Аннотация: Песочные замки так хрупки, одно дуновение может разметать их во прах
6. День первый. Цена жизни
Олег нанес по два быстрых сильных удара с каждой стороны - легко вышиб клинья, открыл дверь, пнул деревяшки внутрь и вошёл.
- Так, - сказал он.
Калле не убрался в комнате. И не приступал. А сейчас сидел на кровати - в такой позе, словно только что вскочил - и смотрел на Олега осоловело. Спал, понял русский. Мысленно вздохнул, подошёл к кровати, положил на неё одеяло... и с размаху ударил шведа по лицу. Не кулаком и не ребром ладони, а "плетью" - расслабленной ладонью наотмашь.
Кале молча запрокинулся назад. В ту же секунду Олег обрушил каблук ботинка на пальцы правой ноги Калле, вдавливая их в пол. Мальчишку мотнуло вперёд, он не выдержал и громко, мучительно вскрикнул. В крике были боль, гнев и - страх. Страх, что это только НАЧАЛО.
Олег сел на свою кровать. Если бы Калле посмотрел на русского, то увидел бы, что лицо его искажено болью - как будто били его.
Но Калле не смотрел. Прижатые к лицу ладони - "ковшиком" были наполнены кровью из носа, верхняя губа разбита, по ноге текла кровь из рваной раны над пальцами. Правда, Олег знал, что рана только выглядит страшно - он мог бы, ударив немного иначе, раздавить Калле плюсну, с такой травмой даже на Земле сплошь и рядом остаются хромыми... а это - ерунда. Но выглядит страшно. И, конечно, очень больно. А уж по лицу... Олег знал: шведу показалось, что лопнул череп и взорвались глаза. А сейчас вся правая сторона лица ничего не чувствует...
Ну и хорошо.
- Это урок первый, - сказал Олег по-английски, уже привычно подбирая слова. - Ты поступил нечестно. Я весь день торчал на мосту и устал. Ты сидел тут и спал. Конечно, тебе очень плохо. Но физически ты отдохнул намного лучше меня. Я не бил тебя, не грозил. Не заставлял стирать свои трусы или носки. Я ПОПРОСИЛ вымыть комнату, потому что спать тут противно. По крайней мере -
мне, хотя мы спим тут вместе. Как тебе - не знаю, но мне это и не интересно... Урок второй. Сейчас ты будешь тут мыть. Если вздумаешь артачиться - получишь ещё два таких же удара по лицу. Если и тогда не образумишься - я тебя изобью по-настоящему, до бессознанки, и заставлю спать на полу голышом. Кстати, не думай, что тебе досталось потому, что ты "чужак" и пленный. Точно так же учат таких бестолковых сопляков, как ты, везде и всегда... И урок третий... - Олег встал и подошёл к Калле. Сел на кровать и понизил голос до шёпота: - Когда ты тут всё вымоешь и понесёшь выливать воду - все увидят тебя. Ничего не спросят - ладно. Но я думаю - спросят. Скажешь - запоминай, парень, и делай, как я скажу, если хочешь спастись отсюда!!! - что я избил тебя, потому что ты не захотел отвечать на вопросы о вашем острове. Добавишь, что утром я тебя тоже бил. Они видели кровь из моего плеча и решили, что это твоя, - Олег усмехнулся. - Можешь добавить там пару ласковых в мой адрес. Скажешь, что я тебя именно ИЗБИЛ, а не УДАРИЛ! ВТОРОЙ РАЗ! - Олег тряхнул Калле за плечо. - Пойми, если вздумаешь что-то выкинуть - тебя убьют. Меня тоже. Если будешь делать то, что я говорю - можешь спастись... - он опять тряхнул Калле. - Хватит. Умойся, можешь прямо на пол. И принимайся за уборку. Ничего страшного с тобой не случилось. Ну больно. Ну кровь. У тебя в предках были викинги, разве нет?
Олег отсел к себе, внимательно наблюдая за Калле. Если мальчишка заартачится, захочет показать характер до конца, придётся его правда поломать. Это получится. Но тогда... тогда он перестанет быть человеком. Интересно, он понимает, что сейчас для него единственная возможность сохранить достоинство - молча приняться за уборку? Сам Олег так бы и сделал. Впрочем, он убрал бы в комнате, не нарываясь на побои... Или мальчишка правда думает, что это придумано для его унижения? Не видел он, как принимают в клуб после испытательного срока... Олег усмехнулся, передёрнул плечами. Он тогда буквально захлёбывался своей кровью, стены и пол были забрызганы, как малярной кистью... Дома мама только головой покачала - поняла, что к чему, но она сама его учила "будь мужчиной!" И не знает, конечно, Калле, как это - когда кругом СВОИ. Больше чем друзья. ОДНО с ТОБОЙ САМИМ. Хотя... может, на его острове у него так и было? Эх, как же Олегу не повезло с русским островом... как не повезло... Не могли на полкилометра в сторону сбросить... или вообще не похищать...
Не то что-то с этим похищением. Ну вот НЕ ТО - и хоть убейте.
Калли переживал боль, он ненавидел этого русского каждой клеткой своего мозга, но сейчас нарываться явно не стоило и мальчишка кое-как утерев кровь, медленно опустился на корточки и принялся возить тряпкой по полу, затирая собственные кровавые лужи. Добросовестно затирая. Олег расслабился и отвернулся, задумавшис, этого было достаточно... Лансберг совершенно бесшумно встал, кошкой ступая босыми ногами подшагнул к подростку и со всей силы надел ему на голову ведро. Олега, его постель, залили потоки грязной и кровавой жижи. Сам Калле ухватил с пояса русского его нож и выскочил из комнаты, кинулся по коридору, свернул на какую-то лестницу, не разбирая дороги.
"МАТЬ!!!" - Это было всё, что успел подумать Олег. Следующей мыслью было, что Сан Палыч - старший инструктор - его размазал бы за тупость, и поделом. Не услышал! Не уследил!
Рыча, Олег отшвырнул ведро.
Нож?! Блин, мог пырнуть... И пырнёт, но КОГО?! Скорей!!!
