― ...остальных потом нашли мёртвыми. И на их лицах застыло выражение дикого ужаса, ― рассказчица, невысокая пухлая девушка, замолчала, напоследок выпучив глаза. В свете приставленного к подбородку фонарика эта гримаса задумывалась, как устрашающая, но, несмотря на заметные старания девушки, вышла скорее комичной. Однако, никто из собравшихся вокруг костра даже не улыбнулся - на каждого произвела впечатление жуткая история, оставив перед мысленным взором призрачный след из пугающих образов и кошмарных сцен.
Одно дело - страшилка, рассказанная во время застолья у друзей на квартире или на диване под мерцание телеэкрана. И совсем другое дело - услышать ту же историю ночью у костра, скупо расплескавшего неяркий свет по лесной полянке. Казалось, сама ночь заслушалась, набухла чёрным войлоком тьмы, и липко прильнула к дрожащему пятну света, приютившему компанию из семи человек. Лес, плотно укутавшись в непроглядный сумрак, настороженно дышал сыростью и необъяснимой тревогой. Гнетущая тишина душным облаком укрыла полянку, и, когда коротко, ударом хлыста, зашипело, все, как один, вздрогнули и обернулись на звук.
― Да, вы чего! Я только пиво открыл. Ха! Видели бы вы сейчас свои лица, ― высокий, угловатый парень с головой, похожей на перевёрнутую грушу, усмехнулся и жадно глотнул прямо из банки.
― Дурак, напугал! ― отчитала его толстушка, напугавшая всех своей байкой. Парень примирительно махнул рукой.
― Кстати, страшилка неплохая... для девчонки. Передай-ка мне фонарик - сейчас моя очередь вас пугать.
Получив фонарь, парень подсветил снизу своё лицо, превратив его в жуткую маску, и, понизив голос до тревожного полушёпота, начал:
― Один охотник устроил засаду рядом с лесной поляной, вроде этой. Довольно долго ничего не происходило, и он просто наблюдал за жуком, ползущим по камню, пока жука не съела большая лягушка. Тут же из травы выползла змея, и проглотила лягушку. Прилетел фазан, и начал терзать змею. Тут охотник решил, что фазан - достойная добыча, и одним выстрелом убил птицу. Когда он нагнулся, чтобы забрать фазана, его посетила внезапная мысль: "лягушка съела жука, змея съела лягушку, фазан убил змею, а я - фазана. Получается, что теперь - моя очередь". И только он это подумал, как за его спиной..., ― однако, закончить историю рассказчик не успел.
Со стороны леса, из самого сердца непроглядной тьмы вырвался душераздирающий рёв. Не похожий ни на один крик, способный вырваться из глотки земного существа, потрясающий в своей дикости и кошмарной мощи, этот вопль звучал, казалось, совсем рядом. Все, кто сидел вокруг костра, повскакивали со своих мест и в приступе безудержной паники бросились бежать прочь от чудовищного рыка, до обморока боясь встретиться с существом, его исторгнувшим.
Явно довольный делом своих рук, Женька смахнул с ресниц едкий пот, и ещё раз проверил - хорошо ли замаскированы динамики, провода и аккумуляторы. Всё было укрыто на совесть, и Женька счёл за лучшее вернуться к оврагу, где его ожидали обед из сухого пайка и отдых в спальном мешке. К тому же на полянке становилось шумно - гости прибыли, и уже начинали обустраивать лагерь.
Женька всегда любил хорошо, от души пошутить. Беда в том, что многих его шутки раздражали. Люди никак не могли понять, что нет ничего смешнее, чем напугать кого-то, и вволю нахохотаться, наблюдая за реакцией жертвы. Женька искренне недоумевал, когда в школе, напугав кого-нибудь из приятелей неожиданным и громким выкриком из-за спины, в награду он получал несколько крепких пинков или оплеух. Шутить и пугать он не прекратил, но понял, что надо уметь быстро бегать, хорошо прятаться или лучше готовить свои розыгрыши.
Повзрослев, он на какое-то время оставил своё странное увлечение, но быстро затосковал по блаженному ощущению власти, от которого вскипала кровь на то короткое время, когда человек по его воле превращался в испуганное, растерянное существо. Тогда Женька чувствовал себя всесильным хищником, чудовищем, поймавшим в липкие сплетения прочной паутины беззащитного мотылька. Он не раз пытался найти более конструктивное увлечение, более прочный упор для приложения своих творческих сил, но надолго его не хватало. Женьку очень скоро настигала безудержная тоска по тому сладостному вакууму в груди и животе, что порождали наблюдения за испуганным "трепыханием" жертвы.
Он старался не повторяться, и постоянно "рос над собой", устраивая всё более сложные и жуткие кошмары наяву. Однако, этим летом он решил изменить своим принципам, и весь сезон наводил ужас на туристов одним и тем же, невероятно жутким рёвом. Точнее, Женька не считал это сменой курса - для него это был переход на более высокую ступень в ремесле пугателя и мистификатора. Однажды он понял, что пора становиться настоящей городской легендой. Кошмаром местного, а может и не только, значения. А для этого нужна система.
Ещё зимой в трамвае он услышал необычный сигнал на мобильном телефоне одного из пассажиров - это был крик осла. Звук был не самый приятный, от которого мурашки по коже забегали, и Женька решил, что этот эффект нельзя не использовать. Он скачал в сети запись ослиного крика, хорошенько его обработал, наложил несколько других малоприятных звуков, изменил частоту, и... вуаля - получился абсолютно сногсшибательный, клокочущее-завывающий, рокочуще-стонущий рёв. Самое кошмарное исчадие преисподней лопнуло бы от гордости, если бы смогло исторгнуть подобный вопль.
