Давидовски Джейкоб : другие произведения.

Ленин. Семнадцатый год

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это - роман о первом правителе Советской России Владимире Ленине. Для того, чтобы дать читателю определиться - приступать ли к чтению или сразу закинуть книгу в угол: 1. Повествование начинается с Февральской революции 1917-го года. Всё, что происходило ранее, подаётся исключительно как воспоминания героев. 2. Автор старался как можно достовернее отображать реально произошедшие события. Поэтому использовано множество воспоминаний участников и очевидцев Лев Троцкий, Антон Деникин, Нестор Махно, Луначарский и много других. Отрывки из этих воспоминаний, немного подкорректированные, зачастую просто вставлены в текст. 3. Книга - исторический роман, написанный в полухудожественной форме. 4. В романе Ленин не умрёт в январе 1924-го, а будет долго пребывать в коме. После чего некоему монгольскому лекарю - специалисту по тибетской и китайской медицине - удастся поставить его на ноги. Году в 1927-м. Уже в раннесталинском СССР. Страшно интересно пофантазировать - сумел бы учитель одолеть через столько лет ученика. Ленин - Сталина. Уже несколько лет находящегося на вершине власти. В романе действуют Ленин, Сталин, Троцкий, Махно, Деникин и многие другие.
  Jacob Davidovsky
  Ленин
  
  
  Альтернативная история
  
  Предисловие.
  Это - роман о первом правителе Советской России Владимире Ленине.
  
  Сразу. Для того, чтобы дать читателю определиться - приступать ли к чтению или сразу закинуть книгу в угол:
  
  1. Повествование начинается с Февральской революции 1917-го года. Всё, что происходило ранее, подаётся исключительно как воспоминания героев.
  
  2. Автор старался как можно достовернее отображать реально произошедшие события. Поэтому использовано множество воспоминаний очевидцев Хотя чего там "очевидцев" - участников, причём не рядовых. Лев Троцкий (в основном его мемуары "Моя жизнь", но не только), Антон Деникин ("Очерки русской смуты"), Нестор Махно (мемуары, надиктованные им в эмиграции), Луначарский и много других.
  Отрывки из этих воспоминаний, немного подкорректированные, зачастую просто вставлены в текст. Сразу - "подкорректированные" не по существу событий (кто я такой, чтобы корректировать Троцкого или Луначарского?), а попросту потому, что русский язык с тех лет несколько изменился.
  Чтобы не быть обвинённым в плагиате, автор помечает такие отрывки - например, "По воспоминаниям такого-то".
  Иногда, когда вспоминает, так сказать, не особо известный человек, пометка будет "По воспоминаниям очевидца".
  Например, в самом начале романа описан эпизод, произошедший в Петрограде сразу после Февральской революции. Когда уличная торговка, недовольная речами покупателя - обычного мастерового, изготовителя шапок - обвинила того в том, что он - переодетый городовой. Дескать, она его видела в форме и с саблей. И, если бы не вмешательство мальчишки - ученика шапошника - всё могло бы закончиться трагически.
  Так вот, этот мальчишка вырос и написал воспоминания, на основании которых и воссоздан эпизод.
  Так что и тут - реальные события. Просто автор их изложил, немного доработав и вплетя в действие других героев романа. Один из них, кстати, тоже - реальный человек - матрос Николай Маркин.
  
  Или, скажем, случай, когда тот же Маркин помог Троцкому, чья семья третировалась как по месту жительства, так и в гимназии, где учились дети Льва Давидовича.
  Это взято из воспоминаний самого Троцкого, но автору пришлось многое домысливать. Как я понял Льва Давидовича, Маркин болтать не любил, поэтому распространяться о том, что ему пришлось проделать, не стал. Ну, а сам Троцкий не настаивал.
  Но, как видите, и этот случай имел место. Третировали, а после вмешательства матроса стали шёлковыми.
  
  Так что тоже пришлось дорабатывать.
  
  3. Первая часть книги, в общем-то - исторический роман, написанный в полухудожественной форме. То есть повествование часто перемежается чисто хроникальными вставками. Ещё раз. Автор стремился быть как можно ближе к реальному течению событий.
  
  4. Вторая, ещё не написанная часть романа будет, так сказать, альтернативной историей. То есть в романе Ленин не умрёт в январе 1924-го, а будет долго пребывать в коме. После чего некоему монгольскому лекарю - специалисту по тибетской и китайской медицине - удастся поставить его на ноги. Году в 1927-м. Уже в раннесталинском СССР.
  Страшно интересно пофантазировать - сумел бы учитель одолеть через столько лет ученика. Ленин - Сталина. Уже несколько лет находящегося на вершине власти.
  До этого Владимир Ильич умел "укорачивать" того за считанные дни. А "взбрыки" у Сталина наблюдались и до отхода Ленина от дел. В романе это описано.
  
  Ну вот, вроде всё. Теперь, читатель, решай сам - продолжить чтение или всё это тебе не надобно.
  Я просто стараюсь играть по-честному.
  
  Вернёмся теперь к сути дела. Как я написал выше, роман - о Ленине.
  Казалось бы - о нём известно практически всё. Каждая деталь его биографии, уйма воспоминаний очевидцев. Огромное количество научных трудов.
  Всё верно. О Ленине написано очень много. Вот только верно и другое.
  Нет в мировой литературе реального образа Ленина. Как человека.
  Есть добрый дедушка с лукавым прищуром и лучиками-морщинками вокруг глаз, обожавший детей, деревских ходоков и домашних животных. Есть кровавый тиран, рассылавший указы о массовых расстрелах. Есть вождь мирового пролетариата - это уже скорее монумент, чем человек. Есть даже какой-то полусумасшедший клоун. Ещё кто-то.
  Образа Ленина - реального человека - в мировой литературе нет.
  Конечно, можно найти кучу зарисовок в воспоминаниях современников. Соратников - Луначарского, Троцкого, даже Сталина и так далее. Иностранных журналистов и писателей. Джон Рид, Герберт Уэллс. Как Ленин выглядел, что и как говорил, какое производил впечатление.
  Но из этого не видно - как он мыслил, к чему стремился, о чём мечтал. Куда бы повёл Россию, проживи он дольше.
  Нет внутреннего мира Ленина. А без этого нет образа его, как человека.
  Есть слепки разных граней его личности. Да, он и добрый дедушка. И жёсткий безжалостный правитель. И оратор. И публицист. И мастер завоевания и удержания власти. Всё это - различные грани личности Ленина.
  
  По моему мнению, тот факт, что реальный Владимир Ильич так никогда и не появился на страницах художественной литературы, объясняется тем, что любое повествование о нём всегда было, так сказать, политически ангажировано.
  
  Поясню подробнее.
  
  После смерти Ленина в коммунистической верхушке началась борьба за власть. Сначала триумвират Зиновьев-Каменев-Сталин одолел Троцкого, а затем Сталин - Зиновьева и Каменева.
  При этом Сталин использовал образ скромного ученика и последователя Ленина. Противопоставляя тем самым, например, Троцкому, чей авторитет в те годы был неизмеримо выше сталинского, не себя, а недавно умершего вождя.
  Но, пойдя по этому пути, Сталин был просто обязан, во-первых, всячески возвеличивать Ленина, во-вторых, выставлять оппонентов постоянными противниками ленинского курса, всячески ставившими вождю мирового пролетариата палки в колёса, а в-третьих, уж себя-то показывать преданным ленинским соратником -сподвижником, да и попросту другом.
  По каковой причине Ленин стал из человека, пусть и незаурядного, просто монументом, Троцкий, а затем Зиновьев и Каменев - властолюбцами, упрямо сражавшимися против практически любых ленинских инициатив, а иногда и попросту вождя предававшими, а Сталин, конечно, железобетонным сторонником и проводником ленинских идей.
  Но поскольку НА ДЕЛЕ Сталин всё-таки видел будущий СССР иначе, чем Ленин, он был вынужден фальсифицировать взгляды и поступки Владимира Ильича, подгоняя их под свои цели.
  В итоге в сталинском Советском Союзе портреты Ленина висели везде (уступая по количеству только портретам собственно самого Сталина), а сам вождь мирового пролетариата, согласно описаниям сталинских историков, всегда был горячим сторонником именно той линии, которую в СССР проводил как бы самый верный ленинский ученик и последователь. По имени Иосиф Виссаронович.
  В итоге Ленин в массовом сознании начал прочно ассоциироваться с тем общественным строем, который называли советским, а на деле являвшимся диктатурой Компартии и лично Генерального Секретаря.
  Хотя Владимир Ильич и Генеральным Секретарём-то никогда не был, и, судя по его взглядам и, что важнее, действиям, видел будущий СССР совершенно иным. Ну, например, никак не вяжется с советским строем введённый Лениным незадолго до его отхода от дел НЭП, бывший по сути попросту разрешением частного предпринимательства.
  
  Прошло время СССР развалился. Слово "советский" стало ругательным. Но, поскольку теперь именно Ленин в первую очередь ассоциировался с созданием Компартии, а затем и СССР (благодаря советским историкам), то он стал кровавым тираном, убийцей и вообще дьяволом во плоти.
  Проще говоря, именно на него повесили сталинские художества. Разумеется, и прочих советских правителей не забыли. Но Ленин оказался как бы самым-самым.
  Короче, как написал Владимир Маяковский:
   - Мы говорим Ленин - подразумеваем - партия.
   - Мы говорим партия, подразумеваем - Ленин.
  
  Это, кстати, верно. Российская Коммунистическая Партия - именно детище Владимира Ильича в первую очередь. Но вот почему-то никого не заботило, что во времена Маяковского партия была ДРУГАЯ. Потому что впоследствии именно партию Ленина Сталин уничтожил. Расстреляв и пересажав почти всех. Назвав их троцкистами, зиновьевцами и так далее. Врагами народа, короче. И набрав на их место уже чисто своих сторонников. Кстати, первый такой набор в партию, состоявшийся уже после смерти Ленина, был назван "ленинский набор". Каков цинизм, а?
  
  А всё могло бы быть иначе. В двадцатых годах двадцатого века история человечества пошла бы по другому пути. И в результате во второй половине века на планете Земля не было бы противостояния двух систем - Западной во главе с США и Советской во главе с СССР. Которое не раз ставило человечество на грань ядерной войны.
  И уж точно сильно замедлило развитие человечества. Поскольку и США, и СССР тратили огромные средства на гонку вооружений. Вместо того, чтобы направить свои силы на научно-технический прогресс.
  И сейчас мы жили бы в другом мире. В том, в котором , возможно, мы, и уж точно наши дети и внуки будут жить лет через двадцать-тридцать. Лучше, обеспеченнее и более социально защищёнными.
  Если не было бы этого противостояния между Западной и Советской системами. Точнее, если бы Советская система была бы иной. Похожей на то, что мы с девяностых годов 20-го века видим в Китае.
  В Китае работает экономика свободного предпринимательства. Китай, в отличии от СССР, не рвётся воевать, не стремится силой насаждать Советскую систему в других странах и не отгораживается от стран Запада. Наоборот, западные фирмы открывали и открывают там филиалы своих предприятий, а китайцы с удовольствием на этих предприятиях работают. Конечно, Китай не хочет военного противостояния с Западом. А хочет нормальной экономической конкуренции.
  И это происходит при безраздельной власти Коммунистической Партии.
  В этом направлении страну повернул человек по имени Дэн Сяопин. Конечно, не он один. Он тогда стал лидером Коммунистической Партии, которая правила и правит Китаем. И в этой партии у него нашлось немало сторонников. В том числе и среди партийных лидеров. И при их поддержке поворот удался.
  Кроме того, к этому моменту всем здравомыслящим людям было уже очевидно, что Западная система экономически гораздо эффективнее Советской.
  Примерно в те же годы такой же поворот к экономике свободного предпринимательства попытался осуществить лидер СССР Михаил Горбачёв. Горби. Но ему не удалось. Слишком долго в СССР спецслужбы уничтожали людей, любящих и умеющих спздавать успешные предприятия. И в итоге их осталось слишком мало. Горбачёву не хватило поддержки.
  А на шестьдесят с лишним лет ранее то же самое вполне могло получиться. В марте 1921-го года лидер страны, которая тогда ещё называлась Советская Россия (до переименования её в СССР оставалось почти два года) Владимир Ленин, резко изменив курс, ввёл свободное предпринимательство. И назвал это "Новая Экономическая Политика". Сокращённо НЭП.
  Экономика страны, пребывавшая в это время в разрухе вследствии двух революций и гражданской войны, начала быстро восстанавливаться.
  К сожалению, уже в мае 1922-го года Ленин тяжело заболел. С этого момента краткие периоды улучшения сменялись всё более тяжёлыми приступами болезни, и в январе 1924-го года он скончался.
  После его смерти в борьбе за власть победил Иосиф Сталин, который вскоре отменил НЭП и вернулся к советской "милитаризованной" модели экономики. И СССР пошёл по тому пути, который и привёл к противостоянию с Западом и в итоге к "холодной войне", "карибскому кризису" и опасности ядерной катастрофы.
  А если бы Ленин не умер? Сумел бы он удержать СССР на пути свободного предпринимательства? Каким стал бы тогда наш мир?
  
  В романе будет описан именно такой вариант. Ленин не умирает, но после долгой болезни выздоравливает, вступает в борьбу с за власть со своим бывшим учеником Иосифом Сталиным и побеждает.
  
  Альтернативная история.
  
  Книга будет выглядеть, как исторический роман о первых годах Советской России. Первая часть будет следовать реальной истории, но, начиная с 1923-го года течение событий станет плавно изменяться в сторону истории альтернативной.
  И главный герой - реальная историческая фигура. Владимир Ильич Ленин. Каким он был, о чём думал, о чём мечтал и главное - куда бы он повёл СССР.
  
  Итак, это - книга о Ленине.
  Чтобы понять, каким был Ленин на самом деле, по-моему, сначала нужно разобраться - какие он ставил перед собой цели. К чему стремился. А для этого стоит повнимательнее взглянуть не его биографию.
  Вырос в интеллигентной и обеспеченной семье. В тогдашней либеральной России даже клеймо брата цареубийцы не помешало ему поступить в Казанский Университет. Казалось бы, впереди вполне достойная карьера - выпускники университетов тогда были не столь многочисленны, как ныне, и получение престижной и денежной работы, как правило, для них проблемой не являлось.
  И вдруг - участие в студенческих волнениях - и вылет из университета. С волчьим билетом. Сколько сил и трудов было потрачено им и его родственниками, чтобы вернуться на утерянную стезю - всё бесполезно. Вероятно, всё же клеймо брата цареубийцы сказалось - система не желала более его принимать.
  Он подготовился и сдал экстерном экзамен на помощника присяжного поверенного - но и на юридическом поприще не снискал особых успехов.
  Система его отторгает. Он вынужден жить на пенсию матери. Это унижает. Накапливается злоба, ненависть к режиму.
  И Ленин становится революционером. Навсегда. Думаю, что уже к этому моменту неудачи юности породили в нём колоссальное желание доказать, что он на самом деле - не неудачник. Дать ответ системе, вышвырнувшей его на задворки.
  Но как? Из судьбы старшего брата Саши, казнённого за участие в заговоре, имевшем целью убийство царя, и отказавшегося подать прошение о помиловании, Ленин делает два главных вывода.
  Первый. Не играть в благородство. Прекраснодушные порывы ничем старшему брату не помогли. Нет, "мы пойдём другим путём". Прагматизм, и только прагматизм. Вплоть до использования научного подхода для решения проблемы.
  И такой подход уже разработан. Он называется "марксизм". Отсюда - второй вывод Ленина.
  Он становится марксистом. Это теперь - его образ жизни. Изучение и развитие теории Маркса и Энгельса - и практические действия на основе этой теории.
  Думаю, никто не сомневается в наличии у Ульянова-Ленина незаурядных способностей. Во всяком случае, через некоторое время в революционных кругах его авторитет знатока марксизма становится практически непререкаемым. Он на равных спорит с тогдашними лидерами российского социал-демократического движения Плехановым и Мартовым. Это - показатель.
  Любопытно, что воспоминания о молодом Ленине-марксисте рисуют его как человека неприятного, сухого. Да, по части теории он - дока, но общаться с ним - невеликое удовольствие. Сух и высокомерен.
  А воспоминания о зрелом Ленине описывают вождя большевиков обаятельнейшим человеком, могущим за несколько минут очаровать любого собеседника. Просто как будто читаешь о разных людях.
  Вывод. Ленин сумел измениться. Он видел себя лидером. Лидером труднее стать, если тебя не любят соратники ... да и противники. И он научился очаровывать.
  Он вообще многому научился за годы своей революционной деятельности. Он рано понял, какой должна быть партия, могущая добиться власти. В России. Возможно, выводы были сделаны на основе опыта партии якобинцев в Великой Французской Революции конца восемнадцатого века. Якобинцы, бывшие сначала весьма аморфным образованием единомышленников, к моменту достижения лидерства во Франции стали боевым отрядом, спаянным железной дисциплиной, беспрекословно идущим за своими лидерами. Главным из которых был Максимилиан Робеспьер.
  Партия большевиков, созданная и выпестованная Лениным, отличалась от гораздо более аморфных партий эсеров, меньшевиков и прочих кадетов (конституционных демократов) тем же. Спаянностью и дисциплиной. Один Бог знает, сколько усилий было положено Лениным на создание такой партии - но он своего добился. И эта партия в конце концов привела его к власти.
  Процесс революционной карьеры Ленина до февраля 1917-го в данной книге почти не затронут. Поскольку автора гораздо больше занимает вопрос непосредственного завоевания Лениным власти в 1917-м и удержания её в гражданскую войну. И самое главное - куда повёл бы он Россию дальше.
  К моменту отхода от дел по болезни Ленин строил уже совсем не то, что теперь называют сталинской моделью социализма.
  Да, в своих дореволюционных работах он постулировал в частности национализацию всей собственности в стране и полный государственный контроль практически надо всем.
  И став во главе России, некоторое время этой линии следовал. Вспомним военный коммунизм, практиковавшийся в гражданскую. Продразвёрстка, все предприятия объявлены собственностью государства.
  И вдруг - резкий поворот. Сначала продразвёрстка заменяется продналогом, а дальше вводится "всерьёз и надолго" Новая Экономическая Политика. НЭП. Частная собственность. Частное предпринимательство.
  Ленин никогда не боялся резких поворотов. И умел их осуществлять.
  Он был прагматиком до мозга костей. Именно поэтому если Владимир Ильич видел, что в чём-то ошибается - он менял свою линию и быстро заставлял всех этой новой линии следовать.
  В предлагаемой книге это описано.
  Многие диктаторы, вытащившие страну из кризиса, действовали аналогично. Тоже меняя направление. Вспомним, например, Франсиско Франко в Испании. Или Аугусто Пиночета в Чили. Пиночет совершил государственный переворот весьма жестоко. Были аресты, избиения, расстрелы. Потом он организовал выборы нового правительства и добровольно сложил полномочия.
  Впрочем, Ленин складывать полномочия явно не собирался. Но на вопрос - считаю ли я, что Ленин, как Сталин в реальности, отменил бы НЭП и устроил раскулачивание, я отвечаю отрицательно.
  Ленину нужна была сильная и богатая Россия. Милитаристская модель социализма, впоследствии реализованная Сталиным, как нам сейчас ясно, выполнения этой задачи не обеспечивала.
  И Владимир Ильич это понял вскоре после победы в гражданской войне.
  История не дала Ленину шанса построить в России то, что он желал. Уже в 1922-м году вождь вынужден был уйти от дел по состоянию здоровья. В дальнейшем краткие периоды улучшения сменялись всё более сильными обострениями болезни - и в январе 1924-го Ленина не стало. То бишь он был вынужден уйти от власти в 52 года. А умер, не дожив до 54-х.
  
  Данная книга планируется как бы в двух жанрах. Первая часть - вполне историческое произведение о завоевании Лениным власти в России и первых годах пребывания у власти большевиков. До ухода Ленина по болезни в 1922-м.
  В отличии от реальной истории я хочу в своей книге дать Ленину шанс продолжить начатое. А что, если он не умирает, а несколько лет борется с болезнью - и выздоравливает. Ну, пусть будет какой-нибудь монгольский доктор, знаток китайской и тибетской медицины, которому удалось за несколько лет поставить Ленина на ноги. Году этак к 1927-му.
  Альтернативная история. Именно в этом жанре я хочу написать вторую часть.
  Но она ещё только планируется. Пока - исторический роман с главным героем - Лениным.
  Должен сразу честно предупредить. Любителям любовных коллизий данную книгу открывать незачем Этой области автор почти не касался. Даже взимоотношений Ленина с Инессой Арманд. Ну, не моя это тема. Слабо я разбираюсь в любовных историях.
  И, конечно, в книге действуют и иные герои. Есть реальные исторические личности. Если пишешь о Ленине, невозможно обойтись без Сталина, Зиновьева, Каменева и других.
  И главное - Троцкого. Наверное, ни на кого в отечественной истории не было вылито столько грязи. Сталинские историографы здесь особенно постарались.
  А ведь Троцкий - тот, кто, собственно, полностью подготовил и провёл Октябрьский переворот. И в победе большевиков в гражданской войне сыграл роль, не меньшую, чем Ленин. А возможно, и бОльшую.
  При этом в партию вступил только за три месяца до Октябрьской революции, в июле семнадцатого года и, несмотря на огромный авторитет в массах, добровольно признал главенство Ленина и проявлял бешеную активность по реализации его курса. Успешно.
  И это описано в романе тоже. Троцкий - один из главных персонажей.
  Ну и, так сказать, "простые люди".
  Матрос Николай Маркин. Солдат Пётр Мартынов. И так далее. Автор старался держаться как можно ближе к исторической правде, но, разумеется, приходилось кое-что сочинять. Надеюсь, получилось правдоподобно.
  Судить читателю.
  
  
   
  Книга Первая. Семнадцатый год.
  
  Пролог. Май 1926 года. Забайкалье.
  Забайкальская степь. Майское утро. Запах весенних трав. Яркое солнце.
  Во дворе большого бревенчатого дома рослый мужчина с роскошными усищами катил коляску. В коляске сидел человек, укутанный в одеяло, несмотря на тёплую погоду. Взгляд сидящего был бездумно устремлён в пространство. Вообще, выражение лица наводило на мысль, что он, выражаясь сегодняшним языком, находится в состоянии "овоща". Мысль была, в общем-то, верной. Более того, человек находился в таком состоянии уже несколько лет. Поэтому его правильнее было бы называть "пациентом". Что мы и будем делать. Пока.
  Рослый подкатил коляску к деревянной изгороди, окружавшей дом, и остановился, давая возможность пациенту полюбоваться окружающим пейзажем. Забайкальской майской степью.
  Но, как оказалось, того занимало сейчас другое.
   - Д-де я? - неожиданно для рослого прозвучал вопрос.
  Было видно, что человек с усищами не ожидал не только этого вопроса. Он не ожидал никакого. Расслабленно любующийся степным пейзажем, здоровяк резко встрепенулся, подскочил к коляске и, нагнувшись, внимательно вгляделся в лицо пациента.
  Да, он не ослышался. Взгляд человека в коляске был уже вполне осмысленным и даже требовательным. Непохожим на взгляд "овоща", каким был ещё несколько минут назад.
   - Владимир Ильич, вы очнулись?! - интонация этих слов, произнесённых усачом, была одновременно вопросительной и восторженно-надеющейся.
  Взгляд пациента стал каким-то удивлённым. "От чего очнулся?" - казалось говорил он. Но тут же, видно, что-то осмыслив, человек в коляске ответил:
   - Д-да. А ш-ш-ш ... .
  Было видно, что язык слушается его с трудом, и произнести что-либо кроме простейших междометий ему трудно. Усач это понял и торопливо, но стараясь произносить слова как можно разборчивее, заговорил:
   - Вы долго болели. Очень. Вы и сейчас больны, хотя, как я вижу, идёте на улучшение. Вам пока трудно говорить. Давайте так. Я расскажу - как обстоят дела. Если вы захотите что-то уточнить, просто издайте звук. Например, "А". Если мне потребуется вас о чём-нибудь спросить, я буду строить вопрос так, что ответ будет либо "Да", либо "Нет". Давайте договоримся. Если вы прикроете глаза один раз, это будет означать "Да". Если два раза - "Нет". Если вы не знаете ответа, или он неоднозначен, глаз вообще не закрывайте. Согласны, Владимир Ильич?
  Глаза пациента закрылись и вновь открылись. Усач облегчённо вздохнул.
  - Слава богу. Я вижу, вы на пути к выздоровлению. Сегодня же сообщу в Политбюро. Вот там обрадуются!
  При слове "Политбюро" в глазах пациента сначала появилось сомнение, а затем он моргнул. Дважды. Увидев непонимание на лице собеседника, заморгал уже просто яростно, явно приходя в возбуждение. Усач недоумённо переспросил:
   - Не обрадуются?
  Два моргания.
   - Не надо сообщать?
   - Да, - просигнализировали глаза человека в кресле.
   - Но почему? Ах да. Вам же трудно говорить. Давайте так. Я пока не сообщу, конечно. Но ведь доктор наверняка увидит, что вы пришли в себя. И цирюльник, и сиделка, и остальные. Кто-то сообщит, и наверху всё равно узнают.
  Рот пациента открылся и выдавил:
   - Х-х-х-о т-т-ы-ы?
  Усач хлопнул себя ладонью по лбу.
   - В самом деле, вы же можете меня не помнить. Или помните?
  Глаза человека в кресле оставались открытыми.
   - Не знаете - помните или нет? Или помните, что уже видели, но не помните - кто я?
  Моргание.
   - Понял. Я - Пётр Мартынов, начальник вашей охраны и комендант этого госпиталя с одним пациентом - вами. На всякий случай. Вы - Владимир Ильич Ленин, вождь партии большевиков, нынешней правящей партии в России. Э-э-э ... вождь мирового пролетариата, - с заминкой добавил усач.
  Лицо Ленина досадливо скривилось.
   - Понял. Чёрт с ним, с мировым пролетариатом пока. Буду конкретнее.
  Моргание.
   - Вы больны. Долго. Здесь - госпиталь. Вы - единственный пациент. Вы здесь с двадцать третьего года. Мы в Забайкалье. Вас лечит монгольский доктор Дорж. Травяными настоями. Ух, молодчина, видать, правильно лечит! Вы пришли в сознание! Ну да, по делу. Госпиталь - секретный. О том, что вы здесь, знают только в губкоме и горкоме. И то не все. Ну и в Политбюро, конечно. Владимир Ильич, я не знаю, о чём рассказывать в первую очередь. Вы хоть намекните. Историю вашей болезни рассказать?
  Лицо Ленина скривилось так же, как и перед этим. Рот открылся:
   - Сы-ы-ана.
   - Страна? - моргание, - Понял. Что в стране? - моргание, - В стране власть большевиков, - неуверенно проговорил Мартынов.
  Ленин как-то нетерпеливо шевельнулся. Похоже, его инересовало другое.
   - Нэ-э-эп?
   - Да, конечно. В стране Новая Экономическая Политика. НЭП. Введённый ещё вами. Рассказывать?
  Два моргания.
   - П-по-иб-уо?
   - Политбюро? Ну да, понял. Полного состава я не знаю. Главные - Сталин, Молотов, Ворошилов, Калинин. Рыков, Томский. Ну ещё Бухарин, наверное, - как-то неуверенно продолжал Мартынов.
  Лицо Владимира Ильича выразило недоумение.
   - Т-т-тьо-хи?
   - Троцкий? - моргание, - Вас удивляет, что я не упомянул Троцкого? - моргание, - Но Троцкий уже не из главных. Он пошёл против линии ЦК. Открыл антипартийную дискуссию. ЦК во главе с вашим учеником товарищем Сталиным Троцкого осудил.
  - Х-х-а-и-е? С-с -и-о-е?
   - Каменев? Зиновьев?
  Моргание.
   - Они тоже пошли против ЦК. И тоже публично осуждены.
  Лицо Ленина стало задумчивым.
  Мартынов спохватился.
   - Ах, да. Вы же устали, наверное. Столько новостей. Вам надо осмыслить. Владимир Ильич, всё равно время прогулку заканчивать. Давайте, я вас отвезу в вашу спальню. И никому не скажу, что вы пришли в себя. Я ведь строевой долдон, мог и не заметить.
  Моргание. Уголки ленинского рта чуть дрогнули, как будто он попытался улыбнуться. Но сразу же лицо вождя снова сделалось серьёзным.
  И задумчивым.
  
  Сидя в коляске в своей спальне, заботливо стараниями сиделки укутанный пледом, Ленин задумчиво смотрел в окно на сумеречное степное небо. Сиделка мирно подрёмывала в углу на стуле.
  Но тут процесс размышлений был прерван. Наступило время ежевечернего врачебного осмотра.
  Дверь отворилась, и в комнату влетел энергичный стриженный ёжиком круглолицый человек, черты лица которого недвусмысленно выдавали принадлежность к азиатской расе. Человек был невысок, но очень широк в плечах. Таких иногда называют "квадратными". На лице его сияла сладкая улыбка, глаза почти превратились в щёлочки.
  Это и был монгольский доктор Дорж, ныне - лечащий врач Ленина.
  Схватив свободный стул, он поставил его рядом с коляской. Затем сел, развернул пациента к себе и пытливо уставился ему в лицо. Всё это время, не переставая, говорил, причём никакого акцента в его речи не угадывалось:
   - Так-так, что у нас тут? Так, позвольте-ка. Глаза ... прекрасно, белки чистые ... цвет кожи ... лучше. Владимир Ильич, Пётр Петрович мне сказал, что вы пришли в себя и даже пытались разговаривать. Это чёрт знает насколько хорошо! Прекрасно! Великолепно! Блестяще! Ну-ка, пощупаем пульс.
  Пульс доктор Дорж проверял не совсем стандартно. Обеими руками соответственно на обеих руках пациента. И на каждой руке пульс выслушивался сразу в нескольких точках.
  Пётр Мартынов, зачастую присутствовавший на осмотрах, как-то раз спросил доктора - что это за способ. И получил в ответ целый спич - что у человека на самом деле шесть основных пульсов, по три на каждой руке. И каждый из этих шести несёт свою информацию о состоянии и функционировании различных органов. И информацию немалую. Играет роль всё. Частота пульса, наполнение, ритмичность и так далее. А совокупность получаемых таким образом доктором данных вкупе с цветом кожи, глаз, ногтей и чего-то там ещё - Пётр всего не запомнил - позволяет ставить диагноз достаточно точный.
   - О, и кровообращение явно лучше, - просто с каким-то восторгом информировал пациента доктор, - идёте на поправку. Пётр Петрович сказал, чтобы я не спешил с обнародованием этого факта. Я не знаю, зачем, но всё равно это не моё дело. Я - врач, а контактами с внешним миром занимается Пётр Петрович. А вам, - он обернулся к сиделке, не выпуская, впрочем, рук пациента из своих, - комендант велел передать ... как и остальным. Улучшение здоровья Владимира Ильича пока - строжайшая тайна. Если кто проболтается - ответит по всей строгости. Пётр Петрович сам доложит кому следует. Ясно?
  Сиделка, улыбнулась, вежливо кивнула и снова откинулась на спинку стула, спокойно глядя на доктора. Было видно, что ничего нового тот ей не сообщил.
   - Так, теперь о делах медицинских, - продолжал доктор, снова глядя во внимательныс ленинские глаза, - Разумеется, больше гулять. Вообще, больше двигаться. Пытайтесь приподниматься в кресле. Делать что-то руками. Любая двигательная активность приветствуется. Надеюсь, вскоре сможете даже ходить. Медленно и осторожно, конечно. Вы очень долго были без движения. Мышцы сильно атрофировались. Надо разрабатывать. То же самое мозги. Разрешаю читать. Всё, что будет приносить Пётр Петрович. Газеты, журналы.
  На лице Ленина появилась живейшая заинтересованность. Видно было, что последние слова доктора пришлись ему по душе.
   - И разговаривать, - продолжал тот, - Как можно больше. Органы речи тоже надо разрабатывать. Говорите с Петром Петровичем, с сиделкой, со мной.
   - Х-х-хо-о-шо, - послушно выдавил пациент, - бу-у та-а-са.
   - Превосходно! Вы меня поняли. Но твёрдо запомните одно! Не переборщите! Утомляться строжайше запрещаю! Как только почувствуете малейшее утомление - немедленно всё бросать и отдыхать! Вы ещё очень слабы. Нужно быть осторожным. Ну, всё, осмотр на сегодня закончен. Побегу, мне придётся внести коррективы в ваше вечернее питьё. Больше общеукрепляющего. Продолжайте выздоравливать!
  Доктор стремительно выкатился за дверь. Ленин смотрел ему вслед. Выражение его лица казалось довольным.
  
  Часть Первая. Двоевластие
  
  28 февраля 1917 года.
  Февральская революция.
  Основные события Февральской революции произошли стремительно. За несколько дней в Петрограде, Москве и других городах прошла волна забастовок с лозунгами 'Долой царское правительство!', 'Долой войну!'. 25 февраля политическая стачка стала всеобщей. Правительственные войска были приведены в боевую готовность, город Петроград превращен в военный лагерь.
  27 февраля 1917 года всеобщая забастовка переросла в вооружённое восстание. Войска под влиянием активнейшей агитации, организованной в основном Русским Бюро ЦК партии большевиков, перешедшие на сторону восставших, заняли важнейшие пункты города, правительственные здания. Из тюрем освобождали арестованных. В числе прочих были освобождены видные меньшевики Гвоздев и Богданов.
  Сидеть сложа руки эти люди не стали и тут же направились в сопровождении революционных солдат и рабочих в Таврический дворец, где в это время уже находились члены думской фракции меньшевиков.
  Здесь совместно с ними, представителями других социалистических партий, деятелями легальных профсоюзов, кооперативов и других организаций был образован Временный исполнительный комитет Совета рабочих депутатов - орган по созыву учредительного собрания Совета. В его состав вошли Гвоздев, Богданов, Чхеидзе, Скобелев и так далее. Практически все - меньшевики.
  Всё это происходило 27 февраля.
  Большевиков в составе Временного исполкома не было. Сконцентрировав главные свои силы на улицах, Русское бюро ЦК и другие большевистские организации недооценили иные формы воздействия на развивавшееся движение - и в частности упустили Таврический дворец, где сосредоточились деятели разных социалистических партий, которые и взяли в свои руки организацию Совета.
  Однако авторитет большевиков в массах был высок, и в избранный 28 февраля состав постоянного Исполкома Петроградского Совета вошло два большевика - Шляпников и Залуцкий
  Официальным печатным органом Совета стала газета 'Извѣстiя Петроградскаго Совѣта Рабочихъ Депутатовъ', которая начала выходить с того же дня 28 февраля.
  События развивались стремительно.
  В сложившейся обстановке царское правительство проявило неспособность к быстрым и решительным действиям. Разрозненные и немногочисленные силы, сохранявшие ему верность, оказались не в состоянии самостоятельно справиться с анархией, охватившей столицу, а несколько частей, снятых с фронта для подавления восстания, не смогли пробиться к городу.
  28 февраля правительство было низложено.
  Непосредственным результатом Февральской революции стало отречение от престола императора Николая II, прекращение правления династии Романовых и формирование Временного правительства под председательством князя Георгия Львова.
  Это правительство было тесно связано с общественными организациями, возникшими в годы войны (Всероссийский земский союз, Городской союз, Центральный военно-промышленный комитет). Временное правительство соединило в своём лице законодательную и исполнительную власть, заменив императора, Государственный совет, Думу и Совет министров и подчинив себе высшие учреждения (Сенат и Синод). В своей Декларации Временное правительство объявило амнистию политическим заключённым, гражданские свободы, замену полиции 'народной милицией', реформу местного самоуправления.
  Но как мы видели выше, чуть раньше революционно-демократическими силами был сформирован параллельный орган власти - Петроградский Совет.
  
  1 марта 1917 года. Петроград.
  В этот день образованный из представителей Петроградского гарнизона Совет солдатских депутатов объединился с Советом рабочих депутатов. При этом количество представителей гарнизона намного превышало численность рабочих. Образовался единый Совет рабочих и солдатских депутатов. В его исполкоме из 36 членов было уже 7 большевиков.
  Наступил первый день весны. Но, пожалуй, никто в Петрограде даже не вспомнил об этом. Одни, опьянённые, так сказать, воздухом свободы, неистово продолжали уничтожать оставшиеся атрибуты монархии. Другие, собственно, и являвшиеся этими самыми атрибутами, прилагали все силы, чтобы спастись. Ну и третьи, так называемые обыватели, больше всего тревожились о том, как протекающие события отразятся на их обывательской жизни. Правильно, надо сказать, тревожились - что и показало грядущее.
  Слово 'обыватель' в русском языке носит какой-то пoлупрезрительный оттенок. И зря, по-моему. Жизнь в нормальных развитых странах как раз и держится на обывателях. Обыватель честно трудится, содержит семью, исправно платит налоги. Главное - именно он трудолюбиво и старательно производит материальные ценности. Которые затем потребляются всеми - самими обывателями, государственными служащими - то бишь людьми, обеспечивающими обывателям возможность спокойно трудиться - и теми самыми, опьянёнными воздухом свободы. Но для этого обывателю нужна крепкая власть, обеспечивающая порядок и дающая тем самым возможность спокойно трудиться и содержать семью.
  В последний день зимы 1917-го года существовавшая государственная машина в Петрограде была уничтожена.
  На следующее утро город проснулся на заре от топота копыт жандармской конницы, бежавшей из столицы от Февральской революции. Жандармы бежали, а городовые прятались на чердаках. На них была устроена облава, в которой наряду с солдатами участвовали женщины - торговки с улиц, знавшие городовых в лицо. Опознанных хватали и немедленно судили судом Линча. А что ещё прикажете делать с блюстителями порядка? У опьянённых теперь свобода - зачем им порядок?
  
  /По воспоминаниям очевидца/
   - Тимка! Ты где, пострелёнок? - Антон выглянул на улицу.
   - Тут я, - солидно отозвался вихрастый тринадцатилетний подросток, как раз вышедший из пристройки, - Чего орёшь, хозяин?
   - Запасы посмотрел? Как там?
   - Да вот, только закончил. Вроде есть ещё. Только кролика подкупить бы ... и ниток толстых маловато.
  Антон был шапошником, Тимка - его учеником-подмастерьем. За харчи и жильё. Впрочем, сам он не жаловался и наоборот, добросовестно стараясь освоить профессию полностью, уже вполне успешно исполнял и обязанности завхоза.
  Тимка не был избалован заботой и платил за доброе отношение хозяина искренней привязанностью, стесняясь, однако, таковой и тщательно скрывая за напускной грубоватостью.
  Впрочем, и отношение Антона к ученику трудно было назвать просто деловым. Сын шапошника уже лет пять, как женился и жил отдельно. Освободившееся в сердце Антона место медленно и верно завоёвывалось Тимкой. Не задумываясь об этом, шапошник потихоньку стал относиться к подмастерью как к сыну.
  Впрочем, тут, похоже, был тот случай, когда сближению способствовало ещё и то, что разнополярные заряды притягиваются. Антон был по характеру тихим, робким и нахрапистая грубость быстро загоняла его в ступор. Он бледнел, начинал часто-часто моргать и не знал - что отвечать.
  Тимка был побойчее и за словом в карман не лез. Что уже помогло в нескольких случаях осадить не в меру нахальных клиентов. Да и решения шапошник порой принимал под давлением доводов ученика. Вот и сейчас он задумался.
   - Значит, думаешь, докупать надо идти?
   - Что тут думать - надо, хозяин. Вот только если по мелочам - куда ни шло, а как всё покупать - денег расходных у нас маловато. Может, по заказчикам сначала сходить - кто не рассчитался?
   - Кхм! Ну ладно, сейчас оденусь, схожу.
   - Ну да! Сходит он! Да вас сразу облапошат ... или разжалобят. Вместе пойдём.
   - Кхм! Ну, давай ... оденься, гляди, теплее. Морозит.
  Но напрасно ходили они по домам и поднимались по лестницам. На просьбы отворить двери и заплатить долги в ответ слышались только ругательства. После слома прежней государственной машины в городе мгновенно активизировались мародёры и грабители. Шапошников тоже, видимо, принимали за мошенников и не решались отворять двери.
  Усталые и огорчённые, Антон с учеником вышли из переулка снова на Невский проспект. Было морозно, но людей на проспекте хватало. Торговали всякой всячиной, и торговля шла довольно бойко.
  Понятное дело - магазины Невского не работали, зато галантерейные товары и игрушки продавались с лотков прямо на тротуарах.
  На одном из лотков Антон увидел явно иностранного производства куклу, очень красивую, в ярком платьице. Подарить внученьке. То-то обрадовалась бы.
  Но не по деньгам. Хотя, может, сторговаться удастся?
  - Слушай, хозяйка, прошу тебя, скинь цену. Видишь - это всё, что есть. Внучке хочу в подарок.
  Лотошница не соглашалась. Антон продолжил торговаться - бесполезно. Торговка даже начала сердиться.
   - Слышь, дядя, нет денег - иди своей дорогой, может, где подешевле найдёшь. У меня товар заморский, а цена твёрдая.
  - Да я ж тебе чистую правду говорю. Вот все деньги, что есть. Не собрал сегодня больше. Сторожатся заказчики, дверей не открывают. Рази ж пожалел бы для внучки?
   - Ан пожалел, пень старый! Одет, вишь, добротно, a по цене жмёшься. Припрятал денежки-то, поди?
  Тимка, которого давно подмывало вмешаться, наконец не выдержал.
   - Что ж ты творишь? Своему, рабочему человеку цену ломишь как буржую. Обирала ты такая!
  Этого говорить не стоило. Женщина обиделась, причём почему-то на Антона, и завизжала на весь проспект:
   - Ты - городовой! Я видела тебя с 'селедкой' на Гороховой! Ты - переодетый фараон! Держите фараона!
  Ситуация мгновенно переменилась.. Со всех сторон сбежались люди и окружили шапошника с торговкой. Послышались крикии:
   - Бей городового! Смерть фараону!
  Какая-то немолодая прилично одетая дамочка ударила Антона ладонью по лицу и сорвала с него каракулевую шапку. Другая, одетая попроще, зачем-то вцепилась в пальто. Толпа росла и жаждала крови.
  Как обычно в такие моменты, шапошник открывал и закрывал рот, но не мог издать ни звука. Только стремительно бледнел и часто моргал.
  Тимка смотрел на всё это, разинув рот. Что происходит?
  Рядом стояли два солдата. Один деловито заряжал винтовку. Напротив в толпе выделялись матрос-балтиец угрюмого вида и ещё один здоровенный дядечка в солдатской шинели с пышными залихватскими усами, выглядевший благодаря габаритам и серьёзному виду весьма внушительно. Оба как-то очень уж мрачно смотрели на шапошника.
   - Господи, - сообразил Тимка, внутри холодея, - они ж его убивать собираются!
  Он бросился к хозяину. С мольбой в глазах, испуганным срывающимся голосом закричал:
   - Остановитесь люди! Не убивайте его! Он не фараон, он мой хозяин - шапошник с Апраксина!
  И зарыдал навзрыд.
  Люди смолкли и испытующе глядели на паренька. Антон, дрожа от холода и страха, прижал парнишку к себе. На них смотрели десятки глаз.
  И вдруг толпа зашевелилась и засмеялась. Послышались слова сочувствия и сострадания. Люди поверили. И каждый, наверное, подумал, что вот именно он сейчас спас невинного от смерти.
  Женщины надели на дрожавшего Антона его пальто и шапку. Под радостные крики шапошник с парнишкой еле-еле пошли ... ещё не слишком уверенно.
  Угрюмый матрос со здоровяком не смеялись. Проводив спасшихся глазами, они как-то одновременно перевели взгляды на торговку. Причём если в глазах матроса явственно читалось осуждение, если не сказать большего, то здоровяк смотрел скорее изучающе, с интересом, как будто пользовался случаем ознакомиться с не известным ему доселе образцом человеческой подлости.
  Матрос неторопливо шагнул вперёд, сразу оказавшись напротив лотошницы и заговорил. Чувствовалось, что к фаворитам музы красноречия он не принадлежал. Слова выдавливались медленно, чередуясь с паузами. Но торговке казалось, что слова эти падают чугунными гирями..
   - Ты ... лахудра ... безвинного человека ... жизни лишать ... Отвечать ... придётся ... может ... На какой-такой Гороховой ... ты его видела ... с 'селёдкой'?
  Настроение толпы переменчиво. Взгляды тут же переместились на лотошницу, и весёлая доброжелательность из них исчезла. Женщины, только что срывавшие с шапошника шапку и пальто, а потом надевшие их обратно, смoтрели на торговку с явной неприязнью. Они вдруг поняли, что по её вине чуть не стали соучастницами убийства невинного. Солдат, вертевший в руках уже заряженную винтовку с каким-то сожалением - мол, и чего ж было заряжать-то зря - снова насторожился, и винтовочное дуло стало медленно поворачиваться в сторону возмутительницы спокойствия. Разрядившаяся атмосфера электризовалась снова.
  Торговка, мигом осознавшая, в какой переплёт попала благодаря своему неудержимому языку и привычке лаяться с покупателями, стремительно бледнела, становясь ещё белее, чем дaвеча шапошник. По лбу покатились крупные капли пота. Она лихорадочно крестилась. Дрожащие губы пытались что-то произнести, но голос от страха пропал напрочь
  Положение спас здоровяк.
  Вдруг приняв решение, он сделал два шага к матросу, по-прежему мрачно глядящему исподлобья не лотошницу. Положив руку тому на плечо, прогудел:
   - Ну, хватит, братишка. Будет с неё. Смотри, она ж ног не чует. И так урок на всю жизнь, не видишь?
  Обернувшись к толпе, он продолжил:
   - Расходитесь, люди. Довольно. Чуть грех на душу не взяли. За малым не оскоромились. Видать, Господь отвёл - мальчишка-то молодцом оказался, не сдрейфил. А эта теперь сто раз подумает допрежь невинного городовым называть. Ведь так?
  Последний вопрос он произнёс уже как-то грозно, обернувшись к женщине. К той мигом вернулся дар речи, она вскинула заблестевшие глаза и быстро затараторила:
   - Да я таперича ни в жисть! Да рази ж я ... . Да бес попутал! Обозлилась! Обозналась! Да ни в жисть таперича!
  Матрос тяжело вздохнул:
   - Прав ты ... больно легко ... судьбы решать стали ... смотри ... охотница на городовых ... узнаю ... что опять ... за всё ответишь. ... Запомни. ... Всё ... расходитесь.
  В расходившейся толпе чувствовалось какое-то облегчение. Лишь солдат, заряжавший винтовку, казалось, был недоволен тем, что так и не пришлось пускать её в ход. Но и он через минуту уже забыл об этом, увлечённо на ходу обсуждая с сослуживцем - какие всё же бывают подлые бабы.
  
  2 марта 1917 года. Цюрих.
  Владимир Ленин узнал о Февральской Революции из швейцарских газет.
  Он откинулся на стуле, глядя невидящими глазами на стену. Чёрт, чёрт, чёрт, - билось в голове, - Кто мог ожидать? Там революция, а я здесь. Власть лежит на земле, её нужно только поднять ... так всегда бывает сразу после революций ... и ведь найдётся, кому поднять. Уже наверняка есть какое-нибудь самопровозглашённое правительство ... ах, да, кажется, Временное Правительство ... во главе князь Львов. А я здесь. А я здесь.
  Чёрт, кто мог ожидать? Ещё месяц назад, выступая перед швейцарской молодёжью, он говорил, что российская революция 1905 года пробудила ото сна и Европу, и Азию, став прологом грядущей европейской пролетарской революции.
  'Мы, старики, может быть, не доживём до решающих битв этой грядущей революции, Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодёжь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции'.
  Самоуверенный осёл! До ревoлюции оставался месяц ... а он, видите ли, сомневался, что доживёт.
  Ладно, не всё потеряно. Что нужно сделать?
  Первое. Срочно приложить все усилия, чтобы оказаться в России как можно быстрее. Второе. Не зря я столько усилий положил на создание РКП (б). Такой, как она есть сейчас. Партия - как военный отряд ... ну, это по сравнению с какими-нибудь меньшевиками. А так и там хватает ... разброда и шатаний.
  В Питере, сейчас сидит наше, большевистское ... моё, хе-хе, Русское Бюро ЦК. Срочно телеграмма - никакой поддержки этому ... как его ... Временному Правительству. Брать власть самим. Хотя ну да, как же, так тебе власть и отдадут. Кто такие для них большевики?
  Ничего, мы сильны поддержкой снизу. Сколько сил положено на пропаганду ... 'Искра', затем 'Правда'. Агитаторы, листовки, его, Ленина, статьи в рабочих кружках. Мы влиятельны в Советах ... особенно рабочих и солдатских депутатов.
  Ну, есть ещё и Советы депутатов крестьянских, но там куда сильнее позиции эсеров. И Бог с ним. Не там будут решаться вопросы власти.
  Он не любил российское крестьянство. До сих пор помнилось, как в бытность помощником присяжного поверенного довелось столкнуться с его представителями. Тупое безграмотное быдло. Дикари-с ... да-с, и по-дикарски жестоки. Ему рассказывали, как крестьяне, изловив цыгана-конокрада, не раздумывая посадили его на кол и весело хохотали над мучениями. Зверьё.
  А сам он, Владимир Ленин, смог бы хотя бы равнодушно отнестись к такому зрелищу? Вряд ли. Любая революция после первых, более-менее бескровных этапов начинает проливать реки крови. И как ты, Владимир Ильич, с этим справишься?
  А без проблем. Вождям самим казнями заниматься не обязательно. На то всегда есть специальные люди, у которых вид крови и мучений давно не вызывает никаких эмоций. Особенно в России.
  Ну, почему только в России? Вспомним историю самых известных революций. Голландская - это была, собственно, борьба за независимость от Испании ... хотя всё равно, вождю восставшего голландского народа Вильгельму Оранскому совершенно не нужно было водить в бой этих самых 'гёзов' самолично. Когда водил, а когда и другие водили. Вождём это быть ему не мешало.
  Английская. Оливер Кромвель. То же самое. Хотел - командовал, не хотел - поручал другим. А взошла его звезда в английском парламенте, который уж точно никакого отношения к полям сражений никогда не имел. Говорят, Кромвель даже на казни короля Карла не пожелал присутствовать. Приказал, провёл указ через парламент - казнили. Нашлось кому.
  Американская Революция. Да, не поспоришь, во главе - боевой генерал Джордж Вашингтон. Так там - тоже война за независимость, пришлось воевать против прославленных британских войск. И то, ну, стал он первым американским президентом - а кого ещё могли тогда избрать? И всё, после этого отошёл от дел.
  Франция. Даже не смешно. Только представить себе всех этих Мирабо, Дантонов, Демуленов, Робеспьеров в напудренных париках, в камзолах, белых чулках и туфлях на поле боя. Нет, там победы одерживал маршал Гош и иже с ним, а вопросы власти решались в Учредительном Собрании, Конвенте ... ну, Якобинском Клубе в конце концов.
  А судил революционный суд ... прокурор Фукье-Тенвиль... казнил палач. Используя новое изобретение - гильотину. Топор признали негуманным - промахнешься, не отсечёшь голову с первой попытки - лишние мучения для казнимого. А нож гильотины не промахивается. Так, 'гуманно', и лишили жизни десятки ... может, сотни тысяч. Кстати, Фукье-Тенвиль, кажется, тоже закончил жизнь на гильотине. Как и сам изобретатель гильотины - доктор Гильотинер.
  И вожди революции, раскрутившие машину террора - все эти Эберы, Демулены, Дантоны, Робеспьеры - гильотины не избежали. Революция пожирает своих детей. Ну, будем надеяться, нас, большевиков, не сожрёт. Кто предупреждён - тот вооружён.
  Так вот. Все эти вожди тоже самолично не пачкались и на зрелище казни не ходили. На то были другие. Профессиональные палачи.
  Революция итальянская. Романтический Гарибальди, дав клятву в маленьком российском городке Таганроге, в боях завоёвывает для Италии свободу. Но у власти оказываются король Сардинии и Пьемонта Виктор-Эммануил и его премьер-министр Камилло Кавур.
  Так что здесь всё в порядке. Вождь сам воевать не обязан. Его дело - политика ... а в политике первое - вопрос власти. Тут я, Владимир Ленин, смею надеяться, специалист не из последних. В партии - признанный вождь ... да и сама партия мной же и выпестована как идеальный инструмент для захвата власти. Боевой отряд, партийная дисциплина.
  Но вернёмся к крестьянству. Не помешает ли нам всё-таки тот факт, что крестьяне в большинстве своём за эсеров, а этих самых крестьян в Росси - наверное, девяносто процентов населения.
  Так вот нет, не помешает. В России вопросы власти всегда решались в столицах, а провинция потом покорно принимала новых правителей.
  Елизавета Петровна с ротой преображенцев арестовывает императрицу Анну Леопольдовну и фактического правителя герцога Бирона - и ничего, никто и не вякнул, а Елизавета спокойно правила до самой смерти. Екатерина, ставшая впоследствии Великой, с помощью тех же офицеров гвардии отстраняет мужа от власти, заперев его в какой-нибудь Гатчине ... не помню, а после мужа вообще убивают грязной вилкой те же гвардейцы - и опять всё в порядке, императрица на троне до самой смерти. Убийство Павла Первого - то же самое.
  Для захвата власти в России нужно захватить её в Питере ... ну, наверное, ещё в Москве, а этa задача нам вполне по силам. Там крестьян нет, а есть рабочие, солдаты ... ну и матросы. Наши позиции среди них - вполне. А то, что в случае выборов в Учредительное собрание там окажется эсеровское большинство - не забываем про девяносто процентов крестьян в населении России - так надо просто не допустить выборов в это самое Учредительное Собрание. Либо, если не удастся, не дать ему властвовать.
  Ну хорошо, а если эсеры поднимут эти девяносто процентов на восстание? Нет, не поднимут. По большому счёту крестьянских восстаний в крестьянской России не было. В значимых восстаниях всегда воевали казачки-разбойнички ... и вождями были такие же - Степан Разин, Емельян Пугачёв, Кондратий Булавин ... да и всё, пожалуй. Были там ещё у Пугачёва, например, рабочие с уральских рудников. Уж точно не крестьяне.
  Крестьяне же способны максимум на местный, локальный бунт. Но крестьянские бунты в России всегда подавляли жестоко и кроваво. И, похоже, произошёл какой-то генетический отбор. Непокорных повывели, а у оставшихся почтение к власти в крови.
  Лев Толстой в 'Войне и мире' это отразил гениально. Тысяча восемьсот двенадцатый год, по России движется Наполеон, в губернии, где расположено имение князей Болконских, российских властей уже нет, а французских - ещё нет. И барина нет. Старый князь умер, а новый - Андрей Болконский - в действующей армии.
  В имении из Болконских - только княжна Марья ... по мнению крестьян - баба ... как бы и не человек вовсе, что на неё смотреть.
  Крестьяне, почувствовав безвластие, идут грабить господскую усадьбу. И вот стоит напротив них княжна Марья, а они, чувствуя безнаказанность, потихоньку начинают вести себя всё наглее.
  На их беду именно в этот момент в имении появляется боевой офицер Николай Ростов. Один, с ним никого, и оружия нет. Что Николая ни на грош не смутило.
  Увидев такую картину, он без лишних слов подзывает старосту и грозно вопрошает - что сие значит? Как только тон ответа старосты ему не понравился, тот немедля был сбит наземь ударом в ухо, после чего Ростов скомандовал, указывая на старосту - 'Вязать!'.
  И что же ... из толпы вышли мужики, сняли с себя пояса и покорно старосту связали. 'Зачинщики!' - последовал новый приказ. Из толпы вытолкнули зачинщиков. 'Вязать!' - связали и этих. 'В амбар!' ... ну, в общем, всё ясно. Бунт подавлен.
  В вопросах власти в России крестьянство роли не играет.
  Итак, на Советы крестьянских депутатов мы, бoльшевики, плевать хотели, а в Советах солдатских и рабочих у нас позиции сильные ... и будут ещё сильнее.
  Пора пожинать плоды. Но у власти Временное Правительство ... не Советы. Значит, третье. На повестке дня - лозунг 'Вся власть Советам'. И одновременно - увеличивать своё влияние в этих самых Советах ... всеми силами и средствами.
  Итак, первые приоритеты намечены. Срочно заняться переездом в Россию, срочно - телеграмма Русскому Бюро ЦК в Питере - 'никакой поддержки Временному Правительству' ... ишь ты, всё 'срочно'. А что делать? Третье - 'Вся власть Советам!'. Впрочем, почему третье? Сразу объединяем со вторым. А что, красиво звучит. 'Никакой поддержки Временному Правительству! Вся власть Советам!'. Чёрт возьми, коротко, энергично. Лозунг! В постреволюционной России сейчас лозунги наверняка - сила.
  Ну всё. Так, Направления главных ударов намечены. Теперь надо продумать - как. Как попадать в Россию, как продвигать лозунг.
  Первым делом - успокоиться. Упорядочить мысли. Он по опыту знал, что ему нужно какое-то время побыть одному, переваривая и анализируя ситуацию. Лучше всего помогали прогулки на свежем воздухе. Здесь - на горе Цюрихберг. Там неплохо думается.
   - Наденька, - он вышел из кабинета, - в России революция. Мне нужно хорошенько всё обдумать. Я пойду прогуляюсь ... на Цюрихберг.
   - Конечно, Володя, - Надя сразу оказалась рядом, - В России такое, а ты здесь. Надо как-то пробираться в Питер.
  Он благодарно взглянул ей в глаза. Вот уж действительно боевая подруга. Уже понимает, что беспокоит мужа в первую очередь.
   - Оденься потеплее, на улице ветрено, - продолжала Надя, - Тебе кто-нибудь нужен? Может, мне сбегать к Григорию ... или ... к Инессе.
  Ну вот, только что мысленно восхитился - и нате вам. Всё-таки женщина есть женщина ... пусть и боевая подруга. Революция, а она об Инессе. Какая сейчас может быть Инесса ... не до неё. Хотя ... .
  Надя никогда не позволяла себе устраивать сцен ревности, несмотря на то, что слухи про отношения Ленина с Инессой Арманд ходили всякие. Надо сказать, в основном беспочвенные. Инесса бесспорно привлекательна, умна, обаятельна, беседы с ней - неплохой отдых. Она, можно сказать - друг. Ну и, конечно, приятно даже просто находиться рядом с такой женщиной.
  Но женой его может быть только Наденька ... идеальная жена вождя партии, преданная, всё понимающая. Впрочем, это теперь казалось мелочами по сравнению с тем, что произошло ... и ещё, даст Бог, произойдёт.
  Стоп. Именно из-за того, что произошло, надо действовать как можно быстрее. А ведь Надя права, а я не подумал. Надо обсудить со всеми, как пробираться в Россию. Срочно! Тут любая дельная мысль может оказаться на вес золота.
   - Умница, Наденька, - ласково сказал он, - Зови всех. Всех, кого найдёшь. Грише передай, что хорошо бы пригласить Фрица. Если удастся договориться с немцами, чтобы они нас пропустили ... в Швецию - будет прекрасно. Я через пару часов вернусь, хорошо бы, чтобы все были здесь.
  
  В тот же день, 2 марта 1917 года, вместе с прочими политзаключёнными из Бутырской тюрьмы был выпущен осуждённый на пожизненное заключение анархист-коммунист по убеждениям, сочетавший подпольную работу с деятельностью боевика Нестор Иванович Махно.
  К моменту освобождения он пробыл в заключении восемь лет и восемь месяцев.
  
  3 марта 1917 года. Нью-Йорк.
  После таинственного молчания телеграфа в течение двух-трех дней пришли первые сведения о перевороте в Петрограде, смутные и хаотичные. Лев Троцкий получил их, находясь в редакции русскоязычной газеты 'Новый мир', где работал с первых дней своего пребывания в Америке.
  Разумеется, ему, как и Ленину, сразу стало ясно, что нужно как можно скорее оказаться в России. Но действия они предприняли принципиально разные.
  У Ленина не вызывало сомнений, что придётся либо ехать нелегально, либо договариваться с немцами. При контакте с властями любой из стран Антанты его попросту интернируют - о пораженческой позиции большевиков власти этих стран знают - и он тогда попадёт в Россию бог знает когда. Ну а ехать нелегально - это через Германию - морем опасно, его корабль можен нарваться на проверку британцами, а это опять же интернирование. Через Германию нелегально можно ехать по паспорту нейтральной страны - гражданина любой страны Антанты либо России интернируют уже немецкие власти. Нейтральные страны ... Швейцария? Швеция? Но швейцарец должен знать немецкий язык как свой родной, а швед - шведский. Что, придётся притворяться глухонемым?
  В общем, как ни странно, для Ленина договориться с немцами было лучшим вариантом. Что в конце концов с помощью швейцарских социалистов и удалось. Помогло то, что большевики открыто выступали за поражение России и выход её из войны, что немцам, естественно, подходило.
  У Троцкого же всё было и сложнее, и проще. Плыть можно только морем, так что смысл договариваться с немцами отсутствовал - на морях традиционно превалировал британский флот. Американцы российских граждан не интернировали - стало быть, надо покупать билеты на американский корабль. Англичане американцев не трогали, с Германией Соединённые Штаты тоже пока ещё не вступили в войну - вариант казался оптимальным. Так что Троцкому нужно было вполне легально получать визу в российском консульстве в Нью-Йорке и покупать билеты на американское судно. Так, во всяком случае, тогда ему казалось.
  
  4 марта 1917 года. Ачинск.
  Большевикам, отбывавших ссылку в Ачинске - а в их числе следует в первую очередь отметить Льва Каменева, Иосифа Сталина и Матвея Муранова, бывших далеко не последними фигурами в партии - добраться до Питера было проще, чем Ленину, хотя расстояние заметно превосходило таковое от Цюриха. Но не нужно пересекать никаких Германий или подвергаться опасности интернирования.
  После Февральской Революции все ссыльные и заключённые стали вполне полноправными российскими гражданами ... даже более полноправными, чем обычные, не подвергавшиеся арестам.
  Вопрос с транспортировкой тоже был решён быстро. Ссыльные получили мандаты, позволяющие садиться на любой поезд.
  Перед отъездом героев подполья ачинский городской голова Усанин организовал собрание, посвящённое произошедшим событиям. Оно проходило, извините за тавтологию, в Народном Собрании города Ачинска. Присутствовало около полутысячи народу. Разумеется, упомянутые большевики приняли участие тоже, причём в качестве самых почётных гостей. Муранова, как старейшего из них, даже избрали председателем собрания, чем поставили в сложное положение. Слишком неожиданно и радикально изменилась ситуация в стране. Своего отношения к ней ссыльные за недостатком информации ещё не выработали. Впрочем, Муранов хорошо понимал, что здесь есть люди поавторитетнее и лихо выкрутился, сразу предоставив слово Каменеву.
  Тот был тоже явно не в курсе - на каких вопросах следует сконцентрироваться. Поэтому ограничился здравицами в честь революции, свободы и восставшего народa, после чего достаточно неожиданно не нашёл ничего умнее, чем предложить послать приветственную телеграмму великому князю Михаилу за его отказ от престола. Собрание, разумеется, поддержало единогласно.
  Сталин тоже голосовал за предложение Каменева. Не то сейчас время, чтобы выделяться. Тем более, его голоса никто и не заметит. Это пройдёт как предложение Каменева, а кто голосовал - не вспомнят.
  Сейчас надо понять, что делать в первую очередь. Нет, ясное дело, первым делом ехать в Питер и брать власть в ЦК большевиков.
  Насколько Сталину помнилось, среди нынешнего состава Питерского ЦК просто не существует фигур, сравнимых по масштабу влияния в партии с ним и Каменевым, Впрочем, справедливее будет сказать - с Каменевым и Сталиным. Всё-таки Каменев пока фигура более значимая.
  Конечно, будь в Питере сейчас Ленин, о занятии лидирующих позиций можно было бы и не мечтать. Но Старик в Цюрихе, и когда доберeтся до Питера - неизвестно. Вполне возможно, это займёт несколько месяцев, а за такое время многое может измениться.
  Или Троцкий. Он, конечно, даже не большевик ... хотя по убеждениям ближе всего именно к нaм. Но масштаб личности такой, что быстро становится лидером в любой организации, куда бы не вступил. Тут его можно сравнивать только со Стариком.
  Да, вот Старик - это, конечно, мастер. Захвата и удержания власти. Пока в отдельно взятой партии, но именно пока.
  Всё. Скорее в Питер. Детали можно будет додумать по пути, в поезде.
  
  6 марта 1917 года
  Первая телеграмма Ленина после Февральской ревоѓлюции была написана на французском языѓке и адресована в Стокгольм 'Большевикам, отъезжающим в Россию':
  'Наша тактика: полное недоверие, никакой подѓдержки новому правительству; Керенского особенѓно подозреваем; вооружение пролетариата - единѓственная гарантия. Никакого сближения с другими партиями. Телеграфируйте это в Петроград'.
  Эта телеграмма фактически не возымела действия. Нет, она была благополучно доставлена Русскому Бюро ЦК большевиков в Питере. Но ему даже не надо было ничего менять в своей деятельности для выполнения инструкций телеграммы.
  Руководство Русского Бюро (Шляпников, Молотов, Залуцкий) и так стояло на ленинских позициях в смысле углубления революции и захвата власти ('создать временное революционное правительство'), а 'Правда', начавѓшая снова выходить с 5 марта (редакция - Ольминский, Калинин, Еремеев, Молотов), объявляла Временѓное правительство Львова-Керенского контрреволюционным.
  До возвращения из ссылки Сталина и Каменева.
  
  10 марта 1917 года. Поезд.
  Поезд шёл в Петроград. Прибытие в столицу ожидалось послезавтра. 12 марта, с утра.
  Постукивали колёса, мелькали за окном заснеженные деревья под низким серым, всё ещё зимним небом. Поезд шёл по России, вступавшей в полосу великих потрясений, но пока не догадывавшейся об этом.
  Сталин сидел, откинувшись на жёсткую спинку сиденья и делал вид, что слушает Каменева. Именно делал вид - всё, что мог сказать Лев Борисович, было им уже сказано, возражать Сталин не собирался, поскольку ни ситуация в Петрограде, ни точка зрения Старика пока не известны. Приедем - там видно будет.
  Итак, Каменев придерживается точки зрения поддержки Временного Правительства. На данном этапе.
   - Свержение монархии - исторический момент, после которого должен последовать длительный, охватывающий многие годы, промежуточный период, который будет отделять произошедшую в России буржуазно-демократическую революцию от последующей социалистической. Демократическая революция ещё не завершена, и дестабилизация режима Временного правительства не является непосредственной задачей, - вещал Лев Борисович своим скрипучим тенорком.
  Ну понятно. Царизм свергнут, у власти оппозиция, а это уйма разных партий, среди которых большевики далеко не самая многочисленная и авторитетная. Пожалуй, наш теоретик прав, революция продвинула нас, большевиков, на один шаг ближе к власти, но от вершины мы ещё очень далеко.
  Ленин в Швейцарии, а без него бороться с Керенскими и Львовыми нам просто не по силам. Значит, поддерживать Временное Правительство и завоёвывать новые позиции. Пока важно, что мы, большевики, в числе вершителей судеб новой России. Уже хорошо. Возглавим с Каменевым питерский ЦК большевиков - а как же, там нет фигур сравнимых с нами по весу в партии. Уже какая-то власть.
  Он стремился к власти всю жизнь. Он давно понял - это то единственное, что ему от жизни нужно. Если нет возможности приказывать - надо манипулировать. Интриговать. Сталкивать лбами, оставаясь в тени. Это приносило ни с чем не сравнимое наслаждение - видеть, как его незаметные действия меняют судьбы.
  Когда в 1899 году его исключили из Тифлисской духовной семинарии за участие в подпольном марксистском кружке, он потащил за собой всех остальных членов кружка, сделав на них донос администрации семинарии. Вскрылось. Стыдили. Ничего, объяснил этим ишакам, что потеряв право быть священниками, семинаристы сделаются хорошими революционерами. Смешно - замолкли. Приняли.
  Он сделал выводы. Людьми манипулировать легче, чем кажется, но нужно это делать тоньше. Донос властям - крайняя мера. Если вскроется - можно очень сильно поплатиться. Лучше шепнуть на ухо какому-нибудь молодому горячему, что ему, Кобе, кажется, что такой-то и такой-то - агент-провокатор охранки. Именно кажется ... доказательств нет. Молодые и горячие доказательства потом сами найдут. Даже там, где их не существует. Слово, действие - их легко понять не так, если ты молод, горяч и подозреваешь. Срабатывало. Кого-то попросту убили, кого-то избили до полусмерти. А не задевай Кобу, не высокомерничай.
  Но это позади. И теперь кажется мелкими детскими забавами. Теперь. После того, как он познакомился с Лениным. Со Стариком. Вот это - действительно мастер власти.
  И ведь не сказать, чтобы ему так уж беспрекословно подчинялись. Нет, и не соглашались, и прямо возражали, и спорили до хрипоты. И всё равно в конце концов всё происходило так, как говорил Старик ... а упорствующие каялись и снова следовали за ним. Он, Сталин, быстро понял - надо стать преданным соратником этого человека - он пойдёт выше и дальше - и его за собой потянет.
  Конечно, всегда слепо идти за Лениным - не его, Сталина, стезя. Но до революции это было лучшее, что он мог сделать. И учиться у Старика, учиться искусству завоевания власти.
  И вот настал момент посмотреть - хороший ли он ученик. Революция смела главную преграду - монархию, теперь открыта дорога к вполне легальной борьбе за власть. Возглавить ЦК большевиков в Питере ... да, пока вместе с Каменевым, но Каменев мне - не соперник. Как теоретик он сильнее ... да все они пока сильнее ... и Ленин, и его соратники.
  Но вождями становятся не знанием теории, а другими качествами. Которые есть у Старика. И у Троцкого ... хотя Троцкий даже не большевик. И у него, Сталина. А у Каменева нет. У Зиновьева нет. У Муранова нет. Я уж не говорю обо всяких Мартовых или, к примеру, Шляпникове, Молотове.
  Он уже неоднократно убеждался - в острых ситуациях люди идут за ним. Признают его лидерство. Конечно, если рядом нет БОЛЬШИХ вождей. Ленина, Троцкого ... да и всё, пожалуй.
  Впрочем, посмотрим. Ни Ленина, ни Троцкого в Петрограде как раз-таки нет. Они с Каменевым окажутся во главе питерских большевиков. Власть ... пусть всего лишь над большевиками Питера - и до прибытия Ленина - но лиха беда начало. Может быть, удастся сейчас власть закрепить, да так, что Старика к ней не допустить - даже когда он до Питера доберётся.
  А в каком русле ставить задачи ... что ж, доверимся Каменеву, в теории он сильнее. Да и выглядят его умозаключения вполне по-марксистски.
  
  12 Мартa 1917 года. Петроград.
  Утром 12 марта в Петроград прибыл поезд со Сталиным, Мурановым и Каменевым. Сразу же по приезде они отправились 'регистрироваться' в Таврический дворец, где проходило всероссийское совещание Советов рабочих и солдатских депутатов.
  Вскоре после регистрации вернувшиеся из ссылки большевистские вожди появились в бывшем особняке балерины Кшесиньской, ставшем после революции штаб-квартирой большевиков - и попали прямо на очередное заседание Русского Бюро ЦК.
  Их появление встретили аплодисментами. Председательствующий Шляпников поднялся с места, когда они вошли в зал, и аплодировал вместе со всеми. Сталин, оказавшийся, наконец, среди своих, всматривался в лица сидящих. Именно с ними придётся работать. Надо выяснить - кто чего стоит, кто чем дышит.
  На большинстве лиц - явный восторг, смешанный с пристальным вниманием. Что-то скажут сейчас старшие товарищи, объяснят ситуацию, уточнят моменты. Взгляд Сталина упал на лицо Вячеслава Молотова. Тот же восторг, то же напряжённое внимание - но кроме них, на лице читалось явное облегчение.
  Так, понятно. Великолепный исполнитель Молотов, волею судеб оказавшийся среди вожаков - за неимением кроме него, Калинина, Залуцкого и Шляпникова достаточно авторитетных фигур - до приезда Сталина и Каменева тяготился этой ролью. Теперь всё хорошо, старшие товарищи прибыли, есть, от кого получать указания. Надо взять на заметку.
  Каменев поднялся, откашлялся. Начал речь.
  После слов о том, как они рады возможности снова оказаться среди своих и принять участие в работе, он перешёл к изложению позиции, принятой в поезде. 'Свержение монархии', 'буржуазно-демократическая революция', 'длительный промежуточный период', 'дестабилизация режима Временного правительства сейчас нежелательна', - слышалось в зале.
  Сталин с Мурановым благостно кивали, выражая своё полное согласие. Сталин раз за разом обводил взглядом лица слушателей. На них было написано напряжённое внимание, смешанное с сосредоточенным желанием понять смысл произносимого.
  Ну, и не сходившее с лица Молотова облегчение, смешанное с тем же вниманием. Всё хорошо, старшие товарищи здесь - и уже делятся с нами своим видением ситуации - так и читалось на лице Вячеслава.
  И вдруг взгляд Сталина натолнулся на лицо Шляпникова. Вот на нём никакого облегчения или восторга не читалось. Внимание, сосредоточенность - да, но смешано это было отнюдь не с восторгом по поводу разъяснений Каменева, а с растущим недоумением. Не успел Сталин внимательнее вглядеться в это выражение - не почудилось ли ему - как Шляпников, вскочив с места, весьма непочтительно перебил Каменева, разом сломав всю благостную атмосферу:
   - Лев Борисович, я не понимаю. Мы получили из Швейцарии уже несколько телеграмм от Владимира Ильича. Буквально в каждой из них - 'Никакой поддержки Временному Правительству', 'вся власть - Советам', 'курс - на вооружённое восстание'. Как же так?
  В зале повисло неловкое молчание. Каменев явно не знал, что сказать и, чтобы потянуть время, снял очки, достал какую-то тряпицу и начал тщательно их протирать.
  У Сталина сжалось горло. Чёртова эйфория - вернулись в Питер из ссылки героями, сразу всё внимание к ним, все смотрят снизу вверх. Ну, что мешало Каменеву сначала выяснить - какие были от Старика известия? Кто его торопил, кто тянул за язык? И он тоже хорош ... раскивался. Теперь отмежеваться от Льва Борисовича не получится.
  Впрочем, нет худа без добра. Когда-то всё равно пришлось бы решаться. Надо честно признаться себе самому - раз его цель - власть, столкновение со Стариком всё равно неизбежно. А лучше настоящего момента, наверное не придумаешь. Надо брать в руки вожжи.
  Он поднялся.
   - Владимир Ильич - в Швейцарии. И видит только то, что можно увидеть оттуда.
  Грузинский акцент чувствовался в его речи больше, чем обычно. Так бывало всегда, когда он волновался. Плохо, но ничего не поделаешь.
   - Оглянитесь вокруг. Популярность Временного Правительства очень высока. Львову и Керенскому изо всей России потоком летят телеграммы с поздравлениями. Мы приехали из Ачинска - там, в провинции, все на стороне Временного Правительства. Ви понимаете, что выступить сейчас против - означает погубить репутацию партии и весь её авторитет, заработанный годами борьбы?
  Чёрт, опять это проклятое 'Ви' вместо 'Вы'. Никогда он не научится говорить по-русски как следует. Ну и чёрт с ним.
   - Владимир Ильич этого из Цюриха не видит. Но мы с вами здесь, на местах, не имеем права допускать подобные ошибки. Надеюсь, нам удастся это ему объяснить.
  Каменев пришёл в себя и поддержал Сталина:
   - Спасибо, Коба. Добавлю от себя. По Марксу смена общественно-политических формаций должна происходить в таком порядке. Сначала выросшие в среде феодального государства капиталистические отношения обеспечивают переход от феодализма к капитализму - что и сделала окончательно революция, свергнув монархию. Потом же выросший и окрепший в недрах капиталистического общества пролетариат ломает рамки этого общества и обеспечивает построение на его руинах социалистическо го общества.
  Кстати, это великолепно разъяснено в работе 'Две тактики, две составных части марксизма' самого Владимира Ильича.
  Феодальное общество в России уничтожено меньше двух недель назад. Численность пролетариата - несколько процентов. А крестьянства - около девяноста. Россия должна измениться, численность пролетариата в ней - радикально вырасти. И только тогда станет возможна революция социалистическая. Или Вы не согласны с Марксом, Александр Гаврилович?
  Шляпников, не отвечая, задумчиво опустился на своё место. Молотов, напротив, вскочил и заговорил:
   - Товарищи, ну ведь правда же. По марксизму о пролетарской революции говорить рано, авторитет Временного Правительства - на недосягаемой высоте - о чём Вы говорите, Александр Гаврилович? Иосиф Виссарионович и Лев Борисович прибыли из провинции - они лучше знакомы с тамошними настроениями. И с марксизмом. Они лучше знают, что делать!
  Последняя фраза прозвучала как-то по-детски обиженно-просяще. Но Шляпников, похоже, утратил желание спорить и, улыбнувшись, заговорил.
   - Ну что же, товарищи. Давайте внесём ясность. Здесь происходит заседание Русского Бюро ЦК. Соответственно голосуют только члены Бюро. Разумеется, мы вправе выслушивать мнения других и учитывать их при принятии решений. Мы тут выслушали товарищей Сталина и Каменева, благодарим вас. Теперь предлагаю продолжить по повестке дня и обсудить вопрос о кооптировании в состав Бюро товарища Бокия. Напоминаю, что Бюро ЦК привлекает в свой состав всех тех лиц, которых оно считает полезными по своему политическому кредо, а также ценных теоретических работников.
  Шляпников сделал паузу и оглядел присутствующих.
   - Хочу сразу высказаться по этой кандидатуре. Товарищ Бокий твёрдо стоит на позициях Бюро ЦК, поэтому считаю его достойным. Есть ещё желающие высказаться? Нет? Голосуем. Кто за? Кто против? Воздержался? Всё ясно. Товарищ Бокий, поздравляю вас с избранием в состав Русского Бюро ЦК.
  Сталин сидел, как оплёванный. Вот тебе и вождь ... вот тебе и вожак. Их с Каменевым вежливо выслушали, поблагодарили и позволили присутствовать. Нет, сдаваться нельзя, нужно бороться. Он поднялся.
   - Товарищи, я считаю, что здесь какая-то ошибка. До ареста я был членом ЦК, а товарищ Каменев - членом редакции. Поэтому вопрос о кооптировании нас в состав Бюро и редакции должен быть, как минимум, рассмотрен. Желательно сегодня.
   - Верно, - раздалось с места, где сидел Молотов, - Товарищи Сталин и Каменев очень нужны нам! Это старые большевики, их опыт бесценен. Кстати, то же самое касается товарища Муранова!
  Муранов, с самого момента появления хранивший безмятежное молчание, поднял голову. Шляпников снова поднялся, откашлялся и с улыбкой оглядел присутствующих.
   - Ну что же, если остальные члены Бюро не против, я не возражаю против изменения сегодняшней повестки. Есть возражения? Нет? Прекрасно.
  Он на секуду замолк, оглядел зал, как будто любуясь остатками оставшейся от лучших времен архитектурной роскоши особняка.
   - Итак, включаем в повестку вопрос о кооптировании в состав Бюро товарищей Муранова и Сталина. Предлагаю начать с обсуждения кандидатуры товарища Муранова - по старшинству, так сказать. Сразу скажу, что по этой кандидатуре у меня возражений нет. Старый большевик, неоднократно себя проявлял, всегда твёрдо стоял на ленинских позициях.
  У остальных членов Бюро кандидатура Муранова возражений тоже не вызвала, и он был избран единогласно. Началось обсуждение кандидатуры Сталина.
  Шляпников, явно задававший тон в нынешнем составе, высказался резко отрицательно:
   - Товарищи, я и раньше слышал о стремлении товарища Сталина командовать и подчинять себе людей. Сегодня в этом убедился. Он попытался подмять под себя Бюро, заставить принять навязанное им решение. Кроме того, его выступление было явно антиленинским. Мы тут всегда стояли на твёрдых ленинских позициях, и я считаю недопустимым избрание в наш состав человека, находящегося в столь откровенной оппозиции нынешнему курсу. Кто ещё желает высказаться?
  Заговорил Молотов.
   - Александр Гаврилович, товарищи. Ну, нельзя же так. Ну, имеет товарищ Сталин свою точку зрения. Ну, отличается она от ленинской. Но перед нами старый большевик. Его партийные заслуги просто нельзя сравнивать с таковыми у любого из нас. Вы что же, товарищ Шляпников, станете отвергать любого, кто имеет мнение, отличное от Вашего ... или пусть даже Владимира Ильича? Я что, должен Вам напоминать, что революция отменила все ограничения на свободу слова? Я считаю - такой человек в Бюро необходим.
  Мнения членов Бюро тоже разделились, а итог голосования можно было назвать Соломоновым решением. Сталина кооптировали в состав Бюро - но только с совещательным голосом. Кроме Молотова за избрание Сталина полноправным членом проголосовал только Михаил Калинин. Сталин про себя взял это на заметку.
  Кандидатура Каменева даже не поднималась, поскольку он и до ареста членом Бюро не был.
  Как ни странно, уходил Сталин после заседания в неплохом настроении. Да, подчинить себе Бюро не получилось. С первого раза. Но, наверное, получится. Молотов явно на его стороне ... так же, как Шляпников - против. Калинин настроен к нам благожелательно. А главное, что все остальные ярко выраженных убеждений, похоже, не имеют. Если бы не Шляпников, можно было решить все вопросы ещё сегодня. Ну а так - решим через несколько дней.
  Он догнал неспешно шагавшего Каменева.
   - Ну что, Лев Борисович, начало положено. Через несколько дней Бюро будет нашим.
  Каменев поднял на него глаза.
   - Думаю, ты прав, Коба, - задумчиво ответил он.
  Оба ошибались. Нескольких дней даже не понадобилось.
  
  13 марта 1917 года. Петроград. Заседание Бюро ЦК партии большевиков.
  В это напряжённое время Бюро заседало ежедневно. Слишком много вопросов требовало немедленного решения. И приезд Каменева и Сталина только добавил проблем. Теперь даже текущая позиция ЦК по вопросу отношения к Временному Правительству и к вооружённому восстанию, которая базировалась на указаниях Ленина из Швейцарии, была подвергнута сомнению.
   - Впрочем, - думал Шляпников, - вчерашнюю атаку на ленинские позиции удалось отбить.
  Но это не успокаивало. Было понятно, что Сталин с Каменевым на этом не остановятся. Вряд ли они теряли время сегодняшней ночью. Наверняка заготовлены новые козыри.
  Так и оказалось.
   - Товарищи, - начал Шляпников, - заседание объявляю открытым. Присутствует одиннадцать человек, из них десять действительных членов ЦК и один - с совещательным голосом. Теперь по сути. Пришла новая телеграмма от Владимира Ильича. Позвольте зачитать.
  Сталин слушал. В общем, по сравнению со вчерашним - ничего нового. Старик снова призывает к вооружённому восстанию. Всё то же самое. 'Никакой поддержки Временному правительству', 'вооружение пролетариата', 'никакого сближения с другими, партиями'. Ему там хорошо рассуждать ... из Цюриха. А нам здесь что - одним против всех? Ну ладно, не зря мы вчера битый час обсуждали со Львом Борисовичем нашу стратегию. Сейчас начнётся.
   - Таковы, в общем, последние указания Ленина, - продолжал Шляпников, - Как видим, они почти полностью совпадают с тем, чем мы здесь и занимаемся. Единственное - вооружение пролетариата. Формирование боевых отрядов происходит значительно медленнее, чем было бы желательно. Прошу высказываться. Выдвигайте предложения. Обсудим и проголосуем.
  Но ни единого предложения по телеграмме Старика прозвучать не успело. Поднялся Каменев и вперил взгляд в Шляпникова. Очки его воинственно сверкали
   - Вот-вот, как раз по вопросу голосования у меня есть пара замечаний. Вы на вчерашем заседании позволили себе обсуждать - включать или не включать товарища Сталина в состав Бюро ЦК как полноправного члена. Более того, вы проголосовали за включение его всего лишь с правом совещательного голоса. Вопрос о введении меня в состав редакции 'Правды' даже не поднимался. Между тем то, что я являюсь членом редакции, а товарищ Сталин - членом ЦК, никак не может быть отменено нашим арестом. Нас что, кто-то снимал с этих постов? Было голосование? Есть протокол заседания?
   - Позвольте, - Шляпников даже не успел сесть, - даже если такого голосования и не было, вчера оно было проведено. Большинством голосов Сталин избран членом Бюро с совещательным голосом. Насчёт Вас, Лев Борисович, я согласен. Я полагаю, мы должны включить в сегодняшнюю повестку вопрос о Вашем кооптировании ... в состав редакции ... , - уже медленнее и тише закончил Шляпников, глядя на поднимающегося со стула Сталина.
  Тот так и впился взглядом в него. Жёлтые тигриные глаза полыхали злобой. Шляпников буквально ощутил, как цепенеет под этим взглядом, как воля Сталина его парализует. Тот заговорил.
   - Ви что ко мнэ как в царской охранке обращаетесь? Нэ Сталин, а ТОВАРИЩ СТАЛИН, - голос звучал глухо, но в то же время яростно, из него буквально сочилась какая-то тяжёлая злоба, - Ви, кажется, вообразили, товарищ Шляпников, что можете сами решать, кто состоит в Бюро, а кто нэт? Ошибаетесь! Я - член ЦК с двенадцатого года. Товарищ Каменев - бессменный член редакции 'Правды'. И не вам это менять! У нас тут ЦК партии большевиков или Жандармское Управление? Садитесь, товарищ Шляпников.
  Тот послушно, даже с каким-то облегчением сел, чувствуя предательскую слабость в ногах. Грузинский акцент, звучавший в словах этого страшного человека, не забавлял, а напротив парализовал каким-то первобытным ужасом.
  Сталин продолжал уже спокойнее, и акцент стал чувствоваться намного слабее.
   - Теперь по существу. Наша со Львом Борисовичем позиция была, надеюсь, изложена вчера достаточно ясно. Если непонятно - товарищ Каменев может повторить. Прошу высказываться - у кого есть возражения, дополнения. Если кому-то кажется, что мы неправы - с удовольствием выслушаем. Может быть, мы преувеличиваем популярность в народе Львова и Керенского? Или наше понимание марксизма в приложении к текущей ситуации ошибочно? Прошу высказываться, товарищи ... потом будем голосовать
  В этот день Бюро ЦК приняло несколько решений, полностью изменивших его курс. Теперь вопросы о конфронтации с Временным Правительством, вооружении пролетариата и подготовки вооружённого восстания на повестке дня уже не стояли.
  Редакция 'Правды' была изменена явочным порядком, и в неё вошли Сталин, Каменев и Сокольников. Что немедленно отразилось на содержании печатаемого.
  Из четырёх писем Ленина из Цюриха, касавшихся вопросов тактики ('Письма издалека') было напечатано лишь одно, да и то с большими сокращениями. Как Бюро ЦК, так и редакция 'Правды' перешли на позиции, которые можно было смело называть антиленинскими. На заседаниях всё ещё звучали недовольные голоса в пользу возвращения к линии Ленина, но Сталину с Каменевым всё время удавалось повернуть ход заседания в нужную им сторону.
  
  17 марта 1917 года. Сталин.
  Сталин сидел в углу комнаты. Нахохлившись, втянув руки в рукава старого полупальто. Завтра предстояло очередное заседание Бюро ЦК, а он всё ещё не мог понять - что же происходит ... и, значит, как ему, Сталину, себя вести. Да, уже Сталину, а не Кобе. Это он в юности был Коба. Герой, боец. Из тех героев, которые, не задумываясь, достают револьвер и всаживают пулю в сердце врага.
  Чушь, французские романы. Коба никогда не добьётся власти. А Сталин - может. Потому что Коба - одинокий герой ... ну, в крайности - атаман разбойничьей шайки. А Сталин - вождь. Нет, пока не вождь. Подмастерье вождя. Вооружённый идеями марксизма ... дубинка Ленина.
  Да, Ленин - вот это вождь. Признанный. Почему-то все эти революционные чистоплюи рано или поздно начинали безо всяких оговорок признавать его вождём. Кто-то сразу ... как сам Сталин (хоть и не чистоплюй), кто-то - по прошествии времени. Что же в нём было - такое, чего не было в нём, Сталине?
  Пока не знаю ... чувствую, но не пойму. Что ж, время есть. Я уже - фигура в партии. Да, это сделал, бесспорно, Старик. И что ... всю жизнь руки ему целовать? Сделал, потому что ему дубинка была нужна. Сам-то - интеллигент ... чтобы экс организовать, без Кобы - никак. А деньги распрекрасно принял, сказал - 'Спасибо, Коба' ... и в глаза взглянул. И надо себе признаться, в тот момент я, Сталин, жизнь бы за этот взгляд отдал. И как он такое умеет? Во взгляде и признание огромной заслуги, и благодарность ... и главное, уважение. А уважение Старика дорогого стоит.
  Ладно, чушь всё это. Главное - время сейчас такое, что можно и нужно всем показать - я уже не Коба. Я - Сталин. Фигура. Главная фигура в сегодняшней партии в России. Старик сидит в Швейцарии, и неизвестно, когда вырвется на Родину. А я здесь. И кроме меня здесь из фигур такого масштаба только Каменев. Ну, этот сейчас союзник. Теоретик ... интеллигент, но авторитет в партии - не из последних. Больше на этом уровне здесь сейчас кроме меня никого нет.
  Значит мы, признанные на данный момент авторитеты, только что вернувшиеся из царской ссылки, должны проявить себя вождями. Начало уже положено. Теперь важно правильно продолжить. Соперничать с нами некому - всё это 'Русское бюро ЦК' - кисель. Не знают, какой линии держаться. Решительности не хватает.
  Ну да, понятно, только что отрёкся царь, а за ним - и великий князь. Царей больше нет, а есть Советы. И есть Временное Правительство. И вопрос в том - бороться с ним, или оказать поддержку. Эти чистоплюи, конечно, поддержку оценят. Этот собачий рефлекс - чувство благодарности - у них ещё не отмер. И поэтому они обречены. Но не сейчас. Пока они нужны, а мы, истинные большевики, взять власть не можем. Кишка тонка ... сил не хватит.
  Старик бомбардирует из Швейцарии телеграммамми - 'никакой поддержки Временному Правительству'. Не знает Старик нынешней ситуации ... да и марксизм подзабыл. Сказано же у Маркса - смена общественно-политических формаций. Ну так монархия - это ж по всем учебникам - средневековье. Нынче, после свержения царя, власть взяли капиталисты - и Временное Правительство эти силы олицетворяет и поддерживает. Настала следующая стадия - капитализм. Всё по Марксу. Значит, надо обождать полной победы капитализма, а потом спокойно бороться за победу следующей формации - социализма. А это - мы.
  Так, всё правильно или я ошибаюсь? Ведь Старик такой. Он может и из Швейцарии до Росси добраться. А уж если доберётся - мне с Каменевым мало не покажется.
  Хотя стоп, почему? Сам же Старик в "Двух тактиках" доказывал, что, согласно марксизму, сначала бывает буржуазно-демократическая революция и демократическая республика (демократическая диктатура), а потом - пролетарская революция и диктатура пролетариата.
  Всё согласно тому, что я и планирую делать. Итак, решено. Телеграммы Ленина кладём в долгий ящик, поддержку правительству ... э-э-э ... декларируем. Ну а Старику ... если доберётся-таки и спросит - предъявим его же труды. Решено.
  Да и что там. Старик своих не уничтожает - поругает, да простит. Других у него нет, а кадрами он дорожит. А если получится - и Старик в Россию в обозримом будущем не попадёт - так мы вообще в вождях окажемся.
  Сталин встал с кресла, с хрустом потянулся и ухмыльнулся. Оскалился.
  
  25 марта 1917 года
  После отказа английского и французского правительств пропустить в Россию политических эмигрантов, совещание их представителей рассмотрело вопрос о способах возвращения в Россию и приняло выдвинутый Мартовым план проезда через Германию. Ленин участвовал в выработке условий проезда, которые 22 марта были переданы швейцарским социалистом Фрицем Платтеном германскому посланнику в Швейцарии. 25 марта Платтен сообщил Ленину о согласии немецкого правительства на проезд политических эмигранѓтов через Германию на выдвинуѓтых ими условиях (за вагоном, в котором они поедут, признаётся право экстерритори-альности, контакты с влаѓстями и чиновниками - только Фриц Платтен. пассажиры ни при каких условиях вагон не покидают).
  В тот же день, но на другом континенте Лев Троцкий явился в Нью-Йоркское генеральное консульство. Портрет Николая II был уже к тому времени удалён, но ещё царила густая атмосфера старого доброго российского полицейского участка. Тем не менее после неизбежных проволочек и препирательств генеральный консул распорядился выдать Льву Давидовичу документы, пригодные для проезда в Россию.
  Кроме того, пришлось посетить консульство Великобритании в Нью-Йорке. Без одобрения британцев тогда по морю плавать было невозможно. Троцкий вполне законопослушно заполнил вопросные бланки, после чего ему было заявлено, что со стороны английских властей не будет никаких препятствий к проезду. Всё таким образом выглядело в полном порядке.
  
