Аннотация: На УУ-4 по ментальному следу второго(сложного) набора картинок.
Первое осеннее утро радовало бодрящей прохладой. Влажный ветерок трепал бантики дочери-первоклашки, и по-собачьи навязчиво лизал свежевыбритые щёки Андрея. Утренний холодок был как нельзя кстати после бессонной ночи. Супруга так и не смогла отпроситься с работы, вот и пришлось примерному папаше после ночной смены вести любимое чадо на первую школьную линейку.
Как запрограммированный, Андрей спускал затвор цифровой "мыльницы", выцеливая мило кривляющуюся дочурку. Торжественные речи учителей нагоняли сильнейшую дрёму. Немного взбодрить Андрея смогли лишь рослые старшеклассницы, как сачком ловившие лёгкие мотыльки мужских взглядов своими на удивление зрелыми формами. Но и эта гремучая смесь соблазна и невинности не стала неодолимой преградой для усталости, вязким клеем смыкавшей разбухшие веки Андрея.
Из этого полусна его вырвал лишь хлопок по плечу и развязный выкрик в самое ухо:
― Не спи, сосед. А я тебе с той стороны площадки руками махал - не видал, что-ли? Ну, ты даёшь!
― А, Сеня, привет. С днём Знаний тебя. Своего сорванца провожал? ― Андрей узнал Семёна, крикливого мужика, живущего этажом выше. Он любил при встрече хлопать всех по плечу, и раздражать несмешными остротами.
― Точно. И тебя с праздничком. Ты куда сейчас? Могу подбросить до метро.
― Не-е, я домой. Я только..., ― что "только", Андрей пояснить не успел, так как между ним и соседом пробежал помятый мужик с охапкой разноцветных тряпок. При этом он довольно грубо толкнул собеседников, расчищая себе путь. Андрей обернулся вслед наглецу, подождал секунду, надеясь, что тот соизволит извиниться, но, так и не дождавшись, крикнул:
― Эй, уважаемый, нехорошо так толкаться.
Семён поддержал соседа, оглушительно рявкнув:
― Да уж, хоть бы извинился. И машину переставь - весь проход закрыл.
Андрей только после этих слов заметил, что напротив школьных ворот стоит фургончик цвета кофе с молоком, на борту которого разноцветные буквы выплясывали вокруг телефонного номера: "Детские праздники. Клоун-фокусник". Машина и впрямь стояла довольно неудачно - если с коляской или большой сумкой, то обойти её было бы очень сложно.
Но владелец фургона лишь бросил на ходу:
― Прошу прощения. Переставлю позже - я должен к выступлению готовиться, ― и скрылся за дверью школы.
― Х-хамло! Таких учить надо. Есть тут у меня одна вещица. Пошли, ― и он за рукав потянул Андрея в сторону своей машины, тоже, кстати, припаркованной не самым идеальным образом. Пиликнув сигнализацией, сосед принялся с энтузиазмом рыться в багажнике своего "пассата". Андрей не смог удержаться от усмешки, заметив, как сильно сосед напоминает в этот момент бездомного пса, отчаянно пытающегося отрыть кость, которую сам же и закопал неделю назад - видел такую картинку в одном комичном ролике из Интернета.
Семён, наконец, довольно хмыкнув, вытащил плотный рулон, перетянутый резинкой.
― Пошли Андрюха, поможешь проучить этого клоуна. Эти штуки мне племяш-студент подогнал. Он в какой-то организации молодёжной состоит. Так они с друзьями по улицам ходят, и, если видят машину, не так, по их мнению, запаркованную - лепят на лобовое вот эту фигню. На, Подержи, ― Семён сунул в руки Андрею свёрнутую в трубку бумагу. Андрей развернул круглый, размером с канализационный люк, лист с красной окантовкой и прочитал:
― "Мне плевать на всех. Паркуюсь, где хочу". Слышь, сосед, потом со стекла не отдерёшь, наверное?
― Ну, и прекрасно. Впредь будет думать, ― Семён взял из рук Андрея огромную наклейку, и сделал шаг к фургончику. Один такой круг уже закрывал часть лобового стекла, напоминая огромный, омерзительный плевок с кровавой пеной по краю. Андрею стало даже немного жаль нагловатого владельца фургона, но сосед уже раскрутил "маховик репрессий", и, рядом с первым, растёкся второй "плевок". Андрей, хотел сказать, что не надо бы так, но... молча махнул рукой, и отправился домой, спать.
Дней пять Андрей не вспоминал об этом дурацком случае. Помнить особо нечего, да и работа фельдшера на московской скорой помощи расслабиться, и предаться праздным размышлениям, возможность предоставляет нечасто. Крики, боль, раздражение, пробки на дорогах, вой сирены над головой - некогда размышлять о последствиях соседской "казни" над грубоватым чудаком. Но сосед напомнил.
