Аннотация: Сегодня трудно найти исчерпывающее объяснение тому факту, что многие известные писатели из свободных стран шли на поводу у большевиков и старались оправдать их преступления и представить их людоедский режим в выгодном свете.
"Человек находится в заблуждении, если умышленно исключает всю ту информацию, которая способна разрушить его иллюзии".
(Иэн Лесли, "Прирожденные лжецы")
Сегодня трудно найти исчерпывающее объяснение тому факту, что многие известные писатели из свободных стран шли на поводу у большевиков и старались оправдать их преступления и представить их людоедский режим в выгодном свете.
Частичные объяснения, на мой взгляд, могут заключаться в следующих догадках:
1.Некоторые из европейских писателей по молодости и из-за отсутствия опыта поддались обольщению левыми идеями, от которых впоследствии им было трудно отказаться, поскольку для этого нужно было признаться самим себе в ошибочности и незрелости своих былых взглядов и собственной глупости, а сделать это, понятно, очень непросто.
2.Весь предыдущий опыт жизни в нормальных условиях свободы и организующей роли закона в жизни общества не позволял западным писателям даже мысли допустить о том, что в век наступившего прогресса в одной из развитых стран возможны такие зверства правящего режима по отношению к собственному населению, какие практиковали большевики.
3.Учитывая первые два фактора, писатели из свободных стран легко поддавались большевистскому обману и его лживой фразеологии.
4.Европейским писателям льстило то внимание и любезный приём, которыми их окружали сталинские функционеры и сам Хозяин при посещении ими страны советов.
5.Немаловажную роль, очевидно, играли и огромные по западным меркам тиражи их произведений, переведённые и изданные в СССР, равно как и соответствующие гонорары за эти издания.
6.Ложная дихотомия. Недовольство политикой правительств собственных стран подталкивало писателей Запада к интрижкам с большевистским режимом, воспринимаемым ими как противовес антигуманному по их понятиям капитализму, эксплуатирующему трудящееся население. Логика примитивная: в наших странах много несправедливостей - большевики против такого устройства общества - следовательно, они "за всё хорошее" - поэтому мы, как гуманисты и честные люди, должны поддержать справедливых большевиков. А в то, что советская власть может оказаться в тысячу раз хуже, бесчеловечнее и кровавее, чем западные демократии, невозможно было поверить, да к тому же и очень не хотелось.
7.Внутреннее нежелание верить обличениям большевистских изуверств со стороны российских эмигрантов. Ведь в случае признания излагаемых эмигрантами фактов истинными, совесть свободных писателей не могла оставить их равнодушными перед лицом этих вопиющих фактов, нарушала бы их внутренний покой, побуждала бы их к соответствующим активным действиям, а это излишне обременительно, хлопотно, может быть даже опасно. Поэтому не лучше ли поискать успокаивающие аргументы для усыпления беспокойной совести и оправдания собственному бездействию?
8.Одним из успокаивавших совесть западных писателей аргументов был следующий: "Русские писатели-эмигранты обижены на власть большевиков, заставившую их отправиться в изгнание. Поэтому, возможно, что их восприятие нового режима не вполне объективно. Следовательно, их обличения преступлений большевиков не могут быть вполне беспристрастными".
И всё-таки остаётся ощущение, что перечисленных выше причин недостаточно, чтобы объяснить иррациональную любовь свободных и в общем-то неглупых писателей демократических стран к изуверскому коммунистическому режиму. Любовь, заставлявшую их отвергать неопровержимые факты и лгать перед лицом всего мира.
"Ничем нельзя извинить наблюдателей с Запада, которые присутствовали на банкетах Союза писателей в 1934 г. Кое-кто, как Мальро, пробовал спорить, но никто не распространял правду о коллективизации, о голоде, об арестах и казнях. Если бы Луи Арагон, Ромен Роллан, Лион Фейхтвангер, Бертольт Брехт, Джордж Бернард Шоу и Герберт Уэллс решились не врать, чем бы они рисковали? Они сами предпочитали подлизываться к Сталину и врать безнаказанно. Из левого крыла западных писателей Ягода смог навербовать целый хор, чтобы льстить Сталину". (1)
СОДЕРЖАНИЕ
ОБРАЩЕНИЯ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ:
ЛЕОНИД АНДРЕЕВ
СЕРГЕЙ МЕЛЬГУНОВ
ИВАН БУНИН
ЗАПАДНЫЕ ПИСАТЕЛИ:
ГЕРБЕРТ УЭЛЛС
ДЖОРДЖ БЕРНАРД ШОУ
РОМЕН РОЛЛАН
АНРИ БАРБЮС
ЛИОН ФЕЙХТВАНГЕР
АНДРЕ МАЛЬРО
ЛУИ АРАГОН
БЕРТОЛЬД БРЕХТ
АНДРЕ ЖИД
ОБРАЩЕНИЯ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
ЛЕОНИД АНДРЕЕВ, "S.O.S." Обращение 1919 года.
