Перед глазами у Ники был какой-то незнакомый плохо побеленный потолок. Она еще пару минут лежала - думала, что это лишь остатки сна, которые вот-вот рассеются. Но все говорило о том, что это вовсе не сон. Она приподнялась на койке и осмотрелась вокруг. Рядом стояли такие же койки. Похоже на больничную палату. Она не могла понять, что она здесь делает. Разве она чем-то болела?
Она поднялась и подошла к слегка приоткрытому окну. За ним была белоснежная зима.
- Что? - еще вчера на улице были лужи и опадающие деревья. Еще вчера она сидела у себя в общаге и штудировала конспекты. Не пошла на лекции из-за высокой температуры. Или же это было не вчера?
- Сколько я уже здесь?
Девушка вернулась к своей койке и села на нее. Тут она заметила на тумбочке у кровати лежащую тетрадку. На ней большим неровным почерком было написано: "Прочти меня". Она взяла ее и открыла. На первой странице красовалась надпись: "Дневник Вероники Скворцовой". Здесь ее имя. И почерк, похоже, тоже ее. Вот только эту тетрадь она видит впервые в жизни. Она перевернула на следующую страницу. Там все тем же почерком было написано:
"23 октября.
Дорогой дневник... Мда, не меньше получаса мучилась, думая, с какой фразы начать - ведь мне еще никогда не приходилось писать дневники. Да и столько всего в голове, что нужно написать - до сих пор полная каша - но начать с чего-то надо. Так долго думала, и все равно, фраза какая-то неподходящая.
Дорогая Ника. Да, вот так будет правильнее. Мне же, все-таки, не раз еще придется это перечитывать, поэтому лучше буду обращаться к себе самой. Представляю свое удивление. Так что, дорогая Ника, наберись терпения и дочитай все это до конца."
- Странно как-то это все - подумала Ника. Она ведь точно помнит, что не писала этого. Вернее, не помнит, чтобы писала.
"Начну, пожалуй, с самого начала. Утро началось очень странно: я проснулась в незнакомом месте и долго не могла понять, что я здесь делаю. Я оказалась в больнице, хотя сама не помню, как. Все утро я спрашивала у пациентов, как я здесь оказалась, но они как-то странно реагировали: кто-то посмеивался, кто-то смотрел, как на сумасшедшую, а кто-то - с сочувствием. Но никто ничего не отвечал.
- Она что, того? - спросила одна из женщин и приставила палец к виску.
- Нет, - ответила другая - она просто тебя не помнит. Она ничего не помнит.
- Не помню? - удивилась я. - Что я не помню?
Меня под руку взяла медсестра.
- Успокойся, Ника. Все в порядке. - сказала она.
- Как я тут оказалась?
- У тебя была болезнь, из-за которой возникли некоторые осложнения. - она говорила так, как будто разъясняла маленькому ребенку какие-то очень простые вещи.
- Какие осложнения.
- Потеря кратковременной памяти.
- Что.. что это значит? - тогда я действительно почувствовала себя, как маленький непонятливый ребенок.
Она привела меня в палату и усадила на кровать.
- Ты же, вроде, компьютеры в университете изучала?
- Ну да,... но откуда вы это знаете?
- Не важно. Так вот, амнезия может быть двух видов: потеря постоянной и потеря кратковременной памяти. Это как жесткий диск и оперативная память. Вся информация в оперативной памяти существует, пока включен компьютер. Если ее не сохранить в постоянную, то она просто потеряется. То, что происходит с тобой, это как если бы твой внутренний компьютер отключается раньше, чем успевает сохраниться оперативная память. Ты забываешь все, что происходит за день."
Смысл последней фразы до Ники дошел с большим опозданием. Зато он ворвался сильнее, чем ураган. Со всеми своими красками и яркостью. С неотвратимой, безжалостной тяжестью. Подступили слезы. Сквозь них Ника продолжила читать.
"Неплохая формулировка, верно? Марья Николаевна (так зовут медсестру) мне потом рассказала, что такое объяснение я сама и придумала - чтобы мне самой потом было понятнее. Теперь ясно, откуда она знает, что я учила в университете.
После этого я спросила, сколько раз ей приходилось мне это объяснять. Она мне ответила, что уже и со счета сбилась.
За нашим разговором мы и не заметили, как время уже перевалило за обед.
- Ладно, засиделась я тут у тебя. А ты ведь здесь не одна. Ближе к вечеру снова загляну. И вот что: может, тебе стоит завести дневник?
- Дневник? - переспросила я.
- Ну да. Чтобы ты записывала все, что происходит за день. Так ты хотя бы ничего не забудешь.
