Ветер. Деревья шипели кронами, словно стаи обозлённых кошек. Кусты скребли костяными пальцами по металлической обшивке сарая. Обычно, во время сильного ветра Илья спал крепче, чем в самые тихие ночи, но теперь его сознание всплыло из мутных глубин привычных кошмаров, как мёртвая рыбка на поверхность отравленного пруда.
Анжела тихо лежала рядом. Она была напряжена и очень напугана. Илья не мог видеть её в непроглядной тьме, но знал, что её прекрасные глаза сейчас широко открыты.
― Успокойся, любимая. Это просто ветер, ― Илья пригладил ладонью тонкие волосы девушки и крепче обнял её. Анжела лишь тихо простонала в ответ. Она кого-то сильно боялась, настолько сильно, что страх порой лишал её сна и возможности говорить. Ужас перед неведомым преследователем сковывал её. Даже близость и, как надеялся Илья, любовь, не стала пока для Анжелы поводом открыться ему до конца.
Илья поклялся себе, что защитит Анжелу от любой угрозы, и страх навсегда покинет её сердце. Илья нащупал губами ухо девушки, скользнул по нему поцелуем и прошептал:
― Не бойся, я рядом. Я тебя не брошу.
Он хотел ещё раз повторить, что шум за стенами - это лишь ветер, но услышал отчётливое бренчание пустых жестянок. Илья прислушался. Вот, опять - сработала его сигнализация, сделанная из связок пустых пивных банок, соединённых тонким шпагатом. Илья каждый вечер развешивал гроздья жестянок вокруг убежища - как оказалось, не напрасно. Неужели, таинственный преследователь Анжелы отыскал её даже здесь? Что же - это прекрасная возможность разобраться с ним раз и навсегда. Илья сделал глубокий вдох и решительно направился к двери.
Тяжёлая железная створка ржаво скрипнула и поперхнулась влажным, прохладным сквозняком - малым куском, плотоядно откушенным от могучего, но призрачного тела ночного ветра. Илья прикрыл за собой дверь и быстро зашагал в сторону, откуда вновь послышалось дребезжание пустых банок. За два месяца он прекрасно изучил свои владения, и даже в полной темноте легко обходил многочисленные препятствия: разросшиеся кусты, бетонные балки и торчащие из земли железки. Но даже в темноте он почувствовал тяжёлое присутствие чудовищной клоунской головы - огромной железной конструкции, бывшей некогда частью детского аттракциона, этаким локомотивом маленького поезда.
Огромные, как чайные блюдца, глаза, толстые щёки, хищно выпирающий нос, и широко распахнутый рот с толстым, вываливающимся наружу, языком - надо быть крайне смелым ребёнком, чтобы прокатиться на такой карусели. Илья уже стал привыкать к мёртвой гусенице-клоуну в сбитом набекрень колпаке, но по-прежнему испытывал некоторую оторопь, оказываясь поблизости. Лохмотья сползающей краски и пятна ржавчины делали эту изуверскую маску ещё более жуткой. Илья каждый раз пугался пустого взгляда нарисованных глаз, но отчасти был даже рад такому соседству. Ведь, даже распалённые гормонами малолетние парочки в поисках уединения дружно избегали этого места.
Возможно, именно поэтому Илья и обустроил своё временное жилище в пустой железной коробке, где ранее размещался пульт управления каруселью и хранился какой-то инвентарь. Почти всё лето он провёл в железном сарае с пристройкой-кассой в виде огромного мухомора. Провёл в полном уединении, которое закончилось лишь с чудесным появлением Анжелы. Илья любил уединение. Точнее, он просто не любил людей - не доверял им.
Из замкнутого ребёнка он превратился в нелюдимого подростка, а потом и в одинокого, угрюмого мужчину. Ещё мальчишкой он не мог ответить, как прочие, на обидные толчки, пинки и оплеухи. Вместо того, чтобы выплеснуться наружу ответным ударом, обида копилась внутри. Но эта застарелая злоба не пропадала, не выходила с потом - она заполняла Илью изнутри, отравляла все мысли, эмоции, пока в самый неожиданный момент не наступала "точка кипения".
