Раз в пару-тройку сотен, а может быть, тысяч лет,
Мистер, как-там-вы-его-зовете? - идет посмотреть на Свет.
Надев безупречный цилиндр и вычищенный сюртук,
Считает шаги тростью длинной, и держит в руке мундштук.
Он смотрит, как гибнут люди, на чьей-то нелепой войне, 
Как самых любимых губят, придав ненасытной земле.
Как сходит планета с орбиты, на сдвиг тектонических плит,
Как падают метеориты, а солнце восходит в зенит.
Он что-то поет, чуть слышно, под свой крючковатый нос,
Идет, поднимаясь все выше, взбираясь на звездный мост.
Он видит, как люди верят, в богов и черных котов,
И как закрываются двери, перед парой голодных ртов.
Как плачут бездомные люди, как воют бездомные псы,
А жизнь им приносит на блюде, счастье куском колбасы.
Как время, колечками дыма, летает в озоновом слое,
Как в грязном озере рыба, мечтает о радужном море.
И мистер смотрит на Землю, мир, кажется, безнадежен,
Так много прячется скверны, за ворохом ярких одёжек.
Он ищет людей настоящих, людей, на других не похожих,
Он ищет их в лицах спящих, в потоке случайных прохожих.
Часы отсчитали двенадцать, внизу, на Земле, Новый Год,
И кажется мистеру, чудо, конечно же, произойдет.
Но мир остается темным, сердца не становятся чище,
И мистер вздохнет устало - ваш праздник - приемы пищи.
Шагая по лунной дорожке, он хочет вернуться назад,
Домой, к своей черной кошке, жующей цветной мармелад.
Но вот на границе мира, у самой последней кромки,
Он вдруг увидел слепого, смеющегося ребенка.
"И как он может смеяться? Ведь он ничего не видит! -
Не желтых горящих листьев, не алых рябиновых нитей.''
Но мальчик все так же смеялся, а с ним улыбались дети,
И мистер подумал, что-то, я все-таки не заметил.
Сняв свой безупречный цилиндр, лицо прикрывая от ветра,
Он прошептал - удивительно, как много здесь все еще света.