"To, что ныне по отношению к истерзанной России совершают правительства союзников, есть либо предательство, либо безумие. <...> ... теперь, после полуторагодичного властвования большевиков в России, их выступления в Германии и других странах, только безумный может не знать, какую силу зла и разрушения представляют собой эти дикари Европы, восставшие против ее культуры, законов и морали. Нужно совсем не иметь Разума, чтобы не понять простых и ясных поступков, действий и вожделений большевизма. Надо не иметь глаз, как слепому - или иметь глаза, но ничего ими не видеть, - чтобы не различить на поверхности земли этой огромной России, сплошь превращенной в пепел, огонь, убийство, разрушение, кладбище, темницы и сумасшедшие дома, каким стал от голода и ужаса целый город Петроград, да с ним и многие другие. Надо совсем не иметь ушей - или иметь, но ничего ими не слышать, - чтобы не услыхать этих воплей и стонов, воя женщин, писка детей, хрипения удушенных, треска непрерывных расстрелов, что составляют неумолчную песню России в течение последних полутора лет. Надо совсем не знать разницы между правдой и ложью, между возможным и невероятным, как не знают ее сумасшедшие, чтобы не почувствовать социалистического бахвальства большевиков в их неистощимой лжи: то тупой и мертвой, как мычание пьяного, как декреты Ленина, то звонкой и виртуозной, как речи кровавого шута Троцкого, то беспритязательно простой и наивной, как та ложь, какою обманывают маленьких детей, животных... и народы. <...>
... слух союзных правительств должен быть поражен особым и смертельным недугом, чтобы не слышать не только воплей России (нынче весь мир вопит), но и тех вразумительных и ясных докладов о сущности большевизма, что делались им г. Нюлансом, г. Скавенниусом и другими, очень многими другими, достойными доверия людьми. Далее: надо совсем не иметь памяти, как не имеют ее умалишенные, чтобы забыть о пломбированных вагонах, о происхождении русского большевизма из недр германского имперского банка и преступной души Вильгельма, о Брестском мире, который германские агенты совершали с теми же германскими агентами, как последнюю возможность победы над Согласием. При этом попутно следует забыть Пруссию и Галицию, до насыщения пропитанные русской кровью, и Корниловых - Калединых, павших одиноко жертвою долга и союзной верности, и адмирала Щастного, и Духонина, и разрушенный Ярославль, и мальчиков юнкеров и студентов, доверчиво погибавших во имя России и ваше, дорогие союзники, и те многие тысячи русских офицеров, которых по той же причине гонят, убивают и преследуют, как собак, и которых вы - бессознательно, конечно! - ныне так безбожно оскорбили вашей нежностью с убийцами и палачами. <...>
... имея глаза и уши, имея разум и волю, - надо быть или таким же дикарем, как сами большевики, или человеком, который страдает нравственным помешательством, чтобы остаться равнодушным к бесчеловечной деятельности большевиков и называть ее каким-нибудь другим именем, кроме преступления, убийства, лжи и грабежа. Нужно быть самому нечеловечески, скотски или безумно безнравственным, чтобы называть "внутренними делами" тот случай, когда здоровенный мерзавец насилует женщину или жестокая мать истязает ребенка, - и не вмешиваться под тем предлогом, что упомянутые действия некоторой группой людей называются "социализмом" или "коммунизмом". <...>
Только взгляни, и, уверяю тебя, ты ужаснешься, проклянешь тех обманщиков и лжецов, что злейшую тиранию выдавали тебе за порыв к свободе всего русского народа! И ты, каждый отдельный итальянец, - и ты, японец, швед, индус, и кто бы ты ни был: среди всех народов существуют благородные люди, и каждого человека я зову - каждого в отдельности! Ибо настало время, когда не за кусок земли, не за господство и деньги, а за человека, за его победу над зверем, должны бороться люди всей земли. Поймите, что это не революция, то, что происходит в России, уже началось в Германии и оттуда идет дальше, - это Хаос и Тьма, вызванные войною из своих черных подполий и тою же войною вооруженные для разрушения мира! <...>
Мое последнее обращение - к тебе, журналист, кто бы ты ни был, англичанин, американец или француз: поддержи мою мольбу о гибнущих людях! Я знаю - сотни миллионов денег брошены на подкуп печати, тысячи станков фабрикуют и выбрасывают ложь, тысячи лжецов кричат, вопят, мутят воду, населяют мир чудовищными фантомами и масками, среди которых теряется живое человеческое лицо. Самый воздух подкуплен и лжет: эти фальшивые радио, что дьявольскими кругами опутывают всякую редакцию, эти ночные вести, что назойливо стучатся в дверь, лезут в уши, мутят сознание! Но я знаю и другое: как есть люди среди двуногих, так есть и люди-журналисты, те, кому издавна присвоено имя рыцарей Св. Духа, кто пишет не чернилами, а нервами и кровью, - и к ним я обращаюсь... к каждому в отдельности! Помоги! Ты понимаешь, в какой опасности человек? Помоги! Но скорее. Скорее!" (Финляндия, 6 февраля 1919 г.) (2)
СЕРГЕЙ МЕЛЬГУНОВ
"Нельзя пролить более человеческой крови, чем это сделали большевики; нельзя себе представить более циничной формы, чем та, в которую облечен большевистский террор. Это система, нашедшая своих идеологов; это система планомерного проведения в жизнь насилия, это такой открытый апофеоз убийства, как орудия власти, до которого не доходила еще никогда ни одна власть в мире. <...>
"Необходимо, чтобы европейское общественное мнение потребовало прекращение издевательств над человеком. Необходимо вмешательство европейского социализма", - взывает из России корреспондент с.-р. "Голоса России", сообщая о неописуемых ужасах, творившихся в 1921/22 г. в концентрационных лагерях в Холмогорах и Порталинском монастыре.
В значительной степени бесплодны были и тогда эти обращения и эти ожидания. А теперь? Не так давно мы читали, как центральный орган чешской социал-демократии "Право Лиду" писал: "Теперь русская эмиграция распространяет сведения о том, что большевики преследуют тех, кто не согласен с их режимом. Но мы считаем, что теперь необходима известная осторожность при чтении этих сообщений и в некоторых случаях встает вопрос: не пускает ли определенная часть русской эмиграции эти сведения с целью оправдать свою бездеятельность за границей" . Для "Право Лиду" нужна проверка сведений о режиме большевиков, нужна проверка отношения советской власти к ее политическим противникам. <...>
Не имеем ли мы права сказать, что даже социалисты, кончающие самоубийством в ужасных условиях современной ссылки в России, должны знать теперь о бесцельности обращения с призывами к своим западноевропейским товарищам?
"Ужасы, творящиеся в концентрационных лагерях севера, - писал в 1922 г. упомянутый корреспондент "Голоса России", - не поддаются описанию. Для человека, не испытавшего и не видевшего их, они могут казаться выдумкой озлобленного человека..." Мы, изо дня в день с ужасом и болью ожидавшие эпилога, которым ныне закончилась трагедия в Соловках, и знаем и понимаем эту кошмарную действительность - для нас это не эксперимент, быть может, полезный, в качестве показательного опыта, для пролетариата Западной Европы... Для нас это свое живое, больное тело. И как мучительно сознавать свое полное бессилие помочь даже словом..." (3)
ИВАН БУНИН
"К ПИСАТЕЛЯМ МИРА"
"Группа русских писателей" прислала в Париж из России - "с великим риском, с риском для жизни", по ее собственному выражению, - свой крик о спасении, обращенный "к писателям мира".