И этот короткий всплеск часто приводил к скандалам, потому что Илья мог неожиданно для всех взять и ударить оказавшегося поблизости детсадовца деревянным бруском из игрушечного набора строителя. Он был способен без всякой причины встать во время урока и "огреть" одноклассника тяжёлым портфелем по голове, разбив её в кровь или в школьной столовой плеснуть горячий чай кому-то в лицо. И чаще всего, жертвой его накопленной агрессии становились совершенно случайные люди - не те, кто оскорблял и шпынял его в коридорах и на улице.
Илья плохо помнил эти моменты своей жизни, но в его памяти надолго оседали последующие вызовы в кабинеты директора вместе с родителями, суровые взгляды, обвинительные речи взрослых и жгучие полосы отцовского ремня на ягодицах . Всё это также потоками едкой обиды попадало в сточную яму его подсознания, чтобы в очередной раз, в самый неожиданный момент обернуться какой-нибудь мерзкой выходкой. Ровесники не упускали случая, чтобы жестоко подшутить над странным мальчишкой, или просто пнуть, проходя мимо. Их радовало, что тот не мог ударить в ответ, а учителя не спешили вступаться за Илью - помня его ужасные выходки, они заведомо считали, что тот "сам виноват". Даже звери, словно чувствовали в нём отчаянного изгоя - дворовые псы с лаем преследовали его, а кошки шипели и угрожающе замахивались лапой.
Илья не пытался расположить к себе окружающих. Не находя в себе воли к сопротивлению всеобщей ненависти, он всё больше уходил в себя. Всё свободное время он проводил дома или бродил по лесу в полном одиночестве, погружённый в самые мрачные раздумья. Пробовал читать, но быстро уставал и просто рассматривал картинки в книгах и журналах. Особенно ему нравились рисунки в журналах, которые разносили по квартирам сектанты в опрятных одеждах. Все люди там были такими ненастоящими - с добрыми, внимательными глазами и светлыми улыбками на лицах. Илья любил прокалывать нарисованным человечкам глаза и подрисовывать острые клыки, выпирающие над приторно растянутыми губами.
Как-то Илья попытался занять себя рисованием по-настоящему. У него даже стало получаться, и родители впервые обрадовались, посчитав, что сын нашёл себя в творчестве. Однако, Илья быстро разочаровался в живописи. Да, он научился смешивать краски и создавать очень реалистичное изображение, но его пейзажи были плоскими и вызывали ощущение беспредельного уныния. А портреты... портреты были в целом удачны, но имелось в них нечто необъяснимое, что пугало до оторопи не только рискнувших позировать, но и самого художника.
Илья остановился, прислушиваясь к шелесту ветра. Справа послышалось отчётливое перестукивание пустых жестянок. Илья бросился на звук, раздвигая руками жёсткие ветки кустов. Ненастная ночь была темна до невозможности, но Илья почувствовал чьё-то присутствие впереди. Неизвестный, притаившийся в ночи, пугал Илью. Страх будто полоскал его изнутри кипятком. Но теперь Илья не мог позволить себе привычно смириться, не мог спасовать перед опасностью - у него была Анжела, которой требовалась защита. Илья успел соскрести с хлипкого стола своей воли редкие, сухие крошки смелости и крикнул, что было сил:
― Пошёл прочь! Ты здесь не нужен. Исчезни!
Будто испугавшись собственной храбрости, Илья успел добавить неуверенным шёпотом:
― По-жа-луй-ста-а-а.
В тот же миг, тьма разродилась испуганным воплем. Илья вздрогнул, но не смог двинуться с места - его словно стиснули грубыми руками и швырнули на огромное колесо, раскрученное до невероятной скорости. Тьма закрутилась вихрем, Илья заблудился в ней, ослеп в шуме ветра и визге ночного пришельца, утонул в пространстве без верха и низа, выпал прочь из яви. Беспамятство оставило его, когда ночь уже утратила чернильную непроницаемость, пропитавшись серыми каплями предрассветного сумрака. Он отдышался, и заметил, что стоит там же, где его застал крик ночного гостя. Илья осмотрелся. Вокруг, насколько позволял видеть предутренний сумрак, никого не было. Сигнальные верёвки тоже были на своих местах, и, вроде бы, нетронутые. Неужели показалось? Или опять вчера краски надышался, когда смешивал цвета в сарае? Впредь надо будет делать такие вещи на воздухе.
