Дыбов Антон Сергеевич : другие произведения.

Prezident L

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.97*45  Ваша оценка:

  
   Антон Дыбов
  
  
   PREZIDENT L
   Роман
  

1 [1]

  
  
   ПЕРВАЯ РЕДАКЦИЯ
  
  
  
  
   Аннотация: Этот роман - футуристическое документально-художественное исследование природы политической власти в Республике Беларусь. Совпадения с реальными людьми - случайно.
  
  

Часть 1.

  
   Беларусь. Сентябрь 2041 года.

1.

   В главном зале государственных заседаний Администрации президента на улице Карла Маркса 38 собралось необычно много людей. За огромным круглым столом сидели все высшие чины государственной власти: министры, руководители силовых структур, послы и советники. У стенки толпились вышколенные журналисты государственных телекомпаний, за которыми зорко следил пресс-секретарь.
   Кресло президента республики было пусто. Огромный герб Беларуси сиял над ним золотом в лучах хрустальных люстр. Справа по кругу, на заметной дистанции от пустого кресла сидели трое сыновей правителя: старший Георгий, Роман и младший - Николай. Слева на таком же отдалении: глава администрации, премьер-министр и председатель Комитета государственной безопасности.
   В зале стоял тихий гул - люди шептались. Все ждали президента.
   - Молодые лица, большая редкость в последние годы. У вас новые заместители? - прошептал глава администрации седовласому генералу, который уже много лет возглавлял КГБ.
   - Природу не обманешь. Эпоха уходит, - вздохнул генерал и кивнул на молодую женщину в полковничьем мундире в дальнем конце стола. - Анна. Училась в Германии, отличница и умница, блестящая карьера в нашей системе. Курирует информационную безопасность, социальные сети, интернет...
   - А второй? - спросил глава администрации, глядя на второго заместителя - статного полковника лет тридцати с небольшим.
   - Никита? Он из простых, но верных. Как дворняга. Племянник мой. Начинал в Бобруйске, потом я его забрал к себе. Прошел от рядового до полковника. На него могу положиться как на себя. Они с Анной как две моих руки, - прошептал генерал.
   - Предчувствие у меня плохое, - встрял в разговор премьер-министр. - Когда вот так, без повестки дня, без протокола... Нехорошо.
   - Я тоже такого не припомню... Замыслил что-то, - проговорил глава администрации.
   Двери в зал заседаний открылись. Сначала вошли двое телохранителей. Все встали. Установилась полная тишина.
   Президент Беларуси неторопливо вошел в зал. Ему было 87. Со своих первых сроков он сильно изменился: почти полностью облысел. Вместо прядей, прикрывавших лоб - только огромная, морщинистая, в старческих крапинках лысина. Седые усы стали реже, но длиннее. А на дряблых щеках серебрилась неаккуратная щетина. В широте плеч еще читалась былая мощь, но теперь они, как тяжелые вериги, тянули все тело к земле, скручивали его. Он шел к своему креслу, а все стоя ожидали, пока он займет место.
   Президент сел в кресло, окинул присутствующих орлиным взором маленьких глаз и небрежным жестом разрешил сесть. Зашуршали. Старик посмотрел на бумажку, которую сжимал в дрожащей руке, но вдруг отложил её.
   - Уже полвека я правлю этой землей. Скажу как было, я принял Беларусь в разрухе и нищете. Предприятия стояли, деньги обесценивались каждый день, у нас не было ни продовольствия, ни ресурсов. Каждая зима грозила обернуться катастрофой, потому что нечем было платить за газ. Безработица... Разруха... Отчаяние... Отчуждение... Мы остались одни... Без друзей, без поддержки. В самые трудные времена. Нас пытались поставить на колени... Лишить своего пути развития. Наклонить и уничтожить... Вы этого уже не помните, а я помню очень хорошо. Мы все катились в бездну. И само существование такой страны - Беларусь... Республика Беларусь... Державы в Центре Европы... Было под вопросом, - слова давались ему не так легко как прежде. В голосе не было уже той харизмы, которая гипнотизировала народ, заставляя его просиживать часами у экранов телевизоров, но сила еще оставалась. Все слушали старого правителя затаив дыхание. - Я пришел в президенты из простых людей. Был селянином. Вот этими руками и пахал, и барановал... И всю жизнь я думал только про народ. Скажу откровенно, я знаю, что народ меня любил... И вы все знаете. Наперекор всем врагам, всем "пятым колоннам" - любил...
   Два старших сына переглянулись.
   - Мы не отдали страну, не пропили, не потеряли. Белорусы живут не хуже многих. Есть стабильность, есть порядок, есть работа и еда. Слава богу, сами себя обеспечиваем. Наши детки не боятся ходить по улицам наших городов, а женщины рожать. Тут присутствуют послы наших соседей: России, Европы, Украины... Чего греха таить, много вы тут копий наломали, пытаясь установить свое влияние. Сменить нашу власть. Убрать президента. Что? Получилось?
   Президент сухо засмеялся. Это он позволял себе редко и никогда на людях. Его смех был похож на кашель. Послы только кисло улыбнулись.
   Младший сын, сидевший к нему ближе всего, бросил на отца восхищенный, любящий взгляд.
   - Сегодня ваша мечта сбудется. Президент уходит. Но не потому, что вы так захотели, а потому, будем откровенны, что время пришло. Пора тяготы правления переложить на других и доплестись до гроба налегке.
   Он замолчал. В огромном зале повисла тяжелая пауза. Люди изумленно крутили головами, не понимая, как воспринимать эти слова. Старшие сыновья президента переглянулись снова - они знали, что будет дальше. Только сыновья всё знали заранее. Николай смотрел вниз, не поднимая глаз.
   Старый президент долго не начинал снова. Он думал, казалось, в последний раз, перед тем как принять судьбоносное для себя и страны решение. Наконец, он согнулся к микрофону и твердо заговорил.
   - Сегодня я подпишу конституционный декрет о новом территориальном делении Беларуси. Вместо шести областей вводятся три автономных округа, три союзных государства. Западная Беларусь. Центральная. И Восточная. Со столицами в Гродно, Минске и Могилеве соответственно. В каждый округ мной назначается глава государства, который получит всю полноту президентской власти на своей территории. Беларусь всегда была искусственным образованием. Будем откровенны с народом, никаких исторических границ у нее нет. И православный, прорусский Восток так и не примирился с католическим Западом. И при Великом этом Княжестве, и при Польше, и при Сталине - всегда эту землю перекраивали. Пришло время идти естественному ходу истории...
   Премьер-министр написал дрожащей рукой на бумажке: "Ты знал?" и посмотрел на главу администрации. Тот отрицательно покачал головой. Старый генерал полными слез глазами смотрел на президента.
   - Я вырастил трёх сыновей. Красавцев. Государственников. Умниц.
   Он посмотрел на них с отцовской гордостью. Старшие сыновья встали с мест, и оказалось, что это крепкие мужики около шестидесяти, которые и статью, и красотой напоминали отца в расцвете сил.
   - Коля, встань и ты, - нежно попросил отец.
   Смущенный Коля, который был младше братьев почти на тридцать лет, бросил взгляд на людей и тоже поднялся. Он был другим. Теперь было особенно видно, что Коля был рожден от другой матери: худенький и легкий, его красота была сладкой и трогательной. Она отличалась от цыганской стати его старших братьев. Такой взгляд как у Коли встречался у отроков на иконах.
   Президент указал на сыновей.
   - Вот новые правители страны. Я их готовил с молодых ногтей. Всё, что завоевано отцом, всё, что я создал и приумножил, они сохранят для народа. Вы скажете, как так? И почему? Отвечу откровенно, как всегда я разговаривал с людьми. Зачем ввергать страну в пучину нестабильности? К чему неопределенность "псевдодемократических" процедур? Это не казино, чтобы неправильной ставкой разрушить всё, что мы строили десятилетиями. А в сыновьях я уверен как в себе. Это моя кровь... Моя сила... Моя душа... Кому еще могу доверить я самое дорогое, что у меня есть? Беларусь! Три лепестка её... Страну, которую я этими руками возродил из пепла. Её люблю я, как и их. Мы - одно целое. Плоть от плоти этой земли... И об этой любви они сейчас вам сами расскажут.
   Старший Георгий поднял бумажку и негромко прочитал:
   - Добрый день. И вам, отец, и уважаемым присутствующим. Трудно найти слова любви к моему отцу и великому президенту, которые бы выразили мою личную благодарность. Отец является воплощением всего наилучшего, что есть в Беларуси и свойственного нам, белорусам. Честность. Порядочность. Щедрость. Стойкость. Дальновидность. Все это присутствует в нем в самой высшей мере. Много десятилетий он был нашим президентом и любящим отцом. Не только нам троим, но всей нации, всему народу. Батькой. Ком подступает к горлу, простите, когда я говорю эти слова. Я люблю его больше всего на свете и клянусь во всем слушаться его советов на высоком государственном посту, который он мне доверил. Отец, ты будешь мной гордиться!
   Телекамеры транслировали его речь на всю страну.
   - Тебе, мой старший сын, я поручаю Запад, - величественно проговорил президент. - Богатый край. С торговлей, ухоженными городами, обширными угодьями. Край, скажем откровенно, ничем не уступающий Европе.
   - Спасибо, папа. Я тебя не посрамлю.
   Он сел, не скрывая улыбку.
   - Что скажешь ты, Роман? - строго спросил президент у среднего сына. - Давай. Народ внимает.
   Объективы телекамер сфокусировались на среднем сыне президента.
   - Нет дня печальней для страны, - забубнил Роман текст, который написал на бумажке. - Я знаю, уговоры не помогут. Решение принято, а твои решения крепче любых законов и конституций. Твое правление было "золотым веком" для Беларуси. Любовь народа к тебе - безгранична. Брат прав, любовь и благодарность к тебе - это и есть смысл нашей жизни. И жизни наших граждан. Мы править будем по твоим заветам. А твоя похвала для нас будет главной наградой.
   Он замолчал и преданно посмотрел на отца. Старик кивнул.
   - Так тому и быть, - сказал он. - Восток за средним сыном. Рома, мне эти земли дороги особо. Вы все тут знаете, вы в школе изучали - оттуда корни президента. Там наши предки. На Могилевщине - семейный дом. Его хранить тебе я завещаю. Еще смотри, чтобы заводы и фабрики работали, шла торговля. До России там рукой подать. А это наш партнер, и друг, и, что греха таить, покровитель.
   - Я обещаю. Так и будет.
   Роман сел и облегченно выдохнул. Самое трудное у старших братьев было позади.
   - Не скрою, есть у меня любимый сын, - сказал правитель. - Вы знаете его. Какой красавец. С его младенчества мы неразлучны с ним. Везде, и дома и в делах рабочих, он с молодых ногтей был с папой вместе. Мальчонка... Таскался, сорванец, за мной, как хвост. Вы помните... И с президентами, и с Папой Римским, и с народом на моих встречах малыш мой всегда был рядом. Ему хочу доверить я столицу - Минск, и эту резиденцию. Николай, скажи, что думаешь ты про своего отца? И про его полвека президентства?
   Молодой мужчина зарделся и сглотнул.
   - Я не готовил речь, - почти шепотом сказал он. - И лучше промолчу.
   - Не надо речь. Скажи, что думаешь. От сердца. От души, - помогая ему, посоветовал отец. - У нас тут откровенный разговор.
   Младший сын вздохнул.
   - От души... Я как сын, тебя уважаю и люблю, конечно. Ты сделал очень много - это факт. Хотя не все, что ты делал, было правильным. И правление твое не было безоблачным. Да, были взлеты, но и ошибок сделано немало.
   Он замолчал, повисло тягостное молчание.
   Президент пораженно смотрел на сына. Он не ожидал таких слов. Прошли минуты, прежде чем старик подал голос.
   - О чем ты говоришь?
   - Я говорю, что льстить не умею. Прости, папа. Правда всегда посередине. Хорошее сопровождается плохим. Довольство одних всегда соседствует с недовольством других, - уклончиво объяснил свою позицию сын.
   - Кто же недоволен? Таких я не встречал уже много лет, - тон старика становился холоднее.
   - Позволь не отвечать, - попросил сын.
   - Нет, я задал вопрос.
   - Не здесь и не сейчас, - взмолился Коля.
   - Здесь и сейчас! Перед людьми, перед страной. Сейчас! Чего таиться? Честный диалог. Ты, Коля, говори, как есть - пусть слышат. И я хотя бы буду знать...
   Снова все взгляды обратились на младшего сына, который теперь и сам был не рад своей честности. Коля собрался с силами и проговорил.
   - Некоторые не считают нашу страну свободной, - сказал он фразу, от которой у многих пошли мурашки по коже. - Некоторые говорят, что ты узурпировал власть, а выборы были нечестные. А потом ты их совсем отменил. Да, ты спас страну от разрухи, но будь на твоем месте другой человек - совсем необязательно держава бы погибла... Есть те, кто сидел в тюрьмах за свои убеждения. Еще говорят, что мы могли бы быть богаче, если бы экономика развивалась свободно. И что так много врагов у нас в мире из-за тебя, и даже соседи относятся к нам с холодом. Да, таких людей ничтожное меньшинство, но они были...
   - Замолчи! - не выдержал президент. - Закрой свой грязный рот! Как смеешь ты, мальчишка, говорить мне такое? Это и есть твоя благодарность за мою любовь? За твое счастливое детство, которого не было такого ни у кого здесь? За лучшую часть страны, которую я назначил тебе? За богатства, которые вы все тут нажили благодаря мне?
   - Прости, но все неоднозначно, - ответил младший сын.
   - Однозначно. Предательство. Неблагодарность. Подлость. Черствость. Однозначно!
   - Ты не прав, отец. Я благодарен, верен, предан и слишком уважаю, чтобы льстить.
   Глава администрации, почувствовав, что публичный конфликт может зайти слишком далеко, поднял руку и по протоколу встал.
   - Товарищ президент...
   - Тебе чего? Не суйся. Ты много лет глава моей администрации и знаешь, чем это может закончиться...
   - Не надо горячиться, товарищ президент, - миролюбиво сказал глава администрации. - Решение принято, оно прекрасно. А как и что обсудим завтра.
   - Ты мне указывать решил? Собакой вертит хвост? С ума сошел? Забылся? Так я напомню, что ты был никто и есть никто передо мной. Тебя я отправляю в отставку. Немедленно. Сейчас! Вон с совещания, - президент указал главе администрации на дверь. - Слышал? Вон отсюда.
   Глава администрации видел уже такое раньше. Решения президента были окончательными, и спорить было бессмысленно. Он встал, кивнул головой остальным и направился к выходу. Все опускали глаза, когда он проходил мимо них. Перед дверью он неожиданно остановился, повернулся к младшему сыну и показал ему большой палец в знак поддержки.
   Президент подумал несколько секунд и снова заговорил:
   - Я изменил свой план. Третий автономный округ будет разделен поровну между старшими сыновьями, Георгием и Романом, которые в полной мере продемонстрировали любовь к отцу и способность продолжить курс на процветание белорусского народа, - решил президент. - Граница в Минске пройдет по проспекту Независимости. Вот так! - он своей рукой начертил на карте линию. - Я со своей администрацией буду гостить по месяцу в государственных резиденциях Гродно и Могилева поочередно, чтобы быть уверенным, что наша модель развития общества прогрессирует. Что касается тебя, Николай... Эх, Коля, Коля... Пусть слышат все! И телекамеры пусть всё снимают. И видит бог, если он есть... Его любил я больше остальных, но был жестоко предан. Что ж... Мой младший сын переходит на дипломатическую работу. Пусть едет из страны... С глаз моих. Тут присутствуют представители России и Евросоюза. Скажу сразу, особых бонусов от этого посла не ждите. Такое назначение как ссылка. Кто его примет?
   Встал российский посол.
   - Боюсь, тот уровень отношений, который сложился между нашими странами, требует более близкого и влиятельного посла, - сказал он важно.
   - Тут можно согласиться. А что в Европе скажут?
   Седовласый представитель Европейского союза пошептался с американским коллегой и встал.
   - Те вопросы, которые озвучил молодой человек, для нас понятны и волнуют тоже. Что ж, будем ждать ответов вместе. Считайте, агриман от нас получен. И виза тоже.
   - Вот и отлично, - гаркнул старый президент. - С глаз долой, из сердца вон - есть у нас такая пословица. Всех поздравляю, с этапом новым жизни Беларуси! Спасибо всем.
   Президент встал. Вскочив, все присутствующие на заседании вытянулись по струнке. Старик окинул их недобрым взглядом, вздохнул и неторопливо ушел в те же двери, из которых вышел...
   Николай с влажными от нахлынувших слез глазами обернулся к братьям.
   - Да, вышло горько... Вы берегите старика. Про вас всё знаю, но не буду... Не в этом суть. Вверяю папу вашей показной любви. Хотя, я знаю точно, со мной ему бы было лучше, - прошептал он так, чтобы слышали только они.
   - Не надо нас учить, - ответил старший брат.
   - Колька, мы сами разберемся, - усмехнулся средний.
   - Увидимся нескоро...
   Два старших брата отошли к окну. За тяжелыми гардинами была видна коробка Купаловского театра, заметно поредевший парк и крыши Дворца Республики, дома на Троицком и очередной ближневосточной гостиницы, то ли Ливанской, то ли Катарской. Улицы традиционно были пустыми, - народ сидел у телевизоров.
   - Проспект. Граница наших стран. Администрация, значит, отходит тебе, - сказал старший брат.
   - Зато Дрозды - тебе, - ответил средний.
   - А тебе Купаловский театр и Национальная библиотека, - продолжил перечислять новый властелин Западной Беларуси.
   - А тебе Оперный и Дом Правительства. И ГУМ.
   - А тебе ЦУМ.
   - А тебе МАЗ и Тракторный завод.
   - А тебе "Беларуськалий"...
   Они улыбнулись. Перечислять новые владения можно было долго.
   - Что думаешь про отца? - понизил голос Георгий.
   Улыбка исчезла с лица Романа. Он ответил еще тише.
   - Видишь, как он взбалмошен. Тут призадумаешься. Как он с Колей поступил? И это с любимым сыном. В котором души не чаял и любил больше нас.
   - Возраст, - согласился Георгий. - Хотя он и раньше бывал неадекватен. Главу администрации уволил в прямом эфире. А он, между прочим, ему десяток лет верой и правдой служил.
   - Посмотрим, что будет дальше, - сказал средний сын и вздохнул. Он обернулся и посмотрел на Николая, который продолжал сидеть за огромным столом, хотя все уже покинули его. Юноша безучастно смотрел в пустой блокнот, который лежал перед ним. Там не было ни слова, и как будто детской рукой было нарисовано солнце.
   - Жаль Кольку. Любимчик стал отверженным. Ирония, - процедил Роман.
   - Сам на рожон полез. Разбаловал его отец и получил, - сказал Георгий. - Логично: если с детства всё позволять, сядет на голову и ноги свесит... Но ты прав, Рома, всё-таки его жаль... Да и отца не меньше.
   - А если передумает? Как дал, так и взял?
   Роман бросил на брата многозначительный взгляд.
   - Да... Есть о чем подумать. - проговорил Георгий и добавил. - Прекрасная осень, прекрасная...
   Братья замолчали. Они смотрели, как черный кортеж отца из десятка бронированных автомобилей отъехал от здания администрации. И когда он скрылся за поворотом, двое черных снайперов, прикрывавшие отъезд, встали на крыше Купаловского театра и направились в сторону чердачных дверей.

2.

   Монументальное здание Комитета государственной безопасности расположилось в Минске на проспекте Независимости и отличалось забавной башенкой, о предназначении которой давно гадали многие горожане. Парадный вход за огромными колоннами был традиционно закрыт, и на него день и ночь смотрел памятник Феликсу Дзержинскому.
   По коридору третьего этажа неторопливо шла Анна, второй заместитель председателя КГБ. Полковничья форма ей шла, и молодые офицеры оглядывались, когда она проходила мимо.
   "Они смотрят на меня, как на игрушку, - думала она. - "Женщина никогда не возглавит в Беларуси госбезопасность. Это невозможно". Так он говорил... "Силовые структуры - это мужской мир". И после ухода старика, все достанется племяннику Никите. Ну что ж, посмотрим".
   У нее в руках была папка для докладов, а направлялась она в кабинет к начальнику. Она шла, чтобы осуществить свой план.
   Старый генерал принял ее в своем большом, темном кабинете. Он был расстроен и подавлен произошедшим.
   - Товарищ генерал, могу войти? - спросила она.
   - И всё-таки с сыном он погорячился, - сказал председатель скорее себе, чем ей. - Не было в этой стране существа преданней и благодарнее ему, чем Коля. И публично ссылать его в Европу, как будто это тундра или Африка, как в грязное болото, значит оскорбить еще и весь Евросоюз.
   Анна не ответила на его слова, а подошла ближе и дежурным жестом протянула ему папку.
   - Вот отчет о допросах лиц, обвиненных в государственных преступлениях, - прочеканила она и выложила из папки несколько листков.
   - Они признались?
   - Признаются, - усмехнулась она. - Еще чуть-чуть помиловать попросят.
   - А это что? - старик посмотрел на один из листков, который выделялся среди прочих.
   Анна протянула руку.
   - Извините. Похоже, это в папке по ошибке. Это... из другого дела.
   - Какого дела? - старый чекист сразу почувствовал неладное.
   - Из другого дела. Из дела, которое ведет служба собственной безопасности, - сказала она и снова замолчала. - Но докладывать пока не о чем.
   - Тут сказано, что началась интрига по дискредитации меня перед новыми президентами, которая приведет к отстранению меня от должности, - прочитал он.
   - Есть оперативная информация, но...
   - Кто?
   - Перепроверить нужно много раз.
   - Кто? - генерал повысил голос.
   - Я бы никогда не решилась без должных доказательств по столь серьезному обвинению, - тянула она время, мучая старика.
   - Кто? - закричал он.
   - Ваш первый заместитель, - прошептала Анна. Голос ее дрогнул.
   Кажется, председатель комитета не сразу понял, что это означает. Он взял стакан с водой, хотел выпить, но поставил его обратно. Старик дрожащей рукой поднял бумагу и в очередной раз перечитал, шевеля губами, словно от этого она могла поменять свой смысл на противоположный. Затем он поднял взгляд на Анну.
   - Мой племянник? Никита? Господи, как это может быть...
   - Мы проверяли ящики у всех сотрудников. Ну почту электронную... Администратор нашел один ящик, который не учтен. Зарегистрирован инкогнито. Установили вирус, проследили, - рассказывала она, как будто нехотя. - Там много разного нашлось. А главное, записка.
   - Кому предназначается письмо?
   - Мне. Объединится, чтобы вас свалить и уничтожить - вот смысл его предложения.
   - Подонок, - прошипел генерал. - Негодяй. Мерзавец.
   - Но вдруг он просто тестирует меня? Поспешный вывод в нашем деле недопустим. Надо провести объективное и полное расследование.
   - Дай бог, - глава КГБ хотел поверить в эту версию, но не мог. - Офицер, родная кровь... Он мне как сын был. Так ударить в спину... Мы докопаемся до правды. Назначить оперативную проверку. Используй все: прослушку, наблюдение, любые средства, только докажи... И докажи железно! Виновен или нет!
   - Так и будет, - спокойно сказала Анна.
   Когда глава Комитета государственной безопасности Беларуси остался один, он достал из сейфа бутылку водки. Старик пил только один, никогда на людях. Он налил себе стакан водки и выпил половину его.
   - Сын на отца пошел. Отец на сына... Да, времена, - проговорил он неизвестно кому. - Предательство и беспорядки теперь будут сопровождать нас до могилы.

3.

   Полковник была довольна собой. Она чувствовала свою силу. Она шла по коридору с улыбкой, которая не исчезла даже тогда, когда впереди появился ее коллега и конкурент - первый заместитель председателя КГБ Никита.
   - Что ни говори, у нас страна сюрпризов. Прекрасно выглядите, Анна Николаевна, и вижу, настроение тоже хорошее, - приветствовал ее молодой полковник.
   Она протянула ему руку для рукопожатия.
   - Тут не знаешь, радоваться или горевать, - ответила она. - Но это хорошо, что я вас встретила. Вы куда направлялись?
   - К руководству.
   - К Сергею Михайловичу?
   - Ну да, пока он у нас председатель комитета.
   Анна заглянула ему в глаза, затем неожиданно доверительно взяла за руку.
   - Зайдемте-ка ко мне на пять минут.
   - Ваш тон не предполагает отказа, - заметил Никита.
   - Нет. Это в ваших интересах.
   Она провела его по длинному коридору и завела в свой кабинет. Он был меньше, чем кабинет начальника и ничто в нем не указывало, что его занимала женщина. На стене висели герб и официальный портрет президента с выровненным, подмоложенным лет на двадцать лицом. В углу - национальный флаг. На столе - только папки с делами и документами. Ничего лишнего.
   - О чем вы хотели поговорить? - спросил Никита, когда они вошли.
   Анна плотно закрыла дверь за ним, включила лампу и незаметно нажала под столом кнопку, которая запустила скрытую аудио и видеозапись.
   - Это единственное место, где я уверена, что нас никто не слушает, - солгала она.
   - А о чем таком мы можем говорить, чтобы нас не слушали? - усмехнулся Никита.
   - Об измене. Подлости. И антигосударственной интриге, - перечислила она. - Тебе нельзя сейчас к руководству.
   - Почему?
   - Потому что по доносу врагов ты впал в немилость. Стоит тебе переступить порог кабинета председателя - тебя арестуют, - спокойно говорила она, не спуская глаз с коллеги. - Борьба за власть в стране началась, и правил в ней нет. Скажи, ты не получал в последнее время странных электронных писем?
   - Да. Мне пришло письмо, в нем логин и пароль от почтового ящика. Я зашел в него, но там ничего не было. Я не придал значения.
   - Напрасно.
   Анна подошла к нему ближе.
   - Ты мне нравишься, Никита, - неожиданно сказала она. - Ты не похож на остальных: ты честный, порядочный... Других система корёжит, но ты остался чистым. Как легендарные чекисты из прошлого. Не ограненный, как алмаз. Таких давно не встретишь. Будет жалко, если тебя посадят.
   - Нет, подожди. Я не пойму в чем дело. Анна, ты расскажи подробно.
   - А в том, что кто-то с того ящика начал интригу по удалению старого генерала от должности. И единственный человек, который к этому ящику имел доступ - это ты.
   - Но я там был лишь раз.
   - И того хватило, чтобы проследить, - отрезала она. - Я попыталась убедить старика, чтобы он не рубил с плеча. Но ты же знаешь генералов "старой школы"... Если уж он что решил, то решил.
   - Я объясню ему, - он повернулся к дверям, но Анна встала между ним и выходом.
   - Что? Слова, слова, слова... Он спросит, кто же тогда преступник? Кого предъявишь?
   Никита вздохнул. Она была права: предъявить в свое оправдание было нечего.
   - Я эту тварь уничтожу. Сотру в порошок, когда найду, - проговорил он. - Ты мне поможешь найти эту гниду?
   - Уже помогаю. Но ты должен меня послушаться, - сказала она и впервые в ее голосе проскользнула нежность. - Я все сделаю, и преступник будет изобличен. А ты пока должен находиться здесь, в моем кабинете. Тут ты в безопасности. И отсюда, вместе мы вычислим, кто "крот". Никита, ты мне очень дорог...
   Она потянулась к нему, обняла руками за шею и поцеловала в губы.

4.