Представители великой русской литературы, внесшей в сокровищницу мировой литературы бесценные дары, влиявшие на жизнь всех цивилизованных народов, вопиют из той преисподней, в которую обращена ныне вся великая страна наша:
- "Почему вы, прозорливцы, проникающие в глубины души человеческой, в душу эпох и народов, вы, ухо, глаз и совесть мира, почему вы проходите мимо нас, обреченных грызть цепи нашей тюрьмы? Почему вы, воспитанные на творениях также и наших гениев слова, молчите, когда идет удушение нашей литературы в ее зрелых плодах и ее зародышах? Послушайте нас, откликнетесь! Нам нужна только ваша моральная поддержка, ваше моральное осуждение жесточайшей из деспотий, которой является коммунистическая власть в России. Ваш голос нужен не только нам и России. Подумайте и о самих себе: с дьявольской энергией, во всей своей величине видимой только нам, ваши народы толкаются на тот же путь ужасов и крови, на который десять лет тому назад был столкнут наш народ. Мы лично гибнем. Многие из нас уже не в состоянии передать пережитый нами страшный опыт потомкам. Познайте его, изучите, вы, свободные! Сделайте это - нам легче будет умирать. Из нашей могилы заклинаем вас: вслушайтесь, вчитайтесь, вдумайтесь в наше слово!".
К писателям всего мира обращаюсь и я (и горячо зову присоединиться ко мне всех русских писателей, сущих в изгнании): да, вслушайтесь, вдумайтесь, отзовитесь на этот потрясающий вопль!
Семь лет, прожитых мною в Европе, целых семь лет с несказанным изумлением и ужасом восклицаю я внутренно: да где же вы, "совесть мира, прозорливцы", что же молчите вы, глядя на то, что творится рядом с вами, в цивилизованной Европе, в христианском мире?
Мы, писатели изгнанники, не раз пытались своими воплями заставить очнуться европейский мир, обезумевший и окаменевший в своих материальных расчетах. Слышали ли вы нас, "писатели мира"? У меня горит лицо от стыда за себя, за свою новую, может быть, напрасную попытку, - и все-таки я снова и снова говорю:
- Отзовитесь!" (4)
ЗАПАДНЫЕ ПИСАТЕЛИ
ГЕРБЕРТ УЭЛЛС
Всемирно известный английский писатель-фантаст Герберт Уэллс посетил СССР осенью 1920 года. Свои впечатления от двухнедельного пребывания в Петрограде и в Москве он описал в книге "Россия во мгле". Вот несколько отрывков из этой книги:
"Крестьянство, бывшее основанием прежней государственной пирамиды, осталось на своей земле и живет почти также, как оно жило всегда. <...>
У крестьян сытый вид, и я сомневаюсь, чтобы им жилось много хуже, чем в 1914 году. Вероятно, им живется даже лучше. У них больше земли, чем раньше, и они избавились от помещиков. Они не примут участия в какой-либо попытке свергнуть советское правительство, так как уверены, что, пока оно у власти, теперешнее положение вещей сохранится. Это не мешает им всячески сопротивляться попыткам Красной Гвардии отобрать у них продовольствие по твердым ценам. Иной раз они нападают на небольшие отряды красногвардейцев и жестоко расправляются с ними. Лондонская печать раздувает подобные случаи и преподносит их как крестьянские восстания против большевиков. Но это отнюдь не так. Просто-напросто крестьяне стараются повольготнее устроиться при существующем режиме".
(Понятно, что такое заключение английский писатель мог сделать только с чужих слов, так как сам он ничего, кроме того, что ему показали в Петрограде и в Москве, видеть и знать не мог - ни продразвёрстки, ни уже бушевавших в это время крестьянских восстаний. Так же, как не мог он слышать истерические вопли "вождя мирового пролетариата": "Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города", "Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц" и т.п. Дж.Р.)
"Я сразу же должен сказать, что это единственное правительство, возможное в России в настоящее время. Оно воплощает в себе единственную идею, оставшуюся в России, единственное, что ее сплачивает".
"Сейчас, когда идет отчаянная борьба за общественный контроль над распределением продуктов и за то, чтобы лишить спекулянтов возможности фантастически взвинчивать цены на остатки продовольствия, все большие рынки Петрограда также закрыты".
"Трамваи все еще ходят до шести часов вечера; они всегда битком набиты. Это единственный вид транспорта для простых людей, оставшихся в городе, унаследованный от капитализма. Во время нашего пребывания в Петрограде был введен бесплатный проезд. До этого билет стоил два или три рубля - сотая часть стоимости одного яйца. Но отмена платы мало что изменила для тех, кто возвращается с работы в часы вечерней давки. При посадке в трамвай - толкучка; если не удается втиснуться внутрь, висят снаружи. В часы "пик" вагоны обвешаны гроздьями людей, которым, кажется, уже не за что держаться. Многие из них срываются и попадают под вагон. Мы видели толпу, собравшуюся вокруг ребенка, перерезанного трамваем; двое из наших хороших знакомых в Петрограде сломали ноги, упав с трамвая".
"Прошлой зимой все деревянные дома были разобраны на дрова, и одни лишь их фундаменты торчат в зияющих провалах между каменными зданиями".
"Люди обносились; все они, и в Москве, и в Петрограде, тащат с собой какие-то узлы. Когда идешь в сумерках по боковой улице и видишь лишь спешащих бедно одетых людей, которые тащат какую-то поклажу, создается впечатление, что все население бежит из города. <...>
Узлы, которые все таскают с собой, набиты либо продуктовыми пайками, выдаваемыми в советских организациях, либо предметами, предназначаемыми для продажи или купленными на черном рынке.
Вряд ли у кого в Петрограде найдется во что переодеться; старые, дырявые, часто не по ноге сапоги - единственный вид обуви в огромном городе, где не осталось никаких других средств транспорта, кроме нескольких битком набитых трамваев".
(В чем же господин Уэллс увидел причину глобальной разрухи в стране большевиков? Дж.Р.)
