Аннотация: Литературная мозаика, сложенная из образов, навеянных или подаренных разными событиями, явлениями и людьми. Все события реальны так или иначе, последовательность их - произвольна.
АЛИЯ
Сколько раз, лаская себя, шептала я его имя!
Сколько раз вместо своей руки с гибкими тонкими пальцами, с ногтями под лаком цвета спелой вишни представляла его ладонь - крепкую, загорелую, обветренную от работы на воздухе, чувствуя, как обхватывают ее мои бедра, как оргазм разбивается об эти вызолоченные загаром пальцы подобно волне, вновь и вновь разбивающейся об утес. Бессчетное число раз воображала я его губы на своей груди, на животе, на разведенных бедрах! Столько раз мысленно ловила на своем лоне его горячее дыхание, что после, встречая его настоящего, удерживая взглядом его взгляд, провоцируя своей улыбкой его улыбку, уже въяве я не могла думать о губах его иначе, и одно это заставляло мои мышцы сладко сжиматься.
О, разумеется, он не знал. Или я полагала, будто не знает. Хотя воображала порой, как одинокими вечерами, обхватывая свой член, он представляет бархатистую и влажную глубину моего рта - одно только слово, и это случилось бы наяву! Или как останавливаясь для формального офисного приветствия мысленно приникает губами к моему запястью, ловя учащенное биение пульса. Или как глядя мне вослед, лаская взглядом изгиб моих голеней и бедер - о, как жадно ловила я эти взгляды в зеркале оконного стекла! - представляет меня обнаженной, прижатой к его телу, с ногами, переплетенным на пояснице.
Это были фантазии, но они были реальны, как реальны бывают сны вплоть до самого момента пробуждения.
Лежа в ночи, я упивалась его прикосновениями.
Это была игра, существующая лишь в моем мозгу, придумка, но что за придумка!
Однажды пережив миг упоительного счастья, после нам дано воскресить его лишь в воспоминаниях. Так и я раз за разом воскрешала в памяти минуты наших ласк, за тем лишь исключением, что первого, отправного мига не было. Воспоминания предвосхищали этот миг, облекая его все большей плотью.
Он не был моим начальником, поэтому мне не было нужды говорить с ним о работе. Я могла восхищенно расточать комплименты его уму или интеллигентности, мысленно воспевая отнюдь не интеллигентность и тонкую душевную организацию.
Что-то рассказывая, я присаживалась на кожаный диван, закидывала ногу на ногу, кокетливо покачивая туфелькой. Строгая юбка моя приподнималась, обнажая колени.
Пока слетали с языка слова, пустые и незначительные, я воображала, будто сижу верхом на его бедрах, обнаженная, и он находится глубоко внутри меня, и руки его с этим несравненным золотистым загаром сжимают мою грудь так, что острые соски торчат между пальцами. С каждым словом я все отчетливее ощущала на своем теле его ладони с слегка шершавой кожей и его налитой, упругий от желания стержень внутри моего лона.
Его крепкие бедра пружинят подо мной, он движется внутри меня, его рука опускается на мой клитор - о, это чувство, будто он находится одновременно внутри и снаружи, точно вода, точно воздух, точно испепеляющее заживо пламя, будто он - все мое пространство! Тугой клубок сплетается внизу живота. Горячее лихорадочное дыхание путается в моих волосах. Влажные губы смыкаются на мочке моего уха и шепчут непристойности. Стон срывается с моих уст. Он накрывает мои губы пальцами, которые солоны от моих соков. Там, внутри, напряжение становится нестерпимым, от него хочется убежать и одновременно раскрыться навстречу. И его имя привычно слетает с моих губ, как всегда в моменг оргазма.
Игнорируя офисный этикет, я называла его только по имени, минуя отчество -- что за дело было мне до его отца, ведь не его я жаждала так страстно! Я произносила его имя на выдохе, протяжно, удлиняя гласные, чувствуя, как стекает оно по горлу, лаская гортань.