Окликнув Андрея у подъезда, он с широченной ухмылкой догнал его, и, заговорщицки моргнув, прохрипел:
― Андрюха, помнишь первого числа, у школы?
― Ты про что?
― Ну, стёкла я лобовые залепил одному придурку, помнишь.
― А, ну да - вспомнил. И что?
― Ты ушёл, и зря - такой концерт был. Прямо "Аншлаг" и "Кривое зеркало" в одном флаконе. Этот чудила, видать, увидел, что стёкла обклеили, выскочил прямо в клоунском прикиде. Орёт, плюётся, матюкается, а наклейки отодрать не может никак - те лоскутками только отходят. Тот бесится, угрозами разбрасывается, а выглядит в своём наряде так, что уссаться можно от смеха. Чем больше тот начинает беситься, тем смешнее становится. Школьники повыскакивали - ржут, на мобилки эту комедию снимают. А когда он на меня зыркнул своими глазищами подкрашенными и кулаком погрозил - я чуть не задохнулся от хохота. А ты...
― Да, а я всё проспал - теперь всю жизнь жалеть буду, ― попытался отшутиться Андрей, чтобы избавить себя от повторного прослушивания "весёлой" истории. Он знал, что Семён будет теперь вспоминать этот случай при каждой встрече, но сейчас он не желал ещё раз слушать подробности клоунских страданий. Кроме того, он по-прежнему считал, что в тот раз Семён "хватил через край" с наклейками.
Андрей протиснулся в подъезд, а Семён крикнул ему вдогонку:
― Я уже в нете этот ролик видел. Кто-то из школяров выложил. Я тебе завтра ссылку передам - посмотришь.
Однако, ни назавтра, ни через день обещанную ссылку Андрей так и не получил. Да и сам сосед куда-то запропастился. "Ушёл в работу, наверное", ― решил Андрей, и снова выкинул из головы и соседа, и клоуна, и скандал возле школы. Оно ему всё это надо? Своих дел по горло - работа, дочь в школу отвести или обратно встретить, по дому дел невпроворот, да и жена внимания требует - не до сомнительных соседских шуток. И, спустя неделю, воспоминания о том недоразумении благополучно растворились в мыслях о насущном.
Под конец сентября выдалось несколько изумительно тёплых и солнечных дней, в один из которых Андрей, как обычно шёл после работы к метро. И как всегда, решил сократить путь через дворы. Каково же было его удивление, когда перед ним, как чёрт из коробки, выскочил размалёванный мим. Выглядел он непривычно для московских улиц. Но в кино, особенно в штатовских комедиях, Андрей часто видел подобных лицедеев - этакий стереотипный морячок-французик в узких брючатах, тельняшке, берете с кокетливым помпончиком и с густо вымазанным мелом лицом. Андрей, отбросив первоначальный испуг, вызванный внезапностью появления в пустом дворе столь необычного персонажа, попытался найти разумное объяснение такому событию.
Вероятно, артист переоделся дома, и бежит на улицу, чтоб заработать пантомимой "на хлеб". Однако, чёрно-белый клоун не спешил покинуть двор. Напротив, он встал прямо перед Андреем, и принялся за набившую оскомину пантомиму - постройку невидимой стены. Совсем как в кино, мим оглаживал ладонями воздух, делая вид, будто упирается в прочную преграду.
Андрей сделал шаг в сторону, желая обойти странного человека, но тот, продолжая упираться в незримую стену, сдвинулся в том же направлении. Сначала Андрею стало немного жутковато - чего надо этому типу? Но тень испуга тут же растворилась в раздражении, и Андрей негромко, сквозь зубы, процедил:
― Мужик, не трать время - денег не дам. Отойди в сторону.
Мим скорчил гримасу, призванную показать преувеличенный до вселенских размеров испуг. Потом, без какого-либо перехода, стал указывать руками за спину Андрею, будто заметив что-то очень важное.
― Да, что там ещё, ― зло прошипел Андрей, поворачиваясь спиной к миму. Заметив, что ничего примечательного за его спиной не было, Андрей сообразил, что напрасно упустил "морячка" из виду. Но было поздно - боль от удара по макушке тысячью раскалённых струй хлынула в мозг, удушив зловонным дымом сознание.
Когда Андрей вновь почувствовал, что может пошевелить руками, тьма не пропала, а удушливый, влажный смрад стал ещё гуще и невыносимей. Примерно такую вонь Андрей ощутил, когда жарким летним днём проходил мимо стройки, где краном вытаскивали из-под временного туалета бак, доверху забитый застарелыми испражнениями. Тогда он смог убежать на другую сторону улицы, едва не попав под колёса грузовика. Теперь же, едва поднявшись на ноги, разъезжавшиеся на вязкой жиже, устлавшей неровный пол, Андрей перегнулся пополам, исторгнув потоки рвоты в зловонную тьму.
