Прежде, чем начать налаживать ловушку для птиц, Парук постарался унять дрожь в руках. Ловушка не сразу получилась такой, какой ей следовало быть. Сказывалось безделье тюремного заключения. Шутка ли, почти год в темном каземате, один на один с гномом. Так и свихнуться можно, а не только утратить полезные для выживания навыки.
Орка не слишком терзал голод, со временем он научился не замечать его. В нерегулярном питании заключенных был и свой плюс, только один, правда. В самом начале нехватку еды Парук переживал сложнее, особенно в том первом плену у воргенов, в который они угодили вместе с Уизли, и после которого все пошло под откос. Парук сделал знак, отводящий беду. Этот гном обладал поистине уникальной способностью - рушить все мыслимые планы одним своим присутствием. Да помогут ему предки, и Парук больше никогда не встретит эту ходячую катастрофу.
Парук с отвращением вспомнил своего последнего сокамерника - нежить Гарри Джонсона. До чего мерзкий тип, Уизли в сравнении с ним идеальный собеседник. А тот другой с лишенными век глазами навыкате? Такой компании не скоро забудешь, и орку пришлось признать, что ему даже повезло, что почти полтора года он провел вместе с Уизли, а не с этими двумя. Еще один знак от беды, да помогут ему предки. Гарри Джонсон не раскаивался в совершенных им убийствах, к тому же он искренне верил, что суд в Тирисфале посчитает справедливым его стремление вернуть отнятые соседом земли. После поражения в битве за Столицу армия Подгорода с плетущимся позади пленниками продвигалась на север Гилнеаса, где и располагались бывшие земельные угодья Джонсона. Он буквально впал в исступление и смаковал планы кровожадной мести, в безумных подробностях описывая участь оставшейся в живых дочери соседа и днем, и ночью.
Плены, смирение, тюрьмы и его сокамерники надоели Паруку по самое не могу. Когда-то он мечтал о войне, о том, чтобы стать героем и заслужить благосклонность дамы сердца. Новая война Орды и Альянса не заставила себя ждать, но Паруку так и не представился шанс проявить себя. Его предложение руки и сердца так и не было озвучено, а избранница осталась в Оргриммаре. Ждет ли она его? Мог ли он все еще надеяться на это через столько времени?
Наконец, Парук со вздохом оглядел ловушку и остался ею доволен. Он взобрался выше по стволу платана, спрятавшись в кроне. Ему придется отдать эту добычу, промелькнуло у него в мыслях, даже если это будет птичка размером с гномий кулачок. В лагере орков, расположенном на границе леса, неподалеку от лагеря Отрекшихся, вряд ли ему достанется значимая доля добычи, каким бы голодным он не был к тому моменту.
Два дня назад Парук подслушал разговор стражников, предрешивший его участь. Один из них вполголоса рассказывал второму о том, что орки жалуются на нехватку продовольствия. Присутствие такого количества нежити - солдат, заключенных, личной гвардии Сильваны, - отвадило живность из леса, к тому же ароматы смерти и гниения значительно портили не только охоту, но и сам аппетит орков. Второй стражник-нежить отмахнулся со словами, что все равно этим неженкам приказано оставить Серебряный Бор и возвращаться в Оргриммар. Вождь наконец-то приказал всем силам собраться в Дуротаре.
Той ночью, под неизменное ворчание Джонсона, Парук в бессилии сжимал холодные прутья тесной клетки. На ночь клетки забивались заключенными под завязку, провинившихся было много, в отличие от клеток. От самой Столицы Гилнеаса эти клетки днем приходилось везти на телегах, за которыми плелись босые и полуголодные ордынцы в кандалах.
Если бы обстоятельства сложились иначе, думал бессонной ночью окруженный смрадом дюжины мертвецов Парук, он мог быть среди этих солдат орков, вставших на защиту Оргриммара. Он должен покинуть мрачные леса Тирисфаля и вернуться в раскаленные солнцем красные пески Дуротара.
А для этого... ему прежде всего необходимо проникнуть в лагерь орков. Парук представил, как непринужденно возвращается в лагерь орков вместе с добычей, перекидывается со стражниками замечаниями о сложной охоте и обязательно приглашает каждого, кого сможет, разделить с ним эту скудную трапезу. Ему предстояло сделать все, чтобы через пару часов каждый, кто видел его, считал за одного из них, чтобы никто не удивился, увидев его на корабле или на дирижабле, взявшего курс на Дуротар. Его одежда оставляла желать лучшего, но он надеялся переодеться во что-нибудь соответствующее, как только подвернется подходящий случай.