Ветер не стих окончательно, но шумел уже не так сильно, как глубокой ночью. Поток воздуха был достаточно силён, чтобы угрожающе хлопать металлической дверью сарая. Илья не успел толком испугаться до того, как потерял сознание, но теперь страх ледяным потоком захлестнул его грудь, стиснул горло. Ведь, дверь временного жилища была плотно закрыта. Анжела! Неужели неведомый враг добрался до неё?
Илья, покачиваясь на онемевших ногах, шагнул в сторону сарая. Дверь снова гулко хлопнула, дохнув чем-то отвратительным и незнакомым. В сознании почему-то появилась мысль о запахе смерти, но Илья тут же подавил этот всплеск паники, и зашагал быстрее. Рывком распахнув тяжёлую дверь, он угадал в темноте лежащую под одеялом Анжелу. Быстро обшарив все углы своего убежища, Илья лёг рядом с девушкой и, стараясь унять одышку, обнял её. Анжела повернулась, коснувшись мужского тела упругим бедром. Илья неожиданно почувствовал острое желание сблизиться с ней прямо сейчас, но остановил себя, не решаясь будить возлюбленную. Ведь она полночи не могла уснуть из страха перед неведомым преследователем. Ничего - Илья подождёт до утра. Ведь он ждал её уже много лет. Он умеет терпеть.
Илья рос, взрослел, но так и не научился сходиться с людьми. Он, вообще, учился неважно - бесконечные обиды вытесняли все прочие мысли, мешали сосредоточиться. С трудом окончив школу, он понял, что дальнейшее образование для него закрыто и невольно определил себя в разнорабочие.
Но, чему он прекрасно обучился - это читать по глазам скрытые желания людей. Во всяком случае, так ему казалось. Илья знал, что в людских глазах - там, где остальные видели лишь радость, участие, интерес, задумчивость, печаль, есть кое-что ещё - то, что не выступает на поверхность. Илья видел это в глубине глаз каждого - ненависть, презрение, отвращение, безграничную злобу. Он знал, что, как только повернётся спиной к собеседнику, вся эта дрянь всплывёт, словно зловонные пузыри болотного газа, и едкой отравой насытит брошенные вслед взгляды.
Он чувствовал эти жгучие уколы кожей спины, каждым волоском, каждым нервом. Ему казалось даже, что эти взгляды пахнут - чем-то резким и одурманивающим, вроде бензина или ацетона. Даже в глазах родителей он порой видел редкие отблески презрения. Ему нравились девушки, но он не мог наладить отношения ни с одной из них. Илья не решался даже подойти к ним на расстояние вытянутой руки - ему не требовалось быть так близко, чтобы прочитать в их глазах намерение плюнуть на спину или, при случае, всыпать крысиного яду в чай.
Мать, искренне надеясь устроить жизнь повзрослевшего сына, пыталась навязать ему встречи с жаждущими замужества дочерьми своих подруг. Однако, в лучшем случае это заканчивалось ничем, когда Илья просто сбегал с импровизированных смотрин, а в худшем... Впрочем хуже, чем в последний раз и быть не могло. Одна из "подсунутых" мамой девиц оказалась на редкость настойчивой. Илья не устоял под её натиском и стал встречаться. Роковое третье свидание он помнил плохо, но со слов родителей девушки он пытался задушить их дочь. Той удалось вырваться и сбежать, но, говорят, повреждения оказались такими, что девушка надолго слегла в больницу.
Илья до сих пор не мог вспомнить подробностей того злополучного вечера - память отзывалась лишь сценой с участием рыдающей матери и взбешённого отца. Родителям как-то удалось уговорить семью девушки не обращаться в полицию. Однако, Илья понял, что оставаться в родном городе больше не сможет. Отношения с родителями испортились окончательно, а ненависть в глазах окружающих стала просто нестерпимой.
Илья не выдержал и недели этой всеобщей скрытой, но совсем для него не тайной, злобы. Однажды он просто сложил в сумку свою одежду, вытащил из коробки ничтожные сбережения и отправился на вокзал. Там он купил билет на самую дальнюю электричку, и спустя три часа ступил на платформу совершенно незнакомого города. Прогуляв по улицам до темна, он не придумал ничего лучшего, как заночевать на лавочке в парке. И тут, впервые за долгое время, случай помог несчастному беглецу - утром, выходя из парка, Илья заметил объявление на столбе у ворот. Администрации парка требовался рабочий на летний сезон.
