Во старинные времена - такие далекие, что и сказать твердо нельзя, что они были когда-то - жил в горах высоких, в пещерах глубоких, во скале каменной Кузнец. Могуч он был, высок он был и силен, как сама та гора, в которой жил он. Борода его густая так ярка была, словно жар из печи его кузнечной прямо в нее перекинулся. И днем и ночью молот стучал в его кузнице - не знавал усталости он никогда.
У Кузнеца того дочь была - краса неписанная: волосом черна, кожей бела, станом стройна. Нравом она вышла кроткой девой и слушала отца своего во всем. Да и как не слушать! Бывало, как взревет кузнец на девушку за провинность какую-то малую, так гора ходуном и зайдется. Больно строг он с ней был, все боялся, что б беды какой с ней не сделалось.
Как кузнец загорланит, так с горы валуны сыплются - от того-то люд и обходил стороной края те. Только все же не весть какими дорогами забрел на ту гору юноша - то ли от глупости, то ли от неведения путь он такой грозный выбрал. И случилось так, что дева красная - кузнецова дочка - встретилась юноше тому, когда силы уже почти покинули его насовсем от плутания по лесам предгорным да по склонам крутым долгого. Жалко ей стало его, да и диковиной он ей пришелся - людей-то она невидала так близко никогда. Приволокла она его в горный дом отца своего, уложила на травяную подстилку и ходить за ним стала. Только гнева батюшки она побоялась, посему пока тот молотом своим особенно яростно выстукивал, юношу в самый темный угол пещеры спрятала.
Слабость сневолила юношу спать дни и ночи напролет, только даже раскрыв очи свои ясные, он подняться-то не смог, и дева только и знала забот, что о человеке этом несчастном. Разговоры они вели долгие: дева были да небыли сказывала, молодецкому уху новые. А юноша все о жизни своей повествовал да молчать о красе ее тоже никак не мог. Заворожила она его прелестью своей нечеловеческой, взглядом пламенным да речами чудесными. Полюбил тот молодец деву дикую и решил он отца ее просить о благословении на замужество ее скорое.
Только девушка его слушала, и мечты в головушке ее, любовью одурманенной, оживали, а бояться батюшку все ж не забывала. И решила она тогда поступить не по совести - втихаря горный чертог отца покинуть. И любимого своего склонила к тому же, хотя сердце его храброе, как умело трусости такой противилось.
Вот настала ночь безлунная, и дева с молодцем, взявшись за руки кинулись прочь от горы великой. А Кузнец в это время все молотом своим выстукивал. Только сердце его, не ровен час, да кольнуло болью невиданной. Почуял он дело худое, а, войдя в покой скальный да найдя вместо дочери родимой подстилку травяную, человеком юным измятую, тут же постиг он весь обман ближней душенькой содеянный.
Был бы кузнец тот человеком обычным - так бы поплакал да прошло б, но имя ему Сварог было.
Яростным криком валуны исполинские от горы отламывать стал он, ногами ямы черные пробивать. И поднялся Кузнец к самой вершине горы своей. В страшном гневе на человека мелкого, что посмел на самое ценное позариться, вскинул он молот свой и, что было мочи в его теле нечеловечьем, ударил оземь его. И разверзлась гора тогда глазом темным до самой середки земной. И ударил Сварог молотом в другой раз, и поднялся до самого неба далекого дым черный из глаза того. А когда в третий раз молот землю поцеловал, тут уж и пламенем жидким глаз горы наполнился, и бурлить стал, и литься через края.
И решил Сварог тогда, что, коли любовь его дочери так уж пламенна и сильна, то пусть-ка она с тем огнем жидким сладит и, коли дышать молодые не перестанут, то пусть тогда любятся до конца времен, а коли нет: то и не было любови никакой - все только юных голов выдумки. И огласил он приговором своим округу всю, чтобы беглецы услышать его могли, и стал ждать он возвращения дочери ко груди отчей, потому как знал наперед, что погибнет от жара того страшного юноша.
И Мара то знала - дочь его темноокая- и как ни быстры были ноги, ее пламя отцовского гнева быстрее оказались, и любимый ее, сгоревши, только в пепел обратился, и даже пепел тот жидкий огонь унес в потоке своем бурном.
И горем преломилась тогда она и в горе своем отца повинным сделала и не захотела возвращаться к нему. Перешла Мара реку Смородину тогда, потому как знала, что любимый ее теперь уж на том берегу, и не покинула она больше Нави во веки вечные.