Единак Евгений Николаевич : другие произведения.

Я люблю вас всех

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  Е.Н.Единак
  
  Я люблю тебя, Жизнь!
  
  Повести и рассказы
  
  Дондушень
  2020
  
  AGEPI
  O No 6336 30.05.2019
  O No 6531 17.01.2020
  O No 6532..17.01.2020
  O No 6554..24.02.2020
  О No 6634 13.08.2020
  
  Памяти родителей,
  и ушедших в небытие близких людей,
  моей жене Татьяне, принявшей на себя тяготы спутницы сочинителя,
  внукам Ольге, Оксане и Эдуарду,
  сыновьям Олегу и Жене,
  их женам - моим дочерям Оксане и Наташе,
  моим наставникам,
  всем, с кем мне повезло в жизни встретиться,
  прожитым десятилетиям
  с любовью и благодарностью
  Посвящаю
  
   Позади три изданных сборника. Свыше двух тысяч страниц. Шесть лет назад, когда задумал поделиться воспоминаниями о прожитом, мечтал выдать на гора 150 - 200 страниц, так называемых, мемуаров. О селе, о детстве, о школе, о родственниках ... Чтобы мои дети, внуки и правнуки знали своих предков, не отрывались от собственных корней. Издавать я не мечтал. Рассчитывал отпечатать на принтере в шести экземплярах. Для сыновей, внуков и один для себя. Переплести решил самостоятельно. Олег, в распоряжении которого была восстановленная примитивная техника, обещал помочь. На лицевой стороне обложки личного альманаха я видел наклеенную цветную фотографию Куболты или Одаи. Внучка Оксана обещала помочь.
   Итак, три книги ...После каждого сборника неудовлетворенность. Многое из того, чем хотелось поделиться, осталось за страницами очередной написанной книги. В памяти всплывают, если не похожие, то близкие по смыслу и совсем не близкие, совершенно другие истории ...
   - Еще этот рассказ, вот эта повесть!... И все ... Выдохся, исписался!
  Позади повесть, рассказ, раздел. Потом на свет просится очередная книга.
  - Эта последняя! Все!...
  Скорее всего, моя персональная осень вырвала из глубин моего "Я", бессознательно вытесняемый обратно, по ту сторону осознания, вопрос: только ли для детей, внуков и правнуков я пишу? Конечно, и для других ... Пишу о детстве, о сверстниках, о школе, о селе и земляках, обо всем, чем жил ... Вместе с тем, с каждой написанной книгой крепнет ощущение, что пишу, в первую очередь, для себя. Воспоминания заставляют еще раз пережить пройденное, с высоты моего возраста по новому оценить свое место в жизни, мои взаимодействия с окружающим миром, с людьми ...
   Признаюсь, с возрастом сознание все чаще обжигает стыд за собственное малодушие, слабоволие, лицемерие, эгоизм и конформизм. Обманывал - прежде всего самого себя. Я никогда не был злобным, мстительным, циничным, алчным, властолюбивым и мелочным. Это могут подтвердить и, лично знающие меня, читатели, коллеги и пациенты. Но на разных этапах, признаюсь, были самодурство, безответственность, глупость, своенравие, безалаберность. Я старался их не показывать. Но родители видели все. Был, затмевающий немногие положительные черты характера, не раз вредивший мне, безудержный, гнавший меня впереди разума, азарт.
  К чему человеку, на внешний взгляд, достойно прожившему жизнь, на исходе пути такой душевный стриптиз? Исповедь? Покаяние? Возможно возникла внутренняя потребность пересмотреть и оценить жизнь с высоты накопленного опыта и прожитых лет? Разложить все по полочкам в самом себе, расставить точки над "i"? Зачем? И снова по кругу восходящей спирали ... Это урок для потомков, моих и не моих ...
  После сдачи книги в печать два-три месяца проходят, как школьные каникулы. Даже самые короткие, они вызывали во мне двойственное чувство. Сожаление о стремительно пролетевшем ощущении свободы от необходимости ежедневно вставать, идти в школу, подчиняться размеренному распорядку, выполнять домашние задания, которые я не любил. Признайтесь честно, кто их любит? Вы? Мои сыновья? Мои благоразумные внук и внучки - Эдуард, Оксана и Ольга? Простите меня великодушно!
  Главным для меня в школьном возрасте в конце каникул было - предстоящее лишение меня воли. Не воли, как свойства характера, упорства и настойчивости в достижении цели, а воли, как необузданной, ничем не ограниченной свободы, которой мне всегда не хватало, и которой я, каюсь, в детстве, подростковом возрасте и до сегодняшнего дня распоряжался со всей щедростью души. Разумеется, в основном, наедине с собой. Так научила меня жизнь...
  С другой стороны, в школьном возрасте в конце каникул у меня нарастала потребность услышать предосенний стрекот скворцов на пирамидальных тополях вдоль школьного забора и многоголосый гам детворы. Хотелось услышать звук, усердно и азартно сотрясаемого дежурным учеником, школьного звонка. Войти в класс, по которому, оказывается, уже успел соскучиться. Возникало желание вдохнуть, пахнущий свежей краской и керосином, которым тогда натирали полы, воздух. Это был, не выветрившийся из памяти через десятилетия, запах моей старой школы. Тянуло пройти к моей парте по, истертому до бугристых неровностей, сучковатому полу. По этим бугоркам сучков в свое время ступали ноги моих родителей. Они были ровесниками и учились в одном классе.
  Я любил листать, открывающиеся с легким треском, страницы, выдаваемых нам тогда бесплатно, новых учебников. Точно так сейчас меня тянет перелистать страницы моей памяти. Переворачиваю, словно страницы книги, этапы жизненного пути. Извлекаю из прошлого воспоминания о встречах с людьми из моего детства, студенчества и работы, с земляками и моими учителями. Память окунает меня в мир моих будущих литературных героев.
  Так родились разделы "Я люблю Вас всех" и "Случайных встреч не бывает". Читатель вправе упрекнуть меня за повторяющиеся сцены при описании судеб разных людей моего детства. Но их судьбы и общие жизненные эпизоды оказались настолько тесно взаимно переплетены друг с другом, что у меня просто не хватило умения и таланта разделить их, не обкорнав описание каждой из них. (Пять переплетенных судеб).
  Случайная встреча в интернете, за ней, проведенная на берегах Днестра, полная полудикой романтики, рыбацкая неделя. Общение с местными старожилами обогатили, и без того, не бедную мою память. Это были рассказы поживших рыбаков о семейственной и наследственной предрасположенности к алкоголизму, тянущему за собой бесчестие, подлость, предательство, воровство, разврат, картежное пристрастие и другие губительные пороки человеческой души. В результате на страницах настоящего сборника, как говорят, на одном дыхании родилась своеобразная фамильная сага "До седьмого колена".
  Работе с пациентами, страдающими хроническим алкоголизмом, освоению известных методов и собственным изысканиям в лечении этого социально опасного губительного душевного недуга, я посвятил более пятнадцати лет своей профессиональной деятельности. Итогом общения с этой категорией пациентов стала, включенная в третий сборник "Маршруты наших судеб", серия рассказов "Дорога на дно стакана".
  Алкоголизм поражает все социальные слои общества. В повести "Осколок" настоящего сборника я попытался, на примере собирательного образа моего героя, показать моральное, духовное и физическое падение в преисподнюю алкогольного безумия людей, достигших значительных высот в социальной сфере и науке. Прообразами моего героя явились как минимум пятеро, скатившихся на самое "дно рюмки", людей. В их числе - ныне покойные мои сверстники: одаренный инженер-конструктор, заслуженный изобретатель СССР; талантливый ученый, заслуженный работник высшей школы, профессор-радиофизик; разносторонне одаренный и эффективный в прошлом - управленец; врач, агроном ...
  И, наконец, "вишенкой на торте" в настоящем сборнике читателю предлагается одна из наименее освещенных в художественной литературе, совокупность тем. Это рассказы об одном из из самых увлекательных, благородных природо-сберегающих увлечений братьями нашими меньшими - голубями.
  В раздел включены повествования о различных, в том числе и об уникальных, на мой взгляд, недостаточно оцененных до сегодняшнего дня, породах бессарабских голубей. Но главным героем моих рассказов, как всегда, является любитель голубей - человек. От сребролюбивых дельцов-голубятников (Сошествие святого духа, Иван Иванович), до неугомонных талантливых селекционеров-голубеводов (Неугомонное племя, Тронутый, Сошествие святого духа), сохранивших в себе, несмотря на перипетии судьбы, достойное звание человека (Нюрнбергская голубка, Тронутый). От патологически увлеченных, нерасчетливых, но таких близких и родных по духу, влюбленных в птицу, романтиков-полудурков (Желтая бельцкая), до, тратящих на приобретение любимой птицы огромные деньги, неудачников (Филофей-непруха). Отдельно, в виде гибрида повести и руководства одновременно, выделены сведения об истории голубеводства, стандартах и целенаправленной селекции. Делюсь личным опытом по уходу, кормлению, размножению и выращиванию уникальных пород и линий бессарабских голубей. (О голубях бессарабских замолвите слово).
  Лучами путеводной звезды пронизывают пространство и время любителей голубей слова поклонника и последователя Чарльза Дарвина, английского биолога Томаса Гексли: "Голубеводство - искусство высокое, тайна великая, дело, о котором человек не должен говорить легкомысленно".
  
  До встречи на страницах настоящей книги и приятного чтения, дорогой читатель!
  Ваш Е.Единак
  Член Союза русских писателей Молдовы им. А.С.Пушкина
  
  Август 2019 -Декабрь 2020
  
  
  Я люблю Вас всех!
  
