Когда в наш пыльный город наконец пришла зима и снежинки закружились в воздухе ледяными кристаллами, впервые в жизни у меня зацвел кактус. Его цветок, большой, красный, с длинными тычинками, стал ярким пятном в мрачной коммуналке, где я жила с сыном.
Я боялась прикоснуться к своему зелёному питомцу, боялась спугнуть эту хрупкую красоту своими неуклюжими руками, боялась полить его, думала, что залью, и цветок отвалится, увянет, или перестанет пахнуть. Для ребенка же это был настоящий праздник! Он налюбоваться не мог на длинные лепесточки, ярко светившиеся оранжевым в бликах настольной лампы, тянул ручку, но, уколовшись о длинные иголки африканского гостя, тотчас ее одергивал...
Утром, когда солнце только поднималось, наша маленькая комната заливалась яркими лучами цвета облепихового варенья и, казалось, уже наступило лето, так тепло становилось лицу, нагретому сквозь оконное стекло; но, стоило выглянуть на улицу, как повсюду вырастали черные деревья с растопыренными ветками-палками, дорожки заливались огромной лужей, кислотной от реактивов. А теперь всё это покрыл белой пеленой настоящий, пушистый, холодный снег. Карниз, превратившийся в сугроб, теперь стал достойным фоном для диковинки, порадовавшей меня и моего мальчика.
На одиноком подоконнике, покрытым истрескавшейся белой краской, рядами стояли кактусы, пухлые, как раскисшие помидоры-гиганты, высокие и тощие, как вырванные из земли морковки, кустистые, где колючки плавно перетекали от одного отростка к другому. У всех была своя история, порой загадочная, а иногда и очень обыкновенная.
Вот этот, высокий, длинный, с отросточками по бокам и прекрасным ярким цветком, подарила мне сокурсница, с которой я делила комнату в общежитии института геодезии и картографии, где я училась на картографа. Это было жарким летом, во время сессии.
Мы пришли после экзамена домой. Был уже почти вечер - замученные, я и Ленка Ярышкина, упали каждая на свою кровати. За окном сгущались сумерки. Я почти уснула, в одежде, даже не сняв кеды, когда в форточку, открытую в любое время года, ворвалось что-то орущее и полосатое. Это был соседский кот - Тишка, огромный, жирный, вечно шляющийся по улице. Его, тайком от комендантов, держали у себя два парня с параллельного потока.
Комок шерсти с когтями ввалился в нашу комнату, всем весом рухнув на подоконник, заставленный Ленкиным ботаническим садом: в нём были и мирт, и всякие фикусы, и калеус, словом, всё пестрело-зеленело, затеняя нашу комнату раскидистыми ветвями. Лена, уже успевшая прикорнуть, подскочила на кровати и, увидев разлетающиеся по комнате горшки и комья земли вперемешку с драгоценными растениями, громко завизжала. Кот, зависший на мгновенье над редкой лилией, лукаво посмотрел сначала на меня, потом на мою соседку, с искаженным от ужаса и гнева, лицом, занес лапу и снова замер. Лена, пытаясь спасти бесценную зелень, бросилась к подоконнику, но мерзавец уже навалился всем весом на глиняный горшок, расписанный на досуге вручную. Звяк... Звяк-звяк...
В попытке поймать кота были перебиты все хрупкие предметы в комнате, но сволочь эта, заманенная-таки нами под кровать, сдалась и, громогласным "м-я-я-я-у-у-у" известило нас об огромной луже, сделанной на конспекты, затаившиеся под койкой.
Ленка рыдала. Навзрыд... Мирт не выживет, а хрупкая лилия, не перенеся падения, сломалась, красивейшие цветущие кактусы с оторванными цветами, были размазаны по полу... Горе было очевидным, потери несоизмеримы с трудами, вгробленными в поддержание всей этой красоты.
Соседские ребята, получив назад свою бестолочь, пришли помогать убирать осколки, разбросанные по всей комнате. Лена, рыдая с содроганием плеч, дрожащими руками пыталась соскрести с пола все зеленое, что ещё могло выжить, ставила их в кружки, миски и кастрюльки, наполненные водой.
- А я ещё расстроилась, что получила тройку... О, боже!
Человек не слышал слов утешения, не видел попыток помочь. Это был глубокий траур. Что говорить, конечно, половину цветов пришлось выкинуть. Лилии, требовавшие тщательного ухода - специальной, просеянной почвы, ежедневного орошения листиков и еженедельного погружения в воду на тридцать минут (естественно, отмеренных специальным секундомером) - не пережили зверского обгладывания и отрывания листиков, самая редкая из них сломала свой тонкий, похожий на длинную шпильку, стебель... Фикусы с толстыми, деревянными стволами отказывались приживаться на новом месте, кактусы перестали цвести, многие из них были растоптаны. Самый красивый и высокий из них тоже сломался при падении, разлетевшись на сотню маленьких отросточков. Это была трагедия. Ленка не смогла перенести горя и раздала оставшиеся в живых цветы, весьма банальные и обыкновенные, но самые живучие, однокурсницам. А мне достался один из росточков того самого, длинного и красивого. Теперь он вытянулся, подрос, окреп и, кажется, освоился у меня настолько, что перестал колоть меня каждый раз, когда я пересаживала или поливала его.
Рядышком с ним на подоконнике, нахохлившись, рос пухлый, мохнатый зверь невиданной породы, чьё тело было укутано белой пеленой. С ним связана весьма загадочная история, ибо появился он на моём окне внезапно и без предупреждений. Просто однажды утром я проснулась, подошла к окну, чтобы заглянуть в него и увидела в горшке с кактусом, походившим на раскидистый куст, это чудище! Оно было небольшого размера, пушисто и очень, очень колюче!