Илья тут же отправился к зданию администрации. На него посмотрели с плохо скрытым удивлением, потому что за работу на свежем воздухе оплата предлагалась более, чем скромная. Однако, вслух своего изумления никто не выказал. Илье просто объяснили его будущие обязанности и выдали бланк заявления. Не пришлось даже беспокоиться о жилье, которое Илья обустроил в одном из сарайчиков, выделенных ему под инвентарь. Начальство, если и не знало, то точно догадывалось, что новый работник ночует в парке, но закрывало на это глаза, памятуя о нехватке желающих занять эту вакансию.
Илья быстро привык к новому распорядку: днём он ремонтировал и красил лавочки, белил бордюры и гипсовые парковые скульптуры, заколачивал прорехи в заборе. А ближе к ночи уставший работник отправлялся в заброшенную часть парка, где тихо ржавели, зарастая кустарником и бурьяном сломанные аттракционы. Там и ночевал Илья под охраной устрашающего змея-клоуна, рассохшихся деревянных лошадок, грибов-мухоморов, утят и пузатых, куцекрылых самолётиков. Если не считать коротких указаний от руководства, пары фраз с кладовщиком при получении краски, да редких перепалок с подвыпившими и всезнающими советчиками из числа посетителей, Илья почти не общался с людьми. Он был совершенно один. И его это устраивало... Пока не появилась Анжела.
Той ночью шёл дождь, а с центральной части парка доносились приглушённые звуки музыки, ритмично ухающие басами. Город отмечал всеобщими гуляниями какой-то большой праздник. Илье это было не интересно, он пытался уснуть. Однако, сквозь шорох дождя, стук капель по железной крыше и шум далёкого праздника, он расслышал шаги. Шаги, причитания и громкие всхлипы. Илья вышел под дождь с твёрдым намерением прогнать незваного гостя.
― Кто здесь? ― решительно рявкнул Илья.
― Это, ик, я, ― раздался плачущий девичий голос, вслед за которым потянулся густой шлейф из запаха дешёвого спиртного. Илья, как ни странно, не чувствовал в этот момент робости перед девушкой. Возможно, причиной тому была тьма, прячущая глаза внезапной собеседницы или уверенность, полученная вместе с неофициальным званием непризнанного хозяина этого заброшенного пятачка парковой земли, но Илья не убежал прятаться в свою железную раковину, а смело спросил:
― Как тебя зовут?
― А-анжела, ― тихо ответила девушка. И в тот же миг, как финальная точка городских гуляний, небеса осветились всполохами фейерверка. А Илья смог, наконец, увидеть девушку. В разноцветном сиянии предстала молодая женщина, не обладающая изысканной внешностью и заметной красотой, которая могла бы считаться простушкой. К тому же на лице имелись явные следы частых злоупотреблений крепкими напитками. Однако, неискушённому Илье она казалась волнующе прекрасной. Самое главное, что поразило Илью - это глаза девушки. В них не было того гнилого дна, исторгающего миазмы ненависти и презрения. Взгляд Анжелы был открыт, честен и очаровательно беззащитен.
В глазах, красных от слёз и всполохов салюта, читалась печаль, и ничего более. Возможно, девушка поссорилась со своим парнем и захотела побыть одна. Анжела сидела на креслице карусели-клоуна и смотрела на Илью снизу вверх. Странное, незнакомое доселе волнение охватило Илью - он ещё никогда не встречал таких глубоких, но, в то же время, искренних глаз. Дрожащим голосом он представился:
― А м-меня Илья зовут.
Во время следующей вспышки фейерверка печаль во взгляде Анжелы сменилась интересом. Илья приблизился. Небо полыхнуло красным, а в глазах Анжелы появился страх, который с каждой вспышкой становился всё заметней и ярче. Илья понял, что девушка плакала не из-за разрыва с парнем, а от бессилия и ужаса перед неведомым преследователем. Илья понял, что должен защитить её от опасности. Ночь после салюта казалась ещё темней. Илья, крепко сжав плечи Анжелы, помог ей встать и повёл к сараю:
― Пойдём. Тебе надо обсохнуть и согреться. Ничего не бойся. Здесь тебя никто не найдёт.