  
  Ильин день
  
  Неоднократные краткосрочные курсы усовершенствования на рабочем месте я проходил в Киевском научно-исследовательском институте оториноларингологии. Там же защитил диссертацию. Киев в те годы подарил мне общение с незаурядными замечательными людьми. Это были личности так называемого "штучного, индивидуального пошива". На лекциях, в спорах и беседах я черпал идеи, которые уже дома воплощались в инструменты, приборы, методы консервативного и хирургического лечения, а также в совершенствование медицинской документации.
  Самым ярким представителем Киевского ЛОР-сообщества с тех пор по настоящий день для меня был и остается уникальный человек, тогда заместитель заведующего отделом аудиологии, потом заместитель директора НИИ Отоларингологии по науке, ныне, к глубокому сожалению, покойный, профессор Анатолий Иванович Розкладка.
  На мои неоднократные приглашения погостить в Молдавии Анатолий Иванович отделывался обещаниями подумать. Так прошло несколько лет. Наконец, в восемьдесят третьем на мое очередное приглашение Анатолий Иванович дал "Добро". В понедельник, первого августа он позвонил сам. Сказав, что назавтра прибывает поездом "Москва-Кишинев", попросил встретить его на вокзале.
  Назавтра был Ильин день. Рассвет был укутан белесоватой дымкой. Сквозь полупрозрачную марь вырисовывался четкий, не слепящий круг восходящего солнца. По пути на работу я с озабоченностью поглядывал на небо. До пятницы, когда Анатолий Иванович должен отъехать в Киев, я загадал ясную, без осадков, погоду. А тут в воздухе витает ощущение скорого дождя. Как назло ... К одиннадцати из задумчивости меня вывел голос медицинской сестры:
  - Какой чудесный день!
  Я глянул. За окном уже был яркий, словно вымытый, солнечный день. Прозрачность воздуха была подчеркнута глубокой синью неба, по которому, меня очертания, плыли редкие, ослепительно белые облака. Поселившаяся в душе тревожность испарилась. Остаток дня провел в приготовлениях. Съездил в Цауль за чимишлийским вином, которым охотно делился со мной тогдашний директор совхоза Виктор Семенович Ольмада. Привез все остальное, что считал необходимым для встречи долгожданного гостя. Позвонил в Телешовку директору совхоза Федору Петровичу Грыу. Попросил разрешения назавтра посетить озеро под лесом. Заодно пригласил его на шашлык.
  К поезду я вышел налегке и скоро пожалел. В спину дул пронизывающий, холодный до неприятного, сильный ветер. Я был на перроне, когда показался, приближающийся к станции, поезд. Встреча была радушной.
  - У вас намного холоднее, нежели в Киеве! И это солнечная Молдавия! - поеживаясь, сказал Анатолий Иванович.
  Я улыбнулся. Анатолий Иванович приехал в летних серо-зеленых парусиновых брюках и рубашке с короткими рукавами.
  - Пошли быстрее! Дома согреемся!
  - Где согреемся в августе?
  - Не где, а чем, Анатолий Иванович! От свекломицина до коньяков и текилы ...
  Ветер усилился. Преодолевая его сопротивление, мы шли, сильно наклонившись вперед. Справа из парка, словно выстрелы, доносился треск, ломаемых ветром, тополей. Внезапно в лицо и грудь больно ударили крупные капли необычайно холодного дождя.
  - Что это? Неужели град?
  - Нет. Это от сильного ветра дождевые капли бьют.
  В течение нескольких секунд удары капель участились и сразу превратились в сплошной, почти горизонтальный ливень. Наша одежда мгновенно пропиталась ледяной водой. Что называется - до нитки ... Проезжую часть улицы залил, несущийся навстречу, поток мутной воды. Наша обувь стала бесполезной. Хоть разувайся ...
  - Побежали!
  В прихожей на палас полились множественные ручейки. Анатолий Иванович сдернул, прилипшую к телу, рубашку.
  - Смотри! Со стороны спины рубашка почти сухая. Впервые попал под горизонтальный дождь.
  - Я тоже ...
  Таня, предоставив нам полотенца и сухую одежду, пригласила за стол. Пока я встречал гостя, она успела накрыть ужин. За ужином наша одежда сушилась в ванной под горячими струями воздуха от самодельного теплогенератора. Наконец мы высохли и согрелись. Потом был горячий чай. Анатолий Иванович прокомментировал ужин своеобразно:
  - Согрелись снаружи и изнутри ...
  За окном продолжался, заглушаемый громовыми раскатами, шум ветра и дождя. Небо освещалось непрерывными бело-голубыми сполохами.
   - Как не повезло с погодой! Как раз в ваш приезд. - сокрушался я.
   - Еще как повезло! Сегодня Ильин день. Такой бури, молний и горизонтального дождя я в Киеве не увидел бы. Настоящая воробьиная ночь. Разгулялась нечистая сила.
  Мое настроение было испорчено. Продуманный накануне сценарий трехдневного пребывания Анатолия Ивановича рушился ...
   Разбудил меня, бьющий в глаза, яркий свет утреннего солнца. Я вышел в гостиную. Диван был тщательно заправлен, глаженые брюки и рубашка Анатолия Ивановича висели на спинке стула. С крыльца доносилась оживленная беседа гостя с моим четырехлетним Женей. Старший Олег в это время гостил у родителей Тани. Женя задавал вопросы. Анатолий Иванович, приседая, отводил руки от груди в стороны и едва успевал отвечать. Поймав паузу между Жениными вопросами, гость успел спросить Женю:
   - Как же тебя все-таки зовут?
   - Хабека Женя Единак!
  Анатолий Иванович повернулся ко мне:
   - Евгений Николаевич! Поясните пожалуйста! Что это за имя такое?
   - Он Евгений Евгеньевич! Так захотела наша мама. А Хабека - это кличка. То ли от футбольного хавбека, полузащитника, то ли еще откуда. Скорее всего тоже от нашей мамы пошло. Сейчас его вся улица и садик так зовут. Но главное, ему это имя нравится. И откликается на него охотно!
  Анатолий Иванович указал на на небо:
   - Посмотри какой прозрачный день! Какой контраст со вчерашним вечером! У нас в Киеве солнце совсем другое!
  Высокое безоблачное небо сегодня казалось бирюзовым. О вечернем ненастье напоминали влажные отмостки и, сбитая ветром и дождем, зеленая листва. На неподвижной листве куста бульденейжа тысячами бриллиантов искрились то ли росинки, то ли задержавшиеся капли дождя. Прохладный воздух казался тугим. С детства во мне укрепилось ощущение, что такой воздух можно пить. Но главным в то утро было полное безветрие.
   Несмотря на то, что я на неделю написал заявление в счет очередного отпуска, Анатолий Иванович изъявил желание ознакомиться с моим рабочим кабинетом. Вместо короткой экскурсии мы задержались в поликлинике около полутора часов. Вопросы Анатолий Иванович задавал по существу, а не для проформы. Своими вопросами и короткими комментариями он, по сути, подталкивал меня к более углубленному исследованию намеченной проблемы. Прощаясь, галантно поцеловал руки коллеги Любови Якимовны и медицинской сестры. Спустившись на первый этаж, Анатолий Иванович продолжил:
   - У тебя приличный задел для докторской. Застолби свой участок заявками в Госкомизобретений и гони материал. Полагаю, что через три-четыре года можно подавать документы к нам в Совет для утверждения темы докторской. Уверен, это будет оригинальная работа ...
  В вестибюле меня окликнул молодой человек:
   - Евгений Николаевич! Меня послал к вам Николай Иванович. Сказал, что я с машиной до субботы в вашем распоряжении.
  Это было как нельзя кстати. В то время я был "безлошадным", то есть без личного транспорта. Свою "копейку" я продал в начале лета.
   - Куда поедем?
   - Мне в Киеве рассказывали о Цаульском парке. Пропустят нас туда?
   - Поехали!
  С неподдельным интересом Анатолий Иванович осмотрел усадьбу, дворец Поммера, помещения для челяди и хозяйственные постройки. Весело впечатлило его то, что в помещениях для челяди сейчас находится гостиница для ЦК, Совмина и, как сейчас говорят, для других ВИП-персон.
   - Для слуг ... народа ...
  В бывших панских конюшнях оборудовали кинозал. Во дворце совхозная контора. Анатолий Иванович не поленился спуститься в центральный подвал, где и сейчас могут поместиться две, а то и три повозки с лошадьми одновременно. Потом по "малому кругу" обошли парк, спустились к озеру. По пути домой заехали в поликлиннику. Предупредил приятелей быть готовыми к поездке за раками. На выходе из поликлиники меня ждал преподаватель одного из профтехучилищ:
  - Евгений Николаевич! Я три недели лежал в республиканской неврологии с приступами тошноты и головокружениями. Я понял, что они не могут окончательно определиться с диагнозом. То ли какой-то синдром, то-ли остеохондроз, то ли мозжечок. Сказали подъехать во второй половине августа. А меня носит из стороны в сторону, как пьяного! Мне подсказали, что у вас в Киеве есть знакомые профессора. Вы не смогли бы дать мне рекомендацию, к кому обратиться?
  Анатолий Иванович стоял в трех шагах. Мне не хотелось во время приезда нагружать его проблемами:
  - Позвоните мне ...
  - Зачем звонить? - Анатолий Иванович приблизился к нам. - На будущей неделе приезжайте! Евгений Николаевич даст вам адрес и телефоны. На Зоологической-3, сразу за зоопарком, подниметесь на четвертый этаж. От лифта направо и прямо дверь. Поможем! ...
  После обеда, погрузив съестные припасы, мангал, дрова, котел с треногой и снасти для ловли раков, подъехали к поликлинике. Нас ждали. Двумя машинами мы взяли курс на Телешовку. В центре села у совхозной конторы нас ждал директор Федор Петрович Грыу.
   Телешовский лес примыкает к самому озеру. Расположившись на широкой террасе, забили треногу, под ней развели костер, установили мангал. Водителей оставили следить за костром и мангалом, а сами, развернув бредень, сделали первый заход. Попались несколько раков. Мы сдвинулись на двадцать - тридцать метров вправо, к хвосту озера. Вот и надломленная позавчера ветка!... Зайдя со стороны камышей, мы потянули ... Еще не видя содержимого бредня, я чувствовал, что раками сегодня мы обделены не будем. С каждым заходом мы вытаскивали минимум по пол-ведра. У Анатолия Ивановича округлились глаза:
   - Женя! Даже в нашей речке такого количества раков за раз нам не выловить! Какое-то волшебное озеро!
   Мы с Ливиу Павловичем, бывшим тогда заместителем главного врача, переглянулись. Секрет решили пока не обнародовать. Директор совхоза тоже был немало удивлен:
   - Фрате - фрате, дар брынза ку бань! (Брат - братом, а брынза за деньги!) - Федор Петрович покачал головой. - Вы мне так все озеро вычерпаете! Уж на что, мои раколовы профессионалы, но такое я вижу впервые! Чем вы их привлекаете? Анисом, укропом, ванилью? Поделитесь вашим секретом!
   С лица, выбиравшего из бредня раков, Анатолия Ивановича не сходило недоумение. Я поспешил успокоить директора:
   - Федор Петрович! У нас тоже не всегда так. Такой улов сегодня в честь приезда Анатолия Ивановича! Ильин день вчера был! После бури раков потянуло к берегу в поисках, принесенной со склона, пищи ...
  Федор Петрович с недоверием дернул головой.
   "Шило из мешка" появилось неожиданно, когда мы заканчивали облов притростниковой части озера. Вместе с раками мы вытащили на берег остатки обглоданного раками поросенка, привязанного к металлической подкладке под вагонеточные рельсы. Подкладки вместе с мертворожденными поросятами еще позавчера после телефонного звонка Анатолия Ивановича нам привез работник свинокомплекса. Привязав поросят к подкладкам, мы с Ливиу Павловичем приехали на его "Жигулях" и забросили в озеро на расстояние 6 -7 метров от берега. Подкладки мгновенно утянули тела поросят на дно. Каждое место мы помечали надломленной веткой кустарника.
   Мгновенно отреагировать и выкинуть приманку в озеро я не успел. Анатолий Иванович был ближе. Он внимательно рассматривал остатки поросенка. Потом выпрямился:
   - Знакомая методика! Так поступали мы в детстве, выбрасывая в речку потроха, зарезанных мамами, кур. Только для груза мы привязывали камни. Чтобы потроха не утащило течением, бечевку привязывали к колышку либо к кустам на берегу!
  Федора Петровича волновал один вопрос: со многими ли любителями раков мы поделились секретом?
   - Я и своим ничего не скажу. Опустошат озеро за неделю!
  Наконец мы промыли раков сначала озерной, потом колодезной водой. Стали сортировать. Мелочь выбрасывали в озеро. Брали только крупных и средних явно живых раков. Анатолий Иванович внимательно наблюдал:
   - Вы все правильно делаете. Раков необходимо варить и употреблять в пищу только живыми. Гиблые раки очень быстро накапливают в себе токсины, вызывающие идиосинкразию, аллергические реакции вплоть до анафилактического шока.
   - Согласен, Анатолий Иванович! Помните в восемьдесят первом, когда вы всем отделом не пустили меня на заседание Ученого совета? Тогда вы утвердили мои методические рекомендации без моего доклада и рецензии. Шутили, что молдавское красное вино выходит через кожу моего лица? Это поучительно ...
   - В тот день я пришел на обед. Поставил греть борщ. В ванне у меня несколько дней плавали живые раки. Когда я стал их проверять, оказалось, что несколько штук уже были мертвы. Их я выбросил. Живых раков я промыл проточной водой и, снова проверив, сварил. Поев, я стал собираться. Почувствовал неладное с губами. Посмотрев в зеркало, увидел, что верхняя губа отечна и нависает над нижней. Понял, что это аллергический отек. Тем не менее, решил ехать.
  В аптеке купил две конволюты супрастина. Выпив две таблетки, вспомнил, что антигистаминные с вождением автомобиля, мягко говоря, не сочетаются. Проехав Могилев-Подольский, я впервые в жизни ощутил, где у меня находится сердце. Промелькнувшую мысль вернуться тут же отбросил. Выпил еще две таблетки. С каждым сокращением сердце словно терлось внутри мешка из мелкозернистой наждачной бумаги. Глупо, можно было остановиться в любом районном центре. Надо было обратиться в приемное отделение, сделать преднизолон, прокапать внутривенно. Сам понимал, чем все может кончиться, но, как заведенный, я пил по две таблетки супрастина и топил газ. Сна ни в одном глазу.
  Вендичаны, справа осталась Жмеринка, пересек трассу Тернополь - Винница, осталась слева дорога на Хмельник, Уланов, Бердичев. Спуск к реке Тетерев, подъем, поворот налево. Проезжая Житомир, почувствовал волчий голод. Остановился под ярким фонарем уличного освещения. В зеркале заднего вида осмотрел свое лицо. Отека нет. Губа на месте. Сердца не чувствую. Значит все нормально. После целой конволюты супрастина сна ни в одном глазу! В голове словно какие-то лампочки зажглись, настолько отчетливо и остро я воспринимаю окружающее и себя любимого. Понимаю, что это не норма. Но ... Поехали дальше!
  Голодные стенания моего желудка стали нетерпимыми. Со мной в салоне была булка хлеба и палка московской сырокопченой колбасы. О хлебе я не подумал. На ходу, не сдирая оболочку, откусил, сколько смог, московской. Никогда колбаса не казалась такой вкусной! Словно ел впервые в жизни! Горошинки черного перца я обычно выплевываю или выбираю до отправления в рот. А тут я их тщательно разжевываю, глотаю. Поймал себя на мысли, что перца в колбасе недостаточно.
  Не знаю, сколько я съел той колбасы. Вероятно, не менее десяти сантиметров. Потом припал к бутылке с минеральной водой. Наконец-то насытился. На душе легко! Приспустил боковое стекло. Тугой вечерний воздух бодрил. Поймал себя на том, что с нарастающей громкостью стал напевать "Я люблю тебя, жизнь ...!"
  Проехал Коростышев. Снова река Тетерев. Стал ощущать, что мои губы и язык не успевают за темпом песни. Губы опять онемели! Притормозил. Фонариком осветил свое лицо. Из зеркала на меня смотрела отечная, багровая, с бледными пятнами, физиономия. Вроде и я не я. Сердце снова поселилось, в склеенном из наждачной бумаги, пакете. Больно чувствую каждое его шевеление! Трет немилосердно!
  До меня дошло! ... Живые раки в ванной с ограниченным объемом воды оказались рядом с мертвыми. Живые активно впитывали, выделяемые погибшими раками, токсины. Вареные, раки стали источником идиосинкразии или аллергии. Какая разница? Нет, скорее это аллергия. В виде отека Квинке с вовлечением перикарда. Потому сердце больно трет! Каждое его сокращение отдает болезненным импульсом в левую руку! Нет, все таки больше под мышку!
  Итак. Что мы имеем? До Житомира супрастин сделал свое дело. Все вернулось на круги своя. А вкусная сырокопченая колбаса, чей фарш по технологии созревал в огромном чане колбасного цеха, накопил похожие белковые продукты ферментации, распада. Называй, как хочешь эти фрагменты фарша или цепочки аминокислот! Всосавшиеся и поступившие в, сенсибилизированный рачьим мясом, организм, продукты созревания фарша провоцировали рецидив недавней аллергической реакции. Даст бог, не разрешающую, то есть не до развития анафилактического шока.
  Поглотив очередные две таблетки супрастина, я тронулся. Осталось менее шестидесяти километров! Калиновка, Капитановка, Стоянка. Промелькнула стела, возвещающая, что я въехал в город-герой Киев. Вот и Святошино ... Тут, по новой развязке, мне налево, по объездной. Потом, как автомат, направо Виноградарь, через Минский массив на Оболонь. Вот и дом, где живет Бруско. Мой земляк, научный сотрудник института травматологии, недавно защитил докторскую. Поднимаюсь на четвертый этаж. Два этажа нормально. Потом передышка на третьем. Воздуха не хватает. На четвертом, отдышавшись, звоню. Антон, предупрежденный о моем приезде, дверь открыл почти сразу и отпрянул:
  - Что с тобой?
  Пришлось рассказать. Пока я мылся, услышал, как прошла на кухню Лена, жена Антона. Антон ждал меня в гостинной:
  - Сутки полного голодания! Затем малобелковая, лучше растительная пища! Потом и мясо и раки от тебя не убегут! Возьми!
  Антон протянул мне блюдце с четырьмя маленькими таблетками.
  - Что это?
  - Преднизолон. - Антон покачал головой.
  Наутро я чувствовал себя удовлетворительно, но методические рекомендации, вы уже знаете, были утверждены без моего доклада.
  - С тех пор я взял за правило. Перед варкой раков я проверяю дважды. Отбираю только активных, сложившихся в позу боксера и способных захватить в свои клешни палец. Раков с обвисшим хвостом и конечностями выбрасываю курам. Никогда не храню раков в воде.
  - А как их сохранить подольше, чтобы они не испортились?
  - В прохладном подвале можно хранить до месяца. Я пересыпаю раков в джутовый либо пеньковый мокрый мешок. Мешок помещаю в яблочный ящик. Хотя бы раз в сутки желательно обливать мешок холодной колодезной водой. После того как вода стекает, уношу обратно в подвал. В холодильнике раки хранятся отлично очень долго. Один раз жена разморозила холодильник и, вытащив нижнюю кювету, обнаружила за ней двух живых раков. Они удрали из сетки почти два месяца назад. Только перед варкой я их поместил на час в большую, наполненную водой кастрюлю, чтобы они восстановили, утраченную за время хранения, воду.
  - Век живи - век учись! - задумчиво произнес Федор Петрович.
  За время рассказа мы закончили сортировать раков. Глядя, как тщательно мы отбираем крупных членистоногих, а мелких возвращаем в озеро, Федор Петрович успокоился:
  - Вы оставляете в озере достаточно раков на вырост. Только больше никому не говорите о вашей приманке. Можно мне несколько раков домой?
  - Треть раков ваша, Федор Петрович! Нам оставшихся хватит с лихвой! Из того расчета и ловили.
  Промытых и отобранных раков мы свалили в котел с кипящей подсоленной водой, в которой кружились пучки укропа. Анатолий Иванович встрепенулся:
  - А прямую кишку? Ее необходимо вырвать, прежде чем варить!
  Я успел вытащить из котла, еще не погрузившегося в, переставшую кипеть, воду, рака средних размеров.
   - Анатолий Иванович! Вот уже несколько лет я с благодарностью принимаю ваши советы, наставления. Вы меня учите. Позвольте и мне вас поучить! Как вы убираете прямую кишку? Ее, кстати, еще называют задней или просто кишечником.
   - Очень просто. Этому нас научил еще мой дед на Полтавщине. Для удаления прямой кишки поворачивают рака брюшком кверху и, захватив ногтями центральный лепесток хвостового плавника, потягиванием отрывают его. Вместе с ним отрывается от желудка и прямая кишка.
   - Согласен. Все правильно с технической стороны. Удалите у этого рака прямую кишку. Вот вам кусочек бинта. Обвяжите ему хвост, чтобы потом быстрее найти в общей куче. Затем поговорим.
   - Ты меня заинтриговал, Женя!
  Притоптав дуршлагом раков в котле, я снова посолил. Вмешался Василий Иванович, зав поликлиникой:
   - Не мало соли?
   - Полагаю, что нет. Мы будем поглощать раков, а не соль ...
  Поверх раков мы уложили пучки укропа, петрушки и любистка.
   - У нас любисток растет, но в раки никто не ложит! - сказал Анатолий Иванович.
   - Оцените потом по вкусу и аромату.
   - Кстати, как у вас называют любисток! В некоторых областях Украины его называют любим-травой, на западе - любчиком.
   - У нас любисток называют леуштяном. В Молдавии и Румынии с леуштяном варят борщ.
  В воздухе между тем все сильнее пахло жареными шашлыками. Наши ребята водители пригласили нас к накрытому на земле импровизированному столу. Разлили по стаканам чимишлийскую "Лидию". Анатолий Иванович приподнялся:
   - Разрешите? Я поднимаю первый бокал за вашу гостеприимную землю, за вас, хозяев, организовавших такой великолепный досуг!
  Шашлыки вышли отменными. И у ребят-водителей оказалось отличное чувство меры. Не пережарили, не пересушили. Шашлыки сочные, мягкие.
  Наши раки успели покраснеть. В котле начинало закипать. Пришла пора Ливиу Павловича:
  - Сколько ракам кипеть от момента закипания?
  Единого мнения не было. Ливиу Павлович, как на аукционе, повторял количество минут:
  - Десять минут! Двадцать минут! Тридцать минут! Сорок пять! Полтора часа! Два!
  - Раки безопасно есть после двенадцати минут бурного кипения. Мы много лет с Евгением Николаевичем для гарантии варим ровно пятнадцать минут. Вкус при такой экспозиции - отменный. И ни одного осложнения!
   - А что мешает для пущей гарантии варить их час?
   - Рак теряет свой вкус и аромат ...
  Ливиу Павлович, согнув указательный палец подковой, зажал его между зубами. Раздалась трель судейского свистка:
   - Внимание! Вопрос: каков порядок выемки раков из котла по достижении готовности?
  Снова прозвучал разноголосый хор:
   - Вынимаем дуршлагом и на тарелки!
   - Нет! Придерживаем крышку котла и сливаем воду!
  - Стоп! - это опять голос Ливиу Павловича. - Немного терпения!
  Федор Петрович посмотрел на часы:
  - Все. Пробурлило ровно пятнадцать минут!
  Ливиу Павлович, просунув под дужку котла толстую палку, повернулся ко мне:
  - Берем!
  Приподняв котел над костром, откинули крючок. Отойдя от костра на три-четыре шага, мы положили котел на траву. Кипение стихло:
  - Правильно! Раков выбираем дуршлагом, но только после десяти минут настаивания!
  - Зачем!
  - Во время кипения закипает вода внутри панциря. Мясо рака теряет воду. Если рака вытащить сразу, мясо его будет сухим и безвкусным. Естественно, его будет и меньше. Поэтому настаиваем десять минут вне кипения, чтобы вода успела всосаться обратно. С водой всасывается соль и аромат. Сейчас оцените! Стелите бумагу!
  В центре нашего стола мы расстелили в несколько слоев рулонную бумагу. Ливиу Павлович доставал раков и, выждав, чтобы стекла вода, вываливал раков на бумагу. В воздухе распространился неповторимый аромат вареных раков, петрушки, укропа и любистка.
   - Раков нельзя есть на голодный желудок! Необходимо, чтобы выделился желудочный сок. Иначе может повториться то, что случилось с доктором Единаком, даже при поедании раков, бывших на момент варки живыми! Поэтому вначале и отведали шашлыков!
  Федор Петрович спохватился:
   - А пиво вы привезли? Нет? Как же без пива? Сейчас мой Витя вернется с ящиком пива!
   - Федор Петрович! Раки с пивом, не обижайтесь, говорят о недостаточно изысканном вкусе потребителя. Мы много лет с Единаком под раков пьем светлое вино! Наливаем!
   - Ни разу не пил к ракам вино! Посмотрим! Оценим!
  Анатолий Иванович из общей кучи вытащил рака с перевязанным хвостом:
   - Женя! Ты обещал показать, почему нельзя вырывать у раков прямую кишку!
  Я отделил боковые панцирные щитки. Затем, не отрывая шейки, освободил панцирь со стороны спинки. Потом наступила очередь панциря шейки, самой мясистой части рака. Со спинной стороны конца хвоста захватил узкую длинную мышцу и отделил ее. Открылся туннель, в котором раньше находилась вырванная прямая кишка. У самой головогруди в просвете тоннеля на белоснежном мясе был виден серый налет.
   - Когда отрываете прямую кишку, часть содержимого желудка через разрыв сразу же проникает в канал. В процессе нагревания желудок сокращается и выдавливает из себя вторую порцию ...
   - Все ясно! Покажи, как есть шейку с целой прямой кишкой.
   - Этот урок вам преподаст Ливиу Павлович. Он у нас профессионал по препаровке вареных раков!
   Ливиу Павлович с видимым удовольствием выбрал рака покрупнее и стал разделывать его, сопровождая свои неторопливые действия пояснениями и комментариями.
   - Шейку просто отрываем с легким поворотом. Рвется и прямая кишка. Но ее содержимое уже свернулось, стало почти твердым. В мясо не попадет! Ломаем боковые части сегментов шеечного панциря и освобождаем голую шейку. Затем отделяем длинную узкую мышцу со спины. Она съедобна! - Запрокинув голову, Ливиу Павлович отправил ее в рот. - Черная прямая кишка, ее еще называют просто кишечником, видна очень хорошо. Видите? Захватываем пальцами кишечник и легко отделяем его от мяса самой шейки. Кишечник не съедобен! Саму шейку можно отложить, как особый деликатес, и съесть в последнюю очередь.
   - Все ясно, Ливиу Павлович! Вы объяснили материал, как давно состоявшийся преподаватель нормальной анатомии членистоногих!
   - Нет, Анатолий Иванович! - Ливиу Павловича уже не остановить, в наставническом угаре его понесло. - В раке съедобно почти все, за исключением желудка и кишечника!
  В течение минуты Ливиу Павлович с видом преподавателя и гурмана препарировал рака.
   - Клешни освобождают и едят вот так! У крупных раков надкусываем, зубами выдавливаем и высасываем ходильные тонкие лапки.
  Ливиу Павлович, невзирая на нетерпение пирующих, ловко вскрыл головогрудь.
  - Вот тут, со спины у рачих-самок с обеих сторон - икра. Ее еще называют яичниками. У самцов у основания шейки имеются тонкие белые извитые семявыводящие протоки. Некоторые их путают с глистами. Это не глисты! Все это съедобно. Съедобна и печень, вот она. Правда некоторые авторы зовут ее органом выделения, но мы будем называть этот орган печенью и кушать. Она съедобна ... и чрезвычайно вкусная!
  Анатолий Иванович откинулся назад в беззвучном хохоте, затем наклонил голову. Лица его не было видно, но лектора он больше не прерывал.
   - Во второй половине лета перед очередной линькой на внутренних щитках головогруди откладывается депо нежной, очень вкусной мягкой пластинки. Потом из нее формируются белые костяные шарики. Их называют овальными раковыми камушками. Не путать с онкологией! Это тоже съедобно, в том числе белые косточки. Это самый легкоусвояемый источник кальция. Но это еще не все!
  Ливиу Павлович, призывая к вниманию, зажал согнутый палец в зубах. По лесу снова разнеслась трель судейского свистка:
  - От головной части отделяем стенки желудка и антеннальную железу. Вот она. Она связана с антеннами и антеннулами. Забыл, которые из них осязательные, которые обонятельные. Неважно! Но эта железа несъедобна! Потому, что она связана с мочевым пузырем и выделительным каналом. Это почти, как половой член. Потому выбрасываем! Осталась голова. Прикусываем ее и тщательно высасываем мозг. Смотрите внимательно! Вот так!
  Раздался аппетитный присасывающий, почти всхлипывающий звук.
  - Вот и кончился рак. Усвоили? Или повторить?
  Отчетливый всхлипывающий звук раздался снова. Это обессиленно со вздохом и стоном всхлипывали Анатолий Иванович и завполиклиникой Василий Иванович. Захохотали и остальные.
   - Еще одно немаловажное обстоятельство. Остатки съеденных раков мы с Единаком укладываем на отдельные горки. Часто, особенно, когда раков мало, а вино еще осталось, мы перебираем горки панцирей по второму кругу ...
  Анатолий Иванович повернул голову в мою сторону. В его глазах был вопрос:
   - Правда?
   - Да! - я утвердительно опустил голову.
  Наш гость также опустил голову и прикрыл локтем лицо ...
  Скоро стал слышен только хруст хитиновых панцирей. Постепенно снова пошли реплики, обмен опытом, шутки. Вспомнил о своем детстве я:
   - После ливней в русле Куболты от Паустово до Мошан размывало плотины прудов. Вода уносила по течению всю водную живность. Мы бежали на Куболту, едва кончался ливень. Раков выбрасывало водой на повороте речки к старой плотине. Мы спешили, чтобы опередить колхозных кур, которые после ливня бродили по долине и клевали раков. Куры от рака не оставляют ничего.
  Потом раков варили. Чаще у моей тетки Павлины. С ней жила, вернувшаяся из Сибири, баба София. Но раков она не ела. Она повторяла:
   - То як не божа тварина!
   - Удивительно! - привстал Анатолий Иванович. - Где Молдавия, а где Полтавщина? Где ваша Куболта, а где наша речка Псёл. Моя бабушка тоже раков не ела и говорила точно так:
   - То як не божа тварина!
  Помолчав, Анатолий Иванович добавил:
   - А вы знаете, что в ортодоксальном иудаизме евреям запрещено есть раков. По Талмуду раки не соответствуют критериям кошерной пищи.
  Федор Петрович, извинившись, стал прощаться:
   - Жаль, но вынужден покинуть ваше общество! У меня через полчаса планерка. Есть неотложные проблемы. А вы отдыхайте, хоть до самого утра!
  Мы продолжили пиршество. Водители поставили машины выше по склону так, чтобы при наступлении темноты, расположенный на ровной террасе наш "стол" был освещен. Еще оставалась приличная горка раков. Но мы решили поставить на мангал вторую партию шашлыков. Солнце наполовину скрылось за пологим холмом. Ливиу Павлович, в свойственной ему манере, задал Анатолию Ивановичу вопрос:
  - Анатолий Иванович! Каково точное название речки в ваших краях. Какое-то необычное название ...
  - Я пытался найти ответ на этот вопрос. - помолчав, ответил Анатолий Иванович, - Наша речка Псёл довольно приличная река длиной более семисот километров. Протекает через территории России и Украины. Мимо моего села Красногоровки, что на Полтавщине, река протекает примерно в двухстах метрах. Село от реки отделяет крутой лесистый склон. Наш правый западный берег более отвесный. С востока левый берег почти как равнина. С нашего берега интересно наблюдать, как утром солнце поднимается на востоке, далеко за селом Белоцерковкой.
  Само название реки Псёл даже для местных звучит нетрадиционно. По данным литературы название реки произошло от адыгов, кабардинцев и черкесов, которые, по преданию, стали прародителями черкасских казаков. В переводе с языков этих народностей слова Псы, Псе, Псоу означают "вода", "река", "болотистое место".
  Уже на моей памяти, в голодовку сорок седьмого мне было девять лет. В наших краях был настоящий голод. Сколько жизней спасла эта речка со странным названием Псёл. У моего деда, еще от его отца сохранился старый большой бредень. Дед его отремонтировал, связал новую матрицу. Вместе с соседями грузили бредень на тачку и спускались по крутой извилистой дороге на берег. Дорога выходила прямо на отмель. Из-за отмели ширина реки напротив села превышает сто метров. В остальных местах расстояние между берегами редко достигает сорока метров. Глубина реки разная, от полутора до четырех метров. На отмелях и перекатах река более мелкая. Дно чистое, больше песчаное, только на плесах много ила.
  За взрослыми всегда увязывалась детвора. Помогали выбирать из бредня рыбу. Дома ее жарили, варили уху. Большую часть рыбы солили в бочках, вялили. Когда река покрывалась льдом, рыбу вымачивали и варили подобие рыбного супа. Зимой соленую и вяленую рыбу носили в Миргород, а то и в Полтаву. До Миргорода около сорока километров. Полтава на восток, немного дальше. Рыбу меняли в основном на крымскую розовую соль.
  - Какая рыба водится в вашем Псе ... , простите, в вашей реке? - спросил Ливиу Павлович.
  - Рыбы в реке Псёл много. По окончании голодовки старики отмечали, что уловы такие же богатые, как и в предыдущие годы. В реке масса разных пород рыб. Больше всего карася, встречаются карп, крупные лещи, плотва, красноперка, щука и окунь. В бредень попадали судаки. Попадались огромные сомы весом до пятидесяти килограмм. Особенно много рыбы в тонях. Когда взрослые заканчивали лов, нам, малолетним разрешали протянуть бредень по заводи. Единственным условием было освобождение бредня от веток, корней, травы и мелкой, застрявшей в ячейках, рыбешки. Мы делали это охотно, так как ощущали себя приобщенными к добыче пропитания.