Это даже лучше, чем быть неприметной тенью, решил Парук, и в середине следующего дневного перехода сделал все, чтобы сбежать из плена Отрекшихся.
На этом простая часть плана кончилась. Шли вторые сутки, а охота так и не принесла результата. Это и толкнуло его на ловлю мелких пичуг, хотя в своем воображении он видел на своем плече поверженного оленя или кабана.
Похоже, это был не самый простой способ перебраться через Великое Море на другой континент, навсегда забыв о скованных туманами неплодородных землях Гилнеаса. И о той тайне, очевидцем которой он стал помимо своей воли возле Стены Седогрива полтора года назад. По-прежнему неразрешенная тайна, с горечью осознавал Парук, сидя среди ветвей платана в притихшем безжизненном лесу. Если бы эльф крови, приказавший избавиться от орка-свидетеля, знал, какой плохой памятью этот орк обладает, то с легкой душой отпустил бы его восвояси. Ну, правда. Целый год Парук задавался одним и тем же вопросом, целый год перебирал события своей жизни и так, и эдак. Где-то среди них, в ворохе памяти, скрывалось имя эльфа крови.
Имя того, кто изменил ход истории в Серебряном Бору и кто остался в тени, когда на эти земли хлынули сначала воргены, а потом армии нежити.
Парук утратил всякую надежду вспомнить это имя, потому и рассказал об этом происшествии Уизли. Орк привычно скрестил пальцы при первом же упоминании имени гнома. Еще и потому, думал Парук, что Уизли застал его врасплох, когда поинтересовался, как Парук очутился в Гилнеасе. Где это видано, чтобы яростный приверженец Альянса интересовался судьбой орка, Парук не сдержался от подобного выпада. В конце концов, между их расами на другом континенте бушевала непримиримая война.
- Где война, а где мы? - пробормотал Уизли, и это прозвучало почти дружелюбно.
Он выложил Уизли все, как на духу. У него было время вспомнить каждую мельчайшую деталь, должно быть, его рассказ поражал своей достоверностью, масштабностью. В него нельзя было не поверить. Потрясенный Уизли слушал о том, как Парук заблудился после разговора со сбежавшим советником Сильваны в Серебряном Бору среди рухнувших из-за землетрясения деревьев. Как петлявшая тропинка привела орка к массивной Стене Седогрива. И как он увидел то, что не предназначалось для его глаз.
Все в его истории было достоверно и к месту. Если бы не одно "но" - отсутствие самого главного. Имени злодея.
Заслышав первые восклицания гоблинов, эльф крови обернулся и встретился взглядом с Паруком. Всего миг они глядели друг на друга. Эльф поспешно накинул темно-фиолетовый капюшон и запахнул полы длинного плаща. Затем надел маску, которую до этого держал в руках. Последними он надел перчатки.
Он пытался скрыть свою личность, и в его планы никак не входило разоблачение случайным свидетелем, каким оказался вышедший из леса Парук. Эльф крови опасался, что его узнают.
Сейчас, застыв на ветвях дерева, повыше птичьей ловушки, Парук вновь пережил каждое мгновение - и воздействие высшей школы магии, и более приземленный простейший удар дубиной по голове, и затем удушье, тиски ледяной воды бурной горной реки. Когда Парук пришел в себя, а чары магии рассеялись, то обнаружил, что река швыряет его избитое тело на каменные пороги, довершая начатое гоблинами и эльфом крови. Парук нашел в себе силы, чтобы броситься на плывущее неподалеку поваленное дерево, вместе с ним обрушиться с головокружительной высоты горного водопада в воды Великого Моря. Через какое-то время он увидел вдали берег и направился к нему. Весь изрезался об устилавшие дно рифовые кораллы, пока выбирался на сушу. И только среди сухих водорослей, на безжизненном диком пляже под скудным северным солнцем лишился сознания.
Так он достиг берега замкнутого королевства Гилнеас, чьи неприступные воды свели на нет любую попытку судостроения и мореплавания. И кто же мог предположить, что в Азероте найдется отчаянный гном, который также преодолеет эти воды вплавь и выберется на тот же самый берег, где Парук как раз расставлял ловушки на крабов?