Илья проснулся, когда сквозь узкое, мутное окошко сарайчика робко пытались протиснуться слабые лучи утреннего солнца. Он чувствовал себя отдохнувшим, словно не было жуткой ветреной ночи и пугающего визита таинственного врага. Илья сладко потянулся и коснулся губами податливого плеча Анжелы. Та поёжилась и попросила дать ей ещё полчасика поспать. Илья усмехнулся, и стал одеваться. В дверях он обернулся и с безграничной нежностью посмотрел на спящую девушку. Он до сих пор не мог поверить своему внезапному счастью.
Всё их знакомство, на самом деле, было удивительным и почти невозможным. Так же, как глаза Анжелы поразили Илью, что-то в нём самом вызвало в ней ответные чувства. И в первую очередь - безграничное доверие. Она сразу согласилась укрыться в его убогом жилище. И на следующий день, который, к счастью, был выходным для Ильи, они болтали до самого вечера. Илья не ожидал от себя такого красноречия, хотя, впрочем, ему пришлось больше слушать, чем говорить. Анжела рассказывала о себе, о своём городе. Говорила, как в детстве любила кататься на каруселях, а после того, как их разобрали, стала приходить в этот уголок парка, когда ей было тяжело. Это стало её тайным местом, где она могла выплакаться и спрятаться от... Каждый раз, когда речь должна была зайти о том, от кого пыталась сбежать Анжела, её прекрасный ротик умолкал на несколько долгих минут.
Илья видел, что девушка кого-то боится, боится до немоты, до дрожи. Он не стал расспрашивать её, а просто предложил остаться с ним, втайне стеная в страхе перед отказом. Анжела одарила его нежным взглядом восхитительных глаз, и спустя бесконечные мгновения восторга, испытанного очарованным Ильей, согласилась. Закончив работу, Илья теперь спешил к своему жилищу, где его ждала прекрасная Анжела. Они ужинали, гуляли среди поломанных каруселей, разговаривали. К Илье даже вернулась былая страсть к рисованию. Неожиданно для себя, он как-то смешал в банке остатки краски разных цветов, и обмакнув кисть, принялся выводить контуры будущего портрета прямо на стене сарая. Не трудно догадаться, что рисовать он стал Анжелу, которая занимала все его мысли и чувства.
Знатоки могли бы назвать то, что получалось у Ильи, наивной и неумелой мазнёй, но ему портрет казался замечательным. Анжела от картины была в полном восторге. К тому же, Илья не останавливался, продолжая ежедневно добавлять новые штрихи и править старые. Картина жила, словно сестра-близнец настоящей Анжелы. Особенно много внимания Илья уделял глазам - ему казалось, что невозможно сделать их такими же выразительными, как у прототипа, но хотелось стремиться к этому. Частенько, когда он работал над портретом, Анжела сидела напротив и рассказывала что-нибудь. Это были счастливейшие минуты. Но потом неизбежно наступала ночь...
С приходом темноты, Анжела становилась совершенно другой. Она замыкалась в себе, пряталась под одеяло, и лишь иногда испуганно всхлипывала. Её страх невольно передавался Илье. Хоть он и храбрился, обещая и ей и себе, что справится с любым, кто рискнёт приблизиться к их убежищу, но страх не покидал его ночами. Он вздрагивал от каждого шороха. В треске веток, в шуме дождя и ветра, в редких криках ночных птиц ему мерещилась ужасная, неведомая опасность, которую воображение щедро наделяло самым чудовищным обликом.
Илья боялся, трепетал от ужаса, но всякий раз выходил в темноту, надеясь раз и навсегда разобраться с тем, кто преследовал Анжелу. Но враг всегда ускользал. Илья чувствовал его тень, слышал шаги, но, когда казалось - протяни руку и коснёшься его, страх окончательно сковывал, пробирал до судорог. Невозможно было ни вздохнуть, ни пошевелиться. Настигала нестерпимая боль и неодолимое головокружение. Наконец, Илья утыкался, как в войлочную стену, в глухое беспамятство. В себя он приходил совершенно измотанным, с болью в мышцах и суставах.
