Мишка был в прекрасном расположении духа, несмотря на промозглый осенний вечер. И было чему радоваться: дружка армейского встретил, и появилась возможность денег по-легкому заработать.
Вообще, после службы Мишкина жизнь пошла вразнос, как сорвавшееся с оси колесо по бугристому склону холма. После демобилизации Михаил успел два раза побывать за решёткой, и всё по глупости. И вот, после недавнего освобождения, решил поехать в Москву, чтобы устроиться разнорабочим на стройку. Один его знакомый рассказывал, что платят там очень даже неплохо. Он же дал ему телефон общежития, где можно было найти недорогой ночлег.
Мишка приехал в первопрестольную, устроился в общаге, больше напоминавшей восточный базар или стоянку кочевников. Однако, на хорошую работу устроиться так и не удалось, и приходилось перебиваться разовыми заработками. Во время одной из таких подработок, когда Миша таскал на себе пластиковые щиты с рекламой какой-то сауны, вышагивая туда-сюда у одного из вокзалов, к нему подошел упитанный мужичок в черной куртке. Подошел, встал, и принялся пристально всматриваться в лицо Михаила. Тот вручил ему рекламную листовку, и зашагал дальше. Описав круг по привокзальной площади, он снова наткнулся на странного толстяка. Тот с хитрой ухмылкой смотрел ему в лицо.
Мишка не выдержал:
― Слышь, мужик, чего вытаращился? Не в зоопарке, а я - не пингвин.
― Ну, точно - Мишка! Миха, ты чего - не узнал? Это я, Алик. Ну вспомни, армия...
― Алик? Ну, как же - теперь узнал, ― Михаил улыбнулся армейскому другу, и приветственно протянул руку.
Конечно, это самое "узнал", было скорее данью вежливости. Время будто слегка приплюснуло Алика к земле, и нагрузило парой десятков килограмм лишней плоти. Последний раз Мишка видел Алика поджарым, шустрым парнем, который благодаря своей предприимчивой натуре, заведовал в их роте каптёркой. То есть ведал распределением некоторых материальных благ среди сослуживцев. Богатая должность. Теперь же о том молодом проныре, напоминала разве что манера разговора, и привычка смешно гримасничать, слушая собеседника.
Друзья пошли в привокзальное кафе, выпили, разговорились. Когда Алик узнал, что Михаил уже дважды успел побывать в местах лишения свободы, он сразу приободрился. После нескольких наводящих вопросов, он раскрыл перед Мишкой свои планы, и пригласил его поучаствовать в одной криминальной затее. Его не смутило даже то, что оба раза Михаил сидел по глупости, благодаря лишь своему вспыльчивому характеру, а никак не криминальным наклонностям.
Оказалось, что друг Алика, живущий в Москве, узнал, что на днях в филиал его фирмы, находящийся в родном городе Алика, привезут деньги для выплаты сотрудникам за три месяца. Работников в филиале насчитывалось никак не меньше двух тысяч человек, посему сумма должна быть очень внушительной.
Друг Алика знает день, и даже час, когда деньги должны привезти в кассу фабрики. Сам Альберт уже посетил фабричную контору, и убедился, что охрана там чисто символическая: сторожа пенсионеры. Осталось найти пару решительных ребят, которых в городке никто не знает. Одного нашел компаньон Алика, одного - он сам. Но, буквально вчера, того, второго, поймали на какой-то краже. Алик уже думал, что все придется отменить, как вдруг удача явилась ему в лице старого армейского товарища.
Они какое-то время поторговались по поводу суммы вознаграждения. Михаил знал, что предложенную Аликом сумму можно умножить на шесть, и то ему будет не в убыток. Даже во время демобилизации, когда все везли домой парадную форму и пёстрые фотоальбомы, этот хват увез два мешка макарон и бухту теплой портяночной материи. Но Мишка торговался больше для приличия. А так как деньги ему уж очень были нужны, то друзья очень скоро ударили по рукам, и приступили к обсуждению деталей операции.
И вот, спустя неделю, Мишка вышел из электрички на нужной станции, где его встретил Алик на зелёной "девятке". На ней он, собственно, и зарабатывал, до сей поры, извозом. Друзья покинули вокзальную площадь, и принялись петлять по темным, ухабистым улицам.
― Молодец, Мишаня, все сделал, как договаривались. Сейчас я тебя отвезу в твое временное жилье. А завтра тебе надо будет посетить фабричную контору. Скажешь, что ищешь работу. А там и осмотришь все на месте: где охрана, где касса, и все, что нужно для дела.