С земли донесся тихий шорох. Худой крольчонок с бурой шубкой аккуратными прыжками подбирался к силку среди корней дерева. Эту ловушку Парук ставил без особой надежды. Как жаль, что ему придется делиться этой добычей, не впервые промелькнуло у него в мыслях. Слишком рискованно надеяться на то, что он мог бы съесть этого кролика и поймать еще одного. Вся его надежда на дальнейшее будущее сосредоточилась на этом нерешительном крольчонке подрагивающими усиками обнюхивающего землю.
Проклятый кролик медлил.
Резкий звук заставил орка подпрыгнуть. Парук крепче перехватил ветку, чтобы не упасть. Кролика и след простыл. Звук повторился, теперь тише. Он зарычал. Потом Парук не раз задавался вопросом, что заставило его спрыгнуть с дерева и устремиться прямиком на этот звук, невзирая на опасность. Единственным чувством, управлявшим им в тот момент, был гнев. Он не только лишился кролика и еды, в конце концов, эта еда даже не предназначалась ему самому. С этим звуком он лишился единственного шанса быстро добраться до Оргриммара.
Он резко остановился, еще не до конца осознав, где очутился и что делает. Звук не повторялся. Его гнев немного поутих, он огляделся. И тут же нырнул за ближайший кустарник.
Перевел дыхание, собрался с мыслями и снова посмотрел вперед, где заканчивался лес и редели деревья. Ему не показалось. Он увидел сгорбленную спину Отрекшегося возле огромной собаки. Живой собаки. Парук с запозданием осознал, что именно лай был тем звуком, что испугал крольчонка.
Отрекшийся протянул костлявые пальцы к собачьему ошейнику. Шерсть на загривке собаки встала дыбом. Лишь миг, и пес отпрыгнул в сторону от нежити, развернулся и на всех парах устремился в лес, прямо к орку. Парук едва успел приникнуть к земле. Страх гнал животное вперед, подальше от смерти, пес даже не обратил внимания на Парука, хотя не мог не почувствовать его запаха, ведь промчался совсем рядом.
Парук не сразу поднялся обратно. Он унял сердцебиение и посмотрел на поляну. Отрекшийся оставался там же, в той же позе, Парук видел лишь его спину. Нужно убираться отсюда, ясно понимал орк, но его взгляд оставался прикованным к изорванному позвонками плащу с гербом Подгорода.
- Годфри!
Тот, кто только что общался с живой собакой, вздрогнул. Как и тот, кто наблюдал за ним из-за деревьев. Парук вновь растянулся на сырой земле и зажмурил глаза.
Проклятье! Снова он увидел то, что не предназначалось для его глаз. Однажды это едва не стоило ему жизни. Он должен встать, сделать вид, что ничего не видел, залезть обратно на дерево в ожидании других зверьков или птиц. Если был один крольчонок, возможно, где-то поблизости есть выводок. Он не может идти на поводу у любопытства, только не сейчас, когда он, наконец, на свободе! Он должен прийти в лагерь орков, какой бы безумной идеей это не было! Приветливый Дуротар, с красными скалами, скорпионами и громовыми ящерицами, вспоминал Парук, и эти картины оживали перед его мысленным взором. Оргриммар, который, говорят, новый Вождь перестроил и оборудовал так, что Столица Орды похожа на форт Нордскола. Разве ему не хочется увидеть новый Оргриммар? Разве у него не сжимается сердце от мысли, что таверну на центральной площади Оргриммара могли снести или закрыть? Где тогда он будет искать Гришку, любовь всей своей жизни, хозяйку этой таверны?
Гилнеас исковеркал его жизнь, и эти земли все еще хранили тайну, за которую Парук оплатил слишком многим. Странно было осознавать, что он единственный в Азероте мог пролить свет на события, тщательно спланированные, которые осуществлялись годами и отняли еще больше жизней. Что в сравнении с ними его жизнь, одного орка?
Годфри. На этот раз он хотя бы знает имя. Стиснув зубы, Парук выругался. Нет, остановил он сам себя, это не его дело. Это дело Гилнеаса, короля Седогрива, мертвого дворянства Гилнеаса, что сменили серые плащи на аметистовые плащи Отрекшихся.
Когда Парук поднялся на ноги, Годфри уже ушел. Парук огляделся и вернулся к своему дереву. Он уговаривал себя, что останется в пределах этих мест, чтобы выследить кроличий выводок. Встреча со зверьком сама по себе знак, его ждет удача в этом начинании.
Близилась ночь. Ни одна из расставленных им ловушек так и не сработала.