- Но у меня здесь ни тетрадки, ни ручки нет.
- Не волнуйся, я тебе принесу.
И она ушла. Вернулась она через несколько часов с этой самой тетрадкой, которую ты сейчас держишь в руках. Остаток дня я убила на то, чтобы описать все, что произошло."
После этого была следующая дата.
"24 октября.
Я проснулась и нашла эту тетрадку. Стоит ли говорить, что я была слегка шокирована тем, что прочла? Стоит ли говорить, что "слегка" - это слабо сказано?
Описывать особо нечего - я почти полдня проплакала в подушку (мои сумбурные чувства никак не хотели улечься). Остаток дня я провалялась в постели. Так что день был не особо насыщенным. Но раз уж надо, то надо. Единственным событием за весь день было то, что зашла медсестра - принесла обед. Судя по всему, она меня знает, а, судя по тому, как хорошо она ко мне относится, я тоже ее знала. Мы немного поговорили. Я сказала ей, что знаю про свою амнезию, на что она ответила, что рада, что я послушала ее совета с дневником."
Дальше шли дни с примерно таким же лаконичным описанием. Все они примерно сводились к тому, что она прочитывала дневник, полдня переживала, а потом ничего особенного и не делала. Дни ее заполняли обычные и довольно однообразные, наполненные заурядными повседневными делами. И вот одна из записей привлекла внимание Ники.
"12 ноября.
Я снова прочитываю дневник. Как в первый раз, хотя читала его уже ни раз. По этим стокам проносятся мои прожитые дни, но я не чувствую, что это моя жизнь. Как будто читаю книгу с жизнеописанием какого-то другого человека.
Ну да ладно. Надо прекращать этот пессимизм. Дорогая моя Ника, давай дадим друг другу обещание, что больше никогда не будем расстраиваться из-за того, что с нами произошло. В конце концов, жизнь на этом не кончается, как говорила Марья Николаевна (если верить дневнику).
Кстати, она приходила с утра. Я столько о ней читала, что мне она уже кажется родным человеком, но когда она пришла, я ее все равно не узнала. Было бы проще, если бы я хоть раз дала ее описание. Ну ладно, наверстаю упущенное: Марья Николаевна - добротная женщина лет пятидесяти пяти с украшенными легкой сединой вьющимися каштановыми волосами. У нее очки в толстой роговой оправе, которые она то и дело теряет.
- Марья Николаевна - сказала я. - А что со мной было?
- И это навсегда? Я когда-нибудь смогу снова все запоминать?
- Это не ко мне, деточка. Я не доктор.
В этот вечер я не могла уснуть. Сон никак не шел. А может, я сама этого не хотела, ведь уснуть - значит забыть"
На этой фразе запись кончалась. Похоже, Ника все же заснула.
"13 ноября.
Пытаюсь выполнять данное самой себе обещание. Больше не буду переживать из-за того, что со мной происходит. Сегодня я прогуляюсь по больнице и возьму тетрадь с собой.
А больница большая. Я обошла два корпуса, зашла в столовую, поговорила с несколькими людьми. И на все это я потратила большую часть дня. Я встретилась с одной молодой медсестрой-практиканткой - еще один человек, который знает меня, но я его не знаю. Ее зовут Света, она примерно моего возраста (и роста), у нее каштановые, собранные в аккуратный пучок волосы и очень... как бы это сказать... яркие глаза. Раньше я не понимала значения фразы "улыбаться глазами". Теперь, похоже, я поняла.
А еще когда я уже возвращалась, в коридоре я чуть не столкнулась с Марьей Николаевной. Она разговаривала с каким-то врачом (я поняла это по халату). Мне не хотелось им мешать, поэтому я постояла в сторонке. Но я услышала обрывок их разговора.
- Главврач этого не одобрит. - говорил доктор. - Анализы все в норме. Она здорова.
- Как же так? Что значит здорова? Она ничего не может запомнить.
- Люди и с этим живут.
- Но ей же некуда пойти. У нее нет родных. В университете она больше не числится - в общагу ее не пустят.
Я ощутила почти физическую боль. Моя прежняя жизнь была закончена, а новой просто никогда не будет. Раньше у меня были друзья, но они, скорее всего, просто не смогли со мной общаться - как иначе объяснить, что за все это время меня никто не навестил? Раньше у меня всегда была я сама, но теперь я даже не знаю, кто я.
- Вечно она здесь не может оставаться.
- Еще хотя бы пару месяцев.
- Как ты себе это представляешь?
- Госпитализация. Амбулаторное лечение. Ты же можешь что-нибудь придумать?
