Историк, Борис Сергеевич Мудрый, ничего не придумал лучше, как назвать свою дочь Ярослава. Любитель русской старины, он это имя готовил, для сына. Но, коль скоро родилась дочь, а других детей супруга Бориса Сергеевича рожать не хотела, то и имя досталось тому, кому досталось.

Отца своего Ярослава называла "батей" или "питатель", меня, в шутку, "господин мой". Еще та была затейница. Училась в Университете на биолога. А может на зоолога? Не важно. Отдать бы их всех, биологов и зоологов, на забодание дикому быку. Лягушек с удаленным головным мозгом за лапы пинцетом щипала, сам видел, фиксировала реакцию. Отдернет лягушка ногу или нет? В кислоту погружала лягушачью лапу. А та, бедная, дергалась, хотя головы уже небыло. Оттяпали, немилосердные люди, прикрываясь наукой, которая требует жертв.

Жила Ярослава в высотке, в доме на Площади Восстания. Таскала меня в зоопарк, который находился рядом с ее домом. В кинотеатр "Баррикады", где показывали только мультфильмы. После мультфильмов гуляли мы вокруг высотки, до самой полуночи. Пока родители не угомонятся. Прохаживались туда-сюда, грызли черствые миндальные пирожные, по своей форме напоминавшие ржаные коржи, и Ярослава меня экзаменовала.

- Знаешь, - спрашивала она, в антрактах между поцелуями, - сколько весит мозг у млекопитающих?

- Не знаю, и знать не хочу, - отвечал я и лез к ней под кофточку.

- А ты послушай, интересно. У мышки-норушки всего полграмма. У кошки тридцать грамм.

- Пропустила свою любимую лягушку-квакушку. Хотя я и забыл. Голову-то вы ей топориком, как бунтовщику.

- Нет. По другой причине пропустила. Она не млекопитающая.

- Это, что же получается? - картинно возмущался я. - Как лапы в кислоту окунать и брюхо вспарывать, она, значит, годится. А, как мозг взвешивать, так увольте, цветом кожи не вышла, молока не пила в нежном возрасте. А кто ей предлагал? Хорошо. Давай дальше.

- У собаки сто тридцать грамм.

- На сто грамм больше, чем у кошки, а поймать ее не может.

- У шимпанзе грамм триста-четыреста.

- Я всегда так говорю продавщице, когда сыр покупаю: "Взвесьте грамм триста-четыреста". Теперь или от сыра откажусь, или всякий раз шимпанзе вспоминать при этом буду.

- У лошади шестьсот. У слона пять килограммов, а у человека полтора. Это средние цифры.

- Ну, надо же, как интересно!

- Не смейся. Знаешь, сколько у человека хромосом?

- Не знаю.

- Двадцать три пары.

- Ты про хромосомы, как про обувь. На нашем складе осталось двадцать три пары. Всего, значит, в человеке сорок шесть?

- Нет. Не сорок шесть. А двадцать три. Хромосомы не обувь, но держатся парами. Всего двадцать три пары.

- Как же это интересно!

- Не паясничай.

- А ты вот мне на такой вопрос ответь. Почему, как только начнут мышей и кошек перебирать, то обязательно до человека доберутся? Это что, родственники наши дальние? А может, ближние?

- Потому, что человек по систематике шведского натуралиста и естествоиспытателя Линнея, включен в класс млекопитающих, отряд приматов. А вот почему ученый определил человеку такое место в системе органического мира, ответишь ты.

- Потому, что безбожник и дарвинист.

- Нет. Дай другой ответ и свой ответ обоснуй.

- Вот, как выучишься на учителя, тогда и будешь меня мучить, спрашивать.

- Ну, пожалуйста. Ну, еще пару вопросов. Сейчас родители уснут, и мы пойдем домой.

- Хорошо. Только задавай нормальные вопросы.

- О чем свидетельствует сходство человека с животными?

- О том, что он такая же скотина, но только в одежде и с паспортом за пазухой.

- Каково положение современного человека, как биологического вида, в системе животного мира?

- Изгнан. Отовсюду с позором, и загнан слабостью своей и нерадением в резервации под названием города. В которых жизни нет, где только вонь, асфальт и камень. Где даже неба не видно. Да. Это так. Не способен человек жить в системе животного мира. Ему теплая уборная нужна. Просто необходима. Унитаз современному человеку дороже родины, матери и отца. Дороже живого и неживого мира. Человек душу дьяволу продаст за толчок.

- О себе говоришь?

- А о ком же? О себе в первую очередь. Хотя все мы такие - современные человеки. О, горе нам!

- Успокойся. Держи кружок миндальный.

И шутки у Ярославы тоже все были биологические.

- Ты катался когда-нибудь на нильской лошадке? - серьезно спрашивала она. - Говорят, очень резвая.

- На разных катался, - отвечал я, не подозревая подвоха. - Возможно, что и на нильской.

Ярослава хохотала.

- Это бегемот. Гиппопотама называют нильской лошадкой.

- А чего ты смеешься? Возможно, и на бегемоте катался. Не помню.

Я к тому так долго и нудно про ее биологию - зоологию, что в конце концов надоела. И ее биология с зоологией, и сама Ярослава.

Я вам вскользь, вкратце описал только одну нашу прогулку, один вечер. А представьте себя на моем месте и весь этот животный мир, всех этих лягушек с удаленным мозгом, преследовавших меня изо дня в день, в течении целого года. Стало тошно. Себя почувствовал лягушкой, которую препарировали, опустили в кислоту и дергают за лапы.

Эта биология - зоология, вытеснила из меня не только любовь к Ярославе, но и физиологию, то есть примитивное влечение мужчины к женщине. Грубо говоря, опостылела.

А как все хорошо начиналось.

2001 г.