  27 марта 1917 года
  В этот день сразу двое самых известных российских революционеров, наконец, отправились на Родину. Владимир Ильич Ленин - из Цюриха, Швейцария и Лев Давидович Троцкий - из Нью-Йорка, США. Пути их на Родину оказались очень разными.
  В 15 часов 10 минут 32 российских эмигранта, включая женщин и детей, выехали из Цюриха до пограничной германской станции Готтмадинген. Там они пересели в пломбированный вагон. Их сопровождали двое офицеров германского Генерального штаба - капитан фон Планец и лейтенант фон Буринг, который бегло говорил по-русски. Сопровождал российских эмигрантов и швейцарский социалист Фриц Платтен, на которого были возложены контакты с внешним миром на протяжении всего пути через Германию.
  'Пломбированный вагон' - это было сказано, пожалуй, слишком сильно. На самом деле в вагоне были опломбированы лишь три из имевшихся четырёх дверей. Последняя использовалась для общения с внешним миром, проводимого под контролем Платтена и двоих сопровождавших немецких офицеров, в том числе для получения газет и покупки молока для детей.
  По идее Ленина в коридоре была проведена по полу мелом черта, означавшая границу экстерриториальности, отделявшая немцев от большевиков. Любопытно отметить, что им же была установлена выдача входных билетов на посещение туалета, что предотвратило его блокирование на длительное время любителями покурить.
  Даже в дороге Ленин оставался лидером.
  Вагон почти безостановочно проследовал через Германию до станции Засниц, где эмигранты пересели на пароход 'Королева Виктория' и переправились в Швецию. В Треллеборге их встретили и сопроводили до Стокгольма, куда они и прибыли 30 марта. Там они пересели в другой, уже обычный поезд, в котором проследовали около 1000 км в городок Хапаранда на шведско-финской границе, где находилась таможня. Далее была Финляндия, сиречь (в то время) - территория России.
  Путь Льва Троцкого был куда более драматичным.
  После получения проездных документов Троцкий, стремясь попасть в Россию как можно раньше, решил, что раз в британском посольстве получено "добро", путешествие на норвежском судне пройдёт так же спокойно, как и на американском. Как впоследствии оказалось, это было ошибкой.
  На морях традиционно, особенно теперь, в военное время, господствовал британский флот. Соответственно, досмотру британцев подвергались практически все суда. Правда, американцев они всё же досматривать избегали. Уже в то время Штаты были достаточно авторитетны, а их вступление в войну на стороне Антанты - весьма вероятным. Зачем портить отношения с такой державой?
  Но ещё раз, Троцкий решил, что большой беды не будет, если он с семьёй поплывёт на норвежском судне. Корабль 'Христианиафиорд' отходил из Нью-Йорка ровно через два дня после того, как все проездные документы были получены. Билеты на него ещё были - и Лев Давидович решился.
  Никто не знает, насколько безоблачным было бы путешествие, если бы Троцкий немного выждал и отплыл на американском судне. Британская разведка работала неплохо, и вряд ли сведения о том, на каком корабле плывёт известный русский революционер, прошли бы мимо неё.
  Но ещё вопрос - стали бы британцы досматривать американский пароход, на котором не было бы представителей партии большевиков, известных своей антивоенной позицией. Троцкий ведь большевиком тогда не был.
  Разумеется, после Февральской революции все партии, бывшие при царизме вне закона, стали легальными - и большевики в том числе. Соответственно, никаких законных препятствий для любых граждан России, следующих на родину, не было. Но у британцев были и свои соображения.
  Временное Правительство, сменив у власти царя Николая, участие в войне продолжало. Таким образом, Россия по-прежнему оставалась союзницей Великобритании, и та желала бы, чтобы так продолжалось и впредь. Поэтому возвращение в Россию представителей партии, ратующей за выход из войны, представлялось Лондону нежелательным. Стало быть, большевиков на пути следования могли интернировать, да и к представителям остальных революционных партий отношение было настороженным.
  На беду Троцкого на 'Христианиафиорде' находилось пятеро большевиков, плывших, как и он, назад, в Россию. И британцы об этом знали.
  Но вернёмся к нашим героям.
  Троцкий стоял у борта 'Христианиафиорда', улыбаясь и провожая глазами панораму Нью-Йорка. Корабль только что отчалил и ещё свежи в памяти были прощальные речи, цветы, музыка. Он с семьёй - на пути в Россию. В страну революции! На Родину!
  Вспоминалось прошлое.
  
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  1896-й год. Лёве, тогда ещё Бронштейну, семнадцать лет. Город Николаев. Первые революционные кружки, пропаганда среди рабочих. В восемнадцать лет - участие в создании Южно-Русского Рабочего Союза. Первый арест. Первая тюрьма. В канун двадцатилетия - первая ссылка в Иркутскую губернию. Знакомство с работами классиков марксизма ... и с членами Российской Социал-Демократической Рабочей Партии. РСДРП.
  Да, тогда ещё не было большевиков и меньшевиков. Плеханов, Мартов и Ленин состояли в одной партии. И Урицкий с Дзержинским, с которыми и познакомился юный Лёвушка - тоже.
  Делать в ссылке кроме самообразования было особо нечего, и юный революционер начинает писать. На удивление хорошо и плодовито. Вскоре его статьи начинают печататься в иркутской газете 'Восточное Обозрение', а там и вообще появляются в Европе. Ещё раньше начинаются публичные выступления - и тут дело спорится весьма успешно.
  Верхушка РСДРП не может не обратить внимания на появление столь яркой личности в революционном движении - и Лёвушке Бронштейну организуют побег. Вот тогда-то и появляется Лев Троцкий. В фальшивый паспорт, изготовленный для побега, Лёва навскидку вписывает фамилию старшего надзирателя одесской тюрьмы, где уже успел побывать.
  Вот ведь ирония судьбы - фамилия старшего надзирателя ныне - одна из самых известных в революционном движении. Впрочем, мужик был неплохой ... для надзирателя, да и не известно, жив ли он сейчас - почти двадцать лет минуло.
  Ну да ладно, Бог с ним, с надзирателем. Главное, тогда, совершив с помощью новых товарищей успешный побег ... через всю Россию, а затем Европу, он попал в Лондон - и сразу очное знакомство с Лениным.
  В Лондон - из Цюриха через Париж - Лёва приехал осенью 1902 года, где-то в октябре, ранним утром. С английским языком у него было тогда не очень, и маршрут кэбмену (извозчику) пришлось объяснять наполовину жестами. Впрочем, в конце концов нашёлся адрес, написанный на бумажке.
  Лёву еще в Цюрихе инструктировали, что нужно стукнуть три раза дверным кольцом. Дверь открыла Надежда Константиновна, которую, надо думать, он своим стуком поднял с постели. Час был ранний, и всякий более обращающий внимание на приличия человек посидел бы спокойно на вокзале час-два, вместо того чтобы ни свет ни заря стучаться в чужие двери. Но Троцкий был ещё полон зарядом своего побега.
  Впрочем, Надежда Константиновна была не первой жертвой бесцеремонности юного Лёвушки. Таким же варварским способом до этого был разбужен в Цюрихе другой видный революционер Аксельрод, только не на рассвете, а глубокой ночью.
  Ленин находился еще в постели, и на лице его приветливость сочеталась с законным недоумением.
  В таких условиях произошли знакомство двух будущих вождей революции и первый разговор. И Владимир Ильич, и Надежда Константиновна уже знали о Троцком и ждали его. Лёва тут же выложил скромный запас своих русских впечатлений: связи на юге слабы, явка в Харькове недействительна, редакция 'Южного рабочего' противится слиянию, австрийская граница в руках гимназиста, который не хочет помогать искровцам. Факты не были сами по себе очень обнадеживающими, но зато веры в будущее - хоть отбавляй.
  То ли в то же утро, то ли на другой день Лёва совершил с Владимиром Ильичом большую прогулку по Лондону. Ленин показывал гостю Вестминстер и еще какие-то примечательные здания. В словах 'Это у них знаменитый Вестминстер' Лев отметил 'у них'. 'У них' означало, похоже, не у англичан, а у правящих классов. Такой оттенок, нисколько не подчеркнутый, глубоко органичный, выражающийся больше в тембре голоса, был у Ленина всегда, когда он говорил о каких-либо ценностях культуры или новых достижениях, книжных богатствах Британского музея, об информации большой европейской прессы или много лет позже - о немецкой артиллерии или французской авиации: умеют или имеют, сделали или достигли - но ОНИ.
  Незримая тень господствующего класса как бы ложилась в его глазах на всю человеческую культуру. Впрочем, юный Троцкий проявил в тот раз к лондонской архитектуре минимальное внимание. Переброшенный из Верхоленска сразу за границу, где он вообще был в первый раз, Лёвушка воспринимал Вену, Париж и Лондон очень суммарно, обобщённо. Ему было ещё не до деталей вроде Вестминстерского дворца.
  Да и Ленин не за тем, разумеется, предпринял эту большую прогулку. Цель была в том, чтобы познакомиться и незаметно проэкзаменовать. И экзамен был действительно 'по всему курсу'.
  Лёва повествовал о сибирских спорах, главным образом по вопросу о централизации организации, о своём письменном докладе на эту тему, о бурном столкновении со стариками народниками в Иркутске, куда он приезжал на несколько недель и так далее.
  Ленин умел слушать.
   - А как обстояло дело по части теории?
  И Троцкий рассказывал, как они в московской пересыльной коллективно штудировали книгу Ленина 'Развитие капитализма в России'.
  
   - Лёвушка, ты замёрзнешь. Пойдём чай пить, - неожиданно прервала воспоминания жена Наташа.
  Да, в самом деле, она права. Не хватало ещё простудиться на пути в Россию. А с Лениным увидимся самое большее через пару недель. Он либо уже в России, либо на пути туда. Конечно, сейчас за границей ему не усидеть.
  Он не знал ещё, что свидеться им суждено на самом деле более, чем через месяц. Не по его вине и не по вине Ленина, который действительно как раз сейчас начал свой путь в Россию.
  Путешествие продолжалось. 'Христианиафиорд' неторопливо двигался в направлении канадского порта Галифакс.
  
  29 марта 1917 года.
  Поезд, везущий в Россию главную угрозу существующей власти - Владимира Ленина, шёл по Германии. Главная угроза задумчиво смотрел в окно. Постороннему наблюдателю могло показаться, что вождь большевиков любуется патриархальными немецкими пейзажами. Но мысли Ленина были далеки от них.
   Идиоты! Прекраснодушные кретины! Так прохлопать идеальный момент для взятия власти! Марксисты доморощенные! Всё, мол, по Марксу - в феодальной стране победил капитализм, надо подождать его полной победы, а уж после готовить социалистическую революцию.
  Ослы! Власть валялась на земле, её надо было только поднять. Какой, к чёртовой бабушке, феодализм? Где они видели феодализм с пролетариатом? Догматики твердолобые! Да нет, всё проще. Эти 'марксистские' разглагольствования ... под их прикрытием так удобно упиваться положением вернувшихся из ссылки борцов с режимом и ни хрена не делать. Ну ладно бы Каменев - интеллигент чёртов, но Коба?
  Ленин досадливо поморщился, поёрзал на сиденье, устраиваясь поудобнее, откинулся на спинку.
  Коба ... тоже мне партийный теоретик. Я этого абрека поднял, я его создал, как партийного деятеля, в ЦК ввёл. Да, ради справедливости надо отметить - он немало для партии сделал, тут не отнимешь. Эти его эксы, особенно Тифлисский - здорово помогли. Вопросов не задавал, организовывал, деньги передавал без единого слова - может, что-то там к его рукам и прилипло - чёрт его знает, сколько было в экипаже, который брал этот его боевик ... Камо, кажется. Но за такую идеальную организацию акции можно многое простить.
  Да уж, деньги нужны, и нужны постоянно. Ну, сейчас этот вопрос закрыт, спасибо германскому правительству, хе-хе. И деньгами помогают, и транспорт по своей территории в Россию обеспечили. Если нам всё удастся - ох, и дураками же они окажутся. Гриша Зиновьев с его причитаниями - как же, деньги у немцев брать, если вскроется - нас германскими агентами назовут.
  Ну, во-первых, даст бог, не вскроется ... хотя бы какое-то время, а там уже неважно будет - если мы возьмём власть, то рты критикам заткнём быстро, а если проиграем - то какая разница. А во-вторых - выбора-то нет ... никогда бы нам не набрать такого влияния без этих денег.
  Взять хотя бы тиражи 'Правды' - как бы мы их добились? А сейчас 'Правду' читают по всей России - рабочие, солдаты, матросы ... может, даже, крестьяне. Ну, на этих-то плевать - тупая инертная масса ... но нужная - солдат фактически тот же крестьянин в шинели ... и с ружьём.
  Ладно. Деньги берём, поддержку принимаем. Потому что есть ещё и в-третьих.
  Ленин улыбнулся своим мыслям.
  Да уж. А в-третьих - то, чего не могут понять эти чистоплюи. Не большевики в итоге - германские агенты, а германское правительство - агент большевиков. Финансовый агент.
  Мы же никаких условий не подписывали. Даёте - берём. И делаем что хотим. И вся недолга. А уж то, что цели наши и немцев на данном этапе совпадают - ну да, повезло. Немцам нужно, чтобы хотя бы Россия из войны вышла. Ну а тут такой подарок судьбы - большевики-пораженцы. Давай, валяй, помогай.
  Если ... нет, какое там 'если' - когда у нас всё получится, до власти доберёмся - и встанет же кайзеру поперёк горла эта поддержка. На девяносто процентов русская революция перекинется в разорённую войной Германию - ох, не удержится кайзер.
  Улыбка стала шире, эти мысли вождя большевиков явно забавляли. Но тут лицо его вновь стало серьёзным,
  Чёрт, и тут эта идиотская ситуация - сидят балбесы из ЦК в Питере и рассуждают о начале капиталистического этапа в развитии России. Да этому этапу полвека уже ... целый класс пролетариата вырос. Наша главная сила. И спасибо кайзеровским деньгам, этот класс распропагандирован нами в пух и прах - все читают 'Правду', в партии уйма пролетариев. Плюс солдаты ... плюс матросы. Ну, вот же оно - бери власть, не теряйся. Нет, им дискутировать нравится куда больше.
  Ох, и доберусь я до вас, дайте только в Питер попасть. Значит, телеграммы Ленина из Швейцарии для Русского Бюро ЦК ничего не значат? Я их каждый день телеграммами бомбил, я все возможные и невозможные доводы использовал. Как об стенку горох! Впрочем, не все доводы. Дайте мне в Питере перед людьми выступить - вот тут-то они самый сильный довод и увидят.
  Ладно, Аллах с ними. Не впервой ЦК об коленку ломать. Доводилось ужe, и не раз.
  
  В тот же день, 29-го марта, местные пограничные военно-морские службы Галифакса получили из Лондона от адмиралтейства телеграмму с указанием 'сгрузить и задержать до предстоящих указаний' шестерых пассажиров В качестве основания для ареста указывалось: 'Эти русские социалисты отправляются с целью организации революции против нынешнего русского правительства, которое является союзником Великобритании'.
  Пятеро из этих пассажиров были членами партии большевиков. Шестым - Лев Давидович Троцкий.
  
  30 марта 1917 года
  Февральская революция всколыхнула всю Россию. В городах, к власти пришли Советы рабочих и солдатских депутатов, в состав которых в большинстве своём вошли эсеры и меньшевики. Деревня раскачивалась значительно медленнее. Но и там начались сельские сходы, избирались органы самоуправления - где в большинстве оказывались эсеры, чьи позиции в среде крестьянства были традиционно сильны.
  Но так было не везде.
  Нестор Махно вернулся в родное Гуляйполе через три недели после своего освобождения. Гуляйполе - родное село Нестора Ивановича, расположенное в Александровском уезде Екатеринославской губернии на Украине. Село большое, почти город.
  По возвращении Махно сразу окунулся с головой в гущу политической борьбы.
  Его не забыли. Да и вернулся не только он. Члены анархистской группы, в которой он состоял, отбывавшие ссылку, бывшие в тюрьмах или просто скрывавшиеся, в том числе и за границей, тоже либо уже вернулись, либо возвращались. Далеко не все, основное ядро погибло, когда группа была разгромлена охранкой и жандармами.
  Сегодня можно сказать - в общем-то за дело. Слишком члены группы увлекались террором и "экспроприациями", то бишь откровенным грабежом. Тем самым, что Ленин и другие видные большевики именовали коротко - "эксы".
  Но в те дни все они были героями-революционерами. Причём своими для гуляйпольцев.
  В это время в Гуляйполе приехал представитель эсеровского уездного комитета Крестьянского союза Крылов-Мартынов. С целью организовать комитет Крестьянского союза и в Гуляйполе.
  Это был неплохой оратор. Он нарисовал крестьянам красивую картину борьбы эсеров в будущем Учредительном Собрании за передачу земли крестьянам без выкупа. Для этой борьбы нужна поддержка крестьян. Крылов-Мартынов призывал их организоваться в Крестьянский союз и поддерживать его партию.
  Махно и его соратники - анархисты-коммунисты имели похожую точку зрения в отношении раздачи земли крестьянам, но совершенно иную - насчёт Учредительного Собрания в частности и политических партий вообще.
  В своём выступлении на сходе 28 марта Нестор Иванович изложил это так:
   - Мы, анархисты, согласны с социалистами-революционерами в том, что крестьянам необходимо организоваться в Крестьянский союз. Но не для того, чтобы поддерживать партию эсеров в борьбе с социал-демократами и кадетами в будущем (если оно будет) Учредительном Собрании.
  Организация Крестьянского союза с нашей, революционно-анархической точки зрения необходима для того, чтобы крестьянство определило конкретную сущность революции и сделало бы выводы.
  А эти выводы окажутся следующими: утверждением того, что трудящиеся массы села и города, на подневольном труде и на искусственно порабощенном разуме которых зиждется власть капитала и его слуги, наёмного организованного разбойника - государства, могут в своей жизни и борьбе за дальнейшее свое освобождение вполне обойтись без опеки политических партий и предполагающейся их борьбы в Учредительном собрании.
  Трудовое крестьянство и рабочие не должны даже задумываться над Учредительным собранием. Учредительное собрание - враг трудящихся села и города. Будет величайшим преступлением со стороны трудящихся, если они вздумают ожидать от него себе свободы и счастья.
  Учредительное собрание - это картежная игра всех политических партий. А спросите кого-либо из посещающих игорные притоны, выходил ли кто из них оттуда необманутым? Никто!
  Трудящийся класс - крестьянство и рабочие, которые пошлют в него своих представителей - в результате будет обманут тоже.
  Не об Учредительном собрании и не об организации поддержки политических партий, в том числе и партии социалистов-революционеров, трудовое крестьянство должно сейчас думать. Нет! Перед крестьянством, как и перед рабочими, стоят вопросы посерьезнее. Они должны готовиться к переходу всех земель, фабрик и заводов в общественное достояние - как основы, на началах которой трудящиеся должны строить новую жизнь.
  Гуляйпольский Крестьянский союз, начало которому на этом собрании-митинге мы положим, и займется начальной работой именно в этом направлении.
  
  Махно закончил под бурные аплодисменты. Почти девять лет в заключении стали неплохой школой. И учителя-анархисты, соседи по камере, попались неплохие. Нестор Иванович вышел на свободу, имея уже продуманную и логичную позицию.
  Аудитории эта позиция тоже была близка. Наученные веками горького опыта крестьяне уже инстинктивно с подозрением относились к любым начинаниям, исходившим от власть имущих - или даже кандидатов во власть имущие из города. Возможно, примешивалось ещё и то, что украинские крестьяне не ожидали ничего хорошего от российских властей вообще.
  Махно же с соратниками были свои, хорошо известные в Гуляйполе - и к тому же революционеры, пострадавшие от царских властей.
  И призывали заняться в первую очередь проблемами местными, хорошо присутствующим понятными. А на всякие Учредительные Собрания и политические партии пока наплевать.
  Крылов-Мартынов быстро понял, что на сей раз проиграл, и большого числа голосов эсеры здесь не получат.. Он сделал лучшее, что мог сделать - согласился с Махно. И было положено начало организации Гуляйпольского Крестьянского союза.
  В комитет союза вошло 28 крестьян, среди которых очутился и Нестор Иванович, несмотря на то что просил его не избирать.
  Бог его знает - насколько он был искренен в этом самоотводе, но крестьяне на эту просьбу ответили тем, что выставили его кандидатуру в четырёх избирательных участках - и в каждом избрали единогласно.
  Вполне логично было то, что после этого председателем комитета утвердили Махно.
  
  31 марта 1917 года. Петроград. Заседание Бюро ЦК большевиков
  На очередном заседании Бюро ЦК развернулись большие прения по вопросу об отношении к Временному Правительству. Принятая ранее по докладу и предложению Сталина формула условной поддержки Временного правительства 'постольку-поскольку' подверглась критике.
  Львов и Керенский явно не собирались заканчивать войну. В Петрограде становилось хуже с продуктами. Люди на улицах всё больше роптали. Той безоговорочной поддержки Временного Правительства, которая наблюдалась в первые дни после Февральской революции, уже не было и в помине.
  Это чувствовалось и на заседаниях большевистского ЦК. Шляпников и Залуцкий всё яростнее выступали против принятых под давлением Сталина и Каменева резолюций о лояльности властям. Рядовые члены ЦК всё больше их поддерживали.
  Сталин вполуха слушал эмоциональное выступление Шляпникова и размышлял.
   - Да, не удалось прочно подчинить большинство ЦК, - текли его мысли, - Неопытный я пока вожак. Ишь, как распинается Александр Гаврилович. Приближается прибытие Старика - вот он и усердствует. Его-то Старику не в чем будет упрекнуть - Шляпников всё время выступал против нас с Каменевым, отстаивая ленинские указания. Это нам с Львом Борисовичем стоит опасаться. Не погладит нас Старик по головке за самоуправство. Ну что ж, надо признать свои ошибки, а приедет Ленин - покаяться. Будем надеяться - простит.
  Похожие мысли явно были и у Каменева, поскольку на том же заседании под влиянием критики и Сталин, и Каменев резко изменили свое отношение к основному вопросу. Каменев сформулировал это, как обычно, безупречно:
   - Совершенно неприемлем в резолюции пункт о поддержке. Выражение о поддержке даже как намек недопустимо. Мы не можем поддерживать правительство, потому что оно империалистично, несмотря на свои заявления, оно остается в союзе с англо-французской буржуазией.
  - Лихо, Лев Борисович, - подумалось Сталину, - А до этого вы как бы не подозревали об империалистической позиции правительства. Да, вот он - признанный партийный теоретик Каменев. Вчера говорит одно, сегодня - прямо противоположное. Но убеждённо, как бы научно и чётко формулируя. Браво, Лев Борисович! Ну что ж, теперь моя очередь. Надо и мне отречься.
  Сталин предложил дать директиву редакционной комиссии об изменении пункта о поддержке.
  Чувствовалось приближение приезда Ленина!
  Большинством голосов пункт о поддержке Временного Правительства был исключён. В результате приняли резолюцию, выработанную комиссией (Милютин, Каменев, Сталин, Теодорович), в которой уже не было формулы условной поддержки Временного правительства. Она была заменена на 'бдительный контроль над действиями Временного Правительства'.
  
  3 апреля 1917 года.
  В Россию прибыл Ленин.
  Из шведского городка Хапаранда в финский Торнео Ленин и его спутники добрались на санях по льду Ботнического залива. Любопытно, что в Торнео их обыскали английские офицеры. Воистину сфера интересов Британии - весь Земной шар!
  Близ Петрограда, на станции Белоостров (на административной границе с Финляндией), Ленина встречали соратники. Среди них был и Сталин.
  Поездом добрались до Финляндского вокзала в Петрограде. Правда, из-за революционного бардака поезд не удалось подать прямо к перрону, где уже собралась ликующая толпа встречать вождя большевиков. Прибывшим пришлось идти пешком через какие-то пути. Случайный свидетель увидел бы группу людей в штатском, пробирающихся задворками, то и дело вынужденных переходить рельсы и обходить кучи всякого железнодорожного мусора.
  Ленин шёл за провожающими. Сократовский лоб был нахмурен, маленькие глубоко посаженные глаза невидяще вглядывались в ноги провожатого, рыжеватая бородка уставилась в землю.
   - Вот сейчас и начинается то, ради чего я с такими трудами сюда добирался. Даже хорошо, что добрался только сейчас, что прошло больше месяца после революции. Первоначальная эйфория, которая охватывает массы сразу в первые послереволюционные дни, уже поутихла, ожидания людей не оправдались.
  Война продолжается, с продуктами хуже, а свобода всё больше превращается в разгул преступности и беспредел, которые не могут не мешать людям. И во всём этом, конечно, винят правительство. Хотя никакое правительство не смогло бы решить этих вопросов за такой срок.
  Но это неважно - важно, что прежней поддержки в массах оно уже не имеет. Сейчас, по прибытии, наступают горячие деньки. Завоёвывать популярность. Выступать перед массами всегда и везде, где предоставится возможность. В каждом выступлении должно в первую очередь звучать то, что люди хотят услышать.
  Заканчивать войну, наладить обеспечение продуктами, установить порядок. И вставлять туда наши лозунги - никакой поддержки Временному Правительству, вся власть Советам, курс - на вооружённое восстание. Люди любят радикальные лозунги и станут винить во всём правительство, а нас, большевиков, считать борцами за народные чаяния. О, вот и перрон.
  Они пришли.
  Прямо с перрона под звуки 'Марсельезы' Ленина провели в так называемые 'царские комнаты' (своего рода зал для VIP-персон), где от имени Совета Владимира Ильича приветствовали меньшевики Чхеидзе и Скобелев, выразившие надежду на его участие в развитии 'революционной демократии'. От ЦК и Петроградского комитета большевиков несколько слов сказали Шляпников и Александра Коллонтай.
  Ленин все это время с отсутствующим видом, как будто происходящее его не касалось, разглядывал лепнину на потолке и крутил головой. Когда приветствия иссякли, он прямо через головы встречавших яростно закричал набившимся в павильон рабочим и солдатам:
   - Завязалась смертельная борьба! Самую гнусную роль в этой схватке пролетариата с буржуазией играют всевозможные социал-предатели, прихвостни буржуазии. Рабочему классу с ними не по пути!.
  Чхеидзе и Скобелев с побледневшими лицами сочли за лучшее ретироваться. Экзальтированной же Коллонтай эта выходка вождя явно понравилась.
  А через несколько минут Ленин оказался на крыше бронеавтомобиля британского производства 'Остин', присланным (вот ирония судьбы) Александром Керенским.
  Несмотря на то, что речь Ленина не содержала никаких особых перлов ораторского искусства и состояла в основном из лозунгов, наэлектризованность толпы, окружавшей броневик, находилась на такой высоте, что все слушатели были свято уверены в своём присутствии на историческом моменте - если сделать то, о чём говорит человек, стоящий на броневике, то настанет счастливейшая жизнь.
  Имя Ленина было широко известно среди революционных масс. Не зря Владимир Ильич уже многие годы уделял неусыпное внимание агитации, распространению газеты 'Правда' с его статьями в рабочих, солдатских и матросских кругах. В итоге слово "Ленин" среди рабочих, солдат и матросов давно являлось синонимом выражения "Борец за наши права".
  И теперь они лицезрели этого человека вживую! Магия имени заставляла дрожать от восторга каждую жилку в организме слушателя, а слова, произносимые Лениным, казались верхом мудрости. Хотя ничего нового сказано не было. Те же мысли из его статей в 'Правде', только изложенные короче, проще и энергичнее.
   - Дорогие товарищи солдаты, матросы и рабочие! Я счастлив приветствовать в вашем лице победившую революцию, приветствовать вас как передовой отряд всемирной пролетарской армии. Грабительская империалистическая война есть начало войны гражданской во всей Европе. Недалек тот час, когда по призыву нашего товарища Карла Либкнехта народы обратят оружие против своих эксплуататоров-капиталистов. Заря всемирной революции уже занялась. В Германии всё кипит. Не нынче - завтра, каждый день - может разразиться крах высшего европейского империализма. Русская революция, совершенная вами, положила ему начало и открыла новую эпоху. Да здравствует всемирная социалистическая революция!
   - А-а-а!! - взрёвывала толпа, вскидывая вверх кулаки, в которых кое-где были зажаты рабочие картузы, солдатские фуражки, матросские бескозырки ... или попросту винтовки со штыками.
   - Участие в позорной империалистической бойне, в которую ложью и обманом вас втравили грабители-капиталисты, должно быть решительно прекращено! - выкрикивал Ленин высоким пронзительным голосом, - Временное Правительство желает заставить вас продолжать проливать кровь за его интересы! Оно забыло, что подлинные хозяева теперь - вы, товарищи!
  Если вам нужен хлеб - идите на склады и возьмите его! Если вам негде жить - занимайте особняки дворян, капиталистов и прочих прислужников преступной власти! Всё это теперь ваше! Никакой поддержки Временному Правительству! Вся власть Советам солдатских, матросских, рабочих ... и крестьянских депутатов!
  Заминка перед словом 'крестьянских' осталась незамеченной. Толпа ревела, готовая рвать, громить и сносить.
   - Долой десять министров-капиталистов! Да здравствует социалистическая революция! Курс - на вооружённое восстание!
  Ленин закончил свою речь и начал осторожно спускаться с броневика. Десятки рук протянулись, чтобы помочь ему сойти на землю ... или просто прикоснуться к человеку, казавшемуся многим сейчас каким-то святым пророком. Но вплотную к броневику уже оказались сопровождающие большевики во главе со Сталиным.
   - Осторожно, товарищи, - заговорил Сталин, - Товарищ Ленин очень устал после долгой дороги. Ему необходимо отдохнуть. Завтра он опять будет с нами. Расступитесь, товарищи. Дайте пройти.
  Толпа расступилась, и Ленин с сопровождающими двинулись к выходу.
  Пролётка везла вождя большевиков в особняк Кшесиньской. Рядом с ним сидели Крупская и Зиновьев. Сталина в свою пролётку Ленин не пригласил.
  
  В тот же день, 3 апреля 1917-го года на другом континенте развернулись не менее важные события, далеко не столь позитивные для революционного сообщества.
  Я с удивлением обнаружил некоторое мистическое совпадение в ключевых датах, связанных с возвращением двух основных лидеров будущей социалистической революции Ленина и Троцкого в Россию.
  Судите сами. 25 марта 1917-го года немецкий посланник в Цюрихе информирует швейцарского социалиста, близкого к эмигрантам -большевикам Фрица Платтена, что проезд через Германию одобрен, и пломбированный вагон уже ждёт Ленина с соратниками. Разумеется, Платтен сразу сообщает об этом Ленину. Путь свободен.
  В тот же день, 25 марта 1917-го года, за океаном, в Нью-Йорке Лев Троцкий получает на руки все оформленные проездные документы. Путь свободен
  27 марта 1917-го года большевики-эмигранты во главе с Лениным отбывают из Цюриха на ближайшую станцию в Германии, где садятся в пломбированный вагон и начинают своё путешествие в Россию.
  В тот же день 27-го марта 1917-го года Лев Троцкий отплывает на норвежском судне 'Христианиафиорд' из Нью-Йорка, начиная таким образом своё путешествие в Россию.
  3 апреля 1917-го года Владимир Ленин прибывает в революционный Петроград, где немедленно выступает с броневика, декларируя свою позицию по отношению к правительству и захвату власти.
  В тот же день, 3 апреля 1917-го года Лев Троцкий на борту 'Христианиафиорда' прибывает в канадский город Галифакс, где выступает перед поднявшимися на борт для досмотра британскими офицерами, декларируя свою позицию по отношению к задаваемым вопросам.
  Правда, именно третьего апреля отношение слушателей к речам Ленина и Троцкого оказалось радикально противоположным. Ленина готовы были носить на руках, а вот у Троцкого вышло куда хуже.
  Впрочем, не будем забегать вперёд, обо всём по порядку.
  'Христианиафиорд' ошвартовался в порту канадского города Галифакс. Здесь он должен был взять на борт новых пассажиров, а также пройти стандартный досмотр британскими пограничными властями. Для тех, кто не знает, поясняю - в то время Канада ещё состояла под протекторатом Великобритании. Поэтому процедуру досмотра проводили британские власти. Впрочем, эти самые британские власти тогда проводили досмотры почти где угодно.
  Погода стояла хорошая, и лощёные британские офицеры расположились за вынесенными столами прямо на палубе. Пассажиры по очереди подходили к столу, за которым сидел надменного вида офицер. Впрочем, процедура досмотра казалась скорее формальной. Какова цель путешествия, где сели на корабль, куда следуете - и пассажиру ставили в паспорт печать и желали счастливого плавания.
  Всем, кроме русских. Троцкий с волнением заметил, что именно гражданам России вопросов задавали куда больше, и некоторые вместо получения печати в паспорт были отведены в сторону, под охрану солдат. Впрочем, эти русские, кажется, большевики. Вероятно, возникли проблемы в связи с антивоенной позицией их партии. Россия - союзник Великобритании в войне. Чёрт, так ведь и я, Лев Троцкий, недалеко от большевиков ушёл в этом вопросе.
  Авторская ремарка. Для удобства читателя дальнейший разговор, происходивший, естественно, по-английски, даётся сразу в переводе на русский.
  Подошла его очередь. После стандартных вопросов, которые задавались каждому пассажиру (имя, фамилия, гражданство, куда следуете и так далее) британец поднял на Льва Давидовича холодные глаза:
   - Каковы ваши политические взгляды? Каковы ваши планы действий по возвращению на Родину? Собираетесь ли вы предпринять действия для свержения нынешнего российского правительства?
  Офицера встретил презрительный, высокомерный и даже где-то равнодушный взгляд. Тон ответа Троцкого был настолько ледяным, что, казалось, даже температура вокруг резко понизилась.:
   - Сведения, устанавливающие мою личность, извольте получить, но не более того. Внутренняя русская политика не состоит пока что под контролем британской морской полиции.
   - В таком случае мы вынуждены снять вас с корабля и направить в лагерь для интернированных вплоть до выяснения. Российское правительство - союзник правительства Великобритании, и мы не можем пропустить в Россию человека, который несёт для него угрозу. Отойдите туда.
  Авторское отступление. Существует несколько различных свидетельств очевидцев, описывающих процесс выдворения Троцкого с корабля. Они довольно принципиально противоречат друг другу. Например, некий британский лейтенант Джонс пишет, что Троцкий буквально начал драку, вырывался, кусался, катался по полу в истерике и орал благим матом. В такое мне не верится. Поясню:
  Изучение документов тех лет приводит меня к мнению, что всех вождей большевиков в период революции и гражданской войны можно условно разделить на три категории.
  Первая - это те, которых достигнутое положение вполне устраивало, и они не желали особых перемен, а желали сохранения существующего положения вещей. Это - Зиновьев, Каменев, Молотов и ещё много других.
  Вторая - люди, добивавшиеся как можно более безраздельной власти. Это - Сталин и, вероятно, Яков Михайлович Свердлов. Насчёт Свердлова судить сложнее, поскольку он умер, по официальной версии от гриппа-испанки в 1919 году. Мало материала.
  Третья - это реальные фанатики мировой революции. Самые известные среди них, разумеется - Владимир Ленин и Лев Троцкий. Эти посвятили мировой революции всю жизнь, изменив на этом пути себя и окружающий мир.
  Так вот, между ними существует достаточно принципиальная разница. Если Ленин особо не заморачивался тем, как выглядит его персона в историческом плане (известно, что для него все средства были хороши, если, по его мнению, шли на пользу главной цели, он мог сегодня утверждать противоположное тому, что говорил вчера, обманывать, 'кидать' немцев, получая от них деньги и так далее), считая, по-видимому, что история всё расставит по своим местам, то Троцкий - это иной коленкор.
  Лев Давидович был в первую очередь озабочен, собственно, не мировой революцией, как таковой, а тем, как выглядит в истории мировой революции лично он, Лев Троцкий. Фактически все свидетельства очевидцев, как и анализ его поступков, убеждают меня в этом.
  В связи с чем представляется невероятным, чтобы в присутствии десятков свидетелей и собственной семьи Троцкий стал бы кататься по полу и орать благим матом. Он в жизни и не такое повидал - и всегда оставался холоден и спокоен.
  Разумеется, трудно в связи с этим также допустить, чтобы Троцкий послушно сошёл с корабля по первому требованию британских властей. Поэтому в дальнейшем повествовании я буду следовать свидетельствам очевидцев, которые мне кажутся наиболее правдоподобными.
  Троцкий отказался покинуть корабль и был вынесен насильно британскими морскими пехотинцами на руках как-то театрально и торжественно.
  Старший сын Троцкого - одиннадцатилетний Лев - подбежал к одному из офицеров и ударил его, после чего обратился к отцу с вопросом: 'Ударить его ещё, папа?'
  В британском официальном ордере на арест Троцкого фигурировала сумма в десять тысяч долларов США, якобы полученная Львом Давидовичем от 'социалистов и немцев' с целью свержения Временного Правительства.
  Разумеется, при досмотре вещей Льва Давидовича ничего похожего найдено не было (иначе бы британцы не преминули отразить это в протоколе обыска), но десять тысяч долларов самым загадочным образом никуда не исчезли и продолжали регулярно появляться на строках газет и даже в некоторых официальных документах британского правительства. Они ещё не раз подпортят Троцкому жизнь.
  Супруга Наталья Седова с детьми была оставлена властями в Галифаксе, в квартире семьи переводчика и полицейского инспектора русского происхождения Давида Горовица. В дальнейшем их предполагалось депортировать обратно в США.
  Лев Давидович был всем происходящим крайне недоволен, считая, что квартира, в которую поселили его семью, принадлежит англо-русскому полицейскому агенту. Через несколько дней власти перевели Седову в местный дешёвый отель с обязательством ежедневной регистрации в полиции.
  Троцкого вместе с остальными революционерами отвезли в лагерь для военнопленных, располагавшийся в близлежащем небольшом городке Амхерст, в здании бывшего завода. Это был крупнейший из 24 лагерей, существовавших тогда в Канаде - в нём содержались более 800 человек, преимущественно немецкие матросы с подводных лодок.
  
  4 апреля 1917 года.
  Ленин по прибытии в Россию не собирался терять время даром. Уже на следующий день после приезда он стоял на трибуне на собрании большевиков - участников проходящего тогда в Петрограде Всероссийского совещания рабочих и солдатских депутатов.
  Ленин оглядел зал. Множество взглядов было устремлено на него. В них читалось неослабное внимание - что же скажет этот невысокий лысый человек с рыжеватой бородкой, известный фактически всем революционерам России.
  Ленин внутренне усмехнулся, сохраняя внешнюю серьёзность и даже некую сосредоточенность.
   - Они смотрят на меня сейчас, как на оракула, готовые впитать всё, что я скажу. Пожинаем плоды многолетней пропагандистской работы. Ну что же, будем ковать железо, пока горячо. Сейчас эти ослы из ЦК, игнорировавшие мои телеграммы, получат на орехи, - проносились в голове мысли.
  Он вздохнул и, как будто бросаясь в холодную воду, горячо заговорил.
  Речь Ленина с самого начала захватила слушателей. Вопросы, казавшиеся до этого, сложными и неоднозначными, вдруг представились простыми и понятными. Стало ясно, что нужно делать в первую очередь, в каком направлении двигаться.
   - Никакой поддержки Временному Правительству! - неслось с трибуны, - Это правительство - империалистическое! В России не должно быть правительства империалистического, иначе мир недостижим. Беспощадная борьба с прихвостнями Временного Правительства - псевдо-революционными оборонцами! Они пытаются нас убедить, что верность союзническим обязательствам - наш прямой долг. Мы не давали никаких союзнических обязательств! Пусть министры-капиталисты сами и воюют!
  Ленин перевёл дыхание, отпил воды из стакана.
   - Надо понять, что при нынешнем правительстве мир невозможен. Для достижения мира мы должны взять власть в свои руки. Как? Существующая парламентская республика должна стать республикой Советов! А нам, большевикам, надо завоевать большинство в Советах. Для этого необходимо постоянно и неустанно разоблачать мелкобуржуазные оппортунистические партии меньшевиков и эсеров! Существующая Программа нашей партии перестала отвечать надобностям текущего момента и должна быть радикально изменена! Сама же партия должна быть переименована в Коммунистическую!
  Слушателям казалось, что логика, звучащая в словах стоящего на трибуне человека, властно проникает в их умы и овладевает ими. Этой логике невозможно было сопротивляться.
  Тезисы ленинской речи были напечатаны. Впоследствии они получили название 'Апрельские Тезисы'. В них Ленин, по существу, объявил войну на три фронта:
  1. Временному Правительству.
  2. Мелкобуржуазным оппортунистическим партиям - меньшевикам и эсерам.
  3. ЦК собственной партии, ещё несколько дней назад провозглашавшему лояльность Временному Правительству.
  
  Казалось бы, на этом можно закончить описывать события этого дня 4-го апреля 1917-го года, но не следует забывать о разнице во времени между европейским и американским континентами. В канадском городке Амхерсте за окном кабинета коменданта лагеря для интернированных ветерана англо-бурской войны полковника Морриса было ещё светло.
  Сам полковник, сидя за столом, недовольно смотрел на стоящего перед ним Льва Троцкого, который только что закончил довольно бесстрастно излагать свои жалобы и претензии по поводу противозаконного снятия с парохода, а также унизительного досмотра уже здесь, в лагере, с ощупыванием и раздеванием догола в присутствии не менее десятка человек.
  На этот длительный спич полковник, цвет лица которого в это послеобеденное время наводил на мысли, что он отнюдь не является трезвенником, ответил по-спартански лаконично.
   - Вы опасны для нынешнего русского правительства.
  Брови на лице Троцкого поползли вверх, лицо приняло удивлённое выражение. 'Ну и аргумент', - казалось, говорило оно.
   - Но ведь нью-йоркские агенты русского правительства выдали нам проходные свидетельства в Россию, и, наконец, заботу о русском правительстве нужно предоставить ему самому, - Лев Давидович был, как всегда, логичен.
   - Вы опасны для союзников вообще, - ответ полковника по-прежнему не изобиловал аргументами.
   - Но позвольте, а почему, собственно, нас сняли с парохода? Как минимум, нам должны были предъявить документы о задержании, но ничего предъявлено не было. Где знаменитая британская законность?
  Лицо полковника побагровело ещё больше, хотя, казалось бы, это невозможно. Но старый вояка сделал над собой усилие и попытался реабилитировать подвергнутую сомнению британскую законность:
   - Как политические эмигранты, которым, очевидно, недаром пришлось покинуть собственную страну, вы не должны удивляться тому, что с вами сейчас происходит.
  Троцкий замер с открытым ртом. Ничего себе! Похоже, господину полковнику не было ничего известно о том факте, что в России произошла революция.
   - Вы, вероятно, не знаете, господин полковник, что царские министры, превратившие нас в свое время в политических эмигрантов, сами сейчас сидят в тюрьме, поскольку не успели эмигрировать. Так что мы теперь не политические эмигранты, а вполне легальные российские граждане.
  Но это, похоже, оказалось для полковника Морриса, который сделал свою карьеру в английских колониях и на войне с бурами. слишком сложным.
   - Я сказал всё, что вам следует знать, - прорычал он, - не смею задерживать. Всего доброго.
  Троцкий про себя усмехнулся, сохраняя на лице внешнюю невозмутимость. Ну что ж, этого следовало ожидать.
   - В таком случае я прошу от своего имени и от имени остальных пятерых российских граждан, снятых вместе со мной с парохода, дать нам возможность телеграфировать нынешнему российскому министру юстиции Александру Керенскому об этом вопиющем акте произвола со стороны британских властей. Я надеюсь, как интернированные граждане России, мы имеем на это право? Ведь Россия по-прежнему союзница Великобритании, я не ошибаюсь?
  Тон Троцкого был сух и бесстрастен, его глаза сквозь очки холодно взирали на полковника.
  Тот скрипнул зубами. Эх, с каким бы удовольствием он расстрелял этого наглого интеллигентишку. Но здесь не Южная Африка ... к сожалению. Этот парень явно - фигура известная, раз о нём знают даже в Адмиралтействе. И не придраться, требование его абсолютно законно. Они - граждане страны-союзницы Великобритании, и требует он связаться с правительством своей страны. Не подкопаешься.
  Чёртовы лорды Адмиралтейства! Им легко - послали телеграмму с приказом снять с судна и интернировать иностранных граждан - а ты крутись тут, как хочешь - и не вздумай нарушить хоть один параграф закона. Ещё и виноватым окажешься. А, гори оно всё синим пламенем!
   - Такая возможность будет вам предоставлена, - мрачно сказал он, - Составьте текст телеграммы и список адресатов с точным указанием адресов и титулов. А теперь прошу меня извинить. Дела.
  Выходя из дверей кабинета, Лев Давидович успел ещё услышать за спиной сдавленное рычание - 'Попался бы ты мне на южноафриканском побережье!'. Троцкий довольно ухмыльнулся.
  Он не знал в этот момент, что ситуация на самом деле уже не столь негативна, как ему представляется. Весть о незаконном интернировании русских эмигрантов успела достичь Нью-Йорка, и тамошние социалисты начали готовить митинги с требованием их освобождения.
  Завтра-послезавтра те же вести станут широко известны в России, и полетят запросы с требованиями отпустить незаконно задержанных. Вождь большевиков Владимир Ленин, несмотря на разногласия, станет наиболее горячим борцом за его, Троцкого, освобождение. Которое в итоге всего этого и состоится через две с половиной недели. А для него самого, Льва Троцкого, этот арест значительно сократит сроки его трансформации в большевика.
  Впрочем, несмотря на незнание, действия Троцким были предприняты абсолюто верные. Телеграмма была подготовлена уже на следующий день, а 6 апреля легла на стол Керенскому.
  Но гораздо важнее, что копия телеграммы была направлена и опять же в тот же день получена Петроградским Советом - и немедленно оглашена с его трибуны. Совет принял решение обратиться с протестом как к министру иностранных дел России Павлу Милюкову, так и к посольству Великобритании в Петрограде.
  
  5 апреля 1917 года. Петроград. Утреннее заседание ЦК партии большевиков.
  После возвращения из ссылки и эмиграции многих членов ЦК, называть собравшихся в зале каким-то Русским Бюро было бы уже странно. В зале находился практически полный состав ЦК.
  После открытия заседания слово взял Каменев.
   - Я хочу коснуться содержания последних речей Владимира Ильича. Вчерашней, на фракции большевиков Петросовета и той ... с броневика, на Финляндском вокзале, сразу по приезду. Мне кажется, они слишком радикальны и могут дискредитировать партию. Мы здесь под давлением ваших телеграмм, Владимир Ильич, и так внесли корректировки в позицию ЦК. Из нашей резолюции вычеркнут пункт о поддержке Временного Правительства.
  Но Вы в своих речах прямо призываете к захвату власти и конфронтации не только с правительством, но и с меньшевиками и эсерами! Вы не боитесь, что мы окажемся в изоляции?
  И что это за предложения о переименовании партии и изменении её программы? По-моему, такие вопросы должны предварительно согласовываться с ЦК.
  Владимир Ильич, вы же сами в 'Двух тактиках' доказывали, что, согласно марксизму, сначала бывает буржуазно-демократическая революция и демократическая республика (демократическая диктатура), а уже потом - пролетарская революция и диктатура пролетариата. Между ними должен быть некий период времени. А вы призываете к немедленной пролетарской революции.
  Каменев высказал ещё немало протестов по поводу ленинских речей, но больше ничего настолько же серьёзного.
  Председательствующий Калинин по окончании речи обратился к Ленину:
   - Владимир Илич, вы не хотите дать разъяснения по поводу обрисованного Львом Борисовичем?
  Ленин безмятежно сидел, закинув ногу на ногу и делая какие-то пометки в блокноте. Пиджак он снял, оставшись в рубашке с галстуком и жилетке, отчего напоминал сейчас журналиста, набрасывающего для своей газеты заказанный редактором репортаж с заседания.
  Каменева Владимир Ильич, казалось, даже не слушал, но на вопрос Калинина отозвался сразу:
   - Мне кажется, Михаил Иванович, следует дать возможность высказаться всем желающим. Потом сразу всем и отвечу.
  Сталин, сидящий поодаль от Ленина, мысленно поаплодировал. Закалённый в годах дискуссий и полемик большевистский вождь сразу решил выяснить мнение остальных членов ЦК, после чего соответствующе скорректировать свою ответную речь. Всё верно, одно неосторожно сказанное слово может иметь далеко идущие последствия.
  Впрочем, если Ленин ожидает услышать слова поддержки, его, похоже, ждёт разочарование. Судя по разговорам в кулуарах, все, как один, испуганы чрезмерным радикализмом ленинских речей - и поэтому выступят в поддержку Каменева. Кажется, они с Львом Борисовичем остаются негласными лидерами ЦК. Старик оказался в изоляции.
  Дальнейшие выступления подтвердили, что мысли Сталина имели под собой веские основания. Выступающие, как один, называли речи Ленина чересчур резкими и выражали опасения по поводу возможной изоляции партии, к которой эти речи могут привести.
  В таком духе выступили даже Шляпников и Залуцкий, которые, как мы помним, до возвращения из ссылки Сталина и Каменева твёрдо следовали ленинским указаниям из Цюриха. Зиновьев, который всегда, насколько помнил Сталин, поддерживал Ленина, на сей раз предпочёл отмолчаться.
  Сам Сталин выступил кратко, упирая в основном на необходимость предварительно согласовывать подобные речи с ЦК.
  В целом не прозвучало ни одного выступления в поддержу Ленина.
  Наиболее мягким оказался спич Калинина, который на правах председательствующего взял слово последним. В его краткой речи прозвучала мягкая укоризна - что же Вы, мол, Владимир Ильич, так неосторожно.
  После чего он предоставил слово Ленину.
  Вождь большевиков, возможно, как мечталось Сталину, уже бывший, неторопливо вышел к месту председательствующего. Никакого беспокойства он, похоже, не испытывал. Невероятно, но в глазах искрилась даже какая-то насмешка.
  Ленин чуть наклонился вперёд, опёрся правой рукой о спинку стула, левую заложил за пройму жилетки, посмотрел на присутствующих как будто даже доверительно и заговорил:
   - Товарищи! Я был немало удивлён, выслушивая ваши выступления. Такое ощущение, что в голове у присутствующих не просто каша, но каша засохшая. Их понимание марксизма застыло на отметке где-то года этак 1905-го. Что такое диалектика они, кажется, забыли вовсе.
  В зале прозвучал возмущённый ропот, но налившийся силой голос вождя легко его перекрыл.
   - Настоящий марксист не может быть закостенелым догматиком! Вот вы, Лев Борисович, упрекаете меня в том, что я говорю сегодня не то, что писал в 'Двух тактиках'. Вы не забыли, что статья 'Две тактики' написана двенадцать лет назад? Если не заметили, мир с тех пор изменился. Радикально! У меня сложилось впечатление, что мои последние работы присутствующими просто проигнорированы.
  А ведь там ясно, по-моему, показано, что сегодня мы можем взять власть в стране, являющейся наиболее слабым звеном в цепи капиталистических стран. В России! А раз можем - значит и должны! И того же хотят рядовые большевики, чего члены ЦК, видимо, тоже не заметили.
  Опустив таким образом Каменева и его сторонников, так сказать, ниже плинтуса, Ленин перевёл взгляд на Сталина. Глазки-буравчики, казалось, буквально сверлили дырки в недавнем сподвижнике, рыжеватая бородка угрожающе на него нацелилась.
   - Коба, ты сказал, что я должен был согласовать свои выступления с ЦК. Это с каких пор я для обнародования своего мнения должен спрашивать у вас позволения? Напротив, мы все обязаны делиться с рядовыми членами партии своими соображениями и учитывать их реакцию! Центральный вопрос на сегодняшний день - вопрос власти. Так вот, этот вопрос решится не здесь, а на улицах.
  Прозвучали слова, что мы можем оказаться в изоляции. Да, можем! И такая опасность уже становится реальной. Только в изоляции окажется не партия, а вы, здесь присутствующие. Когда я выступал на фракции большевиков в Петросовете, то увидел, что излагаю соображения, о которых мои слушатели давно и сами думали. Просто мне удалось облечь их чаяния в более строгую и логичную форму. А против новых веяний, оказывается, только присутствующие здесь!
   - Владимир Ильич! - Сталин не выдержал, - Вы уже несколько раз публично оскорбили присутствующих. Вы не опасаетесь, что они сочтут, что ваша позиция противоречит позиции ЦК и выведут вас из его состава?
  Ленин насмешливо взглянул на него.
   - Да ради Бога, Коба! Сделайте одолжение. Мне станет намного проще. Мои-то взгляды, как я успел увидеть, совпадают со взглядами рядовых членов партии намного больше, чем с вашими. Мне по пути с ними, а не с замшелым ЦК, который я и большевистским-то могу назвать с большой натяжкой.
  Кстати. По поводу моих речей. Сегодня вечером я подготовлю на их основе статью, завтра представлю её в редакцию 'Правды'. Ожидаю, что статья будет напечатана не позже, чем послезавтра.
  У Сталина даже захватило дух. 'Ну и наглец наш вождь', - подумалось ему. Но вслух сказал:
   - Что печатать в 'Правде', а что нет - решает редакция, членом которой являюсь и я. Приносите вашу статью, Владимир Ильич. Мы ознакомимся и примем решение.
   - Как вам будет угодно, - шутовски поклонился Ленин, - Но учтите, что я твёрдо намерен распространить эти тезисы в массы. Впрочем, процесс уже начался. Мне известно, что мои речи широко обсуждаются, о них спорят. Кто-то за, кто-то против, но о равнодушных я не слышал.
  Перепечатать статью в машинописном бюро в сколь угодно большом количестве экземпляров не составит труда, а добровольных агитаторов в Питере сейчас в достатке. Просто в казармах, матросских кубриках, на заводах ... да и вообще на улицах статью будут зачитывать не с номера 'Правды', а с машинописных листков.
  Ну а теперь позвольте откланяться. Сегодняшнее заседание убедило меня, что распространять статью надо непременно - и как можно скорее. Пойду, допишу.
   - Пожалуйста, минуточку, Владимир Ильич, - Калинин не забыл о своих обязанностях председательствующего, - Позвольте хотя бы проголосовать для выяснения теперешнего отношения ЦК к вашей точке зрения. Возможно, кто-нибудь изменил своё мнение.
  Мне представляется также, что вопрос - печатать ли статью в 'Правде' - следует голосовать здесь, а не оставлять для решения редакцией. Все согласны?
  Возражений не последовало. Первое голосование показало, что у Ленина по-прежнему нет ни одного сторонника, хотя воздержавшихся стало больше.
  По вопросу печатания статьи в 'Правде', как ни странно, Ленин одержал победу - правда, перевес в голосах был невелик. Видимо, угроза распространить статью через агитаторов возымела действие.
  
  6 апреля 1917 года.
  Ленин сидел на скамье в зале заседаний Петроградского Совета. Только что с трибуны была зачитана телеграмма Троцкого об интернировании его и ещё пятерых товарищей в Галифаксе.
  Чёрт, как же не вовремя. Он был абсолютно убеждён, что Троцкий остро необходим здесь, в России. В Питере. Именно сейчас, когда он, Ленин решительно выступил против позиции ЦК своей же партии. Обленились мои партийные соратнички, жирком поросли. Конечно, их всё устраивает. Царя свергли, все революционеры - на коне. Они - народные герои, можно почивать на лаврах и стричь купоны.
  А вот рядовые члены партии в подавляющем большинстве - на моей стороне. Это мы, большевики, распропагандировали массы - и эти массы свергли царя в Февральскую. И не получили пока ничего!
  Конечно, они с восторгом приняли мои выступления с броневика, а потом на всероссийском совещании Советов ... ну и следующие. Потому что эти выступления призывают идти вперёд, брать власть, свергать правительство, не давшее им ничего, заканчивать войну. Что для них жизненно важно.
  Тезисы речи уже написаны и завтра отдельной статьёй должны выйти в 'Правде'. Вот тут-то, когда с ними ознакомится вся революционная общественность Петрограда, и грянет буря.
  Он, Ленин, сейчас в положении полководца, против которого Генеральный Штаб ... а на его стороне весь рядовой состав армии. Ну так рядовые могут выдвинуть из своей среды новый Генштаб ... а вот нынешнему Генштабу без рядовых - никак.
  Всё это верно, но как же, чёрт возьми, трудно одному. Даже верный Гриша Зиновьев пытается его убедить, что, может быть, не стоит столь радикально. Что надо бы поискать компромисс, помириться с ЦК.
  Чёрта с два! Я уже объявил на заседании, что готов из ЦК выйти и не возражаю, если они примут такое решение. Так ведь не примут! Кишка тонка. Да и понимают, что массы уже идут за ним, так что если его, Ленина, из ЦК выведут - тот станет никому не интересен, и просто появится новый ЦК. Ленинский, хе-хе.
  Так что ещё раз - не исключат они меня. Побоятся. Ей-Богу, лучше бы исключили. А то как бы и есть руководство партии, а на деле я опять один.
  Впрочем, не впервой. Всегда я оказываюсь радикальнее, левее остальных лидеров партии. Потому что лидеры, добившись своего положения, ВСЕГДА начинают хотеть спокойно пользоваться достигнутым. Конфронтаций не хотят, а хотят сытой жизни.
  Троцкий - единственный из революционных лидеров такого масштаба, кому на спокойную жизнь наплевать. Говорили и говорят о его, Ленина, политических разногласиях с Троцким. Чушь собачья! Нет никаких политических разногласий! Есть личностные. Лев Давидович просто интеллигентнее, человечнее. Да, надо признать, это так.
  Ленин потянулся, выпрямился на сиденьи, сменил позу. Вспомнился 1903-й год.
  
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  Он тогда, познакомившись с Лёвушкой Троцким в Лондоне, быстро убедился, что для революционного движения этот способнейший парень необходим и начал вводить его в дело.
  Вскоре Троцкий уже вовсю писал статьи в революционные издания. Взял себе псевдоним 'Перо' - и статьи 'Пера' быстро стали популярными. Хлёсткие, какие-то очень логичные и понятные - правда, не лишённые некой фельетонности стиля. Но это по молодости. В дальнейшем Лев Давидович этот недостаток изжил. Он, Ленин, писал тогда Плеханову:
  'Я предлагаю всем членам редакции кооптировать 'Перо' на всех равных правах в члены редакции (думаю, что для кооптации нужно не большинство, а единогласное решение). Нам очень нужен седьмой член и для удобства голосования (6 - четное число) и для пополнения сил. 'Перо' пишет уже не один месяц в каждом номере. Вообще работает для 'Искры' самым энергичным образом, читает рефераты (пользуясь при этом громадным успехом). По отделу статей и заметок на злобу дня он нам будет не только весьма полезен, но прямо необходим. Человек, несомненно, с недюжинными способностями, убеждённый, энергичный, который пойдет еще вперёд.'
  Плеханов не возражал, и Троцкий был тогда триумфально введён в российские революционные эмигрантские круги. Он вживую познакомился с легендарными революционерами, чьими работами зачитывался ещё юношей в России - Плехановым, Мартовым ... Верой Засулич. И очень скоро оказался на 2-м съезде РСДРП среди всех 'зубров' революционного движения.
  Надо ж было так случиться, что это оказался тот самый съезд, где произошёл раскол в партии, после которого вместо единой Российской Социал-Демократической Рабочей Партии и появились большевики и меньшевики.
  На этом съезде страсти накалились до предела. Дошло до того, что он, Ленин, в первый раз в жизни потерял самообладание и покинул съезд, хлопнув дверью. Но до этого, не стесняясь в выражениях, горячо критиковал 'мягких', которых впоследствии назвали 'меньшевиками'. Впрочем, те в долгу не оставались.
  Ленин видел страдание, написанное на лице Лёвушки, когда на его глазах кумиры поливали друг друга грязью, ожесточённо выступая против вчерашних соратников.
  Лёва не встал ни на чью сторону. В итоге он отошёл и от него, Ленина, и от меньшевистских лидеров. Возможно, именно тогда, принимая это решение, Лёвушка и стал Львом Троцким - пламенным революционером, чья известность начала стремительно расти в революционных кругах. Он так и не перешёл на сторону ни большевиков, ни меньшевиков, оставшись сам по себе.
  Троцкий быстро рос как революционер, и уже в событиях 1905 года сыграл заметную роль, как один из руководителей восстания. Но наступление реакции, состоявшееся в России после этого, вынудило Льва Давидовича вновь покинуть родину и надолго осесть в эмиграции. Троцкий не сложил оружия и продолжал борьбу, выступая на съездах, собраниях, митингах и публикуя свои блестящие статьи и теоретические работы.
  Он, Ленин, конечно же, статьи и работы читал и выступления внимательно слушал. Не раз и не два сталкивался с Троцким в кулуарах и между выступлениями - и всё время пытался убедить того, что его место - с ним, с Лениным. Пока не удалось. Но должно удаться.
  Ведь по существу цели, к которым стремятся он и Лев Давидович, одни и те же. Троцкий не принимает только методов, которыми Ленин стремится этих целей достичь. Ничего, в конце концов поймёт, что иного пути нет. Здесь, в России, поймёт - то, что происходит, наглядно доказывает его, Ленина, правоту. Троцкий очень умён, не сможет не понять.
  Так, надо будет сегодня же написать в 'Правду' статью-протест против ареста русских революционеров в Галифаксе. Во-первых, действительно - вопиющий произвол, во-вторых это ещё больше укрепит его, Ленина, авторитет в массах - они любят, когда своих в беде не бросают. В-третьих, Троцкий очень нужен здесь, в Петрограде. Ну и наконец, это может послужить дополнительным аргументом для Льва Давидовича встать на его, Ленина, сторону.
  
  7 апреля 1917 года.
  В этот день в 'Правде' вышла гневная заметка, описывающая беззаконный арест русских эмигрантов в Галифаксе. Автор не преминул укусить в этой заметке и правительство.
  'Шесть человек за руки и за ноги тащили товарища Троцкого - всё это во имя дружбы к русскому Временному Правительству!'
  Подписана заметка была 'Владимир Ульянов-Ленин'.
  Вскоре новости об аресте были опубликованы газетой Петроградского Совета 'Известия' и другими печатными органами Петрограда
  В том же номере 'Правды', под той же подписью были опубликованы 'Апрельские Тезисы'.
  'Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, ко второму её этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства.
  Значит, вы, лидеры ЦК большевиков в России, в силу несознательности и неорганизованности не взяли власти в феврале-марте. Но вы обязаны её взять теперь, вы даже находитесь на пути к ней. Это значит далее, что диктатура пролетариата в России могла быть, и её нужно было установить сейчас же после свержения царя, точь-в-точь по знаменитому лозунгу Троцкого в 1905 году: 'Без царя, а правительство рабочее'.
  Уже на следующий день 'Апрельские Тезисы' стали самой обсуждаемой статьёй в революционном Петрограде.
  Вечер того же дня
  Британский посол в России Джордж Бьюкенен, сухопарый британский джентльмен с пышными ухоженными усами, просматривал сделанные специально для него переводы статей из русских газет, со страниц которых буквально изливалось негодование по поводу незаконного ареста российских подданных в канадском Галифаксе. Надо было разобраться и отреагировать должным образом без, так сказать, 'потери лица' и как можно быстрее. Таково прямое указание премьер-министра Дэвида Ллойд-Джорджа.
  Был конец рабочего дня. Бьюкенен потёр рукой усталые глаза. Ну как тут 'без потери лица'? Вляпались так вляпались. Кто знал, что поднимется такая шумиха? Они же, эти арестованные, даже не официальные лица.
  Но просто так сразу отпускать нельзя, иначе станет очевидной незаконность ареста. Надо ещё подержать под стражей, а когда шум затихнет - и отпустить от греха подальше.
  Но сейчас - что-нибудь отписать ... весомое. Он позвонил в колокольчик. Вошёл референт и послушно замер .
   - Разослать в главные русские газеты наши опровержения на обвинения в незаконности ареста этих шестерых русских. Напишите, что арестованные в Канаде лица плыли в столицу с субсидией от германского посольства для низвержения Временного правительства. Вам ясно? Идите.
  Референт по-военному щёлкнул каблуками, повернулся и вышел. М-да, бывший офицер.
  Бьюкенен устало вытянулся в кресле и вздохнул. Да уж, вот не было печали. Дело надо как-то спускать на тормозах, а то можно огрести немалые неприятности.
  
  8 апреля 1917 года. Петроград.
  Спустить дело на тормозах не получалось, а неприятности начались в тот же день, когда было опубликовано британское опровержение.
  Рабочие ряда петроградских заводов, принадлежащих британским подданным, забастовали - а сами владельцы оказались под угрозой физической расправы. В Лондон полетели телеграммы с жалобами - уже от британских подданых, имевших бизнес в Петрограде.
  Атмосфера накалялась всё больше и больше. В солдатских казармах, в матросских кубриках, на заводах - да по всему Питеру обсуждались сразу несколько животрепещущих тем - аресты в Галифаксе, тезисы Ленина в Правде, лживые опровержения Бьюкенена.
  
  В этот же день редакция 'Правды' напечатала редакционное примечание к опубликованным днём ранее 'Апрельским Тезисам':
  'Что же касается общей схемы т. Ленина, то она представляется нам неприемлемой, поскольку исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной и рассчитывает на немедленное перерождение этой революции в революцию социалистическую'.
  
  Тот же день. Казармы Павловского полка.
  Здоровенный солдат балансировал на импровизированной трибуне, являвшейся, собственно, обшарпанной табуреткой, жалобно поскрипывавшей под немалым весом. Пышные усы здоровяка воинственно распушились. Солдат, размахивая зажатым в кулаке номером 'Правды', громогласно возмущался:
   - Да сколь же можно терпеть?! Правду пишет товарищ Ленин - никогда у нас не наступит мир - с таким-то правительством! Английцы о русских чуть не ноги вытирают, творят, что хотят - а Керенские с Милюковыми утираются ... с улыбочкой ... и новых солдатиков на убой гонят - воевать за британские интересы! Да пусть эти Гучковы со Львовыми сами и воюют, коль им такая охота!
  Какие-такие немецкие деньги вёз в Россию товарищ Троцкий? Кто это видел?
  Да по мне хоть и взял у немцев - мне немецкой казны не жалко! Я вон чё не могу в толк взять - коли деньги взяты у немца, а везли их в Россию - Англия-то здесь с какого боку? Деньги у немцев взяли? Пущай немцы и разбираются!
  Английцы чёртовы ... в каждую дырку затычка! А как по мне - коли товарищ Троцкий за эти денежки Керенских со Львовыми скинет - так я ж первый ему в ножки поклонюсь ... и немцу тому, что ему деньжат отсыпал на это святое дело. Может, новое правительство и замирится враз!
  Кто-то из читателей, возможно, уже узнал в нашем ораторе здоровяка-солдата из начала книги, из главы о чудесном спасении шапошника.
  Звали нашего героя Петро Мартынов, и был он родом с небольшого хутора Степное Таганрогского уезда. Вырос на южнороссийских харчах здоровенным хлопцем, уже начал работать подмастерьем у хуторского кузнеца. Но грянула война с немцем, юный Петро угодил под мобилизацию - и вскоре уже воевал в Восточной Пруссии в корпусе генерала Ренненкампфа. Был ранен, уехал в госпиталь, чем и избежал, возможно, куда бОльших неприятностей при разгроме корпуса.
  Вылечился, угодил опять на фронт, повоевал. Снова ранение (трудно, наверное, не попасть в такую тушу), снова госпиталь - но уже в Питере. Обратно на фронт Петро не спешил, проливать кровь неизвестно за кого ему надоело. Тем более, что ещё на фронте пошёл за большевиками, завершив эволюцию уже в госпитале. Где и вступил в партию. Стал читать газеты, в первую очередь, разумеется, 'Правду'. Через некоторое время его кумиром стал, конечно, Ленин.
  В одной с ним палате, на соседней койке лежал Анисим Федорцов, рядовой первой роты второго батальона Павловского полка, расквартированного здесь же, в Питере. Анисим был большевиком, и во многом вступление Петра в партию было следствием их частых бесед. Кроме изложения целей большевиков и разъяснений отличия их платформы от платформ других партий, Анисим часто расспрашивал Петра - как было на фронте, а сам рассказывал о том, что у них здесь, в Петрограде, происходит.
  В беседах нередко принимал участие Трофим Лесников, санитар госпиталя, которому тоже было интересно послушать обоих солдат. Сам он рассказывал в основном о разных случаях болезней и чудесных выздоровлений, которые видел здесь, в госпитале. Троица сдружилась, и Петро с приближением выписки, предвидя отправку на фронт, всё чаще думал - как же он будет там, без новых друзей.
  Анисима часто навещали сослуживцы. Захаживал и взводный, Василий Коровин, оказавшийся неплохим человеком и никогда не кичившийся своим офицерским званием. Да и тот факт, что он находил время регулярно навещать солдата, говорил в его пользу.
  Но по мере того, как Петро поправлялся, дела у Анисима шли наоборот всё хуже и хуже. Он слабел, чаще впадал в молчание, лёжа на койке и глядя в потолок. Разговаривал всё более неохотно, похоже, не имея сил даже для этого. Его мучили какие-то боли, и тогда Трофим по распоряжению доктора колол морфий.
  В конце концов Анисим тихо отошёл, да так, что дремавший на соседней койке Петро даже не заметил. Вернувшись с прогулки, которые совершал регулярно по предписанию того же доктора для ускорения выздоровления, он вдруг заметил какую-то странную окаменелость тела Анисима. Всполошился, начал щупать пульс - и не нашёл. Выскочил в коридор, кликнул санитаров. Прибежал доктор. После попыток оживить окаменевшего доктор как-то вдруг ссутулился, вздохнул, потом снова выпрямился, снял с головы белую шапочку и перекрестился.
   - Отмучился Анисим, - тихо произнёс он, - Вот ведь как бывает. Ты, Петро, на фронте сколько пробыл, а жив ... и уже практически здоров. Анисим всё время здесь, в Питере прослужил - и вот те на.
   - Доктор, - спросил Пётр, - а отчего он всё-таки? Мне про свою хворобу рассказывать не хотел. Знаю только, что боли у него были всё чаще. Только морфием и спасался - спасибо вам, доктор.
   - Это болезнь не новая, но как от неё лечить - досконально никто в целом свете не знает. По-английски называется 'канцер', а по-русски ... да по-разному. Бывает, что и сама бесследно проходит, а бывает, вишь, как с Анисимом. Жрёт что-то человека изнутри, а что - никто не ведает. Эх, грехи наши тяжкие.
  Доктор ещё раз вздохнул, натянул шапочку и вышел. Петро вытянулся на койке, думая о странности человеческой жизни. Ещё пару недель назад Анисим был хоть и слаб, но весел и бодр - а теперь ... вишь ты.
  На следующий день, подрёмывая, он сквозь опущенные веки вдруг увидел, что кто-то остановился рядом и присел на опустевшую койку. Открыл глаза - на него смотрел бывший взводный Анисима Василий Коровин.
   - С разговором я к тебе, - начал тот, - Тут такое дело. Грешно говорить, но со смертью Анисима у меня во взводе свободное место образовалось. Я и подумал - а может к нам переведёшься? Трофим сказал - тебя скоро выпишут. Человек ты подходящий, а статей - прямо гвардейских. Самое место у нас в Павловском полку. Я с хлопцами уже потолковал, они все одобряют. Ротный тож не против. Я знаю, ты большевик. Так может, я зря к тебе с этим? Вдруг тебе на фронт надо - агитацию там всякую разводить?
  Петро подумал.
   - Да нет. Чувствую я, что дела скоро закрутятся серьёзные. И решаться всё будет не на фронтах, а здесь, в столице. Так что за предложение я вам очень благодарен и с удовольствием принимаю.
   - Вот и ладушки, вот и хорошо. У нас там все большевикам сочувствуют, а кое-кто и сами уже большевики. У меня в Петроградском Совете приятели есть. Так что перевод я тебе мигом устрою. Ну, добро пожаловать в Павловский полк.
  Так через несколько дней Петро переехал из госпиталя в казармы Павловского полка. Прощание с Трофимом Лесниковым было тёплым, но непродолжительным. Тот вздыхал, жал руку, звал захаживать. Петро обещал. А и то, к чему долгие прощания, коли он не уезжает никуда, Можно же будет к Трофиму захаживать хоть каждую неделю.
  В конце февраля Павловский полк перешёл на сторону восставших. Февральскую революцию таким образом Петро встретил на улице, среди однополчан, ожидая боёв с верными царю частями. Боёв практически не последовало, мелкие стычки не в счёт. Так он вступил в революцию.
  Вскоре пожилой сослуживец-большевик посоветовал ему продолжать самообразование и выступать на митингах.
   - Язык, парень, у тебя подвешен неплохо, - говорил поседевший солдат, - даже странно при такой комплекции. Люди тебя слушают. Только помни, старайся не волноваться зря. Когда ты волнуешься, у тебя речь простонародной становится, да и южнороссийский акцент наружу вылезает. Оно бы и ничего, конечно, однако ж гладкая речь всё одно слуху приятнее.
  Петро поучениям внял и старался простонародные словечки и акцент изжить, но пока не очень получалось. Когда он выступал перед людьми, не волноваться не выходило, и все его ораторские недостатки тут же вылезали наружу. Благо, аудитория была в основном из своих, и никто над Петром не смеялся.
  Вот и сейчас реакция аудитории на речь Мартынова была весьма горячей и полностью одобрительной. Солдаты хлопали, выкрикивали всякие нехорошие пожелания в адрес проклятых 'английцев' и любимого ими ничуть не более российского правительства.
  
  В тот же день, 8 апреля 1917-го года, российский министр иностранных дел Павел Милюков передал британскому послу Джорджу Бьюкенену официальную просьбу российского правительства об освобождении шестерых российских граждан, содержащихся в Амхерсте. Бьюкенен пытался отговорить Милюкова, но это действия не возымело - и просьба российского правительства была передана Бьюкененом в Лондон в тот же день.
  Тем не менее немедленного приказа об освобождении не последовало - премьер-министр Ллойд-Джордж был вполне солидарен с послом в России по вопросу о нежелательности 'потери лица'.
  
  9 апреля 1917 года.
  Ленин всё больше активизировал свои выступления в защиту Троцкого. Он не преминул в очередной раз нанести удар по репутации правительства, напомнив при этом о том факте, что Троцкий был председателем Петроградского Совета во время революции 1905-го года.
   - Англичане держат в тюрьме нашего товарища Троцкого, бывшего председателем Совета рабочих депутатов в 1905 году! Арестовали и держат в тюрьме! Арест товарища Троцкого доказывает бессилие Временного Правительства перед Англией и Францией! - выкрикивал Ленин с трибуны.
  Слушатели хлопали и орали всякие нелестные слова в адрес всех правительств - как своего, так и английского, да и французского за компанию.
  Посол Бьюкенен попытался войти в контакт с большевистскими печатными органами для разъяснения британской позиции, но реакция большевиков была резко негативной. Если коротко, с послом отказались разговаривать до освобождения Троцкого.
  Пока что эта бурная деятельность Ленина и большевиков привела к обратному результату. Испуганные и обозлённые члены Временного Правительства подняли вопрос о том, что Троцкий действительно опасен для правительства, так как по приезде он, скорее всего, в первую очередь займётся борьбой за свержение такового. Что при его, Троцкого, несомненных организаторском, ораторском и публицистическом дарованиях делает Льва Давидовича опаснейшим врагом.
  В итоге Милюков получил распоряжение отозвать из британского посольства просьбу российского правительства об освобождении российских граждан.
  'Апрельские Тезисы' по-прежнему вызывали зубовный скрежет, по крайней мере, большинства членов большевистского ЦК. Из окружения Ленина поддержку они получили, как ни странно, исключительно у женской его части. У трёх по-разному близких к Ленину женщин.
  Безоговорочная поддержка Надежды Крупской была не удивительна. Наденька возражала мужу обычно только если дело касалось вопросов типа - насколько тепло следует сегодня одеться, выходя на прогулку.
  Иное дело - Инесса Арманд. Ей доводилось частенько с Лениным спорить, и в этих спорах не всегда вождь большевиков одерживал победу. Но вот мысли, изложенные в 'Тезисах', Инесса приняла сразу и поддерживала очень горячо.
  Не менее восторженно приветствовала эти мысли соратница Ленина весьма радикальных взглядов Александра Коллонтай, вернувшаяся в Россию из эмиграции практически с ним одновременно.
  Ленину, внешне не подававшему вида, что тотальное неприятие членами ЦК нынешних взглядов его всё же беспокоит, эта женская солидарность была очень приятна. Даже железные люди нуждаются в поддержке.
  Он на заседании ЦК фактически вызвал тот на открытую дискуссию в массах, и, несмотря на уверенность в победе, всё же несколько беспокоился. Но, похоже, беспокоился напрасно.
  Ещё начиная со вчерашего дня (8 апѓреля), в главнейших комитетах партии и районных организациях началась дискуссия за и против тезисов Ленина, опубликованных в 'Правде' седьмого числа. Чем ниже по лестнице иерархии партии, тем эти тезисы получали бОльшую поддержку. Партийѓные комитеты просто раскололись на две части - верхи против, рядовые члены - за. Районные организации в большинстве за Ленина, местные ячейки - все за. Некоторые ра-бочие и солдатские собрания даже потребовали немедленного перехода власти к Советам.
  Ленину это и было нужно.
  
  10 апреля 1917 года.
  Министр иностранных дел России Павел Милюков передал британскому послу Бьюкенену, что российское правительство отзывает свою просьбу об освобождении. Британцы облегчённо вздохнули. Они, в общем, своего добились. Потянули время. Теперь дело можно было не спеша спускать на тормозах. Мол, арестовали по подозрению, проверили. Подозрения не подтвердились. Отпустили.
  Забегая вперёд, изложу дальнейшее развитие событий по российским арестантам. Ленин с большевиками продолжали поносить Временное Правительство в том числе за беззубость перед Великобританией, позволяющую британцам держать под арестом российских героев-революционеров.
  Посол Бьюкенен, пытавшийся ещё несколько раз объяснить большевикам ситуацию, какой она представляется с точки зрения британцев, был большевиками послан туда же, куда и в предыдущий раз - и в конце концов пришёл к мысли, что 'этих людей невозможно заставить прислушаться к голосу разума', по его же выражению.
  Временное Правительство героически терпело поношения от большевиков ещё несколько дней, но в конце концов в результате нового вмешательства Петроградского Совета министр Милюков был вынужден снова обратиться к британским властям с официальной просьбой об освобождении группы Троцкого (теперь так почему-то называли пятерых арестованных в Галифаксе большевиков, ну и плюс к ним, конечно, самого Льва Давидовича).
  20 апреля задержанные получили по телеграфу разрешение следовать далее, после чего были посажены на датский пароход 'Хелиг Олав', следовавший в Европу. Немецкие военнопленные аплодировали Троцкому, покидающему лагерь, а лагерный оркестр провожал его 'Интернационалом'
  Троцкий продолжил свой путь. Его семья снова была с ним на борту судна, а впереди ждала революционная Россия. Не соскучишься.
  Впрочем, нельзя сказать, чтобы в лагере было скучно. Он успел стать единственным переводчиком единственной разрешённой газеты - переводил для немцев и австрийцев, составлявших основной контингент заключённых. Продолжал пропаганду антивоенных идей.
  Его речи имели успех, заставлявший нервничать администрацию лагеря. Та попыталась ввести запрет на выступления, но он был опротестован более чем пятью сотнями пленных моряков.
  Второй офицер лагеря Витман позже говорил, что если бы арест Троцкого продлился немного дольше, то все немецкие военнопленные стали бы коммунистами. Уже в России - на заседании Петроградского Совета - сам Лев Давидович утверждал, что близко сошёлся с германскими пролетариями. Похоже на правду.
  Формальный приказ начальника лагеря, запрещавший Троцкому произносить революционные речи, не помог - тот отказался его выполнять. За что был посажен в заводскую печь. Не пугайтесь, завод давно не работал, и печь, соответственно, не топилась. Дело в том, что лагерь располагался на территории бывшего завода, и печь была единственным сооружением, подходившим для карцера. Как долго Троцкий пробыл там, на сегодняшний день неизвестно.
  Как бы то ни было, заключение в лагере осталось позади, и Лев Давидович продолжил свой путь в Россию.
  
  11 апреля 1917 года.
  Утро выдалось чудесным. Чувствовалось наступление весны. Небо было ясным, и хотя всё ещё было достаточно прохладно, день обещал быть тёплым.
  Петро Мартынов весело шагал по узенькому питерскому переулку. Вчера он получил увольнительную из казарм до одиннадцати утра сегодняшнего дня и навестил старого приятеля санитара Трофима. Во время недавнего погрома какого-то винного склада повезло разжиться несколькими бутылками казёнки. Одну из них удалось обменять на буханку хлеба и ломоть сала, вторую он взял с собой к Трофиму.
  Посидели, вспомнили Анисима, их беседы в палате втроём. Помянули. Обсудили сегодняшее положение вещей в Петрограде, дружно согласились, что правительство надо скидывать, а на власть ставить большевиков во главе с Лениным. У Трофима тоже нашлась бутылка, добытая аналогичным способом. Открыли, но прикончить не удалось. Трофима после выпитого потянуло в сон, да и самому Петру уже пить не хотелось. Заночевал в госпитале с разрешения доктора, а сейчас возвращался в казармы. Триста граммов принятой вчера казёнки были для его здоровенного тела как слону дробина. Никакого похмелья не ощущалось
  Настроение было безоблачным, утро - прекрасным, день обещал быть чудесным. Он, Петро, служит в Павловском полку, большевик - и впереди открываются сияющие горизонты.
  Лучезарные мысли прервал истошный вопль, доносившийся из двора, который Петро только что миновал.
   - Уби-и-или! Уби-и-или! Ратуйте, люди добрые!, - надрывался молодой перепуганный голос.
  Он не раздумывая развернулся и кинулся назад, на крик, тяжело бухая сапогами. Почти тут же его обогнали несколько чёрных фигур в матросских бушлатах с винтовками на плечах. Фигуры влетели во двор первыми, и там послышались возбуждённые голоса.
  Петро вбежал за ними и остановился. Двор был невелик и принадлежал к небольшому особнячку. Кроме особняка, во дворе располагался маленький домик - видимо, для прислуги - и ещё один, поменьше - по виду какая-то сторожка.
  Петро перевёл дыхание. Да, сытая жизнь даёт своё. Когда он на хуторе махал молотом в кузнице, такой пробежки бы и не заметил. Надо жрать поменьше ... и водочкой не увлекаться.
  Он подошёл поближе к матросам. Те стояли, глядя на кого-то, кого из-за сторожки Петру не было видно. Мартынов сделал пару шагов вперёд и увидел высокого молодого парня в солдатской форме. Парень был бледен и постоянно облизывал губы. На плече висела винтовка с примкнутым штыком.
   - Кто такой ... чего орёшь? - раздался угрюмый голос одного из матросов. Голос был Петру явно знаком.
   - Рядовой Волынского полка первого батальона второй роты Алексей Кравцов, - по военному отрапортовал молодой солдат, - дык как же тут не заорёшь. Я по нужде в те кусты пошёл - а там она лежит.
  Дальше за сторожкой и вправду виднелись кусты.
  Петро откашлялся, чтобы обратить на себя внимание.
   - Привет, братва. Что за шум, а драки нет? - попытался он разрядить обстановку.
  Шутку не приняли. Взгляды матросов ощупали его габаритную фигуру.
   - Ты, дядя, кто такой будешь? - поинтересовался молодой веснушчатый матросик, старавшийся выглядеть максимально серьёзно, и как бы в подтверждение этой серьёзности уже снявший с плеча винтовку и грозно державший её хотя и с опущенным дулом, но явно наготове.
   - Кто буду? Да наверное, пока так и останусь рядовым второго батальона первой роты Павловского полка и большевиком, - Петро не оставлял надежды разрядить атмосферу.
  Взгляды матросов сразу потеплели, а веснушчатый восторженно спросил:
   - Павловец? Это ж ваш полк в революцию вышел на улицы в полном составе за восставших? Вы там все большевики?
   - Постой, постой, - раздался голос матроса, который был явно главным и только что интересовался у молодого солдатика причиной воплей, - Я ж тебя знаю ... это ты меня ... давеча ... уберёг ... от казни торговки ... игрушками ... на Невском ... месяц тому ... или поболе.
  Матрос произносил слова с усилием, чередуя их паузами, как будто опасался сказать лишнее и тщательно обдумывал каждое слово. Теперь Петро его окончательно узнал. Трудно забыть такого 'красноречивого'.
   - Помню тебя, морская душа. Охотник на лживых торговок. Ну, да она сама виновата. Ишь моду взяла - каждого покупателя, который с ценой не согласен, в городовые записывать. Так, конечно, наторгуешь. Но думаю - урок запомнила ... у неё перед тобой все поджилки дрожали.
  А вы что же тут, просто прогуливаетесь с винтовками или по делу следуете? Может, ты матросскую народную милицию открыл, а я и не знаю? Я - Петро Мартынов, будем знакомы.
   - Николай Маркин я ... да нет ... какая милиция ... запомнился мне ... тот случай ... порядка нет ... убить могут ... прямо на улицах ... из-за таких торговок ... вот я с братишками ... патрулировать решил ... маленько ... порядок нужем.
   - Во-во! - вклинился молодой солдат, о котором, похоже, забыли, - Убивают людей. Я ж говорю, я в кусты по нужде - а там она.
  Вспомнив, зачем они здесь, матросы развернулись снова к солдату.
   - Ну веди ... в кусты ... показывай.
  Алексей послушно повернулся, шагнул к кустам, раздвинул их, сделал несколько шагов и остановился у лежавшего на земле трупа женщины лет сорока с возмущённо открытым ртом. Женщине явно не нравилось быть трупом, и всё выражение её лица яростно протестовало.
  Одета убитая была в простенький платок, телогрейку, домотканую юбку и стоптанные валенки. На левой груди виднелась большое кровавое пятно. Кровь была и на траве около трупа.
  Маркин мрачно посмотрел на мёртвую, после чего перевёл взгляд на Кравцова.
   - По нужде ... говоришь ... ты всегда по нужде ... с винтовкой ходишь?
  Алексей торопливо кивнул.
   - Ну да, всегда. В доме рядом держу, спать ложусь - у кровати ставлю, иду куда - на плечо вешаю. Больно много лихих людей развелось. А так мне спокойнее. Да хоть Филиппыча спросите, он подтвердит.
   - Филиппыч ... кто это?
   - Земляк это мой, курские мы, из села Соловьи. Филиппыч, значит, сторож здешний. Особнячок - титулярного советника господина Мезенского Аполлинария Кузьмича. Он ещё до революции отъехал куда-то, где нынче - неведомо.
  А Филиппыч дом сторожит, как положено. А это, в кустах лежит - Лукерья. За прислугу у Аполлинария Кузьмича была. Ну там прибраться, обед сготовить, то да сё. Во-он в том домике проживала. А Филиппыч за дворника и за сторожа. Двор содержать, за порядком смотреть. Земляк мой. Ну, говорил уже. Как я в Питер в Волынский полк попал, так вскорости его сыскал и стал захаживать. Вот и вчера зашёл. Посидели, выпили, конечно, не без того. У него и заночевал. Вот там он живёт, в сторожке.
   - Так ты убил-то?
  У Алексея даже рот открылся от возмущения.
   - Да не я это, что ты плетёшь?! Я ж говорю, вышел по нужде, зашёл в кусты, глянь - а она лежит.
  Маркин мрачно взирал на Алексея.
   - По нужде, говоришь ... ну-ка, дай сюда ... винтовку.
  С этими словами матрос потянулся к винтовке, висящей на плече солдата. Тот вцепился в неё, явно не собираясь отдавать, но Маркин, не обращая внимания на его усилия, крепко взял ту за ствол, снял с плеча Кравцова и, поднеся к глазам, стал внимательно изучать. Сопротивления молодого солдата он при этом как бы и не заметил.
   - Ну ничего себе! С виду матрос как матрос, а мускулы просто стальные, - присвистнул Петро.
  Веснушчатый матросик, правильно поняв его присвист, повернул к Мартынову голову и шёпотом разъяснил:
   - У Николая силища немеряная. Давеча идём, патрулируем, - он с наслаждением произнёс это учёное слово, - глядим - несколько парней девку у забора зажимают. Грубо так. А она визжит.
  Ну, мы, конечно, к ним, мол, стоять, кто такие, отстаньте от девчонки. Тех-то хоть больше, чем нас было, да мы при винтовках и не лыком шиты. Только, вишь ты, их ещё больше оказалось ... из проулков повыходили. Я уж струхнул, признаться, а Николаю всё нипочём. Кто старший - спрашивает. Ну, самый здоровый из тех и подошёл. С ленцой так, с развальцем. А ты что за хрен с бугра - спрашивает - и руку Николаю к лицу тянет - вроде схватить хочет.
  Ну, Николай Григорьич ему и врезал. Тот постоял как-то задумчиво, потом сразу соскучился и на землю отдыхать улёгся. Остальные тикать, мы за ними. Кого повязали, кого нет. В Петросовет сдали. Так после вернулись к тому задумчивому - а он уж и не дышит. С одного удара Николай из него жизнь вышиб.
   - Переборщил ... малость ... не рассчитал, - отозвался Маркин, который, оказывается, всё прекрасно слышал, - ничего ... их так и так ... Петросовет к стенке прислонил ... не впервой ... шалили ... этот просто чуть раньше ... туда отправился.
  Он уже выбрал на винтовке наиболее интересовавшее место и внимательно его разглядывал. Местом этим оказался штык.
  - Значит, не убивал ... говоришь ... а кровь на штыке ... откуда?
  Алексей уставился на штык - и глаза его выпучились. Остальные тоже перевели взгляды туда же. На штыке виднелась свежая кровь, даже не успевшая полностью свернуться.
   - Ей-Богу, не знаю, - залепетал солдат, - вот тебе истинный крест. Чисто всё было, как спать ложился.
  Он размашисто перекрестился. Но Маркина это не переубедило.
   - Э, парень ... у тебя и на плече шинели кровь ... видать, всё-таки ты убил ... хватай его, братва.
  Два матроса сноровисто схватили Алексея за руки. Тот не сопротивлялся, лишь побледнел, заморгал и часто-часто облизывал губы. Лицо скривилось - он готов был заплакать. Петру стало его жалко.
   - Постой, Николай, не спеши. Дело серьёзное, дай-ка осмотреться. Вспомни того шапошника, что за малым без вины не кончили.
  Маркин буркнул что-то неразборчивое, но не возразил.
  Петро подошёл к трупу и наклонился над ним. Потрогал шею. Потом взялся за края одежды, порванной над раной и с силой рванул. Обнажилась левая грудь, на которой вокруг раны была видна давно запёкшаяся кровь. Мартынов выпрямился.
   - Отпустите его, но уходить не позволяйте, - уверенно скомандовал он, - Может он и убийца, но кровь на штыке - не её. Посмотри, Николай. На ней вся кровь запеклась давно, даже под одеждой. Она уже почти холодная. Её больше двух часов назад убили ... может, и трёх. А на штыке кровь свежая, свернуться не успела. И рана у неё не от штыка. Ты мне поверь, я на войне штыковых ран-то насмотрелся.
  Эта похожа на рану от кинжала. Я такие у австрияков видал после боя, когда они с нашими кавказцами в рукопашную резались. Только кинжалы обоюдоострые, а тут похоже на нож с заточкой с одной стороны. Кухонный.
  Говоря, он шагал, огибая сторожку. Матросы следовали за ним, ведя с собой Алексея. Труп Лукерьи и даже кусты скрылись из виду, теперь стена сторожки их закрывала. Вдруг Петро остановился и начал внимательно вглядываться в землю. Трава здесь не росла, видно, давно вытоптали, и голая земля была покрыта каким-то мусором и слоем пыли. В пыли виднелось множество следов.
   - Так, - снова заговорил Петро, - натоптали мы тут с вами, конечно, как стадо баранов. Но кое-что прочитать можно. Смотри, Николай, вот какой-то след, как будто тяжёлый мешок тащили. Ну-ка, глянем, где он начинается ... или кончается. Только давайте уже теперь на следы не наступать. Сбоку идти старайтесь.
  Они направились вдоль следа волочения, аккуратно обходя отпечатки на пыльной земле. След вёл к домику, и по мере приближения всё громче стали слышны какие-то звуки. Звуки были Петру знакомы, но он всё никак не мог сообразить - что же это. Помог веснушчатый матросик.
   - Ишь, раскудахтались, - уверенно заявил он, - Где-то то тут курятник поблизости.
  Курятник они увидели, когда след заставил обогнуть домик. По небольшому огороженному пространству, квохча, ходили куры, суетливо склёвывая что-то с земли. Два петуха - один постарше, другой помоложе важно вышагивали, напоминая жандармов, следящих за порядком.
   - Это титулярного советника, - пояснил Алексей, - Любил Аполлинарий Кузьмич жареную курочку. Кормить и поить - этим Лукерья занималась. Филиппыч рассказывал. Эх, что же с ними теперь станется?
   - Разберёмся, - усмехнулся Петро, - Посмотрите лучше, здесь уже только два следа, оба какие-то закруглённые. А, вспомнил, это следы от валенок. Одни размером поменьше - лукерьины, наверное. А другие - побольше. Чьи бы это?
   - Филиппыча, - уверенно заявил Кравцов, - Он тоже вечно в валенках ходит.
   - Ага. Смотрите, оба следа ведут к курятнику, обратно нет ни одного. Ну-ка пошли, посмотрим, откуда они ведут, - Петро уже полностью взял нити расследования в свои руки, и Маркин добровольно самоустранился, видя, что розыск в надёжных руках.
  У угла следы разделились. Маленький, оказывается, вёл от входной двери домика, побольше - от сторожки. Петро остановился. Остановились и остальные, выжидательно глядя на него.
   - Мне всё ясно, - заявил Петро, - Смотрите. След волочения - он не от мешка. Это волочили труп Лукерьи. Поэтому мы и не видим её обратных следов. Из дома она вышла и пошла к курятнику. Тут её и убили - обратно уже не возвращалась.
  Убил мужчина - следы большие, нога не женская - в валенках - следы закруглённые. Потом он, желая скрыть труп, поволок её в кусты за сторожкой. Его обратных следов не видно потому, что след волочения трупа их заровнял ... передвигался он спиной вперёд, волоча труп.
  К кустам за сторожкой, где Алексей этот труп обнаружил, кроме следа волочения, ведут ещё много следов матросских ботинок, причём носок на них отпечатался сильнее пятки, что означает, что вы бежали.
   - Так и было, - подтвердил веснушчатый матрос, - мы как крики услыхали, рванули как заяц от орла - как писал злодейски убитый царским режимом товарищ Лермонтов.
   - Да погоди ты, - досадливо поморщился Маркин, - дай Петру закончить ... интересно же ... Петро ... ты Нат Пинкертон ... какой-то.
  Петро покраснел. Похвала немногословного матроса была приятна.
   - Есть ещё два следа солдатских сапог, - продолжил он, - большой след ... и очень большой. Я смотрел - когда мы шли от кустов. Оба вели к кустам. Очень большой след - мой, посмотрите на мои сапожищи - а просто большой - Алексея. Он не соврал, обратного следа нет. И вправду вышел с утра по нужде, пошёл в кусты, увидел труп и сразу закричал. Тут же прибежали вы, братва. Похоже, Филиппыч убил, больше некому.
   - Погоди, - вдруг встрепенулся Маркин, - Лукерья же с Филиппычем ... тут живут ... ну, Лукерья жила ... понятно, в общем. ... Тут же вся земля ... должна быть их валенками ... истоптана ... Где?
   - Я думал об этом, - терпеливо пояснил Петро, - Помнишь, вчера какой ветрище был? На пыли все следы и заровняло. А в ночь ветер улёгся. Все следы, что мы видели, были оставлены под утро или утром.
  Так. Теперь пошли к сторожке. Хочу с Филиппычем поговорить. Только уговор - всем помалкивать и поддакивать. Говорить буду я один. Ты, Алексей, позовёшь его, как к сторожке подойдём. Нас-то он не знает.
  Они подошли к сторожке.
   - Филиппыч, - закричал Алексей, - ты что там, спишь? Выдь-ка на минутку, тут с тобой потолковать хотят.
   - Не сплю я уже, не сплю, - раздался в ответ высокий тенорок, - Щас выйду. Отчего ж не потолковать?
  В дверях появился невысокий мужичок, выглядевший как хрестоматийный портрет сторожа. На лице росла редкая бородёнка, одет он был в домотканые рубаху и портки, поверх рубахи по причине холодной апрельской погоды находилась овчиная безрукавка шерстью внутрь. На ногах, как и ожидалось, были старенькие валенки, а голову венчал косовато сидящий треух. Наиболее живописной деталью являлся окровавленый нож в правой руке. Петро с удивлением уставился на него.
   - Слышь, Филиппыч, - поинтересовался он, - а ты всегда гостей с ножом встречаешь? Ты глянь, нож-то в крови весь.
   - А гости, слышь, разные бывают, - задиристо ответил Филиппыч, но, видимо, уразумев, что находится в явном меньшинстве, продолжил уже более мирно, - да я, слышь, курочку разделывал, как Лёха меня покликал. Вот и вышел с ножом.
   - И что, - не унимался Петро, - Аполлинарий Кузьмич своих курочек резать и жрать позволяет?
   - А где он, этот Аполлинарий Кузьмич, - снова встопорщился тот, - умотал куда-то, а ты тут карауль, за порядком следи, а жрать - так ищи что хошь. Пущай сам Аполлинарий Кузьмич с меня и спрашивает.
   - И что, Лукерья тебе курочек разрешает резать? Лёха вон сказал, что она за ними приглядывать приставлена.
   - А что Лукерья? Нету ж её!
   - Это как это нету? Уехала, что ль куда?
   - Так мёртвая ж, - сорвался Филиппыч - и закрыл рот. Но было поздно. Все смотрели на него.
  Без доброжелательности.
   - И откуда же ты знаешь, - в голосе Петра слышалась насмешка, - что Лукерья мертва? Вроде из сторожки не выходил.
  Филиппыч опустил голову, потом снова поднял и заговорил, глядя в пространство:
   - Ну да, признаю. Мой грех. Мы, слышь ты, с Лёхой вчерась добре употребили. Просыпаюсь сегодня ни свет, ни заря - во рту как кошки нагадили, башка раскалывается, холодной водички хочется - прямо не могу. Ну, водички-то напился из ведра, хотел уже похмелиться, да подумал - надо с Лёхой вместе, а то не по-христиански как-то. А закуску мы всю вчера-то и уговорили, хлеба чуть тока осталось.
  Ну я и подумал, Лукерья ещё спит, наверное - пойду, курочку украду, приготовлю. А там и Лёха проснётся - вот и похмелимся, и славно. Пошёл к курятнику, и нож прихватил. Живую-то курочку если нести, она кричать станет, крыльями хлопать, вырываться. Лукерью разбудит - к бабке не ходи. Ну, я прямо там одну словил, горло сразу перерезал, держу её в левой руке, а нож в правой.
  Вышел, курятник закрыл, поворачиваюсь - а тут Лукерья из-за угла вылетает. И как набросилась! Крестит меня почём зря - и главное, слышь, всё норовит курочку выхватить. А у меня и так голова со вчерашнего чугунная. Я курочку-то в левой руке держу, а правой от неё отмахиваюсь.
  Доотмахивался - аккурат ей в грудь ножом угодил. Да не жалко - вздорная бабёнка была, одно беспокойство. И курочки нам с Лёхой только на двоих еле хватит.
  Вернулся в сторожку, и тут чё-та устал от всего энтого. Положил курицу в плошку пока, да и лёг досыпать.
  Просыпаюсь - Лёхи в сторожке нету уже. Потом слышу - он с кем-то на улице болтает. Ну, думаю, пусть себе болтает, а я пока курочку разделаю. Кстати, вы, дорогие гости, рты на нашу курочку не разевайте. Ну всё, прощевайте, в дом не зову, извиняйте. Пошли, Лёха.
  Выслушав эту тираду, слушатели потрясённо молчали.
   - Филиппыч, - неуверенно начал Лёха, - ты ж человека из-за паршивой курицы порешил. Извини, но тебе сейчас с этими людьми надо в Петросовет. Там решат, что с тобой делать.
  Филиппыч обернулся. На лице его было написано бешенство.
   - Вот так ты с земляками!? - заверещал он, - Я-то к тебе со всей душой! Ночевать оставил, курочку с утра готовлю, не похмелялся сам - тебя ждал! Ну, сейчас ты у меня увидишь, что такое земляк!
  И кинулся к Лёхе, будто собираясь прикончить и его.
  У Маркина действия в этой ситуации оказались отработаны на уровне рефлексов. Левая рука Николая тут же блокировала правую руку Филиппыча с ножом, а кулак правой с хрустом врезался тому в подбородок. Филиппыч рухнул, по телу прошла судорога, и он замер.
  Маркин наклонился и пощупал шею.
   - Готов, - констатировал он без особого сожаления, - опять не рассчитал.
  Остальные молчали, видимо, приходя в себя.
  Маркин выпрямился.
   - Так ... Митроха, Павел ... вы самые быстрые ... бегом в Петросовет ... нужна телега ... или что там ... трупы отвезти ... мы тут обождём.
  Митроха с Павлом послушно сорвались с места и исчезли. Николай повернулся к Петру
   - Ну ты голова ... как душегубство размотал ... а как Филиппыча ... разговорил ... он же не заметил ... как сам признался. ... Слушай ... давай ходить с нами ... ты ж сегодня Лёху спас ... если б не ты ... мы б его арестовали. ... Давай ... ты нам самый нужный человек.
  Петро задумался.
   - Придётся, видать, - ответил он, - Только у меня условие. Ты впредь рассчитывай, пожалуйста. А то у нас вместо арестованного пока труп получился. И как я понял, не впервой. Мы ж их арестовывать должны, а ты сразу казнишь.
  Маркин отрицательно помотал головой.
   - Не ... я их не казнил ... они погибли ... при сопротивлении ... при аресте ... Если б тот ... здоровый ... что к девке приставал ... давеча ... меня за лицо ... схватить не пытался ... жил бы ... . И Филиппыч ... он же с ножом кинулся ... вот и погиб. ... Пойми, Петро ... я вторую щёку ... не подставляю.
  Николай помолчал.
   - А ты ... не перестаю ... удивляться ... ничего не видел ... а за час убийство ... размотал. ... Ты где ... так насобачился ... следы читать ... это - от сапог ... это - от ботинок ... а это - от валенок. ... У меня аж ... челюсть отвисла ... Да, погоди ... а кровь-то ... у Алексея на штыке ... откуда?
   - Ничего особенного, - рассеянно ответил Петро, - я на фронте с пластунами подружился. Они не мне чета - на твёрдой земле любые следы читают. А тут в пыли ... да и следы отчётливые.
  А кровь ... прав ты всё-таки был, когда Филиппыча насмерть. Он-то всё кричал - мол, земляк, я к тебе со всей душой. А сам, гад, штык Алексея куриной кровью вымазал. Неоткуда больше свежей крови на штыке взяться. Хотел Алексея как душегуба подставить. Подлейший был человечишка.
  Алексея, сидевшего рядом, передёрнуло.
  Маркин только кивнул.
   - То-то мне так врезать ... ему хотелось ... чувствовал подлую натуру ... я ведь нарочно ... со всей дури бил ... убить хотел ... убил.
  Петро вдруг встрепенулся.
   - Как за час размотал? Который вообще час уже? Чёрт, меня в казарме ждут, а я здесь. Что будет?
   - Нормально будет. ... Мы с тобой пойдём ... Всё расскажем ... Серёга ... ты не такой быстрый ... но всё равно ... беги в казармы ... какие у тебя ... батальон и рота?
   - Второй батальон, первая рота.
   - Вот ... Павловский полк ... второй батальон ... первая рота ... скажешь ... Пётр Мартынов жив-здоров ... задерживается ... душегубство расследовал ... с представителями Петросовета ... должен поговорить ... давай, беги, Серёга.
  Исчез и Серёга.
  Раз ты согласен ... буду в Петросовете ... один чёрт просить ... тебя к себе.
  Петро обречённо вздохнул и расслабился.
  