"Вот стекловата!" - огорчено подумала я и принялась соображать, откуда это взялось.
С этого дня что-то изменилось... Стали пропадать ключи, прорывалась в мою комнату, со всегда закрытой дверью, соседская кошка, прыгала на подоконник и подолгу на нем сидела, поглядывая за воронами на улице. А когда у меня украли кошелёк и я, оставшись без гроша до следующего месяца, рыдала сидя на стуле у окна, под моей кроватью, куда мне внезапно безумно захотелось заглянуть, обнаружилась старая копилка, разбитая и вновь склеенная, с заначкой на новогодние подарки столетней давности... Моя жизнь в то время, такая тихая, однообразная и довольно одинокая, постепенно менялась. И я понимала это, каждый раз, когда взгляд мой останавливался на календаре - время шло! Бежало! Сын мой рос, а я, ещё больше погрязая в домашних делах и работе, становилась забывчивой, необщительной, я постепенно превращалась в кактус, обрастая такой же, как у моего гостя, стекловатой... Так я и оставила мохнатого нового друга в покое.
А вот у третьего кактуса, история была более длинная и менее мистическая, но её я расскажу подробно...
Два раза в неделю, по вторникам и четвергам ко мне заходила соседка по лестничной клетке, пухленькая, словно свежеиспеченный пирожок, румяная и всегда улыбающаяся женщина, мама двойняшек-сорванцов, постоянно пропадавших во дворе. Мы пили с ней чай, как только я, уложив спать своего Матвея, могла убежать на кухню. День за днём в течение года она вкрадывалась ко мне в доверие, подбираясь к моей жизни всё ближе и ближе. Началось всё с того самого дня, как я, увешанная сумками, с ребёнком на шее, пыталась добраться до четвёртого этажа пешком, когда сломался лифт. Я только переехала из общежития, вещей было очень много, накопившиеся за годы учебы они ни в какую не влезали в ту сумку, с которой я когда-то приехала в Москву. Только взглянув на лестницу и оценив вес своих баулов, я поняла - цель недостижима! А в те далекие суровые годы оставлять сумки с вещами, ценностями, продуктами на улице без присмотра совершенно не хотелось. Тут ко мне и подбежала Лиля, невысокая, пухленькая женщина лет тридцати со светлыми, чуть вьющимися короткими волосами; раскрасневшаяся, тащила она своих мальчишек за руки и несла в руках сумку - смогла, отстояв очередь, добыть масло и яйца.
- Вы что же, девушка! Дайте-ка я вам помогу, - и совершенно бесцеремонно вцепилась в моего Матю. Сына я часто носила так, на руках, и он, привычно обхватив меня ногами, решительно не хотел меня отпускать! Да и я от такой помощи просто шарахнулась в сторону!
- Да не бойтесь, не отнять же хочу, а помочь! Давайте хоть сумку одну возьму, - и она настойчиво выхватила у меня из рук тяжеленную сумку, доверху набитую моими книгами. - Переезжаете?
- Да, - несмело ответила я и попыталась подняться хотя бы на один пролёт.
- Вам на какой этаж?
- На четвёртый, - ответила я и почувствовала, как по спине, щекотясь, бежит капелька пота.
- А-а-а! К Леонтьевым значит въезжаете? - она мотнула головой. - Соседями будем, я из семьдесят пятой.
- Аня, - представилась я.
- Лиля, - ответила она и улыбнулась. Улыбка у неё была чудная, добрая, открытая; ямочки на щеках появились, доброжелательные - такой человек не мог быть злым или представлять угрозу. Я улыбнулась в ответ и подумала, что, может быть, обретаю друга.
- Не очень-то они рады будут жильцам. Они комнату ту, с окнами во двор всё хотели себе заполучить, квартира-то двухкомнатная, а живёт их много.
- Да, я видела. Пятеро. Но и комната большая! У нас в общежитии четверо в такой маленькой комнатке жило, что диву даюсь, как же столько барахла туда влезло, - сказала я и, засмеявшись, оглядела свои сумки.
Ходить пришлось несколько раз. Маленькими переходами. Пролёт вверх, оставлю сумки, спускаюсь вниз, забираю оставшиеся.
- Спасибо Вам. Чудесные у Вас мальчишки! - сказала я и, наконец, смогла протянуть руку.
Лиля улыбнулась, пожала и подмигнула мне.
- Давай на "ты". Заходи, пирожками угощу. Оставь сумки и пойдём чай пить!
- Спасибо. В другой раз.
И этот другой раз настал очень скоро. Лиля зашла проведать, как я устроилась уже на следующий день. Семейство Леонтьевых действительно не очень радо было моему приезду, но, ворча, что у меня маленький ребенок, всё-таки освободили полочку на кухне и часть галошницы в коридоре. Было тесновато, но мне, отхватившей комнату почти в полтора раза большей общежитской, да ещё и со старым диваном и шкафом, жаловаться было не на что!
- Я испекла чудесный пирог с капустой, попробуй! - выпалила ворвавшаяся ко мне Лиля.
В тот день я гостей не ожидала совершенно и даже несколько растерялась столь бескомпромиссному, настойчивому предложению пообщаться - общаться мне ни с кем, кроме сына не хотелось. Матя сидел на полу, копошился со старыми кубиками, выцветшими, а некоторые даже с обгрызенными собакой уголками - мои, детские, которые по моей просьбе прислала из родного города бабушка, передачкой с какой-то дальней родственницей, приехавшей в Москву по делам. Я посмотрела на его мирное и серьёзное личико - он усердно ставил кубики один на другой, пока вся эта Пизанская башня не обрушивалась на него, смеялся и начинал всё заново, но ровнее - и пошла ставить чайник. То абсолютное спокойствие, которое почти всегда было у меня в душе, позволило мне отойти от сына и, закрыв дверь, пойти на кухню. С моим Матей ничего не могло случиться.
