Падение было головокружительным, бесконечным и моментальным одновременно. Не было ощущения веса, как на земле, и звуков, заполняющих каждый кубический сантиметр пространства, но было ощущение отравления, и раздавливающей тяжести, а затем и это прекратилось. Горячий сухой ветер опалял кожу, а красные и бурые оттенки окружающих картин утомляли глаза. Затем и этот пейзаж исчез, и Икатан поняла, что опустилась вглубь каменных стен, продолжая падать, пока не очутилась в незнакомой ей комнате с картинами на стенах и стеллажами. И ее захлестнуло облегчение с недоумением: разве не должна была она оказаться в каком-то жутком месте? Вместо того чтобы стоять в нормальном с виду человеческом жилище. Книжные полки не грозили ей никаким злом, да и криков страдающих душ тоже не было слышно. Давящее ощущение почти полностью исчезло, как только она прекратила падать, и черный груз бесполезным камнем выкатился из ее расслабившейся ладони.
- Что за манеры, - прозвучал насквозь пропитанный сарказмом голос, и Икатан встретилась глазами со стройным мужчиной чуть выше среднего роста. Его голову венчала шапка темных вьющихся волос, а голубой и зеленый глаз щурились, словно от яркого света, пытаясь ее рассмотреть.
- Закрой свиток, - велел он, - я не вижу твоего лица.
- Недостоин се видеть нас, - едва не повторила она слов, прозвучавших в своем сознании, но остановилась, всматриваясь в его черты. Они как-то, зачем-то затронули струны ее души. Всколыхнули память, заставив вновь закружиться перед ее глазами ворох осенних листьев, пробуждая к жизни слова старушки о самом важном.
- Закрой или я не посмотрю на то, что ты принес послание, - он больше не шутил, и комната вмиг наполнилась его гневом.
- Прости, - прошептала она, неловко пытаясь свернуть сияющие буквы, чтобы не слепить его.
- Еще и новичка послали, - едва не выругался он, щурясь, но, не отводя взгляда. - Что там? Давай быстрее.
Икатан набрала побольше воздуха и стала читать.
- ... И каже ведомо о местах, где души покоятся и отбывают путь свой, влекомые вниз грузом деяний своих, нареченных слоями. Заповедаю в слоях тех, от верхнего до последних самых, что дном зовутся, не возвращать души ко прежней форме, - читала она, а в голове ее всплывали образы, которых она никогда не видела прежде. Они сменяли друг друга, и, сама не зная, как, она уже понимала, что если он исполнит то, о чем говорилось в пергаменте, души пострадают. Каким-то неведомым образом, она знала то, чего не мог знать никто из ее братьев: что если не исцелять их раны, несчастным не останется никакой передышки между пытками, большинство и вовсе утратит человеческий вид и суть. Страшно было даже подумать, на что это все станет похоже. И его жестокий смех, раздавшийся из другого конца комнаты, подтвердил ее догадку.
- Он хочет, чтобы я это сделал? - Резкие ноты голоса Падшего резали нежный слух Икатан. - И кто после этого дьявол?
Икатан молчала, ее била мелкая дрожь, с каждой секундой она все отчетливее понимала, что этого нельзя допустить. Ее затопляли картины боли и отчаяния, и чего-то еще, того самого неуловимого большего. Ко всему прочему, она не испытывала к Падшему ни ненависти, ни отвращения. Ей хотелось взять его за руку и остановить его горький смех.
- Убери чертову бумажку, - его рука метнулась к ней, и выбила пергамент из пальцев. Свет ушел вместе с написанными словами. Она осталась перед Падшим неприкрытой и беззащитной. Сердце беспомощно сжалось в груди, глаза встретились с его глазами, и он, наконец, увидел ее.
- Этого не может быть, - прошептал он, пронизывая ее взглядом, сминая, препарируя, проникая внутрь. Он заставил ее почувствовать себя перед ним абсолютно голой.
- Лили, - его рука коснулась ее щеки, и по телу побежало тепло. Совсем другого рода, нежели с Синглафом, но в нем было столько нежности и печали, сколько ни в одном другом прикосновении. Икатан осмелилась и пустила его в свою душу, позволила войти.