При этом он пребольно ударился лбом о бетонную стену. Андрей застонал - от боли, вспыхнувшей во лбу, и от сковавшего живот и рёбра рвотного спазма, который не давал возможности сделать вздох. Ещё громче он застонал, нет, почти зарычал, когда, расправив руки в стороны, упёрся ладонями в такие же склизкие бетонные стены. Андрей понял, что находится в глухом бетонном колодце. Между пальцами текли струи тёплой влаги.
Андрей, как мог, попытался подпрыгнуть, вытянув вверх руки, но пальцы лишь царапнули чёрную пустоту. Всё - могила! Неизвестно, каким образом, он оказался в узком бетонном саркофаге, который, к тому же, довольно быстро заполнялся водой. Это Андрей понял, когда после очередного прыжка, упал на скользкое дно и окончательно вымочил брюки. Вдыхая пропитанный вонью воздух сквозь ткань рукава, Андрей с трудом сдерживался, чтобы не сорваться в крик. Но, вспомнив, что здесь не перед кем изображать героя, он вложил всё своё отчаяние, весь страх, в душераздирающий вопль. Потом он принялся орать во всё горло, обожжённое смрадом, одно слово. Он повторял его, как молитву, как заклинание, собирая в своей душе крохи надежды:
― П-А-МА-ГИ-ТЕ!
Но воздуха не хватало даже на полноценный вдох, и Андрей скоро умолк, продолжая слушать оглушительное биение собственного сердца. Страх перед несвоевременной и такой незаслуженной, глупой смертью мерзким червём вползал в каждую клеточку тела Андрея, высасывая остатки воли к жизни и спасению. Ужас бетонной плитой давил на него, понуждая съёживаться, скрючиваться эмбрионом на дне сырой, зловонной ямы, которая всё стремительней заполнялась водой.
И тут давление паники усилилось многократно - беспросветная тьма, будто ожила, и захрипела-застонала, как издыхающий в муках зверь. Андрей перестал дышать, не в силах понять, что ещё уготовлено ему в этом бетонном коконе. Не в силах понять, и не желая верить, что это всё происходит с ним наяву. Единственное, на что он надеялся в этот момент - что всё происходящее является лишь иллюзией, а сам он, на самом деле, сейчас находится в обмороке после удара того мерзкого мима.
Но надежда эта мгновенно испарилась, когда хрип перешёл в скрежещущий рык, раздавшийся над головой. Андрей в отчаянии закрыл голову руками. И вдруг, тьма взорвалась вспышкой света, хлынувшего сверху. Клёкот и скрежет смолкли, и прозвучал нормальный человеческий голос:
― Эй, кто тут?
Андрей не сразу поверил, что слышит человеческую речь, и, значит, может рассчитывать на спасение. Но, когда голос вновь поинтересовался, кто кричал, Андрей понял, что это не видение, а ужасное рычание было ни чем иным, как грохотом сдвигаемого чугунного люка. Он собрал остатки воздуха, и прохрипел:
― Помогите. Я не знаю, как здесь оказался.
Голос не пропал, и отреагировал мгновенно и успокаивающе:
― Потерпи, друг - сейчас что-нибудь придумаем.
Несколько томительных минут ничего не происходило, но потом в проём люка проскользнул крысиный хвост бельевой верёвки.
― Вот - всё, что нашёл. Уцепись руками, обмотай их, а я тебя вытащу.
Андрей схватил верёвку, и спешно накрутил на кисти рук. Сжав её посильней в ладонях, он крикнул:
― Готово!
Тросик натянулся, больно сжав запястья, но Андрей был готов терпеть эту боль, лишь бы вырваться из зловонного колодца. Но, когда его руки только показались из люка, подъём остановился. По его напряжённым запястьям заскользила ещё одна верёвка, сплетаясь в тугие петли. Тот, кто вязал его, действовал быстро и сноровисто, будто ему не в диковинку вязать прочные узлы. Андрей изумлённо прохрипел:
― Это ещё зачем?
Но ответа не последовало. Где-то над головой заскрипели блоки, и Андрея окончательно вытянуло из колодца, чтобы оставить болтать ногами в полуметре от грязного пола. Андрей испытывал в этот момент даже не испуг, а обиду - как мальчишка, которому обещали игрушку за вымытые полы, но в итоге ограничились простым "спасибо".
― Что происходит? Зачем это?