― Да не трясись ты, Алик. Утро вечера мудреней! А сейчас мне бы выспаться - с ног валюсь. Как хата, нормальная?
― Ну, как тебе сказать, условия скорее походные. Частный сектор, деревянный домик. Принадлежит одному алкашу знакомому, он сейчас в психушке от "белки" лечится. Домик уже два года пустой стоит. Как его жена там перепилась до смерти, так он туда больше ни ногой. Все у собутыльников кантовался, пока желтые кресты вокруг него хороводы не стали водить. Теперь за забором таблетки глотает, а я у него ключи позаимствовал.
― Так может, лучше было на вокзале заночевать?
― Ну, знаешь, друг, я тебе отель в пять звезд и не обещал. Хата, конечно, так себе, зато живи в ней хоть месяц, вряд ли кто заметит. Улица тихая, половина домов вообще сгорело недавно. Ну, вот и приехали, дальше - пешком.
Альберт остановил машину под фонарем, у тротуара. В этом месте, от асфальтовой мостовой ответвлялась небольшая, темная улица, на которой вместо асфальта, горбились бугры и зияли ухабы с морщинами засохшей грязи. Алик изящным, явно натренированным с целью поражать окружающих небывалой ловкостью, движением выхватил два электрических фонарика, и один протянул Михаилу.
― Держи, он тебе пригодится. И чтобы до места дойти, и там тоже: электричество ведь отрезали за неуплату.
― Там хоть крыша осталась? Или её за ящик водки заложили?
― Да брось ты, Мишка. Всего три ночи, а потом с сумкой денег тебя в любых апартаментах вылизывать будут.
Михаил махнул рукой, и принял фонарь. Он и в самом деле был незаменим на этой улице, ведь когда они покинули круг света от лампы на столбе, их поглотила чернильная темнота. Чтобы не поломать ноги в ямах, приходилось постоянно светить перед собой.
Они шли вдоль заборов сплошных и решетчатых, деревянных и чугунных, с торчащими из щелей ветками шиповника, норовящими уцепиться за рукав. Наконец, остановились у ворот деревянного забора, сколоченного без единой щелочки, и примыкавшего к ветхому двухэтажному домишке. Вернее, он был двухэтажным. Теперь первый этаж по самые окна осел в землю, а до подоконников второго можно было достать вытянутой рукой, слегка подпрыгнув.
Михаил скользнул лучом фонарика по нижним, наглухо заколоченным, окнам, пока не выхватил из тьмы очертания крыльца. Подойдя поближе, он заметил, что дверь наполовину скрыта в усыпанной прелыми листьями земле. Мишка хотел было грязно выругаться в сторону Алика, но заметил, что тот открывает калитку в заборе, которую сразу сложно было заметить.
― В твоем распоряжении весь второй этаж. Вход со двора.
― А что на первом?
― Когда-то очень давно тоже какие-то алкаши проживали. Потом не то пропали, не то померли. Наследники не объявились, а жилье после них было в таком состоянии, что даже мой знакомый, хозяин второго этажа, туда не совался. А он не из брезгливых. Крыльцо землей присыпали, а окна - заколотили, чтоб никто не лазил. Для спокойствия.
Друзья прошли во двор. Мишка осветил слегка покосившуюся стену с пустыми окнами. Повернув за угол, они обнаружили лестницу на второй этаж, упрятанную в наклонный дощатый рукав-пристройку. Помимо лестницы, и прилепленной к стене уборной, с этой стороны дома было ещё маленькое, размером с альбомный лист, окошко. Михаил направил на него фонарь, и вздрогнул: за мутным стеклом луч высветил светлое пятно, которое мгновенно исчезло, будто кто-то резко отпрянул от окна.
― Алик, тут точно никто не живет?
― Ни единой живой души. Сейчас сам убедишься, ― Алик шел впереди по скрипучим ступеням, и остановившись перед дверью, протянул руку к массивному висячему замку.
― Смотри, его больше года не трогали. Значит - внутри никого.
Михаил не стал спорить - он и сам уже думал, что с ним просто сыграли шутку усталость и тусклый свет фонарика. Он вошел в пустой дом вслед за Аликом. Тот вручил ему замок, и просил запереться изнутри. Через дверь крикнул, что с утра заедет, и, удаляясь, заскрипел ступенями.
