Это была первая неделя первого курса института. Словно сирена, резко прозвенел, слышный во всех корпусах и возвещающий перерыв, электрозвонок. Почти одновременно открылись двери первой и второй аудиторий, пропустив, читавших лекции, преподавателей. Двумя потоками в холл второго этажа, полились два курса: первый - это наш, русский поток лечебного факультета. Соседнюю аудиторию покидал второй курс. Это был последний в истории института курс, когда обучение по всем предметам велось только на русском языке.
Среди выходящих второкурсников выделялся один, запомнившийся с того дня и на всю жизнь. Бросалась в глаза ослепительно белая, как снежное поле, волнистая седина. Чуть выше среднего роста, крупная голова, тщательно отглаженный халат, острые стрелки черных брюк, остроносые начищенные туфли. В руке он держал, модный в те годы, тисненный под крокодилову светло-коричневую кожу, портфель.
Вышло так, что жили мы с ним в общежитии на втором этаже. Наши комнаты располагались рядом. Скоро мы узнали, к нашему всеобщему разочарованию, что седина у него появилась еще в школе. А мы все ожидали рассказов о термоядерном испытании, службе в спецназе и погранвойсках. Он был самым обыкновенным парнем. Его отличало то, что он был старше своих однокурсников на пять-шесть лет.
Выделяла его необычная ответственность в учебе. Для него не было главных и второстепенных дисциплин. Он никогда не откладывал на завтра то, что можно и нужно было сделать сегодня. Чтобы иметь возможность заниматься без помех и шума, которые всегда сопровождают жизнь каждого студенческого общежития, он прочно, на все годы для самостоятельных занятий застолбил участок в красном уголке общаги. В течение пяти лет он был председателем совета общежития. Кроме того, он великолепно рисовал.
Звали его Виктор Арнаут. Но преподаватели и большая часть студентов, вероятно из уважения к его седине и возрасту, звали его Виктором Никаноровичем. Случилось так, что наши пути в жизни постоянно пересекались. Мы проходили субординатуру по терапии в старом здании республиканской больницы, когда Виктор проходил на первом этаже интернатуру по ЛОР-болезням. Меня завораживало его, откинутое назад, налобное осветительное зеркало. Я тогда не предполагал, что через год надену такое же и также буду учиться отоларингологии.
Нас направили на работу в разные районы. Время от времени мы встречались на различных научно-практических форумах в Кишиневе, на заседаниях ЛОР-общества. В восьмидесятых судьба свела нас вместе в Университете марксизма-ленинизма. Оформив по направлению право на проживание в гостинице, я поднялся на второй этаж. Каким было мое удивление, когда, войдя в комнату на двоих, я увидел Виктора Никаноровича, раскладывающего немудреный набор каждого советского командированного в тумбочке и шкафу.
Общение наше оказалось взаимополезным. Не утруждая себя рвением в освоении политических знаний, мы читали привезенные с собой монографии по специальности, учебники, обменивались книгами, вспоминали случаи из личной и чужой практики, спорили.
Однажды с самого утра в дверь постучали. Мы удивленно переглянулись. Никто из нас не назначал в гостинице встреч, тем более с утра, когда мы готовились покинуть комнату и пройти в, расположенную в соседнем здании, аудиторию.
- Войдите!
Дверь медленно приоткрылась. В комнату, попросив разрешения, вошла молодая женщина. Вместе с ней была девочка лет девяти-десяти.
- Виктор Никанорович! Извините нас, но мы осмелились потревожить вас здесь. У нас после перенесенной простуды снова проблемы с носом и ушами. Снова снижение слуха. О поездке в столицу даже слышать не желает. Говорит:
- Будем искать нашего Виктора! Как всегда... - с извинительной улыбкой произнесла женщина.
Девочка стояла на полшага впереди мамы и, мельком кинув взгляд в мою сторону, не отрываясь, смотрела на Виктора Никаноровича приветливо, независимо и требовательно одновременно. Поразили меня ее глаза. Напротив окна гостиницы, освещенные утренним солнцем, зеленые, как у кошки, глаза девочки казались изумрудными. Такие неестественно зеленые, большие глаза я видел впервые.
Обычно пунктуальный, никогда не опаздывающий, Виктор Никанорович неожиданно сказал:
- Что ж! Опоздаем на первую пару. Заодно посмотрим вместе. Как говорят, одна голова хорошо ...
Освободив настольную лампу от плафона, установил ее на краю стола. Справа поставил стул для пациентки. Напротив сел сам. Девочка без приглашения и стеснения, словно бывала в этой комнате много раз, села на, предназначенный для нее, стул. Виктор Никанорович достал из портфеля небольшой стерилизатор.
- Уже сколько лет я мечтаю укомплектовать подобный набор для осмотра больных на выездах, да и дома ... - подумал я.
Открыв стерилизатор, взял шпатель и осмотрел ротоглотку, затем нос. Потом, выбрал по размеру ушную воронку. Долго и внимательно смотрел уши.
- Посмотри и ты, - попросил доктор. - Слева в барабанной полости впечатление мениска.
Просвечивающий сквозь барабанную перепонку, мениск свидетельствует о наличии жидкого содержимого барабанной полости.
Я сел на место Виктора Никаноровича и взялся левой рукой за оставленную в ухе воронку. Правой чуть оттянул ушную раковину. Осматривая ухо, обратил внимание, что девочка держит голову удивительно свободно и легко поворачивает ее за моими движениями. Создавалось впечатление, что она знает, какой отдел барабанной перепонки я должен осмотреть. Справа, на фоне незначительного покраснения втянутой барабанной перепонки, действительно просвечивал мениск - дугообразный уровень слизистого секрета.
- Секреторный средний отит. - вынес я свой вердикт.
Виктор Никанорович утвердительно кивнул головой. Не имея с собой рецептурных бланков, Виктор Никанорович вырвал сдвоенный лист из общей тетради. Оторвал лишнее по размерам амбулаторной карты и долго писал. Затем удивительно точно нарисовал барабанную перепонку и дугообразный уровень слизистого секрета. Прописав назначения, повернулся к маме:
- С этим вкладышем возьмете лекарства в районной аптеке. Там мою подпись знают. Сегодня же начинаете лечение. В субботу я буду в поликлинике. Подойдете на контроль.
- После спрея в нос так же ложиться этим ухом кверху, сильно втягивать воздух и глотать? - серьезно спросила девочка.
- Конечно. Это обязательно. Ты это знаешь уже не хуже меня! - с улыбкой ответил Виктор Никанорович. - А потом глотать на выдохе. Ты сама чувствуешь, когда открывается, так ведь? Только сильно не дуй нос.