В его глазах я встречала отражение своих видений. Я слышала стоны, я чувствовала вкус сладострастия, что сцеловывал он с моих губ. Мышцы моего лона прочно обхватывали его член, я ощущала всю глубину проникновения. Обнаженная, бесстыдная, с блестящей от пота кожей, я была распростерта перед ним и все мои чувства безошибочно и точно улавливали миг его наслаждения, тот высший и блаженный миг, что мы привыкли прятать под опущенными веками, не желая ни с кем делить эту сокровенную тайну.
А там, въяве, мы продолжали обмениваться вежливыми формальностями, но вовсе не слова неразрывно держали нас друг против друга, вовсе не они сбивали дыхание, румянили щеки и зажигали глаза...
Ну что ж, в перерыве от видений я могу обратить внимание и на вас. Будем знакомы: меня зовут Алия. Разумеется, это имя не настоящее, как ненастоящ и мой образ. Но оно и не откровенная ложь. У каждого из нас сотни лиц и имен, и такой я бываю тоже. Для того, чтобы разглядеть меня за чертами Алии, следует быть хорошим психологом, но нужна ли вам настоящая я? Ведь каждый раз это будет очередная маска, очередной слой, под которым прячется новый. И когда вам надоест разоблачать меня слой за слоем, когда душа потребует не правды, но - постоянства, вы смиритесь наконец и останетесь с моей Алией, как когда-то смирилась с нею я.
Но, впрочем, я легко могу понять ваше желание сорвать покров тайны и успокоиться, найдя под ним привычную обыденность. Алия слишком яркая, она подобна лампе в тысячу ватт, такая яркая, что от света ломит глаза. Алия любит алую помаду и глянцевый вишневый лак. Она обожает тонкий каблук, который придает стройность ногам, и колготки в сеточку. Юбка черной гладкой кожи достигает середины ее колен и плотно облегает бедра. Но вам не дает покоя мысль, что останется, если снять все это? Если подобрать распущенные локоны, смыть черные стрелки, дымчатую тушь и подрисованные крылья бровей, останется ли Алия?
Тогда задумайтесь вот над чем. Разве состарившись вы перестанете быть собой? Разве настоящесть вашу сотрет время или морщины? Нет, возразите вы, там, под морщинами, под дряблой кожей, я останусь собой, с моими мыслями, с моими идеалами, с принадлежащей только мне душой. Также и образ, независимо от того, создан ли он стилистом или самой природой, безоговорочно настоящ. Примите это, как примите и мою Алию. А чтобы вам было легче, я опишу ее характер.
Алия думает чувствами, она живет снами, но чувства ее стократ сильнее, чем у нас с вами. И сны ее - не те тусклые видения, что забываются, не дожив до пробуждения. Сны Алии легко перепутать с реальностью. Ради способности видеть такие сны от реальности не жаль отказаться насовсем. Не торопитесь судить ее прежде, чем научитесь чувствовать, как она. Такое бывает у кого-то единожды за целую жизнь, а у кого-то -- никогда. Это те самые чувства, что начисто лишают способности мыслить.
Я смотрю на него в танце поверх плеча моего партнера. Я ловлю его взгляд. Улыбка трогает его губы и мне хочется прикоснуться к ней кончиками пальцев как к самому совершенному воплощению искуса. Его улыбка принадлежит мне. Его взгляд только для меня. Я представляю, что руки, обхватившие мою талию - его руки, что бедра, соприкасающиеся с моим, его бедра. Вся во власти этого обмана, я теснее прижимаюсь к мужчине, с которым делю музыку.
Ни на одном корпоративе он не приглашал меня танцевать, но я не в обиде. Говоря словами Бернарда Шоу, я всегда хотела танцевать с ним в иной плоскости. Я знала, что рано или поздно это неизбежно случится въяве. Есть обещания, которые нельзя истолковать превратно. Есть желания, которые не могут не разрешится в реальности.