  13 апреля 1917 года.
  Ленин по-прежнему вёл борьбу с ЦК за умы рядовых большевиков. Но всё активнее им завоёвывались также умы 'партийного офицерства' - среднего звена партии, с которым члены ЦК в основном и контактировали.
  В течении пяти дней, с 8 по 13 апреля, Лениным были написаны три работы исключительно тактического значения: 'О двоевластии', 'Письма о тактике' и 'Задачи пролетариата в нашей революции'.
  Все три без проволочек были опубликованы в 'Правде' - и каждая снабжена комментарием редакции, что она, а также ЦК большевиков с содержанием статьи не согласны. Популярности ни редакции, ни ЦК эти комментарии не прибавили.
  В статьях Ленин окончательно похоронил платформу и тактику старых Бюро ЦК и редакции 'Правды'.
  В них даётся теоретическое обоснование переориентировки, 'переворужения' партии. Ленин провозгласил ревизию старого классического ... ленинизма, за который хватались его оппоненты в ЦК.
  Основным вопросом ревизии являлся пересмотр того пункта действующей программы партии, который говорит об установлении после свержения царизма демократической республики в России, как неизбежного этапа на пути к социализму.
  Ленин сразу 'берёт быка за рога'. Он говорит примерно следующее:
  Коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти. Так вопрос и стоял в феврале-марте, но большевики в силу ряда условий, в том числе и догматического порядка, упустили возможность взять власть в свои руки. Как быть теперь, в апреле? Надо ли тотчас свергнуть Временное правительство?
  Ленин отвечает:
  1) Его надо свергнуть, ибо оно олигархическое, буржуазное.
  2) Его невозможно сейчас свергнуть, ибо оно держится прямым и косвенным соглашением с Советами.
  3) Его вообще невозможно свергнуть обычным способом.
  Как быть?
  Надо завоевать большинство в Советах, вытеснив оттуда меньшевиков и эсеров. Как только эта цель будет достигнута, свергнуть Временное правительство. Не обычным путем, а восстанием.
  Ленин вновь и вновь ставит все тот же вопрос о власти: вы, рабочие и солдаты, свергли царя, поэтому вам и должна принадлежать власть. В общем - 'Вся власть Советам'.
  Тем самым он не только добился успеха в низах, в партийной массе, но теперь, чем ближе к Всероссийской партийной конференции, назначенной на конец апреля, тем больше он склонял на свою сторону 'офицерство партии'.
  Разудалая левизна Ленина, бесшабашный радикализм, примитивная демагогия, не сдерживаемая ни наукой, ни здравым смыслом обеспечили ему успех среди самых широких масс, не знавших иной выучки, кроме царской нагайки.
  Позиция же масс не могла не оказать решающего действия и на вполне сознательные большевистские элементы. На 'генералитет'. Ведь после завоевания Лениным 'партийного офицерства' остальные лидеры партии оказывались изолированными.
  
  14 апреля 1917 года.
  В этот день состоялась Петроградская Общегородская Конференвия большевиков. Никто уже не оспаривал положения Ленина, как главного докладчика. Тот воспользовался этим в полной мере, чтобы закрепить в умах делегатов своё восприятие нынешней ситуации, ещё раз обосновав ревизию старого ленинизма ... самим же Лениным.
  Он стоял на трибуне, делая основной доклад, и аудитория слушала вождя, затаив дыхание. Сейчас речь в докладе шла о двоевластии.
   - Тут и нужен пересмотр старого большевизма, - звучало с трибуны, - Буржуазная революция в России закончена, поскольку власть оказалась в руках буржуазии. Здесь старые большевики опровергают: 'она не закончена - ещё нет органа для диктатуры пролетариата'. Но Совет рабочих и солдатских депутатов и есть этот орган!
  Теперь как раз и надо бороться за единовластие этого Совета, что будет означать переход власти в руки пролетариата и беднейшего крестьянства, то есть как раз установление диктатуры пролетариата.
  На фронте штыки тоже не надо бросать, их надо только повернуть вовнутрь страны. 'Долой войну' - не значит бросанье штыка. Это значит переход власти к другому классу.
  Правительство должно быть свергнуто после нашего завоевания большинства в Советах. Старый большевизм должен быть оставлен! - голос докладчика, казалось взмыл вверх.
  Не преминул он лягнуть в очередной раз точку зрения непокорного ЦК, решительно осудив всю революционную фразеологию мартовских решений о войне и Временном правительстве.
   - Революционная демократия никуда не годится, это - фраза. Кончить войну пацифистски - утопия. Контролировать Временное правительство без власти нельзя. Объединение с партиями, как целыми, проводящими политику поддержки Временного правительства, безусловно невозможно.
  Как всегда, беспощадная ленинская логика не оставляла сомнений. Делегаты сами не замечали, как под её воздействием прямо на конференции становились ленинистами нового толка - нынешнего.
  Все резолюции конференции были приняты в том же, ново-ленинском духе. Петроград задал тон провинции. Оттуда, впрочем, уже начали поступать резолюции с одобрением 'Апрельских тезисов'. Ленин их аккуратно отсылал в 'Правду'.
  Кстати, ему надоело каждый раз объяснять в редакции суть статьи и потом видеть комментарий о несогласии с ней редакции, а также ЦК. И он решил вопрос - легко и буднично.
  Заодно и проверил в очередной раз - насколько серьёзно ЦК в состоянии сопротивляться ему, Ленину.
  
  15 апреля 1917 года.
  Уже после достопамятного заседания 5 апреля, где ЦК начал с того, что попытался призвать Ленина к ответу за озвучивание перед рядовыми большевиками 'Апрельских Тезисов', а закончил постановлением о печатании 'Тезисов' в 'Правде', настроение членов ЦК стало изменяться.
  Речи и статьи вождя казались им уже хоть и радикальными, но вполне здравыми. Ну и явное, к тому же постоянно растущее преобладание авторитета Ленина в массах над авторитетом ЦК, конечно, сыграло свою роль. Рядовые члены ЦК всё больше опасались остаться за бортом быстро ускоряющихся событий.
  Сталин с Каменевым упорно цеплялись за свою роль лидеров, отстаивая тезис о необходимости длительного буржуазного периода после Февральской революции.
  Ленин, который с 5 апреля первые дни практически не появлялся на заседаниях, занятый написанием статей и выступлениями в Петросовете, но перед Петроградской Общегородской Конференцией снова стал заседания посещать, эти настроения заметил.
  Ему нужен был беспрепятственный доступ к газете - как он выразился ещё полтора десятка лет назад, 'газета - не только коллективный пропагандист, но ещё и коллективный организатор'. И он нанёс удар.
  На первом же заседании ЦК после Петроградской Общегородской Конференции Ленин попросил слова.
   - Товарищи! Прошу обратить внимание на следующий факт. Для вас, наверное уже не секрет, что в 'Правде' в последнее время самыми читаемыми являются статьи Ульянова-Ленина, то бишь, извините за нескромность, мои.
  Под каждой статьёй почему-то регулярно наблюдается комментарий редакции, что та с содержимым статьи не согласна. Между тем, как вам наверняка известно, подавляющее большинство читателей газеты с этими статьями как раз очень даже согласны. Зачем же редакция каждый раз противопоставляет себя большинству? Вы же сами опасались остаться в изоляции.
  Я вижу здесь непрофессионализм в работе. Что и понятно. Товарищ Сталин никогда не являлся специалистом в журналистике. А товарищ Каменев, являясь лидером нашей фракции в Петросовете, практически не имеет времени на редакционную работу.
  Поэтому прошу поставить на голосование вопрос об освобождении от работы в редакции товарищей Сталина и Каменева и кооптировании туда взамен товарищей, снова извините за нескромность, Ленина и ... Зиновьева. Как вы, наверное, знаете, я всё равно работаю с редакцией очень тесно, а с Григорием мы хорошо сработались уже давно.
  Товарищи же Сталин и Каменев смогут вернуться - Сталин - к работе по национальному вопросу в ЦК, а Каменев - к исполнению обязанностей лидера нашей фракции в Петросовете,- Ленин замолк и стал ожидать продолжения.
  Председательствующий Молотов беспрекословно поставил вопрос на голосование, а большинство членов ЦК столь же дисциплинированно проголосовало 'за'.
  Каменев пытался протестовать, но безуспешно. Сталин свой жребий принял на удивление безропотно, лишь был очень задумчив.
  Так быстро и просто в руки Ленина снова упала газета 'Правда', а кроме того, судя по той лёгкости, с которой он продавил своё решение, лидерство в ЦК Старик тоже себе вернул.
  
  16 апреля 1917 года. Казармы Павловского полка.
  Пётр Мартынов грустно сидел во дворе у казармы и размышлял. Да, уже Пётр, а не Петро. Недавно веснушчатый матросик из команды Николая Маркина рассказал ему про героя революции Петра Петровича Шмидта.
  Флотский офицер, дворянин, Шмидт пошёл против царского режима, поднял матросское восстание на крейсере 'Очаков', которое было подавлено. Злодейские царские сатрапы, конечно, Шмидта расстреляли, но память о герое сохранилась.
  История эта произвела большое впечатление на солдата. Ты смотри - офицер, дворянин, а до того был за рядовых матросов, что не побоялся в открытую их на восстание взбунтовать.
  Сам Петро по документам назывался, собственно, Пётр Петрович Мартынов. Имя он получил в часть отца. Такая уж традиция была в семье Мартыновых - называть первенца 'Пётр'. Правда, Петро был в семье третьим. Но первенец, окрещённый в полном соответствии с семейной традицией, скончался ещё ребёнком от дифтерита. Второй ребёнок, Павел, родился когда первенец был жив, поэтому Петром стал третий сын.
  Кликать его по-малороссийски стали на хуторе - чтобы не путать с отцом. Дело в том, что уже к пятнадцати годам парень догнал того по росту, в плечах тоже раздался (уже вовсю помогал в кузнице) и выглядел настолько взрослым, что окликать его 'Петькой' людям казалось как-то неправильно. Ну а 'Петро' звучало достаточно солидно и спасало от путаницы - кого окликают, отца или сына. Да и звучало имя 'Петро' на юге России, где малороссийские словечки были вполне в ходу, весьма обыденно.
  Но теперь он в Питере. Имя 'Пётр' здесь более привычно для слуха. Он и решил - всё, не существует больше Петро Мартынов. Есть Пётр. Пётр Петрович. Как геройский лейтенант Шмидт.
  Ни сослуживцы, ни матросы с Николаем Маркиным во главе не возражали. Пётр - так Пётр. Им же легче произносить, привычнее.
  Николай даже порадовался. Матросу не совсем нравилось прежнее имя. От него отдавало малороссийскими сёлами, вишнями, мазанками, смальцем, горилкой, дивчинами и прочей мещанской чепухой. Иное дело - 'Пётр'. Звучит коротко, чётко, по-военному.
  А если 'Пётр Петрович' - так и вообще по-революционному. Маркин тоже знал про героического революционера Петра Петровича Шмидта. Даже испросил у Мартынова разрешения называть его по имени-отчеству. Хотя бы иногда. И называл, казалось, пробуя словосочетание на вкус и находя вкус достаточно большевистским.
  Пётр был теперь прикомандирован к отряду Николая. Да-да, Маркин с матросами, сначала патрулировавшие по собственной инициативе, были теперь вполне официально оформлены как 'летучий матросский отряд при Петроградском Совете для охраны революционного порядка'. У Николая имелся красивый мандат с подписью и печатью Петросовета, где всем предписывалось оказывать матросам всяческое содействие.
  Впрочем, похожий мандат был теперь и у Петра. С той разницей, что 'летучим матросским отрядом' он, разумеется, не являлся, а назывался 'дознаватель при Петроградском Совете'. Слова о том, что все должны ему оказывать содействие, в мандате также наличествовали.
  В тот день, когда Пётр так оперативно раскрыл убийство Лукерьи, прибывшую за трупами телегу сопровождал представитель Совета - такой же солдат-большевик, как и Мартынов. Узнав о произошедшем, он, конечно, поразился подлости и беспринципности Филиппыча, но одновременно был восхищён аналитическими талантами Петра, которые, видно, в превосходной степени матросы Митроха с Павлом расхвалили ему ещё по дороге.
  Ну а узнав о том, что Маркин с матросами уже давно патрулируют улицы для поддержания порядка, он вообще пришёл в восторг. Назвал это 'инициативой революционных масс, которую необходимо поддержать' и в тот же день выправил мандаты Петроградского Совета Николаю и Петру. Тем более, что отряд Николая уже был в Совете известен.
  Оказывается, хулиганов, пристававших к девушке и задержанных матросами Маркина в Совете опознали несколько других девушек. И парней, бывших с ними. В доставленном верзиле, убитом железным кулаком Маркина, узнали главаря.
  Хулиганы любили поглумиться над девчонками. Парням этих девчонок незатейливо били морду - численное превосходство нападвших и физические стати их главаря делали это несложным, а самих девушек банально весьма грубо насиловали.
  Строптивых покалывали ножами и прижигали папиросками для приведения к покорности. Судя по всему, находились девушки, которых такие методы убеждения покорными не сделали. Этих примитивно избивали, предварительно зачастую всё равно изнасиловав. Несколько девушек были вообще найдены мёртвыми с явными следами побоев, насилия и ожогов на теле в районе, где действовала шайка.
  После того, как несколько лавочников и приказчиков тоже опознали задержанных, участь тех была предрешена. Оказывается, кроме такого своеобразного ухаживания за девушками, члены шайки имели обыкновение вламываться в лавки, где затаривались выпивкой и закуской, а заодно избивали хозяина и приказчика - мол неча тута, таперича всё опчее, не царский режим.
  Время было суровое, обнаглевших насильников без затей поставили к стенке, зачитали краткий приговор и расстреляли. Обычное дело - отряды народной милиции, созданные Временным Правительством сразу после его провозглашения, не могли навести порядок в городе в виду своей малочисленности и слабосильности, поэтому Совету приходилось предпринимать собственные действия по охране правопорядка.
  Так Пётр Мартынов вступил на стезю революционной законности. Впрочем, узнав о том, что у него есть опыт выступлений на митингах, представитель Петросовета попросил его в это сложное время, когда идёт борьба за умы с оппортунистическими партиями меньшевиков и эсеров, выступления по возможности продолжать. Он послушался и выступил сегодня на митинге в Волынском полку. И сел в лужу.
  Сначала всё шло прекрасно. Несмотря на то, что среди солдат полка было очень сильно влияние эсеров, его слушали внимательно и сочувственно. Изучивший последние ленинские работы, а также резолюцию Петроградского Общегородского Совещания большевиков 14 апреля, выдержанную в духе тех же ленинских лозунгов (ничего удивительного, говорят, сам Ленин эту резолюцию и сочинял), он свободно сыпал словами, упиваясь благожелательным вниманием слушателей.
  Закончив пламенными призывами свергнуть империалистическое Временное Правительство и повернуть штыки на фронте внутрь страны, он совсем было уже собрался слезть с деревянного язщика, выполнявшего роль импровизированной трибуны, как снизу, из ближайших рядов, прозвучало:
   - Простите, можно вопрос?
  Ему прямо в глаза нахально уставился длинноволосый молодой человек в студенческой тужурке. На носу находились учёного вида очки.
  Увидев, что замечен, молодой челвек удовлетворённо кивнул, поискал вокруг глазами и, обнаружив рядом такой же деревянный ящик, как и служивший Петру временной трибуной, немедленно на него взобрался.
   - Так нам будет удобнее дискуссировать, - пояснил он, пригладил волосы, повернулся к слушателям и начал:
   - Сразу откроем карты. Я имею честь являться членом партии социалистов-революционеров, сиречь эсеров, которых так не любит вожак партии моего оппонента Владимир Ленин. Ведь вы большевик, любезнейший, не так ли? Я без труда распознал в ваших речах лозунги из статей Ленина, а также мысли из его резолюции недавно закончившейся городской большевистской конференции.
  Пётр растерянно кивнул. К чему скрывать? Да, он большевик. Тем более, что молодой человек тоже только что абсолютно честно обозначил свою партийную принадлежность.
   - Прекрасно, - продолжал тот, - Итак, предположим, произошло чудо, Временное Правительство испарилось, и во главе страны встали большевики, во главе с Лениным. С чего же они, по-вашему, начнут? Критиковать легко, а вот что они сами станут делать, став правительством?
   - Ну, ясное дело, - встрепенулся Пётр, - Заключат мир с немцем, распустят войска, солдаты поедут домой к семьям. Уже апрель, пахать-сеять пора, самое время.
   - Превосходно ... но не совсем ясно, - прозвучало с соседнего ящика, - А как именно они умудрятся взять - и сразу заключить мир? Или вы думаете, что Германия не выдвинет никаких условий? Ну, скажем, отдать ей всю Малороссию, балтийские порты, да ещё и контрибуцию стребует неподъёмную? Что тогда?
   - Товарищ Ленин предусмотрел и это, - торжественно ответил Мартынов, - тогда солдаты на фронте должны развернуть штыки внутрь страны.
   - Вот как? Против кого же это? Мы же с вами только что посадили во власть Ленина и большевиков. Впрочем, оставим это пока. Итак, солдаты, направив штыки внутрь страны, фронт, ясное дело, бросили. Но там же остались немецкие войска! Мир не заключён, так что они с полным правом двинутся вперёд, захватывая губернию за губернией. Вы этого хотите? - молодой человек даже удивлённо выпучил глаза для убедительности
   - Как только российские солдаты покинут фронт, немецкие поймут, что им надо сделать то же самое и повернут в свою очередь штыки внутрь Германии против немецких помещиков и капиталистов, - ответил неуверенно Пётр, уже чувствуя, что звучат его слова неправдоподобно. Оппонент не замедлил этим воспользоваться.
   - Да бросьте, - легкомысленно махнул он рукой, - сейчас, значит, немецкие солдаты воюют, а как фронт обнажится - двинут домой? С чего бы это? Кроме прочего, не забывайте о знаменитой немецкой дисциплине. Скомандуют генералы - распрекрасно ваши германские солдатики пойдут Малороссию оккупировать. В Германии сейчас с продуктами скверно, почти голод, а в малороссийских губерниях хватает и зерна, и скота, и птицы - да много чего. Вот это всё и поедет по железной дороге в Германию. А голод быстренько начнётся уже в Малороссии. Да и сеять будет нечего - семенное-то зерно немцы вывезут.
   - Не вывезут, - по-прежнему неуверенно возражал Пётр, - кто ж им даст? Солдаты с фронта не с пустыми руками пойдут. Оружие с собой прихватят.
   - Ага, значит 'внутрь страны' означает 'в свои деревни'. Как вы изволили выразиться - 'пахать-сеять'. Резонно, что в посевную делать в столице вчерашним крестьянам? Не откажите пояснить - а какое они оружие с фронта в деревню прихватят? Ну, винтовки там, штыки, ножи армейские, пару гранат, понятное дело - и всё? Пушки, пулемёты - с этим как?
   - Ну, пушки - вряд ли, - начиная чувствовать себя дураком, ответил Пётр, - как их тащить по нашим дорогам? А пулемёты - может быть. А так да - винтовки, гранаты, ножи - их унести легче. Ну там шашки, револьверы - у кого имеются
   - Ну так сильно же им поможет это оружие с фронта! Представьте себе, вернулась в деревню пара десятков солдат, сложили винтовки с гранатами ... ну, хорошо, кто-то и пулемёт дотащил - к себе в чуланы - и на поля. Времени нет, посевная идёт. А через несколько дней подходит к деревне, скажем, рота германцев с парочкой пушек. Что ваши мужики делать станут? Сами ж понимаете, сдадутся сразу.
  Ну, а дальше как я сказал. Поехали зерно, скотина да птица в Германию. А винтовочки с пулемётами немцы, конечно, сразу конфискуют ... и хорошо, если тех, у кого нашли, не расстреляют.
  Так что легко, конечно, со стороны правительство критиковать, а как самим - так и не знают твои большевики, как за дело взяться. Ладно, спасибо за приятную беседу, мне пора на другой митинг. Ауфвидерзейн, товарищи.
  Он спрыгнул с ящика, и, легко пробираясь в толпе, быстро скрылся. Пётр удручённо слез с ящика и поплёлся к выходу со двора. Солдаты смотрели на него кто-то сочувственно, а кто-то - злорадно.
  Да уж, сел в лужу по полной. Хорошо, Лёха Кравцов не присутствовал - видать, усвистал куда-то по своим делам ещё до митинга.
   - Привет, Петро. А что ж грустный такой?
  Рядом присел тот самый пожилой сослуживец-большевик, который в своё время давал Петру совет не волноваться во время публичных выступлений. Звали его Арсением, а отчества и фамилии Пётр даже не знал. 'Дядька Арсений', да 'дядька Арсений', по другому пожилого солдата никто и не называл. Сейчас он сидел рядом, участливо гляда на грустного Петра. Судя по всему, причина плохого настроения была дядьке Арсению неизвестна.
   - Да видишь, осрамился я на митинге сегодня в Волынском Полку. Говорил вначале хорошо, а потом один студентик-эсер со мной заспорил - и я переспорить не смог.
   - И ты из-за этого расстроился? - Арсений удивился, - Думал, раз стал большевиком, так всегда всех одолевать будешь? Как бы не так. Ещё сто раз тебя переспорят ... да ты столько же. Перед народом выступать - не фунт изюму, тут опыт нужен. А эсер твой, коли студент - человек, значит, учёный, в университетах обучался. А ты хотел его на раз одолеть? Размечтался!
   - Да я ж все последние ленинские работы прочитал, подготовился - как мог. А он меня одним вопросом-то и срезал.
   - Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался Арсений, - и что за вопросик был такой каверзный?
   - Да не каверзный, нормальный. Даже странно, что ж я раньше сам не додумался. Хоть подготовился бы. Короче, если солдаты, как Ленин говорит, повернут штыки внутрь России, так они же с фронта уйдут?
   - Вестимо дело, - подтвердил Арсений, - непременно уйдут. В столицы ли - Временное Правительство свергать или по родным деревням пахать-сеять - а уйдут точно.
   - Ну так фронт-то голым останется! Немцы и пойдут земли забирать. И никто им не помешает. Они ж так всю Россию занять смогут! И те деревни, где мужики пахать-сеять начали, тоже. Всё зерно, скотину, птицу в свою Германию поотправляют. И как быть?
   - А, вот, значит на чём тебя эсер-студентик срезал. Понятно, - Арсений подумал, потом решительно заговорил, - Я об этом думал уже. Во-первых, всё зерно и скотину в момент не отправишь. Их до станции надо доставить, вагоны с паровозами подготовить, да пути кой-где починить. Во-вторых, в каждую деревню, в каждый городок надо по гарнизону поставить. Да при отправке опять же из каждой деревни зерна да скотины охрану организовать. Россия большая, деревень много. Нет сейчас у немцев такой силы на фронте. А как из Германии подтянут, так тут будет в-третьих.
  Солдаты-то, повернув штыки, Временное Правительство сковырнут. Большевики у власти окажутся. Так вот, они же сразу с немцами переговоры о мире начнут. Раз обещали. Английцы с французами им не указ, как Львову с Керенским. Начнут. А есть порядок такой, что как начинаются переговоры, война на фронте останавливается. Пока не договорятся. До мира или дальше воевать. Но, думаю, договорятся до мира. Большевики умные, они понимают, что не до войны сейчас.
   - Так тот студент-то говорил, что немцы за мир могут и всю Малороссию потребовать. И ещё там чего-то. Что ж, отдать, что ли?
   - А и отдать. На время. Большевикам у власти надо будет чуток укрепиться, на ноги встать. А там ... . Может, в Германии революция тоже полыхнёт - и немцы земли возвратят сами.
   - А если не полыхнёт? Или полыхнёт - а буржуи немецкие её раздавят? Что, Малороссия так под немцем и останется?
   - Ну ... коли не полыхнёт или раздавят - большевикам всё одно надо будет свою армию создавать. Граница-то останется, а там, значит, так буржуи и будут.
  Только это уже станет не та армия, что была, куда мужиков под гребёнку гребли не спрашивая. Это будет армия другая, куда добровольно записываться будут. Потому что там и паёк будет добрый, и гнилой солониной солдата кормить не позволят. И обмундирование добротное будет, и оружие. Большевики-то, чай, красть интендантам не дадут. Вот такая армия Малороссию-то и заберёт назад ... может, и до Берлина дойдёт. Понял, Петро?
   - Понял я тебя, дядя Арсений, - Пётр слушал очень внимательно, - Сдаётся мне - правду ты говоришь. Слушай, хочу попросить тебя. Ты не зови меня больше Петро, ладно? Это я у себя на хуторе был Петро, а здесь, в Питере, как-то даже странно с таким имечком. Я ж Пётр по документам. Так и зови.
   - Да мне как-то обоюдно - как называть. Был бы человек хороший. Пётр - так Пётр. Имечко в России знаменитое. Особенно здесь, в Питере.
  Пётр снова повеселел. Ничего страшного не случилось, жизнь опять была прекрасна.
  
  Вечер того же дня.
   - Здравствуйте, Владимир Ильич. Разрешите, я войду?
  Сталин стоял на пороге, опустив голову и избегая смотреть сидевшему за рабочим столом вождю в глаза. Несмотря на поздний час, Ленин продолжал работать. Что-то писал. Впрочем, Ленин умел продуктивно работать в любое время суток.
  Он писал, опустив большую лобастую голову. Писал быстро, крупным разборчивым почерком, почти без помарок - как он умел. Горела настольная лампа под зелёным абажуром, оставляя верхнюю часть ленинского лица в тени, но Сталин всё равно ощутил, как взгляд вождя ощупал его ссутулившуюся фигуру.
   - Здравствуюте, Иосиф Виссарионович. Чем обязан визиту в столь поздний час? Проходите, садитесь. Слушаю вас.
  Сталин неловко прошёл через комнату, опустился на стул и только тогда осмелился поднять голову и взглянуть Ленину в лицо. Но тот даже не смотрел в его сторону, внимательно перечитывая только что написанное. Не поднимая головы, Владимир Ильич произнёс:
   - У меня мало времени, товарищ Сталин. Давайте сразу к делу. В чём причина вашего визита?
  Тон вождя был донельзя сух и официален. Да, вот я уже для Старика и не Коба, - подумалось Сталину. Он поёрзал на стуле и, как будто прыгая в пропасть, бухнул:
   - Я пришёл просить прощения, Владимир Ильич.
  Ленин вскинул голову. Взгляд его вонзился прямо в сталинские зрачки. И Сталин, под тигриным взглядом которого у людей частенько слабели ноги в коленках, почувствовал, что сам цепенеет под этим ленинским взглядом, что эти маленькие, глубоко посаженные глаза-буравчики уже добрались до самых глубин его души и её, сталинскую душу, препарируют, и скрыть что-либо под этим взглядом невозможно. Он вдруг почувствовал себя, ни много, ни мало, кроликом под взглядом удава. Стремясь уйти от этого ощущения, Сталин быстро заговорил:
   - Владимир Ильич, поверьте, я по-прежнему самый преданный ваш сторонник. Поймите, вас здесь не было, всё легло на нас с Каменевым, вот я и не решился на прямую конфронтацию с правительством. Боялся дискредитировать партию. К тому же Каменев, вы же знаете, он в марксизме - не мне чета. Я и пошёл за ним. А так только вас и ждал - сам боялся чего-нибудь предпринимать. Чтобы не наломать дров.
   - В самом деле? - тон Ленина был сух и саркастичен, - Помнится, при Тифлисском эксе ты не боялся проявить инициативу. И прекрасно справился. Что же изменилось? Стареешь?
  'Ну, слава Богу, уже хотя бы не на 'Вы', - с облегчением подумалось Сталину, - поругает и простит. Повинную голову меч не сечёт.'
   - Так там же было ваше прямое указание - осуществить экс. Партии требовались деньги. На мне лежала только техническая сторона. А в таких делах да, я понимаю намного больше Каменева.
   - А тут, значит не было моих указаний? - тон Ленина стал чуть теплее, но до дружеского было ещё далеко, - Тебе что, не зачитывали телеграмм из Цюриха? Или ты внезапно оглох? А теперь, видать, почитал мои статьи в 'Правде', послушал разговоры на улицах и наконец после заседания ЦК что-то понял?
  Сталин снова покаянно опустил голову. Честно говоря, так всё и было. Старик, как всегда, видит его насквозь.
  Потолкавшись среди митингующих у особняка Кшесиньской, он понял, что, во-первых, обсуждают практически только ленинские статьи, а во-вторых, массы полностью их поддерживают. ЦК сильно рисковал остаться на задворках событий. Вместе с ним, Сталиным.
  Так, надо полностью покаяться. От Старика ничего не скроешь. Как говорят 'на семь аршин под землёй видит' - это про него. Он вздохнул и снова заговорил:
   - Владимир Ильич, я должен ещё признаться. Не вините нынешних членов ЦК. Это мы с Каменевым виноваты. Они до нашего появления следовали всем вашим указаниям из Цюриха. Просто нам противиться не смогли. Каменев в поезде сумел меня убедить, я вам говорил. А Шляпников долго сопротивлялся ... но не сумел до конца, - ещё тише проговорил Сталин, съёживаясь на стуле под внимательным ленинским взглядом.
  - Ну допустим. А почему пришёл только сейчас? Почему пятого выступал против меня в ЦК? Почему тебе потребовалось, чтобы я выкинул тебя из редакции для того, чтобы прийти? Признаться, я ждал, что ты одумаешься сам и придёшь раньше. А сейчас не знаю, что с тобой и делать.
   - Владимир Ильич, поймите, я же кавказец, да ещё и абрек. У нас для мужчины отказаться от того, что им было сказано - это почти 'потеря лица'. Я стараюсь выдавить из себя кавказца, но пока получается не всегда.
   - И архискверно! - Ленин сурово глядел на него, - Если ты - кавказец, то и езжай на свой Кавказ, и там разбойничай ... или что там ты ещё умеешь. А здесь мне нужен большевик!
   - Владимир Ильич, умоляю, простите. Ви мнэ как атэц! Клянус, я буду самым верным и исполнительным вашим сторонником! Ви же знаете, кавказские мужчины слово дэржат!
  Как всегда в такие моменты, акцент стал чувствоваться гораздо больше, чем обычно. Возможно, это убедило Ленина.
  Вождь уже не враждебно, но задумчиво смотрел на него.
   - Что ж, про Шляпникова и Залуцкого я знал и раньше. Но молодец, что всё честно рассказал. Каменеву передай, что я на него не сержусь ... он нужен. Теоретик, оратор, публицист - такими кадрами не разбрасываются. Но пусть запомнит!
  Шляпников - молодчина ... хотя мог бы проявить и больше воли к сопротивлению. Ну да ладно, я-то знаю, как ты умеешь надавить.
   - Хорошо, - продолжал вождь, - Будем считать, что урок ты получил. Не дай тебе Бог его позабыть. А теперь слушай меня внимательно. Повторять не стану, и ни одно слово не должно выйти за пределы этого кабинета. Тебе ясно, Коба?
  Сталин часто закивал. Горло у него перехватило, и он был не в силах выдавить из себя хотя бы слово. Слава Богу, он прощён, и для Ленина он снова Коба.
   - Ты прав, - продолжал вождь, - теоретик марксизма ты аховый. Как оратор или публицист - ещё хуже. Я бы сказал, что в голове у тебя каша, но это было бы неправдой. В голове у тебя просто пустота.
  Мастер эксов теперь, после революции, мне не нужен. Поэтому я вижу только одно для тебя. Ты станешь моим доверенным лицом.
  У тебя раньше хватало воли и решимости проводить мои решения на местах. Это отныне и будет твоей главной задачей. Я стану ставить тебя на такие посты, давать такие поручения, которые могу доверить только своему человеку. Верному человеку. Доверенному лицу. Если ты ещё хотя бы раз меня разочаруешь, я перестану тебя считать таковым, и ты очень скоро это почувствуешь. Из партии не выгоню, заслуг у тебя достаточно, но на высокие посты тогда не рассчитывай, запомни.
  - Вот завтра и начнём, - продолжал Ленин, - Пойдёшь в казармы Петроградского гарнизона, послушаешь, что там говорят. Если захочешь, выступи сам. Меня интересует, на чьей стороне большинство. Вечером расскажешь мне. Ты понял, Коба?
   - Конечно, Владимир Ильич. Я не подведу. Я осознал свою ошибку. Больше не повторится. Вы не пожалеете.
  Оказавшись за дверьми кабинета, Сталин дрожащей рукой вытер пот со лба. Уф-ф-ф, слава Богу, на этот раз пронесло. А другого раза не будет ... ну, разве только появится совершенно стопроцентный вариант.
  
  18 апреля 1917 года.
  Действия Ленина в предыдущие две недели (собственно, от его приезда до сегодняшнего дня) в конце концов, хоть и не напрямую, привели к кризису власти - так называемому 'Апрельскому Кризису'.
  Здесь, наверное, следует подытожить ещё достаточно короткую историю развития событий после Февральской Революции.
  Сразу после свержения самодержавия в Петрограде установилась ситуация, быстро получившая название 'двоевластие'. То есть наличие одновременно двух властей.
  Первой было, конечно, Временное Правительство. В глазах всей России, а также за рубежом, именно оно являлось властью официальной. Это его указы воспринимались в России как правительственные распоряжения, это с ним поддерживали официальные отношения другие страны.
  Главой его являлся князь Георгий Львов. Александр Керенский, хоть и являвшийся одной из ключевых фигур, занимал всего лишь пост министра юстиции. Но разумеется, желал достичь большего.
  Керенский, кроме того, являлся единственным представителем социалистических партий в правительстве. Он был эсером. Других социалистов в правительстве не было.
  Временное Правительство потому и называло себя 'временным', что основной своей задачей сразу после создания провозгласило подготовку созыва Учредительного Собрания из представителей всей России, на котором и должны были быть определены структура органов государственной власти новой России и их состав. А пока, до этого, Временное Правительство и являлось официальной российской властью.
  Но в России, как мы уже упоминали в этой книге, вопросы верховной власти традиционно решаются в столице.
  Поэтому второй властью являлся Петроградский Совет. Созданный практически одновременно с Временным Правительством, он состоял, в отличии от него, в большинстве своём из представителей различных социалистических партий. В основном меньшевиков и эсеров, но в его состав входили и большевики. Хотя их доля в общем числе была сравнительно невелика.
  Петроградский Совет или Петросовет, как его чаще неофициально называли, обладал колоссальным влиянием среди революционных масс Петрограда, что и делало его практически второй властью. Петросовет издавал распоряжения, выдавал мандаты и вообще вёл себя именно как вторая власть - по крайней мере, в столице.
  Временное Правительство было вынуждено считаться с давлением Петросовета и уважительно относиться к выдвигаемым им требованиям. Нейтрализовать Петроградский Совет на данном этапе оно было не в состоянии.
  Главным вопросом, волновавшим тогда практически всех в Петрограде, был вопрос участия России в войне. Если Временное Правительство, вынужденное считаться кроме мнения революционных масс и Петросовета, ещё и с позицией стран Антанты - Великобритании и Франции - и должно было лавировать (не всегда удачно), то позиция Петроградского Совета была более однозначной - 'мир без аннексий и контрибуций', 'решительная борьба с захватными стремлениями правительств всех стран', 'пора народам взять в свои руки решение вопросов о войне и мире'.
  Во всяком случае, именно эти выражения звучали в принятом Петроградским Советом ещё в конце марта Манифесте 'К народам мира'. Правда, в том же Манифесте были слова 'Мы будем стойко защищать нашу собственную свободу от всяких реакционных посягательств, как изнутри, так и извне. Русская революция не отступит перед штыками завоевателей и не позволит раздавить себя внешней военной силой', которые не могли не импонировать 'оборонцам' - сторонникам продолжения участия России в войне.
  Временное Правительство тогда же, в конце марта, ответило публикацией компромиссного официального заявления о целях войны. Этот документ призван был устроить народные массы, мечтавшие о мире и одновременно успокоить союзников, заинтересованных в продолжении войны при активном участии России. Он был опубликован под названием 'Заявление Временного правительства о войне' и подписан главой правительства Георгием Львовым.
  Возложив ответственность за неудачи предшествовавшего периода войны на царское правительство, новая власть обещала исправить тяжёлые последствия старого правления. Подчеркнув необходимость сосредоточить все усилия на защите родины и избавления её от вторгнувшегося врага, правительство заявило, что будет вместе с союзниками добиваться мира на демократических началах.
  'Временное правительство считает своим правом и долгом ныне же заявить, что цель свободной России - не господство над другими народами, не отнятие у них национального их достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов', - утверждалось в Заявлении.
  В качестве примера доброй воли России говорилось о решении снять 'оковы, лежавшие на польском народе', что было воспринято общественностью как декларирование готовности дать независимость Польше, входившей тогда в состав России.
  Заявление правительства было составлено в довольно уклончивых выражениях. В нём не была употреблена сжатая и четкая формула мира - без аннексий и контрибуций - и всё же Заявление несло сильный демократический заряд и вселяло в массы надежды на скорый мир.
  Поэтому в начале апреля установилось некое равновесие и даже сотрудничество между двумя властями в Питере.
  Но бешеная активность Ленина после его приезда 3 апреля привела не только к возвращению им лидерских позиций как среди среднего и рядового звеньев большевистской партии, так и в 'генералитете' - в ЦК, но и к общему возрастанию активности революционных масс. Продолжающаяся война, отсутствие каких-либо подвижек в достижении мира вызвала усиление давления снизу на Петросовет, в котором, напоминаю, кроме прочих имелась и большевистская фракция.
  Кроме того, недавно вернувшийся в Россию из эмиграции видный эсер Виктор Чернов сообщил в Петроградском Совете, что Заявление Временного Правительства от конца марта об его отношении к войне осталось в Европе практически незамеченным.
  В связи с этим Петросовет предложил Временному Правительству направить союзникам официальную ноту с изложением своей позиции о целях войны. Руководство Совета считало, что единственным содержанием ноты будет текст прежнего Заявления, поэтому вопрос о её редакции даже не ставился.
  Но произошло то же самое, что недавно в ситуации с требованием освобождения интернированных британцами в Амхерсте шестерых русских революционеров во главе с Троцким. Члены Временного Правительства, раздражённые постоянным давлением со стороны Петросовета, шарахнулись в другую крайность.
  Желая продемонстрировать верность правительства России союзническому долгу, они на своем заседании выработали гораздо более жёсткую и милитаристскую позицию по вопросу о войне, чем ожидал от них Совет. Несколько членов правительства, в том числе осторожный Александр Керенский, вяло протестовали - но остались в меньшинстве.
  В этот день, 18 апреля, министр иностранных дел России Павел Милюков направил правительствам Англии и Франции препроводительную ноту к Заявлению Временного правительства о целях войны, в которой прямо опровергались упорно ходящие слухи о том, что Россия намеревается заключить сепаратный мир.
  Нота заверяла союзников в том, что все заявления Временного правительства, 'не могут подать ни малейшего повода думать, что совершившийся переворот повлёк за собой ослабление роли России в общей союзной борьбе. Совершенно напротив, всенародное стремление довести мировую войну до решительной победы лишь усилилось благодаря сознанию общей ответственности всех и каждого'.
  Мало похоже на стремление поскорее достичь мира 'без аннексий и контрибуций', верно?
  
  19 апреля 1917 года.
  Вечером во время своего заседания Исполком Петроградского Совета получил текст ноты. Он произвёл на всех обескураживающее и удручающее впечатление. Нота Милюкова явилась полной неожиданностью для Совета и социалистических партий.
  Большинство выступивших членов Исполкома осуждало содержание ноты и требовало заставить правительство публично отказаться от империалистических планов и отправить в отставку министра иностранных дел Милюкова.
  В числе критиков правительства оказались не только большевики и представители других левых партий в Исполкоме, но даже его верные сторонники. Высказывались предложения Совету свергнуть правительство и взять власть в свои руки. Однако никакого определённого решения на закончившемся только к утру заседании Исполкома не было принято.
  Его руководители даже не решились пойти на то, чтобы помешать публикации ноты в печати, опасаясь открытого конфликта с Временным Правительством.
  Они хотели лишь как можно скорее найти выход из тупиковой ситуации. Большинство членов Исполкома искренне боялись отставки правительства и всеми силами стремились его сохранить, считая, что нельзя требовать, чтобы правительство разрядило ситуацию в форме, его унижающей.
  
  20 апреля 1917 года
  Утром Исполком Совета снова собрался на заседание. Председатель Чхеидзе сообщил, что по имеющейся у него информации правительство намерено уйти в отставку.
  Это вызвало обеспокоенность. Отставки правительства эсеро-меньшевистское большинство в Совете не желало.
  Большинством голосов было решено направить к правительству делегацию от Исполкома и не принимать никаких решений по поводу ноты Милюкова до выяснения положения вещей при личном обмене мнений с Советом министров.
  Тем временем в Петрограде обстановка становилась всё тревожней. Ленин и большевики не дремали. Рабочие кварталы и солдатские казармы были взбудоражены нотой Временного правительства, напечатанной в утренних газетах. С утра в Таврический дворец, где на экстренное заседание был созван Петроградский Совет, стали поступать сообщения о том, что заводы один за другим останавливаются, рабочие собираются на митинги, где раздаются призывы идти к резиденции правительства и требовать отставки Милюкова. Ещё сильнее было возбуждение в казармах - солдаты разбирали ружья и требовали от Исполнительного Комитета Петросовета указаний - что делать.
  Председатель Совета один из лидеров меньшевиков Николай Чхеидзе сидел за столом президиума мрачный, раздражённый и по мере поступления тревожных известий повторял со всё большей яростью: 'Вот что они наделали этой нотой!'.
  Эсеровски-меньшевистский Совет не желал свержения Временного Правительства, и Исполком начал прилагать все усилия для 'тушения пожара'. Звонили по телефону в районные Советы, на заводы, в казармы, посылали людей во все концы города. Старались разрядить обстановку, как могли.
  Благодаря авторитету Петроградского Совета, страсти удалось немного успокоить.
  Особенно напряжённая обстановка сложилась на площади перед Мариинским дворцом - резиденцией Временного Правительства. Явившиеся первыми на площадь солдаты запасного батальона Финляндского полка, окружив дворец, сразу потребовали отставки Милюкова. К вечеру в уже многотысячной солдатской массе появились транспаранты с лозунгом 'Долой Временное правительство'.
  Однако до вооружённого столкновения и ареста правительства дело не дошло. Прибывшим на площадь представителям Совета Скобелеву и Гоцу вместе с главнокомандующим Петроградским гарнизоном генералом Лавром Корниловым удалось уговорить солдат вернуться в свои казармы и не устраивать никаких выступлений до окончательного решения Совета.
  Если днём 20 апреля Мариинский дворец был осаждён возмущёнными солдатами, то поздним вечером, перед встречей представителей Исполкома Петросовета с членами Временного Правительства, у его подъезда собрались многочисленные сторонники именно правительства.
  Открывший встречу Георгий Львов отклонил все обвинения в том, что правительство не выполняет свою программу. Выступившие затем министры обрисовали мрачную картину нынешнего хозяйственно-экономического положения страны. Мол, смотрите - сколько у правительства проблем. А тут ещё вы с этой нотой.
  Неглупый ход. Львов как бы между прочим заставил представителей Петроградского Совета задуматься. Ведь если кабинет уйдёт в отставку - все эти хозяйственно-экономические проблемы лягут на плечи нового правительства. Нынешнего Петроградского Совета.
  Своей цели министры добились.
  Выступления произвели на представителей Исполкома сильное впечатление. Их напугала угроза отставки кабинета и в связи с этим возможная перспектива взятия власти Советом. Выступившие представители Петросовета Чхеидзе и Церетели, конечно, покритиковали ноту за неприемлемые для Совета рабочих и солдатских депутатов положения ('война до победного конца' и тому подобные ультра-патриотические милитаристские лозунги). Однако дали понять, что считали бы возможным ограничиться направлением союзникам ещё одной ноты, разъясняющей: 'Наш основной лозунг- 'Мир без аннексий и контрибуций', чтобы у союзных держав не сложилось неправильного впечатления.
  Министр иностранных дел Павел Милюков, однако, заявил, что ни о какой новой ноте не может быть и речи.
   - Если мы будем применять по отношению к иностранным державам, с которыми связаны целым рядом сложных и жизненных взаимоотношений, такие приёмы, то встретим с их стороны самый решительный отпор, - так он аргументировал своё заявление.
  Милюкова поддержал князь Львов, заявивший: 'Временное правительство почтёт своим долгом скорее сложить свои полномочия, чем пойти на такой шаг, который является недопустимым и может грозить самыми чреватыми последствиями'.
  Эта твердая позиция возымела своё действие, и Чхеидзе с Церетели заявили, что готовы удовлетвориться тем, что правительство 'должно немедленно разъяснить русским гражданам содержание ноты союзникам'.
  Шантаж удался.
  Формально в результате затянувшейся до утра встречи никакого решения не приняли, но принципиальное согласие было достигнуто: Временное Правительство выработает текст разъяснения своей ноты союзникам и направит его в Исполком.
  
  21 - 22 апреля 1917 года
  21 апреля, как и в предшествующие пару дней, события начались прямо с утра.
  Партия конституцинных демократов (в разговорах их называли коротко - кадеты) опубликовала воззвание к населению, в котором заявила о 'поднявшей голову анархии, требующей отставки Милюкова', хотя тот, мол, пользуется поддержкой всего правительства, и призвала граждан выразить одобрение властям и спасти страну. Эсеры и меньшевики расценили это воззвание как провокацию, поскольку, как они считали, оно имело целью разжечь гражданскую войну.
  В свою очередь, большевики приняли решение призвать рабочих и солдат к проведению мирной демонстрации. В то же время часть большевиков считала возможным воспользоваться ситуацией для свержения Временного Правительства.
  На своём заседании ЦК большевиков опроверг обвинение в свой адрес в том, что они грозят гражданской войной, тем, что призвал к мирным дискуссиям и мирным демонстрациям. Ленин понимал, что они ещё не завоевали достаточной поддержки для захвата власти путём вооружённого восстания - но не упускал случая увеличить эту поддержку. Пока мирным путём.
  В Петрограде инициаторами новых протестов стали рабочие Выборгской стороны. Там на многочисленных митингах и собраниях было принято решение организовать общероссийскую демонстрацию в поддержку Совета.
  Узнав о готовящейся антиправительственной демонстрации, Бюро Исполкома Петроградского Совета направило своих представителей с целью не допустить её проведения. Перед рабочими выступил Чхеидзе, призывая их повернуть назад. Но демонстрация двинулась дальше.
  Не удалось предотвратить рабочие демонстрации и в других районах. Со всех концов города они стекались на Невский проспект. Уже в ходе демонстрации Петроградским комитетом партии большевиков был выдвинут лозунг немедленного свержения Временного Правительства. В конечном счёте, это привело к вооружённым столкновениям демонстрантов (часть из которых защищала правительство, а другая выступала против него) и первым жертвам после Февральской революции.
  Спустя несколько дней Ленин говорил: 'Мы желали произвести только мирную разведку сил неприятеля, но не давать сражения, а Петроградский комитет взял чуточку левее, что в данном случае есть, конечно, чрезвычайное преступление'.
  Подчинившись распоряжению Исполкома и не приняв организованного участия в демонстрации, солдаты Петроградского гарнизона тем не менее были взбудоражены тем, что происходило на улицах.
  Собравшись днём на заседание, Исполком Петроградского Совета принимал отчаянные усилия, чтобы не допустить выхода гарнизона на улицы. Во время заседания было получено срочное сообщение о том, что генерал Корнилов распорядился вызвать войска на Дворцовую площадь. Такое приказание действительно получило Михайловское артиллерийское училище, которому предписывалось выслать две батареи на Дворцовую площадь, однако общее собрание офицеров и солдат отказалось исполнять приказание.
  Исполком поручил Чхеидзе немедленно связаться с Корниловым и довести до его сведения, что Исполком категорически против вызова войск на Дворцовую площадь и требует их отзыва в казармы. Одновременно был образован штаб, члены которого имели право подписывать приказы о выводе или невыводе войск из казарм. В воинские части была направлена телефонограмма, в которой содержался призыв к солдатам не покидать казарм с оружием в руках без распоряжения Исполкома.
  Демонстрации, организованные большевиками, прошли 21 и 22 апреля также в Москве, Иваново-Вознесенске, Твери, но, как и в Петрограде, поддержки у эсеров и меньшевиков не имели. Так, в Москве, уже к концу дня 21 апреля группы демонстрантов из некоторых воинских частей и фабрик с красными знамёнами направились к центру города. В отдельных местах произошли их столкновения с манифестантами, выступавшими в защиту правительства.
  Исполком Московского Совета, признавая, что серьёзность положения требует полной согласованности действий и организованных выступлений, выразил надежду, что рабочие и солдаты гарнизона Москвы покажут свою организованность и воздержатся от выступлений вплоть до особого призыва Совета. Моссовет направил также в Советы губерний телеграммы следующего содержания: 'Призываем воздержаться от каких бы то ни было неорганизованных местных уличных выступлений и забастовок'.
  22 апреля на собрании Рязанского Совета рабочих депутатов было решено обратиться к населению города Рязани с воззванием, в котором просить по возможности воздержаться от неорганизованных выступлений без ведома рабочих и солдатских депутатов.
  Подобную линию вело подавляющее большинство Советов рабочих и солдатских депутатов России.
  Но вернёмся в Питер.
  Приняв экстренные меры по предотвращению эксцессов на улицах Петрограда, которых тем не менее избежать не удалось, Исполком Петросовета приступил к обсуждению поступившего от Временного Правительства разъяснения его ноты союзникам.
  В этом разъяснении, опубликованном на следующий день в печати, подчёркивалось, во-первых, что нота долго и тщательно обсуждалась правительством и была принята единогласно.
  Во-вторых, делалась попытка объяснить, что тезис о решительной победе над врагами означал всего лишь достижение целей, обозначенных в Заявлении от конца марта: 'не господство над другими народами, не отнятие у них национального их достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов'.
  Левая оппозиция в Исполкоме заявляла, что полученный ответ 'не разрешает конфликта между правительством и Советом', но большинством голосов (34 против 19) инцидент с нотой был признан Исполкомом исчерпанным. Против голосовали большевики и часть меньшевиков-интернационалистов.
  Вечером состоялось общее собрание Петросовета, на котором присутствовало более 2 тысяч депутатов. Предложенная Исполкомом резолюция, предлагавшая считать инцидент исчерпанным, вызвала ожесточённые прения, но была принята большинством голосов.
  С критикой резолюции выступили в первую очередь представители большевистской фракции. Каменев заявил, что нет никаких оснований доверять Временному правительству. Александра Коллонтай огласила резолюцию ЦК большевиков, которая называла политику Исполкома глубоко ошибочной, предлагала устроить народное голосование по районам Петрограда для выяснения отношения к ноте Временного правительства и и как выход - передачу власти революционному пролетариату.
  Большевикам возражали представители фракций эсеров и меньшевиков, выступления которых получили одобрение большинства депутатов. Главным критиком большевиков выступил один из эсеровских лидеров Виктор Чернов, предостерегавший против преждевременного взятия власти Советами.
  Предложение принять от имени Совета резолюцию, требовавшую в целях 'предотвращения смуты, грозящей революции', запретить в течение двух ближайших дней 'всякие уличные митинги и манифестации', было принято депутатами почти единогласно.
  Опасность свержения Временного Правительства миновала.
  Высочайший авторитет, которого Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов и его лидеры добился за полтора месяца, прошедшие после революции, на этот раз позволил ему одержать полную и безоговорочную победу над протестными настроениями.
  Никаких выступлений и столкновений на улицах столицы больше не было. Ни рабочие кварталы, ни воинские части не ослушались своего органа власти.
  Будь во главе Совета, как в 1905-м году, решительный и не боящийся радикальных действий Лев Троцкий, вполне возможно, что двоевластие было бы ликвидировано уже в эти дни, и история Россия потекла бы по-иному.
  Но, как мы помним, он только 20 апреля, был освобождён британцами и продолжил свой путь в Россию. Добираться до Питера ему предстояло ещё около двух недель.
  Впрочем, кризис пока не закончился, и к кое-каким изменениям в правительства всё же привёл. Но о них чуть позже.
  Выводы Лениным были уже сделаны. Он вообще отличался умением быстро извлекать уроки из происходящих событий.
  Главных уроков было получено три.
  Первый - Временное Правительство было спасено от свержения только мощной поддержкой Петроградского Совета.
  Второй, вытекающий из первого. Нынешний состав Петроградского Совета никогда на захват власти не решится. Весь свой авторитет в эти дни он употребил на то, чтобы оставить существующее правительство, хотя взять власть сам мог легко.
  Третий, вытекающий из первых двух. Для захвата власти необходимо добиться контроля над Петроградским Советом.
  Поэтому ЦК партии большевиков (уже вполне ленинский) в своей резолюции от 22 апреля, в частности, констатировал:
  'Лозунг: 'Долой Временное Правительство' потому не верен сейчас, что без прочного (то есть сознательного и организованного) большинства народа на стороне революционного пролетариата такой лозунг либо есть фраза, либо объективно сводится к попыткам авантюристического характера. Только тогда мы будем за переход власти - когда Советы рабочих и солдатских депутатов встанут на сторону нашей политики'
  Как практические задачи для ЦК Ленин выдвинул лозунги:
  1. Разъяснение большевистской политики 'Апрельских тезисов'.
  2. Разоблачение и критика партий меньшевиков и эсеров в Советах.
  3. Пропаганда и агитация среди каждого полка, на каждом заводе, особенно среди самой отсталой массы, прислуги, чернорабочих.
  4. Организация, организация и еще раз организация пролетариата: на каждом заводе, в каждом районе, в каждом квартале.
  5. Вместо оппортунистов посылать в Советы только таких товарищей, которые выражают волю большинства.
  
  24 апреля 1917 года
  В Петрограде началась Седьмая Всероссийская Конференция партии большевиков.
  Присутствовали 151 делегат (133 с решаюѓщим голосом и 18 с совещательным). Они представляли 80 тысяч членов партии от 78 партийных организаций. Ленин был избран председателем конференции, а Каменев и Сталин не попали даже в ее президиум.
  Оппозионность Ленину не прошла им даром, а о том, что Сталина вождь уже простил ... на определённых условиях, широкие массы, разумеется, не знали.
  На конференции, на которой собралась вся элита партии, обсуждались вопросы, поставленные в 'Апрельских тезисах'.
  Главные из них - война и Временное Правительство, отношение к Советам, пересмотр партийной программы, Учредительное собрание, доклады по областям, выборы нового ЦК. Все главные доклады делал Ленин. Кроме того, он выступил по разным вопросам повестки дня около 30 раз.
  Временное Правительство тоже извлекло кое-какие уроки из произошедшего. По крайней мере, наиболее дальновидные его члены.
  Приглашённый на Бюро Исполкома Петроградского Совета министр юстиции Александр Керенский сообщил о возможной 'реконструкции отношений между властью и демократией' - 'усилении правительства элементами, которые взяли бы на себя формальную ответственность за ход государственных дел'. Эти слова означали приглашение членам Исполкома Петросовета войти в правительство.
  
  26 апреля 1917 года.
  Был опубликован официальный документ - декларация Временного правительства. Констатируя, что сложившееся положение вещей 'угрожает привести страну к распаду' и что 'перед Россией встает страшный призрак междоусобной войны и анархии', правительство обещало, что 'с особой настойчивостью возобновит усилия, направленные к расширению его состава путём привлечения к ответственной государственной работе тех активных творческих сил страны, которые не принимали прямого и непосредственного участия в управлении государством'.
  Это означало, что к свосй работе правительство готово привлечь новых людей. На деле имелись в виду лидеры Петросовета.
  
  27 апреля 1917 года
  Председатель Петросовета Николай Чхеидзе получил официальное письмо от главы Временного правительства князя Львова, который, ссылаясь на опубликованную накануне правительственную декларацию, обращался с просьбой довести указанные предложения до сведения Исполнительного комитета и партий, представленных в Совете.
  Совету таким образом предлагали вполне официально рассмотреть вопрос о включении его членов в правительство.
  Которое, во-первых, прекрасно понимало, что не было свергнуто в ходе недавних волнений только благодаря поддержке Петроградского Совета, а во-вторых, сделало отсюда вывод о необходимости всячески укреплять с ним свои отношения. Лучшим путём для этого было бы включение в состав правительства наиболее авторитетных его, Совета, представителей .
  
  28 апреля 1917 года
  Продолжалась Седьмая Всероссийская Конференция партии большевиков.
  Каменев предлагал по-прежнему давление на Временное правительство и контроль Совета над его действиями. Кроме того, он думал, что не надо порывать с блоком меньшевиков и эсеров в Советах.
  В отличие от Каменева, Сталин на конференцию явился уже в качестве покорного сторонника Ленина. Очень разумно и своевременно (с точки зрения дальнейшей карьеры) Сталин по всем вопросам старой политики ЦК капитулировал перед 'Апрельскими Тезисами', которые он еще три недели тому назад называл 'голой схемой', и сдался безоговорочно на милость вождя большевиков.
  Если критик сдавался, то Ленин щадил его. Так случилось и со Сталиным. Владимир Ильич поручил ему сделать на конференции доклад по национальному вопросу. Главные тезисы доклада, правда, принадлежали Ленину в виде проекта резолюции конференции, но Сталин их защищал вполне квалифицированно.
  
  Состоялось совместное собрание Исполкома Петросовета и делегатов Исполкома Моссовета для пересмотра вопроса о вступлении представителей социалистических партий или Исполкома Петросовета в состав Временного правительства. Правда, Моссовет и его Исполком уже высказались к этому времени против участия в коалиционном правительстве.
  Прения продолжались несколько часов. Главным поборником создания коалиционной власти выступил видный меньшевик Борис Богданов. Было решено: 'Мы формулируем ближайшие задачи власти; при условии принятия этих условий мы должны гарантировать ей поддержку, и это содействие отольём в прочную форму'
  Говоря коротко, было принято решение, одобрявшее вхождение членов Совета в правительство
  
  29 апреля 1917 года
  Заканчивалась Седьмая Всероссийская Конференция партии большевиков. В конце конференции состоялись выборы ЦК, впервые после Пражской конференции 1912 года. В члены ЦК было избрано 9 человек: во главе с Лениным..
  Кроме Ленина, практически все остальные принадлежали к старому Бюро ЦК. Согласие Ленина руководить таким ЦК показывало, что после решений конференции по всем спорным вопросам в пользу Ленина генералитет партии сдался окончательно.
  
  Ушёл в отставку военный министр Гучков.
  Временное правительство, выразив в своём официальном заявлении по поводу отставки Гучкова сожаление, что военный министр 'признал для себя возможным единоличным выходом из состава Временного правительства сложить с себя ответственность за судьбу России', отметило, что 'с привлечением новых представителей демократии восстановится единство и полнота власти, в которых страна найдёт своё спасение'. Одновременно сторонники коалиции в Исполкоме развили бурную деятельность, которая очень скоро дала результаты.
  
  1 мая 1917 года
  /По воспоминаниям Нестора Махно/
  Махно погрузился в новую для него административную работу Председателя Крестьянского Союза Гуляйполя.
  В союз очень быстро записались почти все крестьяне. Кроме, конечно, собственников-землевладельцев.
  Вопрос о земле стоял очень остро. Указания вновь созданной в Гуляйполе власти - Общественного Комитета - сводились к тому, чтобы крестьяне до будущего решения Учредительным собранием вопроса о земельной собственности платили арендную плату за землю помещикам, по уговору с последними. Для решения земельных вопросов при Общественном Комитете была создана земельная секция.
  Крестьяне же, естественно, считали, что с началом революции земля должна быть передана от помещиков им, хлеборобам.
  Поэтому в большинстве своём упорно настаивали, чтобы дела земельной секции были переданы членам группы анархистов-коммунистов, лидером которой был Махно. Но члены группы упросили их таких желаний пока не формулировать во избежание преждевременной вооруженной борьбы с властями из уездного Александровска.
  Однако в группе также постановили вести упорную агитацию в самом Гуляйполе и по району, чтобы крестьяне настаивали перед Общественным комитетом на упразднении земельной секции и на том, чтобы не мешали крестьянам организовывать самостоятельные земельные комитеты.
  Проповедь этой идеи была принята с энтузиазмом. Однако из центра пришел приказ, что земельные секции есть часть общественных комитетов и упразднять их строго воспрещается, но нужно переименовать в земельные отделы.
  Действуя в Общественном комитете как бы по наказу Крестьянского союза, Махно и члены группы добились сначала передачи земельного отдела под непосредственное руководство Нестора Ивановича. Это был момент, когда при помощи крестьян из союза и самого Общественного комитета, а также с согласия анархистов-коммунистов Махно стал фактически идейным руководителем всего Общественного Комитета.
  За этими организационными сражениями наступило Первое Мая. Да-да, его праздновали ещё тогда. До революции праздник был нелегальным - устраивались так называемые "маёвки", но теперь отмечать его никто не мешал.
  Командир расквартированного неподалёку Восьмого Сербского полка прислал к Махно делегацию, чтобы выяснить отношение руководства Общественного Комитета к желанию полка участвовать вместе с жителями Гуляйполя в празднике. Конечно, отношение оказалось положительным.
  Манифестация в честь праздника началась в Гуляйполе утром.
  Сначала всё шло мирно. Но когда начался митинг, анархисты обнародовали информацию о прозошедших в Петрограде событиях - демонстрациях рабочих и солдат и их мирном разгоне с помощью членов Петроградского Совета. Как водится, выступающие несколько приукрасили произошедшее и добавили эмоциональности. Это превратило манифестацию в демонстрацию против Временного Правительства.
  Командир Сербского полка в спешном порядке полк увел. Но часть пулеметной команды заявила о солидарности с анархистами и влилась в ряды демонстрантов.
  Вынесли резолюцию "Долой правительство и все партии, стремящиеся нам навязать этот позор" и двинулись по улицам с песней марша анархистов.
  В остальном день прошел без эксцессов.
  
  В тот же день в Петрограде было созвано экстренное заседание Исполкома Совета, на которое пригласили Александра Керенского. Тот, представив членам Исполкома безрадостную картину хозяйственной и финансовой разрухи, заявил, что только коалиционное правительство может спасти государство.
  Его поддержали лидеры меньшевиков и эсеров, признавшие, что создавшаяся обстановка делает необходимым вступление представителей Петроградского Совета в состав правительства. Как описано выше, в Исполкоме эта точка зрения получила большинство. От партий за образование коалиции высказались фракции меньшевиков, эсеров, народных социалистов и трудовики. Против - большевики и меньшевики-интернационалисты.
  
  2 мая 1917 года.
  Вопреки ожиданиям противников коалиции, согласие Петроградского Совета на дальнейшие переговоры с Временным правительством об образовании коалиционной власти было получено сравнительно легко. Позиция Исполкома была одобрена подавляющим большинством (из более чем двух тысяч депутатов лишь 100 с небольшим голосовали против).
  В этот день под давлением других членов правительства ушёл в отставку официальный автор ноты, с которой, собственно, и начался кризис - министр иностранных дел Павел Милюков.
  
  4 мая 1917 года.
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  В Россию, наконец, прибыл Лев Троцкий.
  На той же самой пограничной с Финляндией станции Белоостров, на которой месяц назад встречали Ленина, Троцкого ждала делегация от ЦК большевиков. Кроме них, была только делегация объединённых интернационалистов. Представители меньшевиков и эсеров делегаций не выслали.
  Ленин лично встречать Троцкого не поехал, осторожно не желая форсировать события, но уделил большое внимание составу делегации. Возглавил её Фёдоров - член ЦК, рабочий-металлист, чья кандидатура не могла вызвать у Льва Давидовича никакого неприятия.
  Главное же, что в состав был включён Моисей Урицкий, с которым юный Лёвушка познакомился ещё в Сибири, во время своей первой ссылки. Позже Урицкий немало сотрудничал с Троцким по журналистской линии.
  Ленин планировал перетянуть Льва Давидовича к большевикам и на этом пути был внимателен даже к мелочам.
  Он не ошибся. Встреча с Урицким растрогала Троцкого. Он немедленно обнял старого товарища. Что для обычно сдержанного и корректного Льва Давидовича было нетипично
  Невольно повторяя путь Ленина месяц назад, недавний эмигрант, а ныне герой-революционер, лишь две недели назад выпущенный из британского лагеря, в сопровождении делегаций встречающих проделал недолгий путь от Белоострова до Финляндского вокзала, где, опять же, как месяц назад при встрече Ленина, уже собралась огромная толпа.
  Троцкий вздохнул. Всё, он уже себе не принадлежит. Придётся выступать с речью. Иначе не получится.
  После выступлений Урицкого и Фёдорова настала его очередь. Лев Давидович к этому моменту уже вкратце сориентировался - о чём говорить. И с трибуны сразу прозвучали слова о приближении следующей революции. Что Февральская была лишь первым этапом.
   - А вот вторая будет нашей! - провозглашал Троцкий.
  Впрочем, он мог говорить что угодно. Толпа в её нынешнем настроении любые речи легендарного революционера приняла бы на 'ура'. Как речь Ленина месяц назад.
  Не успел Троцкий спуститься с трибуны, как был подхвачен на руки восторженными слушателями. В толпе мелькнули встревоженные лица жены и сыновей.
  Они ещё помнили случай, когда Троцкого поднимали на руки в предыдущий раз. На борту парохода в Галифаксе. Чтобы стащить с судна и отправить в лагерь.
  Впрочем, Троцкому удалось быстро освободиться. Жена с детьми были успокоены и отправлены поселяться, обустраиваться и отдыхать.
  Самому же Льву Давидовичу было ясно, что отдыхать некогда. Его уже захватывал бешеный ритм петроградской жизни. Надо ковать железо пока горячо.
  Прямо с Финляндского вокзала он отправился в Исполком Петроградского Совета.
  Исполком в эти дни заседал ежедневно, и Троцкий прямо с вокзала угодил на очередное заседание. Председатель Совета меньшевик Чхеидзе приветствовал его появление довольно сухо. Эсеровско-меньшевистские делегаты тем не менее аплодировали, но без большого энтузиазма. Зато с тех мест, где располагалась большевистская фракция, загремела настоящая овация.
  Тут же слова вне очереди для внесения предложения попросил лидер фракции большевиков Лев Каменев. Предложение было простым - включить Троцкого в Исполнительный Комитет как бывшего председателя Совета 1905 года.
  В зале зашушукались. Сказанное Каменевым понравилось не всем. Тем не менее голосование было проведено. По его итогам Лев Давидович был включён в состав Исполкома. Правда, только с совещательным голосом.
  Троцкий довольно усмехнулся. Лиха беда начало. А что с совещательным голосом - ничего. Он стремился в состав Петросовета не для того, чтобы голосовать, а для того, чтобы голосовали другие. За его предложения.
  Он поднялся с места и неторопливо направился получать свой паёк новоиспечённого члена Петросовета - стакан чаю и кусок чёрного хлеба.
  
  5 мая 1917 года.
  Депутаты Петроградского Совета на экстренном заседании одобрили действия Исполкома по созданию коалиционной власти и утвердили кандидатуры министров-социалистов.
  Сразу следует сказать, что большинство прежних министров сохранили свои посты.
  Князь Георгий Львов так и остался главой правительства.
  Александр Керенский, уже состоявший к моменту кризиса как в правительстве, так и в партии эсеров, оставив пост министра юстиции, стал военным и морским министром.
  Министром иностранных дел вместо Милюкова стал стал известный предприниматель миллионер Михаил Терещенко.
  Апрельский кризис завершился.
  
  Ленин откинулся на спинку стула. Шло заседание ЦК партии большевиков. Только что он в очередной раз озвучил главные задачи, стоящие перед партией. Активно расширять состав партии, вовлекая в неё наиболее активных представителей революционных масс. Также необходимо активизировать свою деятельность по завоеванию большинства в Советах. Они должны стать большевистскими!
  Он взглянул на скромно сидящего в стороне интеллигентного вида молодого человека с бородкой и в пенсне, прилежно делавшего какие-то записи в блокноте. Яков Свердлов.
  Ленин познакомился с ним на недавно прошедшей Седьмой Всероссийкой Конференции большевиков. Недолгой беседы стало достаточно, чтобы понять - Свердлов - гений в организационной сфере. В любом вопросе он сразу видел - на какие этапы следует разбить действия по решению вопроса, кого привлечь и в какой роли, какие дополнительные организационные шаги следует предпринять.
  Кроме того, впечатляла память Якова. Он, казалось, помнил всех, с кем его сталкивала жизнь, причём сразу мог сообщить не только паспортные данные, но и к чему проявляет способности, какие вопросы человеку целесообразно поручать.
  Ленину уже в это время была ясна необходимость создания Секретариата ЦК. А теперь нашлась идеальная кандидатура на пост его главы. Уговаривать Свердлова не пришлось. Казалось, он уже был готов к этой роли.
  Вот сидит, записывает. Потом принесёт на утверждение документ, в котором будет уже в подробностях расписана вся механика действий по реализации задач, утверждённых на заседании.
  Да, кадры - вопрос архиважный. Каждый человек ценен, особенно если найти, в чём он сильнее всего.
  А если у человека много сильных сторон, и в каждом деле он в конце концов добивается успеха? Такие люди редки, но они существуют. Лев Троцкий - ярчайший пример.
  Мысли Ленина снова переключились на приезд Льва Давидовича.
  Он много думал - как следует поступить. Тот нужен, архинужен. Но привлекать его на свою сторону следует крайне осторожно. Навязчивые попытки себя перетянуть Лев Давидович раскусит сразу, и неизвестно - к чему это приведёт.
  Ну, послать делегацию для встречи в Белоостров - это было понятно. Включить в состав Урицкого - отличная идея, но тоже очевидная. Проинструктировать Каменева, чтобы предложил, как только Троцкий появится в Петросовете, выступить с предложением кооптировать того в Исполком, напомнив, что Лев Давидович был председателем Совета в 1905-м. И это было несложно предусмотреть.
  Правда, эсеровско-меньшевистские ослы избрали его только членом с совещательным голосом. Идиоты! Несколько месяцев - и Троцкий станет одним из лидеров Петроградского Совета, могу держать пари. Если не возглавит.
  Так что напрасно сейчас меньшевики с эсерами продемонстрировали, что их отношение ко Льву Давидовичу достаточно прохладно.
  Зато мы, большевики, наоборот - что очень его ценим и уважаем.
  Так и продолжать. Всячески демонстрировать своё уважение, постоянно поддерживать. И ни в коем случае не тащить за уши в большевики! Сам к нам придёт. И даст Бог, с Петроградским Советом в кармане.
  Да, долго я маялся мыслями - как завоевать Петросовет. Будем надеяться, решение вопроса уже здесь. Вчера вернулось в Питер.
  
  Вечер того же дня.
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  С жильём в Петрограде было сложно. Троцкому с семьёй с трудом удалось найти комнату в каких-то 'Киевских Номерах'. Обстановка была спартанская, но вчерашние эмигранты не унывали. Да, не Америка, конечно, но они и не ожидали царских палат. Зато на родине, зато в Питере, зато в гуще событий.
  Лев Давидович всегда был весьма равнодушен к житейским удобствам. Жена его, Наталья Седова, сама профессиональная революционерка, поддерживала мужа, гордясь, что ей выпала честь быть супругой Льва Троцкого. Дети были ещё более горды тем, что их отец - известнейший революционер, всю свою жизнь посвятивший борьбе. Авторитет его в семье был непререкаем, хотя Троцкий и не напоминал ни в малейшей мере домашнего тирана.
  Вот и сейчас, внутренне вздохнув при виде весьма скромной обстановки в комнате, Наташа, засучив рукава, принялась распаковывать вещи и пытаться придать их новому обиталищу хоть какую-то видимость уюта. Муж с детьми по мере сил ей помогали.
  Раздался осторожный стук в дверь.
   - Войдите. Открыто, - немедленно отреагировал глава семьи.
  Дверь отворилась, в комнату вошёл человек, одетый в шинель без знаков различия и восторженно уставился на Льва Давидовича. Тот, не узнавая посетителя, вопросительно смотрел на него.
  Спохватившись, гость поспешно расстегнул шинель, снял её и, не найдя, куда повесить, осторожно положил на стоявший рядом чемодан.
  Под шинелью незнакомец был одет в парадную офицерскую форму. В армейских знаках различия Троцкий был не силён, поэтому определить чин офицера, а также род войск не представилось возможным.
   - Не узнаёте? - улыбаясь, произнёс офицер, - Логинов. 1905-й год!
  И Троцкий, наконец, узнал в блестящем офицере молодого слесаря, состоявшего в боевой дружине во время восстания в Петрограде ... тогда ещё Петербурге двенадцать лет назад. Парнишка проявил себя великолепно. Во время столкновений с правительственными войсками не трусил совершенно. Даже при перестрелках.
  К сожалению, вынужденный после неудачи восстания покинуть страну, Троцкий все эти двенадцать лет не имел ни малейшего представления о его судьбе. Имени неожиданного визитёра он тоже или никогда не знал, или за эти годы оно прочно стёрлось из памяти.
   - Логинов! Храбрый парнишка-слесарь! - Лев Давидович улыбался, - Вы живы ... и, насколько я вижу, в совершенном порядке. Вы что же, в военные перешли?
   - Лев Давидович, - ответил гость, - я всё о себе расскажу. Но, если Вы не против, не здесь, на бегу, а у меня дома, за чашкой чаю. Пойдёмте ко мне! Коли вам понравится, у меня и поселитесь. Я только рад буду.
   - А не стесним? - деликатная Наташа, как всегда, боялась в первую очередь доставить неудобство.
   - Кой чёрт стесните, - рассмеялся Логинов, - Вы ещё моих апартаментов не видели. Места всем хватит. Всяко лучше, чем в этой дыре. Идёмте, право. Вещи можете пока здесь оставить. Как у меня понравится - сегодня же и перевезём.
  Никаких серьёзных причин обижать давнего знакомца отказом не было, и семья охотно отправилась с ним.
  По дороге Логинов рассказывал о том, как сложились для него эти двенадцать лет с тех пор, как довелось сражаться с городовыми в восстании, руководителем которого был Троцкий.
   - Вы ведь не знали тогда, Лев Давидович. Я-то на самом деле не Логинов и не слесарь. Нет, упаси боже, не провокатор какой-нибудь. На самом деле фамилия моя - Серебровский. Я из богатой семьи, и был студентом-технологом. Ну, вы сами знаете, какие тогда настроения бродили среди студентов. А я ещё и к рабочим стал ходить, митинги посещать. Понятно, не под видом студента. Купил одежду рабочего в лавке, назвался слесарем Логиновым - и сошёл за своего. Вас, кстати, там, на митинге, впервые и увидел. И был ошарашен. Вы мне душу перевернули. Я сразу борцом с самодержавием стал.
  Ну, дальше восстание началось, я примкнул. Да вы помните, мы ж и познакомились тогда.
  Потом восстание разгромили. Я домой вернулся - и в университет. Кому бы меня в университете пришло в голову разыскивать? Что общего между слесарем-боевиком Логиновым и студентиком-технологом из приличной семьи Серебровским?
  Ну вот, а после подавления восстания революционными делами заниматься стало невозможно, порядок наводили жёстко. Я и ударился в учёбу. При любой власти дело нужное.
  Окончил университет, стал инженером. И даже сделал карьеру! Как война началась, поступил на государственную службу, Служить-то на такой по стезе инженера не значит служить царю, а значит - служить России. Ну, дали военный чин - вот откуда на мне форма-то - но на фронт не послали, а сказали, что я нужен в тылу - производство налаживать. Налаживаю! Даже директором завода дважды пришлось побывать ... разных заводов.
  Наладил производство, не хвастаясь, скажу - это я умею.
  Ну, а тут читаю в газетах - Троцкий в Питер вернулся. Сразу всё и вспомнилось. Побежал вас разыскивать. В Петроградском Совете мне адресок дали - и вот! - радостно улыбался Серебровский.
  Они давно уже пришли и сейчас сидели за столом уютной гостиной огромной богатой 'директорской' квартиры. Молодая хорошенькая жена хозяина подливала гостям чаю и всё время пододвигала то сахарницу, то вазочку с вареньем, то блюдо с умопомрачительно вкусно пахнувшими свежими булочками. После всех дорожных злоключений и комнаты в 'Киевских Номерах' Троцкому и его семье казалось, что они неожиданно оказались в раю.
  На беду разговор зашёл о политике.
   - Сейчас все истинно русские патриоты просто обязаны поддержать правительство! - горячился Серебровский, - Германия на грани издыхания. Не за горами победа! Даже в Петроградском Совете это поняли - и согласились делегировать в состав Кабинета Министров своих представителей.
  К сожалению, есть ещё противники единства! И первые - большевики! О, Лев Давидович. Вы долго отсутствовали и, наверное, не знаете. Ленина с его сподвижниками в это военное время немцы беспрепятственно перевезли через всю Германию в пломбированном вагоне! Ходят слухи, что и денег заплатили. Ну и как же после этого большевики не немецкие шпионы?
   - Позвольте, - возразил Троцкий, - я знаю Ленина. Он и от Сатаны помощь примет - если это поможет революции. И я не вижу здесь ничего плохого. Разве Ленин что-то немцам обещал?
   - Да не может русский человек в такое время в любой форме с немцами сотрудничать! Они ж, большевики, призывают солдат бросить фронт и повернуть штыки внутрь страны!
   - Ну, я бы призывал к тому же самому. Правда, перед этим счёл бы целесообразным заключить с немцами сепаратный мир. Пусть Англия и Франция сами с ними разбираются. А России эта война ни к чему.
   - Да как же, Лев Давидович! Почти три года русская кровь на фронте проливается. И что, всё даром? Германия почти без сил уже, победа - да вот она, руку протянуть. Ведь многовековая мечта России - Стамбул-Константинополь-Царьград российским станет! И Босфор с Дарданеллами!
   - Не станет! - тон Троцкого стал заметно суше, - Никогда не позволят Британия и Франция России встать твёрдой ногой на Босфоре. Так что кровь русская, которую вы изволили упомянуть, пролита и проливается далее в защиту именно что только британских и французских интересов.
  А России в этой войне не достанется ровным счётом ничего ... может, мелочи какие-нибудь. Вы уж мне поверьте, я с британцами сталкивался.
   - Лев Давидович! Да у вас просто обида на британцев за Галифакс! Вы же только приехали, ещё не знаете всего. Но разберётесь, я верю! Об одном заклинаю вас уже сейчас. Не верьте большевикам! Шпионы они немецкие, сто против одного! Всё, что они делают - в пользу немцам идёт.
   - Ну, будет. - Троцкий резко поднялся, - Весьма благодарны за гостеприимство, угощение и предложение приюта, да, видно, не судьба. Искренне сожалею.
   - Лев Давидович, - Серебровский был явно расстроен, - Ну, простите вы меня, ради бога, за горячность. Да бог с ними, с большевиками и правительством. Потом поживёте, осмотритесь, да и сами поймёте. Оставайтесь! Всё же так прекрасно начиналось, ей-богу, - чуть не плакал Серебровский. Его жена даже встала и умоляюще сложила руки.
   - Нет, извините, - тон Троцкого стал мягче, но он был непреклонен, - с Лениным я знаком лично, отношусь к нему с уважением и не могу оставаться в доме, где его называют шпионом.
  Кроме того, я сторонник как можно скорейшего заключения мира. Безо всяких территориальных изменений. Для России или кого бы то ни было. Сторонник мира без аннексий и контрибуций. Даже если случится чудо и Лондон позволит России взять Босфор с Дарданеллами, на пользу это не пойдёт.
  Новых земель России не нужно - со своими бы разобраться. Засим позвольте откланяться. Поселиться у вас считаю невозможным, - он поклонился.
   - Ох, как же жаль, - Серебровский был искренне расстроен, - Лев Давидович, поверьте, что бы там я не говорил о Ленине, лично к вам отношусь с глубочайшим уважением и любовью. Вы, конечно, сейчас уйдёте, я знаю, что вас не остановить, но очень прошу. Не забывайте, захаживайте запросто. К вашей супруге и детям это, разумеется, тоже относится.
   - Там видно будет, - тон Троцкого стал ещё мягче, - Вы поймите, здесь дело принципа. Не можем мы у вас остановиться, уже сказал - почему. Но поверьте, лично вас я искренне уважаю ... помню слесаря Логинова. Возможно, ещё свидимся, и вы перемените своё мнение. Эх, как жаль, что так получилось!
  Они шли обратно, в нищенскую обстановку 'Киевских Номеров'. Троцкий был задумчив и, пожалуй, невесел. Старший сын Лев, видя такое, решил как-то утешить отца, подобрался ближе и взял того за руку.
   - Папа, - начал он, - не расстраивайся. Я понимаю, ты не мог иначе. Поверь, пап, мы гордимся твоей принципиальностью. Я тоже всегда буду так поступать.
  Лев Давидович по-доброму усмехнулся и обнял сына за плечи.
  Забегая вперёд, сообщим, что одиннадцатилетнему Льву-младшему через несколько дней предоставилась возможность подтвердить свои слова - и он доказал, что их на ветер не бросает.
  Серебровский, несмотря на расхождения во взглядах, действительно питал к Троцкому искреннюю приязнь, проистекавшую ещё из той юношеской глубокой привязанности, родившейся в 1905-м году.
  Через несколько дней он снова посетил скромную комнату в 'Киевских Номерах'. Льва Давидовича не было дома, Наташа готовила ужин, дети были во дворе. Серебровский пригласил Наталью с детьми на чай с вареньем. Та отказалась, мотивировав это тем, что Лев Давидович, вернувшись и не застав их дома, будет волноваться, но согласилась отпустить детей - пускай лишний раз хотя бы угостятся вареньем.
  Дети, сидя на мягких стульях за широким столом, чинно угощались. Серебровский рассказывал о своём знакомстве с Троцким в 1905-м, о своей карьере инженера. Дети слушали, иногда переспрашивали. Мало-помалу разговор перешёл на жизнь рабочих, на нынешнее время, и Лев, недавно слушавший на митинге Ленина, неосторожно затронул тему его выступления.
   - Да ведь он немецкий шпион, - неожиданно вновь сорвался Серебровский и, спохватившись, картинно, как бы в панике, прикрыл рот рукой, пытаясь обратить нечаянно сорвавшиеся слова в шутку.
  Не удалось. Дети порой бывают ещё принципиальнее родителей.
   - Ну уж это - свинство, - послышалось с места, где сидел Лев-младший. Впрочем, мальчик тут же взял себя в руки, поблагодарил за угощение и сообщил, что им пора.
  Хозяин их не удерживал, видимо, осознав, что и через детей дружеских отношений с Троцким восстановить не удастся.
  Так это знакомство и закончилось, едва возобновившись.
  