Нежданные гости, попрощавшись, ушли. Мы в с Виктором Никаноровичем пошли на занятия. Вечером доктор рассказал историю болезни и отношений со своей маленькой пациенткой в течение пяти лет, начиная с четырехлетнего возраста.
Мы поговорили допоздна. На основании событий, свидетелем которых в тот обычный день был я, скромного рассказа Виктора Никаноровича, повествований свидетелей коллег и пациентов, литературного синтеза и художественного вымысла, которые не являются творческим криминалом, выношу на суд читателя историю в длительной, почти сорокалетней динамике необычных отношений двух людей. Начало истории было положено четырехлетней больной девочкой и убеленным сединой, уже немолодым, доктором.
Был обычный, каких были тысячи, рабочий день. В тот день Виктор Никанорович был на амбулаторном приеме. Около десяти часов в коридоре послышался непонятный шум, недовольные возгласы. Затем раздался громкий, истерический крик ребенка. Медсестра вышла в коридор. Раздался мужской голос:
- Примите девочку, а то от крика в ушах звенит!
Медсестра открыла пошире дверь и пропустила внушительную делегацию. Впереди шла мама, держа за руку упирающуюся и орущую изо всех сил девочку лет четырех. Сзади девочку то ли поддерживала, то ли суетливо подталкивала пожилая женщина, скорее всего бабушка. Девочка старательно вопила. Когда дверь закрыли, Виктор Никанорович, уловивший паузу между вскриками, громко, но доброжелательно спросил:
- А ты можешь покричать еще громче? Попробуй!
Девочка повернула в сторону доктора голову. Глаза ее были совершенно сухими. Было видно, что такого приема малолетняя пациентка не ожидала. Взгляд ее был недоуменным, пожалуй, растерянным. Такой просьбы она не слышала еще ни от одного доктора.
- Ты сядь вон на тот стул, подальше от меня! - предложил Виктор Никанорович девочке и, повернувшись к маме, сказал:
- Присядьте и вы. Слушаю вас!
Девочка так и не села. Стоя, застыла возле предложенного стула. Исподлобья, в упор смотрела на, так необычно встретившего ее, врача. Еще никто в больнице не просил ее кричать погромче. Девочка плотно сжала губы.
- Дочка глохнет, доктор! До года у нее несколько раз было воспаление среднего уха. Потом вроде успокоилось. Но после каждой простуды мы стали замечать снижение слуха. В это время, мы видели, она больше читала по губам. Потом опять все восстанавливалось. А сейчас, скоро два месяца, слух не восстанавливается. Мы были у родственников в Кишиневе. Они и провели нас к знакомому доктору.
В кабинете ребенка словно подменили. Кричала, вырывалась, крутила головой. Ее спеленали. Вдвоем не могли удержать неподвижно голову. Она кричала так, что от напряжения у нее на лбу и под глазками высыпали мелкие красные точки. Посмотрите, до сих пор не прошли, только расплываются и стали желто-зелеными. Врач тут же прекратил попытку осмотра и попросил успокоить девочку. Возмущались, обвиняли нас в том что девочка такая истеричная, что это результат нашего воспитания. А девочка у нас спокойная, не знаю, что на нее тогда нашло. Случайно вошедший анестезиолог предложил кратковременный наркоз. На пару минут, для осмотра. Мы с мужем посоветовались и отказались. А потом нам рекомендовали обратиться к вам.
Виктор Никанорович переключил свое внимание на девочку. Та стояла в прежней позе, плотно сжав губы. Широко открытыми своими зелеными, почти изумрудными глазами внимательно изучала доктора. Обращал на себя внимание тонкий, узкий в переносице, прямой, с намечающейся горбинкой нос. Периодически девочка приоткрывала рот и, сделав несколько вдохов, вновь закрывала.
- Декомпенсированное носовое дыхание. Носовые ходы наверняка узкие, носоглотка тоже. Даже небольшие аденоиды могут закрывать слуховую трубу. - подумал доктор.
Пришла пора знакомиться с девочкой. Весело глядя на строптивую пациентку, доктор заинтересованно спросил:
- Скажи, пожалуйста, как тебя зовут?
- Не скажу! - отвернувшись и глядя на противоположную стенку, упрямо произнесла девочка.
- Разве можно так разговаривать с доктором, Лиана? Некрасиво! - это был голос бабушки.
Движением кисти доктор попросил бабушку не вмешиваться и снова повернулся к девочке:
- Ты можешь просто подойти ко мне. Не надо садиться! А мама сядет на твой стул.
Жестом Виктор Никанорович указал маме на свободный, так и не занятый девочкой, стул. Мама села. Бабушка присела на кушетку.
- Сама подойдешь ко мне? Без мамы. Ты уже большая и не боишься!
- Не боюсь.
- Подойди ближе. Я хочу посмотреть твой бант. Он мне понравился. И ты тоже. А если не хочешь, иди домой. Придешь, когда захочешь.
Девочка нерешительно медленно подошла.
- Поздороваться с тобой можно? За руку. Ты ведь не боишься меня?
Девочка молча отрицательно покачала головой. Виктор Никанорович взял маленькую теплую ручонку. Подержал.
- А сережек у тебя нет?
Девочка снова энергично отрицательно качнула головой.
- Ты хочешь сережки?
Девочка утвердительно кивнула.
- Подрастешь немного, тогда мама тебе купит. Надо только, чтобы уши тебя не болели, и чтобы ты все-все слышала. Хорошо?
Девочка снова кивнула.
Виктор Никанорович, поворачивая голову, осмотрел уши снаружи, чуть оттопырив, осмотрел и ощупал за ушными раковинами. Затем, потянув кзади ушную раковину, без воронки осмотрел слуховые проходы. Показав девочке ушную воронку, вежливо попросил:
- Можно, я теперь посмотрю ушки через эту трубочку?
Девочка опасливо осмотрела ушную воронку и кивнула головой. Даже стоя, она была настолько миниатюрной, что доктору пришлось наклониться слишком низко. Привлекать на помощь маму он не решился.
- Можно я возьму тебя на руки? Ты мне очень нравишься! У меня дома точно такой жених. И еще посмотрим уши.
Девочка молча кивнула. Виктор Никанорович, как пушинку, приподнял девочку и усадил себе на колено. Сидевшая на кушетке бабушка широко перекрестилась. Мама молчала. Виктор Никанорович уже без опаски осмотрел барабанные перепонки. Повернув к себе лицом, приподнял кончик носа и осмотрел передние отделы. Носовое зеркало, так часто пугающее детей, решил пока не использовать. Попросил открыть рот. Глотку осмотрел также без шпателя.
Бережно опустив девочку, взял карточку. Маленькая пациентка продолжала стоять рядом. Был видно, что к маме и бабушке она не стремится. Прочитав на обложке фамилию и имя, удивленно поднял брови:
- Как же тебя зовут?