Порой Илья думал, что имеет дело не с человеком, а с какой-то враждебной сущностью, неподвластной пониманию. Эта уверенность нарастала с каждой ночью, когда кошмар, мнимый или настоящий, бродил среди старых аттракционов. Анжела своим молчанием также добавляла очков в пользу идеи о нечеловеческой, нерациональной природе страшного ночного визитёра. Её глаза умоляли Илью не выходить в ночь навстречу тяжёлым шагам, несущим страх и оторопь. Глаза умоляли, но голос дрожал и превращался в испуганный вздох, в нечленораздельный вой, отчаянные рыдания. Анжела закусывала губы и прятала голову под одеялом, как маленькая девочка. Илья же вновь, собрав по пылинке остатки храбрости, выходил в дверь, чтобы испытать боль и ужас, какие не доводилось терпеть от самых жестоких и сильных обидчиков.
Иногда, приходя в сознание в предутренних сумерках, Илья понимал, что судороги, сковавшие его тело перед лицом воплощённого кошмара были настолько сильными, что кровь выступала сквозь поры кожи, как пот. Кровь капала с кончиков пальцев, липкими пятнами въедалась в одежду. В такие ночи Илья едва доползал до постели, чтобы утром соскабливать с тела засохшие бурые корки. И с течением времени, таких кошмарных бессонных ночей становилось всё больше. Иногда Илья, с ужасом ловил себя на мысли, что без Анжелы ему жилось бы проще... Нет! Он тут же гнал эти мысли, ведь ночь сменялась утром, а за днём следовал вечер, который Илья мог полностью посвятить общению с любимой.
Каждое утро дарило надежду и радость. Вот и теперь, Илья встал, умылся над ведёрком с отмокающими в растворителе кистями. Потом взболтал мутную, в цветных разводах жижу и, вытащив кисти, выплеснул её в прямоугольную яму с бортами из раскрошенного бетона. Когда-то, видимо, в этой яме стоял мотор, приводивший в движение одну из каруселей. Мотор увезли, а яма со временем заполнилась водой. Илья сливал туда помои, остатки краски и выдохшийся растворитель, отчего вода в яме покрылась радужной плёнкой в самых причудливых разводах. Анжела любила бросать в яму камни, наблюдая, как полосы краски сливаются в удивительные фигуры.
Вот и сейчас, в мутную воду бултыхнулся камень, обрызгав лицо Ильи. За спиной зазвенел смех. Обернувшись, Илья увидел Анжелу, прислонившуюся к стенке сарая рядом со своим портретом. Илья хотел пожелать ей доброго утра, но осёкся, услышав, как чьи-то тяжёлые шаги хрустят сухими ветками. Неужели, теперь и днём стоит опасаться столкновения с кошмаром, преследующим Анжелу? Что ж, Илья хотя бы сможет, наконец, увидеть своего врага... Ф-ух, это всего лишь директор.
Илья поздоровался с начальником, тот в ответ кивнул и деловым тоном заявил:
― Илья, сейчас машина должна прибыть с рубероидом и краской. Так что, дуй туда - поможешь раз-гру-зить, ― свою короткую речь директор закончил как-то неуверенно, растягивая слова. При этом мужчина смотрел за спину Илье. Лицо начальника сменило выражение с уверенно-сосредоточенного на совершенно растерянное. Илья понял, что его собеседник разглядывает Анжелу, и ревность кольнула его в сердце. Хотя, к кому ревновать? Директор намного старше его. Илья решил сразу показать, кем ему приходится Анжела, чтобы отмести все возможные поползновения.
― Это Анжела, моя девушка. Давайте, я вас познакомлю.
― Нет, нет, я очень спешу. Как-нибудь потом, ― директор попятился, побледнев, и словно испугавшись чего-то, потом повернулся и быстро скрылся из виду.
― Твоя девушка, говоришь? А я думала - мы просто друзья, ― за спиной послышался знакомый голос. Такую интонацию от Анжелы Илья слышал впервые, и она пугала его. Он решил, что именно сейчас настало время окончательно открыться девушке. Илья решительно подошёл к Анжеле и, картинно припав на одно колено, взял её руку в свои дрожащие ладони.