   Разделение страны прошло спокойно. На проспекте появилась жирная желтая полоса, которая отделила Западный округ от Восточного. Белорусский народ, который за последние годы привык принимать любые решения своего руководства, в целом спокойно отнесся и к разделению Беларуси. Объяснения пропагандистов и экспертов с государственного телевидения убедили население. Социологические опросы доказали, что, если бы такое предложение вынесли на референдум, оно было бы поддержано абсолютным большинством населения. Поэтому, решили, и референдума не надо. Серьезные дискуссии разгорелись только по поводу обустройства границы и строгости пропускного режима. Сошлись на том, что контроль, несомненно, необходим, но ввести его в ближайшем будущем не представляется возможным.
   С Палатой Представителей поступили просто: депутаты, избранные из восточных областей образовали парламент Восточной Беларуси, остальные - Западной. Совет Республики упразднили за отсутствием такой республики.
   Сначала думали внести изменения в конституцию, а потом решили, что все произошедшее прекрасно толкуются и в рамках действующей.
   Государственные телеканалы были поделены поровну и переименованы: ОНТ стал Западным национальным телевидением - ЗНТ, а "Беларусь 1" стала "Восточной Беларусью 1". Доли "Столичного телевидения" поделили поровну, а канал обязали равномерно освящать жизнь Западного и Восточного Минска.
   Газеты активно комментировали ситуацию:
   "Улучшение системы административного управления в Беларуси назревало давно, можно сказать, веками. Для простого человека Восток и Запад Беларуси всегда были чужими, а их объединение в одно территориальное образование - искусственным и нелогичным", - писала в те дни "СБ. Беларусь сегодня", замечая при этом, что "при очевидной необходимости такого решения, ни у кого не хватало политической воли и мудрости осуществить территориально-административную реформу. И при царизме, и при коммунизме, и при вредителях-демократах политики камуфлировали очевидную проблему под разного рода популистскими лозунгами "единства нации". Только первый президент смог принять единственно верное решение, которое исходит из объективных законов геополитики, экономики, социального развития. Чаяний народа, в конце концов".
   "Народная газета" выяснила, что "Сам Петр Машеров мечтал о таком разделе и даже часто говорил о его неизбежности, за что, вероятно, и поплатился жизнью".
   Корреспонденты "Знамени юности" опубликовали большое историческое исследование белорусских академиков, которые нашли в Национальной библиотеке средневековые карты, на которых было ясно видно, что граница очерченная президентом между Восточной и Западной Беларусью была исторической.
   "Белгазета" разродилась иронической статьёй с легким оппозиционным подтекстом: "Президент как всегда обвел вокруг пальца Запад, который надеялся на демократизацию страны, после отхода от власти старого правителя. Теперь вместо одного старого "диктатора", Европа получила двоих молодых".
   "Хартия 97" взяла интервью у находившего в немилости младшего сына президента Коли, который с одной стороны мягко покритиковал отца за авторитарные методы правления, с другой попытался оправдаться перед ним. Это интервью тут же использовали аналитики государственного телевидения, чтобы еще раз показать, как неблагодарен, слаб и подл был младший сын, и насколько дальновиден и великодушен его отец.
   Экзархат Русской православной церкви, Католическая, Еврейская и Мусульманские общины выпустили специальные заявления, признав разделение страны отражающим интересы традиционных конфессий.
   Газета "Культура" бодро отрапортовала: "Теперь театры Востока и Запада вступают в полосу настоящей конкуренции. Искусство Беларуси станет разнообразнее, выработав две разные эстетические модели. А в итоге выиграет зритель".
   Международная реакция была смешанной, если не сказать растерянной. Говорили, что примеров разделения стран в истории было множество: Северный и Южный Судан, Сербия и Косово, Южный и Северный Кипр, две Кореи, Западная и Восточная Германия и ничего особенного в этом нет. Россия как обычно заявила, что это внутреннее дело Беларуси и блокировала любые попытки осудить авторитарный раздел в Совете Безопасности ООН. Западные страны дежурно выразили сожаление, что подобное решение было принято недемократическим путем. Хотя в этих комментариях сквозило плохо скрываемое торжество по поводу ухода старого президента и надежда на сотрудничество с молодыми новыми правителями.
   Младшему сыну Николаю была устроена тёплая встреча в Брюсселе, где его приняли дипломаты самого высокого уровня.
   По прямому и широкому шоссе из Минска в Гродно ехал кортеж бывшего президента. Колонна из двух десятков автомобилей: лимузины, джипы, микроавтобусы спецслужб, машины медицинской помощи, радиоэлектронного подавления, спецсвязи, машины автоинспекции с мигалками.
   В центре колонны как всегда ехал длинный бронированный "пульман", созданный для президента в Германии лучшим автопроизводителем в мире. И хотя в просторном салоне с комфортом поместился бы десяток пассажиров, уже много лет президент ездил в нем один.
   За окном была пустая дорога (по традиции, когда ехал президент, шоссе перекрывали полностью от Минска до Гродно) и так любимые президентом поля. У главных дорог они возделывались особенно аккуратно и затейливо: чисто убранное жниво, на котором огромные фигурки из соломы символизировали крестьянское счастье. Рож сменялась гречихой, затем рапс, кукуруза, картофель, между которыми обязательно располагались аккуратные наделы под морозоустойчивые сорта оливковых деревьев, виноградников, бахчевых культур и даже цитрусовые рощи. Они были гордостью президента и свидетельством его сельскохозяйственного гения. Президент надеялся, что его сыновья приумножат его достижения.
   В Гродно его встретили помпезно. В городе был объявлен выходной и всех служащих собрали в центре. Милиция и военные в парадных мундирах плотной цепью отделили ликующий народ от вымытой до блеска центральной площади. Специально завезли из соседней Польши и высадили новые цветы. Три оркестра: военный, городской и инвалидов несколько дней репетировали торжественную программу. Актерам Гродненского драмтеатра сшили новые костюмы в национальном стиле, чтобы они внесли во встречу фольклорный колорит. А кукольный театр подготовил национальную "Батлейку", в которой в занимательной форме рассказывалось об истории Беларуси как независимого государства, от его фактического создания президентом, до его последних решений. На помосте выступили звезды белорусской эстрады и творческие коллективы города. Специально для сопровождающих бывшего президента освободили две самые приличные гродненские гостиницы, выселив польских торгашей, немногочисленных туристов и командировочных. А для самого бывшего президента подготовили обширные апартаменты в главной резиденции правителя Западной Беларуси, под которую был приспособлен исторический королевский замок.
   Бывший президент принял почести достойно, с народом общаться не стал, зато на ужине в свою честь, который был устроен в ратуше, сказал большую речь в честь своего старшего сына. Он вспомнил о том, как в юности отправил его служить в пограничные войска, как сделал его своим советником, как ввел в Совет Безопасности и всегда прислушивался к его советам. Сколько антигосударственных заговоров, сколько коррупционеров и шпионов было изобличено сыном. Вспомнил покойную мать сына. Упомянул внуков.
   Прошло всего несколько дней, и в стране неожиданно выпал первый снег. В этот день бывший президент путешествовал по Брестщине, а Георгий проводил рабочее совещание в своем кабинете. Он слушал доклад губернатора Гродненской области.
   - Наш любимый первый президент проводит дни, путешествуя по вашим городам. Клецк, Щучин, Лида, Волковыск, сегодня утром - Брест и Кобрин. И если честно, его передвижения создают серьезные проблемы. Огромные силы отвлекаются на обеспечение безопасности. Перекрытие дорог создает серьезные заторы. А необходимость кормить и хорошо кормить такую армию чиновников и охранников опустошает города. Траты бюджетов на это просто разорительны.
   - Да, если папа отдал власть, то практического смысла в таких поездках немного, - проговорил Георгий. - Я слышал, даже были жалобы...
   - Не хотелось бы про это говорить. Все-таки он ваш отец и первый президент, - промямлил неуверенно губернатор.
   - А я президент нынешний и должен знать обо всём, что происходит на моей земле, - назидательно сказал Георгий.
   Губернатор кивнул, достал из папки листок и зачитал.
   - Поступили жалобы, что во время посещения одного из совхозов Клецкого района охрана бывшего президента избила председателя, как тут говориться - "за бесхозяйственность и лень". Директор не успел подготовить поле к посадке озимых. Дважды наказывались офицеры ГАИ за ненадлежащее перекрытие дорог. Пострадали и корреспонденты Западного национального телевидения за, как показалось пресс-службе вашего батюшки, недостаточно восторженные и большие репортажи об этих поездках. Оператору разбили камеру, а корреспондентка после угроз со стороны службы безопасности вашего отца бежала в Польшу. И видимо, будет просить там политического убежища. За недостаточно вкусный обед поплатилась начальница Щучинского общественного питания. Женщина сейчас в больнице с сердечным приступом. Тут много всякого...
   Он передал начальнику несколько листков с жалобами.
   - Да, это начинает раздражать, - вздохнул Георгий. - Без Коли папа как с цепи сорвался... Когда вернется, скажете, что я занят. На важном совещании. Пусть осознает, что мир не крутится вокруг него. И вообще, мы кое-что изменим в его привычках.
   Кортеж старого президента въезжал во двор бывшего королевского замка в Гродно. Когда-то давно тут проводили сеймы по выбору короля Речи Посполитой, теперь здесь жили и работали президенты: бывший и нынешний.
   Когда охранник открыл двери лимузина, старик удивленно заметил, что на лестнице отсутствуют красная ковровая дорожка, которую всегда расстилали для него. Еще утром она была.
   Неподалеку невысокий пожилой человек в сером костюме раздавал указания дворникам. По знаку старика охранники притащили его к машине, и бывший президент с удивлением узнал в этом завхозе своего бывшего главу администрации, которого выгнал когда-то в прямом эфире.
   - Ты?
   - Я, товарищ президент, - смиренно ответил бывший важный чиновник.
   - Как ты здесь оказался? - спросил президент.
   - Когда вы меня выгнали, я пытался устроиться на руководящую работу, но меня нигде не брали, - рассказал он. - За границу тоже не выпустили, сказали, что я обладаю государственными секретами.
   - Так и есть, - согласился бывший правитель.
   - Да. Я продолжал искать работу... Бизнесмены, узнав, в какой я немилости, отказывались даже встречаться со мной. После раздела ваш премьер-министр работает тут на аналогичной должности, он мне и помог. Определил в завхозы, - растерянно сказал он. - Теперь я отвечаю за метлы, тряпки, мусорные баки и гнилые листья.
   - Ты можешь лишиться и этой работы. Где ковер, который лежал здесь еще утром? - строго спросил старик.
   - Его убрали по приказу нового правителя.
   - Моего сына?
   - Да, ведь он теперь новый президент.
   Что-то в его словах и в его виде показались президенту трогательным и жалким. И он смягчился, как с ним бывало не раз.
   - Ты знаешь, я не злопамятен, - сказал он. - И тем, кто мне служил верно многое прощал. Потому что вижу человека насквозь. Если человек проходил испытание опалой, и сохранял верность, не уходил в "пятую колонну", я всегда давал ему второй шанс. Дам и тебе. Кем ты поработал у меня, напомни?
   - Сначала помощником... Главным инспектором по Могилевщине. Управделами. Министром информации. И наконец, почти десяток лет - глава администрации, - перечислил нынешний завхоз. - И ни разу никто не уличил меня в хапужничестве или нелояльности. Я был всегда с вами честен. И предан, как собака.
   - Других не держим, - усмехнулся старый президент. - Правда, собака не только лижет руку, но иногда и кусается. Хорошо, будь рядом и дело какое-нибудь тебе найдется... С завхозов ты уволен.
   Он величественно направляется ко входу во дворец в сопровождении охраны и своей администрации.
   В фойе его встретил губернатор Гродно.
   - Рад приветствовать вас после трудного дня, - сказал он.
   - Почему ты встречаешь меня один? Где сын? - перебил его старый президент.
   - Боюсь, он занят, - ответил губернатор, поклонился и вышел.
   На несколько секунд повисла тишина. Президент оборачивается к своим людям.
   - Что это было? Шутка? Новый протокол? Кто-нибудь верните этого придурка, - приказал он. Охранник бросился исполнять поручение. - Никогда он тут не сделает карьеры! Кстати, про шутки, где мой пресс-секретарь? Вот уж, кто умеет поднять мне настроение... Он выздоровел?
   - Уточнить? - спросил работник службы протокола президента.
   - Ну уточните.
   Из приемной вышел охранник с озабоченным лицом. Было видно, что ему нечасто приходилось докладывать президенту такие вести.
   - Ну что? - нетерпеливо спросил старик.
   - Он отказался выходить, - сказал охранник.
   - Отказался? Почему?
   - Не хочет, - охранник растерянно развел руками. - Не хочет.
   Старый президент выпрямился, что-то внутри у него взыграло, он свирепо задышал и направился в сторону приемной. За ним последовала и свита, хребтом почуявшая дикий хозяйский гнев.
   В приемной губернатор о чем-то разговаривал с секретарями. Увидев президента, он заметно побледнел и сник.
   - По-твоему, я кто? - спросил старик.
   - Вы... Вы отец нашего руководителя, - промямлил губернатор.
   - Ничтожество, вошь, гнида, - испепелял его старик. - Я таких как ты столько перемолол, сгноил в тюрьмах и изоляторах... Пятая ты колонна, предатель. Завтра ты здесь работать не будешь, я тебе это обещаю...
   - Не вы меня назначали, - попытался вставить слово мокрый от пота губернатор Гродненщины.
   - Молчать, пока я говорю, говнюк! - гаркнул на зарвавшегося чинушу президент. - Ты никто передо мной. Пыль и навоз. Дерьмо на моем сапоге. Я сотворил эту страну, а такие как ты, губернаторы и мэры, валялись у меня в ногах, неделями просиживали зады в приемной, целовали руки, чтобы я просто посмотрел в их сторону, спасал их предприятия, кинул им бюджетную подачку... И ты, подонок, мне грубишь?
   Старик вдруг размахнулся и отвесил ему тяжелую пощечину. Губернатор схватился за щеку, побагровел и, собрав в кулак всю свою смелость, выпалил.
   - Я не обязан такое терпеть!
   Он направляется к выходу, но дорогу ему преграждает бывший глава администрации.
   - С дороги, дворник, - прошипел ему губернатор.
   - Я больше не дворник. Президент вернул меня в свою команду, - гордо ответил бывший глава. - И тебе лучше проявить больше уважения к спасителю нашей страны.
   - Нет больше такой страны. С дороги, - он грубо протолкнулся к выходу, продолжая держаться за горящую щеку. В спину ему полетели злые смех и шутки от сопровождающих президента.
   - О, у нас праздник? С чего бы? - отвлек всех от этого веселья яркий узнаваемый голос президентского пресс-секретаря. - Мы снова у власти? Теперь мы радуемся, что обидели доходягу уровня провинциального губернатора? Вот уж действительно смех!
   Пресс-секретарь был выходцем из телеведущих и театральных актеров. Когда-то его передачи и ток-шоу, изобличающие агрессивные планы Запада, коварство, жадность и никчемность оппозиции, имперские планы России, приковывали у экранов всю страну. Он побывал и руководителем государственного канала и министром информации, но последние годы президент держал его пресс-секретарем не столько, чтобы формировать общественное мнение - журналисты и так были хорошо вышколены, а система пропаганды отстроена - сколько для собственного развлечения. Никто не умел так поднять старику настроение саркастичной шуткой или острым комментарием, как этот человек. Никому другому президент не позволял иронизировать над собой или своими решениями.
   - Он проявил неуважение, - сказал прощенный глава администрации.
   - А кто сейчас проявляет уважение? Только бывшие дворники.
   Президент принял шутку благосклонно.
   - И что ты предлагаешь, шоумэн?
   - Я предлагаю, как всегда использовать новейшие технологии черного пиара и информационных войн! Например, давай запустим ток-шоу об отношении к старикам под брэндом - "Старики наши всё!" Можно устроить яркое всенародное обсуждение пенсионной реформы для бывших президентов. Переснимем "Отцы и дети" на "Беларусьфильме"? Правда, для этого придется вновь отстроить "Беларусьфильм", ведь вы его снесли, после одного случая... Я бы не брезговал и развлекательными форматами. Например, телевикторина - "Обменяй власть на кота в мешке!" или еще лучше - "Третий лишний!" Можешь быть телеведущим, если уж других должностей тебе в государстве не нашлось.
   - Ты придурок, - бросил ему президент. - Тоже хочешь по морде?
   - Молчу, молчу, молчу, - поднял руки пресс-секретарь и обернулся к помилованному главе администрации. - Ты скажи ему, как называется теперь его должность. Сам себе президент?
   - Давно ли ты стал таким смелым, дружок? - спросил его старик.
   - С тех пор ты своих сыновей сделал своими папашами, дал им в руки розги и спустил штаны, - прошептал пресс-секретарь так, чтобы остальные не слышали.
   В этот в приемную вошел Георгий. За его спиной среди сопровождающих виднелся губернатор со щекой сливового цвета.
   - Гоша, ну наконец-то... Я уже начал выходить из себя. Ты выглядишь напряженным. Ты что, не в настроении? - спросил отец.
   - А были времена, когда тебе было плевать, какое у него настроение, - процедил пресс-секретарь и поспешил отойти подальше под ледяным взглядом Георгия. - Я что? Я - ничего. Молчу, молчу...
   Георгий заговорил спокойно и официально.
   - Неприятно, когда серьезное государственное учреждение превращают в цирк. Неприятно, когда люди без официального статуса и полномочий все время подвергают критике законное правительства. Неприятно, когда дискредитируют и не уважают государственную власть. Мне казалось, что вы, отец, как никто понимаете, что такое дисциплина и субординация и объясните это своим людям. Потому что, если нет, то в действие вступят другие механизмы, - заключил он.
   - Как это у Шекспира? "Кукушка воробью пробила темя за то, что он кормил ее все время", - не удержался от едкого комментария пресс-секретарь и снова замолк, под взглядом Георгия.
   - Я услышал слово "отец". Ты уверен, что ты ко мне обращаешься, Георгий? - спросил президент.
   - Я тебя очень прошу меня услышать, папа. Что объяснять, и так тут все понятно, - сказал сын.
   - Нет, объясни. Ну объясни, - приказал президент.
   - Я думаю о благе государства. Как... Как его глава. И ради этого блага я пойду на всё, не взирая на лица, как ты меня всегда учил, - ответил сын.
   - А я лицо? Лицо... Спасибо, что не морда, - огрызнулся президент.
   - Отец.
   - А я думал, я первый президент страны под названием Республика Беларусь. Президент, который из грязи поднял эту страну и пятьдесят лет нес на вот этих руках, как самый драгоценный сосуд. Может быть, меня не узнают? - притворно удивился старик.
   - Да, у людей без должности узнаваемость у нас в стране резко падает, - подкинул в топку огня пресс-секретарь.
   - Кто я мы разберемся. А вот кто передо мной? Случайно не человек, которого я родил и вел по жизни за руку? Случайно, не мой сын?
   - Я в эти игры не играю, - ответил спокойно Георгий. - Да и тебе дурачится уже поздновато, не те года, статус, положение. Ты правильно сказал, для нас во всем ты эталон и образец. И портить этот образ нам не надо. Ты памятник. Икона. Идол. Ну хочешь, поставим в центре Гродно тебе большую статую? Из мрамора, из бронзы - только прикажи. И вечный караул? А? Но балаган тут лучше прекратить. И по стране, как табор кочевой, с дурацким гвалтом, пьянками, скандалом - не надо больше ездить. Ни к чему. А хочешь ездить? Съезди в санаторий. Отдохни. Но только распусти часть своей "тусни". Прости, администрации. Ну, дармоеды... Посуди здраво. Сидят на шее у бюджета, клянчат, а лишних денег нет. Получается, у медсестры или пенсионера отбираем, чтобы им набить карманы и животы. Нехорошо...
   - Ты выродок! - внезапно заорал старый президент. - Пусть слышат все! Ты - выродок! Бездушный робот! Прости, что докучал тебе... Прости, что был тебе отцом и покрывал твои делишки в прошлом. Прости, что сдуру сделал президентом и дал страну размером с Австрию на разграбление. Мне всё понятно! Ты больше мне не сын. Все собираемся, мы уезжаем на Родину. В любимый Шклов, на земли Могилева.
   - Тебя никто не гонит. Просто не надо скандалов, не надо избивать моих губернаторов, не надо выговаривать моих чиновников, пугать моих журналистов, только и всего, - попытался притушить отцовский гнев Георгий, но было поздно.
   - Не надо мне рассказывать, что делать! Я президент и знаю сам! Сынок, сынок... Я узнал тебя слишком поздно, - разочарованно сказал отец.
   Эту картину и застал премьер-министр, который вошел в приемную к Георгию. Он перешел на работу к новому руководителю и теперь был премьер-министром Западной Беларуси. Это тоже был человек из "старой гвардии" бывшего президента, хороший хозяйственник и тихий, преданный человек пожилого возраста. Услышав, что разгорается конфликт, он поспешил в приемную, но опоздал.
   - Теперь ты с ним? Давай! Добей меня, - бросил он премьеру. - Машины подготовить. Уезжаем.
   - Не надо волноваться. Давайте поговорим спокойно.
   - Да пошел ты... Подгавкивай ему. Теперь он твой хозяин, - он направился к дверям, но вдруг остановился. - Хотя ты прав, я не договорил. Вот что... Когда тебя, Георгий, юнцом зеленым, я назначил (хотя все были против) в Совбез. Когда разрешил твоих дружков назначить на должности в прокуратуру, в МВД, в разведку. Когда приятелям давал участки под застройку, а банки заставлял давать кредиты... Когда заранее узнав про девальвацию, с барыгами ты миллионы делал... Я вас не трогал, хотя клейма там негде ставить. Тогда ты пел другие песни... И глаз не смел поднять. Теперь они вокруг тебя как стая. Вон, зубы скалят, - он указал в сторону губернатора. - Я дам тебе прогноз: ты долго не продержишься, Георгий. Если ты считаешь, что власть моя держалась на штыках, то ты дурак похуже чем тот, которому я дал по морде. Чтоб управлять народом нужно больше, много больше, а ты не научился не хрена. Слава богу, что у Романа мозгов побольше. Вместе с ним, объединившись, я верну свою силу... И тогда предупреждаю, тебе мало не покажется.
   Эту последнюю фразу старый президент сказал так, как говорил в былые времена тысячу раз, как бритвой режут глаз... Сын дрогнул.
   Старик вышел, за ним ушли его сопровождающие. Последним выходил пресс-секретарь, который не удержался и пошутил напоследок.
   - Знал бы, где упадешь, соломки бы подстелил.
   Георгий посмотрел на премьер-министра, который неодобрительно вздохнул.
   - Ты это слышал? Он мне угрожал.
   - Я слышал, - сказал премьер-министр. - Не стоило к нему так относится.
   - Тебя не спросили. Займись коровниками лучше, - грубо оборвал его молодой президент Западной Беларуси. - Или премьер-министр у нас в стране стал политической фигурой?
   Премьер опустил глаза и отрицательно покачал головой. Георгий подозвал избитого губернатора.
   - Отец слов на ветер не бросает. Охрана у него немаленькая. Бригада офицеров, закаленных как сталь, вооруженных до зубов, спецтехника, взрывчатка, - многозначительно сказал он. - И это в пару метрах от моей спальни. Слава богу, вся эта рать съезжает... Жаль, что к брату. Не думаю, что он будет очень рад такому соседству. Ты поедешь к Роме. Все расскажешь подробно и отвезешь письмо. Не доверяю я ни телефонам, ни электронной почте. У бати кгбэшники в друзьях. Десятки лет мы все под колпаком, и быстро это не изменишь. Стучали и стучат...
   - Я понял, - сказал губернатор. - Поеду, передам.
   - И главное... Отец мой несговорчив, пока с ним эта кодла. Перед ними он бесится, - негромко сказал Георгий. - Подчиненные всегда его распаляли. Один на один - человек как человек. Но стоило появиться паре глаз, неважно, совминовских, совбезовских, да хоть официантских, как начинал реветь он, как белуга, сверкать глазами и кидаться на людей. Лишим его этих льстивых, восторженных зрителей, и можно будет со стариком иметь дело.
   - Понятно, - кивнул губернатор. - Вы на меня можете положиться абсолютно, господин президент Западной Беларуси.
   Кажется, в этот момент Георгий расслабился. Отъезд отца означал, что жизнь вернется в привычные рамки, без соглядатаев и назиданий. Он уже надумал истопить баню, созвать друзей: офицеров, бизнесменов, спортсменов, устроить пир, на котором будут петь звезды шансона. И обязательно много красивых женщин...
   Только сейчас он заметил, что премьер-министр все еще стоит в углу приемной. Он подумал, насколько это все-таки серый и маленький человек. Отец почему-то любил назначать на должности премьер-министра именно таких: тихих, верных, незаметных.
   - Он помыкал тобой как тряпкой, - сказал ему, выходя, Георгий. - И я буду делать то же самое. Ты понял?
   - Меня всё устраивает, - тихо ответил премьер-министр.
   - Вот и хорошо. Иди работай, - приказал Георгий и пошел делать распоряжения на счет сегодняшней вечеринки.

5.

   Отъезд президентского кортежа из Гродно получился не таким торжественным как въезд. Сборы затянулись до глубокой ночи. Охрана несколько раз предлагала старому президенту остаться и переночевать в резиденции. Люди устали после поездок по регионам, да и безопасность на ночных дорогах будет обеспечить трудно. Но старик отказался. Он хотел показать сыну, как сильно его презирает, и что ни одной лишней секунды не собирается пользоваться его гостеприимством. Среди администрации шел ропот. Не все были не стороне бывшего правителя, считая его инициатором конфликта. Несколько человек даже попросились остаться под разными предлогами, надеясь найти работу у нового правителя. По Гродно мгновенно разнеслись слухи. К полуночи польские оппозиционные порталы уже во всю смаковали эту новость.
   Старый президент в сопровождении пресс-секретаря и глав администрации вышел в темный двор Гродненского королевского замка, где его ждал лимузин. О красных дорожках теперь уже никто не помышлял. Провожать его не вышел ни сын, ни высокие чиновники. Его провожали лишь представители службы протокола и охраны замка.
   - Ну, вот тебе и выпал случай доказать свою преданность, - сказал старик своему бывшему главе администрации. - Поедешь к Ромке. Указ о назначении тебя спецпосланником подписан. Только поторопись, к нашей встрече там все должно быть готово. Я сначала заеду в Минск. Повидаю старого друга - председателя комитета госбезопасности. С ним есть о чем потолковать... Затем на Могилевщину... Это мой родной край, нужно показать, не в пример этим "западенцам", как он любит своего первого президента...
   - Можете на меня положиться, - сказал спецпосланник. - Все будут стоять на ушах. Это будет такое ликование, которого еще не знал свет! Салют и фанфары я обещаю.
   Он решительно направляется к джипу, который его ждал, чтобы умчать на Восток.
   - Ага, держи карман по шире, - усмехнулся пресс-секретарь и довольно смешно процитировал известный фильм. - "Будет тебе и ванна, будет тебе и кофэ, будет тебе и какава с чаем... Поехали".
   Старик по обыкновению сел в лимузин один, бросив взгляд на горящие окна дворца, за которыми шел веселый пир "молодых волков". Они праздновали победу. Кажется, даже сквозь бронированные стекла лимузина пробивались ритмы веселого шансона. Защемило сердце. Он кивнул водителю. И колонна президентского кортежа двинулась в путь...

6.

   Утром черная служебная машина заместителя председателя КГБ Анны Николаевны ехала по западной части проспекта Независимости из Боровлян, где у нее был дом, в центр города.
   Дорога была пуста - на проспекте велись строительные работы, и обычные машины пускали в объезд. Исключения делали лишь для служебного транспорта по спецпропускам.
   На месте желтой линии разделения города поспешно возводили пограничные заграждения - легкие, современные конструкции: столбы с видеокамерами, между которыми натягивали струны с током невысокого напряжения. Удар, если их тронуть, был несильным, не мог навредить даже ребенку, но неприятным. Сигнал тут же передавался в службу пограничного контроля. Все-таки Запад и Восток теперь были разными государствами. И отношения между ними становились холоднее и напряжённее день ото дня.
   Основным камнем преткновения были экономические вопросы. Золотовалютный запас, банковская система, эмиссия национальной валюты вызывали у правительств Запада и Восток бурные споры. Естественно, в перспективе каждая страна должна была перейти на свою валюту, но организовать это было не так просто. Каждый из братьев нанял своих экономических советников, которые давали разные, порой взаимоисключающие советы. Доверие к единому белорусскому рублю падало рекордными темпами, а это вызвало небывалый валютный ажиотаж, инфляцию и как следствие - товарный дефицит в магазинах.
   Не могли правители договориться пока и о судьбе газо и нефтепроводов, в частности, национализированного несколько лет назад "Белтрансгаза". Спорили из-за военных баз. Даже сам город стал объектом ожесточенного торга: на стороне Романа оказались все аэропорты и вокзалы, зато Георгий контролировал все следственные изоляторы и кафедральные церкви и соборы.
   Для минчан был введен пропускной режим. Допустимыми основаниями для жителей одной половины находиться на территории другой считались: место работы (при предъявлении рабочего удостоверения или контракта), посещение культурных и спортивных мероприятий (при наличии билета), вокзалов (тоже нужен был билет) и родственников (нужна была справка из паспортного стола). Исключения сделали для официальных таксистов, которые со спецпропусками могли ездить по всему городу.
   Кольцевую автодорогу оставили для общего пользования всех жителей, но съезды в город оборудовали современными турникетами.
   Впрочем, остались в Минске и места, которые беспрепятственно мог посетить любой минчанин: прежде всего это национальная библиотека. Место это считалось сакральным для любого белоруса как зримый символ величия нации и достижений президента. Даже помыслить ограничить доступ к библиотеке было невозможно. Для встреч горожанам также оставили площади Победы, Независимости и Якуба Коласа.
   Анна подъезжала к зданию Комитета. Не смотря на то, что формально оно находилось в Западном Минске, в реальности он все еще работал в старом режиме - сразу на две части. Разделить КГБ оказалось значительно сложнее, чем парламент или правительство. Многие расследования и спецоперации комитетчики осуществляли одновременно и на Востоке, и на Западе, и там и там была секретная агентура, которая координировалась из единого центра, некоторые специалисты просто были в единственном экземпляре. Юрисдикция расследуемых уголовных дел против государства тоже требовала ясного определения: против какого государства теперь судить преступников и оппозиционеров, которые заполняли изолятор КГБ, как их поделить?
   Специально для решения спорных вопросов, в том числе по разделу КГБ в Минск вернулся средний сын президента Роман с семьей. Так как Дрозды достались старшему брату, он забрал под себя квартал "мидовских" резиденций в районе площади Победы. Для детей и внуков президента закрыли парк Горького, и прохожие с моста над Свислочью изредка могли видеть, как там они гуляют в сопровождении няни и охраны.
   Анна запарковала машину во дворе КГБ и вошла в здание. После необходимых процедур контроля и идентификации, она зашла в управление информационной безопасности. Большой зал, сплошь уставленный новейшими компьютерами, был передовым рубежом политической кибервойны. Именно отсюда бывшие отличники БНТУ и БГУИРа "троллили" и "д-досили" оппозиционные сайты, взламывали ящики активистов, политиков и журналистов, рассылали вирусы и "трояны". Последним достижением отдела был взлом кредитных карточек ряда оппозиционно настроенных бизнесменов и политиков. Тогда удалось списать значительные суммы. Теперь у отдела были деньги на новогодний корпоратив в хорошем ночном клубе. Ребята были молодыми, многие были из глубинки, так что в зале всегда стоял веселый шум. Свою начальницу они встретили уважительно.
   Анна забрала подготовленные для нее документы по дискредитации Никиты. Теперь у нее были дополнительные доказательства его "заговора", которые создали талантливые компьютерщики.
   Она заглянула в "педагогический отдел". Так этот отдел прозвали за то, что его сотрудникам в основном приходилось проводить профилактические беседы с юными оппозиционерами и их родителями. В КГБ прекрасно понимали, что лучше предупредить проблему для государства, чем потом с ней разбираться. Основным приемом тут было запугивание, поэтому и сотрудников подбирали крепких, угрюмых, но с хорошо подвешенным языком. Если беседы не помогали, тогда прибегали к провокациям, результатом которых всегда были административные аресты и уголовные дела в целях педагогического воздействия. В большой комнате, увешанной фотографиями и телефонами молодых бунтарей, она и нашла того, кто ей был нужен.
   Оперативную ситуацию ей доложил начальник управления информационной безопасности КГБ.
   - Я только что от деда. Грядут большие потрясения. Сегодня у него назначена встреча с Романом Александровичем, - сказал он.
   - Где?
   - Здесь, у нас, - он многозначительно посмотрел на начальницу. - Похоже, президентский сынок собирается предложить деду очень выгодную сделку. Не секрет, что отношения между Романом Александровичем и Георгием Александровичем в последнее время не фонтан. И на чьей стороне в этом споре будет КГБ, получит очень большую фору.
   - Все так плохо? - спросила она.
   - И будет только хуже, - уверенно сказал полковник. - Мы же всех слышим, всё читаем, и всё знаем. Кроме того сюда из Гродно направляется старый президент. Похоже, с Гошей он поругался окончательно. И теперь возлагает и на Ромку, и на нашего деда большие надежды.
   Анна прекрасно понимала всю сложность ситуации. И понимала, что для нее это большой шанс.
   - А что насчет Никиты? - словно невзначай бросила она.
   - Все сделано как вы просили, - он передал ей папку, попрощался и вышел.
   Анна бегло просмотрела отчет, все было сделано правильно.
   Преданные сотрудники уже провели на квартире Никиты обыск, и конечно нашли там литературу антигосударственного содержания, иностранную валюту и переписку с лидерами подпольных политических партий. Некоторые лидеры этих партий как раз находились в СИЗО и уже давали нужные показания против Никиты. Дело было практически сделано.
   Анна понимала, что Никиту надо было убрать до того, когда начнется реальный раздел ведомства.
   Она вошла в свой кабинет и заперла за собой дверь. Никита ее ждал в комнате отдыха за кабинетом, где и жил все последние дни. Он уже знал, что его квартиру обыскали и опечатали. Что его телефон и кредитки - заблокировали. Что старый генерал подписал приказ о его аресте - Анна показала его Никите первым делом. Об этом ему изо дня в день докладывала Анна, показывая все новые улики, которые стряпали против него "враги". Никита ей верил. Верил, что она всеми силами пытается найти злоумышленников и выяснить, кто стоит за всей интригой с его отстранением. Да и как было не верить, если она с ним спала?
   - Всё плохо, - сказала она без обиняков. - Тебя могут арестовать с минуту на минуту. Они ждут высоких гостей и будут проверять все кабинеты без исключения. Если тебя схватят, то надолго бросят в СИЗО. Думаю, год будут решать только под чьей юрисдикцией расследовать: Восточной или Западной. Скорее всего, и этот год ты не протянешь, судя по озлобленности и силе твоих врагов.
   Она обняла его и по-женски прижалась.
   - Ты мне очень дорог, - сказала она пронзительно. - Господи, ты всего этого не заслужил.
   Она поцеловала его так страстно, как только женщина может целовать мужчину.
   - Что делать? - спросил он, глядя ей в глаза.
   - Уходи. Беги. Прямо сейчас. Иначе сядем оба. Я дам тебе три минуты и включу тревогу.
   - Скажи, ты хоть немного любила меня? - спросил Никита, словно какое-то глубокое сомнение кольнула его.
   - Три минуты. Это всё, что я могу тебе дать, - прошептала она, и слеза покатилась по ее щеке.
   Никита стремительно вышел из кабинета Анны. Камеры видеонаблюдения снимали сверху, поэтому он натянул фуражку на лоб.
   Анна осталась в кабинете и смотрела на часы. Когда секундная стрелка отсчитала ровно три минуты, она подняла трубку.
   - Тревога. В здании подозреваемый. Блокировать выходы. Объявить уровень опасности четыре, - сказала она.
   Положив трубку, Анна подошла к зеркалу. Она посмотрела на себя: помада на губах была размазана поцелуями, а из-за слез по лицу потекла тушь. Она сняла тугую заколку, которая стягивала волосы на затылке. Пряди рассыпались. Анна схватила воротник блузки и жестким движением порвала его. Затем подняла юбку и ногтем полоснула по колготам. Этого ей показалось мало. И то ли, чтобы придать своему виду законченный вид, то ли, чтобы остановить искреннюю слезу, она прикусила себе губу и пустила из уголка рта сукровицу.
   В кабинет ворвались несколько вооруженных чекистов. Анна сделала вид, что ноги подломились, и упала на пол. Её подняли и отнесли на диван. Она открыла глаза только, когда в кабинет вошел сам председатель Комитета государственной безопасности.
   - Он хотел меня изнасиловать, - прошептала она.
   - Подонок. Мразь. Неужели в моей семье мог родиться такой урод. Позор всего чекистского сословья, - генерал готов был взорваться. - Где он?
   - Не знаю. Ищите, - сказала она. - Когда меня душил на этом диване, он мне во всем сознался. И что хотел избавиться от вас. Ну а меня в наложницах оставить. Он влюблен в меня, как безумец. А вас он также сильно ненавидит...
   - Поймать! Срочно, поднять на уши всех на Востоке и на Западе! Передать ориентировку милиции и погранцам, на вокзалы, в рестораны и гостиницы, - скомандовал старый чекист. - У него земля должна гореть под ногами! От нас еще никто не уходил...
   - Будет исполнено, товарищ генерал, все силы на это бросим, - отрапортовал офицер и с коллегой поспешно вышел.
   - Ты не ранена?
   - Нет.
   - Он...
   - Он не успел, - предвосхитила его вопрос Анна. - Я не далась.
   - Ты мне как дочка будешь, - с отцовской нежностью сказал генерал, проведя жилистой рукой по ее волосам. - А ту любовь, которую я к нему питал я умножу и тебе верну. Ты молодец. Ты, Аня, настоящая чекистка.
   - Постараюсь оправдать, товарищ генерал, - ответила она, впервые улыбнувшись.
   В это время Никита еще находился в огромном здании Комитета. Естественно, все уже знали о его проблемах, но не все верили, что он предатель. Ходили даже слухи, что дело против него фабриковалось внутри самого Комитета. Выходы были перекрыты. Ориентировки разосланы. Так что для побега нужен был план...

7.

   Роман, в отличие от старшего брата, любил "мажорные" машины. В его кортеже было несколько "Порше", "Бентли", "Мазератти" и "Астон Мартинов". Кроме того зачем-то за легковыми машинами всегда тащилась какая-то железная самоходная установка, на которой красовались две выкрашенные в желтый цвет ракеты. Трудно сказать, боялся ли Роман воздушного налета, но эти ракеты нравились его внукам. Говорят, ему презентовали их китайцы, чтобы он не сворачивал строительства технопарка под Смолевичами размером с Шанхай.
   Кортеж остановился у парадного входа в Комитет. На статус визита указывало то, что на три квартала вокруг: от Купаловской до Независимости, и от стадиона Динамо до торгового дома на Немиге район был вычищен от людей и машин. От крыльца до проспекта расстелили желтую дорожку (это был любимый цвет Романа). Выстроили почетный караул, оркестр КГБ, девочек-пионерок с цветами...
   Но особенно торжественной встречи не получилось - пошел сильный дождь. Роман выскочил из тюнингованного "Порше" и быстро, почти бегом побежал к колоннам. За ним с зонтом бежал коренастый Министр внутренних дел и несколько охранников.
   Их ждал сам председатель КГБ в парадном мундире. Это был настоящий герой Беларуси, старый и гордый орел. На его груди сияло больше орденов, чем было заключенных в переполненном изоляторе КГБ. Он смотрел на нового правителя спокойно и без страха.
   Кроме него на ступенях стояли генералы, начальники управлений и в центре - Анна, которая привела себя в порядок. Ничто в ее виде не выдавало произошедшего ранее. Наоборот, строгие черные чулки она сменила на кремовые и как будто с еле заметной лайкрой. Это сработало: Роман сначала посмотрел на её ноги, затем на неё и лишь в третью очередь на генерала.
   Все выслушали куплет национального гимна. Играли старый, потому что новые гимны стран, уже заказанные известным композиторам Сергею Ждановичу и Игорю Корнелюку, еще не были окончательно готовы. Роман слушал эту музыку, явно тяготясь.
   - Здравствуйте товарищи, - бодро сказал он, когда оркестр умолк.
   - Товарищ президент Восточной Беларуси, - начал генерал.
   - Белоруссии, - перебил его Роман.
   - Что?
   - Белоруссии. Мы тут посовещались, и решили вернуть историческое название. Вы должны его еще помнить и любить, генерал. Как в старые добрые советские времена... А "западэнцы" пусть как хотят.
   - Восточной Белоруссии, - повторил глава КГБ. - Как прикажете. Мы очень рады приветствовать вас в стенах Комитета государственной безопасности - оплота силы и единства нашей державы.
   - Ну про единство уже не так актуально, а вот сила... Сила - это актуально всегда. Рад вас видеть, генерал, - улыбнулся Роман. Он крепко пожал генеральскую руку и панибратски похлопал по плечу.
   - Вы не проводите меня внутрь, Анна Николаевна? - сказал он Анне. - Дурацкая погода...
   - Прошу за мной, господин президент, - сказала она, пропуская его вперед. - "Белоруссия" действительно звучит гораздо аристократичнее... Как "Мазератти"...
   Роман засмеялся её шутке. Министр МВД и старый генерал пошли вслед на ними.
   - Я слышал, что у вас не всё тут ладно, - негромко сказал министр. - Сочувствую.
   - Мы разберемся. Паршивая овца есть в любом стаде, - ответил глава госбезопасности. - Другим бы тоже почистить так ряды, как чистим мы.
   - Роман Александрович поручил нам оказывать всяческое содействие в этом деле, - сказал министр. - Я лично поставил дело на контроль. Скажите, этот ваш Никита с оппозицией делишек не водил?
   - Идет расследование, - ушел от ответа генерал. - О результатах сообщим. А сегодня, я так понимаю, нам предстоит обсудить дела гораздо более серьезные, чем предательство одного дурака.
   - Чего скрывать, он с оппозицией был связан, - сказала Анна Роману.
   - Да, видно, этот сброд и подстрекал его, - ответил Роман. - Насильники, убийцы и подонки - вот и весь их контингент. Только и ждут, чтоб растащить народные богатство, которые наша семья сохраняла на протяжении полвека.
   - Я слышал, именно вы, Анна Николаевна, вскрыли заговор, - сказал министр МВД. - И проявили себя как высочайший профессионал своего дела.
   - Стоять на страже интересов руководства и государства - моей единственный долг, - ответила она.
   - Это правда. Анна Николаевна - наша гордость, - сказал старый генерал КГБ.
   Они вошли в помпезный зал, центром которого был дубовый стол для переговоров. Кгбэшники сели с одной стороны, Роман и его люди - с другой. Роман кисло посмотрел на минералку на столе, затем натужно улыбнулся Анне и генералу.
   - Ну хорошо, приступим, - сказал он. - Не секрет, что нас с братом Георгием связывают жизненные интересы и тесные родственные узы. Все-таки мы близкие люди. Да еще воспитанные таким отцом.
   - Да, ваш отец - это глыба, - поддержал глава КГБ.
   - Глыба, глыба, - кивнул Роман. - Но сейчас он на покое. А нам все разгребать... И так случилось, что не по всем вопросам у нас с братом консенсус. Есть много точек напряжения.
   - Например? - поинтересовался старик.
   - Например... Например по атомной станции в Островце, - сказал Роман. - Вы знаете, она сейчас снабжает электричеством всю страну. Всю бывшую страну. Она у брата. И время от времени, он нас от нее отрубает, чтобы помучить. А госдолги за ее строительство вроде как поделены поровну в числе прочих государственных долгов. Два десятка миллиардов долларов. Вот и получается... Мы и электричество покупай по рыночным ценам, мы и долги плати...
   - Зато у вас нефтепереработка, Нафтан и Мозырь, - сказал старик.
   - Это правда, козыри есть и у нас. Хотят грабить нас на электричестве, пусть вдвойне платят за бензин, - поддакнул министр МВД.
   - Мы разберемся, - остановил его Роман. - Всё же братья... Но мне нужны надежные тылы и ваш профессионализм. Я не просто так, я с предложением. Я бы хотел попросить Анну Николаевну возглавить систему государственной безопасности Восточной Белоруссии. У нас тоже полно заговорщиков, которых надо вскрывать и карать. Работы много, работа интересная. С нас... Что с нас, министр?
   Министр внутренних дел открыл папку и зачитал.
   - Генеральское звание. Президентский указ уже готов...
   - Зарплату повысим. Премируем щедро, - с улыбкой глядя на Анну подхватил Роман. - Естественно и ваша команда не останется в накладе. Возьмем всех достойных. А для вас, товарищ генерал, у нас тоже есть предложение, - сказал он председателю КГБ. - Мы ваши заслуги перед страной ценим. Опыт ваш - незаменим. Поэтому мы просим возглавить наш совет по обороне и безопасности. Должность почетная, заслуженная, на которой вы бы могли своим авторитетом и богатым опытом направлять молодых...
   Он замолчал и выжидающе посмотрел на комитетчиков.
   - Зачем вам нужен старый хрыч из тех времен, когда еще тут стояли красные знамена? А на месте той скульптуры, - он кивнул на бюст старого президента, установленный, как и положено, на самом почетном месте, - был бюст Ленина. Хотя они чем-то похожи, вы не находите?
   Роман пожал плечами. Министр МВД не удержался и усмехнулся.
   - Вы зрите в корень, как всегда. Причина действительно есть. И она в том, что вы старый друг отца... Вы знаете, что произошло вчера в Гродно? Конечно, знаете... Это серьезный конфликт в условиях сложной политической обстановки. Мой отец, несомненно, все еще самый популярный политик в наших странах. Для большинства населения он ассоциируется с "Золотым веком" бывшей Беларуси. Со временами, когда благосостояние простых людей росло, когда комбайнерам и механизаторам раздавали машины и телевизоры, а каждый месяц открывали новый свинокомплекс... Правда, потом не знали, куда эту свинину деть и выбрасывали на могильники... Но при всем его величии тогда, сегодня он отрекся от власти. Никто его не свергал, не заставлял, сам, добровольно... Он должен был уйти на покой. Но его "покой" уж больно беспокоен оказался. Брат написал мне письмо, где рассказал, как все произошло. Написал мне и отец. Его бывший глава администрации снова на службе и привез его послание... Сидит ждет на Карла Маркса. Но чтобы разобраться объективно, я хотел просить ваше ведомство подготовить аналитическую записку, где все бы объяснялось.
   - Мы это сделаем, - сказала за молчащего генерала Анна. - Немедленно займемся...
   - И если у отца - проблемы... Недопонимание своего статуса, - Роман искал правильные слова. - Вы, его старый друг, могли бы разъяснить, но очень деликатно, что, может быть, не стоит обострять...
   Роман многозначительно посмотрел на генерала. Он ждал его ответа, никто не смел прервать эту пауза. Старый кгбэшник вздохнул.
   - Хорошо. Давайте думать, - наконец, сказал он.

8.