Миша осветил комнату, и нашел подходящий, на первый взгляд, диван. Он пошлепал его ладонями, в попытке выстучать пыль, потом, не раздеваясь, прилег, и, незаметно для себя, уснул.
Проснулся Михаил от страшного грохота. Спросонья он подумал, что находится в московской общаге, и хотел уже матерно выругаться, чтобы утихомирить соседей-буянов. Однако, узорчатые отсветы, отбрасываемые сквозь оконные рамы и редеющие кроны ясеней фонарем, горящим на соседней улице, слабо, но озарили его временное пристанище.
Михаил услышал явственный шорох. Потом повторился грохочущий звук, и снова шуршание, сопровождаемое всхлипами и повизгиванием. Парень почувствовал, как у него закололо в затылке от напряжения - шумы доносились из глубины стен. "Крысы! И похоже здоровенные", - решил Миша, и поежился - он испытывал смешанные чувства к этим тварям. И в состав этой смеси входили отвращение, страх и ненависть.
Он встал, подошел к стене, и несколько раз ударил по ней кулаком. Шорохи стихли, но, спустя минуту, возобновились с удвоенной силой. Невидимые зверьки, в каком-то исступлении носились внутри стен, осыпая мозг временного жильца порциями пугающих шумов. Михаил несколько раз громко вскрикнул, в надежде спугнуть обитателей стен, но это не помогло. Тогда он крепко зажал уши ладонями, в надежде защитить мозг от раздражающей атаки агрессивных звуков.
Осенние ночи холодны, и Миша, наконец, ощутил прохладную сырость давно покинутого жилья. Он убрал руки от головы, чтобы взять фонарик. Звуки уже стихли. Облегченно выдохнув, Михаил осветил комнату, и нашел сваленные в углу одеяла. Он отобрал парочку наименее грязных, и, предварительно встряхнув их от пыли, укутался с головой. Согревшись, он быстро погрузился в сон, несмотря на пережитое волнение.
Внезапно, что-то снова заставило его подняться с дивана. Он осмотрелся: комнату осветил бледно-лиловый свет, возможно от какого-то далекого прожектора. И этот свет позволил рассмотреть огромных крыс, снующих вдоль стен. Будто почуяв, что Михаил видит их, крысы остановились, повернули свои острые морды в его сторону, и стали приближаться.
Остолбенев от отвращения, парень смотрел, как, подёргивая носами, мерзкие твари шагали к его ногам. Когда ближайшая крыса уже изготовилась к прыжку, Мишка вышел из ступора, схватил стул, и принялся яростно лупить по упругим, визжащим тельцам. Крысы наседали, и Михаил принялся давить их ногами, старательно заглушая рвотные позывы.
В какой-то момент, пытаясь раздавить очередного грызуна, он поскользнулся и упал, придавив своим телом еще нескольких крыс. Быстро поднявшись, он увидел, что помимо враждебных серых зверьков, в комнате появились еще более мерзкие существа - огромные, щетинистые пауки. Они лезли из щелей в полу и стенах, падали с потолка. Из-под отклеившихся от стен газет и обоев высовывались мерзкие членистые лапки и, смоченные ядовитой слизью, челюсти.
Мишка отступил к дивану, с противным чавкающим звуком раздавив паука. Неловко вскочив ногами на диван, он потерял равновесие, и рухнул навзничь, запутавшись руками в одеялах. Краем глаза он увидел, что несколько пауков резво, как лягушки, вскочили на диван. Множество лапок вскарабкались на туловище, и стали подбираться к горлу. Михаил застыл в беспомощном страхе, и почувствовал, что задыхается. Из последних сил он взмахнул руками... И проснулся.
Мерзкие лапки, вместе с удушающей тяжестью, будто свалились с груди. Стоящий в метре от дивана стул, загрохотав, покатился по полу. Повернув голову, Миша заметил в сером проеме окна бесформенную тень, которая с легким скрипом исчезла. Решив, что это лишь продолжение кошмара, он сел с бешено колотящимся сердцем. В серой предрассветной мгле, отзвуком ночного ужаса, на полу лежал, неясно как упавший стул. Михаил обулся и пошёл во двор - прохладной свежестью осеннего утра попытаться стереть пугающие образы ночи.
Он спустился, присел на поваленный деревянный столб, и в раздумьях стал рассматривать серый, украшенный тайнописью жучиных ходов, забор. За оградой, вместо соседнего дома торчали поросшие бурьяном обгоревшие балки. Миша смотрел на них, и пытался понять природу существа, которое он скинул с себя при пробуждении: было ли это продолжением кошмарного сна, либо это была реальная, но неясного происхождения, угроза?