"Столкнувшись с нехваткой почти всех предметов потребления, вызванной отчасти напряжением военного времени - Россия непрерывно воюет уже шесть лет, - отчасти общим развалом социальной структуры и отчасти блокадой, при полном расстройстве денежного обращения, большевики нашли единственный способ спасти городское население от тисков спекуляции и голодной смерти и, в отчаянной борьбе за остатки продовольствия и предметов первой необходимости, ввели пайковую систему распределения продуктов и своего рода коллективный контроль".
(Итак, по мнению писателя причины следующие:
- шесть лет непрерывной войны (ничего что последние три года идёт война против собственного народа? И кто её развязал и ведёт?);
- общий развал социальной структуры (отчего же она вдруг развалилась? Сама собой?)
- блокада (враги виноваты, в том числе и Англия - родина господина Уэллса);
- полное расстройство денежного обращения (тоже само собой вдруг расстроилось?).
А запрет на торговлю - это просто борьба со спекулянтами. Понятно. И если бы большевики не бросились спасать городское население, оно, наверное, без их помощи вообще бы вымерло. Дж.Р.)
"Вы, конечно, скажете, что это зрелище беспросветной нужды и упадка жизненных сил - результат власти большевиков. Я думаю, что это не так. <...> Но я хочу уже здесь сказать, что эта несчастная Россия не есть организм, подвергшийся нападению каких-то пагубных внешних сил и разрушенный ими. Это был больной организм, он сам изжил себя и потому рухнул. Не коммунизм, а капитализм построил эти громадные, немыслимые города. Не коммунизм, а европейский империализм втянул эту огромную, расшатанную, обанкротившуюся империю в шестилетнюю изнурительную войну. И не коммунизм терзал эту страдающую и, быть может, погибающую Россию субсидированными извне непрерывными нападениями, вторжениями, мятежами, душил ее чудовищно жестокой блокадой. Мстительный французский кредитор, тупой английский журналист несут гораздо большую ответственность за эти смертные муки, чем любой коммунист. <...>
В конце 1917 года Россия пережила такой всеобъемлющий крах, какого не знала ни одна социальная система нашего времени. Когда правительство Керенского не заключило мира и британский военно-морской флот не облегчил положения на Балтике, развалившаяся русская армия сорвалась с линии фронта и хлынула обратно в Россию - лавина вооруженных крестьян, возвращающихся домой без надежд, без продовольствия, без всякой дисциплины. Это было время разгрома, время полнейшего социального разложения. Это был распад общества. Во многих местах вспыхнули крестьянские восстания. Поджоги усадьб часто сопровождались жестокой расправой с помещиками. Это был вызванный отчаянием взрыв самых темных сил человеческой натуры, и в большинстве случаев коммунисты несут не большую ответственность за эти злодеяния, чем, скажем, правительство Австралии".
(Думаю, комментарии излишни. Дж.Р.)
"Советское правительство ввело эту систему, исходя из своих принципов, но любое правительство в России вынуждено было бы сейчас прибегнуть к этому. Если бы война на Западе длилась и поныне, в Лондоне распределялись бы по карточкам и ордерам продукты, одежда и жилье. Но в России это пришлось делать на основе не поддающегося контролю крестьянского хозяйства и с населением недисциплинированным по природе и не привыкшим себя ограничивать. Борьба поэтому неизбежно жестока.
С пойманным спекулянтом, с настоящим спекулянтом, ведущим дело в мало-мальски значительном масштабе, разговор короткий - его расстреливают. Самая обычная торговля сурово наказывается. Всякая торговля сейчас называется "спекуляцией" и считается незаконной".
"Когда я встретился с группой петроградских литераторов, известный писатель г. Амфитеатров обратился ко мне с длинной желчной речью. Он разделял общепринятое заблуждение, что я слеп и туп и что мне втирают очки. Амфитеатров предложил всем присутствующим снять свои благообразные пиджаки, чтобы я воочию увидел под ними жалкие лохмотья". (5)
Ну как же может великий писатель согласиться с тем, что он слеп и туп? Разумеется, он умнее всех. А вот как описывает эту же сцену в своих воспоминаниях Юрий Павлович Анненков:
"Осенью этого легендарного года приехал в Петербург знатный иностранец: английский писатель Герберт Уэллс.
На следующий же день, 18 октября, представители "работников культуры" - ученые, писатели, художники - принимали знаменитого визитера в Доме искусств. По распоряжению продовольственного комитета Петербургского Совета в кухню Дома искусств были доставлены по этому случаю довольно редкие продукты. Обед начался обычной всеобщей беседой на разные темы, и только к десерту Максим Горький произнес заранее приготовленную приветственную речь. В ответ наш гость, с английской сигарой в руке и с улыбкой на губах, выразил удовольствие, полученное им - иностранным путешественником - от возможности лично понаблюдать "курьезный исторический опыт, который развертывался в стране, вспаханной и воспламененной социальной революцией".
Писатель Амфитеатров в свою очередь взял слово:
- Вы ели здесь, - обратился он к Уэллсу, - рубленые котлеты и пирожные, правда, несколько примитивные, но вы, конечно, не знали, что эти котлеты и пирожные, приготовленные в вашу честь, являются теперь для нас чем-то более привлекательным, более волнующим, чем наша встреча с вами, чем-то более соблазнительным, чем ваша сигара! Правда, вы видите нас пристойно одетыми; как вы можете заметить, есть среди нас даже один смокинг. (В смокинге был Н. Евреинов, только что вернувшийся с "белого Кавказа" в красный Петербург.)
Но я уверен, что вы не можете подумать, что многие из нас, и может быть наиболее достойные, не пришли сюда пожать вашу руку за неимением приличного пиджака и что ни один из здесь присутствующих не решится расстегнуть перед вами свой жилет, так как под ним не окажется ничего, кроме грязного рванья, которое когда-то называлось, если я не ошибаюсь, "бельем"...
Голос Амфитеатрова приближался к истерике, и когда он умолк, наступила напряженная тишина, так как никто не был уверен в своем соседе и все предвидели возможную судьбу слишком откровенного оратора.
После минутного молчания сидевший рядом со мной Виктор Шкловский, большой знаток английской литературы и автор очень интересного формального разбора "Тристрама Шенди" Лоренса Стерна, сорвался со стула и закричал в лицо бесстрастного туриста:
- Скажите там, в вашей Англии, скажите вашим англичанам, что мы их презираем, что мы их ненавидим! Мы ненавидим вас ненавистью затравленных зверей за вашу бесчеловечную блокаду, мы ненавидим вас за нашу кровь, которой мы истекаем, за муки, за ужас и за голод, которые нас уничтожают, за все то, что с высоты вашего благополучия вы спокойно называли сегодня "курьезным историческим опытом"!