   В здании бывшей президентской Администрации по адресу Карла Маркса 38 было немноголюдно. Аппарат старого президента уехал с ним, еще часть сотрудников, которые остались на службе у нового президента, отправили в Могилев. Многих уволили. Роман Александрович активно обновлял свою команду.
   Единственным людным местом всем здании была президентская столовая. Еще с 90х годов прошлого столетия она славилась как лучшая точка общественного питания в Минске. В последние годы тут работала команда французских поваров во главе с шефом Пьером - обладателем двух "мишленовских" звезд. При этом цены оставались одними из самых низких в городе. Пожилые сотрудники предпочитали тут крольчатину или осетрину, молодежь наседала на модные стейки и канапе с фуа-гра. При старом президенте в столовой спиртное не наливали, но Роман этот запрет отменил. Можно было взять чешского или немецкого пива, коньяку или виски.
   Разговоры за столами были тревожные. Обсуждали новости оппозиционных сайтов о скандале в Гродно. Впрочем, государственные СМИ новость проигнорировали, наоборот отрапортовав о том, что визит бывшего президента на Западную Беларусь прошел очень успешно и по плану.
   Обсуждали решение Европейского Союза и Америки выделить дополнительную помощь гражданским силам в Беларуси. Говорили, что речь идет о десятках, а может, и сотнях миллионах долларов на "демократизацию". О том, как сильно активизировалась эмигрантская оппозиция в Лондоне, Брюсселе и Варшаве.
   Неспокойно было и на "восточном фронте". Девяностолетний президент России Путин очень обиделся, что старый приятель не предупредил его о своих планах. Раздел Беларуси, которая входила в десяток совместных интеграционных образований, стал для него полной неожиданностью. Что удивительно, не было даже привычной утечки, не смотря на то, что в ближайшем окружении белорусского президента работало несколько высокопоставленных информаторов. А Роман, который теперь получил контроль над приграничной России Восточной Белоруссией, был для Путина абсолютно "тёмной лошадкой". Говорят, Путин был так взбешен, что даже не позвонил новым правителям с поздравлением, что было знаком крайней немилости. Говорили о милицейских стычках между правоохранителями Запада и Востока. А также о том, что братья все-таки договорятся перед угрозой возвращения старого президента к власти... Такую перспективу всерьез обсуждали и в кулуарах ведомств и на улицах.
   Бывший глава администрации, а теперь спецпосланник ужинал в одиночестве за своим любимым столиком у окна. Так он обедал тысячи раз в былые годы. Его, конечно, узнали, но сотрудники обходили бывшего начальника стороной, словно от него исходил дух опалы.
   Он с наслаждением ел те блюда, которые когда-то сам отбирал для меню президентской столовой. Пригласить французских поваров - было его идеей, хотя это стоило столько же, сколько годовой расход на образование в каком-нибудь Червенском районе. Он полагал, что если кухня для чиновников тут будет лучше европейской, то и кадры будут меньше думать про эмиграцию...
   Неожиданно к нему за столик подсел губернатор Гродно - посланник президента Западной Беларуси. Он поставил на стол бутылку с дорогим коньяком и тарелку с фуа-гра.
   - Не помешаю?
   Спецпосланник ему не ответил.
   - Прекрасная кухня, - сказал губернатор. - Даже не верится, что такие изыски и в простой государственной столовой... Это называется - все для народа. Разговаривал с поварами, будем переманивать. Да. Георгий Александрович уже одобрил... Дорого, но что делать? Если мы канадским и американским тренерам платим миллионы из госбюджета, почему не заплатить и поварам?
   Он забросил себе в рот канапе и налил в бокал коньяку.
   - Коньячку? - спросил он, показав бутылку "Хеннеси".
   - Воздержусь, - ответил спецпосланник бывшего президента.
   - Жаль... Прекрасный напиток. Умеют делать. Это вам не шняга из гомельского винограда, который называют "белорусским коньяком". Всё-таки, скажу крамолу, но импортозамещение должно иметь свои пределы, - развязано сказал Гродненский губернатор. - Я просто хочу подружиться...
   - Подружиться... Хм, - процедил сквозь зубы бывший глава администрации.
   - А почему бы нет? Неужели та дурацкая сцена во дворце может помешать двум разумным людям договорятся? Мы же вас не бросили в трудный момент. Дали место.
   - Дворника.
   - Начальника хозяйственного управления по вопросам уборки замка, - поправил губернатор.
   - Дворника, - твердо сказал спецпосланник. - Пусть главного, но дворника.
   - Но мы вас взяли. Премьер убедил молодого президента, а я был не против. Понимаете? Зато теперь перед вами открываются прекрасные перспективы.
   Уволенный глава администрации молчал. А губернатору еще было что сказать.
   - Мне нужно знать, что написал Роману взбалмошный старик? Чего он хочет? О чем они договорятся? Мы знаем, что старик еще не в Минске. Говорят, по дороге у него прихватило сердце, и он остановился в Пружанах в санатории Нацбанка... Послушай. Будь с нами, ему всё равно недолго осталось, - прямо предложил он. - И мы тебя поднимем очень высоко... Ты сможешь вернуться в обойму. И люди больше не будут шарахаться от твоего стола...
   Спецпосланник смотрел на губернатора и вспоминал, как когда-то сам, будучи вторым человеком в государстве, отобрал этого подлеца в президентский кадровый резерв. Принципы отбора были выработаны еще его предшественниками на посту главы администрации: абсолютная лояльность, провинциальность (лучше с Могилевщины), работоспособность, умение держать язык за зубами, пугливость... Бесстрашные в администрации были точно не нужны. Болтливые, жадные, слишком хитрые - тоже. Но и совсем тупых не держали... Этот губернатор был как раз идеальным кандидатом. Тогда он был завотделом идеологии Бобруйского райисполкома. Ему дали шанс... И вот теперь уже он диктовал свои условия бывшему руководителю.
   - А президент? Настоящий президент, выбранный президент? - спросил бывший глава администрации.
   - Ну и что! Один раз выбранный в каком-то там бородатом году! А потом он сам себя выбирал - все это знают. А потом и выборы отменил за ненадобностью. И так было всё понятно... Он - всё, финиш, вычихался. Два раза в одну воду не войдешь. У нас в стране так - один раз власть потерял и всё, больше не вернешь, - убежденно сказал губернатор.
   - И ты мне предлагаешь его предать?
   - Почему нет? Это часть нашей работы, - губернатор хохотнул своему остроумию и глотнул коньяку.
   Допить он не успел. Спецпосланник опрокинул на него стоявшие на столе тарелки.
   - Ты что? - вскричал губернатор.
   - Двуличный лицемер! Льстец, готовый на любую пакость, чтобы отличиться перед хозяином! Лизобоюд и подхалим! Холоп и быдло!
   - Но не дворник, - огрызнулся бывший кадр президентского резерва и тут же получил в зубы. Спецпосланник налетел на него. Они сцепились так, как могут сцепиться плотные мужики предпенсионного возраста. Несколько секунд они потолкались, по мере возможностей продолжая оскорблять друг друга, затем потеряли центр тяжести и рухнули на один из столов. Бывший глава администрации очевидно побеждал, скорее не благодаря воинским умениям или преимуществу в массе, а энергией ненависти и ущемленного достоинства. Он бы совсем разбил конкуренту лицо, если бы не огромные охранники, которые вбежали в столовую и разняли их.
   На охранниках были костюмы и желто-красные галстуки, что выдавало их принадлежность к персональной службе охраны Романа Александровича. Они, как и большинство представителей их профессии, особым интеллектом не обладали, поэтому, задержав драчунов, растерялись. Глава отряда охраны связался со своим начальником - главой службы безопасности Романа. Тот в свою очередь доложил Министру МВД. Оказалось, что президент Восточной Белоруссии и его делегация все еще находились на переговорах в здании КГБ. Так как речь шла о дипломатических посланниках, было принято решение доставить их туда.
   В наручниках их отвели вниз, посадили в разные машины и повезли в здание КГБ на проспекте Независимости. По расчищенным от людей и машин улицам дорога заняла несколько минут.
   К этому времени официальные переговоры уже завершились. Сначала Романа и его сопровождающих отвели в специальный дубовый кабинет, где был накрыт фуршет. Говорили тосты о мудрости старого президента, о светлом будущем новых держав, об офицерской чести и непримиримой борьбе с "пятой колонной". Молодой правитель там хорошо выпил "Мартини" и захотел экскурсию по зданию. Его повели...
   Охранники с задержанными драчунами застали руководство в следственном изоляторе КГБ.
   - А это у нас легендарная камера, - рассказала Анна. - В ней сидели двадцать семь кандидатов в президенты. Мы её называем "президентский люкс". Хотите? - предложила она заглянуть туда Роману.
   - Пожалуй, откажусь, - отшутился Роман. - Я всё-таки не кандидат, а президент. А президенты тут еще не сидели...
   Он обернулся к Министру МВД.
   - Жаль, такое богатство и на территории брата... Нам надо тоже такой изолятор, и офис для КГБ, - сказал он. - Может эту, администрацию приспособим. На Карла Маркса 32? Всё равно я там сидеть не буду. Нелепо иметь резиденцию в приграничной зоне. Да и столица теперь - Могилев.
   - В принципе, можем, - согласился министр.
   - А вы бы согласились там работать? - спросил правитель Анну. - Можете забрать себе кабинет отца.
   - Да, очень удобно для наших служб. И взаимодействовать со старым зданием тогда легче, - сказала будущий руководитель КГБ Западной Белоруссии.
   Охрана Романа привела спецпосланника президента и губернатора Гродно. Выглядели они потрепанными. Рубашка губернатора была измазана фуагрой, а лицо горело от тумаков. У спецпосланника был порван пиджак и поцарапан подбородок.
   Глава КГБ сразу их узнал.
   - Что это значит? - спросил он.
   - А... Вот наши дипломаты. Гонцы от брата и от... папы, - с укором сказал Роман и хохотнул. - Что, подрались? Это, Анна Николаевна, ваше первое дело как главы системы нашей госбезопасности. Разберитесь.
   Это был вызов, и она его приняла.
   - В драке участвовали только эти двое? - спросила она у охранников. Те кивнули.
   Она подошла к задержанным ближе.
   - Кто вы такой? - спросила она у побитого губернатора.
   - Я посол по особым поручениям Западной Беларуси, - как можно более важно сказал он и протянул ей бумагу. - Обращаю ваше внимание, согласно Венской конвенции у меня дипломатический иммунитет.
   - А вы? - бросила она взгляд на мрачного спецпосланника. Все, кто присутствовал в комнате работали с ним или под его началом много лет, но подчеркнуто не узнавали его.
   - Я посланник первого президента Республики Беларусь, - сказал бывший главный администратор страны.
   - Вы, простите, дипломат какого государства? - спросила Анна.
   - Я специальный посланник первого президента и вашего, молодой человек, отца, - ответил он с нескрываемым раздражением, зыркнув на Романа.
   - Вы не ответили на вопрос. Какое государство вы представляете как дипломат? - спокойно, как удав, переспросила она.
   - Республику Беларусь.
   - Нет такого государства, - не выдержал и вставил свои "пять копеек" министр внутренних дел Белоруссии. Роман неодобрительно глянул на него, и министр стушевался, как школьник.
   - Республику Беларусь, - упрямо повторил спецпосланник.
   - Простите, вы не можете представлять Республику Беларусь. Такое государство упразднено по указу предыдущего руководителя, - мягко сказала она. - Так какая юрисдикция предоставила вам дипломатический иммунитет?
   - Мой иммунитет мне дал человек, который некоторым тут дал жизнь и президентство, другим карьеры, третьим шанс, не смотря на их очевидную придурошность, - он гордо достал документ с печатью старого президента, его гербом и личной размашистой росписью и бросил взгляд на губернатора. - Это человек, который и есть власть! И достоинство нашего народа! А он, - указал посланник на губернатора, - он предатель, стукач, и хотел меня таким же сделать. Он хотел подговорить меня шпионить за президентом! В пользу Гоши. Человека, который насрал в руку, давшую ему власть. Вот мудак и получил в морду... И получил бы еще, если бы нас не разняли.
   - Я думаю, его стоит отвезти к бывшему президенту, уверен, он его примерно накажет за самоуправство, - предложил председатель КГБ.
   - Думаю, мы не дураки и сами разберемся, - ответил Роман. - Всё-таки инцидент произошел на нашей территории. Продолжайте, Анна Николаевна.
   - Иными словами, - сказала Анна спецпосланнику, - дипломатической защиты у вас нет. Понятно. Кто зачинщик драки?
   Охранники кивнули в сторону спецпосланника.
   - Как в этой ситуации будем поступать? - спросила она и бросила взгляд на Романа.
   - Исключительно по закону. Мы были, есть и будем в высшей степени правовым государством, - сказал Роман и посмотрел на министра внутренних дел.
   - Абсолютно. Я думаю пятнадцать суток не меньше, - просто сказал тот.
   - Закон есть закон. И он для всех, - улыбнулась Анна. - В камеру его...
   Такой наглости бывший глава администрации не ожидал. Сотрудники КГБ взяли его под руки и потянули к камере.
   - Вы рехнулись... Президент вам не простит! - кричал он.- Вы забыли главное правило, без его визы, никаких арестов госслужащих высшего ранга...
   - Нет больше правил, - ответил ему глава МВД. Доносились еще какие-то крики, но ответом им был злорадный смех других заключенных из переполненных камер.
   На этом вечер молодого президента Восточной Белоруссии в здании КГБ закончился. Он хотел расслабиться и уехал с охраной в какой-то модный ночной клуб.
   Анна поехала домой в Боровляны. День был трудный, но, пожалуй, самый успешный за всю ее карьеру. Дома ее ждали горячая ванна с лавандой и любимый сиамский кот Цезарь.

9.

   Когда все ушли, старый глава КГБ вернулся в свой кабинет. Весь этот вечер он не пил. Он наблюдал, как Роман выпил бутылку "Мартини", как министр внутренних дел глушил водку, как пригубила коньяк Анна. Все громкие тосты он запивал минеральной водой.
   Но оставшись один, он достал водку. Он пил без закуски. На столе стояли фотографии разных лет: с бывшим президентом, с бывшим главой администрации, с бывшим премьер-министром... С Никитой, молодым красавцем в гордом мундире сотрудника КГБ. Он выпил еще.
   Его карьера заканчивалась. Он понимал, что не сможет работать ни с одним из братьев. Когда реформа КГБ завершится, когда его ведомство "раздербанят", порвут на куски, порежут по живому, он будет уже не нужен.
   Главе КГБ было 26 лет, когда будущий президент заметил его после одной важной операции. Задача стояла имитировать покушение на молодого депутата, который баллотировался на первых президентских выборах. Многих удалось убедить в том, что на этого кандидата было совершено нападение, и он спасся чудом. Кандидат стал президентом.
   Но спасал он президента не раз и по-настоящему. Сложный момент был в 2010 году, когда все враги президента объединились в единый кулак, чтобы раздавить его уличной революцией. Биться с этой толпой означало море крови. Крови, которую бы "повесили" на президента... В ту далекую ночь руководили толпой двое: один из них уже умер, другой эмигрировал. Самого сильного главаря и выключили из игры люди генерала в переулке на пути к площади. Применив шумовые гранаты, они напали на колонну оппозиционеров, и избили главаря до беспамятства. Потеряв координацию, вся структура управления оппозиционеров рухнула. Не приняв никакого решения, толпа размякла... Осталось только задержать зачинщиков и активистов.
   Или когда спас президента от реального покушения, которое совершил на него безумный кинорежиссер на "Беларусьфильме". Случилось это после того, как президент отменил выборы в 2019 году. В то время стали популярными керамические ножи. Режиссер пронес его в рукаве - металодетекторы не среагировали. Когда президент давал советы, как снимать кино, как важно рассказывать о героических достижениях страны и как необходима жесткая идеология в искусстве, о чем многие творцы не хотели помнить, кинорежиссер оттолкнул министра культуры, выхватил нож и попытался ударить президента. Именно старый генерал настоял на том, что глава государства должен на публичных встречах носить бронежилет под рубашкой. Президент отнекивался, но генерал пригрозил, что уйдет в отставку, и правитель сдался. Это спасло ему жизнь. Режиссера тогда привезли в КГБ, и генерал лично ему выбил все зубы до одного так, что на суде ему одевали пластмассовые коронки. Закрытый суд вынес смертный приговор. И генерал лично сопровождал преступника на Володарского. Он помнил, как кинорежиссер молил о пощаде и ревел как баба. Его расстреляли из автомата Калашникова.
   Старый генерал допил бутылку, взял из сейфа еще одну, встал и пошел по ночному зданию. Караульные отдавали ему честь.
   Бывший глава администрации очень удивился, когда дверь камеры открылась, и в нее, пошатываясь, вошел генерал.
   - Хотя свободных номеров у нас нет, тебе нашли, - усмехнулся он. - Не помешаю?
   - Проходи, - сказал экс глава администрации, вставая с деревянной нары.
   - Эй, - крикнул генерал и из коридора заглянул конвойный. - Прослушку тут отключи. И притащи мне стул и два стакана.
   - Есть, товарищ генерал.
   Первую рюмку они выпили молча.
   - Ты был прав тогда, на заседании, эпоха уходит, - сказал спецпосланник. - А то, что приходит на смену - ужасает. Хотя, я думаю, может и мы, молодые, кого-то ужасали...
   Они молча налили еще водки.
   - Лес рубят, щепки летят, - сказал генерал. - Мы рубили, одни щепки летели. Теперь другие рубят... Всё-таки Рома поступил неправильно. Через голову отца, наказывать его человека. Конечно, он теперь хозяин, но я попробую вступиться.
   - Не надо.
   - Почему?
   - Не надо унижаться перед ними, - твердо сказал бывший глава администрации. - Не дождутся. Хоть высплюсь здесь, в дороге - не спал совсем. Можно сказать, мой первый отпуск за десять лет.
   - Да, старик нам отдыхать не давал. Пахали, как рабы на галерах, по 14 часов, зато и порядок был, - сказал генерал. - У меня за семь лет ни одного митинга... Ни одного часа здесь камеры не пустовали.
   - Да и сейчас не пустуют. Помогаем делать план, - усмехнулся задержанный.
   - Ну, за план! План в нашей стране был всё, - выпил генерал. - А теперь плана нет. Только хаос...
   - Знаешь, кто мне написал вчера? - он выдержал длинную паузу прежде, чем произнести. - Коля.
   - Коля? Сын президента? Изгнанный? - генерал был поражен.
   Бывший глава администрации кивнул.
   - Мальчонка, смазливый сорванец, которому мы все дарили игрушки и пели детские песенки, - вспомнил он.
   - И перед которым ходили по струнке, не забывай, - пробурчал генерал. - Помнишь эту его любимую фразу: "Если со мной не поиграешь, папа тебя уволит"... Так и хотелось дать ему смачный поджопник.
   - Или, когда он лез со своим золотым пистолетиком, рука просилась отвесить ему по его смазливому личику, чтобы не сопли свои, а кровь размазывал, да папа зорко следил... И что? Хм... Теперь он такой же неудачник, как и я, - сказал спецпосланник. - На оппо-сайтах написали про конфликт, он прочитал, и предложил мне помощь. Отца он любит и хочет помириться.
   - Лучше поздно, чем никогда, - сказал генерал.
   - Они не дали мне позвонить президенту, - проговорил спецпосланник. - Отобрали все и телефон в том числе.
   Глава КГБ кивнул и достал из кармана мобильник.
   - Завтра на "шмоне" скажешь, что я забыл. По пьяни...
   Глава администрации благодарно посмотрел на старого друга.
   Они продолжили пить, пока в бутылке была водка. Когда она закончилась, старый генерал пошел спать в кабинет, а бывший глава администрации еще очень долго сидел на нарах и думал об ошибках, которые совершают даже самые выдающиеся и умные люди. И как дорого для всех эти ошибки обходятся...
   Пока генерал и его старый приятель пили водку в изоляторе КГБ, Никита готовился к побегу. Целое утро по зданию рыскали люди Анны, а затем и охранники Романа, Никита сидел в бочке из-под реактивов в кладовке лаборатории. Эксперт накрыл бочку всякой ядовитой гадостью и, естественно, никто туда не заглянул. Собаки тоже его не учуяли, - в помещении стоял плотный запах аммиака и серы.
   Всё это время Никита сидел в бочке, прижав к лицу респиратор, он думал о своем положении. Анна ему не смогла помочь. Старик его предал и приказал заключить под стражу. В этом мог быть заинтересован кто-то из тех корупционеров, которых он сажал раньше. Некоторые из них были близки к бизнес-интересам братьев. Врагов у любого хорошего следователя было хоть отбавляй. Никита также курировал и контрразведку. Сколько раз его ребята перекрывали каналы доставки валюты из-за границы местным предателям, раскрывали хитрейшие схемы финансирования оппозиции через Россию, Украину, Литву и Польшу. Сколько скрытых камер и жучков его спецы установили в местах встреч оппозиционеров, их машинах и квартирах, сколько часов посвятили их оперативной разработке. Прослушивали они и посольства. Ловили шпионов. Закрывали въезд депутатам и журналистам. Конечно, они все имели на него зуб. Но почему только на него? А остальные сотрудники? А МВД? А прокуратуры и суды? Все они в единой системе работали по подавлению любой антигосударственной активности. А тут атака была персональная. Четкая. Конкретно против него.
   Никита выбрался из бочки под утро. Нужен был план, как покинуть здание. Его знали в лицо и задержали бы на любом выходе. Но сидеть в тюрьме он не хотел. Никита по своему опыту знал, что сфабрикованные дела "развалить" в суде сложнее всего. Они монолитны, хорошо продуманы, с нарочито бесспорной доказательной базой. Судья по таким делам всегда "подготовлен" и знает, что делать. А статья "измена родине" - "пожизненное" или расстрел из "калашей".
   Для того, чтобы сбежать, Никита изменил внешность. Ему стоило огромных усилий не закричать, когда старый эксперт брал стеклянную пипетку и осторожно капал ему на лицо соляную кислоту. Когда кожу прожигало и корежило, эксперт гасил кислоту щелочным раствором. Кислотный ожог изменил лицо Никиты до неузнаваемости. Даже у него потекли ручьем слезы не только от боли, но и от осознания того, что его мужская красота, от которой не раз теряли голову красивейшие женщины Минска, больше не существует. Теперь он урод, изгой, и человек без будущего.
   Наутро эксперт вызвал службу вывоза отходов лаборатории. Никита в белом комбинезоне вышел как один из грузчиков по биометрическому пропуску эксперта. Днем криминалист заявит о его пропаже. Никиту вывезли в самые запущенный и мрачный район Западного Минска - Малиновку - зловонный человеческий муравейник, гетто для пенсионеров и низкооплачиваемых служащих, и высадили на переполненной остановке. Среди серых, потрескавшихся, гниющих многоэтажек, которые, кажется, занимали каждый метр пространства Малиновки, он легко затерялся в толпах минчан, которые ехали на работу...

10.

   В санатории "Ружанский" Национального Банка старому президенту накрыли завтрак. Он ел овсяную кашу на оливковом масле, творог с медом и натуральный йогурт. Запивал парным молоком, которое доставили с близлежащей фермы. Когда подали кофе и цукаты за стол президента допустили пресс-секретаря. Старик в последние годы привык получать обзор прессы и новостей в конце завтрака.
   Пресс-секретарь в игривой, развлекательной форме рассказал, что в государственных СМИ конфликт прошел незаметно, зато иностранная и эмигрантская пресса устроила настоящий информационный шабаш. Пресс-секретарь особо отметил, что Коля отказался от комментариев семейного конфликта, зато все антигосударственные эксперты, журналисты и эмигрантские политики разразились потоком злобной желчи и небылиц. На широкие слои населения это особого влияния не имела - внешние каналы интернета в Беларуси давно были перекрыты, стояли лучшие фильтры - помощь Китая. Но некоторые белорусы приспособились и подключались к внешнему сегменту сети через спутниковые модемы. Специально для кучки "гиков" и зажиточных граждан Евросоюз запустил спутник стоимостью несколько десятков миллионов евро, который обеспечивал доступ в интернет, просмотр оппозиционного телеканала "Белсат" и трансляцию нескольких польских радиостанций. Впрочем, потребителей этого контента было очень немного... Обычные люди не хотели проблем с КГБ, ведь такой модем мог стать поводом к немедленному увольнению, а то и полномасштабному следствию.
   К президенту подошел начальник охраны и сообщил, что ему звонят по спецсвязи. Это был задержанный спецпосланник из СИЗО КГБ. Принесли терминал и включили громкую связь.
   - Ты где? - спросил бывший президент.
   - Я арестован. Я звоню из камеры в изоляторе КГБ.
   - О, отличное место для комфортного размещения, - не удержался и прокомментировал пресс-секретарь.
   - Не понял. Кто посмел? Генерал там выжил из ума? - заревел старик.
   - Нет. Это приказ вашего сына Романа, - ответил голос арестованного.
   - Не может быть, - не поверил бывший президент.
   - Это так.
   - Этого не может быть!
   Старик обрушил кулаки на стол, опрокинув тарелки и чашки.
   - Нет, он бы не посмел... Он был всегда как шелковый, - гремел старик. - Гоша, тот да, с характером, с норовом ослиным, но Рома... Он бы не посмел.
   - Посмел, - ответил голос.
   - Не верю, - отказывался он признать очевидное. - Быть этого не может! Ты - мой посол. Ты представлял меня. Ты - это как бы я. Мой голос. Я! Это плевок в лицо мне! Оскорбление хуже убийства.
   Когда наступила тишина, из коммутатора снова зазвучал голос бывшего главы администрации.
   - Докладываю. Я направлялся в Могилев, в столицу, чтобы организовать ваш триумфальный въезд, но видимо, туда уже дошли новости. Роман и его администрация неожиданно в полном составе выехали в Минск. Организовывать встречу было некому, - говорил он быстро. - Тогда я сразу же направился за ним. В Минске Роман Александрович меня принял. Я передал ему ваше письмо. Но тут же, при мне он принял и посланника от Гоши - этого мудака, губернатора, который вам хамил...
   - При тебе?
   - Да, при мне, - сказал спецпосланник. - И при мне его письмо читал... И при мне сказал, что будет рад встрече с братом в Минске. Что есть вопросы, которые они должны обсудить на высшем уровне.
   - А про меня? - без особой надежды спросил президент.
   - А про вас ни слова, - ответил голос. - Зато потом этот мудак губернатор пытался меня склонить к предательству и шпионажу против вас, за что был награжден ударом в морду. И вот я в камере.
   Вдруг в коммутаторе появились посторонние голоса и звуки.
   - Простите, у нас "шмон", - сказал голос бывшего главы администрации. - Я отключаюсь.
   В коммутаторе послышались короткие гудки. Несколько секунд президент сидел молча.
   - Что там у него? - неожиданно переспросил президент.
   - Шмон, - сказал охранник и убрал терминал.
   - А я уж думал, тут помрем от скуки, - прокомментировал пресс-секретарь. - Но похоже, наши приключения только начинаются.
   - Рот закрой!
   - Молчу! Молчу! Молчу! - поднял руки пресс-секретарь, словно его брали в плен немцы, и в подтверждение своих слов засунул в рот кусок банана.
   - Мы едем в Минск. Немедленно, - сказал старый президент. - Позвоните председателю КГБ, я хочу его видеть. Пусть встречает, - он вдруг вздохнул. - Что же это за люди такие? Опять заныло сердце...
   Врач, который дежурил у входа в банкетный зал, тут же бросился к президенту с измерителем давления и сердечного ритма.
   Во время отъезда кортежа из санатория выяснилось, что ряды администрации старого президента поредели. Около двух десятков человек написали заявления об увольнении по собственному желанию или заявили о неожиданных болезнях. Это взбесило бывшего правителя окончательно: он приказал включить предателей в кадровый "черный список", чтобы потом обязательно разобраться с каждым персонально. Охрана усилила контроль за остальными. Оставшиеся работники выглядели мрачными и усталыми. В разговорах они старательно обходили темы политического характера и возможные перспективы развития ситуации. Хотя некоторые давали понять, что долго так не выдержат.
   Ехали быстро. Если раньше президент часто останавливал кортеж, чтобы осмотреть очередную плантацию бахчевых или абрикосовую рощу, и если замечал какие либо недоработки (а не смотря ни на какие усилия, эти культуры на белорусской земле росли не очень) немедленно вызывал начальство колхоза, сельсовета и района, то в этот раз он пропускал и плохо возделанные земли, и непокрашенные коровники, и трактора, без дела стоящие на озимых полях.
   К Минску он подъехал со стороны Дроздов и проспекта Победителей. В груди старика защемило. Тут, в этих лесах он прожил не один десяток лет. Ему нравилась его первая резиденция. Хотя она была значительно меньше дворца, который президент построил себе к шестидесятипятилетию, с огромными залами, десятками золотых раковин, унитазов, венецианских люстр и эксклюзивных плазменных панелей. Ему всегда было неудобно опорожняться в золотую дырку, потому что каждый раз ему навязчиво вспоминалась деревянная дыра в уличном туалете в его деревне под Шкловом. "Какая разница куда срать?" - думал он в этот момент, ему становилось внутренне неудобно. Правда, в конце концов, он привык и к золотым унитазам.
   Он смотрел на построенные в период "золотого века" помпезные спортивные сооружения. На "Минск-арене" висел огромный баннер: "Сергей Лазарев. 40 лет на сцене".
   - Голубятня, - прошипел презрительно старик, неодобрительно хмыкнул и откинулся на диване лимузина.
   Кортеж без проблем пересек границу между Западом и Востоком. Простые гаишники и пограничники отдавали честь прославленному лидеру. Большинство людей все еще считали его реальным руководителем государств, отказываясь верить, что президент способен добровольно отдать власть даже частично и даже своим сыновьям. Это было за гранью понимания обычного белоруса. Все думали, что старик начал какую-то очередную игру. То ли от скуки. То ли, чтобы обмануть Запад или Путина.
   На пороге администрации старика ждал глава КГБ, премьер-министр Восточной Белоруссии - эту должность занимала бывший председатель центральной избирательной комиссии (ЦИК был упразднен после отмены выборов) и еще несколько чиновников рангом пониже. Романа среди них не было. Это был неприятный удар для бывшего президента.
   Старик не взглянул на каравай, который ему поднесла какая-то моделька в национальном костюме, не стал слушать гимн. Необходимые процедуры с улыбкой произвел за него пресс-секретарь. Он откусил от каравая и потрепал за щечку модель.
   - Где мой сын? - спросил президент первым делом.
   - Роман Александрович очень извинялись, что не смогли встречать вас лично, - проговорила премьер, опустив глаза. - Но им нездоровится. Вчера немного загуляли в клубе.
   - Я вижу, врать ты не разучилась, Лида, - поставил он на место старую соратницу. - Только мне надо врать. Где он?
   - Тут он, тут, - признался генерал.
   - В банкетном зале вам накрыли стол... И... Предложили встретится попозже, - сказала бывшая глава ЦИК. - Не стоит бытовую и, скажем так, медицинскую проблему воспринимать слишком эмоционально. Все-таки вы знаете, что такое быть президентом.
   - Да, это я знаю. А вот что такое быть отцом, похоже, я не знал... Я стар, но не дурак, - ответил он им. - Все это отговорки. Причем дебильные... Где он сейчас? В кабинете? Или... Может, он действительно болен, а я зря психую? Тогда тем более моему сыночку нужно родительское внимание. Раньше отцовской заботы Ромка получал меньше остальных, пора исправить положение. Лучше поздно, чем никогда. Генерал, проводи меня к нему сейчас же.
   Старик решительно вошел в здание. Премьер-министр и генерал переглянулись и поспешили за ним.
   - Да, ждет он твою заботу, как же, - усмехнулся пресс-секретарь. - Хотя бы стол накрыли, уже неплохо. В желудке поднывает...
   Старый президент шел путем, который за последние полвека прошел не одну тысячу раз: туда и обратно. Ноги сами вели его через фойе и коридоры. Сотрудники вытягивались по струнке, когда он проходил мимо. Мышечная память была сильнее любых нововведений.
   - Тебе генерал еще одно президентское поручение: немедленно освободить моего посланника, - не терпящим возражений тоном, сказал старик. - Ты понял? И привезешь его ко мне сюда!
   - Но есть решение суда, - робко попыталась встрять премьерша.
   - Лида, значит, скажешь, чтобы перерешили. Не надо мне перечить. Ты-то знаешь, чем это заканчивается... Это мой человек. И без меня его никто не тронет. Если виноват - сам разберусь! Чтобы через десять минут он был здесь.
   Он глянул на премьершу так грозно, что та предпочла промолчать.
   - Генерал, ты понял?
   - Есть, товарищ президент, - по привычке взял под козырек глава КГБ, почувствовав давно забытую радость от исполнения приказа, сказанного этим голосом. Он тут же дал указания по телефону начальнику изолятора.
   Они поднялись на большом лифте и вышли в "президентскую зону". Сюда невозможно было попасть простым служащим администрации. Ремонт этого этажа делали итальянские мастера, стояли живые цветы, у каждой двери - охранник, обязательно красавец в костюме "Хьюго-босс". В окнах - пуленепробиваемые стекла с особым напылением, которое делало невозможным внешнюю "прослушку".
   Правда, в этот момент в зоне было неспокойно: уносили кое-какую прежнюю мебель, демонтировали светильники и картины, что-то меняли... Но все делали очень тихо и незаметно.
   - Сколько надо разместить людей? - негромко спросила премьер-министр у пресс-секретаря.
   - Наша свита тает. Так что мы привезли примерно в половину меньше ртов, которых пришлось кормить Георгию, - шепотом ответил пресс-секретарь. - Если уж сыновья так любят своего отца, что говорить про простых смертных... Такого обожания многие не выдерживают, как оказалось.
   Премьер-министр усмехнулась.
   Не смотря на причитания секретарей, старик направился прямо к своему бывшему кабинету. Его попыталась окликнуть охрана, но глава КГБ грозно покачал головой и огромные короткостриженые парни отошли назад. Премьер-министр обреченно плелась за ними.
   В своём бывшем кабинете старик обнаружил сына Романа вместе с министром внутренних дел. Они играли в бильярд. Раньше стола тут, конечно, не было, но Роман приказал поставить к своему приезду и теперь опробовал его. На нем были джинсы и итальянская тенниска. Судя по сероватому цвету лица и припухлостям под глазами, премьер-министр не врала: молодой президент действительно хорошо отдохнул этой ночью.
   - Привет, сынок! - сказал бывший обладатель кабинета и, расправив руки для объятий, пошел к нему.
   Роман переглянулся с министром, вздохнул и положил кий.
   - Прости, пап, так башка болела... Стыдно светиться... Да и не в том я виде, чтобы встречать официальные делегации. Не люблю я всё это, всю эту торжественную мудотень, - процедил Роман, обняв отца.
   - Ну, ну... Что значит, не люблю? Надо себя заставлять, ты же теперь президент, сынок, лицо державы, - пожурил его старик.
   - Рады вас видеть в добром здравии, - поздоровался министр внутренних дел.
   - А ты, сынуля, рад меня видеть? - спросил президент Романа, не обратив внимание на министра.
   - Конечно, пап. Я скучал, - сказал тот невинным голосом. - Я слышал, что у тебя были проблемы с братом.
   - Если бы ваша мать была жива, и знала, как он со мной поступил, то пожалела бы, что родила такого позорного негодяя на свет, - жестко сказал президент. - Она верила, что дети будут мне, отцу, опорой.
   - Господин президент, вашего посланника освободили, - доложил глава КГБ. - Через минуту он будет здесь, в приемной.
   - Да? Вот прекрасно. С ним вообще какая-то глупость получилась, - сказал Роман. - Я с самого начала был против этого ареста.
   Эта была ложь, но все промолчали. Рома улыбнулся и развел руками...
   - Ладно, с ним потом, - махнул рукой старый президент. - Рома, ты мой сын... Ты должен знать и папу защитить. Твой брат Георгий специально ударил меня в сердце. Унизил. Оскорбил. Прилюдно втоптал в навоз, как будто я - не я, а какой-то председатель сельсовета. Как начинаю про него говорить, всего трясет...
   - Папа, успокойся, - сказал сын. - Ну что ты, в самом деле... Черт, как болит башка. Налейте мне "Мартини".
   Поручение бросилась исполнять премьер-министр.
   - Отец, мне кажется, тут все неоднозначно, - вздохнул средний сын.
   - Как это понимать?
   Роман хлебнул вермута и бросил на отца осторожный взгляд.
   - Ну... Столько лет мы все друг друга знаем? Семейная разборка. Тьфу вопрос. Мог Гоша немного зарваться? Мог. Но чтобы не любить тебя или не уважать - этого просто невозможно, - вступился за брата Рома. - Скорее ты мог всё не так понять...
   Он предположил это мягко, не настаивая, с вопросительной ноткой. Старик молча смотрел на него. Повисла некрасивая пауза. Никто не смел и шелохнуться.
   - Я объясню, - наконец, вынужденно сказал средний сын. - Насколько я понимаю, речь шла о том, что ты создаешь в его "западэнтском крае" излишнее... эээ... напряжение. Не то, что ты лично... Не ты! А твои люди. Твоя администрация. Охрана. Их слишком много. Платить, кормить, селить, они ж еще и требуют... А брат...
   - Да будь он проклят! - оборвал сына бывший президент. - Кто спрашивает его мнение? Мало ему дали?
   Роман вздохнул.
   - Пап, ну ты уже не мальчик. Восемьдесят с гаком. Чего скандалить? О вечном думать надо, о небренном, - осторожно рассуждал сын. - Вот с папой Римским можно встретиться. Или съездить на Валлаам, в Иерусалим. А куролесить по районам, пугать там местных - ну как-то это мелко, несерьезно. И брата можно тут понять.
   - Ты что, его оправдываешь? - изумился президент.
   - Хочешь - верь, хочешь - нет, но мы, твои дети, все хотим тебе добра. Не все всегда неправы, как это часто у тебя бывает. Не все враги. И скажу самую трудную вещь, папа, и если есть два мнения - одно твое, одно чужое - не всегда чужое мнение неправильное. Потому что близкие люди знают твою природу, папа, так хорошо, что понимают твое благо лучше тебя самого.
   - Да что ты? - съязвил президент.
   - А что тут такого, папа? Ты же всегда говорил, что знаешь белорусский народ так хорошо, что лучше него знаешь, что ему надо, как ему лучше, - сказал сын. - Да? Так и мы с тобой... Короче, если тебе интересно моё мнение, тебе бы лучше придерживаться плана - вернуться в Гродно и с братом помириться.
   - Но он не извинится!
   - Он - нет. Но ты мудрее, старше, скажи, что был неправ и извинись, - непринужденно выпалил Рома и наивно заморгал глазами. - А в чем проблема?
   - В чем проблема? - старый президент разразился диким хохотом. - В чем проблема? А вот в этом!
   Он неожиданно подошел к Роме и стал перед ним на колени. Старый генерал бросился к нему, чтобы остановить, но бывший президент жестом приказал не приближаться.
   - Сынок родной, да я - старье, ничтожество, пустое место, - юродствовал он. - Вы мне это всё точно показали, а я всё понял. Вот на коленках я стою пред вами. И впредь я буду свое место знать и умалять о крошке хлеба, об одежде, о постели. Я, первый президент твоей страны! Такой же ей отец, как и тебе, теперь в свои года стою тут раком и ползать буду, ноги целовать, чтоб милость заслужить. И у кого? Не у подлеца-оппозиционера, не у американского посла, не у российского премьера, а у собственного сына. Вот до чего дошли мы в Беларуси!
   - Папа, папа, - прервал его Роман. - Ну что сказать. Артист ты супер. Оскар! Даже два! Мы с братом всегда смотрели твои речь, как кино. Как сериал. Но в таком возрасте скоморошничать уже поздновато. А хочешь, скоморошничай. Но в Гродно.
   Из президентского кабинета в приемную не доносилось ни одного звука. Спецпосланник, которого освободили из камеры КГБ и привели в приемную, ждал на стуле. На нем был всё тот же грязный, порванный костюм, волосы - спутаны. Миловидные секретарши Романа, все как одна словно со страниц глянцевых журналов, бросали на него осторожные взгляды. Охранники тоже смотрели на него недобрым глазом. Посланник не знал, что там происходит, но чувствовал, что ничего хорошего. Его ощущения подтвердились, когда в приемную вошел его соперник - губернатор Гродненской области. Охранники сразу напряглись.
   Губернатор сообщил секретарю, что вертолет с президентом Западной Беларуси подлетает к Минску, и Георгий Александрович будет здесь с минуты на минуту. Секретарь ответила, что доложит Роману Александровичу, как только это будет возможно. Пока в кабинете идет совещание. Губернатор кивнул и сел в другой угол приемной, подальше от экс главы администрации. Враги переглянулись. Если бы от ненависти появлялся настоящий огонь, то от всего Минска осталось бы пепелище.
   У бывшего главы администрации была одна надежда, что старый президент мощью своего убеждения успеет склонить среднего сына на свою сторону. Вероятно, узнав об этой встрече, и мчался сюда как угорелый Георгий Александрович. Мчался на вертолете, подаренном отцом. На том самом вертолете, на котором когда-то старый властелин с молодыми сыновьями облетел всю Беларусь и лично наблюдал за посевной и уборочной, за главными стройками и дорогами.
   В кабинете старый президент уже поднялся с колен и сел за стол. Жестом он пригласил присесть и всех остальных, словно это было дежурное рабочее совещание. Он сменил тон и тактику разговора. Теперь он казался абсолютно собранным, спокойным, как ледяная глыба, даже деловым.
   - Оставим эмоции. Поговорим по существу. По сути, - сказал он, откашлявшись. - Будем откровенны, с Георгием покончено, как с сыном, да и как с правителем мы тоже скоро разберемся. Это человек, который себя дискредитировал передо мной, а значит, перед народом Беларуси. Вы здесь все люди опытные и прекрасно понимаете, что это значит. Это значит, что он будет отстранен от власти.
   Это прозвучало страшно. Голос старого президента, кажется, потряс весь кабинет. Роман заметно вжался в кресло и хлебнул алкоголя.
   - Его раздавят силы, которым он не сможет противостоять, - продолжил президент. - И я, и верные мне люди, и мой народ, который готов погибнуть за своего президента, и вышколенные газеты и каналы, силовики и ты, мой сын Роман, поможем этим силам. Мы гадину додавим. И с неба твоя мать тебя благословит. Послушай сын, я знаю всех генералов в его войсках, я сам их назначал, давал им звания и дачи. Там люди честные, они помогут. Под нами КГБ и МВД. Мы перекроем ему Россию, нефть и газ, и Западная Беларусь за неделю задохнется. Голодные бунты его сметут. Мы снимем его за некомпетентность. И остаток жизни он проведет в той камере, где еще утром сидел мой посланник.
   - А если вдруг я навлеку твой гнев, ты также раздавишь и меня? - спросил Роман.
   Этот вопрос повис в воздухе. Он был задан просто и наивно. Опытные чиновники переглянулись, ответ они знали. Но старый президент ответил по-другому.
   - Нет, Рома. Конечно, нет. Не думай даже... Ты другой. Зачем ты так сказал? - изумился отец. - Твой кроткий нрав мне не позволит, Ромка. Твоя любовь и благодарность. То, что ты всегда был и тихоня, и даже тугодум, и разгильдяй, политикой не интересовался, я, грешным делом, думал - недостаток. Но теперь я понимаю, лучше быть добрым тугодумом, чем хитрым подлецом, как твой брат.
   Роман бросил взгляд на Министра внутренних дел. Тот едва заметно пожал плечами.
   - Теперь ты будешь делать то, что говорит тебе долг сына, - сказал он. - Записывайте. Лида, ты оглохла? Пиши! Первым делом я хочу восстановить мою администрацию в полном составе. Все управления и отделы. Удвоить финансирование. Мы будем инспектировать районы, а после ты, мой сын, по результатам, принимать решения. Со мною вместе. Ну что, Роман, мы договорились? Второй вопрос: кого назначим ответственным за то, что моего сотрудника посмели посадить без моего разрешения? Я хочу, чтобы это было в последний раз! Кто-то должен за это заплатить. Как хотите меня понимайте. Я вам откровенно скажу, такие вещи спускать мы не будем. Решайте сами, кто. Но этот вопрос я не оставлю. Так и знайте.
   Все вопросительно посмотрели на окончательно потухшего Романа. Он сидел и болезненно пялился в стол. Кажется, мощь его отца раздавила молодого президента как гранитная плита песчаную кучу. Вдруг зазвонил коммутатор. Роман облегченно выдохнул и включил его.
   - Роман Александрович, могу я войти? Это срочно, - спросила секретарь.
   - Да, да, конечно, - тут же согласился Роман.
   Дверь открылась и вошла помощница. В открытой двери старый президент увидел губернатора Гродно и всё понял. Решающий момент настал.
   - Георгий Александрович только что приземлился на вертолетной площадке на крыше, - сказала она. - Он готов к встрече.
   - И мы с сыном готовы, - сказал старый президент с усмешкой. - Давай его сюда.
   - Сюда? - переспросила секретарь глядя на Романа.
   - Сюда, сюда, ты что, оглохла? - рявкнул старик, она покраснела, развернулась и выбежала. - И что здесь делает этот Гродненский придурок? С него всё началось. Генерал, его проучим первым делом. Наглый, сука, уверенный, что Гоша защитит. Не защитит!
   Двери открылись, и в кабинет вошел Георгий. Он был в черном, выбритый с залихватскими черными усиками, высокий и дородный. За ним протиснулся и губернатор Гродно. На лице Романа появилось плохо скрытое облегчение. Он немедленно направился к брату, чтобы пожать ему руку.
   - Рома, тебе не стыдно ему руку подавать? Жулью и дурачью, - спросил, едва скрывая злорадство, старый президент.
   - Ему не стыдно. И руку мне подаст и сердечно обнимет, - ответил Георгий и в доказательство своих слов сначала пожал руку, а затем тепло обнял коллегу. - Брат, надеюсь, я вовремя. Я рад тебя видеть.
   - И я тебя рад, - ответил Роман.
   - Что вы тут обсуждали? - спросил Георгий.
   - Мы обсуждали общие вопросы. Мои и сына, - сказал старый президент. - Работаем с ним вместе. Вот обсуждали, кто виновен, что моего посланца по ошибке отправили на нары. Кто посмел?
   - Да, Рома, скажи ему, кто посмел. И почему, - предложил брату Георгий.
   - Мы так решили, потому что, - Роман набрался смелости и проговорил. - Потому что это наше право. И еще мало ему дали за хулиганство, которое он устроил. Что вы думаете, министр?
   - Это уголовщина, - поддержал его министр МВД. - Можно сказать, мы предупредили беспорядки. Он бандит, а бандит должен сидеть в тюрьме. Так всегда у нас в Белоруссии было.
   - Так это, Рома, ты? А я не верил...
   Роман повернулся к отцу. Присутствие брата придало ему сил.
   - Папа, тебя я слушал, и понял, что заниматься политическими интригами - уже не время. И так проблем по горло. Куда тебе тягать такую ношу - как власть? Да за полвека, тебе она вот здесь должна быть, - он показал жестом, где именно. - Дай дорогу молодым. А ты, разумно сократив свой штат, езжай вот к брату в Гродно. Всё по плану. Я в Минске сам гощу. Решаем тут вопросы... А в Могилеве... Так не готово ничего для встречи! Ты же захочешь, чтобы все солидно было! И с пионерками, оркестрами, банкетами... Салютом.
   - Ты говоришь мне сократить мой штат?
   - Наполовину минимум, - твердо сказал Георгий.
   - Нет, лучше я пойду в посольство к Американцам или сдамся в суд Гааги, чем на родной земле буду терпеть это унижение. Или позвоню Коле, буду служить у него писарчуком в посольстве за три копейки. И пусть народ про это узнает, - пригрозил старик.
   - Папа, ты забыл, ты за границу незвездной. Лет тридцать пять уже, - напомнил Рома.
   - Да больше... А впрочем, пусть как хочет. Может, Колька и выхлопочет ему визу. В Гаагу, - саркастично прокомментировал Георгий.
   - Гоша, не своди меня с ума, - неожиданно пронзительно ответил отец. - Чтобы не рехнуться, я не буду тебя тревожить. Мы больше не увидимся. Клянусь. Но всё-таки ты мой сын. Я тебя породил, воспитал, вырастил, ты - мои гены, не лучшие, как показало время, но всё-таки мои. Тебя я не ругаю. Надеюсь, что совесть в генах все-таки проснется. Пусть время всё расставит по местам. Пока же мы договорились с Ромой, что буду жить я на Востоке. С администрацией.
   - Нет, это ты сказал, - прервал его Роман. - А я молчал.
   - Но ты согласен, мой любимый сын?
   - Согласен. Но частично... Принять тебя еще мы не готовы. Не ждали мы тебя так скоро, а тут дела, раздел страны, проблемы... Да и с администрацией брат прав. Я, например, вообще считаю, зачем тебе она? Оставь охрану и хватит. Десятка три или два. К чему все эти бюрократы. Ты же против бюрократии, отец. Ты же с ней боролся! Ты говорил, что лишние чинуши - обуза государству. Что лучше один работяга, человек с руками, чем два десятка борзописцев. Вот, подай пример.
   - Это мы обсуждать не будем.
   - Что обсуждать тогда? - спросил Георгий. - А Рома прав. Он прав. Чем его сотрудники хуже? Или мои? В конце концов, это те же самые люди, которые годами работали у тебя. Вот они сидят и за этим столом.
   Он указал министра, премьера, председателя КГБ и пресс-секретаря, всё еще сидевших за столом.
   - А если они тебе не угодят или будут проявлять недостаточно почтения, мы их накажем. Ой, накажем, - пообещал Роман и снова его глаза наивно заморгали.
   - Если напрямую говорить: то двоевластье всегда приводит к смутам и проблемам. Ты сам нам это часто говорил. Не говорил, вбивал. Так потому и распустил парламент. Для этого низвел премьер-министра до завхоза, - без обиняков объяснил ситуацию Григорий. - Для этого ты каждый год серьезно "перетряхивал" команду. Мы это видели...
   - Я всё вам дал.
   - И вовремя, отец, - согласился Роман, который почувствовал, что самый опасный момент миновал, и теперь он снова улыбнулся.
   - Я попросил вас только одну вещь: иметь привычный штат помощников, охраны, чтобы пару сотен верных мне людей имели кров и хлеб из этих рук, - бывший президент поднял две огромные старческие ладони. - И всё... Такая малость... Ничтожное условие, в обмен на власть, на земли, на миллионы людей и миллиарды денег. На любовь народа, которому я дал других любимцев вместо себя!
   Впервые за долгие годы в голосе старика проскочили по-настоящему искренние, просительные ноты. Он просил. Старый президент просил. Это почувствовали все: и сыновья, которые много лет слышали только приказы и наставления, не терпящие возражений, и его бывшие соратники - генералы МВД и КГБ, экс глава ЦИК, которая всю жизнь проходила перед президентом "по струнке", и даже туповатый губернатор из Гродно.
   Сыновья переглянулись. Это было переломный момент.
   - Только охрана. Два десятка, не больше, - наконец, сказал Роман.
   - Да, Ромка, всё познается в сравнении. И тот, кого считал я негодяем, и не такой уже подонок, когда есть рядом еще хуже. Рома, я скажу тебе откровенно, ты меня подломил... Может, и правда к тебе, Георгий, вернуться... Пусть с сокращениями, но все же президентом... С администрацией.
   - Ну, сказать по правде, папа, что с сокращениями, что без - администрации тебе не нужно вовсе. Охраны тоже. Мы тебе дадим, секретарей, охрану и сиделок. Прекрасных цыпочек, как ты любил когда-то... Кого захочешь. Правильно, братишка? - обратился он к Роме.
   - Конечно. Любимому отцу все обеспечим. Все необходимое. Никого не нужно, - со свойственной ему наивной простотой с ним согласился Рома.
   В словах сыновей не было угрозы, не было сарказма, не было жестокости. Принципиальное решение у братьев было принято давно. План разработан Георгием и передан брату в том самом письме с губернатором. Они шли по тому пути, по которому всю их сознательную жизнь шел отец - взяв власть, ее следует только укреплять. Они хотели, чтобы отец понял, насколько они хорошие ученики и смирился.
   Старый президент смотрел на своих сыновей и думал: а ведь совсем недавно было достаточно одного знака, чтобы двух этих самодовольных выродков смяли бы... Даже те, кто находился сейчас в комнате: генерал, министр МВД, пресс-секретарь, Лида, и даже полудурок из Гродно пнул бы их ногой, а их собственная охрана надела бы на них наручники. Секунда, и они в тюрьме, а все телеканалы представляют их как изменников Родины. Его подмывало гаркнуть: "Я отменяю свой указ. Арестовать их". И посмотреть, что будет дальше.
   Но что-то говорило ему, что сейчас это уже невозможно. Он не мог сформулировать почему именно, но чувствовал своим хребтом - уже невозможно. Закон? Он ведь передал власть по закону, точнее декрету, который в Беларуси всегда был сильнее любых парламентских законов. Но старый президент понимал, что ни для него самого, ни для кого в этой комнате, закон никогда не играл никакого значения. Он сам, будучи президентом, менял эти законы тысячи раз. И исполнял их только тогда, когда ему это было выгодно. Он прощал неисполнение закона, если это было нужно для страны, и карал без всякого закона, если это был враг. Субординация - да, лояльность - да, результат, победа - да. Но не закон... Значит, не в законах дело... Что-то другое заставляло всех этих людей подчиняться ему десятилетиями, исполняя любые его прихоти от убийств политических оппонентов, фальсификаций выборов, до дорогих часов и безделушек. Но что тогда? Выгода? Страх? Любовь? Целесообразность? Патриотизм? Что, в конце концов, их заставляло быть абсолютными рабами ему и винтиками в механизме, который он построил? В эту секунду, глядя на сыновей, стеной стоявших перед ним, он пытался понять, ухватить, что же произошло? Ну не могла же его абсолютная власть потеряться из-за нескольких дурацких слов, им сказанных в запале на злополучном совещании? Если эту власть не могли поколебать ни тысячи оппозиционеров, ни Запад, со всеми его деньгами и санкциями, ни Путин, с его вечным нефте-газовым шантажом, ни сам народ, который, было время, за него не голосовал и разъяренный выходил на площади... Никто и ничто. Первый президент пытался вспомнить, где же тот момент, когда он эту непоколебимую власть потерял, а двое его сыновей ее получили? Или не получили?
   Старик посмотрел на своих бывших подчиненных. Премьер-министр Лида с рыбьим выражением лица пялилась в стену, словно старуху притащили из дома престарелых для больных синдромом Паркинсона. Пресс-секретаря перекосило, будто он жевал лимон. Министр МВД подобострастно глядел на братьев. Он свой выбор сделал и всем своим видом это демонстрировал. Председатель КГБ смотрел на президента красными, влажными глазами. Они были мокрыми не только от выпитой вчера водки и плохого сна, но и потому, что у него слезы наворачивались от боли, которую он испытывал за своего бывшего хозяина. Старый генерал с радостью бы исполнил любой приказ президента и погиб за него, как любой честный офицер, но знал, что это ничего не решит... Всё и так неизбежно катилось к катастрофе.
   Старый президент промолчал. Ни одна мышца не дрогнула на его лице. Он просто направился к дверям и вышел в них.
   Георгий и Роман посмотрели на пресс-секретаря. Для того это был шанс, но он его не использовал. Он тоже встал и пошел за своим хозяином.
   - Я их провожу, - зачем-то сказал старый генерал КГБ и тоже вышел из этого кабинета, где ему сегодня пришлось пережить самые неприятные минуты в жизни.
   В приемной за ними увязался и бывший глава администрации президента. Его неприятные предчувствия оправдались. Тем более в этот трудный момент он не мог оставить своего президента.
   Они все зашли в большой президентский лифт и двери за ними закрылись.