- Мать! - заорал Олег на этот раз вслух, запнувшись о ведро. Не упал только потому, что совершил прыжок - в коридор.
Следы. Быстро - следы!!! Мокрые - вот они. Олег нёсся по коридору. Вниз?! На первый этаж?! Оттуда доносился весёлый гомон перед ужином. Или не туда - или не добежал.
Следы, следы... Вниз. Конечно - вниз! Он сейчас слепой от злости и страха и несётся убивать...
но почему он его-то не пырнул?! Олег спрыгнул с верхней площадки на среднюю, где лестница делала поворот; спина Калле была в конце второго пролёта. Потом - коридор, но извилистый и длинный, а дальше - столовая, там все... не туда!!! О боги, да он хочет наружу! Сдурел!
Олег прыгнул через перил вниз. И, оказавшись прямо перед Калле, ещё только поднимаясь с корточек, встретил его - бегущего - ударом ноги в живот.
Мальчишку швырнуло обратно к лестнице; зазвенел нож. В столовой гомонили по-прежнему. Олег оказался рядом со шведом, который упрямо вставал, и с размаху рубанул по правой ключице, потом - "подковал" по щиколотке и добавил кулаком в подбородок. Лёг...
...Вытирая слёзы о плечо и всхлипывая, Олег втащил Калле в спальню. Свалил на постель - тот со стоном завозился. Продолжая хлюпать, Олег посдирал с себя одежду, хотел бросить на кровать, но увидел, что она мокрая навылет.
Это был край. Олег выжал одежду. Натянул её. Пощупал матрац. Провёл ботинком по одной из луж на полу. И убито сказал:
- Ты дурак. Даже не знаешь, какой ты дурак. И даже не знаешь, как... - и Олег вдруг подавился воздухом и сказал: - Как мне тебя жалко.
Он положил на скамью объёмистый свёрток. К счастью, тот лежал на подушке и не промок. Посмотрел на Калле, который тускло глядел в стену мимо него, неподвижно лёжа на кровати - посмотрел сверху вниз. Переложил свёрток ему под бок. И тихо сказал - тихо и ласково, больше всего жалея, что должен говорить по-английски - ну не передаст английский язык всего, что можно было сказать на русском, понимай его этот упрямый пацан:
- Ешь. Ты за двое суток съел только кусок хлеба. Я обещал тебе побег, но не обещал тебя нести, если ты свалишься в голодный обморок... - Олег сел на кровать и, расшнуровывая ботинки, устало попросил: - Калле, слушай... ешь, пожалуйста. Ну получается совсем глупо - то пацан из-за тебя наполовину голодал, теперь ты дурака валяешь. Ну ешь, я прошу. Братишка... - вырвалось у Олега, и он сам удивился. - Братишка, сильным надо быть. Не только духом, тут у тебя всё в порядке. Телом тоже. Ешь... Наверное, тебе больно... - он поморщился, глядя на опухшую щёку Калле, - но... ешь... Это не подачка. Это тебе с вашего острова передали. Сегодня... - и добавил просто: - У вас хорошие ребята. Ты им спасибо должен сказать, когда... когда вернёшься. А мне твоего спасибо не надо. Но...
Он хотел сказать: "Мог бы мне хоть жизнь не усложнять!" И не стал. Внезапно навалилась апатия. Ну его...
Олег вытер голову простынёй, сухим краем, кое-как уложил торчащие волосы пятернёй. Посмотрел в лезвие ножа - сойдёт. Подвернул штаны. Если что - скажу, что мылся. Молча вынес в коридор арбалет и подсумок со стрелами, определил на пояс меч и сказал Калле, коротко и сухо разрезая слова - совсем не похоже на себя три минуты назад:
- Я ужинать. Тебя опять запру. Ботинки оставляю, не могу я их больше носить сегодня. Можешь надуть в них, если хочешь, а носки вышвырни в окно. Потом, когда вернусь, пойдём за водой - будешь мыть пол. Уже лучше; со стен-то ты всё отчистил. И тебя ДОЛЖНЫ увидеть в таком состоянии.
* * *
Ужин опять был классный. Томатный суп с фрикадельками, вкусный сок (Олег не мог понять - какой?) и - ёлочки! - две здоровенных посудины. С красной икрой и с мороженым. К мороженому Олег относился, как ни странно, прохладно, а вот икру мог есть ложками. Лучше с - м-м-м!!! - маслом и свежим - м-м-м-м!!! - белым - м-м-м-м-м!!! - хлебом - м-м-м-м-м-м-м!!! Олег и правда замычал бы или даже застучал ложкой по столу. Собственно, и застучал бы, будь он на базе. И Танька сама намазала бы ему бутерброд, сосредоточенно оттопырив верхнюю губу и ловко действуя складником... а попозже, где-нибудь в лесу, смеясь, твердила бы ему, что она - не икра и нечего на неё так облизываться... и не очень активно отпихивала бы его руки...
Кто-то из немцев сказал что-то в том смысле, что с новеньким им повезло - как прибыл, так лучше кормить стали. Все (почти) засмеялись, засмеялся и Олег. И сложил фразу:
- Geben Sie mir Sheistkarte... ich habe mich noch nicht entschieden... [Дайте мне меню... я ещё не решил...]
Хохот стал всеобщим. Над столом полетели туда-сюда шутки, которых Олег почти не понимал, но всё равно смеялся. Потом кто-то включил на полную плеер ... и Олег увял.
Калле наверху. Сейчас русский ощущал себя предателем по отношению к немцам. Ему захотелось встать и всё рассказать. Тогда он сосчитал до десяти. Медленно. Как учили. "Если хотите в чём-то признаться, раскрыть или облегчить душу - сосчитайте до десяти. Желание пройдёт - и даже покажется вам глупым..." Всё было верно. Желание откровенничать прошло. Но хорошее настроение не вернулось тоже.
...Сам себе загадай, сам себе ответь,
Нужен ли опыт смерти твоей душе.
Даже такая жизнь веселей, чем смерть -
Забывай ее, забывай ее.