  - Анатолий Иванович! Что такое тонь и заводь?
  - Тонь - постоянное глубокое место, где рыбаки обычно ловят рыбу. А заводь, это как небольшой заливчик. В заводи хорошо клюет на червя. Летом по перекату с бреднем переправлялись на левый берег. Он больше равнинный. Как раз напротив нашего села есть много озер, образовавшихся по старому руслу речки. Большинство этих озер имеют форму дуги, змеи либо подковы. В русском языке старое русло рек зовется староречьем. У нас на Полтавщине эти озера называют старицями. С нынешней рекой эти озера постоянного сообщения не имеют. В половодье разлившаяся река заполняет озера и разносит по долине рыбу, которая потом остается с старицах.
  Попавших в бредень раков отдельно отбирали мальчишки. Потом сообща варили и ели. Однажды после июльских ливневых дождей Псёл вспучился, разлился по всей левобережной части, залил на той стороне часть села и леса. Когда вода спала, старики с бреднем пошли на отмель у переката. Рыбы было много. В тот день из бредня выбрали и несколько ведер раков. Когда тянули бредень в очередной раз, зацепили что-то тяжелое. Когда снасть выволокли на берег, в нем оказалась часть одежды с останками в виде костей. Старики долго отмывали ил. В бредне оказался один сапог, человеческие кости, одежда, ремень и портупея. Это было все, что осталось от немецкого офицера. Из сапога выполз огромный рак, за ним крохотный.
  Говорят, что вода раздевает утопленников догола. Это был не тот случай. Удивительно, как почти за четыре года в воде сохранилось то, что было немецким офицером? Обглоданные то ли раками, то ли еще кем, кости ноги в сапоге. Где он лежал? Откуда его вымыло и принесло к нам? Останки немца старики похоронили на склоне в лесу. Поставили крест. Раков выпустили в реку близ омута. Двух мальчишек вырвало. До конца лета раков никто не ел. Попавших в бредень раков, несмотря на голодовку, отпускали обратно в реку. Но следующим летом о немце забыли. Жизнь брала свое.
  Анатолий Иванович умолк. Из глубины леса донесся далекий воющий звук. Лиса? Сразу же в озере раздались два всплеска подряд.
  - Крупный короп! - прокомментировал Василий Иванович.
  Направленный ко мне Николаем Ивановичем, наш водитель Петрика неожиданно вскочил. Зажав рот ладонью, бросился вглубь леса. Сразу же раздались звуки, которые не спутаешь ни с чем. Петрику беспощадно, с громким рычанием и стоном, рвало.
  - Что с ним? Перебрал?
  - Он не пьет совсем! Один из самых дисциплинированных водителей! Может отравление?
  Анатолий Иванович посмотрел вслед Петрике:
  - Это как, мы, доктора огрубели, что ли? Пьем вино, едим шашлыки, раков и тут же, не подумав, рассказываю, как из сапога с костями погибшего немецкого офицера выползают живые раки. А Петрика в тот момент ел вареного! Нет, мы, медики, на каком-то этапе теряем в себе нечто, присущее только человеку! А Петрика, водитель, нормальный человек, отреагировал! Неудобно получилось ...
  - Ничего неудобного нет! - возразил Василий Иванович. - Если бы у Петрики завтра был зачет по анатомии пищеварительной системы или экзамен по курсу всей анатомии, он бы стал другим. Сидели в анатомке за, благоухающими формалином и кадавром, препаратами. Учили и знали, что от завтрашнего экзамена зависит еще и стипендия на следующий семестр. Забывали пообедать. Посылали одного за пирожками, которые тут же, только помыв руки, съедали. Подчас и вкуса тех пирожков не ощущали! Так, что не казните себя, Анатолий Иванович!
  - Очень часто, не подумав, мы даем остальной части населения повод судить о нас и нашей работе очень поверхностно и однобоко. - Ливиу Павлович глубоко вздохнул и продолжил. - Я, как заместитель по экспертизе временной нетрудоспособности, чаще других администраторов общаюсь с пациентами. Все больше пациентов видят нашу работу через призму вознаграждения за проведенную операцию, лечение или продление больничного листа. Одному трудяге, экономисту, "просидевшему" на больничном больше месяца, я закрыл листок временной нетрудоспособности. У него работа не ногами, а головой. И живет по соседству с работой. Так он меня спросил напрямик, во что ему обойдется еще две недели пребывания на больничном?
  - Я даю тебе целые сутки. - сказал я тому экономисту. - Или ты находишь мне больного, которому я продлил больничный за деньги или извиняешься. Иначе приму контрмеры. Соберу врачебно-консультативную комиссию на предмет обоснованности твоего пребывания на больничном листе с ногтевым панарицием больше месяца. И последуют выводы! Я жду вас завтра!
  Через час пациент вернулся и извинился. А Петрика здесь вроде ни причем, и не виноват. Такой он! Такова его реакция! Раков жаль!
  В это время Петрика прошел к берегу, долго мыл руки, плеснул на лицо. Пройдя к машине, вытерся полотенцем и вернулся к костру:
  - Извините меня. Это я такой ненормальный. Однажды, еще до армии, я на грузовой машине вез до кладбища гроб с покойником. Передо мной, привязанный полотенцем к кронштейну зеркала, постоянно качался калач. Потом три дня я не мог есть. Хлеб, мясо, борщ - все мне один запах. А калачи, купленные в магазине, даже испеченные женой либо мамой, до сих пор не могу есть. Мне кажется, что все калачи пахнут покойником.
  Чимишлийская "Лидия" оказалась отменной. Кроме Петрики пили все, но никто не опьянел. Зато уже не смолкали, становившиеся все громче, наши голоса. Оказалось, что Ливиу Павлович и Анатолий Иванович страстные болельщики Киевского "Динамо". Василий Иванович болел за Одесского "Черноморца". Неожиданным его соратником оказался Петрика. Я, вообще, равнодушен к футболу. Потом обнаружили, что наш разговор пошел о врачебной этике и деонтологии. Затем посыпались вопросы, кто откуда родом, кто жена и сколько у каждого из пирующих детей. Неисповедимы пути господни! Неведомо как, перескочили на демографию. Оказывается мы все знали доцента кафедры социальной гигиены и организации здравоохранения из Минска. Звали доцента Антон Антонович Липень. Пришли к общему знаменателю: Антон Антонович - сильнейший в Союзе демограф.
  Когда разговор переключился на тему воспитания подрастающего поколения, я констатировал, что спорщиков осталось двое: Анатолий Иванович и Ливиу Павлович. Это надолго!.. Ливиу Павлович по своей натуре неутомимый и непримиримый спорщик по любому вопросу. Подстать ему, насколько я успел изучить, и наш гость Анатолий Иванович. Василий Иванович прислонился к наклонному стволу дуба и прикрыл глаза. Петрика сбегал к председательскому УАЗу, принес плед и заботливо укутал им Василия Ивановича.
  - Петрика! Ты так заботливо ухаживаешь за Василием Ивановичем потому, что вы оба болельщики "Черноморца"?
  - Нет, Евгений Николаевич! Василий Иванович в прошлом году принял у моей жены роды. Дочка прекрасная, вся в мою Маричику!
  Мы с Петрикой стали потихоньку собираться. Очнувшийся от спора Ливиу Павлович предложил налить еще по стакану вина. Василий Иванович, ворча отказался и улегся поудобнее. Петрика подбросил в костер крупных сучьев и посмотрел на часы:
  - Евгений Николаевич! Скоро ночь на исходе! Как быстро пролетело время! Сегодня куда едем?
  - Еще сам не знаю, Петрика! Но не с утра. Поспи немного и к двенадцати ко мне домой ...
  На востоке вначале посветлела, затем стала оранжево-желтой полоска неба. Обычно малопьющий, приверженец трезвого образа жизни, Василий Иванович встал:
  - Ну что, ребята! Петрика, наливай всем по стакану вина, позавтракаем разогретыми шашлыками, прикончим раков и на работу!
  Анатолий Иванович рассмеялся:
  - Прелесть! Впервые такое вижу и слышу! После ночного пикника, утром еще по стакану вина и..., главное, на работу!
  Показывая на гору обглоданных оранжевых панцирных оболочек, Анатолий Иванович, словно про себя, произнес:
  - Ильин день ... Разгулялась нечистая сила ... Точно, сегодня это озеро посетила нечисть. Нечистая сила это мы! Ты в курсе, что раки занесены в Красную книгу! И вместе с тем, какие вкусные! Какое противоречивое существо человек!
  Мы поели подогретых шашлыков, доели раков. Я собрал в мешок, в котором привезли дрова, то, что осталось от раков.
  - Убираешь, чтобы не оставлять за собой мусор?
  - И это тоже! Но я все высыпаю курам. Через два-три дня съедят, следов не останется! Это для них полноценный кальций, плюс белок ...
  Домой мы вернулись к шести часам утра. Петрика уехал в село. Мы, приняв душ, тут же легли спать.
  Разбудил меня довольно оживленный разговор Анатолия Ивановича и Жени в гостиной. Расспрашивал больше Женя. Я прислушался:
   - Дядя Толя! Зачем твой палец такой черный и некрасивый?
   - Забивал молотком гвоздь. Промахнулся и попал по пальцу.
   - Почему он черный?
   - Под ногтем запеклась кровь. Под ногтем кровь всегда черная.
   - А тебе было больно, дядя Толя?
   - Конечно, было больно! Я бил по гвоздю изо всех сил!
   - Ты плакал, когда было больно?
   - Нет, я не плакал!
   - Дядя Толя! Почему ты не плакал?
   - Мужчины не плачут!
  Пауза. Женин голос:
   - Дядя Толя! А ты мужчина?
  Дядя Толя замялся:
   - Говорят, что мужчина ...
  Я вспомнил: ровно через двадцать дней, 23 августа Анатолию Ивановичу исполнится ровно сорок пять. Не выдержав, я захохотал. Пора вставать!
  За завтраком Анатолий Иванович попросил:
   - Женя! Я хотел бы увезти пару десятков раков в Киев! Мы сможем еще поймать?
   - Без проблем! Только в другом озере. У нас сегодня экскурсия в Руди. Потом на обратном пути свернем на Покровские озера. Сколько наловим, все ваши!
  Женя оживился:
   - И я за ляками! Буду собирать в сетке. Я собилял!
  Как мы открестились от Жениной помощи, что ему пообещали, уже не помню. Поддавшись на уговоры и стойкое "нет" Тани, Женя остался дома.
  В это время в проулке раздался гудок автомобиля. Я вышел на крыльцо. Петрика выбрался из собственного "Москвича" и направился к калитке :
   - Сегодня в Единецком районе какой-то семинар из ЦК. Наши семь человек уехали "Волгой" и "УАЗом". Николай Иванович велел заправить мой "Москвич", и к вам. Куда едем?
   - Едем в Руди в санаторий, там покрутимся, а на обратном пути навестим озера в Покровке.
  Мы погрузили снасти, мешки, ведра. Я успел позвонить главному врачу детского противотуберкулезного санатория Ивану Петровичу. Предупредил, что буду с высоким гостем.
   - С проверкой, Евгений Николаевич? По каким вопросам?
   - Без проверки сегодня. С экскурсией. У нас гость из Киева!
  До Рудей напрямик сорок километров. Но мы поехали через Атаки.
  - Удивительные места у вас. Разнообразие, как калейдоскопе. - Анатолий Иванович только успевал поворачивать голову. - Ландшафт нигде не повторяется!
  Проехали село Руди. Дальше крутая дорога вилась мелкими зигзагами в Каньон Зеленых Заповедей. Каньон - огромное для наших мест и образованное, в основном, карстовыми процессами, ущелье. К северо-востоку Каньон открывается на днестровскую долину. Склоны из твердого известняка покрыты давно укоренившейся растительностью. Длина самого Каньона более двух с половиной километров. В Каньон открываются многочисленные источники удивительно чистой, холодной до ломоты в зубах, воды. Все они объединяются в необычайно чистую, протекающую по дну Каньона и впадающую в Днестр, безымянную речушку.
  Проехав старинные ворота центральной усадьбы детского санатория, увидели бессменного главного врача Ивана Петровича. Сам коренной молдаванин во многих поколениях носит, не похожую на молдавскую, фамилию Гатман. После взаимного приветствия и знакомства с Анатолием Ивановичем Иван Петрович ввел гостей в краткий исторический экскурс по истории Рудьского монастыря, после войны ставшего уникальной здравницей для детей из, неблагополучных в части туберкулеза, семей северного региона Молдавии.
  Иван Петрович за долгие годы работы в помещениях бывшего монастыря стал заправским гидом-экскурсоводом.
  - Микроклимат тут особый. Монахи умели выбрать место для своей обители. В этой части каньона всегда безветренно. Зимой по всему каньону и в селах вокруг крутят метели, заносы, а тут снег опускается на землю медленно и прямо. Монастырь построен на землях бояр братьев Андронаки и Теодора Рудь. Место для монастыря было определено нищим странствующим монахом. Метров сорок-пятьдесят выше этого уровня по Каньону испокон веков из каменного массива горы извергался мощный родник. По убеждению нищего монаха вода в этом источнике целебная. Монах уверял, что сам исцелился от целого ряда болезней. Монастырь мы сохраняем в первозданном виде. Единственная стройка в семидесятых не портит общего ансамбля монастыря. Она просто не видна из-за валуна.
  Иван Петрович показал на огромный, больше десяти метров в диаметре, невесть как появившийся на территории монастыря, валун.
  - В этом помещении мы построили типовой санпропускник. Рядом с санпропускником построена уникальная сауна. Пойдемте!
  Мы поднялись по ступенькам. Налево коридор. Сама сауна построена словно пещера в скале с обшитыми дубовыми и сосновыми досками, стенами. Прямо и слева полки разного уровня. Справа валуны размерами до полуметра. Среди них валуны поменьше. Между ними с трудом угадываются массивные электроспирали для нагрева валунов. Валуны раскаляются до темно-багрового цвета. Одна кружка воды или пива на валуны и пространство парной заполняет пар такой температуры, что даже видавшие виды и бани мужики скатываются с полок на пол, а то и ныряют в бассейн. Бассейн сюда, направо!
  - Бассейн представляет собой, облицованную кафельной плиткой, бетонную конструкцию. Скоро десять лет, а облицовочная плитка даже на высокую температуру не реагирует. Все на месте. В бассейн закачивается двадцать кубических метров воды. Видите, вода кристально-чистая с голубоватым оттенком. Вода подается по нержавеющим трубам с высоты более сорока метров. На выходе, представьте, давление воды превышает три атмосферы. Наверху сбор воды осуществляется в стальной резервуар и самотеком питает санпропускник, сауну, жилые помещения и пищеблок.
  Мы направились к выходу.
  - Монастырь был поначалу мужским. Примерно в двадцать восьмом году монахов перевели в Каларашовский монастырь. А наш монастырь превратили в женскую обитель. Монахинь переместили сюда из Хотина. Тогда Бессарабия была в составе королевской Румынии.
  На улице взгляд Анатолия Ивановича был устремлен наверх. Туда, где находится резервуар с родниковой водой.
   - Можно подняться к резервуару?
  Загорелся идеей подняться вверх по скале и Петрика. Мне как-то не хотелось. Я там был. А второй раз карабкаться по крутому опасному склону не тянет. Но, желание гостя - закон для хозяина.
   - Полезли!
  Одновременно окончившие один в Молдавии, другой на Украине медицинские институты, Анатолий Иванович и Иван Петрович оказались одногодками. Они так споро поднимались по крутому склону каньона, что мы с Петрикой отстали. Потом Петрика удобно растянулся напротив солнца на широком выступе скалы:
   - Я подожду вас здесь!
  Анатолий Иванович, подавая руку, поднимающемуся за ним главному врачу, с улыбкой сказал:
   - Умный в гору не пойдет ...
  Наконец мы достигли резервуара, в который с шумом извергалась вода. Анатолия Ивановича интересовало, казалось, все:
   - Сейчас идет потребление воды. А ночью резервуар не переполняется? Давление его не разорвет?
   - Нет! - пояснил Иван Петрович. - Предусмотрены два контрольных сброса воды. Один тут наверху, в десятке сантиметров от крыши резервуара. Второй открывается в случае подъема давления внизу, за пищеблоком. Избыточная вода изливается по склону и на дне Каньона впадает в речку.
  Спускаться было гораздо сложнее, нежели подниматься. Иван Петрович провел нас к сохранившемуся зданию монастырской церкви. Наружные ее стены были расписаны, выцветшими от времени, фресками на библейские темы.
   - Сколько лет этой церкви? - спросил Анатолий Иванович. - По виду, она очень старая ... И архитектура у нее интересная ... Словно смешали романский, готический и, отчасти, мусульманский стили. А внутри ее можно осмотреть?
   - Ключи у завхоза. К сожалению он сегодня в Сороках. Сейчас в церкви центральный склад санатория.
  За пищеблоком стояла, заржавевшая до черноты, огромная клетка. Иван Петрович пояснил:
   - В этой клетке держали медведя. Огромного зверя, по рассказам старожилов, содержали монахи, которые жили в бывшем монастыре до двадцать восьмого года.
  Анатолий Иванович обошел клетку, потрогал кованые квадратом толстые прутья, обследовал двери, осмотрел заклепочные соединения.
   - Женя! Посмотри, какие мощные заклепки. Никакой зверь не вырвет. А ведь держат уже лет шестьдесят, если не больше. Головки заклепок одинаковые, что снаружи, что изнутри. Видимо ковали в раскаленном виде со специальными приспособами!
   - Вы знакомы с кузнечным делом, Анатолий Иванович? - Иван Петрович попробовал прочность прутьев. - Вы правы! Один старый кузнец из села, нанявшийся тогда в подмастерья, рассказывал, что, строящие клетку мастера привезли с собой кузнечный горн, наковальню и массу приспособлений. Над каждой заклепкой колдовали два, а то и три человека. Заклепки калили до светло-оранжевого цвета. Потом быстро, пока не остыли, клепали и формовали головку
  Затем Иван Петрович пригласил нас пройти по дороге в сторону реки. Более пологий в этом месте, склон, словно ковром, был устлан зарослями мяты, мелиссы и душицы.
  На всем протяжении узкой каменистой дороги был виден противоположный крутой, местами почти отвесный, склон каньона. Слева крутой подъем у дороги занят непроходимыми зарослями шиповника. Дальше по склону стелятся лозы нескольких сортов винограда. Грозди были небольшими, ягоды мелкие. Без надлежащего ухода в течение нескольких десятилетий виноград одичал. Я поднялся по склону. За мной последовали другие. Несмотря на начало августа, виноград начинал зреть. Не раз убеждался, что на склоне этого ущелья виноград вызревает на две-три недели раньше, чем у меня дома.
   Правый склон Каньона уставлен лежащими огромными, почти прямоугольной формы камнями. Словно надгробья, когда-то захороненных гигантов. На самом верху стояли рядом три деревянных креста.
  Иван Петрович, указывая на кресты, пояснил:
   - Это место так и называется: Трей кручь("Три креста"). Это развалины древнеримской крепости.
  Мы спустились ниже по склону. Ущелье открывалось в долину Днестра. На пологом склоне отчетливо видно земляное сооружение округлой формы с наклоном в сторону дна каньона.
   - Вот и фарфурия турчяскэ (турецкая тарелка)! - показал на сооружение главный врач. - Это древнее славянское городище, возведенное приблизительно в восьмом веке. В десятом веке насыпали вал. Высота его тогда достигала десяти - двенадцати метров. Вокруг вала был вырыт глубокий, окружающий городище и залитый водой, ров.
   - Не только красивые, но и исторически значимые у вас места! - оживился Анатолий Иванович.
   - Здесь, в Каньоне часто снимают фильмы. На моей памяти снимали "Красные поляны", "Лэутары", "Табор уходит в небо". Но это не все. Через территорию села проходит линия дуги Струве.
  - Правда? Читал о ней. Хочу обязательно побывать! Можно?
  - Это на обратном пути. Будете выезжать из Рудей, налево. Евгений Николаевич знает. Он там был минимум один раз.
  Неожиданно прозвучал громкий, казалось, вибрирующий в груди и животе, двойной удар колокола.
  - Это адресовано нам. Нас приглашают к столу. - пояснил Иван Петрович. - Это наш колокол из подвешенного на цепи рельса. Монахи нам в наследство оставили. Его гул слышен и на левом берегу Днестра. Монахов, работающих на винограднике, пчельнике, в огороде либо со скотиной, оповещали, что пришло время службы либо приема пищи. Мы сохранили традицию. Звук рельса оповещает о побудке, приеме пищи, на перемену, на урок и ко сну.
  Мы вернулись на территорию бывшей монастырской усадьбы. Главный врач сделал приглашающий жест в сторону своей квартиры. Квартиру Ивана Петровича в районе в шутку называли кельей иеромонаха. Еще на улице мой нос уловил возбуждающий аромат праздничных яств. Запах голубцов и чигирей я опознал безошибочно. Открыв дверь, хозяин вежливо пропустил нас вперед. За столом уже сидели, работающие в тот день, сотрудники санатория. Нас усадили на почетное место, в торец широкого стола. Иван Петрович отлучился и сразу же вернулся с Петрикой. Его усадили среди сотрудников санатория.
   Накрытый стол был богатым и преимущественно молдавским. Привычные взгляду закуски, холодец, брынза свежая и соленая с луком, голубцы, фриптура (разновидность жаркого), чигири (завернутые с луком в сальник, рубленные и томленые в русской печи, свиные потроха), кэрнэцеи (поджареные на мангале, небольшие пряные колбаски). На десерт запеченная баба из домашней лапши и к ней чернослив.
  Оказалось, что мы попали на сороковой день рождения Евгении Ивановны, жены главного врача. Извинившись, что без подарка, поздравил ее и Анатолий Иванович. Иван Петрович тут же взял, стоявший на соседнем столике, аккордеон и вручил его имениннице:
   - Этот шикарный аккордеон "Вельтмейстер" восемь лет назад за счет профсоюза подарил санаторию председатель райкома профсоюза Евгений Николаевич! Тогда моя жена музыкальный инструмент взяла в руки впервые в жизни. Я сам ставил ей пальцы. Нотной грамоты она не знает по сегодняшний день. Но играет уже намного лучше меня и музработника!
   Евгения Ивановна не заставила нас упрашивать себя долго. Закинув за плечи шлейки инструмента, она растянула меха. Полилась чарующая мелодия полонеза Огинского "Прощание с родиной". Это была волшебная игра виртуоза-профессионала. Вплетенные в сложную косу мелодии, как ленты, собственные вариации Евгении Ивановны придавали музыке особое очарование.
   Отведав белого вина и вкусно отобедав, несмотря на протесты, мы поблагодарили хозяев за обед и откланялись.
   - На Покровские озера!
   - Как проедем туда, Евгений Николаевич?
   - Я всегда езжу по наезженному маршруту вокруг села. Дальше, но надежнее.
   - Должна быть дорога с этой стороны села, от Рудей? Озера отсюда совсем рядом. Должны проехать!
  Петрика съехал с трассы и мы стали спускаться по крайней новой улице, которую покровчане называли "Молодежной". Анатолий Иванович повернулся ко мне:
   - Женя! Давай я сегодня с тобой потяну бредень. Вспомню детство. Петрика будет собирать раков в ведро.
  Петрика повернул голову:
   - Я так надеялся сегодня тянуть вашу сетку. Не тянул ни разу в жизни!
   - Ладно! Сегодня тянут Анатолий Иванович и Петрика, то есть вы вдвоем. А я, на правах начальника, буду собирать раков. Помиримся!
  Выехали на окраину села. Наезженная колея скоро повернула вправо, к хозяйственным постройкам садоводческой бригады. А нам надо налево и прямо. Сначала ехали по, выдолбленным коровьими копытами, следам. Скоро исчезли и следы. Машина катила по, отрастающей после сенокоса, зеленой отаве. Петрика старался пересечь пологий склон по желтеющим, оставшимся после вывезенного сена, пятнам.
  Скоро Петрика притормозил и вышел из машины. Оглядевшись, вернулся. Раздумывал, как нам показалось, долго.
  - Может вернемся, Петрика? Еще не поздно! Объедем вокруг ...
  - Это почти четыре лишних километра! А так, напрямик, чуть больше ста метров. Поедем по правому краю. Должны проехать.
  Петрика плавно тронул. Пока машина шла устойчиво. Скоро мотор стал работать с натугой. Чувствовалось, что колеса погружаются в мягкий грунт и с трудом преодолевают препятствие. Но пока не буксовали.
  Из-за обрыва старого глинища, как черт из табакерки, показалась стая, возвращающихся со стороны озера, молодых мужиков. Было видно, что все без исключения, они были здорово навеселе. Увидя нас, дружно замахали руками. Петрика выжидал. Из толпы выскочил худощавый, среднего роста с соломенно-желтой пышной шевелюрой парень и, сорвав с себя майку, отчаянно закрутил ею в воздухе, призывая остановиться. Петрика, не выключая двигателя, остановился.
  Парень знаками указывал нам ехать влево. К нему присоединились остальные. Петрика тронулся в недоумении:
   - Там же топь!
  Все дружно указывали нам дорогу в том же направлении. Белобрысый быстро закрутил руками и показал, что давит на газ.
   - Видимо они местные. Знают эти места. Показывает, что нам налево, и на скорости проскочим! - перевел жесты белобрысого Петрика.
  Петрика тронул машину и крутанул руль влево. Наш штурман показал рукой: - Жми на газ!
  Петрика выжал полный газ. Машина рванула и на скорости въехала в небольшое озерцо топи. Мы почувствовали, как при ревущем двигателе "Москвич" встал и начал медленно погружаться в топь. Петрика мгновенно включил заднюю и отпустил сцепление. Машина даже не дрогнула.
   - Приехали! Мать твою ...
   - Они специально нас завели в болото! Решили развлечься!
  Я почувствовал, как наш "Москвич" сел всем брюхом и замер. Мы опустили стекла. Я высунул голову. Даже выйти невозможно!
  - Все! Это надолго! Порыбачили называется!
  Мужики, поравнявшись с нами, продолжали идти посуху. Показывая на погрузившееся брюхо машины, согнувшись, хохотали. В это время из-за глинища показалась вторая группа мужиков. Они несли мешки с чем-то тяжелым, возможно с рыбой. Двое впереди с трудом несли на плечах мокрый невод. Эти были чуть трезвее.
  - Андрюха! Твою мать! Всем стоять на месте!
  Все замерли. Смех прекратился. Видимо, это был лидер артели. Я присмотрелся. Лидером оказался мой ровесник, Флорий Ветров. Год назад я оперировал его дочку. При выписке папа пытался отблагодарить меня конвертом. Я вежливо, но твердо отказался. Осенью Флорий позвонил домой и пригласил на свою бахчу. Я не стал отказываться, благо тогда у меня еще была "копейка". Флорий с компанией приблизились. Я понял, что нам лучше молчать.
  - Андрюха! Ты знаешь, кого ты направил в болото? Это доктор! Операции делает! В прошлом году оперировал мою Танюшку. Гланды вырезал с полипами. Он и тебе операцию сделает! Другие гланды и все остальное вырежет за милую душу! А я тебя держать буду, не выпущу! Разувайтесь и раздевайтесь все! Быстро!
  Артель послушно стала разоблачаться. Анатолий Иванович тихо произнес:
  - Интересная ситуация! Расскажешь кому, так не поверят!
  Флорий распоряжался дальше:
   - Вы сидите в машине! Не открывайте двери, может залить салон! Заходите и окружайте машину! Встали каждый на свое место! Митя и Ваня! Спереди и по бокам. Чтобы не попасть под машину! Остальные за пороги и крылья! Разом! Поднимай! А ты помогай двигателем! Сначала раскачаем! Раз-два! Раз-два!
  Мы почувствовали, что "Москвич" чуть приподнялся. Стал подвижным. Значит брюхо освободилось от трясины.
  - Не отпускать, пусть хоть глаза повылазят! Вверх и вперед! Пошли!
  - Не отпускать! Только вперед!
  Я ощущал, что машина медленно, но все же продвигается вперед. Неужели мы выползем без трактора? Вокруг машины ревели голоса:
  - Раз! Раз! Раз! А-а-а! А-а-а!
  - Внатяжку! Внатяжку! Не газуй!
   Петрику не надо было учить. Он вел своего "Москвича" делово и спокойно. Я оглянулся. Подталкивающие машину по бокам сзади Андрей, направивший нас в центр топи, и еще один покровчанин были залеплены жидкой грязью, как говорят, с головы до ног. Сейчас они больше походили на мокрые чугунные скульптуры. Только двигающиеся. Я рассмеялся. Оглянулся назад и Анатолий Иванович. Через секунду содрогался в беззвучном смехе и он. Петрика все наблюдал в зеркале заднего вида. Лицо его выражало глубокое удовлетворение:
   - Сами себе нашли работу на свою же голову!
  Машина медленно, но уверенно продвигалась вперед. Наконец мы почувствовали, что машина катится по твердому грунту. Наши провокаторы-спасители отстали на добрый десяток метров. Петрика затормозил. Я вышел из машины:
  - Спасибо, ребята! Вам надо помыться!
  Вся, слегка протрезвевшая, ватага вернулась на берег озера. Тщательно помыли машину снаружи. Вытерли внутри салона. Андрей, которому не хватило тряпки, мыл машину собственной майкой. Той самой, которой крутил в воздухе, завлекая нас в топь. Флорий не преминул уколоть:
  - Андрюха! Грехи замаливаешь? За гланды испугался?
  Громкий хохот мужиков накрыл всю долину. Из тростника прыснули в разные стороны дикие утки. Я повернулся к Анатолию Ивановичу:
   - Эта долина с каскадом из шести прудов выходит на тот самый Каньон Зеленых Заповедей ...
   - Правда? Это далеко отсюда?
   - До монастыря ровно три километра. До Днестра четыре с гаком ...
   - Совсем близко! А ехали, казалось, долго ...
   - Правильно! Сейчас мы приехали по кругу длиной около девяти километров. А если бы ехали, как я предлагал, вокруг Покровки, было бы больше одиннадцати. Но Петрика решил сократить путь ...
  Мы все, в том числе и Петрика, рассмеялись.
  После того, как была помыта машина, я объяснил истинную цель нашего визита на это озеро. Бразды правления артелью взял в свои руки Андрей Рыльский.
  - Ребята! Мы мокрые! Бредень отличный! Вася! Мы будем с тобой тянуть бредень, а кто-то из ребят будет выбирать раков. А гости сегодня пусть наблюдают и учатся!
  - Андрюха! - рассмеялся Флорий. - Я чувствую, что к концу встречи ты подаришь твоего сазана, который хвостом дал тебе оплеуху!
  - Флорий! Считай, что я сазана уже подарил! Вася! Бери за тот конец! Молчаливый Вася, словно стесняясь, взялся за конец бредня.
  - Вася! Зайцев! Ты что, с твоим ухом лезешь в это грязное озеро?
  - Анатолий Иванович! Это Вася Зайцев, которому более десяти лет назад я сделал расширенную общеполостную операцию с обнажением мозговой оболочки и дренированием экстрадурального абсцесса височной доли! Раздолбал пол головы. Больше месяца лежал в отделении!
  - Вася! - окликнул Анатолий Иванович. - Вода не должна попадать в ухо до конца жизни!
  - А я не ныряю! Я так ... - Вася опять стеснительно замолчал.
  Смех снова покрыл все пространство над озером:
   - Зайцев! Кто чемпион Покровки по подводному плаванию? Евгений Николаевич! Он сегодня до вашего приезда больше времени провел под водой, чем на воде!
  Анатолий Иванович потряс головой и пожал плечами:
   - Как говорят, комментарии здесь излишни!
  Ребята прошлись бреднем вдоль, затопленного после чистки колхозного сада, валежника. Андрей и Вася тянули бредень так, что гнали перед собой довольно высокую волну.
  После нескольких выходов на берег, я прикинул: - Более трех ведер.
  - Хватит, ребята! Эти раки завтра уедут в Киев! Анатолий Иванович профессор в институте. - я сознательно повысил в ранге нашего гостя. - Он мой учитель! Раки ему в качестве гостинца!
   - Если Андрей отдал в дар сазана, - сказал Флорий, - то я от имени всех остальных ребят и от себя дарю самого крупного толстолоба.
  Я стал отказываться. Но ребята были неумолимы.
   - А сейчас ко мне на чай! - заявил один из ребят. - У нас чай с малиновым вареньем обязательно до и после бани.
   - В следующий раз, ребята. Нам уже пора быть дома! - соврал я.
  Ребята погрузили нам раков и бредень. Флорий и Андрей сбегали к глинищу и принесли в мешке двух рыбин. Толстолобик оказался действительно огромным. Флорий, вручая мешок, прокомментировал:
   - У толстолоба сала под кожей, как у хорошего поросенка!
  Ребята показали, как проехать на трассу, чтобы не застрять в болоте. Оказалось, что нам предстоит возвратиться на юго-западную окраину Рудей. А потом по новому кругу. Сэкономили называется ... Зато приобрели сразу стольких друзей, среди которых Флорий Ветров, Вася Зайцев и Андрей Рыльский.
   - Ребята что, русские? - спросил Анатолий Иванович. - Это село похоже на старообрядческое. Но курят по-черному, и пьют по нашему. На расстоянии ощущается свекловичный перегар.
   - Да, Анатолий Иванович! Покровка село старообрядческое. У них и церковь своя. Село основано в начале девятнадцатого века старообрядцами, населявшими тогда юг Бессарабии, Украины, Буковины и Польши. У них обособленная церковь, своя митрополия, но храм села уже празднуют по молдавски, на Покрова. Удивительно трудолюбивый народ. Старики носят бороды, чтут старые обычаи, довольно консервативны. Молодежь более раскрепощена.
   - Женя! Придет время и молодые постареют. Тогда будут носить бороды, чтить обычаи и осуждать молодых ....