- Лиана!
- Лианы у нас еще не было ни разу. У тебя очень красивое имя. И сама ты очень красивая девочка!
- Я знаю! - тихо, но уверенно ответила Лиана.
- От скромности не умрет ... - про себя усмехнулся доктор.
Мама и бабушка молчали. Пока доктор выписывал рецепты и направления в физиотерапевтический кабинет, девочка продолжала стоять рядом. Дав маме наставления по лечению и уходу, Виктор Никанорович повернулся к Лиане:
- Ты придешь еще ко мне в гости? Я буду тебя ждать! Послезавтра сможешь?
Девочка утвердительно кивнула головой:
- Приду! Ты хороший!
Послезавтра Лиана пришла с бабушкой. Мама по работе была в отъезде. Для начала разговора Виктор Никанорович пошутил:
- Здравствуй! Ты знаешь, мне кажется, что я забыл, как тебя зовут. Не подскажешь?
Девочка своевольно слегка притопнула ногой и нахмурила брови:
- Нет! Не скажу! Почему ты забыл! Угадай сам!
- Лиана! - вмешалась бабушка. - Разве можно доктору говорить "Ты"? Надо говорить "Вы"!
- Можно! - упрямо возразила девочка. - Вы говорят тем, кого не любят!
Указывая пальчиком на доктора, убежденно сказала:
- Я его люблю!
- Вот это любовь! С первого взгляда ... - впервые подала голос, с любопытством наблюдавшая за беседой, Нина Ивановна, медсестра кабинета.
Девочка посмотрела на нее исподлобья, не удостоив ответом.
- Лиана! - что-то хотела сказать бабушка.
Лиана молча взяла бабушку за руку и потянула в коридор.
- Лиана! Доктор тебя еще не смотрел!
Девочка открыла двери, вывела бабушку в коридор. Бабушка подчинилась. Лиана вернулась в кабинет и с силой захлопнула дверь. Доктор с медицинской сестрой с интересом следили за развитием событий.
- Сегодня можно посмотреть твои уши? - спросил доктор.
Лиана смело подошла к доктору и одним движением забралась на ногу Виктора Никаноровича. Только села не боком, не амазонкой, как усадил ее доктор прошлый раз, а оседлала ногу врача верхом. Сидящая за своим столом, Нина Ивановна опустила голову и прикрыла лицо рукой. Виктор Никанорович от неожиданности происходящего молчал. Понимая двусмысленность ситуации, вместе с тем начал осмотр ушей. Так действительно было удобнее.
Виктор Никанорович чувствовал тепло детского тельца. К диафрагме поднялась щемящая волна. Он уже изучил карточку Лианы. У него трое сыновей, младший из которых был ровесником его пациентки. Родились сын и Лиана в июне с разницей всего в три дня. Виктор Никанорович с женой ждали девочку. Надеялись, что третья беременность разрешится рождением долгожданной дочки. Не судьба!
Закончив осмотр, Виктор Никанорович бережно опустил свою пациентку на пол. Она упрямо продолжала стоять рядом с ним, почти вплотную.
- Позови, пожалуйста, бабушку! - попросил доктор.
Лечение закончилось полным восстановлением слуха. Через года полтора-два после очередной простуды болезнь рецидивировала. После консервативного лечения решено было удалить аденоиды, что доктор предполагал сделать гораздо раньше. Но ободренные успехом лечения, родители тянули время. После неоднократных увещеваний о возможных, более серьезных осложнениях, родители дали согласие.
В районе ждали приезда куратора-консультанта по отоларингологии, заведующего кафедрой медицинского института. Предварительно позвонив, профессор попросил Виктора Никаноровича подготовить к его приезду проблемных пациентов, которые подлежали направлению в РКБ. Кроме того, он попросил Виктора Никаноровича обследовать и подготовить к его приезду нескольких детей для оперативного лечения.
Список, подлежащих операции детей возглавила Лиана. Виктор Никанорович оповестил родителей, что операции будет проводить профессор из Кишинева. Операционная сестра помылась и накрыла операционный стол. Вслед за ней помылся профессор. Переодевшись в операционный халат, надев перчатки и подняв руки, ждал пациентов. Виктор Никанорович в тот день не мылся, работая в качестве распорядителя очередности детей на операции.
Первой операционная санитарка ввела Лиану. Усадив в кресло, фиксировали ноги и руки. Прежде, чем надеть на голову вместо платка пеленку с разрезом, операционная сестра приготовилась смазать, как обычно, лицо девочки вокруг рта спиртом. Неожиданно девочка отшатнулась и резко отвернула голову:
- Кто мне будет делать операцию? - довольно резко для ребенка, требовательным тоном спросила Лиана.
- Тебя посмотрит сам профессор из Кишинева. Снимет мерку для инструмента и скажет когда. - дипломатично соврала операционная медсестра. - Закрой глаза!
- Нет! Если на стул сядет он, - кивком указала Лиана на куратора, - значит он начнет операцию. Я не хочу!
- Чего же ты хочешь? - спросила медсестра.
- Пусть мне делает операцию он! - необычная пациентка ткнула пальчиком в направлении Виктора Никаноровича. - Виктор!
- Как же он будет делать, если он не помытый для операции?
- Пусть моется.
Куратор неожиданно прошел в дальний угол операционной, сел на вертушку и, сцепив пальцы перед собой, сказал:
- Виктор Никанорович! Помойтесь. Это аденотомия. Не будем травмировать психику ребенка. Пусть будет так!
Виктор Никанорович тщательно, но оперативно помыл руки. На него одели халат, завязали, надели перчатки. Лиана задала единственный вопрос:
- Наркоза не будет?
- Конечно нет!
- Я потерплю. Только быстро!
Аденотомия прошла практически бескровно. Виктор Никанорович с удовлетворением убедился, что операция была показана. Только с выполнением задержались. Носовое дыхание Лианы восстановилось. Она спросила:
- Уже все? Браво!
Далее оперировал профессор. Операции в тот день прошли без осложнений. Потом куратор консультировал амбулаторных больных. Во время консультаций Виктор Никанорович прошел в послеоперационную палату, где лежала Лиана. Признаков кровотечения не было. Рядом с койкой на стуле сидела мама.
- Послеоперационный период у Лианы протекал без осложнений. В консервативном лечении необходимости не было. Слух полностью восстановился самостоятельно. На контрольном осмотре в школе Виктор Никанорович с удовлетворением констатировал полное выздоровление. Прощаясь, Лиана, как показалось доктору, несколько стеснительно и, вместе с тем, разочарованно, коротко произнесла:
- Спасибо ...