― Анжела, милая, я давно хотел сказать... Я люблю тебя!
Повисла неловкая пауза, а потом... Илья ожидал услышать всё, что угодно, но не этот противный, надменный смех. Он посмотрел вверх, и удивился, насколько изменилась Анжела. Её прекрасная улыбка превратилась в омерзительный оскал, а глаза выпучились, как у дохлой рыбы. И в этих глазах, которыми Илья готов был любоваться днями напролёт, появилось то самое гнилое дно, которое так ненавидел он в других. Теперь взгляд девушки наполнился издёвкой и презрением.
― Ты меня любишь? Ха, да что ты себе возомнил? Ты в зеркало-то себя видел? Ах, да - у тебя же и зеркала-то нет. Ах, если бы ты знал, как тяжело мне было терпеть твои знаки внимания. Но, теперь всё - меня увидел посторонний человек и больше незачем прятаться. Я ухожу, ― последнюю фразу Анжела подкрепила густым плевком в лицо Илье. Её слюна пахла смертью, гнилью и ацетоном.
Илья вскочил и сжав плечи коварной обидчицы, принялся трясти её, исторгая потоки бессвязных фраз:
― Почему? За что? Я для тебя. Я всё. Только о тебе. Ради тебя. Всё.
Голова девушки моталась из стороны в сторону, но та не прекращала истерически хохотать. Смеялась она, когда один глаз выскочил из глазницы и повис, раскачиваясь, на тонких сосудах. Стонала от хохота, и когда хрустнули шейные позвонки, а голова запрокинулась, как у тряпичной куклы.
Илья, взбешённый до помутнения рассудка, столкнул Анжелу в яму с грязной водой. Едва сдерживая слёзы, он наблюдал, как разноцветная жижа заливается в пустую глазницу, как хлопьями отваливаются щёки, сползают волосы. Некогда любимая девушка рассыпалась на глазах, словно иллюзия, подростковый сон о недоступной прелестнице. Анжела буквально таяла в смеси помоев и растворителя, растекаясь по поверхности яркими пятнами краски.
Илья больше не мог сдерживаться, и горькие слёзы обиды жаркими потоками хлынули из глаз. Упав на землю, он задыхался в рыданиях, бился, как выброшенная из воды рыба. Внезапные слёзы, словно неудержимый поток мутной талой воды, сорвали и унесли, как щепку, ту стену, что отделяла его сознание от неприятных, жутких и болезненных воспоминаний. Внезапно Илья вспомнил всё, что не хотел бы узнать никогда.
Сначала жестокая память вернула его в тот вечер, когда он встретил Анжелу. Илья вновь увидел в багровых отсветах праздничного салюта огромные глаза девушки, застывшие в ужасе. И её страх был вызван не таинственным преследователем - причиной судорожной паники был он, Илья, сомкнувший руки на горле девушки. Потом, обездвиженную и бездыханную, он отволок её в сарай.
Далее, из тайного закутка в подсознании вереницей потянулись движущиеся картинки вечеров, когда Илья выносил Анжелу наружу и усаживал напротив стены, где рисовал портрет. Вспоминал её рассказы, произнесённые собственным голосом, но изменённым до скрипучей пародии на сопрано. Отвратительны, но в то же время трогательны, были нередкие минуты, когда Илья закрашивал трупные пятна на лице и теле Анжелы или затирал шпателем возникающие тут и там язвы. С непередаваемой нежностью Илья раз за разом подтягивал суровыми нитками обвисающую кожу.
Вспоминались и тревожные ночи, в тёмном шорохе которых он пытался спугнуть кошмарного врага, от дыхания и шагов которого кровь стыла в жилах, а сознание пряталось в черноте беспамятства. Только это были его шаги, и он не стоял на месте и не падал в обморок, а бежал через бурьян и кусты, в парк, на дорогу, чтобы встретить запоздалого пешехода. И горе было тому, кто попадался Илье, когда его тело было под властью зверя, в прочие часы крепко спящего на самом дне подсознания - в пучине зловонного болота, рождающего ночные кошмары. Илья, не владея собой, бросался на одинокого полуночника, душил, ломал горло, грыз шейные артерии. Затем, истекая едким потом, он оттаскивал тело к сараю, подвязывал проволокой груз и сталкивал мертвеца в яму, залитую мутной водицей.