Ты заслужил сполна все сто лет без бед,
А песни бывают с кровью, как и бифштекс -
Вспомни, что небо держится на тебе,
Забывай ее, забывай ее.
Это не смерть, это просто встали часы,
Домики ускоряются под крылом,
Вспомни себя - ты же в дюйме от полосы,
Забывай ее, забывай ее.
Я не знаю уж, как ты там,
А я в хадже к святым местам,
Я снова вижу, мои глаза промыло грозой,
Ну а тебя я имел в виду,
Уже звонка твоего не жду,
В моих зубах сигарета, в руках весло, гребу в кайнозой...
- Я пойду, - сказал Олег, вставая. Никому, просто - сказал.
- Погоди, - остановил его Гюнтер, - я тебе хотел сказать, - Неске сделал паузу, словно вспоминая, а потом продолжил, - Говорят, в системе подготовки гитлерюнге был и такой элемент. Парнишке давали вырастить своими руками какого-то милого зверька, щенка. А потом, когда ребенок привязывался всей душой, приказывали щенка убить. Жестоко? Да. Но воин не должен иметь жалости как довлеющего чувства. Ограничивать жестокость пределами необходимого - да. Щадить там, где это возможно - да. Но выстилаться перед не сдавшимся врагом - никогда. А швед не сдался, заметь. Но речь сейчас не об этом. Вы, русские, всегда кричите о своей широкой душе и своем умении прощать обидчиков. А мы, немцы, типа бездушные машины, способные лишь изобрести Аушвиц и дизельный мотор для танка. Но попробуй подсчитать, сколько вы, русские, убили своих же собратьев в гражданских войнах со времен Ивана Грозного. А в ваших лагерях при Сталине сидело меньше ли людей, чем в лагерях Гитлера? Их не уничтожали? О, уничтожать человека можно по-разному. Можно "Циклоном", как Гитлер. Но Сталин пошел дальше. Зачем тратить деньги на уничтожение того, что может уничтожиться само? И у вас людей уничтожали работой на Севере, сокращенной пайкой, психологическим давлением. Человек надрывался работой и умирал сам. Очень удобно - орудие труда не нуждается в списании и утилизации, а при достижении критической степени износа утилизируется само, освобождая всех от моральных терзаний.
Президент погрузился в наслаждение свиным окороком. И лишь минут через десять закончил.
- Короче, зачем я всё это тебе говорю. А вот за тем, чтобы ты знал, если пленник сбежит, то тебя не казнят. Тебя вообще пальцем не тронут. Но казнят кого-то невиновного, по твоей вине. - Гюнтер тихонько кивнул на Йозефа, который с девчонками у камина, сидя прямо на полу, играл в "Черный Питер", оглашая замок взрывами звонкого смеха, когда кого-то удавалось ловко вымазать сажей. - А тебя, Олег, заставят посмотреть на казнь потом отпустят, куда хочешь. Хоть на Русский остров.
Олег слушал это, стоя у скамьи и холодея. С насмешливым лицом, а внутри рос холод. Сперва он хотел перебить немца и сказать, что тот обчитался или обсмотрелся вещей, которые Сан Палыч называл "г...о для мозгов" и что у него представление о России, о Сталине и прочем, как у журнала "Огонёк". Потом - что он знает про зверьков и что это были кролики, и не во всём "гитлерюгенде", а в ЭсЭсовских школах типа Зонтгофена. Потом - что немецкие ландскнехты придумали ворот для вытягивания кишок из живого человека, а не Иван Грозный, и с пятнадцатого по девятнадцатый век именно немцы резали друг друга на потеху всей Европе.
Но потом Гюнтер кивнул в сторону мелкого... как его... Йозефа. И Олег окаменел. Замер, застыл, как кролик перед удавом. Всё, что он хотел сказать, сделалось неважным-неважным, далёким-далёким. Да и его самого не стало. СОВСЕМ. И только вечность спустя выдавил, в сущности, с головой себя выдавая и не думая об этом:
- И ты... сможешь?
Гюнтер смотрел молча. Потом отвернулся, и Олег ощутил, что опять может владеть собой...
...Когда он шёл - его шатало. Гюнтер раздавил его. Раздавил одним движением. Не глядя. А главное - совершенно без зла. Просто потому, что считал это нужным и правильным.
А если бы это был не шведский, а негретянский мальчишка, подумал Олег - и в эту секунду понял, что хочет найти повод чтобы отказаться от Калле. Оправдать себя и отказаться. Эта мысль значила, что он не только трус (это он знал), но и предатель. И предавать он собирается самого себя. Ну вот такая дикая получилась ситуация - ПРЕДАТЬ - все будут живы (кроме Калле). НЕ ПРЕДАТЬ - умрёт несколько человек... и не факт, что Калле останется жив.
Мысль о предательстве была непереносимой - и она заставила Олега взбодриться. Он остановился около арбалета в коридоре. Нехорошо посмотрел вокруг. Ладно. Беленькими нас не хотят. Будем чёрненькими. Дизельный мотор, говорите? А в русской бане вы не парились? А Толстую Красивую Северную Лисицу не видали?
Попарю и покажу. И гори всё огнемётным пламенем. Его совесть - ЕГО совесть, и что он на неё возьмёт - его дело. НО ТОЛЬКО НЕ НАРУШЕНИЕ СЛОВА. Он не может предать Калле, которому обещал побег. Он не может предать Гюнтера, которому клялся в верности. Безвыходная ситуация? Для двоичного кода, по которому вы тут решили жить - да. А вот для широкой русской души...
Мрачно усмехнувшись, Олег пинками повышибал клинья из-под двери. И рявкнул внутрь:
- Вставай, блин, пошли за водой! - не трудясь переводить ни на какой язык. Поймёт. Или опять получит...
* * *
- Ну и рожа у него, - буркнул Ганс. Свен пожал плечами. - Ты как хочешь, а всё-таки это неправильно, когда русский бьёт шведа.
Свен потянулся, хрустнул плечами. Ему тоже это не очень нравилось. Но тут - как ни крути - главным был ОСТРОВ, а не НАЦИЯ. Может быть, ПОТОМ...