― Сейчас всё узнаешь, ― говоривший мужчина в высоких резиновых сапогах стоял к нему спиной. Андрей быстро окинул взглядом помещение. Высоченные стены были увенчаны железными поручнями. Вдоль одной из стен зигзагом вилась металлическая лестница, которая вела туда, где, под самым потолком, за решётками поручней, прилепились дверь и пара узких окошек. На полу стояли полуразбитые электромоторы проткнувшие валами неизвестные Андрею механизмы. За спиной было слышно, как глухо журчит в трубах вода. Но самой интересной была стена, перед которой застыл в раздумьях человек в высоких сапогах - она была сплошь обклеена сотнями заламинированных фотографий.
На фото были лица, самые разные лица. кое-где их изображения были разбавлены снимками заводских труб, опор линий электропередач и прочих примет городских промзон. В нижнем ряду этой необычной фотоколлекции часто повторялось фото одной и той же рыжеволосой женщины. Вот она совсем юная девушка, вот - молодая женщина, на следующем снимке - она же, но с другой причёской. На последнем фото лицо женщины было обезображено гримасой боли и страдания. Андрею показалось, что именно фото этой женщины так пристально рассматривает человек в резиновых сапогах.
Наконец, мужчина заговорил негромко и с неприкрытой печалью в голосе:
― Артиста обидеть легко. И он терпит, терпит. Страдает, но не ропщет. Его можно оскорблять, изменять ему, смеяться над его страданиями. Но лишь до определённого момента, после которого смеяться мы позволяем исключительно если это предусмотрено программой выступления или сценарием. Помнишь меня? ― на этих словах мужчина резко повернулся лицом к Андрею. Чёрной краской на этом лице были искусно изображены брови, печально сведённые домиком и несколько слезинок, пунктиром ползущих из подведенных тенями глаз.
― Нет, не помню, ― честно признался Андрей. Тогда странный человек, вытащил из пакетика несколько влажных салфеток, и принялся стирать грим.
― А так?
― Н-не припоминаю.
Мужчина стиснул зубы в ярости, и прошипел:
― Так ты уже и не помнишь первое сентября, обклеенные стёкла чужой машины...
Только тут Андрей понял, что именно первого сентября он единственный раз столкнулся с этим человеком в школьном дворе. Да, это тот самый клоун. Неужели он затеял всё это, чтобы отомстить ему? Но за что?
― Так вы решили отыграться за тот случай? Но я тут ни при чём - я ваши стёкла не заклеивал.
― Да? А вот он сказал, что это ты всё затеял с этими дурацкими наклейками, ― и мужик указал пальцем на фото. Андрей присмотрелся - сосед, точно он. Семён был на фото с задранными к верху руками - видимо, висел на верёвках так же, как он сейчас. Андрей возмущённо зачастил:
― Да, враньё всё это. Это как раз он всё и сделал, а я его даже отговаривал. Я не верю, что он так говорил. Позовите его, пусть при мне скажет.
Оскорблённый клоун макнул палец в баночку с краской, и нарисовал на лбу строго сдвинутые брови.
― Всё, умолкни. Ты всё-равно виноват, даже если твой приятель соврал. Виноват в том, что не остановил его. А с ним ты уже скоро увидишься. Там, ― вымазанный в чёрной краске палец указал на огромную трубу, которая под уклоном уходила в стену как раз под фотографиями. На фоне серых стен труба выделялась тем, что была выкрашена белым, а болты соединений сочились ярким фиолетовым цветом. Казалось, её чёрное жерло тянется к ногам Андрея, будто циклопических размеров пиявка, желая утолить свой дикий голод его измученным телом, подняла свою ненасытную пасть-воронку.
― Что значит - там?
― Там, там. Мы, артисты, не желающие прощать оскорбления, своих обидчиков в эту трубу спускаем. А фотки на стенку вешаем, и ламинируем, чтоб не размокли - память, всё-таки. Так что не расстраивайся - мы тебя будем помнить. А сейчас вылетит птичка, ― и размалёванный злодей несколько раз ослепил фотовспышкой усталые глаза подвешенной на блоках жертвы.
― Но это неправильно. Я ничего не делал. Меня будут искать, ― Андрей, не на шутку перепугавшись, перебирал все аргументы, способные, по его мнению, повлиять на решение безумного паяца. Но тот, в доли секунды прилепив себе огромный красный нос, картинно расхохотался визгливым смехом.
― А пускай ищут. Это заброшенный военный городок - здесь давно никто не живёт. Бродяг мы всех повывели, как тараканов, и теперь это наша вотчина - рядовых от творческой интелегенции, уличных комедиантов и актёров "от сохи". А мы сейчас находимся на станции канализационной перекачки. Сюда все стоки городка сходились и перекачивались в эту красивую трубу. Теперь жителей нет, насосов нет, но, когда идут дожди, вода здесь поднимается аж вон до тех верхних поручней, не успевая утекать в трубу. А сейчас, как раз, идут обложные дожди. Начались, пока ты валялся под нашим "наркозом". И, взгляни под ноги.
