Ефим вслушивался в отдалённые, но по-военному чёткие выкрики однополчан. Слушал, и с дрожью в коленках пытался прикинуть, каков его порядковый номер в строю. "Девяносто девятый? Сто второй? Только бы не сотый, только бы не сотый", ― хищной птицей клевала в стенку черепа единственная мысль. Ефим пытался отгородиться от навязчивой идеи, переключиться на что-то светлое и приятное. Но сознание продолжало жонглировать, играть этой мыслью, как котёнок скомканной бумажкой: "Только бы не сотый".
Ефим привык, что на вечерних и утренних поверках переклички проводились пофамильно, оттого и не ведал, каков был его номер по-порядку. Однако, с его-то везением... Наверняка, единица с двумя нулями. И за что ему это? Проклятая война! Трижды проклятый Совет по Правам Человека - неужели сложно было добиться экзекуции для каждого двухсотого? Или сто пятидесятого?
― Тридцать третий.
― Тридцать четвёртый.
Знакомый голос. Николаев? Он же в санчасти лежал. Вот гад, не вовремя выписался - так бы Ефим вполне мог оказаться девяносто девятым. А впрочем, шанс ещё есть.
Ефим, как и все его сослуживцы, родился и вырос в спокойном мире, обществе без насилия. Войн на тот момент не было уже лет двести. И не только больших конфликтов, но и мелких локальных стычек. Преступников научились "перевоспитывать? с помощью нейрохирургии и особых препаратов. И государствами давно уже руководили не жестокие вояки или алчные политики, а интеллектуальная элита - ярые поборники прав и свобод личности. Работу правительств координировал Всемирный Совет по Правам Человека.
Без санкции Совета правители и шага сделать не могли. Однако, несмотря на кажущееся благополучие, жизнь со временем стала невыносимой. Всё большее число людей неумолимо тонуло в волнах депрессии. И волны эти всё больше походили на разрушительные цунами, ежегодно унося жизни сотен тысяч самоубийц. Над решением этой сложнейшей проблемы работали несколько крупнейших научных центров, но выход в итоге был найден один, и довольно неожиданный.
Оказалось, что природная агрессия, таящаяся в глубинах подсознания каждого гражданина, не находя выхода вовне, начинала пожирать человека изнутри. Унаследованное от диких пращуров стремление доминировать, добиваться успеха любой ценой, уже нельзя было удовлетворить одними лишь компьютерными играми и пейнтбольными кляксами.
По совету психологов, экономистов, демографов и прочих высоколобых ребят, решено было развязать большую войну. Вроде, чтобы открыть простор для проявления героизма, стойкости, силы воли и других, не менее замечательных, качеств личности. Дать, что называется, эмоциональную и физическую встряску заскучавшим гражданам. Ну, и заодно, решить некоторые накопившиеся межгосударственные проблемки - но уже об этом, конечно, вслух не упоминалось.
И ведь, поначалу казалось, что учёные умы попали в самое яблочко - такой подъём царил в городах и селениях, что какая там депрессия. Девушки рыдали на груди возлюбленных, обещая ждать с войны. Парни и мужики с энтузиазмом изучали стрелковое вооружение и примеряли кевларовые защитные комбинезоны. Правозащитники однозначно запретили оружие массового поражения, танки, авиацию и многое другое. Только пуля-дура, да штык-молодец, ну и, конечно, самые надёжные защитные комбинезоны.
Вчерашние клерки и сисадмины резво скакали по полосе препятствий, напрочь выкинув из головы всякую блажь, вроде утраченного смысла жизни и чёрной хандры. А почти вымершие, как класс, военные были просто на седьмом небе от счастья, несмотря даже на жесточайшие ограничения со стороны Всемирного Совета. Казалось, что свежий ветер вихрем пронёсся по головам жителей земли, по-мальчишечьи взъерошив курчавые извилины на их скисших средь унылых будней мозгах.
Однако, когда начались реальные боевые действия, всех постигло разочарование более жестокое, чем даже пророчили немногие завзятые пессимисты. Одно дело, компьютерные игрушки, в которых фонтаны крови заливают экран монитора, и совсем иное, когда у твоего сослуживца от попадания в шею взрывается горло, а голова опрокидывается за спину. В первых же стычках бравые вояки стали превращаться в стадо испуганных ягнят. И с одной, и с другой стороны после нескольких выстрелов люди с криками убегали с поля боя, совершенно не обращая внимания на угрозы и матерную ругань командиров.
В конце-концов, утомлённые трусостью и безволием своих солдат, высшие военные чины обратили свой взор на древнюю и средневековую историю. В те далёкие времена, самые дисциплинированные армии, римская и монгольская, использовали схожий метод воспитания воинов. В Древнем Риме эта процедура называлась децимацией, и заключалась в том, что, в назидание всем, каждого десятого в строю казнили на глазах товарищей. Разумеется, вездесущие правозащитники и здесь сунули свой нос. Однако, войдя в положение генералов, ограничились лишь тем, что казнить разрешили не каждого десятого, а всего лишь одного из сотни солдат.