Глаза Шкловского вырывались из-под красных, распухших и потерявших ресницы век. Кое-кто попытался успокоить его, но безуспешно.
- Слушайте, вы! Равнодушный и краснорожий! - кричал Шкловский, размахивая ложкой. - Будьте уверены, английская знаменитость, какой вы являетесь, что запах нашей крови прорвется однажды сквозь вашу блокаду и положит конец вашему идиллическому, трам-трам-трам, и вашему непоколебимому спокойствию!
Герберт Уэллс хотел вежливо ответить на это выступление, но перепутал имена говоривших, которые в порыве негодования кинулись друг на друга с громогласными объяснениями, чем тотчас воспользовались их соседи, чтобы незаметно проглотить лишние пирожные, лежавшие на тарелках спорящих..." (6)
Давайте, однако, вернёмся к первоисточнику и предмету нашего обсуждения - тексту господина Уэллса:
"Горький занимает в России совершенно особое, я бы сказал, исключительное положение. Он не в большей мере коммунист, чем я, и я слышал, как у себя дома, в разговоре с такими людьми, как бывший глава петроградской Чрезвычайной Комиссии Бакаев и один из молодых руководителей коммунистической партии - Залуцкий, он совершенно свободно оспаривал их крайние взгляды. Это было вполне убедительное доказательство свободы слова, ибо Горький не столько спорил, сколько обвинял, к тому же в присутствии двух весьма любознательных англичан".
(Ох, до чего же "проницателен" любознательный англичанин! Дж.Р.)
"... большинство писателей и художников нашли работу по выпуску грандиозной по своему размаху, своеобразной русской энциклопедии всемирной литературы. В этой непостижимой России, воюющей, холодной, голодной, испытывающей бесконечные лишения, осуществляется литературное начинание, немыслимое сейчас в богатой Англии и богатой Америке. В Англии и Америке выпуск серьезной литературы по доступным ценам фактически прекратился сейчас "из-за дороговизны бумаги". Духовная пища английских и американских масс становится все более скудной и низкопробной, и это нисколько не трогает тех, от кого это зависит.
Большевистское правительство, во всяком случае, стоит на большей высоте. В умирающей с голоду России сотни людей работают над переводами; книги, переведенные ими, печатаются и смогут дать новой России такое знакомство с мировой литературой, какое недоступно ни одному другому народу".
(Вот на кого "богатая Англия" и "богатая Америка" должны равняться! Дж.Р.)
"Совершенно очевидно, что большевики еще ясно не представляют себе, как будет распространяться эта литература. Они также не представляют себе многих подобных вещей. Оказывается, что у марксистского коммунизма нет никаких планов и идей относительно интеллектуальной жизни общества. Марксистский коммунизм всегда являлся теорией подготовки революции, теорией, не только лишенной созидательных, творческих идей, но прямо враждебной им. Каждый коммунистический агитатор презирает "утопизм" и относится с пренебрежением к разумному планированию. Даже английские бизнесмены старого типа не верили так слепо, что все само по себе "образуется", как эти марксисты. Наряду со множеством других созидательных проблем русское коммунистическое правительство вплотную столкнулось сейчас с проблемой сохранения научной жизни, мысли и обмена мнениями, содействия художественному творчеству. Пророк Маркс и его Священное писание не дают никаких наставлений по всем этим вопросам. Поэтому, не имея готовой программы, большевики вынуждены неуклюже импровизировать и ограничиваться пока отчаянными попытками спасти обломки прежней интеллектуальной жизни".
(Да, да, именно с целью "спасти обломки прежней интеллектуальной жизни" массово уничтожалась и выдавливалась в эмиграцию "буржуазная" интеллигенция, вывозилась "философскими пароходами" и т.д. Дж.Р.)
"То, что мы застали в России, - это то, к чему шла Англия в 1918 году, но в обостренном и завершенном виде. Здесь тоже нехватка продуктов, как это было в Англии, но достигшая чудовищных масштабов; здесь тоже карточная система, но она сравнительно слаба и неэффективна; в России спекулянтов не штрафуют, а расстреливают, и вместо английского D. О. R. А. (Закона о защите государства) здесь действует Чрезвычайная Комиссия.
То, что являлось неудобством в Англии, возросло до размеров бедствия в России. Вот и вся разница. Насколько я знаю, Западной Европе даже сейчас еще угрожает подобная катастрофа. Я отнюдь не уверен, что кризис уже миновал. Война, расточительство и паразитическая спекуляция, быть может, все еще поглощают больше того, что западный мир производит. В таком случае вопрос о том, когда произойдет катастрофа у нас - расстройство денежного обращения, нехватка всех предметов потребления, социальный и политический развал и все прочее, - лишь вопрос времени".
"Утверждать, что ужасающая нищета в России - в какой-либо значительной степени результат деятельности коммунистов, что злые коммунисты довели страну до ее нынешнего бедственного состояния и что свержение коммунистического строя молниеносно осчастливит всю Россию, - это значит извращать положение, сложившееся в мире, и толкать людей на неверные политические действия. Россия попала в теперешнюю беду вследствие мировой войны и моральной и умственной неполноценности своей правящей и имущей верхушки, как может попасть в беду и наше британское государство, а со временем даже и американское государство".
(То есть, принципиальной разницы между экономическим положением Англии и России господин Уэллс не видит. Где-то получше, где-то похуже. Но большевики стараются, спасают свою страну и свой народ. Дж.Р.)
"Основная катастрофа произошла в 1917 году, когда чудовищно бездарный царизм стал окончательно невыносимым. Он разорил страну, потерял контроль над армией и доверие всего населения. Его полицейский строй выродился в режим насилия и разбоя. Падение царизма было неизбежно.
