Завернувшись в одеяло и потушив свет настольной лампы, родители, сведя веки, считают, что их дети уже спят. Ночью мир взрослых наивностей набирает в весе... Если утром это существо Наивность и может выглядеть, как поджарый студент с пристрастием к велоспорту (проклиная новое утро нового дня, нелепую работу; проворачивая в мыслях всё свежее и свежее предлоги, настолько сильно погружаясь в сумбур, что случится подавать омлет, изукрашенный столовой зеленью), то к вечеру щуплая сущность реформируется в частого гостя KFC, который уже не способен двигать своими щупальцами, используя постоянно габаритную коляску с электроприводом, одеваясь в вечно белую и вечно в жёлто-жирных пятнах майку, протягивая как можно дальше ручки, дабы было видно количество крылышек на дне картонной упаковки. Засыпать под безобидные грёзы гораздо легче; значительно легче, чем ложиться спать со знанием того, что может происходить на заднем участке твоего дома или тысячи других домов, в чьих кирпичных стенах, надёжных на первый взгляд, таятся дети. А ведь возможно, те (заглушённые шажочки) тихие хрусты ступеней, сопровождающих на второй этаж - извещение недружелюбного присутствия? Внутри мы чувствуем себя в безопасности... За мрачными стенами, за нашими прочными замками - мы считаем, что вне любой опасности. Считаем то, что на втором этаже и в соседней спальне только наши дети. Мы не сомневаемся в том, что они также крепко спят, как и их родители...
В эту ночь Шэрон высунулась из-под одеяла и смотрела в крохотные кремовые пуговки мистера Медведя, сидящего на подоконной скамье. Лунные блики располосовали видимую часть её бархатного лика и спускались к усердно упрятанным ступням. Время от времени она всё же переводила взгляд на окно. Она смотрела пристально, можно сказать, упёрто, неужто за мерклыми стёклышками скрывалась ещё одна пара глаз. Стоило бы это явление отнести к фарам проезжающих машин или соотнести с шеренгой фонарей родной улицы? Вероятно. Так же, как и вероятна ошибочная неосторожность; хоть эти огоньки и казались столь неестественными и искусственными...
Шэрон пугали мысли о монстрах, поэтому перед тем, как заснуть она прятала каждую часть своего неотъемлемого тела в "одеяльную крепость". Однако, этой ночью она настойчиво перешла к дипломатическому решению: невербальную форму контакта. Сместив до подбородка верхнюю часть одеяла, Шэрон вытянула руку в знаке приветствия. В этот раз шарики света не выглядели искусственными и неестественными... Они принадлежали не монстру, а тому, кому можно доверять. Тёплому и светлому человеку.
- Дзззз дзззз.
Сгустки образов вскружили голову спящей Шэрон. И хоть она в этот момент старалась подавить нарастающее чувство понимания того, что она уже не спит, но получалось это весьма неубедительно. Перевернувшись на другой бок, она продолжила игру в "я ещё сплю".
- "Дзззз-дзззз", - говорит будильник маленькой девочке. - "Дззззз". Будильник говорит, что Шэрон нужно вставать, ей нужно идти в школу, а перед этим умыться и позавтракать.
Отец, сидя на краю кровати, продолжал таращиться на свёрток тела, что уютно скрывался под шерстяным одеялом. Игра продолжалась до тех пор, пока отец не продолжил говорить.
- Будильник хочет добавить, что...
Неожиданно сменив недавно принятую позу, Шэрон оторвалась с кровати и бросила взгляд в его широко раскрытые глаза.
- Папа, ты же не будильник... Ведёшь себя со мной, как с ребёнком!
Несколько опешив, он пластично вернул былое настроение и вступил в диалог:
- Лапочка, люди демонстрируют нежность на протяжении всей своей жизни. Возраст не играет...
- Я хочу быть взрослой!
- Взрослая жизнь изнурительна и не столь разнообразна. Приходят новые заботы...
- По крайней мере, я буду ходить в школу без сопровождения... - вздохнула Шэрон и принялась рассматривать складки на шерстяном одеяле.
В итоге, он встал с кровати и, ухмыляясь, произнёс:
- Шэрон, Аннет нуждается в твоей защите ровно также, как и ты в её сопровождении.
Ей хватило этих слов, чтоб улыбнуться; она спустила ступни на прохладные доски и подошла к трельяжу с миниатюрным двухстворчатым зеркалом. Она почувствовала себя капельку взрослее.
- Ладно, Шэрон, нам с мамой пора уезжать. На кухне тебя ждут тосты с фруктовым соком. Не забудь умыться, собраться...