11.

   В лифте старик смотрел на себя в зеркало. Что-то в его лице изменилось. Остальные люди старались на него не смотреть...
   - Они сказали, что дадут мне всё необходимое, - неожиданно сказал старик. - Необходимое. Но даже самый нищий белорус и тот в нужде имеет что-нибудь в избытке. Картошку... Или воду... Или газ... Я что, белорусам давал только самое необходимое? Нет, я говорил, они хотят денег - напечатайте им денег, даже если они их не заработали, если нету их в бюджете, я всегда говорил дайте им сверх... Накиньте... Пусть старики что-нибудь себе купят. Если свести жизнь человека только к необходимости, кто он будет? Животное. Свинья в хлеву.
   Он вопросительно посмотрел на соратников. Те молчали.
   - Терпение... Сейчас нам нужно терпение. Они хотели, чтобы я сорвался. Заплакал. Умалять их стал. Признал свою ничтожность перед ними. Да? Так я понял? Правильно? Дождались? Нет! Нет, слез не будет. А что будет? Скажу вам откровенно, будет месть. Я отомщу. Еще не знаю как, но отомщу. И это будет страшно, - пообещал старик. - Обо мне говорят, будто я мстителен. Так и есть. Все, кто выходил против меня на президентских выборах оказывались за решеткой. Все, кто интриговал против меня - были сокрушены. А некоторые оказались в могиле. Я никогда ничего не спускаю своим врагам. И вот сегодня впервые в жизни я скажу, скажу прямо и откровенно: мои сыновья - это мои враги.
   То, что он сказал, прозвучало жутко даже в видавшем виды здании администрации президента на Карла Маркса 32.
   - Я отвечу им достойно. Пресс-секретарь, ты где? Ты тут. Послушай. Мы можем организовать большое интервью мне на всех телеканалах? Помнишь, как я делал? Сгоняли всех писак, всех журналюг, и несколько часов я говорил в прямом эфире? Можем это сделать? Ведь руководство трех телеканалов еще не сменено. Я раздавлю их словом, размажу, как комаров газетой. Я скажу такое, отчего вся волосня их станет дыбом. Ты сделаешь?
   Пресс-секретарь потупился. Конечно, ничего организовать уже было нельзя. Не смотря на то, что на каналах действительно никаких перестановок не произошло, но по тому, как еле заметно сменился тон репортажей, пресс-секретарь почувствовал необратимые изменения. Он знал, что даже проститутки так чутко не реагируют на желания клиента, как хорошо вышколенные с первого курса журфака БГУ журналисты - на малейшие веяния во власти. Никто больше не скажет и слова в поддержку бывшему президенту, не говоря уже о том, чтобы пустить его в национальный эфир.
   - Теперь с тобой, мой генерал, дружище, - обратился старик к Главе КГБ. - А где те люди, которые без страха и упрека, исполняли наши самые деликатные поручения? Такие поручения я бы дал. И наградил бы хорошо за верность.
   - Боюсь, они на пенсии давно. Или на кладбище, - ответил генерал. - А молодыми занимался ваш Георгий. Вы сами так хотели, чтобы ваш сын держал в руках особые спецслужбы.
   Старый президент скривился.
   - Да, хотел... И сейчас схожу с ума от всех своих ошибок, - сказал он, направляясь к машине.
   В банкетном зале братья обедали с приближенными людьми. Стол был богатым, тут французские повара постарались. Омары, с десяток сортов рыбы и мяса, трюфели. Почетное место во главе стола, предназначавшееся для бывшего правителя, было пустым. Справа сидел Георгий и его люди. Слева - Роман с приближенными. Сначала ели молча.
   - И всё-таки мы были объективно не готовы к его приезду, - оправдываясь, сказал Роман. - Процедуры, люди, протокол. Не всё так просто.
   - Сам виноват. Зачем из Гродно было уезжать? Ему в королевском дворце было отдано целое крыло - делай, что хочешь, только кровь мою не пей. Нет! Мало!
   - Да, папе всегда всего было мало, - поддержал его Роман. - Всю жизнь хотел казаться скромником, а хапал - будь здоров. То ему мало процентов на выборах - надо бы поднять (премьер-министр Восточной Белоруссии закивала), то у государства мало собственности - надо бы отобрать. Помнишь, как люди из управделами рыскали по Минску и гребли все здания, которые им понравились. Частные - не частные, отбирали все мало-мальски приличное...
   Георгий кивнул и даже добавил.
   - А как через "золотую акцию", налоговые проверки и уголовные дела забирали предприятия, стоило им только чуток встать на ноги? Только оборот какой-то шел, сразу "фас" - "верните государству его долю, а лучше всё верните"...
   - Нет, папу я бы принял без вопросов, но не его "волчарню", - снова, кажется, уже в десятый раз повторил для всех Роман.
   - Тут даже спора быть не может. Вот, почетное место, оно всегда для отца и первого и любимого нашего президента, - согласился с братом Георгий, указав на пустое кресло во главе стола.
   В банкетный зал вернулся Глава КГБ.
   - А, генерал, присоединяйтесь. Выбирайте, лево или право, где вам удобнее? Везде вам будут рады, - с ясно читаемым подтекстом предложил Георгий.
   - Спасибо, сыт. Отец ваш в гневе. Рвет и мечет. Решил уехать, но не сказал куда.
   - Что он предпримет? - напрямую спросил Георгий.
   - Не знаю.
   - Ну и не надо ему мешать, - миролюбиво сказал Роман. - Человек взрослый, пусть делает, что хочет. Его право.
   - Я мог бы попробовать его уговорить, - начал старый служака, но его остановил Георгий.
   - Не надо.
   - Наоборот, пусть пропсихуется, - поддержал брата средненький. - С ним батальон охраны, вооруженных до зубов и дерзких головорезов, который может что-то предпринять. Я их боюсь. С ним в этом пограничном состоянии поблизости опасно быть. Наоборот, надо закрыть все крупные города на Западе и на Востоке. И Минск закрыть.
   - Согласен. Нам "кипеж", перестрелки ни к чему. Хотел смотреть провинцию - пусть смотрит. Деревни, леса, луга, коровники... Но в городах эта банда - нежеланный гость.
   Это Георгий сказал, как отрезал.
  

Часть 2.

12.

   Осень 2041 года выдалась омерзительно холодной. Синоптики фиксировали погодные аномалии. Ранний снег сменялся почти тропическими ливнями, за которыми вдруг следовали настоящие зимние морозы. Даже в редкие дни оттепели всю страну накрывал густой, влажный туман, так что трудно было разглядеть что-нибудь и на вытянутую руку. Но основная примета той осени - ледяной, пронизывающий любую одежду ветер. От него нельзя было скрыться нигде: ни в подъездах, ни в машинах, от него не защищали ни стеклопакеты, ни промышленные теплицы.
   Одна за другой погибали оливковые и апельсиновые рощи, бахчевые плантации, замерзали виноградники и страусовые фермы, словно сама природа отторгала несвойственные ей культуры, уничтожая за один присест то, что старый президент бережно и скрупулёзно создавал десятилетиями. Неумолимые силы стирали с карты Беларуси следы прошлого правления. Уничтожали, выжигали ледяными ураганами, смывали дождевыми потопами символы "золотого века", на которые первый президент тратил почти всё, что зарабатывала страна. Наверное, многое можно было спасти, но некому было это делать. Всё расстроилось без железной руки правителя. Каждый в первую очередь утеплял свой дом, искал себе дрова, спасал свои запасы картошки и закаток, грел своих свиней и коров. И когда доходило до колхозных полей и свинарников, оказывалось, что утеплять уже зачастую было поздно...
   Неустроенность в природе накладывалась на проблемы в обществе. Раздел страны шел тяжелее, чем ожидалось. Братья спорили по любому поводу: финансы, таможни, войска, объекты собственности, цены на всё и вся. Начались попытки надавить друг на друга. Сначала робкие намеки, мелкие уколы, затем дошло и до широкомасштабных действий. Почти четыре дня не было электричества в Восточной Белоруссии - Георгий перекрыл электричество из Островца. В ответ на это в самые холода без мазута на пару дней остались топочные на Западе. Люди едва не замерзли в своих домах.
   Государственные СМИ Востока и Запада схлестнулись в отчаянной пиар-атаке, обвиняя друг друга во всех смертных грехах.
   Пока в стране ходил только белорусский рубль, братья договорились, что денежная масса должна управляется из единого эмиссионного центра - Наднационального банка в Минске. Так и было, пока Роман Александрович, на радостях раздав кучу социальных обязательств, не понял, что выполнять их нечем. Для обещанного повышения зарплат и пенсий он в тайне от брата напечатал необходимую сумму, разместив заказ на Литовском монетном дворе. Роман Александрович свои обещания выполнил: после этого в Белоруссии люди получили зарплаты на 40 процентов больше чем в Беларуси. Телеканал "Восточная Белоруссия 1" рапортовал об этом экономическом триумфе. В условиях инфляции, получив деньги, люди на Востоке бросились скупать валюту. Это естественно привело к обвальной девальвации. Цена доллара в Могилеве подскочила наполовину, а в Гродно - осталась прежней. Жители Восточной Белоруссии бросились скупать дешевую валюту в Западной Беларуси и затем перепродавать ее дома. Навар получался почти 100 процентов. Люди стали массово увольняться с работы, чтобы заниматься валютными спекуляциями.
   У Григория был выбор: или девальвировать белорусский рубль на своей территории, или закрыть границу, чтобы остановить утечку валюты к соседу. Он применил сразу оба варианта. Границы с Восточной Белоруссией были намертво закрыты. А рубль упал в цене еще сильнее, чем у брата... Заодно Георгий закрыл границу и с Литвой, которая подло напечатала Роману эти деньги. Он пригрозил прибалтам, если такое еще раз повторится, то радиоактивные отходы от Островецкой станции "совершенно случайно" могут оказаться в какой-нибудь речушке, текущей в Литву. Его услышали. И Евросоюз ввел против Западной Беларуси болезненные торговые санкции.
   В свою очередь в Восточной Белоруссии, ощутив отток рабочей силы в валютную спекуляцию, предприняли энергичные меры по борьбе с незаконным обогащением. При малейшем подозрении сотрудники МВД и КГБ врывались в квартиры таких подозреваемых и изымали всю валюту. Не всегда под горячую руку силовиков попадали реальные спекулянты: были и те, кто копил на квартиры или машины, или просто, не доверяя постоянно обесценивающемуся рублю, хранили сбережения в валюте. В стране снова расцвело стукачество, которое государственные каналы, естественно, всячески поощряли и оправдывали европейским опытом. Банки тоже заставили сообщить о наиболее подозрительных валютных клиентах, и их счета подчистили. Люди в панике бросились забирать вклады, но поздно - был введен государственный мораторий на снятие депозитов. Зато после этого Восточная Белоруссия могла похвастаться самыми большими в регионе золотовалютными резервами и небывало высоким уровнем жизни сотрудников силовых ведомств.
   Сначала население во всём поддерживало своих президентов - все-таки переходный период, сложное время, беспрецедентная ситуация. Телеканалы и газеты рапортовали об успехах молодых держав и списывали мелкие неудачи на козни врагов, погоду, еврейский заговор, диверсии оппозиции, подлого Путина, международный валютный фонд и американский империализм. Говорили, что жизнь вот-вот наладится и даже будет гораздо лучше. Но постепенно, казалось бы, бесконечное терпение белорусов начинало давать сбои. Появились робкие признаки недовольства.
   Первым тревожным звоночком стал повышенный спрос на спутниковые модемы. На фоне информационной войны зрители вдруг обнаружили удивительную вещь, что на одно и то же событие может быть два разных взгляда в государственных СМИ на Востоке и на Западе. Стало непонятно, какой из них правильный. Такого не было уже много десятилетий... Не в силах разобраться, люди стали обращаться к третейским источникам информации. Аудитория зарубежных оппозиционных сайтов резко выросла. Только там можно было узнать о грядущих повышениях цен, скачках курсов, отключениях электричества и тепла, пропаже из торговых сетей тех или иных товаров и прочих сюрпризах для населения.
   Вторым тревожным знаком стала активизация разнообразных нездоровых элементов в обществе. Одиночки-психопаты, юродивые оппозиционеры, просто политические хулиганы повылазили непонятно откуда и то там, то тут впадали в истерию. Эти одиночки, не представлявшие никакую политическую силу, нищие и сумасброды, как птицы-буревестники предвещающие своим появлением шторма и бури, также пророчили политическую нестабильность. "Педагогические отделы" КГБ работали круглосуточно, каждый день суды отправляли безумцев в СИЗО на недели и месяцы за "сквернословие" или "нелицензионное программное обеспечение". Это не помогало. Как котов весной животные инстинкты заставляют выть на крышах, так и социальные проблемы будили в этих политических кликушах иррациональное желание протестовать.
   Впрочем, особой опасности эти одиночки не представляли, являясь скорее такими же неприятными знаками этой осени, как ледяной ветер и ранний снег.
   Старый президент, как и обещал, пытался отомстить. Он начал с большой интриги, в которую собирался вовлечь высший генералитет обоих республик. Но если сначала генералы, видимо, не очень разобравшись в ситуации, охотно встречались с ним, выслушивая его далеко идущие планы по свержению власти своих сыновей. То с каждой неделей, такие встречи становились все реже. Кто-то сказывался больным, кто-то - в неожиданной командировке, некоторые не могли найти время для встречи в плотном расписании, иные отказывали во встрече, мотивируя это тем, что их "слушают".
   Не увенчалась успехом и попытка старика выступить по национальному телевидению. Руководители каналов, которых, к слову, еще он сам назначал и которые десятилетиями "вылизывали" его в каждом репортаже с ног до головы, теперь долго водили его за нос, объясняя, почему такой эфир откладывается. И, в конце концов, просто перестали брать трубку, когда он звонил.
   Тогда бывший президент дал интервью важной иностранной телекомпании (естественно, в мире он был фигурой легендарной, а после его решений, которые изменили геополитическую карту мира, многие иностранные СМИ были готовы на все ради эксклюзивного комментария). Интервью получилось острым, даже сенсационным, но его никто не увидел, потому что сразу после него неизвестные бритоголовые люди похитили корреспондентов и забрали у них все: камеры, флэшки и даже одежду. Дальше с завязанными глазами их, голых, долго возили куда-то, по дороге объясняя, что в Восточной и Западной Беларуси они больше нежелательные гости. Чтобы иностранцы поняли это более ясно, их голышом бросили в свежевырытые могилы, присыпали земелькой и долго рассуждали о судьбах Завадского, Захаренко и Гончара. Затем их вытащили из могил, довезли по традиции до границы с Украиной и заставили бежать в сторону Киева. А чтобы журналистам было веселее, стреляли им вслед из табельного оружия по деревьям.
   После этого намека больше желающих взять у бывшего президента интервью не нашлось.
   Он думал искать помощи на международной арене. Но его лучшие друзья: Чавес, Кастро, Назарбаев - давно умерли. Саакашвили иммигрировал в США, после того, как его едва не растерзала толпа в Тбилиси. Путин был обижен и тоже трубку не брал, передав по неофициальным каналам, что после того, как президент отобрал у "Газпрома" "Белтрансгаз", никакой помощи он ему не окажет. На Украине опять правила эта "адская баба с косой". Договориться с ней в принципе было можно, но за свою помощь она бы попросила совершенно несоразмерную цену. А потом, скорее всего, бы всё равно "кинула".
   Старик попытался искать помощи у своих любимых международных партнеров. Катар, Китай, Иран, которые имели в Беларуси гигантские земельные участки равные по площади небольшим районам, а также заводы и недвижимость, от судьбы старого президента тут же отстранились, прикрывшись принципом невмешательства во внутренние дела государства, который всегда проповедовал сам бывший глава государства. Зато ему прислали подарки: иранцы - саблю, катарцы - какого-то худого жеребенка, а китайцы - позолоченную модель микроволновой печи. И тоже перестали брать телефоны.
   Как и распорядились братья, в больших городах старого президента не ждали: гостиницы оказывались переполненными, мэры - занятыми. И самое страшное - для него перестали перекрывать дороги. Почти полвека президент не ездил по дорогам вместе со своими гражданами. То, что мимо проносились какие-то старые колымаги, переполненные автобусы, трактора, какие-то грузовики с селедкой или сметаной, вызывало у старика настоящий страх. Кто эти люди? Что им от него нужно? Могут ли они увидеть его через тонированное стекло? А вдруг среди этих людей есть оппозиционеры? Вдруг они захотят его убить? Многие действительно тыкали в него пальцем, как на инопланетянина, не ожидая так просто встретить на дороге...
   Администрация старого президента "таяла". Люди уходили сами или их переманивали братья в свои структуры. У старика отчаянно не хватало денег, чтобы их содержать. У сыновей он брать подачки не хотел, свои сбережения (зарплата почти за сорок лет) после девальвации оказались не такими уж и большими. Несколько раз помогли приближенные бизнесмены, которые благодаря президенту когда-то построили свои бизнес-империи. Деньги давали тайно, с одним условием, чтобы Роман и Георгий про это ничего не узнали. Но всё равно отчаянно не хватало.
   Носиться по богом забытым деревням и посёлкам больше было невозможно. Приближалась зима. Нужно было где-то остановиться.
   И старый президент остановился. Последние недели он провел в колхозе "Городец" Шкловского района Могилевской области, точнее, бывшем колхозе. Хозяйство давно развалилось, земли передали другим колхозам, собственного производства не осталось: только старые яблоневые сады и виноградник, который в честь своего двадцатилетия у власти лично разбил президент. Из сельхозпредприятия колхоз превратился в туристический объект: сюда часто приезжали журналисты, чтобы рассказать о начале карьеры первого президента, иногда привозили его зарубежных почитателей. Поэтому здание колхозного правления всегда было отремонтированным и покрашенным. Когда приезжали гости, в здание завозили фальшивых работников, которые изображали бурную деятельность. Гостям показывали тот самый легендарный кабинет, где когда-то работал президент, и ухоженные поля, естественно, не рассказывая, что возделывают их совсем другое хозяйство. Когда посетители уезжали, то в "Городце" оставались только сторож и садовник.
   Именно там и нашел свое прибежище первый президент Беларуси. Никто не стал ему мешать, наоборот: Роман приказал завести туда побольше угля, срочно подлатать баню, а на овощехранилище завезти пару тонн картошки, овса и капусты. Дороги вокруг "Городца" перекрыли под видом "ремонта". Оставили только одну, на которой поставили шлагбаум.
   Но старик и не собирался никуда убегать. Местные жители приняли его хорошо. Были старожилы, которые его еще помнили на должности колхозного председателя. Местные алкаши гордились, что великий правитель - их земляк. Старый президент воспринял ситуацию стоически: круг замкнулся - начинал карьеру в колхозе, в этот колхоз и вернулся... Заботила его только судьба виноградника. Выдержит ли он эту бесноватую погоду? Не замерзнет ли?
   Машина бывшего главы администрации президента, а ныне его спецпосланника въехала в Шкловский район. Шел дождь вперемежку со снегом. На дорогу летели ветви и ошметья листвы. Он свернул на дорогу, которая вела к "Городцу". Он знал, что другие дороги блокированы и придется пройти унизительную процедуру контроля.
   Чиновник возвращался из Западной Беларуси. Последнее время он ездил по деликатным поручениям старого президента, стараясь хоть как-то раздобыть денег на жизнь и найти для старика хоть каких-то политических союзников. Благодаря старым связям и умелой спекуляции на сочувствии к старику с одной стороны и ненависти к братьям с другой, ему еще удавалось разжалобить некоторых толстосумов из "золотой эпохи". В основном это были "красные директора", - глубокие старики, коммунистической закалки, которые обогатились в период "раннего" правления президента. Теперь у них уже не было ни влияния, ни энергии, чтобы бороться за власть, но были заначки на "черный день", спрятанные под полатями в их огромных коттеджах в Зацени, Тарасово, Цне или Ждановичах.
   Пересекать границу ему помогал председатель КГБ, который выдал пропуск и охранительный документ за личной подписью. Так что обыскивать бывшего главу администрации никто не решался. Но генерал был последние дни в должности, он уходил на покой. Худо-бедно, но комитет братья всё-таки поделили. Причем между чекистами Запада и Востока сразу началась позиционная война. Старый кгбэшник взирал на это с болью и отчаянием, ведь его воспитанники вместо того, чтобы работать на защиту государства, грызлись между собой, как собаки...
   Спецпосланник подъехал к контрольно-пропускному пункту. Он предъявил милиционерам пропуск и бумагу с печатью КГБ. Шлагбаум открылся, а его фамилию и номер машины записали в журнал посещений. Непогода усиливалась.
   Он подъехал к двухэтажному зданию правления. Машин на стоянке почти не осталось: стоял пыльный, облепленный гнилой листвой бронированный пульман с какими-то непонятно откуда взявшимися царапинами. Флажки на нем висели грязными соплями. Теперь он был больше похож на ненужный арендный свадебный лимузин где-нибудь в провинции, а не на автомобиль главы государства. Там же стоял такой же замызганный джип охраны. Старый "козёл". И чья-то раздолбанная "Газель", которая, вероятно, не один десяток лет служила маршруткой.
   Внутри здания было чисто и бедно: мебель из ДСП, глиняные вазоны с пожухлыми георгинами, скрипучие дощатые полы, крашенные бурой больничной краской, гомельские обои с блестками и разводами от сырости, древние постеры "За сильную и процветающую Беларусь", агитационные щиты против сельского алкоголизма и планы эвакуации... На столах еще стояли компьютеры с большими ЭЛТ мониторами и струйными принтерами.
   На пути спецпосланнику встретился человек в телогрейке, с черными от угля руками и таким же извазюканным лицом. В этом человеке он с трудом узнал одного из самых близких охранников президента - подполковника службы безопасности. Тот стыдливо опустил глаза и пробурчал, что он из котельной.
   Бывший глава администрации подошел к двери председательского кабинета, который теперь занимал первый президент. Он постучал - никто не ответил, но дверь была открыта. Это был самый большой кабинет в здании, хотя он был раз в десять меньше того, который президент занимал при власти. Тут же была и его спальня. Постель на кровати в углу была смята. На письменном столе валялись таблетки и несколько сморщенных поздних яблок. На полу - раскиданные газеты последних дней: видимо, президент читал их и в бешенстве рвал и бросал на пол.
   Над столом висел портрет президента конца 90х. На нём он был молодым красавцем с орлиным взором без морщин и седины. Судя по пятну на стене у фотографии, старик метнул в портрет чашку с напитком, но не попал... Тут же висели инкрустированные самоцветами ножны от иранской сабли, а на подоконнике золотилась китайская микроволновка.
   Бывший глава администрации вздохнул и прикрыл за собой дверь.
   В приемной он снова встретил подполковника службы безопасности. Он уже помыл руки и лицо, снял телогрейку, под которой оказался свитер и пиджак. Это был верный человек, настоящий военный. Он получил предложение от каждого из братьев перейти к ним, но отказался. Более того, он мог бы уйти от президента и просто так - он был гораздо богаче своего хозяина, а его братья и сыновья стали успешными бизнесменами. Но он решил дослужить до конца...
   - Да, местечко еще то, - сказал бывший глава администрации. - Чай хоть у вас тут подают?
   - Чаю сделаем, - сказал охранник.
   - А где клиент номер один? - спросил спецпосланник, используя профессиональный слэнг службы охраны.
   - На винограднике.
   - Один?
   - Нет. С пресс-секретарем.
   - Почему не сопровождаете? - поинтересовался спецпосланник. Бывшего президента никогда не видели без охраны.
   - Да уж не по своей воле, - ответил охранник, разливая по чашкам кипяток. - Держите. Сахар - там. Должен сказать, в охранных мероприятиях первого лица, - он запнулся. - Бывшего первого лица создаются серьезные препятствия. Бывшим первым лицом. Он избегает выполнения стандартных процедур безопасности. Ума не приложу, что делать...
   - Что можно делать в поле в такую погоду?
   За окном буря только усиливалась. Ледяной ветер дул в оконные щели, промораживая пальцы рук и ног. Тянуло и из-под половиц.
   - Пытается спасти свой виноградник, - ответил он. - Товарищ президент большой профессионал в сельском хозяйстве. Хотели ему помочь - не доверяет. Говорит, всё не так делаем... Говорит, это моё дело. Мой виноград...
   Спецпосланник заметил куст огненно-красной калины за окном. Ярко-красные гроздья мотало в разные стороны, иногда срывая их совсем. Он отвернулся.
   - Понятно.
   - Как ваша миссия? - спросил охранник без особой надежды.
   - Успехи есть, - уклончиво ответил спецпосланник. - Хотя бы с голодухи не умрем. Но это частности... А в общем дело плохо. Я поговорил с разными людьми и на Западе, и у нас тут на Востоке. Меж странами идет разлад. Вплоть до войны.
   - Не может быть, - не поверил охранник.
   - Всё может. В наш век всё может быть, - сказал опытный чиновник. - Еще в августе, была ли такая сила, которая могла противостоять нашему президенту? Нет. Могли ли мы представить себе всё это? Нет. Больше всего на свете белорусы бояться войны... Только бы не было войны, говорил мой отец... Только бы не брат на брата. И что мы видим? Брат на брата. А вместе - на отца...
   Он отхлебнул чая и вздохнул.
   - Братья не договорятся, - сказал он обреченно. - Каждый своим путем ведет страну ко дну. Точнее ведут их амбиции, их жадность, их желание быть первым любой ценой, детские обиды... Их окружение всё видит, всё понимает. Они понимают, что времени у них немного и пытаются нажраться, нахапать сколько возможно... Рвут всё и всех. И народ звереет.
   - Народ, - усмехнулся полковник. - Народ спивается... Ему когда плохо, выход у него один - кирнуть, забиться в угол и в спячку...
   Спецпосланник не сразу продолжил разговор. Он думал, глядя на подполковника, достаточно ли это надежный человек. Ту тайну, которую бывший глава администрации привез, нельзя было доверить всякому. Его отвлекали судороги калины на ветру и горячий сладкий чай...
   - В Бресте начались волнения, - наконец, сказал он. - Серьезные. Об этом еще никто не знает, но скоро узнают... А в Белосток вернулся Коля, младший сын, который ждет возможности вмешаться...
   - Коля? Младший сын? Под Брестом? Вот это новость, - охранник присвистнул.
   - Он знает всё. О том, что происходит... О катастрофах в экономике, дипломатии, о беззаконии, вымогательствах и поборах... О том, что старшие братья подрались на банкете, и если бы не охрана, это бы закончилось очень плохо... О провокациях, которые президенты готовят друг против друга, и как это больно ударит по населению, - спокойно перечислял спецпосланник. - Обо всём. И он решил действовать. За его спиной Запад, миллионы долларов... Машина оппозиционной пропаганды. В отличие от братьев, он не запятнан, наоборот - его любят и помнят. Красивый мальчик, добряк и умница. Когда отец творил, как они говорят, преступления - он был ребенком. Он формально чист. И чист душой. Он герой для всех. Герой, который предпочел честность - безграничной власти. Принципы - возможности наживы. И главное, он не предал отца... Ты понимаешь?
   - Гражданская война? Переворот? - сглотнул охранник.
   - Ты отвезешь ему письмо. Об отце, о его положении, о его проклятии братьев, и о нашей поддержке, - сказал спецпосланник. - И останешься рядом с ним. Когда Коля вступит в Беларусь, ему нужна будет охрана. Ты понимаешь сам.
   - Я понимаю.
   - Он должен быть абсолютно защищен и вдохновлен. Вот деньги, - он достал пакет. - Чистый телефон. Инструкции. Выучите и уничтожите. Выезжайте немедленно, это лучшее, что вы можете сделать для президента.
   Подполковник встал, отдал честь и вышел. Бывший глава администрации с наслаждением глотнул чая и тоже встал. Нужно было искать хозяина...

13.