- Ну, рассказывай! - Лиля облокотилась на стол, выставив вперед свой роскошный бюст, и заглянула мне в глаза.
Я остолбенела и не нашлась даже, что ответить... Что я могла рассказать этой малознакомой женщине? И, главное, зачем?
- Чайник вскипел, - я встала и принесла две кружки, заварку и чайник на деревянной, из можжевельника, подставочке. Сахара у меня не было.
- Ты откуда сама-то? - Лиля налила себе кипяток и отрезала кусок пирога.
- Из Кировска, - выдавила я, ожидая один из двух стандартных ответов на это моё заявление. "Ой, а это где?" или "О, как у вас там холодно-грязно-темно". Нужное подчеркнуть. Но, к моему удивлению, односложного ответа хватило, чтобы удовлетворить географическое любопытство моей собеседницы.
- Училась здесь?
Я кивнула.
- А где?
- Геодезии и картографии.
- Геолог?
- Картограф.
- М-м-м! А где работаешь с таким малышом?
- Устроилась.
- Разведена или вдова? Или...?
- Это допрос? - не стерпела я. - Ты извини, я не могу так! Спасибо за пирог, очень вкусно, - я встала, взяла кружку и ушла в коридор, там, нащупав в полумраке ручку двери, я спряталась в своей комнате. Матя сидел всё там же, копошился со своими кубиками, лишь поднял на меня удивленное личико и улыбнулся, протянул ручки.
В комнату тихо постучали. Дверь без приглашения со скрипом открылась - Лиля просунула сначала голову, а затем, вздохнув, распахнула дверь и вошла.
- Извини. Ну знаю я, болтаю много, любопытная... Но совершенно не хотела обидеть, ну честное слово! - и прижала руку к груди. - Могу о себе рассказать, если хочешь... - и посмотрела на меня так жалобно, что я не устояла. Встала, взяла свою кружку с чаем и отправилась с Лилей на кухню, слушать её мелодраму.
Эта история оказалась не более банальной, чем моя. Приехала в Москву учиться, вышла замуж за однокурсника. Стали жить с его родителями - мамой, стервозной, наглой, тяжелой в общении женщиной.
- Муж мой, - продолжала рассказывать Лиля, - был, как я выяснила потом, беспробудным пьяницей! В институте-то пивка, водочки, но с друзьями... и, вроде, по поводу... А потом... Эх... Спился, нашли в канаве. Обобрали его и по голове - тюк! Так и остались мы с мальчишками бороться со свекровью. До сих пор жива, кровопийца!
Я лишь вздохнула в ответ, кивнула головой.
С тех пор каждую субботу она приходила ко мне и каждую субботу я узнавала всё новые и новые подробности ее скучной, тяжёлой жизни. При этом Лиля не теряла своего обаяния и продолжала радоваться жизни, улыбаться, давать затрещины своим сорванцам, ухаживать за свекровью и работать в пекарне. Все наши беседы обычно заканчивались моими скупыми кивками в ответ на Лилины реплики.
- Какая же ты молчунья! - всё время твердила она и улыбалась. Я чувствовала, что ей безумно любопытно узнать побольше интимных подробностей моей жизни, но я упорно молчала и старалась увиливать от настойчивых расспросов. - Нельзя быть такой скрытной! Люди подумают, что ты сделала что-то нехорошее. Не дай бог, ещё сплетни пойдут! - сказала Лиля почти шёпотом. - Сказала бы ты хоть раз "а вот мой покойный супруг..." или "мой бывший муж..." и люди бы успокоились, перестали судачить! А так каждый горазд новую байку про тебя сочинить! Неужели не слышишь, как бабки у подъезда трещат, когда ты мимо с Матей своим проходишь? "Вот, бесстыдница! Без кольца ходит, нагуляла сыночка-то, да от родни, от стыда сбежала! Да разве от совести-то убежишь?". Вот так! Ты мне хоть подмигни, я им наплету что-нибудь, пусть себе верят! Зачем тебе, а главное, сыну твоему, это слушать?
- А я и не слушаю, - ответила я с изумлением. Я задумалась. В голову никогда раньше не приходили подобные мысли! Что кто-то что-то обо мне здесь говорит, что меня осуждают, обсуждают моего сына, пытаются узнать какие-то мелочи... Противно! - Я не была замужем, так что мужа у меня никакого не было. А врать я не стану. Пусть болтают, пока языки не отсохнут...
- Да как же ты не понимаешь? Сегодня ты - главный предмет их обсуждений! Взгляд бросила случайный - ещё один повод промыть тебе косточки! Неужели ещё не обыкалась?
- Повторяю, мне совершенно не интересно, о чём болтают эти старые клячи! - я начала злиться. "Кому какое дело до моей личной жизни?! Зачем обязательно лезть в душу и рыться в грязном белье? Обсуждать, обмусоливать, заново страдать? К чему? Только потому, что не хочу вспоминать горькие дни своей одинокой жизни и обсуждать их с малознакомым человеком, вывернувшим свою душу наизнанку?"
- Подумала бы о сыне! Что будут болтать дворовые мальчишки? О чём уже говорят мамаши, выгуливающие будущих одноклассников твоего сына?
- Вот когда он пойдет в школу, тогда и будем об этом думать. Да и не о чём тут думать вовсе! Я одна рощу сына - неужели мало сегодня одиноких матерей? Всё. Извини, мне пора работать, - сказала я и вернулась к своим картам. В ту субботу разговор был недолгим.