Взошла бледная, круглая первая луна Азерота, озарив лес серебром. Подходящее время, чтобы пробраться в лагерь Орды. Серые сумерки скрыли бы его видавший виды наряд, а оказавшись в лагере, он бы нашел, во что переодеться. Но у него все еще не было добычи.
Когда ночь перевалила за полночь, к первой луне присоединился бледно-голубой тонкий серп второй луны Азерота, едва заметный на светлом ночном небе. Парук услышал шаги. Серая сгорбленная тень прошла мимо, растворившись среди стволов, будто призрак.
Парук тихо спрыгнул с дерева. У него была одна нерешенная тайна, лишившая его сна и покоя. Он был сыт по горло загадками и не хотел новых.
Через полный теней, притихший ночной лес он направился вслед за Годфри.
Шли они долго. Лес сменился равнинами, скользкими и липкими после прошедших дождей. Парук держался на приличном расстоянии, на голой земле ему негде было укрыться. Еще его запросто могло выдать невыносимо громкое урчание в животе. Полная луна хорошо освещала сутулую спину бывшего подданного короля Седогрива, и орк не опасался, что потеряет Годфри из виду.
Парук различил вдали нагромождение огромных светлых валунов, похожих на спустившуюся с гор лавину. Винсент Годфри приближался к руинам стены Седогрива. Парук замедлил шаг. Но затем Годфри повернул налево, спустившись в небольшой овраг. На краю оврага Парук лег на живот, чтобы на фоне светлого неба не привлекать к себе внимание находившегося в низине Годфри.
Это было заброшенное кладбище, залитое холодным лунным светом. Если это всего лишь прогулка по памятным для Годфри местам и она никак не связана ни с какими тайнами и заговорами? Но ведь была собака, Парук точно ее видел. В конце концов, Парук мог раскрыть заговор среди подданных Сильваны и тоже заслужить свободу. Он готов был пойти на что угодно, лишь бы вновь опуститься за один из столиков в таверне на центральной площади Оргриммара.
Годфри медленно бродил среди могил. Сильвана не заинтересовалась этими захоронениями и не направила валь"кир на это кладбище. Парук нашел лишь одно объяснение этому, останки здесь были настолько древними, что не годились для воскрешения.
Парук с сожалением заметил, что Годфри остановился в самой дальней точке кладбища, опустился на колени возле покосившегося надгробия.
Словно дожидаясь его, в тот же миг из-за разбитой статуи отделилась тонкая тень, слишком подвижная для нежити. Парук не мог спуститься в овраг, не раскрыв своего присутствия, чтобы подслушать их разговор.
Годфри поднялся с колен, он не испугался приближения человека, значит, Парук был прав, они условились о встрече. Годфри передавал какие-то сведения подданным Гилнеаса? Сильване это не понравится. Хоть бы одно облачко, хоть одна туча набежала бы на эту растущую луну, чтобы Парук слился с тенями и спустился ближе к заговорщикам.
За его спиной послышалось утробное рычание. Собака, как он мог о ней забыть.
Когда рычание притихло, прозвучал приказ:
- Встань на ноги и держи руки так, чтобы я их видел!
Парук изо всех сил сдерживался, но все равно засмеялся, стараясь, чтобы этот взрыв неподвластного ему хохота прозвучал как можно тише. Смех сотрясал все его тело, очевидно, вызывая недоумение у того, кто натравил на него собаку.
Парук ничего не мог с собой поделать. Он так мечтал увидеть Оргриммар и Гришку, но, поднявшись на ноги и обернувшись, увидел Уизли Шпринцевиллера. Рядом с озадаченным его смехом гномом стояла огромная черная собака. Та самая, что передавала послание Годфри, или очень на нее похожая.
Парук воскликнул:
- Как же я НЕ РАД тебя видеть, Уизли! - и по привычке сделал знак, отводящий беду.
***
Годфри потребовалось время, чтобы найти могилу леди Эмили Кроули. Он не был здесь со дня похорон, с тех пор прошло более двадцати лет. Кладбище осталось за Стеной, и никто не ухаживал за ним. Годфри впервые подумал, как повезло Эмили, что она умерла так давно. Сильвана не любила древние останки. "Седогрив должен был сжечь тело сына", - вновь пронеслось в его голове, пока он пробирался сквозь заросшие цепкие кустарники меж могил.