Но в России не было другого правительства, способного прийти ему на смену. На протяжении многих поколений усилия царизма были направлены главным образом на то, чтобы уничтожить всякую возможность замены его другим правительством. Он держался у власти именно благодаря тому, что, как бы плох он ни был, заменить его было нечем. <...>
И во всей России, и среди русских, разбросанных по всему свету, была лишь одна организация, объединенная общей верой, общей волей, общей программой; это была партия коммунистов. В то время как вся остальная Россия была либо пассивна, как крестьянство, либо занималась бесплодными спорами, либо предавалась насилию или дрожала от страха, коммунисты, воодушевленные своими идеями, были готовы к действию. Число коммунистов было очень мало; они и теперь составляют меньше одного процента населения России. Партия насчитывает не более 600 000 человек; из них, вероятно, не больше 150000 активных членов. Тем не менее она сумела захватить и удержать власть в развалившейся империи, потому что в те страшные дни она была единственной организацией, которая давала людям единую установку, единый план действий, чувство взаимного доверия. Это было и есть единственно возможное в России, идейно сплоченное правительство.
Сомнительные авантюристы, терзающие Россию при поддержке западных держав - Деникин, Колчак, Врангель и прочие, - не руководствуются никакими принципиальными соображениями и не могут предложить какой-либо прочной, заслуживающей доверия основы для сплочения народа. По существу - это просто бандиты. Коммунисты же, что бы о них ни говорили, - это люди идеи, и можно не сомневаться, что они будут за свои идеи бороться. Сегодня коммунисты морально стоят выше всех своих противников, они сразу же обеспечили себе пассивную поддержку крестьянских масс, позволив им отобрать землю у помещиков и заключив мир с Германией. Ценой многочисленных расстрелов они восстановили порядок в больших городах. Одно время расстреливали всякого, кто носил оружие, не имея на то разрешения. Это была примитивная, кровавая, но эффективная мера. Для того чтобы удержать власть, коммунистическое правительство создало Чрезвычайную Комиссию, наделив ее почти неограниченными полномочиями, и красным террором подавило всякое сопротивление. Красный террор повинен во многих ужасных жестокостях; его проводили по большей части ограниченные люди, ослепленные классовой ненавистью и страхом перед контрреволюцией, но эти фанатики по крайней мере были честны.
За отдельными исключениями, расстрелы ЧК вызывались определенными причинами и преследовали определенные цели, и это кровопролитие не имело ничего общего с бессмысленной резней деникинского режима, не признававшего даже, как мне говорили, советского Красного Креста. И, по-моему, сейчас большевистское правительство в Москве не менее устойчиво, чем любое правительство в Европе, и улицы русских городов так же безопасны, как улицы европейских городов.
Кто же все-таки эти большевики, так прочно утвердившиеся в России? По версии наиболее безумной части английской прессы, это участники некоего загадочного расистского заговора; агенты тайного общества, в котором перемешались самым диким образом евреи, иезуиты, франкмасоны и немцы. На самом же деле нет ничего менее загадочного, чем идеи, методы и цели большевиков, и их организация меньше всего походит на тайное общество. Но у нас в Англии существует особый образ мышления, настолько невосприимчивый к общим идеям, что даже самые простые человеческие реакции мы обязательно объясняем деятельностью каких-то заговорщиков".
(Всемирно известному писателю никакая пропаганда не нужна - он и сам всё "правильно" понимает. И сам выступает пропагандистом российского большевизма на Западе. Дж.Р.)
"Но Маркс для марксистов - лишь знамя и символ веры, и мы сейчас имеем дело не с Марксом, а с марксистами. <...> Во всем мире это учение и пророчество с исключительной силой захватывает молодых людей, в особенности энергичных и впечатлительных, которые не смогли получить достаточного образования, не имеют средств и обречены нашей экономической системой на безнадежное наемное рабство. Они испытывают на себе социальную несправедливость, тупое бездушие и безмерную грубость нашего строя, они сознают, что их унижают и приносят в жертву, и поэтому стремятся разрушить этот строй и освободиться от его тисков. Не нужно никакой подрывной пропаганды, чтобы взбунтовать их; пороки общественного строя, который лишает их образования и превращает в рабов, сами порождают коммунистическое движение всюду, где растут заводы и фабрики. Марксисты появились, даже если бы Маркса не было вовсе. В 14 лет, задолго до того как я услыхал о Марксе, я был законченным марксистом".
"И вот, когда произошла катастрофа в России, где не осталось других сил, которые могли бы бескорыстно сплотиться для общего блага, из Америки и Западной Европы вернулось много эмигрантов, энергичных, полных энтузиазма, еще молодых людей, утративших в более предприимчивом западном мире привычную русскую непрактичность и научившихся доводить дело до конца. У них был одинаковый образ мыслей, одни и те же смелые идеи, их вдохновляло видение революции, которая принесет человечеству справедливость и счастье. Эти молодые люди и составляют движущую силу большевизма.
Многие из них - евреи; большинство эмигрировавших из России в Америку было еврейского происхождения, но очень мало кто из них настроен националистически. Они борются не за интересы еврейства, а за новый мир. <...> Некоторые из самых видных большевиков, с которыми я встречался, были вовсе не евреи, а светловолосые северяне. У Ленина, любимого вождя всего живого и сильного в сегодняшней России, татарский тип лица, и он, безусловно, не еврей.
Большевистское правительство - самое смелое и в то же время самое неопытное из всех правительств мира. В некоторых отношениях оно поразительно неумело и во многих вопросах совершенно несведуще. Оно исполнено нелепых подозрений насчет дьявольских хитростей "капитализма" и незримых интриг реакции; временами оно начинает испытывать страх и совершает жестокости. Но по существу своему оно честно. В наше время это самое бесхитростное правительство в мире".
"... если мы будем продолжать свою жесткую блокаду и тем самым лишим Россию возможности восстановить свою промышленность, этот идеал может уступить место кочевнику из Туркестана, вооруженному полдюжиной кинжалов. Мы загоним то, что останется от большевистской России, в степи и заставим ее взяться за нож.