Откуда в людях такая гипертрофированная жажда историй? Всё про всех знать! Лично мне никогда не хотелось заглянуть в замочную скважину или выяснить, чей же Петя Васичкин на самом деле сын - Арнольд Иваныча, или же их соседа? Откуда это непреодолимое желание влезть в душу, покопаться, поковыряться там своим карандашиком? У каждого своя история, где он - главный герой; и не всегда этот герой хочет играть роль на сцене Большого театра! Удивительно, какой восторг, какое блаженство приносит каждая новая сплетня! А обсуждение её подробностей, обмусоливание, словно облизываешь сладкий леденец на палочке - м-м-м, как приятно! Любимое времяпрепровождение бабушек, вяжущих длинные разноцветные чулки, сидя на скамейке у подъезда...
Я стала приглядываться - действительно, в мою сторону раз за разом бросали подозрительные и осуждающие взгляды. Я была тайной для них, загадкой. А потому и превратилась из нищей матери-одиночки в плотоядную шлюху. Прицокивания языком, покачивание головами - всё это сопровождало мои передвижения из комнаты на улицу и обратно. Соседи по квартире пытались выспрашивать, порой так же настойчиво, как Лиля, а я лишь отмалчивалась.
Спрятавшись, зарывшись в свой тесный мир, мне совершенно никого не хотелось в него пускать... я пошла на обман.
- Прекратите меня всё время третировать! - однажды сказала я. - Я осталась одна, муж мой погиб, родственников нет. Оставьте меня в покое и прекратите уже мучить! - сама от себя не ожидая такого всплеска эмоций, я закрылась в комнате и принялась обдумывать ситуацию.
На следующий же день взгляды бабушек смягчились. Теперь они, провожая меня, проходившую мимо их скамеечек, взглядом покачивали головами от умиления, поглядывая на моего сынишку. Сплетни разносились по всему дому очень быстро...
Я соврала. Я обманула всех их и ради чего? Ради того, чтобы люди стали думать обо мне иначе? Чтобы видели меня не такой, какая я на самом деле? Чтобы добиться их расположения и уважения? Видимо, я подсознательно сама этого хотела. И как бы мне не хотелось сказать "мне всё равно, что вы все обо мне думаете!!!", я не могу. Мне не всё равно. Но ври- не ври, а лучше ты от этого всё равно не станешь!
На следующий день ко мне вновь пришла Лиля. Она принесла пару вязаных детских носочков и маленькие, чудесные варежки. Я удивленно приняла подарки.
- Это баб Мара, с первого этажа, старая еврейка. Она болтлива, но добра. Связала специально для твоего Матвея. Возьми и спустись к ней, скажи спасибо.
- Как-нибудь обязательно спущусь и поблагодарю... Отчего такие любезности?
- Просто... ты приняла правила игры, вот и всё! - Лиля улыбнулась.
А ведь на самом деле... Ведь на самом деле всё было совсем не так. Я была вовсе не страдающей вдовой, нуждавшейся в жалости и сочувствии! Я закрыла глаза и, когда Лиля ушла, легла на пол своей комнаты. Но память моя молчала, словно кто-то стёр всё ластиком и остался только чистый лист бумаги. Тогда я открыла свой дневник, куда излила однажды все свои мысли и заперла их там навсегда. И сразу всё вспомнилось: та весна, то лето... та семейная общага, в которой я жила, где на последнем этаже высотки у нас была комната со своим санузлом и маленькой прихожей, которую мы называли кухней... И те сумбурные мысли, которые не давали мне когда-то уснуть... И тот день, сумасшедший день, когда я приняла для себя, пожалуй, самое важное решение в своей жизни...
"Моего идеала нет... Он умер с детскими мечтами о принце на белом коне... Он умер сегодня. Во второй в этом году жаркий майский день. Он умер, раздирая в предсмертных судорогах мое сердце и душу. А я только стояла в ванной и глядела как литры воды быстро утекают сквозь слив... Был вечер, почти ночь. Небо уже потемнело, показались первые звёзды, а я всё хоронила и хоронила этот нежный и трепетный кусочек едва зародившегося женского счастья. Всё. Это вторая подряд весна, которая мучает меня, вторая весна подряд, с окончанием которой умирает уют, спокойствие и счастье... Я ненавижу весну... потому, что она уносит мою любовь и веру в себя, потому, что лишает меня надежды на будущее и... Теперь я, кажется, начинаю понимать, почему пары, живущие в гражданском браке не расписываются и распадаются довольно скоро... Люди, соединившие себя узами брака во многом смиряются с недостатками их второй половины, даже не мыслят о том, чтобы прервать привычное существование, а те, кто не отягощен круглым штампом на четырнадцатой странице паспорта, вольны по любой своей прихоти уйти, хлопнув дверью...
Боже, как же сложна жизнь! Я высунулась из окна, повисла на подоконнике - мне на голову сверху лился дождь, и я видела, как, разгоняясь, капли бежали вниз, к земле, большие, крупные капли дождя. Дождь полился и встал стеной между окнами моего дома и окружающим миром, темной завесой он заслонил свет звёзд и едва выплывшей из-за облачка растущей луны.
Дождь лил всю ночь, а я лежала в объятьях мертвеца, ещё вчера бывшего моей бесконечной любовью, прислушиваясь к ритмичным постукиваниям за открытым окном. Неужели я решусь оставить всё как прежде? И попытаться принять его таким, какой он есть? Иногда кажется, что это невозможно. Мужчины, какие же вы непонятные существа! То готовы носить нас на руках и сдувать пылинки, то избиваете до полусмерти.
А вот и небо просветлело, залилось лазурью, а на горизонте, поверх дымящих труб заводов, поверх высоких крыш многоэтажек, виднеется желтеющий солнцем горизонт. И река, эта широкая грязная с отбросами, река, делающая изгиб и уплывающая в неведомое рядом с домом. Нашим домом. Н-а-ш-и-м... Какое странное слово... Смакуешь его на языке и понимаешь, что дом действительно наш, а не мой, и что жить в нём без него я просто не смогу... Здесь каждый уголок, каждый гвоздик, каждая полочка будет напоминать о его руках, о его взгляде... Как мне смириться? Как мне жить дальше? Что чувствовать?