Женька заранее подыскал красивую полянку на краю леса, где летом частенько отдыхали весёлые компании, собираясь ночами вокруг костра. Женька загодя устанавливал в ближних зарослях динамики, усилители, аккумуляторы. Всё это он хорошенько прятал, а, как стемнеет, приходил, и "пробуждал к жизни" своё ревущее чудовище. Эффект всегда был грандиозный - отдыхающие разбегались в стороны, захлёбываясь воплями ужаса. А Женька, трясущимися от счастья руками снимал это на камеру с возможностью ночной съёмки.
Но основной своей цели он пока не достиг. Пугающие слухи по городу шли, но как-то вяло, и до внушающей трепет "городской легенды" редкие байки о лесном чудовище пока не дотягивали. Однако, на эту ночь Женька приготовил беззаботным любителям отдыха "на пленэре" поистине удивительное представление. Он установил вокруг полянки целый каскад из динамиков. Согласно его изощрённому плану, ревущий монстр сначала недолго побродит в ближних зарослях, громко ломая сучья и оглашая окрестности жутким воем. А потом "оно" бросится в сторону поляны, о чём жертв, несомненно, известит быстрое приближение шума и рёва. Жуть!
Отдохнув в спальнике, Женька дождался сумерек, и неслышно пробрался к заранее намеченному месту, с которого он будет руководить представлением и наблюдать за реакцией жертв. Не просто наблюдать - он приготовил видеокамеру с функцией ночной съёмки. Когда-нибудь, когда матери станут пугать детей не "дядей полицейским", а страшным "лесным чудищем", он выложит эти записи в Интернет. Женька мечтательно облизал пересохшие губы, предвкушая рекордные просмотры для своих роликов. Кто знает - может, он станет творцом не только городской, но и всемирной легенды-страшилки.
Женька, пока сумерки окончательно не захлебнулись тьмой, сквозь прорехи в зарослях присмотрелся к своим жертвам. Обычная компания - человек около десяти. Однако, Женьке очень не понравился один здоровяк - огромный, накачанный парень, который снисходительно подкалывал своих приятелей и грубовато задирал девчонок. Этакий альфа-самец, царь горы, вожак стаи, он постоянно норовил козырнуть своим непререкаемым авторитетом, и указать прочим на "своё место". Женька даже подумал перенести ночное представление, заподозрив, что здоровяк, вместо того, чтобы испугаться, как все, кинется в лес "разбираться" с неведомым зверем. А там, чего доброго, и самого Женьку поймает.
Однако, потратив столько времени и сил на подготовку страшного спектакля, Женька даже под страхом разоблачения и жестокого наказания не пожелал идти на попятную. Скоро окончательно стемнело, и туристы собрались вокруг огня. Он выждал некоторое время, пока обласканные светом костра люди успокоились, занятые неспешной беседой. Одев стрелковые наушники, настроив видеокамеру, он почувствовал себя настоящим "инженером страха" и потянулся к пульту. Беззвучно усмехнувшись, Женя нащупал нужную кнопку, и одним нажатием "пробудил" оглушительно ревущее порождение тьмы.
Пальцы привычно находили нужные кнопки пульта, заставляя чудовище двигаться в зарослях. Для большей достоверности загодя был записан треск ломающихся сучьев. Со сладким замиранием в сердце, Женька наблюдал за испуганной беготнёй на поляне. Парни и девушки в панике натыкались друг на друга, оглашая ночь воплями ужаса. Они безуспешно пытались сбежать, укрыться от страшного рёва неведомого существа. Лесная полянка превратилась в кипящий котёл ужаса, крика и безысходности. Лишь один человек не двигался. Тот самый здоровяк, который сразу не понравился Женьке, остался возле костра.
"Мастер ужаса" недаром боялся, что этот спортсмен попытается испортить ему удовольствие, но такого он никак не ожидал. Когда все принялись в панике бегать вокруг костра, этот огромный детина резко вскочил со своего места, но не убежал, а так и остался стоять, вытянувшись во весь рост. Женька напрягся, решив, что здоровяк хочет броситься в лес, и "укротить" страшного зверя. Однако, парень схватился за грудь и, грузно осел на землю, сложившись, словно старый матрац. Женя забыл об остальных напуганных туристах, и наблюдал лишь за тем, как в отблесках пламени судорожно дёргается большое тело.
Большой любитель пугать других чувствовал, как восторг от удачно исполненной страшилки сменяется нарастающей тревогой. Динамики давно смолкли, но Женя продолжал сжимать пульт в ладонях, прильнув к холодной земле. Он видел, как одна из девушек робко приблизилась к притихшему громиле. Он слышал её срывающийся голос, раскалённым крюком царапнувший скомканное в страшном предчувствии сознание.
― Он не дышит! Совсем не дышит!
На минуту всё стихло, а потом поляна наполнилась разноголосой суетой:
― Что это с ним?
― За сердце держится. Надо в "скорую" звонить.
― Здесь связи нет, умник.
Женька, поняв, что по его вине погиб человек, стиснул зубами мучительный стон и, не успев толком обдумать свои дальнейшие действия, стал медленно пятиться. Он старался спешно покинуть чёрные заросли, испуганных туристов, склонившихся над телом приятеля, чтобы поскорей оказаться дома, и наутро постараться всё забыть. Неуклюже двигаясь в полной темноте, Женя, случайно надавил на одну из кнопок пульта, который продолжал сжимать в руке. Душераздирающий рёв вырвался из динамика рядом с Женькой, порвав в клочья остатки его самообладания. Неожиданный вопль сокрушительным вихрем смахнул несвязные мысли и эмоции, кусками битого стекла скоблившие душу Женьки, пустив на их место жгучий, панический ужас.