   Когда спецпосланник, продравшись через бушующий от ветра кустарник, вышел к заброшенному винограднику, он увидел душераздирающую картину.
   Старые лозы, сгорбленные, покорёженные и уродливые, раскачивались в разные стороны. Их давно не купировали правильно, поэтому лозы дали дикие побеги, согнулись, искривились, сцепились, скрутились в узлы, некоторые старые отростки без поддержки легли на землю...
   Между ними по клокочущей грязи метался такой же сгорбленный старик. Что он пытался сделать, сразу трудно было понять. То он хотел поднять примятые к земле стволы и подвязать их к покосившимся колышкам. Но под шквальными порывами ветра колышки выворачивало из жирной, мягкой земли. То он неистово рубил иранской саблей засохшие и погибшие лозы, сносил эти уродливые сухие отростки в кучи в борозде между линиями виноградника. Он вспрыскивал их солярой из канистры и разжигал из них костры в надежде, что этот огонь обогреет те лозы, что были еще живы... Но всё было тщетно. Сушняк с отчаянным хрустом сгорал, уголья и искры крутились вихрем, вздымались вверх, но их тепло сдувало в пустоту. Лозы замерзали, засыхали день за днем. И тогда старик безжалостно рубил их саблей и сжигал, чтобы обогреть всё меньшее количество живых... Неизбежное приближалось. Очень скоро он вырубит весь виноградник и сожжет его, бросив всё ради спасения последней лозы... И она тоже умрет.
   Бывший глава администрации всё это понял с первого взгляда. Он увидел пресс-секретаря, который, закутавшись в тулуп, помогал старику. Точнее, он не мешал старику безумствовать, присматривая, чтобы он не поранился или не простудился.
   - Это всё американцы, - приговаривал старик в адских бликах пламени. Разбитый им уникальный виноградник, дававший урожай десятилетиями, сгорал за мгновения на его глазах. - Это из-за их выбросов климат пошел в разнос! А мы не боимся! Нас на колени не поставишь! Не нагнешь! Пусть дует! Пусть морозит! Пусть нас зальет водой и засыплет снегом! А мы выстоим! И всё равно будут у нас расти и кукуруза и рапс, и виноград и лимоны! Я это вам как специалист в сельском хозяйстве обещаю!
   Он обращался неизвестно к кому, словно видел перед собой огромную аудиторию Гора-Горецкой сельскохозяйственной академии или шеренгу послов, выстроившихся для вручения верительных грамот.
   - Сельское хозяйство - это основа основ. Будет что в рот положить, будет и всё остальное! Голода мы не допустим, и на коленях за крошкой хлеба к иностранцам не поползем! - кричал он в бурю неизвестно кому.
   - Господин президент, боюсь отсюда вас будет плохо слышно, - пошутил пресс-секретарь. - Спецсвязь барахлит! Может, хватит на сегодня сельского хозяйства? Пойдем домой... А лучше вернемся к Гоше в Гродно. Перезимуем и поругаемся опять. За этим дело не встанет.
   - Ты ничего не понимаешь, дурак! Сельское хозяйство - это основа благополучия нашего народа, - он рубанул саблей очередную старую лозу, вся вина которой была лишь в том, что она не прижилась на белорусском суглинке и засохла от неблагополучной для неё среды. Бывший президент взял узловатые ветви и бросил в огонь. Они мигом занялись, постреливая оранжевыми искрами. Старый президент продолжал учить простофилю. - Крупное товарное производство, единственный правильный путь для села... Укрупнять! Применять новые сорта отечественной морозоустойчивой селекции, строить овощехранилища и зерносушильные комплексы.
   - "Наукрупнялись", - пробурчал пресс-секретарь. - На всю страну осталось шесть хозяйств размером с область, и в каждом на одного колхозника приходится четыре бюрократа и два проверяющих, так что их больше чем всех чиновников в Прибалтике и Скандинавии вместе взятых. А я тебе, дедушка, так скажу, если бы все деньги, которые ты зарыл в эту землю взять и просто разложить по земле, ты бы укрыл вот таким толстым ковром всю страну...
   - И что, ты бы ел этот ковер? - усмехнулся старик.
   - Может, он бы оказался вкуснее, чем незрелые персики и горькие огурцы, которыми ты всех подчевал, - язвительно ответил пресс-секретарь.
   - Как же тогда они в твоих репортажах и программах выходили такими крупными и сладкими? - уколол его бывший президент.
   - Что же вы не знаете, что в Беларуси по указке сверху и кислое яблоко станет ранеткой? - ответил пресс-секретарь. - Мы на телевидении доказали: скажи сто раз "халва" и станет слаще. В чем же еще смысл государственной пропаганды, как не показывать населению, что оно живет гораздо лучше и ест гораздо вкуснее, чем на самом деле? Только в природе сколько не показывай лето, на улице теплее не станет. Природа, в отличие от населения, пропаганды не понимает... И на самом деле вот... Вот..
   Он указал на уродливое болото с корягами, сухотьем, дымящимися головешками и золой, которое оставалось от примерного виноградника...
   - Это... мой... виноградник, - задумчиво сказал старый президент. Он увидел синюю виноградину, которая каким-то чудом уцелела на умирающей от внутренней сухости и ледяного ветра лозе. Она дрожала, как дрожит смертник перед казнью, до последнего цепляясь за свою сухую гроздь. Старик протянул к ней ладонь и с любовью погладил. Он не стал ее срывать.
   В разговор вмешался бывший глава администрации, который спустился к винограднику.
   - Мой президент, простите, что отрываю от важных дел, но погода сегодня не располагает к долгим занятиям сельским хозяйством, - сказал он осторожно. - Можно простудиться. И тогда вы точно не спасете ни этот сад, ни вашу страну.
   - Прекрасно сказано, прекрасно, - тут же похвалил эти слова пресс-секретарь. - Мы тут, признаться, замерзли ничуть не меньше этих лоз.
   - Погода аномальная, - сказал бывший глава администрации. - Нам надо переждать. Тем более, есть разговор серьезный. Вон, видите коровник. Давайте там погреемся немного.
   Он указал на синюю крышу коровника за деревьями.
   Старый президент посмотрел на догорающий костер у себя под ногами, еще раз нежно погладил обреченную ягодку на голой лозе и кивнул. До коровника они шли молча. Полированные итальянские туфли спецпосланника утопали в грязи, и он чувствовал, что эта вязкая, холодная жижа уже проникла внутрь, и под ступню, и между пальцами ног, и носок уже превратился в мешок для этой жидкой мерзости, отяжеляя ноги.
   На старике были тяжелые кирзачи, пресс-секретарь предусмотрительно одел резиновые сапоги, которые защитили от влаги, но не от холода. Так что две холеные ножки бывшего журналиста превратились в две ледышки. Каждый думал о своём.
   Старый президент - о том, где достать целлофана и дров, чтобы соорудить обогрев для последней ягодки. Её нужно было спасти любой ценой.
   Пресс-секретарь - о том, как пил когда-то в Ницце горячий шоколад на террасе пятизвездочного отеля.
   А бывший глава администрации думал о том, из какой странной искры может иногда разгореться большой государственный пожар. Он посмотрел на небо, которое бесилось, словно предвещая апокалипсис.
   - Мне кажется, в Беларуси наступают последние времена, - сказал он, закрывая лицо от вихря.
   - Нет, - ответил пресс-секретарь. - У меня другой прогноз: когда на этой земле белорусский народ без принуждения и манипуляций будет выбирать себе правительство"; когда три ветви власти не будут рабски прислуживать одному правителю; когда политики и журналисты перестанут врать в лицо своему народу, а народ будет менять их, как перчатки, и наказывать за малейшую провинность. Когда исчезнет коррупция и волокита; когда суд будет выносить справедливые решения вне зависимости от политических взглядов человека; когда нас примут в круг богатых, цивилизованных стран; и у человек будут права не на бумаге, а в реальности; когда с белорусским паспортом можно будет путешествовать без виз куда угодно, и в своем будущем граждане будут так же уверены, как и в настоящем, - вот тогда у нас наступит конец времен.
   - То есть он не наступит никогда, - улыбнулся некогда второй человек в государстве.

14.

   Никто не ожидал, что волнения в Беларуси начнутся с Бреста - спокойного буржуазного городка, весь доход жителей которого всегда строился на бедности белорусов и богатстве поляков. Соседям вывозили и втюхивали всё, что на родине было или государственным, или дешевым, а своим привозили "дефицит" (бытовую и компьютерную технику, машины, кофе, одежду и обувь). Брестчане всё прекрасно знали про демократию и свободный рынок в Европейском союзе, именно поэтому никогда не выступали против своего "совка", который, выступая диссонансом, так исправно обеспечивал их торговый заработок. Будь в стране европейская демократия и нормальный рынок, цены, не дай бог, могли бы сравняться, дефицит исчезнуть, и многим брестчанам того и гляди пришлось бы пойти работать.
   Но первый взрыв произошел именно там, хотя и по глупости.
   Когда, как черви после дождя, из-за временных трудностей в стране повылазили маргинальные элементы с оппозиционной истерией, спецслужбы отреагировали мгновенно и жестко. Психопатов вычисляли, превентивно задерживали и отправляли в суды. Обычно суды, получая дела с особой пометкой, немедленно выносили таким преступникам обвинительный приговор в не зависимости от того, что оппозиционеру инкриминировали (а это зависело лишь от фантазии "педагогических отделов" КГБ и МВД). При этом специальные пометки диктовали судьям три возможных варианта приговора: "педагогический" - то есть минимальное наказание в обмен на обещание бросить антигосударственную деятельность, "стандартный" - среднее наказание и "по полной" - максимальная санкция по статье с содержанием в самых худших условиях. Это было заведено еще в конце прошлого века. Даже задержанные бунтари, понимая неизбежность обвинительного приговора, уже не ставили палки в судопроизводство. Так как независимую адвокатуру ликвидировали тогда же, когда ввели систему особого судопроизводства, то защитник, назначенный минюстом, обязан был уговорить обвиняемого признать свою вину в обмен на "педагогический" приговор и затем следить, чтобы на процессе обвиняемый не мешал судье. Всё работало отлично.
   Но в Бресте случился сбой. Задержали молодого оппозиционера, которого уличили в нелегальном пользовании интернетом, оскорбительных для государства комментариях в социальных сетях и в переписке с некоторыми польскими политэмигрантами. Инкриминировали ему мелкую кражу: сотрудники МВД "нашли" у него чужой мобильный телефон. Решили дать "стандарт" - год-полтора в колонии. Это по-божески, ведь могли найти наркотики и влупить лет семь-восемь.
   Но неожиданно суд его оправдал. Это беспрецедентное за полвека событие произошло потому, что судья встречался с дамой, племянником которой был этот оболтус. Оказалось, что парнишка через несколько недель должен был ехать на учебу в Вильнюс в один из эмигрантских белорусских университетов, мама уже заплатила за это немалую сумму, и садиться в тюрьму ему было никак нельзя. Уж трудно сказать, какими методами убеждения воспользовалась его женщина, но на заседании судья неожиданно потребовал осмотреть украденный телефон. Он взял его в руки, открыл крышку и обнаружил, что она маркирована печатью спецотдела МВД, имела инвентарный номер и имя сотрудника, за которым этот телефон был закреплен. Оказалось, что это тот же опер, который и нашел телефон. Оппозиционера оправдали за отсутствием состава преступления. И молодому повесе удалось ускользнуть в Польшу до того, как на него "повесили" новое дело, и оттуда он от всей души публично поблагодарил судью за принципиальность.
   Это вызвало грандиозный скандал. В столице посчитали поступок судьи демаршем и нарушением всех законов судейской этики. Его тут же смешали с грязью во всех республиканских СМИ, о нем, как об идиоте, высказались председатель Верховного суда Западной Беларуси, генеральный прокурор и сам президент Георгий Александрович. Естественно президент тут же приказал отстранить судью от должности.
   Зато оппозиционные СМИ, польские телеканалы и газеты вышли с огромными передовицами в защиту опального судьи. Его называли "героем", "совестью нации", "идеалом судьи", хотя до этого он десятки раз сажал оппозиционеров по таким же сфабрикованным обвинениям. Его поддержали лидеры Евросоюза, президент Америки упомянул его в своей речи в послевоенном Тегеране. Ему тут же открыли польскую визу, хотя всем белорусским судьям въезд в Евросоюз был давно запрещен. Скорее всего, его бы посадили, но вдруг сразу два брестских судьи поддержали коллегу. Один из них вел резонансное политическое дело и взял самоотвод, рассказав, что оно содержит сфальсифицированные доказательства. Другой проголосовал против лишения судьи статуса на дисциплинарной коллегии и записал в решение "особое мнение", в котором фактически оправдал коллегу. Дальше кто-то "слил" информацию о реальном количестве дел, которые проходили по "особому производству".
   Зачинщика судейского бунта попытались задержать, но он укрылся в польском консульстве. На его защиту вышли десятки человек, родственники которых были таким образом осуждены. Они требовали пересмотра приговоров и правды.
   И судей, и пострадавших от судебной системы людей неожиданно поддержал младший сын первого президента - Николай. Он уже находился в Беластоке. Он осудил применение братьями избирательного правосудия и сказал, что все такие приговоры должны быть отменены.
   В ответ Георгий объявил всё это происками польской пропаганды и спецслужб. Чтобы наказать мятежный город, да и все сочувствующее приграничье, Георгий неожиданно подписал указ о замене паспортов. Прежние паспорта Республики Беларусь становились недействительными для выезда за границу, потому что теперь нужно было оформить паспорт Западной Беларуси. Естественно, это аннулировало все действующие визы. Дальше он сделал то, что не раз в таких случаях применял его отец - неожиданно объявил персонами нон-грата весь дипломатический персонал польских миссий. Посольство и консульство в Гродно и Бересте временно закрылись, и получить визу было невозможно. Брестский торговый бизнес встал. В городе началась паника. Опальные судьи спрятались.
   И тут случилось самое удивительное. В Бресте неожиданно появился Коля - младший сын президента, который всё еще был формальный послом белорусских государств в Евросоюзе. И не просто, а с огромным штатом охраны и фантастической суммой денег, которыми начал щедро помогать всем брестчанам, кто лишился средств к существованию. За день он раздал больше миллиона долларов без всяких расписок и обязательств, и город возликовал. Милиция растерялась - всё-таки родной брат президента - значит, неприкасаемый. Николай тут же выдал солидные премии в несколько десятков тысяч долларов всем милицейским и военным начальникам. От неожиданности они деньги взяли, а на следующий день поняли, что теперь повязаны с Колей этим должностным преступлением.
   Георгий послал спецотряд КГБ разруливать ситуацию, но было поздно. Горожане вышли на центральную площадь и плотным кольцом окружили своего нового любимого лидера, в котором увидели щедрость и справедливость старого президента с одной стороны, и европейскую перспективу с другой. Кгбэшников Георгия повязали. Опальные судьи вышли на площадь к Коле и неожиданно объявили, что юридически раздел Беларуси был не дооформлен, а назначение президентами Георгия и Александра не прошло необходимые процедуры и противоречит конституции. Они продемонстрировали толстенное юридическое заключение на эту тему. Таким образом, единственным легитимным правителем страны де-юре оставался первый президент. Ну или тот, кого он назначит своим представителем. Запад в лице спикеров Совета Европы, ПАСЕ, ОБСЕ и НАТО незамедлительно заявил, что признают связку "Коля - старый президент" в случае, если они вернут реальную власть. Россия промолчала.
   Новости о возвращении Коли "на белом коне" и его невероятной щедрости и справедливости мигом распространилась по всей бывшей стране. Поддержка старших братьев падала катастрофически. Люди стали реально обсуждать Колю, как единственный шанс выбраться из политического и экономического кризиса. Георгий понимал: чтобы "сковырнуть" юнца из Бреста, фактически, придется развязать гражданскую войну. Две дивизии под Гродно и полк ОМОНа были готовы выступить на марш. Роман, не осознавая масштаба произошедшего, злорадно радовался проблемам старшего брата. Он думал, что победив Георгия, Коля остановится, а договориться с ним будет легче...
   Всю эту информацию читал старый председатель КГБ в аналитической записке, которую ему принесла Анна - глава Комитета государственной безопасности Восточной Белоруссии. Генерал был в должности последнюю неделю. В пятницу его торжественно отправят на пенсию. Он пролистал записку и отложил. Он и так всё знал.
   - А я им говорил, не трогайте отца, не унижайте старика. Не доведет это до добра, - усмехнулся генерал. - Теперь локти кусают. Был бы папа под боком - ничего бы этого не случилось. Ни в экономике, ни в политике... А я просил, умалял и Рому, и Гошу - подумайте, дайте ему то, что он хочет. Сто человек, так сто... Уважьте старика. Не мелочитесь. Сэкономите копейку, а рубль потеряете. Что они мне ответили? Не лезь, старый козел, в наши семейные дела... Никакой помощи строптивцу! Пусть мол подавиться своей гордостью... А теперь кто еще подавится.
   Он кивнул не её доклад.
   - Да, ситуация осложняется, - согласилась Анна. - Слава богу, не у нас, а на Западе. Кто у них там работает в КГБ? Отбросы... Те, кого я не взяла к себе. Вот и прошляпили. Пусть "западэнцы" расхлебывают.
   - Не "западэнцы" - белорусы, - поправил её старик. - Братья наши. Друзья. Наши люди... Белорусы... И вот увидишь, раз они хлебнут - хлебнем и мы.
   - Нужно не допустить фатальных последствий, - сказала генерал-майор.
   - Анна, тебе доверюсь. Как самому близкому человеку, как лучшей ученице, как почти дочери...
   Он вздохнул и жестом предложил ей присесть. Анна села напротив и приготовилась слушать.
   - Это я помог Коле пересечь границу. Ему и его людям. И я помог посланнику старика с ним встретиться еще в Беластоке.
   Анна изумленно смотрела на старого генерала. Её неприятно кольнуло, что почти пенсионер, рассказывал ей о вещах, которые она обязана была бы знать по своей должности, но не знала. Он обхитрил всех.
   - Что? Удивлена... Есть еще порох в пороховницах. И этот порох понадобится. Вот здесь, Анна, - он указал на желтый пакет на своём столе, - письмо от Коли. Тут он благодарит меня и соглашается на то, чтобы отец вернулся во власть и восстановил страну, а братьев отстранили от правления. Решение принято. И сегодня я еду к старику, в Шклов, чтобы уговорить его простить младшего сына и выступить с ним единым фронтом...
   - Вы поддержали оппозицию? - спросила она.
   - Что, Аннушка, в голове не укладывается? Действующий председатель Комитета государственной безопасности поддержал мятеж, "пятую колонну"? - он засмеялся, словно это была какая-то его тайная шалость. - Чекист не может поддержать оппозицию. Чекист на службе государства. На службе власти. Верный пёс. Цербер. Но если власть сошла с ума? Если власть уничтожает государство, которое ей вверили? Если власть уничтожает сам комитет? Кто тут должен вмешаться, как не мы...
   Анна не знала, что на это ответить. Но даже она, человек современный и циничный, была поражена мощи и смелости этого генерала. Хотя что ему уже было терять в его семьдесят с гаком?
   - У меня есть несколько дней до отставки, но пока я председатель комитета, всё должно решиться в эти дни, - твердо сказал он. - Письмо я запираю в сейфе на тот случай, если со мной что-то случится... Тогда ты, Анна, доведешь дело до конца. Тебе одной доверяю. Вернешь страну, вернешь её героя, любимого отца... Там всё написано.
   - Я оправдаю ваше доверие, товарищ генерал, - просто сказала Анна и долгим взглядом посмотрела на письмо.

15.

   Спецпосланник с трудом открыл дверь коровника и впустил внутрь старого президента и пресс-секретаря. Он оглянулся: природа бесновалась, в дополнение к ледяному ветру началась гроза, пошел ливень.
   Внутри на удивление было сухо. По жестяной крыше громко барабанила водяная дробь. Окна вспыхивали синими молниями.
   - Товарищ президент, вы промокли? - спросил бывший глава администрации.
   - Ты думаешь промокнуть - большое горе? - усмехнулся старик. - Та буря, которая у меня внутри гораздо страшнее грозы снаружи. Там, внутри всё мокро и противно... Там град и смерч... Как можно быть такими неблагодарными? Я понимаю, я уже достал вас всех этим вопросом. Я задал его, наверное, тысячи раз... Но я правда, не понимаю... Я ведь их так любил. Я - папа. Я - родитель. А это мои детки... Это в голове не укладывается... Это сводит с ума...
   - Забавное местечко, - прокомментировал пресс-секретарь.
   - Я помню. Тут был коровник. Сто племенных голов стояли, - отвлекся от своих мучений старый президент. - Я их помню поголовно. Вот тут стояла Зорька, там - Колбаска. Её не колбасу мы и пустили. Тут Чернушка, тут - Танюшка. От давала молока, была рекордсменка. Хорошая была корова, молочная... Вот такое вымя... Какой это год был? 1988? 89?
   Бывший глава администрации и пресс-секретарь переглянулись.
   - У вас прекрасная память для отставника, - констатировал пресс-секретарь. - Это хорошо, она вам понадобится... Похоже, скоро вы будете единственный человек, который помнит, что в Беларуси почти полвека был первый президент...
   - Не единственный! - вдруг харкнул кто-то из темного угла. Все обернулись. В огромном коровнике был еще один человек кроме них.
   - Выйди, - скомандовал спецпосланник, автоматически заслонив собой старого президента.
   Все замерли. Из темного закутка появился человек. Его никто не узнал, хотя он знал их всех и не раз встречался в прошлом. Это был Никита, еще совсем недавно - полковник госбезопасности и второй человек в Комитете государственной безопасности Республики Беларусь. Лицо его было обезображено кислотой до неузнаваемости. Раны зажили, но оставили глубокие шрамы. Кислота сожгла лицевые нервы, так что лицо перекосило. Челюсти уже не смыкались, и говорил он, немного шепелявя. От паров соляной кислоты, которые обожгли носоглотку и связки, изменился и голос. Он больше хрипел, чем говорил. Одет он был, как строитель: в серые грязные штаны, майку и спецовку.
   Это был удивительный факт, что первый президент Беларуси и самый разыскиваемый государственный преступник оказались вдруг в одном коровнике. Случилось он волею судьбы, которая провела Никиту в последние месяцы по сложному пути.
   Никите пришлось бежать из Минска. Человек с таким лицом без документов рано или поздно попал бы в поле зрения правоохранительных органов. Даже в зловонном муравейнике минских социальных микрорайонов, где люди жили друг у друга на головах, а по улицам ходили боком, потому что всё было заставлено автохламом, долго скрываться было невозможно - кто-нибудь обязательно бы стуканул.
   Он пересек кольцевую автодорогу через подземный переход, который вел на рынок в Малиновке. Оттуда на попутке доехал до Дзержинска, где устроился грузчиком к частному предпринимателю, который торговал окнами. Каждый день он таскал тяжелые окна и стеклопакеты, чтобы заработать немного денег. Лицо воспалилось, и возникла реальная опасность гангрены. Обычные средства из аптеки: йод, перекись водорода, обезболивающие - не помогали. Предприниматель оказался добрым человеком. У него были родственница на Гомельщине, она работала в одной из больниц в чернобыльской зоне. Он взялся устроить Никиту туда на лечение, но для этого нужно было пересечь границу между Западной Беларуси и Восточной Белоруссией. Предприниматель отвез Никиту в Житковичи, на юг страны, где бывший чекист пересек лес и вышел из страны Георгия в страну Романа.
   Больница в Хойниках была полупустой. Большинство жителей района умирали от рака, поэтому молодые люди старались уехать отсюда любой ценой. За полвека в этих краях население уменьшилось на три четверти. Стариков по распоряжению Белорусского минздрава брали на койки только в самых крайних случаях - слишком уж с ними было хлопотно и дорого. Не хватало врачей, лекарств, а дорогое оборудование, купленное еще в начале века на деньги международных организаций, давно пришло в негодность. Лекарства применяли исключительно произведенные в рамках программы импортозамещения, и помогали они не всегда. Любую благотворительную помощь с Запада давным-давно запретили.
   Никита пролежал там несколько недель. Его обкалывали пенициллином, чтобы остановить воспаление. Несколько дней он провалялся в бреду. В эти дни к нему приходили странные видения. Он вспоминал секс с Анной, её губы, ее нежный шепот... Он представлял себе врагов, которые устроили его травлю, забрали всё, что у него было: американские цэрэушники, оппозиционные прохвосты, коррупционеры из МВД, таможни, прокуратуры... Их сытые, тупые рожи. Он видел, как два брата - новые президенты - участвуют в развратных оргиях, занимаясь то групповым сексом с Анной и известными белорусскими поп-певицами, то кровосмесительным мужеложеством. А после оргии вносили зажаренное целиком тело старика президента на троне из картофеля. И собственные дети, насытившись противоестественными удовольствиями, начинали буквально жрать своего отца... Это было отвратительно... Никита метался на старом больничном матраце, так что врачам приходилось тратить дорогие успокоительные препараты. Но болезнь его отпустила... Раны начали заживать. Ожоги - зарубцовываться. Температура спала...
   Никита начал думать о будущем. Был вариант перебраться в Россию или на Украину. Но это значило навсегда потерять надежду на реабилитацию своего имени, на наказание тех подонков, которые его так жестоко подставили. Это значило сдаться, а он не мог сдаться, потому что чекисты никогда не сдаются.
   В его палате, больше похожей на тюремную камеру с синими облупившимися стенами, было две кровати. На вторую в виде исключения положили старую женщину с раком щитовидки. Она была одинокой, жила в покосившейся избе и от слабости уже не могла топить печь. В такую погоду она бы умерла от холода, но главврач сжалился над ней и разрешил умереть в больнице. Лекарства на нее не тратили, а за еду и электричество она отдавала в больницу свою пенсию. На том и сговорились.
   Старуха оказалась с юморком. Она пела ему матерные частушки и рассказывала о жизни. Ей было 93, и родилась она в 1948 году. Бабушка не торопилась умереть, но и за жизнь не цеплялась. Она поразила Никиту тем, что так просто и точно сформулировала самый главный вопрос для страны, вопрос, который на определенном этапе мучает каждого белоруса, именно белоруса - ни литовца, ни поляка, ни американца, ни россиянина, ни китайца. Вопрос без ответа. Это вопрос: за что? Что такого мы сделали, что нам перепадает столько мучений? Чем мы заслужили несчастья и трудности? Для чего нужны все эти бесконечные испытания болью и страданиями? За что?
   Каждое утро она начинала с этого главного вопроса, относя его не столько к своей болезни, а скорее к самым разным событиям в свой жизни. К гибели её сыновей: одного от алкоголизма, другого задавило трактором. Чем я заслужила, спрашивала она, чтобы всю жизнь прожить в утлом домишке без туалета, без отопления, вставая в пять утра, чтобы летом покормить скотину, а зимой идти за дровами, чтобы протопить старую, потрескавшуюся грубку? За что ей эта жуткая темная жизнь без просветов? Чем заслужила она эту нищету и одиночество? Честным трудом на протяжении шестидесяти лет? Добротой? Честностью? Бабушка плакала, а затем философски замечала, чего ждать, если вся страна так... Сколько ни трудятся белорусы, сколько ни терпят мучений, сколько ни проходят испытаний, сколько ни любят свою власть, все равно неизбежно остаются у разбитого корыта. Ну должна же быть хоть какая-то награда за эти мучения?
   Никита слушал её и, кажется, каждым обожженным кислотой нервом ощущал ее правоту. И сам не спал ночи, мучаясь этими же вопросами... Как же так? И оппозиционную гидру додавили, и Запад победили, и Россию, и работали и служили честно день и ночь, и не крали, и заводы отстраивали, и дома, и поля засеивали, и опять эти испытания нищетой, болью, потерями... Опять вся жизнь ломается, за что? Опять всё летит в тар-тарары... За что?
   Он понял, что этот главный вопрос встал и перед бывшим президентом, и перед сотнями его приближенных, выброшенных на улицу, и перед всеми его сыновьями, и перед поданными... Никто не хотел этого ужаса, как никто не хочет ледяного ветра и града, а они все равно обрушиваются на невинные головы каждый божий год...
   Никита понял, что если думать об этом серьезно, можно рехнуться. Он стал грезить о самоубийстве. План был простой: купить у врача несколько ампул сильной анестезии, заснуть и не проснуться. И пусть все остальные, вся Беларусь мучается сколько угодно, его личные страдания закончатся. Бабушка каким-то своим древним, материнским чутьем всё поняла. Она перестала задавать свой вопрос вслух, хотя по слезам в ее глазах и дрожащим узловатым рукам, было понятно, что он ее также мучит каждое утро... Зато она затянула томные, лирические песни, которые в прошлом веке пели невесты на Могилёвщине... Вспомнила много смешных историй из деревенской своей жизни: как сватались к ней, ко вдове, "примаки", как любила свою козу, как вели девушки в те далекие советские времена, как знакомились, любили, женились, веселились... И еще рассказала она ему про место, где даже сейчас спокойно, как в заповеднике. Туда не доходят волны людских потрясений, потому что там почти никого не осталось. Там нет ни милиции, ни КГБ. Там не найдут и не тронут. Она рассказала ему про "Городец".
   Он уехал из больницы, когда бабушка умерла. Врач дала ему в дорогу мазь Вишневского, две упаковки анальгина и трехлитровую банку больничного супа. Когда Никита приехал в заброшенный колхоз и сразу ощутил безопасность и успокоение. Он стал жить в коровнике за старым виноградником, в коморке с буржуйкой и рукомойником. Без телевизора, радио и газет. Лишь изредка во снах к нему приходила бабушка, пила с ним чай, плакала и спрашивала: за что?
   - Какой урод. Тебя так измордовали твои сыновья? - спросил старый президент. - Это сейчас очень распространенная ситуация... Но для этого сначала надо их надо сделать президентами...
   Никита промолчал.
   - У него нет сыновей, я думаю, - сказал бывший глава администрации. - Дружок, ты кто?
   - Васька, - ответил Никита, потупив глаза.
   - Ты местный?
   - Угу.
   - Это видно, - съязвил пресс-секретарь. - Бухаешь?
   - А шо еще делать? - ответил Никита, имитируя манеру местных забулдыг.
   - А было бы неплохо, - сказал пресс-секретарь, многозначительно на него посмотрел и показал на шею. Никита подобострастно кивнул и жестом показал на свою коморку.
   В закутке было гораздо теплее: весело потрескивал огонь в буржуйке, и из щелей в её жестяной бочке мерцал яркий оранжевый огонёк. В комнатушке без единого окна стоял топчан, стол и скамья, ведро с дровами и ведро-писсуар. Никита достал из-за топчана бутылку дешевого плодового вермута.
   - Стаканов нет, - сказал Никита.
   - Ничего, мы сегодня так... Без протокола, - ответил пресс-секретарь, жадно глядя на бутылку.
   Никита зубами вырвал пластмассовую пробку. Запах браги мигом заполнил комнату. Никита посмотрел на гостей и протянул бутылку старику.
   - Глотните, товарищ президент, - подбодрил бывшего правителя спецпосланник. - Вам надо согреться.
   Старый президент взял бутылку, посмотрел на неё. Он вспомнил, как много раз пытался победить пьянство на селе, как запрещал это дешевое пойло, но всё тщетно. Народ на селе спился. Или уехал. Работать было больше некому, поэтому и пришлось ликвидировать один колхоз за другим, присоединять обескровленные хозяйства к тем, где еще теплилась жизнь, закрывать агрогородки. Старик поднес бырло ко рту и сделал щедрый глоток. Впервые за долгое время волна тепла и сладости всклокотала, вспенилась во рту старика и понеслась по жилам от горла вверх и вниз, через грудь в живот, по рукам и ногам, до одеревеневших пальцев. Он встрепенулся и с наслаждением выдохнул. В эту секунду он вдруг понял всех тех работяг, которые после тяжелейшего, рабского дня на заводе или в поле за копеечную зарплату бегут с бутылкой чернил за угол и делают этот глоток, чтобы хоть на секунду ощутить радость жизни, чтоб отпустила та тоскливая усталость и тупая бессмысленность, которая и составляет их жизнь. И президента тоже отпустило. Старик улыбнулся и передал бутылку пресс-секретарю. Тот сглотнулся и впился в горлышко как вампир, который после столетнего сна пил бы кровь из младенца. Бывший политический обозреватель разом выпил полбутылки. Он передал остаток бывшему главе администрации. Чиновник посмотрел на бутылку, но пить не стал. За свою жизнь он попробовал, кажется, все самые экзотические напитки: ему дарили дорогущие коньяки, многолетние вина и виски, ликеры... Ему было стыдно за то, что пришлось дойти до этого. Он отдал бутылку Никите.
   - Это тебе, Васька, за гостеприимство, - сказал он. - Пей, дружок.
   Никита кивнул и отхлебнул. Из незакрывающегося рта потекло.
   - Всё-таки сыновья у этого Васьки есть. Кто еще может так надругаться над человеком, кроме его детей? - сказал старый президент более спокойно. - И поделом. Отец виновен, что их породил. Кто знает, может быть и я бы топтал и мстил своему отцу, если бы знал, кто он. Но он, как это свойственно цыганам, предчувствуя такую неизбежность, исчез... Он был мудрей чем я. Потому что мудрость, это когда ты предвидишь к каким бедам ведут твои добрые намерения...
   - Меня человек, который был мне за отца, задумал уничтожить, посадить. Но я сбежал, - в ответ на откровенность президента сказал правду и Никита.
   - О... Всех потянуло на откровения, - развязано прокомментировал пресс-секретарь. - Прекрасно. Сходить с ума, так сообща! Я тоже вам скажу, раз уж пошла такая пьянка.
   В подтверждение своих слов он выхватил из рук Никиты бутылку, глотнул чернил и, громко отрыгнув, продолжил:
   - Есть две реальности! Одна вот эта, в которой мы сейчас пьем борматуху в коровнике: я, гений телевидения и театра, наш первый президент, который пятьдесят лет держал всё в кулаке, наш хитрый спецпосланник, повышенный из дворников, пониженных из глав администрации президента. И Квазимодо, похоже, не добитый кем-то... Отличная команда, я скажу. Когда вы начинали, мой президент, вы начинали здесь же в "Городце" с похожим контингентом. Кружок замкнулся. Но есть еще реальность, которую я создавал годами. Реальность, в которой есть "Дожинки", счастливые и чистые крестьяне. Реальность, с Всебелорусским сходом, когда Дворец Республики наполняется лучшими людьми страны, которые в едином порыве внимают своему лидеру. Где на параде Победы отец и его сын - ребенок белокурый в мундирах генералов гордятся войском! Реальность фантастического роста. Процентов пять, нет, семь, а лучше восемь. Ежегодно! Реальность небывалой социальной справедливости! Реальность социалистического рая, где все бесплатно: медицина, образование, жильё! Где все народы живут в любви и братстве, но при этом, не слишком много чёрных! Зелено-красный мир! И счастье! И любовь! - он сделал паузу и добавил совсем другим тоном. - Честно говоря, очень хочется из этой первой реальности, снова вернуться во вторую... Очень хочется...
   Никому не предложив, пресс-секретарь допил вермут, сел к буржуйке и уставился на огонь. На его глазах выступили слезы... Губы задрожали. Президент тоже растрогался.
   Бывшему главе администрации было, что сообщить ему, но он молчал. Таков был уговор. Он ждал гостя, который мчался через непогоду сюда из Минска. Он посмотрел на часы, затем на Никиту.
   - А чем ты занимался до того, как сюда приехал? - перевел он тему.
   - Я боролся с плохими людьми, - уклончиво ответил Никита. - Еще я жил в Минске и был не бедный. Я ходил в рестораны и даже театры иногда. Я любил женщин, и многие из них хотели выйти за меня замуж. Но я не дался... Я всё время шел дальше. Я был успешный. Я держал удачу за хвост. Я летел только вверх, потому что мне всё удавалось. Я всё время работал. А потом заболел... Вот это, - он показал на лицо. - Изменило всё. И я оказался здесь...
   - И стал человеком, - неожиданно сказал старый президент. - А что такое человек? Просто двуногое животное... У коровы четыре ноги, а у человека два. Но его точно также можно поставить в боксы, только не в коровник, а в человечник. И доить, доить, доить... А потом пустить на колбасу, как несчастную "Колбаску"...
   Он безумно засмеялся.
   В этот момент к бывшему главе администрации на телефон пришло сообщение. Чиновник выдохнул с облегчением.
   - Пора возвращаться, - сказал он. - У нас важная встреча в правлении колхоза. И ты, Васька, тоже пойдешь. Я двадцать лет занимаюсь кадрами в нашей стране. И моё чутье мне подсказывает, что ты можешь пригодиться...
   Спецпосланник и Никита взяли под руки старика, прикрыли его куском целлофана, и повели через непогоду к дому. За ними, странно пританцовывая и выкрикивая несуразности, плелся пресс-секретарь...

16.

   В это время черная "Ауди" председателя КГБ проехала через контрольный шлагбаум. До "Городца" оставалось километров десять не больше. Стемнело. Дождь шел стеной, но водитель скорости не сбавлял. Генерал наслаждался мрачной красотой заброшенных шкловских полей, вспыхивающих в зарницах молний... Весь мир встал на дыбы против несправедливости и подлости.
   Машина припарковалась у входа.
   На пороге его ждал спецпосланник президента - его старинный товарищ. На нем был дорогой костюм, он сменил рубашку, туфли сверкали лаком, лицо было чисто выбрито, а волосы уложены гелем. Он выглядел также, как в тот день, когда выступал с трибуны генеральной ассамблеи ООН, клеймя двойные стандарты Запада. "Если народ выбрал свой путь развития - мирного и прогрессивного - никакая внешняя сила его в этом не остановит! - заявил он тогда гордо всему мировому сообществу. - Время империализма, в какие бы красивые лозунги его ни облачали - "демократия", "права человека", "благое управление" - безвозвратно ушло! Рассматривая права человека в других странах через увеличительное стекло, в своих собственных они отказываются замечать их даже в телескоп. Мы наблюдаем усиление беспринципности и варварских методов во внешней политике, достойных наставлений самого Макиавелли!" Впрочем, его обличительная, судьбоносная речь особого эффекта не произвела, потому что представители большинства из западных государств вышли из зала. Зато представители Северной Кореи, Китая, Ирана, Мьянмы, ряда Африканских и Латиноамериканских стран и коллеги из СНГ, конечно, встретили его слова овациями. Конечно, жаль, что с тех пор перестала существовать и Северная Корея, превратившись в нищую, сельскохозяйственную провинцию Южной, после ракетных бомбардировок ядерных объектов пал режим айятолл в Иране, произошли революции в Казахстане и Венесуэле, на Кубе всю недвижимость давно скупили американцы, превратив ее во второе Пуэрто-Рико. Продолжал держаться Китай в Азии, кучка потонувших в крови и болезнях Африканских государств, Боливия, Россия, Туркмения и в Европе - Беларусь...
   Генерал КГБ и спецпосланник тепло обнялись.
   - Я рад, что ты приехал, - сказал бывший глава администрации.
   - Коля все подтвердил, - сказал председатель КГБ. Спецпосланник улыбнулся...
   - Ну слава богу...
   - Как он? - спросил генерал.
   Спецпосланник вздохнул.
   - Природа сходит с ума. Люди тоже... Но в любом случае, он будет рад тебя видеть. Пойдем... У нас тут, конечно, не Дрозды. Всё скромно, но душевно...
   Он жестом предложил генералу пройти внутрь.
   - Ты пришел меня арестовать? - спросил серьезно старый президент, когда генерал вошел вместе со спецпосланником в комнату правления. Похоже, старый президент этого ждал. - Я готов.
   - Мой президент, генерал приехал совсем не за этим, - ответил спецпосланник.
   - Я приехал, чтобы вам помочь, товарищ президент, - сказал генерал.
   Генерал подошел к старику, который недоверчиво смотрел на него, ожидая от кгбэшника подвоха или подлости. Старый президент потерял веру в людей и совсем бы не удивился, если бы этот генерал ударил его по лицу или выстрелил в сердце. Но генерал вдруг низко ему поклонился, взял его руку и поцеловал. Старый президент заплакал.
   Еще большее изумление появление председателя вызвало у Никиты. Он вжался в угол и замер. Генерал, конечно, не узнал в чумазом уроде своего бывшего первого заместителя. В голове Никиты мелькнула шальная мысль: схватить кочергу, подскочить к человеку, который выдал ордер на его арест, и проломить ему голову одним ударом.
   - Здесь все надежные люди? Некоторых я не знаю. Кто это? - указал на Никиту сам председатель КГБ.
   - Я никто, - прошепелявил он. - Я Васька... Коровники тут догледаю. Могу дрова нарубить. Могу яму выкопать. Платить недорого, чистая работа - бутылка. Грязная - две бутылки. Васька, что скажут, то и делает. Васька - белорус. Васька - шкловский. Васька всегда поможет.
   - Местный алколоид, но может быть полезен. Урод, но честный малый. И может, не тупой, - сказал бывший глава администрации.
   - Скажем так, у нас легкий кадровый голод, - усмехнулся пресс-секретарь. - Пользуемся услугами тех, кто предлагает. А кроме того, товарищ генерал, еще месяцок и мы сами такие будем. Не ощущаете прекрасный запашок чернил, которыми мы подчевались недалече?
   - Принеси ка водки, Васька, нам сегодня предстоит многое обсудить, - сказал бывший глава администрации.
   Стол застелили газетами, разложили закуску: хлеб, сало, сваренную утром картошку, открыли тушенку и шпроты, поставили бутылку водки и бутылку белорусского коньяку. Старый генерал сразу показал, что коньяк он не пьет. Открыли водку.
   Первую рюмку выпили молча.
   - Мы вырожденцы, - неожиданно протянул старый президент.
   - Я хочу, чтобы вы знали, товарищ президент, - сказал генерал. - Я всегда защищал вас перед вашими сыновьями. И всегда открыто говорил им, что они совершили большую ошибку, когда пошли против вас. Простите, что не смог вас защитить сразу...
   - Мы вырожденцы, они - выродки, - усмехнулся старый президент.
   - Да, согласен, - кивнул генерал. - Проблема поколений. Я вас очень хорошо понимаю, товарищ президент. Я испытал это на собственном опыте. И эти мысли едва не довели меня до помешательства... Мой заместитель, мой племянник, Никита, который был мне дороже сына... Которого я вел за руку от лейтенанта до полковника. Которому я доверял больше, чем себе. Преемником своим его назначил... Он предал меня. Да, мы вскрыли заговор. Но это я бы, может быть стерпел... Но он предал вас. Он предал страну. А это уже не прощается... И что особенно мерзко, он попытался надругаться над женщиной, которая... Хотя неважно, кто она. И когда это вскрылось, он сбежал. Я его проклял, и расстрелял в душе. Надеюсь, что он сдох... Потому что если нет, его найдут и закатают.
   Всё это время Никита, не отрываясь, смотрел на своего дядю. Он чувствовал, какая волна ненависти исходила от него. Видел, как раздувались его ноздри, как играли желваки, как сжимались кулаки. Никита вздохнул и опустил глаза. Дядя был неправ, но как возможно всё исправить? Невозможно. Как убедить его в своей невиновности? Уже никак.
   - Хватит о дурном, - сказал бывший глава администрации после того, как все выпили водки. - Какие новости? Что творится в Минске и столицах?
   Генерал понял, что пришло время поговорить о делах.