Воспоминания гигантской волной накрыли ее с головой. Там было все: и рождения, и смерти, и боль, и счастье, и муки, и жертва. И ответы. На все мучившие ее вопросы. И на самый главный вопрос из всех: "кто я?"
- Лили, - вновь повторил он, и его пальцы на ее щеке задрожали.
- Ник, - прошептала она, узнавая. - Ник, - ей хотелось повторять его имя до бесконечности, словно ее губы соскучились по этим звукам, словно сердце боялось вновь забыть его. Она знала, что даже от его прикосновения не должна была вспомнить. Это означало лишь одно: что ее нельзя было исправить. Она и в своем невероятном воскрешении сумела стать ошибкой.
- Но как? - его пальцы убрали прядь волос с ее лица и заложили за ухо. - Я видел, как ты растворилась в коконе со смертельной раной. Ты помнишь?
- Да, - выдохнула Лили. Она помнила. Она помнила все, хотя и не должна была. Начиная со своих земных жизней и заканчивая историей их катастрофы, пытаясь избежать которой, она вернула время вспять и пожертвовала собой. Она помнила все, вплоть до последнего сантиметра стали, входящей в ее живот. И то, как недоуменно и почти холодно смотрел на нее Ник, который ее не знал. Ник же, стоящий перед ней сейчас, едва ли выглядел безразличным.
- Но как? - запинаясь, спросила она. - Ты разве знаешь, кто я?
- Меня нельзя вытеснить из времени, в котором я был. - Мрачно ответил он. - С течением времени память другой ветви вплетается в текущую.
- И сколько прошло времени? - с замиранием сердца спросила Лили. - Что сейчас происходит там?
- Ты служишь на кухне, - криво усмехнулся он, и Лили потухла. - По-моему, очень мило, - оскалился он, а Лили вдруг почувствовала себя не в состоянии больше смотреть ему в глаза.
- Хочешь, заключим с тобой сделку? Ты ведь их любишь? - его глаза заискрились. - Пусть у меня нет теперь Рамуэля, но я найду для тебя что-нибудь интересное. - Он снова был прежним: подлым, жестоким, чужим, нежность ей или пригрезилась или исчезла бесследно. Боль кислотой разъедала душу теперь, когда она помнила.
Она не может и не должна никому говорить о том, что с ней снова случилась ошибка. Ей нужно вернуться на небеса, к Синглафу. Он обещал, что с ней будет все хорошо, а значит, так и будет. Он никогда не станет играться с ней и использовать, как Ник. Никогда не позволит себе поглумиться. И у него никогда не будет этих безумно красивых разноцветных глаз, глядящих в самую суть души.
- Может, желание? У тебя все еще есть желания? - тем временем продолжал он.
- Нет, - Лили покачала головой. - И у меня другое имя.
- Что-нибудь труднопроизносимое? - съязвил он.
- Только для вашего рода. - Ответила она, как учил Синглаф.
- Узнаю учителя, - мрачно изрек Аба.
- Мне пора.
- Я могу и не отпустить тебя, - ядовито произнес он.
- Не думаю, что тебе нужно здесь полчище светлейших, - ответила Икатан, блефуя, хотя прекрасно понимала, что никто из них не спустится так глубоко. А сил света божия будет недостаточно.
- Уходи, - бросил он. И как только из его голоса исчез яд, Икатан показалось, что в нем скользнула боль.
Она двинулась от него прочь, чтобы покинуть комнату, и затем разобраться со всем остальным, но ноги сами остановились у порога.
- Ты ведь не выполнишь его указ, верно? - спросила она с надеждой.
- С какой стати мне его выполнять, - отозвался он. - И с какой тебя это волнует?
- Они ведь не вынесут этого, души.
Их взгляды вновь встретились на мгновение, и снова ей показалось, что перед ней стоит тот самый любящий мужчина, который знал и понимал в ней все. Затем он кивнул, указывая ей на дверь, и на этот раз Икатан шагнула.