Илья вспоминал все эти жуткие моменты и не мог поверить, что способен сотворить такое. Однако, не было веры и в собственную непогрешимость - просто невозможно вдруг придумать всё это, да ещё и в подробностях. Илья задыхался от жалости и ненависти к себе одновременно. Наконец, при виде разлагающейся в яме Анжелы, его вырвало прямо на её обезображенное лицо. Илья сделал два шага назад, отмахиваясь от укоризненного взгляда единственного выпученного глаза мёртвой девушки. Споткнулся, упал навзничь и потерял сознание.
Очнувшись, Илья с трудом мог вспомнить, где находится. Как бурные грозовые потоки, наполнившие дождевой жёлоб, жуткие воспоминания нахлынули сокрушительной массой и стекли в никуда, оставив лишь чистую поверхность, не сморщенную ни единым сомнением или страхом. Не осталось ни угрызений совести, ни обид. Илья встал и посмотрел на стену сарая. Портрет Анжелы. Только Илья теперь не помнил, кто изображён на железной стене. И он смотрел на картину другими глазами - теперь она не вызывала в нём ни умиления, ни восторга, лишь...
Илья брезгливо содрогнулся, сплюнул под ноги, и пошёл в сарай собирать сумку. Что он знал наверняка - в этом городе ему нельзя больше оставаться.
Грузный полицейский офицер подошёл вразвалочку к мужчине в пиджаке, надетом поверх свитера ржавого цвета.
― Что, с холодком нас первый день осени встречает? Место оцеплено, я проверил. С опознанием могут быть проблемы - трупы от воды попортились, ― пухлая ладонь указала на четыре тела, укрытые чёрной плёнкой. Вдоль ямы ходили двое сотрудников, прощупывая дно баграми.
― Нет ещё. Ускользнул буквально из-под носа у экипажа. Но, поймаем - никуда не денется.
― Хорошо, если так. А свидетель где?
― Директор парка? Так, плохо ему. Человек немолодой. Он, как увидел, что этот гадёныш с трупом разговаривает, побежал, нас вызвал. Когда ребята приехали, он за сердце держался, а помощница номер "скорой" набирала.
― Ясно, ясно.
Пиджак в свитере покачал головой и устало махнул рукой в сторону кучки зевак, прилипших к полосатой полицейской ленте.
― А эти откуда? В этот конец парка никто не заходит, а тут нарисовались, как по щелчку.
Толстяк развёл руками:
― Загадка природы. Будто ленту протянули там, где они уже стояли, а не наоборот. Ну, не мешают вроде - дисциплинированные, тихие.
Внезапно, словно нарочно опровергая слова полицейского, за спинами зевак раздался женский крик:
― Илюша, вернись. Нельзя туда. Илю-юша!
Мальчик лет пяти, бойко протиснулся через толпу и встал возле ограждающей ленты. Он с любопытством рассматривал место преступления, когда старушка в выцветшем платке ухватила его за руку. Едва справляясь с одышкой, она потянула мальчика за собой.
― Илюша, внучек, пойдём. Нечего здесь смотреть.
Видно, что мальчик был не согласен с бабушкой. Он упирался ногами и вертелся, пытаясь освободить руку. Внезапно, он застыл и, указав пальцем в сторону сарая, звонко прокричал:
― Бабушка, смотри, какая страшная тётенька там нарисована.
Старушка прищурилась, пытаясь рассмотреть портрет на стене. Неожиданно, она испуганно ахнула и перекрестилась.
― Это, Илюша, не тётенька - это... смерть! ― последнее слово она произнесла испуганным шёпотом, чтобы Илюша не услышал. Ей удалось вытащить внука из толпы любопытных.
― Пойдём лучше на горку.
Мальчик принял предложение с явным энтузиазмом, радостно напевая:
― На горку, на горку, на горку.
Но, вдруг, осёкся, обернулся, чтобы ещё раз рассмотреть портрет на стене сарая, и, пожав плечами, пробормотал:
― Страшная тётенька, но глаза у неё добрые.
И мальчик, прицелившись, раздавил подошвой резинового сапожка лягушку, которая, на свою беду, выскочила из мокрой травы.