  При написании повести для уточнения некоторых деталей позвонил Флорию Ветрову. Многое забывается. Со времени описываемого происшествия прошло тридцать семь лет. Флорий такой же неугомонный. Целые дни проводит на, арендованном вместе с сыном, озере. Кроме того, работает ночным сторожем в магазине стройматериалов. Заново вдвоем по телефону мы пережили те памятные часы. Флорий сообщил, что более половины ребят из той артели отошли в мир иной. Среди них Вася Зайцев, мой бывший пациент и наш злополучный навигатор Андрей Рыльский. Обоих съела онкология.
  Домой решили ехать напрямик, через Кришкауцы и Городище. Решил показать Анатолию Ивановичу уникальный родник по руслу реки Кайнар. Но как только мы снова выехали на трассу, Анатолий Иванович спохватился:
  - Женя! Ты обещал показать сохранившийся геодезический пункт дуги Струве!
  - Петрика! Налево! Прямо! Сейчас в молодой сад направо! Еще направо! Прибыли ...
  Мы вышли из машины. Анатолий Иванович обошел кругом, почерневшую от времени, гигантскую покосившуюся треногу с цилиндром и шпилем наверху. Долго молчал.
  - Это величайший в своей грандиозности и точности геодезический инструмент. И все это задумано гением в первой половине девятнадцатого века. Длина самого сооружения около трех тысяч километров. От Норвегии до юга Украины. Не то, что некоторые нынешние деятели. Перелистают сто книг, высосут из пальца выводы и готовый выдающийся ученый, лауреат государственной премии. А тут - гениальный трудяга! Поехали!
  Геодезический пункт Дуги Струве у села Рудь района Сорока является для Молдовы единственным памятником, включенным ЮНЕСКО в список культурных и природных достопримечательностей мира.
  Сейчас на том месте вместо деревянной треноги сооружена памятная стела с, водруженным на нее и, расчерченным параллелями и меридианами, бетонным глобусом.
  Когда мы отъехали от Рудей, Анатолий Иванович спросил:
  - Ты часто в таких приключениях, как сегодня на озере, живешь, Женя?
  - Не часто, но случается. Не только на рыбалке и застольях с шашлыками ...
  - А я вот сейчас подумал, что с шестьдесят второго, когда переехал из Кременчуга в Киев, в театре был несколько раз и то, первые годы. Мария Ивановна у меня до сих пор преподает английский язык в военном училище. Там и билеты приобрести проще. Для курсантов регулярно выделяют. А у тебя, вижу, часто театры бывают ...
  - Говорят, за любой театр надо платить, Анатолий Иванович!
  За Кришкауцами Петрика без напоминания повернул направо. Примерно в ста метрах от трассы мы остановились. Из невысокой известняковой скалы в речку Кайнар с шумом извергался мощный источник:
  - Эту воду можно пить, Женя?
  - Безусловно. Неоднократные химические анализы лабораторий Кишинева, Киева и Москвы показали, что вода пригодна для питья без хлорирования. Ионный состав здешней воды аналогичен столовой воде "Ессентуки-20".
  - Это сколько же воды утекает без пользы в речку!
  - Подсчитано и это. Около пятидесяти литров в одну секунду!
  - Почему колхоз не строит завод минеральной воды? Эта вода способна озолотить не один колхоз. Тут все на месте для автоматической линии. Забор воды, мойка. Расходы в основном пойдут на заработную плату, электроэнергию и углекислоту. Но это мизерные траты в сравнению с потенциальными прибылями. Кстати, куда ежесекундно уходит столько воды? Я прикинул. За минуту уходит в никуда три тонны воды ... В течение часа сто восемьдесят тонн ...
  - Почему в никуда? Это речка Кайнар, один из притоков Днестра.
  - Кроме Днестра и Кайнар есть еще реки на территории района?
  - Да. Есть еще Рэут, Куболта и, впадающий в Прут, Чугур.
  - Выходит, район расположен на возвышенности, если служит водоразделом для нескольких рек сразу ? ...
  - Да, Анатолий Иванович, вы правы! ... Реки берут начало на территории нашего и Окницкого районов ...
  Едва мы въехали во двор, на крыльцо вышла Таня.
  - Тебе звонили два раза из Кришкауц. Я попросила перезвонить вечером. Что там стряслось?
  - Представления не имею! Вечером узнаем.
  Отсыпав в ведерко пару десятков раков, Петрика разгрузил машину.
  - Завтра во сколько, Евгений Николаевич?
  - Давай к десяти, но не позже одиннадцати!
  - Слушаюсь!
  Петрика уехал. Солнце стояло еще высоко. Нам предстояло отсортировать раков, разделать рыбу. На ужин было решено из голов рыбин сварить уху. Мы расположились в тени у гаража. Я протянул шланг с колодезной водой, включил насос. Переместив раков в большие эмалированные миски, мы промыли их водой.
  - Женя! Какие раки лучше выдерживают путешествие?
  - Не выдерживают транспортировки раки в линьке и сразу после линьки, те которые еще мягкие. Хуже переносят дорогу мелкие и гигантские. Самые резистентные раки, особенно рачихи среднего и крупного размера. Для путешествия необходимо отбирать таких.
  Женя попросил разрешения взять рака. Краем глаза я заметил, что сын захватил двух. Через некоторое время раздался его оклик, громкий, но невнятный:
  - Дядя Толя!
  Анатолий Иванович повернулся к Жене и вскочил:
  - Женя!
  Вероятно Женя решил продемонстрировать Анатолию Ивановичу максимум своих способностей и достоинств. Одним из его "достоинств" была и сохраняется до сих пор очень низкая чувствительность к боли. Удары, полученные в домашних разборках с Олегом и соседскими детьми его только подзадоривали. В детстве он мог заплакать от обиды, но от боли - никогда ...
  Сейчас Женя стоял перед дядей Толей в позе: вот он я! Любуйся! Анатолий Иванович стоял перед Женей. Первые мгновения его поза была близка к растерянной и беспомощной. Но это были первые мгновения. Гость повернулся ко мне. Прочитать что-либо на его лице было трудно. Там была масса разных эмоций.
  Женя стоял перед дядей Толей в той же горделивой позе. Вот только лицо, губы! На верхней Жениной губе, зацепившись клешнями, висели два рака. Те самые, которые он захватил из миски. Женин фокус мне был знаком. Он часто, демонстрируя свое презрение к боли, цеплял на губу рака. Каждый раз я внушал ему, что рак грязный, пытался объяснить, что такое столбняк. Но Женю такая мелочь, как столбняк, как-то не трогала. А вареный, то есть стерильный рак Женю не привлекал. Вареные раки клешнями не двигают.
  А сегодня Женя, видимо отдавая дань особого уважения высокому гостю, нацепил сразу два рака. При этом раки были средних размеров. Такие, я убедился, сжимают клешни с особой силой. Анатолий Иванович сходу напомнил мне о столбняке. Мне самому мало нравились мазохистские Женины экзерциции. Я приблизился, чтобы разжать клешни раков. Но Женя удивительно ловко, не глядя, двумя руками по очереди захватил бранши клешней и медленно развел, освободившись от раков или раков от себя. На губе остались следы в виде белых полосок с красными точками от коготков на конце. Анатолий Иванович сразу деликатно, доходчиво, но экспрессивно стал читать лекцию по столбняку и роже.
  От Жени нас отвлек яростный лай спаниеля Ванюши. Он у нас вообще ни на кого, кроме своих хозяев, не лаял. Сейчас Ванюша лаял на рака, которого, вероятно, подобно Жене, вытащил из общей кучи. Рак, защищаясь, угрожающе выставив вверх свои клешни, вставал на дыбы. Наконец Ванюша изловчился и схватил рака. Через мгновение Ванюша по щенячьи взвизгнул и мотнул головой. Но не тут-то было! Рак вцепился в Ванюшину морду накрепко. Взлаяв, пес резко тряхнул головой. Рак отлетел метра на полтора.
  Но Ванюшу уже не отпускал его извечный охотничий инстинкт. В прыжке он настиг рака и, рыча, вновь стал пытаться захватить своего врага зубами. Рак неизменно выставлял навстречу свои клешни.
  - Дядя Толя! Смотри!
  Ванюша, низко приседая, почти ложась, подползал и яростно облаивал рака. Спаниель щелкал зубами и пытался ухватить рака со спины, сзади, но страх перед клешнями был сильнее. Наконец, Ванюша не выдержав, в своей агрессии сел на рака пятой точкой, и, елозя задом по бетону, пытался растереть врага. Не выдержали и мы, захохотали. Анатолий Иванович смеялся до слез. Женя комментировал происходящее особо остро:
  - Дулак! Зёпой бьет ляка!
  Анатолий Иванович достал носовой платок. Вытер слезы, потом долго сморкался. Затем сделал, пожалуй, самое короткое заключение:
   - Ой!
  Глядя на Женю, он улыбался, редкой для взрослого человека, детской улыбкой. Но выразительнее улыбались его, с, присущим немногим детским прищуром, глаза.
   Ванюшка так же недобро относился и к ракам в мешке. Мешок мы поместили в яблочный ящик и держали в тени у колодца. Периодически мы обливали мешок холодной колодезной водой. Раки вначале затихали, потом начинали усиленно шелестеть. Ванюша наклонял голову, внимательно прислушивался. Его морда, по выражению моего, тогда, к сожалению, отсутствующего, старшего Олега, походила на физиономию думающего дурака. Затем Ванюшкины глаза, казалось, наливались кровью. На мешок он смотрел исподлобья, поджав остатки хвоста, опасливо обходил подальше и грозно рычал.
  Глядя на возню Ванюши вокруг рака и непосредственную, как у ребенка, естественную, без театральности реакцию Анатолия Ивановича, его сложившиеся отношения с Хабекой, разговоры и меткие шутки у ночного костра, его живую неподдельную заинтересованность новыми событиями и людьми, я вспомнил его педантизм, принципиальность и бескомпромиссность в рабочей обстановке. Словно два разных человека. И в то же время это один и тот же Анатолий Иванович Розкладка. Такой разный!
  Перед ужином мы развернули бредень во всю длину, растянули на отмостке и прислонили стойки к фундаменту дома.
  - Пусть просыхает!
  На ужин была уха из рыбьих голов, хвостов и молок. После, богатого приключениями, прошедшего дня уха казалась удивительно вкусной. После действительно жирного рыбьего белого мяса и обгладывания рыбьих голов, мы пили из поллитровых глиняных кружек уху уже по второму кругу.
   - Как капельница! - произнес я, расхожую в нашей районной медицинской среде, присказку. - Только внутрь.
   - Прекрасно сказано! - поддержал меня Анатолий Иванович. - Это надо запомнить ...
  Только закончив ужин, обнаружили, что о белой ароматной и легкой чимишлийской "Лидии" мы сегодня вечером забыли.
  Уже стемнело, когда прозвенел телефон. Звонила жена приятеля из Кришкауц:
   - Доктор! Как же так? Вы второй день катаетесь по району, дважды проезжали Кришкауцы и не сообщили, что с вами Анатолий Иванович!
   - Мы Кришкауцы оставили на десерт! Сюрпризом! - нашелся я и перешел в наступление. - Только вы давно не даете о себе знать!
   Звонившая женщина по моему направлению ездила на консультацию с сыном в слухо-восстановительный центр. По предварительному моему звонку Анатолий Иванович обеспечил оперативное обследование. Потом было назначено лечение. Затем последовала операция. Слух восстановился полностью. На контроль, уже без моего звонка они поехали всей семьей двумя машинами: с племянницей, свахой и соседкой.
   - Евгений Николаевич! Завтра к двенадцати часам мы ждем вас с Анатолием Ивановичем на кантоне в лесничестве у Цаги!
  Цага - мой хороший знакомый, лесник в одном из самых крупных и живописных лесов района.
   - Спасибо! Будем! Что с собой захватить?
   - Ничего не надо! Себя привезите! Мы вас ждем!
  В трубке послышались частые короткие гудки.
  Утром проснулись немного позже обычного. Таня возилась в огороде. Окно, затянутое противомоскитной сеткой, было открыто. Женя негромко разговаривал: то ли с Ванюшей, то ли с Лютой. Мы вздрогнули от его внезапного истошного крика:
  - Мама! Скорее сюда!
  Анатолий Иванович рванулся на улицу. Я его удержал. Уж больно торжествующим был Женин вопль. Мы подошли к открытому окну.
   - Мама! Беги бегом!
   - Что случилось, Женечка?
   - Я поймал кота Тамары!
  В груди у меня похолодело.Это был огромный черно-пегий кот соседки тети Тамары, которую Женя упорно называл просто Тамарой. Кот был почти одичавшим. Ловил мышей и крыс у всех соседей вокруг, потому все его подкармливали. Любил греться на солнце, лежа у нас на отмостках со стороны гаража. Но в руки не давался никому. Полосовал нещадно и одежду и кожу. Царапины его, словно порезы, были глубокими и заживали долго. Голос Тани раздался у самого окна:
   - Он тебя не поцарапал, Женя? Как ты его поймал?
   - Мама! Он лежал на сетке для раков, а я завернул его в сетку.
   - Выпусти, Женя! Зачем он тебе?
   - Не выпущу! Его надо зарезать и жарить с макаронами! И дядю Толю кормить надо! Кролики такие и их едят!
   У стоявшего рядом со мной дяди Толи округлились глаза. Он вопросительно дернул головой. Я, призывая к вниманию, поднял указательный палец:
   - Слушай!
   - Твоего дядю Толю мы еще котом не кормили! Котов не едят! Я позову папу, чтобы отпустил кота.
   - Едят! Нельзя отпускать! Он вкусный! Смотри сколько будет мяса! И жирный! Не зови папу! С макалёнами будет вкусно!
  Я понял, что на сцену пора выходить нам с Анатолием Ивановичем. Мы вышли во двор. У самой стены, вжавшись в фундамент, затравленно в защитной позе полулежал кот. Положение мог спасти только авторитет дяди Толи. Анатолий Иванович приблизился к Жене:
   - Послушай внимательно, Хабека!
  Через пару минут увещеваний Хабека согласился с предложением дяди Толи. Взявшись за стойки, мы с Анатолием Ивановичем растянули, запутанный котом, бредень. Слегка тряхнули. Котом, словно из пушки, выстрелило из бредня на расстояние двух-трех метров. Еще прыжок, и кот, высоко перелетев над забором, бросился к кладке дров во дворе тети Тамары. Пару раз ткнулся в щели. Не попал! Наконец, кот втиснулся в пространство между толстыми бревнами и застрял. Только снаружи продолжал вибрировать конец хвоста. Анатолий Иванович, молитвенно сложив руки у груди, тихо протянул:
  - Хабека-а!
  К десяти вновь на УАЗе подъехал Петрика. Через Плопы мы поехали в сторону Городища. Перед спуском в долину, я попросил Петрику свернуть налево, в сторону Одаи, где в летние месяцы проходило мое детство. Анатолия Ивановича поразил, окружающий Одаю, ландшафт и живописные картины буйной растительности. Подивился мудрой предусмотрительности древних строителей плотины, укрепленной на века толстыми дубовыми сваями. Спустились в вековой подвал пана Соломки. Дольше всего Анатолий Иванович задержался на древнейшем погосте, который мы в детстве называли турецким цвентаром.
  Осмотрев надгробия, Анатолий Иванович повернулся ко мне:
  - Женя! Я не археолог и не антрополог, но это кладбище не турецкое. Надписи напоминают древнюю славянскую вязь. Это докириллическое письмо, возможно, дохристианских времен. Все это требует изучения!
  Поверх деревьев в паре километров виднелась боросянская каплица и верхняя часть села.
  - Анатолий Иванович! Вон там, виднеется село Боросяны. Это малая родина Антона Тимофеевича Бруско ...
  - Спасибо, что не забыл показать, Женя! Приеду, обязательно позвоню Антону. Передам ему от родных мест привет!
  Ровно в двенадцать мы были на кантоне. При въезде на усадьбу, слева небольшое округлое озеро. Покидая машину, мы хлопнули дверями. Тотчас в воздух вознеслись и тут же с шумом внезапного дождя скрылись под водой блестящие, словно никелированные, бесчисленные тельца рыбок.
  - Чьи эти мальки, Женя?
  - Это не мальки. Это взрослые уклейки. Это их реакция на внезапный сильный шум или вибрацию.
  - У нас уклеек я не встречал ...
  - Наверняка встречали, Анатолий Иванович! В Белоруссии и Украине эту рыбку зовут пеструшкой, быстрянкой или верховодкой. На западе Украины прижилось название себель.
  - Я читал, что уклеек жарят без масла, на их собственном жиру.
  - Все верно! Только не из этого водоема. Будучи студентом и в интернатуре мы выезжали на берег искусственных, образованных выработками в каменоломнях, озер. Глубина их достигает двадцати метров. Вода в озерах необычайно чистая. Там очень много уклейки. Ту уклейку мы жарили без масла. Нагреваясь, уклейка выделяет в сковороду массу жира. Особенно вкусна уклейка с мамалыгой.
  Встретил нас Гавриил, муж звонившей женщины.
  - Наши должны вот-вот подъехать! Посмотрите пока хозяйство!
  Анатолий Иванович показал на гигантский, крытый со всех сторон зеленым дерном, конус:
  - Для чего эта пирамида?
  Это я мог объяснить без лесника-экскурсовода:
  - Это, сложенные конусом, толстые дрова и стволы для производства древесного угля. Сначала укрывают мелкими ветками, соломой. Затем, для предотвращения поступления кислорода, выкладывают толстым слоем дерна. Наверху оставляют в качестве дымохода отверстие, которое при необходимости глушат. Поджигают сразу через несколько отверстий у основания пирамиды ...
  - Дальше и я могу рассказать. Только у нас пирамиды для обжига угля значительно меньше ... - Анатолий Иванович прислушался. - Кажется приехали хозяева. Пойдем! ...
  ... Мы сидели на небольшой поляне. Импровизированный стол сегодня выглядел по другому. Мы не сидели, поджав под себя ноги по-турецки, как это было во время ночного пиршества в лесу под Телешовкой. Да, мы сидели на земле. По кругу для сидения постелена домотканая яркая дорожка. Но мы удобно сидели по-европейски. Наши ноги свободно располагались в глубокой, но узкой траншее, вырытой в грунте в виде четырехугольника на ширину обеденного стола. Длина не имеет значения...
  Из всего обилия яств, свалившихся в наши утробы за последние три дня, запомнились арбузы. Огромные, спелые с искристой мякотью ...
  - Откуда у вас в начале августа такие, словно вчера убранные арбузы? Даже хвостик не увял ...
  - Да. Арбузы сорваны вчера утром. С грузовой машиной мы были в Мелитополе. Брали двигатели и запасные части. А огромный кузов пустой! На обратном пути, уже за Херсоном по дороге на Николаев, мы свернули с трассы. До самого горизонта раскинулось арбузное поле. У шалаша "Волга". А рядом группа мужиков:
  - Можно приобрести у вас арбузы?
  - Можно, хоть сто тонн!
  - Они уже все спелые или надо выбирать?
  - Вот мы и проверим! - сказал бригадир.
  Пошел наугад по полю, разбивая каблуками арбузы, разлетавшиеся в стороны красной, как кровь, мякотью.
  - Стоп! Стоп! Не бейте! Грешно! Берем! Можно загрузить эту машину? Но нам нужны самые крупные!
  Но главной на этой встрече в Сударкском лесу, пожалуй, была короткая, запомнившаяся дословно, реплика Анатолия Ивановича. Он лаконично поблагодарил за прием и продолжил:
  - Я чувствую себя у вас, как дома. Ощущение душевного уюта в этом лесу с вами оказалось настолько сильным, что у меня в какой-то момент мелькнул вопрос: - Почему мы говорим не по нашему, а по русски? Тут же опомнился. Я украинец, вы молдаване. Если мы начнем говорить друг с другом по нашему, каждый - украинец, молдаванин, гуцул, таджик, татарин или русский по своему, каждый на своем языке, то, не зная языка соседа, поймем ли мы тогда друг друга? ...
   ... До поезда "Кишинев-Москва", с которым должен был отъехать наш гость, оставалось чуть больше двух часов. Мы с Анатолием Ивановичем который раз за день облили мешок с раками холодной колодезной водой. Затем переложили раков в новый ящик и подвязали к нему, удобные для транспортировки, шлейки. Я наполнил трехлитровую банку вином и закатал. Остатки чимишлийской "Лидии" я перелил в кувшин:
   - Банку с вином увезете с собой, Анатолий Иванович! А нам с вами как раз на посошок осталось ...
   Ужин был не столь изысканным, сколько вкусным. В меру подсоленного с утра карпа Таня поджарила в кукурузном масле, предварительно обваляв в крупчатой кукурузной муке. К рыбе та же кукуруза. Только в виде мамалыги. Секреты приготовления мамалыги Таня унаследовала от отца. Мой тесть, Танин отец сам родом из бендерских молокан. Старообрядцы, бежавшие от преследований в результате раскола православной церкви во второй половине семнадцатого века осели, на занятых турками, приднестровских землях. Позже от старообрядцев отделилась ветвь молокан. Приготовление мамалыги было привилегией мужской половины бендерских старообрядцев и молокан.
  Отпив пару глотков из бокала, Анатолий Иванович посмотрел сквозь напиток на свет:
  - Рыба в кукурузе, жареная на кукурузном масле, мамалыга из кукурузы и вино цвета кукурузы ...
  Немного погодя, повернулся ко мне:
   - Женя! Удивительное вино! На озере всю ночь пили, но никто не опьянел. Зато все без исключения стали на удивление красноречивыми и благожелательными. И я тоже. Утро было без похмельного синдрома. Голова ясная, ноги не подводят. Мои прошедшие ночи были наполнены яркими сновидениями из прошлого. Я читал, что "Изабелла" - один из многих сортов "Лидии", содержит, как и хмель, растительные эстрогены. Но налицо еще и легкий галлюциногенный эффект ...
   - Скорее всего, это побочное действие растительных эстрогенов. - я читал об этом. - Возможно, вино содержит и другие органические компоненты, обуславливающие галлюциногенное действие. В небольших концентрациях растительные эстрогены присутствуют составе многих овощей и фруктов, хмеле, шалфее и в малоалкогольных напитках - пиве и вине. Процессы брожения способствуют увеличению в напитке концентрации и активности фитоэстрогенов.
  - В этом что-то есть. - вклинилась в беседу Таня. - Такие вина воздействуют на сознание пьющих, особенно женщин. Женя! Помнишь рассказ Ани С.?
   - Евгений Николаевич лечил обоих детей. - продолжила Таня. - Благодарные родители пригласили нас в лес на маевку с шашлыками и вином. Каждая семья привезла с собой вино. И, как это часто бывает у нас, каждый утверждал, что его вино непревзойденное. Но особый успех в лесу имело вино, привезенное Ане родственниками из гагаузской Абаклии.
   Рассказ Анны С.:
   - Мой муж родом из Абаклии. Там живут его сестры. У младшей скончался муж. На похоронах мы не были. Мы с Пашей в то время были в длительной зарубежной командировке. По приезду у нас оставались три недели до начала учебного года. Решили съездить навестить родных. В Чимишлии Паша встретился с однокурсником. Они не виделись лет пятнадцать. Пашу однокурсник попросил на пару часов задержаться, а меня с детьми водитель повез в Абаклию. Это в двадцати километрах от Чимишлии, рядом с Бессарабкой.
   По приезду страшно хотелось пить. Старшая Пашина сестра спустилась в подвал и принесла полный кувшин прошлогоднего светлого вина. Ее муж, Пашин кумнат, неодобрительно посмотрел и покачал головой. Я поначалу подумала, что ему жалко вина. Хозяйка разлила вино по бокалам. Бокалы почти сразу запотели. Чокаться не принято, поэтому я пригубила бокал. Вино было очень вкусным и ароматным. Я не смогла оторваться от бокала, пока не опустошила. С удивлением увидела, что бокалы Пашиных сестер стояли на столе пустыми. Когда успели выпить?
  Вино утоляло жажду великолепно, но захотелось еще. Словно угадав мое желание, сестра вновь наполнила бокалы. Второй бокал я выпила охотнее, чем первый. Поговорили. Решили сходить на могилу. Сестра взяла в руки кувшин. Я заметила насмешливый взгляд кумната:
  - Женщины! Если вы выпьете еще по бокалу этого вина, то не попадете на кладбище! А если попадете, то не найдете дорогу домой!
  Мы рассмеялись. Хорошее настроение уже не покидало нас до самого кладбища. Вспомнились смешные и откровенные истории. Рассказам, казалось, не было конца.
   На кладбище меня поразила резкая перемена в настроении младшей Пашиной сестры. Приблизившись к могиле, она, как Мария Магдалина, упала на нее крестом. После смешных историй было непривычно слышать такие громкие горестные причитания. Горе женщины было настолько искренним, что всплакнули и мы. Наконец причитания стихли. Приподнявшись, женщина стала подгребать ладонями осыпавшуюся глину:
   - После дождя надо будет дерном обложить, чтобы не обсыпалось ...
  В это время раздался голос мужа старшей сестры. Оказывается он шел за нами:
   - Женщины! Я вам говорил не пить столько? Вы не у той могилы! Могила твоего Мирона через два ряда! Воскрес бы Мирон и увидел, на чьей могиле ты льешь слезы и скулишь! Не знаю, где была бы тогда твоя могила?
   Оказалось, что Пашина младшая сестра лежала и голосила на могиле недалекого соседа. Когда Мирона забрали в армию, уже вернувшийся из армии сосед засылал к ней сватов. Мирон об этом знал и при жизни ревновал жену. Мне, несмотря на кладбищенскую обстановку, стало так смешно, что я не смогла сдержаться и громко расхохоталась. Кумнат, показывая на меня пальцем, не преминул прокомментировать:
   - И эту уже догнало вино! Женщины! Тут кладбище! Вам всем лучше пойти домой!
  ..................................................................................
  На вокзал мы подъехали с Петрикой. Анатолий Иванович поблагодарил Петрику и пригласил погостить в Киеве, пожелал быть здоровым, но без стеснения обращаться за помощью. Уверен, если бы Петрика попал в Киев, он бы не чувствовал себя там чужим и нежеланным. Попрощавшись, Петрика уехал. Мы прошли на перрон.
  Из-за поворота показался, подходящий к станции, поезд. Пожав друг другу руки, мы простились. Вагон Анатолия Ивановича замер у самой стрелки. Тут же глухо ударилась откинутая площадка. Проводница, вытерев поручень, спустилась на перрон:
  - Ваши билеты!
  Анатолий Иванович погрузил вначале ящик. Сквозь широкие щели темнела влажная мешковина. Потревоженные, зашелестели раки. Вероятно знакомая с характерным шелестом, проводница сказала:
  - Раков поместим в подвагонный ящик. Он у меня с трещиной, потому свободный. А раки не обидятся, доедут!
  Анатолий Иванович повернулся ко мне:
  - Спасибо, Женя! Вот и заканчивается Ильин день! Целых три дня, как один Ильин день. До свидания!
  Эпилог
  До сих пор Женя часто вспоминает приезд Анатолия Ивановича. Тогда он был убежден, что Анатолий Иванович является одним из ближайших наших родственников. Мы не пытались его разубедить. Тем более, что, провожая меня из Киева, почти всегда, в числе других пожеланий, Анатолий Иванович просил передать:
   - Привет Хабеке!
  Я покупал какую-либо детскую мелочь, передавал Жене привет от дяди Толи и с приветом вручал "от него" подарок.
  В девяностых нас разогнали по разным углам. В Киеве я стал бывать редко. Зато, стал часто ездить туда Олег, мой старший. Заезжал, как правило, и к Анатолию Ивановичу. Если приезжал утром или днем, заходил прямо в институт. Анатолия Ивановича к тому времени назначили заместителем директора института по научной работе.
  Женя, уже будучи в Канаде, вышел в "Одноклассниках" на страницу дочери Анатолия Ивановича - Оксаны. Попросил передать Анатолию Ивановичу привет от Хабеки, мальчика, который почитал Анатолия Ивановича настоящим мужчиной. Ответ не заставил себя ждать. По тону ответа Женя понял, что Анатолий Иванович вспомнил его сразу и с улыбкой.
  Звонил я ему довольно часто по разным вопросам. Разумеется, больше за помощью. Минуя официальные кордоны, посылал на консультацию больных. Отказов никогда не было. Голос его был неизменно оптимистичным, бодрым, участливым и приветливым. А между тем, онкология, ядерная отрыжка Чернобыля, уже пожирала Анатолия Ивановича живьем. Он знал об этом. Но успокаивал, поддерживал и ободрял близких. Работал до последнего ...
  Из некролога:
  16 августа 2014 г. после продолжительной болезни скончался известный ученый Розкладка Анатолий Иванович - доктор медицинских наук, профессор, заместитель директора по научной работе ГУ "Институт отоларингологии им. проф. А.И. Коломийченко НАМН Украины" ...
   Я люблю периодически рассматривать старые фотографии. Они возвращают меня в прошлое. Тогда я был моложе. Фотографии Анатолия Ивановича у меня никогда не было. Единственное его фото я могу смотреть в "Одноклассниках" на странице его дочери Оксаны. Я скопировал это фото для моей страницы. На фоне цветущей японской вишни сакуры жена Мария Ивановна, дочь Оксана и внучка Яна. За ними, стоя на бордюре, возвышается Анатолий Иванович. Тот самый, и уже не тот ...
   Послесловие
  - Добрый вечер, Евгений Николаевич!!! Мы с мамой прочитали Вашу повесть. Она нам ооочень понравилась!!! Мы тронуты... Трудно передать словами эмоции. Наш Папа ... Нам его так не хватает ... Как-то, вскоре после смерти папы, где-то прочитала, что со временем боль утраты утихнет и останется светлая грусть. Первые год-полтора в это просто не верилось. Теперь мы грустим "по-светлому"...
  Он для нас до сих пор пример и наша гордость. Я как-то обратила внимание, что цитирую его, практически, каждый день. В семье мы часто вспоминаем папу, даже шутим над ним. Папа был человек многогранный, начитанный, образованный энциклопедист, с деловой хваткой, с отличным, а иногда, и с хлестким чувством юмора. Характер у него был не простой, я бы сказала: ох какой характер!!!... Но нас он очень оберегал. Собственно, на фото, которое Вы описываете в своей повести, это видно. Обнял всех своих любимых. Фотография была сделана в мае 2010 года, когда мы путешествовали с родителями по Европе. Папа трепетнее всего относился к внучке. Они обожали друг друга.
  На день прощания с папой я захотела сделать что-то, возможно, необычное. Я решила собрать и выставить фото папы в разных образах и проявлениях его характера. Мне не хотелось, чтобы люди, которые придут в институт оториноларингологии попрощаться с Анатолием Ивановичем, последнее, что увидят и запомнят о папе, это сцена, много цветов, скрипач (папа настоял, чтобы в день прощания на сцене рядом с гробом играл музыкант на скрипке), и, собственно, сам "виновник" этого грустного события.... На входе в зал мы поставили стенд с фотографиями папы, которого знали мы и которого мы будем помнить именно таким (некоторые фото я Вам тоже сброшу этим письмом). Люди собирались у стенда, улыбались, познавали "нового" Анатолия Ивановича, узнавали себя на фото рядом с папой... Некоторые знакомые и коллеги папы потом подходили к нам и с недоумением говорили, что таким они Анатолия Ивановича и не знали. А я этого и добивалась!
  Папа уходил тихо, спокойно и в абсолютно здравом рассудке. Сильных болей у него не было. Но жизнь утекала ... За дней десять до кончины папа стал настоятельно просить меня написать алгоритм наших действий с той самой минуты, когда его не станет. Я отнекивалась несколько дней, а папа настаивал. Тогда я взяла ручку и лист бумаги. Папа диктовал, что и как мы должны сделать: кому позвонить (скорая, милиция), вскрытие не делать, какие документы предъявить, с кем связаться. На сцене должен быть только один скрипач; с института деньги на похороны не брать и т.п....
  Сам за год до смерти выбрал кладбище и купил место. Сказал - никаких городских кладбищ, вот здесь, на маленьком сельском кладбище, в лесу, недалеко от дачи. Место здесь тихое и чтобы вам удобно было навещать... Очень сильный был до последнего вздоха. Рассчитал с точностью до дня, сколько ему осталось... За три дня до кончины сказал, чтобы позвали некоторых его друзей и родственников, чтобы проститься. Одному своему другу, коллеге и соседу по даче, Антону Феодосиевичу Карасю, сказал: - Антоша, ты когда поедешь на базар, купи моим мешок лука, а то они себе сами не купят...". За два дня до смерти позаботился, чтобы у нас лук был... Такой был мой папа ...
   Вчерашний день прочтения Вашей повести совпал с поминальными днями. И это было очень символично. После прочтения почти два часа ворочалась, не могла уснуть... Вспоминала, вспоминала, вспоминала...
   В своей повести Вы рассказываете про ловлю с папой раков. Я помню этих раков! Папа привез из поездки раков, налил в ванную воды и ждал, пока мы соберемся все дома, чтобы показать привезенный гостинец. В тот же вечер мы варили раков! Это было здорово и вкусно. Всех раков не сварили. Часть раков папа понес на следующий день на работу. Решил угостить свежими раками коллег. Папа, вообще, не умел все съесть сам...
   С первых строк вы упоминаете имя Хабека. Мне так отчетливо вспомнилось, как папа в разговоре с Вами по телефону, почти каждый раз упоминал имя Хабека. Как Хабека? Привет Хабеке. А еще я помню гогошары. Так мне тогда назвали сорт сладкого перца, который папе привезли из Молдавии. Мне, почему-то, всегда помнилось, что это привозили нам Вы. Это тоже вкус моего детства. Помню, прихожу после школы, а разогревать обед лень. Выхожу на балкон, а на балконе перец слева и справа от дверей. Перец такой для меня необычной формы, плотный, сочный, сладкий, да с куском бородинского хлеба... Было очень вкусно. Родители перцем угощали друзей, соседей и коллег.
  Вот, что сотворила со мной Ваша повесть. Всколыхнула и увлекла воспоминаниями в такое хорошее, такое комфортное и уютное детство...
  Спасибо Вам большое еще раз! Нам очень приятно, что Анатолия Ивановича помнят и чтят! Отдельная благодарность от мамы!!! Мы тронуты до глубины души!!
  Вам и Вашей семье крепкого здоровья и благополучия!!!
   20 апреля 2020 года Оксана Розкладка
  