Наконец, он нашел ее надгробие. Годфри опустился на колени перед покосившимся и треснувшим камнем, на котором было высечено имя той, которую он когда-то любил.
"О, Эмили, что на этот раз задумала твоя сумасбродная дочь?"
Увидеть живую Лорну Кроули и услышать биение ее сердца сейчас значило для него больше, чем он мог себе представить. Он внезапно понял это в тот самый момент, когда впереди послышался тихий шорох опавшей листвы. Ему захотелось бежать, бежать сломя голову, к таким же, как он сам, чтобы не видеть жизни, чтобы забыть, что существуют такие, как она. Он должен покоиться в земле, его существование противоестественно.
Он опустил глаза.
Она подошла ближе, и Годфри буквально оглушило частое биение ее взволнованного сердца. Он все еще не поднимал глаз, когда сумел бросить лишь краткое, грубое:
- Зачем? - И в этом вопросе было все, и его ненависть к себе, и ненависть к ней, посмевшей коснуться запретного, перешагнуть допустимую черту, показать ему жизнь, которой он так глупо лишился.
- Лиам, - ответила она.
- Они сожгли его тело?
Лорна не ответила. Он поднялся с колен, распрямил плечи, насколько это было возможно. И впервые посмотрел на девушку.
- Зачем ты пришла? - спросил он. - Даже после смерти мне не будет покоя, верно, Лорна Кроули?
Прежде чем ответила, она глянула куда-то поверх его головы, слегка прищурив темные глаза, но быстро перевела взгляд обратно на Годфри. Если это спланированная засада?... Она заговорила сухим надломленным голосом, который не вязался у Годфри с воспоминаниями о прежней Лорне Кроули.
- Не думала, что когда-нибудь скажу это - но я доверяю тебе, Годфри. Мои обиды остались в прошлом, как и большая часть того, что делало меня мной. Я жива, но уничтожена. Мое сердце все еще бьется. И я хочу это исправить. Мне незачем жить. Это не моя война за эти земли, мне все равно на какой стороне быть. Я выбираю смерть, по понятной тебе причине.
Он отступил на шаг назад. Стрела предрешила не только судьбу принца, но судьбу целого королевства. Сильвана говорила, что орки не понимают ее, не верят, что она действительно лишила Гилнеас будущего. Орки привыкли побеждать в честном сражении на поле боя. Сильваны побеждала иначе. Ее стрела угодила в самое сердце королевства Гилнеас и на этом не остановилась, продолжала губить чужие жизни. Лорна оказалась ближе всех к сердцу принца. Она сдалась первой.
Он глядел на красоту молодой девушки с темными вьющимися локонами, собранными набок с помощью красного цветка, и знал ответ, ему не следовало даже раздумывать. Тянувшейся паузой он только селил в ее душе надежду.
- Нет, - отрезал он.
Она холодно улыбнулась и ответила непривычным для Годфри сухим, как прошлогодние листья под их ногами, тоном:
- Поздно. Незадолго до нашей встречи я выпила яд. Один из эликсиров Кренана Аранаса, которые король употреблял все эти годы, чтобы скрыть облика воргена. Яд не действует мгновенно, но я обречена. Прости, Годфри, что не оставила тебе выбора.
Годфри сжал кулаки. Заскрежетали кости.
- Спасибо, что пригласила меня на агонию. Благодарю за оказанную честь. У тебя наверняка был план и на случай, если бы я не появился?
- Там за холмом моя лошадь. Если бы ты игнорировал мое приглашение, во что я никогда не верила, я бы отправилась прямиком к лагерю нежити. Я могла умереть по дороге, и лошадь доставила бы только мой труп. Или со мной могли покончить Отрекшиеся. В любом случае, рада, что мне не придется надеяться на сообразительность моей лошади или договариваться со стражниками, поскольку ты здесь. И ты принял мое приглашение.
Годфри не нужно было дышать, но он, повинуясь привычке, вздохнул полной грудью. "Скажи мне, что я ошибаюсь в своих суждениях, - молил он Свет в мыслях. - Скажи мне, что неподалеку засада и что так король Седогрив решил расправиться с предателями Гилнеаса. Скажи мне, что угодно, только не то, что я сейчас могу услышать".
- Почему именно в лагерь нежити? - выдохнул Винсент Годфри.
Стоя на могиле своей матери, залитая холодным светом полной луны, Лорна Кроули ответила:
- Я хочу служить Сильване Ветрокрылой.
- Нет!
- Я упрямая. И я обречена. Помнишь, я говорила про яд?
