Аннотация: Рассказ о писателе. Немного о том, как в душе переплетаются любовь, творчество, природа и отношение к жизни. Как рождается текст.
Зеленые буквы не врут
Рогнеда неспешно шел по лесу, с удовольствием вдыхая пряные ароматы прошлогодней листвы, древесных соков, свежих земляничных усиков. Шел и в который раз впитывал их, ломая голову, как перенести эту красоту на страницы, отобразить, передать, поделиться всем тем, что видел вокруг себя.
Рогнеда был пенсионером-писателем и жил на самом краю села в деревянном доме, который построил сорок лет назад. Соседи еще смеялись, мол, зачем срубил из бревен, взял бы композит - прочный, красивый и практически вечный, гарантия-то пятьсот лет! А брус просядет, сгниет, уйдет в землю.
Но Рогнеда только отмахивался - хотел настоящий живой дом, как у отца был. А то, что уйдет в землю, так все мы там будем, в земле-то.
Гуляя лесом старик-писатель подолгу сидел у реки на Белом камне (издавна так прозванным местными), вспоминал жену, момент их встречи. Она - молодой еще геолог, изучала здесь, вдали от городов, феномены единого поля, не так давно открытого физиками (вот счастья-то было!), расставляла зонды, записывала параметры. А он, молодой журналист, сочинял ей стихи, цитировал Тютчева, заставляя смеяться.
Защитившись, она вернулась к нему. Никто даже не верил.
Жили душа в душу, ругались, лишь когда он порывался все бросить и уехать в город. Ради нее. Мирослава - так завали жену - устроилась учителем физики в школе (тетради, контрольные, учебный план на год). Он писал для журналов ("Голос села", "Передовица науки", "Новости из Сети"), гонорара хватало, чтобы поставить сына на ноги.
"Сын Егор - летчик, - Рогнеда взглянул на солнышко, что плыло над березами. - Спокойный, умный, рукастый. Когда приезжал в увольнительную, на руках по сосне поднимался на самый верх. Сальто крутил и топор кидал так, что деревенские мальчишки только рты разевали".
Сейчас сын жил в городе, давно как женился, воспитывал внучку - Миленку, дедушкину отраду. Возглавлял корпус "иллюстраторов", пилотов "Иллюзии-43", межпространственных беспилотников, а до этого десять лет патрулировал зону Хирона-3.
Рогнеда сел у Белого камня, вспоминая те дни.
Тогда у "Трешки" снова стреляли, и сын неохотно рассказывал, что его машина снова рябит (приносит кучу отметин на броне). Рогнеда тогда вставал и ложился с молитвой: "Пусть лучше я, чем сын. Лишь бы вернулся домой живым". А когда Егор три дня не звонил, к Рогнеде пришла странная слепота. По дому ходил на ощупь, подолгу лежа в кровати, только и уповая на свою молитву - зачем старику глаза?.. Пусть лучше сын останется среди зрячих.
Потом Егорка отзвонился с базы, лаконично отметил, что поймал "вспышку", сейчас валяется под надзором сестричек. Санаторий, мол, кайф на зависть парням. Рогнеда начал дышать в полную грудь, слепота прошла, но не до конца. Ну и ничего, заказав по сети очки, а почтальон Федорыч, когда принес, все удивлялся - на кой ляд очки, купил бы капельные линзы, сто миллилитров хватит на два года.
Но Рогнеда считал, что писатель должен иметь свой стиль - очки, большую чайную кружку, раритетный лаптоп. И никаких новомодных кристаллов.
"Деда, сейчас всё на "кристалке": путешествия, музыка, флюр, БайЛай, обучение, мамина работа", - рассказывала ему внучка, приезжая на два дня (всего-то! А иначе говорит - скучно), и включала ему любимые трансляции с интерната на Вулкане, воскресный полет вокруг Луны с папой и мамой, общение с одноклассниками, домашнюю работу по молекулярным исследованиям.
Дедушка соглашался. Куда ему против БайЛая? С флюром едва разобрался - трансляция, спутниковая коньюгация, потоковый трансивер... пока с Федорычем настроили, чуть мозги не сломали (выражение юности).