― Восьмидесятый.
― Восемьдесят первый.
Ну, вот - скоро всё станет ясно. А, может, он вовсе и не сотый? Конечно, всё может быть, но коленки Ефима слабели и подгибались с каждым выкликаемым номером, будто эти крики вели счёт булыжникам, падающим на его, не такие уж широкие, плечи. А ведь сами рвались повоевать - каждому хотелось погеройствовать, похвастать орденами перед соседями. Соперничество, конкуренция, отбор - какими только словечками не сыпали в своих статьях психологи и социологи, пытаясь обосновать этот феномен. Феномен стремления к насилию, к войне после сотен лет тотального мира.
Ну, вот, за что боролись... Самоубийства прекратились, но появился страх перед смертью от пули или клинка. Инстинкт самосохранения - он сильней, чем призрачная жажда славы. Во всяком случае, у человека, привыкшего к отсутствию насилия и боли. И вот теперь... Боже, до чего же страшно!
― Девяносто восьмой.
― Девяносто девятый.
Что такое? Почему молчит сотый? Ефим с трепетом в сердце заметил, что все смотрят на него. Кто-то с раздражением, но большинство с сочувствием. Комвзвода подошёл ближе, нахмурив густые брови.
― Осипов, ты чего, язык проглотил? Называй номер!
― С-сотый.
― Выйти из строя.
Ефим Осипов, сделал два шага вперёд, и повернулся лицом к строю. Друзья, приятели, недруги, сослуживцы старались не встречаться с ним взглядом. Однако, Ефим отметил, как некоторые облегчённо выдохнули, радуясь, что роковой номер достался не им. Странно, но свободней почувствовал себя и Ефим - томительное ожидание закончилось, пусть и с плохим результатом. Теперь он знал, что его ожидает - ничего хорошего, конечно, но неизвестность немногим лучше.
Зычные глотки горе-вояк начали счёт заново:
― Первый.
― Второй.
Всего их, сотых по счёту, набралось пять человек. Всех пятерых вывели в центр плаца. После минуты свинцовой тишины, когда, казалось, воздух окаменел от невиданного напряжения, разбитым стеклом зазвенел из колонок голос начальника штаба.
― Бойцы! Эти пятеро ответят за вашу трусость по жестоким законам военного времени. Пусть их участь послужит вам уроком. И в следующий раз, прежде чем показать врагу спину, вы будете помнить, что на месте этих пятерых может оказаться каждый.
Внезапно, в колонках зазвучала тревожная дробь барабанов, фоном подстилаясь под речь командира.
― Внимание! Рядовые Осипов, Рыков, Тарасов, Фомин, Юдин приговариваются к экзекуции третьего уровня. Им будет отказано в ежедневном доступе к сети Интернет, они лишаются десерта и увольнительных сроком на месяц. Кроме того, на месяц отключаются их роботы-помощники, и все хозработы им придётся выполнять своими руками.
Над строем пронёсся сочувственный вздох. Кто-то, рядом с Ефимом, со стоном упал в обморок, не выдержав напряжения. Ефим зажмурился, надеясь, открыв глаза, увидеть, что этого не происходит на самом деле. Всё это - лишь кошмарный сон, вызванный неудачами на фронте и придирками командиров.
Генерал армии Суслов Николай Аристархович, с плохо скрытой скорбью на лице наблюдал за экзекуцией из окна штаба. Заметив, что комиссар от Совета по Правам Человека, вышел из кабинета, он сплюнул под ноги, и проворчал:
― Может, мы их хоть ремнём пороть начнём?
Офицер, к которому он обратился, настороженно скосил глаза в сторону двери, и прошептал:
― Господин генерал, я этого не слышал, а вы - не говорили. Это же насилие над личностью, вы что? Правозащитники с нас за такие слова шкуру спустят. Хотя, с другой стороны, конечно..., ― заслышав шаги за дверью, офицер тут же смолк.
Генерал, продолжая ворчать себе под нос, отвернулся от окна. Подойдя к массивному бюро, он вытащил из ящика початую бутылку контрабандного коньяка, и наполнил две стопочки. Протянув одну своему собеседнику, он с тяжким вздохом произнёс:
― Больно смотреть на это позорное слюнтяйство. Однако, с такими солдатами и комиссарами нам долго придётся без толку на полях сражений топтаться, а значит, работой мы с тобой на всё это время обеспечены. Так давай выпьем за мою новую дачу и твой дорогущий внедорожник.
И глянцевые бока стопочек бодро звякнули в тиши кабинета, обставленного с небывалой роскошью.