В полнейшем беспамятстве Женька бросился бежать, подставляя лицо хлёстким пощёчинам, которыми его нещадно казнили холодные щупальца веток. И, даже когда стало окончательно ясно, что при всём желании никто из друзей погибшего не сможет его догнать, Женя продолжал бежать, безрассудно углубляясь в тёмную чащу. Он не останавливался потому, что бежал не от кого-то, а старался скрыться от своего страха, родившегося от внезапной встречи со смертью. Смертью, случившейся по его вине.
Остановился Женька лишь тогда, когда силы окончательно покинули его, а сердце норовило выскочить из груди под давлением измученных лёгких. Отдышавшись, он понял, что во время своего панического бегства потерял камеру, телефон, да почти всё, взамен получив лишь множество болезненных ссадин. Ещё он сообразил, что до самого рассвета не сможет выбраться из лесу, потому что отыскать верный путь в темноте - задача неразрешимая. Ночная сырость, между тем, стайкой мурашек проскользнула под одежду, что, вкупе с усталостью и нервным напряжением, заставляло Женьку мелко дрожать, отстукивая зубами звонкую дробь.
Женька ждал первых проблесков света, стараясь не обращать внимания на странные шорохи и шумы, кружившие среди мрака пугающе близко. Однако, ночь не собиралась уступать ни капли своей непроницаемой мглы, а время словно увязло и застыло в чёрной смоле темноты. На дрожащих от усталости ногах, Женя сделал пару шагов и едва не расшиб лоб, наткнувшись на ствол большого дерева. Ощупав ладонями жёсткие борозды и выступы коры, он наткнулся на основание крепкой ветки. Чуть повыше пальцы дотянулись до ещё одного крупного сучка, и в этот момент сознание озарила удачная мысль.
Женька решил последовать примеру многих героев из старых, некогда прочитанных им, сказок. Те люди не знали ни телефонов, ни спутниковых навигаторов, и, оказавшись ночью в лесу, просто забирались на высокое дерево, чтобы увидеть - не светит ли где огонёк костра или окошко деревенского дома. Не желая и дальше дрожать от сырости и страха в ожидании рассвета, Женька уцепился за ближайший сук, и принялся карабкаться вверх.
Подняться на дерево в полной темноте было очень непросто. Женька, ободрав в кровь ладони, уже проклинал свою наивность. Надо же было додуматься - последовать примеру сказочных героев. И ведь взрослый человек! Однако, когда ствол дерева стал угрожающе тонким, вдали действительно блеснул огонёк. Женька присмотрелся и понял, что это всего лишь бледные отсветы тонкой паутиной налипли на вершины сосен, но несложно было догадаться, что совсем недалеко, у подножия тех деревьев есть огонь, а значит и люди.
Запомнив направление, Женя осторожно спустился с дерева и поспешил туда, где он сможет вырваться из душных объятий ночной мглы. Не так быстро, как рассчитывал, но усталый, измученный страхом и угрызениями совести, путник набрёл-таки на редкую, сколоченную из кольев, изгородь, которая отделяла от леса расчищенную полянку. Всё, что смог рассмотреть Женька - это бревенчатое строение, над входом в которое горела настоящая керосиновая лампа. Женька уже и забыл, где последний раз видел подобные источники света - возможно в кино или на развалах блошиного рынка. Похоже, местные жители не очень-то рассчитывали на бесперебойное снабжение электричеством.
Лампа светил слабо, выхватывая из тьмы лишь часть бревенчатой стены с раскрытой дверью да небольшой кусок утоптанного песка перед ней. В проеме двери также угадывался тусклый свет. Женька не стал искать калитку, и просто выломал жердь из забора и юркнул в образовавшуюся прореху. Едва передвигая усталые ноги, он вошёл в круг света и постучал в приоткрытую дверь. Никто не ответил. Тогда Женька осторожно вошёл. Он оказался в комнате без окон, которую тускло освещала висевшая на крюке масляная лампада. В углу мирно спал, вытянувшись на лавке, молодой парень с вороньим гнездом из чёрных волос на большой голове. Стена, противоположная входу, была укрыта пологом из грубой ткани, на котором двигались причудливые тени, порождённые трепетным колыханием огонька лампады.
Женька сильнее постучал в раскрытую дверь. Парень зашевелился, сел на лавке, запустив пальцы в буйные заросли на голове. Громко зевнув, он, наконец, посмотрел на ночного гостя, и едва не вырвал себе клок волос от изумления. Такая реакция озадачила Женьку, и он поспешил успокоить парня:
― Не бойтесь. Я заблудился в лесу и вышел к вашему дому. Вы уж простите, что я вас разбудил, но дверь была открыта, и я подумал..., ― Женя прервался на полуслове, заметив, как странно ведёт себя взъерошенный парень. Тот нервно теребил свои космы и повторял, как молитву:
― Заснул, заснул. Пришёл, явился, а я чуть не пропал зазря. Как же я уснул. Морок, не иначе.
Продолжая что-то бормотать себе под нос, и уткнув испуганный взгляд в Женьку, странный человек ухватился за конец перекинутой через гвоздь верёвки, идущей из-за полога, и принялся отчаянно его дёргать. Женька услышал, как вдали забренчал колокольчик. Тени в складках ткани затряслись в неистовом танце, полог распахнулся, и перед Женькой предстали пятеро заспанных мужиков. Бросив короткий взгляд на Женьку, один из них, довольно хмыкнув, прыгнул к двери, и захлопнул её. Остальные, с опаской рассматривая ночного гостя, стали подступать ближе.
Неожиданно, полог распахнулся шире, и тёмный угол комнаты явил широкоплечего мужчину лет пятидесяти с редкими клочьями волос, обрамлявшими гладкую лысину, и густой бородой, расчёсанной надвое на манер рыбьего хвоста. Мужчина был одет в чёрный балахон до пят, а в руках держал серебряное ведёрко и большую кисть, больше похожую на веник. Не спуская налитого свинцовой тяжестью взгляда с Женьки, человек в балахоне обмакнул кисть в ведёрко и размашисто плюхнул тёплой жижей тому в лицо.