Больше на прием к доктору бывшая пациентка не приходила. Через несколько лет Виктор Никанорович случайно узнал, что вся семья его пациентки в связи с переменой места жительства выехала за пределы республики.
Словно школьные каникулы пролетели десятилетия. Я оформил пенсию и продолжал работать. Встретившись с коллегами, узнал, что Виктор Никанорович, старше меня на целых семь лет, также продолжает работать, отдыхать не собирается. Так же, как и тридцать-сорок лет назад активно оперирует. Коллега, закончивший институт одновременно с ним, восхищался:
- Удивительная работоспособность! Единственный в районе специалист, он продолжает работать в поликлинике и стационаре. Не уходит, пока не принят последний пациент. Так и сохранил два операционных дня в неделю. Оперативная активность у него одна из самых высоких в республике. В столицу отправляет пациентов, возможностей для обследования и лечения которых в районе нет. Пациенты ему верят и не хотят покидать его, как врача.
Потом к нам прилетела пренеприятнейшая весть. Доктор Арнаут попал в страшную автокатастрофу. Много дней пролежал без сознания, множественные переломы, тяжелая черепно-мозговая травма. Но Виктор Никанорович выжил. Более того, он восстановился удивительно быстро. Дома в комнате и во дворе сделал настоящий полигон для реабилитации. Во многом помогли сыновья. От санаторно-курортного лечения отказался. Он с молодости не любил праздности, курортов и домов отдыха, их, часто двусмысленную, атмосферу.
После лечения Виктор Никанорович ходил с тростью. Беспокоила левая нога, почти постоянно ощущал ее онемение. Бывало так, что нога, особенно по утрам, его не слушалась. Изнуряли постоянные боли в тазобедренном суставе и пояснице. Но не тот характер был у доктора Арнаута, чтобы опустить руки. Часть двора заняли обширные вольеры. Их планировали, варили, и собирали целой клакой.
В вольерах гуляли две изящные красно-пегие тонконогие горбоносые нубийские козы. Длина их ушей достигала тридцати сантиметров. В отдельном вольере постоянно вышагивал такой же, но черно-пегий козел. Нубийцев доктору подарил бывший пациент, которого Виктор Никанорович оперировал более сорока лет назад. Правдами и неправдами, минуя таможни, санитарные и ветеринарные кордоны, козы были доставлены новому хозяину. Цесарки, павлины, фазаны, экзотические породы кур. В саду вдоль забора стояли три улья. Все это богатство ревностно охраняла русская спаниель Берта.
Виктор Никанорович продолжал много читать. Сыновья на день рождения подарили отцу мощный компьютер со всеми наворотами. По вечерам часами просиживал в интернете, в основном, знакомясь с новостями. И продолжал, несмотря на то, что уже не работал, внимательно знакомиться с новыми методами диагностики и лечения в отоларингологии. Подолгу засиживался в социальных сетях.
При перемене погоды, особенно осенними и весенними ночами усиливались боли в пояснице и ноге. Особенно доставало онемение в ноге слева. Бывало, нога самостоятельно, вне его воли и желания, подгибалась. Коллега невролог рассказал об отличных результатах в Минском институте неврологии и нейрохирургии, где он проходил в свое время тематическое усовершенствование. Виктор Никанорович вспомнил о своем знакомом главном враче одного из районов Белоруссии, с которым проходили усовершенствование в Минском институте усовершенствования врачей. Ровесник старшего сына, он был самым юным в группе организаторов здравоохранения. Найти коллегу в социальных сетях не составило труда. Он уже длительное время работал начальником одного из управлений Министерства Здравоохранения Белоруссии.
Тут же написал электронное письмо. Ответ не заставил себя долго ждать. Через день по электронной почте Виктор Никанорович получил приглашение для консультации в Белорусском республиканском центре неврологии и нейрохирургии. О дате приезда и рейсе самолета начальник управления попросил известить заблаговременно.
Самолет Кишинев - Минск приземлился. По трапу сошел с трудом. После полета было ощущение вибрации в ноге, усилилось ее онемение. С трудом сошел с автобуса и прошел в зал для прилетающих. Туда багажный конвейер должен подать объемистый портфель и упаковку с "Молдавским приветом". Бутылки с коньяками и изысканными винами.
- Виктор! - Виктор Никанорович даже не вздрогнул. Он не ожидал, что его будут встречать.
- Виктор! - его минский коллега узнал среди прилетевших по, выделяющей его, седине.
Здороваясь, обнялись. Водитель забрал багаж. На стоянке их ждала машина. Институт неврологии находился на окраине города в тридцати минутах езды от аэропорта. В институте сразу прошли в заместителю директора по научной работе. Тот вызвал одного из сотрудников и поручил ему лично заняться обследованием и необходимыми консультациями. Начальник управления, сославшись на важное заседание, поблагодарил за гостинцы и отбыл. Сотрудник провел Виктора Никаноровича в диагностическое отделение, где он попал в круговерть обследований.
Обследование провели оперативно. Кое-что из описаний результатов осталось на завтра. Сотрудники склонились над томограммами. О чем-то заспорили. Один из них сказал:
- Должна быть на месте Лиана Владимировна. Давайте пригласим ее. Маленькая искорка сверкнула в памяти Виктора Никаноровича при имени Лиана и тут же потухла.
Через несколько минут в кабинет вошла невысокая молодая женщина. Виктор Никанорович оторопел, когда она подошла к нему и, не произнеся ни слова, обняла. Сотрудники удивленно переглянулись.
- Это близкий друг моего отца по Молдавии! Здравствуйте, Виктор Никанорович. Рада видеть. Что стряслось?
Виктор Никанорович не мог не узнать пристального взгляда зеленых, почти изумрудных глаз.
- Здравствуй, Лиана! - после небольшой паузы продолжил. - Здравствуйте, Лиана Владимировна!
- Для вас - Лиана!
После обсуждения томограмм Лиана Владимировна сказала:
- На правах знакомой, пациента я у вас забираю. Завтра, когда будут готовы все описания, я покажу пациента шефу.
Они прошли в ее кабинет. Лиана, извинившись, вышла. Через несколько минут вернулась. Пройдя за перегородку, переоделась и предстала перед своим бывшим доктором в строгом академическом костюме, который только подчеркивал ее стройность и изящность.
- Уверена, что вы голодны. Сейчас поедем, я вас на правах хозяйки накормлю. Потом поедем ко мне.
- У меня забронирована гостиница. - слабо возразил Виктор Никанорович.
- Я уже все знаю. И про начальника управления тоже. Никаких гостиниц. Сегодня вы мой гость.