Совершив полуповорот, она сердито посмотрела сквозь шарообразные стёкла старомодных очков, которые потрясно смотрелись на круглом лице и будто бы нарочно украшали любые негативные намёки в её мимике.
- Хорошо, хорошо, ухожу! - протянул отец Шэрон, выходя из комнаты.
Пока шажки отдаляясь глухой дробью не достигли дверной рамы, установленной между тесной прихожей и скромным садом на переднем дворе, Шэрон, не решаясь подойти к окну, смотрела на своё отражение и небрежно расчёсывала петлистые локоны волос. Её всеконечно тревожило то противоестественное послание оставленное "ночной фигурой" на едва освещаемом восходящим солнцем одиночном окне. В итоге, Шэрон продолжила всё безобразнее трепать свои волосы, всматриваясь в левую подвижную часть зеркала, что успешно отбивало мимо проходящие лучи прямо ей в глаза; осторожно и вприщурку она рассматривала "послание". В отблесках яркого света окружность её небольшого лица "вооружалась" некой очаровывающей пикантностью, несогласованной с возрастом героини. На первый взгляд, непримечательный лобик с ниспадающими завитками чёлки и едва прослеживаемыми розовыми конопатинками, но стоило девочке прекратить возбуждённо взъерошивать шевелюру, как вдруг обозначилась шелковистая бесчешуйчатая область, плавно ограждённая снизу двумя реденькими бровками светло-коричневого окраса. Лениво приоткрытые глаза скромно-кофейного оттенка были разграничены гибкой спинкой носа, кончик которого также был испещрён крапинками. Пухлощёкое лицо имело два уникальных, несвойственно-обольстительных элементов в виде диссиметрии приспущенных ушей и скривлённых губ. Шэрон не отличалась особой популярностью в школьном коллективе; среди мальчиков с трудом можно было найти того, кого она смогла бы заинтересовать.
Стук пластмассового гребешка об дубовую поверхность растворил её томительные мысли, - она подскочила к оконному проёму и всмотрелась в "послание". Недолго думая, Шэрон стащила очки с лица и принялась их протирать короткой замшевой салфеткой, до этого незаметно укрывающейся в её пястке. Закончив процедуру, она закинула обратно наконечники дужки за уши и громко выдохнула телесно-тёплый поток воздуха. Участок стекла с чуть заметным отпечатком покрылся мутной "плёнкой" с едва заметным краплением. Вскоре рука, сложенная в троеперстии, с крепко скованной в ней салфеткой оказалась напротив отмеченного участка. Шэрон осторожно прижалась ей и повторила процедуру краткими движениями. Стоило отвести ей руку, как вместо очищенного стёклышка она усмотрела всё тот же оттиск, оставленный таинственным незнакомцем. Подытожив, что человек находился снаружи во время знакомства, она тихо произнесла: "Значит мы с тобой ещё не друзья?"
Шэрон вышла из комнаты и, сбегая по лестнице, встретила Аннет, что торопко поднималась и вскользь промолвила:
- Шэрон, прошу тебя, быстрей!
- С добрым утром, - не обращая внимания на упрёк, последовал чуть ли не обрывающий ответ.
Спрыгнув с нижней ступени, Шэрон повернулась к столовой и заметила одинокую тарелку с двумя тостами и стакан яблочного сока, расположившихся на скруглённых сервировочных ковриках - наигранный порядок хорошее дополнение к скудному завтраку. Когда она подошла поближе и опустилась на стул, она заметила, как жирный пласт авокадовой пасты безуспешно скрывал то, что никак нельзя было назвать румяной корочкой. Как ни странно, Шэрон привыкла к таким завтракам. Она поднесла ломтик хлеба к губам и, обнажив зубы, оставила голодную размашистую отметину. Её трапезу прервал шум за окном, который завсегда повторялся изо дня в день и невольно напоминал о "трудностях жизни взрослых", которые так любил затрагивать отец в каждом разговоре.
Шэрон вроде нехотя, но с отличительной пытливостью вышла из-за стола, чтоб подойти к приоткрытой парадной двери. Сквозь узкий проём можно было наблюдать непримечательное крыльцо, сад с росяной травой и машину с распахнутым капотом. Отец бегал от гаража к проезжей дороге под звуки маминого недовольства. На протяжении долгого времени обстановка оставалась прежней, а единственной вещью, что менялась в этой сцене - набор инструментов в папиных руках. Они строили гримасы и нервно жестикулировали верхними конечностями, стремясь друг в друга что-то вбить.
Счастье... Взрослым так не хватает счастья по утрам. Стягивая холодное одеяло, они бесконечно спешат туда, где их никто не ждёт, или ждут, отнюдь не в заботе о их благосостоянии, а лишь для того, чтоб прикарманить и втянуть в свои корыстные и идиотские цели. Может поэтому они злятся и вечно без настроения? "Я не уверена, что, будучи с твоим отцом, я остаюсь счастлива", - однажды проронила мать. В ту минуту, между ними выстроилась новая связь, Шэрон испытала немного доверия. Что разлагает их чувства?..