- За что он его так отколотил-то? - не унимался Ганс.- Неужели тот молчать вздумал? Ты как считаешь?
- Никак, - ответил Свен, подбирая остатки икры хлебом. - Ты же говорил, он хорошо дерётся?
- Ну. А стреляет вообще... - Ганс прищёлкнул пальцами. - Пятьдесят шагов. Раз - и в яблочко.
- Так что тебе ещё надо? Бьёт - значит, тот или правда молчит, или русскому нравится его бить. Мне всё равно. Пусть бьёт, пусть как грелку или как коврик для ног использует. Пусть хоть поимеет его. Сам виноват, что попался в плен. А вот... - Свен поставил на стол локоть и небрежно прикрыл кулаком губы, - ...о чём они с Гюнтером болтали наверху, когда вернулись с мостов?
- Не знаю, о жратве для пленного, наверное, - Ганс встал, махнул девчонкам. - Спасибо!.. Свен, купаться пойдёшь?
- Пойду... - задумчиво сказал Свен, тоже поднимаясь. - О жратве - это хорошо... ЕСЛИ о жратве.
7. День первый. Крапивин и нежданная гостья
Ори не ори, грози не грози, но Олег Калле покалечил немного. Тот не подавал виду, но было заметно, что ему больно. На самом деле, без притворства. Поэтому пол мыли вместе. Олегу было смешно. Он бы расхохотался в голос, если б не общая ситуация. И ещё - внизу никто ничего не спросил, хотя состояние шведа видели почти все...
Воду тоже выносили вместе - внизу уже не было никого, кто по комнатам разошёлся, кто купаться. Олег как следует умылся, прополоскал одежду и тут же отжал её в слив. Мокрая... ладно, сойдёт. Потом отконвоировал шведа обратно в комнату. Спать ещё было рано, но так тянуло просто прилечь...
- Сегодня у тебя большой праздник, - не зло, но сердито сказал Олег, раздеваясь. - Я буду очень щедр. Обойдусь без наволочки и простыни, одним одеялом, матрасом и голой подушкой. А свою кровать в полном сборе и даже своё одеяло уступаю тебе, - Олег сделал изысканный жест. - Не надо благодарностей. Валите на мокрое, герре Ламберг. Ну а завтра постираете всё это под моим строгим надзором; видят боги Асгарда - я этого не хотел. И кстати - когда соберусь спать - я тебя свяжу. И укрою одеяльцем. Надеюсь, тебе приснится мокрое большое болото...
Сложив одежду и оружие на своём краю скамьи, Олег потянулся. Отчаянно, до хруста, даже повыл немного. Потом столбом завалился на кровать.
- Фух, устал... - Олег заложил руки под голову. - От безделья устал и от жары... Я, знаешь, лес люблю... Настоящий, не парк и не джунгли там какие-то. Чтобы дубы, ясени... На поляне в траву упадёшь - хлоп, как будто в парное молоко, тепло, голова кругом от запаха, а трава над тобой раз - и сомкнётся, как шатёр... только солнце сквозь неё светит... - он поводил над собой в воздухе рукой и прочитал громко:
- Take 'im away! 'E's gone where the best men go.
Take 'im away! An' the gun-wheels turnin' slow.
Take 'im away! There's more from the place 'e come.
Take 'im away, with the limber an' the drum.
For it's "Three rounds blank" an' follow me,
An' it's "Thirteen rank" an' follow me;
Oh, passin' the love o' women,
Follow me - follow me 'ome!
[ Увозите его! Ему не было равных и нету.
Увозите его! Наклоните знамена к лафету.
Увозите его! Он уходит к другим берегам.
Увозите его! Плачут флейты и бьет барабан.
Ну-ка, "тринадцать из строя", и проводите меня!
"По три холостых в честь героя", и проводите меня!
О, превыше женской любви,
Проводите меня домой!
Дж. Р.Киплинг.]
Так-то, Калле, так-то...
Калли не слушал Олега, он всерьез думал о побеге, наверное впервые за время своей неволи. Побеге настоящем, а не о том, о котором твердил русский. А почему нет? Почему не попробовать бежать самому, без чьей-то помощи? Вот только когда и как? Днем из комнаты было не выбраться, да и какой смысл, на мостах стояли вражеские отряды, попробуй, продерись сквозь них! Ночью? Вроде бы единственная возможность. Но мосты разведены. Добраться до края пропасти и стоять до утра, в фантастической надежде, что враг замешкается и не поспешит ранним утром? Ерунда. Побег обнаружат задолго до сведения мостов, а потом достаточно лишь подняться на башню и оглядеть остров с мостами. И потом, как найти свой мост? Мальчишка, когда его вели в замок, был не в том состоянии, чтобы запоминать ориентиры. Калле подошел к узкому окну. Ну что за гады строили! Обзора совсем никакого! Был виден лишь кусочек моря, прибрежный песок, кусочек неба. Всё! Пусть, но Калле всё же попытался бы. Вот только у Олега кажется входит в пагубную привычку привязывать его на ночь. Калле с неприязнью оглянулся на русского.
Олег приподнялся, протянул руку к книге, лежащей на скамье:
- Можно глянуть? - лениво спросил он, заваливаясь обратно, закинув ногу на ногу и покачивая ею. - Я читать люблю очень... а на острове ни фига нет. Даже "Майн Кампф" никто не завёз... Ух ты, это что?! - он быстро сел, держа книгу на коленях. Вскинул на Калле изумлённые и ставшие неожиданно лучистыми глаза - как будто через коричневый хмурый янтарь пропустили солнечный свет. - Крапивин?! Ты читаешь Крапивина?! Вот это да-а... "Gosse med värja"... - ломая язык, прочёл Олег. Вздохнул разочарованно: - На шведском... Но это, кажется, "Мальчик со шпагой"? - он коснулся обложки разглядывая картинку - мальчишка в окружении нескольких всадников в форме красноармейцев времён Гражданской войны в России. - А я думал, у вас его и не переводили... Надо же... Жаль, что по-шведски... - Олег, не вставая, осторожно отложил книгу и спросил тихо, садясь по-турецки и опираясь локтями на коленки, а подбородком - на руки: - Тебе нравится Крапивин?..