Лиана уверенно вела машину к центру города. Лишь в центре он начал узнавать изменившийся Минск, в котором он много лет назад провел три месяца. Когда вышли из машины у ресторана, Виктор Никанорович окончательно сориентировался. Названия ресторана он не помнил, да и назывался он в те годы возможно по другому. Вспомнил, что совсем недалеко протекает, пересекающая Минск, неширокая река Свислочь.
После обеда Лиана Владимировна сказала:
- Поедем ко мне. Вам надо после перелета и обследования передохнуть.
- Неудобно как-то, Лиана Вла ...
- Лиана - перебила его женщина. - Для вас я Лиана. И очень удобно. Я одна. Мама, вы ее помните наверное, с дочкой на даче. Отсюда в тридцати километрах. Поехали, тут недалеко!
Через минут десять Лиана остановила машину на стоянке возле многоэтажки. Лифт стремительно поднял их на шестой этаж.
- Вы отдохнете! А я вас оставлю на час.
Распахнула дверь в ванную.
- Примите душ с дороги. Хотите, налью ванну?
- Нет, спасибо. Я в душ. - Ему не хотелось стеснять хозяйку.
Виктор Никанорович никак не мог освоиться с мыслью, что он в гостях у его маленькой пациентки, которую он много лет назад оперировал и лечил. Сейчас они поменялись ролями.
- Вот полотенца. Тут в пакете глаженный пижамный костюм. Его никто не одевал. Не стесняйтесь. Я постараюсь не задержаться.
Приняв душ, Виктор Никанорович вытерся. Долго смотрел на пакет с пижамным костюмом. Потом одел свою одежду. Только поменял, вытащенную из портфеля, привезенную свежую рубашку. Включил телевизор, растянулся в кресле и задремал.
Очнулся, когда Лиана открывала замок входной двери. В гостинную вошла с ворохом пакетов.
- Поужинаем дома! Оставляю вас. Я должна подъехать в наш центр. Есть неотложные дела. Я ненадолго, да и скоро конец рабочего дня. Чтобы не было скучно, телевизор и ноутбук в вашем распоряжении.
Однако Лиана вернулась, когда начало темнеть:
- Извините, что заставила ждать. Пришлось задержаться.
Поужинали легко, да и есть после сытного обеда не хотелось. За ужином выпили по рюмке молдавского коньяка. Потом кофе с рижским бальзамом. Извинившись, Лиана прошла в ванную. Плескалась долго. Вышла в гостинную в длинном восточном халате до пят. Подошла к своему бывшему доктору, прижалась, уткнувшись лицом под мышку:
- Столько лет, а запах все тот же!
Виктор Никанорович чувствовал себя стесненно и неловко. Действительно, прошло столько лет, его пациентка тогда была совсем крохой. Он прикинул разницу в возрасте. Выходило, что огромная.
Лиана снова упорхнула в другую комнату. Выйдя, прошла на кухню. Почти сразу вернулась с подносом, на котором стояли небольшие бутылки с безалкогольными напитками и бокалами. Снова скрылась в соседней комнате. Вернувшись, протянула Виктору Никаноровичу руку:
- Прошу!
Войдя, гость остолбенело остановился. Эта комната была спальней. Широкая кровать была застелена на двоих.
Лиана тронула пуговицы его рубашки:
- Раздевайтесь ... Сегодня вы мой Витя! Тот, из прошлой жизни ...
- Лиана! Детка моя! Я уже много лет не мужик. А после травмы я даже во сне бессилен. Зачем тебе это?
- Виктор Никанорович! Я с самого детства, как врач говорю, всегда патологически мечтала об этом дне. Я все понимаю. Я уже было смирилась. Я не требую от вас невозможного. Я хочу уснуть вечером и проснуться утром на вашем плече, на вашей груди. Не откажите.
Виктор Никанорович бессильно опустив плечи, стоял у дверей.
- Прошу вас! Я никогда ни о чем подобном не просила мужчину. А вас прошу ...
Лиана стала расстегивать пуговицы его рубашки. Он стоял в ступоре. Она раздевала его, как ребенка. Раздев, за руку подвела к кровати:
- Ложитесь!
Он лег. Происходящее казалось ему нереальным, случайным и неожиданным, как все сновидения. Прошло столько лет! Он практически забыл свою маленькую, необычную пациентку. И вот ...
Лиана расстегнула пояс, откинула полы халата и шагнула, оставив халат на ковре. В чем мать родила, ящерицей скользнула к нему под простынь. Обняла. Снова уткнулась ему под мышку. Судорожно вдохнула.
А Виктор Никанорович лежал обессиленный и без надежд. Он так и не преодолел собственную неловкость. В груди поднималось глухое раздражение от собственного бессилия.
Лиана легла на его плечо, рукой обняла грудь. Ее нога легко, словно была воздушной, опустилась и обняла его правую здоровую ногу.
Это было его спасением от действительности. Незаметно для себя, он погрузился в глубокое, без сновидений, царство Морфея.
Казалось, он спал одно мгновение. Сон покидал его, но просыпаться не хотелось. Ему хотелось продлить эти мгновения навсегда. Еще не отошедшему от сна, ему хотелось тихо произнести, вытолкнутые из задворок сознания, прочитанные в незапамятные времена, строки классика:
- Остановись, мгновенье! Ты прекрасно! ...
- Часов и дней неумолимый бег, тогда весь мир ты примешь во владенье ... - А это откуда? - лениво подумал он.
Ему не хотелось напрягать память. Было желание застопорить время. Вот так лежать, чувствовать рядом с собой молодое ароматное без парфюмерии тело. Ощущать, обвившие его, все его члены, ее руки, ноги. Осязать шею, грудь, всю ее целиком. Она продолжала лежать на его плече, а его руки во сне самостоятельно, вне его сознания, обняли ее шею и грудь. У него возникло желание спрятать ее ото всех внутри себя.
Рука его вне воли потянулась к заветной уютной теплоте ее ног и тела одновременно. Ощутил, что ноги ее приглашающе пропустили его руку к самому тайному и сокровенному. Он ощутил ее влажную готовность исполнить, предопределенную самой природой, миссию продления рода.
Обычно очень тяжело, особенно по утрам, поворачивающийся в собственной постели, он почувствовал, как неведомая сила сделала его тело невесомым. Эта сила легко приподняла его, бережно и экспрессивно одновременно укрыла им, казалось, ставшую совсем крошечной, женщину. Было реальное ощущение, что все, что происходит с ним, он делает впервые в жизни. Лиана потянулась навстречу. Ее бедра прижались, не отпуская, к его бокам.
- Мой! - говорили ее движения на извечном языке любовного соития. С неожиданной, для ее небольшого тела, силой ноги обхватили его обручем, продолжая этим движением говорить на безмолвном языке любви:
- Мой! Только мой! - вещал исконный эгоизм женского начала. - Только мой!