Лишь одна вещь, которая, возможно, и является тем самым отличием детей от взрослых. Маленькая деталь, что стоит заменить. Нехватка счастья.
Шэрон широко раскрыла дверь, решаясь косвенно повлиять на эту ситуацию. А вдруг её заметят и прекратят ссору? Однако, было наивно полагать на такой исход. Не переступая порог, она продолжила стоять босыми ногами на ворсовом коврике и наблюдать. В её руках уместился стакан с соком, посвистывая, она потягивала сквозь соломку остатки. Впереди расстилалась картина обыкновенного дворика с узенькой мощённой тропинкой и маленькой лужицей цветов. Подчас она видела свою маму рядом с этой лужайкой, сидя по-японски, она калечила листья и стебли травинок, именуя данный процесс "беззаботным ковырянием", в действительности, она просто-напросто оставалась наедине с мыслями, - не видеть пьяного папу, полыхающие конфорки и грязное бельё. Шэрон, кажется, часто мешала ей своим присутствием, либо непрерывными вопросами, возможно, она не хотела видеть даже её... Неужели, то место, куда они так торопливо направляются, отнимает у них чувство удовольствия?
Шэрон, поразмыслив, отбросила пару мыслей и убедила себя в том, что жизнь не столь трудна и безысходна, как это ей описывают и демонстрирует, она уверена, что счастье будет всегда её преследовать.
Хлопок капота вернул девочку в реальность - на данном этапе, отец пристроился за руль, а мать села рядом, затем они завелись и покинули опустелую, на первый взгляд, улицу. Малютка Шэрон оставалась в широком проёме, втягивая сладкий воздух на дне стакана. Наедине между укромным домом и угрюмой улицей. Сомкнув ступни, она последовательно поглаживала большими пальцами подушечки, - крест-накрест, подобно движениям бездельной старухи со спицами. На ней была белоснежная футболка, внизу ограниченная кружевной ленточкой, что вздымала во время лёгкого взмаха ветра, оголяя нижнее бельё и стройные ноги. Сделав шаг назад, Шэрон закрыла дверь в прихожей и пошла на кухню, поместив грязный стакан в кухонную мойку.
Она вновь видела эту загадочную фигуру. На уголке улицы, на автобусной остановке, он держал напротив лица помятую газетёнку с неразборчивыми изображениями. Весь облачённый в чёрное, от обуви до велюровых перчаток. Едва заметно приспуская новостные сводки, - явно заинтересованный чем-то другим. Кажется, Шэрон всё это время смотрела ни на ссору, ни на маленький участок впереди дома, а прямо в его мелькающие глаза, столь незаметно, что не каждый автор смог бы это заприметить.
Поток воды сбил с её хрупких рук стакан - и он чудом не разбился. Шэрон поспешила перекрыть кран. В то же время с верхнего этажа донёсся девичий голос:
- Что за шум?
Шэрон обернулась на звуки приближения, что бодро пронеслись над лестничным маршем и достигли кухни.
- Шэрон всё в порядке? Я услышала громкий стук.
С некоторым унынием распознав источник звука, она повернулась к раковине и достала из мойки стакан.
- Всё отлично, - равнодушно произнесла она, прежде чем пристроила стакан на сушке.
Белокурые облака на синевласом небе склонились над трубами и скатами невзрачных домов, утаившихся меж приземистых оград. Солнечные лучи растелились изумрудной скатертью на палисадных побегах, переливаясь последними искрами мозаики. Вздымались листья вдоль по стеблю, сбрасывая с взращённых почек капельные оковы погибающей росы. Утро заурядной семьи близилось к финалу: родители сквозь гущу утрамбованных машин тащились по-черепашьи, высматривая от скуки соседние салоны: один был забит густым тлеющим дымом измельчённых листьев табака и упёртым водилой, возбуждённо вздёргивающим разнообразные регуляторы радиоприёмника, а другой был напичкан детьми, стоящими на коленях на запыленных задних сидениях, что, рассматривая машины позади, скрипуче хихикали; Аннет и Шэрон, обойдя полусадик с торчащей в нём скульптурой неизвестного им мужчины, подобрались к ступеням, подводящих к школьному холлу.