Я сижу против него за столиком в кафе. Нас разделяет пространство в размер вытянутой руки да бокал со свечой, плавающей на поверхности воды. Я протягиваю ему сложенный втрое лист бумаги. Пока он неторопливо развязывает ленту и разворачивает бумагу, я воображаю, как он станет снимать с меня одежду. Из бумаги выпадает сухой цветок анютиной глазки.
Я слушаю его голос. Ему нет нужды пытаться произвести на меня впечатление. Я и так заворожена им окончательно и бесповоротно. Навсегда.
Я люблю его все сильнее -- с каждым словом, каждым жестом, каждым днем, проведенным рядом. Это та любовь, что срывает все двери и сносит все мосты. Рекой расплавленной лавы струится она сквозь мое сознание. Обжигая. Озаряя. Испепеляя и воскрешая вновь. Ей невозможно противиться, и мне остается только принять ее.
Наши колени под столом соприкасаются. Мои зрачки расширяются от предвкушения близости. Мучительно чувствительной делается кожа. Сохнут губы, и я облизываю их. Его ладони ложатся поверх моих. Его голос проникает в сердце и остается там, точно шум моря в раковине рапаны.
Сумрак скрадывает лица,
Снег не тает на ресницах,
Света круг, зимы граница -
Шаг через порог.
Последний бастион моей защиты падает. Я делаю этот шаг -- через человеческие отношения, через нормы морали, которые кричат, что принадлежать чужому мужчине грешно. Мои чувства к нему превыше морали. Я принадлежу ему полностью, безраздельно, так же, как и он - мне. С этой минуты. Навсегда. На меньшее я не согласна.
Пьем за счастье! В одночасье
Сердце сковывают страсти,
Как реки теченье - лед.
Придя сюда разными путями, мы выходим вместе, тесно прижавшись, шатаясь, сильнее вина опьяненные друг другом.
Мы над чувствами не властны,
Загораемся и гаснем,
То ль навеки, то ль напрасно -
Кто судьбу прочтет?
Я запрокидываю голову, открывая шею касанию его губ. Его кожа под моими ладонями. В нетерпении расстегиваю его рубашку, слыша, как со щелчком отлетают от ткани пуговицы. Руки мои дрожат от страсти. Минута - и она вырывается наружу. Я повторяю его имя как заклинание, как молитву. Мой, только мой! - клеймлю губами его тело. Он молчит, но я слышу, как лихорадочно колотится в грудную клетку его сердце. И мне кажется, будто не сердце у него внутри, а птица, что жаждет вырваться и очутиться у меня в ладонях. Знаю наверняка, потому что в моей груди заперта точно такая же птица.
Он обычный человек - такой же сильный, как все, такой же слабый, как все, но мне безразличны его слабости. В этот миг он мое божество. И я открываю для него свое тело, как храм - настежь, чтобы он ворвался и заполнил его, потому что никогда ему не забрать у меня больше, чем он дает мне.
Я теряю себя, но взамен приобретаю нечто куда более полное и совершенное. Я чувствую каждую точку, где сходятся наши тела, лазерную проекцию его кожи поверх моей. Касание рук, касание губ, нагретый дыханием воздух, тихий шепот стократ усиливаются линзой страсти. Прикосновения его столь желаны, что заставляют вздрагивать от неутоленности. Овеществленным делается даже взгляд. И я ловлю его взгляд и держу, не отпуская. Ощупью нахожу его член - такой гладкий, такой горячий! Я чувствую пульсацию крови, вижу, как темнеют его зрачки, слышу участившееся дыхание. Я вбираю его в себя - сразу, жадно, на всю глубину. Его руки на моих бедрах тяжелы и желанны, как оковы. Я хочу остаться прикованной к нему до скончания времен. Я хочу заполнить им свои сны и не просыпаться вовек.
Мы спим, переплетясь пальцами, точно выдры, чтобы нас не отняло друг у друга течение времени.
В день рождения он вручает мне букет роз. Ярко-вишневых, дерзких. Цвет их один в один повторяет цвет моих губ, цвет глянца на моих ногтях. И пусть это мой праздник, но мне тоже хочется сделать ему подарок. И я дарю ему самое дорогое, чем обладаю:
- У нас будет сын. Я назову его твоим именем.