Андрей с трудом, вызывая боль в немеющих руках, склонил голову, и с ужасом заметил, что колодец, из которого его вытащил клоун, уже доверху заполнен мутной водой. И эта жижа уже растекалась по полу с пеной и завихрениями по углам. Клоун размотал верёвку на крюке, и, ловко орудуя блоками, втиснул упирающегося Андрея в жерло сточной трубы. Мерзавец всё рассчитал очень точно, даже то, что жертва не сможет сопротивляться, онемевшими после долгого висения на верёвке, руками и ногами.
Клоун достал нож, огромный клинок которого покрывали бурые пятна не то ржавчины, не то свернувшейся крови. Андрей невольно зажмурился в ожидании смертельного удара. Ему даже показалось, что горло защипало металлическим холодком. Но удара не последовало, и Андрей приоткрыл глаза - безумный мститель всего лишь обрезал верёвку, тянувшуюся к блокам, оставив руки связанными. Сложив онемевшие ладони жертвы на груди, комедиант вложил в них какую-то плоскую коробочку.
― А это тебе на память.
― Что это?
― Твой телефон. Мне он всё-равно ни к чему. Я хоть и артист, но не только в прекрасных иллюзиях дни проживаю, и знаю, что по серийнику могут хозяина определить. Могут, конечно, и не определить, но зачем рисковать? А сим-карту я выбросил. Может в игры поиграешь там, ― и проклятый паяц с поганой ухмылочкой кивнул на трубу.
Андрей решил попытаться вновь уговорить своего мучителя:
― Послушай, ну вытащи меня отсюда, и я обо всём забуду. Хочешь, я денег для тебя соберу? Нет? Ну, чего ты упёрся, гад? Обидели его! Разве за это убивают? Ну, не хочешь отпустить, так сейчас прирежь, сука. Имей смелость. Р-раз по горлу - и всё.
Но в ответ на все выпады и просьбы Андрея, шут лишь кривлялся, хлюпая сапогами в мутной воде, которая, тем временем, неуклонно подбиралась к горловине сточной трубы. Он склонил над лицом Андрея своё, изуродованное частым использованием грима, лицо.
― Нет, я тебя убивать не собираюсь - нельзя лишать человека шанса. Я ведь не знаю, куда ведёт эта труба, и никто из наших не знает. А вдруг, всего через полторы-две сотни метров тебя выкинет в речку. Побарахтаешься немного, от дерьма отмоешься, и к берегу приткнёшься. Так что, твоими же словами: имей смелость принять свою судьбу. Да, и привет тебе от одного из моих коллег, ― клоун коряво спародировал пантомиму с невидимой стеной. Потом он схватил швабру, и уперев её в макушку отчаянно матерящегося Андрея, втолкнул того поглубже в нутро трубы, как пыж в дуло кремниевого ружья.
Андрей слушал, как грохочут, удаляясь, шаги по железным ступеням, как плещется грязная вода у самого жерла трубы, и спешно пытался разогнать кровь в руках и ногах. На минуту, увлечённый попытками вернуть подвижность своим конечностям, он позабыл о пережитых волнениях, и даже о страхе перед тем, что может ожидать его в глубине подземных стоков. А когда он смог пошевелить пальцами, и согнуть одну ногу в колене, его на мгновение посетила надежда, что он успеет выкарабкаться наружу. Но это было лишь мгновение, потому что в следующую секунду в трубу хлынул мощный поток воды, который, как соломинку, подхватил Андрея и увлёк в душную утробу, пугающей до паралича, неизвестности.
Андрей всё же пытался, как мог, уцепиться за что-нибудь. Но стенки трубы были ровными, мало того - их покрывал ворсистый слой невероятно скользких водорослей, которые делали все попытки остановиться совершенно бессмысленными. Андрей плыл в стремительном потоке, потеряв счёт времени, и мучительно страшась того, что может ожидать его в конце подземного "заплыва". Эта боязнь возможных кошмаров городской клоаки была настолько сильна, что Андрей не на шутку опасался лишиться остатков разума от напряжения.
Лишь необходимость бороться с постоянной угрозой захлебнуться, помогала держать себя в руках. Но довольно скоро поток стал таким сильным и плотным, что воздуха в трубе не осталось совсем. Андрей едва успел сделать короткий вдох, и задержать дыхание. Время будто совсем остановилось. Лишь пульс с нарастающей силой грохотал в висках, грозя разорвать мозг. Сердце будто стиснули железными клещами, и оно в любую секунду могло расколоться, как сырое яйцо.