Все произошло само собой. То ли он наклонился к ней, то ли она неслась ему навстречу. Все свершилось, как свершалось со всеми живыми парами миллионы лет. Этому никто не учит. Стремление слиться воедино у всех когда-то случается впервые. Но происходит так, словно всегда они уже делали это бесконечное число раз.
Он чувствовал, что растворяется в ней, перестает чувствовать свое тело. Куда-то испарилась немощь, улетучились все неприятные, на каждом шагу преследовавшие его и сковывающие, движения, последствия той страшной автокатастрофы. Он ощутил, что с самой юности в нем, оказывается, сохранилась гибкость его суставов. Он осязал и бережно придерживал своими руками атласную кожу ее теплых хрупких плеч.
Виктор Никанорович испытывал в своих руках такую силу, что сдави он еще немного, и в его руках хрустнут ее кости. Он разомнет эти лопатки, суставы, ключицы, а между его пальцами потекут ее соки. Ему неожиданно захотелось испытать силу рук и ее хрупкость. Окажись в его руке сейчас камень, он сожмет его так, что сначала потечет вода, а затем каменная твердь рассыпется под его пальцами в мелкий зыбучий песок.
Он ощущал вибрацию тела Лианы, захватившие ее, внутренние беспорядочные непрекращающиеся волны. Ее короткое тихое "А" разбудило в нем бурю. Он чувствовал собственное напряжение ею, Лианой, ее нутром, ее плотью. Казалось, еще чуть-чуть, и она развалится, разлетится отдельными частями тела в разные стороны, исчезнет. На доли мгновения в нем проснулся страх, что такая миниатюрная, она задохнется под его пульсирующей тяжестью.
В тот же миг он уловил, что Лиана вытянулась как струна. Своим телом ощутил неподатливую твердость ее трепещущего живота. Он перестал чувствовать ее дыхание. Ему казалось, что эти мгновения длятся больше, чем вечность. Мелькнула мысль:
- Сможет ли, будет ли она дышать вообще?
Лиана содрогнулась всем телом, изогнулась, голова ее запрокинулась, рот приоткрылся. Глаза ее плавали под неплотно прикрытыми веками. Виктор Никанорович уловил, потрясший его и подстегнувший его силы, короткий, тихий, самый чудесный в мире стон. Словно оберегая ее от всего мира, правую руку он завел под приподнятые лопатки, левой ладонью бережно обхватил и, как у младенца, поддерживал запрокинутую назад ее голову.
Давая ей передохнуть, он ослабил объятия и тут же раздался ее короткий, но глубокий, похожий на детский всхлип, прерывистый вдох. Он поймал себя на том, что перестал бояться неудачи и собственной беспомощности. Виктором Никаноровичем овладел веселый, близкий к бесшабашному, азарт одаривать Лиану ощущениями, которые, он был уверен, останутся в ней надолго.
Его теплое дыхание коснулось ее виска. Губами прижался к ее горячей повлажневшей коже у глаза, завиткам волос на виске. Лиана чуть отвернула голову и невольно подставила под его губы мочку уха. Сухими жаркими губами он захватил и, не осознавая, наработанным живыми существами в течение миллионов лет, извечным младенческим движением стал нежно присасывать бархат мочки ее уха.
От неожиданности необычного ощущения Лиана выгнулась с новой силой, ее короткое, едва уловимое его ухом "а-а" возродили в нем нечто, близкое к звериному. Из головы его испарились остатки мыслей, что резкими движениями он может доставить ей боль и неудобные ощущения. Он осязал всю Лиану целиком, снаружи и изнутри. Его властно поглощали и тут же выталкивали с, неодолимой и невероятной для ее миниатюрного тела, силой. Дыхание ее стало частым и прерывалось пульсирующим напряжением всего живота.
Виктор Никанорович отпустил мочку и, чего раньше никогда не делал, неожиданно для себя, кончиком языка стал исследовать глубь ее миниатюрного уха. Лиана больше не переводила дух, не расслабилась ни на миг. Она вся превратилась в тугой, укутавший его со всех сторон и пульсирующий с невероятной силой, комок. Дыхание вновь надолго покинуло ее. Казалось, само дыхание стало невозможным при таком неестественном напряжении ее небольшого тела.
Виктор Никанорович с противоречивым чувством оттягивал финал случайного дара, чтобы дольше насладиться близостью со, ставшей неожиданно такой близкой, этой миниатюрной неутомимой женщиной. Даже сейчас, когда ей минуло сорок, он про себя называл ее не иначе, как "девочка, Кися". С другой стороны, как у врача, промелькнула мысль, что после стольких лет бездействия в результате тяжелого перелома позвоночника, все может закончиться бессилием вне его воли, внезапно, без логического финала их близости.
Нежданно он почувствовал приближение того, что невозможно уже предотвратить, притормозить, отдалить либо остановить. Видимо его ощущения передались Лиане. Она, наоборот, внезапно расслабилась. Она словно прислушивалась к чему-то внутри себя. Ее неподвижность подстегнула естество Виктора Никаноровича. Все произошло внезапно. Она ощущала, толчками извергающуюся в нее, часть его горячей плоти. Своей неподвижностью она давала ему возможность полнее ощутить победу над собой после многолетнего перерыва, финал, еще так недавно казавшейся невозможной, близости.
Ему не хотелось никуда уходить. Казалось, прошла вечность. Вспомнив, что она своим хрупким телом держит всю его тяжесть, лег рядом. Только сейчас он услышал и почувствовал шумное частое дыхание Лианы. С удивлением, граничащим с изумлением он поймал себя на том, что дыхание его совершенно ровное, без ожидаемой и характерной в такие минуты, одышки. Своего сердца он не ощущал. Мелькнувшую, как молния, мысль проверить свой пульс посчитал, мягко говоря, невежливой, если не бессовестной. Прижав ее к себе, он, сам не ожидая, еле слышно произнес:
- Кися зеленоглазая ...
Обняв и плотно прижавшись к нему, Лиана содрогнулась и вновь судорожные волны ураганом прошлись по ее телу. Она откинулась и перевела дыхание. Тихо произнесла:
- Это была бесконечная, без перерывов, буря. Такого еще не было.
Повернувшись к нему, положила голову на грудь. Широко распахнув свои изумрудные глаза, тихо повторила:
- Такого еще не было. Спасибо ...
- Это тебе спасибо. Я уже положил на себе крест и смирился.
- Пить не хочешь? - впервые после далекого детства за долгие годы их необычных отношений, перейдя на ты, спросила Лиана.
Он вспомнил, что она называла его на "ты" недолго, где-то до пяти лет. Потом, возможно в результате воспитательных увещеваний родителей или возрастной переоценки отношений, она перешла на "вы". И вот ...