Те безумные дни отчуждения двух близких, родных друг-другу людей казались пыткой и непомерным наказанием... И уже не было того чувства уверенности в себе и в своих будущих планах, всё вокруг трещало и разваливалось, эта огромная дыра росла и ширилась в моей, пардон, н-а-ш-е-й, кухне, уже прошла под холодильником и протянулась, хватая безбожной рукой старый линолеум коридора. Протянулась она и в ванную, пока что тонкой едва заметной щелкой в полу, но уже! Уже в ванной!!! Если так пойдет и дальше, то она доберется до спальни и... и тогда... тогда конец. Со всеми его "К" и "Ц". И не будет больше ужина при свечах, и песочного пляжа с шумящей волной, накатывающейся на берег, и не будет осеннего леса, где мы так любили гулять вдвоём...
Люди, умоляю! не отчуждайтесь! Это приводит к безумию, к трещине не только в полу на кухне, но и в голове. Моя голова уже практически раскололась, а любимый каждый вечер приходя домой, заносит над ней топор ещё раз. Хряк-хряк... стук-стук...
А я пью кофе, кружку за кружкой и собираю вещи: уехать домой? На неделю? Месяц? Целый месяц. Этот месяц, я надеюсь, поможет НАМ всё вернуть. Иногда разлука помогает, вам не кажется?
Глядя в окно, ощущаешь себя почти Богом! Это так забавно смотреть сверху вниз на город! Все люди, все машины становятся такими непомерно маленькими и игрушечными, а расстояние до них, кажется, можно преодолеть, только протянув руку...
Все бегут куда-то, спешат, торопятся, и только на минуту город затихает... Когда не едет позади дома шустрая электричка и не шумит шоссе из-за светофора, умело перегородившего путь машинам. Такие минуты затишья в шумном городе случаются всё реже и реже... А я стояла у окна, подставив своё лицо лучам весеннего палящего солнца и глядела на маленький игрушечный конструктор, разбросанный далеко внизу, там, где начинался н-а-ш высотный дом.
Хочется тишины. Больше всего на свете хочется тишины! Безмолвия! Чтобы не слышать это бесконечный гул и не стирать каждый день с пола сантиметровый слой городской грязи, налетевшей в окна. Как же хочется жить подальше от этого безумного мира, потных пассажиров метро и очередей на вокзалах за последними билетами в сидячий вагон... Жить там, где вид из окна не будет казаться параллельным миром и другим пространством... Жить у тихой опушки, в полной тишине... наслаждаясь по утрам щебетаньем птиц, а по вечерам - стуком топора, раскалывающего бревна для кирпичной печки красного цвета... А тут... Только ничтожность...
А тут... А тут я понимаю, что. Я беременна. Беременна от самого безответственного в мире человека, с которым никогда бы не связала свою жизнь навеки, который выбрал не меня, а что-то другое, непонятное мне. О, Боже! Да какой же ты жестокий, если ты есть на самом деле!!! Да какая из меня мать?
Я устала думать об этой проблеме, устала сомневаться, устала пытаться подстроить свои планы и всю свою жизнь под будущего малыша...
Надо жить дальше. Надо как-то занять себя, но я поняла, что осталась за бортом, что жизнь моя должна была привести меня куда-то далеко, а на самом деле я оказалась снова в большом, шумном городе с тревожными событиями за окном. И никакого движения вперед. Одни бордюры, шоссе, метро, духота...
Так... так я осталась одна. ОН где-то там, за пределами моего сознания, далеко. Я ничего не слышала о нём, да и не хотела слышать. Я пыталась привыкнуть к той мысли, что я теперь не одна. Что со мной живет кто-то... Внутри меня... Иногда, на долю секунды, мне казалось, что тоненькая ниточка, какой-то невидимый контакт, протянулась от моей головы к моей матке, таящей в себе что-то новое, ж-и-в-о-е...
И это живое, этот маленький комочек мыслил вместе со мной, радовался и грустил, а я чувствовала эти настроения и постепенно мысли мои, спутанные и перепуганные по началу, настроились на лучшее. Я собрала вещи и уехала, но уехала не домой, а обратно, в общежитие N3, где до этого жила с однокурсницами."
Но это всё осталось в прошлом, моём прошлом. И не касалось никого. Никого, кроме меня. Я захлопнула старую тетрадку и зашвырнула её в угол комнаты, за кровать. Надо сжечь её в ритуальном костре. Далеко за городом, в лунную ночь пятницы тринадцатого.
Однажды вечером, несколько дней спустя, я, вытирая пыль, наткнулась на старую шкатулку, её подарила мне бабушка на мои восемнадцать лет. Внутри я хранила погоны прадеда, свои безделушки и два кольца. Их тоже отдала мне бабушка, когда я уезжала в Москву.
- Вот это - "Маркиза"! Это кольцо, как говорили, носила сама княгиня Волконская! Никому не показывай его просто так, а когда будешь замуж выходить - надень! Я очень люблю его и берегу, - сказала бабушка и надела кольцо, изящное, сделанное вручную больше ста лет назад, по форме напоминавшее вытянутый вдоль пальца ромб с узором из переливающихся, мерцающих в тусклом свете ламп, на мои худые пальцы. Было впору. - Ты так похожа на мою маму, свою прабабушку... У тебя такие же тонкие длинные пальцы... Ей это кольцо досталось, когда она, ухаживая за одной престарелой соседкой, так сдружилась с ней, что та, умирая, подарила ей его, впрочем, как и вот это, с изумрудом, таким крупным и ярким. Береги их, пусть они принесут тебе счастье!