Внезапно метнувшаяся тень заставила его невольно вскочить на ноги. Ух! Миша с трудом унял бешено скачущее сердце - это был всего лишь кот. Мощный, полосатый с огромными жёлтыми глазами, он выпрыгнул из травы прямо на забор. "Вот, как раз тебя то мне этой ночью и не хватало. Уж ты крыс пораспугал бы", - рассматривая прекрасного зверя, думал Михаил. Он подманил кота, сделав вид, что протягивает ему в руке что-то съедобное.
Полосатый охотник со сдержанным любопытством сделал несколько шагов в его сторону, и, вдруг, присев всеми четырьмя лапами, и прижав уши, угрожающе зашипел. Михаил отдернул руку, но потом понял, что не он вызвал агрессию кота - взгляд сияющих золотисто-фисташковых глаз был устремлен за спину человека. Миша обернулся, и увидел лишь серую, с серебристыми нитями плесени, стену своего ночного пристанища.
Кот спрыгнул в траву, а Михаил подошел поближе к покосившейся стене. Теперь он уверенно расслышал доносившиеся оттуда шорохи. Странно, но ему стало как-то совсем неуютно. В этих проклятых стенах идет какая-то своя жизнь: шумная, скрытная, и, возможно, враждебная.
Скрипнула калитка, и показался скомканный блин ухмыляющегося лица Алика.
― Ну, что - готов в разведку? А я думал, ты ещё дрыхнешь.
― Готов, конечно. Поскорее бы карманы набить, и в столицу. Век бы не бывать в этой дыре - всю ночь кошмары мучали.
― Это у тебя с непривычки, от свежего воздуха и тишины, ― не заставил ждать с идиотским ответом Алик, и напарники пошли к машине.
Миша вышел из авто за квартал до цели - двухэтажного бледно-желтого строения с осыпающейся штукатуркой. Он вошел, поздоровался с пожилым охранником, и сказал, что ему нужен отдел кадров. Отложив газету, тот указал ему на дверь с соответствующей табличкой.
Специалист по кадрам, блеклая девица с отёчным лицом, выслушав Михаила, распечатала и вручила ему список вакансий:
― Вот, молодой человек, ознакомьтесь, и приходите, если надумаете.
― Обязательно приду, ― учтиво принял листок Михаил, и невольно обратил внимание на стоящую у монитора маленькую бутылочку водки, наполовину опустошенную. Проследив за его взглядом, девушка, стыдливо заалев щеками, будто невзначай прикрыла сосуд листком бумаги. "Однако, вы тут, господа провинциалы, совсем распоясались", ― Мишка вышел, успев на ходу рассмотреть коридор с расположенными вдоль него дверьми.
Михаил вернулся к машине, и, слегка паясничая, ободрил Алика, сказав, что дверь в кассу можно легко выбить ногой, сотрудников запугать одним лишь строгим взглядом, и что в успехе предприятия он не сомневается. Алик передал ему пакет с продуктами, и отвез к старому дому. Миша, увидев знакомые серые стены, зябко поежился:
― Слушай, Алик, а нельзя ли мне в другом месте переночевать. Хоть в углу каком бросишь мне одеяло - и то хорошо.
― Что с тобой, Мишка? Ты как будто чего испугался? Не верю.
― Не знаю, как объяснить, но паршивое здесь местечко. Спать не могу. Да и крысы там.
― Да что ты, как школьница, в самом деле! Крыс испугался. Одну ночь потерпишь, а завтра я тебе упаковку подгузников привезу, ― Алик комично спародировал испуг товарища.
― Да, пошел ты, клоун! Ладно, до завтра, ― Миша вздохнул, и направился к лестнице, отщелкнув ногой в сторону выгребной ямы большую, обглоданную до глянцевой белизны, кость. Странно, но утром он её не заметил. Ему становилось все больше не по себе.
Однако, внутри было на удивление спокойно - никаких шорохов слух не уловил. При свете не успевшего еще завершиться дня, внутреннее убранство комнат не вызывало тревоги - обычное запущенное жилище. Низенькие потолки, щелястый пол с заметным уклоном, грязные лохмотья обоев на стенах, по углам разбросаны холмики из тряпья. Мишка запер дверь, поднял с пола стул, сел и перекусил нехитрой снедью, которой снабдил его Алик.