17.

   А в это время в Минске на проспекте Независимости в здании КГБ в кабинете председателя Анна проводила обыск. Её интересовал сейф, а в сейфе - письмо от Коли. Этот сейф был настоящей проблемой. Еще советского производства, с массивным механическим запорным механизмом - компьютерно взломать его было невозможно. Пытались подобрать ключ к шифру - тщетно. Тогда Анна приказала привезти из Борисовской колонии профессионального "медвежатника", который отбывал там девятилетний срок. Ему выдали специальную акустическую аппаратуру, чтобы он мог по звуку механизма услышать правильную комбинацию цифр. То ли медвежатник за несколько лет потерял квалификацию, то ли советские сейфы для высшего руководства не "звучали" правильно, но и "медвежатнику" сейф не поддался. Тогда Анна просто вызвала сварщиков, которые разрезали металл автогеном. Кабинет был загажен: искрами прожжены обои, паркет и ковры, все было задымлено, но своей цели она достигла - письмо заговорщиков было у нее в руках.
   Анна позвонила Роману Александровичу, который в это время в концертном зале "Минск" досматривал спектакль с престарелыми патриархами российской сцены - Гошей Куценко и Маратом Башаровым. На звонок он ответил, так что охранники приостановили на несколько минут действие на сцене. Договорились о встрече в ресторане "Поющие фонтаны". Посетителей оттуда немедленно вывели, а к ресторанным поварам приставили своих - надзирать.
   После спектакля Роман был в хорошем настроении. Он зашел за кулисы, подарил артистам по большому букету цветов. Это настроение несколько ухудшилось, когда артист Куценко, который не очень вникал в тонкости политической ситуации в Беларуси, начал долго и восторженно превозносить его отца. Рома его не дослушал, повернулся и вышел.
   Когда Анна доложила ему о письме Коли, настроение стало совсем плохим. Они сидели втроём с министром МВД и думали, что делать.
   - Вот и уважай после этого стариков, - сказал он. - Что батя, что этот старый хрыч - грязные скоты и интриганы. Неблагодарные маразматики.
   - Фактически, мы имеем дело с заговором против легитимной государственной власти, - сказал министр МВД.
   - Но тут же написано, что я - нелегитимная власть, - указал Роман на письмо. - Что я теперь уже никто!
   - Но вы-то считаете, что легитимная, - веско сказала Анна. - Этого вполне достаточно. Власть всегда легитимна пока она власть. Нелегитимная власть - это просто алогичный оксюморон. Глупость и дебилизм. И если народ считает по-другому, то народ просто неправ. И есть методы его убедить. Единственное чувство, которое внушает людям веру в то, что правитель - это правитель и ему надо безоговорочно подчиняться - это страх.
   - Ну, в этом проблемы нет. Народ мы напугаем, - сказал министр.
   - Ты правильно поступила, - сказал Роман и положил свою руку на руку Анны.
   - Всё-таки генерал мне доверял... И помог мне по карьере, - сказала она. - А я, получается, его предала.
   - А он предал меня. И всю Белоруссию, - сказал Роман. - Похоже, Анна Николаевна, наш самый ценный сотрудник. Недооцененный сотрудник... Лида уже стара. И тоже из прошлых, из батькиной команды, может поддаться своим идиотским воспоминаниям и пойти по стопам генерала. Стариков будем резать под корень. А Анна доказала свою преданность, и свою любовь. С сегодняшнего дня ты, Анна, будешь совмещать три должности: премьер-министра, главы моей администрации и руководителя нашего КГБ.
   Он посмотрел на министра КГБ.
   - Нужны жесткие меры! Чрезвычайная ситуация требует чрезвычайных мер, - сказал тот неопределенно.
   - У Анны Николаевны, наверняка, созрел какой-то план, - сказал Рома.
   - Да, - просто согласилась Анна. - Стариков надо убить.
   Даже для Романа это прозвучало очень страшно. Он попытался глотнуть "Мартини", но подавился и долго не мог откашляться. Министр внутренних дел молчал. Он ждал, что скажет президент.
   - Убить отца - радикальное предложение.
   - Без него вся концепция юридического обоснования этого мятежа теряет смысл, - сказала Анна. - Формально, возвращать власть будет некому.
   - Но я тогда стану отцеубийцей, - сказал Роман.
   - Но ведь ваш отец сам желал вам смерти и всяческих мучений, собирался мстить, - напомнила Анна. - Вы всё-таки сначала президент, а уже потом сын. И государственные интересы должны стоять над личными. Этому ваш отец и учил.
   - Да, наверное, в таком случае отец бы меня одобрил, - согласился Роман. - В конце концов, он сам так не раз поступал... А люди?
   - Задача есть - найдутся люди, - сказал Министр МВД.
   - Группу надо выслать сегодня же. Накрыть всю банду в "Городце", - безжалостно сказала Анна.
   Уже через час два черных микроавтобуса с тонированными стеклами выехали на юг.

18.

   В здании правления заброшенного колхоза "Городец" свое совещание проводили бывшие президент, глава администрации, председатель КГБ, пресс-секретарь и никем не узнанный полковник госбезопасности.
   - Количество президентов только растет, - заметил пресс-секретарь. - Уже трое. С Колей будет четверо. А почему бы нам всем не стать президентами? Разделим страну на наделы по пятнадцать соток! И каждый на своем наделе президент! Хотя нет, президент без благодарных подданных это как-то нелепо. Придется каждому президенту выдать по вот такому Ваське.
   - А вернуться надо к тому, с чего начали: к одному президенту в одной стране! - серьезно сказал бывший глава администрации.
   Намек был более чем прозрачный, но старого президента, он, кажется, не сильно заинтересовал. Похоже, расстройство личности старика прогрессировало. Он посмотрел на генерала.
   - Мы обязательно должны ввести уголовное наказание за неблагодарность, - сказал он. - И первые суды должны быть показательными. Рома, Гоша, Коля - все трое... Суд будет во Дворце Республики, публичный, с телетрансляцией на всю страну... Сначала допросим, что же людей побуждает проявлять эту преступную страсть? Откуда она рождается? Я допрошу их лично. Сначала Гошу. С него всё началось... Потом расследуем все обстоятельства, как они создали преступное сообщество неблагодарных сыновей. И для группы санкция должна быть строже. Проведем экспертизы, очные ставки, пункцию головного мозга - может быть, это неизвестная науке болезнь?
   - А если один из них раскаялся и хочет загладить вину? Коля. Вы простите? - осторожно спросил генерал.
   - Коля... Коля. Да был такой отросток... Коля, - повторил старый президент. - Я бы посмотрел ему в глаза...
   - У вас будет эта возможность, товарищ президент, - сказал председатель КГБ. - Но выезжать надо немедленно. Сегодня на границе дежурит мой человек. Он вас пропустит. Лимузин придется бросить. Он слишком заметен.
   - Есть "газель", - сказал спецпосланник.
   - Да, это лучше. Доедете до Кобрина - там ждите. Вот адрес, - сказал генерал. - Но медлить вам нельзя...
   - Я подремлю, - прошептал старый президент и вдруг еле слышно затянул песню. -
   "А я лягу - прылягу...
   край гасцинца старога...
   на духмяным пракосе...
   недаспелай травы"...
   Что-то в этой песне было пронзительно щемящее и по-настоящему больное... Глаза его сомкнулись.
   Бывший глава администрации с жалостью посмотрел на старика.
   - Сможешь его поднять? - спросил он Никиту. Тот кивнул. - Возьми его на руки... Надо отнести его в машину. Я пойду всё соберу.
   Никита взял бывшего президента Беларуси на руки. Старик оказался легче, чем это казалось со стороны...
   Когда бойцы с деликатным поручением въехали в "Городец", там уже никого не было. Они обшарили все комнаты, но нашли только золотую китайскую микроволновку и пустые бутылки. Они вскрыли бронированный пульман, но и там никого не оказалось. Было принято решение обыскать окрестности. Забрели они и на старый виноградник. Один из бритоголовых бойцов в кожаной куртке в луче фонаря заметил на единственной живой лозе последнюю ягоду. Он сорвал её и съел.

19.

   Узнав, что план Анны провалился, а отец исчез, Рома испугался. На следующий день он попросил старшего брата о встрече. Теперь уже было не до гордости и не до злорадства. Назначили в Мирском замке у Георгия.
   Когда черный вертолет президента Западной Беларуси облетал Мирский замок, кортеж Романа уже стоял у ворот. Издали могло показаться, что тут проходит автосалон для миллиардеров. Единственное, что из кортежа исчезло - любимая игрушка Ромы - железный тягач с желтыми ракетами. Это было условие охраны старшего президента. Не то, чтобы Георгий боялся, что брат его собьет, а Рома всерьёз думал о такой возможности, но соседство воздушной цели и средств её поражения посчитали нежелательной. Рома подчинился.
   Охрану обеспечивали по две сотни бойцов с обеих сторон. Замок обшарили саперы, служебные собаки, электронщики. Через один западные и восточные снайпера заняли позиции на стенах. Хорошая погода только подчеркивала общее напряжение.
   В Мирском замке президентов встречал пожилой интеллигентный директор музейно-гостиничного комплекса. При старом президенте он в течение многих лет проработал первым заместителем министра культуры, едва не перекрыв рекорд своего предшественника - легендарного первого зама, который руководил культурой сначала при коммунистах, потом при хаосе, и даже застал начало "золотого века". Директора предупредили, что встреча неофициальная и рабочая, поэтому никаких обычных церемоний, экскурсий, гимнов и караваев до переговоров. Все развлечения перенесли на ужин, который состоится тогда, когда президенты закончат рабочую встречу. В башню уже свезли несколько известных белорусских артистов, которые будут петь на банкете. Они сидели в гриме и костюмах и ждали приказа под присмотром президентских охранников.
   Георгий вышел из вертолета за начальником своей службы охраны. С ним прилетели руководители его силовых министерств - крепкие, бритоголовые дядьки с угрюмыми лицами и наколками на кулаках.
   Директор, обливаясь потом, сообщил, что Роман Александрович уже ждет. Георгий ничего не ответил ему и прошел мимо, словно этого интеллигента никогда не существовало, а один из спутников президента даже толкнул его плечом, как опущенного...
   В главном зале Мирского замка по требованию Романа разожгли камин. Он стоял у огня, протянув к нему руки. Пальцы заметно дрожали. За его спиной стояли министр МВД, Анна и глава службы охраны.
   Дверь в зал открылась, и вошел Георгий со своими силовиками. Рома обернулся. Они давно не разговаривали вживую. Он удивился, насколько изменился брат за эти месяцы: он как будто постарел, потяжелел, щеки обвисли, как у бульдога. Георгий тоже увидел в брате изменения: худоба, серое лицо с мешками под глазами и неуловимые, неприятные изменения в осанке. Они обнялись.
   Переговорщики расселись за столом в центре зала. По старшинству начал Георгий.
   - Повестка для обсуждения проста: враги внутренние и враги внешние, - начал он своё вступление. - Враги всегда окружали нашу страну, всегда пыталась нас задушить, поставить раком. Мы помним, когда отец пришел к власти, как в первые десятилетия он отбивался от тех, кто пытался нарушить волю народа, уничтожить молодую нашу демократию. Но никогда их не было так много, и никогда они не были так озлоблены против законной власти. И весь ужас в том, что среди предателей есть в прошлом близкие нам люди.
   Он замолчал, предлагая продолжить Роману.
   - Мы думали ликвидировать папу, но не получилось, - неожиданно сказал Рома.
   Это прозвучало настолько просто и дико, что никто не знал, что на это вообще можно ответить.
   - Роман Александрович, Рома... Рома! - позвал Георгий брата, который растерянно пялился в стол. - Сейчас всё обсудим. Соберись.
   И они начали обсуждать. На момент встречи ситуация была следующей: Брест был под контролем Коли. Весть о его возвращении, международной поддержке и невиданных деньгах уже распространилась по стране и на юго-запад ринулись под разными предлогами все недопосаженные активисты, оппозиционные предприниматели и даже некоторые перевозбужденные школьники. Они правдами и неправдами пробирались в город, пополняя армию Колиной поддержки. Но их было немного. Слава богу, полвека тотальной зачистки почти излечили белорусский народ от этой заразы.
   Георгий начал блокаду Бреста: были перекрыты электричество, поставки бензина и мазута, продуктов питания, туда перестали ходить поезда, закрыта трасса М1. По замыслу президента замерзающий и голодающий в темноте город станет легкой добычей. Но эффект получился обратным. На сторону Коли перешли пограничные части и были открыты границы с Польшей на Западе и Украиной на Юге. Энергосети перекоммутировали, и жители получили значительно более дешевую польскую электроэнергию вместо Островецкой. Магазины Бреста вместо бедного ассортимента дорогущих и некачественных продуктов, произведенных по программе тотального "импортозамещения", вдруг наполнились дешевыми и качественными польскими и украинскими продуктами питания. Жители были в шоке от того, что могут купить в два-три раза больше еды за те же деньги. То же самое случилось с магазинами одежды, техники, парфюмерии... Поляки демонстративно отменили визы для Колиных сторонников и открыли для них границу. Скачок в уровне жизни был мгновенный и фантастический. Жители других областей страны, без виз и признанных загранпаспортов, стали завидовать брестчанам еще больше.
   По городам Западной Беларуси прокатилась волна выступлений в поддержку Коли. Акция прошла даже в столице Гродно. Чтобы раз и навсегда отвадить от участия в них, силовики отреагировали максимально жестко и даже в качестве показательной меры проломили голову прикладом какому-то гродненскому студенту. Студент умер, и его растерзанное тело несколько дней показывали по всем центральным каналам, обвинив в нападении на милиционера. Сигнал был услышан и протестные акции прекратились.
   Зато открытие польской границы спровоцировало не только появление шаткого "продовольственного рая", но и гораздо более опасное явление: политэмигранты, беженцы, многочисленные оппозиционные политики, журналисты, писатели и режиссеры, люди самых разнообразных мастей и профессий, которых в течение полувека "выдавливали" из страны за политические взгляды, или они сами бежали от ответственности за свои антинародные деяния, вдруг получили шанс вернуться. Многотысячная армия "пятой колонны" слеталась из Праги, Варшавы, Лондона, Берлина, Стокгольма и Киева и даже из Канады и Америки в Брест. Многие приезжали с иностранными друзьями, которых впускали в страну без виз, выдворенными когда-то дипломатами, съемочными группами ведущих телеканалов мира. Весь этот сброд, но теперь уже с заграничным лоском, окончательно отравлял души брестчан надеждой на победу над законной властью. Они заполонили польские каналы и газеты, не вылезали с брестского телевидения и радиостанций, открыто выступали по всем кафе и ресторанам, на улицах и площадях. Сознание города менялось на глазах. Казалось, уничтожался краеугольный камень белорусского пути развития: страх народа перед властью, который все эти десятилетия позволял вести страну вперед.
   Георгий серьезно рассматривал возможность массированного военного удара по мятежному городу. В его распоряжении были несколько дивизий сухопутных войск, объединенный танковый корпус, несколько десятков старых российских истребителей и бомбардировщиков. Кроме этого были ОМОН и боевые дружины БРСМ - плохо вооруженных, но верных отморозков.
   Две батареи "Смерча" и эскадрилья МИГов поставили бы город на колени за один день, не хуже войск Вермахта в сорок первом. А танки, ОМОН и БРСМовцы зачистили бы его руины.
   Но даже Георгий, не имевший никакого международного опыта, невъездной в большинство стран мира, прекрасно помнил про судьбы Хусейна, Каддафи, Милошевича, Асада, Насера и других легитимных правителей, которые немного переборщили в методах наведения порядка. Полномасштабная войсковая операция против целого города в центре Европы немедленно вызовет глобальную международную реакцию. Так уже было у Сербии с мятежным Косово. И даже если Россия заблокирует антибелорусские резолюции в Совете Безопасности ООН, удар НАТО будет неизбежен под предлогом "защиты своих граждан" и предотвращения "гуманитарной катастрофы". И что тогда он будет делать с десятком ржавых "мигов" и "сушек" против самой мощной военной машины в мире? Кроме того разведка доложила, что под видом полицейских спецсредств от германской полиции брестским правоохранители передали значительный арсенал новейшего стрелкового оружия, гранатометов и переносных зенитных комплексов. Так что в случае спецоперации будет море крови...
   Всё это Георгий честно изложил Роме. Тот в свою очередь показал письмо от Коли к председателю КГБ, в котором излагается план возвращения к власти отца... Старый генерал перешел на сторону заговорщиков.
   - Почему он тогда не арестован? - спросил Георгий, бросив взгляд на Анну. - Где же ваша самая эффективная система государственной безопасности, которую построила Анна Николаевна?
   - А он арестован, - ответила Анна с улыбкой. - И даже доставлен сюда.
   Роман изумленно посмотрел на неё.
   - Не хотела вам докладывать, пока не получила точного подтверждения. Мои люди пятнадцать минут назад привезли его в замок, - сказала она.
   Действительно, генерал был арестован утром по возвращению из своей поездки. Когда он вошел в кабинет, увидел развороченный сейф, прожженные обои, вывернутые ящики стола - он понял, что раскрыт.
   Его арестовали по ордеру МВД. Операцию возглавлял замминистра МВД. По традиции в течение многих десятилетий эти ведомства конкурировали между собой и время от времени арестовывали высокопоставленных сотрудников друг у друга. Естественно, по согласованию с высшим руководством и не нарушая общего баланса силовых структур. На старика надели наручники и отвели вниз. Оперативное сопровождение оказывали сотрудники КГБ.
   Всю дорогу, пока его везли в неприметном микроавтобусе из Минска в Мир, он улыбался. Генерал считал предназначение выполненным, а долг Родине выплаченным сполна. Рядом с ним сидел подполковник КГБ из управления собственной безопасности. Он смотрел на арестованного патриарха силовых структур с грустью и уважением.
   - Пусть его приведут, - приказал Георгий.
   Старик вошел в зал достойно, с высоко поднятой головой. Слева его вел замминистр МВД, справа - подполковник КГБ.
   Допрос заговорщика не задался с самого начала. Он снова укорил братьев за неуважение к отцу, затянул про "золотой век" Беларуси, когда КГБ было могучим и единым органом, который держал всю страну в кулаке... На вопросы Анны он молчал. Тогда допрос председателя продолжил министр МВД. Ему председатель рассказал всё, что он думает про его ведомство, назвал министра "дебилом", который, потакая людоедским амбициям братьев, ведет страну к гражданской войне.
   Естественно, дошло и до рукоприкладства. Генерала повалили на пол и били ногами. Затем замминистра поднял старика и министр внутренних дел Восточной Белоруссии схватил старика за затылок и со всей силы ударил его лицом об отреставрированный стол орехового дерева. На председателе КГБ были очки. Они разбились, и толстый кусок стекла воткнулся в правый глаз, который начал вытекать на стол... Старик хрипел и харкал кровью.
   Роман отвернулся и смотрел на огонь. Анна и подполковник КГБ отошли в сторону. Анна понимала, что сделала карьеру благодаря старику, и не хотела участвовать в его мучениях. Кэгэбист же с возмущением наблюдал как силовики "второго сорта", голимые менты с садистским смехом унижают самого элитного офицера в стране, героя Беларуси, символ чекистской чести, нарушая все табу.
   - Остановитесь! Вы что не видите, что вы просто его убьете, - не выдержал он, в конце концов.
   Генерал поднял на него единственный, полный слез глаз и замычал окровавленным ртом, жуя свои выбитые зубы...
   - Что ты сказал, сука кэгэбэшная? - обернулся к нему разъяренный министр. Он ненавидел чекистов всей душой, за их былое могущество, за презрение к простым ментам, за то, что им отдавали лучшие дела, платили больше зарплаты, давали чаще награды и квартиры, за их безнаказанность. За то, что простого милиционера могли на годы посадить за взятку в сто долларов, а кэгэбисты "крышевали" бизнесы на десятки и сотни миллионов, собирали дань с тысяч предпринимателей, и им всё всегда прощалось.
   - Ты кого сукой назвал, шестерка ментовская. Да генерал рядом с тобой - это лев рядом с крысой! - жестко осадил его подполковник. - Давно мы там в вашем бомжатнике "чистки" делали?
   - Взять! - рявкнул Георгий. Его бритоголовые силовики встали, чтобы выполнить приказ, но не успели...
   Всё произошло мгновенно: министр МВД с дворовой яростью и нецензурной бранью, за которую отсидели тысячи оппозиционеров миллионы суток, кинулся на главу службы собственной безопасности КГБ. Он успел съездить по лицу обидчику, и тут же получил пулю в подбрюшье. Хлопок был таким резким, что Рома взвизгнул, как девушка. Стёкла задрожали...
   - Бля, сука, в живот попал, - заорал министр, складываясь пополам. - Ааааа, тварь гэбэшная, ааа...
   Все растерялись, включая стрелявшего. В зал вбежал директор музея. Все обернулись на него. Этого хватило, чтобы Георгий выхватил пистолет и выстрелил подполковнику в спину.
   Гэбэшник выронил пистолет и искривился от судорожной боли.
   - Дверь закрой, - приказал старший президент бывшему замминистру культуры. Тот посмотрел на мечущегося и визжащего по полу министра, который портил прекрасный паркет кровавым шлейфом. Директор показал на себя и на выход.
   - Нет, ты останься, - рявкнул Георгий. - Двери закрой.
   Охранники Георгия и Романа уже скрутили взбунтовавшегося подполковника и поставили его на колени. Председатель КГБ посмотрел на него и кивнул. То ли это был кивок поддержки, то ли благодарности, то ли прощания...
   Георгий подошел к раненому им подполковнику КГБ. Он посмотрел на него, затем поднял пистолет и в упор расстрелял его. Президент выпустил в него всю обойму без остатка. От каждого хлопка закладывало уши. Рома зажал их ладошками, чтобы не оглохнуть. Анна отвернулась. Кровь брызгала на много метров вокруг, на стены, лица, рубашки... Пули, проходя через тело, взрывали паркет. Когда последняя пуля ушла из дула и разворотила гэбисту подбородок, так, что отлетевшей костью ранило охранника.
   Отведенный затвор показал, что в пистолете больше не было патронов. Ствол был раскален почти докрасна. Георгий вынул пустую обойму.
   - Магазин, - потребовал он, и охранник тут же передал ему новую. Старший брат вставил её в пистолет и освободил затвор.
   - Рома, теперь ты, - сказал он и протянул пистолет брату.
   Роман с ужасом посмотрел на пистолет, затем на кровавый, шевелящийся кусок мяса, который остался от главы службы собственной безопасности КГБ и отрицательно покачал головой.
   - Рома, ты должен.
   - Я не могу, - сказал Роман по-детски. И снова отрицательно покачал головой. Георгий пожал плечами.
   Он передернул затвор, обернулся и сделал контрольный выстрел в голову. Мозги силовика брызнули на белые чулки Анны. Она почувствовала как теплые, студенистые кусочки сползают по ногам, и вздохнула...
   Георгий положил раскаленный пистолет на столешницу и обернулся к охранникам.
   - Министра к врачу. Директор, проводите, - сказал он.
   Охранники и замминистра МВД подхватили раненного и оглушенного пальбой министра внутренних дел и потащили к выходу. Его штаны были полностью пропитаны кровью. Когда его волочили, ботинок слетел с ноги, и оказалось, что у министра дырявый носок...
   - Вы звери и подонки, - прошипел избитый одноглазый старик.
   - Какой дурацкий день, - сказал Рома. - Ты, старый хрыч, молчал бы лучше...
   - Я еще увижу, когда тут справедливость восторжествует, - промычал в ответ генерал и закряхтел, видимо, смеясь...
   - Нет, не увидишь, - возразил ему Георгий. Он вынул из кармана кастет с шипами, одел его на кулак, подошел к старику и со всей отпущенной ему природой силой заехал ему во второй глаз.
   Около полуночи братья пошли на ужин и концерт. Естественно, весь замок слышал выстрелы, но все вели себя так, словно ничего не произошло. Юмористы-конферансье Дядя Ваня и Луция Лущик весело шутили, заслуженные певицы с лучезарными улыбками прославляли братьев и танцевали. Директор музея, бледный как смерть, с трясущимися руками, распоряжался праздником.
   Рома почти ничего не ел, зато пил сорокалетний виски стакан за стаканом. Георгий напротив ел много, пробовал всё, что было за столом, и даже потребовал добавки оленины под клюквенным соусом. Зато пил он только французскую минеральную воду. Не смотря на общую атмосферу праздника, братья почти не улыбались. Но даже им не удалось оставаться серьезными, когда маленький финалист детского "Евроведения" начал корчить смешные рожицы...
   А в это же время в Бресте на главной площади тоже улыбался и хлопал в ладоши их младший брат Коля. Шел большой концерт, на котором впервые за тридцать лет в Беларуси выступала группа "Ляпис Трубецкой". Её лидер Сергей Михалок выдавал как свои хиты 2000-ных, так и новые песни о свободе и грядущей белорусской революции. Младший сын того президента, который на три десятилетия запретил въезд группы в страну, всячески демонстрировал свою поддержку, высоко прыгал, выкрикивал "Жыве Беларусь" и вместе с поклонниками эмоционально вздымал руки...

20.

   Рома, тяжело переживший эту поездку, после долгих колебаний все же решил не убивать старика-генерала. Он не разделял жестоких методов брата. Всё-таки, тот брал слишком много крови на себя лично. Конечно, и отец начинал с этого в 90х, но затем от физического уничтожения врагов отказался. Кроме того генерал мог быть еще полезен. Да он и сам мог отдать богу душу в любой момент. Естественно, слепого инвалида не могли поместить в изолятор, а в тюремных больницах с ним бы обязательно разобрались те, кого он сажал по долгу службы... В итоге его поместили под домашний арест на его старой даче под присмотром медсестры и охраны МВД.
   Обо всём этом Никите сообщил по телефону судмедэксперт из КГБ, который когда-то его укрывал. Секреты в здании КГБ никогда не умели хранить, поэтому новости знали все. Говорили, что медсестру к ослепленному старику приставили ментовскую, которая должна была вывести его на откровения. Кроме этого, в любой момент по приказу сверху она могла дать генералу лекарства, которые бы отправили его на вечный покой. Охрана - тоже сплошь сотрудники МВД. "Своих" к бывшему председателю больше не допускали. Начальника службы собственной безопасности поминали всем комитетом и втайне клялись отомстить ментам.
   В то же утро Никита выехал из Кобрина, где на время укрыли бывшего президента, в сторону Минска. Когда он узнал, что произошло в Мире со старым генералом, он сразу понял, что тот стал жертвой того же врага, что и он сам. Никита был чекистом с ног до головы, поэтому ехал по зову сердца и долга - спасать начальника, спасать представителя своей корпорации, спасать честь мундира Комитета государственной безопасности Республики Беларусь.
   Дача старика была вдали от модных мест, где получали землю чиновники высшего ранга. Ему много раз предлагали забрать чей-нибудь конфискованный коттедж в Тарасово, Дроздах или Боровлянах. Но старик был старой закалки и всегда решительно отказывался. Еще в восьмидесятых он сам со своими старыми однополчанами поставил сруб и с тех пор ездил отдыхать только туда. Каждое лето он брал две недели отпуска и проводил его в одиночестве, рыбача на озере, которое было через рощу от дач. Вечером он возвращался к дому, резал сало, огурцы, много лука и зелени, жарил рыбу, открывал бутылку водки и выпивал её в полном одиночестве. И так четырнадцать раз подряд, после чего возвращался работать следующий год.
   Никита бывал тут много раз. Он помогал деду и строить забор, и косить траву. Бывало, что они и рыбачили вместе, скорее, как родственники, чем как коллеги. Хотя и там, на отдыхе старик умудрялся учить его жизни и профессии. Он готовил его в преемники и искренне хотел, чтобы этот преемник был не только большим чекистом, но и настоящим человеком.
   Когда Никита добрался до дачного поселка, он увидел милицейский пост охраны на воротах. Вряд ли они бы узнали его под корой изуродованной плоти, но рисковать Никита не хотел. Он знал лес вокруг дач, как свои пять пальцев, поэтому обошел поселок с другой стороны, подлез под старый забор и вышел на соседний участок - в такую пору там, конечно, никого не было. Ему хватило одного дня наблюдений, чтобы все спланировать.
   Он похитил старика на следующее утро, когда эмвэдэшная медсестра вывела его с компрессом на выбитых глазах подышать. Никита зашел с другой стороны и ударом завернутого в несколько слоев махрового полотенца булыжником оглушил сначала одного охранника, потом и второго у парадного входа. Затем он схватил эту женщину, зажав ей рот, оттащил за малинник, обыскал ее и нашел баночку с одной белой таблеткой. Никита достал таблетку, чтобы засунуть ей в рот, но глаза женщины взмолились. Полковник разрешил ей сказать, предупредив, что сломает ей шею, если она попытается крикнуть. Медсестра прошептала, что у нее двое детей. Она попросилась жить, сообщив, что растит их одна и что на ней еще три кредита. Она даже немного раздвинула ноги, словно предлагая свою женскую цену за жизнь. Никита забрал её паспорт, и сказал дежурную в таких случаях фразу, что если она донесет - то он найдет ее по прописке. Затем Никита сильно ударил её по лицу, чтобы остался натуральный кровоподтек и приказал лежать смирно до приезда милиции.
   Затем Никита вернулся к старику, который мирно сидел в плетеном кресле на крыльце и вдыхал утренний морозный воздух.
   - Нам надо идти, - сказал Никита.
   Старик это понял по-своему.
   - Меня переводят? - спросил он.
   - Вроде того, - уклончиво проговорил Никита.
   - Значит, принято решение о ликвидации, - усмехнулся генерал. - Правильно. С их точки зрения то, что я сделал - это измена Родине. И я на их месте поступил бы также. Ну, веди меня, служивый. Ты же не из нашего ведомства?
   - Пройдемте, - сухо приказал Никита. Он взял генерала под руку и повел к задней калитке. Они пошли через пролесок. Старик думал, что его собираются расстрелять прямо тут же, в лесу. Никита никак не разубеждал его...
   - Я тоже когда-то сопровождал приговоренного к высшей мере, - вспоминал старик. - Тогда еще оформляли всё судом. Хотя, какой там суд... Судью вызвали, так и так, террорист. Народ и президент хотят избавиться от выродка... И всё. Он тоже был неглупый человек, этот террорист. Он сразу всё понял. Он мне тогда сказал тоже самое... Не на ту власть, мол работаете... Сами же понимаете... Не по праведному суду убиваете. Тоже самое, что я могу сказать тебе...
   Никита молчал. Он вывел старика на лесную дорогу, где уже стояла старая Лада, которую он одолжил в Кобрине. Никита посадил в неё старика.
   Полковник не стал заводить мотор сразу. Никита достал пистолет, взятый из арсенала охраны бывшего президента. Штат охраны за последние месяцы сильно уменьшился, и служебное оружие оставалось... Большая его часть хранилась в багажнике лимузина, оттуда его и прихватил Никита. Он передернул затвор, досылая пулю в казенник.
   - Значит, прямо здесь, в машине, - проговорил старик. - Хорошо... А потом, наверное, обольешь бензином и сожжешь, чтобы не осталось и следа от бывшего председателя КГБ, генерала-орденоносца. И правильно... Ну что же ты ждешь... А нет, постой. Я не хочу, чтобы кто-то сказал, что я боялся смотреть смерти в глаза...
   Старик сорвал с глаз заживляющий компресс, обнажив две пустые глазницы. Его прооперировали, удалив остатки глаз и осколки стекла, так что пустые глазницы казались даже аккуратными. Он обернулся и направил их на Никиту. То, что увидел в них полковник, было трудно передать словами. Он смотрелся в них, словно в зеркало...
   - Чего ты медлишь? Делай своё дело. Мы профессионалы. Мы понимаем, это только работа, - подбодрил его старик.
   Никита поднял пистолет и прислонил холодное дуло ко лбу председателя. Губы старика задергались. Даже он, желающий смерти всей душой, боялся её резкого, безжалостного, необратимого прихода.
   Никита помучил его минуту или две. Затем щелкнул предохранителем и отложил пистолет.
   - Не в этот раз, - сказал он, завел машину и повез старика в сторону Кобрина.

21.

   Анна приехала в Гродно, чтобы скоординировать действия Романа и Георгия, и в первую же ночь переспала с последним. Таким образом, Анна стала редкой женщина, которая занималась сексом с двумя главами разных государств. Роман уже несколько месяцев приезжал к ней в Боровляны, и это уже был не секрет. Любовник он был средний: то пьяный, то нервный, заставлял ее долгое время проводить на коленях.
   А Георгий после ужина отвел ее в гостевую спальню, без лишних слов повернул задом и задрал юбку. Он был сильный и любвеобильный, и в этом походил на отца в его лучшие годы. Он тоже сменил жену, завел маленьких детей. Но при этом постоянно искал сексуальных утех. Анна быстро поняла, что ему нужно в постели, и подстроилась. Георгий был очень доволен.
   Анна прекрасно осозновала, что раздавив Колю, братья сцепятся между собой. Это было практически неизбежно. Один из них победит. Возможно, просто убьет другого. И она должна была обеспечить себе будущее рядом с победителем, кто бы им не стал.
   Они завтракали в кабинете Георгия, когда с докладом попросился губернатор Гродно. Его впустили.
   - Анна Николаевна теперь будет руководить операцией по восстановлению конституционного строя и координировать наши с Романом Александровичем силовые ведомства, - сказал Георгий.
   - Прекрасно. Хотелось бы покончить с этой нестабильностью, - согласился губернатор.
   - Покончим. Скоро покончим, - пообещала Анна.
   - Две новости, - мялся губернатор. - К сожалению, пришла весть о смерти министра внутренних дел Восточной Белоруссии. Перитонит. Насколько я понимаю, этот герой, который погиб от рук заговорщика, до последнего защищая честь страны. Позвольте выразить вам соболезнования, Анна Николаевна.
   - Да, это потеря, - сказала Анна. - А вторая новость?
   - Бывший председатель КГБ бежал из-под ареста, - сообщил губернатор.
   Георгий бухнул кулаком по столу.
   - Тварь! Вот Рома, придурок, говорил же ему, никогда не оставляй концов... Мягкотелое чмо, - выругался Георгий. - О чем он думал?
   - Паниковать не стоит, - проговорила Анна. - Должности старик лишился, он глубокий инвалид, абсолютно недееспособен и вряд ли долго протянет.
   - Нет, его надо искать!
   - Найдем. Найдем, - убежденно сказала Анна. - Скоро сюда начнет двигаться объединенный корпус сил МВД и трех армейских дивизий из Восточной Белоруссии. Нужен "зеленый коридор".
   - Сделаем, - кивнул губернатор. - Надо предупредить премьера...
   - Где он?
   - На севере, в Ошмянах, закладывает какие-то дома нуждающимся, - сказал губернатор.
   - Еще один старый хрыч из давно ушедшей эпохи. Держу его, потому что каждый уголок тут знает... И мне не надо отвлекаться на мелочи. Но иногда хочется его придушить. Как так можно? У нас тут дела серьезные, а он "дома закладывает"! Вернуть его, немедленно, - приказал президент. - Глупец и трус. Ничтожество. Слабак. О которого можно вытирать ноги... Простите, Анна Николаевна, это наши местные тараканы. Хотя, вы же теперь тоже... наша.
   - Ваша, - согласилась Анна и посмотрела в глаза президенту. - Душой и телом с вами.
   Георгий улыбнулся.
   - Ну что же, тогда мы ждем вашего возвращения во главе вашей армии, - сказал он. - Объединившись, мы их раздавим...
   Он положил свою руку на её и сильно сжал. От одного этого движения Анна снова почувствовала возбуждение внизу живота...
   Премьер-министр вернулся из рабочей поездки к середине дня, и президент Западной Беларуси тут же принял его. Выслушав доклад, про то, как из-за задержек с цементом сдвигаются сроки сдачи микрорайонов для бюджетников, Георгий махнул на это всё рукой...
   - Вы сами всё знаете и сами разберетесь, - сказал он. - Я не хочу забивать голову мелочами, когда у нас реальные проблемы... А вы, премьер-министр страны словно нарочно не хотите на них обращать внимание.
   - Я не политическая фигура, - с улыбкой сказал старый премьер-министр. - Техническая должность. Слава богу, у нас по конституции силовые ведомства, внешняя политика и оборона находятся в прямом ведении президента. И никаких политических решений по этим вопросам я не принимаю...
   Он почти не скрывал, что испытывал большое облегчение от того, что не участвовал в интригах братьев.
   - Так зачем же тогда ты нужен? - хмыкнул Георгий.
   - А потому что должен кто-то работать, чтобы, когда президент приезжает открывать ледовый дворец, школу или больницу, он мог сказать: "Смотрите, люди, это я вам построил!" Должен кто-то работать, чтобы президент мог положить руку на сердце: "Старики, я дал вам еще денег!" Или наоборот, всегда надо иметь человека, на которого можно всё свалить... Девальвации из-за предвыборных обещаний, отрицательный торговый баланс из-за того, что кто-то на высшем уровне поругается с кем-то на высшем уровне, дыры в бюджете, потому что кто-то своим друзьям и родственникам дал налоговые преференции, и так далее... Так уж ваш батюшка завел: все успехи и достижения его личные, все провалы и проблемы - премьер-министров...
   Он развел руками и замолчал. Георгий опустил глаза. На самом деле он понимал, какую огромную работу для его страны честно и принципиально проводит этот дядька. Он понимал, что без его опыта и мудрости, всё давно бы пошло прахом и без всякого внешнего вторжения. Что поставь он молодого и неопытного премьера, тот бы разворовал страну у него под носом в два счета. С другой стороны премьер прав, когда кризис закончится - все те трудности, которые пришлось пережить населению - на него и свалят... На пенсию он в любом случае уйдет оплеванным и ненавидимым народом.
   - Но посоветовать вы можете с высоты своего опыта и мудрости, - сказал президент уже более миролюбиво.
   - Посоветовать, конечно, могу, - согласился премьер-министр. - Только все мои советы псу под хвост... Я ведь советовал вам и отца не обижать, и с братом пойти на компромиссы, и с Западом не сориться окончательно...
   - Это всё советы слабака, - ответил Георгий.
   - Вы знаете, Георгий Александрович, так уж показала история, что люди лучше всего живут в тех странах, где правят "слабаки". Потому что человек сильный любит приключения. Его тянет на авантюры. Вспомните истории сильных правителей... А это, знаете, не всегда удобно для населения, - мягко объяснил он.
   - Чего же ты служил моему отцу?
   - Ради людей... Нам в правительстве, в администрации стоило огромных усилий смягчить последствия "сильных" решений сильного лидера нашего государства для населения, - скромно сказал премьер-министр. - Да и сейчас я занимаюсь тем же...
   - То есть участвовать в силовой операции по освобождению Бреста от бандформирований вы не собираетесь?
   - Силовые операции - не мой профиль. Тут я не компетентен, простите. Но, если бы мне было позволено высказать своё мнение... Техническое мнение технической фигуры... Я бы предложил вообще отказаться от такой операции, - сказал он. - Возможно, есть и мирные возможности разрешения ситуации... Всё-таки, это наши люди...
   - У вас всё?
   - Всё, - ответил премьер-министр.
   - Танковые колонны брата выйдут на марш завтра, - просто сообщил Георгий.
   - Значит, снова придется ремонтировать дороги, - вздохнул пожилой хозяйственник.