И я берегла. Иногда доставала их, разглядывала - кольца были старинные, без печати пробы, с красивыми лапками - такие сейчас не встретишь. Я держала эти кольца в руках и представляла себе, как их, получив от мастера, надевает на чьи-то хрупкие белые пальчики молодой князь, признаваясь в любви, или графиня, желая отблагодарить служанку, снимает одно из них с указательного пальца, облаченного в шёлк перчатки...
Шкатулка, в которой лежали эти мои сокровища, была неприглядной, с простой резьбой. Стояла в тени книг и никогда не привлекала к себе внимания. Я открыла её, желая вновь увидеть старинные украшения, и не поверила своим глазам. "Маркизы" не было!
Я закрыла шкатулку, поставила её на полку и села на кровать, положив руки на колени. Снова встала, подошла к полке и, схватив шкатулку, открыла: погоны, пара деревянных бус... кольцо с изумрудом и... нет! "Маркиза" пропала!
"Как?!" - судорожно пыталась я сообразить. - "Кто??? Когда?"
Я открывала и закрывала шкатулку, словно веря - кольцо, любимое бабушкино кольцо появится! Но тщетно... Изящное, почти воздушное, насыщенное запахом старины и волшебных духов - исчезло!
Я пыталась сообразить, кто же мог войти? Кто мог найти???
Я проверила деньги - они продолжали лежать в ящике с бельём. Документы - спокойно спрятались в папке. Больше ничего не пропало.
Пытаясь отвлечься и разобраться в чём же дело, я переключила мысли на старую еврейку. Взяв маленькую баночку черничного варенья, которое ежегодно литрами присылала мне бабушка, я отправилась на первый этаж.
Старая еврейка оказалась очень приятной пожилой женщиной.
- Зови меня баба Мара, деточка! - сказала она и предложила мне сесть на стул в её маленькой комнатушке, пропахшей старьём и пылью.
- Я хотела вас поблагодарить! Скоро зима и носочки, и варежки моему сыну очень пригодятся - он так быстро растёт! Уже нужна другая шубка, та, которую он носил в прошлом году, уже мала, - пожала я плечами.
- Как же ты справляешься? Ты работаешь? Уж извини, но мне так любопытно! Современные женщины так самостоятельны! - и она улыбнулась мне.
-- Это всё моя подруга... Если бы не она, не знаю, как бы я справлялась! Она картограф, так же, как и я - учились вместе. Подкидывает мне работу, которую я могу делать дома. И устроила мою трудовую... А ещё я шью на заказ. Пока желающих немного, в основном, женщины, шьют себе деловые костюмы, - улыбнулась я. - Так что тяжело, конечно, но я справляюсь. У меня есть для кого стараться, - и я снова улыбнулась.
Жила баба Мара в большой коммуналке, с длинными коридорами, маленькими комнатами и общей ванной. На балконе с широким подоконником стояли десятки горшков с кактусами! Всех размеров и видов! Им, видимо, было так чудесно в этом богом забытом месте, что они цвели, большими крупными цветками!
- Нравится? - спросила она, поймав мой взгляд.
Я кивнула.
- Волей-неволей развожу кактусы, - улыбнулась я. - Ни один другой цветок у меня не выживает, забываю поливать. А люди, видя, что у меня на подоконнике только колючки, считают меня кактусоманкой... и кто-нибудь да дарит новый горшок, - я засмеялась.
- Тогда и я не буду выделяться. Возьми вот этот, - она отщипнула "детку" у одного зелёного красавца с длинными колючками. - Он чудесно цветёт!
Теперь, каждый раз встречаясь у подъезда, мы с бабой Марой приветливо улыбались друг другу.
Таинственным образом исчезнувшее кольцо не давало мне покоя. Я не могла кого-либо заподозрить - комната всегда в моё отсутствие была заперта на ключ, замок не был взломан, а другого такого ключа ни у кого не было - старые замки я сменила.
- Лиля! - начала я разговор в очередной вторник. - Голову сломала... - вздохнула я.
- Что у тебя стряслось? - заинтересовалась подруга.
- Ты ведь знаешь, я бедна. У меня нет никаких ценностей, кроме моего сына... Зарплаты мне едва хватает на еду и коммунальные услуги...
Лиля повела бровью.
- Ты хочешь одолжить у меня денег? У меня их, - сказала она, поднимаясь со стула, - тоже нет! - последние слова, произнесенные надрывным голосом, разожгли пламя на её щеках. Она с грохотом задвинула стул и, выходя из квартиры, хлопнула дверью.
Я, ошарашенная, осталась сидеть на кухне. Никогда не умела начинать беседу... Был поздний вечер, и я ждала, что раздраженные соседи, вывалившись в коридор, примутся возмущаться. Но стояла гробовая тишина. Только соседская кошка мяукала, прогуливаясь по козырьку за окном.
Мой Матька сладко спал. Так спят, наверное, все дети. Свернувшись комочком, иногда причмокивая. Ему уже три с половиной годика! Боже мой! Как же он вырос! Его маленькие ручки, крохотные пальчики сейчас уже немного подросли, но всё равно для меня он был таким, каким родился - крошкой! С розовыми щёчками, светлыми волосиками и самым радостным на свете взглядом.