  26 04 20 г.
  
  
  История одной любви
  
  Это была первая неделя первого курса института. Словно сирена, резко прозвенел, слышный во всех корпусах и возвещающий перерыв, электрозвонок. Почти одновременно открылись двери первой и второй аудиторий, пропустив, читавших лекции, преподавателей. Двумя потоками в холл второго этажа, полились два курса: первый - это наш, русский поток лечебного факультета. Соседнюю аудиторию покидал второй курс. Это был последний в истории института курс, когда обучение по всем предметам велось только на русском языке.
   Среди выходящих второкурсников выделялся один, запомнившийся с того дня и на всю жизнь. Бросалась в глаза ослепительно белая, как снежное поле, волнистая седина. Чуть выше среднего роста, крупная голова, тщательно отглаженный халат, острые стрелки черных брюк, остроносые начищенные туфли. В руке он держал, модный в те годы, тисненный под крокодилову светло-коричневую кожу, портфель.
  Вышло так, что жили мы с ним в общежитии на втором этаже. Наши комнаты располагались рядом. Скоро мы узнали, к нашему всеобщему разочарованию, что седина у него появилась еще в школе. А мы все ожидали рассказов о термоядерном испытании, службе в спецназе и погранвойсках. Он был самым обыкновенным парнем. Его отличало то, что он был старше своих однокурсников на пять-шесть лет.
  Выделяла его необычная ответственность в учебе. Для него не было главных и второстепенных дисциплин. Он никогда не откладывал на завтра то, что можно и нужно было сделать сегодня. Чтобы иметь возможность заниматься без помех и шума, которые всегда сопровождают жизнь каждого студенческого общежития, он прочно, на все годы для самостоятельных занятий застолбил участок в красном уголке общаги. В течение пяти лет он был председателем совета общежития. Кроме того, он великолепно рисовал.
  Звали его Виктор Арнаут. Но преподаватели и большая часть студентов, вероятно из уважения к его седине и возрасту, звали его Виктором Никаноровичем. Случилось так, что наши пути в жизни постоянно пересекались. Мы проходили субординатуру по терапии в старом здании республиканской больницы, когда Виктор проходил на первом этаже интернатуру по ЛОР-болезням. Меня завораживало его, откинутое назад, налобное осветительное зеркало. Я тогда не предполагал, что через год надену такое же и также буду учиться отоларингологии.
  Нас направили на работу в разные районы. Время от времени мы встречались на различных научно-практических форумах в Кишиневе, на заседаниях ЛОР-общества. В восьмидесятых судьба свела нас вместе в Университете марксизма-ленинизма. Оформив по направлению право на проживание в гостинице, я поднялся на второй этаж. Каким было мое удивление, когда, войдя в комнату на двоих, я увидел Виктора Никаноровича, раскладывающего немудреный набор каждого советского командированного в тумбочке и шкафу.
  Общение наше оказалось взаимополезным. Не утруждая себя рвением в освоении политических знаний, мы читали привезенные с собой монографии по специальности, учебники, обменивались книгами, вспоминали случаи из личной и чужой практики, спорили.
  Однажды с самого утра в дверь постучали. Мы удивленно переглянулись. Никто из нас не назначал в гостинице встреч, тем более с утра, когда мы готовились покинуть комнату и пройти в, расположенную в соседнем здании, аудиторию.
  - Войдите!
  Дверь медленно приоткрылась. В комнату, попросив разрешения, вошла молодая женщина. Вместе с ней была девочка лет девяти-десяти.
  - Виктор Никанорович! Извините нас, но мы осмелились потревожить вас здесь. У нас после перенесенной простуды снова проблемы с носом и ушами. Снова снижение слуха. О поездке в столицу даже слышать не желает. Говорит:
  - Будем искать нашего Виктора! Как всегда... - с извинительной улыбкой произнесла женщина.
  Девочка стояла на полшага впереди мамы и, мельком кинув взгляд в мою сторону, не отрываясь, смотрела на Виктора Никаноровича приветливо, независимо и требовательно одновременно. Поразили меня ее глаза. Напротив окна гостиницы, освещенные утренним солнцем, зеленые, как у кошки, глаза девочки казались изумрудными. Такие неестественно зеленые, большие глаза я видел впервые.
  Обычно пунктуальный, никогда не опаздывающий, Виктор Никанорович неожиданно сказал:
  - Что ж! Опоздаем на первую пару. Заодно посмотрим вместе. Как говорят, одна голова хорошо ...
  Освободив настольную лампу от плафона, установил ее на краю стола. Справа поставил стул для пациентки. Напротив сел сам. Девочка без приглашения и стеснения, словно бывала в этой комнате много раз, села на, предназначенный для нее, стул. Виктор Никанорович достал из портфеля небольшой стерилизатор.
  - Уже сколько лет я мечтаю укомплектовать подобный набор для осмотра больных на выездах, да и дома ... - подумал я.
  Открыв стерилизатор, взял шпатель и осмотрел ротоглотку, затем нос. Потом, выбрал по размеру ушную воронку. Долго и внимательно смотрел уши.
  - Посмотри и ты, - попросил доктор. - Слева в барабанной полости впечатление мениска.
  Просвечивающий сквозь барабанную перепонку, мениск свидетельствует о наличии жидкого содержимого барабанной полости.
   Я сел на место Виктора Никаноровича и взялся левой рукой за оставленную в ухе воронку. Правой чуть оттянул ушную раковину. Осматривая ухо, обратил внимание, что девочка держит голову удивительно свободно и легко поворачивает ее за моими движениями. Создавалось впечатление, что она знает, какой отдел барабанной перепонки я должен осмотреть. Справа, на фоне незначительного покраснения втянутой барабанной перепонки, действительно просвечивал мениск - дугообразный уровень слизистого секрета.
   - Секреторный средний отит. - вынес я свой вердикт.
   Виктор Никанорович утвердительно кивнул головой. Не имея с собой рецептурных бланков, Виктор Никанорович вырвал сдвоенный лист из общей тетради. Оторвал лишнее по размерам амбулаторной карты и долго писал. Затем удивительно точно нарисовал барабанную перепонку и дугообразный уровень слизистого секрета. Прописав назначения, повернулся к маме:
   - С этим вкладышем возьмете лекарства в районной аптеке. Там мою подпись знают. Сегодня же начинаете лечение. В субботу я буду в поликлинике. Подойдете на контроль.
   - После спрея в нос так же ложиться этим ухом кверху, сильно втягивать воздух и глотать? - серьезно спросила девочка.
   - Конечно. Это обязательно. Ты это знаешь уже не хуже меня! - с улыбкой ответил Виктор Никанорович. - А потом глотать на выдохе. Ты сама чувствуешь, когда открывается, так ведь? Только сильно не дуй нос.
  Нежданные гости, попрощавшись, ушли. Мы в с Виктором Никаноровичем пошли на занятия. Вечером доктор рассказал историю болезни и отношений со своей маленькой пациенткой в течение пяти лет, начиная с четырехлетнего возраста.
  Мы поговорили допоздна. На основании событий, свидетелем которых в тот обычный день был я, скромного рассказа Виктора Никаноровича, повествований свидетелей коллег и пациентов, литературного синтеза и художественного вымысла, которые не являются творческим криминалом, выношу на суд читателя историю в длительной, почти сорокалетней динамике необычных отношений двух людей. Начало истории было положено четырехлетней больной девочкой и убеленным сединой, уже немолодым, доктором.
  Был обычный, каких были тысячи, рабочий день. В тот день Виктор Никанорович был на амбулаторном приеме. Около десяти часов в коридоре послышался непонятный шум, недовольные возгласы. Затем раздался громкий, истерический крик ребенка. Медсестра вышла в коридор. Раздался мужской голос:
  - Примите девочку, а то от крика в ушах звенит!
  Медсестра открыла пошире дверь и пропустила внушительную делегацию. Впереди шла мама, держа за руку упирающуюся и орущую изо всех сил девочку лет четырех. Сзади девочку то ли поддерживала, то ли суетливо подталкивала пожилая женщина, скорее всего бабушка. Девочка старательно вопила. Когда дверь закрыли, Виктор Никанорович, уловивший паузу между вскриками, громко, но доброжелательно спросил:
  - А ты можешь покричать еще громче? Попробуй!
  Девочка повернула в сторону доктора голову. Глаза ее были совершенно сухими. Было видно, что такого приема малолетняя пациентка не ожидала. Взгляд ее был недоуменным, пожалуй, растерянным. Такой просьбы она не слышала еще ни от одного доктора.
  - Ты сядь вон на тот стул, подальше от меня! - предложил Виктор Никанорович девочке и, повернувшись к маме, сказал:
  - Присядьте и вы. Слушаю вас!
  Девочка так и не села. Стоя, застыла возле предложенного стула. Исподлобья, в упор смотрела на, так необычно встретившего ее, врача. Еще никто в больнице не просил ее кричать погромче. Девочка плотно сжала губы.
  - Дочка глохнет, доктор! До года у нее несколько раз было воспаление среднего уха. Потом вроде успокоилось. Но после каждой простуды мы стали замечать снижение слуха. В это время, мы видели, она больше читала по губам. Потом опять все восстанавливалось. А сейчас, скоро два месяца, слух не восстанавливается. Мы были у родственников в Кишиневе. Они и провели нас к знакомому доктору.
  В кабинете ребенка словно подменили. Кричала, вырывалась, крутила головой. Ее спеленали. Вдвоем не могли удержать неподвижно голову. Она кричала так, что от напряжения у нее на лбу и под глазками высыпали мелкие красные точки. Посмотрите, до сих пор не прошли, только расплываются и стали желто-зелеными. Врач тут же прекратил попытку осмотра и попросил успокоить девочку. Возмущались, обвиняли нас в том что девочка такая истеричная, что это результат нашего воспитания. А девочка у нас спокойная, не знаю, что на нее тогда нашло. Случайно вошедший анестезиолог предложил кратковременный наркоз. На пару минут, для осмотра. Мы с мужем посоветовались и отказались. А потом нам рекомендовали обратиться к вам.
  Виктор Никанорович переключил свое внимание на девочку. Та стояла в прежней позе, плотно сжав губы. Широко открытыми своими зелеными, почти изумрудными глазами внимательно изучала доктора. Обращал на себя внимание тонкий, узкий в переносице, прямой, с намечающейся горбинкой нос. Периодически девочка приоткрывала рот и, сделав несколько вдохов, вновь закрывала.
  - Декомпенсированное носовое дыхание. Носовые ходы наверняка узкие, носоглотка тоже. Даже небольшие аденоиды могут закрывать слуховую трубу. - подумал доктор.
  Пришла пора знакомиться с девочкой. Весело глядя на строптивую пациентку, доктор заинтересованно спросил:
  - Скажи, пожалуйста, как тебя зовут?
  - Не скажу! - отвернувшись и глядя на противоположную стенку, упрямо произнесла девочка.
  - Разве можно так разговаривать с доктором, Лиана? Некрасиво! - это был голос бабушки.
  Движением кисти доктор попросил бабушку не вмешиваться и снова повернулся к девочке:
  - Ты можешь просто подойти ко мне. Не надо садиться! А мама сядет на твой стул.
  Жестом Виктор Никанорович указал маме на свободный, так и не занятый девочкой, стул. Мама села. Бабушка присела на кушетку.
   - Сама подойдешь ко мне? Без мамы. Ты уже большая и не боишься!
  - Не боюсь.
  - Подойди ближе. Я хочу посмотреть твой бант. Он мне понравился. И ты тоже. А если не хочешь, иди домой. Придешь, когда захочешь.
  Девочка нерешительно медленно подошла.
   - Поздороваться с тобой можно? За руку. Ты ведь не боишься меня?
  Девочка молча отрицательно покачала головой. Виктор Никанорович взял маленькую теплую ручонку. Подержал.
   - А сережек у тебя нет?
  Девочка снова энергично отрицательно качнула головой.
  - Ты хочешь сережки?
  Девочка утвердительно кивнула.
   - Подрастешь немного, тогда мама тебе купит. Надо только, чтобы уши тебя не болели, и чтобы ты все-все слышала. Хорошо?
  Девочка снова кивнула.
   Виктор Никанорович, поворачивая голову, осмотрел уши снаружи, чуть оттопырив, осмотрел и ощупал за ушными раковинами. Затем, потянув кзади ушную раковину, без воронки осмотрел слуховые проходы. Показав девочке ушную воронку, вежливо попросил:
   - Можно, я теперь посмотрю ушки через эту трубочку?
  Девочка опасливо осмотрела ушную воронку и кивнула головой. Даже стоя, она была настолько миниатюрной, что доктору пришлось наклониться слишком низко. Привлекать на помощь маму он не решился.
   - Можно я возьму тебя на руки? Ты мне очень нравишься! У меня дома точно такой жених. И еще посмотрим уши.
  Девочка молча кивнула. Виктор Никанорович, как пушинку, приподнял девочку и усадил себе на колено. Сидевшая на кушетке бабушка широко перекрестилась. Мама молчала. Виктор Никанорович уже без опаски осмотрел барабанные перепонки. Повернув к себе лицом, приподнял кончик носа и осмотрел передние отделы. Носовое зеркало, так часто пугающее детей, решил пока не использовать. Попросил открыть рот. Глотку осмотрел также без шпателя.
  Бережно опустив девочку, взял карточку. Маленькая пациентка продолжала стоять рядом. Был видно, что к маме и бабушке она не стремится. Прочитав на обложке фамилию и имя, удивленно поднял брови:
  - Как же тебя зовут?
  - Лиана!
  - Лианы у нас еще не было ни разу. У тебя очень красивое имя. И сама ты очень красивая девочка!
  - Я знаю! - тихо, но уверенно ответила Лиана.
  - От скромности не умрет ... - про себя усмехнулся доктор.
  Мама и бабушка молчали. Пока доктор выписывал рецепты и направления в физиотерапевтический кабинет, девочка продолжала стоять рядом. Дав маме наставления по лечению и уходу, Виктор Никанорович повернулся к Лиане:
  - Ты придешь еще ко мне в гости? Я буду тебя ждать! Послезавтра сможешь?
  Девочка утвердительно кивнула головой:
   - Приду! Ты хороший!
   Послезавтра Лиана пришла с бабушкой. Мама по работе была в отъезде. Для начала разговора Виктор Никанорович пошутил:
   - Здравствуй! Ты знаешь, мне кажется, что я забыл, как тебя зовут. Не подскажешь?
  Девочка своевольно слегка притопнула ногой и нахмурила брови:
   - Нет! Не скажу! Почему ты забыл! Угадай сам!
   - Лиана! - вмешалась бабушка. - Разве можно доктору говорить "Ты"? Надо говорить "Вы"!
   - Можно! - упрямо возразила девочка. - Вы говорят тем, кого не любят!
  Указывая пальчиком на доктора, убежденно сказала:
  - Я его люблю!
  - Вот это любовь! С первого взгляда ... - впервые подала голос, с любопытством наблюдавшая за беседой, Нина Ивановна, медсестра кабинета.
  Девочка посмотрела на нее исподлобья, не удостоив ответом.
   - Лиана! - что-то хотела сказать бабушка.
  Лиана молча взяла бабушку за руку и потянула в коридор.
  - Лиана! Доктор тебя еще не смотрел!
  Девочка открыла двери, вывела бабушку в коридор. Бабушка подчинилась. Лиана вернулась в кабинет и с силой захлопнула дверь. Доктор с медицинской сестрой с интересом следили за развитием событий.
  - Сегодня можно посмотреть твои уши? - спросил доктор.
  - Да! - утвердительно закивала необычная пациентка.
  - Подойди, давай посмотрим!
  Лиана смело подошла к доктору и одним движением забралась на ногу Виктора Никаноровича. Только села не боком, не амазонкой, как усадил ее доктор прошлый раз, а оседлала ногу врача верхом. Сидящая за своим столом, Нина Ивановна опустила голову и прикрыла лицо рукой. Виктор Никанорович от неожиданности происходящего молчал. Понимая двусмысленность ситуации, вместе с тем начал осмотр ушей. Так действительно было удобнее.
  Виктор Никанорович чувствовал тепло детского тельца. К диафрагме поднялась щемящая волна. Он уже изучил карточку Лианы. У него трое сыновей, младший из которых был ровесником его пациентки. Родились сын и Лиана в июне с разницей всего в три дня. Виктор Никанорович с женой ждали девочку. Надеялись, что третья беременность разрешится рождением долгожданной дочки. Не судьба!
  Закончив осмотр, Виктор Никанорович бережно опустил свою пациентку на пол. Она упрямо продолжала стоять рядом с ним, почти вплотную.
  - Позови, пожалуйста, бабушку! - попросил доктор.
   Лечение закончилось полным восстановлением слуха. Через года полтора-два после очередной простуды болезнь рецидивировала. После консервативного лечения решено было удалить аденоиды, что доктор предполагал сделать гораздо раньше. Но ободренные успехом лечения, родители тянули время. После неоднократных увещеваний о возможных, более серьезных осложнениях, родители дали согласие.
   В районе ждали приезда куратора-консультанта по отоларингологии, заведующего кафедрой медицинского института. Предварительно позвонив, профессор попросил Виктора Никаноровича подготовить к его приезду проблемных пациентов, которые подлежали направлению в РКБ. Кроме того, он попросил Виктора Никаноровича обследовать и подготовить к его приезду нескольких детей для оперативного лечения.
   Список, подлежащих операции детей, возглавила Лиана. Виктор Никанорович оповестил родителей, что операции будет проводить профессор из Кишинева. Операционная сестра помылась и накрыла операционный стол. Вслед за ней помылся профессор. Переодевшись в операционный халат, надев перчатки и подняв руки, ждал пациентов. Виктор Никанорович в тот день не мылся, работая в качестве распорядителя очередности детей на операции.
   Первой операционная санитарка ввела Лиану. Усадив в кресло, фиксировали ноги и руки. Прежде, чем надеть на голову вместо платка пеленку с разрезом, операционная сестра приготовилась смазать, как обычно, лицо девочки вокруг рта спиртом. Неожиданно девочка отшатнулась и резко отвернула голову:
   - Кто мне будет делать операцию? - довольно резко для ребенка, требовательным тоном спросила Лиана.
   - Тебя посмотрит сам профессор из Кишинева. Снимет мерку для инструмента и скажет когда. - дипломатично соврала операционная медсестра. - Закрой глаза!
   - Нет! Если на стул сядет он, - кивком указала Лиана на куратора, - значит он начнет операцию. Я не хочу!
   - Чего же ты хочешь? - спросила медсестра.
   - Пусть мне делает операцию он! - необычная пациентка ткнула пальчиком в направлении Виктора Никаноровича. - Виктор!
  - Как же он будет делать, если он не помытый для операции?
  - Пусть умывается!
   Куратор неожиданно прошел в дальний угол операционной, сел на вертушку и, сцепив пальцы перед собой, сказал:
  - Виктор Никанорович! Помойтесь. Это аденотомия. Не будем травмировать психику ребенка. Пусть будет так!
  Виктор Никанорович тщательно, но оперативно помыл руки. На него одели халат, завязали, надели перчатки. Лиана задала единственный вопрос:
   - Наркоза не будет?
   - Конечно нет!
   - Я потерплю. Только быстро!
   Аденотомия прошла практически бескровно. Виктор Никанорович с удовлетворением убедился, что операция была показана. Только с выполнением задержались. Носовое дыхание Лианы восстановилось. Она спросила:
   - Уже все? Браво!
   Далее оперировал профессор. Операции в тот день прошли без осложнений. Потом куратор консультировал амбулаторных больных. Во время консультаций Виктор Никанорович прошел в послеоперационную палату, где лежала Лиана. Признаков кровотечения не было. Рядом с койкой на стуле сидела мама.
   Послеоперационный период у Лианы протекал без осложнений. В консервативном лечении необходимости не было. Слух полностью восстановился самостоятельно. На контрольном осмотре в школе Виктор Никанорович с удовлетворением констатировал полное выздоровление. Прощаясь, Лиана, как показалось доктору, несколько стеснительно и, вместе с тем, разочарованно, коротко произнесла:
  - Спасибо ...
  Больше на прием к доктору бывшая пациентка не приходила. Через несколько лет Виктор Никанорович случайно узнал, что вся семья его пациентки в связи с переменой места жительства выехала за пределы республики.
  