  В отличии от Троцкого, Ленину повезло в смысле жилищных условий куда больше. Они с Надеждой Константиновной поселились в квартире сестры Владимира Ильича Анны Ильиничны Ульяновой, по мужу Елизаровой.
  Муж Анны Ильиничны был фигурой примечательной. Марк Тимофеевич Елизаров начал участвовать в революционном движении примерно в то же время, когда и Владимир Ульянов. Дважды арестовывался и высылался в Сызрань.
  Однако после арестов и высылок остепенился и сумел сделать карьеру. Марк Тимофеевич являлся с 1916-го года директором-распорядителем Петербургского пароходства 'По Волге'. Видимо, дело было в том, что ещё до своих арестов и высылок он успел закончить в 1886-м году физико-математический факультет Петербургского университета.
  Ну а многие работодатели в те годы не придавали большого значения революционной деятельности своих служащих- лишь бы на работе не отражалось. Тем более, должность была не государственная. Поэтому Елизаров и жил с женой и приёмным сыном в просторной четырёхкомнатной директорской квартире.
  Но революционером по убеждениям Марк Тимофеевич остался и охотно согласился принять брата сестры - вождя большевиков с супругой. Будучи на семь лет старше Ленина, он, тем не менее, относился к тому с большим уважением и сейчас, когда вождь размышлял, старался без нужды не докучать. Что было великолепно для вечно занятого Владимира Ильича.
  Вот и сейчас Ленин сидел в кресле, уже ставшим его любимым местом для размышлений в этой гостеприимной квартире и в уме выстраивал основные мысли, которые следовало огласить на начавшемся 4 мая в Петрограде Всероссийском Съезде Крестьянских Советов.
  Да, конечно, - думал Ленин, - нам, по большому счёту, на крестьянство наплевать, ибо в Петрограде его представителей нет, а вопросы власти решаются именно здесь.
  Но не следует забывать, что солдаты-то как раз в Питере есть, а это в большинстве своём бывшие крестьяне. Да, служба в армии их сильно изменила, но интерес к судьбе деревни остался. Сейчас, в военное время, в российской армии служат около четырнадцати миллионов, соответственно, точно больше двенадцати миллионов - бывшие крестьяне. И у каждого ружьё! Не фунт изюму!
  Поэтому нам, большевикам, нужно как-то проявить свой интерес к крестьянству. Готовность облегчить его положения. Всё равно это только слова. Пока мы, большевики, не у власти, никто исполнения обещаний от нас, естественно, не потребует. Ну а когда мы власть возьмём ... ну, там и посмотрим.
  Сейчас крестьянство - вотчина эсеров, которые в числе наших основных соперников. Они, эсеры - наследники народников, потому в деревне их авторитет очень высок. Чем можно этот авторитет поколебать ... или лучше повысить наш авторитет? Ну, конечно, нужно оказаться радикальней в основном вопросе, который волнует каждого мужика в первую очередь. В вопросе о земле.
  Так. У эсеров в программе записано требование передачи помещичьих земель в руки крестьян через крестьянские комитеты. Ну и прекрасно. И мы внесём в свою, большевистскую программу то же самое. Для нас лично от этого ничего не изменится. Не свою землю раздаём, помещичью. И не сегодня.
  Да, это хорошо ... причём очевидно. Странно даже, что не пришло в голову раньше. Сейчас же составить Открытое Письмо к Съезду этих самых Крестьянских Советов, завтра на очередном заседании ЦК его протолкнуть - и уже как мнение всей партии огласить на Съезде.
  Ладно. Хорошо. Но недостаточно. Мы просто окажемся на одной с эсерами позиции по земельному вопросу, но те останутся в деревне властителями дум. Поскольку крестьяне их знают давно. И верят.
  Нужно изобрести что-нибудь более радикальное. Чтобы оказаться в вопросе о земле бОльшими радетелями за мужика, чем эсеры. Ладно, поразмыслим.
  
  7 мая 1917 года
  В этот день Ленин обратился с открытым письмом к делегатам Всероссийского Съезда Крестьянских Советов, в котором изложил политику партии большевиков по вопросам о земле, о войне и об устройстве государства. Насчёт войны и устройства государства делегаты съезда ничего нового не узнали. Позиция большевиков была давно известна - 'Империалистическая война должна быть немедленно прекращена', 'мир без аннексий и контрибуций', 'вся власть Советам'.
  Но вот по вопросу о земле Открытое Письмо несколько вышибло почву из под ног эсеровской партии. Программа большевиков теперь повторяла, собственно, аграрную часть программы эсеров - 'передача земли в собственность крестьянам через крестьянские комитеты'.
  
  10 мая 1917 года.
  Судьба благоволила планам Ленина перетянуть Троцкого на свою сторону. Уже через шесть дней после приезда того между ними остоялась встреча. Причём по инициативе Троцкого - уже как лидера небольшой фракции Петроградского Совета. Фракции 'межрайонцев'.
  Термин 'межрайонцы' появился ещё на том памятном Втором Съезде РСДРП в 1903-м году, где партия раскололась на две части - большевиков и меньшевиков. Странно, что этот раскол вызвал такие страсти, бешеные дискуссии, ожесточённые споры, в ходе которых неоднократно доходило до оскорблений.
  Основная разница в платформах новоиспечённых партий заключалась всего лишь в Пункте Первом Устава, где определялось - кого считать членом партии. Ленин требовал, чтобы членом партии мог считаться только тот, кто принимает платформу партии, платит взносы и главное - подчиняется партийному руководству.
  Мартов, лидер меньшевиков, считал, что членом партии может считаться к тому же любой, кто платформу партии просто поддерживает, хотя бы в главном. О подчинению руководству этих самых поддерживающих речь, разумеется, не шла.
  На самом деле эта разница была ещё менее принципиальна, ибо поддерживающие, по мысли Мартова, права решающего голоса всё равно не имели - только совещательный.
  Тем не менее даже такое различие в подходах привело к тому, что вместо одной партии появились две, которые пошли далее уже разными путями, и различие в их точках зрения по конкретным вопросам позже бывало зачастую действительно принципиальным
  Но на Втором Съезде, различие взглядов ещё являлось незначительным. Поэтому небольшая часть делегатов раскола просто не приняла, оставшись таким образом между большевиками и меньшевиками и призывая тех и других одуматься и остаться единым целым.
  Этих сторонников единства назвали 'межрайонцами'.
  Небольшая их фракция была и в Петроградском Совете.
  Ещё до приезда Троцкого фракция начала склоняться к идее объединения с большевиками. Дело в том, что их мнение по вопросу об отношении к войне и соответственно к Временному Правительству, эту войну продолжавшему, резко отличалось от мнения меньшевистской фракции в Совете. Но полностью совпадало с большевистской!
  Они были просто последовательны. На Втором Съезде, в момент раскола, разумеется, речь об этих вопросах не шла, так как до начала войны тогда оставалось ещё четырнадцать лет, а до появления Временного Правительства - и того больше.
  Но сейчас исторический лидер меньшевиков Юлий Мартов, до сих пор находящийся за границей, занял резко антивоенную позицию и соответственно был против любого сотрудничества с продолжающим войну правительством. О чём и написал в Петроградский Совет письмо, оглашённое на одном из заседаний.
  Как мы помним, лидеры меньшевистской фракции придерживались иной точки зрения. Они фактически спасли наряду с эсерами правительство от свержения во время Апрельского Кризиса и даже делегировали в его состав своих представителей.
  Поэтому в глазах межрайонцев эти лидеры были изменниками.
  Точка же зрения Ленина и большевиков на войну и сотрудничество с правительством совпадала с точкой зрения Мартова.
  Соответственно для фракции идея перестать болтаться между двух партий и войти в состав большевиков выглядела абсолютно логичной - позиции их с большевиками совпадали.
  Троцкий с точки зрения межрайонцев был своим - он, как мы помним, так же точно во время раскола не примкнул ни к большевикам, ни к меньшевикам.
  После приезда Лев Давидович уже успел несколько раз выступить с речами в Петросовете. Содержание его речей совпадало с позицией межрайонцев ... и большевистской. А ораторский талант, впечатление, которое производили его речи на слушателей, привели к тому, что Лев Давидович как-то сразу стал считаться лидером этой небольшой фракции.
  Поэтому когда Троцкий увидел, что практически все межрайонцы склоняются к слиянию с большевиками, он дал знать Ленину, что желательна встреча для обсуждения этого вопроса. Ленин, ещё до этого после выслушивания речей Льва Давидовича неоднократно себя поздравивший с тем, что не ошибся ни в масштабе его личности, ни во взглядах, разумеется, сразу согласился.
  Встреча состоялась 10 мая. На ней обе стороны пришли к выводу, что их программы действий, применительно к существовавшей тогда в России ситуации, полностью совпадают.
  - И поэтому, - Троцкий говорил очень серьёзно, пристально глядя Ленину в глаза, - я просил бы ЦК большевиков расмотреть вопрос об объединении с фракцией межрайонцев в Петроградском Совете.
   - Конечно, конечно, - лицо Ленина просто излучало радость, - Для нас сейчас каждый сторонник важен, а тут такой подарок. Два десятка ... или сколько там ... голосов в Совете. И вы, Лев Давидович. Да-с, батенька, не скрою, для нас Лев Троцкий значит намного больше, чем все эти голоса. Ведь вы и сами себе цену знаете.
   - Значит, Владимир Ильич, как я понял, в принципе вы не имеете ничего против? - всё ещё официальным тоном спросил Троцкий.
   - Ну если хотите по правилам, извольте. Можете передать своим межрайонцам, что я смотрю на вопрос объединения фракций архиположительно. Уверен, что ни Каменев, как лидер нашей фракции в Совете, ни ЦК в целом тоже не будут против. Уф-ф-ф, - улыбнулся Ленин, - я надеюсь, мы закончили официальную часть?
   - Думаю, да, - Троцкий тоже расслабился, - А по-человечески, Владимир Ильич, очень рад вас видеть и благодарен за бесценную помощь по вызволению из британского лагеря. А также за участие, с которым большевики приняли по приезду меня с семьёй и помогли. Ведь у вас в ЦК ничего без вашего ведома не происходит? Я прав? Урицкого вы в состав делегации включили? Знали, что мы старые друзья?
   - Был грех. Хотелось, чтобы прибытие ваше было приятнее. Да это мелочи, Лев Давидович. Вы ведь для нас в своей жизни куда поболе сделали - и делаете. Тут вы, батенька, себя недооцениваете.
  Ленин на секунду призадумался. Момент благоприятный, может, сразу 'взять быка за рога'? Предложить Льву Давидовичу стать большевиком уже сейчас? Да, Троцкого нельзя спугнуть, насторожить излишней навязчивостью, давлением - но ведь в данный момент всё прозвучит естественно. А такой возможности может ещё долго не представиться. В любом случае - закинуть мысль, даже если откажет, всё равно станет подумывать.
  Ленин решился.
   - Лев Давидович, дорогой вы наш, - начал он серьёзно, - а как насчёт того, чтобы вам совсем в большевики податься? С вашими межрайонцами? Ну сами посудите. По позициям у нас полнейшее согласие, а что вы с фракцией в пару десятков человек можете сделать? А так сразу к нам в ЦК войдёте, а там - уж я вас, батенька, знаю - и лидером станете. И архичудесно, и великолепно.
  Ну, и свой интерес не скрою. Большевики с Троцким станут вдвое сильнее. Право, Лев Давидович, решайтесь, порадуйте старика, - даже его взгляд стал каким-то просительным. Актёром Ленин за эти годы стал весьма неплохим.
  Лев Давидович задумался. Нет, он думал не над ответом. Поскольку для себя решил ещё до встречи, что пока вступать в большевики ему рановато. Он думал, как сформулировать отказ. Обижать Ленина, к которому относился с большим уважением, не хотелось.
   - Понимаете, Владимир Ильич, - осторожно начал он, - я ведь только что приехал. Ещё не осмотрелся. Да и межрайонцев моих надо спросить.
  И честно признаюсь, не готов я ещё. У вас же партийная дисциплина. Коли ЦК решит, наступи себе на горло - но исполни. А я наступать себе на горло не стану и исполнять того, с чем не согласен - тоже. Так что не обижайтесь, Владимир Ильич, но пока не могу согласиться. Вы меня не торопите.
   - Ну что же, Лев Давидович, грустно вздохнул Ленин, - я вас понимаю. Хотя ... . Скажите, а может, вас немецкий пломбированный вагон смущает? Так я не скрою, у немецкого правительства ещё и деньги брал. И буду брать! Я у чёрта деньги возьму и спасибо скажу. Если нужно. Вы поймите, иначе революции не победить!
   - Да нет, Владимир Ильич, я вас за это не осуждаю. Кто я такой, чтобы осуждать? Давно думаю - может, правы-то вы, а я страдаю излишним чистоплюйством. Понимаю, вы для революции намного больше сделали. Это ваши большевики распропагандировали солдат так, что те скинули в феврале царя. Жаль, вас, Владимир Ильич, в тот момент в Питере не было. Возможно, я бы приехал уже в страну с большевистским правительством.
   - Не думаю, Лев Давидович. И во Временное Правительство, и Петроградский Совет вошли те, кто в тот момент был в Государственной Думе. Фракции меньшевиков и эсеров - в полном составе прямо из Думы прыгнули.
  Массы-то кого знают? Кто с трибуны выступал. Чьи выступления в газетах печатали. А печатали тех, кто в Думе. Большевиков, как Вы, наверное, знаете, там не было. Да и чего греха таить, недооценили мы момента. Русское Бюро ЦК в Питере прохлопало появление Совета.
  А я в Швейцарии не почувствовал вовремя приближения революции.
  Да и для людей всё равно тогда было. Раз в названии твоей партии есть слово 'социалист' - значит, революционер. И добро пожаловать в Петроградский Совет.
  Вот меньшевики с эсерами в полном составе из Госдумы туда и попали. Хотя какие, например, нынешние питерские меньшевики социалисты? Они марксизм забыли, про диктатуру пролетариата - ни слова. В апреле ... перед вашим приездом, Лев Давидович, буржуазное Временное Правительство спасли. Учредительное Собрание готовят.
  А что Учредительное Собрание? Туда наши крестьяне одних эсеров навыбирают. Ну, меньшевички ещё попадут - эсеры помогут. И будет у нас распрекрасная буржуазная республика ... как в Европе-с. А пролетариат обратно на заводы загонят.
   - И это я понимаю, Владимир Ильич. Я ещё раз повторю. Вы меня не торопите. Дайте всё осмыслить. Не скрою, претит мне требование жёсткого подчинения ЦК в вашей партии. Амбициозен я слишком, - Троцкий смущённо улыбнулся, - Есть и ещё кое-что, чего я никак не могу принять. Пока. Но благодарен за открытый разговор и сделанное предложение. Я вас очень уважаю, Владимир Ильич и обещаю подумать. Очень сильно подумать.
   - Спасибо, Лев Давидович. Я вас тоже весьма уважаю и повторю - вы очень нам нужны. Архинужны! Но не стану утомлять вас уговорами. Незачем. Вы потом сами к нам придёте, я убеждён. Вы - истинный революционер, человек архичестный и порядочный. Именно поэтому нет у вас иного пути. И вы это в конце концов поймёте.
   - Дело в том, - продолжал Ленин, - что взять и удержать власть в стране в одиночку не может в наше время никто. Даже революционер такого колоссального масштаба, как вы, Лев Давидович. Может либо прославленный генерал, за которым беспрекословно пойдут преданные войска, либо партия. Не всякая. А боевой отряд. Я недаром ведь упомянул генерала. В партии, которая смогла бы взять власть, должна быть просто армейская дисциплина. Порядок.
  Поймите, Лев Давидович, удержать власть сложнее, чем взять. Ведь что такое власть. Это огромная ответственность. Это необходимость принимать решения, от которых зависят судьбы людей. Это миллионы вопросов, возникающих ежечасно, ежеминутно. Это необходимость организовать уйму всяких органов для решения самых разнообразных организационных аспектов.
  Один человек просто захлебнётся в этом. Вы скажете, что власть просто должна расставить на ключевые посты правильных людей - и поручить им решение конкретных вопросов.. И будете правы!
  Вот только где найти столько правильных людей? Ведь многие воровать станут ... или отлынивать. У нас - Россия, воровство да лень государственных людей - давно традиция! Как это держать под контролем? Создавать проверяющие органы? А те кто будет контролировать? Или назначать проверяющих над проверяющими? И так до бесконечности? Сами изволите видеть.
   - Но если к власти пришла партия, - Ленин поднял кверху палец, как бы акцентируя внимание, - то она и станет механизмом контроля. Начальник украл - а его подчинённый на партийном собрании его и спросит. Или наверх по партийной линии доложит ... если стережётся. Вот он, контроль! Конечно, воровать всё равно станут, в России воровство искоренить пока невозможно - но уж не в пример меньше. Вот почему власть должна брать партия, а не человек! И Вы, Лев Давидович, это сами поймёте.
   - Спасибо, Владимир Ильич, - Троцкий был задумчив, - Засыпали вы тут меня новыми соображениями, долго обдумывать придётся. В любом случае рад, что нам с вами по дороге.
  
  22 мая 1917 года.
  После Открытого Письма, оглашённого на Всероссийском Съезде Крестьянских Советов, Ленин лично выступил на этом съезде с речью. Разумеется, по аграрному вопросу.
  Начало речи не содержало ничего нового по сравнению с мыслями, содержащимися в оглашённом ранее Открытом Письме. Он изложил точку зрения большевиков, в этом вопросе полностью совпадавшую с позицией эсеров - передача всей земли крестьянам через крестьянские ('земельные') комитеты.
  Но Ленин не был бы Лениным, если бы не сумел даже и здесь нанести новый удар. Эсеры вполне законопослушно намеревались претворить свою позицию в реальность путём принятия соответствущих законов на будущем Учредительном Собрании, подготовку которого провозглашало своей основной задачей Временное Правительство.
  Точка зрения Ленина, изложенная им в своей речи на Съезде, оказалась значительно радикальнее.
  Он сообщил, что если взять самых богатых помещиков всей европейской России, то окажется, что у тридцати тысяч человек находится около семидесяти миллионов десятин земли, тогда как у десяти миллионов бедных крестьянских дворов - тоже около семидесяти-семидесяти пяти миллионов десятин. Это значит, что помещик имеет в среднем свыше двух тысяч десятин, а крестьянский двор - только семь!
  Ленин заключил свою речь так: 'Мы хотим, чтобы сейчас, не теряя ни одного месяца, ни одной недели, ни одного дня, крестьяне получили помещичьи земли'.
  То есть не дожидаясь Учредительного Собрания, а сейчас, немедленно!
   - Это можно добиться, - сказал далее Ленин, - объявлением земли всенародным достоянием!
  Хотя съезд был, естественно, в подавляющем большинстве эсеровским, но лидера большевиков провожали аплодисментами.
  Правда, в решении съезда всё равно земельный вопрос был отложен до Учредительного собрания. Понятно, эсеры, чьи представители уже даже состояли в правительства, не могли пойти против него.
  Но как показало ближайшее будущее, в крестьянском океане России лёд большевизма тронулся. В растущее аграрное движение России Ленин своим выступлением бросил ставший впоследствии популярнейшим лозунг: ' Грабь награбленное'. И крестьяне начали грабить, сжигать, захватывать помещичьи имения. Забегая вперёд, сообщим, что в марте было 50 крестьянских выступлений, а в мае-июне - уже 1600.
  
  28 мая 1917 года.
  Пётр Мартынов шёл по улице. Вместе с Николаем Маркиным и его матросами сегодня они проводили очередное патрулирование на улицах Питера.
  В последнее время Пётр ходил с матросским патрулём практически регулярно, почти перестав выступать на митингах. Выступать не хотелось совершенно.
  Возможно, причиной было глубочайшее разочарование, постигшее его после спонтанной дискуссии на митинге с длинноволосым студентиком-эсером, когда юный оппонент разбил большевика-солдата в пух и прах. Конечно, после разговора с дядькой Арсением Пётр умом понимал, что ничего страшного не случилось и, столкнись он с этим парнем ещё раз, уже знал бы, что возразить.
  Но запомнившееся с той встречи ощущение беспомощности на глазах у десятков слушателей переживать заново очень не хотелось.
  А может быть, причиной было то, что за это время Петру довелось услышать на митингах и в Петроградском Совете речи Ленина, Троцкого, Зиновьева и других ведущих ораторов. Свои выступления после этого казались ему какими-то детскими, корявыми, косноязычными и откровенно беспомощными. Уж эти-то перед студентом-эсером бы не спасовали!
  Николаю тоже довелось послушать признанных ораторов. Тут-то и выяснилось, что вкусы у них с Петром расходятся. Если Мартынов был больше всего впечатлён неумолимой логикой, которой были пронизаны выступления Ленина, и считал, что никто не умеет так ясно разъяснить - куда нужно двигаться дальше и какие действия для этого предпринять, то Маркин, послушав буквально пару выступлений Троцкого, стал одним из самых горячих его поклонников.
  Мартынов и до этого неоднократно слышал, что речи Троцкого буквально гипнотизируют слушателей. Сам он, несколько раз послушав его выступления, не ощутил никакого гипнотического давления (хотя речи были очень хороши, на взгляд Петра лишь немногим уступая ленинским - у Льва Давидовича было больше эмоций в ущерб логике).
  Но, похоже, на Маркина слова Троцкого с трибуны подействовали именно гипнотически. Матрос стал даже выискивать все статьи своего кумира в революционных изданиях и восторгаться ими по прочтении.
  Впрочем, Пётр против этого ничего не имел. Вкусы у всех разные, а Троцкий - тоже пламенный революционер, почти большевик и Ленину уступает совсем немного. Так что в предпочтениях Николая ничего страшного не видится.
  Им обоим даже довелось вживую пообщаться со своими кумирами. Как-то раз Пётр набрался смелости, сам подошёл к Владимиру Ильичу после выступления и, представившись, сказал, что он - большевик, рядовой Павловского полка, где большинство - сторонники ленинской линии.
  Ленин поблагодарил, с чувством пожал верзиле-солдату руку, глядя на того снизу вверх, после чего засыпал вопросами - каковы вообще настроения в Петроградском гарнизоне, о чём говорят на улицах, что думают в Павловском полку об эсеровско-меньшевистском Петросовете. Узнав, что Пётр и сам выступал на митингах, тут же заинтересовался - как Петра принимали, возражали ли, если да - то в чём, и какие именно приводили доводы против.
  После упоминания о дискуссии со студентом-эсером вознамерился выслушать полное её изложение, но в конце концов был уведён другими большевиками, давно уже напоминавшими вождю, что времени мало и нужно ехать на какое-то заседание.
  Но напоследок пожал Петру руку и, искренне поблагодарив за интереснейшую беседу, выразил надежду, что им доведётся ещё побеседовать - и не раз. Пётр ушёл тогда очарованным дружелюбием, доброй весёлостью и какой-то человечной простотой Ленина. Впрочем, вождь большевиков никогда не жалел усилий, чтобы делать своими сторонниками новых и новых людей.
  Разговор Николая Маркина с Троцким был значительно короче. Его после выступления кумира буквально подтащили к тому и представили. Троцкий улыбнулся, сказал, что рад знакомству с представителем героических революционных матросов и даже попытался затеять беседу о настроениях в матросской среде.
  Но как мы помним, собеседником Николай был не лучшим и, увидев, с каким усилием тот выдавливает из себя слова, честно и трудолюбиво пытаясь ответить на вопросы, Лев Давидович сослался на недостаток времени, пригласил матроса ходить на его выступления, пожал с улыбкой на прощание руку - и умчался по своим революционным делам.
  Несмотря на краткость беседы, Николай после личной встречи стал Троцкого просто боготворить, всё время вспоминая, как тот жал ему руку и приглашал бывать на выступлениях.
  Так что главные кумиры у Петра и Николая теперь были разные. Как бы то ни было, на их дружбу эти мелкие расхождения во вкусах не повлияли, и сейчас они дружно оглядывали на ходу улицу, выискивая - не буянит ли кто, нет ли опасности беспорядка.
  В последнее время у них вошло в привычку перед началом патрулирования прикалывать к одежде красные банты, что должно было демонстрировать - они не какие-то праздношатающиеся, а революционный патруль.
  На улице было спокойно, хотя прохожих хватало. В основном люди шагали сосредоточенно, видимо, торопясь куда-то по своим делам. Вот только шагах в пятидесяти впереди группа молодых парней и девчонок явно фабричного вида никуда не спешила, весело переговариваясь и наслаждаясь солнечным днём. Похоже, они собирались что-то отпраздновать, поскольку в руках несли какие-то бутылки и закуску - колбасу, хлеб, а самый высокий парень с кудрявым чубом, лихо выбивавшимся из-под кепки, с усилием тащил полкруга сыра.
   - Матросики! Солдатики! Братцы, помогите! Смертоубийство! - из арки дома, мимо которого проходили патрулирующие, вдруг вывинтился какой-то приличного вида человек и со всех ног кинулся к ним. Матросы и Пётр остановились.
  Человек был не стар и не молод, наружности самой незапоминающейся, хотя, похоже, обращал внимание на таковую. Нафиксатуаренные усики были аккуратно подкручены вверх, набриолиненные волосы гладко причёсаны. Одет незнакомец был в белую рубашку, расстёгнутую сверху, жилетку и брюки, явно являвшиеся частю одного ансамбля - костюм-тройка, хотя пиджак отсутствовал. На ногах красовались остроносые начищенные до блеска модные штиблеты.
  Впрочем, причёсанные волосы уже успели подрастрепаться. Кроме того, они были мокры, а по лицу стекали струйки пота. Вспотел человек и ниже, о чём свидетельствовало влажное пятно на рубашке, видимое из-под верхнего края жилетки.
   - Вон они, вон, - захлёбывался человек, указывая на упомянутую чуть выше группу молодых людей фабричного вида, - Задержите их! Они - душегубцы! Моего хозяина ... Дементий Фёдорыча только что ... до смерти ... .
  Николай уже безо всякой доброжелательности посмотрел вслед молодёжи. Видимо, ему сразу вспомнилась банда насильников примерно такого же возраста, главаря которой он давеча уложил наповал молодецким ударом.
   - Братва ... догоните ... приведите сюда, - приказ не оставлял сомнений, - Только ... не бить ... просто приведите, - Николай повернулся к Петру и, как бы извиняясь, пояснил, - мы ж ... не знаем ещё ... в чём дело.
  Матросы с криками 'Стоять!' устремились к группе, на ходу снимая винтовки с плеч. Те, впрочем, никуда бежать не собирались. Группа остановилась, обернулась к подбегавшим матросам и уставилась на них с любопытством.
   - Что стряслось-то? - спросил тот самый высокий парень с сыром в руках, - Это ваше, что ли? - он показал глазами на бутылки и продукты.
   - Вам вернуться надо. Туда, - пояснил веснушчатый матросик, для убедительности показывая стволом винтовки - куда именно парням с девчатами надлежит вернуться.
  Звали матросика Тимоша, и был он в бригаде Николая всеобщим любимцем - за весёлую открытость, приветливость и какую-то излучаемую всем его веснушчатым естеством солнечность.
  Однако сейчас Тимоша был весьма серьёзен и даже производил грозное впечатление.
  Пожав плечами, компания послушно направилсь туда, где Пётр с Николаем продолжали беседу с человеком в жилетке и штиблетах.
   - Так. Давай по порядку. Ты кто такой? Кого убили? Где это произошло? - Пётр сразу решил выяснить ситуацию.
   - Прохор я. Отца Фомой звали. Приказчик в лавке. Убили хозяина - Дементия Фёдорыча. Вот здесь, - человек указал на дверь в доме около витрины, которая и в самом деле весьма напоминала витрину лавки.
   - Здесь? Ну, пошли, - Пётр двинулся к двери. Николай последовал за ним.
   - Погодите! Я сейчас! - Прохор шустро метнулся в арку, из которой давеча выскочил и скрылся из виду.
  Маркин пожал плечами и попытался открыть дверь.
   - Заперто ... на засов, похоже ... ломать, что ли? - он вопросительно взглянул на Мартынова. Тот в нерешительности полез почесать в затылке, как вдруг что-то громыхнуло, и дверь отворилась.
  За ней обнаружился Прохор.
   - Покорнейше прощеньица просим. Забыл засовчик отодвинуть. Милости прошу, братцы, сейчас всё сами увидите, - он точно работал приказчиком судя по манере разговаривать.
  Пётр с Николаем последовали приглашению и вошли. И впрямь лавка. Сыры колбасы, окорока, хлеб, выпивка. Стандартный набор. Правда, в общем интерьере диссонансом смотрелся нож, лежавший на прилавке и покрытый чем-то тёмно-красным ... не кровью ли? Вроде не лавка мясника
  Послышался шум, и ввалились задержанные, сопровождаемые матросами. Ребята недоумённо переговаривались, с интересом оглядывая лавку.
   - Пускай пока ... в углу постоят, - распорядился Николай, указав рукой на угол, находящийся дальше от прилавка, - Надо, чтобы ... следы не затоптали, - Маркин извлёк уроки из расследования убийства Филиппычем Лукерьи, проведённого давеча Петром. Хотя на гладком чисто вымытом полу лавки никаких следов не наблюдалось.
   - Где ... мёртвое тело? ... за прилавком? - показал Николай теперь на тёмно-красный нож и, не дожидаясь ответа, прошёл за прилавок. Посмотрел на что-то, лежащее там на полу и потому не видное остальным, повернулся к Петру, удовлетворённо кивнул и сразу исчез из виду, видимо, присев на корточки.
  Мартынов прошёл вслед за матросом и увидел того сидящим над телом пожилого человека в рубашке и жилетке, лежащим на спине в луже крови. Жилет и рубашка были тоже в крови и пробиты чем-то во множестве мест.
  Маркин как раз касался шеи человека, пытаясь, видимо, нащупать пульс. Поняв безуспешность попытки, он отнял руку и принялся расстёгивать верхние пуговицы жилета, а затем рубашки. Увидев что-то интересное на трупе, расстегнул все пуговицы полностью, отогнул края рубашки, обнажив живот и грудь мертвеца - и торжествующе оглянувшись на Петра, произнёс:
   - Пётр Петрович ... ты глянь-ка, - после чего выпрямился и шагнул в сторону, освобождая Мартынову доступ к мёртвому телу.
  Пётр приглашение принял, присел в свою очередь над телом, потрогал шею, внимательно осмотрел живот и грудь, мысленно поаплодировал Маркину - быстро учится, молодец - и, встав, обратился к тому:
   - Думаю, вы правы, Николай Григорьевич.
  Вышел из-за прилавка, подошёл к Прохору и уставился тому в глаза. Приказчик преданно взирал в ответ. Мартынов краем глаза заметил вставшего рядом Николая, вздохнул и заговорил:
   - Так. Понятно. Мёртвое тело в наличии. Так что произошло, Прохор Фомич?
  Тот набрал полную грудь воздуха и затараторил:
   - Там, значит, Дементий Федорыч лежит убитый. Хозяин лавки, я у него приказчиком. Дементий Фёдорычу невозможно всё время в лавке быть, вот меня и нанял. Когда я, значит, за прилавком, когда хозяин, а когда и супружница его была.
   - Стоп, - перебил Пётр, - Так он женат? И где ж он с супругой проживал?
   - Да тут, рядышком, - заторопился Прохор, - вот как из лавки выйти, так налево сразу, и по той же стороне третий дом будет. Кирпичный. Второй этаж, квартирка ихняя справа сразу.
   - Ясно ... Митроха, сгоняй ... коли супруга дома ... покличь ... да поделикатней ... смотри ... у неё мужа убили. ... Как супружницу-то ... по имени? - Николай порядок помнил.
   - Мелания Сидоровна. Такая, ну, как барыня, в общем.
   - Давай ... Митроха ... дуй.
  Митроха без лишних слов исчез. Пётр поощрил приказчика:
   - Ну а ты пока, Прохор Фомич, продолжай, рассказывай.
   - Так значит сегодня я лавку открывал. Ну, открыл. Торговлишка ни шатко, ни валко шла. Денежек-то у людишек маловато стало. Где-то с час тому хозяин зашёл. Ну, поглядеть, проверить, то да сё. Поглядел, уже уходить собрался. А мне как на грех в нужник занадобилось. Я так-то как приспичит, двери на засов запираю, а тут Дементий Фёдорыч и говорит - дуй, мол, Прохор, я пока за прилавком постою. Чтобы, значит, торговлю не прерывать.
  Лучше бы я потерпел, да после того, как хозяин ушёл бы, на засов закрыл, как обычно! Жив бы Дементий Фёдорыч остался! - трагически возопил приказчик, но, как бы устыдившись своего эмоционального порыва, продолжил.
   - Так значит, выхожу из нужника - и вдруг шум какой-то слышу нехороший. Гвалт, ругань, то да сё. У нас дверь в нужник-то вон в том коридорчике, изволите видеть. Ну, я осторожненько так выглянул, вижу - тот, чубатый, - он показал на парня с сыром в руках, - стоит за прилавком уже, держит хозяина за горло и бьёт ножом. Раз за разом. Тот хрипит, глаза выкатились, потом на пол сполз. А душегубец-то из-за прилавка вышел, скомандовал своим - они тоже в лавке были - мол, хватайте кому что понравится - и уходим. Ну, похватали и через дверь-то и ушли. Меня не заметили, слава богу, а то бы и мне лежать рядом с хозяином.
  Это что же на белом свете деется?! За кусок колбасы и пару бутылок казёнки христианскую душу лютой смерти предали!, - в голосе Прохора слышались слёзы.
   - Да что ты врёшь, приказчичья твоя душонка! - не выдержал чубатый парень. Он явно устал держать на весу полкруга сыра, но, вынужденный стоять в углу, не знал, куда его девать, и это, видимо, раздражало ещё больше, - Мы ни в какую лавку и не заходили! Воскресенье нынче - вот и гуляли с девчатами. Эх, испортили нам воскресенье.
  Впрочем, на лицах ребят с девчатами уже читались не только сожаление и досада из-за испорченного отдыха, но и встревоженность. Они начали понимать, что в историю попали неприятную.
   - Тише, пожалуйста, - тон Петра был твёрд, но злобы в нём не ощущалось, - Дайте Прохору Фомичу договорить. Вам потом тоже дадим высказаться. Нам же разобраться надо, - уже мягче добавил солдат.
  А ты, - он указал на чубатого, - сыр-то положи ... ну, хоть на прилавок. А то держишь, маешься. Я же вижу.
  Чубатый немедленно выполнил распоряжение, вернулся обратно, с наслаждением выпрямил спину и потянулся всем телом.
  Тем временем Прохор благодарно кивнул, как бы говоря 'спасибо' за предоставленную возможность продолжить и снова заговорил:
   - Ну я, значит, к хозяину сразу. Глянь - а он и не дышит уже. Весь в крови лежит ... загубленный безвинно. Хотел я на улицу через дверь выскочить - на помощь звать, да испугался. Вдруг душегубцы не ушли далеко ещё. Увидят, уразумеют, что я в лавке тоже был, вернутся - и меня кончат как Дементий Фёдорыча. Чтобы, значит, никто уже на них показать не мог.
   - Да что ж ты, холуйская морда, на честных людей наговариваешь?! - чубатый снова не смог сдержаться, - Я тебе сейчас покажу, как напраслину возводить.
  Он кинулся к приказчику так стремительно, что Тимоша не успел среагировать.
  Впрочем, Маркин даже не встревожился. Он лишь обернулся и взглянул на парня. Тот, натолкнувшись на этот угрюмый взгляд, как-то сразу стушевался и шагнул назад, в угол, к своим.
   - Вот и правильно, молодец, - нравоучительно произнёс Тимоша, поняв чубатого., - Николай Григорьич безобразий не любит. Давеча одного такого ... повыше тебя, да в плечах раза в два пошире, одним ударом уложил. Наповал. За такое же.
  Тимоша несколько утрировал давешний случай, но впечатление от его слов парней утихомирило. Только лица стали мрачнее и задумчивее. Пётр посмотрел на задержанных, повернулся обратно к приказчику и сделал знак продолжать.
   - Ну я, значит, обратно в коридорчик. Он у нас во двор выходит. А оттуда в арку на улицу - ну, вас увидал и подбежал сразу.
   - Что ж это деется!, - продолжил свои причитания Прохор. - Этим фабричным человека жизни лишить - что муху прихлопнуть! Захотели водки-закуски - шасть в лавку и ну хватать что пожелается. А хозяин вмешался - так он же для них лавочник. Зарезать - и вся недолга. А то, что душа христианская - им наплевать!
  На вас только, братцы, уповаю! Верю, не дадите душегубцам уйти безнаказанными! - разливался соловьём Прохор, упиваясь своим красноречием и собою любуясь. Прерван был он, впрочем, весьма непочтительно.
   - Не дадим ... не бойся ... А ведь врёшь ты ... Прохор Фомич, - слова Николая прозвучали весьма отчётливо и произвели впечатление разорвавшейся бомбы.
  Приказчик поперхнулся на середине фразы и непонимающе уставился на Маркина. Присутствующие тоже смотрели на него же. На лицах задержанных появилось недоумение, смешанное с надеждой.
  Вдруг Пётр уловил краем глаза взгляд, устремлённый не на Николая, а на него, Петра Мартынова. Он перевёл глаза - и столкнулся взглядом с молоденькой девчонкой из фабричных. Та смотрела на Петра с какой-то радостной надеждой. Видимо, на то, что этот громадный спокойный солдат во всём разберётся и вытащит их из неожиданно свалившихся неприятностей.
  Красавицей девчоночку назвать было нельзя, но выглядела она со своими рыженькими косичками и усыпанным веснушками лицом удивительно милой. При встрече глазами с Петром девушка вдруг по-доброму улыбнулась. А взгляд отвести и не подумала. Улыбка, оказывается, красила её ещё больше.
  Пётр внутренне смутился и отвёл глаза. Тут убийство, дело серьёзное, а он в гляделки играет.
   - Значит так, Прохор Фомич, - начал солдат даже как-то ласково - но ласковость эта уже не успокаивала, а наоборот вгоняла в дрожь, - Николай Григорьевич на службе не первый день и сразу заметил, что убит твой хозяин не только что, а самое меньшее час назад. Кровь на теле и на ноже запеклась, само тело успело остыть. Так что прав Николай Григорьевич. Врёшь ты.
  Но приказчика было не так-то легко поймать. Он подумал, шмыгнул зачем-то носом и ответил:
   - Да я не сказал вам сразу. Стыдно было. Понять должны. Вы, Николай Григорьич и Пётр Петрович, сами видели - как хозяина зверски изрезали. Я подошёл посмотреть - жив ли ещё - и увидал весь этот ужас. Ну, а душевное строение у меня до невозможности деликатное. В общем, сомлел. А вам не стал сказывать - стыдновато было. Ну вот, очухался потом, гляжу - на полу валяюсь. Не знал, что уже час минул. Тут же всё припомнил - и побежал на улицу за помошью. А дале - всё как я вам уже сказывал. Не сомневайтесь.
  Маркин призадумался. На лицах матросов тоже появилось сомнение. А вот на лицах задержанных уже читался неподдельный интерес. Особенно на лице рыженькой девчонки. На её глазах разворачивалась настоящая детективная история. И сыщиком был приглянувшийся ей здоровенный солдат. У которого, оказывается, ещё и в голове имелись весьма неплохие мозги.
  Что Пётр тут же не замедлил подтвердить.
   - Сомлел, говоришь? Час пролежал, значит? А ребята, стало быть, весь этот час возле лавки дожидались как ты очухаешься? Или, может, нас поджидали ... угостить хотели? Они что, по-твоему, совсем без головы?
  Но Прохор уже пришёл в себя.
   - А я почём знаю? Может, спорили - куда пойти, да где награбленное спрятать. Что отвечать, коли кто спросит - откуда такое великолепие - водка, сыр, колбаса. Им-то что было беспокоиться? Тело хозяина за прилавком лежит. Кто войдёт - не заметит. Честный человек поймёт, что в лавке нет никого - да и пойдёт себе. А нечистый на руку сопрёт чего - и дёру - пока не поймали. Так что, видать, стояли спорили. Кто их поймёт, фабричных, - приказчик картинно развёл руками.
  Пётр думал, что чубатый начнёт опять возмущаться, но тот и не подумал вмешиваться. Похоже, что задержанные забыли, что всё ещё под подозрением и, затаив дыхание, наблюдали за развитием событий. Когда ещё такое увидишь? Интереснее, чем в синематографе, ей-богу.
   - Ладно. - тон Петра был серьёзен, - может, и так. А как вышло, что ты не запачкался? Ведь у мёртвого тела хозяина сомлел, там кровищи-то на полу - ужас! А у тебя ни на жилетке, ни на брюках - ни пятнышка. Ты что же, отошёл заблаговременно, а потом уж сомлел и улёгся?
   - Вестимо, - приказчик не сдавался, - сейчас только вспомнил. Я ж как изрезанного хозяина увидал, сразу отшатнулся. От ужасности. Ну и сомлел. Но когда отшатнулся, в коридорчике оказался. А туда кровь-то не достала. Я ещё сейчас вспоминаю - очнулся-то я в коридорчике. Всё думал - и как меня туда занесло. А вот теперь припомнил.
   - Ну опять же ладно, - Пётр не спеша долбил Прохора логическими нестыковками, которые шаг за шагом находил в изложенной тем версии событий, - А не подскажешь, как так вышло, что дверь в лавку была на засов закрыта, как мы пришли? Мы ткнулись - засов. Уже после ты открыл. А говорил же, что прямо как очухался, из коридорчика рванул через двор на улицу на помощь звать. Ребята, если через дверь уходили, тоже закрыть не могли - засов-то изнутри запирается. Как же так?
   - Да это я забыл сказать. Я ж завсегда засов запираю, как из лавки выхожу. В привычку вошло. Вот и теперь перед тем, как бежать на помощь звать, и закрыл. Машинально. А что машинально делаешь - и не вспомнишь потом частенько. Вот я и не вспомнил.
   - Ладно. Первичный допрос первого свидетеля пока заканчиваю, - Пётр понял, что приказчика так просто не взять, и расследование придётся вести по полной. - Приступим к допросу других свидетелей. Ребята, а действительно, как у вас водка, сыр да колбаса оказались?
  Глаза ребят скрестились на чубатом. Тот, похоже, был в этой компании наиболее авторитетным. Парень солидно откашлялся и начал:
   - Ну так день нынче воскресный, собрались погулять. Мы все с одной фабрики - тут рядом. Вот и разом завсегда. Ну, гуляем по улице, воздухом свободным дышим. Солнышко светит, теплынь. Настроение отличное ... революционное.
  А тут ещё глядим - у стены лавки этой прямо на улице водка стоит и закуска в ящике. Ну, мы и подумали, что какой-нибудь добрый человек ... может, и лавочник, угощение дармовое на улицу выставил. Мол, бери, народ, кто хошь, празднуй, да меня добрым словом поминай. Ну мы добрым словом-то помянули, богатство это забрали - и дальше пошли. А тут уже ваши матросы догоняют. Вот и всё ... и рассказывать-то особо нечего, - разочарованно закончил он.
   - Ну тут ты приврал, пожалуй, - улыбнулся Пётр, - так я и поверил, чтобы нынче в Питере дармовая водка с закуской нa улице вас дожидались. Ну ладно, где взяли - разберёмся ещё.
   - Так Пётр Петрович, - вклинился Тимоша, - этот чубатый-то сразу, как мы их догнали да остановили, и вправду спросил - мол, это ваше, что ли. Да и ящик и вправду у стены у входа стоял возле лавки, как мы их сюда вели. Пустой уже, конечно. Так что, может, не врут они.
   - Да? Ну, ладно. Продолжим, - Пётр обернулся опять к Прохору. Ты говорил, что из коридорчика во двор выскочил. Ну, как засов закрыл. Показывай.
   - Сию минуту-с, Пётр Петрович, - засуетился тот, - За мной пожалуйте.
  Коридорчик действительно заканчивался дверью, которая выводила в старый питерский дворик. Слева Пётр сразу увидел арку, через которую, видимо, приказчик и попал на улицу. Не соврал.
  Позади послышалось сопение. Пётр оглянулся. Задержанные дружно следовали за ним. Матросы и не подумали их останавливать, напротив, тоже последовав за солдатом. Никто не желал пропустить ни единой детали зрелища.
  Пётр вздохнул и не стал препятствовать. Пусть смотрят. В виновность фабричных он уже не верил, а Прохор от матросов не сбежит. Он оглядел дворик.
  Прямо напротив двери из коридора находился какой-то заброшенный сарайчик весьма непрезентабельного вида. Выглядел он чрезвычайно ветхим, потрескавшаяся дверь даже не была заперта на замок, а просто подпёрта каким-то колом. Мартынов ни за что не обратил бы на него внимания, если бы на потрескавшейся потемневшей двери рядом с тем местом, где в неё упирался кол, не виднелось свежей, явно сегодняшней царапины.
   - Слышь, Прохор, - спросил он, - а это чей сарайчик, не знаешь?
   - Понятия не имею, - презрительно отозвался тот, - кому такая развалюха нужна?
  Пётр осторожно подошёл к сараюшке, стараясь не наступить на видневшиеся в пыли следы. Сзади дружно затопотали.
   - Николай ... Григорьевич, - обернувшись, попросил Пётр, - посмотри, пожалуйста, чтобы никто сюда пока не подходил. Тут следы, затопчут.
  Маркин догадливо кивнул и, сделав шаг, сразу оказался между свидетелями и Мартыновым. Зрители послушно замерли, не отрывая глаз от происходящего.
  Пётр вгляделся К двери сарая и обратно вело множество свежих следов. Но было видно, что, оставлены все эти следы одним человеком. Обутым в остроносые штиблеты.
   - Николай, - Пётр уже не обращал внимание на условности и отчество опустил, - Ну-ка, дай-ка сюда Прохора.
  Маркин взглянул на приказчика - и тот мгновенно оказался рядом с Мартыновым, преданно глядя тому в глаза.
   - Так, хорошо. Ну а теперь отойди назад.
  Пётр наклонился над следами, оставленными приказчиком, внимательно их оглядел и тут же перешёл к другим следам, в изобилии украшавшим почву у двери сарая. Они выглядели идентично. Все следы были оставлены Прохором.
  Расспрашивать приказчика Мартынов уже не стал.
   - Николай. Пусть все стоят там, где стоят. Я сейчас.
  С этими словами он отодвинул кол, припиравший дверь и осторожно протиснулся в душную темноту. Уже в метре от двери не было видно ничего.
  Пётр достал спичку, зажёг. Тьма отодвинулась. Ага, ты посмотри. В паре шагов от двери располагался филиал склада продуктовой лавки Дементия Фёдорыча. Казёнка, окорока, колбасы, сыры.
  Из-под ящика с окороками, стоявшим с краю, виднелся какой-то отчётливый круглый след, частично уходящий под ящик. След был очень чётким - что-то округлое в сечении стояло на этом месте ещё сегодня. Пётр зажёг очередную спичку и посветил в сторону от ящика. Ну так и есть. Вон он - деревянный кругляк, оставивший этот след. А вот ещё. Здесь кругляк откатывали в сторону.
  Ну да! Чтобы освободить место, куда поставить ящик с окороками! И, конечно, везде следы остроносых штиблет!
  Пётр вернулся во двор.
   - Прохор, - вопросил он, - ты зачем в сарай сегодня всё это натащил? Спрятать хотел?
  Тот побледнел и отшатнулся.
   - Пётр Петрович, - голос приказчика дрожал, - да с чего вы взяли? Я ж ни сном, ни духом. Не был я никогда в том сарае. Ведать не ведаю - откуда там всё это взялось.
   - Ну да, - усмехнулся солдат, - то-то там весь пол твоими следами истоптан. Да и земля у двери. Я ж недаром тебя подзывал На следы поглядел. Потом сравнил с теми, что в сарае. Твои это следы, Прохор. Заврался ты.
  Тот опустил голову. Через несколько секунд снова поднял и заговорил. На лице его было покаянное выражение.
   - Ваша правда, Пётр Петрович. Бес попутал. Как эти душегубцы хозяина кончили, я не сомлел. Как на духу теперь признаюсь. Подумал - хозяин мёртвый, ему всё равно уже, а я службу потерял. А есть-пить надо. Ну, вот и перетаскал, сколько мог, в сарайчик. Потом штиблеты от сарайной пыли оттёр - и как вам рассказывал, через арку на улицу - и вас увидал. А там сами знаете. Виноват, каюсь, украл. Но в душегубстве не повинен!
   - М-да, - Пётр выглядел задумчивым, - Братва, а ну-ка, обыщите его.
  Матросы с готовностью выполнили приказ. У приказчика оказался обычный 'набор джентльмена' - расчёска, носовой платок, бумажник с двадцатью рублями и уйма разнообразных ключей. Один из них сразу привлёк внимание Петра тем, что, в отличии от прочих, был от какого-то здоровенного замка ... похоже, амбарного.
  Мартынов огляделся. В стене дома, рядом с дверью, ведущей в лавку через коридорчик, располагалась другая дверь, помассивнее, похожая на вход в какой-то подвал. К ней спускались ступеньки, сверху был сделан козырёк, а на самой двери висел здоровенный замок. Амбарный.
   - Слышь, Прохор, - спросил он, - а это что за дверь? Случаем, не склад для вашей лавки?
   - Понятия не имею, - отозвался тот, - мало ли таких дверей в Питере.
  Вздохнув, Пётр спустился к двери, вставил в замок найденный ключ и повернул. Замок легко открылся. Пётр обернулся.
   - Странные дела, Прохор Фомич, - весело сообщил он, - Что за дверь - ты не знаешь, а ключ, который у тебя нашли, эту дверь отпирает. Да я уж понял. Ты теперь всё отрицать станешь, пока к стенке не припрут.
  При словах 'к стенке' приказчик как-то болезненно передёрнулся, но промолчал. Пётр вошёл в подвал. Да, именно склад ... для продуктовой лавки. Ассортимент тот же, что и там. Только сегодня отсюда что-то вытаскивали - вон на пыльном полу свежие следы. И, конечно, остроносые штиблеты побывали и тут.
  Он вышел наружу.
   - Прохор, - он уже не спрашивал, а утверждал, - а товарец-то в сарай ты отсюда перетаскивал. Твои штиблеты и там наследили ... и от ящиков следы остались. Ладно, не отвечай ... опять соврёшь ведь. Надеюсь, нам с Николаем в Петроградском Совете поверят. То-то ты такой потный был, когда к нам на улице подбежал. Трудился в поте лица ... вдову новоиспечённую обворовывал.
  При этих словах Пётр хлопнул себя по лбу.
   - Стой, а где же вдова? За ней уж полчаса, почитай, как послали. В лавке, наверное, а мы тут ... расследуем. Пошли назад.
  Все дружно потянулись в дверь. Как ни странно, в лавке они оказались всё же раньше вдовы. На несколько секунд.
   - Что здесь происходит?! - заверещала вошедшая в дверь в сопровождении Митрохи женщина, одетая, видимо, с её точки зрения, как настоящая барыня, - Вы что здесь все делаете? Ну-ка вон отсюда! У меня мужа убили ... полиция должна прийти ... народная милиция то есть. А вы митинг устроили.
  Мелания Сидоровна, видать, к выходу на люди подготавливалась тщательно, изрядно поработав над своим внешним видом. Убийство мужа оказалось недостаточной причиной для того, чтобы поспешить
   - Интересно, - подумалось Петру, - она хоть Митроху-то в комнаты пригласила? Или парень так и ждал её всё это время в прихожей. Ладно, спрошу потом.
   - Нет, товарищ вдова, мы не уйдём, - официальным тоном обратился Мартынов к женщине, - Вот мой мандат, выданный Петроградским Советом. А это - революционные матросы, охраняющие порядок. Их командир Николай Григорьевич Маркин. Хотите взглянуть на его мандат? Нет? Ну, ладно. Остальные - подозреваемый и свидетели. Здесь ведётся расследование убийства вашего мужа.
  Вдова обвела весьма просто одетых свидетелей недоверчивым взглядом. Видимо, на приличную публику они в её глазах не тянули, поскольку она неожиданно кинулась к прилавку, открыла кассу и трагически вопросила:
   - Свидетели, говорите?! А почему касса пустая? Обчистили уже? Вот какое у вас расследование! Ну-ка, возвращайте, что взяли!
   - Николай, - упавшим голосом спросил Мартынов, - там и вправду пусто?
  Маркин заглянул в кассу из-за плеча хозяйки.
   - Да уж ... озолотишься ... вон, копейка в угол закатилась ... а вон ещё алтын ... обчистили ... правда вдовы.
  'Да, - пронеслось в голове у Петра, - кассу-то мы проверить забыли. Неужто и вправду кто взял? Мы ж не охраняли ... любой мог. Стоп, так приказчик-то, как хозяина кончил, кассу бы точно в первую очередь не забыл. Но его ж обыскали ... денег не нашли. Не двадцать же рублей в кассе было. Так ... а где пиджак приказчика?
  Он оглядел помещение лавки. А что это висит там, на гвоздике?
   - Хлопцы, ну-ка вон тот пиджачок мне передайте. Спасибо, Павел. Прохор, твой пиджак?
   - В первый раз вижу, - уже традиционно начал тот отрицать, - хозяйский, должно.
   - Что ж ты врёшь, Прошка, - вызверилась вдова, - я прекрасно помню - хозяин сегодня без пиджака из дому вышел. Теплынь, сказал, жилетки хватит.
   - Ну-ка, хлопцы, - уверенно распорядился Пётр, - прикиньте-ка пиджачок на Прохора Фомича. О, так я и думал.
  Пиджак сидел как влитой. Кроме того, было видно, что он принадлежит к тому же костюму-тройке, что и жилетка с брюками.
  Всё было ясно. Маркин пошарил во внутреннем кармане пиджака - приказчик не сопротивлялся - и, как фокусник, вынул оттуда пачку денег.
   - Так, - начал он считать, - Пятьсот ... тысяча ... две ... три ... да тут почти ... четыре тысячи! Получите.
  Вдова успокоилась, спрятала деньги и вдруг, что-то вспомнив, повернулась к приказчику.
   - Постой, Прошка, а ты-то здесь откуда? Мне ж Дементий вчера вечером сказал, что тебя выгнал. Без выходного пособия. Воруешь много больно. Не по чину.
   - Та-ак, - протянул Пётр, - значит, хозяин тебя вчера выгнал. А сегодня мы у тебя в кармане ключ от склада нашли. И ты нам ещё будешь заливать, что не убивал?
  Прохор хранил гордое молчание.
  Вдова грозно уставилась на приказчика. Тот, сжавшись, вперил взгляд в пол.
   - Ну, в общем, - продолжил Пётр, - картина ясная. Хозяин вчера Прохора уволил. Сегодня тот, однако, явился в лавку снова проситься обратно. Надел лучший костюм-тройку, нафиксатуарил усики, набриолинил волосы. Но Дементий Фёдорович обратно его не взял. Началась ссора, и Прохор хозяина убил. Видать, ссора была нешуточной, бил он в ярости - вон, всего Дементия Фёдорыча издырявил.
  Потом пришёл в себя и решил лавку обокрасть, а преступление повесить на кого-нибудь другого. Выгреб кассу. Вынул у хозяина из кармана ключи и перетаскал со склада в сарай сколько смог товара. Наверное, рассчитывал позже вернуться и по темноте забрать. Сарайчик-то брошенный. Дверь лавки предварительно закрыл на засов Стерёгся - вдруг кто зайдёт. Перед тем, как таскать, снял пиджак и повесил на гвоздь
  Потом, чтобы свалить на других, вытащил на улицу четыре бутылки водки и ящик харчей. И стал ждать, наблюдая из арки. Ну тут вы, ребята, водку с закуской увидали и соблазнились. Дальше знаете.
  Кстати, если бы ты, Прохор, не кинулся продукты со склада перетаскивать, а сразу, взяв из кассы деньги и выставив на улицу приманку для ребят, встал бы в арку и ждал, кто соблазнится, у тебя могло получиться. Тогда бы кровь не успела свернуться а труп - остыть. В сарае не нашли бы продуктов, а у тебя - ключа от склада.
  Жадность тебя сгубила. Николай, доставишь труп и арестованного с ребятами в Совет без меня? А то устал я что-то.
   - Конечно ... не вопрос ... ты сегодня снова ... герой-сыщик ... снова размотал ... диву даёшься ... опять скажу ... ты Нат Пинкертон ... просто.
  Пётр поморщился. Конечно, он понимал, что Маркин таким образом выражал своё восхищение. Нат Пинкертон был американским частным сыщиком, героем многочисленных брошюрок, продававшихся на каждом углу.
  Но недавно Петру попались книги про другого сыщика - англичанина Шерлока Холмса. Вот это было действительно захватывающе! Пётр читал их запоем, стараясь потом в своей работе подражать английскому сыщику в его умении подмечать любые мелочи и строить на их основании выводы. Уже немного получалось.
   - Ребята, - обратился он к задержанным, ну вы-то, конечно, свободны. Напишите только, пожалуйста, свои имена и фабрику, где работаете. Нам могут свидетели понадобиться. И идите, догуливайте. Извините, что испортили вам воскресенье.
   - Да ладно, - солидно ответил чубатый, - мы не в претензии. Наоборот, было страшно интересно - как вы расследовали. Мы своим на фабрике расскажем - у всех глаза полопаются от зависти, что мы всё видели, а они нет. Мы вас, Пётр Петрович, на всю жизнь запомнили. Ну, не поминайте лихом. Даст бог свидимся.
  Они потянулись к двери. Пётр с грустью глядел вслед рыженькой девчонке. Вот же чёрт. Как преступление раскрыть - так всё получается. А как с хорошей девушкой познакомиться - так не умеет он. Вздохнул и повернулся к вдове. Они остались вдвоём.
   - Ну всё, - голос его теперь звучал официально, - дело раскрыто, мне пора. На всякий случай. Зовут меня Пётр Петрович Мартынов, я дознаватель Петроградского Совета. Если у вас будут вопросы - обращайтесь в Совет. Меня найдут. Всего доброго.
   - Спасибо вам, - вдова сменила гнев на милость, - я впервые увидела такое мастерство. Вам никакие царские полицейские в подмётки не годятся. Вы, Пётр Петрович, пожалуйста, захаживайте в лавку, как будет оказия. Я теперь осталась одна ... слабой женщине будет трудно.
  Она на что-то намекала.
   - Спасибо за приглашение, непременно зайду ... как смогу. Если будут какие-нибудь неприятности с преступниками - попросите в Совете найти либо меня, либо Николая Маркина. Это - командир тех матросов. Впрочем, кажется, я об этом уже говорил. Всего вам доброго, не буду больше мешать
  Он вышел из лавки и побрёл в казармы, размышляя, отчего же как попадётся милая девушка, так у него никогда не получается познакомиться.
   - Ну, что же вы так долго? А я вас тут жду, жду, - прозвучал за спиной обиженный девичий голосок. Он обернулся. Рыженькая девчонка внимательно и очень серьёзно смотрела ему в глаза.
   - Знаете, - продолжала девушка, - сейчас, когда революция, можно, наверное, без условностей. Я очень хочу с вами познакомиться ... но не знаю - как. Мне просто стало страшно, что вот вы уйдёте - и я вас больше не увижу. Вы такой большой и умный! Ничего, что я сама знакомлюсь? Вы не подумайте, я вообще-то не такая ... с вами у меня в первый раз. Меня Таня зовут. А вас - Пётр Петрович, я знаю.
   - Пётр, - почему-то осипшим голосом выдавил Мартынов.
   - Что? - переспросила Таня, подходя ближе.
  Пётр откашлялся.
   - Таня, называйте меня просто Пётр. Или ... Петя ... если хотите. Какой ... я вам ... Пётр Петрович?
  Он вдруг понял, что от смущения не говорит, а выдавливает из себя слова. С усилием. Как Маркин.
  Таня, похоже, тоже поняла, что этот огромный парень смущается и робеет куда больше, чем она сама. И засмеялась. Звонко и весело. Доверчиво взяла Петра под руку. Как бы незаметно прижалась.
   - Нет, - заявила решительно, - Пусть сейчас ты Петя. Это ничего, просто смутился. На самом деле ты - большой и умный Пётр Петрович, и мне с тобой хорошо и надёжно. Ой ... а можно мы просто вместе погуляем?
  Багровый от смущения Пётр Петрович сумел только кивнуть. Ему тоже было хорошо. Очень.
  
  Конец мая 1917 года
  /По воспоминаниям Нестора Махно/
  На уездном съезде крестьян в Александровске Нестор Махно сделал доклад о том, что трудовое крестьянство Гуляйпольской волости не доверяет дела революции Общественному Комитету и берёт комитет под свой контроль.
  Делегаты от других волостей приветствовали эту инициативу и обещали у себя на местах проделать то же самое. Эсеры были довольны, но эсдеки (социал-демократы) и кадеты (конституционные демократы) заявили, что этот акт идёт вразрез с политикой Временного Правительства, что это, дескать, пагубно для дела революции.
  Подавляющему большинству крестьянских делегатов такое не понравилось. Прозвучали весьма резкие ответные выступления.
  Эсдеки и кадеты отступили. В противном случае делегаты от крестьян покинули бы зал заседания, что сделало бы съезд недействительным из-за отсутствия кворума. А эсдеки с кадетами ещё надеялись преодолеть эти настроения.
  В итоге съезд вынес резолюцию о переходе земли в пользование трудового общества без выкупа и избрал уездный комитет. Эсеры радовались, эсдеки и кадеты злились, а делегаты от крестьян, разъезжаясь по своим местам, советовались, чтобы организоваться на местах самим, без помощи этих политических "гавкунов". Чтобы объединиться. Иначе, говорили они можно остаться опять без земли.
  Вскоре родилась декларация Гуляйпольского Крестьянского союза, гласившая
  "Трудовое крестьянство Гуляйпольского района считает своим неотъемлемым правом провозгласить помещичьи, монастырские и государственные земли общественным достоянием". В заключении всё уездное крестьянство призывалось проводить это право в жизнь.
  По ситуации в целом в стране декларация была весьма передовой и революционной, и о ней стало известно далеко за пределами Екатеринославской губернии. В Гуляйполе начали стекаться делегации от крестьянских деревень, в том числе и из других губерний.
  
  4 июня 1917 года.
  Первый Всероссийский съезд Советов Рабочих и Солдатских Депутатов открылся 3 июня. На нём присутствовало свыше тысячи делегатов, из которых 822 имело право голоса. У большевиков было 105 мест, в чём они значительно уступали как эсерам (285 мест), так и меньшевикам (248 мест).
  В первый день съезда в речи нового председателя Петроградского Совета меньшевика Ираклия Церетели, который к тому же во Временном Правительстве являлся министром почт и телеграфа, прозвучал вопрос - может ли кто-нибудь из делегатов назвать партию, которая бы рискнула взять в свои руки власть и принять на себя ответственность за все происходящее в России. Присутствовавший в зале Ленин, по воспоминаниям очевидцев, хранил молчание и оратора не перебивал.
  На следующий день, 4 июня, Ленину предоставили слово для пятнадцатиминутного выступления. Прозвучали, в частности, следующие слова:
  'Сейчас целый ряд стран накануне гибели, и те практические меры, которые будто бы так сложны, что их трудно ввести, что их надо особо разрабатывать, как говорил предыдущий оратор, гражданин министр почт и телеграфов - эти меры вполне ясны.
  Он говорил, что нет в России политической партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя. Я отвечаю: 'Есть!' Ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается. Каждую минуту она готова взять власть целиком.'
  Значительно позже родилась легенда, что на вопрос Церетели - есть ли сейчас в России партия, готовая взять на себя власть и всю связанную с этим ответственность - Ленин с места немедленно громко ответил: 'Есть такая партия!' Как мы видим, это не совсем так.
  Владимир Ильич в отличии, например, от Троцкого или Зиновьева не был силён в импровизации и все свои речи предпочитал готовить заранее. Так произошло и на этот раз.
  Хотя существуют и воспоминания очевидцев, в которых утверждается, что Ленин произнёс знаменитые слова действительно с места, сразу отвечая на слова Церетели.
  Но очевидцев этих немного, и мы можем утверждать, что во всяком случае большинство делегатов съезда этих слов с места не слышали. Позицию партии большевиков публично Ленин озвучил только 4 июня, на следующий день после речи Церетели.
  По остальным принципиальным вопросам - отношение к власти, к войне и миру и так далее позиция большевиков оставалась принципиально той же, что и неоднократно провозглашённая ранее.
  Иное дело - национальный вопрос. Пожалуй, следует более подробно остановиться на предыстории.
  В России Ленин был единственным политиком, который ещё накануне войны прямо и открыто объявил право народов многонациональной России на самоопределение вплоть до отделения от русского государства. К удивлению своих последователей и к ужасу врагов, он это право признавал даже за Украиной.
  Расчленение России, конечно, не было целью Ленина, но путь к большевистскому завоеванию народов России он видел через признание права на независимость. Это признание должно было обеспечить ему поддержку нерусских народов (около 47% населения России!) на пути к власти. Обязанностью русских большевиков было признавать это право, обязанностью большевиков из нерусских народов - проповедовать невыход из России - такова установка Ленина.
  Так сказать, и волки сыты, и овцы целы. Большевики признают право народов на самоопределение. Всё равно пока они не у власти, это не имеет значения. А когда возьмут власть, то народы сами не захотят отделяться. Как бы.
  Гибкость тактики вождя большевиков по национальному вопросу была продемонстрирована, когда Финляндский сейм и Украинская рада (первый 'Универсал') выступили с требованиями об автономии их стран, а Временное правительство отклонило эти требования, ссылаясь на то, что такие вопросы должны решаться на будущем Учредительном собрании.
  Все политические партии от меньшевиков и эсеров до кадетов, не говоря уже о более правых, единодушно поддержали правительство. Только Ленин и его партия признали право на автономию и даже на отделение от России. В частности, о требовании Украины Ленин писал:
  'Ни один демократ, не говоря уже о социалисте, не решится отрицать полнейшей законности украинских требований. Ни один демократ не может также отрицать права Украины на свободное отделение'.
  На Съезде Ленин сумел уточнить и детализировать свою позицию по национальному вопросу. Впрочем, не будем забегать вперёд - на эту тему вождь большевиков выступит через несколько дней.
  
  5 июня 1917 года. На Первом Всероссийском Съезде Советов.
  Активность большевиков в антивоенной и антиправительственной пропаганде оставалась очень высокой. Сторонники правительства в ответ всячески муссировали тезис о шпионаже большевиков в пользу Германии.
  Ленину было к таким обвинениям не привыкать. Он давно практически не обращал на них внимания. Факт своего возвращения в Россию в предоставленном правительством Германии пломбированном вагоне Владимир Ильич особо не скрывал. Деньги охотно брал у кого угодно, соблюдая при этом лишь одно правило - не давать никаких обязательств кроме тех, согласно которым большевики должны будут делать что-либо, что они и так собирались делать.
  Дело в том, что в последнее время всё активнее в оплаченном шпионаже в пользу Германии обвиняли ещё и Троцкого. Мы помним, что ещё британцы, пытаясь оправдать беззаконный арест Льва Давидовича в Галифаксе, пытались инкриминировать тому наличие десяти тысяч долларов, якобы полученных от немцев.
  Слухи о связях Троцкого с немцами за это время не умолкли, а наоборот были подхвачены эсеровско-меньшевистскими газетами, для которых революционер давно был как бельмо на глазу, уступая в этом, возможно, только Ленину с большевиками.
  Несчастные десять тысяч долларов, которых на деле никто никогда не видел, всё никак не желали кануть в небытие. В канун начала съезда статьёй о Троцком - немецком агенте разразился лидер кадетов и бывший министр иностранных дел Павел Милюков.
  Лев Давидович был намного щепетильнее Ленина и подобные обвинения воспринимал как оскорбление. Тем более, что на деле ему никогда не доводилось иметь в кармане и десятой части такой суммы.
  5 июня на Съезде Советов он с трибуны обрушился на клеветников:
  'Милюков обвиняет нас в том, что мы - агенты-наемники германского правительства. С этой трибуны революционной демократии я обращаюсь к честной русской печати с просьбой, чтобы мои слова были воспроизведены. До тех пор, пока Милюков не снимет этого обвинения, на его лбу останется печать бесчестного клеветника.'
  Произнесенное с силой и достоинством заявление Троцкого встретило овацию.
  
  6 июня 1917 года.
  Было проведено совещание ЦК партии большевиков. С докладом выступил глава Военной организации при Петроградском комитете Николай Подвойский, который проинформировал о росте влияния большевиков в Петроградском гарнизоне и высказался за демонстрацию рабочих и солдат в ближайшее время, во время прохождения Всероссийского Съезда Советов.
  При обсуждении выявились две точки зрения. Ленин считал целесообразным провести совместную демонстрацию рабочих и солдат против Временного правительства с требованием перехода власти к Советам. Эту точку зрения поддержали члены ЦК Свердлов и Сталин. Зиновьев, Каменев и другие выступили против.
  Решение было отвергнуто.
  Ленин принял это спокойно. Да, его уже начинало тяготить положение, при котором завоевание контроля над Петроградским Советом оставалось такой же несбыточной мечтой, как и в день его возвращения в Россию. Соответственно, свержение правительства при поддержке Советов, то есть цель, указанная Владимиром Ильичом во время Апрельского Кризиса оставалась столь же далёкой.
  Поэтому вождь большевиков начал задумываться об иных возможностях. В частности, свержении правительства вооружённым путём без согласия Совета. Например, проведя мирную поначалу демонстрацию с перерастанием в восстание.
  Но эти мысли ещё не были до конца оформившимися, поэтому обострять ситуацию в ЦК прямым противостоянием Ленин не стал.
  Но этот вариант продолжал обдумывать.
  
  9 июня 1917 года.
  На конспиративном заседании большевистского ЦК утром был поднят вопрос о проведении на следующий день, 10 июня, мирной манифестации рабочих и солдат с возможным переходом в не столь мирную.
  Ленин и его ближайшие сторонники занимали следующую позицию: не идти прямо на захват власти, но взять власть при благоприятной обстановке, для создания которой принять меры.
  Против этой осторожной тактики высказались двое членов ЦК, Сталин и Стасова, поддержанные одним из двух главных руководителей большевистской военной организации Невским. Они предлагали форсировать движение и довести его при всяких условиях до конца.
  С другой стороны, два члена ЦК, Зиновьев и Каменев, высказались против выступления вообще.
  Большинство отвергло оба эти крайние предложения и приняло следующий план действий, исходящий от Ленина:
  Ударным пунктом манифестации, назначенной на 10 июня, являлся Мариинский дворец, резиденция Временного правительства. Туда должны направиться рабочие отряды и верные большевикам полки.
  Особо назначенные лица должны были вызвать из дворца членов кабинета и предложить им вопросы.
  Другие особо назначенные группы - во время министерских речей выражать народное недовольство, поднимать настроение масс. Если массы окажутся настроены достаточно решительно и активно начнут это проявлять, Временное правительство должно было быть тут же арестовано.
  Воззвание ЦК к солдатам и рабочим было уже подготовлено. В этом воззвании, которое распространялось на заводах, фабриках, казармах и на улицах Петрограда 9 июня 1917 года, говорилось:
  'Рабочие! Присоединяйтесь к солдатам. Все на улицу, товарищи!
  Солдаты! Протяните руки рабочим. Ни один полк, ни одна рота не должна сидеть сегодня в казарме.
  Все на улицу, товарищи!
  Вся власть Всероссийскому Совету рабочих, солдатских и крестьянских депутатов'.
  Однако этот план сорвал сам Всероссийский съезд Советов, который категорически запретил любого вида демонстрации.
  Большевики оказались в сложном положении. Проведение демонстрации противопоставило бы их съезду, что давало предлог обвинить большевиков в заговоре и расправиться.
  Под давлением Первого Съезда Советов и собственной фракции на съезде ЦК большевиков вечером 9 июня отменил выступление.
  Ленин в этот день успел много. Кроме участия в описанных выше двух заседаниях ЦК он ещё и выступил на Съезде. В его выступлении следует выделить изменения в точке зрения большевиков по национальному вопросу.
  Как мы помним, Ленин с большевиками всегда стояли на самых либеральных для национальностей России позициях. Они провозглашали безусловное право всех наций на самоопределение. Что не вызывало восторга у сторонников территориальной целостности, которых в России всегда было весьма немало.
   - Помилуйте, - как бы рассуждали даже самые мягкие адепты территориальной целостности, - ну поляки и финны, например - ладно. Они совершенно другие, да и независимость для них важна. Так уж и быть - пусть отделяются - если очень хотят. Ну, раз финны, то и эстонцы - пусть. Раз эстонцы, то и литовцы с латышами. Понятно. Кавказ - армяне, грузины, азербайджанцы - это иная культура. С зубовным скрежетом, но можно понять. Опять же раз иная культура, то и все эти киргизцы с туркменами - куда ни шло.
  Но Украина! Два с половиной столетия вместе! Сами к нам просились при Богдане Хмельницком! Да они такие же как мы! Воля ваша, но это принять никак невозможно.
  Даже среди большевиков многие рассуждали так же. Терять сторонников Ленин не любил и поэтому давно искал формулу государственного устройства России, которая удовлетворила бы и сторонников права наций на самоопределение, и адептов целостности государства.
  К Первому Всероссийскому Съезду Советов Ленин такую формулу нашёл и огласил 9 июня с трибуны Съезда.
  Признавая по-прежнему право народов на самоопределение, он предложил создать новую Россию, как федерацию республик. 'Пусть Россия будет союзом свободных республик', - прозвучало с трибуны.
  Вот так. Вроде и право на самоопределение соблюдено, и страна осталась в прежих границах. И овцы сыты, и волки ... тоже удовлетворены.
  В тогдашней обстановке постоянных дискуссий о войне, об отношении к правительству, о восстании, в конце концов, мало кто задумался над этими словами. Кого тогда в Петрограде волновал национальный вопрос?
  А напрасно. Как мы теперь знаем, через пять лет государственное устройство России станет соответствовать этому тезису. Впервые оглашённому Лениным на Первом Съезде Советов. Хотя бы формально.
  
  Вот так обстояли дела в Петрограде. Разумеется, происходящее в тогдашней столице России имело во многом определяющее значение для будущего страны.
  Но не будем забывать, что при всей их важности продолжалась война. И то, как долго ещё она будет продолжаться и скоро ли закончится, волновало практически всех россиян. Как мы помним, вопрос о мире наряду с земельным вопросом был ключевым в борьбе за умы во всей стране.
  Многие социал-демократы, в первую очередь большевики стояли за скорейшее заключение мира "без аннексий и контрибуций". Временное Правительство упрямо боролось за войну до победного конца. Ура-патриоты (оборонцы) яростно в этом его поддерживали.
  А как в это время реально обстояли дела именно на фронте? Насколько боеспособна была российская армия? Насколько были обоснованы надежды правительства и ура-патриотов?
  
  Ниже я привожу описание быта одной из фронтовых частей, как его видел генерал Антон Иванович Деникин, сам находившийся там в это время и знавший ситуацию не понаслышке. Конечно, описанное характерно не для всей армии, и написано офицером, но как показали вскоре случившиеся на фронте события, в большинстве армейских соединений во многом всё так и было.
  Конечно, Деникин здесь описывает социал-демократических и, в частности, легко узнаваемых большевистских агитаторов в весьма неприглядном свете, но это вполне объяснимо.
  Зато сама обстановка в армейских частях на фронте обрисована хоть и несколько утрировано, но, ещё раз, как выяснилось в скором времени, во многом очень реально.
  
  Июнь 1917 года. Западный фронт.
  /По книге Антона Деникина "Очерки русской смуты"/
  Восемь часов утра.
  На широком поле, насколько видно глазу, тянутся бесконечные линии окопов - то подходящие друг к другу вплотную, переплетаясь своими проволочными заграждениями, то отходя далеко и исчезая за зеленым гребнем. Солнце поднялось уже давно, но в поле мёртвая тишина. Первыми встали немцы. То там, то тут из-за окопов выглядывают их фигуры, кое-кто выходит на бруствер - развесить на солнце свою отсыревшую за ночь одежду.
  Русский часовой в передовом окопе раскрыл сонные глаза, лениво потянулся, безучастно поглядев на неприятельские окопы. Какой-то солдат, в грязной рубахе, босой, в накинутой на плечи шинели, ёжась от утреннего холода, вышел из окопа и побрёл в сторону немецкой позиции, где между линиями стоял специальный "почтовый ящик", а в нем - свежий номер немецкой газеты "Русский Вестник" и предложения товарообмена.
  Тишина. Ни одного артиллерийского выстрела. На прошлой неделе вышло постановление полкового комитета против стрельбы и даже против пристрелки артиллерийских целей. Пусть вычисляют необходимые данные по карте. Артиллерийский подполковник - член комитета, вполне одобрил такое постановление. Когда вчера командир полевой батареи начал пристрелку нового неприятельского окопа, своя же пехота обстреляла наблюдательный пункт ружейным огнем. Ранили телеграфиста. А ночью на строящемся пункте вновь прибывшей тяжёлой батареи пехотинцы развели костер.
  Девять часов утра. Первая рота начинает понемногу вставать. Окопы загажены до невозможности. В узких ходах сообщения и во второй линии, более густонаселённой, стоит тяжелый, спертый воздух. Бруствер осыпается. Никто не чинит. Не хочется, да и мало людей в роте. Много дезертиров. Более полусотни ушло легально. Уволены старослужащие, с самочинного разрешения комитета разъехались отпускные. Кто-то попал в члены многочисленных комитетов или куда-нибудь делегирован. Недавно, например, от дивизии послана большая делегация к товарищу Керенскому проверить, действительно ли он приказал наступать. Ну, а если кому-то такое не удалось, не беда. Угрозами и насилием солдаты навели такой страх на полковых врачей, что те дают увольнительные свидетельства даже "тяжелоздоровым".
  В окопах тянутся нудные, томительные часы. Скука, безделье. В одном углу играют в карты, в другом вяло рассказывает что-то вернувшийся из отпуска солдат. В воздухе висит ленивая матерная брань. Кто-то читает вслух "Русский Вестник":
  "Англичане хотят, чтобы русские пролили последнюю каплю крови для вящей славы Англии, которая ищет во всем барыша. Милые солдатики, вы должны знать, что Россия давно бы заключила мир, если бы этому не помешала Англия. Мы должны отшатнуться от нее - этого требует русский народ - такова его святая воля".
  Кто-то смачно выругался:
   - Как же, помирятся, бл... . Подохнешь тут, не видавши воли.
  По окопам прошёл поручик Альбов, командир роты. Он как-то неуверенно, просительно обращался к группам солдат:
   - Товарищи, выходите скорей на работу. За три дня мы не вывели ни одного хода сообщений в передовую линию.
  Игравшие в карты даже не повернулись. Кто-то вполголоса сказал "ладно". Читавший газету привстал и развязно доложил:
   - Рота не хочет рыть, потому что это подготовка к наступлению, а комитет постановил... .
   - Послушайте, вы ни черта не понимаете, да и почему вы говорите за всю роту? Если даже ограничиться одной обороной, то ведь в случае тревоги мы пропадём. Вся рота по одному ходу не успеет выйти.
  Сказал и, махнув рукой, прошёл дальше. Безнадежно. Каждый раз, когда он пытается говорить с ними подолгу и задушевно - они слушают внимательно, беседовать не отказываются - и вообще рота относится к нему по-своему хорошо. Но он чувствует, что между ним и ими появилась какая-то глухая стена, о которую разбиваются все его аргументы. Он потерял дорогу к их душе, запутавшись в непостижимых дебрях темноты, грубости и той волны недоверия и подозрительности, которая впиталась в солдатскую среду. Не те слова, может быть? Не умеет сказать? Как будто бы нет. Еще незадолго до войны, будучи студентом и увлекаясь народничеством, он бывал и в деревне, и на заводе и находил "настоящие" слова, всем доступные и понятные. А главное, какими словами заставишь людей идти на смерть, когда у них все чувства заслонило одно - самосохранения.
  Мысли его прервало внезапное появление командира полка.
   - Чёрт знает, что такое! Дежурный не встречает. Люди не одеты. Грязь, вонь. За чем вы смотрите, поручик?
  Седой полковник суровым взглядом окинул солдат. Все повскакали. Он поглядел в бойницу и, отшатнувшись, нервно спросил:
   - Это что такое?
  На зеленом поле, между проволочными заграждениями шёл настоящий базар. Группа немецких и русских солдат обменивали друг у друга водку, табак, сало, хлеб. Поодаль, на траве полулежал немецкий офицер - красный, плотный, с надменным выражением лица и вел беседу с солдатом Соловейчиком. И странно - фамильярный и дерзкий Соловейчик вёл себя вполне прилично, и в его фигуре ощущалсаь даже какая-то почтительность.
  Полковник оттолкнул наблюдателя и, взяв у него ружье, просунул в бойницу. Среди солдат послышался ропот. Послышались возглаы "Не стреляйте!". Кто-то вполголоса, как бы про себя, промолвил:
   - Это провокация.
  Полковник, красный от бешенства, повернулся на секунду к нему и заорал:
   - Молчать!
  Все притихли и прильнули к бойницам. Раздался выстрел, и немецкий офицер как-то судорожно вытянулся и замер; из головы его потекла кровь. Торговавшие солдаты разбежались.
  Полковник бросил ружье и, процедив сквозь зубы "мерзавцы", пошёл дальше по окопам. "Перемирие" было нарушено.
  Поручик побрёл к себе в землянку. Тоскливо и пусто на душе. Сознание своей ненужности и бесполезности в этой нелепой обстановке, извращавшей весь смысл служения Родине, которое одно только оправдывало и все тяжелые невзгоды, и, может быть, близкую смерть, давило его. Он бросился на постель; лежал час, два, стараясь не думать ни о чем, забыться.
  А из-за земляной стены, где было убежище, полз чей-то приглушённый голос и словно обволакивал мозг грязной мутью:
   - Им хорошо, с-сукам - получает как стеклышко сто сорок целковеньких в месяц, а нам - расщедрились - семь с полтиной отпустили. Погоди, будет еще наша воля.
  Молчание.
   - Слышно, землицу делят у нас в Харьковской. Домой бы.
  Стук в дверь. Пришёл фельдфебель.
   - Ваше благородие (сейчас он называл так своего ротного командира только без свидетелей), рота сердится, грозят уйти с позиции, если не сменят. Второй батальон должен был сменить нас в пять, а его и доселе нет. Нельзя ли спросить по телефону?
   - Не уйдут, Иван Петрович. Хорошо, спрошу, да только теперь уже все равно поздно - после утреннего происшествия немцы смениться днём нам не позволят.
   - Позволят. Комитетчики уже знают. Я так думаю, - он понизил голос, - Соловейчик успел сбегать объяснить. Слышно, что немцы обещали помириться, только чтобы следующий раз, когда придет в окопы командир, им дали знать. Бросят бомбу. Вы бы доложили, а то неровен час... .
   - Хорошо.
  Фельдфебель хотел уйти. Поручик остановил его.
   - Плохо, Петрович, не верят нам.
   - Да уж Бог его знает, кому они верят. Вот на прошлой неделе в Шестой роте сами фельдфебеля выбрали, а теперь над ним же измываются, слова сказать не дают.
   - Что же будет дальше?
  Фельдфебель покраснел и тихо ответил:
   - А будет то, что Соловейчики над нами царствовать будут, а мы у них на положении, значит, скота бессловесного. Вот что будет, ваше благородие!
  Пришла, наконец, смена. Зашел в землянку капитан Буравин - командир Третьей роты Второго батальона. Поручик, обрадовавшись, предложил ознакомить его с участком, и объяснить расположение противника.
   - Пожалуй, хоть это не имеет значения, ибо я по существу ротой не командую. Нахожусь под бойкотом.
   - Как?
   - Так. Выбрали ротным прапорщика, моего субалтерна, а меня сместили за приверженность к старому режиму. Два раза в день, видите ли, занятия назначал. Ведь маршевые роты приходят абсолютно необученные. Прапорщик первый и голосовал за мое удаление. "Довольно - говорит - нами помыкали. Теперь наша воля. Надо почистить всех, начиная с головы. С полком сумеет справиться и молодой, лишь бы был истинный демократ и стоял за солдатскую волю".
  Я бы ушёл, да командир полка категорически воспротивился и не велит сдавать роты. Вот теперь у нас два командира, значит. Пять дней терплю это положение. Послушайте, поручик, Вы не торопитесь? Ну, прекрасно, поболтаем немного. Что-то тяжело на душе. Вам не приходила ещё мысль о самоубийстве?
   - Пока нет.
  Капитан вскочил.
   - Поймите, душу всю проплевали, над человеческим достоинством надругались. И так каждый день, каждый час, в каждом слове, взгляде, жесте видишь какое-то сплошное надругательство. Что я им сделал? Восемь лет служу, нет ни семьи, ни кола, ни двора. Всё в полку, в родном полку. Два раза искалечили, недолечился, прилетел в полк. И на тебе! И солдат спасал. Мне стыдно самому говорить об этом, но ведь они помнят, как я не раз ползком из-под проволочных заграждений раненых вытаскивал. И вот теперь... .
  Ну да, я чту полковое знамя и ненавижу их красные тряпки. Я приемлю революцию. Но для меня Россия бесконечно дороже революции. Все эти комитеты, митинги, всю ту наносную дрянь, которую развели в армии, я органически не могу переварить. Но ведь я никому не мешаю, никому не говорю об этом, никого не стараюсь разубедить. Лишь бы окончить честно войну, а потом хоть камни бить на дороге, только не в демократизованной таким манером армии. Вот мой прапорщик - иное дело. Он-то с ними обо всем рассуждает: национализация, социализация, рабочий контроль.
  А я не умею! Некогда было этим заниматься, да признаться, и не интересовался никогда. Помните, приезжал командующий армией и толпе солдат говорит: "Какой там господин генерал! Зовите меня просто товарищ Егор". А я этого не могу, да и все равно мне не поверят. Вот и молчу. А они понимают и мстят. И ведь при всей своей серости - какие тонкие психологи! Умеют найти такое место, чтобы плевок был побольнее. Вот вчера, например.
  Он наклонился над ухом поручика и шёпотом продолжал:
   - Возвращаюсь из собрания. У меня в палатке у изголовья карточка стоит. Ну, там одно дорогое воспоминание. Так пририсовали похабщину!
  Капитан встал и вытер платком лоб.
   - Ну, пойдём посмотреть позицию. Даст Бог, недолго уже терпеть. Никто из роты не хочет идти на разведку. Хожу сам каждую ночь. Иногда вольноопределяющий один со мной. Охотничья жилка у него. Если что-нибудь случится, пожалуйста, присмотрите, чтобы пакетик один ... . Он у меня в чемодане. Чтоб отправили по назначению.
  Рота, не дождавшись окончания смены, ушла вразброд. Поручик побрёл вслед.
  Ход сообщения кончался в широкой лощине, где стоял полковой резерв. Словно большой муравейник, раскинулся бивак полка. Ряд землянок, палаток, дымящихся походных кухонь и коновязей. Когда-то их тщательно маскировали искусственными посадками, которые теперь засохли, облетели и торчали безлистыми жердями. На поляне кое-где занимались солдаты. Вяло, лениво, как будто затем, чтобы создать какую-нибудь видимость занятий. Всё-таки пока ещё совестно было абсолютно ничего не делать.
  Офицеров мало. Хорошим опостылела та пошлая комедия, в которую превратилось теперь настоящее дело, а у плохих ныне есть нравственное оправдание лени и безделья.
  Вдали, по дороге, в направлении к полковому штабу шла не то толпа, не то колонна, над которой развевались красные флаги. Впереди огромный транспарант, на котором белыми буквами красовалась видимая издалека надпись "Долой войну!"
  Это подходило пополнение. Тотчас же все занимавшиеся на поляне солдаты, словно по сигналу, оставили ряды и побежали к колонне.
   - Эй, земляки, какой губернии?
  Начался оживлённый разговор на обычные, животрепещущие, волнующие темы: как с землицей, скоро ли замирение. Интересовались, впрочем, и вопросом, нет ли выпить. Своя, полковая самогонка, выгоняемая в довольно большом количестве, была уж очень противна.
  Поручик направился в собрание. Офицеры собирались к обеду. Давно уже не было былого оживления, задушевных бесед, здорового смеха и потока воспоминаний из бурной, тяжкой, славной боевой жизни. Воспоминания поблекли, мечты отлетели, и суровая действительность придавила всех своей тяжестью.
  Говорили вполголоса, иногда прерывая разговор или выражаясь иносказательно. Могли донести даже свои, да и новые люди появились. Еще недавно полковой комитет по докладу служителя разбирал дело одного подполковника, георгиевского кавалера, которому полк был обязан одним из самых славных своих дел. Подполковник этот говорил что-то о "взбунтовавшихся рабах". И хотя было доказано, что говорил он не своё, а цитировал лишь речь товарища Керенского, комитет "выразил ему негодование". Пришлось уйти из полка.
  И состав офицерский сильно переменился. Кадровых офицеров осталось несколько человек. Одни погибли, другие - калеки, третьи, получив "недоверие", скитаются по фронту, обивают пороги штабов, поступают в ударные батальоны, в тыловые учреждения. А иные, слабее духом, просто разъезжаются по домам. Не нужны стали армии носители традиции воинской чeсти, былой славы. Эти старые буржуазные предрассудки сметены в прах революционным творчеством.
  В полку уже все знают об утреннем событии в роте поручика. Расспрашивают подробности. Подполковник, сидевший рядом, покачал головой.
   - Молодчина наш старик. Вот и с Пятой ротой тоже... . Боюсь только, что плохо кончит. Вы слышали, что сделали с командиром Дубовского полка за то, что тот не утвердил выбранного ротного командира, и посадил под арест трёх агитаторов? Распяли. Да-с, батенька! Прибили гвоздями к дереву и начали поочередно колоть штыками, обрубать уши, нос, пальцы.
  Он вздохнул.
   - Боже мой, и откуда в людях столько зверства, столько низости этой берётся.
  На другом конце среди прапорщиков идет разговор на вечную больную тему - куда бы уйти.
   - Ты записался в революционнный батальон?
   - Нет, не стоит. Оказывается, формируется под верховным наблюдением исполкома, с комитетами, выборами и "революционной" дисциплиной. Не подходит.
   - Говорят, у Корнилова ударные войска формируются и в Минске тоже. Хорошо бы... .
   - А я подал рапорт о переводе в нашу стрелковую бригаду во Францию. Вот только с языком не знаю, как быть.
   - Увы, батенька, опоздали, - отозвался с другого конца подполковник, - Уже давно правительство послало туда "товарищей-эмигрантов" для просвещения умов. И теперь бригады где-то на юге Франции на положении не то военнопленных, не то дисциплинарных батальонов.
  Впрочем, эти разговоры в сознании всех имели чисто теоретический характер ввиду безнадёжности и безвыходности положения. Так, помечтать немного, как некогда мечтали чеховские три сестры о Москве. Помечтать о таком необычайном месте, где не втаптывают ежедневно в грязь человеческое достоинство, где можно спокойно жить и честно умереть - без насилия и без надругательства над твоим подвигом.
   - Митька, хлеба! - прогудел могучий бас прапорщика Ясного.
  Он большой оригинал, этот Ясный. Высокий, плотный с большой копной волос и медно-красной бородой, он весь олицетворение чернозёмной силы и мужества. Имеет четыре георгиевских креста и произведен из унтер-офицеров за боевые отличия. Он нисколько не подлаживается под новую среду, говорит "леворюция" и "митинк" и не может примириться с новыми порядками. Несомненная "демократичность" Ясного, его прямота и искренность создали ему исключительную привилегию в полку. Он, не пользуясь особым влиянием, может, однако, грубо, резко, иногда с ругательством, осуждать и людей, и понятия, находящиеся под ревнивой охраной и поклонением полковой "революционной демократии". Сердятся, но терпят.
   - Хлеба нет.
  Офицеры, занятые своими мыслями и разговорами, даже не обратили внимания, что суп съеден без хлеба.
   - Не будет сегодня хлеба, - подтвердил служитель.
   - Это ещё что!? Сбегай за хозяином собрания - мигом.
  Пришел хозяин собрания и растерянно стал оправдываться. Послал сегодня утром требование на два пуда. Начальник хозяйственной части сделал пометку "выдать", а писарь Федотов - член хозяйственной комиссии комитета - написал "не выдавать". В цейхгаузе и не отпустили.
  Никто не стал возражать. До того мучительно стыдно было и за хозяина собрания, и за ту непроходимую пошлость, которой ныне полна жизнь. Только бас Ясного прогудел отчетливо под сводом барака:
   - Экие свиньи!
  Поручик только что собирался заснуть после обеда, как приподнялась пола палатки, и в щель просунулась лысая голова начальника хозяйственной части - старенького тихого полковника, поступившего вновь на службу из отставки.
   - Можно?
   - Виноват, господин полковник.
   - Ничего, голубчик, не вставайте. Я к вам на одну секунду. Сегодня, видите ли, в 6 часов состоится полковой митинг. Назначен доклад хозяйственной поверочной комиссии, и меня, по-видимому, распинать будут. Я не умею говорить всякие там речи, а вы мастер. В случае надобности заступитесь.
   - Понял. Не собирался идти, но раз надо - пойду.
   - Ну вот, спасибо, голубчик.
  К шести часам площадка возле штаба полка была сплошь усеяна людьми. Собралось не менее двух тысяч. Толпа двигалась, шумела, смеялась. Такая же русская толпа, как где-нибудь на Ходынке или на Марсовом поле в дни гулянья. Революция не могла преобразить е ё сразу ни умственно, ни духовно. Но, оглушив потоком новых слов, открыв пред ней неограниченные возможности, вывела из состояния равновесия, сделала нервно-восприимчивой и бурно реагирующей на все внешние воздействия.
  Бездна слов - морально высоких и низменно-преступных - проходила сквозь их самосознание, как через сито, отсеивая в сторону всю идеологию новых понятий и задерживая лишь те крупицы, которые имели реальное прикладное значение в повседневной жизни, в солдатском, крестьянском, рабочем обиходе. И притом непременно - значение положительное, выгодное. Отсюда - полная безрезультатность потоков красноречия, наводнивших армию с легкой руки Керенского, нелепые явления горячего сочувствия ораторам, говорившим явно противоположные вещи.
  И совершенно неожиданные, даже приводившие в недоумение и ужас говоривших выводы, которые толпа извлекала из их слов.
  Какое же прикладное значение могли иметь для толпы при этих условиях такие идеи, как долг, честь, государственные интересы по одной терминологии и аннексии, контрибуции, самоопределение народов, сознательная дисциплина и прочие тёмные понятия, по другой?
  Вышел весь полк. Митинг привлекал солдат, как привлекает всякое зрелище. Прислал делегатов и Второй батальон, стоявший на позиции - чуть не треть своего состава. Посреди площадки стоял помост для ораторов, украшенный красными флагами, полинявшими от времени и дождя с тех пор, как помост был выстроен для смотра командующего армией. Теперь уже смотры делаются не в строю, а с трибуны.
  Сегодня в литографированной повестке митинга были два вопроса:
  1. Отчет хозяйственной комиссии о неправильной постановке офицерского довольствия.
  2. Доклад специально выписанного из московского совдепа оратора товарища Склянки о политическом моменте (образование коалиционного министерства).
  На прошлой неделе был бурный митинг, едва не окончившийся большими беспорядками по поводу эаявления одной из рот, что солдаты едят ненавистную чечевицу и постные щи потому, что вся крупа и масло поступают в офицерское собрание. Это был явный вздор. Тем не менее, постановили тогда расследовать дело комиссией, и доложить общему собранию полка. Докладывал член комитета подполковник Петров, смещенный в прошлом году с должности начальника хозяйственной части и теперь сводящий счеты. Мелко, придирчиво, с какой-то пошлой иронией он скрипучим монотонным голосом перечислял не относящиеся к делу небольшие формальные недочеты полкового хозяйства (крупных не было). Притихшая было толпа опять загудела, перестав слушать. С разных сторон послышались крики:
   - Довольна-а-а!
   - Буде!
  Председатель комитета остановил чтение и предложил "желающим товарищам" высказаться. На трибуну взошел рослый толстый солдат и громким истерическим голосом начал:
   - Товарищи, вы слышали? Вот куда идет солдатское добро! Мы страдаем, мы обносились, овшивели, мы голодаем, а они последний кусок изо рта у нас тащат.
  По мере того, как он говорил, в толпе нарастало нервное возбуждение, перекатывался глухой ропот, и вырывались отдельные возгласы одобрения.
   - Когда же все это кончится? Мы измызгались, устали до смерти.
  Вдруг из дальних рядов раздался раскатистый бас прапорщика Ясного, заглушивший и оратора, и толпу:
   - Какой ты роты?
  Произошло замешательство. Оратор замолк. По адресу Ясного послышались негодующие крики. Но он не обратил на них никакого внимания.
   - Ро-ты-ка-кой, те-бя-спра-ши-ваю!
   - Седьмой!
  Из рядов раздались голоса:
   - Нет у нас такого в Седьмой.
   - Постой-ка, приятель, - гудел Ясный, - это не ты сегодня с маршевой ротой пришёл - еще плакат большой нёс? Когда же ты успел умаяться-то, болезный?
  Настроение толпы мгновенно изменилось. Начался свист, смех, крики, остроты, и неудачный оратор скрылся в толпе. Кто-то крикнул:
   - Резолюцию!
  На подмостки опять взошёл подполковник Петров и начал читать заготовленную резолюцию о переводе офицерского собрания на солдатский паёк. Но его уже никто не слушал. Лишь два-три голоса крикнули - 'Правильно!' Петров помялся, спрятал в карман бумажку и сошел с подмостков. Пункт второй о смещении начальника хозяйственной части, и о немедленном выборе нового (предполагалось - автора доклада) так и остался непрочитанным. Председатель комитета огласил:
   - Слово принадлежит члену исполнительного комитета московского совета рабочих и солдатских депутатов, товарищу Склянке.
  Свои надоели - всегда одно и то же - и приезд нового лица, сопровождённый некоторой рекламой, возбудил общий интерес. Толпа пододвинулась к помосту и затихла. На трибуну не взошёл, а быстро взбежал маленький, чёрненький человек, нервный и близорукий, ежесекундно поправлявший сползавшее с носа пенсне. Он начал говорить быстро, с большим подъёмом и сильной жестикуляцией.
   - Товарищи солдаты! Вот уже прошло более трёх месяцев, как петроградские рабочие, и революционные солдаты, сбросили с себя иго царя и всех его генералов. Буржуазия в лице Терещенко, известного киевского сахарозаводчика, фабриканта Коновалова, помещиков Гучковых, Родзянко, Милюковых и других предателей народных интересов, захватив власть, вздумала обмануть народные массы.
  Требование всего народа - немедленно приступить к переговорам о мире, который нам предлагают наши немецкие братья рабочие и солдаты - такие же обездоленные, как и мы - кончилось обманом - телеграммой Милюкова к Англии и Франции, что-де, мол, русский народ готов воевать до победного конца.
  Обездоленный народ понял, что власть попала в еще худшие руки, то есть к заклятым врагам рабочего и крестьянина. Поэтому народ крикнул мощно: "Долой, руки прочь!"
  Содрогнулась проклятая буржуазия от мощного крика трудящихся, и лицемерно приманила к власти так называемую демократию - эсеров и меньшевиков, которые всегда якшались с буржуазией для продажи интересов трудового народа!
  Очертив таким образом процесс образования коалиционного министерства, товарищ Склянка перешел более подробно к соблазнительным перспективам деревенской и фабричной анархии, где "народный гнев сметает иго капитала", и где "буржуазное добро постепенно переходит в руки настоящих хозяев - рабочих и беднейших крестьян".
   - У солдат и рабочих есть еще враги, - продолжал он, - Это друзья свергнутого царского правительства, закоренелые поклонники расстрелов, кнута и зуботычины. Злейшие враги свободы, они сейчас нацепили красные бантики, зовут вас "товарищами" и прикидываются вашими друзьями, но таят в сердце чёрные замыслы, готовясь вернуть господство Романовых.
  Солдаты, не верьте волкам в овечьей шкуре! Они зовут вас на новую бойню. Ну что-же - идите, если хотите! Пусть вашими трупами устилают дорогу к возвращению кровавого царя! Пусть ваши сироты - вдовы и дети, брошенные всеми - попадут снова в кабалу к голоду, нищете и болезням!
  Речь имела большой и несомненный успех. Накалялась атмосфера, росло возбуждение - то возбуждение разгорячённой толпы, при котором невозможно предвидеть ни границ, ни силы напряжения, ни путей, по которым хлынет поток. Толпа шумела и волновалась, сопровождая криками одобрения или бранью по адресу "врагов народа.
  На помосте появился поручик Альбов. Он о чем то возбуждённо говорил с председателем, который обратился потом к толпе. Слов председателя не слышно было среди шума; он долго махал руками и сорванньш флагом, пока, наконец, не стало несколько тише.
   -Товарищи, просит слова поручик Альбов!
  Раздались крики, свист.
   -Долой! Не надо!
  Но Альбов стоял уже на трибуне, крепко стиснув руками перила, наклонившись вниз, к морю голов. И говорил, почти кричал высоким срывающимся голосом:
   - Нет, я буду говорить, и вы не смеете не слушать одного из тех офицеров, которых здесь при вас бесчестил и позорил этот господин. Кто он, откуда, кто платит за его полезные немцам речи, никто из вас не знает. Он пришел, отуманил вас и уйдет дальше сеять зло и измену. И вы поверили ему. А мы, которые вместе с вами вот уже который год несем тяжёлый крест войны - мы стали вашими врагами. Почему? Потому ли, что мы не посылали вас в бой, а вели за собою, усеяв офицерскими телами весь путь, пройденный полком? Потому ли, что из старых офицеров не осталось в полку ни одного неискалеченного?
  Он говорил и смотрел на реакцию слушателей. Были минуты, когда ему казалось, что слово его пробивает черствую кору одеревеневших сердец, что в настроении опять произойдет перелом...
   - Он - ваш "новый друг" - эовет вас к бунту, к насилиям, захватам. Вы понимаете, для кого это нужно? Чтобы в России встал брат на брата, чтобы в погромах и пожарах испепелить последнее добро не только "капиталистов", но и рабочей и крестьянской бедноты? Нет, не насилием, а законом и правом вы добьетесь и земли, и воли, и сносного существования. Не здесь враги ваши, среди офицеров, а там - за проволокой. И не дождемся мы ни свободы, ни мира от постыдного, трусливого стояния на месте. Их можно завоевать только в общем могучем порыве наступления!
  Слишком ли живо ещё было впечатление от речи Склянки, обиделся ли полк за эпитет "трусливый" - самый отъявленный трус никогда не прощает подобного напоминания - или же, наконец, дело было в слове "наступление", которое с некоторых пор стало нетерпимым в армии - но больше говорить поручику не позволили.
  Толпа ревела, изрыгая ругательства, напирала все сильнее и сильнее, подвигаясь к помосту. Под её напором сломались перила. Зловещий гул, искаженные злобой лица и тянущиеся к помосту угрожающие руки. Положение становилось критическим. Прапоршик Ясный протиснулся к Альбову, взял его за руку и насильно потащил к выходу. Туда же со всех сторон сбегались уже солдаты его роты. При их помощи, с большим трудом Альбов выбрался из толпы, осыпаемый отборной бранью. Кто-то крикнул вслед ему:
   - Погоди, сука - мы с тобой посчитаемся!
  Ночь. Бивак затих. Небо заволокло тучами. Тьма. Альбов, сидя на постели в тесной палатке, освещаемой огарком, писал рапорт командиру полка:
  "Звание офицера - бессильного, оплёванного, встречающего со стороны подчиненных недоверие и неповиновение, делает бессмысленным и бесполезным дальнейшее прохождение в нём службы. Прошу ходатайства о разжаловании меня в солдаты, дабы в этой роли я мог исполнить честно и до конца свой долг".
  Он лёг на постель. Сжал голову руками. Какая-то жуткая и непонятная пустота охватила, словно чья-то невидимая рука изъяла из головы мысль, из сердца боль.
  Послышался какой-то шум, повалилось древко палатки, потухла свеча. На палатку навалилось много людей. Посыпались сильные, жестокие удары по всему телу. Острая невыносимая боль отозвалась в голове, в груди. Потом все лицо заволокло теплой, липкой пеленой, и скоро стало опять тихо, покойно, как будто все страшное, тяжёлое оторвалось, осталось здесь на земле, а душа куда-то полетела, и ей стало легко и радостно.
  Очнулся Альбов от прикосновения чего-то холодного. Рядовой его роты, пожилой солдат Гулькин сидел на кровати, и мокрым полотенцем смывал у него с лица кровь. Заметил, что Альбов очнулся.
   - Ишь, как разделали человека, сволочи. Это не иначе, как Пятая рота - я одного приметил. Очень больно вам? Доктора, может, позвать?
   - Нет, голубчик, ничего. Спасибо!
   - Вот и с ихним командиром, капитаном Буравиным несчастье случилось. Ночью пронесли мимо нас на носилках, в живот ранен; говорил санитар, что не выживет. Возвращался с разведки, и у самой нашей проволоки пуля угодила. Немецкая ли, свои ли - не признали - кто его знает.
  Помолчал.
   - Что с народом сделалось, прямо не понять. И ведь напускное это у нас. Всё это неправда, что против офицеров говорят - сами понимаем. Всякие, конечно, и промеж вас бывают. Но мы-то их знаем хорошо. Разве мы сами не видим, что вы вот к нам всей душой. Или скажем, прапорщик Ясный. Разве такой может продаться? А вот поди ж ты, попробуй сказать слово, заступиться - самому житья не будет. Озорство пошло большое. Только озорников и слушают. Я так думаю, что всё это самое происходит потому, что люди Бога забыли. Нет на людей никакого страху.
  Альбов от слабости закрыл глаза. Гулькин торопливо поправил сползшее на пол одеяло, перекрестил его и потихоньку вышел из палатки.
  Но сна не было. На душе неизбывная тоска и гнетущее чувство одиночества. Так захотелось, чтобы рядом было живое существо, чтобы можно было молча, без слов только чувствовать его близость, и не оставаться наедине со своими страшными мыслями. Пожалел, что не задержал Гулькина.
  Тишина. Весь лагерь спит. Альбов сорвался с постели, зажёг снова свечу. Овладело тупое, безнадежное отчаяние. Нет уже больше веры ни во что. Впереди беспросветная тьма. Уйти из жизни? Нет, это была бы капитуляция. Нужно идти в неё, стиснув зубы и скрепя сердце, пока какая-нибудь шальная пуля - своя или чужая - не прервет эти опостылевшие дни.
  Занималась заря. Начинался новый день, новые армейские будни, до ужаса похожие на прожитые.
  