Повернув к нему лицо, она долго, словно пытаясь запомнить, смотрела на него. Ее чуть прищуренные глаза внимательно изучали его мимику, переводя взгляд с одной половины лица на другую. Он это чувствовал, как врач.
- Сколько часов ты был без сознания?
- Девять суток.
- Когда разрешили вставать?
Он отвечал на вопросы, но чувствовал, что главная взаимная исповедь еще впереди. Неожиданно она свернулась клубочком, как кошка, правой ногой обняла его и уткнулась головой ему под мышку.
- Я мечтала об этом дне всю жизнь. Потом, когда наша семья переехала, я осознала бесплодность моих грез. Во мне, возможно благодаря тебе, интерес к отношениям мужчины и женщины возник слишком рано. Я отчетливо помню, как я забиралась к тебе на колено. Мама и бабушка по возвращении выговаривали мне за такое поведение, просили дать слово, что этого больше не будет. Я слово давала, но как только попадала на прием, неведомая сила заставляла меня вспрыгивать на твое колено и усаживаться верхом на ноге, как на лошади. Так мне удобнее было поворачивать голову.
- Отец меня не баловал, практически никогда не брал меня на руки. Возможно брал, когда я была совсем маленькой. Он приходил с работы поздно, часто, когда я уже спала. Утром, просыпаясь, я всегда видела уже застеленную родительскую кровать. Мама была очень строгих правил, следила за моим поведением на людях, за обедом. Рано стала привлекать меня к работе на кухне. Она мыла, а я вытирала тарелки, вилки, ложки. Мама выработала во мне, оставшееся на всю жизнь, слово "надо".
- Я еще не ходила в школу, когда засыпая, мечтала, что в один день придет Витя и мы с ним уснем рядом, как спят папа с мамой. Наутро, когда мы с мамой пришли в поликлинику, я впервые села на стул. Больше твою ногу я не седлала, хотя очень хотела сделать это. Едва одолимым было желание почувствовать твое тепло, пронизывающее меня до нудьги где-то под самым горлом. Сейчас полагаю, что все сделали вид, что не заметили перемены в наших отношениях. Восприняли это как должное изменение, происходящее в уме растущего ребенка.
- Меня очень рано заинтересовали отношения полов. С огромным интересом я наблюдала, как петух догоняет курицу, топчет ее. У бабушки, она жила по соседству, я часами простаивала у клетки с кроликами, просовывая через сетку траву и наблюдая подробности их соития. Я уже ходила в школу, не помню, в каком я была классе, когда сорвавшийся с привязи бык вклинился в стадо коров. Все играющие на лугу дети в страхе разбежались. Одна я, спрятавшись в зарослях лозняка, внимательно в подробностях наблюдала, как огромный бык покрыл остановившуюся корову.
- Я ни с кем не делилась своими открытиями, уже тогда понимая, что переступаю, очерченные детством, границы. Тогда я осознала, что для взрослых и детей существуют рубежи дозволенного в обсуждении взаимодействия полов. Вместе с тем, разговоры взрослых о свадьбах, рождении детей не укладывались в схему моих детских мыслей, вызывая массу крамольных вопросов. Я очень рано перестала верить, что детей находят в капусте или приносит аист. Я начинала осознавать, что появление на свет детей очень близко походит на то, что происходило у кроликов, собак и коров.
- Однажды среди ночи я проснулась от необычного шума, неясных звуков, доносящихся из комнаты родителей. Такие звуки звуки я слышала впервые. Я на цыпочках подошла к двери. Застекленная верхняя часть была закрыта занавесками с обшитыми узорными отверстиями. Я приникла к одному из них и застыла. Комната родителей была залита ярким светом полной луны. Родители делала то, что я предполагала, но не представляла себе в подробностях. Я не могла оторваться от занавески.
- Потом отец стал очень сильно толкать маму. Мне казалось, что он ее душит. Мною овладела жуть. Я чувствовала, что даже если захочу закричать, не смогу, у меня просто не будет голоса. Хотелось удрать, но что-то держало меня у двери. Наконец отец успокоился. Он приподнялся, лег рядом с мамой и внимательно посмотрел в сторону моей двери. Казалось, что он смотрит мне прямо в глаза. Я оторвалась от занавески и бесшумно быстро прошла к моей кровати. Улеглась, плотно укрылась и отвернулась к стене. В это время в мою комнату вошел отец. Постояв возле моей кровати, он прошел на кухню. Было слышно, как он наливает в стакан воду. Потом он вернулся к маме.
- Я почувствовала себя покинутой и никому не нужной. К горлу подступил противный комок. Хотелось плакать. Даже не плакать, а меня потянуло скулить, как скулит по ночам соседская собака. Я прикусила палец и беззвучно плакала. Потом я уснула.
- Утром, проснувшись, я долго лежала, отвернувшись к стене. Потом мама заставила подняться, умыться и позавтракать. Родители вели себя, словно ночью ничего не случилось. Только изредка я ловила на себе изучающий внимательный взгляд отца. В остальном все было как обычно. Уже через неделю я стала болезненно наблюдать за животом мамы. Тайно, разумеется. Вместе с тем у меня появились и крепло ощущение, что меня предали. Я видела не раз, растущие у женщин, животы. Потом у них появлялись дети.
- Меня раздирало невыносимое двойственное чувство. С одной стороны мне хотелось братика. О сестричке я почему-то не думала. С другой появилась неприятная ревность. Меня будут делить еще с кем-то!
- Осенью в школе мы проходили медицинский осмотр. Было несколько врачей. Среди них Вити не было. Я вздохнула с облегчением. Встречаться с моим Виктором было страшно. Казалось, он взглянет на меня и прочитает мои мысли. Смотрел нас незнакомый молодой доктор. Я не жаловалась. Он попросил меня открыть рот, мельком взглянул, что-то написал в карточке. Даже уши и нос не посмотрел, как это всегда, старательно и не спеша, делал ты.
- Шли месяцы. Живот у мамы не увеличивался. С облегчением, а заодно с разочарованием и целым ворохом, неразрешимых в моей детской голове, вопросов прошел год. Братик у меня так и не появился. Зато мной почему-то овладело чувство брезгливости к родителям. Я ощущала себя отвергнутой. Жила в своем, выдуманном мной, мире. Тогда у меня появились и стали регулярными месячные. В это время отца перевели с повышением на Украину, затем в Белоруссию. Летом по окончании учебного года переехали и мы с мамой. Новый город, новая школа, новые товарищи. Казалось, я должна была забыть Виктора и все, что было с ним связано.