Я помню, когда он только-только родился, я металась из угла в угол, думая, как же жить дальше, как мне Его вырастить, на что жить? У меня не было работы, не было денег, не было жилья... Я волосы была готова рвать на голове от отчаянья! Ведь до последней минутки, до самого Его момента рождения мне не верилось, что Я - Одна, что у Меня будет Ребенок! И вот... он родился... Такой беззащитный, маленький! Он был легкий как пушинка; совершенно ни в чём неповинный, лежал молчаливо в своей кроватке. И вот, в ту самую минуту, когда я от отчаянья была готова выпрыгнуть из окна, он заплакал. И внутри у меня что-то ёкнуло. Словно ножом провели по сердцу. Я замерла, боясь осознать, что мне надо, надо подойти к Нему!!! Я боязливо заглянула в кроватку и он, почувствовав тепло моих рук, биение моего сердца, когда я прижала его к себе, затих. Малыш смотрел на меня, и я поняла с той самой секунды - он всё чувствует! Он всё понимает! Он маленький, он ничего не может без меня, но он всё знает! Его взгляд, такой проникновенный, но в то же время такой детский, заставил меня отбросить все мысли, и я поняла, мой малыш - это уже Человек!
Если бы не Матик, я бы не справилась... Да что там говорить! Даже бояться было глупо, я знала, что мой сын - это моя самая большая моральная поддержка, он словно тонус, стимул, он словно говорил мне: "мама, я верю в тебя! Мы справимся!" И мы справились.
А сейчас он спал, на нашей кровати под одеялом и тихо посапывал. Должно быть, ему снился наш цветущий кактус, или короткое северное лето у бабушки, а, может, соседская Мурка, которую он так любил гладить. Я легла рядом, обняла его и уснула тихим, спокойным сном.
На следующий день ранним утром я уже стояла в длинной очереди за колбасой. Обязательно нужно было приводить ребенка, без этого на него колбасы не получить. Очередь была огромна, в магазине стояла толпа, все шумели, ругались и толкались, и я решила оставить Матвея на улице у песочницы.
- Мама скоро придет, не бойся, я только куплю нам колбаски. Играй пока, хорошо? - спросила я и заглянула сыну в глаза.
Он кивнул и принялся строить куличи. Матя очень любил песок, возводить хрупкие замки с прорытыми под ними тоннелями - было его любимым занятием. Я спокойно оставила сына и, зная, что он никуда не уйдет, вернулась обратно в очередь.
Долго и очень медленно я продвигалась к кассе. Вот, когда осталось всего несколько человек, я вышла на улицу, чтобы привести сына. Матя сидел там же, где я его оставляла и копал. Довольный он улыбнулся мне.
- Очень красивый у тебя получился домик - настоящая крепость! И какой ров глубокий вокруг! Пойдём, - сказала я и протянула руку.
Мы вернулись в магазин, и я купила всё, что было нужно (если это нужно вообще было). Отпустив руку сына всего на несколько секунд, я полезла за кошельком в сумку. Расплатившись и убрав колбасу, я опустила руку, но её никто не взял.
Я оглянулась. Матвея не было.
- Вы не видели мальчика, маленького? В синей, вязаной шапочке? - с испугом спросила я у женщины, стоявшей за мной.
- Нет, - ответила она, поджав губы. - следить надо лучше, мамаша! Эти глупыши так и норовят куда-нибудь сбежать!
Но я знала, что мой сын никуда сам, без меня, не пойдет! Я огляделась - вокруг была одна толпа... Я обежала весь магазин, я спросила у всех, у кого могла - мальчика в синей шапочке никто не видел. Всё внутри похолодело от ужаса.
"Спокойно! Надо держать себя в руках..." - сказала я самой себе, но уже через секунду, а, казалось, через вечность, я закричала: "Матвей!!!". В магазине все на мгновение замерли, оглянулись, затихли, а я стояла в этой толпе, словно в центре, в самом рассаднике, в осином гнезде, одна с опустившимися руками. Мой сын, мой маленький мальчик, никогда не отходивший от меня ни на шаг... пропал...
- Женщина, ну что ж вы паникуете? Все дети теряются!
- Зачем же так кричать, я чуть не поперхнулась!
- То же мне, мамаша!
- Куда ж ты смотрела? На мужиков, небось, заглядывалась? - слышалось отовсюду, а я не могла остановить льющиеся по щекам слезы.
- Ну что же вы паникуете? Сестра ваша, наверное, повела его домой, как вы попросили, - сказала мне какая-то женщина. Я пригляделась - это была та женщина, что стояла за мной в очереди.
- Какая сестра? - я схватила ее за руку. - Вы же сказали, что не видели моего мальчика! - спохватилась я.
- Женщина, ну откуда я знаю! Низенькая такая, полноватая женщина.
- Как? Как она выглядела? - пытала я женщину.
- Не помню, волосы светлые, короткие... Отпустите мою руку, мне больно!
Я не верила своим ушам, но в сознании всплывал только один образ, я выскочила на улицу и побежала. Я не знала, куда бежать, ноги сами несли меня! Единственный человек, которого знал мой сын здесь кроме меня, была... Лиля... И я побежала домой. Я ломилась в её дверь и скоро мне открыла ее свекровь.
- Что вам нужно? - спросила она, поджав губы.
- Лиля? - я пыталась перевести дыхание. - Лиля дома? - выдавила я из себя.
- Нет, - процедила та. - И будет вечером, она на р-а-б-о-т-е! - сказала она так, словно хотела подчеркнуть, что я не сижу в конторе с утра до ночи.
Я ушла. Медленно шагая по лестнице в низ, я пыталась понять, что же произошло, и вновь побежала к магазину. Ни внутри, ни с наружи сына не было. Я обежала весь район и вдруг, добравшись до большой, широкой дороги с бесконечным, как мне казалось, потоком машин, я поняла, мне надо туда, на другую сторону! Метнувшись к пешеходному переходу, я, забыв про безопасность, стала переходить дорогу. Я не смотрела по сторонам, машины гудели, объезжали меня, а я, словно не видя их, мчалась на другую сторону. Когда, наконец, я дошла и отдышалась, на меня обрушился весь ужас происходящего! Я потеряла сына... Я потеряла Сына!!!
- Матвей! - снова закричала я и вцепилась руками в свои волосы.