- Нет, - только и мог повторить он. - Пока я жив, этому не бывать!
Лорна позволила себе улыбнуться.
- Хорошая шутка. Твоя госпожа проиграла битву за Столицу. Подумай, какие перспективы откроются перед ней, если я встану под ее знамена. Если я стану одной из Отрекшихся.
Сильвана не проиграла, хотелось заорать Годфри, она победила, и то, что ты обрекла себя на смерть, лишь первая ступень ее безоговорочной победы.
Но на мгновение, лишь на краткий миг, ему захотелось увидеть лицо Темной Госпожи, когда он явится с лагерь вместе с Лорной, умирающей или мертвой к тому времени. Как поступит Сильвана? Возникнут ли у нее вопросы, как он узнал об этом? Если почти ничего не способно удивить королеву мертвых, то как насчет такого развития событий? Правда еще сильнее ему хотелось бы увидеть лицо Кроули, когда он узнает, как потерял дочь. Когда-то Годфри уверял Лорну, что обиды прошлого должны оставаться в прошлом. Черта с два! Шах и мат, Кроули. "Если двадцать лет назад Эмили выбрала тебя, то сейчас твоя дочь останется со мной. Навечно".
Годфри потряс головой. Нельзя сводить счеты с живыми, когда ты уже мертв, гласило негласное правило Отрекшихся, за незнание которого Гарри Джонсон уже поплатился свободой, а когда-нибудь распрощается и со своей второй жизнью, дарованной ему валь"кирами, если и дальше будет упорствовать.
Стоя перед живой Лорной, слушая ее скорое биение сердца, ощущая жар ее взволнованной крови, Годфри понимал, что ни одна обида или месть за прошлые обиды не может стоить ее жизни.
Опасная догадка возникла в его мыслях, и ее стоило прояснить, как можно быстрее, если Лорна не обманула на счет выпитого яда. Годфри не было нужды скрывать эмоции, его лицо не способно было передать бушующий взрыв эмоций в его душе. Его голос звучал почти ровно, когда он произнес:
- Если ты, Лорна, станешь нежитью, даже не думай, что тебе удастся играть на два фронта, - как это сейчас делает он сам, глупец, каких мало. Годфри опустил эти слова. - Каждое твое действие, каждая твоя мысль будет известна королеве мертвых, и на любой ее вопрос ты обязана будешь дать четкий и ясный ответ. Тебе хватает сообразительности, чтобы понять, каким будет первый вопрос Сильваны? И готова ли ты ответить правду, когда он будет задан?
Лорна облизнула пересохшие губы, но не прервала молчания.
- Очень глупо, Лорна Кроули, - продолжал Годфри. - Сейчас ты можешь игнорировать мои вопросы, но Сильвана привыкла получать все, что ей нужно. Любой ценой. Ты будешь умирать раз за разом в пыточных камерах Подгорода, и ее валь"киры будут вновь воскрешать тебя к жизни только для того, чтобы она задала этот единственный вопрос и затем убила тебя вновь, если так и не получит ответа.
- Нет, - прошептала она.
- Ты можешь говорить "нет" сколько угодно, Сильвану этим не проймешь. Она пережила такие пытки, какие тебе и не снились, какие...
- Мой ответ - нет. Седогрив не смог. Тело Лиама не было сожжено.
- Проклятье!! - взорвался Годфри. - Где же этот глупый король похоронил его? В семейном склепе?!
Ярость ослепила его, самые худшие опасения подтверждались. Он не зря пугал Лорну действиями Сильваны. Теперь он сам знал то, что ему знать не следовало, что неминуемо заинтересует Госпожу, если только она узнает о его встрече с дочерью Кроули и о ее горячем стремлении перейти под знамена Отрекшихся.
- Похоронить наследника всех этих измученных и проклятых земель вместо того чтобы сжечь, превратить его в прах для его же блага!
Лорна покачнулась, удержавшись за надгробный камень на могиле ее матери. Она сильно побледнела, а на лбу блестели капли пота. Годфри услышал то, что живым усмирить неподвластно. Под действием его слов или воспоминаний сердце Лорны заколотилось настолько быстро, что превратилось в сплошной гул.
- Яд, - процедила Лорна прежде, чем ее тело забилось в конвульсиях.
Винсент Годфри понял, что так и не рассказал ей о чумных бомбах в планах Сильваны, правда, ее могла и не заинтересовать эта информация.