Потом разулся, оторвал торчащий из-под обоев кусок газеты, прилег на диван и решил развлечь себя чтением, пока слабый свет еще пробивался сквозь грязные оконные стекла. Фонарь он, на всякий случай, положил рядом, но он не понадобился: на желтом обрывке газеты оказался протокол какого-то ветхозаветного партсъезда. Чтиво оказалось настолько скучным, что Мишка скоропостижно уснул, когда языки вечерней тьмы только начали робко касаться облезлых перекрестий оконных рам.
Что-то разбудило его среди ночи. Михаил секунду наблюдал за скачущими по потолку чёрными крестами и лезвиями: то были тени листьев и оконных рам, отбрасываемых светом старого фонаря, нервно раскачиваемого ветром на соседней улице. Но вряд ли пугающий театр теней мог нарушить его здоровый сон. Михаил приподнялся и нащупал фонарик. Вчерашних шумов слышно не было, но какое-то слабое движение ощущалось в дальнем углу в куче тряпок. Мишка включил фонарик, скользнул кругом света по стене в нужную сторону, и испуганно дернулся: настолько неожиданно и отвратительно было увиденное.
В круге света, прикрывая тонкими, как папиросная бумага, веками выпученные жабьи глаза, стоял невообразимо уродливый карлик. Щуплое, короткое тельце было увенчано невообразимо большой, просто огромной, головой, приплюснутой сверху, подобно тыкве. Редкие волосы, маленький, будто провалившийся нос, с текущей на вялую верхнюю губу слизью, своим видом мгновенно вызывали отвращение. Короста, покрывающая кожу лица и тела, кое-где отваливалась кусками, и в тех местах были видны пульсирующие, под тонким пергаментом кожи, синие сосуды.
Уродец раскрыл ещё шире рот, пустив струйку слюны, сверкнувшей в свете фонарика, и обнажил коричневые пеньки зубов. Раздался булькающий стон, и кошмарное порождение сделало резкий выпад в сторону дивана. Непроизвольно подобрав ноги, Михаил с силой швырнул фонарик в мерзкое отродье, стараясь поразить его в лоб. Раздался глухой стук, потом фонарик погас, упав на пол, при этом был слышен звук раскатившихся батареек. Похоже, Мишке все-таки удалось поразить цель, о чем явно говорило резкое верещание, чередующееся с поскуливанием.
Монстр отскочил в угол, и зарылся в тряпках. В ту же секунду в стене раздался, знакомый по прошлой ночи, шорох. "Так вот здесь какие крысы водятся! Неужели это человек? Будто его растили, запертым в бочке с нечистотами", ― Миша с трудом подавил позыв к рвоте, вновь представив внешность злобного существа.
Он решил, во что бы то ни стало найти фонарь - без света он рискует вовремя не заметить крадущегося обитателя гнилых стен старого дома. Тусклый свет далекого уличного фонаря был слабым подспорьем в поисках, и Миша просто ощупывал пол босыми ногами. Потом боязливо опустился на колени, и стал водить по полу ладонями.
Удалось отыскать сам фонарик и одну батарейку, осталось найти ещё две, когда ладонь наткнулась на лужицу тёплой слизи. Михаил с отвращением дернулся, и вовремя: раздался стук сомкнувшихся челюстей, и, качнувшийся уличный фонарь вырвал из тьмы уродливую голову в том месте, где только что находилось лицо парня.
Страшный коротышка оказался очень проворным: он вцепился в руку, которой Миша с трудом успел закрыть горло от второго выпада. Прокусить одежду он сразу не смог, но кожу челюсти сдавили настолько, что боль была ужасающей. Мишка принялся лупить фонариком по голове монстра, завывая от боли. Рукоятка фонарика ткнулась во что-то отвратительно скользкое и упругое - похоже, глаз. Только тут хватка ослабла, и укушенный смог освободить руку. Он вскочил на ноги, и принялся наносить удары с удвоенной скоростью.
Хищный карлик, разочарованно взвизгнув, увернулся от очередного тычка, и нырнул в груду тряпичных лоскутов. Миша бросился следом, разметал ногами мусор, но никого уже не было - лишь у самого пола, в стене, зияла узкая щель, похожая на большую крысиную нору. В пылу схватки, Миша бросился на пол, и сунул руку в лаз, в надежде ухватить, вытащить, и добить врага. Но тот оказался очень проворным, и Михаил лишь до крови занозил руку острыми щепками, покрытыми каплями зловонной слизи.