И этим утром, вобрав в скудные желудки и непорочные умы немного пищи, покидая кровати скромных помещений и вместительных домов, убрались все по своим жалким делам. Опустошён и дом, и сад, и улица, и, между прочим, автобусная остановка также опустела. Тротуар и проезжая часть согревали асфальтовые обвёртки подземных труб... дверь заперта, а жалюзи опущены. Правда, небрежно. В комнатках продолжали мелькать заблудшие искорки света и штришки пыльного воздуха, пробравшиеся сквозь хрупкие оконные и дверные зазоры.
Шэрон, выпрямив спину, пыталась вслушаться в слова учителя, невольно задумываясь о том человеке, - и ссоре, которую недавно ей представилось увидеть. Она отвернула лицо и нацелила взгляд в приоткрытое окно; ветерок едва ощутимо охватывал её гладкую кожу предплечий и пригретых лопаток. Плеяда слов, следующих однотонно, непрестанно из уст воспитателя, продолжали степенно тлеть по мере погружения маленькой девочки в чертоги незыблемого сознания. Бестревожного и равнодушного, как гладь, до сей поры... Когда она остро ощутила не то сердцем, не то мозгом недостаток эмоций и чувств, кратких и продолжительных, неподдельных и убедительных... Эти условия заставляют нас взрослеть чуть быстрее, быстрее утомляться и увязать в болоте, чьё дно - защита, а прелые сучья у основания не меньше прелого деревца - угроза.
Прежде, чем уйти... оставить детей наедине с их тарелками, стульями и комнатками, с детским восторгом, сказкой и гормонами, с кошкой, с собакой, с сестрой, с незнакомцем...
Поцелуйте их в лобик.
Цвета пудры... её нательное белье сливалось с цветом её кожи.
Очередная ночь - и кладбищенская тишина. Ни ропота, ни храпа, лишь молчание, глубокое и мертвецкое. Аннет только вот заснула, а взрослые давно уж смотрят сны, - Шэрон было забавно представить, как отец бьет по ящику, если вдруг сновидение собиралось уйти в забвение, внезапно маскируясь снежинками помех. А отскакивающая банка с пивом у него в руке, смешно расплёскивалась. Шэрон едва слышно хихикнула и легла на другой бок.
В черепных избушках так много мыслей, ровно бесконечно глубокий омут: стоит оступиться, как мы уже летим вниз, цепляясь поясом за долголетние корни кружащих деревьев и обрамляющих кустиков. А плоды праведности на встревоженных веточках рушатся вместе с нами... Порой, и вовсе требуется предугадать, какой мысли и какому желанию необходимо оставаться в "холодильнике". А прочим - убраться по мусорным пакетам и оказаться в выгребной яме. Согласитесь? Ведь пугающе то чувство, когда ты достаёшь из выгребной ямы то, что давно было тобою выброшено и целиком испрело.
Фигура за окном бездвижно наблюдала за совершенно беспорочным узелком жизни.
Маленькая Шэрон ненадёжно сплюснула веки, поглядывая на пятна искусственного света, что так усердно испускал уличный фонарь. Выглядели они как кукурузные хлопья, неряшливо опрокинутые на белёсое настенное полотно.
Завёрнута в белоснежное одеяло, как в бархатистый саван. По небольшим впадинкам которого можно было предположить, как расположено её тело. Вообразить, как её бёдра соприкасаются, а её кисти несколько скованно касаются тёплой кожи на уровне слега выпирающих подвздошных гребней.
...Так жаль, что, взрослея, детские черты перестают представлять собой красоту, свежесть и нежность, превращаясь в топорно-взрослые. Глаза опускаются под грузом грушевидных морщин, смещаются уголки губ, кожа съёживается и обсыхает, а заместо веснушек - рожистые пятна! Тьфу, противно смотреть на эти безвкусные тела, на дурацкие манеры, на страусиную походку! А это... это совсем другое; то, что нельзя обидеть, осквернить, полное чистоты и приятного вишнёвого аромата. Непознаваемый запах, что стоял у меня в ноздрях даже в то время, когда я находился за оконной рамой... Приятное покалывание моих рук. Невозможно было спутать чувство... чрезмерного интереса. Искушение.
Это маленькое божье творение - и в одночасье сирена, влекущая своим сладострастным голосом ввысь по ступеням Вавилона.
Она смотрела прямо мне в глаза, мистер Медведь был свален на половицы, а комнату охлаждал ночной ветерок. В ней не было ни толики страха. Она будто бы ожидала нашей встречи. Взгляд ребёнка на родителя. Полный доверия, предвкушающий звуки мягкого, нежного и доброго голоса отца.
Стоило мне наклонить своё тело, попытаться вытянуть из себя слова... Я готов был убежать.
Однако, через пару незаметно промелькнувших минут сквозь ткань маски кое-что донеслось.
"Я твоё счастье".
Шэрон ждала этих слов. Она непринуждённо улыбнулась.