Глаза немедленно защипало, а полученные в лесу ссадины тут же напомнили о себе мерзкой, жгучей болью. Казалось, что по лицу хлестнули не брызгами, а связкой крапивы. "Он, что - рассолом решил меня обрызгать", ― удивился Женька, и поднял руку, чтобы защититься от следующей партии обжигающих брызг.
― Что вы делаете? Зачем мне этой дрянью в лицо брызжете? Что я вам сделал?
― Слышали, дети мои, как он святую воду "дрянью" обозвал? Вот оно, бесовское нутро - сразу наружу просится. Никак его за ликом человеческим не спрятать. Святая водица жжёт беса огнём - вона, как его корчит, ― голос звучал резко, как скрежет стекла по металлу, отчего рябь из мурашек тут же рассыпалась по Женькиной коже. Он невольно содрогнулся, желая избавиться от неприятного озноба, и, сам не зная почему, стал оправдываться:
― Что за ерунду вы несёте? Какие бесы? Я из города, и просто в лесу заблудился. А вы мне в лицо водой солёной плещете - конечно, жжёт, ― Женька убрал от лица руку, желая убедиться, что его слушают. Однако, в тот же миг, ему в лицо сунули какую-то массивную деревяшку. Женька вынужден был отшатнуться, чтобы не лишиться зубов. Движение вышло резким и неловким, отчего он едва не упал. Но с двух сторон его крепко прихватили под руки.
Вновь заскрежетал лысый бородач:
― Видите, дети мои, как он креста животворящего боится. Как от кипящей серы шарахнулся. Сомнений не осталось - бес к нам явился в человечьем обличье. Почуял души невинные, и пришёл, яко к трапезе. Только не по зубам ему, вражине, наши души, ибо одному Богу принадлежат.
Женька только сейчас понял, что оказался среди безумцев. Он сам пришёл в руки фанатиков-сектантов, почему-то убеждённых в его бесовской природе. Он попытался вырваться из рук фанатиков, но пальцы на его руках лишь сомкнулись крепче. Женька взглянул на мужиков, и в их глазах рассмотрел решимость, замешанную на страхе. Они, и в самом деле, верили, что он - бес.
Лысый снова заголосил:
― Не пугайтесь, дети мои. Здесь, под сенью креста и стен, укреплённых нашими молитвами, нечистый не сможет нам навредить. Это в лесу он - властелин. Там он бродит в нощи, рыкая подобно сотне львов, и трубя, словно тысячи слонов. Дерева во тьме трепещут от его рёва, но мы не должны убояться его бесовской силы. Нам самим Господом положено очистить род людской от лукавых искусителей. Уничтожая бесов, мы сохраняем невинные души для Господа нашего. Не пугайтесь, дети мои - не впервой ведь нам с нечистью справляться.
Женька без особого успеха попытался вырваться ещё раз. Потом решил снова обратиться к разуму проповедника:
― Послушайте, я обычный человек. В бесов не верю, и уж точно одним из них не являюсь. Посмотрите внимательней - я такой же, как вы, просто живу в городе. А рёв и рычание, которые вы слышали - это всего лишь..., ― в этом месте Женька запнулся, вовремя сообразив, что не стоит этим людям рассказывать о происхождении пугающих ночных звуков. Однако, проповедник, похоже, и не собирался слушать объяснений пленника.
― Дьявол пустыми словами морок наводит, так и слуги его на это способны. Для бесов в любую личину обернуться не сложно - человеком, зверем, птицей. Только меня Господь сподобил видеть насквозь нутро ваше чёрное, бесовское - от меня его никакое обличье не скроет. Отныне не смущать тебе души людские, ― плечистый бородач в чёрном балахоне подал знак рукой, глядя куда-то за спину Женьке. В тот же миг на голову пленнику набросили мешок из грубого, толстого полотна, который оказался настолько большим, что поглотил бедолагу полностью, а горловину тугим узлом перевязали на щиколотках. Женька целиком оказался в мешке, из которого он с криками и отчаянной бранью пытался вырваться всё то время, что его волокли по доскам пола.
Потом мешок заскользил по мокрой траве, щедро впитывая влагу, словно желая ещё и этим досадить Женьке. Потом мешок подняли, и грубо водрузили на какую-то округлую поверхность, вынудившую Женьку выгнуться телом до хруста в позвонках. Грубые ладони ухватили его через ткань мешка в районе подмышек. Другие руки уцепились за щиколотки, растянув Женьку, словно на средневековой дыбе. Отовсюду послышалось невнятное бурчание. По особому ритму звучащих фраз, Женька догадался, что фанатики молятся, но смысл молитвы ускользал от скованного страхом сознания. Ему лишь казалось, что сквозь нечленораздельное урчание прорывались отдельные слова: "бес", "наказание", "жертва". И эти слова раскалёнными иглами разили душу пленника, вынуждая извиваться в бесплотном желании вырваться из тисков чужих рук.
Внезапно, наступила тишина, и Женька каким-то внутренним чутьём ощутил приближение опасности. Он дёрнулся сильнее прежнего, будто уворачиваясь от удара. И удар последовал - жестокий и мощный. Что-то тяжёлое и твёрдое обрушилось на Женькину голень, в тот же миг полыхнувшую чудовищной болью, которая волной жгучего напалма устремилась по нервам, суставам и сосудам, напрочь выжигая рассудок. Женька успел лишь оглушительно заорать, выплеснув вместе с воплем остатки самообладания, и стремительно сорвался в душную бездну беспамятства.
