чай" Зурик понимал отвар из различных трав и ягод. Втот день, по моей просьбе, он сделал "чай" из черносмородинного листа и сушеных ягод земляники. Именно такую смесь, такой "чай" он брату своему и подал.

Мы сидели, разговаривали. Георгий, довольный тем, что, не обижая брата, может находиться в нашей компании, развеселился, много рассказывал о доме, о матери и, когда чай в его кружке совсем уже остыл, он взял и отпил из нее. Итут случилось то, что случилось. Он замер на полуслове, понял, что его все же отравили и он теперь если и не умрет, то непременно станет кришнаитом. Иэто предательство, это злое дело сделал не какой-нибудь враг, а его старший брат.

Все это очень явственно отражалось на его лице, все эти мысли. Он отшвырнул кружку в сторону, упал на колени и схватился за горло. Первым желанием его было исторгнуть из себя весь тот яд, который ему дали выпить, но перенеся несколько болезненных спазмов, он понял, что ничего из этого не выйдет. Глядя на нас исподлобья, перед тем, как наброситься, стал спрашивать:

- Что это было?

Причем у меня спрашивал по-грузински, а у Зураба по-русски. Когда мы сказали- я по-русски, Зураб по-грузински, что это листья смородины с сушеными ягодами земляники, Георгий не успокоился. Его можно было понять: сказали чай, а подсунули невесть что.

Только после моих показательных глотков и уверения в том, что я не кришнаит, он немного пришел в себя, но долго не задержался, вскоре ушел. Зурик находился в подавленном состоянии. Ядолго не мог его развлечь. Да и что я, в сущности, мог предпринять? Такая реакция его родни была закономерным следствием его верования в Кришну.