|
1
|
Летит
Слово-Песня
над Обской
губой - лёд
шумит,
шевелится, -
пролетает
над гаванью
с одиноким
кочем -
матросы
драят
палубу, чинят
кожаные
паруса,
промысловый
люд грузит товар,
пришедший
оленным
поездом, на
свежеускобленный
до сияния
коч. Дым
стоит над
оленями.
Юраки-самоеды
стоят кучкой,
тоже
дымятся,
дивятся на
коч о трёх мачтах.
Слово-Песня
долго на них
не глядит, летит
дальше: над
белой
тундрой,
воспаляющей
глаз, над
речками-неугадайками,
которые и разгадаешь
если, то лишь
по ноздрям и
тихому
голубому
подбою, а так
они - снег и
снег. Летит
она дальше, и
чем дальше,
тем разновидней
тундра:
покров ее
пыжит то
слань березовая,
то трава
пьяная, то
камень
странный,
как
отрубленная
голова.
Хочет сесть
Слово-Песня,
глазами
щупает снег,
ищет, близорукая,
кочку... Тут
да как
взмоет,
прерывая
зыбкое
пенье своё.
Ели, в рост
вставшие
среди
ангельской
пустоты, в
переполохе
щёлкают
сучьями.
Снежинки в
глазах кипят
- райская
пелена. Но то
не тайга, а
только привидение
тайги.
Выправив
совиную
грудь, летит
Слово-Песня
над
верхушками
внезапных
деревьев, налаживает
чуть было
не
сцарапанный
голос,
следит
свежий
санный след,
открывшийся
внизу,
теряет его и
находит.
Перелетев
ельник,
никнет к
следу, боится
утерять -
ведь о чём
ещё петь
здесь, среди ёрника,
мрухи, среди
снежного
полона, как
не о дороге. А
след
идущего по
тундрам
человека,
санный, живой
ли,
шевелящий
вереск,
забытый во
мху, рыжеющий
в мочажине,
снесённый
рекой,
слизанный
ли вьюгой, -
это всегда
дорога,
всегда. По
видимости
так след, по
скрытности
так дорога.
Вот и летит
Слово-Песня,
куда сама не
знает: не
знает уже и
того, по
памяти ли летит,
по следу ль.
Летит себе и
летит. Глаз
её - пустой,
крыло - не
твёрже
ветра, а
голоса можно
и не
услышать.
Взгляд её -
след
оленьей упряжки.
Слух - крики
людей, волчий
рык, длинный
выдох оленя,
рухнувшего
на колени.
Волки
гроздью
висят на шее,
гнут оленя к
снегу. Запах
крови -
мутный. Всех
съедят. "Буду
петь
схватку", -
говорит
Слово-Песня
и начинает.
|
1
|