Тьма раскачивалась, пульсируя багровыми вспышками глухой боли. Женька понял, что очнулся, раз вновь может чувствовать боль в ногах и шершавую мешковину, кисло пахнущую рвотой, на коже лица. Он понял, что его куда-то несут, и, не надеясь на успех, а скорее следуя инстинкту, попытался вырваться. Женька дёрнулся всем телом, и тут же пожалел об этом - голени мгновенно отозвались нестерпимой болью. "Перелом," ― с ужасом подумал Женька. Не в силах больше кричать, он сдавленно застонал.
― Ты смотри - очухался. Крепкий бес попался, жилистый, ― прозвучал усталый, сбитый одышкой, голос. Ему ответил другой:
― Твоя правда. И тяжеленный чёрт, хотя на вид тощий. Слава Господу-вседержителю, уже пришли. Мёртвая вода и поганая земля, примите беса в свою утробу - нам он здесь не нужен. Ну, Митяй, и р-раз...
Женька почувствовал, как его раскачивают, будто перед броском. Он хотел что-то крикнуть, попробовать убедить своих "конвоиров" отпустить его, но из пересохшего горла вырвался лишь сиплый стон, больше похожий на предсмертный хрип.
― ...три, ― услышал Женька, и понял, что стремительно падает вниз.
Ударившись о твёрдый склон, Женька взвыл от боли, но падение не прекратилось. Его то подбрасывало, то жестоко било о какие-то выступы, причиняя невыносимую боль, и парализуя дыхание. Внезапно, верёвка, стянувшая на щиколотках горловину большого мешка, за что-то зацепилась, и Женька, резко дёрнувшись, повис вниз головой. Рывок был такой силы, что вспышка боли в ногах снова едва не лишила его сознания. Женька в отчаянии закричал, чувствуя, как слёзы брызнули из глаз, и едкими ручейками потекли по вискам. И, как "святая вода", касаясь ссадин, слёзы вызывали неприятное жжение. Впрочем, эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что пульсировала в ногах, подобно всплескам раскалённого металла под кожей.
Женька прикусил губу, чтобы немного сосредоточиться на чём-либо, кроме нестерпимой боли в сломанных ногах. Минуту он покачивался вниз головой, словно живой, точнее полуживой, маятник. Покой принёс недолгое облегчение, но пульс в висках начинал биться всё громче и яростней. Голова болела, а глаза вспухли и норовили вылезти из орбит. Женька понимал, что просто висеть нельзя, иначе он потеряет сознание от прилива крови к голове, и больше никогда не очнётся.
Прикусив губу ещё крепче, до крови, Женька принялся дёргаться, раскачивая "маятник". Голени вновь полыхнули пульсирующим огнём, но Женька лишь крепче стискивал зубы, заходясь в мучительных стонах, и продолжал дёргаться всем телом, в отчаянных попытках вырваться из подвешенного состояния, которое грозило ему в самое ближайшее время мучительной смертью. Женька не хотел превратиться в агонизирующий фонтан крови, которая будет струями вытекать из его глазниц, ноздрей и ушей. Он хотел, пусть небольшой, но шанс на жизнь, а потому продолжал извиваться, с натужным стоном раскачивая свой мешок.
Наконец, сверху послышался звук, похожий на треск рвущейся ткани. Треск повторился, и Женька камнем скользнул вниз, не успев даже вскрикнуть от новой порции боли, волком вцепившейся в ноги. Недолгое падение закончилось в холодной воде, которая стремительно хлынула в распахнутый для крика рот, наполнив его резким привкусом железа и гниющей тины. Поняв, что вот-вот захлебнётся, Женька в отчаянии попытался порвать мешок. Плотная ткань не поддавалась, но Женька почувствовал, что ноги выскользнули из мешка. Сообразив, что часть мешка вместе с верёвкой осталась висеть на том суку, где только что раскачивался маятником он сам, Женька принялся хватать пальцами намокшую материю, и стягивать её с себя, словно старый свитер.
Почти теряя сознание, он освободился от мешка, и стал, что было сил, грести руками, норовя вытолкнуть своё тело к поверхности. И когда лица коснулся прохладный предрассветный туман, Женька принялся жадно, словно мальчишка сахарную вату, глотать его влажную, бодрящую свежесть. Отдышавшись и осмотрев то, что позволяли увидеть сумерки и туман, по островкам слипшейся тины и грязи, по затхлой вони стоячей воды, Женька догадался, что сбросили его в болото. Только теперь до него дошёл смысл услышанных слов о "мёртвой воде, поганой земле". Вот уж действительно - везёт, как утопленнику. Святой водой лицо облили, а в мёртвую подыхать бросили. Святые братья, сволочи!
Женька не стал дожидаться, пока боль, усталость и нервное истощение окончательно лишат его скудных остатков сил, и стал судорожно перебирать в воде руками, стараясь плыть в сторону огромной тени, матово черневшей в клубах болотного тумана. Именно там должен быть обрыв, с которого только что падал Женька. Он не знал, сможет ли вскарабкаться наверх, но слишком плотные клубы испарений, не пускавшие к поверхности слабые лучи ещё не родившегося рассвета, исключали возможность оценить размеры болота. Женька не знал, сумеет ли добраться до твёрдой земли, если будет плыть в другую сторону. А так есть надежда, цепляясь за дно и выступы грунта на стене обрыва, добраться до более пологого участка берега.
Очень скоро, вяло всколыхнувшаяся боль в ногах известила о соприкосновении с дном. Потом и руки коснулись склизкого ила, при малейшем нажиме увязая по самые локти. Насколько можно было видеть стену обрыва - она была слишком крута, чтобы по ней выбраться из трясины. К тому же, подобраться вплотную к берегу мешала широкая полоса вязкого, зловонного ила. Женька, старясь не опираться на студенистое дно, стал медленно, сберегая силы, двигаться вдоль обрыва, осматривая его влажные стенки в поисках пути к спасению.