В миг, когда колючая тьма стала медленно пожирать разум Андрея, тело сильно тряхнуло, и труба выплюнула его. Андрей пролетел в сонме грязных брызг около трёх метров, и с головой ухнул в тёпленькую водичку. По инерции его затянуло вглубь, но дна он так и не коснулся. Андрей принялся с остервенением грести руками, спеша сделать спасительный вдох. Его руки за что-то цеплялись, нечто касалось его лица, но Андрей не думал об этом - он старательно проталкивал воду ладонями вниз.
Наконец, его, как пробку, выбросило на поверхность, и Андрей жадно глотнул воздух, но... Лучше бы он этого не делал. Нос и глотку ожгло невероятной силы смрадом - густой вонью гниющих тел, застарелых испражнений и перебродившей мочи. Эта адская смесь ядовитых испарений не просто душила Андрея - казалось, она проникала сквозь поры кожи, заставляя кровь свёртываться в густой кисель.
Андрей попытался сделать маленький вдох ещё раз - на этот раз ртом, чтобы не ощущать мерзкого зловония. Но и это не помогло. Стало лишь хуже - гнилостные газы вымазанным в дерьме рашпилем прошлись по вкусовым рецепторам Андрея, и он стал захлёбываться в приступе неудержимой рвоты. И так повторялось бесконечно долго: Андрей пытался вдохнуть, и тут же начинал корчиться в мучительных рвотных судорогах. Его желудок был давно пуст, но рефлекс продолжал терзать внутренности, отчего болели рёбра, и сердце едва пульсировало на грани остановки. Глаза лезли из орбит, брызжа едкими слезами, а мозг безмолвно вопил в предсмертной панике, не получая кислорода. Кроме того, приходилось постоянно грести связанными руками, чтобы не уйти на дно этой смрадной ямы.
Наконец, организм сдался, перестал натужно противиться поступлению отравленного воздуха в лёгкие, и Андрей смог сделать болезненный, но необходимый вдох. Он вспомнил известную поговорку о том, что человек привыкает ко всему. Привыкнуть к такому смраду было вряд ли возможно, но дышать мелкими порциями Андрей кое-как приноровился. Теперь ему очень хотелось осмотреться, чтобы понять, где он находится. Он помнил слова клоуна о том, что вполне может оказаться в реке, и он рад был бы наивно полагать, что плещется сейчас в загаженном омуте под покровом осенней ночи. Рад бы, но до тошноты спёртая атмосфера, и слишком тёплая для конца сентября вода, явно указывали, что это не так. И от этого становилось жутко до судорог.
И тут Андрей вспомнил о телефоне, вложенном в его ладонь паяцем. Он пошевелил пальцами, и с изумлением обнаружил, что после мокрого полёта через трубу, и плескания в вонючей луже, телефон всё ещё лежал в его ладони. Онемевшие пальцы начали давить кнопки, чтобы включить подсветку экрана. Андрей хотел изпользовать аппарат, как фонарик, чтобы рассмотреть место своего теперешнего нахождения, и возможные пути бегства из этого чистилища.
Экран не светился, что бы не делал Андрей с телефоном. Когда он понял, что клоун-садист вытащил из аппарата не только сим-карту, но и аккумулятор, то с яростным воплем швырнул трубку в темноту. Было слышно, как телефон раскололся, встретив преграду, при этом во тьме проклюнулось несколько ярких искорок. И вдруг, вспыхнул слабый язычок голубого пламени. Похоже, искры воспламенили струйку болотного газа, верного спутника гниющего мяса.
Тусклый огонёк позволил увидеть достаточно, чтобы лишить Андрея последней надежды на спасение. Труба, вместе со сточными водами вынесла его не в реку, и даже не в канаву, а в огромный подземный отстойник. Вокруг во множестве плавали разбухшие, изуродованные разложением, тела, пучки волос, клочья одежды. Некоторые трупы невероятным образом покачивались вертикально над "гладью" отстойника, и лохмотья гниющей плоти мерзкими лепестками отслаивались с костей черепа. Огромное количество мертвецов говорило, что ранимые артисты действительно терпели обиды на каждом шагу, с удовольствием отправляя обидчиков в сточный ад.
Бетонные борта отстойника уходили далеко вверх, и исчезали в чернильной тьме, не давая возможности рассмотреть крышку этого бетонного гроба. Задыхаясь от волнения, Андрей ощупал взглядом каждую трещинку в стенках отстойника в надежде отыскать путь к спасению - должны ведь куда-то уходить отстоявшиеся воды. И в миг, когда этот "водный ход" обнаружился, Андрей застонал в отчаянии, до крови закусив губу - на уровне чуть выше метра, виднелись зарешёченные сливные отверстия. Однако, они были настолько малы, что, даже сорвав решётки, в них можно было просунуть разве что руку.