  Словно школьные каникулы пролетели десятилетия. Я оформил пенсию и продолжал работать. Встретившись с коллегами, узнал, что Виктор Никанорович, старше меня на целых семь лет, также продолжает работать, отдыхать не собирается. Так же, как и тридцать-сорок лет назад активно оперирует. Коллега, закончивший институт одновременно с ним, восхищался:
  - Удивительная работоспособность! Единственный в районе специалист, он продолжает работать в поликлинике и стационаре. Не уходит, пока не принят последний пациент. Так и сохранил два операционных дня в неделю. Оперативная активность у него одна из самых высоких в республике. В столицу отправляет пациентов, возможностей для обследования и лечения которых в районе нет. Пациенты ему верят и не хотят покидать его, как врача.
  Потом к нам прилетела пренеприятнейшая весть. Доктор Арнаут попал в страшную автокатастрофу. Много дней пролежал без сознания, множественные переломы, тяжелая черепно-мозговая травма. Но Виктор Никанорович выжил. Более того, он восстановился удивительно быстро. Дома в комнате и во дворе сделал настоящий полигон для реабилитации. Во многом помогли сыновья. От санаторно-курортного лечения отказался. Он с молодости не любил праздности, курортов и домов отдыха, их, часто двусмысленную, атмосферу.
  После лечения Виктор Никанорович ходил с тростью. Беспокоила левая нога, почти постоянно ощущал ее онемение. Бывало так, что нога, особенно по утрам, его не слушалась. Изнуряли постоянные боли в тазобедренном суставе и пояснице. Но не тот характер был у доктора Арнаута, чтобы опустить руки. Часть двора заняли обширные вольеры. Их планировали, варили, и собирали целой клакой.
  В вольерах гуляли две изящные красно-пегие тонконогие горбоносые нубийские козы. Длина их ушей достигала тридцати сантиметров. В отдельном вольере постоянно вышагивал такой же, но черно-пегий козел. Нубийцев доктору подарил бывший пациент, которого Виктор Никанорович оперировал более сорока лет назад. Правдами и неправдами, минуя таможни, санитарные и ветеринарные кордоны, козы были доставлены новому хозяину. Цесарки, павлины, фазаны, экзотические породы кур. В саду вдоль забора стояли три улья. Все это богатство ревностно охраняла русская спаниель Берта.
  Виктор Никанорович продолжал много читать. Сыновья на день рождения подарили отцу мощный компьютер со всеми наворотами. По вечерам часами просиживал в интернете, в основном, знакомясь с новостями. И продолжал, несмотря на то, что уже не работал, внимательно знакомиться с новыми методами диагностики и лечения в отоларингологии. Подолгу засиживался в социальных сетях.
  При перемене погоды, особенно осенними и весенними ночами усиливались боли в пояснице и ноге. Особенно доставало онемение в ноге слева. Бывало, нога самостоятельно, вне его воли и желания, подгибалась. Коллега невролог рассказал об отличных результатах в Минском институте неврологии и нейрохирургии, где он проходил в свое время тематическое усовершенствование. Виктор Никанорович вспомнил о своем знакомом главном враче одного из районов Белоруссии, с которым проходили усовершенствование в Минском институте усовершенствования врачей. Ровесник старшего сына, он был самым юным в группе организаторов здравоохранения. Найти коллегу в социальных сетях не составило труда. Он уже длительное время работал начальником одного из управлений Министерства Здравоохранения Белоруссии.
  Тут же написал электронное письмо. Ответ не заставил себя долго ждать. Через день по электронной почте Виктор Никанорович получил приглашение для консультации в Белорусском республиканском центре неврологии и нейрохирургии. О дате приезда и рейсе самолета начальник управления попросил известить заблаговременно.
  Самолет Кишинев - Минск приземлился. По трапу сошел с трудом. После полета было ощущение вибрации в ноге, усилилось ее онемение. С трудом сошел с автобуса и прошел в зал для прилетающих. Туда багажный конвейер должен подать объемистый портфель и упаковку с "Молдавским приветом". Бутылки с коньяками и изысканными винами.
  - Виктор! - Виктор Никанорович даже не вздрогнул. Он не ожидал, что его будут встречать.
  - Виктор! - его минский коллега узнал среди прилетевших по, выделяющей его, седине.
  Здороваясь, обнялись. Водитель забрал багаж. На стоянке их ждала машина. Институт неврологии находился на окраине города в тридцати минутах езды от аэропорта. В институте сразу прошли в заместителю директора по научной работе. Тот вызвал одного из сотрудников и поручил ему лично заняться обследованием и необходимыми консультациями. Начальник управления, сославшись на важное заседание, поблагодарил за гостинцы и отбыл. Сотрудник провел Виктора Никаноровича в диагностическое отделение, где он попал в круговерть обследований.
  Обследование провели оперативно. Кое-что из описаний результатов осталось на завтра. Сотрудники склонились над томограммами. О чем-то заспорили. Один из них сказал:
  - Должна быть на месте Лиана Владимировна. Давайте пригласим ее. Маленькая искорка сверкнула в памяти Виктора Никаноровича при имени Лиана и тут же потухла.
  Через несколько минут в кабинет вошла невысокая молодая женщина. Виктор Никанорович оторопел, когда она подошла к нему и, не произнеся ни слова, обняла. Сотрудники удивленно переглянулись.
  - Это близкий друг моего отца по Молдавии! Здравствуйте, Виктор Никанорович. Рада видеть. Что стряслось?
  Виктор Никанорович не мог не узнать пристального взгляда зеленых, почти изумрудных глаз.
   - Здравствуй, Лиана! - после небольшой паузы продолжил. - Здравствуйте, Лиана Владимировна!
   - Для вас - Лиана!
  После обсуждения томограмм Лиана Владимировна сказала:
   - На правах знакомой, пациента я у вас забираю. Завтра, когда будут готовы все описания, я покажу пациента шефу.
   Они прошли в ее кабинет. Лиана, извинившись, вышла. Через несколько минут вернулась. Пройдя за перегородку, переоделась и предстала перед своим бывшим доктором в строгом академическом костюме, который только подчеркивал ее стройность и изящность.
  - Уверена, что вы голодны. Сейчас поедем, я вас на правах хозяйки накормлю. Потом поедем ко мне.
  - У меня забронирована гостиница. - слабо возразил Виктор Никанорович.
  - Я уже все знаю. И про начальника управления тоже. Никаких гостиниц. Сегодня вы мой гость.
  Лиана уверенно вела машину к центру города. Лишь в центре он начал узнавать изменившийся Минск, в котором он много лет назад провел три месяца. Когда вышли из машины у ресторана, Виктор Никанорович окончательно сориентировался. Названия ресторана он не помнил, да и назывался он в те годы возможно по другому. Вспомнил, что совсем недалеко протекает, пересекающая Минск, неширокая река Свислочь.
  После обеда Лиана Владимировна сказала:
  - Поедем ко мне. Вам надо после перелета и обследования передохнуть.
  - Неудобно как-то, Лиана Вла ...
  - Лиана - перебила его женщина. - Для вас я Лиана. И очень удобно. Я одна. Мама, вы ее помните наверное, с дочкой на даче. Отсюда в тридцати километрах. Поехали, тут недалеко!
  Через минут десять Лиана остановила машину на стоянке возле многоэтажки. Лифт стремительно поднял их на шестой этаж.
  - Вы отдохнете! А я вас оставлю на час.
  Распахнула дверь в ванную.
  - Примите душ с дороги. Хотите, налью ванну?
  - Нет, спасибо. Я в душ. - Ему не хотелось стеснять хозяйку.
  Виктор Никанорович никак не мог освоиться с мыслью, что он в гостях у его маленькой пациентки, которую он много лет назад оперировал и лечил. Сейчас они поменялись ролями.
  - Вот полотенца. Тут в пакете глаженный пижамный костюм. Его никто не одевал. Не стесняйтесь. Я постараюсь не задержаться.
  Приняв душ, Виктор Никанорович вытерся. Долго смотрел на пакет с пижамным костюмом. Потом одел свою одежду. Только поменял, вытащенную из портфеля, привезенную свежую рубашку. Включил телевизор, растянулся в кресле и задремал.
  Очнулся, когда Лиана открывала замок входной двери. В гостинную вошла с ворохом пакетов.
  - Поужинаем дома! Оставляю вас. Я должна подъехать в наш центр. Есть неотложные дела. Я ненадолго, да и скоро конец рабочего дня. Чтобы не было скучно, телевизор и ноутбук в вашем распоряжении.
  Однако Лиана вернулась, когда начало темнеть:
  - Извините, что заставила ждать. Пришлось задержаться.
  Поужинали легко, да и есть после сытного обеда не хотелось. За ужином выпили по рюмке молдавского коньяка. Потом кофе с рижским бальзамом. Извинившись, Лиана прошла в ванную. Плескалась долго. Вышла в гостинную в длинном восточном халате до пят. Подошла к своему бывшему доктору, прижалась, уткнувшись лицом под мышку:
  - Столько лет, а запах все тот же!
  Виктор Никанорович чувствовал себя стесненно и неловко. Действительно, прошло столько лет, его пациентка тогда была совсем крохой. Он прикинул разницу в возрасте. Выходило, что огромная.
  Лиана снова упорхнула в другую комнату. Выйдя, прошла на кухню. Почти сразу вернулась с подносом, на котором стояли небольшие бутылки с безалкогольными напитками и бокалами. Снова скрылась в соседней комнате. Вернувшись, протянула Виктору Никаноровичу руку:
  - Прошу!
  Войдя, гость остолбенело остановился. Эта комната была спальней. Широкая кровать была застелена на двоих.
  Лиана тронула пуговицы его рубашки:
  - Раздевайтесь ... Сегодня вы мой Витя! Тот, из прошлой жизни ...
  - Лиана! Детка моя! Я уже много лет не мужик. А после травмы я даже во сне бессилен. Зачем тебе это?
  - Виктор Никанорович! Я с самого детства, как врач говорю, всегда патологически мечтала об этом дне. Я все понимаю. Я уже было смирилась. Я не требую от вас невозможного. Я хочу уснуть вечером и проснуться утром на вашем плече, на вашей груди. Не откажите.
  Виктор Никанорович, бессильно опустив плечи, стоял у дверей.
   - Прошу вас! Я никогда ни о чем подобном не просила мужчину. А вас прошу ...
  Лиана стала расстегивать пуговицы его рубашки. Он стоял в ступоре. Она раздевала его, как ребенка. Раздев, за руку подвела к кровати:
  - Ложитесь!
  Он лег. Происходящее казалось ему нереальным, случайным и неожиданным, как все сновидения. Прошло столько лет! Он практически забыл свою маленькую, необычную пациентку. И вот ...
   Лиана расстегнула пояс, откинула полы халата и шагнула, оставив халат на ковре. В чем мать родила, ящерицей скользнула к нему под простынь. Обняла. Снова уткнулась ему под мышку. Судорожно вдохнула.
   А Виктор Никанорович лежал обессиленный и без надежд. Он так и не преодолел собственную неловкость. В груди поднималось глухое раздражение от собственного бессилия.
   Лиана легла на его плечо, рукой обняла грудь. Ее нога легко, словно была воздушной, опустилась и обняла его правую здоровую ногу.
   - Спать ... тихо произнесла она, словно уговаривая маленького строптивого ребенка.
  Это было его спасением от действительности. Незаметно для себя, он погрузился в глубокое, без сновидений, царство Морфея.
   Казалось, он спал одно мгновение. Сон покидал его, но просыпаться не хотелось. Ему хотелось продлить эти мгновения навсегда. Еще не отошедшему от сна, ему хотелось тихо произнести, вытолкнутые из задворок сознания, прочитанные в незапамятные времена, строки классика:
   - Остановись, мгновенье! Ты прекрасно! ...
  - Часов и дней неумолимый бег, тогда весь мир ты примешь во владенье ... - А это откуда? - лениво подумал он.
  Ему не хотелось напрягать память. Было желание застопорить время. Вот так лежать, чувствовать рядом с собой молодое ароматное без парфюмерии тело. Ощущать, обвившие его, все его члены, ее руки, ноги. Осязать шею, грудь, всю ее целиком. Она продолжала лежать на его плече, а его руки во сне самостоятельно, вне его сознания, обняли ее шею и грудь. У него возникло желание спрятать ее ото всех внутри себя.
  Рука его вне воли потянулась к заветной уютной теплоте ее ног и тела одновременно. Ощутил, что ноги ее приглашающе пропустили его руку к самому тайному и сокровенному. Он ощутил ее влажную готовность исполнить, предопределенную самой природой, миссию продления рода.
  Обычно очень тяжело, особенно по утрам, поворачивающийся в собственной постели, он почувствовал, как неведомая сила сделала его тело невесомым. Эта сила легко приподняла его, бережно и экспрессивно одновременно укрыла им, казалось, ставшую совсем крошечной, женщину. Было реальное ощущение, что все, что происходит с ним, он делает впервые в жизни. Лиана потянулась навстречу. Ее бедра прижались, не отпуская, к его бокам.
   - Мой! - говорили ее движения на извечном языке любовного соития. С неожиданной, для ее небольшого тела, силой ноги обхватили его обручем, продолжая этим движением говорить на безмолвном языке любви:
   - Мой! Только мой! - вещал исконный эгоизм женского начала. - Только мой!
   Все произошло само собой. То ли он наклонился к ней, то ли она неслась ему навстречу. Все свершилось, как свершалось со всеми живыми парами миллионы лет. Этому никто не учит. Стремление слиться воедино у всех когда-то случается впервые. Но происходит так, словно всегда они уже делали это бесконечное число раз.
  Он чувствовал, что растворяется в ней, перестает чувствовать свое тело. Куда-то испарилась немощь, улетучились все неприятные, на каждом шагу преследовавшие его и сковывающие, движения, последствия той страшной автокатастрофы. Он ощутил, что с самой юности в нем, оказывается, сохранилась гибкость его суставов. Он осязал и бережно придерживал своими руками атласную кожу ее теплых хрупких плеч.
  Виктор Никанорович испытывал в своих руках такую силу, что сдави он еще немного, и в его руках хрустнут ее кости. Он разомнет эти лопатки, суставы, ключицы, а между его пальцами потекут ее соки. Ему неожиданно захотелось испытать силу рук и ее хрупкость. Окажись в его руке сейчас камень, он сожмет его так, что сначала потечет вода, а затем каменная твердь рассыпется под его пальцами в мелкий зыбучий песок.
  Он ощущал вибрацию тела Лианы, захватившие ее, внутренние беспорядочные непрекращающиеся волны. Ее короткое тихое "А" разбудило в нем бурю. Он чувствовал собственное напряжение ею, Лианой, ее нутром, ее плотью. Казалось, еще чуть-чуть, и она развалится, разлетится отдельными частями тела в разные стороны, исчезнет. На доли мгновения в нем проснулся страх, что такая миниатюрная, она задохнется под его пульсирующей тяжестью.
  В тот же миг он уловил, что Лиана вытянулась как струна. Своим телом ощутил неподатливую твердость ее трепещущего живота. Он перестал чувствовать ее дыхание. Ему казалось, что эти мгновения длятся больше, чем вечность. Мелькнула мысль:
  - Сможет ли, будет ли она дышать вообще?
  Лиана содрогнулась всем телом, изогнулась, голова ее запрокинулась, рот приоткрылся. Глаза ее плавали под неплотно прикрытыми веками. Виктор Никанорович уловил, потрясший его и подстегнувший его силы, короткий, тихий, самый чудесный в мире стон. Словно оберегая ее от всего мира, правую руку он завел под приподнятые лопатки, левой ладонью бережно обхватил и, как у младенца, поддерживал запрокинутую назад ее голову.
  Давая ей передохнуть, он ослабил объятия и тут же раздался ее короткий, но глубокий, похожий на детский всхлип, прерывистый вдох. Он поймал себя на том, что перестал бояться неудачи и собственной беспомощности. Виктором Никаноровичем овладел веселый, близкий к бесшабашному, азарт одаривать Лиану ощущениями, которые, он был уверен, останутся в ней надолго.
  Его теплое дыхание коснулось ее виска. Губами прижался к ее горячей повлажневшей коже у глаза, завиткам волос на виске. Лиана чуть отвернула голову и невольно подставила под его губы мочку уха. Сухими жаркими губами он захватил и, не осознавая, наработанным живыми существами в течение миллионов лет, извечным младенческим движением стал нежно присасывать бархат мочки ее уха.
  От неожиданности необычного ощущения Лиана выгнулась с новой силой, ее короткое, едва уловимое его ухом "а-а" возродили в нем нечто, близкое к звериному. Из головы его испарились остатки мыслей, что резкими движениями он может доставить ей боль и неудобные ощущения. Он осязал всю Лиану целиком, снаружи и изнутри. Его властно поглощали и тут же выталкивали с, неодолимой и невероятной для ее миниатюрного тела, силой. Дыхание ее стало частым и прерывалось пульсирующим напряжением всего живота.
  Виктор Никанорович отпустил мочку и, чего раньше никогда не делал, неожиданно для себя, кончиком языка стал исследовать глубь ее миниатюрного уха. Лиана больше не переводила дух, не расслабилась ни на миг. Она вся превратилась в тугой, укутавший его со всех сторон и пульсирующий с невероятной силой, комок. Дыхание вновь надолго покинуло ее. Казалось, само дыхание стало невозможным при таком неестественном напряжении ее небольшого тела.
  Виктор Никанорович с противоречивым чувством оттягивал финал случайного дара, чтобы дольше насладиться близостью со, ставшей неожиданно такой близкой, этой миниатюрной неутомимой женщиной. Даже сейчас, когда ей минуло сорок, он про себя называл ее не иначе, как "девочка, Кися". С другой стороны, как у врача, промелькнула мысль, что после стольких лет бездействия в результате тяжелого перелома позвоночника, все может закончиться бессилием вне его воли, внезапно, без логического финала их близости.
  Нежданно он почувствовал приближение того, что невозможно уже предотвратить, притормозить, отдалить либо остановить. Видимо его ощущения передались Лиане. Она, наоборот, внезапно расслабилась. Она словно прислушивалась к чему-то внутри себя. Ее неподвижность подстегнула естество Виктора Никаноровича. Все произошло внезапно. Она ощущала, толчками извергающуюся в нее, часть его горячей плоти. Своей неподвижностью она давала ему возможность полнее ощутить победу над собой после многолетнего перерыва, финал, еще так недавно казавшейся невозможной, близости.
  Ему не хотелось никуда уходить. Казалось, прошла вечность. Вспомнив, что она своим хрупким телом держит всю его тяжесть, лег рядом. Только сейчас он услышал и почувствовал шумное частое дыхание Лианы. С удивлением, граничащим с изумлением он поймал себя на том, что дыхание его совершенно ровное, без ожидаемой и характерной в такие минуты, одышки. Своего сердца он не ощущал. Мелькнувшую, как молния, мысль проверить свой пульс посчитал, мягко говоря, невежливой, если не бессовестной. Прижав ее к себе, он, сам не ожидая, еле слышно произнес:
  - Кися зеленоглазая ...
  Обняв и плотно прижавшись к нему, Лиана содрогнулась и вновь судорожные волны ураганом прошлись по ее телу. Она откинулась и перевела дыхание. Тихо произнесла:
  - Это была бесконечная, без перерывов, буря. Такого еще не было.
  Повернувшись к нему, положила голову на грудь. Широко распахнув свои изумрудные глаза, тихо повторила:
   - Такого еще не было. Спасибо ...
   - Это тебе спасибо. Я уже положил на себе крест и смирился.
   - Пить не хочешь? - впервые после далекого детства за долгие годы их необычных отношений, перейдя на ты, спросила Лиана.
  Он вспомнил, что она называла его на "ты" недолго, где-то до пяти лет. Потом, возможно в результате воспитательных увещеваний родителей или возрастной переоценки отношений, она перешла на "вы". И вот ...
  Повернув к нему лицо, она долго, словно пытаясь запомнить, смотрела на него. Ее чуть прищуренные глаза внимательно изучали его мимику, переводя взгляд с одной половины лица на другую. Он это чувствовал, как врач.
  - Сколько часов ты был без сознания?
  - Девять суток.
  - Когда разрешили вставать?
   Он отвечал на вопросы, но чувствовал, что главная взаимная исповедь еще впереди. Неожиданно она свернулась клубочком, как кошка, правой ногой обняла его и уткнулась головой ему под мышку.
   - Я мечтала об этом дне всю жизнь. Потом, когда наша семья переехала, я осознала бесплодность моих грез. Во мне, возможно благодаря тебе, интерес к отношениям мужчины и женщины возник слишком рано. Я отчетливо помню, как я забиралась к тебе на колено. Мама и бабушка по возвращении выговаривали мне за такое поведение, просили дать слово, что этого больше не будет. Я слово давала, но как только попадала на прием, неведомая сила заставляла меня вспрыгивать на твое колено и усаживаться верхом на ноге, как на лошади. Так мне удобнее было поворачивать голову.
   - Отец меня не баловал, практически никогда не брал меня на руки. Возможно брал, когда я была совсем маленькой. Он приходил с работы поздно, часто, когда я уже спала. Утром, просыпаясь, я всегда видела уже застеленную родительскую кровать. Мама была очень строгих правил, следила за моим поведением на людях, за обедом. Рано стала привлекать меня к работе на кухне. Она мыла, а я вытирала тарелки, вилки, ложки. Мама выработала во мне, оставшееся на всю жизнь, слово "надо".
   - Я еще не ходила в школу, когда засыпая, мечтала, что в один день придет Витя и мы с ним уснем рядом, как спят папа с мамой. Наутро, когда мы с мамой пришли в поликлинику, я впервые села на стул. Больше твою ногу я не седлала, хотя очень хотела сделать это. Едва одолимым было желание почувствовать твое тепло, пронизывающее меня до нудьги где-то под самым горлом. Сейчас полагаю, что все сделали вид, что не заметили перемены в наших отношениях. Восприняли это как должное изменение, происходящее в уме растущего ребенка.
   - Меня очень рано заинтересовали отношения полов. С огромным интересом я наблюдала, как петух догоняет курицу, топчет ее. У бабушки, она жила по соседству, я часами простаивала у клетки с кроликами, просовывая через сетку траву и наблюдая подробности их соития. Я уже ходила в школу, не помню, в каком я была классе, когда сорвавшийся с привязи бык вклинился в стадо коров. Все играющие на лугу дети в страхе разбежались. Одна я, спрятавшись в зарослях лозняка, внимательно в подробностях наблюдала, как огромный бык покрыл остановившуюся корову.
   - Я ни с кем не делилась своими открытиями, уже тогда понимая, что переступаю, очерченные детством, границы. Тогда я осознала, что для взрослых и детей существуют рубежи дозволенного в обсуждении взаимодействия полов. Вместе с тем, разговоры взрослых о свадьбах, рождении детей не укладывались в схему моих детских мыслей, вызывая массу крамольных вопросов. Я очень рано перестала верить, что детей находят в капусте или приносит аист. Я начинала осознавать, что появление на свет детей очень близко походит на то, что происходило у кроликов, собак и коров.
   - Однажды среди ночи я проснулась от необычного шума, неясных звуков, доносящихся из комнаты родителей. Такие звуки звуки я слышала впервые. Я на цыпочках подошла к двери. Застекленная верхняя часть была закрыта занавесками с обшитыми узорными отверстиями. Я приникла к одному из них и застыла. Комната родителей была залита ярким светом полной луны. Родители делали то, что я предполагала, но не представляла себе в подробностях. Я не могла оторваться от занавески.
   - Потом отец стал очень сильно толкать маму. Мне казалось, что он ее душит. Мною овладела жуть. Я чувствовала, что даже если захочу закричать, не смогу, у меня просто не будет голоса. Хотелось удрать, но что-то держало меня у двери. Наконец отец успокоился. Он приподнялся, лег рядом с мамой и внимательно посмотрел в сторону моей двери. Казалось, что он смотрит мне прямо в глаза. Я оторвалась от занавески и бесшумно быстро прошла к моей кровати. Улеглась, плотно укрылась и отвернулась к стене. В это время в мою комнату вошел отец. Постояв возле моей кровати, он прошел на кухню. Было слышно, как он наливает в стакан воду. Потом он вернулся к маме.
  - Я почувствовала себя покинутой и никому не нужной. К горлу подступил противный комок. Хотелось плакать. Даже не плакать, а меня потянуло скулить, как скулит по ночам соседская собака. Я прикусила палец и беззвучно плакала. Потом я уснула.
  - Утром, проснувшись, я долго лежала, отвернувшись к стене. Потом мама заставила подняться, умыться и позавтракать. Родители вели себя, словно ночью ничего не случилось. Только изредка я ловила на себе изучающий внимательный взгляд отца. В остальном все было как обычно. Уже через неделю я стала болезненно наблюдать за животом мамы. Тайно, разумеется. Вместе с тем у меня появились и крепло ощущение, что меня предали. Я видела не раз, растущие у женщин, животы. Потом у них появлялись дети.
  - Меня раздирало невыносимое двойственное чувство. С одной стороны мне хотелось братика. О сестричке я почему-то не думала. С другой появилась неприятная ревность. Меня будут делить еще с кем-то!
  - Осенью в школе мы проходили медицинский осмотр. Было несколько врачей. Среди них Вити не было. Я вздохнула с облегчением. Встречаться с моим Виктором было страшно. Казалось, он взглянет на меня и прочитает мои мысли. Смотрел нас незнакомый молодой доктор. Я не жаловалась. Он попросил меня открыть рот, мельком взглянул, что-то написал в карточке. Даже уши и нос не посмотрел, как это всегда, старательно и не спеша, делал ты.
  - Шли месяцы. Живот у мамы не увеличивался. С облегчением, а заодно с разочарованием и целым ворохом, неразрешимых в моей детской голове, вопросов прошел год. Братик у меня так и не появился. Зато мной почему-то овладело чувство брезгливости к родителям. Я ощущала себя отвергнутой. Жила в своем, выдуманном мной, мире. Тогда у меня появились и стали регулярными месячные. В это время отца перевели с повышением на Украину, затем в Белоруссию. Летом по окончании учебного года переехали и мы с мамой. Новый город, новая школа, новые товарищи. Казалось, я должна была забыть Виктора и все, что было с ним связано.
  - Одним вечером я долго не могла уснуть. Неожиданно для себя представила, что я лежу как мама, а мой Витя, так я тайно называла тебя, вместо папы. Мне так захотелось это испытать! Что буду чувствовать я, что будешь чувствовать ты? Такие мысли посещали меня каждый вечер и я не желала от них освободиться. Сама ощущала, как резко отдалилась от родителей, стала замкнутой, молчаливой. Общение со сверстницами меня не влекло. Я больше читала.
  - А Виктор, между тем, посещал меня почти каждую ночь. Только во сне все было совсем не то, что я наблюдала однажды ночью в родительской спальне. Сны были какими-то неестественными и несуразными. А днем и по вечерам я читала книги и грезила тобой. Я уже знала, что на самом деле происходит в отношениях между мужчиной и женщиной.
  - Училась я, на удивление всем, легко. Класс был большим, я не была обделена вниманием мальчишек, но думала только о тебе. С тобой ложилась, с тобой вставала. Меня совершенно не смущало, что самый младший твой сын Юра был моим ровесником и учился в параллельном классе, оставленной нами в Молдавии, школы. Одни считали меня гордячкой, другие недотрогой, третьи нелюдимой. Я мечтала только о тебе.
  - Закончилась школа. С выбором института проблем не было. Я пошла в медицинский. Тогда ЛОР-болезни проходили на четвертом курсе. С третьего курса попросилась в кружок на кафедре оториноларингологии. Рефераты, обзор литературы, дежурства в клинике занимали все мое свободное время. Я не уставала. Осознавала, что все мои усилия по изучению отоларингологии я посвящаю тебе. Это стало наваждением.
  - На четвертом курсе, после прохождения цикла по ЛОР-болезням я уже ассистировала при проведении срочных операций во время ночных дежурств. Это были в основном внутричерепные осложнения при заболеваниях среднего уха и носа, кровотечения, инородные тела. Но меня как магнитом тянуло к проблеме внутричерепных осложнений при хронических средних отитах.
  - На шестом курсе я сделала обзор литературы, самостоятельно составила развернутый план кандидатской диссертации по проблеме сохранения и восстановления функции лицевого нерва и его ответвлений при разрушении височной кости деструктивными внутричерепными изменениями. Меня привлекала патология мосто-мозжечкового угла. Публикаций в отечественной литературе по выбранной мною теме было мало. Приходилось самостоятельно много переводить.
  - При выполнении работы мой престарелый, уже не оперирующий руководитель, привлек к руководству диссертацией второго профессора, заведующего кафедрой нейрохирургии. Таким образом, у меня стало два руководителя. После защиты диссертации места на ЛОР-кафедре для меня не нашлось. Там, как пауки в банке, грызлись между собой доценты и ассистенты в борьбе за трудоустройство своих чад. Я осталась без работы и перспектив. Не было вакантных мест и в институте врачебно-трудовой экспертизы.
  - Случайно встретившийся в вестибюле института, зав. кафедрой нейрохирургии пригласил меня на следующий день к себе. Там он без вступления предложил мне работу в его клинике. Я не раздумывала. Благодаря напористости моего нового шефа я, будучи кандидатом наук, была зачислена в клиническую ординатуру по нейрохирургии. Профессор рекомендовал вплотную заняться кранио-нейрохирургией, рассчитывая расширить клинику и выделить краниохирургию отдельно. Заодно он настоятельно рекомендовал подумать о теме докторской диссертации. Я, будучи одна, практически жила в клинике. В операционной я осваивала весь спектр нейрохирургических вмешательств.
  - В это время я вышла замуж за прекрасного человека, хирурга, работавшего в соседней клинике. Через год у нас родилась дочь. После внезапной кончины в результате инсульта моего отца, мама переехала к нам. Воспитание нашей дочери, по сути, легло на ее плечи, с чем она прекрасно справляется. Одно меня мучило. Муж был очень ласков со мной в постели и в быту. Я старалась отвечать ему взаимностью, была с ним нежной. Но я оставалась холодной до тех пор, пока не закрывала глаза и не представляла на его месте тебя. Это стало очередным звеном в цепи моих наваждений.
  - Однажды, выезжая в отдаленный район области, РАФ ургентной бригады занесло и машина на большой скорости врезалась в вековой дуб. Сидевшие впереди, мой муж и водитель погибли на месте. Находившиеся в салоне реаниматолог и фельдшер-анестезист с тяжелыми травмами были госпитализированы. Я переживала потерю мужа очень тяжело. Меня не оставляло чувство вины перед ним. За годы нашей совместной жизни Слава так и не познал настоящей, направленной на него, любви. Он был прекрасным спутником в жизни, верным товарищем и мужем, талантливым хирургом.
  - Когда меня пригласили на консультацию к тебе, не сказав фамилии и перечислив все диагнозы, сообщив при этом, что пациент из Молдавии, я разволновалась так, что мой коллега спросил:
  - Что с вами, Лиана Владимировна? На вас лица нет!
  Спускаясь в лифте, я успокаивала себя:
   - В Молдавии десятки, сотни тысяч мужчин пожилого возраста. С ним этого не может случиться! Хватит моего Славы!
  Проходя по коридору, волнение мое нарастало. Еще не войдя в кабинет, я была уверена, что это ты. Что-то витало в воздухе, твой запах, что ли. Несмотря на то, что ты сидел спиной к двери, сомнения исчезли, как только я вошла. В кабинете пахло тобой. Подав руку, я, не удержавшись, обняла тебя. Лицом ткнулась, как девочка, тебе под мышку. Я с трудом удержалась, чтобы не сказать:
   - Вы пахнете так же, как когда-то, Виктор Никанорович!
  Меня удержало присутствие сотрудников, моих подчиненных, и без того шокированных нашей встречей. Пришлось на ходу придумать объяснение, что ты был другом моего покойного отца. Ты слышал.
  Лиана устроилась на его плече и перебирала, когда-то волнистую и густую, сейчас поредевшую мягкую и прибитую годами, пожелтевшую седину Виктора Никаноровича.
  - Как у тебя после нашего отъезда? Как ребята? Я их хорошо помню.
  - Старший юрист, работает адвокатом, средний пошел по линии деда по матери, стал военным. Младший Юрий - кино-инженер на телевидении. В медицину никто из них не пошел. Да и я не настаивал. Дети и внуки сами должны выбирать профессию.
  - Извини, в клинике я читала твои выписки и результаты предыдущих обследований. Знаю, это тяжело вспоминать. В нескольких словах, как все случилось?
  - Я уже был на пенсии, но еще работал. Мы возвращались из Одессы. С проселка на трассу выезжала огромная фура. Водитель, увидев справа две, идущие одна за другой грузовые машины, остановился, пропуская их. Как только они проехали, фура резко, словно прыгнув, выехала до середины трассы. Он увидел мою машину слишком поздно. Я врезался в переднее колесо фуры.
  - Хорошо, что я был в автомобиле один. Жена с сыном и внуками ехали за мной следом. Без сознания, с переломами позвоночника, шейки бедра, обеих костей левой голени, нескольких ребер и грудины, пневмотораксом, разрывом селезенки и тяжелой черепно-мозговой травмой меня госпитализировали сначала в районную, потом в республиканскую больницу. Коллеги считали мою травму практически несовместимой с жизнью. Но я выкарабкался. Очнулся, как говорил, на девятый день.
  - Восстанавливался я удивительно быстро. На работу, разумеется, я уже не вышел. Продумал и расписал свою схему реабилитации. Остались, сковывающие движения, боли в поясничном отделе позвоночника и онемение левой ноги.
   - Наш невропатолог рассказал о вашем центре нейрохирургии. Я вспомнил моего знакомого, работающим главным врачом одного из районов Минской области. Его следы я нашел довольно оперативно в интернете. Ты его, я понял, знаешь. Немаловажным оказалось то, что он работает начальником управления в Минздраве.
  Он предложил обследоваться и пройти лечение, а если будет необходимость и оперироваться в вашем центре. Забронировал гостиницу. А тут, как говорят, нет худа без добра. Тебя встретил. Не ожидал, не думал и не гадал.
  - Да-а ... - задумчиво произнесла Лиана. - Даже не знаешь, как оценить. Если бы не было твоей страшной травмы, я могла тебя и не встретить. Наверное, грех благодарить такой случай. Но он состоялся.
  Некоторое время лежали молча. Потом Лиана повернулась к нему:
  - Я видела, как были озадачены кардиолог и анестезиолог результатами твоего кардиологического обследования. Что у тебя с сердцем?
  - Да ничего серьезного у меня сейчас с сердцем. Как делаю электрокардиограмму, так сразу вопрос:
  - Когда у Вас был инфаркт?
  - У меня инфаркта не было вообще. Первый раз делали ЭКГ, когда пытался поступить до армии в военное училище. Потом в армию не хотели брать. Боялись. Пришлось чужую ЭКГ в личном деле поменять. В те годы, если парень не служил в армии, значит он в чем-то дефектный. Даже девчата в селе настороженно к таким относились. Это сейчас от армии правдами и неправдами "косят". У меня на ЭКГ блокада обоих пучков Гиса. Либо что-то врожденное, либо перенес в раннем детстве инфекцию. Сейчас не жалуюсь.
  - А в детстве у меня несколько раз была остановка сердца во сне. Видимо временная, преходящая. В такие секунды меня словно кто-то будил. Сначала ложил руку на сердце. Когда чуть подрос, научился определять пульс. Для меня и сегодня загадка. Достаточно было кулаком постучать в грудь, сердце самостоятельно запускалось. Сначала была тахикардия, но через пару минут все восстанавливалось. Последний раз со мной такое случилось в 14 лет. С тех пор до сегодняшнего дня остановки сердца не было ни разу. В институте некоторые, даже преподаватели мне не верили. Тем более, что я занимался спортом. Только один старый профессор, еще ленинградской школы, говорил, что такое бывает. Он сказал, что сердце, скорее всего, возобновило бы работу без ударов в грудь.
  Лиана слушала его с широко расширенными глазами. Потом взяла запястье. Внимательно посчитала число сердечных сокращений. Аритмии не уловила. Потом приникла ухом к груди, там где сердце. Виктор Никанорович понимающе усмехнулся.
  - Не бойся. Я в автокатастрофе выжил. Сколько операций, каждый раз наркоз. Сердце так и не остановилось.
  Казалось, только сейчас она увидела его шрамы и послеоперационные рубцы. Внимательно обследуя, по несколько раз целовала каждый страшный след былой аварии. Лиана заставила Виктора Никаноровича повернуться в постели. Он не сопротивлялся. Потом уложил ее голову на свое плечо:
   - Лиана! Скажи, ко...?
   - Никогда! - неожиданно резко, с почти незнакомыми интонациями в голосе, прервала она Виктора Никаноровича и повторила. - Никогда! Такое больше не повторится. А нам надо запомнить сегодняшнюю встречу такой, какой она была!
   Глядя в потолок, уже другим, примирительным голосом тихо произнесла:
   - Пойми. Ты грамотный врач. Тебе не восемнадцать лет. И я не хочу в возможной неудаче видеть тебя побежденным, жалким и извиняющимся. Пусть будет так! Достойно! Я хочу вспоминать эти часы, как самые яркие! Они такими и были!
  Утром, собираясь в клинику, Лиана повернулась к, одевающему пиджак, Виктору Никаноровичу:
  - Поедем в клинику. Еще вчера были готовы результаты функциональных и лабораторных исследований с заключениями. Потому я и отлучилась в клинику после обеда. Но я тебе хочу дать один совет. Это лично мое мнение. Я против оперативного вмешательства. Нога функционирует хуже, но функционирует. После травмы поясничного отдела позвоночника и оперативных вмешательств на тазобедренном суставе я лично не гарантирую тебе улучшения в послеоперационном периоде. Как и не исключаю того, что в чем-то результат может быть обратным. Я буду держать свое мнение при себе. Сегодня тебя будет смотреть профессор. Спинной мозг и периферические нервы его епархия.
  Когда они ехали в клинику, Виктор Никанорович про себя отметил, что сегодня Лиана ведет машину гораздо осторожнее, нежели вчера. Про себя он понимающе улыбнулся. Заехав со стороны приемного отделения, в клинику поднялись служебным лифтом. Не успела Лиана открыть свой кабинет, как к ней подошел аспирант клиники:
  - Лиана Владимировна! Шеф просил вас, как только появится пациент из Молдавии, пройти с ним к нему в кабинет. Все обследования у него. Ему с самого утра звонили из министерства.
  Лиана Владимировна, переодевшись, вышла в коридор:
  - Пошли!
  Ответив кивком на приветствие, профессор попросил раздеться. Долго обследовал пояснично-крестцовую область и тазобедренный сустав. Словно считая, осмотрел все рубцы. Еще раз изучил томограммы. Лиана стояла рядом. Профессор повернулся к ней.
  - Ваше мнение, Лиана Владимировна!
  - Я свое мнение пациенту сказала. Не хотела бы повлиять на ваше.
  - А вы дипломат! ... - положив очки на стол, профессор встал. - Операцию считаю нецелесообразной! ...
  В тот же вечер последним рейсом Виктор Никанорович, обменявшись с Лианой телефонами, вылетел в Кишинев. Он настаивал на вызове такси, но в аэропорт отвезла его Лиана. Проводив Виктора Никаноровича до сектора посадки, Лиана поднялась на второй этаж. Отсюда была видна большая часть летного поля. Среди группы пассажиров, направляющихся в автобус, Лиана без труда узнала прихрамывающего Виктора Никаноровича.
  Автобус притормозил у самого трапа. Среди поднимающихся в самолет пассажиров Виктора Никаноровича Лиана не опознала. До самолета расстояние было значительным. Кроме того, Лиана сняла очки и, часто прикладывала к глазам носовой платок. Убирала, размывающую и преломляющую все вокруг, постоянно набегающую слезу. Самолет взмыл и растаял в далекой дымке, а женщина продолжала стоять и смотрела вслед.
  