Пытаясь унять, трепещущее пойманной в силки птицей, сердце, Миша осторожно направился к дивану. "К черту фонарь! Бежать надо из этой кунсткамеры", ― твердо решил он, ногами нащупывая обувь.
Но ботинок не оказалось там, где он снял их вечером. Он ещё раз прошел зигзагом по комнате, старательно водя ногами по полу, но натыкался только на бесполезные тряпки. Михаил сел на диван, подогнув ноги, и посмотрел на тени, плавно скользящие по потолку. Зловещие шумы в стенах не исчезли, но стали тихими и вкрадчивыми, будто мерзкие отродья не хотели раньше времени спугнуть его - свою жертву. Миша решил, что выбираться надо, невзирая на отсутствие ботинок. А за обувкой он вернется, когда будет светло.
Мишка потер распухший синяк в месте укуса, и достал из внутреннего кармана ключи. И вдруг, пляска теней и бликов на потолке исчезла, уступив место абсолютной тьме. Погас единственный уличный фонарь. "Электричество экономят, жлобы!" - Мишка стал задыхаться от внезапно нахлынувшего приступа страха, будто пыльную подушку прижали к его лицу.
Но он смог унять сумасшедший гонг пульса, и восстановил дыхание. "Всего-то дойти до двери, быстро открыть замок, а на улице им меня не догнать", - Мишка решительно опустил ноги на холодный пол. Но не успел он сделать первый осторожный шаг, как кто-то, прятавшийся под диваном, схватил, сжал его щиколотки, и со страшной силой дернул на себя.
Мишка не смог устоять: он рухнул лицом в пол, сбив дыхание, и выпустив из рук ключи, которые, глухо позвякивая, покатились по наклонному полу прочь, к стене. Мишкину стопу ожгло болью - невидимый враг, бросивший его на пол, вцепился в мягкие ткани зубами. Пытаясь восстановить дыхание после падения, Миша ударил свободной ногой в темноту, но удар вышел слабым и вскользь. Зато второй удар получился более точным: пятка ткнулась во что-то твердое и скользкое. Зубы напавшего существа болезненно скрипнули по тонким костям стопы человека, содрав кусок кожи. Раздался разочарованный всхлип.
Мишка, превозмогая острую боль, пополз за ключами. Он стал судорожно ощупывать место соединения стены с полом. Наконец, пальцы наткнулись на холодный металл, но, напуганный раздавшимся в стене шуршанием, Мишка неловко дернул рукой, и ключи провалились в широкую щель. "Нет!" - вскрикнул Михаил, и сунул в щель пальцы, в надежде ухватить кольцо с ключами.
И тут он закричал вновь - его пальцы попали в капкан чьих-то мощных челюстей. Два пальца оказались в зубах прятавшегося в стене чудовища. Щербатые края резцов, двигались из стороны в сторону, пытаясь перепилить кости и сухожилия, и заставляя парня корчиться в мучениях. Медленная пытка жгла его руку, он выл, крутился, бился, как брошенная на лёд рыба. Он тянул руку к себе, тем самым только усиливая боль.
В довершение всего, сзади на него бросился ещё один карлик, и на считанные сантиметры промахнувшись мимо шеи, впился зубами в плечо. При этом, острыми ногтями он принялся царапать лицо Михаила, пытаясь дотянуться до глаз.
Миша принялся крутиться с ещё большей скоростью, пытаясь не только освободить руку, но ещё придавить и сбросить второго мерзавца. Наконец, ему удалось и то, и другое: вырвав из щели пульсирующую от боли, и, залитую потеками теплой крови, руку, он смог ухватиться здоровой рукой за лодыжку уродца, и, с размахом оторвав его от себя, швырнуть в стену.
Слышно было, как, шмякнувшись об пол, уродливое создание, сипло поскуливая уползло прочь. Мишка же, не зная, где ему укрыться от внезапных нападений из тьмы, забрался, поджав ноги, на подоконник. Попытка открыть окно успехом не увенчалась: проржавевшие запоры невозможно было сдвинуть единственной здоровой рукой. Да и выбить двойные, ставленые когда-то на зиму, рамы, не представлялось возможным. Попытаться выбраться, выбив стекла, не удалось бы, так как просветы в рамах были очень узкие.
Миша балансировал на нешироком деревянном подоконнике, прижав к груди согнутые в коленях ноги. Его трясло от страха, и, время от времени, от приступов изматывающей боли от ран на ногах, кровоточащих ссадин на лице, и, особенно от изуродованной кисти. Закусив до крови нижнюю губу, Миша с помощью здоровой руки установил, что одного пальца он лишился, а ещё один слабо держался на обрывках кожи и мышц.