22.

   Бывший глава администрации президента пробрался в блокадный Брест с помощью "сталкера". Так называли нелегальных проводников, которые брались по секретным тропам и катакомбам проводить в город желающих. Так как многие брестчане органически не могли заниматься никакой легальной деятельностью, то они немедленно переориентировались с контрабанды на Запад, на незаконную миграцию с Востока.
   Брест уже несколько месяцев напоминал средневековый вольный город. Тут наравне ходили белорусские и российские рубли, гривны, евро и доллары. Магазины и кафе работали круглосуточно. В театрах шли политические пьесы и перфомансы. Вернувшийся из эмиграции "Свободный театр" показывал пьесу про смерть студента от приклада в Гродно. А престарелый оппозиционный рэппер Винсент собирал молодежь в модных клубах на песни про сопротивление. Брестский телеканал ежевечерне собирал оппозиционных политиков на многочасовые ток-шоу в прямом эфире. Основной темой была конфигурация власти после восстановления демократии в стране. Политики спорили, тянули одеяло на себя, и просвета в этом вопросе не было. На улицах отчетливо слышался запах марихуаны.
   У спецпосланника была назначена встреча в одном из модных ресторанов города. Общая политизация чувствовалась и тут: на сцене выступал Лявон Вольский, а за соседними столиками ситуацию эмоционально обсуждали компании, состоящие из молодых белорусов, поляков, американцев и бельгийцев.
   Глава администрации заказал пива. Две девушки за соседним столом обсуждали, что, видимо, скоро проституцию легализуют и конкуренция вырастет. Они с интересом посмотрели на спецпосланника, но он отрицательно покачал головой. Тогда они переориентировали свой интерес на иностранцев.
   Наконец, напротив него сел подполковник службы безопасности президента, которого он когда-то послал с миссией к Коле.
   - Доложите обстановку, - приказал ему бывший глава администрации после дежурных приветствий и вопросов.
   - Всё непросто, - ответил подполковник. - Пока Коля тут был один, всё еще было ничего... Но когда тут появилось туча отставных политиков, оппозиционных лидеров непонятно каких эпох, богом забытые маргиналы, городские сумасшедшие, прохвосты, почуявшие большие бабки или, как они говорят, "ресурсную базу" - пошла толкотня. Они тут же образовали десяток "рад" и "советов", которые успели переругаться... А деятельность их сводится к одному, на всех углах кричать, что только они представляют истинные демократические силы Беларуси и рвать с Коли денег, кто сколько сможет.
   - Это понятно, - сказал экс администратор. - А что европейцы?
   - Пока тут была миссия Евросоюза и ОБСЕ - все было тихо. Все чинно ходили на их приемы, пили их шампанское, фотографировались на фоне их синих флажков, пожимали руки Николаю Александровичу. Но несколько дней назад миссия уехала в Брюссель, на совет министров Евросоюза, - он вздохнул. - И тут все как с цепи сорвались... Кто в лес, кто в огород... Кто предлагает объявить Брест независимым, как Тайвань, кто к Польше присоединить, кто за войну, кто за бойкот, кто за переговоры, кто за сильную власть, кто за парламентскую республику, кто за чрезвычайное положение, а один так вообще за теократическое государство по принципу Ватикана... Мол, священников не тронут...
   - А Коля?
   - Николай Александрович? А что он? - пожал плечами президентский охранник. - Он за то, чтобы всем лучше было...
   - Это редкий случай, - заметил спецпосланник. - В государственных делах обычно всегда кому-то плохо. Как он отреагировал на весть об отце?
   - Расстроился. Мне кажется, он очень переживает за отца. Он всегда им восхищался как человеком, хотя и часто был не согласен с его методами управления, - ответил подполковник. - Он очень расстроился, когда братья с ним так поступили. Писал им письма, но ответы приходили очень грубые. Если бы не репрессии в отношении отца, вряд ли бы Коля согласился возглавить демократическое сопротивление. Воссоединение с отцом его интересует не меньше, чем революция. А может, даже больше...
   - Мы перевезли старика в Кобрин и спрятали, - рассказал бывший глава администрации. - Некоторое время после переезда он был очень плох... Мы серьезно его лечили, но сейчас он стал восстанавливается. Дальше ждать мы не можем. До меня дошли слухи, что братья решились на силовой вариант и их объединенный корпус уже на марше к Бресту. Времени очень мало... Нужно организовать встречу президента и сына.
   - Здесь, в Бресте?
   - Сами мы не перетащим старика через блокаду, - сказал спецпосланник. - Это с десяток километров пешком по лесам и катакомбам. Это нереально. Встречу надо организовать в Кобрине. Нужна войсковая операция по его эвакуации. Скажи это Коле.
   Подполковник кивнул и начал набирать номер на телефоне.
   В этот момент дедушка Вольский запел старческим тенором задорную песню, которую бывший глава администрации лично запрещал к исполнению и выкорчевывал из интернета. Он послушал куплет и подумал, что песня в общем-то ничего...
   Операцию, разработанную брестским МВД, службой безопасности Коли и немецкими и польскими военными консультантами, начали в пять утра. Три БТРа, фургон скорой помощи и пять "натовских" бронемашин легко прорвали блокаду в районе Муховца. Там стоял батальон пехоты призывников - прыщавых и вечно голодных восемнадцатилетних мальчишек со старыми "калашами", которые разбежались при одном виде "натовской" колонны.
   Коля ехал в одной из машин. Бывший глава администрации сидел рядом. Впереди - подполковник и наблюдатель от НАТО.
   Спецпосланник бросал на Колю осторожные взгляды. Коля возмужал и изменился: короткая стрижка, модные очки, купленные в Бельгии, навороченный смартфон, но главное - что-то новое в выражении лица. С одной стороны отцовская сила в неподвижных, правильных, ангелических чертах. С другой -- трогательная застенчивость и даже стыдливая доброта в глазах. Он не выглядел на свои тридцать семь лет, максимум на тридцать... Коля достал бутылку воды, открыл её, глотнул сам и жестом предложил попить спецпосланнику. Экс глава администрации удивился. Его отец никогда бы так не поступил. Это было исключено. Старый президент всегда подчеркивал неравное, подчиненное положение всех, кто был вокруг него.
   Опытный чиновник думал, как же так получилось, что этот парень оказался сильнее своего отца и братьев и отказался от абсолютной власти? Отказался от тех фантастических соблазнов, которые даёт обладание целым государством и народом его населяющим, ради простых человеческих принципов. Спецпосланник думал, что Коля предал отца еще сильнее, чем братья, потому что они поступили ровно так, как поступал когда-то сам старый президент с людьми, которые дали ему власть, а Коля - поступил по-другому. Он предал саму любовь отца к власти. Он отбросил всё то, чему отец учил его с младенчества, каждым днем на протяжении почти полувека демонстрируя правильное поведение своим примером. Ведь уже в пять-шесть лет Коля видел и знал такое, что не знал и не видел ни один даже самый высокий чиновник в стране... Будучи всё время рядом, он должен был впитать и перенять эту отцовскую страсть, но он отказался... Он показал, что его личная совесть сильнее отцовской мечты. Теперь спецпосланник понял, что именно так взбесило старика, заставила пересмотреть давно намеченный план и тронуться умом...
   Вопрос был в другом: когда Коля победит, сколько продержится эта совесть... Ведь этот молодой человек, хоть и прожил всю жизнь при власти, никогда ее по-настоящему не хлебнул... Никогда не испытывал наркотическое опьянение от нее, когда все вокруг, вся страна выстраивается перед тобой по струнке и в порыве любви бухается на колени. И чем больше ты отхлестаешь её, тем сильнее она тебя полюбит. И как быстро в этот момент тухнут и становятся неважными чувства других людей, в том числе и тех, кто еще совсем недавно был тебе близок...
   Через час колонна уже въехала в Кобрин. Местное МВД сочувствовало восставшим, потому что начальниками районной милиции естественно были родственники областных брестских начальников. Руководство РУВД тут же исчезло: кто слег в больницу с гипертоническим кризом, кто уехал на "преступления" по отдаленным деревням. И хотя никаких преступлений там не было, их тут же сымитировали - сожгли чей-то сарай и постреляли каких-то коров, чтобы потом можно было отчитаться.
   Старого президента укрывали в старом доме на окраине Кобрина. Коля вошел в дом, но отца там не нашел. За столом сидел лишь пьяный пресс-секретарь в засаленной майке-"алкоголичке" и еле ворочал языком.
   - О! Коля, - промычал пресс-секретарь так, словно это было видение белой горячки.
   - Где отец? - спросил Николай Александрович.
   Пресс-секретарь неопределенно развел руками и икнул.
   - Был где-то здесь, - наконец, выдавил из себя бывший телекиллер. - Наверное, он в поле... Он же агроном...
   Коля с отвращением посмотрел на это быдло, затем обернулся к подполковнику.
   - Обыщите все вокруг, вряд ли он далеко, - приказал он.
   - Не он - они... С ним целая веселая компашка: урод и слепанда! Бррр, - его явно тянуло к рвоте. - А мы ведь по тебе соскучились, Колька. Ты ведь всегда при папке был... А где твой золотой пистолетик, Коля? Учти, возможно, придется отстреливаться...
   И тут его всё-таки вырвало.

23.

   В этот же момент рвало и президента Восточной Белоруссии Романа. Только рвало его не дешевым "бырлом", а бутылкой редкого коньяку, и не на пол, а в золотой унитаз, установленный в его президентской резиденции в дворце Жиличи Могилевской области. Жижа лилась из него тугим потоком и из-за не очень удачного дизайна унитаза отражалась от стенок желоба и разлеталась в разные стороны. Он встал, пошатываясь, подошел к умывальнику, посмотрел на свое изможденное лицо в зеркало и затем щедро плеснул в него ледяной воды...
   Все было гнусно, и жизнь не приносила ему больше радости. Он вдруг осознал, что был гораздо счастливее, когда просто занимался бизнесом под крылом у папы, живя спокойно, счастливо, без всякой ответственности и геморроя. Он имел всё, что хотел в материальном плане. Хотел миллионы долларов - имел миллионы. Хотел десятки миллионов - один папин указ, и имел десятки... В последние годы он даже сам был не в курсе сколько зарабатывал, потому что мог позволить себе абсолютно всё. А главное, Рома мог просто ничего не делать, проводя жизнь в кутежах с друзьями-спортсменами. Никто не требовал от него судьбоносных решений, никто не заставлял его ввязываться в конфликты, военные операции, работать с документами, принимать декреты...
   Было у Ромы и второе расстройство. Уже несколько дней Анна избегала встречи с ним. Нет, она звонила то из Минска, то из Гродно и грузила его какими-то данными, военными выкладками, оперативными сводками, а он просто хотел с ней секса. Она приучила его к этим сеансам, к этой терапии по повышению самооценки, когда он вдруг почувствовал рядом с собой уверенного человека и сам питался этой уверенностью. Можно сказать, что он влюбился.
   В этот день к нему опять ехал губернатор Гродно - самый доверенный посланник старшего брата. У него была непростая миссия: любой ценой заставить Романа принять непосредственное участие в войсковой операции по освобождению Бреста. Георгий не собирался брать на себя всю ответственность в неизбежном кровопролитии, становясь в этом случае пугалом для всего мирового сообщества, и оставлять Рому "белым и пушистым". Они должны быть там оба. Символизировать единство белорусского народа перед врагом.
   Георгий ему позвонил, но Рома был пьян и в депрессии. Средний брат сказался больным и отказался ехать. Затем его пыталась переубедить Анна, потому и держала на голодном сексуальной пайке в надежде, что он не выдержит и поедет к ней "на передовую". Но страх Ромы перед необходимостью убивать людей пока еще был сильнее. Кроме того, даже в пьяном угаре его мозг понимал, что формально кризис разразился на территории Георгия - в другом государстве, а желание подгадить брату за его мелкие пакости никуда не делось. Если брат выиграет битву за Брест, то просто вернет всё на круги своя - Рома помог братцу, чем мог. Зато если проиграет - то статус Романа в глазах народа повысится в разы... Никакого "геноцида" ему не пришьют. А уж с Колей он как-нибудь договорится. В конце концов, именно Рома предоставил отцу возможность спокойно жить в "Городце" и приказал заботиться, чтобы там было тепло, сытно и безопасно...
   Миссия губернатора - была последним шансом втянуть его в войну. Собственно, из-за этого операция "Закон и порядок", как она официально называлась, всё никак не начиналась, хотя основные силы объединенного корпуса регулярных войск, МВД и боевых дружин БРСМ уже были сконцентрированы у Бреста. Все ждали окончательного решения президента Восточной Белоруссии о личном участии в ней...
   Губернатор ждал больше двух часов, пока, наконец, Рома его не принял. Кабинет в могилевской резиденции представлял собой хаотическую мешанину из дорогой мебели, телевизионных панелей, спортивных тренажеров и вечно открытого бара.
   - Я никуда не поеду, - сразу заявил ему президент.
   Губернатор был к этому готов. Он сначала передал ему пакет официальных документов, который Рома, не глядя, бросил на стол. Дело пошло лучше, когда губернатор вручил ему подарок от брата - бутылку редчайшего виски, специально купленного на аукционе за двенадцать тысяч долларов. Слово за слово, бутылку тут же откупорили... Официантки немедленно принесли закуски: блюдо пармской ветчины, раковые шейки, черную икру. После первого бокала сладковатого, отдающего дубовыми бочками виски со льдом и ложкой икры - настроение Романа Александровича улучшился.
   Пошел мужской разговор.
   - Разводиться думаю. А чего, и отец мой так поступил когда-то с мамой... Потом сошелся с врачихой и родил себе любимчика... Чем я хуже? Все знают, президенту всё морально... Ему всё можно... Это там, на Западе у тебя обязательно должна быть рядом любящая жена, выводок детей... У нас страна разведенок. У нас и любовницы достаточно... Что, нет?
   Губернатор неопределенно кивнул...
   - Ты знай, ради Анны я готов на всё, - перегнулся президент через стол, едва не опрокинув бутылку. - В Анне всё сошлось, красота, ум, сила... Она будет мне помогать управлять страной... Она не предаст. Не подведет. Не сломается...
   - Да, и Георгий Александрович, также говорит...
   - Что? - поднял на него глаза Рома.
   Губернатор понял, что попал в точку и подлил еще виски. Осталось совсем немного...
   - Нет, я понимаю, этой женщиной нельзя не восхищаться. Анна Николаевна редкая красавица и умница, - сказал гродненский губернатор. - А какой она план разработала - старый генералы за головы хватались... Какая разумница. Тактик и стратег...
   - Когда брат о ней так говорил? - ревниво поинтересовался президент.
   - Да всю неделю... Не буду от вас скрывать, он надеется её переманить у вас.
   - Переманить?
   - Да. Почему и согласился на назначение её руководителем операции. Это замануха... Конечно... Георгий Александрович хочет, чтобы Анна Николаевна работала у него, на Западе, и мелочиться ради этого не намерен, - сказал губернатор. - Он ей и в открытую это говорил. Переходите, мол, Анна Николаевна к нам, если у брата вам некомфортно будет... Мы вам всё-всё обеспечим.
   - Подонок, - рявкнул Рома. - Он же знает, что она моя. Моя!
   - Георгий Александрович считает, что в таких делах - каждый сам за себя, - проговорил посол. - Сердцу, ведь не прикажешь...
   Роман несколько секунд сидел молча. Он посмотрел в окно, где колом стояли голые деревья, затем на стол, уставленный икрой, прошутто и раками и громко шмыгнул носом...
   - Скажи мне честно, он к ней приставал? - наконец, спросил Роман.
   Губернатор отхлебнул виски и посмотрел на измученное, порочное лицо президента.
   - Он же, как похотливое животное, видит юбку, лезет к ней... Он к ней приставал? - повторил он свой вопрос.
   - Профессиональная этика, субординация мне не позволяют обсуждать личную жизнь руководства, - скоромно ответил губернатор.
   - Значит, личная жизнь... есть, - прошептал президент.
   Губернатор глотнул виски.
   - Ну... вы далеко, вы не хотите быть рядом с ней в этот сложнейший момент, - пожал плечами посланник Запада. - Какая бы сильная не была, она, всё-таки женщина... А женщина всегда слабее мужчины. Она хочет, чтобы кто-то был рядом с ней в трудную минуту...
   Несколько минут Роман терзался на его глазах. Трусость боролась в нем с ревностью. Чувство самосохранения - с гордостью. Для принятия решения ему пришлось допить бутылку до конца. Когда он отправил в глотку последний "шот" шестидесятилетнего скотча, Роман пошатываясь привстал на стуле и приказал готовить его кортеж.
   Губернатор Гродно выдохнул с облегчением и теперь уже с чистой совестью доел то, что оставалось: икру, ветчину и раков...

24.

   По черному озимому полю носился снежный пух... Переход осени в зиму всегда в Беларуси был неприятным и трагичным.
   Старый президент в тулупе шел по этому полю, оставляя следы кирзовых сапог на корке черной замерзшей земли. Его сопровождали Никита, бывший председатель КГБ и последний оставшийся личный охранник. Президент, кажется, ничуть не смущался ни зимней погодой, ни бессмысленностью такой прогулки. Он постоянно рассуждал о государственных делах, словно его как всегда окружали десятки корреспондентов и начальников. Старый президент не мог без назидательных бесед с народом, и с тех пор, как ему перекрыли все возможности такого общения в реальности, он стал проводить многочасовые пресс-конференции в своём воображении.
   - Вот это хозяйство мы поддержим... Что? Для этого нужны деньги? Это не проблема. Я президент, я могу напечатать. Вы только подумайте, мы эти деньги напечатаем... Даже не на бумагу, - чего бумагу тратить? Прямо на счет нацбанк переведет, безналичными... Ведь что это такое в наше время напечатать деньги? Цифры в одном компьютере заменить и всё. Ноль пририсовать. Что это нам стоит? Ничего... Но мы их куда вложим, вы вот это подумайте. В землю! В кормилицу. И она нам, вместо этих нулей и цифр бестелесных, которые, как хочу, так и тасую - она нам даст пшеничку реальную, овес, рапс, свеклу и морковь...
   Он говорил убежденно, как всегда с людьми, глаза его горели, словно он хотел прожечь своим взглядом невидимых скептиков. Его фразы вместе со снежной пудрой долетали до остальных его спутников.
   - Вот западники кричат, мол, эмиссия делает всех беднее. А к чему оно это богатство нужно? Что ты, есть его будешь? Эти деньги по мешкам, по матрасам гнить будут? - вопрошал непонятно кого президент. - Кушать ты будешь картошку, которая вот тут вырастет. На поле, на землице... А главное, что мы без чужой помощи свое производство кредитуем, поддерживаем, у крестьянина продукцию купить можем, заводы переоснастить... А простому человеку это богатство в чулке на что? В могилу его всё равно не заберешь. Ну набили бабульки эти чулки миллионами, а внуки-забулдыги по пропивали всё... И что? Кому от этого лучше? Вы вспомните как в Советском Союзе было... Жил советский человек одним днем - и счастливо жил! А водились денежки, так сознательные люди их обратно государству одалживали. Брали займы беспроцентные там, облигации выигрышные. Не надо человеку много денег на руках! Без этого были счастливы. Потому что страна вперед шла. Спутники запускали! Какую авиацию имели! Сами недоедали, а полмира кормили...
   Он обернулся и назидательно поднял палец.
   - Совершенно верно, товарищ президент, - воодушевленно поддержал его старый генерал. - Я сам помню, получали сколько - сто рублей, сто двадцать, в коммуналках-общагах жили, а служить Родине хотели в тысячу раз больше чем нынешние - с квартирами, машинами, льготами... Сейчас погоны получил, и сразу рыскают, где бы урвать, где потеплее...
   - Это всё непонимание нашего белорусского общества, - перебил его старый президент. - Нашего белорусского пути развития. Нет у нас места таким, которые ставят себя выше государства. Свои и интересы двигают вперед моих... Я про себя говорю не просто так, будем откровенны, я знаю государство как никто. Оно во мне сидит и ноет... Я вот часто думаю, почему рухнул Советский союз? Почему погиб кубинский социализм, корейский коммунизм, джамахерия и исламская революция? Это же были сильные системы, основанные на глубинных чаяниях народов! Национальных идеалах и традициях, любви к своим лидерам и сильных идеологиях! Почему? Что их погубило? Запад? Нет... Запад бессилен, если ему не помогает внутренний враг... А что такое главный внутренний враг?
   - Оппозиция? - предположил Никита.
   - Нет, - озорно усмехнулся старый президент.
   - Экономические кризисы? - спросил генерал.
   - И ты не угадал, мой безглазый друг, - ответил ему президент и, не дождавшись других версий, дал правильный ответ сам. - Богатство и культура. С чего начал Ленин и Сталин, когда создавали своё детище: они сделали всех нищими и уничтожили старый культурный слой... Неужели кто-то думал, что эти писаки: Блок, Гумилев, кто там, евреи эти, Мейерхольд, Михоэлс были опасны настолько, чтобы их нужно было расстрелять? Каждый по отдельности - они ничто... Трусливые интеллигентишки, крючкотворы, соплежуи, дрожащие от взгляда любого участкового. Но все вместе они создавали тлетворную среду, разъедающую основы веры, основы государства... И их уничтожили. А второй враг это достаток. Потому что богатея, человек становится эгоистом. Им уже не покомандуешь. В нем появляется идиотский гонор. Ты ему предлагаешь место и работу, а он откажется, - ему есть на что жить, видите ли, есть что есть, зарплата наша его уже не устраивает... Можно держать его страхом или алчностью, но в душе он не будет тебя любить, он всегда будет тебя презирать и ненавидеть... Поэтому и Кастро, и Ким, и Мао, и Пол Пот и великий Ленин начинали с этого: срезать культурный слой нахрен, как мы срезали радиоактивные слои гомельской земли, выбить из-под него почву, уничтожить символы... И не давать богатеть. Только тогда можно добиться, чтобы общество было собрано в кулак... И всё работало как единый механизм. Тогда можно строить, строить, строить: заводы, фабрики, культивировать поля, делать рывки в будущее, преображать города... Не может общественный этот цемент схватиться, пока там эти пузырьки, эта шелуха, эта грязь, шлак... А мы, вертикаль, должны быть той стальной арматурой, вокруг которой он схватиться. И когда всё затвердеет, это уже не могут разрушить ни Западные бури, ни восточные сели...
   Он засмеялся и посмотрел на генерала.
   - Ты видишь это здание, генерал. Оно прекрасно. Чтобы его увидеть не надо глаз... А хочешь, возьми мои глаза... Я дорогу знаю настолько, что могу вести народ без них...
   - Так значит, дело в вере, - сказал генерал.
   - Я знаю, бога нет, - ответил старый президент. - Я понял это, когда стоял со свечкой на Рождество или на Пасху, и наблюдал, как попы бормочут свои молитвы... Я чувствовал: над ними - пустота. Ничего там нет... А если и есть, им на нас наплевать. Но вера, да, без веры - никуда... И всё, что эту веру в президента, в государство подрывает, должно быть уничтожено!
   Никита первым почувствовал неладное. Пока старый президент рассуждал об ответственности народа перед своим правителем, о служении бизнеса перед бюджетом, о том, что власть - это императивная обязанность людей подчиняться своим руководителям, и всякий, кто им не подчиняется - урод и преступник, а старый генерал слушал это, как религиозный фанатик проповедь патриарха - обстановка вокруг изменилась. Никита прислушался, достал пистолет и обернулся: в снежном мареве на сером горизонте появились черные точки. Полковник сразу понял, что это солдаты - слишком правильно они шли в цепи.
   - Проблема, - сказал Никита. Охранник оглянулся. Это был добрый и верный парень лет двадцати пяти. Всю свою жизнь он провел в казарме: сначала с отцом, затем в суворовском, затем в пограничных войсках, потом во внутренних, в ОМОНе и, наконец, с службе безопасности президента. Он разучился думать и слепо подчинялся любому приказу начальства. Он научился не слушать и не слышать то, что говорят начальники, зато чутко реагировал на любой знак опасности. И даже здесь, в пустом зимнем поле он был одет в строгий костюм, из уха выходила пружинка наушника, в которую, правда, последние недели уже никто не говорил, а в руке он традиционно держал дипломат, в который был встроен скорострельный ручной пулемет.
   Охранник присмотрелся и снял пулемет с предохранителя. Он реально был готов "покосить" кучу народа при малейшей опасности для "объекта". Палец лег на кнопку... Никита тоже поднял пистолет.
   Но в гуле ветра до них донесся чей-то крик.
   - Остановитесь! Мы от вашего сына...
   Президент обернулся и посмотрел на преследователей.
   - Сына? Которого из них? Георгия? Романа? Нет, я к ним в руки не хочу, - прошептал старик.
   - Дайте мне в руки бомбу, я подорву их вместе с собой, - завопил бывший председатель КГБ, пытаясь хотя бы в конце оказаться полезным президенту.
   Но старый президент не стал давать никаких распоряжений на этот счет, а неожиданно повернулся и в паническом страхе бросился наутек. Он бежал по пахоте, взметая сапогами комья пропитанного калием чернозема... Страх придал ему силы, и он, словно сорок лет назад на хоккейном льду, несся вперед, как метеор... Он падал, оставляя на снегу и черни отпечатки рук, он обжигался вдохами ледяного воздуха, он оборачивался, и видел в тумане людей, бегущих за ним... Старик не мог разобрать их слов и криков, но чувствовал себя зверем, которого гонят, улюлюкая и пугая, охотники. Они гонят его, как зайца. Они издеваются над ним...
   - Не хочу в тюрьму, не хочу в тюрьму, - сипел на выдохах первый президент, который сам отправил на нары, кажется, тысячи человек за свою жизнь. - Не хочу... Не надо... Не хочу... Покоя... Оставьте меня в покое...
   Он выл, слова жевались в месиво, старик брызгал слюнями, в которых появился отчетливый металлический привкус крови.
   Старик попытался сделать последний рывок, но оступился на меже, и кубарем покатился в ров, который разделял два поля. Перекулившись через дно, старик с размаху ударился головой об ржавую борону, брошенную тут нерадивым трактористом. Фарфоровые зубы, которые ставили ему лучшие стоматологи Европы, разлетелись в стороны, рот наполнился грязью и кровью, а последнее, что увидел он в перевернутом ракурсе: солдаты в форме НАТО топчутся по белорусской земле... Старик взмычал, всхрипел и провалился во тьму.

25.

   Старый президент не видел, как сильные солдатские руки подхватили его и понесли к городу. Он не ощутил, как его положили в машину скорой помощи. Как колонна благополучно выехала из Кобрина и направилась к Бресту. Старик не слышал разговоров про то, что спаслись они чудом, потому что в этот самый момент с другой стороны к Кобрину уже подходили танки, и задержись они там еще на несколько минут, дороги были бы перекрыты. Про то, что его пресс-секретарь в пьяном угаре отказался от эвакуации и остался бухать дальше в Кобрине.
   Тьма перестала быть тьмою, а стала сначала серой, затем белесой, словно в нее добавляли и добавляли молоко. И наконец, всё вокруг стало белым. Запахло свежими полевыми цветами и бодрящим озоном. В белом мареве проступила фигура в ореоле света, и красота этой фигуры поразила старого президента. Он не мог сфокусировать на ней свой взгляд, но сердце его узнало её. Еще до того, как его мозг вернул способность думать и анализировать, он уже знал, что это самый близкий ему человек. Это Коля. Сын.
   Сначала старику показалось, что перед ним сидит мальчик. Еще даже не подросток, а школьник. А в ушах зазвучал его нежный голос: "Папа, я ведь твой любимый сын, правда?".
   Взгляд старого президента, наконец, обрел резкость. Он лежал в самой большой палате Брестской клинической больницы. Все другие кровати были убраны. Стояли вазы с цветами, стол с фруктами, а на стуле перед кроватью сидел Коля. Он уже больше часа ожидал, пока отец проснется.
   Несколько капельниц постепенно питали старика и чистили его кровь. Медицинский компьютер следил за его дыханием, ритмом сердцебиения и кровью... Бывший президент приходил в себя.
   - Я, наверное, умер. Лежу в гробу, а ты тот ангел, что пришел меня забрать, - прошептал он. Его губы с трудом ворочались, потому что местами были зашиты после падения.
   - Ты меня узнаешь? - спросил сын.
   - Ты тоже умер, Коля? И если нет ни бога и ни рая, то куда попадают души таких как мы? Может, мы превращаемся в картошку? Становимся клубнями, которые потом пойдут под шкварки и на стол?
   - Нет, папа, мы оба живы. Ты в больнице, в Бресте. Как ты себя чувствуешь? - Коля положил свою руку, на старческую, сморщенную ладонь отца.
   - Я? Кого-то еще в этом мире интересует, как я себя чувствую? Как может чувствовать себя мертвец? Или человек, лишенный всего, кроме своего собственного дряхлого, больного тела? В моей жизни больше нет никакого смысла, - сказал бывший президент. - Скажу откровенно, если бы меня кинули в могилу и засыпали землей, я бы не сопротивлялся.
   - Папа, мы можем всё вернуть, - сказал сын.
   Старик посмотрел на него своими маленькими, полными слез глазами. Он усмехнулся, потому что как никто понимал, что всё вернуть уже нельзя.
   - Я старый дурень, - сказал он. - Мне скоро девяносто. Я выжил из ума, и был обманут всеми... Меня бросили, как будто я ветошь или тряпка... Я жалок и ничтожен. Не надо плакать, Коленька, не надо... Я не смогу больше тебе ничего дать: ни новый телефон, ни пистолетик, ни игрушку... Дитятко, ты плачешь? А боже... Я реву с тобой.
   Действительно, Коля всхлипывал, и из его огромных голубых глаз катились такие же крупные слезы. Он ревел, как когда-то в Дроздах, когда папа приказывал маме уехать навсегда... Как когда ему, любимому сыну президента, не давали войти на какое-то важное совещание, а он хотел показать отцу нарисованную картинку, и он лупил кулачками няню и охранников, царапался и выл... Как во время урока английского, когда его заставляли учить слова, а он кричал, что он сын президента, и что его папа всех сгноит в тюрьме. А папа вместо того, чтобы его поддержать и всех наказать, сказал, что учительница была права... Это была трагедия для ребенка, и маленький Коля катался по полу и бился головой о стену и кричал, что когда вырастит, то отомстит отцу-предателю...
   - Папа, я тебя так люблю, - прошептал Коля.
   Младший сын неожиданно взял его руку и поцеловал, орошая её слезами. Сердце старика разрывалось...
   В этот момент в палату зашел бывший глава администрации. Он улыбнулся, увидев, что его план пришел к логическому концу: отец и сын воссоединились. Старик посмотрел на чиновника, разбитые губы искривились, вероятно, означая улыбку, и затем он снова посмотрел на сына, потому что не мог на него насмотреться.
   - Ты знаешь что, Коленька, давай я подпишу все документы, что вы задумали. Все тебе передам, во всем благословлю. А вы дадите мне один укольчик или таблетку. Я выпью сам, чтобы ни на ком не было вины, - сказал старик. - Я знаю, ты меня не любишь, как и братья. Все-таки они меня терзали без вины, а ты имеешь повод. Я тебя обидел.
   - Нет, нет, отец, нет, ты лучше всех. Я тебя люблю, - зашептал сын. - Мне ничего не надо, только чтобы ты жил и правил... Ты вернись, и снова стань, кем был - великим президентом Беларуси.
   - И ты простишь мне, что я правил жестко? Что разгонял бездельников и "пятую колонну"? Всех, кто бросал мне вызов, сажал в тюрьму? Давил дурацкие свободы, которые народу не нужны и только портят его дух? - спрашивал отец. - Ты мне простишь?
   Коля ответил не сразу. Он опустил глаза, посмотрел на спецпосланника. Тот кивнул.
   - Конечно, папа, - сказал сын.
   Бывший глава администрации подошел с папкой и открыл её, там лежали документы, которые старик должен был подписать. Это был отзыв подписи под теми указами, которые делили страну надвое и наделяли братьев президентскими полномочиями. Там были еще ряд документов, которые должны были вернуть страну в состояние, предшествующее разделу. Был и указ о возвращении уволенного главы администрации на свою прежнюю должность. Конечно, для того, чтобы всё это сработало, нужно было выиграть противостояние с братьями. Бумажки не решали ничего без поддержки реальных институтов власти, без контроля над страной. Но хотя бы на территории одного конкретного города появилась легитимная и законная власть.
   - Теперь осталось, чтобы эти протоколы были признаны международным сообществом, и у нас появится шанс сформировать легитимное, международно признанное правительство, - говорил он, подавая бумаги.
   Сначала бумаги подписывал старик, затем Коля. Когда это произошло, теперь уже снова глава администрации президента молча поклонился и с улыбкой вышел. Это был самый лучший день за последнее время.

26.