Теперь "кристаллы" есть у всего села. Детей на улице не увидишь, да и взрослые - кто по Марсу гуляет (сидя дома в подштанниках), кто учиться пошел (а куда сейчас без двух дипломов?), а кто так с родственниками по флюру законнектился и вместе на Амазонке рыбу ловит.
"Однолюб я, куда мне во флюр? - Рогнеда смотрел на речку, вспоминая Мирославу. - Сын потому и не вернулся в село, что тосковал по маме... И я его не виню".
Мирослава умерла пятнадцать лет назад. Врачи боролись до последнего, предлагали криозаморозку, мол, скоро все будут лечить, дайте десять лет.
Жена отказалась, сказала: "Уж простите потомственного физика, но я в сказку о спящей красавице играть не хочу. Мужа жалко. Пусть живет спокойно, а я за ним пригляжу". Физики верят в тонкий мир душ, говорят, что энергия никуда не исчезает и ниоткуда не берется без причины.
Со скрипом Рогнеда согласился.
И полгода плакал, приходя на речку, не мог сдержать слез.
Отпустил жену, как ближайшего друга. И долго учился жить без нее.
А потом - как дар свыше! - увлекся фантастикой. И полетели романы "Карниока - королева воинов", "Звезды Занги", "Пьер-громобой", "Кларисса и Звездный демон". Писал про нее, про свою королеву - где они только не бывали вместе, кем только не были в этой вселенной! Всю облетели, меняя роли, маски, жизненные сценарии. Поневоле поверил в прошлые жизни. Не могли они знать друг друга так хорошо, чтобы не быть родственными душами.
- А сейчас, Мира, я задумал небывалое... Будешь смеяться над стариком, уже вижу твою улыбку, - Рогнеда смотрел на речку, угадывая в поворотах воды улыбку жены. - Решил я замахнуться на сагу о девяти томах... Эпопею, значит, осилить... на славу Лёвушки нашего Толстого посягнуть.
Жена смеялась, но смеялась тепло и тонко, как она умела.
Не критиковала, поддерживала.
...Бывало спали, раскрыв окна настежь, а Рогнеда все вздыхал и ворочался.
- Че вздыхаешь так тяжко, статья не идет?.. - спросонок ворчала жена, потом на ощупь находила его голову, ладонь легкая-прелегкая. - Сейчас поворожу над тобой, и все идеи выстроятся, как на параде...
И бывало, что выстраивались!
А утром снова - Егорку в школу, бутерброды, тетради ("Ох уж мои, хулаганы-двоечники!"). Только Рогнеда не давал себя обмануть, видел, что она - волшебница, ведающая-всезнающая, и реальность никогда не могла ее обмануть. Потом про сына сказала: "Отпусти его, пусть летит из нашего гнезда. Он - странник, ты потом о нем книгу напишешь". И как в воду глядела.
- О Егорке хочу написать. Целую сагу о наезднике на драконах. Знаю, скажешь - банально, про драконов уже все написали. Больше ста лет пишут, а ты, старик, все туда же?.. - Рогнеда усмехнулся, стыдясь своей наивности. - Куда уж мне про флёристов писать... у них сейчас сплошь анахроники на уме, нап-флай-жанр, все искусства в одном флаконе. "Проживи за героя целую жизнь, загрузи его ментальную карту и прочувствуй чужой мир на вкус!"
Цитируя рекламные ролики свежих кристаллов, Рогнеда сорвал травинку, жуя кончик стебля, как делал в детстве.
- А я однолюб, ты же знаешь... нравится, когда буковки выстраиваются на экране. Буковки не врут, - старик глянул на солнце, по привычке прислушался к ответам жены. - Знаю, что не печатают... Да, не формат... Но душа просит, а ей не прикажешь... Есть такой страх - не закончить... Ты права - годы не те... Пусть Миленка читает, авось сдюжит буковки перечесть, деда вспомнит.
Он таки начал роман.
Боялся, долго сидел перед чистым экраном, словно в первый раз.
Пробовал слова на вкус, похрустывал пальцами, вдавливая клавиши:
"Небо над Браной нежно тянуло розовые перышки облаков, когда мужчина вышел на балкон башни, держа на руках младенца. И толпа, что молилась вторые сутки, замерла в ожидании.
- У меня сын родился! Хвала богам! - крикнул Хаарам, сын Хабина, мастер драконьей упряжки".