Он решил не слезать с подоконника, так как предсказать, из какого темного угла в следующую секунду выскочит уродливый враг, не представлялось возможным. А здесь, вжавшись спиной в раму окна, он сможет отразить первую атаку ударом ноги.
Но шли минуты, пугали шорохами стены, но слюнявые и агрессивные твари медлили с нападением. Видимо, что-то задумали. Задумался и Михаил: что же это за отвратные монстры? Уж не инопланетяне ли? Нет, у него было другое предположение относительно их природы, куда более страшное и отвратительное.
Алик говорил, что в доме обитали одни алкоголики. А Михаил бывал в подобных жилищах, хатах-притонах, провонявших дешёвым спиртным, прокисшей едой, запахом мочи и немытых тел. Обитатели этих "берлог" существовали в состоянии непрерывного опьянения, и напоминали существ, стоящих на куда более низкой ступени развития, чем самые примитивные животные.
Они были чужды обычных привязанностей - им все заменила опьяняющая отрава. Их легко купить, но ещё дешевле они продадут любого, даже самого близкого, человека. Дети в таких домах росли, предоставленные сами себе, как придорожная трава. Питаясь объедками в грязи и холоде, они росли, не имея представления о привычных правилах человеческой жизни.
Видел он, в одной из телепередач, детей, рожденных в семьях алкоголиков - хищные обитатели стенных ходов, своим обликом очень напоминали некоторых жертв преступной беспечности родителей. Возможно, когда выносили из дома их, неизвестно как погибших, родителей, они, дичась людей, попрятались в тайных уголках старого дома. А потом стали жить в нем, охотясь на все, что попадало внутрь, и, пожирая то, что удалось поймать.
Михаил гнал эти мысли прочь, так как они, к ужасу и боли, наполнявшим его разум, добавляли ещё и безграничное отвращение. Он решил для себя, что его теория - глупа и наивна, но отвращение не исчезло. Но теперь его тошнило уже от мыслей о своей прежней жизни.
Два-три светлых воспоминания, а в остальном лишь мрак: забор с колючей проволокой, драки, пьяный угар, зависть, неудачи и никакой уверенности в завтрашнем дне. Вот и сейчас, Алик его руками хочет загрести огромные деньги, а на ночлег устроил его в эту помойку. Только сейчас, сидя на подоконнике, Мишка смог увидеть в своей душе червя пустой надежды на легкий выигрыш, который высосал из его жизни дни и годы. Быстрый успех сменяется разочарованием и очередным арестом, а настоящая победа достается лишь трудом и упорством.
Эти раздумья были прерваны очередным приступом боли. И тут Михаил заметил, что за окном стало едва заметно светать. Он воспрял духом - теперь он сможет видеть опасность, прежде чем уродливые твари вонзят в него свои гнилые зубы.
Но первое, что он смог рассмотреть в серой пыли предрассветного сумрака - разбросанные по комнате его ботинки, которые он не смог найти в темноте. Успокоенный возможностью отвлечься от тяжелых раздумий, Миша выпрямил затекшие ноги, и, покачиваясь, пошел собирать обувь.
Он нагнулся, чтобы подобрать ботинок, когда сзади раздалось суетливое шуршание, за которым последовал оглушительный треск. Михаил обернулся, и на доли секунды замер от страха: подоконник, с которого он только что слез, был откинут, как крышка ящика, и оттуда, подобно игрушечному чёрту, карабкалось тошнотворное создание.
В отличие от первого монстра, напавшего этой ночью на Михаила, у этого была непропорционально маленькая, уродливая голова, увенчанная спутанными пучками реденьких волос. Болезненно-красная кожа, сочащиеся кровью поросячьи глазки, толстый язык, постоянно выпадающий из слюнявого безгубого рта - этакий экземпляр побоялись бы принять и в кунсткамеру.
Уродец, поняв, что Миша заметил его, грозно ощерился и зашипел. На его груди виднелись бурые потеки подсохшей крови, и Миша понял, что это его кровь, а эти грязные зубы лишили его пальцев. Он резко швырнул ботинок в эту отвратительную рожу, и бросок оказался удачным: карлик, оглушенный, сорвался вниз. Из стены торчала лишь голова.