  16-23 июня 1917 года.
  В эти дни ЦК партии большевиков ЦК провел Всероссийскую военную конференцию большевистских фронтовых и тыловых организаций.
  Ленин великолепно понимал, что в борьбе за власть один пролетариат - ничто, если армия в решающий момент окажется на стороне правительства. Армию надо было правительству противопоставить, а для этого дать ей такие лозунги, которые были бы доходчивы и доступны простому солдатскому уму.
  Первое место отводилось лозунгу, впервые, надо сказать, озвученному Троцким - 'Немедленный мир, положить конец проклятой бойне и отпустить солдат домой'.
  ЦК издавал директивы о создании большевистских ячеек во всех полках и на кораблях. Уже к маю в Петроградском гарнизоне было около шести тысяч большевиков, а ячейки - во всех полках
  ЦК через специальную газету для армии - 'Солдатскую правду' - создал особую сеть пропагандистской службы Связь между партией и армией становится регулярной. Только за июнь в Военную Комиссию ЦК за советами и инструкциями обратились более девяти тысяч делегатов фронта и тыловых гарнизонов. Военное Бюро Московского Комитета объединяло свыше двух тысяч военных коммунистов из московского гарнизона.
  В Балтийском флоте партийные организации были почти на всех крупных кораблях. Численность коммунистов там к лету 1917 года доходила до трёх-четырёх тысяч человек. Военная организация Двенадцатой армии, стоявшей в районе Латвии, составляла более трёх с половиной тысяч. Она издавала газету 'Окопная правда'.
  На конференции были представлены 43 фронтовых и 17 тыловых организаций (26 тысяч членов партии). Доклад о текущем моменте сделал, разумеется, Ленин. В резолюции по этому докладу конференция записала: 'Самым энергичным образом всесторонне готовить силы пролетариата и революционной армии к новому этапу революции' - то есть к захвату власти.
  Был утвержден Устав военных партийных организаций, в котором определялась структура партийных организаций от ротной ячейки, как элементарной единицы, до Всероссийского Бюро военных организаций при ЦК, как высшей инстанции. Во Всероссийское Бюро были избраны Антонов-Овсеенко, Крыленко, Подвойский и другие. Председателем был избран Подвойский.
  Партия всё активнее подготавливала насильственный захват власти.
  
  17 июня 1917 года.
  Николай Маркин шагал по улице.
  День был тёплым и солнечным.
  Авторское отступление.
  Я понимаю, что уже немало глав в этой книге начал словами "Такой-то шёл/шагал по улице. День был тёплым/солнечным/ясным."
  Но уважаемый читатель, что же я могу поделать, если весной и летом 1917-го года люди в основном ходили/шли/шагали по улицам, а не ездили на такси/троллейбусах/персональных мерседесах/ метро (но в этом случае уже не по улицам).
  И погода в то время, когда они шли/шагали/ходили была в основном ясной (солнечной) и тёплой. Дело, возможно, в том, что в дождливую/холодную погоду люди предпочитали сидеть дома/на службе/в казарме.
  Так что простите, но ... .
  Николай Маркин шагал по улице.
  День был тёплым и солнечным.
  Летняя погода в Питере окончательно установилась, и настроение у Николая было ей подстать.
  Вдруг впереди он заметил сразу показавшуюся ему знакомой неторопливо шагавшую фигуру, похоже, в костюме - со спины других деталей одежды видно не было - и с шапкой вьющихся волос.
  Маркин прибавил шагу и поравнялся с привлёкшим его внимание человеком. Так и есть! Троцкий! Какая удача! Судьба позволила ему вот так запросто, на улице, встретить своего кумира.
   - Лев Давидович ... здравствуйте ... узнаёте? - Николаю от смущения было ещё труднее выдавливать из себя слова.
  Троцкий взглянул на него. Лицо озарилось улыбкой. Он узнал немногословного стеснительного парня.
   - А, неразговорчивый революционный героический матрос! Конечно, узнал! Очень рад. Вы тут прогуливаетесь? Или по делу идёте?
  Кумир был рад! Его, Маркина, встретить! Помнит!
   - Я вообще ... по делу ... впрочем ... пустяки ... А вы куда ... Лев Давидович?
   - Домой вот возвращаюсь с заседания. Наверное, уже никуда сегодня не пойду. А вы, Николай ... вы ведь Николай, я не ошибся? - Троцкий излучал радушие и расположение.
  Маркин был счастлив. Кумир помнит его имя! Захотелось сделать что-нибудь приятное этому великому, но простому в обращении человеку.
   - Лев Давидович ... разрешите ... я вас провожу ... не ровен час ... народ нынче всякий ... шатается.
   - А как же дело? Вы же по делу шли, насколько я помню?
   - Да пустяки ... не срочно ... и завтра можно.
   - Вы уверены? Ну тогда знаете что? Пойдёмте ко мне. Поужинаем вместе, я вас с семьёй познакомлю. Жена и дети рады будут.
  Маркин почувствовал, что неудержимо краснеет. О таком он не думал даже в самых смелых мечтах.
   - Да я ... с радостью ... а удобно? ... и с пустыми руками.
   - Да бросьте вы. Очень даже удобно. И насчёт 'с пустыми руками'. Даже не думайте! Не объедите Троцкого, не беспокойтесь.
   - Тогда я ... с удовольствием ... Пожалуйста ... обождите минутку ... я сейчас.
  Матрос нырнул в лавку, находившуюся по дороге. Быстро обрисовав хозяину ситуацию - иду в гости ... в приличный дом ... с пустыми руками ... неудобно - Маркин был тут же хозяином понят и молниеносно снабжён всем необходимым.
  Окрестные лавочники давно поняли, чьими стараниями в округе поддерживается порядок, и получать подарки 'натурой' Николаю доводилось не впервые. Он не видел в этом ничего необычного и охотно принимал. Матросы его были того же мнения.
  Он выскочил из лавки и вправду где-то через минуту, нагруженный ломтём роскошного окорока, ковригой белого хлеба, коробкой с пирожными - и в довершение бутылками шампанского и кагора.
  Троцкий терпеливо ждал. При виде такого великолепия брови у Льва Давидовича поползли вверх.
   - Да зачем, Николай? Не стоило. Это же очень дорого, наверное.
   - Пустяки ... лавочник знакомый ... не отказывайтесь ... от чистого сердца.
  Наташа была тоже поражена стилем немнословного матроса ходить в гости. Она с удивлением и восхищением обозрела кулинарные изыски, принесённые тем, пожала по-товарищески руку, знакомясь, спросила в шутку Николая - не переодетый ли он принц, чем ещё больше вогнала того в краску и тут же скомандовала:
   - Всем мыть руки и за стол! Дети, папа пришёл ... и у нас гость!
  Дети вежливо поздоровались и дружно отправились мыть руки.
  За столом царила непринуждённая атмосфера. Троцкий часто шутил, Наташа смеялась.
  Потом разговор зашёл о прошлых годах, о пребывании семьи Троцких в эмиграции, о революционной деятельности за границей.
  Маркин был рад тому, что ему не нужно напрягаться, выдавливая слова. Слушая хозяев, он внутренне восхищался.
  Вот это люди! Всю жизнь в революции ... полностью посвятили себя борьбе. А сами на ужин хлебают пустоватый супчик с чёрным хлебом ... не из дорогих.
  Он дал себе слово взять семью кумира под опеку. Такой человек не должен отвлекаться от великих дел на мысли о том - где раздобыть пропитание для семьи!
  Отужинав, он поднялся и, всё ещё смущаясь, поблагодарил за угощение, извинился и сказал, что ему пора.
  Троцкий проводил его до дверей, пожал руку и пригласил заходить. Наташа с детьми присоединились к приглашению и сообщили, что кто-нибудь из семьи почти всегда дома, и Николай может запросто посещать их в любое время.
  Маркин поблагодарил и распрощался.
  Он действительно стал иногда захаживать, стараясь побаловать семью кумира чем-нибудь вкусненьким ... пусть и недорогим.
  Его подношения всегда принимались с благодарностью и уверениями - мол, что вы, Николай, не стоило, спасибо, что не забываете, вы всё-таки переодетый принц.
  Маркин старался при таких визитах не утомлять хозяев своим присутствием и поскорее распрощаться. Но парой слов всё же перекинуться для вежливости приходилось. Впрочем, говорить его никто не заставлял, чему он был очень рад.
  Слушать довелось в сумме немало. Как ни странно, основным оратором стал юный Лев Львович, которому недавно исполнилось двенадцать. Парнишка проникся к матросу глубочайшим расположением и делился с ним своими впечатлениями - как с товарищем.
  Николай быстро оценил живость ума Льва-младшего и с удовольствием того слушал. Лев Львович регулярно посещал митинги, прекрасно понимал всё, что там говорилось и умел разбираться в политических раскладах. Слушая мальчика, Маркин чувствовал, что тот знает текущую ситуацию лучше его, Николая и не уставал восхищаться пареньком. Воистину сын Троцкого! И умён, и вежлив, и красноречив. Молодчина!
  Они тогда не знали, что приближаются большие перемены.
  
  18 июня 1917 года.
  Ещё с начала марта по распоряжению Временного Правительства на фронте готовилось наступление русский армии. Кроме постоянного стремления показать союзникам верность долгу, были ещё и соображения, что успехи на фронте авторитет правительства в массах поднимают. А это в данное время было необходимо
  Для укрепления армии ещё 22 мая по настоянию нового военного и морского министра Александра Керенского был снят с должности главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Алексеев. На его место назначили легендарного организатора и руководителя знаменитого 'Брусиловского прорыва' генерала Алексея Алексеевича Брусилова.
  16 июня 1917 года артиллерия фронта открыла огонь по позициям австро-германских войск.
  18 июня в наступление перешли Седьмая и Одиннадцатая армии, наносившие главный удар в общем направлении на Львов.
  В тот же день, 18 июня в Петрограде на Марсовом поле состоялась массовая демонстрация, организованная Съездом Советов. Однако, вопреки ожиданиям организаторов, планировавших провести общеполитическую демонстрацию доверия Временному правительству, акция прошла под большевистскими лозунгами 'Долой десять министров-капиталистов!', 'Пора кончать войну!', 'Вся власть Советам! ', что свидетельствовало о разрыве между настроениями масс столицы - и политикой Временного правительства вкупе с руководством Советов.
  Присоединившаяся к манифестации группа вооружённых анархистов во время митинга - для разнообразия, видимо - совершила налёт на тюрьму 'Кресты', освободив шестерых своих сторонников.
  Многочисленные демонстрации рабочих и солдат под лозунгами большевиков прошли в этот день также в Москве, Киеве, Харькове, Минске, Иваново-Вознесенске, Твери, Нижнем Новгороде и других городах.
  
  20 июня 1917 года.
  19 июня делегаты съезда отдельной резолюцией поддержали начавшееся на фронте наступление Русской армии. Но оно уже выдыхалось.
  Отборные ударные подразделения, начинавшие наступление, уже к 20-му числу были в основном выбиты. А обычные пехотные части отказывались наступать.
  Войска обсуждали приказы в комитетах, митинговали или просто отказывались продолжать воевать под самыми разнообразными предлогами. Вплоть до того, что, мол, своя артиллерия так хорошо поработала, что на захваченных позициях противника ночевать негде.
  В итоге, несмотря на значительное превосходство в живой силе и технике, наступление остановилось и 20 июня было прекращено ввиду невозможности заставить войска идти вперёд.
  
  23 июня 1917 года.
  Началось наступление Восьмой армии генерала Лавра Корнилова, наносившей удар на участке Галич - Станислав в направлении Калуша и Болехова Поначалу оно было успешным, чему способствовали громадный перевес в силах и слабая боеспособность австро-венгерских (не немецких) частей. Прорвав оборону противника, армия захватила свыше семи тысяч пленных и 48 орудий.
  
  30 июня 1917 года.
  Развивая успех, Восьмая армия Корнилова заняла Станислав, Галич и Калуш. Но начались те же проблемы, что и у соседей. Ударные части понесли огромные потери в первых штурмовых боях, а остальная солдатская масса отказывалась воевать.
  
  2 июля 1917 года.
  Наступательный порыв по всему фронту иссяк, и наступление полностью прекратилось. Потери всех трёх армий фронта имели катастрофические последствия, так как в основной своей массе они пришлись на отборные, ударные части.
  Оставшаяся солдатская масса окончательно потеряла военный облик и превратилась в совершенно неуправляемую вооружённую толпу, готовую бежать от малейшего нажима неприятеля.
  Во время этого наступления на Юго- Западном фронте армия потеряла 56 тысяч человек убитыми и ранеными. Но катастрофа заключалась в другом. На приказ идти в наступление роты, полки, дивизии отвечали отказом.
  Главнокомандующий Брусилов объяснял провал наступления тем, что никто, начиная от командира роты и кончая главнокомандующим, не пользуется властью над солдатами.
  Другой генерал - Клембовский - безнадежно спрашивал самого себя - что делать? Ввести смертную казнь? Но возможно ли казнить целые дивизии? Судебное преследование? Но тогда сидела бы половина армии в Сибири.
  Подводя итоги провальной попытки русской армии перейти в наступление, можно сказать следующее. Желая хоть как-то укрепить свой пошатнувшийся авторитет, Временное Правительство попыталось активизировать действия на фронте. Но добилось противоположного результата. Военная авантюра полностью провалилась. Приближался правительственный кризис.
  Авторское отступление.
  Мне чертовски жаль и Брусилова, и Клембовского. Особенно Брусилова.
  Ещё год назад он разработал и блестяще осущетвил военную операцию, вошедшую впоследствии во все учебники. Брусиловский прорыв. А вот сейчас - нате вам.
  Была ли в провале наступления вина Брусилова. Он же являлся главнокомандующим.
  Не думаю.
  Невозможно успешно провести военную операцию если войска отказываются выполнять приказы. А главнокомандующий ничего сделать не может.
  Вы представьте, он со своим штабом операцию разработал, все аспекты учёл, сто раз перепроверил, представил все могущие возникнуть проблемы и подготовился к их преодолению. Ночей не спал, заново и заново всё продумывая.
  И вот час настал. Операция началась. Всё идёт по плану. Неприятель откатывается с занятых рубежей. В дело пора идти новым частям - развивать успех.
  И вдруг ему сообщают, что войска приказ выполнять отказываются. Он звонит по полевому телефону, он шлёт адъютантов, наконец, сам приезжает в войска, надеясь, что сможет собственным авторитетом их поднять в наступление - бесполезно.
  Он готов лично идти впереди, увлекая собственным примером. Но за ним никто идти не желает.
  Солдаты объясняют, что, во-первых, на позициях, куда они должны выдвинуться, негде ночевать - своя артиллерия при артподготовке, видите ли, неосторожно разнесла все пригодные для ночёвки строения. Что у них вечером митинг, который, разумеется, никак нельзя пропустить. А потом, наверное, званый приём с коктейлями. В общем, очень сожалеем, но в наступление идти не имеем никакой возможности. Некогда-с.
  Я могу себе вообразить, что чувствовал Алексей Алексеевич, видя, что тщательно разработанная им операция срывается просто потому, что он в войсках как бы уже и не главнокомандующий вовсе. Да он готов горы свернуть, чтобы добиться своего. Но это никому не интересно.
  Думаю, что-то подобное испытывал через три года красный командир Михаил Тухачевский во время Польской Кампании. Когда он, поняв, что ему скоро ударят во фланг, послал директиву перебросить для прикрытия фланга две армии - Первую Конную и Двенадцатую. В этот момент Тухачевский вряд ли особо переживал, так как по его расчётам контрудар поляков должен был последовать далеко не завтра, и времени на передислокацию этих двух армий более, чем достаточно.
  Но на следующий день выясняется, что директиву никто выполнять не спешит. Тухачевский начинает беспокоиться. Летят следующие директивы с тем же приказом. Их как будо не замечают.
  Обеспокоенный уже не на шутку Михаил Николаевич телеграфирует главкому всей Красной Армии Сергею Сергеевичу Каменеву. Тот шлёт распоряжение с подтверждением приказа. Снова ноль реакции.
  Ну что. В итоге поляки фланг Тухачевскому разнесли, и красные покатились из Польши восвояси. С точи зрения мировой справедливости это, наверное, правильно, но можно ли на основании ТАКОГО поражения обвинять Тухачевского в том, что он плох как полководец?
  Тут, набравшись наглости, упомяну Виктора Суворова, который такой точки зрения и придерживается.
  Сразу хочу обрисовать своё отношение к Суворову. Я считаю его талантливейшим публицистом и писателем. Может быть, великим. Перед серией "Ледокол" просто преклоняюсь.
  Но мне кажется, что в своём стремлении доказать, что как полководец Тухачевский плох, Суворов увлекается, и аргументы его слабы. Он доказывает, что Тухачевский был доносчиком. Возможно. И что? Никто не доказал, что писание доносов отменяет полководческий талант. Можно по-разному к такому относиться - но к таланту полководца это отношения не имеет.
  Суворов пишет, что Тухачевский как военный теоретик был никаким. Опять же возможно. И что?
  Мне не известны труды по военной теории, написанные Александром Македонским, Ганнибалом, Карлом Великим, Чингисханом, Тимуром, Евгением Савойским и Наполеоном. Тем не менее вряд ли можно отрицать у перечисленных наличие неких способностей полководца.
  В то же время мне не известно, например, хотя бы об одном сражении, выигранном известнейшим военным теоретиком Клаузевицем.
  Наконец, в вину Тухачевскому ставится жестокость. Вешал матросов в Кронштадте, травил газами крестьянских повстанцев в Тамбовской губернии, ну что-то там ещё.
  Ну да. Травил. А где Вы видели ангелов с крылышками среди полководцев того времени? Это сейчас человеческая жизнь стала высшей ценностью, а тогда ... . Да и сейчас хороший командир будет в первую очередь заботиться о жизни и здоровье своих, а уж о противниках - если получится.
  
  В начале августа 1945-го года было, в общем, ясно, что война с Соединёнными Штатами Японией проиграна. Весь Тихоокеанский бассейн контролировался американцами, в руках японского императора оставались, собственно, лишь Японские острова. Италия и Германия разгромлены и капитулировали. Помощи ждать неоткуда.
  Президент США Гарри Трумэн, сменивший незадолго до этого умершего Франклина Рузвельта, предлагает Японии тоже капитулировать. Японский император отказывается. Перед Трумэном возникает дилемма.
  Можно продолжать наступать, высадиться в Японии и начать добивать, так сказать, врага в его логове. Японцы были куда более фанатичны, чем американцы, бои ожидались тяжёлые и кровопролитные. Могли погибнуть десятки или сотни тысяч американских парней, а также множество простых японцев. Мирных людей в такой ситуации всегда гибнет намного больше.
  Но у Трумэна был ещё и второй вариант. У него в руках уже находилось страшное оружие будущего - атомная бомба. Если сбросить такую на какой-нибудь небольшой японский городок, тот, конечно, будет полностью уничтожен. Но после этого император должен понять, что сопротивление бесполезно.
  Была сожжена Хиросима. Послано очередное предложение о капитуляции. Оно было снова отклонено.
  Сожгли Нагасаки. До императора, наконец, дошло, что следующим может оказаться Токио, и микадо капитулировал.
  В СССР учили, что это был беспримерный акт жестокости американской военщины. А вы себя на место Трумэна поставьте.
  Он, принимая при вступлении в должность присягу, обещал заботиться об американцах. А не японцах.
  Если Вы меня спросите - кто виноват в гибели жителей Хиросимы и Нагасаки, я отвечу. Японский император.
  А кто виноват в гибели задушенных газами тамбовских крестьян?
  Троцкий. Пославший именно Тухачевского подавлять восстание. Лев Давидович прекрасно знал, что тот не остановится ни перед чем для исполнения приказа. Он - профессиональный вояка. Инструмент. Инструмент жестоким не бывает.
  И снова. При чём здесь умение побеждать?
  По-моему, это основные аргументы Виктора Суворова в пользу полководческой бездарности Тухачевского.
  А здесь, как мне кажется, возможен только один критерий. Сколько военных кампаний полководец выиграл, а сколько проиграл.
  Кроме вышеупомянутой польской Тухачевский выиграл ПОЧТИ ВСЕ кампании. Белочехи, Каппель, Деникин, те же поляки на территории красной России.
  Так что статистика в его пользу.
  Впрочем, Тухачевский появится в нашем повествовании ещё не скоро.
  Повторюсь. Всё это ни в коей мере не отменяет того факта, что Виктором Суворовым написаны великолепнейшие вещи, и при этом продемонстрированы не только аналитический талант и немалая смелость, но и блестящий стиль.
  
  Ну ладно. Итак.
  Жалко Брусилова. У него вся жизнь в армии. Военная косточка, генерал до мозга костей. На политику наплевать. Генералом стал при царе, служил при Временном Правительстве. Закончил при большевиках. Он просто служил России.
  Самые сильные мучения любой профессионал испытывает когда не в состоянии сделать дело в своей профессиональной области. Спортсмен-чемпион - проиграв безвестному до этого сопернику. Учёный, годами разрабатывавший теорию - когда эксперимент его теорию опровергает.
  Полководец - проиграв сражение. Пусть и не по своей вине. Главнокомандующий чувствиет себя виноватым в поражении ВСЕГДА.
  А кто же на самом деле виноват в поражении? Войска, отказавшиеся идти в бой по приказу Брусилова?
  Прозвучит парадоксально, но и их я обвинить не могу. Это - вчерашние мужики, забранные из деревни НАСИЛЬНО. Присягу их тоже принимать ЗАСТАВИЛИ. Сначала царю, потом Временному Правительству. Да не обязаны они идти погибать за Львова с Керенским!
  Скажете, что не за них, а за Россию? А кто такая эта Россия, которой так нужен их героизм?
  Берёзки, поля, луга, леса, родимые деревни? Родные осины? Так те их на войну не посылали и в наступление не гнали.
  Верность союзническому долгу? Даже не смешите! Не заключали эти ребята никаких союзов.
  Русский народ? Так ему в подавляющем большинстве эта война была совершенно ни к чему. Ну на хрена костромскому мужику Босфор и Дарданеллы?
  Я не люблю слово "патриотизм". Слишком много гадостей пытались этим понятием оправдать.
  Не знаю, как в других странах, а в России правительство всегда старалось отождествить патриотизм с безусловной лояльностью ему, правительству.
  Так что я не могу винить войска в отказе повиноваться главнокомандующему Брусилову и идти наступать.
  Я вообще не считаю возможным требовать чего-либо подобного от призванных в армию насильно.
  Именно поэтому - не сторонник всеобщей воинской обязанности.
  Человека вырывают из его обычной жизни. Ещё раз - насильно. И ввергают в некое, пусть и ослабленное, подобие тюремной зоны, где он обязан жить не так, как хочет, а как заставят старшина, сержант, командир части, старослужащие, наконец. Оторвав на этот срок от родных, близких, любимых, друзей. Есть новоиспечённый "защитник Родины" будет не домашнюю пищу, а что дадут. Учиться будет не тому, чем собирается заниматься в жизни - и к чему питает склонность - а изучением Устава, строевой муштрой и прочими непонятно зачем нужными вещами.
  Так это ещё в мирное время. А если война - иди, погибай ... за Отечество как бы. Поскольку кто-то там, наверху, решил, что этому самому Отечеству зачем-то нужно, чтобы ты воевал.
  Есть ещё один фетиш - "героизм на войне".
  Воспеваются подвиги солдат, закрывших амбразуру грудью. Или часами почти без снарядов и патронов сдерживающих вражеское наступление. Или кидающихся с гранатой под танк.
  А ведь этот героизм солдаты вынуждены проявлять в подавляющем большинстве из-за того, что кто-то не выполнил своих обязанностей.
  Почему солдат вынужден кидаться грудью на амбразуру? Потому что по чьей-то вине перед наступлением дот не был разнесён артиллерийским огнём или раздавлен сверхтяжёлым танком. Кто-то, планирующий наступление, не предусмотрел обеспечения должного количества орудий и снарядов. Или привлечения на начальном этапе танковых частей.
  Почему солдаты должны отбивать атаки численно превосходящего противника без снарядов и патронов? Видимо, их не обеспечили нужным количеством таковых ... да и ресурсов для обороны на этом участке следовало привлечь побольше.
  Почему солдат кидается с гранатой под танк? Потому что кто-то не предусмотрел нормальной протанковой обороны на этом участке. Ну, хотя бы орудия подвезти.
  Самая сильная армия на сегодняшний день, наверное, американская. Американцам нельзя отказать в патриотизме. Они любят свою страну. Но американский солдат не пойдёт в бой, пока не подписан контракт, где, кроме прочего, оговорено - как он должен быть снаряжён, сколько он получит дополнительно в случае ранения. Ну, а если, не дай Бог, убьют - какая будет пенсия для его семьи.
  И не пойдёт в атаку, если не будет снаряжён всем необходимым. Включая кока-колу и шоколад.
  Да и в атаку он идёт на позиции противника, которые до этого уже разнесли ракетами, и от него потребуется просто финальная зачистка.
  И я давно не слышал о героизме американских солдат. Зато постоянно слышу, что они побеждают в любом военном конфликте.
  Потому что профессионалы. Потому что армия контрактная.
  По моему убеждению армия должна быть только контрактной.
  Русская армия в 1917-м году контрактной не была. Солдаты в армию в подавляющем большинстве угодили не по своей воле.
  Эрго. Их тоже нельзя винить в поражениях.
  Итак, Брусилов не виноват, армия не виновата. А кто тогда?
  По-моему, Временное Правительство. Оно должно было сразу по приходу к власти приложить все усилия к заключению сепаратного мира. Мало того, что этим выбивался основной козырь у большевиков. Ещё облегчалась задача восстановления изрядно ухудшившейся хозяйственной и экономической ситуации в стране. Падало бремя расходов. Ну и много ещё чего по мелочам.
  А что выиграло Временное Правительство от продолжения войны? Благодарность союзников? А стоило ли она того?
  
  Но вернёмся в Питер.
  Вечером того же дня на вечернем заседании Петроградского Совета появился Сталин и сразу попросил слова.
  С трибуны он сообщил, что массы солдат и рабочих Петрограда рвутся на улицу, но большевистская партия разослала своих агитаторов в полки и на заводы, чтобы удержать их от выхода на улицу.
  Сделав это заявление в самой категорической форме, Сталин обратился к председателю с просьбой внести заявление в протокол и вместе со своими товарищами покинул заседание.
  Находившийся в президиуме Чхеидзе сказал с усмешкой своему соседу, нынешнему председателю Совета Ираклию Церетели:
   - Теперь положение довольно ясно.
   - В каком смысле вы считаете положение ясным?
   - В том смысле, что мирным людям незачем заносить в протокол заявления об их мирных намерениях.
  
  3 июля 1917 года.
  Министры-кадеты Мануйлов, Шаховской и Шингарев заявили о своем выходе из правительства. Поводом послужило признание делегацией Временного Правительства (Керенский, Церетели, Некрасов), ездившей в Киев, внутренней автономии Украины ("Второй Универсал" Украинской Рады). Делегация представила соответствующее предложение Временному Правительству.
  Кадеты, возглавляемые своим лидером Милюковым, слышать не хотели о какой-либо, даже культурной, автономии Украины. Вот и вышли из правительства - как бы в знак протеста.
  Но вот думается мне, что поражения на фронте тоже сыграли в начинавшемся правительственном кризисе немалую роль.
  Уход министров-кадетов был только частью начинавшихся событий.
  В тот же день, третьего июля, выступил на демонстрацию Первый Пулемётный Полк.
  Это был несколько своеобразный полк. Во-первых неизвестно по какой причине численность его соответствовала доброй дивизии. Во-вторых, в состав Петроградского гарнизона полк вошёл в Февральскую революцию самовольно, перебазировавшись из Ораниенбаума, где дислоцировался ранее, в Петроград, на Выборгскую сторону.
  Ещё раз - самовольно. Самое вероятное, что солдат подвигли на это чисто прозаические соображения. Части Петроградского гарнизона на фронт не посылали.
  Возможно, именно во время этой передислокации численность полка и выросла столь радикально - не одни же пулемётчики не желали на фронт. А в том бардаке, что творился во время Февральской революции - да кто там считал солдат?
  Впрочем, сама по себе идея посылать воевать с немцами эту уникальную воинскую часть была бы порочной изначально. Полк давно полностью утратил боеспособность, поскольку среди его солдат отлично поработали не только большевики, но даже и анархисты.
  Анархисты вообще имели немалое влияние среди солдат и матросов не только в Питере. И в Кронштадте, например. Между полком и тамошними матросами давно установилась тесная связь - и там, и там влияние большевиков и анархистов было немалым.
  Кстати, в отличии от Петрограда, в Кронштадте в те дни в городе была одна власть - Совет. Естественно, ведь своего Временного Правительства там не было.
  Но вернёмся к Первому Пулемётному Полку. Он ещё первоначально был сформирован как одна большая учебная команда, раз в неделю отправлявшая на фронт маршевую роту, поэтому солдаты особенно болезненно относились к перспективе поехать в действующую армию.
  С началом июньского наступления Ставка приказала полку отправить на фронт сразу 30 пулемётных команд, однако 21 июня полковой комитет постановил маршевые роты не отправлять, "пока война не примет революционный характер".
  Сразу видно, что дисциплина находилась на высочайшем уровне, не так ли?
  Ещё второго июля в полку появились большевистские и анархистские агитаторы.
  Смысл агитации анархистов был прост - соглашатели нас продали, большевики оторвались от масс, а посему власть надо брать самим.
  Большевики призывали к спокойствию. Мы помним стратегию Ленина последнего времени - призывать к мирным демонстрациям, даже удерживать от вооружённых выступлений, в то же время подготавливая переход демонстрантов к гораздо более решительным действиям - если позволит ситуация.
  Открыто призывать к вооружённому перевороту Ленин давно уже не рисковал - чувствовал, что правительство сможет прицепиться к таким призывам, пришить большевикам подготовку к свержению законной власти незаконным путём - и банально арестовать.
  Чувствовал Ленин правильно, именно такие мысли уже витали среди членов Кабинета Министров. Они стали понимать, что большевики всё опаснее, и остановить их парламентскими методами не получится. Только силой.
  Итак, анархисты призывали к выступлению, а большевики - к спокойствию.
  Большевистских ораторов выслушивали очень сочувственно, соглашались с ними, но после ухода снова поднимали разговор о вооружённом выступлении.
  Утром третьего июля в расположении полка начался митинг. На нём выступил анархист Блейхман.
  Его решение всегда было при нём. Надо выходить с оружием в руках. Организация? Нас организует улица. Задача? Свергнуть Временное Правительство.
  Полк направил своих делегатов в Кронштадт, призывая вооружиться и двинуться на Петроград. В Кронштадте отнеслись с пониманием, и была создана организационная комиссия по руководству шествием.
  В ЦК большевиков информацию о развитии событий получили около четырёх часов дня. Члены ЦК высказались против участия в демонстрации. На что впоследствии их лидеры указывали как на доказательство непричастности к произошедшим событиям.
  Соответствующее обращение было решено опубликовать в "Правде". Однако когда о решении ЦК сообщили делегатам пулемётчиков - большевикам, те заявили, что лучше выйдут из партии, но не пойдут против постановления полка.
  Каменев, дозвонившись до Кронштадта, сказал лидеру большевиков в Кронштадтском Совете Раскольникову, что партия не дала санкции на выступление, и нужно удержать кронштадтцев.
   - А как удержать их? - трагически вопросил Раскольников.
  Тогда большевики, узнав о начале волнений в воинских частях, резко изменили стратегию. Для начала они предприняли попытку провести через рабочую секцию Петроградского Совета резолюцию о необходимости передачи власти Советам. Тем самым поставив Исполком Совета перед свершившимся фактом, произошедшим якобы под непреодолимым давлением масс.
  Для этого потребовали от Исполкома созыва немедленной чрезвычайной сессии. При этом времени на оповещение меньшевиков и эсеров не оставалось. Большевики же явились на заседание в полном составе, получив таким образом на сессии временное большинство.
  Григорий Зиновьев, открывая заседание Петроградского Совета, потребовал, чтобы тот взял в свои руки всю полноту власти. Меньшевики и эсеры, успевшие попасть на заседание, не соглашаясь с ним, со своей стороны требовали, чтобы большевики помогли остановить выступление Пулемётного полка.
  Когда же те отказались выполнить это требование, даже эти меньшевики и эсеры покинули заседание, предоставив своим оппонентам свободу действий.
  После этого было избрано Бюро, которое сразу одобрило резолюцию, начинавшуюся словами "Ввиду кризиса власти рабочая секция считает необходимым настаивать на том, чтобы Всероссийский Съезд Рабочих и Крестьянских Депутатов взял в свои руки всю власть'. Этот призыв означал, что Временное правительство должно быть свергнуто.
  Большевики всё-таки пошли ва-банк.
  Военный министр Временного правительства Керенский ранее в этот день выехал на фронт, где только впоследствии узнал о событиях в Петрограде.
  Выступление пулемётчиков началось около семи часов вечера. В восемь их полк был уже у особняка Кшесиньской - тогдашней штаб-квартиры большевиков.
  В то же время, около восьми, начальник контрразведки Петроградского военного округа Никитин на встрече с секретным агентом, бывавшим в доме Кшесиньской, получил сведения, что большевики на следующий день собираются поднять вооружённое восстание.
  "Большевики, игнорируя Временное правительство, пойдут на Таврический дворец, разгонят ту часть депутатов, которая поддерживает Временное правительство, объявят о передаче верховной власти Советам и составят новое правительство."
  Около одиннадцати, когда демонстранты проходили мимо Гостиного двора, впереди раздался взрыв гранаты и началась стрельба. Солдаты открыли ответный огонь. Не обошлось без убитых и раненых.
  К полуночи демонстранты заполнили улицы вокруг Таврического дворца. Напомним, что там базировался Петроградский Совет.
  Но уже предпринимались меры по нейтрализации прекращающихся беспорядков.
  Петроградский Совет ещё ранее вечером предложил командующему войсками округа Половцову перенести свой штаб в Таврический дворец. Но тот отказался, считая, что в случае опасности Совет легче будет спасти со стороны.
  Половцов оставил для связи начальника контрразведки Никитина, в свою очередь попросив назначить дежурство из членов Совета в штабе округа. Кроме того, им были вызваны казаки, два эскадрона Девятого запасного кавалерийского полка и гвардейские конноартиллеристы из Павловска. Пехотным частям было приказано оставаться в казармах и быть в боевой готовности
  
  4 июля 1917 года.
  Около часу ночи в Таврическом дворце, в комнате большевистской фракции Совета, состоялось совещание членов ЦК, Петроградского Комитета и Военной организации большевиков совместно с Комитетом межрайонцев. Обсуждался вопрос о демонстрации.
  После того, как к двум часам ночи к Таврическому дворцу подошло около тридцати тысяч рабочих Путиловского завода, а из Кронштадта тогда же позвонил Раскольников и сообщил, что помешать выступлению матросов невозможно, и утром они уже будут в Питере, было принято решение об участии в вооружённом движении солдат и матросов.
  ЦК принял решение возглавить 'мирную, но вооружённую' демонстрацию.
  "Обсудив происходящие сейчас в Петербурге события, заседание находит: создавшийся кризис власти не будет разрешён в интересах народа, если революционный пролетариат и гарнизон твёрдо и определённо немедленно не заявит о том, что он за переход власти к Совету Рабочих и Крестьянских Депутатов. С этой целью рекомендуется немедленное выступление рабочих и солдат на улицу для того, чтобы продемонстрировать выявление своей воли".
  Это был, собственно, призыв вооружённой силой свергнуть Временное правительство.
  Из готовящегося набора "Правды" было изъято обращение ЦК с призывом к сдерживанию масс, и наутро газета вышла с белой дырой в тексте.
  Ленин позднее объяснял, что решение принять участие в вооружённой демонстрации было принято исключительно для того, чтобы придать ей мирный и организованный характер.
  Он находился в это время в кратковременном отъезде в Финляндию и как бы ничего не знал. Впрочем, ЦК уже отправил за ним гонцов.
  Тем же утром 4 июля в Кронштадте на Якорной площади собрались матросы и, сев на буксирные и пассажирские пароходы, двинулись в Петроград. Пройдя морским каналом и устьем Невы, матросы высадились на пристани Васильевского острова и Английской набережной. К ним подбежал представитель большевиков и сообщил маршрут дальнейшего шествия. Прежде всего идти к дому Кшесиньской. К штаб-квартире большевиков.
  В десять утра прибыл из Ораниенбаума также находящийся на стороне большевиков Второй Пулемётный полк.
  Параллельно анархисты выдвинули лозунги "Долой Временное правительство!", "Безвластие и самоустройство". Итогом стало то, что выступление приняло форму вооружённой демонстрации. Никем не управляемая толпа численностью, по разным оценкам, от нескольких десятков до сотни тысяч двинулась вперёд.
  Вооружённая демонстрация прошла по Троицкому мосту, Садовой улице, Невскому проспекту и Литейному проспекту, двигаясь к Таврическому дворцу.
  На углу Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы отряд матросов подвергся пулемётному обстрелу из окон одного из домов. Трое кронштадтцев были убиты и более десяти - ранены. Матросы схватились за винтовки и стали беспорядочно стрелять во все стороны.
  Стычки и перестрелки происходили у Николаевского вокзала, на Садовой улице, на углу Невского проспекта и Садовой, на Знаменской площади, на Обводном канале и так далее.
  Кто стрелял по демонстрантам? Неизвестно. Да кто угодно мог. От правых экстремистов до агентов анархистов или большевиков, желающих спровоцировать вооружённые действия со стороны шествия. Да-да, и такое не представляется невозможным.
  Впрочем, атмосфера была такой, что вооружённые столкновения были уже неизбежны.
  К середине дня площадь перед Таврическим дворцом заполнилась многотысячной толпой солдат семи полков петроградского гарнизона, кронштадтских матросов, рабочих Путиловского завода и Выборгской стороны, которую в целом не контролировали ни Совет, ни штаб округа, ни большевики.
  Зашедшая в Таврический дворец группа из этой толпы искала на заседании Совета министра юстиции Переверзева, но, не найдя, вместо него забрала одного из лидеров эсеровской партии и по совместительству министра земледелия Виктора Чернова.
  И то, какая разница?
  Члены Исполкома Совета пробовали образумить матросов, окруживших Чернова, но немедленно получили ряд увесистых пинков. Затем подошли другие участники заседания, которых кронштадтские матросы милостиво просто оттолкнули прикладами.
  Чернова посадили в автомобиль, порвав при этом пиджак, и заявили, что не отпустят, пока Совет не возьмёт власть. Неизвестный рабочий, поднеся к лицу министра кулак, заорал: "Ну бери власть, коли дают!"
  Рабочему было невдомек, что перед ним и так член правительства, и он считал, по-видимому, что наставляет уму-разуму всего лишь. представителя Петроградского Совета.
  Впрочем, верно и то, и другое - Чернов состоял и в правительстве, и в Петросовете.
  Вождь эсеровской партии не мог скрыть своего страха перед толпой. У него дрожали руки, смертельная бледность покрывала перекошенное лицо, седеющие волосы были растрёпаны.
  Неожиданно появился Троцкий, настроенный весьма решительно.
  Подойдя к автомобилю, он лихо вскочил на передок и, как на импровизированной трибуне, широким энергичным взмахом подал сигнал к молчанию. Все стихли, воцарилась мертвая тишина.
  Громким отчетливым металлическим голосом Троцкий произнес короткую речь Ничего особо нового речь не содержала. Обычные характерные для тех времён лозунги, смешанные с комплиментами слушателям за их решительные действия, разумеется, продиктованные благородными намерениями.
  - Товарищи кронштадтцы, краса и гордость русской революции! Я убеждён, что никто не омрачит нашего сегодняшнего праздника, нашего торжественного смотра сил революции ненужными арестами.
  Закончил Троцкий спич призывом соблюдать революционную законность, после чего грозно вопросил:
   - Кто за насилие над Черновым, пусть поднимет руку!
  Никто, разумеется, не шелохнулся.
   - Гражданин Чернов, вы свободны, - торжественно возгласил Троцкий, оборачиваясь всем корпусом к министру земледелия и жестом руки приглашая его выйти из автомобиля. Тот был ни жив ни мёртв.
  Раскольников помог Чернову сойти с автомобиля. С вялым, измученным видом, нетвёрдой нерешительной походкой тот поднялся по ступенькам и скрылся в вестибюле дворца.
  Удовлетворенный собой Троцкий ушел вместе с ним.
  Толпа ещё некоторое время безмолвствовала.
  Нет, все ощущали огромное желание насаждать революционную законность, но не знали - куда бежать и что для этого насаждения делать. Таков уж был магический эффект ораторского таланта Троцкого.
  Подозреваю, что если бы Лев Давидович поставил своей целью отправить их на германский фронт, все уже неслись бы со всех ног сражаться с немцами.
  Впрочем, у демонстрантов намечались проблемы не менее серьёзные.
  Временное Правительство находилось у власти уже четыре месяца и чувствовало себя гораздо увереннее, чем, скажем, в апреле.
  Как и сторонники правительства. Поэтому уже четвёртого числа к вечеру верные законной власти воинские части приступили к ликвидации беспорядков.
  Узнав по телефону об аресте Чернова и насилиях моряков в Таврическом дворце, Половцов решил, что пора перейти к активным действиям. Он приказал полковнику конноартиллерийского полка Ребиндеру с двумя орудиями и под прикрытием сотни казаков Первого Донского полка двинуться на рысях по набережной и по Шпалерной к Таврическому дворцу и после краткого предупреждения - или даже без него - открыть огонь по толпе.
  Ребиндер, достигнув пересечения Шпалерной с Литейным проспектом, был обстрелян с двух сторон. На Литейном мосту ему противостоял десяток каких-то личностей в арестантских халатах с пулемётом.
  Ребиндер, не долго думая, приказал снять орудия с передков и открыть ответный огонь. Один снаряд разорвался у Петропавловской крепости. Другим был нечаянно разогнан митинг у Михайловского артиллерийского училища (а что делать, митинговали везде, куда ни стреляй - попадёшь в какой-нибудь митинг). Третий попал. Восемь человек полегли на месте, а остальные разбежались.
  Ребиндер двинулся дальше и, увидев толпу у Таврического Дворца, тут же приказал готовить орудия к стрельбе, а пока открыть ружейный огонь. Казакам же изготовиться к атаке.
  Толпа, сначала услышав близкий артиллерийский огонь, после чего попав под винтовочный обстрел и узрев решительно настроенных донских казаков, панически разбежалась во все стороны.
  И всё! Бунт был подавлен! Как известно, революцией называют восстание, увенчавшееся победой. В противном случае это - бунт или мятеж.
  События четвёртого июля ясно показали, что солдаты, матросы и рабочие, выступившие на стороне большевиков, рисковать пролить кровь не желали ни за какие коврижки.
  Одно дело горлопанить на митингах или оскорблять безобидного штатского - и совсем другое - противостоять настоящим профессиональным воинским частям, которые не задумаются открыть огонь, в том числе и из пушек. Конечно, надо тикать - они ж попасть могут!
  Боеспособность распропагандированных большевиками солдат, да и кронштадтских матросов, оказалась нулевой.
  Кстати, Ленин (по зову ЦК, наверное) уже четвёртого июля вернулся в Питер. Чтобы вместо победных реляций узнать о разгроме выступления и понять, что придётся переходить на нелегальное положение.
  Впрочем, сильно подозреваю, что отъезд его накануне из Петрограда имел целью обеспечить алиби. Уж кого станут победившие власти разыскивать в первую очередь - ясно было как Ленину, так и ЦК.
  Поэтому в тот же день вождь большевиков переехал на конспиративную квартиру.
  И не зря. В это время Временным Правительством уже был отдан приказ об аресте Ленина и его ближайших соратников. Сталина, почему-то считавшегося умеренным, в списке не было. Как ни странно, действительно самый ярый противник вооружённых выступлений Лев Каменев там имелся.
  
  5 июля 1917 года.
  Временное Правительство планомерно зачищало последние очаги сопротивления.
  К утру остатки разбитых большевиков собрались у особняка Кшесиньской и заняли северный конец Троицкого моста. Часть кронштадтских матросов - несколько сотен - укрылась в Петропавловской крепости.
  Сама крепость во время описываемых событий была фактически захвачена анархистской ротой уже известного нам Пулемётного полка. Против них двинули отряд под руководством заместителя командующего войсками Петроградского военного округа капитана Кузьмина.
  Правительственными войсками без боя был занят Троицкий мост.
  Кроме того тем же утром юнкера заняли редакцию и типографию газеты "Правда", которую буквально несколькими минутами ранее покинул Ленин. Юнкера обыскали здание, избив при этом нескольких сотрудников, поломав мебель и выкинув в Мойку свежеотпечатанные газеты.
  Как впоследствии утверждалось, при обыске было обнаружено неизвестное письмо на немецком языке. Легенда о большевиках-шпионах требовала подтверждений. Странно, что заодно не нашли миллион немецких марок, например. Или личное письмо Ленину от кайзера Вильгельма.
  Тем же вечером на очередной конспиративной квартире, где в этот день оказался вынужденный ныне скрываться вождь большевиков, произошла встреча Ленина и Троцкого.
  Владимир Ильич, наклонившись вперёд, сидя в кресле, смотрел в пол. Он был задумчив и серьёзен. Как всё радикально изменилось за пару дней. Казалось, буквально только что они на заседании ЦК обсуждали - как вести себя в случае, если массы выйдут на демонстрацию сами. Без их, большевиков, участия. Видимого, конечно, участия. Призыва ЦК.
  Ситуация в полках Петроградского гарнизона, среди матросов Кронштадта, на заводах была и так весьма взрывоопасной. Достаточно призыва тех же анархистов ... или Петроградского Комитета большевиков, от которого можно было потом откреститься, выдав за местную несанкционированную инициативу. А потом, если массы окажутся подогретыми до нужного градуса - возглавить. Арестовать Временное Правительство, передать власть Совету ... ну, дальше понятно.
  Всё шло, казалось, по плану. Он, Ленин, даже уехал из Петрограда. Чтобы в случае неудачи его никто не мог обвинить.
  Смогли. Обвинили. Кого сейчас интересует - где был Ленин в момент выступления?
  Ну да. В какой-то момент всё пошло наперекосяк. Возможно, когда Петросовет, даже окружённый бурлящей толпой, требующей от него взять власть, не пошёл у неё на поводу. А может быть, когда подогретые алкоголем и кокаином кронштадтские матросы самовольно ворвались на заседание, вытащили Чернова и начали того стращать.
  Во всяком случае, Совет, которому всё это не понравилось, отреагировал оперативно. Связался с верными правительству войсками - и началось.
  Да, надо признать, все нами распропагандированные части Петроградского гарнизона ни черта не стоят при прямом столкновении с настоящими воинскими подразделениями. При первых же выстрелах разбежались. А как были храбры при стычках с гражданскими ... говорят, до трёхсот прохожих, выглядевших на свою беду небедно, ограбили. Многих убили. Горлопаны с винтовками!
  И вот итог. Снова - на нелегальное положение. Он ещё подумывал - может, законопослушно сдаться и потом использовать суд как трибуну, с которой донести до всех их, большевистскую правду. Ведь отчёты с заседаний суда будет читать вся страна.
  Но ЦК был категорически против. "Юнкера до тюрьмы не доведут, убьют по дороге" - мрачно сказал Сталин, и ЦК с ним согласился.
  Наверное, они правы. По известиям с улиц сейчас ненависть сторонников правительство к нему, Ленину, достигла такого градуса, на котором никогда не находилась.
  Поэтому он и меняет конспиративые квартиры ежедневно, а ЦК разрабатывает маршрут его исчезновения из Питера. Несколько дней - и в столице Ленина уже не будет. Ну что ж, надо - так надо.
  Раздались шаги, и в комнату стремительно вошёл Троцкий. Он поздоровался, пожал Ленину руку, легко опустился в кресло напротив и заговорил.
   - Владимир Ильич, времени мало, поэтому я сразу к основному. Я возмущён! Вас при выступлении даже не было в Питере! И мне известно, что ваш ЦК призывал к соблюдению спокойствия, просил войска оставаться в казармах. Этот чёртов Пулемётный полк и кронштадтских матросов взбунтовали анархисты!
  Тем не менее Временное Правительство мгновенно выпустило приказ о вашем аресте. И верхушки ЦК! Да, я уже знаю, что официальной причиной там называется шпионаж в пользу Германии, но это ещё больший абсурд!
  Насколько я понимаю, шпионаж - это когда враждующей стране передаются сведения, имеющие военное значение. Какие, к чертям, сведения вы могли передавать - даже если бы захотели? Они просто опять завели старую шарманку - всё, что оказалось под рукой.
  Я завтра же публикую открытое письмо с протестом! Молчать не стану!
  Да, и ещё. Я вообще не желаю оставаться в стороне в такой момент! Меня бесит эта беззастенчивая травля Ленина и большевиков!
  Помните, вы неоднократно предлагали мне и моим межрайонцам вступить в вашу партию? Если предложение ещё в силе, я желал бы им воспользоваться. Межрайонцы как хотят, такой вопрос каждый для себя решает сам, но я теперь хочу идти плечом к плечу с вами. Согласны?
  Ленин внимательно смотрел на Троцкого.
   - Лев Давидович, а вы уверены? В такой момент быть с нами просто рискованно. Чревато арестом ... а то ещё и поопаснее.
   - Ничего, - как-то лихо ухмыльнулся тот, - бывало и хуже. Понимаете, я потеряю уважение к себе, не сделав того, что, по моему глубочайшему убеждению, сделать должен. Не волнуйтесь, Владимир Ильич, они за всё заплатят.
  Спокойно уезжайте из Питера. Ради бога, не рискуйте. Ваша задача сейчас - сберечь себя. Вы значите очень много. Даже Временное Правительство, наконец, это поняло. Просто партия большевиков - это одно, а партия большевиков во главе с Лениным - совершенно иное. Я со своей стороны, приложу все усилия, чтобы вместе с большевиками радикально переломить ситуацию дабы вы смогли триумфально вернуться. Согласны, Владимир Ильич?
   - Что ж. Тогда с огромной радостью принимаю ваше предложение. Времени действительно мало, поэтому сразу. Если вы не против, я немедленно порекомендую ЦК не только принять вас в партию, но и кооптировать в свой состав и в редакцию "Правды". По моему глубочайшему убеждению, Троцкий там необходим.
  Троцкий уже слушал, очень внимательно, временами утвердительно наклоняя голову. Ленин продолжил:
   - И ещё. Нам, конечно, предстоит осмыслить уроки, которые следует извлечь из поражения, но кое-что можно сказать уже сейчас.
  Первое. Надо оставить бесплодные попытки убедить нынешний состав Петроградского Совета взять верховную власть в свои руки. Эсеровско-меньшевистское большинство на это попросту не способно.
  Посмотрите, батенька, даже когда Таврический Дворец окружила толпа, буквально требующая от Совета взятия власти и готовая преподнести её не блюдечке, они вызвали войска для разгона этой толпы.
  Вывод. Конечно, авторитет Советов сейчас таков, что лучше, если власть возьмут они. Значит, задача сделать Советы нашими, большевистскими, остаётся.
  Но необходимо снова вернуться и к задаче брать власть путём вооружённого восстания, от которой мы временно отказались. Даже если Совет будет против.
  Какой путь сработает раньше - не знаю. Лучше бы оба. Во всяком случае, конечная цель осталась прежней. Взять власть путём свержения правительства. Мне кажется, тут поможет второе соображение. Оно таково.
  Да, Временное Правительство сейчас победило. Как всегда бывает сразу после победы, авторитет его взмыл на огромную высоту, а противников правительства массово травят. Да, верно.
  Но, - Ленин поднял палец вверх, акцентируя внимание, - война продолжается, хозяйственная и экономическая ситуация ухудшается и будет ухудшаться всё стремительнее. Перебои с продуктами станут усиливаться и, как следствие, авторитет правительства - падать. Всё быстрее. А наш, большевистский, соответственно расти.
  Так вот, очень важно не прекращать позиционировать себя как противников правительства, а когда настанет подходящий момент, нанести удар.
  Третий урок, - Ленин на секунду умолк, собираясь с мыслями и продолжил, - Мы забыли, что войска в большинстве своём так восторженно принимают нашу антивоенную пропаганду не потому, что они против войны империалистической. Они не желают воевать вообще!
  Поэтому попросту небоеспособны. Да, правительство они не поддержат, но и за нас в бой с регулярными верными правительству частями не пойдут! И любое воинское подразделение, прибывшее в столицу по приказу правительства, быстро подавит выступление таких частей. Соответственно, надо будет принять меры, во-первых, к тому, чтобы такие подразделения просто не доехали до Петрограда. Если не удастся распропагандировать сами войска - действовать через настроенных по-большевистски работников железных дорог. Машинистов, поездных бригад, стрелочников, станционной обслуги, наконец. Путей много.
  Второе. Надо всё-таки стараться находить людей, преданных нам по-настоящему и создавать из них отряды. Костяк Красной Гвардии должны составить именно они.
  И конечно - берегите себя тоже, Лев Давидович. Может, вы не представляете значения своей личности в революции, но поверьте - оно колоссально.
  Троцкий спокойно и задумчиво смотрел Ленину в глаза.
   - Я понял вас, Владимир Ильич. Очень благодарен за столь лестные слова и за огромное доверие. Я услышал сегодня вами сказанное и приложу все усилия, чтобы не подвести. Сейчас мне, наверное, пора идти.
   - Подождите, Лев Давидович. Напоследок разрешите спросить. Я вот сейчас смотрю на вас и не узнаю. Как будто подменили. Помолодели. Пышете какой-то сумасшедшей энергией. Такое ощущение, что готовы горы свернуть. Нет, я, разумеется, страшно рад такому преображению, но всё же не откажите удовлетворить моё любопытство. Что случилось?
   - Да, это все мне говорят. Я давно заметил такую особенность. Во время побега из ссылки, в девятьсот пятом - во время восстания. Думал, конечно, в чём причина. Кажется, понял.
  Я - человек действия. Если ничего не происходит, не за что активно бороться, я кисну. Как в эмиграции. Нет, разумеется, пишу статьи, пытаюсь высказаться на все волнующие темы. Но это не то. Чувствую себя, как в киселе.
  Я, Владимир Ильич, когда увидел, как эти горлопаны - кронштадтские матросы - арестовали Чернова, как будто взорвался. Не думал ни о чём - тело само вспрыгнуло на автомобиль, и слова полились тоже сами. Я просто чувствовал - как надо действовать и что нужно сказать. Понимал настроение толпы и знал, что она подчинится. Уже потом подумал - а ведь это были те самые матросы, которые буквально в предыдущие часы убили и ограбили бог его знает сколько человек на улицах. Но мне было наплевать. И они подчинились.
  Я сейчас чувствую себя, как в девятьсот пятом. Когда руководил восстанием. Лёгкость необычайная. Всё время огромное желание действовать. Я в своей стихии. Ладно, времени уже нет вовсе. Счастливо вам, Владимир Ильич. Уверен, свидимся. Удачи, и будьте поосторожнее.
  Он легко поднялся, пожал Ленину руку и вышел.
  
  6 июля 1917 года.
  Сводный отряд Кузьмина готовился штурмовать особняк Кшесиньской. При поддержке тяжёлой артиллерии. Однако большевики решили не защищать его. Были арестованы семь большевиков, среди которых охранник Ленина, занимавшиеся эвакуацией партийных документов.
  После переговоров, которые от лица ЦК вёл Сталин, сдались солдаты и матросы в Петропавловской крепости, решившие не делать из себя мучеников революции. Они были разоружены и отправлены в Кронштадт.
  Начали прибывать вызванные с фронта верные Временному Правительству войска. Утром - самокатчики, бронедивизион и эскадрон малороссийских драгун. Вечером - отряд, направленный Керенским, в составе пехотной бригады, кавалерийской дивизии и ещё батальона самокатчиков.
  Прибывшие с фронта силы насчитывали, впрочем, всего десять тысяч человек, значительно уступая в численности Петроградскому гарнизону.
  Милиция в дни выступления оказалась несостоятельной и неспособной обеспечить порядок на улицах столицы.
  
  Троцкий опубликовал открытое письмо Временному Правительству, в котором заявил о полной солидарности с Лениным и готовности опровергнуть все обвинения в сотрудничестве большевиков с Германией.
  В тот же день в столицу прибыл с фронта Керенский.
  
  7 июля 1917 года.
  Ушёл в отставку министр юстиции Переверзев, а затем и председатель Временного правительства князь Георгий Львов.
  
  9 июля 1917 года.
  Юнкера разгромили большевистские штабы в Литейном и Петроградском районах.
  В тот же день Ленин, сменив к этому времени пять конспиративных квартир, вместе с Зиновьевым бежал в поселок Разлив (Сестрорецкий район Петроградской губернии), где на первое время укрылся в сарае рабочего Емельянова.
  Снова на нелегальном положении. Снова вдали от центра событий. Но Ленин не унывал. Да, проиграно сражение - но не война. Положение будет изменяться к лучшему. Надо просто перетерпеть. Сколько потребуется. Будет ещё возможность сразиться.
  Он не знал, что неудача восстания стала на самом деле шагом вперёд в деле завоевания власти большевиками и им, Лениным.
  Во-первых, Временное Правительство недвусмысленно позиционировало его и соратников как своих злейших врагов. Но когда жизнь ухудшается, люди начинают ненавидеть правительство - и всё больше поддерживать именно его врагов. Что и будет происходить буквально со следующего месяца.
  Во-вторых, даже осознавая, что Троцкий явился ценнейшим приобретением, он всё же недооценивал значения этой личности. Взбешённый травлей Ленина после разгрома восстания, Лев Давидович принял окончательное решение объединиться с ним.
  Следствием яростной активности Троцкого в последующие три с половиной месяца станет практически полная большевизация гарнизона, подчинение Совета и как кульминация - свержение Временного Правительства и переход власти в руки большевиков.
  К возвращению Ленина в Питер власть будет уже готова упасть к нему в руки, как созревший плод.
  Но всё это будет описано во Второй части Первой книги. Которая так и называется.
  "Троцкий".
  Конец Первой части.
  
  
   
  Часть Вторая. Троцкий
  
  
  10 июля 1917 года.
  Как мы помним, в результате событий начала июля был вынужден уйти в отставку председатель Временного правительства Георгий Львов. 10 июля было сформировано новое правительство, возглавлявшееся Александром Керенским, который при этом сохранил посты военного и морского министров. Состав правительства был преимущественно социалистическим, в него вошли эсеры, меньшевики и радикальные демократы. Временное правительство перебралось из Мариинского дворца в Зимний.
  Двоевластие закончилось. Петроградский Совет исправно проводил заседания и обсуждал текущие вопросы, но Временное Правительство уже действовало, не оглядываясь на него. Впрочем, Совет оставался эсеровско-меньшевистским и был настроен гасить выступления масс, но уж никак их не провоцировать..
  Сейчас Временное Правительство развязало травлю Ленина и его соратников. Новый премьер Александр Керенский проявил куда бОльшую решительность, чем его предшественник Георгий Львов. Вождь большевиков с ближайшими сподвижниками обвинялись в шпионаже в пользу Германии, их разыскивали с целью арестовать и предать суду, о чём широко оповещалось через газеты.
  Повторюсь. Странно, что в список подлежащих аресту не попал Сталин, который, как мы помним, на заседаниях ЦК зачастую предлагал намного более радикальные решения, нежели Ленин, и наоборот попал весьма умеренный Каменев. А ведь Лев Борисович на заседаниях ЦК был против даже мирных демонстраций.
  Впрочем, Каменев являлся лидером большевистской фракции в Петроградском Совете и поэтому был обязан озвучивать на заседаниях Совета точку зрения ЦК партии большевиков. Сталин же вне ЦК в основном помалкивал. В итоге Каменев был арестован - вместе с другими видными большевиками, а Сталин спокойно посещал заседания, правда, практически не выступая. Воистину, молчание - золото.
  В пользу этого утверждения говорит и то, что арестована была также и неистовая Александра Коллонтай, которая никогда и нигде не скрывала своего мнения. Заметны те, кто говорит громко, а на помалкивающих обращают внимание куда меньше.
  Разумеется, главной целью Временного Правительства являлся именно арест Ленина ... или лучше случайная его гибель при аресте. Керенский понимал, от кого исходит главная опасность на данный момент.
  Владимира Ильича усиленно разыскивали, причём не только в Петрограде. Девятого июля, отправляя группу на его поиски в маленький городок Териоки (ныне - Зеленогорск), уже известный нам генерал Половцов услыхал от офицера, возглавлявшего группу, следующий вопрос:
   - Господин генерал, в случае, если найдём, желаете ли вы получить господина Ленина в цельном виде или в разобранном?
  Половцов внимательно взглянул в глаза офицеру.
   - Арестованные часто делают попытки к побегу, - очень серьёзно ответил генерал.
  Офицер понимающе склонил голову, по-строевому выпрямился, щёлкнул каблуками, отдал честь и быстро вышел.
  Облава разгоралась. Но, как оказалось, поймать вождя большевиков, имеюшего колоссальный опыт конспирации, армейскими методами не вышло. Ленин благополучно скрылся в Разливе, и след его затерялся.
  Но уже 10 июля вышла статья "Политическое положение", написанная Владимиром Ильичом перед самым отбытием из Петрограда.
  В ней Ленин объявил о начале "нового цикла" в подготовке большевистской революции. Он констатирует, что двоевластие кончилось.
  Новое правительство Керенского есть не что иное, как орудие победившей контрреволюции, а Советы превратились в фиговый листок этой контрреволюции. Ленин снимает лозунг 'Вся власть Советам!' и заявляет: отныне путь ко власти лежит не через Советы, а через вооруженное восстание.
  "Всякие надежды на мирное развитие русской революции исчезли окончательно. Лозунг перехода всей власти к Советам был лозунгом мирного развития революции, возможного в апреле, в мае, июне, до 5-9 июля, то есть до перехода фактической власти в руки военной диктатуры. Теперь этот лозунг неверен. Никаких иллюзий мирного пути больше нет. Целью вооружённого восстания может быть лишь переход власти в руки пролетариата, поддержанного беднейшим крестьянством для осуществления программы нашей партии"
  Вызов Временного Правительства принят, и Ленин сдаваться не собирается. Выводы из предательства Петроградского Совета сделаны.
  Но Ленин делает одно серьезное предупреждение своей партии: не бросая легальности, но и ни на минуту не преувеличивая ее, партия должна соединить легальную работу с нелегальной, как в 1912-1914 годах. Другими словами, из Советов не уходим, но на них при данном составе как на орудие захвата власти больше не полагаемся. Дорога к власти лежит через полную изоляцию меньшевиков и эсеров.
  