Никогда еще текст так не увлекал - он струился, сочился меж пальцев, оставляя на экране ровные строки зеленых символов.
Никогда еще старик-писатель не чувствовал такого вдохновения.
Он вставал по утрам, разминая колени и спину, топал к столу в поисках очков, а рука нажимала заветный "Пауэр", и древний лаптоп ("АшПи-противоударный", две батареи - одна вместо дисковода) с ровным жужжанием загружал с дисков операционную систему. Рогнеда корпел над этническими традициями бранских пустошей, где рос и впитывал воинскую силу молодой Хакам, сын Хаарама. Читал справочники, бегло смотрел материалы по культуре инков, хазар, древних кельтских колесничих, потому что чутье подсказывало - нельзя вырастить воина на одних только сказаниях о Лихолесье, нужны испытания, нужен быт народа, его история и культура.
Первый и второй том - "Война над домом" и "Салга. Юность героя" - дались Рогнеде тяжело. Душа рвалась повести наездника в бой, воображение рисовало сто раз продуманную битву над рекой Ши, где в страшной сече падут лучшие драконьи наездники. Но! Сознание литератора не сдавалось - вначале должно быть Начало!
"Зеленые буквы не могут врать... - думал Рогнеда, потирая уставшие за день глаза, и с трудом волоча ноги на кухоньку, где в "кварце" теплились вчерашние сырники (благо соседка заглянула). - На экране должна быть правда".
Когда пришла осень, писатель уже был в лагере "клыкачей" (молодых наездников), где Хакам проходил первую закалку на пащекрылых ящерах. И Рогнеда удивлялся его упорству, хитрости наставников, жестокости претендентов на звание хакбея ("слепого" летуна, способного вести дракона лишь по интуитивному виденью маршрута).
Но они с Хакамом достойно прошли все испытания.
Незаметно наступила зима.
Как-то писатель вышел на улицу и удивился выпавшему снегу.
"А на Салге сейчас идут муссонные дожди", - подумал он и с философским видом присел на термоковрик на скамейке (внучка забыла в прошлом году, это для экстремальной йоги).
Когда он вышел на улицу в следующий раз - уже была весна.
Хакам возглавил боевой отряд в долине Большой Веги.
Когда Рогнеда перешел к седьмому тому, в гости прилетел сын.
Старик растерялся, бросился заваривать чай, потом передумал - решил достать вишневки (раз такая встреча!). Сын смущенно отказался (Всего-то на полчаса залетел, может как-то потом?). И Рогнеда решил показать роман.
- "Пасынок Драконов". Рабочее название... Про тебя, сынок, - сказал и окончательно растерялся. Хакам и Егор - одно лицо, только миры разные.
Сын подержал в руках отпечатанные листы, уже без помарок и правок.
- Ну ты, батя, даешь!.. Достоевский, блин, отдыхает, - сказал с теплыми нотками. - Моща... За ночь и не осилить.
- За ночь не надо, ты ж на дежурстве, - Рогнеда хотел рассказать, сколько он переживал за учебу Хакама, как боролся за него при отборе на первых полетах и мечтал написать для него настоящую боевую подругу. Но текст не пускал, противился. Хакам должен был сам пройти все свои тяготы. В шестом томе он был крепко ранен (и Рогнеда чутко сопереживал).
Сын улетел. Просил переслать электронную версию.
Восьмой том буксовал, а Рогнеда, как на зло, слег с грудной жабой.
Молодой доктор смотрел в прозрачную пластину "кристалла", что-то говорил про кальциевый метаболизм, важность профилактики, санаторий. Рогнеда ворчал: "Еще бы про мидихлорианы вспомнил...", но таблетки пить не отказывался. Его ждал роман.
Глупо будет умереть, унося концовку всей саги с собой в могилу.
По ночам ему снилось, что он катит в гору большой белый камень, и смеется от счастья. Роман будет окончен! Скоро, совсем скоро.
Иначе что он оставит после себя детям, старый дом?
Жизнь пролетела, а душа, как молодая, рвалась поделиться с миром широтой чувств, глубиной переживаний, абсолютной свободой полета мысли.
- Дедушка! Мы прилетели! - Миленка вбежала в комнату.
На столе лежала высокая ровная стопка листов из принтера, придавленная очками. Рогнеда сидел в кресле, казалось, что он спал и был счастлив.