- Одним вечером я долго не могла уснуть. Неожиданно для себя представила, что я лежу как мама, а мой Витя, так я тайно называла тебя, вместо папы. Мне так захотелось это испытать! Что буду чувствовать я, что будешь чувствовать ты? Такие мысли посещали меня каждый вечер и я не желала от них освободиться. Сама ощущала, как резко отдалилась от родителей, стала замкнутой, молчаливой. Общение со сверстницами меня не влекло. Я больше читала.
- А Виктор, между тем, посещал меня почти каждую ночь. Только во сне все было совсем не то, что я наблюдала однажды ночью в родительской спальне. Сны были какими-то неестественными и несуразными. А днем и по вечерам я читала книги и грезила тобой. Я уже знала, что на самом деле происходит в отношениях между мужчиной и женщиной.
- Училась я, на удивление всем, легко. Класс был большим, я не была обделена вниманием мальчишек, но думала только о тебе. С тобой ложилась, с тобой вставала. Меня совершенно не смущало, что самый младший твой сын Юра был моим ровесником и учился в параллельном классе, оставленной нами в Молдавии, школы. Одни считали меня гордячкой, другие недотрогой, третьи нелюдимой. Я мечтала только о тебе.
- Закончилась школа. С выбором института проблем не было. Я пошла в медицинский. Тогда ЛОР-болезни проходили на четвертом курсе. С третьего курса попросилась в кружок на кафедре оториноларингологии. Рефераты, обзор литературы, дежурства в клинике занимали все мое свободное время. Я не уставала. Осознавала, что все мои усилия по изучению отоларингологии я посвящаю тебе. Это стало наваждением.
- На четвертом курсе, после прохождения цикла по ЛОР-болезням я уже ассистировала во время ночных дежурств при проведении срочных операций. Это были в основном внутричерепные осложнения при заболеваниях среднего уха и носа, кровотечения, инородные тела. Но меня как магнитом тянуло к проблеме внутричерепных осложнений при хронических средних отитах.
- На шестом курсе я сделала обзор литературы, самостоятельно составила развернутый план кандидатской диссертации по проблеме сохранения и восстановления функции лицевого нерва и его ответвлений при разрушении височной кости деструктивными внутричерепными изменениями. Меня привлекала патология мосто-мозжечкового угла. Публикаций в отечественной литературе по выбранной мною теме было мало. Приходилось самостоятельно много переводить.
- При выполнении работы мой престарелый, уже не оперирующий руководитель, привлек к руководству диссертацией второго профессора, заведующего кафедрой нейрохирургии. Таким образом у меня стало два руководителя. После защиты диссертации места на ЛОР-кафедре для меня не нашлось. Там, как пауки в банке, грызлись между собой доценты и ассистенты в борьбе за трудоустройство своих чад. Я осталась без работы и перспектив. Не было вакантных мест и в институте врачебно-трудовой экспертизы.
- Случайно встретившийся в вестибюле института, зав. кафедрой нейрохирургии пригласил меня на следующий день к себе. Там он без вступления предложил мне работу в его клинике. Я не раздумывала. Благодаря напористости моего нового шефа я, будучи кандидатом наук, была зачислена в клиническую ординатуру по нейрохирургии. Профессор рекомендовал вплотную заняться кранио-нейрохирургией, рассчитывая расширить клинику и выделить краниохирургию отдельно. Заодно он настоятельно рекомендовал подумать о теме докторской диссертации. Я, будучи одна, практически жила в клинике. В операционной я осваивала весь спектр нейрохирургических вмешательств.
- В это время я вышла замуж за прекрасного человека, хирурга, работавшего в соседней клинике. Через год у нас родилась дочь. После внезапной кончины в результате инсульта моего отца, мама переехала к нам. Воспитание нашей дочери, по сути, легло на ее плечи, с чем она прекрасно справляется. Одно меня мучило. Муж был очень ласков со мной в постели и в быту. Я старалась отвечать ему взаимностью, была с ним нежной. Но я оставалась холодной до тех пор, пока не закрывала глаза и не представляла на его месте тебя. Это стало очередным звеном в цепи моих наваждений.
- Однажды, выезжая в отдаленный район области, РАФ ургентной бригады занесло и машина на большой скорости врезалась в вековой дуб. Сидевшие впереди, мой муж и водитель погибли на месте. Находившиеся в салоне реаниматолог и фельдшер-анестезист с тяжелыми травмами были госпитализированы. Я переживала потерю мужа очень тяжело. Меня не оставляло чувство вины перед ним. За годы нашей совместной жизни Слава так и не познал настоящей, направленной на него, любви. Он был прекрасным спутником в жизни, верным товарищем и мужем, талантливым хирургом.
- Когда меня пригласили на консультацию к тебе, не сказав фамилии и перечислив все диагнозы, сообщив при этом, что пациент из Молдавии, я разволновалась так, что мой коллега спросил:
- Что с вами, Лиана Владимировна? На вас лица нет!
Спускаясь в лифте, я успокаивала себя:
- В Молдавии десятки, сотни тысяч мужчин пожилого возраста. С ним этого не может случиться! Хватит моего Славы!
Проходя по коридору, волнение мое нарастало. Еще не войдя в кабинет, я была уверена, что это ты. Что-то витало в воздухе, твой запах, что ли. Несмотря на то, что ты сидел спиной к двери, сомнения исчезли, как только я вошла. В кабинете пахло тобой. Подав руку, я, не удержавшись, обняла тебя. Лицом ткнулась, как девочка, тебе под мышку. Я с трудом удержалась, чтобы не сказать:
- Вы пахнете так же, как когда-то, Виктор Никанорович!
Меня удержало присутствие сотрудников, моих подчиненных, и без того шокированных нашей встречей. Пришлось на ходу придумать объяснение, что ты был другом моего покойного отца. Ты слышал.
Лиана устроилась на его плече и перебирала, когда-то волнистую и густую, сейчас поредевшую мягкую и прибитую годами, пожелтевшую седину Виктора Никаноровича.
- Как у тебя после нашего отъезда? Как ребята? Я их хорошо помню.
- Старший юрист, работает адвокатом, средний пошел по линии деда по матери, стал военным. Младший Юрий - кино-инженер на телевидении. В медицину никто из них не пошел. Да и я не настаивал. Дети и внуки сами должны выбирать профессию.
- Извини, в клинике я читала твои выписки и результаты предыдущих обследований. Знаю, это тяжело вспоминать. В нескольких словах, как все случилось?
- Я уже был на пенсии, но еще работал. Мы возвращались из Одессы. С проселка на трассу выезжала огромная фура. Водитель, увидев справа две, идущие одна за другой грузовые машины, остановился, пропуская их. Как только они проехали, фура резко, словно прыгнув, выехала до середины трассы. Он увидел мою машину слишком поздно. Я врезался в переднее колесо фуры.