- Матенька!!! - кричала я, вновь принявшись оглядываться по сторонам и подбегая к магазинам, оглядывая детские площадки.
Люди оглядывались на меня, бросали возмущенные взгляды, но я бежала, не обращая на них внимания, и сама не знала, куда.
Забежав во двор, совершенно мне не знакомый, я села на скамейку и зарыдала, опустив голову на руки. Мне казалось, я потеряла всё.
Я брела домой, опустив голову. Нужно было, наверное, пойти в милицию и призвать на помощь их... Но станут ли они вообще искать? Теперь на меня нахлынул ледяной волной поток страшных историй, от которых я отмахивалась, как могла. Не слышала. Затыкала уши. Детей крадут. Каждый день. Сотнями. Детей продавали на органы, уводили обезумевшие мамаши, потерявшие своих собственных... Руки мои дрожали. Случайно я подошла большому магазину, такому же, в котором я покупала свою колбасу, только на другой стороне огромной, шумной дороги. И там, у входных дверей стоял, словно кого-то поджидая, мой любимый, маленький мальчик. Я не верила своим глазам! Он стоял, разглядывая прохожих, в своей вязаной синей шапочке, в своей курточке и варежках, и смотрел испуганными глазами на всех.
Я кинулась к нему сломя голову, я была готова кричать от радости, я подхватила сына и больше не отпустила.
- Мама! - сказал он и обнял меня.
- Как же я перепугалась, родной мой! Как же я испугалась! - я покрывала его поцелуями так, что он засмеялся своим детским озорным смехом, словно говоря "мама, какая глупость! Что же ты плачешь? Вот же я, тут!"
- Как ты тут оказался?
Но Матя только смеялся и тоже целовал меня.
- Мама! Мамуичка! - говорил он и смеялся.
Я зашла в магазин, чтобы посмотреть, есть ли там... Лиля... Обошла его весь, но её там не было. Никто не обращал на меня внимания, и я ушла.
Кто увёл моего ребенка? Кто, воспользовавшись секундочкой, когда я отпустила его ручку, украл его? Кто перевёл его через эту огромную, шумную дорогу? Кто? И зачем? Один он никак не мог проделать этот путь... Это я знала точно.
Вечером, покормив сына и уложив его спать, я пошла к Лиле. Спокойно позвонила в дверь и принялась ждать. Никто не открывал. Только слышались внутри квартиры шорохи да шум.
Лиля больше не заходила. Ни во вторник, ни в четверг. Я только раз встретила её на улице. Она поздоровалась, улыбнулась своей очаровательной улыбкой и прошла мимо.
Вечером того дня я снова попыталась зайти, долго звонила в дверь. Наконец, она открыла.
- Добрый вечер! - сказала она и повела бровью. Мне явно были не рады.
- Я на минуту.
- А я очень занята сейчас, - ответила Лиля, поправляя бигуди.
- Я повторяю, я на минуту! - и зашла. Поражаясь своей наглости, я зашла на кухню. Лиля последовала за мной. Я закрыла дверь.
- Что тебе надо? - прошипела она. - Я же ясно сказала, денег у меня нет!!!
Я поставила руки на стол и облокотилась на них. Так мы почти сравнялись в росте, и я заглянула ей в глаза.
- Во-первых, верни мне моё кольцо! - медленно произнесла я. - И даже не потому, что это - единственная моя ценная вещь, и даже не потому, что эта вещь досталась мне от дорогого, любимого человека! А потому, что воровать плохо!
Глаза её метнулись. И я всё поняла...
- А во-вторых, - я глядела на эту женщину, показавшуюся мне почему-то жалкой, исподлобья, - во-вторых, никогда, слышишь? Никогда даже пальцем не смей трогать моего сына!
- Пошла вон! Поганая мерзавка! Чем ты это заслужила, шлюха гулящая?! Тебя весь подъезд любит! За что? Не крала ни твоего сына, ни твоё чертово кольцо! - она принялась вопить, а я ушла, закрыв за собой дверь. - Чтобы ты хоть на мгновение поняла, каково это - быть несчастной! - раздался последний визг из соседской квартиры.
Я не знаю, отчего вдруг эта женщина так накинулась на меня и что ей было от меня нужно. Я не знаю, и вряд ли узнаю, как она умудрилась незаметно у меня из-под носа увести моего сына...
- Заинька моя, никогда, никогда не ходи никуда с незнакомыми дядями и тетями! И со знакомыми тоже! Только с мамой, хорошо?
Матвей улыбнулся и кивнул.
- Каким ты вырастешь? - спросила я и пощекотала его.
- Воооть тяким! - сказал он и вытянул ручки вверх.
Кто был моим другом? Кто врагом? Я не знала... И кому верить и доверять - тоже..., наверное, только самой себе. Как быть? Наверное, как мои кактусы покрываться колючками. Никого, никого не подпущу близко к себе. Никогда.
Матвей рос. Вот ему уже пора в школу... Я вручаю ему огромный букет с гладиолусами, такой большой, что его самого за ним не видно! Какой же он нарядный! В сшитом мною костюмчике, в новых ботиночках! Улыбающийся! Красивый...
Кольцо... Я так и не увидела его больше. Обидно. Но сравнивая, я понимаю, что намного важнее для меня было найти другое... Кольцо было не самой тяжелой пропажей в моей жизни. И я смирилась. И стала жить дальше. Ведь у меня есть кое-что намного более важное и ценное.
И теперь я всё так же работаю и так же жду, что появится в моей жизни кто-то, с кем преодолевать все эти трудности станет и проще, и приятнее. Верю и жду того, для кого я смогу сбросить все-все колючки и подарить цветок, такой же пышный и красивый, как подарил однажды мне мой самый старый кактус.
05 - 09.2008
|