Однако, отвесный берег не желал становиться ни более низким, ни более пологим, скрывая свой верхний край в плотных слоях тумана. Измученный, покалеченный парень продолжал продираться сквозь склизкие и липкие облака тины, которая норовила опутать и утянуть несчастного пленника в гнилую бездну болота. Женька, чтобы не потерять сознание от усталости и боли, старался вспомнить, с чего начались все его злоключения. Ему казалось, что прошлый вечер остался где-то в прошлой жизни, в той, где беззаботная праздность толкала его на сомнительные приключения. Идиот! Пожелал стать создателем городской легенды, породить чудовище в массовом сознании горожан и селян.
Возомнил себя творцом, демиургом, властителем ночных кошмаров. А теперь сам оказался в кошмаре, но просто дать болотной грязи пролиться в измученные, свистящие лёгкие, чтобы проснуться в своей постели, он не может. Это явь, которая хуже кошмара. Женька понимал, что отчасти сам виноват в своём теперешнем положении - если бы не перепуганный до смерти турист, он не набрёл бы на этих безумных маньяков-сектантов. Он понимал это, и злился - на палачей-сектантов, на качка со слабым сердцем, и...на себя. Эта злость придавала ему сил, чтобы продолжать безуспешный заплыв в вонючей грязи.
Женька двигался, откликаясь стоном на всплески боли в ногах, и туман вторил ему эхом, жутко подвывая в ответ. В очередной раз скользнув пальцами по стенке обрыва, рука увязла в тёплом иле, нащупав там нечто, совсем не похожее на тину или болотную траву. Сжав пальцы, Женька вытянул край мешка, такого же, в котором только что его самого бросили в болото. Грязная мешковина навела его на мысль, что он каким-то невероятным образом вернулся к месту своего падения, зря потратив столько сил и времени. Однако, правда оказалась гораздо страшнее - подняв мокрую ткань выше, Женька с отвращением увидел, как над водой показались полуистлевшие человечьи ноги. Бледные, разбухшие лодыжки и стопы были изрыты глубокими язвами, в которых копошились лоснящиеся чёрным глянцем пиявки и суетливые личинки насекомых.
Женька с воплем отвращения отбросил мерзкую находку. Минуту ему казалось, что плотоядные черви и личинки просыпались с мёртвого тела ему в рукава, и стали быстро расползаться по телу. Женька принялся лупить по своей одежде, с чавканьем расплёскивая грязь, и крича до хрипоты. Туман отвечал ему разноголосыми стонами и зловонным дыханием душного ветерка, досыта наевшегося гнилостных испарений. Несколько минут потребовалось Женьке, чтобы справиться с приступом тошноты и, немного успокоившись, насколько это вообще возможно в подобных обстоятельствах, продолжить изучение берега болота.
Одна мысль раскалённым гвоздём царапала мозг: "Значит, я не первый "бес", брошенный фанатиками подыхать в трясине". Он чувствовал, как страх и отвращение постепенно уступают место дикой ярости, необузданному желанию, во что бы то ни стало поквитаться с полоумными "бесогонами". Теперь он просто обязан выжить и выбраться из этой гнилой ямы. Он ещё не знал как, но верил, что непременно разорит гнездо этих набожных психов. Даже боль немного утихла, будто испугавшись жгучей ярости человека.
Будто сама судьба откликнулась на резкую смену его настроя - редеющий туман открыл взгляду пологую промоину в стене обрыва. Видимо, берег подмыло сильным дождём или потоком талой воды, и получилось что-то вроде наклонного канала, по которому массы размытого грунта скатывались в болото. Получившаяся горка имела довольно крутой склон, но это было намного лучше, чем отвесная стена обрыва. Без промедления Женька подплыл к этой куче и, вцепившись расцарапанными пальцами в мокрую грязь, стал натужно вытягивать своё покалеченное тело вверх.
Женька не знал, сколько времени занял этот путь. Он полз, карабкался, до крови закусывая губы от боли. Не раз соскальзывал вниз, ломая ногти на ослабших пальцах, но цеплялся снова и продолжал тянуть себя прочь от гиблой трясины, зловонных испарений, и странного эха, которое мерзкими стонами сопровождало каждую его неудачу, каждый приступ боли в ногах и сломанный ноготь.
Когда, совершенно измученный, Женька уцепился за густую траву и вытянул себя из грязной ложбины на твёрдую землю, туман уже окончательно рассеялся. Прежде чем отправиться дальше, Женька решил передохнуть и взглянуть на болото, которое могло стать его могилой, без плотной завесы туманных испарений. Он хотел усмехнуться напоследок в заляпанное тиной лицо смерти, которая не удержала его в своих вязких, душных объятьях. Однако, то, что он увидел, напрочь лишило его желания усмехаться. Он смотрел в настоящую преисподнюю - сырую и липкую обитель мучений и ужаса.
Он насчитал не менее пяти мешков с телами внутри, которые недвижимо, словно замшелые пни торчали в трясине. Но не это было самое страшное. По рябому лику болота, словно бородавки, были разбросаны кочки, поросшие осокой. И на некоторых из этих клочков относительно твёрдой земли, лежали странные создания, лишь отдалённо похожие на людей. Невероятно истощённые, почерневшие от едкой грязи и жгучего солнца, с неестественно вывернутыми ногами, распухшими, как брёвна, они казались мёртвыми, но это было не так. Над каждым из "жителей болотных кочек" кружили бесчисленные сонмы плотоядных насекомых, и, время от времени, костлявая рука поднималась, хватала горсть летающей болотной нечисти, и отправляла в рот.