- Не знаю, мы здорово рискуем.
- Леня, - сказала Марья Николаевна, посмотрев ему прямо в глаза. - Ну, пожалуйста.
- Ладно, - ответил он - я постараюсь."
Дальше в записях был разрыв в один день.
"14 ноября.
Такая дата стояла на циферблате часов вокзальной площади. В этот день я проснулась от холода. Я спала на скамье. На мне была чужая одежда. В голове одно смятение. Как я здесь оказалась? Откуда взялась эта дата? Что со мной произошло? На все эти вопросы у меня нет ответа до сих пор.
Встав, я первым делом осмотрела себя: эта одежда точно не моя и я даже не представляю, чья она может быть. Кашемировый свитер, юбка и серое пальто. А вот туфли все были в грязи, и левый каблук был сломан. Блин, еще и коленка ободрана. И где я только лазила?
В животе было пусто. Осмотрела карманы пальто и обнаружила полтинник. Взяла у одной улыбчивой бабушки чебурек и жадно его слопала. Как ни странно, но это было приятно. И после этого жутко захотелось домой - выпить горячего чайку и залезть под одеяло. Пока я шла к общаге, прикидывала возможные варианты: я ведь не пью, чтобы страдать таким провалами. Это моим одногруппникам к такому не привыкать. Может, я ходила во сне?
Странно, но в общагу меня не пустили. Говорят, что в универе я больше не учусь, да и здесь больше не живу. Я тогда еще подумала: "ерунда какая-то". Казалось, весь мир решил надо мной подшутить. Хотела устроить скандал, но сил на это уже не было. Пошла в парк. Не знаю, сколько я там была: сидела на скамейках, ходила по тропинкам, наблюдала за прохожими. Тут меня окликнули:
- Ника? - я обернулась - это была незнакомая девушка. Я подумала, что она обозналась, но она повторила. - Ника!
Она подбежала ко мне и обняла. От такой неожиданности я растерялась.
- Слава богу! Ты где была? Второй день тебя ищу.
- Простите,... мы знакомы?
- А да, верно. Я Света. Пойдем уже.
- Куда?
- По дороге объясню.
И она рассказала мне все о моей болезни, о потере памяти.
- Извини, мне не стоило помогать тебе вчера.
- Помогать? В чем?
- В том, чтобы выйти из больницы. Ты меня так просила, и я подумала, что это неплохая идея. Но, как видно, ошиблась. Надо было Марью Николавну слушать.
- А эта одежда...?
- Да, она моя. Я тебе ее вчера одолжила.
Все понемногу вставало на свои места. Но было еще кое-что, чего я не знала.
- Что со мной случилось?
- Меня даже не спрашивай. Об этом я не больше твоего знаю.
Когда мы пришли в больницу, то получили хорошую взбучку от той медсестры, о которой говорила Света. Больше всего самой Свете и досталось. Было такое ощущение, что Марья Николаевна отчитывает безалаберную дочь за то, что та потеряла маленького ребенка. И это меня начало раздражать. Я ведь не дитя малое! И не инвалид какой-нибудь! Мне хотелось все это высказать, но я подумала, что момент был неудачным.
Меня вернули в палату, я нашла дневник и стала вносить в него новую запись. Вспоминая все это, в голове еще всплывает нечто неясное, едва уловимое. Мне кажется, что перед тем, как все это произошло, перед тем, как я проснулась на вокзале, мне что-то снилось. Что-то неприятное и страшное."
"15 ноября.
С утра у меня было плохое настроение. Ничего не хотелось делать - да и делать здесь особо нечего.
А потом ко мне пришел один человек - молодой человек. Как он зашел, я сразу заметила его глаза. Его голубые глаза - они пристально смотрели прямо в мои.
- Здравствуйте. Мы знакомы? - его глаза, до этого такие уверенные, дрогнули. В них появилась растерянность.
- Вы меня не помните? - спросил он с удивлением.
- Вы извините, если что не так. Просто я ничего не могу запомнить.
- То есть? - спросил он.
"Странно!" - подумала я тогда. - "Если он меня знает, неужели он о моей болезни ничего не знает?"
- На следующий день я забываю всех, кого встречаю.
- И все, что происходит... - пробормотал он.
На минуту он о чем-то задумался.
- Вы в порядке? - спросила я.
- А? - рассеянно переспросил он. - Да, все в порядке. Выздоравливай.
Я не хотела, чтобы он уходил. Я хотела его как-нибудь задержать, и не нашла ничего лучше, чем спросить:
- Уже уходите? Может... может, посидите со мной.
Он остановился.