Он долго молчит и, наконец, говорит совсем не те слова, какие я ждала:
- У меня уже есть сын. Мне не нужен ребенок.
Я отступаю назад, каблук мой цепляется за ковер, и я не падаю лишь благодаря его поддержке. Это прикосновение заставляет меня думать, будто я ослышалась. Но когда я поднимаю глаза и натыкаюсь взглядом на его окаменевшие черты, я понимаю, что услышала верно. Еще минуту назад желанные объятия давят свинцом. Я отстраняюсь. Защитным жестом накрываю живот ладонью.
- Ты сделала это, чтобы я ушел из семьи, чтобы был только с тобой. Чтобы женился на тебе. Ты ведь этого хотела, верно? Чтобы я на тебе женился? Что ты вообще себе напридумывала?
Я стою, точно под дождем из обидных злых слов и не понимаю, в чем моя вина. Слова льются за шиворот, студят кожу, натекают в туфли. Меня начинает бить дрожь. Стучат зубы от холода. Злые капли струятся по щекам. Я разворачиваюсь и бегу прочь от незаслуженных упреков.
Из дождя - в дождь. Распахиваю дверь, откуда в лицо бьет первая весенняя гроза. Я едва замечаю ее за той бурей, что неистовствует в моей душе. Я иду сквозь стихию. Струи воды стекают с волос за шиворот, студят кожу. Зубы стучат от холода. Меня колотит озноб. Мир вокруг становится размытым, я едва вижу, куда ступаю, и иду наугад. Здесь недалеко.
Ступеньки лестницы, искрошенные сотнями ног, хрустят у меня под каблуками. Десять, и двадцать, и тридцать. На сороковой я теряю им счет. Я совершаю свое восхождение. Я нащупываю на груди ключ и сжимаю его сильно - так, что он оставляет на ладони след; так, что ладонь моя теперь как замочная скважина. Ее достаточно приложить к двери, чтобы отомкнуть замок. Люк, ведущий на чердак, распахнут. В воздухе клубится пыль и растревоженные вторжением птичьи перья. Шатаясь, выбираюсь сквозь чердачное окно на крышу.
Гроза отгремела. Из-под облачной завесы поднимается полная слепящая луна. Богиня полуночных котов, луна остро пахнет мятой. Внизу, омытый дождем, лежит город. Я подхожу к краю крыши, откуда видны искры фонарей и светлые реки автомагистралей, несущие свое течение вдоль тротуаров, антенны и провода, грохочущие водостоки и почти игрушечные пожарные лестницы, окна темные и окна светлые, лужи на крышах соседних домов, в каждой из которых плывет по луне.
Капли дождя у меня на лице высушивают порывы ветра. Что-то колет ладонь. Я раскрываю ее, букет выпадает и остается рдеть на краю крыши. С ладони рубинами катятся капли крови. Я опускаюсь на колени и принимаюсь торопливо обрывать соцветия. Боль не мешает мне. Кровоточащие ладони ничто в сравнении с кровоточащим сердцем! Когда я заканчиваю, пригоршни мои полны лепестками цвета крови.
Луна поднимается выше, заглядывает в темные окна домов, оставляя им свое отраженье, - моя ночная и бессонная подруга! Я выпрямляюсь, бросаю лепестки вниз. В потоках ветра они укладываются ступенями. Я делаю шаг на эту лестницу из роз. У меня нет крыльев...
... у меня нет крыльев, но ветер подхватывает меня и кружит, точно лепесток. Я лечу над крышами спящего города. Над его высотками и колокольням, над паутиной антенн и проводов, над кружевными мансардами старинных особняков, нахохлившихся и чванливых, над темными от влаги деревьями с набухшими почками.
Я лечу над ночным городом и кричу его имя.
Танец -- это вертикальное выражение горизонтального желания (Бернард Шоу).