Гадёныш начал вновь карабкаться наружу, но Михаил одним прыжком достиг окна, схватил массивный деревянный подоконник, и прищемил голову урода. Тот дергался и визжал. Миша упершись здоровой рукой, подпрыгнул обеими ногами, и с диким воплем приземлился коленями на подоконник. Раздался выразительный хруст, и безобразная голова, дернувшись, вяло повисла.
Михаил, ударив по ней башмаком, убедился, что существо уже не представляет опасности. Тогда он обулся, и, подергав из стороны в сторону, сумел вырвать подоконник. Он осмотрел открывшееся отверстие-лаз, которое, видимо, проковыряли в подгнившей древесине стены дикие, чудовищные обитатели заброшенного дома. Ход напоминал сводчатый вертикальный тоннель, дном которого являлась дощато-фанерная облицовка комнаты.
Миша, брезгливо поморщившись, носком ботинка пихнул труп омерзительного существа, и тот сполз вглубь, в тёмное чрево стены. И тут снова раздались шорохи. Михаил покрепче ухватился за выдранный подоконник, подложил под него предплечье поврежденной руки, и, используя как таран, принялся бить в перекрестье оконной рамы.
Каждый удар отзывался в раненной кисти огненной вспышкой боли, но Михаил, до скрежета сжимая зубы, продолжал пробивать себе выход из этого кошмарного дома. Сначала, с дребезжанием, вылетели стекла. Чтобы выбить рамы потребовался не один десяток точных ударов, но, наконец, громоздкая деревянная конструкция, треснув, опрокинулась наружу, воткнувшись углом в землю. Михаил отшвырнул подоконник, высунулся в окно, и, используя раму, как лестницу, спустился на траву.
Он несколько раз вдохнул полной грудью прохладный и влажный воздух осеннего утра, освобождая легкие от пыльной атмосферы ночного кошмара. И вдруг, за спиной, в стене, послышался приближающийся шорох. Подобравшись совсем близко, шуршание затихло, и, спустя секунды, раздался душераздирающий, полный безраздельной тоски, вой.
"Добрался до трупа, сволочь! Это вам мой подарок на долгую память", ― зло подумал Миша. И тут же с трудом подавил позыв к рвоте, когда услышал, как стихший вой сменился громким чавканьем, урчаньем, и треском разрываемой зубами плоти. "Да что же это за мерзость такая?" ― Миша сплюнул под ноги, освободив рот от заполнившей его горько-тягучей слюны, и пошел прочь, к дороге.
Он едва добрёл до перекрёстка, где сел на потрескавшийся бордюрный камень, опустив голову на колени - сказывалась напряженная ночь без сна. Миша не смог бы точно сказать, сразу, или, спустя какое-то время, рядом остановилась машина, хлопнула дверь, и раздался голос Алика:
― Мишка, ты чего - напился? Ты нам всё дело завалишь. Чего ты здесь расселся?
Михаил поднял голову, дав Алику возможность рассмотреть покрывающий лицо орнамент из кровоточащих ссадин.
― Алик, у тебя аптечка в машине есть?
― Да, сейчас принесу.
Мишка, закусив губу, вылил на кисть руки флакон зелёнки, и замотал раны бинтом. Беспокойно топтавшийся рядом Алик, решил, что самое время сострить:
― Ты чё, Мишаня, неудачно побрился? - и принялся зычно ржать над собственной шуткой.
Михаил встал с бордюра, и, сжав в кулак здоровую руку, резко, на выдохе, нанёс удар прямо в распахнутый, смеющийся рот. Он вложил в удар всю силу и ярость, и Алик, хлопнувшись задом на асфальт, схватился за лицо и застонал.
Миша обшарил его карманы, и достал несколько купюр.
― Это тебе благодарность за шикарный ночлег. Деньги - мне на обратную дорогу. Буду работу искать, найду, заработаю и верну. А в налёте сам иди участвуй. Я в такие дела больше не лезу. Я пошёл. И не вздумай меня уговаривать, ― Миша помахал на прощанье кулаком под носом у Алика, развернулся, и побрел вдоль дороги, в надежде поймать такси до вокзала.
Мелкий осенний дождик холодными, освежающими струйками смывал с лица следы страшной ночи. Михаил ускорил шаг, оставляя за спиной гнездовье уродливых, плотоядных тварей. Теперь он решил так же поступить с собственными ребячливым безрассудством и опрометчивостью, которые, как билетики в лотерейном барабане спутали всю его прежнюю, понапрасну растраченную, жизнь.