- Ну, допустим, нравится, и что? - Не слишком то вежливо ответил Калли. - "Мальчик со шпагой", да. Я слышал еще недавно вышли книги, но прочитать не сумел, не перевели. А вот "Острова и капитаны" читал, - вопрос по Крапивина Калле немного смутил. Крапивин ему нравился. Но среди сверстников его книжки никакой популярностью не пользовались, считались слишком уж для малышни и рисующими какую-то далекую и очень непонятную жизнь. И там обсуждались проблемы страны, до которой никому из знакомых Калле дела не было. Но его там интересовало совсем другое. Отчаянная храбрость героев, их непреклонность и вера в свою правоту. В этом Крапивин был похож на Киплинга.
Признание Калле, что Крапивин оказался тут не случайно, и что Калле любит его книжки, даже как-то растрогало Олега. Среди его приятелей никто - даже друг Серёжка - этого писателя даже не знал. Разве что со слов того же Олега.
- Ого, "Командора" знаешь... - уважительно покачал головой Олег. И продолжал: - Я у него всё читал... И "Острова и капитаны" тоже и "Колыбельная для брата". Интересно. Только новые книжки у него очень грустные... У нас правда хреново в стране. Но мы вырастем, - Олег говорил чужие слова, однако, правда в них верил, - и всё поменяем. Если надо - силой поменяем... А вообще мне больше всего нравится как раз "Мальчик со шпагой"... - Олег помолчал и нерешительно сказал: - Слушай... я не знаю, я тоже вашу страну только по книжкам изучал, да и то по детским... а про вас там разное пишут... Если хочешь... в общем... ты не думай, я безо всякого там... ну, чтоб п... приставать... Если хочешь - ложись спать ко мне. В кровати места хватит. А барахло завтра высушим... - Олег смутился ещё больше и сам себя перебил: - В общем, ты подумай, где спать будешь, а пока пошли искупаемся. Только Калле... - Олег опять замялся. И вдруг покраснел, как свёкла. - Я не умею плавать. И я возьму с собой арбалет. Я ОЧЕНЬ хорошо стреляю. Если ты захочешь уплыть - я достану тебя и на ста метрах, и даже дальше. Не убью, но подраню. Ты прости, но ты ведёшь... - он вдруг скривился и, встав, пересел на мокрую кровать рядом со шведом: - Не буду я арбалет брать. И мы пойдём на море, если ты мне дашь слово, что не убежишь. СЛОВО, Калле.
Швед молчал. Потом серьёзно посмотрел в глаза Олегу и поднял руку с двумя прямыми пальцами:
- Слово, что я не убегу СЕЙЧАС, с моря, - тихо сказал он.
- Я... - Олег кашлянул. - Ты меня прости, что я тебя бил. Ты мне, знаю, и сейчас не поверишь, но я тебя правда хочу вытащить. Я не знаю... просто ХОЧУ, и всё. И ещё... ещё я тебя больше пальцем не трону... - Олег опять оборвал себя, помотал головой. - Нет, вру. Вот тут ВРУ. Я не знаю, ты, наверное, не поймёшь... - он ругнулся, махнул рукой: - Пошли на море, вставай.
Олег поднялся, перепоясался ремнём прямо поверх спортивных трусов. С сомнением посмотрел на меч. Погладил его ладонью и тихо сказал:
- Отдохни, Змея... Я скоро.
Неожиданно он понял, как ему хочется выйти на закатное солнышко именно вот так - в трусах, как из палатки вечером. Без штанов-"ночки", без тяжёлых ботинок, даже без пусть и неформенной, но надоевшей майки. "И зачем я взял с него слово? - вдруг подумал Олег. - Ну и пусть бы бежал. Всё равно придётся его отсюда вызволять... хоть я пока и не знаю - КАК, после этого разговора с Гюнтером..."
...Ты не знаешь, что жизнь нелегка,
В твои юные дни это просто не важно.
Ты смухлюешь - не дрогнет рука,
Не боясь за грехи расплатиться однажды.
Ты считаешь, что жизнь не одна:
У тебя впереди этих жизней до чёрта.
Ты себя выпиваешь до дна,
А другим - грош цена!
Ты тот воин, что в поле один,
Ты уверенный враг, ты безжалостный мститель.
Ты всегда сам себе господин,
Сам себе режиссёр, сам себе победитель.
Ты немало другим досаждал.
Ну и пусть, это им будет славным уроком.
Ты, в лицо им смеясь, показал
Свой звериный оскал.
И теперь ты, как раненный зверь:
Нападаешь, не глядя, и бьёшь, не жалея,
Не скулишь от случайных потерь,
Потому что с потерей ты крепче и злее.
Ты не веришь, не любишь, не ждёшь,
Не мечтаешь, не плачешь, не просишь пощады.
И не важно, где правда, где ложь.
Ложь хитрей и проворней, чем глупая правда.
Вот и всё, остановимся здесь.
Посмотри на себя: кто ты есть? кем ты будешь?
Ты не жил, ты состарился весь,
Ты, как волк, зарычал, не успев выйти в люди.
Посмотри на себя, посмотри!
Твоё тело пустынно, пустяшно, пустое.
И зачем этот пламень горит
Там, где пусто внутри?
Может, хватит? Постой, оглянись,
Не виновна судьба и не мир виноватый.
И пока не закончилась жизнь,
Вспомни сам, как впервые заплакал когда-то,
Оттого что котёнок ушёл.
А потом он нежданно вернулся обратно.
Помнишь, тёплый в руках пирожок
Пахнул так хорошо!
Где ж ты всё это, друг, растерял?
Кто тебя научил будто жизнь - это битва?
Что за эквилибрист показал
Превосходство баланса по лезвию бритвы?
Подожди, ты за ним не спеши.
Встань на крепкую землю, вдохни полной грудью,
И рассмейся легко, от души,
И счастливый иди... ну а там будь что будет!
Стихи Д. Малашкина
- Слушай, а расскажешь мне вечером, что там в новых книжках. - Попросил, немного смущенный, Калле. - Почитать самому наверное мне не удастся уже. А если немцы встретятся, как объясним им нашу вылазку?.. А хотя объясним как-то...
Калле удивился, надо же, сам не заметил, как пустился в откровения с русским. Захотелось еще раз предложить ему бежать к Фернандо, но обещание не трогать этот вопрос Калле помнил. Он легко дал клятву не убегать морским путем, ибо кто в здравом уме рискнет переплыть пространство между островами? У кубинцев время от времени вспыхивали жаркие споры по поводу морских десантов, возможны они или нет. Но старожилы острова всегда приводили примеры, как ребята, пытавшиеся форсировать море вплавь или даже на плотах, загадочным образом исчезали и ни на вражеский остров не добирались, ни назад. Их поглощали загадки морских волн.
- Подожди же. Давай еды возьмем! - Калле ухватился за сверток и быстро раскатал его. Хлеб, вяленое мясо, конфеты, печенье, сыр, несколько тропических плодов, очевидно, кубинцам поставляли что-то, что по мнению хозяев игры должно было соответствовать их рациону. Бананы в свертке были. И ананасы тоже.
- Ну вот, я богач! - Даже засмеялся Лансберг, дурашливо покачав связкой желтых бананов. - Я и с тобой поделюсь! Съедим на пляже.
Олег тем временем открыл дверь.
- Пойдём на то место... А, ты не знаешь... В общем, я тут уже был на море, там какое симпатичное местечко есть... блин!!!
* * *
Рахель занималась готовкой, уборкой и прочими нехитрыми обязанностями. Когда все были в замке, она старалась не появляться на глаза. Вечерами, как только девочка закончила готовку, она удалялась из кухни, прихватывая с собой свою порцию, и ела у себя, а потом, когда все расходились по комнатам, возвращалась с тарелкой. В этот момент Свен и Ганс затевали свою любимую вечернюю игру, они подлавливали еврейку, один, схватив за волосы, дергал вниз, а другой со смехом и криками: Wir werden das Schwein schneiden! [Будем резать свинью!] - доставал нож. Вайсер отбивалась как могла, чаще всего это развлечение останавливал Гюнтер, но сегодня президента не оказалось рядом, и подростки долго гоняли Рахель по кухне, довольно увесистыми ударами не пуская к выходу. Нож несколько раз сверкнул перед самым лицом девчонки; наконец, совсем выбившись из сил, она было забилась под стол. Тогда парни подошли с двух сторон, и Свен с силой ударил ногой. Девочка кубарем выкатилась из своего убежища и, подскочив, бросилась из кухни под гогот обидчиков. Рахель бежала вверх по ступеням, по щекам катились слезы, девчонка на ходу вытирала их рукой. Долетев до коридора и, затравлено оглянувшись, Вайсер удостоверилась, что погони нет.
"Ненавижу, - думала она, глотая слезы, - ненавижу и презираю, ну почему? За что?"
На эти вопросы всегда всплывал один и тот же ответ, который маленькая женщина откидывала как заведомо неверный.
Превратившись за несколько месяцев в маленького затравленного зверька Вайсер держалась от всех особняком, и даже когда "упал" этот русский, девчонка и не подумала к нему приблизится. И не только потому, что ей никто этого не позволил. От Гюнтера и Марисоль она узнала, что зовут мальчишку Олег и что он хорошо дерется, даже чересчур хорошо, что взял пленного шведа.
Сейчас, убегая от Свена и Ганса, она оказалась как раз рядом с дверью в комнату этого самого Олега. За дверью разговаривали.
Вайсер не хотелось никого слушать, она просто боялась спускаться вниз и потому, облокотившись о стену, сползла на пол, тонкими руками обхватила содранные коленки и, уткнувшись в них лицом, тихо расплакалась.
Рахель даже не заметила как дверь открылась, и...
Олег проворно отскочил, хватаясь за нож - угодил он ногой во что-то маленькое, мягкое и живое. Расслабившись от почти дружеской болтовни с Калле, он слегка "выключился" и решил было, что это щенок, но вспомнив, что тут щенков нет, разозлился - кто под дверью подслушивает?! Ну Гюнтер, ну...
- Девчонка! - вырвалось у него. - Калле, это не к тебе?! - пошутил Олег.
- Н-н-н-ет, - Растерянно ответил мальчишка. - Если ты попробуешь сказать, что это моя сестра меня навестить решила, еще получишь ведром по голове!
- У тебя есть сестра? - Олег рассматривал это затюканное чудо. - Красивая?.. Хотя это - точно не твоя сестра, - уверенно сказал он. Ты чего ревёшь?
Рахель подняла заплаканные глаза вверх и, всхлипнув, только сильнее стиснула руками коленки. На душе у Вайсер скребли тысяча кошек. Прислушиваясь к звукам внизу, она с отчаяньем подумала, что возможно придется спать тут, в ее убежище в коридоре, потому что идти вниз без защиты Гюнтера было опасно. Вдруг Свен и Ганс не наигрались ей сегодня... Маленькое скрюченное тело подрагивало от неровного дыхания, да и пол был далеко не теплый, проступила гусиная кожа, растрепанные волосы свисали сосульками.
"Еще один на мою голову," - подумала Рахель и, не отрывая лица, тихо ответила на русском:
- Я не плачу, я жду, не обращай внимания, если мешаю, то отодвинусь, только можно я вниз не пойду... Там Свен и Ганс и у них нож...
Рахель тихонько поднялась задевая спиной стену словно боясь упасть и сделала шаг вглубь коридора, мельком взглянув на шведа. Вид избитого парня ее насторожил, ей вполне хватало неприятностей, что бы влипать еще в одни.
За что же он его так? И этот тоже без вины виноватый, вон тихий какой, а взгляд сильный, не затравленный, держится, значит еще, да он не я.
Девочка повела плечами, сморщившись от боли и нерешительно сделала еще шаг, остановилась в ожидании...