- Ко мне итак никто не приходит.
- А как же родные? - спросил он.
- После смерти бабушки, у меня не осталось родных.
И он остался. Мы говорили с ним до самого вечера. Он сказал, его зовут Антон. А вот от ответа, где мы с ним познакомились, он почему-то уходит.
- Знаешь,...- сказала я - тут столько народа, и все очень хорошо ко мне относятся. Но они меня просто жалеют. Вот только я чувствую себя, как старые сломанные часы.
- Часы?
- Ну да, такие часы, которые всегда стоят. Они стоят, а жизнь вокруг них продолжается. Вот и я также. Моя прошлая жизнь закончилась, а будущего у меня никогда не будет. Значит...
- Значит, у тебя есть лишь сегодняшний день. - закончил он.
Наверное, именно поэтому я хотела, чтобы он остался. В отличие от всех вокруг, он относился ко мне без жалости.
- Ты - единственный, кто меня не жалеет. Нет... я в смысле..., - попыталась исправиться я, поняв, что звучит это не очень приятно, - ты не относишься ко мне, как все прочие.
- Честно говоря, твое положение не так уж и плохо.
- Спасибо.
- Я хотел сказать... - Антон отвел взгляд, - У многих из нас есть такие вещи, о которых хотелось бы забыть. Просто вычеркнуть из своей жизни. - он старался избегать моего взгляда. Может, боялся, что я смогу что-то прочесть в его голубых глазах? - Ну а тебе для этого достаточно будет лишь вырвать страницу из дневника.
Я тогда еще долго думала над его словами, но так и не поняла, что он имел в виду."
"16 ноября.
Сегодня выпал первый снег. Он шел все утро и скоро покрыл собой почти все. Я долго наблюдала за тем, как он падает, но мне хотелось выйти и прикоснуться к нему, почувствовать его вкус на языке. Хоть это немного по-детски, но мне все равно. Завтра об этом я даже не вспомню, а значит, и сожалеть будет не о чем.
После обеда я, спрятавшись от чужих глаз, выскользнула на улицу через служебный ход. На мне был один халат, но простудиться я не боялась. Я радовалась снегопаду, как ребенок, вытянула руки вперед, позволив снежинкам таять на моих ладонях. Мои ноги ступали по пуху снега, как по мягкому ковру. Мне было хорошо. Этот снег был таким белым, таким чистым. И пусть завтра он растает и смешается с грязью. Для меня ведь есть только сегодня.
- Ника, ты что, с ума сошла? - это была Света. Она подошла и стала тащить меня обратно. - Ты что делаешь?
- Успокойся, я всего лишь хотела посмотреть на снег.
- Дурочка. - беззлобно сказала она. - Так ведь и простыть можно.
- Это не важно, Света. Теперь это абсолютно не важно."
Начиная с этой записи, они стали куда более насыщенными. Она постоянно чем-то занималась: читала книги (как правило, рассказы, которые можно осилить за день), помогала медсестрам и даже читала детишкам из реанимации книжки:
"21 ноября.
...Красная шапочка - обожаю эту сказку. Сегодня я решила прочитать ее одной девочке в реанимационном отделении. Она, кажется, попала в аварию..."
"24 ноября.
...Даже сейчас вижу лицо Марьи Николаевны, когда я попросила у нее достать гитару. Долго пришлось объяснять, что в палате как-то уж очень уныло, поэтому я решила сделать, что-то вроде концерта..."
"25 ноября.
...Сегодня я напросилась сходить со Светой к одной больной. Ее бросил парень, и она из-за этого наглоталась таблеток. Бедняжка..."
А еще стало гораздо больше записей о нем:
"22 ноября.
...Антон сегодня зашел. Он принес пышный букет. Я ему сказала, что лучше бы фруктов принес - витамины все-таки нужнее..."
"29 ноября.
...Его не было видно уже целую неделю. Интересно, куда он пропал? Ты уж спроси его, как увидишь снова..."
"3 декабря.
...Он все-таки навестил. Сказал, что уезжал из города по работе. Но почему он никогда не отвечает прямо, когда я спрашиваю его про работу...?"
"5 декабря.
...Антон принес целый пакет мандаринов. Тут кило два, не меньше. Я сказала, что одна не справлюсь, и попросила его присоединиться...
- Обожаю мандарины. - сказала я, разрывая на дольки очередной. - Прямо как в детстве, под новый год.
- А у нас на новый год мандаринов не было. - ответил он.
- Не было? Почему это?
- А денег на них никогда не было..."
"7 декабря.
...Я ему рассказала про то, как я пропала на целый день. Об этом дне здесь нет никаких записей, поэтому я не помню, что со мной случилось.