Если мы поможем какому-нибудь новому Врангелю свергнуть не такое уж прочное московское правительство, ошибочно полагая, что этим самым установим "представительный строй" и "ограниченную монархию", мы можем весьма сильно просчитаться. Всякий, кто уничтожит теперешнюю законность и порядок в России, уничтожит все, что осталось в ней от законности и порядка. Разбойничий монархический режим оставит за собою новые кровавые следы по всей русской земле и покажет, на какие грандиозные погромы, на какой террор способны джентльмены, пришедшие в ярость; после недолгого страшного торжества он распадется и сгинет. И тогда надвинется Азия. Снова, как тысячу лет назад, на огромной равнине, до берегов Днестра и Немана, всадник будет грабить крестьянина и крестьянин подстерегать всадника. Города превратятся в груды развалин среди безлюдной пустыни, железнодорожные пути - в ржавый лом, пароходы исчезнут с затихших рек..."
Ах, какие страшные картины рисует в своём воображении писатель-фантаст. Ну, на то он и писатель. Но такие "чудеса", как подавления крестьянских восстаний с помощью танков, аэропланов и удушающих газов, "ликвидация кулачества", коллективизация - второе крепостное право, голодоморы с миллионами жертв и массовым каннибализмом, ГУЛАГ, большой террор с пытками и расстрельными полигонами - все прелести режима, устроенного так старательно оправдываемыми им большевиками, ему, со всей его неукротимой фантазией, не могли привидеться в самом кошмарном сне.
О первой волне русской эмиграции господин Уэллс с высоты своего опыта и знаний говорит с нескрываемым пренебрежением, противопоставляя этим жалким интеллигентам энергичных, уверенных в себе большевиков:
"Политический облик русских эмигрантов в Англии вызывает презрение. Они бесконечно твердят о "зверствах большевиков": крестьяне поджигают усадьбы, разбежавшаяся солдатня грабит и убивает в глухих переулках, и все это - дело рук большевистского правительства. Спросите их, какое же правительство они хотят вместо него, и в ответ они несут избитый вздор, обычно приспосабливаясь к предполагаемым политическим симпатиям своего собеседника. Они надоедают вам до тошноты, восхваляя очередного сверхчеловека, Деникина или Врангеля, который наведет, наконец, полный порядок, хотя одному господу богу известно, как он это сделает. Эти эмигранты не заслуживают ничего лучшего, чем царь, и они не в состоянии даже решить, какого царя они хотят. Лучшая часть русской интеллигенции, еще оставшаяся в России, постепенно начинает - во имя России - пока неохотно, но честно сотрудничать с большевиками.
Сами большевики - марксисты и коммунисты. Как я уже говорил, они оказались у власти в России в полном противоречии с учением Карла Маркса. Почти все их силы поглощены глубоко патриотической борьбой с нападениями, вторжениями, блокадой и всякого рода другими бедствиями, которые западные державы с жестоким упорством обрушивают на потрясенную трагической катастрофой страну. Остаток сил уходит у них на то, чтобы спасти Россию от голодной смерти и установить какой-то общественный порядок среди всеобщего развала. <...>
Я думаю, что многие из большевиков в глубине души порядком обеспокоены гигантским размахом стоящих перед ними задач. Но их, а следовательно, и Россию спасает одно - их коммунистические убеждения. <...>
У себя в Англии мы вынуждены были ввести контроль над распределением продовольствия, мы вынуждены были подавить спекуляцию суровыми законами. Коммунисты, придя к власти в России, немедленно провели все это в жизнь, исходя из своих убеждений, сделав, таким образом, самый необходимый шаг для преодоления царящего в стране хаоса. Вопреки всем русским привычкам и традициям они установили самый жесткий контроль и нормирование. Их карточная система, по-видимому, проводится в жизнь насколько позволяют характер и условия теперешнего производства и потребления в России; на бумаге она совершенно безупречна. Легко подмечать ошибки и недостатки, но гораздо труднее указать, как их избежать, когда имеешь дело с истощенной и дезорганизованной страной. Россия находится сейчас в таком состоянии, что если даже предположить, что большевики будут свергнуты и на смену им придет другое правительство - безразлично какое, - ему пришлось бы сохранить введенную большевиками карточную систему, продолжать сурово наказывать и расстреливать спекулянтов и пресекать сомнительные политические авантюры. В тяжких условиях блокады и голода большевики делают в силу своих убеждений то, что другое правительство вынуждено было бы сделать в силу необходимости".
Насколько более уважительно, чем к презренным эмигрантам, относится господин Уэллс к выдающимся большевикам:
"... в новой России есть и люди с широкими взглядами, и, если им дадут возможность, они будут строить, и, вероятно, строить хорошо. Среди людей такой творческой силы я могу назвать самого Ленина, который поразительно вырос со времен своей эмиграции и недавно выступил с резкой критикой экстремистских заскоков в своей собственной партии, Троцкого, который никогда не был экстремистом и обладает большими организаторскими способностями, Луначарского - наркома просвещения, Рыкова - руководителя Совета Народного Хозяйства, Лилину из петроградского отдела народного образования и Красина - главу торговой делегации в Лондоне. Это имена, которые первыми пришли мне в голову, но ими отнюдь не исчерпывается список подлинных государственных деятелей в большевистском правительстве. Эти люди добились уже известных успехов, несмотря на блокаду, гражданскую войну и интервенцию. Им приходится работать над восстановлением страны, обнищавшей до такой степени, какую английский или американский читатель даже представить себе не может, к тому же еще с исключительно беспомощным аппаратом".
(Кому могло прийти в голову в 1920-м, что через десять-пятнадцать лет добрая половина этих замечательных "творцов" и "организаторов" окажется врагами народа и будет безжалостно истреблена: большинство расстреляны, а кое-кто и ледорубом по черепу заработает. Дж.Р.)
"Как бы плохо ни отзываться о большевиках, невозможно отрицать, что подавляющее большинство из них ведет не просто трудовую, но прямо аскетическую жизнь".
(Да, да, прямо шатаются от голода. Дж.Р.)
"Я видел, как готовили обед для детей, - в Советской России дети питаются в школе; он был вкусно сварен из продуктов гораздо лучшего качества, чем обед, который мы видели в районной кухне".
(А миллионы голодных беспризорников не заметил? Или ему "не показали"? Дж.Р.)