  Вернувшись домой, Виктор Никанорович окунулся в свои хозяйственные дела. Продолжал заниматься лечебной физкультурой, сам массировал ногу и, сколько мог, поясничную область. Придумал прибор для вибромассажа собственной конструкции. Приехали в гости внуки. Вдохновенно, с азартом помогали деду в его зверинце. Погодки, сын старшего и дочь среднего сыновей по секрету признались деду, что через год и два будут поступать в медицинский. Виктор Никанорович долго молчал. Потом спросил:
  - А вы чувствуете себя готовыми к нелегкой учебе, кропотливой работе, которую нельзя выполнять на тройку. Вы ощущаете в себе готовность среди ночи быть разбуженным и, превозмогая дневную усталость, бежать в больницу, брать на себя ответственность за здоровье и жизнь, попавших в беду людей?
  Внуки промолчали. Через несколько дней, уединившись с дедом в саду, подтвердили свое намерение идти в медицину.
  - Тогда благословляю! - коротко сказал дед.
  Благодушное настроение и внешнее спокойствие Виктора Никаноровича с трудом маскировали в душе бурю, с которой он прилетел из Белоруссии. Все продолжалось, как обычно. Продолжал много читать, засиживался до глубокой ночи в социальных сетях. Пчелы, зверинец ... Но Виктор Никанорович вернулся из Минска другим. Все отметили, что он стал меньше хромать. Все так же гордо нес свою, убеленную ранней сединой, голову. Но жена, Елена Николаевна видела, нутром чуяла непокой, поселившийся в душе мужа.
  - Витя! Что тебе сказали в Минске? Отказали в операции? Ничего страшного? Что же тебя гложет?
  Виктор Никанорович просыпался рано, продолжал каждый день тщательно бриться, работал, читал, шутил, засиживался за ноутбуком. Но так же, как только просыпался, целый день и ложась спать, он каждый день заново переживал, проведенные в Белоруссии, одни сутки из его жизни. Он великолепно все понимал и оценивал. Подумал:
  - Черту душу отдал бы, чтобы пережить те часы, минуты, мгновения, которые никогда не повторятся. Как права была девочка!
  Вместе с тем он чаще стал подходить к зеркалу и тайком вглядывался в свое отражение. Ерошил волос. Смотрел на ссутулившуюся, постаревшую, особенно за последние годы, Елену Николаевну. Давал себе отчет, что в ее сутулости, седине и морщинах немалая толика его "заслуги". Самые светлые воспоминания последнего времени плотным клубком сплелись с ощущениями безвозвратно убежавших в прошлое лет.
  С Еленой Николаевной они давно спали в разных комнатах. Он засиживался допоздна за компьютером, она часто всхрапывала ночью и будила его. Сон куда-то подло убегал до самого утра. После травмы сыновья привезли ему широкую двуспальную кровать, которая из-за ночных болей в ноге была ему узка. Постоянно менял положение, с трудом поворачивался, ложился лицом вниз. Не проходило двух-трех минут, а нога уже требовала смены положения. Широко отставлял ногу, пытался подтянуть к подбородку, затем снова с трудом поворачивался лицом вверх.
  Он лежал в кровати, когда Елена Николаевна зашла, как обычно, к нему и пожелала спокойной ночи. Неожиданно для них обоих он произнес:
  - Лена! Ложись сегодня со мной!
  Она изумленно вскинула брови. Принесла подушку и, стараясь не доставлять ему неприятных ощущений, легла рядом. Он подолгу лежал с открытыми глазами, обнимал Елену Николаевну, как в далекой молодости. Пытался воскресить в себе те безумные ощущения, которые сопровождали их ночи в уже так далеком прошлом. Напрасно! Казалось воспоминания недавнего времени подмяли под себя, стерли былое. Память высвечивала другую, завитую крупными локонами голову, тонкую длинную шею, атласную кожу хрупких плеч, жадные губы, неповторимый и незабываемый ее аромат. Зрительная память выталкивала перед ним насыщенно зеленые, почти изумрудные глаза. Он продолжал ощущать, вибрирующее под его весом, неутомимое тело.
  Обеспокоенная, Елена Николаевна по вечерам заходила в его комнату, и каждый раз он просил ее остаться. Не раз, чтобы очистить свою душу, он порывался рассказать ей о минской встрече. Но как только он проигрывал про себя рассказ, ловил себя на том, что его исповедь станет повествованием о, вернувшихся к нему из далекого прошлого бурях чувств и урагане ощущений с его юной Леной, того, чего Елене Николаевне в ее возрасте уже не испытать. А она младше его на целых пять лет!
  - Очистить душу? Разве так душа очищается?
  - А как она примет?
  Вчера, после обхода своего зверинца, зашел на кухню. За столом сидела Лена. Лицо ее было посеревшим, обтянутым.
   - Уходишь на минуты, бери с собой мобильник.
   - А что со мной может случиться?
   - Не только с тобой. Я распределяла белье для глажки. Слегка затошнило. Я очнулась на полу. Сколько лежала, не знаю. Подняться не могла. До тонометра надо было дойти. Не могла. Потом, когда измерила давление, стало ясно. Давление упало.
  Слова жены пригвоздили его к полу:
  - Это после постоянного высокого давления! Что может быть хуже?
  - О чем рассказывать?
   - Кому рассказывать?
  Лена, сорок лет проработавшая педиатром, ушла на пенсию с высоким давлением, артритом, сахарным диабетом. Плюс в молодости, Лене было тогда ровно тридцать лет, прямым переливанием умирающему младенцу её крови, привили гепатит.
   Он был уверен, что услышав именно от него о произошедшем в Минске, после стольких лет его мужского бессилия, она подойдет и тихо скажет:
  - Я рада за тебя после стольких лет твоей беспомощности ...
  А что будет твориться у нее внутри? Нет! Такой боли он не мог ей причинить. Это стало бы унижением друга и жены, спутницы жизни, с которой вырастил троих сыновей. Это могло быть принято, как самовосхваление. Бахвальством он вообще никогда не страдал.
  Вместа с тем, он не мог и не хотел избавиться от пережитого совсем недавно в Минске, не желал освободиться от возвращения в свою молодость, в свои, уже было забытые ощущения, от подаренного ему Лианой, сладостного урагана.
  Каждый раз он прекращал исповедь, не начав ее. Только ложил голову Елены Николаевны себе на плечо и вздыхал.
   Этой ночью во сне он почувствовал на своем плече теплую и уютную тяжесть головы Лианы. От неожиданной радости сердце его замерло. В сновидении он жаждал продлить эти мгновения. Он противился собственному пробуждению. Не было желания проснуться и постучать по груди.
   Он почувствовал дуновение ветерка. Увидел себя с Лианой, мост, неширокую речку. Взявшись за руки они стояли на мосту. Бесшумно трепетали листья ракит. Стиснув руку Лианы, прыгнул. Почувствовал прикосновение мягкого привяленного сена. Как в детстве, когда прыгал с древнего деревянного моста, обхватил ногами и руками, плывущий после ливней в верховье речки, стог. Оглянулся. Лиана, такая маленькая, осталась на мосту.
  Только мост почему-то остался далеко внизу. Лиана стояла под желтеющей березкой, сложив руки на груди кулак в кулаке. Локотки ее почти соприкасались. Неподвижно стояла она на, уплывающей назад и вниз, тверди нового железобетонного моста. Но зачем там, на мосту желтеющая березка? И моста не было в его детстве. Новый мост построили в семидесятых. Изумрудные глаза совсем крошечной, четырехлетней Лианы светили уже впереди, в глубине длинного круглого, почему-то вращающегося, тоннеля.
  Быстрое течение несло его с, качающимся на воде, стожком рыхлого сена. За излучиной речки на другом берегу его ждал отец. Витя не помнил его. Он родился в тридцать девятом. В том году отца сначала взяли в кончентраре. В сороковом призвала на переподготовку сменившаяся власть. В сорок первом опять гудела и дрожала земля. Началась война. Три года в Плоештах. Потом демобилизовали. К сыну не дошел. По дороге домой был призван уже красноармейцем. Потом пришла похоронка.
  Плывущий с Витей стожок прибило к берегу. Рывок, и теплые, сильные руки отца подхватили его. Он обнял отца за шею. Полный покой, из которого не хотелось выходить. А на плече он чувствовал, пытающуюся вырвать его из вечного ничто, маленькую, почти невесомую руку Лианы. Внезапно рука ее отяжелела. Это Елена Николаевна, жена, спавшая рядом, проснулась. Тронула, затем потрясла плечо и, убедившись, что муж не дышит, упала на грудь и закричала:
  - Витя! Ты куда?! Не-ет!
  И заголосила тем страшным безутешным воем, которым жены в одиночку провожают в мир иной, внезапно ушедших, мужей.
  Похороны были многолюдными. Казалось, проводить старого доктора в последний путь собрался весь район. Похоронная молчаливая суматоха. Оркестранты тесной группой сбились в сторонке. Сыновья тихо обсуждали детали процессии. Побледневшая и усохшая за последние два дня Елена Николаевна сидела у изголовья покойного и гладила его белую голову.
  Тихо и коротко пропела одинокая труба. Сразу же по сигналу грянул марш "Прощание славянки". Эту мелодию завещал Виктор Никанорович своим сыновьям сыграть два раза задолго до своего ухода в мир иной. Первый раз при выносе из дома, второй - у самого последнего приюта. Гроб с телом покойного из дома вынесли двоюродные братья и близкие друзья. Прощальные речи ...
  В стороне, на пригорке широкой усадьбы, огородом упирающейся в берег речки, одиноко стояла молодая женщина в черном. Короткая вуаль едва прикрывала ее лоб. Плечи казались обвисшими, спина ссутулилась. На нее, в похоронной суматохе многочисленных провожающих в последний путь старого доктора, никто не обратил внимания.
  Из-за фотохромных, темнеющих на свету, линз очков, цвет ее глаз определить было невозможно.
  