- Ты совсем ничего не помнишь? - спросил он.
Я напряглась, пытаясь хоть что-то вспомнить, но для меня этого как будто и не было.
- Нет. Ничего.
- Ну тогда и думать об этом не стоит..."
"8 декабря.
...- Что у тебя там? - спросила я, глядя на пакет, который Антон держал в руке.
- Сюрприз. - ответил он. - Помнишь, ты говорила, что никогда не пробовала суши? Ну вот. - Он достал герметичную баночку...
- Прямо ужин получился. И почти романтичный. - сказала я.
- Ну тогда... - он достал из кармана зажигалку (кажется, она "Зиппо" называется), зажег ее и поставил на тумбочке. - это как бы свеча..."
Когда все записи закончились, Ника еще долго смотрела на пустую страницу. Потом она просто разрыдалась. Слезы сами полились, и остановить их было нельзя. Ей это сейчас было нужно. Всего за пару часов она прожила целую жизнь, переполненную эмоциями и событиями. Все волнения, все переживания, страхи и радости прошедших дней слились вместе, прошли сквозь нее и сейчас выходили горячими струями на щеках.
Теперь у нее был один день. Целый день. Она никогда не думала, что 16 часов между рассветом и закатом, это может быть так много. 16 часов, за которые можно еще так много успеть. Целая жизнь. Ей хотелось прожить и прочувствовать каждый из этих часов, каждую их минуту, пока она не забыла. И пусть даже такие минуты у нее были каждый день. Она может повторить их снова, и ощутить все, как в первый раз. Она поняла: это как раз то, чего ей так не хватало раньше.
В дверь палаты раздался робкий (или просто вежливый) стук. После этого вошел молодой человек. Ника сразу увидела его голубые глаза.
- Антон? - слегка неуверенно сказала она. Хотя, конечно это был он - она это знала.
- Привет, Ника. Уже прочла? - спросил он, указав на дневник. Она кивнула в ответ.
Он сел рядом с ней на кровати. Все это время она не сводила с него глаз. Она ощупывала взглядом каждую его черту, каждый изгиб его лица.
- Что ты так смотришь? - спросил он, заметив это.
- Просто хочу запомнить каждую деталь твоего лица.
Его лицо... Ей казалось, что она видела его раньше. То есть, конечно, она его видела раньше, но она не могла его запомнить. Это невозможно. И все же... Она его видела раньше. Теперь она была почти уверена в этом. Улыбнувшись, она кинулась ему на шею.
- Что? В чем дело?
- Я, кажется,... по-моему, я вспомнила тебя.
- Что ты вспомнила? - практически без эмоций спросил он.
- Я не знаю... что-то смутное. Шел дождь. Твое лицо в полумраке. Но я хорошо видела твои глаза.
Сквозь слезы радости она вдруг поняла: он молчит. Почему он молчит. Повисла тяжелая пелена тишины. И, наконец, он сказал:
- Прости меня...
- За что?
- Ты не должна была ничего вспомнить. Врачи ведь говорили, что на это очень мало шансов. Ты не должна была...
- О чем ты?
- В ту ночь у меня была работа. Было дело, которое я должен был выполнить. И я его выполнил. Тогда действительно шел дождь. Его шум скрыл звук глушителя. Он не успел даже крикнуть - выстрел попал точно в сердце. Дождь вскоре размыл кровь, унеся ее вместе с грязными потоками. А я стоял под ним - надеялся, что он очистит меня, смоет все, что я хотел бы забыть.
- Нет... - прошептала Ника.
- Тогда я увидел тебя. Ты стояла в нескольких метрах с полными ужаса глазами и закрывала рукой рот. Ты все видела, и я не должен был оставлять тебя в живых. Но ты скрылась - все этот проклятый дождь.
- Перестань... - всхлипывая от слез, прошептала она. Она стала вспоминать.
- Найти тебя было довольно трудно. Но когда я тебя увидел... твое невинное, искреннее лицо... я просто не смог. И как всегда, нашел себе оправдание: ты ведь ничего не помнила, значит, была не опасна.
Он еще крепче сжал ее.
- Прости меня...
Что-то тонкое вонзилось в шею Ники. Давление стало разливаться по венам. Казалось, вот-вот они лопнут. Антон бросил на пол шприц и разжал объятия. Ника заглянула в его глаза. В ту дождливую ночь, когда они встретились в первый раз, его глаза были холодными, как лед на озере. Теперь же они страдали. Теперь ее разрывала изнутри боль - так же, как и ее саму. Эти глаза были последним, что она видела.