   Операция по восстановлению конституционного порядка в Западной Беларуси началась рано утром. Её разработала Анна. Она осуществляла и оперативное руководство под контролем верховных главнокомандующих обоих государств: Романа и Георгия.
   Штаб объединенной группировки войск и сил правопорядка находился в Жабинке и получал оперативную информацию о действиях войск.
   Первый удар был нанесен с Востока, по пригородам Бреста - Братылово, Кошелево, Большие и Малые Косичи, Тэльмы.
   А пять утра население пригородов предупредили о грядущем ударе и дали час на эвакуацию женщин, детей и стариков.
   В шесть утра по всем восточным пригородам Бреста был нанесен удар системами залпового огня "Смерч", артиллерией и вертолетами. Обстрел районов продолжался в течение двух часов. Уничтожали частные дома, автомобили, гаражи. По приказу Анны особое внимание уделили заправкам и нефтетерминалам. Взорвали и газопровод. Ровно в восемь тридцать утра обстрел был прекращен.
   Число жертв было на приемлемом уровне.
   Её замысел сработал: когда в городе увидели столбы черного дыма на окраинах, взрывы и бегущих в ужасе людей, иностранцы бросились к открытой Западной границе. Все иностранные миссии объявили о немедленной эвакуации в Польшу. За ними бросились наутек и большинство оппозиционных лидеров, вернувшихся из эмиграции. Они побросали свои "рады" и "советы" и любыми способами пытались вбиться в дипломатические машины. Переполненные иностранцами, политиками и оппозиционными музыкантами и театралами электрички, автобусы и машины неслись к западной границе. Пограничники пропускали их без виз и досмотра, как беженцев.
   Анна выждала, пока все они пересекли границу и в три часа дня, отдала приказ, начать второй этап операции.
   Два элитных мотострелковых батальона совершили бросок на Запад в район Больших Мотыкал и оттуда через Клейники вышли к пограничному переходу "Тересполь". Бойцы захватили его, перекрыв любую возможность покинуть город и страну в западном направлении. Граница была наглухо закрыта. Войска немедленно заняли боевые позиции, готовые отразить любое нападение на страну извне. Поляки больше оказывать помощь осажденному городу не могли. Граждан Евросоюза в Бресте практически не осталось, так что вмешаться для их защиты Запад теперь не имел права.
   И в данном случае жертвы были вменяемыми. Анне доложили, что в рамках реализации двух этапов всего по подтвержденным данным погибло 139 человек, из них только два иностранца: пулю получил корреспондент польского телевидения и какой-то пьяный голландец, который выскочил из магазина "Дьюти-фри" и начал забрасывать солдат бутылками алкоголя. Свои потери тоже были невелики - около двадцати человек, четверо из которых погибли под "дружественным" огнём однополчан.
   Брест был взят в "клещи".
   Уже через два часа - в 17.05 танковые колонны вошли в город: одна с Юга, со стороны Муховца. Вторая - основная - со стороны трассы М1. Танки встали на Варшавском шоссе и Московской улице, у зданий облисполкома, горисполкома и у Брестской крепости. Под прикрытием танков в город начали входить части ОМОНа и БРСМ. Это был самый длинный этап операции. По расчетам Анны полная зачистка города от всех опасных элементов займет от двух дней до недели. Нужно было проверить каждый дом, каждую квартиру, сарай, гараж, офис. Разоружить многочисленные вооруженные формирования, поймать зачинщиков, и главное, арестовать Колю.
   Когда на большом экране появились кадры, как со здания облисполкома его ОМОНовцы срывают бело-красно-белый флаг и синий флаг Евросоюза, Анна обернулась и торжествующе посмотрела на братьев.
   Штаб представлял собой спортзал в Жабинской школе, уставленный компьютерами, системами связи и шифрования. Туда-сюда бегали штабные генералы и адъютанты. Роман и Георгий были в военных маршальских формах, которые довольно сильно отличались по фасону: всё-таки для Белоруссии дизайн формы разрабатывала компания Юдашкина, поэтому она отличалась нарядностью и чрезмерным использованием золотых эполет, а Георгий предпочел мрачный френч.
   Анна в военной форме выглядела чудесно. Ей очень шли генеральские погоны на грациозных плечиках. Она чем-то напоминала Марлен Дитрих в её лучшие годы.
   - Ну что, мальчики, можем выпить шампанского. Мы в городе, - сказала она.
   Было видно, что оба брата нервничали. Роман обливался потом, вздрагивая каждый раз, когда сообщали о жертвах среди мирного населения. Георгий наоборот злился, что все идет медленно. Что не задействована авиация и тактические ракетные комплексы "Искандер", но Анна пресекала любые попытки изменить план.
   - Я бы всё-таки хотел обсудить ваше будущее, Анна Николаевна, - осторожно начал Рома. - Я слышал, вы связываете его с Западной Беларусью?
   Анна не очень была расположена сейчас вести этот разговор. Она бросила взгляд на Георгия.
   - Это наш с тобой вопрос, Рома, - сказал старший брат. - Она будет работать там, где мы решим. На нашем, президентском уровне. Идите, Анна Николаевна, работайте...
   Анна с облегчением выдохнула и вернулась к компьютерной системе управления войсками. Там её уже ждал очередной адъютант с новой информацией. Георгий обнял брата за плечи и отвел к окну.
   - Ну давай посмотрим правде в глаза, братишка, - начал он покровительственно. - Аня руководит серьезной операцией - наводит конституционный порядок. Правильно? Наводит где? В Бресте. В моём, как говорил батя, колхозе. И тут, ты знаешь, неделькой не обойдется... Всё, всю гниль надо выкорчевать. А это время... Месяцы, может, годы... Ну так почему бы ей не перейти пока сюда на постоянной основе? - с улыбкой спросил старший брат.
   Георгий знал, что Рома всю жизнь его боялся и очень редко шел на прямой конфликт. Он уже пошел у Гоши на поводу по поводу отца, затем выделил войска, затем приехал сам, и вот теперь фактически отдал Анну...
   - Гоша, я люблю её. Хочу, чтобы она была со мной, - неожиданно признался Рома и посмотрел на брата со своей пронизывающей наивностью.
   - Не твоего поля эта ягодка. Я её уже попробовал. И знаю, что ей нужно. Не твой сморщенный огурец, а чувствовать рядом с собой мужика, который её объездит, - ответил откровенностью на откровенность Георгий.
   - Ты с ней спал?
   - Конечно, я её трахнул. В первый же вечер и трахнул, - кивнул Гоша.
   -Трахнул?
   - Ну а что мне с ней, в хоккей играть? Конечно, дело житейское...
   Лицо Ромы исказилось от боли. Он сжал губы так, что они побелели, в глазах появились слезы.
   - Ну-ну, Ромка, не истери, - сказал старший президент. - Она же шлюха оказалась. Ничего, сколько таких у тебя будет. Не первая и не последняя... Зато я тебе каждый месяц ящик "Блю Лейбла" присылать буду и победительницу конкурса красоты. А сегодня отметим победу. По-настоящему, по-братски! Да! Братишка!
   Георгий повернулся и увидел старого премьер-министра, который маялся у стены.
   - Эй, мы сегодня будем пировать! - крикнул ему президент.
   - Уже согласовываю меню, - кивнул премьер-министр.
   - И еще, там у нас... трупы есть... Так вот, изыщите средства, всех хороним за государственный счет. Пусть люди знают, мы не злопамятны, и государство всегда поможет, - сказал Георгий.
   - Всех? - скис премьер-министр.
   - Всех. Все-таки это наши люди, - улыбнулся Георгий. Он снова прижал к себе Рому и потрепал его по лысеющей голове...
   Вечером, когда в город уже вошли отряды ОМОНа и добровольные дружины БРСМа, в Жабинской школе шёл пир. Несколько фур подвезли напитки для военного руководства операции. Из Минска приехали выездные команды из лучших ресторанов.
   Роман несколько раз пытался поговорить с Анной, но она отвечала, что пока не готова обсуждать свои планы. Только когда спокойствие в стране будет установлено окончательно, а враги уничтожены - тогда она готова подумать и о своей личной судьбе. Хотя её переглядки с братом говорили, что она уже подумала.
   Два брата сидели рядом, олицетворяя нерушимое единство белорусов перед лицом внешнего врага. Рома глушил всё, что ему наливали в стакан. Георгий наоборот - как всегда пил только минеральную воду. Выступали артисты, на этот раз с патриотическим репертуаром.
   Георгий сказал тост о победе над мракобесными, антигосударственными силами, о полной поддержке белорусского народа и о вечной братской дружбе. Он глотнул воды, но она оказалась теплой, почти горячей, и от этого невкусной. Он подозвал стюарда.
   - Холодненькой мне принеси, - бросил он.
   Дальше тост произнес Роман. Президент Белоруссии говорил неуверенно, терял мысль и пошатывался. Основной его смысл сводился к тому, как многому он научился у брата, что скоро они снимут последние противоречия, которые иногда были в их отношениях, и две страны заживут душа в душу. Ни один из них не упомянул отца или младшего брата, которые в этот момент находились в Бресте.
   Анна сидела поодаль, и каждые пятнадцать минут ей приносили новые сводки из Бреста. Ситуация там ухудшалась с каждым часом.
   БРСМовцы и внутренние войска проводили зачистку города. На больших улицах под прикрытием танков никто не рисковал оказывать им сопротивление. Там было пустынно и тихо. Зато во дворах и подъездах, в учреждениях и квартирах силы правопорядка столкнулись с отчаянным сопротивлением мятежников. По городу, как пожар, распространялись слухи, что БРСМовцы избивали стариков, женщин и подростков без разбору. Что они врывались в квартиры и "изымали" незаконно нажитое в период анархии, что били витрины и крали из магазинов всё, что могли унести, врывались в рестораны, забирали выручку, крушили всё, требуя бесплатных алкогольных напитков. Фактически, они принялись грабить, подогреваемые слухами о баснословных суммах валюты, которые раздал Коля своим соратникам... Правда те, кто реально получил большие деньги, были уже в Польше, и под экспроприацию попали сбережения обычных контрабандистов.
   Георгий хотел, чтобы Брест больше не выделялся перед другими городами своим наглым, преступным богатством, своими ломящимися от дешевых иностранных товаров полками магазинов, своими модными кафе и ресторанами. Ему больше не должны завидовать. Он должен был вернуться на тот уровень, на котором находились все остальные города в стране...
   На одну ночь всем участникам операции по наведению конституционного порядка было обещано полное освобождение от уголовной ответственности.
   Это опьянило освободителей. Действительно, и ОМОН и дружины молодых бойцов перестали стесняться в методах наведения порядка. Подозрительных людей жестоко избивали и грабили. Многие из них были просто случайными прохожими. Были зафиксированы несколько случаев изнасилований.
   Особенно яростно представители пропрезидентской молодежи били и поджигали дорогие иномарки, которые брестчане беспошлинно ввезли в город в последний месяц.
   В ответ на это из окон и подворотен в них полетели коктейли Молотова, им стреляли в спину из охотничьих ружей и травматики, в темных подъездах резали кухонными ножами, отбирали оружие и уже из него расстреливали представителей законной власти.
   Озверение наблюдалось с обеих сторон.
   БРСМовцы узнали, где живет тот самый судья, с которого всё началось, ворвались в его квартиру на улице Янки Купалы и убили его. Они забрали все его сбережения, телефон и ноутбук. Насиловать его жену молодые люди не стали, потому что она была уже взрослой женщиной, поэтому ей просто нанесли черепно-мозговую травму гантелей.
   Отстреливаясь, погиб и милицейский начальник, который поддержал восстание, правда, унеся с собой двоих молодых бойцов внутренних войск из Гродно.
   Никите стоило большого труда спасти от беснующейся пропрезидентской молодежи слепого генерала. Для этого ему пришлось придушить одного БРСМовца, насадить на штырь второго, и забрать у них специальные бэджи, которые они носили, чтобы отличаться от жителей Бреста. С этими бэджами ему удалось увести старика из опасного района и спрятать в подсобке уже разграбленного магазина.
   Все это время старик ныл.
   - Зачем ты меня спасаешь, Вася? Ты сам спасайся. Слепого старика они не тронут, - говорил он. - Мы же учили их советским идеалам... Уважать стариков, ветеранов, помогать немощным... Они же давали клятву.
   - Если бы вы видели, что происходит вокруг, вы бы сами себе глаза выкололи, Сергей Михайлович. Мы - враги, - отвечал Никита. - А у врага - старость, немощь, инвалидность, беззащитность, его права - это просто подлый способ уйти от ответственности. Если они вас узнают, то не пощадят. Эта ночь всё спишет...
   Никита направился к выходу, но голос старика остановил его.
   - Постой. Ты не так прост, как кажешься, Вася. Или ты святой, Вася, или тебе что-то надо? Если ты ждешь, что у меня есть чем тебе заплатить - то у меня ничего нет, не накопил ни на заграничный счет, ни на тайные квартиры, ни на дорогие машины. Даже глаз у меня нет, чтобы взглядом поблагодарить тебя. В чем твоя цель, Вася.
   - Я не Вася, - сказал Никита.
   - Кто же ты?
   - Я Никита, ваш племянник и полковник Комитета государственной безопасности Республики Беларусь, - гордо ответил ему Никита. - И я с вами, потому что давал присягу служить. Потому что это долг чекиста. Потому что мы должны защитить страну, обеспечить её государственную безопасность. Потому что офицеры КГБ - никогда не сдаются!
   Никита замолчал. Старик всё понял и улыбнулся.
   - Никита, - протянул он негромко. Он подошел к своему бывшему ученику и преемнику и обнял его. - У меня есть много что тебе рассказать, сынок.
   Они разговаривали несколько часов, пока залитый кровью город бесновался за окнами. Были слышны выстрелы и крики, где-то били стекло и убивали людей. Но они обсуждали более важные вещи...
   За эту ночь в Бресте погибло около тысячи человек.

27.

   Пьянка в Жабинке завершилась под утро. Роман заснул прямо за столом, и его понес в кровать его личный охранник. Георгий ушел спать еще раньше, почувствовав сильную усталость.
   Анна как будто предчувствовала, что в эту ночь случиться самое важное. Интуиция её не обманула, около четырех часов утра ей сообщили, что в городской клинической больнице обнаружен старый президент и Коля. Она приказала блокировать этаж и, не говоря ничего братьям, села в бронемашину и направилась туда. Она хотела арестовать зачинщиков революции лично. Для этого у нее было уже всё подготовлено: постановление об аресте, оператор КГБ, который всё это снимет, камера в одном из следственных изоляторов Брестской области, куда отвезут арестантов сотрудники специального отдела КГБ на своем черном микроавтобусе.
   Коля провел эту ночь с отцом, как и весь предыдущий день. Его предупреждали о возможной силовой операции. Когда ракетчики и артиллерия "утюжили" восточные пригороды Бреста, к нему в больницу один за другим приезжали западные дипломаты, предлагая вывезти его в Польшу. Коля отказался. Он понимал, что как лидер революции должен быть с людьми, поверившими в него, до конца. А главное, он не мог бросить отца, который не мог поехать на Запад, потому что тысячи оппозиционеров только и ждали возможности расправится с ним в Гааге, как с Милошевичем. Никто из дипломатов не мог дать старику гарантии неприкосновенности, а некоторые судьи уже намекали, что немедленно выдадут ордер на его арест, чтобы устроить показательное судилище над очередным повергнутым "диктатором". Коля верил, что, в конце концов, удастся убедить братьев обеспечить старику достойную старость, пусть даже это будет означать тюрьму для самого Коли.
   Ему доложили о закрытии границы и входе в город танковых колонн. Коля попросил своих силовиков не вступать в прямое боевое столкновение. Он слишком хорошо знал Гошу и понимал, что тому нужен был только повод для масштабного кровопролития. Ситуацию удалось удерживать до вечера, но с приходом темноты всё вышло из-под контроля. Та средневековая жуть, которая была загнана и запрятана в глубины души доброго, толерантного, терпеливого белорусского народа, вдруг вырвалась, превращая еще вчера европейских и интеллигентных людей в звероподобных убийц. Люди уже не слушали никаких начальников и руководствовались исключительно голосом своей идеологической ненависти, алчности, зависти, похоти и мести.
   Коля всё это время разговаривал с отцом. Он рассказывал о том, как грустно и тяжело ему жилось на Западе. За всю его жизнь, он и дня не прожил как простой ребенок или подросток. Всегда с ним были охранники, няни, всегда все ему пытались угодить, подчинялись. У него не было друзей, потому что никто не относился к нему как к человеку. Он был сын президента. Неприкасаемый небожитель.
   В Бельгии ему впервые пришлось жить жизнью обычного человека. Квартира в доме, где жили другие незнакомые люди. Поездки без охранника. Ему пришлось самому ходить в магазин, самому сдавать одежду в прачечную, самому платить за свой телефон, даже ездить иногда в общественном транспорте, где абсолютно чужие люди находились с ним в необычной близости. В эти моменты он испытывал приливы панического ужаса. А вдруг этот незнакомый человек просто обернется и ткнет его ножом, и никто его не защитит? Первое время он голодал, потому что не было прислуги, которая бы принесла ему бутерброд или кофе. Он не мог себя заставить пойти в магазин, купить продуктов и приготовить из них что-нибудь, а в ресторанах ему было почему-то стыдно и неуютно.
   Это была страшная ломка. Обычная жизнь оказалась значительно сложнее, чем он думал, и значительно больнее.
   Затем он рассказал о том, что решил вернуться на родину любой ценой. Коля поведал, как схватились на Западе за робкие выступления в Бресте. Как ему выделили многомиллионную финансовую поддержку и самых умных советников, как заставили все остальные оппозиционные силы его поддержать. Как он прошел несколько курсов обучения демократии, где ему доказывали, что не личность правителя должна обеспечивать развитие страны, а сама система, благодаря балансам гарантировала устойчивое развитие общества. Там ему рассказывали, как развращает абсолютная власть. Как беднеет и деградирует население в таких диктатурах. Сколько преступлений, несчастий и несправедливостей несет для людей любой деспотизм. Почему так важны права человека, и что самое главное право - это право сменить правительство, если оно перестает подчиняться своему народу. Как важно для человека свободно мыслить и высказываться. И что когда в стране есть разные точки зрения - это хорошо. И наказывать за инакомыслие не нужно. И что не существует никакой "пятой колонны", потому что если люди хотят сменить власть, возможно, проблема не в них, а во власти. И это ты, как правитель, что-то сделал не так.
   Старик слушал эти бредни снисходительно. Глупая либеральная ересь не могла его тронуть - это всё была лишь красивая сказка. Нет никакой демократии. Не существует в природе. Нет никаких прав. Нет никакой свободы. Ничего из этой белиберды нет. Есть только одно правило: захватив власть, её надо укрепить и никогда никому не отдавать. До самой смерти. Кто хочет её отнять - враг, который должен быть безжалостно уничтожен и раздавлен. И даже если передача власти выглядит законной и мирной - это только видимость. Каждый следующий правитель уничтожает наследие предыдущего. Его собственная судьба - тому живописный пример. А Коля всегда был мечтателем. Он любил фантазировать в детстве и потом долго верил в свои фантазии... Старик знал, этой земле нужен господин.
   Они успели вспомнить маму Коли, её беззаветную любовь к президенту и смерть в изгнании, когда в палату вошли вооруженные автоматами сотрудники ОМОНа в бронежилетах и черных масках. Убедившись, что опасности нет, они крикнули - "чисто".
   После этого в палату вошла командующая объединенной группировкой войск генерал-майор Анна Николаевна в сопровождении оператора КГБ и нескольких сотрудников особого отдела КГБ и главврача больницы.
   Она с улыбкой поприветствовала Колю и старого президента. После этого она открыла папку и зачитала под видеокамеру ровным, спокойным голосом постановление об аресте. Коля обвинялся в государственной измене и организации массовых беспорядков. Старик усмехнулся. Последний раз статью об организации массовых беспорядков применяли после президентских выборов в 2010 году, когда по ней осудили большинство лидеров оппозиции. И вот теперь его любимый сын Коля ставился в один ряд с ними. Но окончательно аналогию с тем неприятным годом, старый президент почувствовал, когда начали обсуждать его судьбу. Анна обвинила старика в угоне "Газели" - собственности колхоза "Городец". Сначала главврач сказал, что диагноз старика несовместим с его перемещением из стен больницы. Анна попросила выключить камеру и отвела главврача в коридор. Через несколько минут главврач вернулся и, глядя в пол, на камеру сообщил, что медицинских противопоказаний для ареста бывшего президента нет. Он абсолютно здоров.
   - Могу я увидеть братьев? - спросил Коля.
   - Боюсь, это невозможно, - холодно ответила Анна.
   - Я прошу вас только об одном, Анечка, не разлучай нас, - взмолился первый президент. - Я так виноват перед ним, перед Колей. Я должен замолить свою вину. Мы только начали говорить, а нам еще есть столько всего, что сказать... В чем повиниться... Я вас очень прошу, если есть в вас хоть что-то святое... В одной камере мы всё переживем. Все революции, и все катаклизмы. Но чтобы с сыном вместе.
   - Хорошо, - согласилась Анна. - Это я могу устроить.
   Четверо крепких ребят в кожаных куртках подняли старика прямо на одеяле и вынесли из комнаты. Следом за ним увели и Колю, предварительно надев на него наручники. Их вывели на улицу и посадили в черный микроавтобус. Анна передала инструкции тому самому сотруднику КГБ, который съел последнюю виноградинку на последней президентской лозе.
   Автобус со спецномерами в сопровождении двух бронемашин исчез в темноте, а Анна пошла спать с чувством хорошо выполненного долга.
   Утро началось для Бреста бодрой программой городского телевидения. Телеведущие с несколько усталыми лицами и напряженными, неестественными улыбками сообщили, что в городе установлен конституционный порядок и силовую операцию против бандитов поддержало абсолютное большинство брестчан. О жертвах сообщили вскользь, мол, от бандитских пуль и ножей пострадало большое количество доблестных сотрудников милиции и добровольцев, которые ценой своей жизни спасали имущество горожан и защищали их от противоправных действий бандформирований и польских диверсантов. Естественно, показали несколько "народных" старушек, инвалидов и многодетных матерей, которые от всей души благодарили за всё Георгия Александровича и Романа Александровича. Был официальный комментарий президентской пресс-службы и кадры оперативной видеосъемки ареста главного зачинщика беспорядков - Николая. Что удивительно, про арест бывшего президента корреспонденты как-то умолчали. Другие кадры оперативной съемки доказывали, что оппозиционеры хранили наркотики, обладали несметным арсеналом оружия, и даже нашли блокнот, в котором был план повторить теракт в Минском метро. Показывали кадры с видеокамер наблюдения на границе, как "драпали" из страны иностранцы и оппозиционные бонзы, давая возможность вдоволь поиздеваться над ними штатным пропагандистам. Немногие обратили внимание на рассеянный взгляд ведущих. Зрители не могли видеть, что рядом с телесуфлерами стояли сотрудники КГБ, и это несколько отвлекало даже опытных телеведущих.
   Георгий Александрович этот эфир не видел. Ночью усталость сменилась странным недомоганием, которое к утру привело к безудержному поносу и сильнейшей рвоте. Естественно, врачи сразу предположили отравление. Взяли анализы мочи и кала. Но никаких вредных веществ там не обнаружили. Анна успела навестить его в этот момент, рассказать о полной победе правительства и аресте Коли. Сил на секс у Георгия не было, на работу тоже, Анна обещала навестить его вечером и уехала в Брест.
   Между тем состояние президента ухудшалось. Личный врач потребовал немедленной госпитализации. Утром Георгия на его вертолете перевезли в клиническую больницу Бреста. Его положили в ту самую ВИП-палату, где еще несколько часов назад лежал его отец. Ни антибиотики, ни промывание желудка, ни очистка крови ничего не давали. В течение всего дня его состояние ухудшалось.
   Роман тоже приехал в Брест, поездил по городу в бронемашине, а затем занял целый этаж лучшей брестской гостиницы, где заперся и запил.
   Всё это время Анна лично принимала участие в зачистке города. Были арестованы сотни человек: практически вся властная вертикаль Бреста, всё руководство силовых ведомств, судьи, руководители городских СМИ, предприятий и ВУЗов - все, кто работал с заговорщиками и получал от них деньги. Дальше нужно было разобраться, кого пускать по "уголовке", кого по "административке", кого на "раскулачивание" - освобождение от ответственности за покаяние, стукачество и очень большой выкуп. Выбрать зачинщиков для показательных судов. Еще сотни человек объявить в розыск. К концу дня лица оппозиционеров и их подельников смешались для неё в одну человеческую кашу...
   Из Москвы и Тель-Авива в Брест уже летели лучшие врачи. Вечером консилиум врачей собрался в первый раз. Они осмотрели больного, который в результате бесконечной диареи и рвоты сильно потерял в массе. Кроме того у него обнаружился еще один симптом - у Георгия начали выпадать волосы. Догадка врачей была страшной, президента отравили с помощью какого-то радиоактивного изотопа. Попав в организм с пищей, он жестким альфа-излучением разрушал кровь и тело, словно вандал с кувалдой, попавший стеклянный офис и крушивший всё вокруг. Это излучение невозможно было остановить. Красные кровяные тельца разрушались на глазах.
   Изотоп нельзя было вывести, невозможно нейтрализовать, против радиации не существовало противоядия. Радиологическое исследование показало, что речь идет о Полонии 210. Это вещество было в миллион раз более опасным, чем цианистый калий, а для смертельного исхода достаточно было попадания в организм всего 0.01 грамма. По городу тут же пополз слух, что президента отравили западные спецслужбы, чтобы остановить операцию "Закон и порядок". Вспоминали аналогичный громкий случай с Литвиненко в Лондоне в начале 2000х, которого тогда отравило российское ФСБ.
   Дело Литвиненко действительно натолкнуло злоумышленников на способ убийства, но только это были не мифические западные спецслужбы, а младший брат Георгия - Рома. Это он на вчерашнем банкете подсыпал ему в воду радиоактивный изотоп, альфа-излучение которого в мгновение ока нагрело ледяную минералку в стакане. В мыслях он сопроводил смертельный глоток так: "Это тебе за Аню, и за Островец... Жри теперь свою атомную энергию, сука!" В этих словах была доля правды, потому что Полоний был получен из радиоактивных отходов Островецкой АЭС. Наутро Рома почти раскаялся, поехал в Брест, чтобы навестить брата, но не смог себя заставить, кружил вокруг больницы, а в итоге закрылся в гостиничном люксе и запил пуще прежнего. Не выдержав мук совести, он приказал собираться... Вечером его кортеж был готов к возвращению в Белоруссию.

28.

   Георгий уже не мог говорить, когда его навестил старый премьер-министр в белом халате, вместе с известнейшим профессором-радиологом. Премьер с болью посмотрел на своего начальника - мужчину еще в самом расцвете сил, который лежал лысый, безусый, худой и изможденный... Под ним была утка и туда постоянно что-то капало с неприятным слизким звуком... Президент только мычал, не в силах открыть рот.
   - Георгий Александрович, простите, что беспокою вас на больничном, но считаю необходимым вас проинформировать. Я получил заключение консилиума, вот профессор тут, результаты неутешительные, - сказал он как можно мягче. - Этот радиоактивный элемент, Полоний 210, распадаясь, выделяет сильное альфа-излучение. Оно выжигает вас изнутри, и наука еще не знает способа, как его деактивировать. У вас острая лучевая болезнь в последней стадии. Тут всё подробно описано, но, думаю, не стоит... Конечно, мы вызвали специалистов со специальным оборудованием, экспертов, криминалистов, провели расследование.
   В глазах Георгия горел знак вопроса. Старый премьер, кажется, сам пугался того, что сейчас прозвучит. Он вздохнул и продолжил.
   - Следы полония были обнаружены в вашем стакане. Попал он туда на банкете. Мы проверили все бутылки с водой - они чистые... Следов радиоактивного заражения мы не обнаружили. Зато слабый след был обнаружен на ноже, который использовал... ваш брат. Это Роман Александрович подсыпал вам Полоний в воду.
   Он замолчал, давая время отяжелевшему сознанию Георгия осознать эту новость. Он никак не отреагировал, только в его глазах что-то потухло, а потом там задрожала слеза...
   - Простите. Я понимаю, насколько это тяжелое известие, - с жалостью сказал премьер-министр. - Мне очень жаль. Этого никто не мог ожидать. Всё, что я скажу дальше, вытекает из этого печального события.
   Старый премьер вздохнул и открыл красную, кожаную папку.
   - Вот... Согласно заключению врачей ваш диагноз не совместим с исполнением полномочий президента. Поэтому сегодня было принято решение о признании вас недееспособным по медицинским показаниям, - он посмотрел на профессора, тот кивнул. - Дальше. Мы установили преступника. Подозреваемого. Это ваш брат, Роман Александрович. Так как его визит к нам был неофициальным, братским, так сказать, согласно Венской Конвенции на него, как на главу государства, не распространяется дипломатический иммунитет. Мы приняли решение задержать его, что в данную минуту и осуществляют наши компетентные органы. Ну тут, думаю, вы не будете против. Таким образом, уже на днях будет принято решение об отрешении его от должности, по причине совершения особо тяжкого преступления: покушения на убийство, а к тому времени, может, и убийства. Но это, может, уже и не так важно. Потому что только что Евросоюз и США официально признали раздел Беларуси неправовым. То есть с точки зрения международно-правовой реальности Западной Беларуси и Восточной Белоруссии больше не существует, как и органов власти образованных в результате этого раздела. А существует только Республика Беларусь и прежние органы управления.
   Он снова вздохнул и, как бы немного извиняясь, развел руками.
   - Таким образом, президентом снова признан ваш батюшка. Но и он не может исполнять обязанности, по тем же двум основаниям: против него возбуждено уголовное дело. И он болен. Вот есть заключение о его здоровье, сделанное вчера здесь, - он пробежался глазами по другой бумаге. - И снова диагноз - старческое слабоумие, болезнь Альцгеймера и мозаичное расстройство личности не позволяют ему более занимать пост президента страны. Недееспособен. У нас уникальная ситуация, Георгий Александрович, подивитесь, в стране три официальных президента - и все три недееспособны. Таким образом, по конституции, если первое лицо государства не может исполнять свои обязанности, вся полнота президентской власти переходит к главе исполнительной власти - то есть премьер-министру. То есть ко мне.
   Он с облегчением выдохнул и замолчал, словно умирающий Георгий мог ему что-то ответить.
   Георгий смотрел на него, не мигая. Даже сообщение о смерти отошло для него на второй план. До него еще несколько фраз назад стало доходить, что прямо на его глазах осуществляется государственный переворот. Он не мог понять, как этот старик, лакей, технический служащий, пустое место, о которое и отец и он сам тысячу раз вытирали ноги, который только и умел инспектировать фермы и строить детские сады, обвёл их всех вокруг пальца. Он же сделал их всех: и отца, и всех трех братьев, которые душились за власть. Он отобрал у них эту власть одним движением, как отбирают у детей любимую игрушку. Разом отстранил всю семью. Как это возможно? Кто ему помог?
   Словно отвечая на его немой вопрос, старый премьер-министр посторонился, и Георгий увидел за его спиной главу администрации президента.
   - Вот человек, благодаря которому мы знаем последние международные новости, - сказал он. - Большой патриот нашей страны. Дипломат. И ныне снова глава президентской администрации Республики Беларусь.
   - Я желаю вам выздоровления, - искренне сказал глава администрации. - Никто не заслужил таких испытаний, что бы вы не сделали в своей жизни.
   - Как вы и просили, мы похороним всех за государственный счет, - сказал премьер-министр. - У нас будет человек, который будет заниматься всеми церемониями, так сказать, государственных похорон. Если у вас будут какие-то пожелания, как и что, он все сделает...
   Он жестом позвал кого-то, и в палату зашел пресс-секретарь бывшего президента. Он преобразился: гладко выбритый, в дорогом костюме и с пронзительным взглядом насмешливых глаз, словно сейчас в прямой эфир.
   - Это будет очень стильно и торжественно, - пообещал пресс-секретарь. - Я лично буду вести телетрансляцию на всю страну...
   Губы Георгия напряглись и задрожали. Он хотел что-то, если не сказать, то показать ими... Но ничего в его теле его больше не слушалось. Внутри все горело, словно ядерный реактор был у него прямо в животе. Снова послышался звук жидкости, которая потекла в судно...
   - Георгий Александрович, вы не беспокойтесь. Мы накажем преступника, - уверенно сказал глава государства. - Мы привлекли для этого лучшие силы и опыт, который не раз нас выручал в трудных ситуациях.
   Георгий увидел, как со странной улыбкой из-за спины премьера вышел старик в генеральском мундире с пылающей орденами грудью и черными зияющими глазницами. Это был Председатель Комитета Государственной Безопасности Республики Беларусь. Он обратил своё лицо в сторону кровати, словно видел радиационное свечение, которое изнутри убивало Георгия, и от одного этого взгляда пустых впадин всё тело наполнилось невыносимой болью.
   Кортеж Романа отъехал от гостиницы и спешно направился на Восток. Он сам был в ужасном настроении, и всё время корил себя за слабость. Ему даже захотелось встретиться с Колей и с отцом, чтобы рассказать им всё и оправдаться. Роману казалось, что только они способны его понять.
   Его перехватили на выезде из города. Несколько танков перегородили дорогу. Охрана была готова открыть огонь и сражаться за своего президента до конца, но когда на бронированный "Порше" направили танковые орудия, охрана опустила пистолеты. кгбэшники направились к президентской машине. Их вел заместитель председателя комитета - полковник Никита.
   Он подошел к машине и постучал в бронированное стекло.
   - Откройте, именем Республики Беларусь, вы арестованы по подозрению в покушении на убийство, - сказал он.
   За тонированным стеклом ничего не двигалось. Он постучал еще раз, тогда в окне показалась рука, которая показала средний палец.
   Рука исчезла. Никита уже подумал о том, что вскрывать бронированную машину - это сложный и долгий процесс. Он наклонился к машине, и вдруг на стекло брызнула розово-бордовая жижа. Никита вздрогнул. Рома, наконец, окончательно поддался своей депрессии и выстрелил себе в голову, но звук никто не услышал - у немецких машин была прекрасная звукоизоляция.
   Эту новость и сообщил Георгию старый генерал.
   Старший сын смотрел на эту четверку, которая стояла над ним, как ангелы ада: премьер-министр, глава администрации, председатель КГБ, пресс-секретарь, старые пердуны, пенсионеры, инвалиды... Они договорились обо всём, они всё знали, они все спланировали... Пока молодые ругались, они всегда были в банде. И теперь они стояли над ним и улыбались.
   У Никиты оставалось последнее дело. Он сел в машину и поехал на него. Никита еле успел, потому что охранник Ромы, которого Анна давно завербовала, позвонил ей и сообщил, что произошло. Анна всё поняла. Переворот уже произошел, власть перешла в другие руки, и никаких шансов на то, чтобы остаться не было. Это была та война, где пленных не берут. Она вышла прямо с допроса ректора Брестского университета, спустилась вниз и села в машину. Когда она врубила фары, то заметила впереди старую "Ладу", в которой сидел обезображенный кислотой человек. Она никогда не видела это лицо, но глаза, их выражение, их блеск она узнала. Это был Никита.
   Машины стояли друг напротив друга метрах в пятидесяти. Анна всё решила и пристегнулась. Они нажали на газ одновременно. Машины понеслись друг на друга и столкнулись лоб в лоб на полпути. Капоты сплющило всмятку. Брызги стекла, ошметки кузова, двигателя разлетелись во все стороны. Машины развернуло, и черную бросило на столб, смяв всю левую часть кузова.
   Никита открыл глаза первым. В его лице торчали острые осколки стекла, но ему было все равно. Лицевые нервы давно были атрофированы, и боли он не чувствовал. Только ощутил, что по лицу и шее всё время что-то текло. Он отстегнулся и с трудом вышел из машины. До автомобиля Анны было метров десять. Никита прошел это расстояние волоча вывернутую ступню. Анна так и сидела за рулем в покореженном кузове. На глаз было трудно определить, что у нее сломано. Она не двигалась, но глаза были открыты и губы шевелились...
   - Я рада тебя видеть, Никита, - сказала она.
   - Зачем ты всё это сделала? - спросил Никита.
   - Потому что мне хотелось доказать всем, что женщина может быть главой госбезопасности, - сказала она. - Но я тебя любила. Я не знаю, зачем я так все испортила...
   - Где они? Где президент и Коля?
   - Они увезли их...
   - Куда?
   Она, кажется, сама не могла вспомнить это место.
   - Ты меня любил? - вместо ответа спросила она.
   - Что?
   - Скажи, ты меня любил...
   - Да, - сказал он.
   - Ивацевичи, пятая колония, поторопись, - прошептала она, закрывая глаза, чтобы не открыть их уже никогда. Дыхание её прекратилось. Её организм истек кровью от внутренних повреждений, несовместимых с жизнью, хотя снаружи она была прекрасна, как никогда...
   Никита торопился. Вертолет приземлился у колонии уже через сорок минут, но он все равно опоздал.
   Люди Анны удавили Колю в одной из камер. Его задушили веревкой, затем подвесили, чтобы сымитировать самоубийство. Это был приказ Анны. К этой методике прибегали крайне редко, только в тех случаях, когда легальный ход делу или грозил серьезными осложнениями, или мог превратить подследственного в настоящего героя. Коля, что на воле, что в тюрьме был слишком опасен. Он был символом другой Беларуси, человеком, на котором сошлись идеалы Запада и любовь народа. В это время старый президент был в соседней камере и слышал, как душили его сына. Коля кричал, просил пощады, уговаривал одуматься, звал отца и братьев... Старик бился в стену, проклинал всеми известными проклятиями, царапал бетон ногтями, грыз его последними зубами, но сделать ничего не мог.
   Сотрудников КГБ арестовали, чему они искренне удивились, так как не замечали за собой ничего дурного. Это были простые парни, один из Червеня, второй из Лельчиц, третий из Баранович, еще один был минчанином и даже учился в Москве. Они не сопротивлялись, потому что знали, это какая-то ошибка.
   Никита не пустил старого президента в камеру. Только, когда через час вертолет привез новое правительство, после небольшого совещания, отца пустили к покойному сыну. Старик придирчиво осмотрел тело, он пощупал пульс, послушал сердце, попытался ощутить дыхание. Снова и снова он трогал его руки, ноги, лицо. Он пытался осторожно его разбудить...
   - Его задушили, - прошептал старик.
   - Он сам повесился, - крикнул молодой кгбэшник, но его увели.
   - Они его задушили, а потом повесили, как куклу, - сказал спокойно старый президент. - Бедняжка, мой сынок, мой зайка... Малыш мой. Не дышит. Удивительно, всем подонкам и гнидам, скоту и свиньям, "пятой колонне" - им можно жить, но тебе, сынок. Тебя уже не будет... Ты солнышком моим был столько лет. Я разрешал тебе все. Хотел послушать этих бесноватых отморозков - "Ляписов", мы вместе слушали. Хотя их удавить своими руками был готов, но ради тебя слушал. Слушал, мой Коленька... По пять, по десять раз... Любил смотреть запретное кино, придуманное "пятою колонной" - смотрели "Выше неба", и ты плакал, когда там мальчик девочку любил... Я разрешал тебе не подчиняться и мыслить самому. Терпел, упреки... Когда ты обвинял меня за мать. Я всё терпел, как терпит любящее сердце. Знал, что заблуждаешься, но любишь. Сегодня, моему терпению пришел конец. Мы уходим... Моя семья уходит. Великий президент, и три его богатыря.
   Он посмотрел на своих бывших подчиненных, обвел их орлиным взором и улыбнулся.
   - Благодарю вас всех, - сказал старый президент и умер.

29.

   Первого президента Беларуси и трех его сыновей похоронили в родовом селе на Шкловщине. Народ так и не узнал, что произошло на самом деле. Не узнал он о радиоактивном отравлении Георгия, самоубийстве Романа, удушении Коли и смерти от горя старого президента. Естественно, для народа была придумана красивая легенда о том, что они стали жертвой заговора в КГБ, который возглавляла Анна Николаевна, завербованная польской разведкой. Их смерть оплакивали вместе с трупами двух тысяч граждан, погибших в ходе волнений в городе Бресте. Это был великий национальный траур, который во многом притупил политические разногласия.
   Пресс-секретарь вновь вернулся на телевидение и провел несколько блестящих траурных ток-шоу, где друзья и близкие погибших вспоминали славные моменты из их жизни. Естественно, самое большое ток-шоу было посвящено старому президенту и называлось "Золотой век". Закончилось оно фото-коллажем из жизни первого президента под песню так любимых им "Песняров".
   Газета "СБ. Беларусь сегодня" выпустила траурный номер, поместив на передовицу фотографию счастливой семьи: президент с тремя своими сыновьями, перечеркнутую черной полосой и заголовком: "Семья, которая спасла Беларусь".
   Сайт "Хартии 97" неделю открывался с яркой анимированной заставкой с праздничным салютом, а на передовице двенадцать тысяч человек оставили поздравительные комментарии.
   Европейские политики комментировали ситуацию сдержанно, но с философским подтекстом: "Никакая диктатура не может длиться в Европе вечно", и посмертно вручили Коле премию имени Сахарова.
   Осведомленные источники говорили, что Путин, когда узнал о том, что произошло в Беларуси, очень долго смеялся.
   Белорусы - не тот народ, который умеет долго скорбеть по своим утратам. К новому году все задумались, а что же дальше?
   Премьер-министр выступил по телевидению, объявив о воссоединении страны и упразднении всех органов, отмене всех решений и законов, которые были приняты в эпоху разделения. В тот же день стена, разделявшая Минск была уничтожена и её, как и когда-то Берлинскую стену, растащили на заборы для дач. Новый год минчане встречали уже в совместном городе.
   Белорусские СМИ тут же нашли карты и исторические исследования, которые доказывали, что никакого деления на Запад и Восток никогда не было, а Беларусь должна существовать исключительно единым государством в границах 1991 года.
   Премьер объявил об амнистии для всех политических эмигрантов и всех, кто был осужден в целях государственной безопасности. Он собрал минчан на миллионный объединительный митинг и на всю страну зачитал доклад, разоблачающий репрессии прошлого правления. Многие белорусские и иностранные СМИ тогда его сравнили с эпохальным докладом Хрущёва на Двадцатом съезде КПСС.
   Впереди было самое трудное: призрак 1994 года - первые для вновь воссозданного государства честные и демократические выборы президента...
  
   P.S. Первым выставил свою кандидатуру на предстоящих выборах гродненский губернатор: молодой, перспективный политик с периферии, который объявил, что победит коррупцию, восстановит социальную справедливость для простых людей, возродит промышленность и село и вызвал на открытые теледебаты старого премьера...
  
  
  
   ОТ АВТОРА: Дыбов - это псевдоним. Если вы прочитали роман, то понимаете, почему я вынужден скрывать свою настоящую личность. Я белорус. Мне 27 лет. Последний год я проживаю в Москве, где учусь и работаю. Это мой первый роман, хотя и раньше я занимался литературой. Прошу прощения за ошибки, побоялся отдать текст профессиональному редактору. Но придет время, и все исправится. Мне кажется, что именно этот шекспировский классический сюжет идеально лег на белорусскую реальность. Он позволил рассказать о трагедии личности, трагедии власти и трагедии страны одновременно. Чтобы победить дракона, нужно его понять. Очевидно, что у этого романа нет шансов быть официально изданным в Беларуси, да и в России его издание может быть очень рискованным. Поэтому я устанавливаю для этого романа лицензию: "общественное достояние". Это значит, что любой человек может его использовать, распространять, издавать по своему усмотрению без согласия автора и без уплаты каких либо вознаграждений. Я буду благодарен, если кто-то переведет его на белорусский язык или другие языки. Я прошу, если текст понравился, рассказать о нем друзьям, передать знакомым, разместить в социальных сетях - это единственный путь донести его до читателя и сохранить для следующих поколений. Это роман-предсказание. Такое будущее проглядывает для Беларуси, и будет очень жалко, если оно сбудется.
  
Оценка: 4.97*45  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"