Олег присмотрелся, свет из комнаты упал на лицо гостьи
- Ты еврейка, что ли? - спросил мальчишка.
Вот и растаяла последняя надежда, с таким пренебрежением был задан этот вопрос. Вайсер не торопилась знакомиться с русским, хоть ей и хотелось Не торопилась она не только по причине запрета и добровольного затворничества, а потому что боялась опять налететь на то же самое, что и в среде немцев. Ей так хотелось, что бы этот русский парень оказался нормальным, ей не нужно было бы от него жалости, она не попросила бы защиты, Рахель была совсем не такая, но ей очень хотелось просто пообщаться с ЧЕЛОВЕКОМ на родном для нее языке, пообщаться ни о чем и обо всем сразу, так как говорят хорошие друзья, узнать где он жил, поделиться историями своей жизни, просто обсудить погоду... Что угодно, только без этой постоянной оглядки, подбирания слов, чтобы не навлечь на себя очередные неприятности. Девочка больше всего страдала от одиночества, самого страшного одиночества, которое только можно придумать, одиночества среди людей. Ей хотелось простой человеческой радости разговора. Когда ты свободен в общении - так не ценится оно, не ценится потому, что кажется: иначе и быть не может, но на островах маленькая женщина поняла - может...
Рахель молчала, только вздрагивала, но Олегу её ответ и не был нужен. Признаки, позволяющие определить - приблизительно, но в общем точно - национальную принадлежность человека, они выучили ещё в прошлом году. Многие смеялись, отпускали фашистские шуточки, а Олегу просто было интересно - оказывается, довольно легко это различать "навскидку". Правда, евреев он ни разу в жизни не видел - только по телику - но табличка сама всплыла в мозгу и ошибиться было невозможно. Вот Гюнтер - похож не пойми на кого, а у Олега бац - при первом взгляде на него сработало: "чёрный голландец", есть такая группка полуфризов-полунемцев, на классических немцев и не похожих совсем... Так и тут.
- Ну, не ходи вниз, - Олег равнодушно пожал плечами. Да, евреев он не видел, но не любил - слова о них хорошего не слышал даже от матери. Та про них просто не говорила, а уж как высказывался Сан Палыч и почти все другие инструктора... - Мне-то что... Блюмквист... тьфу, Ламберг!.. - пошли, чего стоишь, раз это не твоя сестра.
Калле прошёл как-то боком, поглядывая на стоящую девчонку. Олег сделал несколько шагов и остановился. А Свен-то гад, похоже. НАСТОЯЩИЙ. Ну не нравится ему девица - прирезал бы, раз такой блюститель расовой чистоты - да и вообще, не спать же ему с ней предлагают и не детей заводить. Нет, решил тюкать малолетку, развлечение нашёл... Или она врёт, может? У них это запросто, врут, как дышат... Может, её вообще Гюнтер подослал?
Нет, не врёт и не притворяется. Боится идти вниз. Вообще-то такие дела Олег знал. Не впишется кто-то в коллектив - и мучается. Но всегда можно свалить куда-то. А тут - куда свалишь? Как тюрьма, с кем поселили, с тем и живёшь...
Нет, Олег не пожалел девчонку (и сильно удивил бы, наверное, того же Гюнтера, узнай тот о такой избирательности новичка...). Скорее он о ней даже и не думал, хотя глядел на неё. Просто мальчишка всегда брезговал теми, кто мучает слабых - просто по прихоти или с дури. Презирал и не скрывал этого, хотя вообще был скрытен. Это раз. А два... ну вот было у него хорошее настроение. И Калле рядом стоял, ждал чего-то - ушибленный правами человека... или всё-таки больше Крапивиным?
Да ну боги на небесах. Она-то ЗДЕШНЯЯ. Гюнтер, может, ещё и похвалит.
- Чудо, слышишь? - бросил он девчонке со щедрой пренебрежительностью довольного человека. - Иди к нам в комнату... да не бойся, ты что?! Мы купаться идём. Посиди и вылезай потихоньку. А хочешь - нас дождись, но потом сразу свалишь... если только не любительница смотреть, как малчьишки трусы выжимают... Да не трясись ты, Свен твой, наверное, в море уже сидит! Иди и дверь за собой закрой, да не стащи чего! - Олег хохотнул и пошёл по коридору. - Что ты там про бананы говорил? - спросил он Калле. - Я их терпеть не могу, но это ТАМ...
Рахель не двигалась с места, просто стояла и ждала, когда мальчишка закончит говорить. Последняя фраза стекла с Вайсер словно шмат грязи, кинутый в лицо, перед глазами встал антиеврейский плакат, который она видела в музее катастрофы Яд-ва-Шем в Израиле, когда там гостила у бабушки: на нем было нарисован карикатурный еврей с огромным орлиным носом в черной шляпе, тянущий из кармана женщины деньги и занесший над телом христианского младенца кривой окровавленный нож. Образ был настолько отвратительно яркий, что девочку аж передернуло.
Жертва стереотипа - подумала она и крепко зажмурилась, что бы прогнать отвратительное наваждение.
Пок Олег разговаривал со странной гостьей Калли разглядывал ее. Потрепанный, заплаканный и затравленный вид говорил сам за себя, и Калле понял, как несладко ей живется на острове. "Может, тоже пленная? Которую сделали рабыней? Или даже хуже рабыни?!": подумалось ему. И если пленным всё же оставляют жизнь, то может и ему сохранят? Но что потребуют взамен? Выдать все тайны кубинского острова? Слишком малая цена, тайн там почти нет. Заставить прислуживать в замке? Не выгодно - придется постоянно оглядываться на раба-подростка, который может в любой момент всадить нож в спину или захватить замок, пока все на мостах. Жизнь сохраняют за что-то иное? Заставят драться с кубинцами?! Но спрашивать тут, в коридоре, не хотелось.
- Там, вот, тетрис игра такая есть.
Калле вложил во влажную (слезы утирала) девчоночью ладошку игру, показал как управлять и легонько подтолкнул Рахель за плечо в комнату, а сам поспешил за Олегом.