Иные из выживших жертв "охоты на бесов" умудрялись дотянуться рукой до собственных покалеченных ног, чтобы сорвать горсть присосавшихся пиявок, и начинали жевать их скользкие тельца. Таких несчастных Женька насчитал с десяток. Ему стало жутко, когда он попытался представить масштабы творимых сектантами "жертвоприношений" - ведь, кто знает, сколько людей с переломанными ногами проглотила трясина, не оставив ни малейшего шанса на спасение. Да, и неизвестно - лучше ли участь тех, кто сумел освободиться из мешка, но не нашёл в себе сил, чтобы выбраться из болота. Возможно, они теперь завидуют мёртвым, обречённые терпеть невыносимые мучения, и поддерживать остатки своих жизненных сил, поедая паразитов, насекомых, лягушек и прочую болотную живность.
На некоторых кочках Женька заметил обрывки мешковины и обглоданные добела кости. Он содрогнулся в отвращении, поняв, что некоторые из пленников болота не гнушались пожиранием своих мёртвых товарищей. Женьку охватило странное чувство - смесь брезгливости и сочувствия. А ещё его просто лихорадило от злости - он страстно желал вцепиться в горло главарю лесных фанатиков, а потом и его подручным, чтобы их пустые глаза повылезали из глазниц. Ведь безумные садисты-общинники не избавляли землю от бесов, а напротив - нормальных людей делали чертями.
С кочек доносились слабые стоны, и Женька догадался, что слышал в тумане не эхо, а голоса умирающих. Он понимал, что сейчас ничем не сможет помочь этим людям, но шёпотом пообещал, что пришлёт помощь, как только выберется из леса. Он чувствовал, как его искалеченное тело с каждой минутой покидали силы, а потому, не желая больше терять ни секунды, стал ползти в сторону, где, как ему казалось, он сможет найти людей. Он тянул своё тело по опавшей хвое, через торчащие корни, а перед глазами стояла чудовищная картина с лежащими на болотных кочках ещё живыми телами, укрытыми одеялом из насекомых.
Женька пробирался ползком сквозь лесную чащу, часто останавливаясь для отдыха. Где это было возможно, он перекатывался боком, чтобы сберечь исколотые хвойными иглами руки. К вечеру, когда голод и жажда стали настолько сильными, что почти заглушали боль в сломанных ногах и израненных пальцах рук, Женька, наконец, услышал шум автомобильной дороги. Надежда придала ему сил, и скоро он уже выползал на асфальт. Силясь приподняться над дорожным покрытием, Женька увидел слепящий свет и услышал оглушительный визг тормозов, после чего без сил упал лицом на свои окровавленные ладони.
Белый потолок, бледно-зелёные стены, раковина умывальника в углу возле двери - Женька прекрасно понимал, почему его поместили в отдельную палату. В который раз он, замотанный в бинты, словно мумия, отвечал на вопросы мужчины в клетчатом джемпере, с морщинистым, как чернослив, лицом и густыми бровями, годными, пожалуй, даже на изготовление малярных кистей.
― В месте совершения хулиганских действий с целью напугать группу отдыхающих, обнаружена аудио-визуальная аппаратура с отпечатками ваших пальцев.
― Да, я ведь уже говорил, что виноват, признаю - это я пугал туристов.
Морщинистый сделал пометку в блокноте, и подвинул диктофон поближе к койке больного.
― И то, что в результате этих действий у одного из отдыхающих случился сердечный приступ с летальным результатом, вам тоже известно?
Женька помялся немного и тихо сказал:
― Да, я видел, что одному стало плохо. Я тогда перепугался... Но я же не отрицаю - виноват. Вы лучше скажите, что с той лесной сектой? Вы нашли их? А болото - успели спасти выживших? Это надо сделать быстро - любая минута может стать для кого-то из них последней.
Правоохранитель в штатском постучал авторучкой по корешку блокнота, покачал головой и, тяжело вздохнув, заговорил:
― Ах, Евгений, Евгений... Валерьевич, я тоже знаю эту городскую легенду. Ещё когда мы пацанами бегали по пустырям и стройкам, играли в "войнушку" и "казаки-разбойники", популярна была страшилка про сектантов. Эти жестокие фанатики живут в лесу, похищают заплутавших грибников, туристов и непослушных детей, разделывают на мясо и продают его на рынке. Мы о вас, гражданин Фирсов Евгений Валерьевич, знаем уже достаточно много, в том числе и о вашей любви к страшным легендам из городского фольклора. Уж о сектантах вы не могли не слышать. Я просто поражаюсь, как наглости-то хватило этими сказками нам голову забивать. Надо полагать, решил изобразить раскаяние и помощь в поимке "страшной" банды убийц, которая существует только в твоём воображении? Так, Евгений? ― мужчина, гневно двигая бровями, неожиданно перешёл на "ты".
― Так, вы что - не искали этих сволочей? Но это правда, от первого слова до последнего. Вам проще признать меня лгуном, чтобы не искать настоящих убийц.
Мужчина в джемпере немного успокоился, и заговорил в примирительном тоне:
― В том-то и дело, что искали. В направлении, которое ты указал на карте, наши люди лес прочесали от края до края. Никаких следов поселения не обнаружено. Даже землянок с шалашами не нашли. Мистика! Или с направлением ты ошибся. Осмотр с вертолёта тоже ничего не дал. Кстати, и болота, как ты его описал, в нашем лесу никто не видел. Есть пара небольших торфяных низинок, но без трясин и обрывов. Вот такой набор неувязочек получается. Как ты их объяснишь?