  11 июля 1917 года.
  Они заметили его почти случайно.
  Пётр Мартынов с матросами Николая Маркина занимались очередным патрулированием. Они шли по улице, оглядывая окрестности и беседуя о ситуации в Питере. О травле большевиков, об уходе Ленина на нелегальное положение, о бесстрашной активности Троцкого и гадали - что впереди.
  Несмотря на травлю верхушки партии большевиков во главе с Лениным, сама партия оставалась на легальном положении, и Мартынов с матросами продолжали патрулирования так же, как и до этого.
  Более того, они даже не почувствовали какой-либо перемены в отношении к себе. В революционных массах большевики, похоже, стали даже более популярными, а с депутатами, скажем, Петроградского Совета ни Пётр, ни, тем более Маркин фактически не общались.
  Сегодняшнее патрулирование было утренним, но город уже проснулся
  Разговор поддерживали в основном матросы. Пётр отвечал односложно, думая о своём. Отношения с Таней оказались делом непростым.
  Нет, Таня была по-прежнему мила, весела и ласкова. Но давили проблемы житейские. Им даже жить вместе было негде. Таня, конечно, переехать в казарму не могла - не место там для нормальной девушки. А ему переехать к ней ... та снимала комнату пополам с подругой по фабрике. Снять жильё - на какие доходы? Дознаватель - конечно, почётно. Но не денежно. Паёк - и все дела.
  В общем, хоть бери Таню с собой и возвращайся на родной хутор. Чего Петру делать совершенно не хотелось. Он понимал, что такому, каким он стал, делать там нечего. Со скуки сдохнешь. Ладно, вот дайте победить буржуев - и всё наладится.
  Увлёкшись кто разговорами, а кто - тяжёлыми размышлениями, они едва не прозевали лежавшее на земле в очередной арке по пути тело, над которым как раз склонился какой-то типчик неприметной наружности в гражданской одежде.
  Тело и типчика заметил Егор. Кстати, наверное, давно пора представить состав летучего матросского отряда Николая Маркина.
  Всего их шестеро, включая самого Николая. Самые молодые - Митрофан и Павел. Каждому по девятнадцать, причём Митрофану девятнадцать исполнилось уже после Февральской революции. На флот соответственно оба попали сравнительно недавно, вскоре после этого угодив в эпицентр стремительно развивавшихся революционных событий.
  Без раздумий шли за Николаем, доверяя ему во всём. Может быть, дело в том, что обоих Маркин взял под опеку сразу по появлению тех в экипаже. Пребывание в отряде и работа по поддержанию порядка обоим нравилась, а перед аналитическими талантами Петра они преклонялись. Юношеские восторженность и романтизм. Легконогие, самые быстрые в отряде.
  Солнечный веснушчатый Тимоша. На год старше Митрофана с Павлом. Любимец отряда. Всегда улыбающийся, оживлённый. Кстати, неплохо умел развлекать товарищей - и не только прибаутками. Оказывается, в детстве познакомился с фокусником из бродячего цирка, и тот, оценив способности восторженного рыжего пацана, задаром обучил того парочке нехитрых приёмов. И показал несколько не менее простеньких фокусов, которые способный парнишка в дальнейшем освоил уже самостоятельно, после того, как нечаянный наставник укатил со своим цирком далее. Внимателен и глазаст. Любил читать, особенного о борцах за свободу прошлого. Охотно пересказывал прочитанное. Это от него Пётр услышал о геройском Петре Петровиче Шмидте.
  Сергей был годом старше Тимоши, Двадцать один год. Спокоен, рассудителен, мог дать неплохой совет. Но лишний раз не высовывался - высказывал своё мнение только если спрашивали. Не любил быть заметным, предпочитал смотреть, слушать и запоминать.
  Егор. По старшинству и по возрасту второй в отряде. Двадцать три года. Старше был только Николай. На год. Молчалив, кажется, больше, чем Маркин. Надёжен, если что-то поручить - умрёт, но исполнит в точности. Про таких говорят - "вечно второй". Эти люди не любят сами командовать, но за всё, что им прикажут, беспокоиться уже не приходится. Самый здоровенный в отряде, хотя регулярно теперь патрулировавший с ними Пётр, разумеется, был побольше.
  Все они безоговорочно ещё с учебного минного отряда, где служили с Николаем, признавали его старшинство.
  Итак, они уже почти миновали арку в стандартный питерский дворик, увлечённые беседой, как вдруг Егор, не забывший бросить взгляд в арку, крикнул "Стоять" и кинулся в неё, стаскивая с плеча винтовку.
  Типчик, склонившийся в середине прохода над неподвижным телом, поднял голову, мигом оценил ситуацию и задал было стрекача. Митроха и Павел опередили остальных, мгновенно кинувшись вслед, но догнать не успели. Грохнул выстрел Егора, человек немедленно затормозил, вскинул руки вверх и заголосил.
   - Не убивайте, братцы. Неповинен! - рисковать жизнью он был не готов.
   - Увидим, - подошедший Николай был, как всегда, немногословен, - Обыщите его.
  Досмотр особых результатов не дал. Дешёвый кошелёк с парой сотенных бумажек, какая-то мелочь в кармане, недорогая расчёска, перочинный нож ... неисправный.
  Пётр приступил к ставшей уже обычной для него процедуре расследования. Он подошёл к неподвижному телу.
  Весьма недёшево одетый пожилой мужчина лежал на спине. Причина смерти казалась очевидной. Верхняя часть лба по центру была разворочена. Верхний край раны даже охватил переднюю часть редких волосёнок. Покойник был, похоже, не беден. Дорогой костюм-тройка, рубашка тоже не из дешёвых. Галстук-бабочка. Ну и штиблеты подстать всему ансамблю.
  Во внутреннем кармане пиджака обнаружился шикарный бумажник почти с пятью тысячами рублей и набором красивых визитных карточек с надписью, исполненной красивой золотистой вязью.
  "Доронин Александр Васильевич. Кредитное товарищество "Селенга". Директор."
  Кроме этого на визитке было два номера телефонов и два адреса. Один, похоже, располагался где-то рядом. Во всяком случае, улица была та самая, по которой они только что шли.
  Пётр выпрямился и огляделся вокруг. Во дворе старательно шаркал метлой бородатый дворник.
   - Митроха, покличь-ка вон его сюда. Да, ребятки, а задержанного подведите ко мне. Кто таков, чего у трупа делал?
   - Митюха я ... Дмитрий Селиванов. Живу тут неподалёку. Мимо шёл, смотрю - лежит. Ну я подошёл посмотреть - может, плохо человеку. А тут сразу вы.
   - Точно, - встрял Тимоша, - я эту фигуру давно срисовал. Он впереди нас шёл, шагах в пятидесяти. Шёл-шёл, а потом вдруг глянул налево - и шасть в арку. Я ещё подумал - надо глянуть, что там этот клошар нашёл, да увлёкся, забыл. Спасибо, Егор не прозевал.
  Тимоша любил вставлять в свои реплики вычитанные слова. Поэтому они уже знали значение термина "клошар". Из бедных, одним словом.
   - Ладно, - Пётр взглянул на Селиванова, - Видел что, может?
   - Да что видел, - Дмитрий был несколько озадачен вопросом, - Вижу, лежит. Подошёл, наклонился. Тут вы.
   - Я говорю, может, рядом кого заметил.
   - Не, не было никого. Вон, дворника видел во дворе - и всё.
   - Ладно. Братва, верните ему что у него нашли - и пусть идёт себе. Не верю я, конечно, что просто помочь человеку хотел, ошмонал бы за милую душу. Но не успел. Не пойман - не вор.
   - Вы-то больно честные, - обиделся тот, - сами, небось, и ошмонаете теперь. Карась-то жирный, глянь, бумажник из крокодиловой кожи. И внутри есть что-то, к бабке не ходи.
   - Не карась, а господин директор, - раздался голос подошедшего дворника, - Александр Васильевич Доронин. Из господ, но к нашему брату вежливый. Завсегда остановится, расспросит, иногда и на чай получишь. Тут вопче вежливая публика проживает, в нашем дворике. Окромя парочки мамзелей. Те стервозные. Вот, новая супружница Александр Васильича как раз из таких. Нос дерёт, а у самой - ни кожи, ни рожи.
   - Так-так, - заинтересовался Пётр, - значит, Александр Васильевич тут проживал? И женился недавно?
   - Ну дык я ж говорю. Вон в том подъезде, Квартира справа, во втором этаже. Справная квартира, мне даже там бывать доводилось. Замок у шкафа заело - меня и позвали, - начал было словоохотливый мастер чистоты, но Пётр тут же его перебил.
   - Спасибо, товарищ, но об этом потом. Сейчас Дмитрия Селиванова отпускаем ... просим прощения за беспокойство.
  Митюха обалдело взглянул на него - видимо, был непривычен к такому обращению. Но смысл понял, буркнул "прощеньица просим" - и торопливо направился к выходу из арки. Разжиться с трупа сегодня не вышло.
   - Товарищ дворник, - продолжал Пётр, - во-первых, скажите, как вас называть?
   - Да чё там называть, - засмущался тот, - Кузьмой все зовут, и вы зовите. А сами-то откуда будете? Красные банты я вижу, но не сочтите за неуважение, их нынче любой нацепить может. Бумага-то есть у вас какая?
   - А как же, товарищ Кузьма. Я - Пётр Петрович Мартынов, дознаватель при Петроградском Совете. Вот мой мандат, смотрите. А это - летучий отряд революционных матросов. Тоже при Совете. Командир - Маркин Николай Григорьевич. Николай, покажи свой мандат.
  Маркин полез в карман бушлата, но дворник замахал руками.
   - Да не надо, хватит. Я ведь, признаюсь, неграмотный. Ваш мандат, вижу, по всей форме, с печатью. Всё, я понял. Чем могу служить?
   - Да пока ничем, Кузьма. Постой, мы осмотр трупа закончим - и в квартиру к нему пойдём. А ты тело покараулишь. Хорошо, товарищ?
   - Слушаюсь!, - тот выпрямился, как по команде, - Разрешите, Ваше благородие, я пока двор домету ... немного осталось.
   - Ну конечно. И не зови ты меня благородием, Кузьма. Нету нынче благородий. А я - просто Пётр или Пётр Петрович. Ладно?
   - Так точно, ва ... Пётр Петрович. Разрешите выполнять? Я здесь, во дворе. Как надо будет покараулить - кликните.
  Кузьма удалился, и Пётр вернулся к осмотру.
  Сначала продолжение такового не добавило ничего особенно нового. Единственное - стало окончательно ясно, что причина смерти потерпевшего - не банальное ограбление. В жилетном кармане нашлись роскошные золотые часы на цепочке. Пётр внутренне порадовался.
  Он вначале подозревал, что это продолжают убийства и грабежи участники, с позволения сказать, "мирной демонстрации" четвёртого июля. Да уж, сколько людей было тогда ограблено, а многие - и убиты. И сплошь небедно одетые. Им с Маркиным даже запретили в тот день патрулировать, опасаясь лишних эксцессов.
  Но лихие демонстранты - солдаты анархистского пулемётного полка или кронштадтские матросы, видимо, вернулись по казармам и флотским экипажам. Уж бумажник-то с часами они бы точно не оставили.
  Сделав такие выводы, Пётр подозвал Николая.
   - Слушай, давай его перевернём аккуратненько. Я пока не пойму, отчего он погиб. Если от удара - били кастетом или обухом каким, причём сверху вниз. Но тогда странно - на пиджаке должны остаться брызги крови, а я их не вижу. Погиб он больше нескольких часов назад - уже остыл. То есть убили ночью либо вчера вечером - днём бы нашли уже. Давай, Николай, переворачиваем осторожненько.
  Перевёрнутый труп сразу открыл много интересного. Во-первых, прояснилась причина смерти. На коротко стриженом затылке обнаружилось входное отверстие от пули, причём малого калибра. Дамский браунинг, что-то около того. Развороченная верхняя часть лица, видимо, объяснялась тем, что выходное отверстие от пули всегда больше входного. Кроме того, скорость полёта была, вероятно, невелика, отчего пуля не пронзила всю голову, а разворотила череп в районе выхода.
  Пётр, учтя положение трупа, понял, что мужчина был убит, направляясь во двор, выстрелом сзади снизу под углом. Он сразу велел матросам обыскать территорию вокруг, поставив задачу - найти гильзу и, если повезёт, саму пулю, которая должна была изрядно потерять скорость, пройдя через череп, судя по выходному отверстию.
  Во-вторых, под трупом обнаружились ещё одни часы. Не такие дорогие, как на покойнике, но тоже не из дешёвых. Серебряные. Цепочки не было.
  И в-третьих, опять же под трупом был найден обломок какой-то деревяшки. Скорее всего обычного сука с дерева, которых вокруг было достаточно. На конце обломок был несколько разлохмачен, как будто отломился в тот момент, когда суком что-то поднимали, используя в качестве рычага.
  Поискав глазами, Пётр, на удивление, сразу обнаружил искомый сук. Тот лежал неподалёку, в той же арке. Он приложил обломок - все сомнения отпали.
  Николай и матросы, стоя рядом, наблюдали за его действиями, ожидая развязки с разоблачением убийцы. Это уже вошло в традицию - инициатива в любом серьёзном расследовании сразу же отдавалась Мартынову, а прочие, иногда высказывая своё мнение, в основном выполняли его указания. Зато бесплатно наблюдали всю детективную историю непосредственно.
  Выпрямившись, Мартынов подозвал дворника, который уже закончил подметать и ожидал, наблюдая за процессом расследования.
  Тот мгновенно оказался рядом и выпрямился навытяжку, держа метлу как ружьё у ноги. Пётр вздохнул, но ничего на эту тему говорить уже не стал. Видать, бывший солдат, ему так привычнее. Пускай уж.
   - Товарищ Кузьма, сам видишь. Дело серьёзное. Убийство. Ты расскажи о его домашних. Сам понимаешь, нам знать бы надо. Потом мы туда, в квартиру пойдём, а ты тело покараулишь. У них есть телефон?
   - Так точно, Пётр Петрович. У такого человека в квартире не может не быть. Я сам видел, как шкаф чинить вызывали. Так, насчёт домашних. Первый - сын. Василий Александрович. Серьёзный господин. Но добрый и вежливый, как отец. Тоже завсегда остановится, поздоровается, расспросит. Правда, на чай не оставлял, да я не в обиде. Таких денег, как у отца, у него нету. Служит в том же кредитном товариществе. Не директором, ясное дело.
  Глафира. Кухарка у них. Готовит, за продуктами сама ходит. Бывало, останавливалась со мной поболтать. Баба как баба. Кухарка, одним словом.
  Пантелеймон. Лакей ... ну, как теперь он называется - не ведаю. Александр Василич его мажордом называл. Не знаю, что значит. Мужчина как мужчина. Много говорить не любит, особенно о господах. Но поговорить может. В опчем, человек как человек.
  Маргарита Николавна. Ихняя ... покойника, значит, супружница новая. Прежняя-то, Мария Степановна, два с лишком года тому, в зиму померла. От простуды. Жаль, хорошая женщина была. Тихая, спокойная. Вежливая, как муж. В одночасье сгорела. Эх, кончилась семья. Упокой, Господи, их души, - Кузьма размашисто перекрестился и продолжил.
   - В опчем, Александр Василич погоревал-погоревал, да и женился снова год с лишком тому. Новая-то не такая, как покойная Мария Степановна. Молодая, а форсу - как у королевны. Никогда не поздоровается. Как меня и нету. И мужу, когда с ним, не даёт. Что ты, мол, с ним разболтался, нам ехать пора. И за руку тянет. А тот за ней, как телок на привязи. Да и то, моложе она его лет на двадцать-тридцать, и выглядит завсегда как барыня. И одета, и накрасится вся, и даже походка у неё - как будто завлекает. Он, конечно, сразу разум и теряет. Эх, седина в бороду, одно слово, - пригорюнился Кузьма и, вдруг встрепенувшись, добавил:
   - Ан Глафира сказывала, ссориться они в последнее время всё чаще стали. Он-то, вишь, бывает, как придёт, так сразу к ней. И начинает. Орёт, кричит, гневается одним словом. Глафира говорила - молодыми людьми попрекает. Мол, ласкова больно с теми. Ну так что поделаешь. Взял молодую - сам виноват. А она поворкует, подольстится, обнимет, поцелует, скажет - любит, мол, только его - он и размякнет. Ещё и подарки дарит потом с извинениями. Одно слово, опять скажу. Седина в бороду - бес в ребро. Нет хуже дурака, чем старый дурак.
   - Вот и третьего дня, - продолжал Кузьма, - как вернулся, так крик-шум и начался. Глафира говорила - пуще прежнего. Уже не просто молодыми людьми попрекал, а полюбовником. Вроде узнал что-то ... в частную сыскную контору обращался. О разводе кричал. Она к нему снова и так, и этак - но он на сей раз не размяк. Уж не знаю, удалось ей помириться - или что. Вот так. Всё о них вроде. Ещё чего спросите, Пётр Петрович?
  Пётр слушал дворника очень внимательно, ни разу не перебив.
   - Нет, Кузьма. Ты и так много интересного рассказал. Очень нам помог. Благодарю от лица Петроградского Совета. Я сейчас с ребятами внутрь пойду, а ты вот что. Дворницкая твоя далеко?
   - Да вот же она, - указал Кузьма на неприметную дверь непосредственно в стене арки, - там и инструмент, там и сплю ... и харчуюсь. А что, надо в засаде посидеть? Так я мигом! У меня и свисток есть. Как какой мазурик к мёртвому телу наклонится - так я сразу свистну - тут не зевайте, хватайте. Верно я понял, Пётр Петрович?
   - Почти верно, но не совсем так. Дело ещё серьёзнее. В дворницкой твоей посидят двое наших матросов, а ты как будто подметаешь и на труп посматриваешь. Чтобы никто ничего не заподозрил. Тебя-то жильцы знают, а как матросов увидят - насторожатся. Будут спрашивать - отвечай, что оставили пока присмотреть. Спросят, о чём мы тебя пытали - отвечай, что про личность убиенного - кто, мол, таков, а после - о домашних его. Но о скандалах в семье - молчок. Знать ничего не знаешь. Телегу забрать труп мы сами из квартиры по телефону вызовем. Понял?
   - Не извольте беспокоиться, Пётр Петрович, всё сделаем в лучшем виде.
   - Спасибо, товарищ Кузьма. Я сразу понял - ты человек серьёзный. Да, и ещё. Негоже так мёртвому телу лежать неприкрытым. У тебя найдётся какая тряпка - прикрыть пока не увезут? Но прикрыть полностью, чтобы не видно было, что за покойник лежит. Зачем народ зря пугать?
   - Не извольте беспокоиться, Пётр Петрович. Есть в дворницкой старое покрывало. Большое. Накроем - ничего видно не будет.
   - Отлично, товарищ Кузьма. Давай, неси, накрывай.
  Пётр подозвал Егора с Сергеем, велел им сидеть в дворницкой, смотреть за трупом, но себя не обнаруживать, пока кто-нибудь не снимет покрывало и не начнёт на трупе или около что-нибудь искать. После чего подозвал Николая и Тимошу и долго им что-то втолковывал.
  Наконец, они направились в квартиру. Кузьма яростно шаркал метлой, время от времени бросая мрачные взгляды на накрытое мёртвое тело. Встретившись глазами с Петром, он успокоительно кивнул - мол, не извольте беспокоиться, Пётр Петрович.
  Дверь открыл нестарый ещё мужчина серьёзного вида в белой рубашке, жилетке и тщательно выглаженных брюках, аккуратно подстриженный и причёсанный. "Пантелеймон", - сообразил Пётр, достал свой мандат и тут же с порога заявил:
   - Доброе утро. Дознаватель при Петроградском Совете Пётр Мартынов. Могу я видеть хозяев?
   - Хозяина нету дома, - серьёзно и вместе с тем почтительно ответил Пантелеймон, - а хозяйка со вчерашнего не выходила. Вчера как вернулась, так прошла к себе - и мы её больше не видели. Вон, даже сумочку забыла на комоде. Взволновавшись пришла. Позвать?
   - Да уж, будьте так любезны. Мы пока в гостиной обождём. Эти со мной, - сообщил Пётр, входя в гостиную в сопровождении четвёрки матросов.
  Пантелеймон кивнул и направился по коридору вглубь квартиры. Оттуда послышался стук в дверь и вопросы Пантелеймона, на которые отвечало грудное женское контральто.
  Из боковой двери в гостиную выглянула просто, но опрятно одетая женщина лет сорока в белом кружевном фартуке. Увидев незнакомых, она повернулась, видимо, собираясь выйти назад.
  Пётр не стал ей препятствовать. Тут же кивнув заговорщически Тимоше в сторону находящейся на комоде сумочки явно из дорогого магазина, он решительно направился к двери, за которой скрылась Глафира.
  - Доброе утро, - поздоровался Мартынов, войдя в помещение, судя по всему служившее кухней - просторной и оборудованной по последнему слову кухонной техники, - Пётр Петрович, дознаватель при Петроградском Совете. Ваш хозяин, Александр Васильевич убит сегодня ночью. Я веду расследование. Мне нужно задать вам несколько вопросов. Вы ведь Глафира, кухарка? Я правильно понял?
  Женщина, при словах о смерти хозяина испуганно зажавшая рот кончиком фартука, неуверенно кивнула. Похоже, принимать участие в следственных действиях ей до этого не доводилось.
  Впрочем, ни на какие сложные вопросы отвечать не пришлось. Всё было стандартно - имя фамилия, род занятий. Где была со вчерашнего вечера до настоящего момента. Не слышала ли или не видела ли чего-нибудь необычного. В общем, следственная рутина.
  Глафира не сообщила ничего, чего бы Пётр не знал и до этого. О скандалах между хозяином и хозяйкой не было сказано ни слова. Видимо, кухарка не считала возможным быть настолько же откровенной с официальным лицом, как с дворником Кузьмой.
  Вскоре после начала беседы в кухню вошёл Тимоша, наклонился к уху Петра и что-то прошептал. Пётр кивнул и матрос снова их покинул.
  Закончив допрос, Мартынов вернулся в гостиную, где уже дожидался молодой человек интеллигентного вида. Одет он был стандартно для банковского служащего. Обычный костюм из магазина готового платья, галстук, чёрные штиблеты. Выглядел взволнованным. Увидев входящего Петра, молодой человек вскочил.
   - Это правда? Насчёт отца? Где он? Я могу его увидеть?
   - Василий Александрович, как я понимаю, - тон Петра был официальным, но вместе с тем как бы сочувствующим, - Вы уже знаете, я вижу.
  При этих словах Тимоша принял виноватый вид. Ну да, сообщил уже. Впрочем, а что здесь страшного? Всё равно через минуту узнал бы.
   - Мне нужно задать вам несколько вопросов. Этого требует официальная процедура, - Пётр сел за стол и достал из папки лист бумаги.
   - Конечно, я понимаю. Нельзя ли побыстрее? Мне на службу. Кстати, Пантелеймон, - сын хозяина заметил входящего в гостиную "мажордома".
   - Ты не видал ли моих часов? Вообразите, - он повернулся к Петру, - вчера забыл их, уходя на службу. Перед уходом, одеваясь, выложил на комод, точно помню - и забыл. Уже на улице обнаружил. Хотел вернуться - да примета плохая. Как с работы пришёл - гляжу, их на комоде нету. А я точно помню, что выкладывал. До сих пор найти не могу. Пантелеймон, ты их никуда не прятал?
   - Простите, Василий Александрович, - невозмутимо ответил тот, - не имею представления. На комоде вчера вы их оставляли, это точно, сам видел. А после обеда глянул - нету. Я ещё удивился - кто мог взять. Вы же со службы тогда ещё не возвращались. Может, Глафира прибрала куда от греха?
   - Да не прибирала я, - Глафира, оказывается, уже вошла в гостиную и внимательно слушала, - я и не помню, чтобы вообще ваши часы видела. Так на кухне же всё время.
   - Ну, значит, и сегодня не судьба, - вздохнул молодой человек, - Ладно, может супруга отца взяла. Вечером со службы вернусь - спрошу. Извините ... не расслышал, как вас зовут, - обернулся он к Петру, - прошу, задавайте свои вопросы. У меня уже очень мало времени. Служба, знаете. Всё же хотелось бы точнее узнать, что с отцом и, если правда ... увидеть тело.
  Мартынов отметил, что более-менее потрясённой убийством выглядела только Глафира. Ну, Пантелеймон, кажется, вообще ничему не удивлялся. А сын ... может быть, просто отроду спокойный? Или знал ... потому, что сам и убил? Да нет, он дураком не выглядит, изобразил бы сыновнюю скорбь как-нибудь. Именно если сам убил.
   - Вы можете называть меня Пётр Петрович, - ответил он, - Что касается службы - не беспокойтесь, мы выпишем вам бумагу, и за опоздание с вас никто не спросит. Причина уважительная. Тело же пока здесь неподалёку, там дворник Кузьма. Поскольку имеет место убийство, мы должны официально доставить его в морг, откуда вы по окончании следственных действий сможете покойного получить для прощания и похорон. Теперь, если не против, перейдём к вопросам?
   - Да, пожалуйста, - похоже, перспектива опоздания на службу волновала Василия Александровича больше смерти отца, - Вы знаете, моей работы ведь всё равно за меня никто не сделает. А смерть отца, жены, мировые катаклизмы для моего начальника причиной облегчить работу не являются.
  После ответов на стандартные вопросы молодой человек был снабжён бумагой о том, что задержался по причине необходимости беседы с представителями Петроградского Совета и отпущен на службу.
  Теперь процедуре допроса подвергся Пантелеймон. Кое-что новое из его ответов выяснилось. Вчера ближе к вечеру хозяин и хозяйка отбыли в ресторан. Пантелеймон, добросовестно выполняя свои обязанности, не ложился, ожидая их возвращения в своей комнатке рядом с прихожей. Уже после того, как Василий Александрович и Глафира разошлись по своим спальням, вернулась хозяйка. Взволнованная. Тут же сняла туфли, бросила сумочку на комод - где та до сих пор и находилась - и удалилась в свою спальню.
  Уже заполночь Пантелеймон, обеспокоенный тем фактом, что хозяина до сих пор нет, осторожно постучал в спальню хозяйки, где, кстати, всё ещё горел свет и осведомился - можно ли войти. Был впущен. Хозяйка курила, сидя в халате. На вопрос - не послать ли за поли ... народной милицией, раз хозяина до сих пор нет, отвечала, что тот наверняка или пьёт у кого-то из своих друзей, или ночует у одной из этих ужасных кокоток, которым строил глазки в ресторане, изрядно к этому моменту набравшись. При законной-то супруге!
  Поэтому Пантелеймону разрешается лечь спать. Разумеется, проверив, на все ли замки заперта входная дверь. Мажордом скурупулёзно распоряжения исполнил. Все замки оказались по-прежнему добросовестно закрыты. Было примерно четыре часа утра, когда он, наконец, лёг. Поднялся в девять, всё же снедаемый беспокойством. Вскоре пришёл Пётр Петрович. Всё.
  Ни о каких скандалах между хозяевами Пантелеймон, как и Глафира, не упомянул.
  К окончанию рассказа в комнату вплыла потрясающая женщина, держащая в руке дымящуюся папироску, вставленную в янтарный мундштук. Пантеймон, вскочив и вытянувшись, почтительно её приветствовал. Из приветствия Пётр понял, что перед ним - хозяйка. Маргарита Николаевна.
  Маргарита Николаевна не зря потратила столько времени, готовясь к выходу. Косметика, если её нанесли, была совершенно незаметна - но лицо казалось сказочно прекрасным. Простенький с виду халат обрисовывал изгибы потрясающей фигуры. Двигалась женщина грациозно, но в каждом её движении сквозили чувственность и эротика. Улыбка была дружелюбной, но вместе с тем зазывной.
   - Это вы и есть дознаватель Совета? Пётр Петрович, если не ошибаюсь? - женщина, совершенно не скрывая своего интереса, оглядывала могучую фигуру Петра, - Очень приятно. Меня зовут Маргарита Николаевна. Я супруга хозяина этой квартиры. Вы, как я понимаю, должны меня допросить по поводу смерти мужа? Или сразу арестуете? - женщина продолжала улыбаться.
  Пётр откашлялся. Чёрт, он же живой человек. Но надо устоять перед этим воплощённым соблазном. Он на службе. Да и Таня.
  Воспоминание о Тане помогло ослабить чары.
   - Да, это я. Очень приятно. Я действительно должен задать вам ряд вопросов. Этого требует процедура расследования. Большинство вопросов рутинные, но я хотел бы начать с других.
   - Как интересно! И с каких же, - улыбка женщины стала ещё шире, а голос почти перешёл в сладострастный шёпот.
  Пётр мельком взглянул на матросов. Митроха, Павел и Тимоша, казалось, превратились в статуи. Их глаза впились в обворожительную фигуру хозяйки, и складывалось впечатление, что они готовы броситься к её ногам, стоит поманить пальцем. На лице же Николая читалось иное. Нет, он не менее внимательно взирал на соблазнительницу, но выражение его лица было скорее ироничным. "Ну и баба ... молодец!", - казалось, говорило оно.
  Это окончательно стряхнуло с Петра остатки гипнотического воздействия местной Цирцеи. Он широко улыбнулся и продолжил:
   - Ничего особенного. Первым долгом мне хотелось бы услышать, как вы провели вчерашний вечер. Начиная с момента возвращения вашего супруга домой. Это может пролить сведения на обстоятельства убийства. После ответов на вопросы вы сможете взглянуть на тело мужа. Затем его отвезут в морг. Такова официальная процедура.
  Женщина разочарованно улыбнулась, но, видимо, решив не отчаиваться и продолжать борьбу за мужское внимание, снова сменила улыбку на чарующую и начала:
   - Дело в том, что в последние дни мой муж вёл себя как сумасшедший ревнивец. Такой Отелло. Поверьте, я не давала никакого повода, но он ревновал к каждому взгляду. Даже не только моему, а просто брошенному на меня любым интересным мужчиной моложе пятидесяти. Я его понимаю, у нас немалая разница в возрасте, что Сашу сильно беспокоило. Третьего дня он даже пригрозил мне разводом. Впрочем, мой супруг вспыльчив, но отходчив. Постепенно наши отношения стали вновь налаживаться, и вчера, вернувшись со службы, он пригласил меня в в ресторан. Я с радостью согласилась - понимаете, всё веселее, чем киснуть в квартире, выслушивая глупости ревнивца.
  Но в ресторане он выпил лишнего, и всё началось сызнова. Беспочвенные обвинения, угрозы развода и прочая скучная материя. Я сказала, что у меня разболелась голова, и я хочу домой. Он не стал спорить, заказал извозчика - и мы уехали. Но в пролётке Саша снова сошёл с ума. Началось то же самое ... впрочем, полагаю, подробности вам неинтересны. Я к стыду своему вышла из себя и довольно резко ответила, что он мне надоел со своими глупостями, и если желает развода - извольте, я не стану препятствовать. Лишь бы оставил меня в покое с моей головной болью. Мы доехали до арки, где вход в наш двор - и тут он заявил, что желает ещё прогуляться ... а, может и развлечься, а я со своей головной болью вольна отправляться домой.
  Я не стала спорить, пришла, переоделась - и попыталась уснуть. Мне не удалось, несмотря на то, что головная боль утихла. Видимо, не проходило волнение. Я курила папиросу за папиросой, но окончательно успокоиться не удавалось. Помню, приходил Пантелеймон и спрашивал - ожидать ли хозяина далее. Я велела ему закрыться на все замки и ложиться спать. Под утро мне всё же удалось заснуть. Ну а утром пришли вы. Вот и всё.
  Я не стану врать, - продолжала Мар гарита Николаевна, - что сильно огорчена смертью мужа. Мне изрядно надоела его ревность. Кроме того, наш брак всё же был больше браком по расчёту. Признаюсь в этом честно, сейчас такими вещами никого не удивишь. Вот так. Осуждаете меня? - она посмотрела на Петра с интересом.
   - В мои обязанности не входит осуждать или одобрять. Осуждает суд. К тому же мои вопросы не окончены. Вот, взгляните не эти часы. Вы их узнаёте?
   - Похоже на Васины. Но я не могу сказать определённо. А у Васи вы спрашивали? По-моему, Пантелеймон тоже должен их узнать. Я не разбираюсь в мужских вещах, уж покорнейше извините.
   - Эти часы были найдены под мёртвым телом вашего мужа, - торжественно сообщил Пётр.
   - Не может быть, - ахнула она, - неужели Васенька? Не верю! Подкараулить отца в арке и хладнокровно ... убить? Нет, Вася на такое не способен. Хотя ... Вы знаете, ведь Саша сына держал, можно сказать, в чёрном теле. После того, как помог устроиться на работу, не помогал совершенно. Бедный мальчик зарабатывал на жизнь абсолютно самостоятельно. Мог обидеться на отца. Но всё равно ... невероятно.
  Удивление Маргариты Николаевны показалось Петру несколько наигранным. Впрочем, возможно, только показалось.
   - Скажите, а вам знакомо такое овальное женское зеркальце в розовой оправе ... с цветочками?
   - Да, это моё зеркальце. Саша подарил. Но я уже не помню, когда его видела в последний раз. Понимаете, я ведь им почти не пользуюсь. Из дома выхожу редко, а в спальне у меня прекрасное трюмо, что намного удобнее. А зеркальце ... не знаю, где ... может быть, в сумочке. Там, на комоде.
  Тимоша благоговейно принёс Маргарите Николаевне сумочку. Та высыпала содержимое на стол, покопалась и, подняв глаза на Петра, разочарованно сообщила, - Здесь его нет, и где оно - не имею представления. Надо искать. А зачем вам моё зеркальце? На память? Я польщена. Как найду - непременно подарю.
   - Это зеркальце и не может быть в вашей сумочке. Мы нашли его неподалёку от трупа. Правда, оно разбито. Видимо, при падении на мостовую. Мы его не взяли, потому что не были уверены, что оно связано с убийством. Ведь в отличии от часов, его нашли в нескольких шагах от тела. Там присматривает ваш дворник Кузьма. Если вы говорите, что оно пропало, то, возможно, его потерял ... или потеряла убийца. Будем расследовать.
  Спасибо вам, Маргарита Николаевна. У меня всё. Пожалуйста, до конца расследования не уезжайте из Питера. То же самое касается и остальных обитателей квартиры.
  А теперь мне нужно ещё раз переговорить с Пантелеймоном и Глафирой и, согласно требованиям к расследованию, осмотреть квартиру. А вы свободны.
   - Вы не могли бы осмотреть именно мою спальню немного позже, - похоже, приняв какое-то решение, попросила хозяйка, - Мне нужно к модистке, и я должна собраться. Я вас не задержу. Начните осмотр хотя бы вот, с гостиной ... или с Васиной спальни. А мне нужно всего несколько минут.
  Пётр согласно кивнул и начал внимательно исследовать все закоулки гостиной. Матросы, переглянувшись, стали ему помогать. При этом на лицах Митрохи, Тимоши и Павла было написано недоумение. Только Маркин, казалось, что-то понял и про себя усмехался.
  Через несколько минут полностью одетая элегантная Маргарите Николаевна выпорхнула из спальни, улыбнулась органам следствия и исчезла. Через секунды хлопнула закрывшаяся дверь.
  Пётр выпрямился и скомандовал:
   - Всё, шабаш. Садитесь и ждите.
   - Как? А обыскивать? - удивился недоумевающий Павел.
   - Тебе сказали ... сядь и жди ... уже всё нашли ... через несколько минут ... всё узнаем, - Николай откровенно улыбался.
  Все сели, только Пётр прошёл к Пантелеймону и через минуту вернулся явно довольный.
  И действительно через пару минут в дверь постучали. Пантелеймон впустил Сергея, который не мудрствуя доложил:
   - Как вы, Пётр Петрович, велели, сидели в дворницкой и ждали. С час назад со двора подошёл молодой человек ... одет прилично. Попросил Кузьму показать тело. Ну, снял Кузьма покрывало. Посмотрел тот на покойника. Вздохнул, перекрестился - и дальше пошёл. Как он тела не трогал, мы его не беспокоили.
  Потом с несколько минут тому подошла дамочка. Знаете, такая, - Сергей обвёл руками в воздухе нечто округлое и по его мнению эротичное, - Сначала искала что-то возле тела. Потом подошла к Кузьме, спросила его о чём-то. Тот развёл руками. Она не унималась. Что-то требовала. Даже кричать начала. Кузьме по-прежнему невдомёк. Тогда скинула с тела покрывало и начала его форменным об разом обыскивать. Тут мы по вашему приказу её и сцапали. Сейчас она там, в арке. Егор караулит. Недовольная очень.
  Пётр Петрович, пойдёмте, а?
  Они вышли из квартиры, спустились по лестнице и направились к арке. Там увидели действительно недовольную Маргариту Николаевну, рядом с которой стояли недоумевающие Кузьма и Егор.
   - Что происходит? Где моё зеркальце? - грозно вопросила она Петра. Тот широко улыбнулся и достал из кармана действительно овальное дамское зеркальце в розовой оправе и с выдавленными в ней на обратной стороне цветочками.
   - Пожалуйста. Вот, возьмите. Кузьма, она тебя о чём пытала?
   - Да про зеркальце какое-то и пытала. Всю душу вымотала. А я до сих пор в толк не возьму - о чём это она? Никогда я никаких розовых зеркал с цветочками в глаза не видывал.
   - Да всё правильно. Не было тут никакого зеркальца. Я о нём вам сказал, Маргарита Николаевна, чтобы проверить. И вы попались как девчонка. Вот скажите, зачем вы солгали, что идёте к модистке, а сами помчались разыскивать какое-то разбитое зеркальце, которым и не пользовались-то почти никогда?
   - Да я хотела память о Саше оставить! Ведь это его подарок!
   - А то у вас других его подарков не было! Нет, вы боялись, что по этому зеркальцу вас найдут. Ведь я вам нарочно сказал, что его нашли рядом с телом, и по нему будут искать. Вы и бросились сразу, сочинив поход к модистке.
   - А может, я хотела все Сашины подарки сохранить! Больше памяти о нём будет!
   - Да ладно вам. Сами же признались в присутствии свидетелей, что никакой любви к нему у вас не было. Брак по расчёту, помните? А главное другое. Вы как определили, что под покрывалом - именно тело Александра Васильевича? Ведь я вам не сказал, где его убили. И из вашего рассказа следует, что вчера он вас у арки высадил - а куда дальше отправился - вы и не знали.
  А вы-то сразу к телу бросились и покрывало скинули. Как определили?
   - Да не помню я! Наверное, вы Васе или Пантелеймону сказали - а я случайно услышала. А может, Кузьма показал.
   - Не подходит. Никому я не сказал - где тело. И Кузьме не велел самому говорить. Только если спросят. Потому что всех проверял, кто в квартире. И только вы сразу и тело нашли, и обыскивать стали. Вы вчера убили ... и Василия Александровича хотели подставить ... часы его с комода вчера взяли и под труп после подсунули. Даже сук обломали, когда приподнимали тело. Василий-то Александрович не хлюпик. Ему бы сук не понадобился, чтобы покойника приподнять. Да и зачем бы ему свои часы под труп прятать? И браунинг дамский ваш ... Тимоша в сумочке нашёл. И гильза от него у тела - вот она.
  На ладони Петра действительно лежала маленькая гильза.
  Маргарита Николаевна ненавидяще взглянула на Петра.
   - Ну ладно, признаюсь. Я убила, я. Не могла я больше жить с ним. Измотал своей ревностью, аспид. Туда не глянь, тому не улыбнись. Сам как мужчина давно уже ничего из себя не представляет. А я женщина молодая, горячая, мне мужчина нужен. Умудрялась находить любовников ... то в магазин как бы выйду, то к модистке.
  Так он частного сыщика нанял. Тот всё раскопал. Саша мне доказательства и предъявил вчера. Я еле упросила сводить меня в ресторан в последний раз. Надеялась - растает, простит. Он ни в какую. Что же мне, опять в кокотки?
  В арке последний раз умоляла, прижалась вся, обцеловала. Снова бесполезно. Ну, во мне и взыграло. Приотстала, достала браунинг из сумочки - и в затылок шарахнула. Суд меня поймёт!
   - Сомневаюсь, - Пётр был совершенно спокоен, - Я ещё понимаю, почему вы таскаете в сумочке браунинг. Время неспокойное. А вот часы Василия Александровича зачем в ресторан взяли? Единственного, с кем пришлось бы делить наследство, если бы вас не раскрыли?
  Вы невинного хотели на каторгу отправить, а сами всё унаследовать. И за это поплатились.
  Ладно. Сергей, сбегай обратно в квартиру. Позвони в Совет. Пусть экипаж пришлют. У нас мёртвое тело и арестованная убийца.
  А вы, Митроха, Павел и Тимоша, с нами не поедете. Я посмотрю, на вас её очарование больно действует. Николай, согласен?
   - Да что уж там ... сам вижу ... ты расскажешь ... как догадался ... пока экипаж приедет?
   - Конечно. Сейчас Серёга вернётся, сядем на те лавочки - и расскажу. Только вот что, Николай. Надо её связать и держать на привязи. Лихая больно.
   - Согласен ... Егор, найди верёвку ... и связать поможешь.
   - Сначала я подумал, что это снова, как неделю назад, дело рук каких-нибудь пьяных солдат или матросов. Как четвёртого июля, во время той, якобы 'мирной демонстрации'. Тогда грабили и убивали в основном именно что прилично одетых. Может, кто-то из тех пьяных "демонстрантов" ещё не угомонился, - Пётр говорил неторопливо, как бы вспоминая. Матросы, дворник и арестованная внимательно слушали. Они сидели на лавочках во дворе, ожидая экипаж из Петроградского Совета. Пётр оглядел присутствующих и заявил:
   - Но потом своё мнение я изменил.
   - Бумажник с деньгами ... золотые часы?
   - Точно, Николай. Если бы они убивали - то бумажник с часами забрали бы, конечно. Ну да, их могли спугнуть. Но тогда те, кто спугнул, наверное, подняли бы тревогу - и мёртвое тело увезли до нас. Нет, тут не ограбление. А что?
  Дело стало проясняться, когда мы перевернули труп. Рана на затылке говорила о том, что убили из оружия малого калибра, возможно, дамского. Положение раны - что стрелявший был, скорее всего, ростом ниже жертвы. А больше всего нового я узнал из того, что нашёл под мёртвым телом.
   - Серебряные часы?
   - Не только. Да, и часы, конечно. Но и то, что они оказались именно под трупом, причём, чтобы их достать, покойника нужно было приподнять или перевернуть. А так их никак нельзя было даже увидеть.
   - Это чтобы ... шпана не спёрла ... раньше времени.
   - Ну да. Убийце было нужно, чтобы часы нашли те, кто станет расследовать. Зачем? Наверное, чтобы указать на владельца часов. Причём чтобы подсунуть их под тело, злодею пришлось даже его приподнимать. Я это понял, найдя разлохмаченный обломок, а потом - сук, от которого обломок и отломался при приподнимании.
  Любому нормальному мужчине и большинству обычных женщин сук бы не понадобился. Что трудного - приподнять труп и подсунуть под него часики? Я понял, что убийца не желал рисковать руками вообще. Не то, что повредить или поцарапать, но даже запачкать. На ум сразу пришло, что некоторые женщины очень трепетно относятся к своим рукам. Даже ногти холят и лелеют ... и красят, конечно.
  Маргарита Николаевна вздохнула и посмотрела на Петра. Во взгляде её, даже несмотря на сложившуюся ситуацию, читалось восхищение.
   - Эх, какая же я дура. Верно говорят: бабы хитрее, а мужчины умнее. Особенно некоторые.
  Даже в этот момент она была верна себе, стараясь очаровывать. Пётр коротко взглянул на неё и продолжил.
   - Когда я узнал от Кузьмы, кто живёт в квартире убитого, то заподозрил Маргариту Николаевну сразу. Прямых наследников у Доронина было двое - жена и сын. Но сыну незачем использовать сук, да и подкладывать свои часы под труп отца - тоже. Часы-то мужские, значит, не супруги, а скорее всего сына. Впрочем, я проверил - и Пантелеймон часы узнал.
  Так вот, а Маргарите Николаевне их подсунуть под труп - прямой резон. Если бы в убийстве обвинили Василия Александровича, она бы осталась единственной наследницей. Да и со слов Кузьмы я понял, что барышня очень тщательно следит за своей внешностью. Наверное, в том числе за руками и ногтями.
  Арестованная вздохнула и покаянно опустила голову. Впрочем, слушать продолжала внимательно.
   - А Пантелеймона и Глафиру, - продолжал солдат, - я исключил из числа подозреваемых почти сразу. Вряд ли они настолько трепетно относились к своей внешности, а сил приподнять тело хватило бы и той, и у другого. В общем, Кузьма дал мне много важных сведений.
  Дворник польщённо откашлялся, старательно огладил бороду и приосанился.
  - Когда мы пришли в квартиру и начали по очереди сообщать домашним о смерти хозяина, я ожидал, что те проявят какие-то сильные чувства. Ну там заплачут, закричат или ещё что. Но только у Глафиры ненадолго выступили слёзы на глазах, а остальные перенесли горестную весть на удивление спокойно. Даже Маргарита Николаевна, что меня поразило. Она не стала разыгрывать сцену скорби, а честно сказала, что мужа не любит и никогда не любила. Уважаю. Вы оказались умнее, чем я ожидал. Не только чертовски привлекательны, но и мозгами не обделены.
  Арестованная благодарно взглянула ему в глаза, улыбнулась и даже как-то расцвела. Комплименты благотворно действовали на неё даже в нынешней ситуации.
   - Ещё когда мы были во дворе, - продолжал Пётр, - мне стало ясно, что прямых доказательств у нас нет. Ну, часы под трупом. Кто их туда засунул, когда - бог его знает. Сломанный сук - ну и что? Мало ли кто и когда его сломал. Да, пуля из малокалиберного оружия - это серьёзнее. Тем более, что твои, Николай, ребята, спасибо им, нашли гильзу неподалёку от трупа. Но и этого было недостаточно. Мало ли у кого в Питере сейчас может оказаться малокалиберный браунинг? В общем, доказательств было маловато. И тогда я решил устроить убийце ловушку.
  Во-первых, попросил ребят скрытно понаблюдать из дворницкой. Меня интересовало - кто подойдёт к телу и снимет покрывало. Я намеренно не собирался говорить в квартире - где именно нашли труп.
  А во-вторых, планировал упомянуть об улике, находящейся рядом с покойником.
  Убийца должен был обеспокоиться и попытаться улику найти и спрятать или уничтожить. При этом, конечно, снять с трупа покрывало и начать обыскивать - что и предполагалось для его изобличения. Ведь где именно находится тело, я сообщать не планировал. Таким образом, сам факт того, что убийца знает это, должен был всё прояснить
  Собственно, подозреваемыми были только прямые наследники - сын Василий Александрович и вдова Маргарита Николаевна. Остальным убивать незачем.
  Сыну я сообщил про найденные часы. Но он только подошёл к Кузьме - поскольку уже знал от меня, что тот поставлен неподалёку от трупа - спросил - где лежит отец и попросил показать тело. Покрывало с покойника снимал Кузьма, а а сам Василий Александрович даже ни к чему там не прикоснулся. Постоял, помолчал, перекрестился - и пошёл на службу. Непохоже на убийцу.
  С вами, Маргарита Николаевна, было посложнее. Вы ничего у трупа не оставили, поэтому пришлось пойти на хитрость. Я попросил Тимошу незаметно украсть какую-нибудь небольшую безделушку из принадлежащих хозяйке. Из всех нас у Тимофея самые ловкие руки.
  Тимоша польщённо улыбнулся.
   - Причём безделушку лучше всего было взять из сумочки. Именно сумочку вы, Маргарита Николаевна, наверняка берёте с собой, выходя из дома. И скорее всего браунинг храните там же. Впрочем, насчёт браунинга Тимоша тоже должен был проверить. А брать надо было что-нибудь из того, что вы, скорее всего, со вчерашнего дня не видели. Сложная задача, но выхода не было. Получится - хорошо, а нет ... ну, будем искать другие доказательства.
  Я думал, что придётся заходить к вам в спальню. Даже попросил Николая помочь Тимоше - как-нибудь заслонить сумочку, когда он будет изымать безделушку. Слава Богу, вы сами облегчили нам задачу. Когда вернулись вчера из ресторана, бросили сумочку на комод и утром, когда мы пришли, она находилась там же. Тимоша мог брать любую безделушку - вы не заглядывали в сумочку со вчерашнего дня. Честно говоря, в таких условия ловкость рук даже не требовалась. Такую задачу мог выполнить и Николай, например.
   - Нет ... в любом деле ... специалист лучше ... неспециалиста.
   - Согласен. Итак, Тимоша проверил наличие браунинга и умыкнул зеркальце. Потом вошёл в кухню, где я в это время задавал официальные вопросы Глафире - и сообщил всё мне на ухо. Теперь оставалось только провести беседу с вами, Маргарита Николаевна, заставив поверить, что у нас в руках доказательства, могущие привести к вам.
   - И вам это удалось. Я, как последняя идиотка, со всех ног кинулась в расставленную ловушку. Вы, Пётр Петрович, не только Шерлок Холмс. Вы ещё и актёр, и психолог, каких поискать! Боже, как я была слепа. Перебирала мужчин, желала найти настоящего, а у нас такие, оказывается, солдатами служат. Вы просто гений!
  Трудно поверить, но казалось, что Маргарита Николаевна была искренна. Дыхание её участилось, она смотрела на Петра маслеными глазами. Тот только смущённо кашлянул и поднялся.
   - Да будет вам. Я ведь только сейчас сообразил, что вы сами дали мне ещё одну важнейшую улику прямо во время нашего разговора в гостиной. Помните, когда я вас спросил про серебряные часы, вы ответили, что те, похоже, принадлежат Василию Александровичу и тут же сыграли - мол, нет, не может быть, не мог Вася подкараулить в арке отца и хладнокровно убить.
  А ведь я не говорил вам, что тело вашего мужа нашли в арке. Об этом кроме нас знали только Кузьма ... и убийца. В общем, сообрази я сразу - и весь этот спектакль бы не понадобился. А вы говорите - гений.
  Ну ладно, нам пора, братцы. Вон, кажется, уже из Совета прибыли.
  Матросы тоже поднялись и двинулись к арке, ведя за собой арестованную. Но та вдруг остановилась, обернулась к Петру и произнесла:
   - Пётр Петрович, я надеюсь, что мы ещё встретимся, и вы измените своё мнение обо мне. Я ведь не хладнокровная убийца. Просто очень люблю сильных мужчин и зверею, когда мне мешают. Если будет возможность, я вам это докажу!
  Пётр посмотрел на неё, вздохнул и побрёл вслед к экипажу.
  
  12 июля 1917 года.
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  Члены большевистской фракции в Совете зачастую чувствовали себя неуютно. Нужно было много самообладания, чтобы проходить по коридорам и залам Таврического дворца, не согнувшись и не опустив головы, сквозь строй неприязненных взглядов, злобного шёпота и демонстративного подталкивания друг друга локтём мол, смотри, смотри.
  В эти дни никто больше Троцкого не демонстрировал столь открыто свою солидарность с большевиками. Его официальное вступление в партию было отложено до приближающегося Шестого Съезда, который должен был состояться в конце месяца. Но он уже вёл себя как один из большевиков. Ещё в своём Открытом Письме Временному Правительству, опубликованном шестого июля, Лев Давидович, отвечая на обвинения в адрес большевиков в шпионаже в пользу Германии, написал - "Если Ленин - немецкий шпион, то и я - немецкий шпион".
  Троцкий доброжелательно здоровался с членами большевистской фракции, тут же демонстративно начиная обсуждать с ними какие-то вопросы, зачастую малозначительные. В своих выступлениях в Совете он стал добровольным адвокатом Ленина, раз за разом отстаивая его невиновность.
  Впрочем, Лев Давидович просто не мог поступить иначе. Главным критерием для него было самоуважение, а ведя себя иначе, он бы его потерял.
  Общественное мнение, на которое оказывалось давление проправительственными кругами и многочисленными антиленинскими статьями в газетах, становилось по отношению к большевикам всё негативнее. Несмотря на то, что официально партия не была запрещена, а был издан только приказ об аресте Ленина и других видных большевиков, в Петроградском Совете члены фракции зачастую чувствовали себя париями.
  А Троцкому 'дразнить гусей', казалось, даже доставляло удовольствие.
  Впрочем, не все в Таврическом Дворце думали одинаково.
  Итак, большевистская фракция Петроградского Совета продолжала существовать и функционировать легально. Правда, её лидер Каменев был арестован, Сталин показывался редко, но большевистские лидеры Рыков, Рязанов, Ногин и другие резко критиковали на заседании Советов политику как Временного Правительства, так и лидеров Совета.
  И вернувшийся в Россию к этому времени бывший лидер меньшевиков Юлий Мартов, остававшийся сейчас главой только крыла интернационалистов своей партии, говорил с трибуны Совета в том же духе. Начиная с раскола на большевиков и меньшевиков четырнадцать лет назад Мартов был одним из самых яростных оппонентов Владимира Ильича - а сейчас горячо отстаивал с трибуны его невиновность.
  Но не только Троцкий с Мартовым были на стороне большевиков.
  Как мы помним, Лев Давидович фактически с момента приезда являлся членом Исполкома Петроградского Совета. Ему был положен паёк в буфете. Во время завтраков и обедов он заметил интересную особенность.
  В буфете раздавали чай и бутерброды из чёрного хлеба с сыром или красной зернистой икрой. В обед давали щи и кусок мяса. Буфетчиком Исполнительного Комитета был солдат Графов. В самый разгар травли против большевиков, когда Ленин, объявленный немецким шпионом, уже скрывался, Троцкий заметил, что Графов подсовывал ему стакан чаю погорячее и бутерброд получше, глядя при этом мимо.
  Графов сочувствовал большевикам и скрывал это от начальства. Лев Давидович стал присматриваться. Графов был не одинок. Весь низший персонал Смольного - сторожа, курьеры, караульные - похоже, тяготел к большевикам. Троцкий сказал себе, что дело уже наполовину выиграно. Но пока только наполовину.
  Временное Правительство на самом деле добилось меньшего, чем казалось. Партия большевиков не была запрещена, и, как следствие, её органы продолжали функционировать
  ЦК большевиков, большевистские фракции в Советах, партийные комитеты Петрограда, Москвы, провинций, большевистские фабрично-заводские комитеты, наконец, Военная организация ЦК партии ("военка") остались политически и организационно боеспособными.
  Ленин отсутствовал только физически, но своими записками и письмами через постоянного связного, он как бы всё равно присутствовал на заседаниях ЦК.
  Собственно, его даже уже не особо усердно искало и правительство, может быть, довольное тем, что он сам исчез с легальной политической арены.
  
  13-14 июля 1917 года.
  В эти дни в Петрограде произошло расширенное совещание ЦК партии большевиков. Кроме членов ЦК, участвовали представители Петроградского комитета, Военной организации, Московского областного бюро, Московского городского комитета, Московского окружного комитета.
  На этом совещании Сталин снова попытался стать главным лидером партии. Момент был удачный. Ленин объявлен вне закона и вынужден скрываться, Зиновьев с ним, в Питере его тоже нет. Каменев арестован. Троцкий, хоть уже и в Питере, но в партию официально пока не вступил.
  Среди оставшихся на воле членов ЦК у Сталина конкурентов не было. Поэтому вся работа происходила под его непосредственным руководством.
  И соблазн власти оказался сильнее осторожности. В отсутствие Ленина Сталину оказалось совсем не трудно навязать свою волю оставшимся членам ЦК.
  К тому же он всю свою партийную карьеру страдал от того, что как теоретик всегда оставался на задворках, уступая таким титанам, как Ленин, Каменев, Зиновьев ... даже молодого Бухарина уважали как знатока марксизма больше. Поэтому желание показать всем, что кое в чём он соображает лучше, было очень велико.
  Да и не разделял он нового резкого перехода в мировоззрении Ленина - убрать лозунг "Вся власть Советам", оставив лишь "Курс на вооружённое восстание".
  Это какими же силами осуществлять это самое вооружённое восстание? Июльские события показали, что в военном отношении воинские части, идущие за большевиками, ни черта не стоят. Верные правительству войска разгонят их без труда. Даже при десятикратном численном превосходстве сторонников большевиков.
  Размежеваться с Советами, конечно, легко. Только с кем мы потом останемся? Нет, надо по-прежнему работать над увеличением своего влияния здесь, в Петроградском Совете. А уж когда добьёмся контроля над ним - тут и настанет наш час.
  Надо заметить, в рассуждениях Сталина имелось рациональное зерно. В данный момент вооружённое восстание и вправду не имело бы шансов на успех.
  Вот только Ленин, как обычно, смотрел дальше. Лозунгом было не восстание сейчас, немедленно, но "Курс - на вооружённое восстание". Что означало вначале кропотливую трудоёмкую работу по его подготовке, а уж когда появятся высокие шансы на успех - тогда и осуществлять.
  Кроме того, Ленин совсем не призывал к размежеванию с Советами. Он всего лишь был против перехода к ним власти на данном этапе, ибо Советы сейчас контролировались эсеровско-меньшевистским большинством.
  Но работу над увеличением влияния большевиков в Советах вождь большевиков считал по-прежнему необходимой. Здесь их точки зрения со Сталиным совпадали.
  Но не совпадали ещё в одном. Ленин характеризовал происшедшее в июльские дни как "установлание военной диктатуры контрреволюции". Сталин же полагал, что в данный момент установилась всего лишь военная диктатура конкретных личностей - Керенского, Церетели и так далее.
  Я не берусь судить - кто здесь прав, ибо понятие "контрреволюция" весьма расплывчато и включает в себя уйму разного. В том числе и конкретных Керенского и Церетели.
   - Эта диктатура представляет собой представительство мелкой крестьянской буржуазии, за которой идет часть рабочих. Между этой диктатурой мелкой буржуазии и правым крылом идёт в настоящее время торг. Контрреволюция от нападения на большевиков переходит уже к нападению на Советы и партии советского большинства. Роль Советов падает, - медленно и спокойно говорил с трибуны Сталин, внутренне получая удовольствие от осознания того, насколько хорошо и научно звучат его слова. Грузинский акцент в речи почти не ощущался, отчего хорошее настроение улучшалось ещё больше.
   - Нам нужно создать такую власть, которая даст мир, землю, рабочий контроль. Такую власть по-прежнему можно получить только через Советы, а именно данные Советы. Добиваясь сосредоточения всей власти в руках революционных пролетарских и крестьянских Советов, мы полагаем, что только при выполнении вышеуказанной программы эта власть может осуществить задачи революции.
  Многим членам ЦК доводы Сталина казались резонными. Кроме того, его вес в партии в любом случае заставлял отнестись к ним серьёзно. Ну и обычное дело - если Ленин никогда не боялся радикально менять свою точку зрения под воздействием новых фактов и осмысления таковых, то подавляющее большинство ЦК, включая Сталина, этого попросту не умело.
  В итоге резолюция расширенного совещания была принята именно в духе сталинских тезисов. Далеко не полностью совпадавших с ленинскими.
  Через четыре дня её прочитал в Разливе Ленин.
  
  17 июля 1917 года.
  Владимир Ильич аккуратно сложил машинописные листки на грубом деревянном подобии стола и придавил их, чтобы не разлетелись от ветра, небольшим чурбачком, давно приспособленным под пресс-папье.
  Не всякий сейчас узнал бы вождя. Перейдя на нелегальное положение ещё в Петрограде он был вынужден сбрить известные всем бородку и усы, нацепить парик и переодеться в одежду рабочего. Ощущения были несколько непривычными, но беспокоили уже не очень. Ничего, привыкну. Что поделаешь - конспирация.
  Так. Вернёмся к делам. Резолюция расширенного заседания ЦК. Идущая вразрез с его последней статьёй. Снова ЦК против него. Хоть и исправно пересылает свежие материалы. Что там сейчас происходит? Почему снова несогласие с ним, с Лениным?
  Там, в ЦК, сейчас самая авторитетная фигура - Сталин. В отсутствие Ленина, Зиновьева, Каменева. И Троцкого только ещё должны официально принять на Съезде, который состоится через неделю. Если всё будет нормально.
  Почему уже во второй раз после Февральской революции, когда во главе ЦК в его, Ленина, отсутствие, оказывается Сталин, он начинает играть в собственную игру, игнорируя ленинские указания? А порой и напрямую выступая против.
  Боязнь резких поворотов? Но ведь именно Сталин совсем недавно, в июльские дни, выступал с решениями более радикальными, чем мои. Если я призывал всего лишь к мирной демонстрации ... разумеется, не отказываясь от захвата власти в случае, если бы массы оказались достаточно накалены, то Коба напрямую выступал за вооружённый переворот.
  Кстати, возможно, был прав именно он. Если бы вся эта толпа направилась не к Таврическому Дворцу, к Петроградскому Совету, а сразу к резиденции Временного Правительства - Мариинскому Дворцу, то, вполне возможно, на волне настроений этой толпы удалось бы арестовать правительство и провозгласить новое. Выдав это за волю масс. Правительство могло не успеть дождаться, пока подойдут верные войска.
  Но мы, большевистский ЦК, тогда держались за идею заставить Совет принять власть. Даже я не мог поверить, что все эти Церетели и Чхеидзе откажутся от верховной власти, которую им преподносили на блюдечке. М-да, надо судить о людях более объективно ... а я, похоже, судил по себе. Уж я-то от власти никогда бы не отказался.
  Постой, а Коба? Он столько лет следовал за мной, преданно исполняя все поручения и ничего не требуя взамен. Кроме власти, которую получал как мой последователь автоматически по мере того, как соответственно поднимался по лестнице партийной иерзрхии.
  И в первый раз пошёл против меня в марте, вернувшись после революции из ссылки. Почему? Потому что в ЦК без меня у него конкурентов кроме Каменева не было. А соответственно принимая позицию Каменева, он становился одним из двух безоговорочных лидеров ЦК. И ему нравилось это лидерство, он даже боролся со мной за его сохранение. Когда я всё-таки добрался в Питер из Швейцарии.
  И обыграл-то я его ... и весь ЦК только потому, что революционные массы пошли за мной. Безоговорочно. Почему? Да потому, что я в очередной раз оказался левее ЦК, радикальнее - и тем самым ближе к тому, чего эти массы желали.
  Кто делает революцию? Не дворцовый переворот, а именно революцию. Меняющую установленный порядок во всей стране.
  Массы. Народ. Но не весь народ. А только политически активная его часть. А из кого она состоит ... ну, конечно, кроме фанатиков вроде меня, Троцкого и ещё кое-каких большевиков?
  Из обездоленных. Кому нечего терять. Здесь всё по Марксу "Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей.".
  Конечно, в России сейчас обездолены не только пролетарии. Беднейшее крестьянство. Но его представителей в Питере нет.
  Но ничего нет и у солдат с матросами, а их в столице - пруд пруди. Поэтому они и составляют основной контингент тех, кто идёт за нами.
  И поэтому им ближе всех тот, кто говорит то, чего они хотят. А хотят они, если выразиться просто, отобрать всё у тех, у кого что-то есть и поделить это между собой. Между теми, у кого ничего нет.
  И даже анархисты иногда имеют успех в этих кругах. Впрочем, не абсолютный. Обездоленные не все идиоты, и большинство из них понимает, что полная отмена любого порядка равнозначна невозможности нормальной жизни. А они хотят, отобрав всё у имущих, зажить всё-таки спокойно. Не боясь, что придёт ещё кто-то - и отберёт всё уже у них самих.
  Поэтому им ближе всего то, что говорю я, Ленин. Диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства. Из которого вышло подавляющее большинство солдат и матросов. И речи мои обязательно содержат призывы отнять и поделить. И звучат радикальнее речей меньшевиков и эсеров ... и зачастую радикальнее позиции нашего, большевистского ЦК.
  Коба всегда у меня учился. Я замечал. Не только марксизму. В первую очередь борьбе за власть. Я погляжу, неплохо выучился. Когда Ленин рядом, и он понимает, что бороться за главенство в ЦК бесполезно, Сталин становится левее Ленина и проповедует захват власти путём вооружённого восстания здесь и сейчас. Зарабатывая авторитет в массах.
  А когда меня нет, он стремится говорить то, что требуется большинству ЦК. Которое довольно текущим положением вещей и побаивается перемен. И в итоге идёт за Кобой. Даже вопреки ему, Ленину.
  Что ж. Молодец Сталин! Научился главному. Пока ты борешься за власть, говори то, что от тебя хотят услышать. Если твоя цель - авторитет в массах, говори то, что хотят слышать массы. Если завоёвываешь лидерство в ЦК - то, чего желает слышать большинство ЦК.
  Это ведь только слова. Пока власть не в твоих руках - с тебя никто не спросит за невыполнение обещаний. А когда власть твоя ... ну, тут тоже масса путей.
  Ладно. Ничего непоправимого не произошло. Будем работать дальше. Моё оружие сейчас, вдали от Питера - перо и бумага. Пишем письма в ЦК, разжёвывая смысл того, чего в моей последней статье эти ослы не смогли уразуметь. А что делать? Другого ЦК у меня нет, и в Разливе я его не создам.
  "Слишком часто бывало, что, когда история делает крутой поворот, даже передовые партии более или менее долгое время не могут освоиться с новым положением, повторяют лозунги, бывшие правильными вчера, но потерявшие всякий смысл сегодня, потерявшие смысл внезапно настолько же, насколько внезапен был крутой поворот истории. Нечто подобное может повториться, по-видимому, с лозунгом перехода всей государственной власти к Советам
  Лозунг перехода власти к Советам звучал бы теперь как донкихотство или как насмешка. Следует оперировать не старыми, до-июльскими категориями, а новыми: данные Советы нас предали, мелкая буржуазия в лице меньшевиков и эсеров нас предала, а поэтому надо готовить вооружённое восстание не только против Временного правительства, но и против данных Советов в лице Чхеидзе, Церетели, Дана, Чернова.
  Но никакого морализирования в политике! Если мелкобуржуазные партии меньшевиков и эсеров осудят своих лидеров и станут на точку зрения пролетарской партии, мы должны быть готовы их поддержать. Для пользы дела пролетариат поддерживает иногда не только колеблющуюся мелкую буржуазию, но и крупную буржуазию.
  Один цикл партийно-политической борьбы с 27 февраля по 4 июля закончился, начинается новый цикл, в который входят не старые классы, не старые партии, не старые Советы, а обновленные.
  Дорога к власти лежит только через дискредитацию и изоляцию партий меньшевиков и эсеров, а Советы, очищенные от них, будут новой формой государства диктатуры пролетариата", - такие слова звучали при зачитывании ленинского письма для членов ЦК партии большевиков через несколько дней.
  
  19 июля 1917 года.
  Председатель Временного Правительства Александр Керенский назначил на пост Верховного Главнокомандующего вместо Алексея Брусилова генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова.
  Корнилов был фигурой весьма примечательной. Сейчас если о нём знают, то в большинстве, вероятно, лишь как о главе "Корниловского мятежа", да, возможно, о военачальнике белых в "Ледяном походе".
  А ведь жизнь Лавра Георгиевича могла бы послужить сюжетом отдельной книги. Я всё-таки уделю некоторое время описанию биографии этого замечательного человека. Уверяю Вас, Лавр Корнилов того стОит.
  Родился в сибирской казачьей семье, в Усть-Каменогорске, в северном Казахстане. С детства отличался трудолюбием и прилежанием в учёбе, что позволило мальчику в тринадцать лет поступить в престижный Сибирский Кадетский Корпус в Омске. Причём поначалу его зачислили лишь "приходящим".
  Причиной было то, что, блестяще сдав экзамены почти по всем предметам, он полностью провалился по французскому языку. Не смогла его семья найти репетитора французского в казахской степи!
  Однако уже через год новый воспитанник своей настойчивостью и отличными аттестациями добился перевода на "казённый кошт". Его средний балл был 11 из 12 максимально возможных.
  Вскоре Лавр стал одним из лучших учеников корпуса. Выпускные экзамены были сданы на "отлично", и он получил право выбора военного училища для дальнейшего обучения. Любовь к математике и особые успехи в этом предмете определили выбор Корнилова в пользу престижного (сюда традиционно стекались наиболее способные кадеты) Михайловского артиллерийского училища в Петербурге, куда он и поступил 29 августа 1889 года.
  Где по-прежнему учёба шла на "отлично". Уже в марте 1890 года Корнилов стал училищным унтер-офицером.
  Однако за поведение Лавр Георгиевич получал сравнительно низкие баллы. Дело в том, что как-то один из офицеров училища позволил себе обидную бестактность по поводу азиатской внешности Корнилова и неожиданно получил от гордого юнкера отпор.
  Офицер был взбешён и уже сделал резкое движение, но невозмутимый юноша, сохраняя внешне ледяное спокойствие, опустил руку на эфес шпаги, давая понять, что за свою честь намерен стоять до конца. Увидевший это начальник училища немедленно отозвал офицера. Учитывая таланты и всеобщее уважение, которым пользовался Лавр, этот проступок был ему прощён.
  В 1892 году Корнилов закончил дополнительный курс училища, что дало приоритет при распределении на службу - и надел погоны подпоручика. Перед ним открылась перспектива службы в гвардии или в столице.
  Однако молодой офицер выбрал Туркестанский военный округ и получил назначение в 5-ю батарею Туркестанской артиллерийской бригады. Это было не только возвращением на малую родину, но и передовое стратегическое направление при намечавшихся тогда конфликтах с Персией, Афганистаном и Великобританией.
  В Туркестане помимо рутинной службы Лавр Георгиевич занимался самообразованием, просвещением солдат, изучал восточные языки. Через два года он подал рапорт на поступление в Академию Генерального штаба.
  В 1895 году, как обычно блестяще сдав вступительные экзамены, был зачислен. Во время обучения в Академии в 1896 году женился. Через год родилась дочь.
  В 1898 году, окончив Академию с малой серебряной медалью и с занесением фамилии на мраморную доску с именами выдающихся выпускников, досрочно получил чин капитана. Но вновь отказался от места в Петербурге в пользу службы в Туркестане.
  Через некоторое время был назначен штаб-офицером для поручений при штабе. Поручения были разнообразными и не скучными. Так, например, Корнилову довелось, переодевшись туркменом, провести рекогносцировку британской крепости в Афганистане. Ну а кроме того, он совершил ряд длительных исследовательских и разведывательных экспедиций в Восточном Туркестане (Кашгарии), Афганистане и Персии, во время которых изучал край, встречаясь с чиновниками и предпринимателями - и одновременно налаживал агентурную сеть.
  Что любопытно, по результатам этих путешествий Корниловым была написана книга "Кашгария, или Восточный Туркестан", которая принесла Лавру Георгиевичу успех уже в этнографических научных кругах. Труд был оценен даже британскими специалистами, внимательно следившими за передвижениями русских в этом районе.
  Итог - орден Святого Станислава 3-й степени и направление с новым заданием в малоизученные районы Восточной Персии.
  "Степь отчаяния", по которой проходил беспримерный поход русских разведчиков под командованием капитана Лавра Корнилова - первых европейцев, прошедших этим путём - на тогдашних картах Ирана обозначалась белым пятном с отметкой "неисследованные земли".
  Сотни вёрст бесконечных песков, ветра и обжигающих солнечных лучей. Пустыня, где почти невозможно было найти воду, а единственной пищей были мучные лепёшки. Все путешественники, пытавшиеся прежде изучить этот район, погибали от нестерпимой жары, голода и жажды. Даже британские исследователи обходили "Степь отчаяния" стороной.
  Результатом похода капитана Корнилова стал богатейший географический, этнографический и военный материал, который позднее Лавр Георгиевич использовал в своих очерках, публиковавшихся в Ташкенте и Санкт-Петербурге.
  Такое впечатление, что перед нами биография не боевого генерала, а учёного-этнографа, не так ли? Но не следует забывать, что всё это время Корнилов считал главной своей задачей разведку, а не географию.
  Кстати, за время своих путешествий, кроме обязательных для выпускника Академии Генштаба немецкого и французского языков, он прекрасно овладел английским, фарси (персидским), казахским, монгольским, калмыцким и урду.
  С ноября 1903 по июнь 1904 года находился в Индии с официальной целью изучения языков и нравов народов Белуджистана, а фактически - для анализа состояния британских колониальных войск. За время этой экспедиции посетил Бомбей, Дели, Пешавар, Агру (военный центр англичан) и другие районы, наблюдал за британскими военнослужащими.
  Он анализировал состояние колониальных войск, контактировал с британскими офицерами, которым уже было знакомо его имя. В 1905 году его секретный "Отчёт о поездке в Индию" был опубликован Генеральным штабом.
  Забегая вперёд. 29 ноября 1906 года Лавр Георгиевич был избран действительным членом Императорского Русского географического общества.
  Но это потом. А сейчас - резкая перемена рода деятельности. В 1904-м году началась русско-японская война.
  В июне 1904 года подполковник Корнилов назначен столоначальником Главного штаба в Петербурге. Но столичная служба - не для него, и вскоре он снова добился перевода в действующую армию. С сентября по декабрь 1904-го занимал должность штаб-офицера, затем начальника штаба Первой стрелковой бригады. Боевое крещение Лавра Георгиевича произошло во время сражения при Сандепу. В феврале 1905 года проявил себя, прикрывая отход армии и находясь с бригадой в арьергарде.
  Окружённый японцами в деревне Вазые, Корнилов штыковой атакой прорвал окружение и вывел свою уже считавшуюся уничтоженной бригаду с приданными ей частями, ранеными и знамёнами, сохраняя полный боевой порядок, на соединение с армией.
  Орден Святого Георгия 4-й степени ("За личную храбрость и правильные действия"), награждён Георгиевским оружием. И производство в чин полковника.
  По завершению войны возвращается к прежнему ремеслу разведчика, на сей раз в Китае. Официально он - военный агент. Изучал китайский язык, быт, историю, традиции и обычаи китайцев. Якобы намереваясь написать большую книгу о жизни современного Китая, Лавр Георгиевич записывал все свои наблюдения. Регулярно отправлял подробные отчёты в Министерство Иностранных Дел. И - в Генеральный штаб.
  В Китае, кстати говоря, Корнилову довелось познакомиться с молодым офицером Чан Кайши. Кроме того, помогая по службе приезжающим в командировки русским офицерам, он встретил некоего полковника Маннергейма. Будущие президенты Китая и независимой Финляндии.
  На новой должности Корнилов много внимания уделял перспективам взаимодействия России и Китая на Дальнем Востоке. Объездив почти все крупные провинции Поднебесной, он прекрасно понимал, что её военно-экономический потенциал ещё далеко не использован, а людские резервы слишком велики, чтобы с ними не считаться.
  "Будучи ещё слишком молодой и находясь в периоде своего формирования, армия Китая обнаруживает много недостатков, но наличное число полевых войск представляет уже серьёзную боевую силу, с существованием которой приходится считаться как с вероятным противником", - писал Лавр Георгиевич.
  В качестве наиболее показательных результатов процесса модернизации Корнилов отмечал рост железнодорожной сети и перевооружение армии, а также изменение отношения к военной службе со стороны китайского общества. Быть военным становилось престижно, для службы в армии требовали даже особые рекомендации.
  В 1910-м году полковник Корнилов был отозван из Пекина, однако в Петербург возвратился лишь через пять месяцев, в течение которых совершил путешествие по Западной Монголии и Кашгарии с целью ознакомления с вооружёнными силами Китая на границах с Россией.
  Орден Святой Анны 2-й степени.
  Но теперь начинается уже чисто военная служба.
  Со 2 февраля 1911 года - командир 8-го пехотного Эстляндского полка, с 3 июня - начальник отряда в Заамурском округе - отдельного корпуса пограничной стражи (2 пехотных и 3 конных полка). После скандала, завершившегося отставкой начальника Заамурского округа ОКПС Мартынова, назначен командиром бригады Девятой Сибирской стрелковой дивизии, расквартированной во Владивостоке.
  Буквально сразу после начала Первой Мировой Войны Корнилов получает назначение в действующую армию и начинает служить под началом своего будущего предшественника на посту Верховного Главнокомандующего генерала Алексея Алексеевича Брусилова.
  Он становится командиром 48-й пехотной дивизии (будущей "Стальной"), которая под его командованием сражалась в Галиции и в Карпатах в составе Двадцать Четвёртого армейского корпуса Восьмой армии генерала Брусилова на Юго-Западном фронте. Брусилов вскоре невзлюбил Корнилова за авантюристическую жилку, но позже всё же отдал ему должное в своих воспоминаниях:
  "Он всегда был впереди и этим привлекал к себе сердца солдат, которые его любили. Они не отдавали себе отчёта в его действиях, но видели его всегда в огне и ценили его храбрость.
  ...
  Странное дело, генерал Корнилов свою дивизию никогда не жалел: во всех боях, в которых она участвовала под его начальством, она несла ужасающие потери, а между тем офицеры и солдаты его любили и ему верили. Правда, он и себя не жалел, лично был храбр и лез вперёд очертя голову."
  Солдаты Корнилова буквально боготворили. Командир относился с большим вниманием к их быту, требовал отеческого отношения к нижним чинам, однако и от самих солдат - инициативности и чёткого исполнения приказов.
  В ноябре 1914 года в ночном бою при Такошанах группа добровольцев под командованием Корнилова прорвала позиции австрийцев и, несмотря на свою малочисленность, захватила 1200 пленных, включая генерала Рафта, потрясённого этой дерзкой вылазкой.
  Однако затем вопреки приказанию командира корпуса Корнилов с дивизией спустился с Карпат на Венгерскую равнину, где был сразу же отрезан венгерской гонведской дивизией. Дивизии Корнилова пришлось пробиваться назад по горным тропам, потеряв тысячи людей, бросить батарею горных орудий, зарядные ящики и обоз. За это Брусилов хотел отдать Корнилова под суд и только по ходатайству того же командира корпуса ограничился выговором в приказе.
  Впорочем, вскоре Лавр Георгиевич реабилитировался.
  В ходе Лимановского сражения "Стальная дивизия", перебрасываемая на самые тяжёлые участки фронта, разбила неприятеля в боях под Гоголевым и Варжише и дошла до Карпат, где заняла Крепну. В январе 1915 года она вышла на главный карпатский гребень на линии Альзопагон - Фельзадор. В феврале Корнилов был произведён в генерал-лейтенанты, и его имя получило широкую известность в армейской среде.
  Взятие Зборо, расположенного на высоте и защищённого проволочными заграждениями и линиями окопов с укреплёнными огневыми точками, стало одной из самых блестящих операций, проведённых Корниловым. Накануне генерал тщательно подготовил план операции, изучил схемы неприятельских укреплений и присутствовал на допросах пленных австрийцев.
  В результате штурм прошёл в точности по плану Лавра Георгиевича. Внезапно обрушившийся на высоту шквальный огонь русской артиллерии и фронтальная атака пехоты позволила главным ударным силам Корнилова незамеченными обойти противника и обратить его в бегство. Взятие Зборо Корниловым открыло русским армиям дорогу на Венгрию.
  Но не судьба. Вскоре положение на фронте изменилось.
  В апреле 1915 года, прикрывая отступление Брусилова из-за Карпат силами одной своей "Стальной дивизии", генерал Корнилов, взявший на себя в момент гибели дивизии личное командование одним из батальонов, был дважды ранен в руку и ногу и в числе всего лишь семи уцелевших бойцов батальона, в течение четырёх суток до конца пытавшихся прорваться к своим, в итоге после упорного штыкового боя попал в австрийский плен.
  Бои, данные превосходящим силам противника 'Стальной дивизией', позволили Третьей армии избежать полного разгрома.
  После взятия в плен Корнилов побывал в нескольких лагерях для военнопленных. В конце концов был помещён в лагерь для высших офицеров неподалеку от Вены на территории нынешней Венгрии. Залечив раны, пытался бежать, но две первые попытки побега закончились неудачей. Удачный побег был совершён только в июле 1916 года с помощью чеха Франтишека Мрняка, служившего в лагере помощником аптекаря. На поезде беглецы добрались до румыно-венгерской границы. Мрняк был схвачен, а Корнилов перешел линию фронта по горам.
  Орден Святого Георгия лично из рук императора. Газеты и журналы публикуют портреты героя, статьи о нём и интервью с ним, Омский епископ шлёт поздравительную телеграмму. В Петрограде его чествуют юнкера родного Михайловского училища. Земляки из станицы Каркаралинской присылают нательные крест и образок.
  В сентябре 1916 года Корнилов, восстановив силы после пережитых событий, снова отбыл на фронт и был назначен командиром Двадцать Пятого армейского корпуса Особой армии генерала Гурко на Юго-Западном фронте. А через полгода его назначают Командующим войсками Петроградского гарнизона.
  Так вышло, что назначение это было санкционировано ещё императором Николаем Вторым, а принял командование Лавр Георгиевич уже после Февральской революции, пятого марта.
  И сразу - тяжёлое испытание. Первый же приказ Временного Правительства новому главе Петроградского гарнизона - арест императрицы и её семьи в Царском Селе.
  Быстро разобравшийся в обстановке, Корнилов пошёл на это с тем, чтобы попытаться в дальнейшем облегчить участь арестованных.
  Нужно было немедленно принять меры для ограждения царской семьи от самочинных действий новых расплодившихся органов власти, опьянённых свободой, которую они зачастую путали со вседозволенностью.
  Генерал установил строгий порядок смены караулов, определил режим содержания во дворце, добился того, что караульная служба осуществлялась только под контролем штаба округа, а не местных самочинных комитетов и советов.
  Переводя режим охраны в ведение штаба Петроградского военного округа, Корнилов по существу спасал царскую семью и от беззаконных действий взбунтовавшегося местного гарнизона, и от самодеятельности Петроградского Совета.
  Надо заметить, что арестованная императрица после объявления ей об аресте высказала удовлетворение, что это было сделано славным генералом Корниловым, а не кем-либо из членов нового правительства.
  Тем не менее после ареста императрицы за Корниловым закрепилась репутация революционного генерала.
  Очень скоро Лавр Георгиевич стал ясно понимать, что части Петроградского гарнизона в большинстве своём небоеспособны. Не может быть в армии так, что солдаты исполняют или не исполняют приказы по своему желанию или по указанию всяких солдатских Советов или Комитетов. Корень зла Корнилов видел в разрушительном влиянии Петроградского Совета.
  Он до последнего надеялся договориться с его представителями. Но не удалось. Как и найти общий язык с солдатами Петроградского гарнизона.
  В итоге в конце апреля 1917 года Корнилов отказывается от должности Командующего войсками Петроградского округа, и в связи с подготовкой летнего наступления его переводят на Юго-Западный фронт командующим Восьмой армией. Которая под его начальством добилась впечатляющих успехов в ходе июньского наступления.
  Однако последовавший прорыв немцев на фронте Одиннадцатой армии, бежавшей несмотря на огромное превосходство в численности и технике, нивелировал первоначальные успехи русских армий.
  После общей неудачи июньского наступления и Тернопольского прорыва австро-германских войск генерал Корнилов, сумевший в сложнейшей ситуации удержать фронт, был произведён в генералы от инфантерии, а 7 июля назначен Керенским главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта.
  Вечером того же дня он направил Временному правительству телеграмму с описанием положения на фронте и своими предложениями по исправлению положения (введение смертной казни и полевых судов на фронте). Генерал Брусилов противился этому назначению (но при этом 8 июля своей телеграммой подтвердил, что считает "безусловно необходимым немедленное проведение в жизнь мер, просимых генералом Корниловым"). Однако Керенский настоял на назначении. Положение фронта было катастрофическим.
  А 19 июля Лавр Георгиевич Корнилов был назначен Верховным Главнокомандующим всей российской армии.
  Но, не желая повторять ошибки своих предшественников, назначения сразу не принял, хотя и не отказался. Лавр Георгиевич выдвинул условия, при выполнении которых соглашался пост принять.
  
  23 июля 1917 года.
  Три дня ушло на обсуждение условий, на которых генерал Корнилов был готов согласиться принять должность Верховного Главнокомандующего. Условия вкратце были таковы: невмешательство правительства в назначения на высшие командные должности, скорейшая реализация программы реорганизации армии и назначение генерала Деникина командующим Юго-Западным фронтом.
  После долгих переговоров сторонам удалось прийти к компромиссу, и Корнилов принял пост, делающий его вторым человеком в государстве, крупной политической фигурой, способной влиять на происходящие в стране события. Это назначение было встречено большой радостью в среде офицеров и консервативной публики. Появился лидер, в котором видели надежду на спасение армии и России.
  Через несколько дней для восстановления дисциплины в армии, по требованию генерала Корнилова, Временное правительство вводит смертную казнь.
  Керенский настаивал на назначении Корнилова, потому, что положение на фронте ухудшалось с каждым днём. Он знал о чудесах, которые Лавр Георгиевич совершал на фронте и надеялся, что тот сумеет совершить очередное.
  Надежды были тщетны. Корнилов был прекрасным военачальником, но не волшебником.
  От армии на самом деле уже осталось намного меньше половины. Остальные части, разложенные антивоенной пропагандой большевиков, воевать были не способны. Даже официальное введение смертной казни на фронте не могло ничего изменить.
  Но главной ошибкой Керенского было то, что он не учёл, что Корнилов всегда прекрасно умел разрешать проблемы именно путём нахождения их главных причин и устранения таковых.
  А главной причиной поражений и небоеспособности армии была, собственно, отмена требования воинской дисциплины путём введения в войсках всяких советов, комитетов, митингов и так далее.
  Но ведь это было следствием именно политики Временного Правительства. То есть оно само и являлось главной причиной поражений, к каковому выводу и должен был в конце концов прийти Корнилов.
  В общем, Керенский выпустил джинна из бутылки, не подумав - а как его в случае необходимости загнать обратно.
  
  24 июля 1917 года.
  
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  Как мы уже знаем, Лев Троцкий яростно отстаивал лживость обвинений в адрес Ленина и видных большевиков в шпионаже в пользу Германии. "Если Ленин - немецкий шпион, то и я - немецкий шпион!" - громогласно заявлял Лев Давидович.
  В конце концов Временное Правительство, по-видимому, ему поверило, и в ночь на 23 июля Троцкий был арестован одновременно с другим видным межрайонцем Анатолием Луначарским.
  24-го числа Льву Давидовичу следователем Александровым было предъявлено ставшее уже стандартным обвинение в шпионаже в пользу Германии.
  Как мы помним, до этого в том же обвинили Ленина и других большевистских лидеров.
  Следователь предъявил Троцкому в качестве основания для обвинения показания некоего прапорщика Ермоленко. Оказывается, этот господин в апреле 1917-го года заявился в Ставку генерала Алексеева и объявил, что он является завербованным немецким агентом, но, как русский патриот, намеренно сдался российским войскам, чтобы разоблачить настоящих агентов германского Генштаба.
  В своих показаниях Ермоленко писал примерно следующее:
  Он был завербован немцами, и ему было дано задание вести на Украине сепаратистскую пропаганду. Для этого предлагалось связаться с ведущими украинскими сепаратистами, а также другими немецкими агентами. Прапорщиком было получено 1500 российских рублей он немецкого Генштаба.
  Ермоленко якобы были даны все необходимые сведения относительно путей и средств, при помощи которых надлежит поддерживать связь с руководящими немецкими деятелями, относительно банков, через которые были переведены необходимые фонды, и имён наиболее значительных агентов, среди которых находились многие украинские сепаратисты - и, разумеется, Ленин.
  Ну и далее - подобная же ахинея. На основании этих показаний строились обвинения против Ленина и его соратников.
  Обвинение же против собственно Троцкого было выдвинуто на основании как бы доказанного обвинения в шпионаже против Ленина и базировалось на следующих моментах:
  1) Троцкий якобы приехал вместе с Лениным из Германии.
  2) Троцкий якобы состоял членом ЦК партии большевиков.
  3) Троцкий якобы состоял одним из руководителей военной организации при ЦК большевиков.
  Впрочем, перед тем, как предъявить обвинения, следователь Александров заполнил необходимые опросные бумаги, задавая Троцкому вопросы и старательно записывая ответы.
  Троцкий описал себя следователю Временного правительства, как лицо "внеисповедного состояния", при старом режиме лишённое гражданских и воинских прав. Единственным источником средств к существованию Троцкий назвал журналистскую деятельность.
  Далее последовало предъявление "обвинений". Кроме шпионажа Льву Давидовичу инкриминировалось участие вкупе с Лениным и большевиками в инициировании недавних июльских "беспорядков".
  По мере прочтения этих, с позволения сказать, документов у Льва Давидовича сначала удивлённо поползли вверх брови. Потом на лице появилась улыбка, постепенно перешедшая в сдержанный смех. Смех сменился хохотом, быстро ставшим безудержным. Под конец прочтения Троцкий не выдержал, снял очки и стал вытирать слезящиеся от смеха глаза носовым платком.
   - Благодарю вас, господин Александров, давненько я так не веселился. Теперь мы, по крайней мере, знаем, как немецкий Генеральный Штаб вербует себе шпионов.
  Когда он находит безвестного и малограмотного прапорщика в качестве кандидата в шпионы, то вместо того, чтоб поручить его наблюдению поручика из немецкой разведки, связывает этого прапорщика с 'руководящими немецкими деятелями', тут же сообщая ему всю систему агентуры и перечисляя даже банки - не один банк, нет, а все банки, через которые идут тайные немецкие фонды.
  Воля ваша, но ничего глупее и выдумать нельзя!
  Кстати, а удалось выяснить - что это за таинственные "руководящие немецкие деятели"? Людендорф? Гинденбург? Кронпринц? Может быть, сам кайзер - чего уж тут мелочиться?
  А что это за полторы тысячи изрядно, надо заметить, обесцененных нынче рублей на поддержку украинского сепаратизма? По-моему, такой суммы могло хватить только на выпивку прапорщику Ермоленко ... куда, похоже эта 'огромная' сумма и была потрачена.
  Если вы основываете ваши обвинения в шпионаже Ленина и большевиков только на этих показаниях - ещё раз благодарю вас. Вы только что снова дали мне возможность убедиться в полнейшей лживости упомянутых обвинений.
  Но и этого мало. Что касается вашего покорного слуги. По пунктам обвинения непосредственно против меня:
  1) Я приехал на месяц позже Ленина - и не через Германию, а из Америки через Скандинавию.
  2) Я никогда не входил в ЦК большевиков.
  3) Я не имел никакого отношения к его военной организации.
  У вас есть ко мне ещё вопросы или сказанного довольно?
  Следователь Александров, давно уже с оттенком неодобрения наблюдавший за не в меру развеселившимся революционером, тут же принял серьёзный деловой вид и, откашлявшись, заговорил:
   - Официальный порядок требует, чтобы вы, ознакомившись с обвинениями, затем ответили, что вы считаете по поводу каждого из них.
   - Извольте.
  Троцкий полностью отрицал как организованный характер июльских событий, так и "германский след"- и в этих событиях, и вообще в деятельности большевиков. Лев Давидович назвал Ленина, Зиновьева, Каменева и Коллонтай "бескорыстными революционерами", "неспособными совершать преступления в интересах германского деспотизма". Обвинения в свой адрес он, разумеется, также отверг, как беспочвенные и недоказанные.
  На том первый допрос и закончился.
  Тем не менее Троцкому предстояло провести в заключении больше месяца.
  И выйти совсем не по недоказанности обвинений.
  
  26 июля - 3 августа 1917 года
  В эти дни в Петрограде проходил Шестой съезд партии большевиков. Кроме них, на съезде присутствовала группа Троцкого - межрайонцы. Съезд был вполне легальным, после июльских событий, за которыми последовали аресты видных большевиков и переход на нелегальное положение Ленина и Зиновьева, саму партию всё же не запретили.
  На съезде присутствовало 157 делегатов с решающим и 110 делегатов с совещательным голосом, представляющих 240 тысяч членов партии. Таким образом, между Апрельской конференцией и Шестым Съездом (то есть, за три месяца) численно партия выросла втрое. Свердлов и его Оргбюро работали весьма эффективно.
  Президиум был избран из пяти человек, в том числе Свердлова и Сталина. Почетными председателями избрали Ленина, Зиновьева, Каменева, Троцкого, Луначарского и Александру Коллонтай.
  Для того, чтобы стать председателем съезда, оказывается, неистовой Александре надо было всего лишь попасть под арест на время съезда. До этого в председатели её не избирали никогда.
  Вообще, следует отметить любопытный факт. В Президиум, как сказано выше, избрали пятерых. А почётными председателями - даже на одного больше. Четверых, находящихся за решёткой плюс двоих, находящихся на нелегальном положении и скрывающихся.
  Факт ареста Троцкого за три дня до начала съезда спутал регламент ещё в одном. Формально ещё не являющийся большевиком - его должны были официально принять только на съезде, после чего сразу же предполагалось избрать в ЦК - Лев Давидович, тем не менее, согласно составленной заранее повестке, должен был делать один из основных докладов "По текущему моменту".
  Теперь для этого пришлось задействовать других докладчиков.
  Но вернёмся к началу съезда. Как-то сразу возник и занял важное место вопрос о явке или неявке Ленина на суд , хотя формально он даже не был включен в повестку дня.
  В большевистских учебниках по истории революции из одной книги в другую кочует легенда, совершенно искажающая весь характер обсуждения данного вопроса на съезде. Постарались сталинские историки, у которых было достаточно времени и возможностей, чтобы тщательно откорректировать все источники.
  Умалчивается сам факт, что Ленин был вообще против даже обсуждения этого вопроса на съезде.
  Ленин и Зиновьев обратились к съезду с письмом, в котором сообщали, что уклонились от ареста потому, что дело против них создано "контрреволюцией" и что только "Учредительное собрание будет правомочно сказать свое слово по поводу приказа Временного правительства о нашем аресте". В общем - на суд не пойдём, и обсуждать тут нечего.
  Но это противоречило точке зрения Сталина. Он-то как раз считал явку Ленина на суд очень даже желательной. Во-первых, блестящий мастер слова с такой трибуны, как суд, сможет очень эффективно воздействовать на общественное мнение, после июльских событий весьма негативное по отношению к большевикам.
  Во-вторых, суд всё же вряд ли оправдает вождя. А значит, он, Сталин в отсутствии Ленина, Зиновьева и Каменева останется лидером партии (ордер на арест Зиновьева был тоже уже выписан, и он, скорее всего, должен был бы явиться на суд вместе с Лениным).
  А если, как опасаются многие в ЦК, Ленина при этом убьют якобы при попытке к бегству или он как бы самостоятельно повесится в камере, так ещё и лучше.
  Во-первых, партия сразу получит дополнительные очки - их всегда добавляет ореол революционного мученика вокруг головы вождя. Во-вторых, он, Сталин, сразу сможет позиционировать себя как верного ученика и ближайшего сподвижника погибшего вождя, то бишь приобретёт дополнительный вес в массе рядовых большевиков, не очень-то разбирающихся в нюансах. Ну и в-третьих прекратится эта заочная борьба с Лениным за право прокладывать партийный курс, указывая, куда большевикам следовать далее. В общем, в борьбе его, Сталина, за власть в партии такой исход был бы самым желательным.
  Поэтому после оглашения с трибуны письма Ленина и Зиновьева он сразу поднялся на трибуну.
   - В сложнейший для партии момент, когда правительство прилагает все усилия для нашей дискредитации, мы не можем пренебрегать возможностью обратиться ко всей прогрессивной общественности с такой трибуны, как трибуна суда.
  Если суд будет демократически организован, и будет дана гарантия, что их не растерзают. Если во главе будет стоять власть, которая будет иметь хоть некоторую честь, они явятся, - прозвучало с трибуны съезда.
  Но многим такая постановка вопроса не понравилась. Тем более, что мнение Ленина было достаточно известно. В честность правительства не верили. О чём и говорили с трибуны один за другим.
   - Один пункт резолюции товарища Сталина неприемлем: честный буржуазный суд, - заявил с трибуны межрайонец Володарский.
  Тем не менее, он всё же посчитал возможной явку Ленина при соблюдении некоторых дополнительных условий. В общем, предложил резолюцию, где постулировал следующие требования обеспечения справедливого судопроизводства для рассматривемого случая:
  1) Гарантия личной безопасности.
  2) Гласное ведение следствия.
  3) Участие в следствии представителей Советов.
  4) Суд присяжных.
  Как мы видим, требования Володарского были сформулированы более чётко, чем у Сталина. Совпадала только гарантия личной безопасности Ленина и Зиновьева - вещь очевидная.
  Но вместо расплывчатых сталинских формулировок - "если суд будет демократически организован", "власть, которая будет иметь хоть некоторую честь" - требования Володарского должны были обеспечить полную гласность, участие представителей Советов, куда несомненно вошли бы и большевики и невозможность полицейского произвола - а именно суд присяжных.
  Сталин подумал. В общем, тоже приемлемо. Всё это не гарантирует неприкосновенности Ленина при конвоировании или пребывании в заключении. Кроме того, общественное мнение нынче таково, что суд присяжных вполне может вынести обвинительный приговор. Ленин, возможно, останется жив, но будет надолго изолирован от руководства партией. Не так плохо для Сталина.
  На трибуне появился новый оратор. Он чем-то напоминал Ленина. Бородка, усы, начинает лысеть. Но выглядел человек значительно моложе. Что не мешало ему держаться перед аудиторией весьма спокойно и уверенно. Отпив воды из стакана, он улыбнулся присутствующим и начал:
   - В вопросе о выдаче и невыдаче товарищей Ленина и Зиновьева мы не можем встать на почву схоластики. Что значит "честный буржуазный суд"? Разве честный буржуазный суд не будет стремиться отсечь нам голову?
  В зале прокатился смешок. Оратор сразу завоевал симпатии слушателей.
  Он произнёс ещё несколько выглядевших как-то очень спокойно и логично фраз и закончил:
   - Как видим, нет абсолютно никаких гарантий не только беспристрастного судопроизводства, но и элементарной безопасности привлекаемых к суду. Благодарю за внимание, - и спустился с трибуны, провожаемый аплодисментами.
  Сталин внимательно смотрел вслед возвращающемуся на своё место выступившему. Николай Бухарин. Восходящая звезда партии. Двадцать восемь лет, из них десять - большевик. Теоретик марксизма, а как выяснилось теперь - и неплохой оратор. Будет делать вместе с ним, Сталиным и Милютиным доклад "По текущему моменту" вместо арестованного Троцкого.
  Да, наверное, ещё один соперник. Вряд ли остановится в своей партийной карьере на скромной роли делегата съезда.
  Теперь, видимо, все старания по явке Ленина на суд насмарку. Да, ещё предстоит выступление Орджоникидзе, где будет изложено, собственно, сталинское видение ситуации - насчёт трибуны суда, с которой Ленина услышала бы вся страна. Но большинство на съезде, похоже, за точку зрения Бухарина.
  Он не ошибался. Забегая вперёд, скажем, что после голосования из нескольких вариантов резолюции по явке Ленина и Зиновьева на суд большинством голосов был одобрен именно предложенный Бухариным. Съезд проголосовал против явки. Ленин оставался на нелегальном положении.
  На этом неприятности не закончились. Политический отчет ЦК по ходу событий с апреля по июль делал Сталин. Он, собственно, повторил известные тезисы партии об июньских событиях и июльском восстании.
  После чего часть делегатов обвинила руководство партии, что ЦК лишь командовал, не запрашивая волю партии.
  Раздражённый Сталин ответил в заключительном слове:
   - Требовать от ЦК, чтобы он не предпринимал никаких шагов, предварительно не опросив провинции, значит требовать, чтобы ЦК шёл не впереди, а позади событий и только констатировал в своих резолюциях уже совершившиеся факты. Но это был бы не ЦК!
  Сталин продолжил заочную борьбу с Лениным. В докладе о политическом положении он возражал вождю по трем важнейшим вопросам.
  1) По вопросу о явке на суд, о чём мы уже говорили.
  2) По вопросу о природе власти, которая установилась после июльского восстания. Ленин говорил о полной победе контрреволюции, а Сталин заявил: "В данный момент всё еще не ясно, в чьих руках власть".
  3) По вопросу об анализе движущих сил Февральской революции. По Ленину, Февральскую революцию совершили два класса: пролетариат и крестьянство.
  Сталин говорил о "коалиции" четырех сил: рабочего класса, крестьянства, либеральной буржуазии и иностранного капитала.
  Хотя либеральная буржуазия непосредственно в уличных столкновениях замечена не была, а кому и как помогал иностранный капитал, из слов Сталина осталось неясным - но уж очень ему хотелось утереть нос Ленину хотя бы в каком-нибудь теоретическом вопросе.
  Впрочем, были и приятные для Сталина моменты.
  По вопросу о лозунге "Вся власть Советам", который Ленин требовал безоговорочно снять, съезд всё же принял эластичную формулу, которая была скорее за Советы. Владимир Ильич ещё до съезда писал, что Церетели и Чернов превратили Советы в "фиговый листок контрреволюции". Мнение вождя было изложено так:
   "Данные Советы провалились, потерпели полный крах из-за господства в них партий эсеров и меньшевиков. В данные минуты эти Советы похожи на баранов, которые приведены на бойню, поставлены под топор и жалобно мычат."
  Отсюда требование Ленина снять лозунг "Вся власть Советам".
  Съезд , конечно, не выдвигает снова этого лозунга, но и не снимает его. Он молчаливо допускает пригодность того даже сейчас, но без взятия власти мирным путем. Соответствующий пункт резолюции Съезда гласит:
  "Советы переживают мучительную агонию. Лозунг передачи власти Советам был лозунгом мирного развития революции, безболезненного перехода власти. В настоящее время мирное развитие и безболезненный переход власти к Советам стали невозможны. Правильным лозунгом в настоящее время может быть лишь полная ликвидация диктатуры контрреволюционной буржуазии"
  Такая постановка вопроса допускала, что Советы могут оказаться теперь (не так, как раньше) органами немирного и "болезненного" перехода власти. Поэтому надо их беречь даже такими, какими рисует Ленин. Та же резолюция целит как раз в эту точку, когда ставит задачей партии: "Отстаивать против контрреволюционных покушений все массовые организации и в первую голову Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов".
  Хотя бы здесь Сталину удалось не проиграть отсутствующему вождю.
  На съезде, как и ожидалось, уже официально в большевистскую партию вошел Троцкий со своей группой межрайонцев. Соответственно вместе с Троцким в партию вошли Луначарский, Володарский, Мануильский и другие.
  Несмотря на то, что по большинству вопросов Сталин на Съезде проиграл, в том числе и отсутствующему Ленину, всё же можно было сказать, что роль вождя на съезде играл именно он. Конечно, это стало возможным из-за отсутствия Ленина, Зиновьева, Каменева и Троцкого. Но тем не менее.
  Съезд избрал новый состав ЦК. В него вошли двадцать один человек. Больше всего голосов набрали отсутствующие Ленин, Зиновьев и свежеиспечённый большевик Лев Троцкий. Сталин оказался лишь на четвёртом месте. Затем шли Каменев и Свердлов.
  В ЦК попали среди прочих Бухарин, Урицкий и Александра Коллонтай. Все эти трое - впервые.
  
  Начало августа 1917 года.
  /По воспоминаниям очевидца/
  Пребывание Ленина в Разливе становилось всё опаснее. Временное Правительство продолжало его разыскивать. Сразу после отъезда Владимир Ильич поселился на квартире рабочего Емельянова, в Сестрорецком районе, станция Разлив. Но очень скоро пришлось перебраться в лес - нового квартиранта могли случайно заметить соседи. Бережёного бог бережёт.
  Ночевать Ленину приходилось в стогу, укрываясь зимним пальто - ночи в этих местах всё же были сырые и холодные - а питаться тем, что доставляли детишки Емельянова.
  Но и в лесу становилось небезопасно - на убежище Ленина могли наткнуться случайные охотники или грибники, а близость к Петрограду означала, что при получении любой информации о подозрительном человеке, живущем в лесу, агенты Керенского могли найти этого подозрительного человека очень быстро.
  Было принято решение перевезти Ленина в Финляндию. Великое Княжество Финляндское ещё при царе пользовалось немалой автономией и привилегиями, которые, правда, были отменены после революции 1905-го года. Но Февральская Революция привилегии восстановила. Финляндский Сейм 18 июля принял закон о восстановлении автономных прав Финляндии. Правда, закон был отклонён Временным Правительством, Сейм распущен, а здание Сейма заняли российские войска.
  Но тем не менее финны не очень-то были склонны следовать распоряжениям российского правительства, и его агенты работали на территории Финляндии куда менее свободно. Так что Ленин мог чувствовать себя там спокойнее. Да и комфортнее в смысле бытовых условий.
  Принялись искать самый безопасный способ переезда Ленина.
  В конце концов было решено перейти границу под видом сестрорецких рабочих. Дело в том, что многие из них жили на финляндской территории и для перехода через границу пользовались упрощенными паспортами. Емельянову было поручено достать такие паспорта у своих товарищей по заводу. Паспорта были получены, оставалось только поменять на них фотографии. Неожиданное затруднение встретилось при розысках парика для Владимира Ильича. Охранка Керенского, озабоченная поимкой Ленина, запретила парикмахерским всякий прокат и продажу париков без предъявления удостоверения личности.
  Александр Шотман, которому ЦК поручил организацию и руководство переправкой вождя, заручился удостоверением театрального кружка финляндских железнодорожников на Выборгской стороне и таким образом беспрепятственно получил два парика в парикмахерской на Бассейной улице.
  Ленин без усов и знаменитой бородки, в парике и одежде рабочего был почти неузнаваем. В таком виде его и сфотографировали на новые документы.
  Владимир Ильич стал рабочим Константином Петровичем Ивановым.
  Прежде, чем переправлять Ленина через границу, Шотман должен был проверить - насколько тщательно там просматриваются документы. С этой целью ему и его помощнику Эйно Рахья пришлось раздобыть для себя через Генеральный штаб разрешения на право свободного перехода через финляндскую границу туда и обратно. Как гражданам Великого Княжества Финляндского, эти разрешения были выданы им без особых затруднений.
  Перейдя пешком в нескольких местах от Белоострова на юг до Сестрорецка границу они убедились, что этот способ ненадёжен. При каждом переходе пограничники чуть ли не с лупой просматривали документы и чрезвычайно внимательно сличали лица с фотографиями.
  Тогда был выработан план, по которому Владимир Ильич поедет в Финляндию на паровозе в качестве кочегара.
  Было решено перебраться сначала из болота на квартиру ещё одного большевика-финна Кальске, там переночевать и вечером пойти на станцию Удельная, где Ленин сядет на паровоз. Шотман с Рахья в том же поезде должны были сопровождать его на финляндскую территорию до станции Териоки, где в нескольких верстах была приготовлена надежная квартира.
  Машинист Ялава, согласившийся взять к себе на паровоз Ленина, был хорошо знаком Шотману еще с детства. Когда ему сообщили какому риску он подвергается, Ялава с истинно финским хладнокровием только улыбнулся и уверил, что "всё пройдет очень хорошо".
  Когда переправа была подготовлена, Шотман с Рахья поехали в Сестрорецк, чтобы в тот же день вывести Ильича из болота. Емельянов с сыном были уже у стога и укладывали в лодку накопившиеся за три недели пребывания в стогу газеты, пальто, одеяла и прочее.
  Им предстояло в этот день пройти пешком до станции Левашово, а оттуда поездом по Финляндской железной дороге в сторону Петрограда доехать до станции Удельная. От Удельной до временной квартиры было около всего около километра. И именно в Удельной позже Ленин должен был подсесть на паровоз.
  Но вот наконец вещи были уложены, мальчик сел в лодку и поехал домой, а четверо путешественников пошли вдоль залива сквозь кустарник по направлению к Финляндской железной дороге. Идти нужно было верст 10 - 12. Было около половины десятого, уже смеркалось.
  Шли гуськом, молча. Емельянов, как знающий дорогу - впереди. В одном месте из-за темноты сбились с дороги. Наткнулись на речку, которую перешли вброд, для чего пришлось раздеться. Разыскивая дорогу, попали на болото, обходя которое незаметно очутились среди торфяного пожарища. После долгих поисков, окруженные тлеющим кустарником и едким дымом, рискуя ежеминутно провалиться в горящий под ногами торф, набрели на тропинку, которая и вывела из пожарища. Почувствовали, что окончательно заблудились. В полной темноте, ощупью, руководимые Емельяновым, который утешал спутников тем, что заблудился в первый раз, незадачливые путешественники двигались вперед.
  Наконец где-то прогудел паровозный гудок. Емельянов и Рахья отправились на разведку. Ленин и Шотман тут же уселись под деревом ждать их возвращения. Нашлось три свежих огурца, но хлеба и соли захватить не догадались. Съели так. Минут через 10-15 вернулись разведчики с сообщением, что они близ станции, кажется, Левашово.
  Надо отдать должное Владимиру Ильичу, ругал он проводников пресвирепо. Нужно-де было приобрести карту-трехверстку, почему предварительно не изучили дорогу и так далее. Разведчикам тоже досталось: почему "кажется", а не точно узнали - какая станция. Не любил вождь большевиков непрофессиональной работы.
  Всячески оправдываясь, страдальцы с Лениным двинулись по направлению к станции. Станция оказалась, конечно, не Левашово, а Дибуны, всего в семи верстах от финляндской границы. Положение не из приятных. В лесу они могли теперь каждую минуту нарваться на патруль пограничников и быть арестованными как подозрительные лица. В самом деле, не будут же порядочные люди шляться в час ночи в стороне от жилых мест около границы! У железнодорожного сторожа они узнали, что последний поезд в Питер пойдет в пол-второго ночи. Оставалось ждать минут 15.
  В ожидании поезда компания уселась в конце перрона. Рахья был послан на станцию - проверить на всякий случай, нет ли чего подозрительного. Вернувшись, он с озабоченным лицом сообщил, что там стоит патруль из 10 вооруженных юнкеров. Дело плохо. Могут подойти, поинтересоваться.
  На всякий случай Ленин и Рахья ушли под откос, в темноту, а Шотман с Емельяновым остались сидеть. Вскоре к ним подошел вооружённый юнкер и обратился с вопросом к Емельянову - что он тут делает. Дело в том, что Шотман был одет поприличнее и подозрений, видимо, не возбудил. У него юнкер очень вежливо осведомился - не местный ли он дачник и не ждёт ли поезда на Петроград. Шотман тоже очень вежливо на оба вопроса ответил утвердительно.
  А вот Емельянов к вопросу, по-видимому, не был подготовлен и начал лепетать что-то невразумительное. Юнкера такой ответ не удовлетворил, и он предложил рабочему следовать за ним. Затем молодцевато звякнул шпорами, повернулся и повел с собой арестованного.
  Тут подошёл поезд. Растерянный Шотман решил остаться, чтобы назавтра, проведя остаток ночи и дня в лесу, всё же увезти Ленина в Удельную. Но как только он пришёл к такому решению, как снова появился человек с винтовкой. На сей раз ученик реального училища. Он вежливо, но настойчиво доложил: "Это последний поезд, сегодня больше не будет. Вы едете?"
  Шотману ничего не оставалось, как подняться на площадку вагона.
  На этом злоключения не закончились. Шотман был до того сбит с панталыку, что выскочил из поезда не на Удельной, а на станции Озерки, не доезжая 6 километров. Заметил он свою ошибку когда поезд уже ушел. Так что до квартиры Кальске добрался пешком только около трёх часов утра.
  Войдя в комнату, Шотман не поверил своим глазам. Перед ним предстали весело хохочущий Ленин и вежливо улыбающийся Рахья.
  Оказывается, они, сидя под откосом, видели, как арестовали Емельянова, и как реалист чуть ли не штыком подсаживал Шотмана в вагон. А Ленин и Рахья в это время быстро вскарабкались по откосу, сели в вагон, остановившийся как раз напротив них и спокойно доехали до Удельной.
  Дальнейший процесс переправки Ленина в Финляндию прошёл с гораздо меньшими приключениями.
  Владимир Ильич, Шотман и Рахья подгадали время так, чтобы появиться на перроне перед самым появлением поезда. Когда паровоз, останавливаясь, поравнялся с ними, Ильич, без бороды, усов и в парике очень похожий на настоящего финна, быстро влез на положенное по роли рабочее место и, засучив рукава, принялся трудолюбиво швырять в топку полено за поленом. Шотман с Рахья чинно сели в свой вагон.
  На пограничной станции Белоостров предстояла двадцатиминутная стоянка для проверки документов. Могли и обыскать.
  Но как только поезд остановился, находчивый машинист Ялава отцепил паровоз и отогнал его куда-то за станцию якобы набрать воды. К окончанию пограничного досмотра паровоз был подан обратно, и минут через пятнадцать путешественники оказались на финляндской территории.
  Ну а там уже с квартиры на квартиру Ленина спокойно за несколько дней переправили в Гельсингфорс.
  Кстати, тут имел место ещё один любопытный факт.
  Дело в том, что после Февральской революции финским социал-демократам удалось провести своих людей на ответственные должности в городском управлении Гельсингфорса. В том числе заменить полицмейстера своим человеком, переименовав его в начальника милиции. Звали своего человека Густав Ровио, и был он до занятия столь высокой должности простым рабочим, кстати, другом Шотмана. На его квартире и должен был поселиться Ленин.
  Когда Шотман представил Ровио - "Познакомьтесь, Владимир Ильич, это Густав Ровио, местный полицмейстер, у него на квартире вы будете жить" - Ленин без малейшего смущения или удивления пожал тому руку, перекинулся несколькими словами - и накинулся на очень прилично подобранную хозяйскую библиотеку, почти целиком состоящую из марксистских книг, причём на русском языке.
  
  /По книге Антона Деникина "Очерки русской смуты"/
  Генерал Антон Иванович Деникин, как уже отмечалось выше, в первых числах августа довольно неожиданно получил предложение Ставки занять пост главнокомандующего Юго-Западным фронтом. Начал генерал с того, что позвонил начальнику штаба главкома Корнилова - генералу Лукомскому и спросил - чем вызвано назначение. Если политическими мотивами, то он отказывается. Лукомский уверил, что Корнилов имеет в виду исключительно боевое значение Юго-Западного фронта и готовящуюся там операцию. Генерал согласился. Назначение состоялось.
  Деникин, взяв с собой на новый фронт своего друга Сергея Маркова, выехал с ним к новому месту службы.
  Сергей Марков. Сильный, лихой, бесстрашный и весёлый человек.
  Война застала его преподавателем академии Генерального Штаба. На войну он пошел в составе штаба генерала Алексеева, потом был в 19-й дивизии и наконец, попал к Деникину в декабре 1914-го года в качестве начальника штаба 4-ой стрелковой бригады, которой Антон Иванович тогда командовал.
  Приехал он тогда в бригаду никому не известный и нежданный. Деникин просил штаб армии о назначении другого человека. Назначили же Маркова. Тот приехал и с места заявил, что только что перенес небольшую операцию, пока нездоров, ездить верхом не может и поэтому на позицию не поедет. Деникин поморщился, штабные переглянулись. В их компании, видимо, "профессор" своим не станет.
  Вскоре Антон Иванович выехал со штабом к стрелкам, которые вели бой возле города Фриштака. Сближение с противником большое, сильный огонь. И вдруг ... .
  К цепи совершенно открыто подъезжает в огромной колымаге, запряженной парой лошадей, Марков - веселый, смеющийся.
   - Скучно стало дома. Приехал посмотреть, что тут делается.
  С этого дня лед растаял, и Марков занял настоящее место в семье "Стальной" дивизии.
  Деникину редко приходилось встречать человека, с таким увлечением и любовью относившегося к военному делу. Молодой, увлекающийся, общительный, обладавший даром слова, он умел стать своим во всякой среде - офицерской, солдатской - иногда далеко к нему не расположенной - и внушить им свой воинский 'символ веры' - прямой, ясный и неоспоримый. Прекрасно разбирался в боевой обстановке.
  У Маркова была одна особенность - прямота, откровенность и резкость в обращении, с которыми он обрушивался на тех, кто, по его мнению, не проявлял достаточно знания, энергии или мужества. Отсюда - двойственность отношений. Пока он был в штабе, войска относились к нему или сдержанно (в бригаде) или даже нетерпимо (позже, в 1918-м, в ростовский период Добровольческой армии).
  Но стоило Маркову уйти в строй - и отношение к нему становилось любовным (на фронтах 1-й Мировой) и даже восторженным (в Добровольческой Армии). Войска обладают своей особенной психологией. Они не допускали резкости и осуждения со стороны Маркова - штабного офицера. Но свой Марков - в обычной короткой меховой куртке, со сдвинутой на затылок фуражкой, помахивающий неизменной нагайкой, в стрелковой цепи, под жарким огнем противника - мог быть сколько угодно резок, мог кричать, ругать, его слова вызывали у одних радость, у других - горечь, но у всех - искреннее желание быть достойными признания у своего начальника.
  В тяжёлое для бригады время - февраль 1915-гo - в Карпатах бригада, выдвинутая далеко вперед, была полукольцом окружена господствующими высотами противника, с которых вели огонь даже по одиночным целям. Положение невыносимое, тяжкие потери, нет никаких выгод оставаться на этих позициях, но соседняя 14-я пехотная дивизия доносит в штаб: "кровь стынет в жилах, когда подумаешь, что мы оставим позицию и впоследствии придется брать вновь те высоты, которые стоили нам потоков крови". По той же причине оставалась на позициях и бригада. Положение, однако, было настолько серьёзным, что требовало большой близости к войскам. Деникин перенёс полевой штаб почти прямо на позиции - в деревню Творильню.
  Приезжает, потратив одиннадцать часов на дорогу по непролазной грязи и горным тропам, граф Келлер - начальник отряда. Отдохнул.
   - Ну теперь поедем осмотреть позицию.
  Все засмеялись.
   - Незачем куда-то ехать. Пожалуйте на крыльцо, если только неприятельские пулемёты позволят.
  Келлер уехал с твердым намерением убрать бригаду из западни.
  Бригада таяла. А в тылу - один плохонький мостик через речку Сан. Всё в руках судьбы - вздуется бурный Сан или нет. Если вздуется - снесёт мост, и бригада отрезана.
  В такую трудную минуту, выходя на крыльцо штабного дома, был тяжело ранен командир 13-го стрелкового полка полковник Гамбурцев. Все штаб-офицеры выбиты, некому заменить. Мрачный Деникин ходит из угла в угол маленькой хаты. Поднялся Марков.
   - Ваше Превосходительство, дайте мне 13-й полк.
   - Голубчик, пожалуйста, очень рад!
  У него самого мелькала эта мысль. Но стеснялся предложить Маркову, чтобы тот не подумал, что его хотят устранить из штаба. С тех пор со своим полком Марков шёл от одной победы к другой. Заслужил уже и георгиевский крест, и георгиевское оружие, а Ставка 9 месяцев не утверждала его в должности - как-то по чинам ещё не выслужил.
  В дни тяжкого отступления из Галиции, когда за войсками стихийно двигалась, сжигая свои дома и деревни, обезумевшая толпа народа, с женщинами, детьми, скотом и скарбом Марков шёл в арьергарде и должен был немедленно взорвать мост, у которого столпилось живое человеческое море. Но горе людское его тронуло, и он шесть часов ещё вел бой за переправу, рискуя быть отрезанным, пока не прошла последняя повозка беженцев.
  Он не жил, а горел в сплошном порыве.
  Однажды Деникин совсем потерял надежду увидеться с ним. В начале сентября 1915 года во время первой Луцкой операции между Ольшой и Клеванью левая колонна, которой командовал Марков, прорвала фронт австрийцев и исчезла. Австрийцы замкнули линию. Целый день не было никаких известий. Наступил вечер. Встревоженный участью 13-го полка, Деникин выехал к высокому обрыву, обозревая цепи противника и безмолвную даль. Вдруг издалека, из густого леса, в глубоком тылу австрийцев, раздались бравурные звуки полкового марша 13-го стрелкового полка. Отлегло от сердца.
   - В такую кашу попал, - говорил потом Марков, - что сам чёрт не разберет - где мои стрелки, где австрийцы; а тут ещё ночь подходит. Решил подбодрить и собрать стрелков музыкой.
  Колонна его разбила тогда противника, взяла тысячи две пленных и орудие и гнала австрийцев, в беспорядке бегущих к Луцку.
  Человек порыва, он в своём настроении иногда переходил из одной крайности в другую. Но когда обстановка складывалась действительно отчаянная, немедленно овладевал собой. В октябре 1915 года 4-я стрелковая дивизия Деникина прорвала фронт противника на протяжении 18 верст и на 20 с лишним верст вглубь. Брусилов, не имевший резервов, не решался снять войска с другого фронта, чтобы использовать этот прорыв. Время шло. Немцы бросили против Деникина свои резервы со всех сторон. Приходилось тяжко. Марков, бывший в авангарде, докладывает по телефону:
   - Очень оригинальное положение. Веду бой на все четыре стороны света. Так трудно, что даже весело стало.
  Только один раз Деникин видел его совершенно подавленным, когда весною 1915-гo под Перемышлем он выводил из боя остатки своих рот, весь залитый кровью, хлынувшей из тела стоявшего рядом командира 14-го полка, которому осколком снаряда оторвало голову.
  Никогда не берег себя. В сентябре 1915 года дивизия вела бой в Ковельском направлении. Правее работала русская конница, подвигавшаяся нерешительно и сбивавшая всех с толку странными донесениями о появлении значительных сил противника против её фронта на берегу, по факту занятом русскими. Маркову надоела эта неопределённость. Через некоторое время Деникин получает донесение:
  "Съездил вдвоем с ординарцем попоить лошадей в Стыри. Вплоть до Стыри нет никого - ни нашей конницы, ни противника."
  Деникин представил его за ряд боев в чин генерала - не пропустили - молодой больно.
  Весною 1916 г. дивизия лихорадочно готовилась к Луцкому прорыву. Марков не скрывал своего заветного желания:
   - Одно из двух: деревянный крест или Георгий 3-й степени.
  Но Ставка после многократных отказов заставила его принять "повышение" - снова должность начальника штаба дивизии.
  
  С Деникиным они были и соратники, и друзья.
  Но вернёмся к поездке по месту нового назначения.
  Проездом они остановились в Ставке, в Могилёве. Настроение у всех там было приподнятое. После назначения Корнилова появилось оживление и надежды.
  В день приезда у Корнилова было совещание начальников отделов, на котором обсуждалась так называемая "корниловская программа" восстановления армии. Деникина тоже пригласили. Совещание прошло без неожиданностей, рутинно. Но сама атмосфера была позитивно-деловой.
  Казалось, верховное командование выходило на новый правильный путь, а личность Корнилова давала гарантии, что правительство будет принуждено следовать по этому пути. Несомненно, что с советами, комитетами и с солдатской средой, предстояла еще длительная борьба. Но по крайней мере определенность направления давала нравственную поддержку и реальное основание для дальнейшей работы. С другой стороны, поддержка корниловских мероприятий военным министерством давала надежду, что колебания и нерешительность Керенского будут, наконец, преодолены.
  По окончании заседания, Корнилов попросил Деникина остаться и, когда все ушли, негромко, но твёрдо сразу начал:
   - Нужно бороться, иначе страна погибнет. Сразу, чтобы прояснить мою позицию. Ко мне тут приезжали ... . Всё носятся с идеей переворота, и возведения на престол великого князя Дмитрия Павловича. Мол, что-то организует и предложил совместную работу. Я заявил категорически, что ни на какую авантюру с Романовыми не пойду.
  Дальше. В правительстве сами понимают, что совершенно бессильны что-либо сделать. Они предлагают мне войти в состав правительства. Ну, нет! Эти господа слишком связаны с Советами и ни на что решиться не могут. Я им говорю: предоставьте мне власть, тогда я поведу решительную борьбу. Нам нужно довести Россию до Учредительного собрания, а там пусть делают что хотят. Я устранюсь и ничему препятствовать не буду. Так вот, Антон Иванович, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?
   - В полной мере.
  Это была вторая встреча и второй разговор Деникина с Корниловым. Они пожали друг другу руки и расстались, чтобы встретиться вновь уже только в Быховской тюрьме.
  
  11 августа 1917 года.
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  Младший Лев, Лёвушка Седов, сын Троцкого и Натальи Седовой, сидел рядом с братом Сергеем и матерью на казённой скамье и мрачно, но с ожиданием смотрел через решётку на тюремный коридор, откуда должен был появиться отец. Всё плохо. Отец в тюрьме, и на улицах его, как и большевиков, называют немецким шпионом. Да если бы только на улицах!
  Этим летом мама отвезла их на дачу, к знакомой ещё по прошлым временам семье одного отставного полковника. Мама считала, что революция революцией, а дети должны выезжать на природу дышать свежим воздухом хотя бы летом.
  Сам полковник, как и семья, были людьми хорошими, их с братом приняли ласково и по-доброму. Но вот нескончаемые посетители ... .
  Полковник был гостеприимен, но круг его знакомых, естественно, состоял в основном из офицеров и патриотов старой закваски. Собиравшиеся за столом пили водку и ругали большевиков. Братья старались сдерживаться, несмотря на то, что папа теперь - тоже большевик. Мама, оставляя их на даче, очень просила не затевать конфликтов. Но в конце концов сдержаться не удалось.
  Это произошло, когда какой-то патриот из штатских, выпив лишнего, прямо назвал немецкими шпионами Ленина ... и Троцкого. Тут уж Лёвушка не сдержался и кинулся не обидчика с поднятым стулом. Сергей, не раздумывая, схватил столовый нож и бросился за братом.
  Их, конечно, тут же разняли. Стул и нож отобрали, а самих отвели в их комнату и заперли от греха. Они долго рыдали.
  Всё вокруг представлялось в чёрном цвете. Революция не оправдала надежд. Отец в тюрьме. Его называют шпионом. И на этой даче решительно невозможно находиться! Слушать эти пьяные речи?! Благодарим покорно! К чертям свежий воздух! Хотим назад, в Питер!
  Мечты сбылись уже назавтра. Приехала мама, легко пожурила за несдержанность и забрала в город. Сейчас они ожидали свидания с отцом.
  В коридоре появился папа в сопровождении конвоира. Он выглядел как обычно. Был тщательно одет, причёсан и, главное, спокоен. Улыбнулся детям, поднял руку в знак приветствия и ласково заговорил через решётку с женой. В разгар разговора Лёва заметил, как мама незаметно для конвоира передала папе маленький перочинный нож. Ого! Не всё так плохо. Папа не сдаётся.
  Он не знал, что перочинный нож Троцкий попросил жену принести совсем не в целях организации вооружённого восстания в тюрьме, а для гораздо более прозаических житейских нужд. Да это было и не важно. Порой детям нужно совсем немного для того, чтобы их настроение радикально улучшилось.
  
  12 - 15 августа 1917 года.
  В эти дни в Москве прошло государственное совещание в котором участвовали представители Государственной думы всех четырех созывов - Милюков, Керенский, Церетели и другие. Кроме того, на совещании должны были присутствовать Верховный Главнокомандующий Лавр Корнилов и генерал Каледин.
  Керенский, которого уже беспокоила растущая популярность Корнилова, с большой неохотой согласился на его участие, поставив условием, чтобы тот говорил на совещании только о чисто военных вопросах.
  Должна была присутствовать и делегация от Центрального Исполкома (ЦИК) Советов, где были и большевики. ЦК поставил своим делегатам задачу образовать на совещании большевистскую фракцию, которой поручалось выработать декларацию, зачитать её перед началом работы совещания и в знак протеста демонстративно покинуть зал заседаний.
  Сделать это большевикам не удалось, так как ЦИК Советов, разгадав их замысел, исключил большевиков из состава своей делегации. Тогда ЦК, пользуясь преобладанием большевиков в руководстве московских профсоюзов, объявил день открытия Московского совещания днем всеобщей политической забастовки.
  На удивление призыву ЦК последовало свыше четырёхсот тысяч рабочих Москвы и ее окрестностей. Это был неожиданно большой революционный успех именно в Москве, которую до сих пор считали более консервативной по сравнению с Петроградом (поэтому Государственное совещание и было созвано здесь). Это заставило даже Ленина пересмотреть (на время) свою стратегию завоевания власти в отношении главного центра восстания. Несколько позже Ленин писал:
  "Москва теперь, после Московского совещания, после забастовки, после 3-5 июля, приобретает или может приобрести значение центра. В этом громадном пролетарском городе вполне возможно нарастание движения типа 3-5 июля. Тогда в Питере лозунг взятия власти был бы неверен. Теперь совсем не то. Теперь в Москве, если вспыхнет стихийное движение, лозунг должен быть именно взятия власти".
  Но вернёмся к Государственному Совещанию.
  Выступил Главнокомандующий Лавр Корнилов. Он произнес яркую и, невзирая на запрет Керенского, политическую речь. Она была пронизана патриотизмом, призывами к твёрдой власти и словами о давно назревшей необходимости навести порядок в стране и армии. Генерал указал на катастрофическое положение на фронте, на губительное действие на солдатские массы законодательных мер, предпринимаемых Временным Правительством, на продолжающуюся разрушительную пропаганду, сеющую в Армии и стране анархию.
  Публика встретила речь восторженно, при выходе Корнилова забросали цветами, а юнкера и текинцы несли его на плечах.
  В общем, у Временного Правительства появлялись всё новые проблемы. Как слева - от потихоньку оправившихся после июльского разгрома большевиков, так и справа - от стремительно набиравшего авторитет в кругах, желавших твёрдой власти, генерала Лавра Корнилова.
  Ситуация заставляла Александра Керенского нервничать всё больше и больше.
  
  20 августа 1917 года.
  На самом деле Корнилов принял решение ещё до Московского Совещания.
  В те дни, когда проходило Совещание, уже начались передвижения верных генералу частей. На Петроград из Финляндии двигался кавалерийский корпус генерал-майора Долгорукова. На Москву - Седьмой Оренбургский казачий полк.
  Но они были остановлены соответственно командующими Петроградского и Московского военных округов.
  Вслед за тем в районе Невеля, Новосокольников и Великих Лук были сконцентрированы наиболее надёжные с точки зрения Корнилова части - Третий кавалерийский корпус и "Дикая дивизия" под командованием генерал-лейтенанта Александра Крымова. Смысл этой концентрации, абсурдной с военной точки зрения, был прозрачен. Создавался плацдарм для похода на Петроград.
  Когда начальник штаба Корнилова генерал Лукомский, до сих пор не посвящённый в заговор, потребовал объяснений, Корнилов сообщил ему, что имеет целью защитить Временное правительство от нападения большевиков и Советов даже против воли самого правительства. Он повесит германских агентов и шпионов во главе с Лениным и разгонит Советы.
  Корнилов хотел доверить эту операцию Крымову, так как знал, что тот, не колеблясь, развесит на фонарях всех членов Петроградского Совета.
  Возможно, в последний момент удастся заключить соглашение с Временным правительством, но, если согласия последнего добиться не удастся, ничего страшного не случится. Потом они сами скажут спасибо.
  К этому моменту к тому же состоялся прорыв немцев под Ригой. С одной стороны, он создавал реальную угрозу Петрограду, а с другой давал повод воспользоваться этой угрозой для "наведения порядка". Произошедшее в связи с этим перебазирование Ставки на территорию Петроградского военного округа также создавало двусмысленную и тревожную для Керенского ситуацию.
  Керенский, чьи отношения с Корниловым после Московского совещания обострились, теперь решил вступить с ним в союз. Соглашение было выработано. Керенский давал Корнилову значительную власть, надеясь, что тот очистит своё окружение в Ставке от слишком открытых и воинственных реакционеров.
  20 августа Керенский согласился на объявление в Петрограде и его окрестностях военного положения и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, то есть для борьбы с большевиками.
  
  21 августа 1917 года.
  В этот день немецкие войска заняли Ригу. Надо сказать, что, несмотря на успехи начала июля, дальше дела у правительства Керенского шли всё хуже и хуже. Хозяйственно-экономическая ситуация ухудшалась с каждым днём, на фронте, как мы видим, дела обстояли не лучшим образом - и, как результат, патриотические настроения угасали, а авторитет признанных противников власти - большевиков, соответственно, снова рос.
  Чему, конечно, способствовала в том числе и деятельность Ленина, который не пропускал ни одного удобного случая укусить правительство. Вот и сейчас после падения Риги он препроводил в ЦК "Листок по поводу взятия Риги", в котором, разумеется, в конце было: 'Долой правительство Керенского".
  Временное правительство боролось как могло. В тот же день Керенский утвердил решение о выделении Петроградского военного округа в прямое подчинение Ставки. Предполагалось, что как военная, так и гражданская власть в округе будет принадлежать Корнилову, однако сам Петроград останется в ведении правительства.
  Третий Кавалерийский корпус, как особо надёжный, будет передан Керенскому, однако под командованием не Крымова, а другого, более либерального и лояльного правительству, командира.
  Из надёжных частей предполагалось сформировать Особую армию в непосредственном распоряжении правительства. Генерал-губернатором Петрограда назначался видный член эсеровской партии Борис Савинков.
  
  24 августа 1917 года.
  Корнилов, с одной стороны, издал распоряжение командующему Первой кубанской казачьей дивизией Петру Краснову принять командование Третьим корпусом, а с другой, не дав времени Краснову вступить в должность, выдвинул корпус по-прежнему под командованием Крымова вместе с Дикой дивизией, а также кавалерийский корпус Долгорукова на Петроград.
  Таким образом, движение корниловских войск на Петроград началось абсолютно легально. Корнилов формально поставил перед Крымовым задачи:
  1) В случае получения сведений о начале выступления большевиков в Петрограде немедленно занять город, обезоружить части петроградского гарнизона, которые примкнут к большевикам, обезоружить население Петрограда и разогнать Советы.
  2) По окончании исполнения этой задачи Крымов должен был выделить одну бригаду с артиллерией в Ораниенбаум и по прибытии туда потребовать от Кронштадтского гарнизона разоружения крепости и перехода на материк.
  Корнилов уже играл в свою игру, не собираясь делиться властью с Керенским. В общем, у генерала были на то основания.
  Нет, он не был монархистом. Работа разведчика дураков не терпит, а способности к математике предполагают наличие логического мышления. Корнилов ясно понимал, что к Февральской революции страну привела в большой мере бездарность царя Николая Второго как правителя и не желал повторения ситуации, при которой во главе страны становится не достойнейший, а всего-навсего родившийся в той семье, где требуется.
  Но и к сменившему царя Временному Правительству он относился безо всякого уважения, насмотревшись - насколько успешно разлагают армию эти его нововведения типа комитетов, советов и комиссаров.
  В общем, он видел один путь. Продолжая войну до победного конца - верность союзническим обязательствам была для Корнилова не пустыми словами - подготовить и провести выборы в Учредительное Собрание, которое потом и решит - как жить России.
  Но, не веря в способность Временного Правительства продолжать войну и успешно довести страну до Учредительного Собрания, он решил взять дело в свои руки. Что означало его, Корнилова, военную диктатуру. Пока.
  Поэтому когда в Ставку для переговоров прибыл добровольно взявший на себя роль посредника однофамилец бывшего главы правительства Владимир Львов, генерал, уже не считая нужным скрывать свою точку зрения, так Львову всё и изложил.
  Керенскому предлагался портфель министра юстиции, а Савинкову - военного министра.
  Он также просил Львова предупредить Керенского и Савинкова, что за их жизнь не ручается, а потому-де пусть приедут в Ставку, где Корнилов сможет обеспечить их личную безопасность.
  
  26 августа 1917 года.
  Владимир Львов встретился с Керенским и передал ему условия Корнилова. При этом он пересказал также настроения, господствовавшие в Ставке и резко негативные в отношении Керенского. И пересказал в такой форме, что это можно было принять за слова самого Корнилова.
  В результате у Керенского, боявшегося Корнилова и находившегося в возбуждённом и нервозном состоянии, возникло впечатление, что тот ультимативно требует от него сложить власть и явиться в Ставку. Где без сомнения уже готовят убийство министра-председателя. А Владимир Львов на стороне Корнилова и хочет заманить его, Керенского, в ловушку.
  С этого момента действия Керенского были направлены на то, чтобы доказать связь между Львовым и Корниловым настолько ясно, чтобы Временное правительство было в состоянии принять решительные меры. Керенский предложил Львову записать его требования на бумаге, после чего последним была составлена следующая записка:
  "Генерал Корнилов предлагает:
  1) Объявить Петроград на военном положении.
  2) Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного Главнокомандующего.
  3) Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временного управления министерств товарищам министров, впредь до образования кабинета Верховным Главнокомандующим."
  Затем последовали переговоры по прямому проводу между Керенским и Корниловым.
  Генерал подтвердил, что просит срочно, не откладывая, прибыть в Ставку, в Могилёв, Керенского и Савинкова.
  Для находящегося в крайне нервозном состоянии Александра Фёдоровича это выглядело как подтверждение его худших подозрений.
  Вечером на заседании правительства Керенский квалифицировал действия Верховного главнокомандующего как мятеж. Во время произошедшего бурного совещания Александр Фёдорович требовал для себя диктаторских полномочий для подавления мятежа. Однако другие министры выступили против и настаивали на мирном урегулировании.
  Керенский несколько раз хлопал дверью, угрожал, что раз министры его не поддерживают, то он "уйдёт к Советам".
  В результате была спешно составлена телеграмма, посланная в Ставку за подписью Керенского, в которой Корнилову было предложено сдать должность генералу Лукомскому и немедленно выехать в столицу.
  
  27 августа 1917 года.
  Корнилов прочитал телеграмму и сначала настолько не поверил её содержанию, что принял за фальшивку.
  Между тем в газетах утром было опубликовано заявление Керенского, начинавшееся словами: "26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной Думы Львова с требованием передачи Временным правительством ему, Корнилову всей полноты военной и гражданской власти, с тем, что им по личному усмотрению будет составлено новое правительство для управления страной".
  Лавр Георгиевич, и так не слишком уважавший председателя правительства, пришёл в ярость.
  Ответом его на заявления Керенского было формальное объявление войны Временному правительству. Появилось воззвание Корнилова:
  "Телеграмма министра-председателя за ? 4163, во всей своей первой части, является сплошной ложью: не я послал члена Государственной думы Владимира Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне, как посланец министра-председателя. Таким образом, свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу Отечества. Русские люди! Великая родина наша умирает. Близок час её кончины. Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства советов действует в полном согласии с планами германского генерального штаба и одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на рижском побережье убивает армию и потрясает страну внутри. Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ - путём победы над врагом - до Учредительного Собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад новой государственной жизни. Предать же Россию в руки её исконного врага - германского племени - и сделать русский народ рабами немцев, я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли. Русский народ, в твоих руках жизнь твоей Родины!"
  Корнилов категорически отказался сдать должность главнокомандующего, а генерал Лукомский - её принять. На требование Керенского Крымову остановить движение тот телеграфировал: "остановить начавшееся с Вашего же одобрения дело невозможно".
  Отказался остановить эшелоны и принять должность главнокомандуюшего и командующий Северным фронтом генерал Клембовский. Из пяти командующих фронтами, он был одним из двух, открыто поддержавших Корнилова. Второй - командующий Юго-Западным фронтом Антон Иванович Деникин, заявившей о своей поддержке Корнилова сразу же при получении телеграммы Керенского об отставке последнего.
  Керенский принял командование на себя и вызвал в Петроград генерала Алексеева, чтобы назначить его главнокомандующим. Но тот также такой приказ выполнять отказался.
  Выступление генерала Корнилова поддержали Союз офицеров и петроградские офицерские организации. Командующие четырьмя фронтами объявили о своей солидарности с Верховным Главнокомандующим.
  
  28 августа 1917 года.
  Войска генерала Крымова заняли Лугу, разоружив местный гарнизон. У станции Антропшино корниловская Туземная дивизия вступила в перестрелку с солдатами Петроградского гарнизона.
  В условиях угрозы власти правительства Керенский ищет возможности для переговоров, но его отговаривают ехать в Ставку из-за опасности расправы. Ходят слухи, что Александру Фёдоровичу в войсках вынесен смертный приговор.
  Помощь в подавлении выступления правительству предложили Советы. Временное правительство было вынуждено прибегнуть к услугам большевистских агитаторов для контакта с восставшими частями и раздать оружие петроградским рабочим, начавшим формировать отряды собственного ополчения - Красной Гвардии. Большевикам тоже совершенно не улыбалась перспектива захвата Петрограда войсками Корнилова.
  Керенский издал указ о снятии с должностей и предании суду за мятеж генерала Корнилова и его сподвижников.
  
  29 августа 1917 года.
  Эсеро-меньшевистский Центральный Исполком Советов образовал "Комитет народной борьбы с контрреволюцией" и обратился к ЦК большевиков с просьбой о вступлении в этот Комитет. ЦК большевиков согласился. Чтобы объяснить такой резкий поворот в отношении к меньшевикам и эсерам, ЦК разослал местным партийным организациям телеграмму, которой говорилось:
  "Во имя отражения контрреволюции работаем в техническом и информационном сотрудничестве с Советом при полной самостоятельности политической линии"
  Продвижение войск корниловцев было остановлено 29 августа на участке Вырица-Павловск, где попросту разобрали железнодорожное полотно. Благодаря агитаторам, посланным для контактов с восставшими частями, удалось добиться того, что последние сложили оружие.
  
  30 августа 1917 года.
  В письме в ЦК Ленин дает следующую тактическую установку:
  "Мы будем воевать, мы воюем с Корниловым, как и войска Керенского, но мы не поддерживаем Керенского, а разоблачаем его слабость. Это разница. Это разница довольно тонкая, но архисущественная, и забывать ее нельзя. Мы видоизменяем форму нашей борьбы с Керенским. Не отказываясь от задачи свержения Керенского, мы говорим: надо учесть момент, сейчас свергать Керенского мы не станем, мы иначе подойдем к задаче борьбы с ним..
  Теперь главным стало: усиление агитации за своего рода "частичные требования" к Керенскому: арестуй Милюкова, вооружи питерских рабочих, узаконь передачу помещичьих земель крестьянам, введи рабочий контроль. Неверно было бы думать, что мы дальше отошли от задачи завоевания власти пролетариатом. Нет. Мы чрезвычайно приблизились к ней, но не прямо, а со стороны. И агитировать надо сию минуту не столько прямо против Керенского, сколько косвенно против него же. А именно: требуй активной и активнейшей истинно революционной войны против Корнилова.
  Развитие этой войны одно только может привести нас ко власти, и говорить в агитации об этом поменьше надо"
  ЦК большевиков энергично взялся за организацию рабочих дружин и Красной гвардии в рабочих районах Петрограда. Оружие они получали с правительственных складов и даже непосредственно с заводов. Так, Путиловский завод дал Красной гвардии 100 артиллерийских орудий. На военно-политическое обучение Красной гвардии большевики выделили свыше 700 инструкторов.
  Вовсю развернула в эти дни свою работу Военная организация ЦК, на этот раз при официальной поддержке правительства и Советов. Более того. Корниловские дни и свой временный контакт с правительством и Петроградским Советом ЦК большевиков использовал для вооружения своих сторонников во всех узловых пунктах страны: в областях Москвы, Центральной промышленной области, Урала, Поволжья, Украины, Закавказья, Дона, Сибири, Туркестана, Прибалтики - всюду создавались рабочие дружины и Красная гвардия.
  Разумеется, Временное правительство освободило всех арестованных большевиков во главе с Троцким, Каменевым, Луначарским. Распоряжение о привлечении к судебной ответственности Ленина и Зиновьева формально отменено не было, хотя их никто уже не искал. Зиновьев даже участвовал в заседаниях ЦК, которые происходили легально.
  Поход Корнилова почти без единого выстрела провалился, а генерал Крымов, приехавший на аудиенцию к Керенскому, через час после этой аудиенции застрелился.
  ЦК большевиков постарался извлечь из своего участия в подавлении похода Корнилова на Петроград максимальный политический капитал. В решающем пункте - в вопросе об изменении партийного состава столичных Советов - этот капитал был уже извлечен. На перевыборах Советов в Петрограде и Москве большевики вместе с сочувствующими им левыми эсерами получили большинство.
  Корнилов отказался от предложений покинуть Ставку и бежать. Не желая кровопролития в ответ на уверения в верности от преданных ему частей из уст Генерального штаба капитана Неженцева - "Скажите слово одно, и все корниловские офицеры отдадут за вас без колебания свою жизнь", генерал ответил: "Передайте Корниловскому полку, что я приказываю ему соблюдать полное спокойствие. Я не хочу, чтобы пролилась хоть одна капля братской крови".
  
  Конец августа 1917 года.
  /По воспоминаниям очевидца/
  Возросшее влияние большевиков, увеличение их представительства в Советах и тот факт, что розыск Ленина уже не вёлся правительственными службами столь активно привели к тому, что в ЦК возник вопрос - не стоит ли Ленину вернуться в Петроград. Тем более, что это совпадало с желанием самого Владимира Ильича, который, будучи в курсе происходящего из регулярно доставляемых ему газет, попросил Шотмана поставить в ЦК вопрос о его, Ленина, возвращении.
  Вопрос в ЦК обсуждался очень тщательно. Поначалу большинство высказывалось за немедленный приезд. Но когда тот же Шотман подробно рассказал, какому риску подвергался Владимир Ильич при переезде в Финляндию, как бдительно охраняется граница, с какой тщательностью проверяют документы всех переезжающих границу, особенно приезжающих из Финляндии, ЦК постановил до поры до времени задержать Владимира Ильича, поручив Шотману подготовить переезд с полной гарантией безопасности.
  В это время без ведома ЦК Ленин при содействии Эйно Рахья переехал из Гельсингфорса в Выборг, по-видимому намереваясь пробраться в Петроград.
  Узнав об этом, Шотман немедленно поехал в Выборг и застал Ленина в чрезвычайно возбужденном состоянии. Одним из первых вопросов, который задал вождь, был: "Правда ли, что Центральный Комитет воспретил мне въезд в Петроград?" Когда Шотман подтвердил, что такое решение действительно есть, Ленин потребовал письменное свидетельство. Шотман взял листок бумаги и написал приблизительно следующее:
  "Я, нижеподписавшийся, настоящим удостоверяю, что Центральный Комитет РСДРП(б) в заседании своем от такого-то числа постановил: Владимиру Ильичу Ленину, впредь до особого распоряжения ЦК, въезд в гор. Петроград воспретить".
  Взяв этот документ, Владимир Ильич бережно сложил его вчетверо, положил в карман и, заложив руки за проймы жилета, стал быстро ходить по комнате, повторяя несколько раз: "Я этого так не оставлю, так этого я не оставлю!"
  Соскучившись по обсуждениям и дискуссиям, Ленин накинулся на Шотмана. Сначала стал подробно расспрашивать - что делается в Питере, что говорят рабочие, что думают отдельные члены ЦК о выборах в районные думы, о настроении в армии и прочее. Показывал составленные им различные таблицы с цифрами, ясно рисующие огромный рост сторонников большевиков не только среди рабочих и солдат, но и среди городской мелкой буржуазии. Вопли Керенского о развале армии и о крестьянских волнениях также показывают, говорил Ленин, что страна явно на нашей стороне, поэтому основной нашей задачей в данный момент является немедленная организация сил для захвата власти. Шотман, стараясь утихомирить развоевавшегося Ленина, доказывал, что захват власти в настоящий момент еще невозможен, говорил, что технически мы ещё не подготовлены, что людей, умеющих управлять сложным государственным аппаратом, у нас нет и так далее.
  На все эти возражения Владимир Ильич, нарочито упрощая вопрос, отвечал одно: "Пустяки! Любой рабочий любым министерством овладеет в несколько дней. Никакого особого уменья тут не требуется, а техники работы на первых порах и знать не нужно. Это дело чиновников, которых мы заставим работать так же, как они теперь заставляют работать специалистов".
  Несколько раз Шотман принимался спорить с Владимиром Ильичом. Считая совершенно невозможным в то время захват власти, он приводил сотни доказательств. Но Ленин как-то просто разбивал их, и оппоненту всё трудней становилось возражать. Правда, от некоторых вопросов Владимир Ильич просто отмахивался, говоря: "Там видно будет!"
  Разгорячившийся Шотман придирался к Владимиру Ильичу по всякому пустяку, благо свободного времени было много. И соскучившийся по словеснымк битвам Ленин охотно пускался в споры. Начали, например, обсуждать предложение Владимира Ильича аннулировать денежные знаки, как царские, так и керенские.
   - Откуда же мы возьмем такую уйму денег, чтобы заменить существующие? - ехидно вопрошал Шотман, наперед торжествуя победу в этом вопросе.
   - А мы пустим в ход все ротационные машины и напечатаем за несколько дней такое количество, какое потребуется, - отвечал не задумываясь Владимир Ильич.
   - Да ведь их каждый жулик подделает сколько угодно!
   - Ну, напечатаем различным сложным шрифтом. Да, впрочем, это дело техников, чего тут спорить, там видно будет!
  И опять начинал доказывать, что дело не в этом, а в том, чтобы провести в жизнь такие законы, чтобы весь народ увидал, что это его власть, а раз народ это увидит, то поддержит. А остальное само собою приложится. Как только возьмем власть, сейчас же прекратим войну. И сразу армия, которая устала и воевать не хочет, будет безусловно за нас. У царя, дворян, помещиков и попов земли отберём и передадим их крестьянам. Ясно, крестьянство будет поддерживать нас целиком. Фабрики и заводы также отберем у капиталистов и передадим в руки самих рабочих, рабочего государства.
  "Кто же тогда будет против нас?" - восклицал Ленин, близко наклонясь к собеседнику и пристально глядя в глаза. При этом чуть улыбаясь и прищурив левый глаз.
   - Только бы не пропустить момент! - повторял Ленин десятки раз и опять настаивал, чтобы Шотман как можно скорее организовал ему переезд в Петроград.
  
  31 августа 1917 года.
  ЦК большевиков решил воспользоваться создавшимся положением, чтобы предложить меньшевикам и эсерам компромисс: те согласны образовать свое правительство Советов, а большевики согласны отказаться от требования немедленного перехода власти в руки "пролетариата и беднейшего крестьянства" (диктатуры пролетариата).
  ЦК большевиков специально обсуждал данный вопрос. По докладу Каменева была принята резолюция "О власти", которую и довели до сведения Центрального Исполкома Советов, а также напрямую Петроградскому и Московскому Советам. Главные требования, выдвинутые в резолюции, были таковы:
  1. Устранение Временного правительства и создание власти революционного пролетариата и крестьянства.
  2. Декретирование демократической республики.
  3. Передача помещичьей земли без выкупа крестьянам.
  4. Введение рабочего контроля.
  5. Объявление тайных договоров недействительными и предложение Германии немедленного мира.
  6. Прекращение репрессий против большевиков.
  7. Отмена смертной казни на фронте и выборность комиссаров.
  8. Осуществление права наций на самоопределение (Финляндия, Украина).
  
  1-3 сентября 1917 года.
  Ленин написал специальную статью о вышеописанном предложении ЦК. Эта статья так и называлась: "О компромиссах". Ленин пишет, что обычное представление о большевиках сводится к тому, что никаких компромиссов большевики не признают. Но как бы лестно ни было для революционеров такое представление о них, всё же оно неверно. В истории большевизма бывали вынужденные и добровольные компромиссы, но при этом большевики оставались верными своим принципам.
  Ленин писал:
  "Компромиссом является с нашей стороны наш возврат к доиюльскому требованию: вся власть Советам, ответственное перед Советами правительство из эсеров и меньшевиков. Компромисс состоял бы в том, что большевики, не претендуя на участие в правительстве отказались бы от выставления немедленного требования перехода власти к пролетариату и беднейшим крестьянам, от революционных методов борьбы за это требование"
  Но предложение большевиков принято не было. В дни Корниловского мятежа была создана Директория из пяти человек во главе с Керенским. По замыслу она должна была стать, собственно, правительством. Большинство Центрального Исполкома Советов Директорию поддержали. Реакция большевиков была мгновенной. Ленин писал:
  "Меньшевики и эсеры не приняли, даже после корниловщины, нашего компромисса, мирной передачи власти Советам, они скатились опять в болото грязных и подлых сделок с кадетами. Долой меньшевиков и эсеров! Беспощадная борьба с ними!".
  Лозунг "Вся власть Советам!" оставался, но этот лозунг теперь рассматривался как лозунг восстания. ЦК большевиков и Ленин решили, что уже наступает время, когда на повестку дня пора поставить именно этот вопрос.
  
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  Первого сентября из тюрьмы вместе с другими арестованными в июле большевиками был выпущен Лев Троцкий. Пребывание в тюрьме не прошло даром. Заключение тяготило Льва Давидовича не связанными с этим житейскими неудобствами. Нет, на такие вещи Лев Давидович уже давно обращал весьма мало внимания.
  Надоедало вынужденное безделье. Он ехал в Россию, чтобы выступать на митингах, агитировать, спорить. Склонять на сторону революции тех, кто ещё колеблется, а тем, кто уже сделал выбор, помогать в выборе - куда идти дальше.
  А он сидел в тюрьме, изредка видясь лишь с семьёй и с представителями ЦК большевиков, старавшимися держать нового члена партии в курсе быстро меняющейся ситуации.
  Разумеется, Троцкий старался не тратить время даром. За время пребывания в тюрьме он написал две работы: "Когда же конец проклятой бойне?" и "Что же дальше? (Итоги и перспективы)", в которых, конечно, отстаивал необходимость как прекращения войны, так и свержения Временного Правительства.
  Но этого ему было мало. Поэтому сразу же после освобождения речи Троцкого зазвучали на митингах на улицах, на заводах, в казармах, в Петроградском Совете, ЦК большевиков. Больше всего в сентябрьские дни ему пришлось выступать в цирке "Модерн".
  Здание цирка располагалось неподалёку от штаб-квартиры большевиков. С годами оно порядком обветшало и разрушилось, и в январе 1917 года года пожарные запретили проводить там представления.
  Что и позволило большевикам сделать его одним из излюбленных мест выступлений. Сейчас, после победы над корниловщиной, число слушателей, собиравшихся в здании бывшего цирка, пожалуй, намного превышало число зрителей, посещавших представления когда тот ещё нормально функционировал.
  Разумеется, Троцкий был не единственным большевистским оратором в эти дни. Работы хватало для всех. Но по силе ораторского мастерства - по единодушным отзывам - мало кто мог хотя бы сравниться с Львом Давидовичем. Тем более в отсутствии Ленина, который ещё в августе, свято соблюдая требования конспирации, перебрался с Зиновьевым в Финляндию.
  Улучшилось и благосостояние семьи Троцкого. Кроме доходов от печатавшися статей - которые, кстати, тоже возросли с ростом популярности - и положенных Льву Давидовичу денег за членство в Исполкоме Петроградского Совета - он получал и в кассе большевистской партии, которая заботилась о материальном положении своих лидеров.
  Ленин всегда умел раздобывать средства на партию - эксами ли через Кобу, добровольными ли пожертвованиями от богатых сочувствующих вроде Саввы Морозова или от германского кайзера, в конце концов - но умел. Кроме того, были ещё членские взносы, а ведь численность партии только к началу августа выросла втрое по сравнению с февралём.
  Так что семья Троцкого поселилась в маленькой квартирке, которую сдавала вдова либерального журналиста, в большом буржуазном доме. Не мучимый больше мыслями - как там без него Наташа и дети, Лев Давидович всецело отдался любимому делу. Борьбе.
  
  3 сентября 1917 года.
  15 сентября в Петрограде должно было открыться Всероссийское Демократическое Совещание, которое созывалось меньшевиками и эсерами от имени Центрального Исполкома Советов. Совещание должно было избрать Предпарламент (Временный Совет республики).
  Большевистский ЦК обсуждал вопрос участия в нём большевиков. Ленин, с которым бесперебойно поддерживалась почтовая связь, был против. Он не желал в этом вопросе играть по правилам меньшевиков и эсеров. Неучастие набиравших всё большее влияние большевиков должно было, по его мысли, сразу значительно уменьшить вес Предпарламента, который предполагалось на Совещании создать.
  Но ЦК большевиков с вождём не согласился. Принципиальное решение об участии в Демократическом совещании было принято 3 сентября. В циркулярном письме к местным организациям ЦК потребовал "приложить все усилия к созданию возможно более значительной и сплоченной группы из участников совещания, членов нашей партии".
  Ленин вынужден был решение Центрального Комитета признать. Раз уж так случилось, то в своём очередном письме он предлагал Центральному Комитету огласить на Совещании от имени большевистской фракции краткую декларацию.
  Дальше вождь писал:
  "Потом 'мы должны всю нашу фракцию двинуть на заводы и казармы: там её место, там нерв жизни. Там мы должны разъяснить нашу программу и ставить вопрос так: либо полное принятие её Совещанием, либо восстание. Середины нет. Ждать нельзя".
  
  8 сентября 1917 года.
  /По книге Антона Деникина "Очерки русской смуты"/
  После неудачи Корниловского выступления среди арестованных сторонников Корнилова были генералы Антон Деникин и его друг Сергей Марков.
  Камера Деникина. Десять квадратных аршин пола. Окошко с железной решеткой. В двери небольшой глазок. Нары, стол и табурет. Воздух спёртый. Дышать тяжело. Рядом - соседняя камера, слышно, как Марков ходит там крупными нервными шагами. Деникин почему-то вспомнил что Сергей делает по карцеру три шага, а сам Антон Иванович ухитряется по кривой делать семь. Тюрьма полна неясных звуков. Напряжённый слух разбирается в них, и мало-помалу начинает улавливать ход жизни, даже настроения. Караул - кажется, охранной роты - люди грубые, мстительные.
  Раннее утро. Гудит чей-то голос. Откуда? За окном, уцепившись за решетку, висят два солдата. Они глядят злыми глазами, и истерически выкрикивают матерные ругательства. Бросили в открытое окно какую-то гадость. От этих взглядов некуда уйти. Деникин отворачивается к двери - там в глазок смотрит другая пара ненавидящих глаз, и также сыплется отборная брань. Антон Иванович ложится на нары и закрывает голову шинелью. Лежит так часами. День, другой - только сменяются "общественные обвинители" у окна и у дверей. Стража свободно допускает всех. И в тесную душную конуру льётся непрерывным потоком зловонная струя слов, криков, ругательств, рождённых великой темнотой, слепой ненавистью и бездонной грубостью. Словно пьяной блевотиной облита вся душа, и нет спасения, нет выхода из этого нравственного застенка. О чём они?
  "Хотел открыть фронт"... "продался немцам"... "хотел лишить земли и воли" - так, ну это не своё, это комитетское. "Главнокомандующий, генерал, барин" - вот это своё! "Попил нашей кровушки, покомандовал, гноил нас в тюрьме, теперь наша воля - сам посиди за решеткой... Барствовал, раскатывал в автомобилях - теперь попробуй полежать на нарах, сука, сука. Недолго тебе осталось. Не будем ждать, пока сбежишь - сами своими руками задушим".
  Да, - подумал Деникин, - меня-то они - эти тыловые воины - почти не знают. Но все, что накапливалось годами, столетиями в озлобленных сердцах против нелюбимой власти, против неравенства, против личных обид и своей - по чьей-то вине - изломанной жизни - всё это выливалось теперь наружу с безграничной злобой. И чем выше стоял тот, которого считали врагом народа, чем больше было падение - тем сильнее вражда толпы, тем больше удовлетворения видеть его в своих руках.
  Он лежал накрытый с головой шинелью и под градом ругательств старался дать себе отчёт:
   - За что?
  Проверка этапов жизни... Отец - суровый воин с добрейшим сердцем. До 30 лет крепостной крестьянин, сдан в рекруты, после 22 лет тяжелой солдатской службы николаевских времен, добился прапорщичьего чина. Вышел майором в отставку. Детство Антоши - тяжелое, безотрадное. Нищета - у семьи 45 рублей пенсии в месяц. Смерть отца. Еще тяжелее - теперь только 25 рублей пенсии матери. Юность - в учении и в работе на хлеб. Вольноопределяющимся - в казарме на солдатском котле. Офицерство. Служба, продвижение. Командование ротой в 183-м Пултусском полку. Благие намерения. Отменил рукоприкладство. Неудачный опыт "сознательной дисциплины". Да-с, господин Керенский, и это было в молодости. Отменил негласно дисциплинарные взыскания - "следите друг за другом, останавливайте малодушных - ведь вы же хорошие люди - докажите, что можно служить без палки".
  Кончилось командование плохо. Рота вела себя средне, училась лениво. После ухода Антона Ивановича старый фельдфебель- сверхсрочник собрал роту, поднял многозначительно кулак в воздух и произнес внятно и раздельно:
   - Теперь вам - не капитан Деникин. Поняли?
   - Так точно, господин фельдфебель.
  Рота, рассказывали, потом поправилась.
  Японская война. Боевая работа. Надежды на возрождение армии. Служба, продвижение. Командование полком. Теперь уже после Пултусского опыта - требовательность по службе, но и уважение человеческого достоинства солдата. Как будто понимали тогда друг друга, и не были чужими. Опять война. 'Стальная дивизия'. Близость к войскам - работа-то общая. Штаб полка - всегда возле позиции, чтобы разделить с войсками и грязь, и тесноту, и опасности. Потом длинный страдный путь.
  Нет, он не был никогда врагом солдату... . Деникин сбросил с себя шинель и, вскочив с нар, подошел к окну, у которого на решетке повисла солдатская фигура, изрыгавшая ругательства.
   - Ты лжешь, солдат! Ты не своё говоришь! Если ты не трус, укрывшийся в тылу, если ты был в боях, ты видел, как умели умирать твои офицеры. Ты видел, что они... .
  Руки разжались, и фигура исчезла. Наверное, просто от окрика охранника.
  Но ненадолго. В окне и в дверном глазке вскоре появились новые лица.
  Впрочем, бывало и так, что сквозь напускную грубость видно было чувство неловкости, смущение и даже жалость. Но этого чувства стыдились. В первую холодную ночь, когда у заключённых не было никаких вещей, Маркову, забывшему захватить пальто, караульный принес солдатскую шинель; но через полчаса - самому ли стыдно стало своего хорошего порыва, или товарищи пристыдили - взял обратно.
  В охране служил солдат, бывший финляндский стрелок, но сам - русский. Заключённых жалел и о них заботился. В первые дни и ему туго приходилось - товарищи не давали прохода. Потом поуспокоились. Маркова его забота о питании узников просто трогала. Как-то он заявил Маркову, что будет скучать, когда узников увезут. Тот его успокоил - посадят новых. Генералов ещё не всех извели.
  Деникин вздохнул. Тяжко на душе. Чувства как-то раздваиваются. Я же ненавижу и презираю толпу - дикую, жестокую, бессмысленную. А к солдату чувствую всё же жалость. Тёмный, безграмотный, сбитый с толку человек, способный и на гнусное преступление, и на высокий подвиг.
  Вскоре несение караульной службы поручили юнкерам 2-й житомирской школы прапорщиков. Стало значительно легче. Юнкера не только сторожили узников, но и охраняли их от толпы. А толпа не раз по разным поводам собиралась возле гауптвахты и дико ревела, угрожая самосудом. В доме наискось спешно собиралась в таких случаях дежурная рота, караульные юнкера готовили пулемёты. В спокойном и ясном сознании опасности, когда толпа особенно бушевала, узники-генералы обдумывали способ самозащиты. На столике стоял тяжелый графин с водой. Им можно проломить череп первому ворвавшемуся в камеру. Кровь ожесточит и опьянит "товарищей", и они убьют заключённых немедленно, не предавая мучениям.
  Впрочем, за исключением таких неприятных часов, жизнь в тюрьме шла размеренно, методично. Было тихо и спокойно. Физические стеснения тюремного режима после тягот походов в сравнении с перенесенными испытаниями - сущие пустяки.
  В быт вносили разнообразие небольшие приключения. Иногда какой-нибудь юнкер-большевик, став у двери, передает новости часовому - громко, чтобы было слышно в камере, что на последнем митинге товарищи, потеряв терпение, решили окончательно покончить с узниками самосудом, и что туда им и дорога. В другой раз Марков, проходя по коридору, видит юнкера-часового, опершегося на ружье, у которого слёзы на глазах: ему стало жалко заключённых. Какая странная необычайная сентиментальность для этого времени.
  Уже две недели Деникин не выходил из камеры на прогулку, не желая стать предметом любопытства "товарищей", окружавших площадку перед гауптвахтой, и рассматривающих арестованных генералов - как экспонаты в зверинце. Никакого общения с соседями. Много времени для размышлений.
  А из дома напротив каждый день, когда заключённые открывали окно, кто-то выводил высоким тенором:
   - Последний нонешний денечек
   - Гуляю с вами я, друзья.
  
  12 сентября 1917 года.
  Влияние и популярность большевиков в массах росли с каждым днём. Большую роль в этом играл не только авторитет партии, сильно выросший после победы над корниловским мятежом, но и самоотверженность большевистских ораторов. Несмотря на то, что желающих слушать их выступления было необычайно много, и всем им приходилось выступать по несколько раз на дню, они не желали, тем не менее, пропустить любую возможность обратиться к слушателям. Разумеется, в отсутствии Ленина и Зиновьева Троцкий был наиболее значимым из них. Впоследствии он шутливо вспоминал о тех днях:
  "Я застал в Петрограде всех ораторов революции с осипшими голосами или совсем без голоса. Революция 1905 года научила меня осторожному обращению с собственным горлом. Митинги шли на заводах, в учебных заведениях, в театрах, в цирках, на улицах и на площадях. Я возвращался, обессиленный, заполночь, открывал в тревожном полусне самые лучшие доводы против политических противников, а часов в семь утра, иногда раньше, меня вырывал из сна ненавистный, невыносимый стук в дверь.
  Меня вызывали на митинг в Петергоф или кронштадтцы посылали за мной катер. Каждый раз казалось, что этого нового митинга мне уже не поднять. Но открывался какой-то нервный резерв, я говорил час, иногда два, а во время речи меня окружало плотное кольцо делегаций с других заводов или районов. Оказывалось, что в трёх или пяти местах ждут тысячи рабочих, ждут час, два, три. Как терпеливо ждала в те дни нового слова пробужденная масса!"
  
  15 сентября 1917 года.
  В этот день в Александринском театре открылось Всероссийское Демократическое Совещание.
  А в ЦК большевиков было зачитано письмо Ленина написанное 13-14 сентября. Оно называлось "Марксизм и восстание". Это письмо представляет собой тактико-стратегический трактат на тему - как успешно провести вооружённое восстание.
  Его центральная мысль: восстание - это искусство. Ленин писал:
  "А чтобы отнестись к восстанию по-марксистски, то есть как к искусству, мы в то же время, не теряя ни минуты, должны организовать штаб повстанческих отрядов, распределить силы, двинуть верные полки на самые важные пункты, окружить Александринку, занять Петропавловку, арестовать Генеральный штаб и правительство, занять сразу телеграф и телефон, поместить наш штаб восстания у центральной телефонной станции, связать с ним по телефону все заводы, все полки, все пункты вооруженной борьбы".
  На заседании ЦК присутствовало из 24 членов ЦК - 16 человек. В числе присутствовавших были Троцкий, Каменев, Рыков, Сталин, Свердлов, Дзержинский и другие. Главным и единственным вопросом повестки дня было обсуждение предложений Ленина.
  ЦК фактически отклонил предложение о восстании. Письма Ленина дали Центральному Комитету лишь повод в ближайшее время назначить заседание, посвященное обсуждению тактических вопросов.
  Не было принято и предложение Сталина "разослать письма в наиболее важные организации и обсудить их". Это был, собственно, предлог, чтобы вообще уклониться от прямого ответа Ленину.
  Не было принято также и заявление Каменева, который очень резко требовал отклонить ленинские предложения вообще.
  
  20 сентября 1917 года.
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  Число большевиков в Петроградском Совете росло со дня на день. Их число почти уже достигало половины от общей численности. Между тем в Президиуме все еще не было ни одного большевика. Встал вопрос о его переизбрании.
  Большевики предложили меньшевикам и эсерам коалиционный президиум. Несмотря на недавнюю совместную борьбу против Корнилова, Председатель Совета Ираклий Церетели предложение отклонил.
  Хитрому Троцкому только это и надо было. Теперь предстояло голосовать по спискам. Лев Давидович сделал ещё один тактический ход. Он поставил вопрос: входит ли в список Президиума Петроградского Совета Керенский или нет.
  Формально тот числился в Президиуме, но в Совете не бывал и всячески демонстрировал своё к нему пренебрежение. Вопрос застиг врасплох. Керенского не любили и не уважали. Но эсеры не могли дезавуировать своего министра-председателя. Пошептавшись, члены президиума ответили: "Конечно, входит".
  Троцкий облегчённо выдохнул. Попались. Он попросил слова.
   - Мы были убеждены, что Керенского нет больше в составе Совета. Но оказывается, заблуждались. Между Чхеидзе и Церетели витает тень Керенского. Когда вам предлагают одобрить политическую линию Президиума - так помните, не забывайте, что вам предлагают тем самым одобрить политику Керенского, - прозвучало с трибуны.
  Этот лихой финт сразу добавил большевикам голоса сотни-другой колеблющихся делегатов. Совет насчитывал чуть больше тысячи членов.
  Началось голосование. В зале царило чрезвычайное волнение.
  В это время Троцкий невозмутимо прогуливался в кулуарах с кучкой соратников, как будто это всё его не касалось.
  Впрочем, он полагал, что до пятидесяти процентов не хватит около сотни голосов. Но и в этом Лев Давидович готов был видеть успех. Такого большевики всё равно ещё никогда не добивались и близко.
  Но оказалось, что они получили даже на сотню с лишним голосов больше, чем коалиция эсеров и меньшевиков. Победители.
  Причём поскольку ранее меньшевики и эсеры отказались от коалиционного Президиума, он становился чисто большевистским.
  Вновь избранный Президиум должен был избрать из своей среды Председателя. Впрочем, в решении подобных вопросов у большевиков обязательно участвовал ЦК, причём его мнение было решающим. Но мало кто сомневался, что Совет возглавит Лев Троцкий.
  Теперь уже бывший Председатель Совета Ираклий Церетели на прощанье пожелал большевикам продержаться в Совете хоть половину того срока, который Совет возглавляли меньшевики и эсеры.
  Надежды Ленина, связанные со Львом Давидовичем, сбывались одна за другой. Троцкий уже большевик и скорее всего возглавит Петроградский Совет. Но главное было впереди.
  
  21 сентября 1917 года.
  В Александринском театре продолжалось Всероссийское Демократическое Совещание с участием меньшевиков, эсеров и большевиков. К окончанию работы Совещание должно было избрать Предпарламент (Временный Совет республики).
  Ленин был, конечно, категорически против вхождения большевиков в Предпарламент, о чём и уведомил ЦК. Это требование обсуждалось на заседании. где в числе прочих присутствовали Троцкий, Каменев, Сталин, Свердлов, Рыков, Бухарин.
  В отношении Предпарламента 9 голосами против 8 было решено туда не входить. Но поскольку такое разделение голосов не создавало устойчивого большинства, ЦК решил передать окончательное решение данного вопроса самой фракции большевиков на Совещании, выделив двух докладчиков: за бойкот - Троцкий и против бойкота - Рыков. Решением фракции было принять участие. Только Троцкий и троцкисты были за ленинскую тактику бойкота.
  
  25 сентября 1917 года.
  Председателем Петроградского Совета решением ЦК стал Троцкий, которого Совет и утвердил 25 сентября.
  Что интересно, примерно в то же время Председателем Московского Совета был утвержден другой член ЦК большевиков - Ногин.
  Партия наступала на всех фронтах.
  Впрочем, до полной победы было ещё далеко. Несмотря на непримиримую позицию Ленина, ЦК в очередной раз пошёл на соглашение По его инициативе Президиум Петроградского Совета был избран всё же коалиционным - четыре большевика, два эсера и один меньшевик.
  Хотя Ленин был против наличия там кого-либо кроме представителей собственной партии.
  
  27 сентября 1917 года.
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  Как мы видим, в профессиональной сфере дела у Троцкого шли прекрасно. Но этого нельзя было сказать о жизни его семьи.
  Материальное положение налаживалось. Нынешняя квартира была куда комфортабельнее "Киевских Номеров". Дети ходили в гимназию, где уровень преподавания был далеко не самым низким в Петрограде. Наташа устроилась на службу в профсоюз деревообделочников.
  Ну, а когда Лев Давидович стал членом ЦК партии большевиков и возглавил Петроградский Совет, материальные проблемы вообще отошли на второй план. Они даже наняли кухарку. Сейчас, когда оба родителя подолгу отсутствовали, кто-то должен был готовить и следить за тем, чтобы дети питались вовремя.
  Но у того факта, что жилищные условия на новом месте жительства значительно отличались от предыдущих в лучшую сторону, имелась и обратная сторона.
  Растущая популярность большевиков привела к усилению антибольшевистской пропаганды в буржуазной прессе. Если уж меньшевики с эсерами забеспокоились всерьёз, то что говорить о более правых партиях типа кадетов (конституционных демократов)? Поток грязи, выплёскивавшийся со страниц газет на большевиков, становился всё полноводнее день ото дня.
  Разумеется, наиболее горячо муссировалась старая песня о шпионаже в пользу Германии. Тем более, что помощью немцев Ленин пользовался, деньги у них брал и особо не скрывал этого.
  Беда в том, что под ту же гребёнку причёсывали и Троцкого, занявшего сейчас, пожалуй, самое видное место среди большевистских лидеров - в отсутствие Ленина.
  В общем, его поливали со страниц прессы гразью чуть ли не больше всех. Ну а в доме, где Лев Давидович с семьёй снимали квартиру, практически все жители относились к обеспеченной группе населения и читали именно буржуазные газеты.
  Имя Троцкого склонялось печатью на все лады. В доме его с семьёй все больше окружала стена вражды и ненависти. Кухарка Анна Осиповна подвергалась атаке хозяек, когда являлась в домовой комитет за хлебом. Двенадцатилетнего Льва-младшего травили в гимназии, называя его, по отцу, "председателем". Когда Наташа возвращалась со службы, старший дворник провожал ее ненавидящими глазами. Подниматься по лестнице было пыткой. Хозяйка квартиры все чаще осведомлялась по телефону - не разгромлена ли её мебель. Неизвестно, что ей наплели о семье Троцкого - раз она так беспокоилась.
  Лев Давидович с семьёй хотели переехать, но куда? Свободных квартир в городе не было. Положение становилось все более невыносимым.
  Николай Маркин узнал об этом случайно. Лев Давидович не любил делиться своими проблемами. Но не забудем дружбы между Николаем и старшим сыном Троцкого. Дети не умеют так хорошо скрывать своё внутреннее состояние, как взрослые.
  Поэтому в последнее время матрос стал замечать, что Лев Львович стал задумчив, отвечает на вопросы невпопад, и его явно что-то гнетёт. На вопросы Николая Лёвушка старался отмалчиваться. Но в конце концов не выдержал и заговорил. Начав говорить, он сразу выложил всё, что тяжким грузом лежало на сердце.
  Николай слушал, внутренне скрипя зубами. Ну, сволочи буржуазные, это вам даром не пройдёт. Он поднялся.
   - Лёва ... ты не волуйся ... теперь ... Ты - сын Троцкого ... потерпи пару дней ... Проблему решим ... Пошёл я.
  Матросов из команды Маркина рассказанное возмутило. Тимоша потребовал немедленно посетить дом, где проживала семья революционера и "задать перцу", как он выразился, этим "обнаглевшим буржуазным прихвостням". Митроха с Павлом были с ним полностью согласны, и даже спокойный Сергей, подумав, встал на сторону Тимоши. Егор пока помалкивал, ожидая решения старшего. Оно не замедлило воспоследовать.
   - Пойдём, конечно ... но позже ... Митроха ... найди Петра ... у него голова варит ... лучше наших.
  В последнее время Пётр почти не патрулировал вместе с матросами. Все наличные силы большевиков были брошены на агитацию в массах, и Пётр, конечно, не мог остаться в стороне.
  Он с радостным удивлением отметил, что речи его стали лучше. Исчезли малороссийский акцент и простонародные словечки. Да и сами выступления стали более нацеленными, логичными и соответственно производили куда большее воздействие на слушателей.
  Сказывалось, во-первых, частое присутствие на митингах, где говорили ведущие ораторы партии, во-вторых постоянное чтение "Правды", где печатались чеканные ленинские статьи, и в-третьих, как ни странно, чтение переводов рассказов об английском сыщике Шерлоке Холмсе, у котого Пётр учился умению логически мыслить.
  В общем, Мартынов превращался во вполне неплохого оратора. Конечно, до признанных мастеров, таких, как Троцкий, Зиновьев, Каменев, Луначарский, Володарский ему было далеко, но уровень рос.
  Узнав о проблеме, взволновавшей матросов, он на несколько секунд задумался, после чего выдал:
   - Ваша правда. Такого спускать нельзя. Льву Давидовичу сейчас и выспаться-то не всегда удаётся - когда ему ещё и этим заниматься.
  Значит, так. Навестить придётся два места. Сам дом и гимназию. В гимназии надо говорить осторожно. Общаться придётся с учителями. Народ образованный, умный. Их надо убедить. Там говорить буду я, а вы делайте, что скажу.
  В доме зайдём в домовой комитет ... ну, ещё с дворником побеседуем. Там надо дать понять, что мы такие вещи спускать не будем. Пусть знают. Да, и в гимназии постараться выяснить - кто из учеников на сына Троцкого больше всех бочку катит. Заводилы есть везде. И адреса узнать, а как будем в доме - поговорить с родителями. Ясное дело, дети не сами такое удумали - дома от отцов с матерями услыхали.
  Значит, сейчас поздно, а завтра - в гимназию. Надо к большой перемене подгадать - с директором побеседовать. Форму заранее почистить, красные банты приколоть, винтовки на плече. Пацаны такие вещи любят ... проникнутся. Пока буду с директором разговаривать - по коридорам погуляете. Пусть на вас посмотрят.
  А оттуда - в домовой комитет, к дворнику - ну и по адресам самых оголтелых. Никого не трогать, особенно в гимназии. Но в доме можно попугать. Всё ясно?
  В гимназии директор оказался мужчиной типично интеллигентного вида - костюм, галстук, усы, бородка, пенсне. Преподаватель арифметики. Узнав, зачем пришли Пётр с матросами, он сразу обрисовал главную проблему:
   - Не понимаю - чего же вы хотите от меня. Да не суйте свой мандат - для меня он ничего не значит. Вы по мандату дознаватель - вот и ловите уголовников. А здесь иной коленкор.
  Во всех газетах пишут, что большевики - немецкие шпионы. А эти газеты читают и учителя, и родители учеников. Как я могу им запретить обсуждать поднятые там вопросы? Да и разве большевики не шпионят в пользу Германии? Мне кажется, это - общеизвестный факт. Ленин с Зиновьевым вне закона, а отца Лёвушки, кажется, даже арестовывали по этому обвинению.
  Мне очень, разумеется, не нравится, что в гимназии у учеников разногласия по политическим мотивам - но ещё раз - как я могу запретить им обсуждать?
  В кабинете директора кроме него самого в этот момент находился только Пётр. Матросы в парадной форме с красными бантами и винтовками на плечах прогуливались с детьми Троцкого по коридорам и этажам, всячески демонстрируя свою дружбу с ними.
  Пётр взглянул в умные и немного усталые глаза директора.
   - Вы абсолютно правы, - не спеша начал Пётр, - в газетах пишут много нелестного о большевиках. Поскольку хозяева этих газет их откровенно боятся. Думаю, ни для кого не секрет - кто победил корниловщину. Вам бы понравилось, если бы в школу ворвались черкесы из какой-нибудь "Дикой дивизии"? А большевики сделали так, что корниловцы до Питера даже не дошли. Да и дошли бы - тут уже была готова Красная Гвардия.
  Вот и поднялся в массах авторитет большевиков. Да так, что Петроградский Совет стал большевистским, а отец Лёвушки - его председателем. Соответственно, меньшевики с эсерами проиграли. Это их бесит. Вот и пишут в своих газетах любую гадость.
  Вы сами посудите. Партию большевиков никто вне закона не объявлял. Всех арестованных по обвинению в шпионаже выпустили. Могло бы это быть, если бы шпионаж доказали? Вот и выходит, что никаких доказательств нет, а есть одни грязные измышления. Пристало ли вам, директору гимназии, ими руководствоваться в своей работе?
  Да и рассудите логически - вы же учитель арифметики. Ну, как могут Ленин и его соратники быть шпионами? От тех ведь немцам понадобились бы хотя бы какие-никакие сведения. Откуда большевикам их взять? Они что, на секретных заводах работают?
  Вот и выходит - чушь это всё собачья. А вы, взрослый умный человек, директор гимназии - им верите. И кто детей защитит от обидных слов после этого? Ребёнок же беззащитен. Ну, дома его родители в обиду не дадут, а здесь кто? Кроме вас и других учителей некому!
  Директор задумался. Потом поднялся и решительно пожал Петру руку.
   - Вы меня убедили. Что ж, постараюсь проблему решить. Сразу не обещаю - непросто это, но приложу все усилия. Да, сразу. Я буду говорить с учителями - так могу ли я им сказать, что Петроградский Совет обратил внимание на нездоровую атмосферу в гимназии, и это и было причиной вашего визита? Знаете, для некоторых с позволения сказать педагогов официальная точка зрения важнее тех доводов, которые вы здесь привели. Так-то коллектив у нас хороший, но в семье не без урода. А сказали вы здорово. Ребёнок беззащитен, поэтому в ответе - мы, учителя.
   - Разумеется, можете. Вопрос воспитания детей важен, и в Совете это осознают. Благодарю за понимание. Мне бы ещё адреса тех учеников, кто особенно активничал в травле Лёвушки. Хотим с их родителями побеседовать.
   - А, ну что же. Хотел сам, но так, возможно, будет и лучше. У вас получится. Приятно удивлён, что в Петросовете работают такие люди, как вы. Обождите, я сейчас список напишу с адресами. Мне, знаете, всё докладывают, так что фамилии этих учеников у меня давно записаны отдельно.
  В доме, где проживала семья Троцкого, первым был сагитирован дворник. Впрочем, похоже, он всё понял ещё когда, подметая двор, увидел приближающуяся группу матросов в парадной форме с приколотыми красными бантами, сопровождаемую внушительного вида солдатом - также с бантом.
  До мастера чистоты сразу дошло, что ему оказали честь своим посещением представители власти, и последующий спич Тимоши - "геройский пламенный революционер", "если какая-то буржуазная сволочь думает, что", "если мы хоть раз ещё только услышим" - был уже лишним.
  Дворники вообще нечасто враждуют с властями.
  В домовом комитете находились председатель и две ещё не старые барышни интелигентного вида. При появлении столь внушительного вида делегации они тут же насторожились.
  Впрочем, в глазах барышень кроме настороженности читался ещё и чисто женский интерес, вызванный как бравым видом матросов, так и габаритными фигурами Петра и Егора. Обе были всегда неравнодушны к большим мужчинам, особенно с такими роскошными усищами, как у Мартынова.
  Председатель реагировал более нервозно. Стремясь сразу поставить непрошенных посетителей на место, он грозно вопросил:
   - Чем обязан, господа? Вы по какому вопросу?
  Пётр, не удостоив того ответом, подошёл к его столу, повернул стул, уселся на него верхом и уставился суровым взглядом в глаза председателю. После театральной паузы извлёк свой мандат Петроградского Совета, развернул, пододвинул председателю и начал:
   - Вы председатеь домкома? Это у вас тут позволяют себе проявлять неуважение к семье героя революционной борьбы?
  Николай Маркин садиться не стал. Остановившись у края стола главы домового комитета, он кинул на того свой фирменный угрюмый взгляд, после чего, как бы потеряв интерес к происходящему, взял со стола карандаш и начал рассеянно вертеть в руках. Остальные матросы вольготно расположились в помещении домкома, причём Егор оказался почему-то около стола барышни, с самого начала обратившей на него особое внимание.
  Пётр не торопясь забрал со стола свой мандат, на который председатеь, занятый осмыслением происходящего, так и не успел взглянуть, аккуратно сложил, засунул обратно в нагрудный карман гимнастёрки и сообщил:
   - Лев Давидович Троцкий на днях избран Председателем Петроградского Совета. Слыхали о таком? У него дел невпроворот, заниматься вашим болотом ему абсолютно некогда.
  Поэтому мы здесь. Извольте доложить, куда деваются пайки, положенные семье героя, и на каком основании тут находятся несознательные личности, позволяющие себе эту семью третировать?
  Недавно выученное слово "третировать" прозвучало без запинки, чему Мартынов про себя порадовался. Председатеь, впрочем, этого достижения не оценил и попытался хорохориться:
   - Я, господа, не совсем понимаю - о чём вы тут говорите. Какие пайки? Кого третируют?
   - Кр-р-рак! - раздался хруст сломанного карандаша с того места, где стоял как бы безучастный Николай. Когда председатель взглянул на того, от безучастности уже не осталось и следа.
  Взгляд главы домкома встретили как будто два винтовочных дулах, в которые превратились глаза Маркина. Просто мрачным, как обычно, взор матроса назвать было уже нельзя, в нём сквозила откровенная ненависть.
  Пётр внутренне ухмыльнулся, не подавая вида и ответил.
   - Всё вы прекрасно понимаете ... товарищ, - слово "товарищ" было выделено интонацией. Солдат как бы противопоставлял его обращению "господа", постоянно используемому председателем. - Вы что, желаете, чтобы Петроградский Совет прислал специальную комиссию, которая перетряхнёт всё в вашем доме, в том числе все бумаги и побеседует с каждым жильцом? И примет меры по каждой жалобе?
  На сей раз Пётр выделил интонацией слова " примет меры", заставив председателя задуматься - какие же меры будут приняты. Почему-то это немедленно ассоциировалось в его мозгу с вгоняющим в дрожь угрожающим взглядом Николая. Председатель был побеждён.
   - Я всё понял, товарищи, - торопливо заговорил он, - Я немедленно приму меры. Конечно, такое отношение к семье героя недопустимо. Моё упущение. Заверяю вас, подобное не повторится.
   - Ну вот давно бы так, - улыбнулся Пётр, поднимаясь со стула и давая знак матросам - мол, достаточно, уходим.
  У дверей Маркин повернулся и ещё раз ожёг председателя взглядом. Не забывай, мол, а то вернусь, и так просто не отделаешься.
  Лев Давидович первое время не мог понять, почему отношение к нему и его семье столь радикально изменилось.
  Блокада прекратилась, точно кто-то снял её всемогущей рукой. Старший дворник при встрече с Наташей кланялся ей тем поклоном, на который имели право только самые влиятельные жильцы. В домовом комитете стали выдавать хлеб без задержки и угроз. Перед носом никто не захлопывал больше с грохотом дверь.
  Троцкий начал что-то понимать только когда дворник после подобострастного поклона при встрече попросил его передать поклон "вашим матросикам", а сын как-то невзначай похвастался, что в гимназии все завидуют его дружбе с героическими революционными матросами.
  После расспросов Лёвушка, не видя причин скрывать, рассказал о недавнем визите в гимназию своих друзей из Петроградского Совета, а когда отец спросил - не рассказывал ли Лёва кому-нибудь о их житейских проблемах, сообщил, что никому, только как-то поделился со своим другом Николаем.
  Для Льва Давидовича всё сразу встало на свои места. Да уж, молчаливый матрос вполне мог принять обиды, наносимые семье Троцкого ближе к сердцу, чем свои собственные.
  На заданный прямой вопрос Николай честно ответил:
   - Да заходили как-то ... по дороге ... поговорили чуток ... а что ... будут большевиков ... уважать ... вам же не до этого ... а нам в радость ... помочь.
   - Хорошенькое "по дороге", - развеселился Лев Давидович, - дворник при встрече как князьям каким-нибудь кланяется, а председатель домкома только что "чего изволите" не спрашивает. Вы что там творили?
   - Да ничего ... объяснили кой-чего ... они знать должны ... большевиков не замай ... а Троцкого особенно.
   - Да уж, объяснили, вижу. Но вообще-то спасибо тебе, Николай. Я уж не знал, что и делать. Съезжать хотел, да где ж сейчас в Питере жильё найдёшь. Но уже не нужно. Ещё раз тебе спасибо.
   - Да ладно, - засмущался Маркин, - мы завсегда ... только скажите.
   - Да? Послушай, а ты сможешь ещё в одном деле помочь? Только тут потруднее будет. Даже не знаю - сможешь ли.
   - Всё, что в наших силах ... сделаем ... Говорите ... что надо-то?
   - Понимаешь, нам газету Совета печатать стало негде. Владельцы типографий все сплошь отказали, как Совет большевистским стал. Не хотят печатать, буржуи.
   - Понял ... да, это потруднее будет ... но попробуем ... помозговать нужно.
  
  Конец сентября 1917 года.
  /По книге Антона Деникина "Очерки русской смуты"/
  В эти дни Деникина, Маркова и прочих заключённых из Бердичевской тюрьмы отправили в Быховскую, где уже находился генерал Корнилов с другими своими соратниками.
  Бердичевская группа арестованных ехала в Старый Быхов поначалу в конском вагоне, где даже прилечь было некуда, но беспрепятственно. Предполагалась, правда, враждебная встреча на станции Калинковичи, где было сосредоточено много тыловых учреждений. Но её проехали ранним утром, и вокзал был пуст.
  В Житомире заключённых из конского вагона перевели в товарный - приспособленный, с нарами, на которые они тут же улеглись и после пережитых впечатлений заснули мёртвым сном. Когда утром проснулись - вся обстановка в вагоне уже разительно отличалась от вчерашней, которая ещё давила на мозг и память. Стража - караульные юнкера - относились к узникам с каким-то трогательным застенчивым вниманием. Помощник фронтового комиссара Григорьев, зашедший в вагон, воодушевлённо рассказывал, как его на вокзале 'помяли' и как он честил революционную толпу. Казалось, что генералы находятся в кругу своих доброжелателей, и единственный, кто чувствует себя арестованным - очередной комитетский делегат, вооруженный револьвером в какой-то огромной кобуре, хранящий молчание и беспокойно поглядывающий по сторонам.
  В Старом Быхове они простились с юнкерами, так и не зная как их имен, так и дальнейшей судьбы. Всех потом разметало по лицу земли, многих погубило русское безвременье.
  На станции ожидал автомобиль польской дивизии и брички. Узники сели в автомобиль, комитетчики запротестовали. Пришлось одного взять на подножку. Покружили по грязным улицам еврейского уездного города и остановились перед старинным зданием женской гимназии. Раскрылась железная калитка, и они попали в объятия быховских заключенных.
  Деникин тут же пошёл к Корнилову.
   - Очень сердитесь на меня за то, что я вас так подвёл? - такими словами встретил его тот с порога.
   - Полноте, Лавр Георгиевич, в таком деле личные невзгоды не при чём... .
  Деникин и Марков расположились в комнате генерала Романовского. Все пережитое казалось уже только скверным сном. Наступила реакция - некоторая апатия, а экспансивный Марков писал в своих заметках - "Нет, жизнь хороша. И хороша во всех своих проявлениях!"
  Быховские узники менее всего похожи были на заговорщиков.
  Люди самых разнообразных взглядов, в преобладающем большинстве совершенно чуждые политики и объединённые только большим или меньшим соучастием в корниловском выступлении и безусловным сочувствием ему. Одни принимали в нем фактическое участие, другие были арестованы на таких же основаниях, на которых можно было привлечь девяносто процентов всего офицерства, третьи - просто по недоразумению. Жизнь разметала их впоследствии. Некоторые по своим взглядам и позднейшей деятельности далеко ушли от идейного содержания корниловского движения. Но тем не менее полтора месяца пребывания в Быховской тюрьме близкое общение, совместные переживания, общая опасность и общие надежды оставили после себя живой след и добрую память.
  Быховские узники пользовались полной внутренней автономией в пределах стен тюрьмы. Ни Верховная следственная комиссия, ни представитель Совета, ни комиссары, посещая тюрьму, не делали никаких посягательств на изменение внутреннего режима. Создавалось такое впечатление, будто всем было очень неловко играть роль тюремщиков.
  Корнилов в глазах всех заключенных оставался "Верховным". Его распоряжения исполнялись одинаково охотно как заключенными, так и чинами Текинского полка и офицерами караула. Впрочем распоряжения эти не выходили за пределы лояльности за исключением разве льготного допуска посетителей и корреспонденции.
  День в тюрьме начинался в 8 часов утра. После чая - прогулка и посещение заключённых близкими. Это право двукратного посещения в день для многих было особенно ценным и мирило с лишением свободы. С особого разрешения следственной комиссии, на практике - с разрешения коменданта, подполковника Текинского полка Эргардта, допускались и посторонние. Это было по преимуществу офицерство: члены комитета офицерского и казачьего союзов, чины Ставки, приятели - все люди преданные и не стеснявшиеся столь компрометирующей в глазах правительства и Советов близостью к Быхову. Чаще других приезжали "по должности" комендант Ставки полковник Квашнин-Самарин и командир Георгиевского батальона, полковник Тимановский, ранее - офицер "Стальной дивизии". Оба были глубоко преданы корниловскому делу и выдерживали яростный напор со стороны могилёвских Советов, которым не давала покою Быховская тюрьма. Квашнин-Самарин парировал нападки Советов необыкновенным хладнокровием и тонкой иронией, Тимановский терпел, мучился и ждал только дня освобождения узников, чтобы освободиться самому от нестерпимой жизни в развращённой среде георгиевских солдат.
  Обедали за общим столом. Иногда присутствовал и Корнилов, который вообще предпочитал столоваться в своей камере и по нескольку дней не выходил на прогулку, чтобы, на всякий случай, приучить прислугу и георгиевский караул к своему длительному отсутствию. Разговор за столом также мало обличал "заговорщиков", перебегая с одной, подчас весьма неожиданной, темы на другую. Вот Аладьин, как то особенно скандируя слова, что должно было означать английскую манеру, с пафосом говорит о Бердичеве, который за наши обиды "нужно стереть с лица земли так, чтобы на месте его выросли джунгли". Марков веселится: "Какая кровожадность в штатском человеке! И почему непременно джунгли, а не чертополох?"
   - Зачем вы сидите здесь, сэр Аладьин? - шутя вмешивается генерал Корнилов, - Неужели вам еще не надоело с нами?
  Это деликатный вопрос: во всех свидетельских показаниях говорится, что Аладьин попал по недоразумению, его предлагают освободить - он не соглашается.
  На другом конце стола Новосильцев с трудом отбивается от атаки Никанорова и Родионова, бичующих кадетскую политику. Новосильцев изнемогает, но по счастью появляется "громоотвод": вмешивается тот же Аладьин, оказавшийся единомышленником с крайними правыми.
   - Позвольте, как так? Это говорит "трудовик" Аладьин, который после разгона 1-й Думы поднимал финскую красную гвардию?..
  В другом месте Эрдели начал о Толстом, с которым он в дальнем родстве и знаком был лично, и кончил параллелью между литературными типами французской и русской женщины, обнаружив неожиданно большую эрудицию и тонкое литературное чутье.
  Мрачный. Ванновский вполголоса, угрюмо бурчит о том, что "впереди мерзость запустения", и что "всему виною отмена крепостного права".
  Ему возражает Романовский:
   - Конечно - это только образ? Но и он не верен: виною очевидно запоздалая отмена крепостного права.
  Иногда в спор вмешивается Лукомский - солидно, категорично, с некоторой иронией.
  А с левого фланга по рукам передают рукопись кого-то из поэтов: Брагин - злободневный бытовик, Будилович - лирик.
  Пополудни приходят газеты, и поэтому за ужином разговор ведется исключительно на злобу дня: ругают правительство и Керенского, поносят Советы и ищут проблески на политическом горизонте. Проблесков, однако, не видно. У Маркова записано: "до нас доходят тысячи слухов. Рекомендуют опасаться ближайших 10-12 дней. В какой еще водоворот попадешь".
  Нет, положительно, не стан мятежников, а клуб общественных деятелей или военное собрание.
  Вечером в камере 6, как самой вместительной, собирались обыкновенно арестованные для общей беседы и слушания очередных докладов. Иногда доклады были дельные и интересные, иногда совсем дилетантские. Темы - крайне разнообразные: Кисляков докладывал, например, стройную систему организации временного управления с вопросительным знаком во главе, долженствовавшим изображать фигурально диктатуру. Корнилов рассказывал о мартовских днях в Петрограде, Никаноров - о торговых договорах и православной общине, Новосильцев рисовал милую пастель на тему о русской старине и роде Гончаровых.
  Аладьин делал экскурсии в область потустороннего мира. Никогда не выступал Лукомский. Он только оппонировал или поддерживал высказанные положения. Характерной чертой его речи было всегда конкретное, реальное трактование всякого вопроса. Он не вдавался в идеологию, а обсуждал только целесообразность. Его речь с некоторым оттенком скептицизма и обыкновенно хорошо обоснованная не раз умеряла пыл и фантазию увлекавшихся.
  Все разговоры сводились, однако, в конце концов к одному вопросу, наиболее мучительному и больному - о русской смуте и о способах её прекращения.
  Впрочем, политические идеалы вообще не конкретизировались и поэтому быховцев не разделяли. Средством же спасения страны, невзирая на постигшую недавно неудачу, всеми признавалось только одно - заключавшееся в схеме Кислякова - диктатура.
  
  29 сентября 1917 года.
  Ленин категорически ставит вопрос о восстании почти во всех письмах, начиная с 12 сентября.
  Однако все это не производит на ЦК должного впечатления. Тогда Ленин обращается в ЦК с новым письмом от 29 сентября, которое по существу является ультиматумом. Или ЦК примет предложение Ленина о немедленном назначении восстания - или Ленин выходит из ЦК. Вот самое важное место из этого письма:
  "Если бы мы ударили сразу, внезапно, из трех пунктов, в Питере, Москве и Балтийском флоте, то девяносто девять процентов за то, что мы победим с меньшими жертвами, чем 3-5 июля. При таких шансах, как теперь, не брать власти, тогда все разговоры о власти Советов превращаются в ложь. Видя, что ЦК оставил даже без ответа мои настояния в этом духе с начала Демократического совещания, что Центральный орган вычеркивает из моих статей указания на такие вопиющие ошибки большевиков, как позорное решение участвовать в Предпарламенте, как предоставление места меньшевикам в Президиуме Совета и т. д. и т. д. Видя это, я должен усмотреть тут "тонкий" намёк на нежелание ЦК даже обсудить этот вопрос, на зажимание рта и на предложение мне удалиться. Мне приходится подать прошение о выходе из ЦК, что я и делаю, и оставить за собою свободу агитации в низах партии и на съезде партии, ибо мое крайнее убеждение, что если мы будем ждать съезда Советов и упустим момент теперь, мы губим революцию".
  Обращаться к съезду партии вождю не понадобилось. Разумеется, никто не желал выхода Ленина из состава ЦК, но именно Троцкий начал активнейшую работу по устранению упомянутых в письме недостатков.
  
  3 октября 1917 года.
  Троцкий приобретал всё больший вес в ЦК. На очередном заседании 3 октября ему удалось убедить его состав принять решение о возвращении Ленина из финляндского подполья в Петроград. Чтобы "была возможной постоянная и тесная связь", - говорилось в решении.
  В самом деле. Большевики на данный момент были в Петрограде уже чуть ли не самой влиятельной силой, и вождю не нужно было опасаться ареста. Просто стоило быть осторожным - на всякий случай. Кроме того, дело шло к восстанию, и на этом этапе физическое присутствие Ленина было весьма желательным.
  
  4 октября 1917 года.
  Николай Маркин неизвестно какими путями умудрился выполнить поручение Троцкого. Большевистский Петроградский Совет Рабочих и Солдатских депутатов обзавёлся собственной типографией и вновь начал издавать газету. Её назвали "Рабочий и Солдат". Маркин сидел день и ночь в редакции, налаживая дело.
  Лев Давидович мысленно поздравил себя. Ценность такого человека, как этот немногословный матрос, как оказалось, намного превышала его же красноречие. Троцкий понял, что у него появился неоценимый помощник.
  С этого дня патрулирование для Маркина закончилось. Со своими матросами он теперь виделся урывками, всё время занимаясь новыми поручениями Председателя Петроградского Совета.
  Впрочем, его ребята тоже не сидели без дела. Работы по подготовке восстания было много. Да и особая надобность в патрулировании отпала. Отряды Красной Гвардии на местах сами неплохо справлялись с беспорядками.
  
  5 октября 1917 года.
  Ещё до возвращения Ленин руками Троцкого добился очень серьезного тактического успеха. Заседание ЦК от 5 октября года почти единогласно вынесло постановление уйти из Предпарламента в первый же день открытия его сессии 7 октября, огласив там соответствующую декларацию.
  
  7 октября 1917 года.
  В Петроград вернулся Ленин. Отныне он берёт на себя непосредственное руководство над ЦК.
  Теперь Владимир Ильич имеет возможность встречаться с каждым из членов ЦК и Петроградского Комитета. Его информация тоже стала полнее. Ленин на всякий случай снова сбрил бороду и усы и загримировался, сделав себе через ЦК удостоверение на то же имя рабочего Константина Петровича Иванова. На имя Иванова был выписан пропуск и в Смольный институт, где теперь находился легальный большевистский центр.
  До этого в Смольном был Институт благородных девиц, но в связи с неспокойной ситуацией на улицах Питера, он в начале октября перебазировался в Новочеркасск. Здание тут же явочным порядком было занято ЦК большевиков, которому уже давно в связи с ростом численности как самой партии, так и её аппарата, стало тесно в особняке Кшесиньской.
  Хотя Ленин и говорил, что ему нужно фальшивое удостоверение на всякий случай, ибо возможен и "конфликт" и "встреча", но надобность в этом была едва ли. Временное правительство давно не искало Ленина, а ЦК партии еще 6 сентября предложил Ленину и Зиновьеву в случае их согласия поставить перед ЦИК Советов вопрос об освобождении их от преследования под залог. Однако Ленин предпочел оставаться на нелегальном положении. Бережёного Бог бережёт
  Большевистская фракция в соответствии с ранее принятым ЦК решением покинула Предпарламент, огласив мотивированную декларацию. Декларация содержала общеизвестные требования большевиков о власти Советов, земле, мире и так далее
  Подтекст декларации был яснее ее текста - это бойкот Предпарламента и ставка на установление диктатуры через вооружённое восстание.
  
  9 октября 1917 года.
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  Меньшевики и эсеры, сами не желая того, способствовали созданию весьма важного, быть может, решающего легального органа машины восстания - Военно-Революционного комитета.
  На очередном заседании уже в большинстве своём большевистского Петроградского Совета говорилось о необходимости создания, во-первых, контроля над действиями Петроградского военного штаба (который обвиняли, что он хочет вывести революционный гарнизон из Петрограда), во-вторых, организации такого органа, который мобилизовал бы население для обороны Петрограда - Комитета революционной обороны.
  Меньшевики и эсеры сначала были против, но потом сами внесли предложения, которые гласили:
  1. Создать при командующем войсками Петроградского округа коллегию из представителей Совета, и всякий вывод той или иной части войск может быть произведен только с согласия этой коллегии.
  2. Очистить командный состав от правых (в данном контексте консервативных, проправительственных) элементов.
  3. Создать комитет революционной обороны Петрограда.
  Большевистский Исполком Советов весьма охотно принял эти предложения. В тот же день состоялся пленум Совета, на котором нашли, что предложения меньшевиков и эсеров недостаточно радикальны. Пленум записал, что власть должна перейти в руки Советов, что же касается революционного комитета обороны Петрограда, который 'сосредоточил бы в своих руках все данные, относящиеся к защите Петрограда и подступов к нему' то он 'должен быть создан'.
  Так при невольном участии меньшевиков и эсеров была подготовлена почва по созданию легального органа восстания - Военно-Революционного Комитета.
  
