Аннотация: Четырнадцатая глава приключенческого романа "Гордость и магия".
― Это призраки крестьян из окрестных деревень, ― сказал будущий обвиняемый, и отцу-инквизитору уже по тону, каким он это произнес, было ясно, что про подробности и спрашивать бессмысленно, потому что в ответ последует, что это только для ушей его величества. А поскольку некроманта они бы получили, только если бы его величество соизволили дать согласие, то на этом, в общем-то, круг замыкался. Впрочем, даже если бы его величество соизволили предоставить некроманта в распоряжение следствия, отец-инквизитор попал бы в весьма затруднительное положение, поскольку, с одной стороны, помощью его величества пренебречь нельзя, а, с другой стороны, использование некромантии в дознании сводило весь смысл процесса на нет, поскольку сведения добывались не путем раскаяния обвиняемого, а вырывались у душ его жертв. Максимум, на что мог бы пойти отец-инквизитор, так это использовать показания призраков в качестве исходного доноса, но и тут были свои нюансы, поскольку донос должен идти от чистого сердца, то есть быть сделан добровольно, а не по принуждению, скажем, некроманта. Конечно, это препятствие можно было бы обойти, велев некроманту по собственной воле поговорить с призраками и написать донос в верноподданническом порыве, но отец-инквизитор был человеком принципов и был твердо убежден, что цель не оправдывает средства, поэтому вовлекать некроманта в инквизиционные дела было бы для него равносильно отказу от веры. У отца-инквизитора даже возникло подозрение, что будущий обвиняемый не зря упомянул некроманта: используя мага, как балаганную куклу, инфернальные силы пытаются искусить отца-инквизитора и сбить с истинного пути. И тут отец-инквизитор будто бы даже прозрел (по крайней мере, чувствовал он себя так, словно на него снизошло откровение Творца): перед ним сидит игрушка инфернальных сил, уничтожившая город и все прилегающие селения по приказу снизу, но сам маг, по-видимому, ничего не подозревает, в противном случае известие, что "дальняя свита" исчезла, не застало бы его врасплох. А сам будущий обвиняемый, по-видимому, считает, что выполнял поручение государственной важности (возможно, как-то связанное со становлением нынешней династии), и, по-видимому, тогдашний отец-инквизитор и тогдашний магистр считали так же, а на самом же деле его "самооборона" была не вынужденным актом, а хорошо подготовленным ударом инфернальных сил.
И тут отец-инквизитор опять надолго задумался, потому что, если смотреть с одной стороны, то он наконец-то напал на след, но вот если смотреть с другой стороны, то очень даже может оказаться так, что след заведет его в такие дебри, откуда ни он, ни орден невредимыми не выберутся. Ведь если их самый сильный маг суть марионетка зла, то чем же занимался орден все это время? Ведь их за это съедят с потрохами, и будут в своем праве. А если охватить проблему еще шире, то ведь дело может повернуться и так, что и с нынешней династией не полный порядок, а в королевстве так и вовсе все прогнило. И за примерами, кстати, далеко ходить не надо ― некроманта-то так и не сожгли.
В общем, отец-инквизитор стоял перед тяжелым выбором, но, в очередной раз проявив твердость духа и силу веры, он отринул все мирские сомнения, ибо справедливость Творца должна восторжествовать, пусть даже рухнет мир. Хотя, конечно, какой-то трусливый голос где-то в глубине души и запищал было, что проще отравить будущего обвиняемого (а заодно и себя, чтобы тайна уж точно не вышла наружу), но, во-первых, отец-инквизитор никогда бы не наложил на себя руки, потому что еще в детстве зарубил себе на носу, что его жизнью волен распоряжаться лишь Творец, а, во-вторых, просто отравить гостя означало бы отпустить к своим вражеского лазутчика.
И тут ход мыслей отца-инквизитора плавно повернул к экзорцизму.