Мужчина, уткнувшись в склизкий бетон стены лбом, зарыдал, как мальчишка, беззвучно всхлипывая и скрежеща зубами. Теперь он окончательно понял, что выхода из этого отстойника нет, и ему остаётся лишь дожидаться мучительной гибели в этом ужасном месте. Или... выбрать, как лишить себя жизни - захлебнувшись, утонуть в испражнениях и трупном соке, либо разбить голову о бетонную стену.
Отчаяние и желание уйти из жизни, усилились, когда слабое пламя болотного газа стало быстро тускнеть, сжимаясь под тяжестью зловонной тьмы. Но вдруг, случилось то, что смогло отвлечь Андрея от чёрных мыслей. Среди журчания сточных вод он отчётливо расслышал чьё-то шумное дыхание. Кто-то со свистом и хрипами дышал прямо за спиной Андрея. Оцепенев от неожиданности и испуга, он даже ощутил на своей щеке смрадное дуновение чужого выдоха. Сердце Андрея замерло в страхе, а тело вздрогнуло, когда за спиной раздалось булькающее шипение.
По спине вдоль позвонков до шеи пробежала холодная волна ужаса. Андрей открыл рот, чтобы закричать, но вопль застрял в горле, сухим репейником царапая нёбо. А хрип за спиной, секунду спустя, стал до боли знакомым голосом:
― Привет, сосед! Что, испугался?
Андрей обернулся, и в свете, с новой силой запылавшего, болотного газа увидел Семёна. Несмотря на опухшее лицо с глубокими язвами, которые сочились гноем и сукровицей, сомнений не было - это его беспокойный сосед, чьё фото на стене показывал ему клоун перед спуском в отстойник. Но этого не может быть! Андрей несколько раз моргнул, но сосед не исчез, не растворился с хлопком в зловонном тумане. Напротив, он подмигнул раздувшимся, как пельмень, веком, брызнув из глаза струйкой гноя, и растянул бесцветные лохмотья губ в подобии своей фирменной ухмылки.
― Вижу, что испугался. Ничего, побудешь здесь с моё - тоже не лучше выглядеть станешь. Вот же сволочь этот клоун! Из-за такой мелочи... Не даром их дети боятся.
Андрей, как заворожённый смотрел на это чудовище с голосом его соседа. По иронии судьбы, он сейчас сам напоминал клоуна. Как раз такой в детстве довёл своим ужасным обликом Андрея до слёз. У того тоже был огромный, раздувшийся нос, растрескавшаяся кожа на лице и выпученные глаза в окружении фиолетовых пятен синяков. Но тогда это был неудачный грим халтурщика-актёра, а теперь...
― Семён, это и правда ты? Но это ведь невозможно - и выглядишь ты, как... как.
― Как покойник? А ты не видишь, в чём я уже две недели плаваю? Я наблюдал, как тебя тут чистило до выброса кишок. А тут - две недели! Я понимаю, что с Джонни Депом меня не спутаешь, но... И, кстати, ты ещё остальных не видел. А, вот и они.
Андрей только после этих слов заметил, что их окружило множество чудовищных существ, лишь очень отдалённо напоминавших людей. Раздувшиеся, как огромные мячи, и истощённые, с обломками рёбер, порвавшими полупрозрачный пергамент кожи. Увешанные рыхлыми лохмотьями плоти, с вытекшими глазами, и с огромными головами, раздувшаяся от гноя кожа которых была натянута до белизны, а в местах, где она успела треснуть, наружу лезли комья тошнотворной массы.
Андрей не мог поверить, что люди могут жить, когда их тело дошло до подобного состояния, но не мог оторваться от рассматривания всех этих невероятных, кошмарных увечий. Наконец, он смог прийти в себя, и нашёл силы, чтобы задать интересующий его вопрос:
― Всё это ужасно. Но раз вы здесь так долго, то неужели так и не нашли способа покинуть этот ад? А я вообще здесь оказался из-за тебя, Семён. Развяжи мне руки, я с тобой отдельно поговорю.
Семён вытащил из воды кисти рук, которые теперь напоминали связки лопнувших сарделек.