Женька долго не мог собраться с мыслями, чтобы дать вразумительный ответ собеседнику - он не понимал, как такое возможно. Что значит - не нашли болото, не видели дома сектантов? Этого не может быть! Не так уж велик их лес, стиснутый со всех сторон полями и котеджными посёлками - совсем не сибирская тайга. Заблудиться, конечно, можно, но искать и не обнаружить целое селение кровожадных фанатиков - сложно было в это поверить. А болото! Оно каждую ночь являлось Женьке в кошмарах, и он не мог забыть этой безбрежной трясины. Мимо такой "низинки" при всём желании не пройти.
Неужели, всё это ему привиделось? Он не помнил историй о сектантах, но вполне мог слышать краем уха, а нервное напряжение выудило из подсознания именно эту "страшилку". Нет! Женька, закрывая глаза, видел перед собой остервенелые лица этих мрачных костоломов, словно они стоят у его больничной койки. Если бы следователь пожелал, Женька на каждого мог составить подробное описание. На такие детали подсознание вряд ли расщедрилось бы. И потом, ему ведь сломали ноги. Ноги! Женька почти закричал:
― А ноги я, по-вашему, сам себе сломал? Это вы как объясните.
― Очень просто. Увидев, что ты натворил своей шуткой, ты испугался и убежал в чащу. А ночью в лесу немудрено зацепиться за корни, упасть в яму... в общем ноги ты сломал в результате несчастного случая. И, пока лежал в какой-нибудь луже, потеряв сознание от боли, увидел кошмарный сон, болезненный бред с болотом, полным полумёртвых пожирателей мух, жуков и пиявок. Потом, продолжая бредить, ты чудесным образом выбрался на дорогу. Вот такая у меня версия. И было бы очень хорошо, чтобы твоя, Евгений, версия была похожа на мою. Для тебя хорошо. А то ведь ложные заявления у нас тоже наказуемы. Подумай над этим, а я вернусь в понедельник.
Женька хотел снова возразить, но сдержался, и только покачал головой. Мужчина встал, убрал блокнот с диктофоном в кожаный портфель, и перед уходом добавил:
― Ну, выздоравливай. И, хоть больных беспокоить и заставлять нервничать не принято, но ты взрослый человек, и должен понимать - после больницы тебе придётся ответить по всей строгости за содеянное.
"Вот, гад - лучше бы молча вышел", ― зло подумал Женька, глядя в спину посетителю. Тот в дверях столкнулся с пожилой санитаркой, и кивком головы приветствовал её. Женщина, несущая ведро с водой и швабру, ответила тем же. Женька, наблюдая за их "реверансами" поймал себя на мысли, что смотрят они при этом друг на друга, как давно знакомые люди... хотя, что может связывать простую санитарку и следователя.
Женя прикрыл глаза, и под мерное шуршание мокрой тряпки, стал размышлять над предложенной ему версией. А вдруг, он действительно был в бреду, и его совесть, уязвлённая чувством вины, породила все эти кошмары? Нет, вряд ли. Но лучше последовать совету и согласиться с этим. Сейчас главное - встать на ноги. Потом следует разобраться с обвинением в неосторожном причинении смерти, или хулиганстве - Женька уже сам путался в потоках информации, и не помнил толком, в чём его хотели обвинить. Отвечать придётся - это точно. А потом он уже займётся сектантами. Он костьми ляжет, но отомстит за свои сломанные ноги и десятки загубленных жизней.
Как же легко всё списать на городские легенды. Сказка, байка, страшилка - и всё, можно не искать банду нелюдей. И все готовы верить любым досужим россказням, лишь бы не оказаться один на один с жуткой реальностью. Может, фанатики намеренно поселились в этом лесу, зная, что смогут прикрываться кочующей из уст в уста выдумкой, и творить свои чёрные дела. Бесов они истребляют! Им в первую очередь стоило бы начать с уничтожения самих себя.
Женька, устав от тяжких раздумий, приоткрыл глаза, и едва не закричал от ужаса. Он лежал не на больничной койке, а на краю обрыва, под которым расплескалось зловонной жижей болото. Над ним стояли угрюмые мужики, бормочущие молитвы, а ближе всех к Женьке оказался главный "охотник на бесов" с раздвоенной бородой и серебряным ведёрком в руках. Брызнув в лицо Женьке противной тёплой жидкостью, главарь сектантов проскрипел бабьим голосом: "Святой водой в рожу проклятому бесу"...
Женька дёрнулся, уворачиваясь от едких капель, и проснулся.
― Ой, прости, сынок. Разбудила тебя, ― голос санитарки вызвал неприятную оторопь в теле Женьки, так как был в точности похож на только что слышанный во сне. На лице Женька с ужасом почувствовал капли влаги. Он поднял руку, чтобы утереться, и санитарка заметила это движение.
― Ой, неужто я тебя обрызгала. Вот незадача. Ты уж не серчай.
Однако, Женька не собирался "серчать" - его беспокоило другое. Слишком много совпадений у сна с реальностью. А вдруг эта уборщица одна из них - якобы несуществующих сектантов-убийц? Капли на лице, странная фраза про святую воду и беса...
― Простите, а что вы сейчас говорили? До того, как я проснулся.
Санитарка задумалась, вспоминая собственные слова, или придумывая вместо них другие. Потом неуверенно ответила:
― Я говорила, что С ЭТОЙ ВОДОЙ РЖАВОЙ ТРЯПКАМИ БЕЗ толку можно долго грязь размазывать. Только я не договорила - ты проснулся. Ворчу по-стариковски.
Женьку такое объяснение почти устроило, и он прекратил расспросы. Да, сознание порой устраивает странные фокусы, особенно, находясь в полусне. Уборщица тихо сказала:
― А ты спи, спи. Я уже ухожу.
Женька сквозь полуприкрытые веки заметил, как женщина, прежде чем закрыть дверь, перекрестилась. Больной, засыпая, был уверен, что ему лишь показалось, как из больничного коридора, затхлым ветерком в болотной осоке, прошелестело: