В этот яркий солнечный день супруг созвал всех наших слуг в большой гостиной.

- Итак, с некоторых пор в этом доме пошли слухи, которые, как змеи, расползаются дальше, по городу. Я занимаю важный и ответственный пост и жду от людей, работающих в этом доме полного осознания этого факта. Если вы считаете возможным подслушивать под дверями моего кабинета, а потом обсуждать услышанное за чашкой чая вечером на кухне - вам более не место в этом доме, - говорил он своим тизим властным голосом, от которого мурашки бежали по коже.

Легкое перешептывание прокатилось волной по залу.

- В особенности нелепо обсуждение новостей политических, к которым вы не имеете никакого отношения и о которых не имеете никакого понятия. Я надеюсь, что на этом можно закрыть эту тему. Есть ли у вас вопросы?

- Но сэр... - наш управляющий вышел вперед. - Весь город только и говорит, что о вторжении Наполеона в Пруссию!

- Весь город может говорить о чём угодно, но эта тема должна быть закрытой для вас! Нет никакого вторжения. Пруссия - нейтральна! Во всяком случае - пока. Я повторю в последний раз: Из этого дома не должно исходить никаких слухов и обсуждений! На кону - моя репутация и ваши рабочие места. На этом я закрываю дискуссию. Я предупредил вас и, надеюсь, вы все осознаете серьёзность ситуации. Для тех, кто желает отправиться назад в Британию без рекомендательного письма, я повторю - без рекомендательного письма - стоит лишь раз упомянуть эти нелепые сплетни под этой крышей, или где бы то ни было ещё!

Разговор с прислугой был закончен. Супруг резким жестом указал мне на дверь своего злосчастного кабинета и я, ожидая продолжения дискуссии, проследовала в распахнутую передо мной дверь, дрожа от страха.

- Сядь! - господин Джонсон провёл всю ночь в бессонных тревогах и сейчас явно был не в настроении.

Первые несколько минут он нервно ходил из угла в угол, а затем, подойдя ко мне, сидящей у его стола, наклонился и поставил руки на подлокотники моего кресла, лишив меня всякой возможности пошевелиться. Я видела его рассвирепевшее лицо перед собой и не могла хоть как-то поменять своё положение.

- Ты хоть понимаешь, насколько губительны для меня эти сплетни? Насколько твоя глупая болтовня вредит моему положению? Ты не имеешь никакого представления о том, что происходит, никакого! Так молчи! - гаркнул он в негодовании. - То, что происходит в мире политики тебя не касается! Я вынужден оправдывать свою семью перед Высочайшим Советом! Доказывать, что моя болтливая жена не имеет никакого отношения к ползущим по городу слухам!

Когда иссяк первый порыв гнева, я получила возможность защитить себя.

- Я не совсем понимаю, какие разговоры Вы имеете в виду? Я ни с кем ничего не обсуждаю!

Моя краткая попытка оправдаться не удалась. Лишь только я открыла рот, чтобы объясниться, последовала вторая вспышка гнева. Это было невозможно вынести... Мне совершенно некуда было деться из этих тисков, я чувствовала, что не хватает воздуха. По телу побежали мурашки, панический страх нового удушья накрыл меня с головой. Я хотела встать, но увы! Я снова не могла сделать вдох - грудь как будто зажало в тиски - так дурно мне ещё ни разу не было.

Очнулась я уже в спальне. На мне была лишь сорочка. Рядом горела свеча, тяжёлые гардины закрывали окна. Была ночь? День? Я не знала...

- Алиса! - я услышала голос мужа где-то далеко. В ушах всё ещё звенело, а звуки, доносившиеся из внешнего мира, эхом отдавались в голове.

Моё следующее воспоминание, наоборот, очень светлое. Я очнулась и смогла открыть глаза. Мне казалось, что я не спала несколько дней - настолько тяжелы были мои веки. За окном было светло. Я снова уснула.

Когда я окончательно (как мне показалось) пришла в себя, рядом был муж. По щетине на его щеках я поняла, что прошло много времени.

- Какой сейчас день? - спросила я, с трудом шевеля губами.

- Алисия! - муж держал меня за руку. - Она очнулась! Позовите врача! - последовал какой-то шум, шаги. Затрудняюсь припомнить. Каждый шорох отдавался тяжёлым гулом в моей голове. Мне хотелось тишины, но люди, меня окружавшие, говорили слишком громко и раскатисто.

- Госпожа, - прозвучал незнакомый мне голос. - Госпожа, назовите своё имя, будьте так любезны.

Какой глупый вопрос! Я ответила.

- Алисия Грэй, конечно же!

- Замечательно, замечательно! Скажите, где Вы? - спросил всё тот же звенящий голос.

- Уйдите, прошу...

- Дорогая, ты можешь сказать, где ты находишься? - прозвучал знакомый мне голос супруга.

- Мэйн-стрит... - наверное, после этих слов я уснула. Снова где-то в отдалении, эхом, звучали чужие голоса.

"Не узнаёт... нужен полный покой... Нет... ни в коем случае..."

Последующие мои воспоминания более отчетливы. Я очнулась, когда моя горничная обмывала меня губкой. Было очень холодно.

- Госпожа! - воскликнула она и убежала. Тут же вошёл мой муж и крепко обнял меня. Я чувствовала себя ужасно. Мне казалось, тело моё было всё избито - болел каждый мускул...

- Дорогая моя, что мне сделать? Ты хочешь чего-нибудь?

Я была очень голодна. Я была неимоверно голодна. Супруг тут же принес мне бульон, поправил подушки и помог мне поесть - я чувствовала себя слабой и не могла справиться сама.

- Какой сегодня день? - поинтересовалась я.

Муж немного медлил с ответом, а затем всё же сказал, что нынче утро четвертого августа.

- Четвертое? - это было так удивительно... Ведь последнее, что я помню - тот волнительный вторник...

- Ничего страшного. Ты просто спала, - видимо, супруг мой заметил тревожное замешательство на моём лице. - Врач прописал тебе вот эти капли. Ты должна это выпить.

Он протянул мне пузырек - микстура была отвратительной на вкус. Настолько - что мне стало плохо.

В последствии я узнала, что то был опий, который я совершенно не переносила! Несносный докторишка не удосужился узнать, что его уже однажды прописывали и мне было после него дурно! Как же я не люблю этих аптекарей! Так и норовят подсунуть здоровым людям всякую гадость!

- Что Вы ей прописали? Идите вон! Прочь из этого дома! - неистово кричал где-то в отдалении господин Джонсон. - Элджерон, Элждерон, где же ты! Вызови же нормального аптекаря! Того, которого рекомендовал мне Мюллер! Ну же, быстрее!

Уже на следующий день муж вынес меня на веранду, бережно укрыл пледом и всячески оказывал знаки внимания. Стоит мне чуть-чуть захворать, он становится искусной сиделкой и всячески мне услуживает. Но как только я полностью здорова - будет понукать мною, как скаковой лошадью. Порой это просто невыносимо. Господи, чем я провинилась перед тобой?

- Что-то не так? - спросил он.

- Да... Я удивляюсь, насколько ты небрежен ко мне и как бываешь гневлив и груб. Но нынче, когда я слаба и не могу потакать твоим желаниям, ты просто ангел! Быть может, мне стоит чаще сказываться больной? - я не хотела, чтобы слова мои были упреком, в них сквозил сарказм, я почти смеялась.

- Я должен оправдаться перед тобой, - он горько вздохнул. - Пруссия сейчас сохраняет нейтралитет. Но моя задача, моё особое поручение все эти два года - склонить Фридриха Вильгельма III к союзу с Британской Империей. Обстановка нагнетается. А теперь и весь Бранденбург, как пожаром, охвачен ужасом перед Бонапартом... - он замолчал, прижав ладонь ко лбу. - Меня обвиняют в раскрытии секретной информации. Меня и других членов совета. Я - иностранец. И нахожусь под бóльшим подозрением, чем другие.

- Можешь ли ты простить меня? - искренне произнёс мой спутник спустя какое - то время. - Меньше всего я желал тебе зла и хотел разволновать тебя. За всеми своими тревогами я не замечал твоих переживаний. Я обвинил тебя, не имея на то никакого права. Я так берегу тебя от дурных вестей, а сам же, сам же стал причиной твоей болезни. Простишь ли ты меня?

- У меня нет причин держать обиду. Но я не могу понять, отчего ты порой видишь во мне врага? Я никогда, слышишь, никогда, не сделала ничего такого, что бы повредило твоей или моей репутации.

Вместо ответа господин Джонсон лишь поцеловал меня в лоб.

7 августа

Утром сего дня я получила записку от Мари-Луизы, что она разрешилась маленькой девочкой. Очень страдает и просит как можно скорее навестить её. Супруг ответил на это послание сердечными поздравлениями и мягким отказом, сославшись на моё нездоровье и пообещал, как только будет возможным, приехать с визитом.

- Миссис Мэнверинг написала, - продолжил муж перебирать сегодняшнюю почту, - что всё готово к её путешествию из Лондона к нам и любезно интересуется, есть ли необходимость привезти тебе, дорогая, какие-либо из твоих книг или нот?

- Благодарю, очень мило с её стороны! Пожалуй, мне ничего не нужно, - поспешила с ответом я. - Ты уверен, что её визит так уж необходим?

- Да, дорогая, несмотря на то что ты её недолюбливаешь. Я твердо намерен выдать её здесь замуж и уже подобрал почтенного кандидата. Уверяю тебя, уже к Рождеству она сменит имя.

- Замуж? - удивилась я. - Захочет ли она замуж? Если уж столько лет прошло с развода, а все её письма пропитаны тоской по мужу, словно утренний тост - джемом! И это - несмотря на всё его порочное поведение!

- Именно по этой самой причине. Всё уже решено и тебе нет нужды переживать по этому поводу. Подумай ещё, я отправлю письмо с вечерней почтой. Если ты что-то припомнишь, что тебе нужно, например, из нашей библиотеки. Или, быть может, господину Шпаку для маленького Чарли.

- Ты совершенно прав, дорогой. Мне, пожалуй, пригодилось бы кое-что. Я напишу записку для экономки.

Муж кивнул и, поцеловав меня в лоб, оставил меня на попечение служанки. Мне же пришла в голову интересная мысль. Я в серьёз решила освежить свои воспоминания. И в этом мне поможет мой старый дневник, который я вела ещё в девичестве. Он покоился в моей гардеробной в Лондоне, в запертой на ключ шкатулке. Записи ещё должны были сохраниться, несмотря на прошедшие годы.

Я попросила свой набор для письма и набросала записку экономке с просьбой собрать необходимые книги для Чарли (из списка, любезно подготовленного господином Шпаком), а также и мою кедровую шкатулочку. Останется лишь с нетерпением ждать приезда неприятной мне особы. Надеюсь, супруг и правда быстро выдаст её замуж. А я смогу поправить своё здоровье, восстановить душевное спокойствие и прочесть записки юности.

В эти странные дни -я их называю так от того, что память стала играть со мной в необычные игры - я пыталась привести в порядок мои мысли. Сидя часами на солнечной веранде, я размышляла, сколько вреда приносит мне мой недуг и как было бы хорошо всё же научиться контролировать эти... приступы. Да, увы... я должна признать, что в этом аптекарь прав. То, что я считала всего лишь недостаточным самообладанием, было недугом. Недугом, который, увы, прогрессировал. Лекарство, бром, которое прописал мне врач, вероятно, помогало. С каждым днем мне становилось всё лучше.

- Милочка, скажи господину Джонсону, что я хочу переговорить с аптекарем, - служака в волнении убежала. Вот! Я даже не смогла верно сформулировать мысли так, чтобы не перепугать всех вокруг. Через минуту пришёл мой любезный друг, взволнованный и тревожный.

- Что-то случилось? - во взгляде его читалось смятение.

Я заверила его, что чувствую себя прекрасно, но должна поговорить с лекарем. Муж настаивал, чтобы я объяснилась.

- Дорогой, не стоит переживать. Я лишь хочу понять, что со мной происходит. Я пребываю в полном неведении.

Он замер на мгновение, а затем сел рядом в плетёное кресло, укрытое клетчатым пледом.

- Дорогая, тебе всего лишь нельзя волноваться. Это всё нервы, - только и ответил он.

Я кивнула.

- Но возможно ли это, что лишь от расстроенных нервов - хотя я не считаю, что я нервничаю более, чем другие жёны - более суток я была в беспамятстве? Как тогда...

- "Тогда" была лихорадка, подхваченная тобой на корабле много лет назад, когда мы переплывали Атлантику. Не более того.

Мои сомнения развеял разговор мужа с доктором, который я невольно подслушала. Я чувствовала себя уже намного лучше и направлялась в большую гостиную, чтобы поупражняться на фортепиано. Из малой гостиной доносились голоса, которые я не могла не услышать.

- Может быть, стоит вернуться в Лондон? Семейный доктор наблюдает супругу уже много лет, - взволнованно говорил муж. - Или же мы можем переехать в Лайм. Морской воздух пойдет на пользу её легким!

- Нет, я решительно против дальних путешествий в это время года и в этом её состоянии. Вам решать, господин Джонсон, но уверяю Вас, проблема не в легких. Это воспаление мозга и её слабое сердце. От этого и бессилие, и потеря сознания. Вы же слышали о падучей болезни? И с каждым разом ей хуже. Если приступ случится в пути, а рядом не будет достойного врача, последствия могут быть очень печальными. Хотя могу Вас успокоить, я видел пациентов, у которых падучая болезнь протекает намного тяжелее. Радуйтесь и благодарите Бога, что у Вашей супруги приступы не такие частые и тяжелые, как это бывает с другими больными.

Я не могла задерживаться дольше и тихо прошла в большую гостиную, где меня ждали Монтеверди и Гендель. Падучая? Сердце? О ком они говорят... Неужели обо мне? "Последствия могу быть очень печальны".

Что же это? Я умру? Вот так просто? Господи, как это возможно?! Моя жизнь не была похожей на приключенческий роман, но всё же я наслаждалась ею. Каждый день, солнечный, или пасмурный, - дар Божий! Я любила жизнь и планировала наслаждаться ею ещё долгие годы. Что за вздор? Ну уж нет! Я ещё докажу всем этим бестолковым докторишкам, что я намного крепче, чем они думают!

С этими бодрыми мыслями я взялась за изучение нот.