― Такими пальцами разве узел развяжешь? И хватит меня во всём винить - я же не знал, что этот гад и тобой займётся. Я и вот этого всего никак ожидать не мог. А теперь насчёт "покинуть этот ад". Да есть тут одна идейка, и ты нам сильно поможешь довести её до конца. Вот, познакомься, это Мария, ― и Семён указал на безобразно-бесформенную гору гниющей плоти:
― Она тут уже около года. Именно она выдвинула предположение, что там, в темноте наверху должен быть люк, что ведёт на поверхность. Она же придумала, как до него можно добраться. Просто и гениально - воздушный шар. Гниющие трупы и нечистоты генерируют массу болотного газа, который мог бы поднять шар с пассажиром к люку. И на этом аэростате мы все по очереди сможем подняться наверх.
Андрей помотал головой, будто стряхивая с ушей невероятную дурь, произнесённую соседом.
― Что за бред? Ну, ладно, а где же вы шар возьмёте?
Семён показал в сторону пяти чудовищ, который начали растягивать огромное полотно, грубо сшитое из неровных лоскутьев.
― А, он почти готов. Мария свежевала трупы и из их кожи шила оболочку шара. Вместо игл она использовала кости, а вместо ниток - сухожилия. Кого-то из новичков оставляли, чтобы работа продвигалась скорее. Других же разделывали заживо, чтобы кожа дольше не гнила, а была крепкой и эластичной. Мясо и внутренности тоже не пропадали - надо же было работникам поддерживать свои силы свежими протеинами и микроэлементами.
Андрей брезгливо поёжился:
― Зачем ты мне всё это объясняешь, Семён? ― хотя он уже и сам начал догадываться, к чему все эти пространные россказни бывшего соседа. И тот подтвердил эти догадки, вынудив Андрея в приступе панического ужаса броситься спиной на скользкий бетон.
― Да, понимаешь, Андрюха - меня взяли помощником. Сам видишь, у них, у большинства и пальцы-то сгнили. А я, пусть кое-как, но руками ещё могу что-то делать. Так вот, меня взяли в работники, а ты нам нужен, чтобы завершить аэростат и насытиться перед тем, как вырваться из этого смрадного плена. Нам нужны твои кожа и мясо.
Семён вытащил из воды руку с остро наточенным крюком из человеческой кости. Остальные чудовища также изготовились, подняв выточенные из костей ножи, крючья и пилы. Андрей не мог поверить, что его ждёт настолько ужасная и несправедливая смерть. Конечно, смерть всегда несправедлива, но чтобы так - от рук полусгнивших жителей вонючего отстойника...
Андрей принялся метаться вдоль стены, пытаясь отбиваться связанными руками от наседавших людоедов.
― Этого не может быть. Всё это неправда, фикция. Я врач, и знаю, что при такой степени разложения тканей, как у вас, жить невозможно. Невозможно!
Андрей бился в исступлении, бросался из стороны в сторону, хватая руками всё, чего они касались. Он рвал куски гниющей плоти с костей, выдирал с хрустом связки и сухожилия. В его душе бурлила и клокотала едкая смесь из первобытного страха, отвращения, обиды и ярости, заставляя его биться за свою жизнь, пусть даже короткую жизнь в душной подземной камере, доверху забитой грязью, мертвечиной и испражнениями.
Наконец, Андрей выдохся, и на мгновение остановился. И в этот миг, будто пелена спала с его глаз, и он увидел, что по-прежнему находится в подземелье отстойника совершенно один. Нет ни соседа, ни его чудовищных спутников - лишь сочащиеся слизью стены, плавающая по воде гниль и тусклый огонёк болотного газа. Андрей в момент этого прояснения успел даже вспомнить статью, прочитанную в пору учёбы в медицинском, о том, что, проникая с дыханием и через поры кожи, гнилостные яды могут вызывать помутнение рассудка и сильнейшие галлюцинации. Он даже вспомнил мудрёное название этого синдрома: Онейроид.
Андрей на секунду испытал слабое облегчение. Но, похоже, расслабился он слишком рано - сзади в шею ему впился острый костяной штырь. Грязная кость рвала кожу, как гнилую тряпку, и напряжённые нервы, как прелые нити, доставляя Андрею страшные мучения.
― Ну, что - успокоился? Не бойся - когда выберусь, я о твоей семье позабочусь. Мы же друзья, ― прошипел в самое ухо Андрею сосед, ещё глубже проталкивая своё страшное оружие в тело жертвы. И тут же со всех сторон навалились изуродованные, смрадные туши мерзких жителей отстойника. Ужасные инструменты кровожадных чудовищ стали с треском рвать плоть пленника, вынуждая того корчиться в жутких страданиях и захлёбываться в вопле бессильной ненависти.
Очень скоро измученное сознание Андрея захлебнулось в волнах нестерпимого ужаса, невыносимой боли и бездонного отчаяния.
Когда, спустя двое суток, в подземном сточном озере раздался всплеск от падения очередной жертвы из канализационной трубы - его уже некому было услышать.