"... я пришел к убеждению, что в условиях колоссальных трудностей в Советской России непрерывно идет грандиозная работа по народному просвещению и что, несмотря на всю тяжесть положения в стране, количество школ в городах и качество преподавания неизмеримо выросли со времен царского режима. (Все это, как и в других случаях, почти не касается крестьянства, за исключением некоторых "показательных" районов.) Школы, которые я видел, не отличались от хороших средних школ Англии. <...>
Когда перед большевиками встали во весь рост проблемы голода, распада семейных очагов, социального хаоса, они начали брать городских детей под опеку государства, организуя для них школы с общежитиями. Подобно детям высших классов Англии, городские дети России учатся в школах-интернатах. <...>
Я хочу сказать лишь несколько слов о доме отдыха для рабочих на Каменном острове. Это начинание показалось мне одновременно и превосходным и довольно курьезным. Рабочих посылают сюда на 2-3 недели отдохнуть в культурных условиях. Дом отдыха - прекрасная дача с большим парком, оранжереей и подсобными помещениями. В столовой - белые скатерти, цветы и т. д. <...> Аллея, ведущая к дому отдыха, украшена в футуристическом духе; у ворот возвышается огромная фигура рабочего, опирающегося на молот; она сделана из гипса, взятого из запасов хирургических отделений петроградских больниц... Но ведь, в конце концов, стремление перевоспитать рабочих, поместив их в культурную обстановку, само по себе не может вызывать возражений..."
(Трудно сказать, чего больше в таких "глубокомысленных" выводах - наивности или глупости? Дж.Р.)
"Ленин - не человек пера; его опубликованные труды не дают правильного представления о нем. Написанные в резком тоне брошюры и памфлеты, выходящие в Москве за его подписью, полные ложных концепций о психологии рабочих Запада и упорно отстаивающие абсурдное утверждение, что в России произошла именно предсказанная Марксом социальная революция, вряд ли отражают даже частицу подлинного ленинского ума, в котором я убедился во время нашей беседы. <...>
Ленин с откровенностью, которая порой ошеломляет его последователей, рассеял недавно последние иллюзии насчет того, что русская революция означает что-либо иное, чем вступление в эпоху непрестанных исканий. Те, кто взял на себя гигантский труд уничтожения капитализма, должны сознавать, что им придется пробовать один метод действия за другим, пока, наконец, они не найдут тот, который наиболее соответствует их целям и задачам, - писал он недавно". (5)
Господин Уэллс был просто очарован своим собеседником и назвал его "кремлёвским мечтателем". А обиженный большевиками Иван Бунин так несправедливо и желчно характеризовал этого приятного, располагающего к себе "вождя мирового пролетариата". Ну как можно доверять мнению этих несчастных, вечно всем недовольных эмигрантов?
В заключение знаменитый писатель так обобщает свои впечатления от большевистской России:
"Единственное правительство, которое может сейчас предотвратить такой окончательный крах России, - это теперешнее большевистское правительство, при условии, что Америка и западные державы окажут ему помощь. В настоящее время никакое другое правительство там немыслимо. У него, конечно, множество противников, - всякие авантюристы и им подобные готовы с помощью европейских государств свергнуть большевистское правительство, но у них нет и намека на какую-нибудь общую цель и моральное единство, которые позволили бы им занять место большевиков. <...> Поэтому мы должны приспособиться к большевистскому правительству, нравится нам это или нет.
Большевистское правительство чрезвычайно неопытно и неумело; временами оно бывает жестоким и совершает насилия, но в целом - это честное правительство. В нем есть несколько человек, обладающих подлинно творческим умом и силой, и они смогут, если дать им возможность и помочь им, совершить великие преобразования. Судя по всему, большевистское правительство старается действовать в соответствии со своими убеждениями, которых большинство его сторонников до сих пор придерживается с чуть ли не религиозным пылом. Если оказать большевикам щедрую помощь, они, возможно, сумеют создать в России новый, цивилизованный общественный строй, с которым остальной мир сможет иметь дело. Вероятно, это будет умеренный коммунизм с централизованным управлением транспортом, промышленностью и, позднее, сельским хозяйством.
Если народы западных стран хотят по-настоящему помочь русскому народу, они должны научиться понимать и уважать убеждения и принципы большевиков. До сего времени правительства западных стран самым грубым образом игнорировали эти убеждения и принципы. Советское правительство, как оно само о том заявляет, - коммунистическое правительство, и оно полно твердой решимости строить свою деятельность на принципах коммунизма. Оно отменило частную собственность и частную торговлю в России не из конъюнктурных соображений, а потому, что считало это справедливым". (5)
На эту апологетику большевизма не мог не откликнуться русский писатель-эмигрант, будущий Нобелевский лауреат Иван Алексеевич Бунин:
"Уэллс говорит: был в России строй "еще более слабый, гнилой, чем наш", потом пришла великая смута, Керенщина, "болтовня партий", "трупы на улицах"... Одни большевики "имели волю, веру, организацию" (волю к чему, веру во что, - Уэллсу безразлично), одни большевики установили некоторый порядок; власть их, конечно, странна уже хотя бы по одному тому, что "в России совсем нет еще рабочего класса", "коммунистов не наберется и одного процента", но ведь Колчак, Деникин, Врангель - "авантюристы, разбойники, лишенные всякой идеи", а у большевиков она все-таки есть, "они выше своих врагов, хотя неуклюжи, кровавы"... "они дали народу землю, мир с Германией..." "чрезвычайки подавили всю оппозицию, в них работают люди узкие, фанатики, но честные, работающие с определенной целью"... Марксизм учение тупое, "я ненавижу даже бороду Маркса и его совиную физиономию", и большевики, будучи марксистами, смешны для меня, жалки своей верой в европейскую революцию, "которой, конечно, не будет", но они "честные люди"...
Что будет Уэллс писать дальше, я не знаю, да и не интересуюсь, ибо справедлива английская пословица, что для того, чтобы узнать, испортился окорок или нет, вовсе не надо съедать его весь. Но то, что я уже узнал, то, что я уже услыхал от английского писателя, возмутило меня, писателя русского, до глубины души.
Нельзя не отозваться на слова такого известного и, значит, влиятельного человека, как Уэллс, и вот я экстрактирую его статьи, чтобы резче выступил их ужасный, а порою смехотворный смысл, сжато повторяю их с определенной агитационной целью, - слушайте, слушайте, христиане, люди 20 века и цивилизованного мира, что говорится о России не одними нами, которых подозревают в пристрастии, но и знаменитыми англичанами!