  10 октября 1917 года.
  Через три дня после возвращения Ленина произошло заседание ЦК, на котором был, наконец, поставлен вопрос о восстании. Оно проходило на квартире редактора газеты Горького "Новая жизнь" меньшевика-интернационалиста Николая Суханова.
  Юмор ситуации заключался в том, что сам Суханов отнюдь не был сторонником прихода к власти большевиков, особенно путём вооружённого восстания. В отличии от своей жены Галины Константиновны, члена партии и сотрудника Секретариата ЦК.
  Вынужденный много времени находиться на работе в редакции, Николай зачастую оставался ночевать где-нибудь недалеко от работы. Так произошло и в тот день.
  На этот раз для его ночёвки вне дома были приняты особые меры. По крайней мере, жена точно осведомилась о намерениях и дала ему дружеский бескорыстный совет - не утруждать себя после трудов в редакции дальнейшим путешествием.
  Ленин явился на собрание в парике с удостоверением на имя Иванова, а Зиновьев - с бородой, но без шевелюры, тоже с фальшивым удостоверением. Григорий Евсеевич без особого риска уже с сентября участвовал в заседаниях. Его даже хотели легализовать под залог, но ЦК не соглашался оторвать Зиновьева от Ленина.
  Присутствовала всего-навсего половина членов ЦК. В том числе Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Свердлов, Урицкий, Дзержинский. Как стало уже обычным, председательствовал Яков Свердлов.
  Официальная повестка дня заседания вовсе не выглядела исторически:
  1) Румынский фронт
  2) Литовцы
  3) Минский и Северный фронт
  4) Текущий момент
  5) Областной съезд
  6) Вывод войск
  Все эти практические и тактические вопросы были сформулированы нарочно. Чтобы вернее завуалировать главный и решающий вопрос о судьбе всей революции. Четвертый вопрос. 'O текущем моменте'.
  По этому-то вопросу с докладом и выступил Ленин. Он теперь имел возможность лично изложить свои аргументы.
  Его основная мысль - политически восстание давно назрело, но в партии с начала сентября замечается какое-то равнодушие к этому. Это недопустимо. Вопрос стоит очень остро, и решающий момент близок.
  Равнодушие масс можно объяснить тем, что те утомлены словами и резолюциями. А политически всё совершенно созрело для перехода власти. Надо говорить уже только о технической стороне. Между тем нынешний ЦК, вслед за оборонцами, склонен систематическую подготовку восстания считать чем-то вроде политического греха. Ждать до Учредительного собрания, которое явно будет не с большевиками, бессмысленно .
  В прениях выступило только три человека. И то не по принципиальному вопросу - о восстании, а с информацией о состоянии дел на местах.
  Голосуется предложенная Лениным резолюция о том, что вся внешняя и внутренняя обстановка ставит на очередь дня вооружённое восстание. Признавая таким образом, что восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям партии руководствоваться этим и именно с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы. За резолюцию голосуют 10 человек, против - два. Это Зиновьев и, конечно, осторожный Каменев.
  Таким образом, решение о восстании было принято меньшинством. На тот момент ЦК состоял из 24 членов, но из них 12 отсутствовало.
  На этом же заседании было принято ещё одно решение, которое тогда казалось малозначительным. Дзержинский предложил создать для политического руководства на ближайшее время Политическое бюро из членов ЦК.
  Предложение приняли, и Бюро было создано. Оно состояло из семи человек: Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Сокольников и Бубнов. Таков был первый состав Политбюро ЦК партии большевиков.
  Впрочем, Троцкий позднее писал, что этот состав оказался нежизнеспособным и ни разу не собирался в указанном составе.
  На заседании не был записан срок начала восстания, но Троцкий позднее утверждал, что устно было условлено: восстание начнется 15 октября. Сталин в своих воспоминаниях это оспаривал, говоря, что оно произошло именно тогда, когда оно было назначено - 25 октября.
  Возможно, Троцкий кривил душой. По другим воспоминаниям он предлагал приурочить восстание к открытию Второго Съезда Советов, которое должно было состояться именно 25-го.
  И эти источники утверждают, что при голосовании восторжествовала как раз точка зрения Троцкого вопреки и позиции Ленина, настаивавшего на немедленном восстании, и мнению Зиновьева с Каменевым, бывших вообще против вооружённого выступления.
  Один очень характерный и существенный момент в резолюции. Почему надо спешить с восстанием. Резолюция перечисляет благоприятные предпосылки, но называет и одну отрицательную - могущую его сорвать. "Угроза мира империалистов с целью удушения революции в России". Эта "угроза мира" дополнялась другой угрозой - предполагаемым предоставлением земли крестьянам, над проектом которого работали и ЦИК Советов и Временное правительство.
  То есть если бы Временное Правительство немедленно приняло законы о заключении мира и передаче земли крестьянам, это сделало бы победу большевиков невозможной.
  Мир и земля как раз и были те два кита, на которых строилась вся стратегия захвата власти большевиками.
  Мне кажется, что этой угрозы на деле не существовало. Даже если бы правительство приняло такое решение буквально в тот же вечер, оно бы всё равно не успело до 25-го числа ни заключить мир, ни раздать землю. Да, вероятно, такие решения могли бы быть, по крайней мере, широко обнародованы. Но я не думаю, чтобы кто-нибудь поверил в их реальность. Особенно учитывая, что большевики немедленно объявили бы это очередным трюком Керенского.
  Временное Правительство к этому моменту находилось у власти уже более семи месяцев. И за это время не сделало ничего как для заключения мира, так и передачи земли в собственность крестьянам. Кредит доверия был безнадёжно исчерпан.
  
  11 октября 1917 года.
  Зиновьев и Каменев обратились к с заявлением против восстания. Обращение было адресовано Петроградскому, Московскому областному, Финляндскому областному комитетам РСДРП, большевистской фракции, Петроградскому Исполкому Советов, большевистской фракции съезда Советов Северной области. Оно гласило:
  "Говорят:
  1) За нас уже большинство народа в России.
  2) За нас большинство международного пролетариата.
  Увы - ни то, ни другое не верно, и в этом всё дело"
  Заявление Зиновьева и Каменева не имело практических последствий. Большевистская машина восстания уже начала работать. Её было не остановить.
  
  12 октября 1917 года.
  В этот день Петроградским Советом был создан Военно-Революционный Комитет. Юмор ситуации заключался в том, что его создали по предложению меньшевиков и эсеров, которые предполагали, что Комитет создаётся в основном для надзора за тем, чтобы ни одна воинская часть без ведома Совета не была выведена из Петрограда. Меньшевики и эсеры внесли своё предложение 9 октября, оно было Советом принято, и 12 октября Военно-Революционный Комитет был официально создан.
  О том, что речь идёт об органе восстания, знали только большевистские члены Совета. Его меньшевистская и эсеровская часть полагала, что создаётся, по существу, тот орган, который они сами же и предложили. Большевики - и Троцкий в особенности - делали всё возможное, чтобы укрепить их в этом заблуждении. Даже в постановлении о. задачах комитета большевики сумели ловко замаскировать его истинную цель. Вот что говорилось в постановлении Исполкома:
  "Ближайшими задачами Военно-Революционного комитета являются: определение боевой силы и вспомогательных средств, необходимых для обороны столицы; затем учёт и регистрация личного состава гарнизона Петрограда и его окрестностей, а равно и учёт предметов снаряжения и продовольствия, разработка плана работ по обороне города, меры по охране его от погромов и дезертирства, поддержание в рабочих массах и солдатах революционной дисциплины.
  При Военно-Революционном Комитете организуется гарнизонное совещание, куда входят представители частей всех родов оружия. Гарнизонное совещание будет органом, содействующим Военно-Революционному комитету в проведении его мероприятий, информирующим его о положении дел на местах и поддерживающим тесную связь между комитетом и частями".
  Во главе Комитета был поставлен левый эсер Павел Лазимир, который не знал, что возглавляет легальный штаб восстания ЦК партии большевиков. Зато он был окружен людьми, которые как раз прекрасно знали. Это - сам Троцкий, товарищ председателя Подвойский, секретарь комитета Антонов-Овсеенко, ну и рядовые члены Комитета - большевики и левые эсеры. Меньшевики и эсеры правые отказались войти в Комитет.
  Большевистские конспираторы так его организовали, что создали при нем отличные вспомогательные службы. Таковыми были отделы комитета:
  1) Обороны.
  2) Снабжения.
  3) Связи.
  4) Информации.
  5) Рабочей милиции.
  6) Донесений.
  7) Комендатуры.
  Комитет прочно опирался на Петроградский гарнизон в 150 тысяч солдат.
  
  16 октября 1917 года.
  Состоялось заседание ЦК. На этот раз оно было расширенным. Присутствовали руководители Петроградского комитета, Военной организации, Петроградского Совета, профсоюзов и другие. Всего присутствовало 25 человек, в том числе Ленин, Свердлов, Зиновьев, Каменев, Сталин, Дзержинский.
  Троцкий в заседании не участвовал. В это время он проводил Пленум Петроградского Совета, на котором утверждался состав Военно-Революционного Комитета.
  Заседание происходило на окраине Петрограда, в помещении Лесновско-Удельнинской районной Думы, которая уже тоже находилась в руках большевиков. Председателем её был Михаил Калинин .
  Сначала Ленин обосновал решение ЦК о восстании, а потом пошли доклады - как и насколько успешно идет техническая подготовка.
  Трезво, деловито и без всякого ложного пафоса взвешивались все плюсы и минусы происходящей подготовки.
  Ленин и его ученики подходили к восстанию как к искусству. Конечно, раздавались и пессимистические нотки неверия в успех дела, но они тонули в большом хоре убеждённых сторонников.
  Принципиально нового Ленин не сказал ничего . Он только заметил, что в данный момент стоит дилемма. Либо новая корниловщина, либо власть большевиков. Он сказал, что нужны не слова, а дела. И пожелал сначала выслушать доклады с мест из большевистских центров, а уж потом чем делать выводы. При этом многозначительно добавил: "Настроением массы руководствоваться невозможно, ибо оно изменчиво и не поддается учёту".
  Из докладов выяснилось, что ситуация по районам и организациям разная. Кто-то готов выступить уже сейчас, кто-то за большевиков, но выступать желанием не горит. Но на стороне большевиков и Совета были практически все.
  Развернулись прения. Большинство ораторов поддерживали курс на немедленное восстание. Но было немало и других мнений.
  Некоторые считали, что нужно подождать до открытия Второго Съезда Советов, до которого оставалось девять дней, а уж там брать власть. Другие вообще хотели отложить вопрос до Учредительного Собрания, дата которого даже не была ещё назначена.
  Зиновьев и Каменев повторили свою старую точку зрения и решительно выступили против восстания, по крайней мере, в ближайшие дни. Каменев говорил, что с принятия резолюции прошла неделя - и ничего не сделано. Вывод недели - "данных для восстания у нас нет". Далее он сказал: "Раньше говорили, что выступление должно быть до двадцатого, а теперь говорят о курсе на революцию. Назначение восстания есть авантюризм".
  Сталин, хоть и возразил Каменеву и Зиновьеву, заявив, что выжидательная тактика только помогает контрреволюции организоваться, но затем добавил, - "День восстания должен быть целесообразен". То есть не немедленно.
  Голосовались две резолюции:
  1. Резолюция Ленина: "Собрание вполне приветствует и всецело поддерживает резолюцию ЦК, призывает все организации и всех рабочих и солдат к всесторонней и усиленнейшей подготовке вооружённого восстания, к поддержке создаваемого для этого Центральным Комитетом центра и выражает полную уверенность, что ЦК и Совет своевременно укажут благоприятный момент и целесообразные способы наступления".
  2. Резолюция Зиновьева: "Не откладывая разведочных, подготовительных шагов, считать, что никакие выступления впредь до совещания с большевистской частью съезда Советов недопустимы". Напомним - Второй Съезд Советов должен был открыться через девять дней.
  Большинством голосов победила резолюция Ленина.
  
  18 октября 1917 года.
  Лев Каменев, не найдя поддержки в ЦК, продолжил попытки предотвратить восстание. Вышла его стать я в газете Горького "Новая жизнь".
  "Не только я и Зиновьев, но и ряд товарищей-практиков находят, что взять на себя инициативу вооружённого восстания в настоящий момент при данном соотношении общественных сил, независимо и за несколько дней до созыва съезда Советов было бы недопустимым, гибельным для пролетариата и революции шагом".
  Каменев недаром выбрал газету Горького для этой публикации. Узнав о готовящейся попытке восстания, Алексей Максимович пришёл в ужас и в том же выпуске газеты появилась его статья "Нельзя молчать".
  Он писал: "Всё настойчивее распространяются слухи о том, что предстоит выступление большевиков. Вспыхнут все тёмные инстинкты толпы, раздражённой разрухою жизни, ложью и грязью политики - люди будут убивать друг друга, не умея уничтожить своей звериной глупости".
  Горький предлагал ЦК большевиков опровергнуть слухи о восстании, если этот ЦК не стал "орудием в руках бесстыднейших авантюристов или обезумевших фанатиков". "Обезумевшим фанатиком", выходит, Горький считал Ленина.
  
  19 октября 1917 года.
  Ленин был взбешён статьёй Каменева в газете. На Горького он вообще не обратил внимания - писатель есть писатель, да и пишет он всего лишь."Ходят слухи". Иное дело - Каменев и, видимо, Зиновьев, на которого Лев Борисович также сослался в своей статье. Они - свои и, разгласив в прессе планы Ленина и ЦК о восстании буквально накануне, совершили предательство.
  Ленин писал в ЦК: 'Зиновьев имеет бесстыдство утверждать, что партия не опрошена и что такие вопросы не решаются десятью человеками. Каменев бесстыдно кричал: "ЦК провалился, ибо за неделю ничего не сделано" (опровергнуть я не мог, ибо сказать, что именно сделано, нельзя).
  Каменев и Зиновьев выдали Родзянко и Керенскому решение ЦК своей партии о вооружённом восстании. Ответ на это может и должен быть один: немедленное решение ЦК: ЦК исключает обоих из партии. Мне нелегко писать про бывших близких товарищей, но колебания здесь я считал бы преступлением. Изменником может стать лишь свой человек"
  Видимо, из осторожности, Ленин с этого момента перестаёт ходить на заседания ЦК вплоть до 25-го числа - даты восстания. Неизвестно, какие выводы сделает Керенский из статьи Каменева, но бережёного Бог бережёт.
  На самом деле даже статья Каменева не могла остановить свержение Временного Правительства. Большевистская машина работала неумолимо, и остановить её было невозможно.
  Но Ленин был прав в том смысле, что опасность могла угрожать лично ему. Ведь официально Владимир Ильич по-прежнему находился вне закона, а значит, правительство могло возобновить его поиски и даже дать неофициальные инструкции о физической ликвидации при задержании.
  Разумеется, даже в этом случае Троцкий довёл бы дело до конца, но в свете изложенного то, что Ленин перестал в эти дни появляться на заседаниях ЦК, было вполне логичным поступком.
  А фактическому организатору и руководителю Троцкому такое не грозило. Власть Петроградского Совета в Петрограде была уже намного сильнее власти правительства, а Лев Давидович являлся Председателем Совета.
  
  20 октября 1917 года.
  На заседани ЦК обсуждалось заявление Ленина о Каменеве и Зиновьеве. Владимир Ильич отсутствовал. Обвиняемые тоже. Присутствовали Троцкий, Сталин, Дзержинский, Свердлов и другие. Мнения разделились.
  Свердлов считал, что ЦК не имеет права исключать из партии, но следует принять продекларированное Каменевым в статье заявление о выходе из ЦК.
  Сталин предлагал ничего в данный момент не предпринимать, а на крайний случай отложить вопрос для решения позже на пленуме.
  Троцкий заявил, что отставка Каменева должна быть принята.
  В результате прений предложение Ленина об исключении Каменева и Зиновьева из партии отклоняется, но отставка Каменева, как члена ЦК, принимается. То есть победила точка зрения Троцкого и Свердлова.
  
  21 октября 1917 года.
  Состоялось собрание полковых и ротных комитетов всех частей армии и флота столицы. Доклад "О текущем моменте" сделал Троцкий. Результат: Петроградский гарнизон окончательно признал единственной властью Совет, а непосредственным начальствующим органом - Военно-революционный комитет.
  
  22 октября 1917 года.
  Петроградский Совет разослал по всем частям гарнизона телефонограмму, в которой говорилось:
  "Никакие распоряжения по гарнизону, не подписанные Военно-Революционным Комитетом (ВРК), не действительны". Одновременно ВРК выпустил прокламацию и к населению Петрограда:
  "В интересах защиты революции нами назначены комиссары при воинских частях и особо важных пунктах столицы и её окрестностей. Приказы и распоряжения, распространяющиеся на эти пункты, подлежат исполнению лишь по утверждению их уполномоченными нами комиссарами. Комиссары, как представители Совета, неприкосновенны"
  В тот же день последняя воинская часть, ещё остававшаяся верной Временному Правительству, которая совсем недавно отказалась принять и признать посланного Троцким комиссара - гарнизон Петропавловской Крепости - после выступления лично Троцкого перешла на сторону большевиков. Гарнизон почти единогласно принял резолюцию о советской власти и о своей готовности восстать против правительства.
  В крепости хранилось около 100 тысяч винтовок. Одной речи Троцкого перед солдатами хватило, чтобы большевики их заполучили.
  Переворот в Петрограде не только созрел, но и перезрел.
  В распоряжении Временного Правительства оставались из воинских частей только юнкера из военных училищ, да женский батальон, которые большевики серьёзной силой не считали и даже не посылали к ним агитаторов.
  
  24 октября 1917 года.
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  Троцкий проснулся, как обычно в последние дни, ещё затемно. Уже с неделю он не уходил из Смольного домой, ночуя на старом диване.
  Наташа и дети всё понимали. Они тоже частенько забегали в Смольный. Николай Маркин ввёл традицию угощать детей в буфете Смольного чаем и бутербродами. А Наташа иногда оставалась с мужем на ночь. А когда ещё им было видеться?
  Детям приходилось всё же ночевать дома. С утра в гимназию.
  У Наташи на работе было проще. Начальник сам был большевиком и в положение входил.
  Времени не хватало катастрофически. Подготовка к восстанию шла полным ходом. Вопросы возникали постоянно, и каждый требовал немедленного решения.
  Сейчас было то же самое. Лев Давидович успел только умыться, как появился начальник базировавшейся здесь же пулемётной команды. Комендант Смольного был настроен антибольшевистски, но солдаты гарнизона в большинстве своём его не поддерживали. Вот и явившийся сразу доложил:
   - Пулемётчики за большевиков, товарищ председатель. Я вот чего пришёл. Солдаты обленились совсем, за пулемётами не смотрят. Не хотели на правительство работать. А теперь, наверное, дело другое?
  Лев Давидович повернулся к молчаливо присутствовавшему Маркину.
   - Николай, надо сходить вот с ним, проверить - в каком состоянии пулемёты.
  Маркин неслышно исчез, прихватив пулемётного начальника.
  Троцкий начал традиционный утренний обход. Военно-Революционный Комитет, который тоже уже возглавлялся Львом Давидовичем, быстро обзавёлся уймой различных служб. Чёткого расписания у них не было, но вопросы возникали частенько. Эти службы Троцкий и шёл проверять.
  На лестнице он столкнулся с рабочим и работницей, которые, запыхавшись, прибежали из партийной типографии. Правительство закрыло "Правду" и заодно газету Петроградского Совета. Типография опечатана какими-то агентами правительства, явившимися в сопровождении юнкеров.
   - А нельзя содрать печать? - спросила работница.
   - Сдирайте. А чтоб чего не вышло, мы вам дадим надежную охрану.
   - У нас саперный батальон рядом, солдаты поддержат.
  В Смольном состоялось заседание ЦК, которое дало последние директивы по проведению переворота. На нем отсутствовали Ленин, Зиновьев и Сталин. Присутствовали Троцкий, Каменев, Свердлов, Дзержинский и другие из 24 -х на тот момент членов ЦК.
  Вернулся Маркин с пулемётным начальником.
   - Пулемёты ... хуже, чем в хлеву ... вообще не чистили ... стрелять опасно.
   - Ясно. Николай, нужна другая пулемётная команда. Надёжная. Найдёшь?
   - Понял, - Николая уже не было. Троцкий повернулся к пулемётному начальнику.
   - Так, наказывать не стану, раз вы сами к большевикам перешли. Но из Смольного переведу. Пока не знаю куда. Сейчас, пока не решил, пулемёты привести в порядок. Вы уже с большевиками, за оружием придётся смотреть.
  Тем же утром состоялось заседание ЦК.
  Каменев, ранее голосовавший против восстания, теперь, когда была уже ясна его неизбежность, как бы забыл о своей просьбе об отставке и сразу начал проявлять активность.
  Он предложил, чтобы без особого постановления ЦК ни один его член не мог уйти из Смольного. Предложение было принято. Впрочем, никто и так не собирался уходить.
  На заседании членов ЦК распределили по главным пунктам и объектам восстания. Железные дороги, почта, телеграф. Наблюдение за Временным Правительством. Переговоры с союзниками - левыми эсерами.
  По предложению Троцкого решили создать запасной штаб восстания в Петропавловской крепости. Постоянную связь с крепостью должен был поддерживать Свердлов. В связи с этим всех членов ЦК снабдили пропусками.
  По каменным полам бесконечных и еще полутёмных коридоров Смольного солдаты с бодрым грохотом и топотом катили свои пулемёты. Это был вызванный Троцким новый отряд. Маркин, как обычно, сработал быстро и чётко.
  Из дверей высовывались полусонные испуганные лица оставшихся еще в Смольном немногочисленных эсеров и меньшевиков. Эта музыка не предвещала ничего хорошего. Они спешно покидали Смольный, один за другим. Большевики оставались полными хозяевами здания,
  Тем же утром Военно-Революционный Комитет вынес постановление:
  1. Типографии революционных газет открыть.
  2. Предложить редакциям и наборщикам продолжать выпуск газет.
  3. Почётная обязанность охранения революционных типографий от контрреволюционных покушений возлагается на доблестных солдат Литовского полка и Шестого запасного саперного батальона.
  Троцкий старался ничего не забывать.
  Неожиданно возникли затруднения на телефонной станции. Там укрепились юнкера. Под их контролем телефонистки перестали соединять звонки в Совет и из Совета.
  Военно-Революционный Комитет послал на телефонную станцию отряд матросов, которые вышвырнули юнкеров и установили у входа две небольшие пушки. Телефоны заработали.
  На третьем этаже Смольного, в небольшой угловой комнате непрерывно заседал Военно-Революционный Комитет. Там сосредотачивались все сведения о передвижении войск, о настроении солдат и рабочих, об агитации в казармах, о замыслах погромщиков, о происках буржуазных политиков и иностранных посольств, о жизни Зимнего дворца и ещё много чего.
  Осведомители являлись со всех сторон. Приходили рабочие, солдаты, офицеры, дворники, настроенные пробольшевистски юнкера, прислуга, жены мелких чиновников. Многие приносили чистейший вздор, некоторые давали серьёзные и ценные сведения.
  
  Ленин метался по квартире. Всё должно было решиться сегодня ночью. План восстания, основанный на положениях его недавней работы "Марксизм и восстание", был продуман до мелочей. ЦК во главе с Троцким учёл все детали. Но чёрт возьми, как же трудно усидеть на месте.
  Владимир Ильич понимал, что вряд ли он сможет что-либо изменить. Что надо ждать. Восстание назначено на сегодняшнюю ночь. Когда подойдёт время начала - за ним придут. Но сомнения никуда не девались.
  А вдруг эти умники из ЦК в последний момент снова решат всё перенести? С них станется. А ведь ждать больше нельзя ... куда ещё ждать?
  Он кинулся к столу. Строчки буквально вылетали из-под пера. Он уже третий раз за сегодня писал в ЦК.
  "Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь всё висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооружённых масс. Надо во что бы то ни стало сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство. Нельзя ждать!! Можно потерять всё!!. Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало. Промедление в выступлении смерти подобно!".
  Он повернулся к выходу из комнаты.
   - Маргарита Васильевна, голубушка. Я понимаю, что совершенно вас замучил. Но дело архиважнейшее. Прошу вас, отнесите это в ЦК.
  Вошла хозяйка квартиры Маргарита Фофанова. Именно на её квартире после возвращения в начале октября из Финляндии жил вождь большевиков. Маргарита Васильевна считала это большой честью и с энтузиазмом взяла на себя задачу связной. Вот и сейчас она только кивнула:
   - Сейчас отнесу, Владимир Ильич. Не волнуйтесь, будет доставлено.
  Но это письмо Ленина на заседании ЦК даже не обсуждалось. Опоздало. ЦК и без него уже решил начать восстание. Поздним вечером за вождём послали связного. Уже знакомого нам Эйно Рахья.
  Сразу по приходу Эйно Владимир Ильич принял решение идти. Переменил одежду, завязав щеку платком, надел парик, старую заношенную кепку - и поздно вечером покинул последнюю конспиративную квартиру.
  
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  К ночи члены Военно-Революционного Комитета разошлись по районам. Троцкий остался один.
  Неожиданно пришел Каменев, который тоже в эту ночь не пожелал оставаться дома. Его приход даже обрадовал Льва Давидовича. Поспать сегодня ночью вряд ли удастся, а вдвоём веселее. Когда ещё там придёт Ленин.
  Они оставались вдвоём в маленькой угловой комнате третьего этажа, которая походила на капитанский мостик в решающую ночь революции.
  
  Ночь на 25 октября 1917 года.
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  В соседней с тем помещением, где собирались коротать ночь Троцкий и Каменев, большой и пустынной комнате была телефонная будка. Звонили непрерывно, о важном и о пустяках.
  Звонки еще резче подчеркивали настороженную тишину. Легко было себе представить пустынный, ночной, слабо освещённый, пронизанный осенними морскими ветрами Петроград.
  Буржуазный и чиновничий люд жмётся в своих постелях, стараясь разгадать - что творится на загадочных и опасных улицах. Напряжённым сном боевого бивуака спят рабочие кварталы. Комиссии и совещания правительственных партий всё ещё работают в царских дворцах, где живые призраки демократии натыкаются на ещё не рассеявшиеся призраки монархии.
  Моментами шёлк и позолота залов погружаются во тьму - на электростанциях не хватает угля.
  По районам бодрствуют отряды рабочих, матросов, солдат. У молодых пролетариев винтовки и пулемётные ленты через плечо.
  Греются у костров уличные пикеты.
  У двух десятков телефонов сосредотачивается жизнь столицы, которая осенней ночью переходит из одной эпохи в другую.
  Спать этой ночью и вправду было бы несбыточной мечтой. Снова телефонный звонок разорвал тишину. Троцкий вскочил.
  Звонили из Павловска. Правительство вызывало оттуда артиллеристов, из Царского Села батальон ударников, из Петергофа - школу прапорщиков.
  Троцкий начал обзванивать комиссаров, отдавая распоряжения выставить на путях к Петрограду надёжные военные заслоны и послать агитаторов навстречу вызванным правительством частям. "Если не удержите словами, пускайте в ход оружие. Вы отвечаете за это головой".
  Пришлось повторить эту фразу несколько раз.
  Снова звонок. На сей раз вести более приятные. Школа прапорщиков и артиллеристы не откликнулись на зов правительства. Только часть ораниенбаумских юнкеров пробралась ночью через заслон, и Троцкий следил по телефону за их дальнейшим движением.
  Они кончили тем, что послали в Смольный парламентеров.
  Лев Давидович ещё раз проверил - не забыто ли чего.
  Наружный караул Смольного усилен. Связь со всеми частями гарнизона остается непрерывной. Дежурные роты бодрствуют во всех полках. Комиссары на месте. Делегаты от каждой воинской части находятся в Смольном, в распоряжении Военно-Революционного Комитета, на случай прерывания телефонной связи. Из районов движутся по улицам вооружённые отряды, звонят у ворот или открывают их без звонка и занимают одно учреждение за другим.
  На вокзалах особо назначенные комиссары следят за прибывающими и уходящими поездами, особенно за передвижением солдат. Ничего тревожного. Все важнейшие пункты города переходят в руки большевиков почти без сопротивления, без боя, без жертв.
  Всё хорошо. Отлично. Можно отойти от телефона. Троцкий садится на диван. Напряжение нервов ослабевает. Именно поэтому ударяет в голову глухая волна усталости. "Дайте папиросу!" - говорит Лев Давидович Каменеву.
  Сделав две затяжки, он теряет сознание. Склонность к обморокам при физической боли или недомогании Троцкий унаследовал от матери. Это, кстати, дало повод одному американскому врачу приписать ему падучую болезнь.
  Очнувшись, Лев Давидович видит над собой испуганное лицо Каменева.
   - Может быть, достать какого-нибудь лекарства?
   - Гораздо лучше было бы достать какой-нибудь пищи.
  Троцкий пытается припомнить - когда в последний раз ел - и не может. Во всяком случае это было не вчера.
  План восстания действительно продумали до мелочей. Петроград был разбит на боевые участки, подчиненные ближайшим штабам. На важнейших пунктах сосредоточились бойцы Красной гвардии. Они поддерживали в связь с войсками по соседству, где охранные роты уже наготове. Цели каждой отдельной операции и силы, необходимые для этого, были утверждены заранее.
  Поэтому сам переворот прошёл как по нотам.
  Никакого сопротивления не было оказано. Начиная с двух часов ночи небольшими силами, выведенными из казарм, были постепенно заняты вокзалы, мосты, осветительные учреждения, телеграф, телеграфное агентство и так далее.
  Группки юнкеров не могли и не думали сопротивляться. В общем, военные операции были похожи скорее на смену караулов в политически важных центрах города. Операции совершенно бескровны. Ни одной жертвы. Город был совершенно спокоен.
  Пришёл Ленин.
  
  25 октября 1917 года.
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  Утром Троцкий набросился на буржуазную и соглашательскую печать. О начавшемся восстании ни слова. Газеты так много и исступлённо вопили о предстоящем выступлении вооружённых солдат, о разгромах, о неизбежных реках крови, о перевороте, что теперь они просто не заметили того восстания, которое происходило на деле.
  Без хаоса, без уличных столкновений, почти без стрельбы и кровопролития одно учреждение за другим захватывалось отрядами солдат, матросов и красногвардейцев по распоряжениям, исходившим из Смольного.
  Обыватель протирал испуганные глаза уже при новом режиме. Неужели, неужели большевики взяли власть?
  К Троцкому явилась делегация городской Думы и поставила несколько неподражаемых вопросов: предполагает ли Военно-Революционный Комитет выступления, какие, когда? Думе необходимо об этом знать "не менее чем за 24 часа". Какие меры приняты Советом для охранения безопасности и порядка?
  Троцкий ответил уклончиво (а как надо было отвечать?) и предложил Думе делегировать своего члена в Военно-Революционный Комитет. Одного. Делегацию это испугало больше, чем угроза переворота, который, правда, и так уже шёл полным ходом.
   - Будете ли вы разгонять нас за то, что мы против перехода власти к Советам?
   - Нынешняя Дума отражает вчерашний день. Если возникнет конфликт, мы предложим населению перевыборы.
  Керенский уехал на Северный фронт, чтобы привести в Петроград верные правительству части (как видите, легенда о бегстве Керенского, переодетого в женское платье - всего лишь байка).
  Тем временем восстание развивается успешно и без сопротивления.
  Зимний дворец постепенно оцепляется войсками-сторонниками большевиков со всех сторон.
  В 2 часа 35 минут Ленин и Троцкий присутствуют на экстренном заседании Петроградского Совета.
  Троцкий с трибуны сообщил:
   - От имени Военно-Революционного Комитета объявляю, что Временного правительства больше не существует.
  На несколько секунд воцарилось напряженное молчание. Потом зазвучали аплодисменты, но не бурные, а какие-то раздумчивые. Зал переживал и выжидал.
   - Отдельные министры подвергнуты аресту. Другие будут арестованы в ближайшие дни или часы. Революционный гарнизон, находящийся в распоряжении Военно-Революционного Комитета, распустил собрание Предпарламента. Мы здесь бодрствовали ночью и по телефонной проволоке следили, как отряды революционных солдат и рабочей гвардии бесшумно исполняли свое дело. Обыватель мирно спал и не знал, что в это время одна власть сменяется другой.
  Вокзалы, почта, телеграф, Петроградское Телеграфное Агентство, Государственный банк заняты.
  Зимний дворец еще не взят, но судьба его решится в течение ближайших минут.
  Насчёт " ближайших минут" Троцкий покривил душой, но общий смысл был аудитории понятен.
  В 9 часов 40 минут вечера крейсер 'Аврора' делает холостой выстрел. Это приказ Красной Гвардии штурмовать Зимний дворец.
  Завязался короткий бой, в результате которого министры капитулируют. Переворот совершился. Жертвы: 6 убитых и 50 раненых.
  Поздно вечером, в ожидании открытия заседания съезда Советов, Ленин с Троцким отдыхали по соседству с залом заседаний, в пустой комнате, где не было ничего, кроме стульев. Кто-то постелил им на полу одеяла, кто-то достал подушки.
  Два усталых вождя валялись на полу. Тело и душа отходили, как слишком натянутая пружина. Заслуженный отдых. Надо было поспать, но оба не могли. Шла тихая беседа вполголоса.
  Ленин расспрашивал Троцкого о выставленных везде смешанных пикетах из красногвардейцев, матросов и солдат.
   - Какая это великолепная картина: рабочий с ружьем рядом с солдатом у костра! Свели наконец солдата с рабочим!
  Затем он внезапно спохватился.
   - А Зимний? Ведь до сих пор не взят! Не вышло бы чего!
  Троцкий привстал, чтобы справиться по телефону о ходе операции, но Ленин удержал его.
   - Лежите, я сейчас кому-нибудь поручу.
  Лежать долго не пришлось. Начался съезд Советов. Прибежала сестра Ленина Анна.
   - Дан выступает, вас зовут.
  Дан был меньшевиком и, разумеется, восстание не приветствовал. Срывающимся голосом он отчитывал заговорщиков и предрекал неизбежный крах восстания. Требовал, чтобы большевики начали переговоры о коалиции с эсерами и меньшевиками.
   - То, что произошло, это восстание, а не заговор, - зазвучал в зале голос Троцкого, - Восстание народных масс не нуждается в оправдании. Мы закаляли революционную энергию рабочих и солдат. Мы открыто ковали волю масс на восстание. Наше восстание победило.
  И теперь нам предлагают: откажитесь от победы, заключите соглашение. С кем? Вы - жалкие единицы, вы - банкроты, ваша роль сыграна, отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории.
  Лев Давидович всегда любил выражаться красиво и пышно. Сейчас он имел полную возможность это проделывать.
  Тем более, что подавляющее большинство эсеров и меньшевиков после этого покинули съезд, демонстрируя своё неприятие произошедшего.
  
  26 октября 1917-го года.
  /По книге Льва Троцкого "Моя жизнь"/
  Жизнь в Смольном буквально бурлила. Когда жена Троцкого Наташа вошла в комнату, было ещё утро. Она увидела мужа, Ленина, каких-то других членов ЦК и ещё много народу.
  Цвет лица у всех был серо-зелёным, сами лица - невыспавшимися, глаза - воспалёнными, воротнички - грязными. В комнате стоял густой табачный запах.
  Кто-то сидел за столом. Возле стола стояла толпа, ожидавшая распоряжений. Ленин и Троцкий были окружены людьми. Наташе показалось, что распоряжения даются как во сне.
  Что-то было в движениях и словах сомнамбулическое, лунатическое. Наташе на минуту показалось, что всё это она сама видит не наяву, и что революция может погибнуть, если они хорошенько не выспятся и не наденут чистых воротничков.
  Власть завоёвана, по крайней мере в Петрограде. Ленин тоже ещё не успел переменить воротничок. На уставшем лице бодрствовали глаза. Он посмотрел на Наташу дружественно, мягко, с какой-то застенчивостью.
   - Знаете, - сказал Владимир Ильич нерешительно, - сразу после преследований и подполья к власти ... как-то ... .
  Впрочем, разговор на этом и оборвался. Ленина позвали. В углу комнаты началось импровизированное рабочее совещание. Надо формировать новое правительство.
   - Как назвать? - рассуждал вслух Ленин, - Только не министрами: гнусное, истрепанное название.
   - Можно бы комиссарами, - предложил Троцкий, - но только теперь слишком много комиссаров. Может быть, верховные комиссары? Нет, "верховные" звучит плохо. Нельзя ли "народные"?
   - Народные комиссары? Что ж, это, пожалуй, подойдет. А правительство в целом?
   - Совет, конечно, совет... Совет народных комиссаров, а?
   - Совет народных комиссаров? Это превосходно: ужасно пахнет революцией!..
   - А что, - вдруг неожиданно спросил Ленин, - если нас с вами белогвардейцы убьют, смогут Свердлов с Бухариным справиться?
   - Авось не убьют, - ответил Троцкий, смеясь.
   - А чёрт их знает, - сказал Ленин. И сам рассмеялся.
  На заседании ЦК Владимир Ильич предложил назначить Троцкого Председателем Совета Народных Комиссаров. Тот подскочил с места с протестом - до такой степени это предложение показалось ему неожиданным и неуместным.
   - Почему же? - настаивал Ленин, - Вы стояли во главе Петроградского Совета, который взял власть.
  Троцкий предложил отвергнуть предложение без прений. Так и сделали.
  Лев Давидович в потаённых мечтах видел, что его никуда не назначили, и можно выспаться и отдохнуть. Как у хирурга после окончания трудной и опасной операции - хочется только вымыть руки, снять халат и поспать.
  Ленин наоборот только что прибыл из своего убежища, где три с половиной месяца томился оторванностью от непосредственного практического руководства. Одно совпадало с другим, и это ещё более питало стремление Троцкого отойти хоть на короткое время за кулисы.
  Но Ленин не хотел и слышать об этом. Теперь он потребовал, чтоб Лев Давидович встал во главе внутренних дел: борьба с контрреволюцией, мол, сейчас главная задача. Троцкий возражал
   - Стоит ли давать в руки врагам такое дополнительное оружие, как моё еврейство?
  Ленин был почти возмущён.
   - У нас великая международная революция! Какое значение могут иметь такие пустяки?
   - Революция-то великая, но и дураков осталось еще немало.
   - Да разве ж мы по дуракам равняемся?
   - Равняться не равняемся, а маленькую скидку на глупость иной раз приходится делать. К чему нам на первых же порах лишнее осложнение?
  Троцкому удалось привлечь на свою сторону Свердлова и еще кое-кого из членов ЦК. Ленин остался в меньшинстве. Он пожимал плечами, вздыхал, покачивал укоризненно головой и утешил себя только тем, что бороться с контрреволюцией будем всё равно, не считаясь с ведомствами.
  А Льва Давидовича поставим наркомом печати. Журналистика ему близка - вот и славно.
  Но уходу Троцкого в печать решительно воспротивился тот же Свердлов. Туда, мол, посадим Бухарина.
   - А Льва Давидовича надо противопоставить Европе, пусть берет иностранные дела.
   - Какие у нас теперь будут иностранные дела? - возражал Ленин. Но, скрепя сердце, согласился. Сдался и Троцкий. Так, по инициативе Свердлова, он и оказался на четверть года во главе советской дипломатии.
  Вечером на втором своём заседании Съезд Рабочих и Солдатских Депутатов принял Декрет о мире. Всем воюющим странам и народам предлагалось немедленно приступить к переговорам о заключении всеобщего демократического мира без аннексий и контрибуций.
  Кроме того, был принят декрет об отмене смертной казни.
  И наконец Декрет о земле, согласно которому помещичья земля подлежала конфискации. Национализировались все земли, недра, леса и воды. Крестьяне получали свыше 150 миллионов гектаров земли.
  Съезд избрал высший орган Советской власти - Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет (ВЦИК). Председателем стал Лев Каменев. При этом постановили, что ВЦИК должен быть пополнен представителями крестьянских Советов, армейских организаций и групп, покинувших съезд накануне.
  Наконец, съезд сформировал правительство - Совет Народных Комиссаров (СНК). С образованием ВЦИК и СНК началось строительство высших органов государственной власти Советской России.
  Председателем Совета избрали Ленина. Рыков стал наркомом внутренних дел. Шляпников, которого читатель, надеюсь, не забыл - наркомом труда.
  Для военных и морских дел был создан особый комитет из трёх человек. Антонов-Овсеенко, Крыленко и Дыбенко.
  Луначарского поставили наркомом просвещения, а Троцкий с безнадёжной покорностью принял пост наркома иностранных дел.
  Сталина ЦК назначил, конечно же, наркомом по делам национальностей.
  Но и на этом для Льва Давидовича день не закончился.
  В эти дни в Петрограде происходили сразу два Съезда Советов. Один - Рабочих и Солдатских Депутатов, а второй - Крестьянских. И если объявить о победе восстания рабочим и солдатам было сравнительно легко, то выступить с таким же заявлением перед эсерами, представлявшими подавляющее большинство депутатов от крестьян, было сложнее.
  Поэтому и сюда отрядили немного поспавшего Троцкого. Как признанного лучшего оратора у большевиков.
  Казалось, большевистский оратор не сможет сказать ни одного слова. И действительно, вначале оборончески и эсеровски настроенные делегаты прерывали Троцкого на каждом слове.
  Но через несколько минут своей находчивостью и страстностью Троцкий победил аудиторию настолько, что заставил себя слушать. А окончив речь, даже услышал аплодисменты.
  Подытоживая свершившееся, следует отметить, что Октябрьский переворот осуществлялся по принципиально иной схеме, чем, скажем, июльское выступление. Возможно, это была одна из причин его успешности.
  На сей раз основными силами выступили не утратившие боеспособность части Петроградского гарнизона, а отряды Красной Гвардии, состоящие в основном из рабочих и в меньшей мере из революционных матросов.
  Временное Правительство по опыту июльских событий внимательно отслеживало действия войск гарнизона и, успокоенное тем фактом, что они в основном оставались в казармах, даже не подозревало, что в это время красногвардейские отряды тихо и без лишнего шума занимают ключевые учреждения столицы.
  Когда положение прояснилось, было уже поздно и всё, что успел сделать Керенский - это сбежать на фронт.
  Ну, и нельзя, конечно, не отметить чёткое планирование переворота и активнейшую деятельность Троцкого по его организации.
  Но победа большевиков 24-25 октября была только началом борьбы за власть.
  В тот же день, 26 октября, на Дону Войсковой атаман Алексей Каледин ввёл военное положение и приступил к разгрому Советов.
  Первые признаки грядущей Гражданской войны появились сразу после победы большевиков в столице.
  
  27 октября 1917 года.
  Вовремя сбежавший из Петрограда Керенский организовал поход Третьего конного корпуса генерала Краснова на Петроград.
  Бедный многострадальный Третий конный корпус! Как читатель, возможно, помнит, именно его бросал на Петроград Лавр Корнилов в дни мятежа. Тогда корпусом командовал генерал Крымов. Попытка окончилась ничем. Сначала разобрали железнодорожные пути, из-за чего поход приостановился, а во время остановки большевистские агитаторы поработали на славу. И корпус отказался идти свергать тогдашнее правительство Керенского.
  И сейчас произошло нечто похожее. Но не будем забегать вперёд.
  Пока что корпус Краснова без помех продвигался к Петрограду. 27 октября была взята Гатчина.
  
  Одновременно у свежеиспечённого большевистского правительства возникла ещё одна проблема, могущая доставить очень серьёзные неприятности. Проблема эта называлась Викжель
  Викжель расшифровывался как Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников. Эта организация была создана на Первом Всероссийском учредительном съезде железнодорожников, состоявшемся в Москве с 15 июля по 25 августа 1917 года.
  С самого начала Викжель был по составу весьма разнороден. На 27 октября он состоял из 40 членов. Из них 14 эсеров (9 левых), 6 меньшевиков, 3 большевика, 6 членов других партий и 11 беспартийных.
  На тот момент Викжель мог создать серьёзную проблему. В его силах было парализовать забастовкой всё железнодорожное сообщение вокруг Петрограда.
  Например, в дни корниловского мятежа именно эта организация сумела остановить мятежные войска, попросту застопорив движение составов с корниловцами. А уж потом большевистские агитаторы довершили начатое.
  Сейчас Викжель выдвинул ультиматум, потребовав создания однородного социалистического правительства от большевиков до народных социалистов включительно. То есть и меньшевики, и эсеры.
  Разъясняя свою позицию, Викжель рассылал телеграммы "Всем, всем, всем". В них было написано:
  "В стране нет власти. Образовавшийся в Петрограде Совет Народных Комиссаров, как опирающийся только на одну партию, не может встретить признания и опоры во всей стране. Необходимо создать новое правительство."
  В качестве веского аргумента использовался отказ перевозить войска в Москву, где ещё не закончился большевистский переворот, и вовсю шли бои. Кроме того, железнодорожники пригрозили всеобщей забастовкой.
  В тот момент, когда по железной дороге к Петрограду продвигались войска Керенского-Краснова, Викжель мог сильно осложнить положение новой власти, попросту обеспечив зелёную улицу составам с казаками Краснова на пути к Питеру. А большевистские части, высланные навстречу, не перевозить.
  Ультиматум вызвал раскол в ЦК и в новом правительстве. ЦК принял решение вступить в переговоры. А Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Советов сразу выделил делегацию в составе Свердлова, Рязанова, левого эсера Закса и других.
  Ленин же с Троцким занялись организацией вооружённого отпора войскам Краснова.
  
  28 октября 1917 года.
  Корпус Краснова занял Царское Село и уже находился на подступах к Петрограду.
  Переговоры большевиков с Викжелем продолжались, пока не принеся никаких результатов.
  Ленин и Троцкий продолжали заниматься организацией отпора корпусу Краснова. Встретить его планировалось на Пулковских высотах. На утратившие боеспособность части Петроградского гарнизона надежды практически не было.
  Чего ожидать в настоящих боевых столкновениях от отрядов Красной Гвардии, сформированных в основном из рабочих, тоже было не до конца ясно.
  Но выбора не было, и оба вождя революции мотались по заводам, выступая на митингах, организовывая и вооружая красногвардейские отряды.
  Плюсом ситуации было то, что в Петрограде имелось большое количество ариллерийских орудий и снарядов к ним, что могло оказаться важным фактором в боях против казачьей конницы.
  Нужен был разбирающийся в военном деле офицер, могущий возглавить войска. Общим руководителем при непосредственном столкновении на Пулковских высотах планировался Троцкий, но опыта в военном деле у него не имелось.
  После бесед с рядом офицеров нашли полковника Михаила Муравьёва, политикой особо не интересовавшегося, но весьма честолюбивого человека. Он охотно согласился взять не себя военную составляющую руководства.
  Пушки и снаряды вывозились на Пулковские высоты. Туда же начали выступать красногвардейские отряды.
  
  29 октября 1917 года.
  ЦК под давлением Ультиматума Викжеля начал переговоры с партиями меньшевиков и эсеров о создании коалиционного правительства. Те сразу потребовали убрать из состава будущих правящих органов Ленина и Троцкого, как главных виновников Октябрьского переворота.
  После этого ЦК обсудил ситуацию на специальном заседании. Присутствовало 11 членов во главе с Рыковым, Каменевым и Свердловым. Ленин, Троцкий, Зиновьев и Сталин явиться не смогли.
  Владимир Ильич и Лев Давидович по понятной причине занятости организацией сопротивления Краснову, Зиновьев в отсутствие Троцкого исполнял обязанности председателя Петроградского Совета, а Сталин вообще был малоактивен в дни переворота.
  В отсутствии вождей ЦК практически полностью уступил требованиям Викжеля и эсеров с меньшевиками.
  Было единогласно принято решение о расширении правительства и изменении его состава.
  Для участия в совещании с Викжелем об организации нового правительства ЦК выделил Каменева и Сокольникова.
  И даже устранение из правительства Ленина и Троцкого было одобрено. Правда, формулировка была более расплывчатой - "если этого потребуют".
  Между тем вожди революции продолжали с бешеной активностью организовывать отпор. Прямо с митинга на Путиловском заводе Троцкий отбыл на Пулковские высоты. Ленин оставался контролировать отправку красногвардейских частей и боеприпасов.
  
  31 октября 1917 года.
  В этот день на Пулковских высотах произошло сражение с наступавшими казаками Краснова.
  Исход боя решила артиллерия, которая внесла значительные опустошения в ряды красновской конницы.
  Потери не были фатальными, и красновцы вполне могли продолжить сражение - с непредсказуемым исходом, но тут сыграло роль ещё одно обстоятельство.
  Казаки сражались безо всякой охоты. Их уверили, что петроградское население встретит их, как избавителей. Поэтому достаточно было небольшого артиллерийского удара, чтобы красновцев остановить.
  Бой самопроизвольно завершился. Казаки в лучших революционных традициях тут же собрали митинг и решили вступить в переговоры с представителями красногвардейцев.
  На этом, собственно, всё и закончилось. На поле публичных выступлений конкурировать с Троцким было уж никак не Краснову или его офицерам.
  Казаки отступили к Гатчине, где находился красновский штаб. Керенский бежал.
  Казаки говорили:
  "Нам, одним казакам, против всей России не устоять. Если вся Россия с ними, что же мы будем делать?"
  Так рухнула попытка Керенского восстановить власть.
  
  1 ноября 1917 года.
  Разобравшись с войсками Краснова-Керенского, Ленин с Троцким вернулись к делам правительственным и партийным. Они застали впечатляющую картину.
  ЦК большевиков стоит на точке зрения создания коалиционного правительства даже ценой вывода из правительства своих ведущих вождей - Ленина и Троцкого. Контроль над ЦК перешёл к правому крылу в лице Каменева, Зиновьева, Рыкова, Ногина, Милютина и их сторонников. Официальное положение каждого из них (Каменев - Председатель Всероссийского Исполкома Советов, Зиновьев практически исполняет обязанности Председателя Петроградского Совета, Ногин - Председатель Московского Совета, Рыков и Милютин - наркомы) делает их исключительно опасными соперниками.
  Причём большевистская фракция нового парламента - Всероссийского Исполкома Советов (ВЦИК) голосует за предложение группы Каменева "по вопросу о численном и персональном представительстве нашей партии в составе правительства".
  Ну что ж. Отступать Ленин с Троцким не собираются. Тем более, что Владимиру Ильичу доводилось и в одиночку одолевать ЦК. А теперь рядом с ним могучая фигура лучшего оратора двадцатого века - по отзывам ногих современников. Льва Троцкого.
  Для начала Ленин обвинил группу Каменева в том, что оппортунистического решения большевистской фракции ВЦИК она добилась вопреки и за спиной ЦК.
  Владимир Ильич работает над тем, чтобы объявить новое большинство в ЦК оппозицией и изолировать его от руководства. Для этого в ход пускаются испытанные методы: созыв расширенного заседания ЦК наверху с подобранным составом и партийных активов в столицах, а также в крупных центрах страны.
  1 ноября 1917 года созывается расширенное заседание ЦК, на котором присутствует 23 человека, из них членов ЦК - 12 человек, а 11 человек - это "актив" - представители Петроградского комитета большевиков, Военной организации, профсоюзов и три члена правительства, но не из ЦК.
  На этом заседании Каменев докладывает об условиях меньшевиков и эсеров по созданию коалиционного правительства. Вместо Ленина они выдвигают в Председатели Совета Народных Комиссаров - нынешнего кабинета министров - лидеров правых эсеров Чернова или Авксентьева. А вместо ВЦИК по их предложению надо создать "Народный Совет", перед которым будет ответственно правительство.
  Выслушав это, Троцкий с трибуны заявил:
  "Из доклада ясно только как партии, в восстании участия не принимавшие, хотят вырвать власть у тех, кто их сверг. Ясно, что мы не можем дать права отвода, точно так же мы не можем уступить председательство Ленина; ибо отказ от этого совершенно недопустим" .
  Его поддержали.
  Дзержинский заявил - "мы не допускаем отвода Ленина и Троцкого". То же самое говорит Урицкий. Каменеву уже приходится оправдываться.
  В ответ на упрёки, что он торговался с антибольшевистскими партиями насчет кандидатур Ленина и Троцкого. он оглашает решение прошлого собрания и доказывает, что делегация не обсуждала кандидатур, не торговалась, а только заслушала мнение других. Обрывать переговоры было, дескать, не на чем.
  В ответ Ленин резко заявил:
  "Политика Каменева должна быть прекращена в тот же момент. Разговаривать с Викжелем теперь не приходится. Нужно отправить войска в Москву. А переговоры должны быть как дипломатическое прикрытие военных действий".
  Вот так. Наступление Краснова отражено, а для помощи восставшим в Москве надо просто не прерывать переговоров. Пока они не закончатся, Викжель не будет блокировать отправку по железной дороге подкреплений. А там - посмотрим.
  Выступает Зиновьев. Он вообще не связывает вопроса о создании коалиционного правительства с именами Ленина и Троцкого. "Для нас ультимативны два пункта: наша программа и ответственность власти перед Советом ЦИК как источником власти".
  Каменев, Милютин, Рязанов стоят за продолжение переговоров. После широких прений ЦК голосует принципиальное предложение: прервать переговоры. По итогам голосования переговоры решено продолжать.
  Троцкий внёс на голосование резолюцию, в которой всё же имелся компромисс. В ней говорилось.
  "ЦК постановляет: разрешить членам нашей партии, ввиду уже состоявшегося решения ЦИК, принять сегодня участие в последней попытке левых эсеров создать так называемую однородную власть с целью последнего разоблачения несостоятельности этой попытки и окончательного прекращения дальнейших переговоров о коалиционной власти".
  Группа Каменева голосовала против этой резолюции, несмотря на ее компромиссный характер. Она считала, что переговоры надо вести для действительного создания коалиционной власти. Ленин и Троцкий рассматривали их как дипломатическое прикрытие для выигрыша времени.
  Победила резолюция Троцкого.
  
  2 ноября 1917 года.
  Ленин привык ковать железо пока горячо. Уже на следующий день, 2 ноября, он созвал новое заседание ЦК.
  За эти сутки под личным давлением Ленина и Троцкого некоторые из бывших сторонников Каменева уже перешли на сторону вождей.
  Не дожидаясь исхода переговоров с социалистическими партиями, предусмотренных постановлением ЦК, принятым 29 октября в отсутствие Ленина и Троцкого, Владимир Ильич, по существу, ставит вопрос о пересмотре этого постановления.
  Более того. Теперь большинство ЦК он превращает в оппозицию меньшинства. А само заседание - в суд над сторонниками Каменева. В принятом по предложению Ленина постановлении ЦК первые три пункта посвящены этой самой оппозиции меньшинства:
  1) ЦК признает, что сложившаяся внутри ЦК оппозиция целиком отходит от всех основных позиций большевизма.
  2) ЦК возлагает всю ответственность за преступные в данный момент колебания на эту оппозицию.
  3) ЦК подтверждает, что без измены лозунгу Советской власти нельзя отказываться от чисто большевистского правительства.
  Вот так. Вернулись хозяева и навели порядок.
  Впрочем, не до конца. Оставались бунтовщики из большевистской фракции ВЦИК Советов.
  
  3 ноября 1917 года.
  В этот день большевистская фракция ВЦИК Советов приняла резолюцию. Она шла вразрез с линией Ленина и Троцкого на сохранение чисто большевистского правительства.
  Резолюция требовала продолжения переговоров о коалиционной власти со всеми партиями, входящими в Советы. Говорилось о предоставлении половины мест в правительстве эсерам и меньшевикам, о расширении ВЦИК с добавлением в его состав еще 245 представителей: от губернских крестьянских комитетов, от войсковых комитетов, от профсоюзов) и от Петроградской городской думы.
  Эта резолюция была принята ВЦИК. Он создал комиссию в составе Каменева, Зиновьева и Рязанова от большевиков и Карелина и Прошьяна от левых эсеров для продолжения переговоров.
  Все это привело Ленина в ярость. Власть, завоеванная восстанием, мирным путем начала ускользать из рук.
  Ленин единолично принял решение предъявить ультиматум Центральному Комитету. Составив его, Владимир Ильич приглашал к себе в комнату отдельно каждого члена ЦК из находившихся в этот период в Петрограде, знакомил с текстом документа и предлагал подписать его
  Подписали Троцкий, Сталин, Свердлов, Урицкий, Дзержинский, Иоффе, Бубнов, Сокольников, Муранов.
  В Ультиматуме говорилось:
  "Обращаясь к меньшинству ЦК, мы требуем категорического ответа в письменной форме на вопрос - обязуется ли меньшинство подчиниться партийной дисциплине и проводить ту политику, которая формулирована в принятой ЦК резолюции товарища Ленина. В случае отрицательного и неопределенного ответа мы обратимся к Петроградскому Комитету, Московскому Комитету, большевистской фракции ЦИК, к чрезвычайному партийному съезду с альтернативным предложением. Либо партия должна поручить нынешней оппозиции сформировать власть. Либо - в чем мы не сомневаемся - партия одобрит единственно возможную революционную линию, выраженную во вчерашней резолюции ЦК, и тогда партия должна решительно предложить представителям оппозиции перенести свою дезорганизаторскую работу за пределы нашей партийной организации".
  То есть будете продолжать - вышвырнем из партии.
  
  4 ноября 1917 года.
  Члены ЦК Каменев, Рыков, Милютин, Зиновьев и Ногин подали заявление о выходе из состава ЦК. В заявлении говорилось:
  "Мы не можем нести ответственность за эту гибельную политику ЦК, проводимую вопреки воле громадной части пролетариата и солдат, жаждущих скорейшего прекращения кровопролития между отдельными частями демократии. Мы складываем с себя поэтому звание членов ЦК, чтобы иметь право откровенно сказать своё мнение массе рабочих и солдат и призвать их поддержать наш клич: "Да здравствует правительство из советских партий".
  Четыре члена Совета Народных Комиссаров - Рыков, Милютин, Теодорович и Ногин вышли одновременно и из правительства, мотивируя свой выход тем, что вне коалиции советских партий есть только один путь "сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора" .
  Как первое, так и второе заявление были опубликованы в органе ВЦИК - в "Известиях" на следующий день - 5 ноября.
  
  7 ноября 1917 года.
  Центральная рада провозгласила создание Украинской Народной Республики (УНР) в федеративной связи с Российской республикой. Было заявлено о включении в состав УНР территорий, большинство населения которых составляют украинцы: Киевской, Волынской, Подольской, Херсонской, Черниговской, Полтавской, Харьковской, Екатеринославской губерний и уездов Северной Таврии (без Крыма).
  
  Первая половина ноября 1917 года.
  Итак, диктаторское крыло Ленина-Троцкого окончательно одержало верх над крылом Каменева-Рыкова.
  К тому же началось разложение и разногласия и среди самих сторонников коалиционного правительства. Капитулировал Зиновьев, который свою капитуляцию объяснял тем, что меньшевики и эсеры во время переговоров о коалиции не проявили желания договориться с большевистской партией.
  Зиновьев полагал, что левые эсеры, возложив ответственность за срыв соглашения на меньшевиков, войдут в советское правительство (что потом и произошло).
  Зиновьев потребовал от своих сторонников подчиниться дисциплине и поступить так же, как поступили левые большевики, когда они остались в меньшинстве по вопросу об участии в Предпарламенте и обязались при этом проводить политику большинства.
  Вообще-то этими "левыми большевиками" были Ленин и Троцкий.
  Для большевиков понятие "партийная дисциплина" было не пустым словом. Для Ленина тоже. Вот только для него существовало сразу две партийных дисциплины. Разных.
  Одна - это когда Ленин вёл партию и ЦК за собой, и его мнение было мнением большинства. Здесь всё понятно. Если ЦК принял (под давлением Ленина) такое-то и такое-то решение, оно становилось обязательным к исполнению всеми большевиками. В общем, эта партийная дисциплина означала ту же самую, которой придерживались все остальные члены партии.
  Но была и вторая. Когда Ленин оказывался в ЦК в меньшинстве. Ну да, если вопрос не был для него особо важным, то он подчинялся решению ЦК. Но вот если Владимир Ильич считал вопрос принципиальным - тут иной коленкор.
  Тогда Ленин путем искусной манипуляции мнением партии и комбинацией партийных сил, стоящих вне ЦК (актив партии) при всех условиях добивался своего, то есть превращал свое меньшинство в большинство.
  А бывшее большинство, разложив его на части, объявлял оппозицией. Конечно, чисто формальная дисциплинированность Ленина во второстепенных вопросах была безупречной. Но когда речь шла о победе его личной воли в принципиальных вопросах, он ломал любую дисциплину.
  Коварство Ленина, как партийного стратега, собственно, только тогда и видно, когда он в периоды внутрипартийных кризисов, будучи в меньшинстве, соблюдая формальную дисциплину подчинения большинству, умел обходить, а где это невозможно, ломать реальную дисциплину.
  Она у него, как и другие категории организации и идеологии, всегда была подчинена интересам власти.
  В подковёрных играх он не знал себе равных.Так Ленин поступил и в данном случае. Он ловко разложил большинство ЦК, результатом чего и была капитуляция Зиновьева.
  На заседании ЦК от 8 ноября был снят с поста председатель ВЦИК Каменев, замененный Свердловым. Через три недели он и еще трое - Рыков, Милютин, Ногин подали заявление о своем подчинении "большинству" и возвращении обратно в ЦК.
  Им было отказано. Ленин сразу предложил ответить письменно, "что назад их не принимаем". Выступивший после Урицкий предлагал всё же принять - но только в том случае, если они дадут формальные гарантии, что "вновь не поступят дезорганизаторски".
  Обсуждение окончилось без определённого решения. Вопрос должна была решить комиссия ЦК из трёх человек во главе с Лениным. Она решила его отрицательно. Так кончился первый кризис в ЦК после завоевания большевиками власти.
  Переговоры с Викжелем как-то незаметно сами сошли на нет. Никаких действий тот не предпринял и, похоже, уже и не собирался.
  В ноябре состоялись подготовленные ещё при Временном Правительства выборы в Учредительное Собрание, которое должно было по замыслу определить структуру Российского Государства. Как и ожидалось, крестьянская масса, составляющая подавляющее большинство избирателей, проголосовала за эсеров. Большевики получили менее 30 процентов голосов.
  Собрание должно было открыться в январе 1918-го года.
  Лев Троцкий начал свою работу наркома иностранных дел. Ему удалось добиться назначения переговоров о перемирии между Россией с одной стороны и державами Четверного Союза - Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией с другой.
  Из постоянных трудностей на заседаниях ЦК и подвластных ему органов Ленин сделал некоторые выводы. Он решил так реорганизовать руководящие органы партии, печати, Советов и профсоюзов, чтобы создать себе там надёжную опору в случае нового кризиса.
  В структуре ЦК и его подсобных органов были произведены следующие изменения:
  1) Было создано "Бюро ЦК" из четырех членов для решения экстренных вопросов. В его состав вошли: Ленин, Троцкий, Сталин и Свердлов.
  Бюро ЦК было прообразом будущего Политбюро. О его задачах в протоколе ЦК сказано только в общих словах: "ввиду трудности собирать заседание ЦК этой четвёрке предоставляется решать все экстренные дела, с обязательным привлечением всех членов ЦК, находящихся в тот момент в Смольном".
  Ну так ведь любой политический вопрос можно объявить экстренным.
  2) Редакционная коллегия "Правды" была утверждена в новом составе: Сталин, Сокольников, Троцкий и Бухарин .
  3) Поскольку старый президиум ВЦИК оказался антиленинским, он был изменён. Новый состав состоял из сторонников Ленина. Наиболее заметными фигурами стали Свердлов и Зиновьев.
  4) Назначено партийное руководство от ЦК над профсоюзами. Председателем профсоюзов назначается Шляпников.
  5) Общее руководство над военными организациями осуществляет Свердлов.
  
  20 ноября 1917 года.
  /По книге Антона Деникина "Очерки русской смуты"/
  Генерал Духонин, придя к выводу, что власть Временного Правительства окончилась навсегда и не особо симпатизируя большевикам, приказал выпустить из быховской тюрьмы всех арестантов, включая Корнилова.
  Поздно вечером 19 ноября комендант Быховской тюрьмы сообщил георгиевскому караулу о полученном распоряжении освободить генерала Корнилова, который уезжает на Дон. Солдаты приняли это известие без какого-либо удивления. Офицеры караула капитан Попов и прапорщик Гришин беседовали по этому поводу с георгиевцами и встретили с их стороны сочувствие и доброе отношение к уезжающим.
  В полночь караул был выстроен, вышел генерал, простился с солдатами, поблагодарил своих 'тюремщиков' за исправное несение службы, выдал в награду 2 тысячи рублей. Они ответили пожеланием счастливого пути и провожали его криками 'Ура!'. Караульные офицеры присоединились к Текинцам.
  В час ночи сонный Быхов был разбужен топотом коней. Текинский полк во главе с генералом Корниловым шёл к мосту и, перейдя Днепр, скрылся в ночной тьме.
  Командир полка полковник Кюгельген на момент выступления отсутствовал и на этот момент возвращался в полк со стороны Могилёва в сопровождения 4-го эскадрона.. Командир не сочувствовал походу на Дон и не подготовил полк к дальнему пробегу, но теперь шёл с ним, так как знал, что не в силах удержать ни офицеров, ни всадников. Не было взято ни карт, ни врача, ни фельдшера и ни одного перевязочного пакета. Не запаслись и деньгами. Охрана небольшого обоза, сопровождавшая полк, сбежала после первого же перехода.
  Текинский полк шел всю ночь и весь день, чтобы сразу оторваться от могилёвского района. Следуя в общем направлении на юго-восток и заметая следы, полк делал усиленные переходы, преимущественно по ночам, встречая на пути ещё плохо замёрзшие реки, переправляться через которые приходилось соответственно с осторожностью. Впереди на пути находились линии железных дорог, на которых ожидалось организованное сопротивление. В попутных деревнях жители разбегались или с ужасом встречали Текинцев, напуганные грабежами и разбоями вооруженных шаек, бороздивших тогда вдоль и поперек Могилевскую губернию. И провожали с удивлением 'диких', в первый раз увидев солдат, которые никого не трогают и за все щедро расплачиваются.
  В техническом отношении полковник Кюгельген вёл полк крайне неискусно и нерасчётливо. В первые семь суток пройдено было 300-350 верст, без днёвок, по дорогам и без дорог - лесом, подмерзшими болотами и занесённой снежными сугробами целиной - по двое суток не расседлывали лошадей. Из семи ночей провели в походе четыре; шли без надлежащей разведки и охранения, сбивались и кружили. Отставшие квартирьеры и раненые зачастую пропадали. Возможно, не сумев догнать полк, а возможно - дезертировав.
  Был сильный мороз, гололедица; всадники приходили в изнеможение от огромных переходов и бессонных ночей, страдали от холода и, как говорил один из участников, в конце концов буквально "отупели". Лошади шли с трудом, отставали и калечились.
  Среди офицеров тем не менее сохранялось приподнятое настроение, поддерживаемое обаянием Корнилова и, может быть, романтизмом всего предприятия: из Быхова на Дон, больше тысячи верст, в зимнюю стужу, среди множества преград и опасностей, с любимым вождем - это было похоже на красивую сказку.
  На седьмой день похода, 26-го, полк выступил из села Красновичи и подходил к деревне Писаревка, чтобы пересечь железную дорогу восточнее станции Унечи. Явившийся добровольно крестьянин-проводник завёл текинцев в засаду красных.
  Поравнявшись с опушкой леса, они были встречены почти в упор ружейным огнем. Полк отошел в Красновичи и оттуда свернул на юго-запад, предполагая обойти Унечи с другой стороны. Около двух часов дня подошли к линии Московско-Брестской железной дороги около станции Песчаники. Неожиданно из-за поворота появился поезд и ударил по колонне из пулемётов и орудия. Головной эскадрон повернул в сторону и ускакал. Несколько всадников свалилось. Под Корниловым убило лошадь. Полк рассыпался. Корнилов, возле которого остались командир полка и подполковник Эргардт, отъехал в сторону.
  Долго собирали полк; подвели его к Корнилову. Измученные текинцы, не понимавшие что творится, находились в большом волнении. Они сделали всё, что могли, они по-прежнему преданы генералу, но ... .
   - Ах, бояре! Что мы можем делать, когда вся Россия - большевик, - говорили они офицерам.
   - Подъехав к сборному пункту полка, - рассказывал позже один штаб-ротмистр - я застал такую картину: всадники стояли в беспорядке, плотной кучей. Тут же лежало несколько раненых и обессилевших лошадей, а на земле сидели и лежали раненые всадники. Текинцы страшно пали духом и вели разговор о том, что все равно они окружены, половины полка уже нет - и поэтому нужно сдаться большевикам. На возражение офицеров, что большевики в таком случае расстреляют генерала Корнилова, всадники ответили, что они этого не допустят - и в то же время упорно твердили, что необходимо сдаваться. Офицеры попросили Корнилова поговорить с бойцами. Тот согласился.
  Генерал говорил, что не хочет верить, что текинцы предадут его большевикам. Но после его слов стихшая было толпа вновь зашумела, и из задних рядов раздались крики, что дальше идти нельзя и надо сдаваться. Тогда Корнилов устало произнёс:
   - Я даю вам пять минуть на размышление; после чего, если вы все таки решите сдаваться, то сначала расстреляете меня. Я предпочитаю быть расстрелянным вами, чем сдаться большевикам.
  Толпа напряженно затихла; и в тот же момент ротмистр Натансон, без папахи, встав на седло, с поднятой вверх рукой, закричал:
   - Текинцы! Неужели вы предадите своего генерала? Не будет этого, не будет! 2-й эскадрон садись!
  Вывели вперёд штандарт, за ним пошли все офицеры, начал садиться на коней 2-й эскадрон, вслед за ним потянулись и остальные. Это был уже не строевой полк - всадники шли вперемешку, толпой, продолжая ворчать. Кружили всю ночь и под утро благополучно пересекли железную дорогу восточнее Унечи.
  В этот день Корнилов решил расстаться с полком, считая, что без него текинцам будет легче продвигаться на юг. Полк с командиром и семью офицерами должен был двигаться своим ходом, а Корнилов с отрядом изо всех остальных офицеров на лучших конях пошёл на юг. Отряд этот натыкался на засады, был окружен, несколько раз был обстрелян. Здоровье Корнилова, который чувствовал себя очень плохо еще в день выступления, окончательно пошатнулось. Последний переход он уже едва шел, все время поддерживаемый под руки кем либо из офицеров - страшный холод не давал возможности сидеть на лошади. Считая бесцельным подвергать в дальнейшем риску преданных ему офицеров, Корнилов наотрез отказался от их сопровождения и решил продолжать путь один.
  В сопровождении офицера и двух всадников он, переодетый в штатское, отправился на станцию Холмичи и, простившись с ними, сел в поезд, отправлявшийся на юг. Командир полка послал наркому Крыленко телеграмму приблизительно такого содержания:
  "Выполняя приказание покойного Верховного главнокомандующего, генерала Духонина, Текинский полк сопровождал на Дон генерала Корнилова; но 26-го полк был обстрелян, под генералом Корниловым убита лошадь, и сам он пропал без вести. За прекращением задачи, полк ожидает распоряжений."
  Но распоряжений не последовало. Пробыв в Погарах почти две недели, отдохнув и устроившись, полк в составе 14 офицеров и не более, чем 125 всадников двинулся на юг, никем уже не тревожимый; принимал участие где-то возле Новгород-Северска в бою между большевиками и украинцами на стороне последних, потом после долгих мытарств попал в Киев. И в январе, ввиду отказа украинского правительства отправить Текинский полк на Дон и последовавшего затем занятия большевиками Киева, полк был распущён. Десяток офицеров и взвод всадников с января сражались в рядах Добровольческой армии.
  В ночь на 3 декабря в арестантском вагоне под сильным караулом везли в Киев двух отставших и пойманных текинских офицеров. Один из них, ротмистр на станции Конотоп в сопровождении караульного офицера был отпущен в буфет. На перроне его окликнул хромой старик, в старой заношенной одежде и в стоптанных валенках:
   - Здорово товарищ! А Гришин с вами?
   - Здравия... здравствуйте, да...
  Старик кивнул головой и исчез в толпе.
   - Послушайте, да ведь это генерал Корнилов! - воскликнул караульный офицер.
   - Что вы, ха-ха, как так Корнилов, просто знакомый один.
  6 декабря мнимый старик - по паспорту Ларион Иванов, беженец из Румынии - прибыл в Новочеркасск, где Лавра Георгиевича ждали с тревожным нетерпением семья и соратники.
  
  26 ноября 1917 года.
  По примеру Донского Войскового Атамана Алексея Каледина глава Оренбургского казачества Дутов также разогнал Советы на своей территории.
  Совнарком выступил с обращением ко всему населению "О борьбе с контрреволюционным восстанием Каледина и Дутова, поддерживаемым Центральной Радой".
  "В то время, как представители рабочих, солдатских и крестьянских депутатов советов открыли переговоры с целью обеспечить достойный мир измученной стране, враги народа империалисты, помещики, банкиры и их союзники - казачьи генералы предприняли последнюю отчаянную попытку сорвать дело мира, вырвать власть из рук советов, землю из рук крестьян и заставить солдат, матросов и казаков истекать кровью за барыши русских и союзных империалистов. Каледин на Дону, Дутов на Урале подняли знамя восстания. Каледин ввёл на Дону военное положение, препятствует доставке хлеба на фронт и собирает силы, угрожая Екатеринославу, Харькову и Москве. Буржуазная Центральная Рада Украинской Республики, ведущая борьбу против украинских Советов, помогает Калединым стягивать войска на Дон, мешает советской власти направить необходимые военные силы по земле братского украинского народа для подавления Калединского мятежа.
  Рабочие, солдаты, крестьяне! Совет Народных Комиссаров распорядился двинуть необходимые войска против врагов народа. Контрреволюционное восстание будет подавлено и виновники понесут кару, отвечающую тяжести их преступления.
  Совет Народных Комиссаров постановил:
  Все те области на Урале, Дону и других местах, где обнаружатся контрреволюционные отряды, объявляются на осадном положении.
  Местный революционный гарнизон обязан действовать со всей решительностью против врагов народа, не дожидаясь никаких указаний сверху.
  Какие бы то ни было переговоры с вождями контрреволюционного восстания или попытки посредничества безусловно воспрещаются.
  Какое бы то ни было содействие контрреволюционерам со стороны мятежного населения или железнодорожного персонала будет караться по всей тяжести революционных законов.
  Вожди заговора объявляются вне закона".
  Всполохи приближающейся Гражданской войны сверкали всё чаще.
  
  27 ноября 1917 года.
  При красной революционной Ставке (бывшая Ставка Верховного Главнокомандующего) в Могилёве был создан Революционный полевой штаб - оперативный орган руководства вооружённой борьбой с "контрреволюцией". В дальнейшем этот штаб находился в непосредственном подчинении Владимира Антонова-Овсеенко.
  
  30 ноября 1917 года.
  Конфликт между Совнаркомом и Украинской Центральной Радой обострили события, произошедшие в Киеве, когда была пресечена попытка Киевского Военно-Революционного Комитета поднять вооружённое восстание. В ночь на 30 ноября солдаты армии УНР провели разоружение воинских частей, которые должны были принять участие в восстании. Разоруженных солдат русского происхождения (не проживающих на территории Украины) под охраной частей армии отправили в эшелонах к российской границе, а выявленные среди них солдаты-украинцы были демобилизованы.
  
  2 декабря 1917 года.
  Было заключено Соглашение о перемирии между советским правительством и державами Четверного союза (Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция).
  Девятого января следующего 1918-го года должны были начаться переговоры о мире.
  Как всегда, новый министр (нарком) иностранных дел Лев Троцкий относился к порученному ему делу со всей серьёзностью.
  
  6 декабря 1917 года.
  /По книге Антона Деникина "Очерки русской смуты"/
  Совнарком образовал Южный революционный фронт по борьбе с контрреволюцией. Главнокомандующим войсками фронта был назначен Владимир Антонов-Овсеенко.
  Что символично, как мы писали выше, в тот же день в Новочеркасск добрался окольными путями генерал Лавр Корнилов. Разными путями на Дон прибывали и его соратники - другие Быховские узники.
  Они были освобождены из Быховской тюрьмы тем же распоряжением генерала Духонина, что и Корнилов. Но дороги их на Дон получились очень разными.
  Генерал Лукомский, например, решил ехать прямо навстречу красным эшелонам - через Могилёв, Оршу и Смоленск в предположении, что там искать не будут.
  Романовскому и Маркову повезло. Некий полковник Кусонский оказался в Быхове по службе и на экстренном паровозе продолжал свой путь далее в Киев, исполняя особое поручение. Он сообщил Деникину, что может взять с собой двух человек - больше не было места. Тот назвал Романовского и Маркова, как менее известных в лицо, чем он сам.
  Насчёт себя же Деникин решил, что не стоит придумывать сложных комбинаций. Надо взять билет на Кавказ и ехать ближайшим поездом, который уходил по расписанию через пять часов. Решил переждать в штабе польской дивизии. Начальник дивизии был весьма любезен. Он получил распоряжение от командира польского корпуса Довбор-Мусницкого сохранять нейтралитет, но препятствовать всяким насилиям красных войск и оказать содействие быховцам, если они обратятся за ним. Штаб дивизии выдал Деникину удостоверение на имя помощника начальника перевязочного отряда Александра Домбровского. Естественно, поляка, Случайно нашелся и попутчик - подпоручик Любоконский, ехавший к родным, в отпуск. Этот молодой офицер изрядно облегчил дорогу и своим обществом, и своими заботами во всё время пути.
  Поезд опоздал на шесть часов. После томительного ожидания, в 10:30. они, наконец, выехали.
  Первый раз в жизни Деникин ехал конспиративно и с фальшивым паспортом. Он сразу убедился что не годился бы для конспиративной работы. Самочувствие подавленное, мнительность, никакой игры воображения. Фамилия польская, разговаривал с Любоконским по-польски, а на вопрос солдата:
   - Вы какой губернии будете?
  ответил машинально:
   - Саратовской.
  Пришлось потом давать сбивчивые объяснения, как поляк попал в Саратовскую губернию. Со второго дня с большим вниманием и внутренне усмехаясь слушали с Любоконским потрясающие сведения о бегстве Корнилова и Быховских генералов.
  Вместе с толпой читали расклеенные по некоторым станциям аршинные афиши. Вот одна: "Всем, всем, всем. Генерал Корнилов бежал из Быхова. Военно-революционный комитет призывает всех сплотиться вокруг комитета, чтобы решительно и беспощадно подавить всякую контрреволюционную попытку". Другая - председателя Викжеля, адвоката Малицкого: "Сегодня ночью из Быхова бежал Корнилов сухопутными путями с 400 текинцев. Направился к Жлобину. Предписываю всем железнодорожникам принять все меры к задержанию Корнилова. Об аресте меня уведомить".
  Такое вот жандармское рвение у представителя свободной профессии. Настроение в толпе, впрочем, было довольно безразличное. Ни радости, ни огорчения. Любоконский пытался вступать с соседями в политические споры, Антон Иванович из осторожности останавливал его.
  Где то на станции Конотоп пришлось пережить неприятных полчаса, когда красноармейцы-милиционеры заняли все выходы из зала, а их начальник по случайности расположился неподалёку от беглецов.
  Не доезжая Сум поезд остановился среди чистого поля и простоял около часа. За стенкой купе был слышен разговор:
   - Почему стоим?
   - Обер говорил, что проверяют пассажиров, кого-то ищут.
  Томительное ожидание. Рука в кармане сжимает крепче рукоятку револьвера, который, как оказалось впоследствии, не действовал. Гораздо легче, спокойнее, честнее встречать открыто смертельную опасность в бою, под рев снарядов, под свист пуль - страшную, но вместе с тем волнующую, захватывающую своей реальной жутью и мистической тайной.
  Вообще же путешествие шло благополучно, без особенных приключений. Только за Славянском произошел маленький инцидент.
  В вагоне, набитом до отказа солдатами, долгое лежание мнимого поляка на верхней полке показалось подозрительным, и внизу заговорили:
   - Полдня лежит, морды не кажет. Может быть сам Керенский?
   - Поверни ка ему шею!
  Кто-то дернул Деникина за рукав, он повернулся и свесил голову вниз. По-видимому сходства не было никакого. Солдаты рассмеялись, извинились за беспокойство и угостили чаем.
  И ведь действительно, даже встреча с Керенским была возможна. По горькой иронии судьбы в одно время с "мятежниками" в Ростов прибыл бывший правитель России, бывший Верховный главнокомандующий её армии и флота Александр Керенский, переодетый и загримированный, прячась и спасаясь от той толпы, которая не так давно еще носила его на руках и величала своим избранником.
  Эти несколько дней путешествия и дальнейшие скитания Деникина по Кавказу в забитых до одури и головокружения человеческими телами вагонах или на площадках, простаивание по много часов на узловых станциях ввели Антона Ивановича в самую гущу революционного народа и солдатской толпы. Раньше с ним говорили как с главнокомандующим и потому по различным побуждениям не были искренни. Теперь он был просто "буржуй", которого толкали и ругали - иногда злобно, иногда так - походя, но по счастью не обращали никакого внимания. Он увидел подлинную жизнь намного яснее и ужаснулся.
  Прежде всего - разлитая повсюду безбрежная ненависть - и к людям, и к идеям. Ко всему, что было социально и умственно выше толпы, что носило малейший след достатка, даже к неодушевленным предметам - признакам некоторой культуры, чуждой или недоступной толпе. В этом чувстве слышалось непосредственное веками накопившееся озлобление, ожесточение тремя годами войны и воспринятая через революционных вождей истерия. Ненависть с одинаковой последовательностью и безотчётным чувством рушила государственные устои, выбрасывала в окно вагона "буржуя", разбивала череп начальнику станции и рвала в клочья бархатную обшивку вагонных скамеек. Психология толпы не обнаруживала никакого стремления подняться до более высоких форм. Царило одно желание - захватить или уничтожить. Не подняться самому, а принизить до себя все, что так или иначе выделялось. Сплошная апология невежества. Она одинаково проявлялась и в словах того грузчика угля, который проклинал свою тяжелую работу и корил машиниста "буржуем" за то, что тот, получая дважды больше жалованья, "только ручкой вертит", и в развязном споре молодого кубанского казака с каким-то станичным учителем, доказывавшим довольно простую истину: для того, чтобы быть офицером, нужно долго и многому учиться.
   - Вы не понимаете и потому говорите. А я сам был в команде разведчиков и прочесть, чего на карте написано, или там что - не хуже всякого офицера могу.
  Говорили обо всем: о Боге, о политике, о войне, о Корнилове и Керенском, о рабочем положении и, конечно, о земле и воле. Гораздо меньше о большевиках и новом режиме. Трудно облечь в связные формы тот сумбур мыслей, чувств и речи, который наблюдался в живом калейдоскопе менявшегося населения поездов и станций. Какая беспросветная тьма! Слово рассудка ударялось как о каменную стену. Когда начинал говорить какой-либо офицер, учитель или кто-нибудь из "буржуев", к их словам заранее относились с враждебным недоверием. А тут же какой-то по разговору полуинтеллигент в солдатской шинели развивал невероятнейшую систему социализации земли и фабрик. Из путанной, обильно снабженной мудреными словами его речи можно было понять, что "народное добро" будет возвращено "за справедливый выкуп", понимаемый в том смысле, что казна должна выплачивать крестьянам и рабочим чуть ли не за сто прошлых лет их потери и убытки за счёт буржуйского состояния и банков. Товарищ Ленин, мол, к этому уже приступил. И каждому слову его верили, даже тому, что 'на Аральском море водится птица, которая несет яйца в добрый арбуз и оттого там никогда голода не бывает, потому что одного яйца довольно на большую крестьянскую семью". По-видимому, впрочем, этот солдат особенно расположил к себе слушателей кощунственным воспроизведением "на революционный манер" проповеди в сельской церкви:
   - Братие! Оставим все наши споры и раздоры. Сольемся воедино. Возьмем топоры да вилы и, осеняя себя крестным знамением, пойдем вспарывать животы буржуям, Аминь.
  Толпа гоготала. Оратор ухмылялся - работа была тонкая, захватывавшая наиболее чувствительные места народной психики.
  На одном перегоне завязался спор между железнодорожником и каким-то молодым солдатом из-за места, перешедший вскоре на общую тему о бастующих дорогах и о бегущих с поля боя солдатах. Солдат оправдывался:
   - Я, товарищ, сам под Бржезанами в июле был, знаю. Разве мы побежали бы? Когда офицера нас продали - в тылу у нас мосты портили! Это, брат, все знают. Двоих в соседнем полку поймали - прикончили.
  Деникина передёрнуло, но он смолчал. А молодой Любоконский вспыхнул:
   - Послушайте, какую вы чушь несете! Зачем же офицеры стали бы портить мосты?
   - Да уж этим горлопанам виднее, - иронически отзывается с верхней полки солдат в годах "чернозёмного" типа, - У вас, у шкурников всегда один ответ: как даст стрекача, так завсегда офицеры виноваты.
   - Чё ты, дядя, лаешься? Сам-то куда едешь?
   - Я- то? На, читай. Грамотный?
  Говоривший, порывшись за бортом шинели, сунул молодому солдату засаленный лист бумаги.
   - Призыва 1895 года. Уволен вчистую, понял? С самого начала войны и по сей день, не сходя с позиции в 25-й артиллерийской бригаде служил. Да ты вверх ногами держишь!
  Солдаты засмеялись, но не поддержали артиллериста.
   - Должно быть шкура, - процедил кто-то сквозь зубы.
  Долгие, томительные часы среди этих опостылевших разговоров, среди невыразимой духоты и пряной ругани одурманивают сознание. Бедная демократия! Не та, что блудит словом в Советах и на митингах, а вот эта - сермяжная, серо-шинельная. Эта - от чьего имени в течении полугода говорили пробирающийся теперь тайно в Новочеркасск Керенский, "восторженно приветствуемый" в Тифлисе Церетели и воцарившийся в Петрограде Ленин.
  Приехали благополучно в Харьков. Пересадка. Вдруг Деникин увидел знакомые силуэты. Романовский и Марков стоят в очереди в кассу. Стало легче на душе. Ни выйти из купе, ни даже приоткрыть дверь в коридор, устланный грудой тел, было невозможно.
  Расстались с Любоконским. Поближе к Дону становится свободнее. Теперь в купе всего десять человек: два торговца-черкеса, дама, офицер, пять солдат и Антон Иванович. Проверили документы и осматривали багаж только один раз где-то за Изюмом - вежливый патруль полка Пограничной стражи. У черкесов и у солдат оказалось много мануфактуры.
  Все обитатели купе спят. Только два солдата ведут разговор - шёпотом, каким-то воровским жаргоном. Деникин, притворяясь спящим, слушал. Один приглашает другого - по-видимому, старого приятеля - "в дело". Обширное предприятие "мешочников", имеющее базы в Москве и Ростове. С севера возят мануфактуру, с юга - хлеб, какие-то московский и ростовский лазареты снабжают артель "санитарными билетами" и проездными бланками. Далее разговор более тихий и интимный: хорошо бы прихватить черкесскую мануфактуру. Можно обделать тихо - в случае чего припугнуть ножиком - народ жидкий; лучше перед Иловайской - оттуда можно свернуть на Екатеринослав.
  М-да, может оказаться неожиданное осложнение для нелегального пассажира.
  Через несколько минуть дама нервно вскочила и вышла в коридор. Очевидно, и до её слуха что-нибудь долетело.
  На ближайшей большой остановке мешочники вышли за кипятком. Деникин предупредил черкеса и офицера о возможности покушения. Черкесы куда-то исчезли. Из коридора хлынуло в купе, давя друг друга, новое население. Перебравшись с трудом через спящие тела, Деникин перешёл в отделение к друзьям. Радостная встреча. Поздоровался с Романовским. Марков сгорает от нетерпения, но выдерживает роль - не вмешивается.
  Дело в том, что Сергею приходится играть роль, и открыто кидаться к Антону Ивановичу он не может. Марков - как бы денщик Романовского - в дружбе с "товарищами", бегает за кипятком для "своего офицера" и ведёт беседы самоуверенным тоном с митинговым пошибом и ежеминутно сбиваясь на культурную речь.
  Какой-то молодой поручик, возвращающийся из отпуска в Кавказскую армию, посылает его за папиросами и потом мнет нерешительно бумажку в руке: дать на чай, или обидится? Удивительно хорош этот поручик, сохранивший еще незлобивость и жизнерадостность, думающий о полку, о войне и как-то конфузливо скромно намекающий, что его вероятно уже ждут в полку два чина и "Владимир". Он привязался за время пути к Романовскому и ставил того в труднейшее положение своими расспросами. Иван Павлович шепнул Деникину на ухо - "изолгался я до противности".
  Поручик всмотрелся в лицо Антона Ивановича.
   - Ваше лицо мне очень знакомо. Ваша летучка не была ли во 2-й дивизии в 16-м году?
  2-я дивизия действительно входила в состав деникинского корпуса на Румынском фронте. Но естественно, тот спешит отказаться и от дивизии, и от знакомства.
  Но вот, наконец, цель стремлений - Донская область. Прошли благополучно Таганрог, где с часу на час ожидалось прибытие матросских эшелонов. Вот и Ростовский вокзал - громадный военный лагерь с каким то тревожным и неясным настроением. Решили до выяснения обстановки соблюдать конспирацию. Марков остался до утра у родных в Ростове. Кавказский поручик предупредительно предлагает взять билеты на Тифлис и озаботиться местами.
   - Нет, милый поручик, едем мы вовсе не в Тифлис, а в Новочеркасск. А во 2-й дивизии мы с вами действительно виделись и под Рымником вместе дрались. Прощайте, дай вам Бог счастья.
   - А-а! - он застыл от изумления.
  В Новочеркасск прибыли под утро. В Европейской гостинице - "контрреволюционный штаб" - отчего, видимо, не оказалось ни одного свободного номера. В списке жильцов нашли знакомую фамилию - "полковник Лебедев". Послали в номер заспанного швейцара.
   - Как о вас доложить?
   - Скажите, что спрашивают генералы Деникин и Романовский.
   - Ах, Иван Павлович! Ну и конспираторы же мы с вами!..
  В это чуть занимавшееся утро не спалось. После почти трёх месяцев тюремной, а затем "конспиративной" жизни свобода ударила по нервам массой новых впечатлений. В них ещё предстояло разобраться. Но одно казалось несомненным и нагло кричало о себе на каждом шагу.
  Большевизм ещё не победил, но вся страна - во власти черни.
  И не видно или почти не видно сильного протеста или действительного сопротивления. Стихия захлестывает, а в ней бессильно барахтаются человеческие особи, не слившиеся с нею. Деникин вспомнил почему-то виденную сквозь приотворенную дверь купе сцену. В проходе, набитом серыми шинелями, высокий, худой, в бедном потертом пальто человек, очевидно много часов переносивший пытку стояния, нестерпимую духоту и главное всевозможные издевательства своих спутников, истерически кричал:
   - Проклятые! Ведь я молился на солдата. А теперь вот, если бы мог, собственными руками задушил бы!
  Странно - его оставили в покое.
  Вскоре вместе с Корниловым они приступили к формированию Добровольческой армии для борьбы с большевиками.
  
  7 декабря 1917 года.
  Накануне, 6 декабряа Совнарком рассмотрел вопрос о возможности антибольшевистской забастовки служащих в правительственных учреждениях во всероссийском масштабе. Было принято решение создать чрезвычайную комиссию для выяснения возможности борьбы с такой забастовкой путём "самых энергичных революционных мер". На пост председателя комиссии была предложена кандидатура Феликса Дзержинского.
  7 декабря Дзержинский на заседании СНК сделал доклад о задачах и правах комиссии. В своей деятельности она, по мнению Дзержинского, должна была обращать внимание прежде всего на печать, "контрреволюционные партии" и саботаж. Её надлежало наделить довольно широкими правами: производить аресты и конфискации, выселять преступные элементы, лишать продовольственных карточек, публиковать списки врагов народа. Совнарком во главе с Лениным, заслушав Дзержинского, с его предложениями согласился.
  
  9 декабря 1917 года.
  Уже известный нам по борьбе с войсками Керенского-Краснова в конце октября под Петроградом полковник Михаил Муравьёв был назначен начальником штаба Антонова-Овсеенко. Совместно с командующим войсками Московского военного округа Николаем Мураловым он начал формировать в Москве отряды Красной Гвардии для отправки на Дон против войск атамана Каледина.
  
  11−12 декабря 1917 года.
  В Харькове был проведён Первый Всеукраинский съезд Советов, провозгласивший Украинскую Народную Республику Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов (УНРС) в противовес Украинской Народной Республике, провозглашённой Центральной радой в Киеве.
  
  19 декабря 1917 года.
  Совет народных комиссаров РСФСР признал Народный секретариат УНРС единственным законным правительством Украины. Создание на Украине советского правительства обеспечивало Совнаркому РСФСР свободу действий против правительства Центральной Рады.
  После съезда Антонов-Овсеенко передал командование войсками на Украине начальнику штаба фронта Муравьёву, а сам возглавил борьбу против калединцев.
  
  25 декабря 1917 года.
  Постановлением Народного секретариата УНРС на краевой Военно-революционный комитет для борьбы с контрреволюцией была возложена организация украинской Красной гвардии. Было также принято решение о формировании воинских частей Червонного казачества.
  
  28 декабря 1917 года
  В Харькове местные красногвардейцы и советские войска под командованием Виталия Примакова разоружили Второй Украинский полк УНР. Революционно настроенные солдаты полка перешли на сторону большевиков.
  В тот же день началось создание Первого куреня Червонного казачества под командованием Примакова, в который вошли харьковские красногвардейцы, революционные солдаты бывшей Русской армии из отряда Примакова и революционные солдаты Второго Украинского полка УНР, перешедшие на сторону большевиков.
  
  31 декабря 1917 года
  Народный секретариат по военным делам в Харькове обратился к трудящимся республики с призывом о вступлении в части Червонного казачества.
  Конец Первой Книги
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"