- Какой ты РАЗНЫЙ, - сказал он догнав своего пленителя. - Даже... даже страшно.
Игру Вайсер хорошо знала, недаром отец программист был. Зажав вещицу, она проводила Калле взглядом. И долго прислушивалась, как тот топал по ступенькам. Оставшись совсем одна перед распахнутой дверью в чужую комнату не очень-то жалующего евреев русского и его пленника, Рахель долго стояла в нерешительности. Через открытую дверь было видно комнату, легкий бардак, так присущий мальчишкам, царил в этом маленьком мире.
Отрешенно оглядывая помещение, маленькая хозяюшка заметила, что пол кто-то мыл, но мыл небрежно - осталось много грязи в плохо доступных местах. Нужно было чем-то занять руки, чем-то, что отвлечет от дурных мыслей, и Рахель, взяв ведро, двинулась вниз по лестнице, вслушиваясь в тишину замка. Без проблем добыв воду и тряпку, Вайсер взялась за уборку, она не хотела произвести хорошего впечатления, она просто СОВСЕМ НЕ ХОТЕЛА ДУМАТЬ, а это можно было сделать только одним способом: заняв себя работой.
Вскоре комната была выдраена и вещи все сложены, обнаруженная мокрая постель аккуратно разложена напротив окна, что-бы проветрилась и подсохла. Вайсер огляделась, больше было заняться нечем. Она села на пол и задремала.
8. Игры в воде и бои на песке
На пляже было... ВЕСЕЛО. Олег понимал, что это глупо и дико, что это неправильно, но ничего не мог с собой поделать.
Никто особо не поинтересовался, что тут делает пленный. Только когда Калле полез купаться - побежал (похоже, забыв, кто он и где он) - подошёл Свен. И спросил коротко с резким акцентом:
- Не сбежать?
- Нет, - отрезал Олег. - Он мне слово дал... - он ожидал, что Свен засмеётся, но тот кивнул. И Олег поинтересовался: - За что жидовку гоняешь? Завет предков?
Свен хохотнул и молча отошёл.
А Калле плыл вперед, закрыв глаза, позабыв про всё. Лишь ударившая в лицо встречная волна заставила его остановиться и оглянуться. Однако! Берег то был далеко и кое-кто уже, встав, смотрел в его сторону. Нет, не боялись, что сбежит к своим - ни один мальчишка не доплывет до соседнего острова. Боялись, что утопится до допроса? Да какая разница, всё равно надо поворачивать назад. Калле топиться назло врагу не собирался. Как любой нормальный подросток, он любил жизнь и совсем не думал о смерти. Даже попав в плен, он так и не понял пока, насколько опасно его положение. Выбравшись на горячий песок, мальчишка пристроился чуть в отдалении немецкой компании (соваться к ним не решился) и уставился на своего конвоира.
К русскому подошли неразлучники - Ганс и Георг. Олег напрягся - но они безо всякой задней мысли припёрли с собой три солидных палки длиной (да и весом, пожалуй) с меч. Решили брать реванш вдвоём...
...На этот раз Олегу тоже досталось - по левому бедру. Но это произошло как раз в тот момент, когда он быстрой "обмоткой" разоружил Ганса и ткнул его в солнечное концом палки - а потом Олег успел развернуться и чиркнуть Георга поперёк груди. Да так, что там выступила кровь. Но немец только поднял руки и рассмеялся. Кстати, к этому времени вокруг собрались уже человек десять, не меньше, и на Олега посыпались искренние поздравления и хлопки по плечам.
- Слушать... - Ганс что-то протарабанил по-немецки и, смешно поморщившись, старательно произнёс: - По-ка-жьи. Ф-фить! - он нарисовал в воздухе спираль.
- Да смотри, - щедро сказал Олег...
... - А ты не хочешь? - запалено дыша после десятой по счёту схватки - уже с какой-то девицей - спросил Олег Свена в спину, когда все уже расходились.
Тот не оглянулся, не ответил, и Олег упал на песок возле Калле - тот уже давно выбрался из воды и внимательно наблюдал за поединками. Подгрёб под бока побольше песку и вытянул руки над головой.
- Меня бы лучше потренировал - Буркнул швед и, сев, огляделся. От замка начинались три моста, сейчас разведенные где-то высоко. И какой же из них вел на кубинский остров? Вопрос чуть было не сорвался с его языка, но мальчишка сообразил, что это будет выдавать его намерения слишком откровенно. Лучше потом у той девчонки спросить.
- А старичок-то - типичная сволочь... - задумчиво сказал Олег по-русски бессмертную фразу Остапа Бендера, глядя вслед уходящему Свену. Тут же вскочил: - Я окунусь пойду, а потом поедим... - и, сделав пару шагов к воде, посмотрел через плечо: - Знаешь... я на ужин мороженое жрал. И икру. А тебе, конечно, не мог принести. Если я буду тонуть - вытащишь? Или не простишь - в конце концов, все бананы будут твои, да и девчонка, глядишь, в комнате дождётся...
Калле хмыкнул и улыбнулся. А потом задумался. Если русский не умеет плавать или плавает очень плохо, то вот тут он наконец получит над ним преимущество. В воде! Не утопить, но припугнуть, а может и принудить ответить русского на пару вопросов, можно попробовать.
Калле вошел в воду и двинулся следом за русским. Олег зашел в воду примерно по горло и теперь размышлял, что делать дальше. Ламберг лишил его муки сомнений. Подобравшись сзади, он быстро зажал Олегу рот, чтобы не успел крикнуть, локтем второй руки захватил его шею и погрузил под воду и тут же, оттолкнувшись от дна ногами, не выпуская захвата, поволок русского далее в море, на глубину. Ха! Страх неумелого пловца, природный инстинктивный ужас хорошо парализует разум и заставляет даже опытного сухопутного бойца на какое-то время позабыть о своих приемчиках. А когда Олег опомнился, под ребятами была уже бездна. Не выпуская его шеи, расположившись у русского за спиной, Калле немного приподнял над водой его лицо.