  04 10 19 г.
  
  
  Цена дамской чести
  
   Целое лето старый Костаке собирал сухой валежник в широкой, уже редеющей от времени лесополосе. В нижней части сквозь посадку между стволами виднелось небо. Только вверху сохранились густые кроны. С окраины села верхушки деревьев казались пушистыми. Сам старый, Костаке подбирал только старые, высохшие, а лучше, упавшие с дерева ветви. За тридцать лет безвременья еще не выветрилось из памяти, что лесополосы были колхозными, потом совхозными.
  В колхозные годы на страже порядка, в, высаженных всем миром сразу после войны для снегозадержания и сохранения влаги в земле, лесопосадках, стоял Закон. Его представителями были хромой агроном по многолетним насаждениям Маноил Маноле и, вернувшийся с войны без правой кисти, старший охранник всех времен, Ион Тулбуре. Сейчас Закон представляет грозная экология.
   Старый Костаке, собирая хворост, аккуратно ломал его на отрезки равной длины, укладывал в снопики и вязал алюминиевой проволокой из расплетенного толстого, выменянного у электриков, кабеля. Снятые и аккуратно свернутые в кольца старые кабели, монтажники, время от времени несли к небольшому домику старика, где совершался первобытный товарообмен. Сегодня такие коммерческие отношения именуются бартером. Все село знало про крепость дважды перегнанной сливянки, абрикосовой и вкус ароматного вина старого Костаке.
  Зацепив четыре вязанки за крючья со шлейками, переделанными из старых вожжей от ненужной уже никому конной упряжи, старый Костаке взваливал на себя хворост и застегивал двумя крючками на груди. Так он, уже в собственной упряжи, нес вязанки домой. Руки оставались свободными. Походя, старик подбирал по дороге гнутые гвозди, гайки, кусочки проволоки. Придя домой, выравнивал гвозди, забивал их в глинобитную стену сарая и нанизывал на них гайки, шайбы, согнутую в крючки найденную проволоку. Все пригодится. Если не ему, то тем, кто будет когда-то жить в его доме.
  Медленно шагая по извилистой тропке через широкий луг, сгорбленный под тяжестью лет и хвороста, старый Костаке был похож на такого же старого навьюченного ишака. Каждый раз, таская хворост, он мог смотреть только вниз и видел под собой, с каждым шагом уплывающую назад, утоптанную им за долгие годы, тропку и, с обеих сторон, сопровождающую ее, зелень травы.
  Принесенный хворост старик укладывал за сараем под навесом, построенным из котельца и крытым старым, снятым с, разобранного по постановлению правительства в самом начале девяностых, склада ядохимикатов, еще целым шифером. Долго лежали аккуратно уложенные листы шифера и отличный, парковский котелец под открытым небом. Не могли найти места для их захоронения. Экологи не давали покоя. То в Рэут с водами могут попасть яды, то в Куболту, а то и в Кайнар.
  Не могла крестьянская душа вынести вопиющую непрактичность, оставить такое добро без присмотра. Первыми исчезли, словно вчера доставленные, без единой червоточины, деревянные балки. Потом испарились железобетонные плиты перекрытий. Куча котельца и стопка шифера таяли на глазах, становились все ниже.
  Не мог упустить своего счастья и старый Костаке. Небольшой тачкой таскал он котелец и шифер. Работал больше по ночам. Наконец остался небольшой холмик белого песка вперемежку с окаменевшим чамуром. Наконец исчез и холмик. Видимо, на обмостки кому-то понадобился песок. Приехал в очередной раз эколог, а на месте бывшего склада черная, словно выжженная земля. Много лет на том месте ничего не росло. Но, как говорят, нет котельца и шифера, нет проблем. С тем и уехал эколог.
  После дождя пригревало солнце и испарения из котельца и крыши навеса старого Костаке заполняли всю магалу. Соседи воротили нос, некоторые чихали. Но и польза от того навеса немалая. С тех пор, как был построен навес, исчезли у старого Костаке и ближайших соседей крысы, мыши и огромные черные вонючие тараканы.
  С годами старым Костаке овладел навязчивый счет. Он прикидывал, сколько шагов до лесополосы, подсчитывал, сколько вязанок уйдет зимой за день, за неделю, месяц? Сколько месяцев продлится зима? Какой она будет в этом году?
  Потом его долговременную память заполняли расход угля за зиму и цены того, уже так далекого, словно никогда и не было, времени. Он помнил до копеек, сколько стоила тонна угля марки "семечки": мытой и немытой. Антрацит был разным. "Орешек" стоил 14 рублей тонна. Семнадцать рублей стоил калиброванный. Крупный антрацит стоил от девятнадцати до двадцати трех рублей за тонну. Курным силезским углем сельчане пренебрегали. Надо было каждой весной снимать заглушки юхт, чистить печь и весь дымоход доверху. Подсчитывал, сколько тонн угля он мог купить тогда за одну пенсию. Выходило, что много. Еще оставалось для жизни.
  Вспоминал цены на хлеб. Когда его Гашица, выпекавшая огромные караваи душистого белого хлеба, ушла в мир иной, старый Костаке покупал, полюбившийся ему, круглый серый хлеб за шестнадцать копеек. Белый стоил двадцать копеек, лучший калач - сорок две. Водка в магазине стоила два восемьдесят семь с бутылкой. Это восемнадцать булок серого хлеба. За одну пенсию старый Костаке мог купить почти пятьсот булок круглого хлеба.
  За сегодняшнюю стоимость одной бутылки водки не купишь и десяти буханок хлеба. Потом вздорожала до заоблачных высот сама водка. Потому старый Костаке стал гнать самогон. Это стало его самой твердой, хоть и жидкой валютой. В июле, когда поспевали жердели, он целый день проводил в сохранившихся лесополосах. Мош Костаке трусил, больше похожие на высокие кусты, деревья и собранные в сумки сладкие, шафранного цвета плоды, уносил домой. Потом наступала пора слив. Еще при совхозе он собирал в садах упавшие перезрелые сливы. Все это приносил домой, пропускал через барабанную, изготовленную им самим терку-дробилку и полужидкую смесь сливал в огромную каду.
  В каде фруктово-ягодное сусло бродило, распространяя по магале, так знакомый всем, аромат. И это, несмотря на то, что старик тщательно укрывал каду пленкой и туго обвязывал. Когда в каде не тухла зажженная спичка, перебродившее сусло Костаке протирал через решето, чтобы в самогонный бак, не дай бог, не попала какая-либо косточка. Затем варил самогон. Потом собранную огненную жидкость, разведя водой, перегонял повторно. Зато в селе ценили его самогон. Так и называли: Ракиу "Костаке".
  Навьюченный хворостом, во двор вошел через постоянно открытые ворота. Калитки у деда не было, как и закрывающихся ворот. Много лет назад, на Андрея Первозванного какие-то озорники утащили калитку. Да так и не нашел. Не поднимая глаз, он нутром почуял, что на порожке его дома сидит гость. Он знал, кто это. Заполнив все пространство порога, старика Костаке поджидал его старый приятель, бывший директор совхоза.
   У навеса старый Костаке сбросил с плеч свою упряжь с вязанками хвороста. Повернувшись, выпрямился и поздоровался:
   - Добрый день, Остап Тарасович!
   - Буна зиуа, мош Костаке!
  Они всегда так здоровались. Молдаванин Костаке приветствовал бывшего директора по русски, а украинец экс-директор салютовал старику на молдавском.
  Сам Остап Тарасович родом был из Украины, с Полтавщины. Учился уже на пятом курсе в Тимирязевской академии, когда познакомился с уроженкой молдавского села, студенткой отделения сельхозхимии, Наташей. Вскоре они поженились. По окончании Тимирязевки, Остап, будучи отличником, получил право выбора места будущей работы. Была предложена аспирантура на родной кафедре в Москве, работа в одном из областных центров Украины и остальное на выбор.
  В родные места не хотел ехать из-за своего имени-отчества. Вероятно родители не читали Гоголя, его "Тараса Бульбу". Правда, в школе его недолго дразнили. Остап рос не по дням, а по часам. И горе было шутникам, которые спрашивали его, почему у него одни сестры, а младшего брата нет. Он решил поехать в Молдавию, на родину своей Наташи. Сначала работал агрономом по полевым культурам, потом главным, затем секретарем парторганизации. Позже был назначен директором совхоза.
  Детей у них не было. Рослый, под два метра ростом, могучий Остап мечтал о сыне, Наташа о дочке. Наконец в их дом пришла радость. Месячные прекратились, стал расти живот. Акушерка подтвердила факт беременности и дала направление к, единственному тогда, пожилому акушер-гинекологу. Долго доктор озабоченно осматривал Наташу, задал массу вопросов. Затем дал направление в Кишинев. В столице, не откладывая, предложили операцию. Но было поздно. Рак распространился по всем органам. А Наташа до того и боли не чувствовала. После операции недолго прожила Наташа.
  Безутешный, еще молодой Остап так и не женился. Приезжали родственники, звали на Украину. Привозили с собой миловидную молодицу, но не мог Остап Тарасович видеть после Наташи в доме другую женщину. Убирать приходила Фрасина, тетя Наташи, нанашка (посаженная) на их свадьбе. Однажды пришла с помощницей, тоже племянницей, двоюродной сестрой покойной Наташи, работавшей учительницей в соседнем селе. Но Остап и бровью не повел. Насупившись, вышел. Громче, чем обычно, хлопнула дверь его машины. Племянница, наклонив низко голову, вышла в другую комнату. Больше в доме Остапа она не появлялась. Нанашка перекрестилась:
  - Господи! Разве можно так долго одному? Разве тоскуют так долго?
  В селе поговаривали, что он не был святым, но второй жены у него так и не было. Дом его стоял на пригорке, на виду у всего села. Никто не видел, чтобы в его доме заночевала какая-либо женщина. Остап отдавался работе. Особой заботой директора была школа. Выделил площадь и обустроил стадион, построил лучший в районе огромный комплекс для военно-спортивных игр. Очистил старое, давно заиленное озеро. Рядом с конторой совхоза построил типовой, на вырост, ясли-сад.
  Роднило старого Костаке с экс-директором и то, что могилы их жен, Гашицы и Наташи случайно оказались рядом. Каждый год, в воскресенье, через неделю после Пасхи встречались два бобыля на сельском погосте. Расстелив полотенца, раскладывали на могилы поману. Первым делом обменивались поманами между собой. Плеснув на могилы абрикосовую водку, выпивали. На кладбище не закусывали никогда ...
  Отдышавшись от нелегкой для его возраста ноши, старик Костаке пригласил бывшего, теперь уже тоже на пенсии, директора в дом. Мош Костаке в сравнении с девяти пудовым гостем казался маленьким сухоньким юрким гномиком. Несмотря на свои девяносто лет, с пилой он еще лазил на высокие деревья, проводил обрезку, а то и валил толстые усыхающие старые стволы. Огород обрабатывал сам, корма козе заготавливал, как сам говорил, с походом, то есть с лихвой.
  Экс-директор войти в дом отказался. Как всегда, сел за небольшой, на двух человек, расположенный под раскидистым орехом, столик. Столик стоял на плоском листе толстого шифера, который смекалистый мош Костаке притащил с, разрушенного перестройкой, коровника. На листе стояли и две массивные, сработанные хозяином, табуретки. Мош Костаке вынес шкалик с, любимой бывшим начальником, абрикосовой.
  Остап Тарасович наливал себе сам. Он не терпел ухаживаний. Мош Костаке принес тарелочку с давно остывшей, по краям усохшей, мамалыгой, куском порезанного сала и размятой брынзой. Выпив две-три, а то и четыре неполных стопки, бывший директор сидел, руками приподняв и поместив свой огромный живот на край низенького стола. Так ему легче дышалось. Подперев щеку кулаком, долго сидел молча. Потом убирал руку, и, глядя на противоположный пологий склон, снова молчал.
  Старый Костаке знал, что в такие минуты ему тоже надо помолчать. Глаза бывшего директора, и без того выпученные нездоровым внутренним жиром, становились похожими на рачьи, наливались кровью. Вот-вот вывалятся и отпадут. Багровое его лицо принимало синюшный оттенок. Потом следовал глубокий, с хрипом и присвистом, вздох. Через несколько секунд во дворе старого Костаке раздавалось негромкое, протяжно-шипящее:
  - С-с-суки-и!
  Старый Костаке знал кто "суки" и где они. Его память цепко хранила длинный гараж за совхозной конторой, три широкие двустворчатые двери. На стенах батареи центрального отопления, чтобы зимой автомобили не охлаждались. В боксах стояли УАЗ 469, "Волга" и "Нива". Все три машины обслуживал единственный водитель Петрика. Благо директор редко ездил с водителем. Основной задачей Петрики было поддержание порядка в боксах и мытье автомобилей. Когда машины высыхали, Петрика открывал все двери и тщательно пылесосил салоны, оставшихся в боксах автомобилей. Остап Тарасович не терпел в салоне даже пылинки.
  В боксах совхозного гаража стояли, всегда готовые к выезду двадцать с лишним грузовых автомобилей, из них три самосвала. Строительный кран, бульдозер, грейдер, десятка два гусеничных и колесных тракторов. Лучшая в районе ферма, виноградники, сады ...
  Поправив на столике свой живот, Остап Тарасович, не поворачивая головы, попросил:
  - Мош Костаке! Принеси луковицу.
  Старик знал, вслед за просьбой принести лук, Остап Тарасович нальет из шкалика очередную стопку. Пройдя к сараю, выдернул из связки луковицу побольше и длиннее. Такой лук сочнее и слаже. Широкой ладонью гость давил луковицу об столик. Уходя, Остап Тарасович оставлял на столике купюру, всегда превышающую стоимость самогона. Старик каждый раз отказывался, помня все, что связывало их в жизни. На предложение хотя бы получить сдачу, Остап Тарасович всегда пренебрежительно молча двигал в воздухе одной кистью.
  Прикончив шкалик, Остап Тарасович еще некоторое время сидел. Живот его покоился на столике. Каждый раз, неся луковицу, старый Костаке обращал внимание на, спускающиеся по обе стороны широкой табуретки, обвисшие ягодицы бывшего директора.
  Не раз старик вспоминал историю из необычного общения. Это было более тридцати лет назад. А может и все сорок. Старый Костаке, жил на околице, раскинувшегося широким кругом вокруг озера, села. Когда была жива его Гашица, Костаке держал корову. Когда жена преставилась, одному Костаке трудно стало держать корову. Да и молоко некуда девать. Покойная Гашица успевала подоить, разлить по крынкам, помыть ведро, большую кружку, пустые крынки. Излишки молока сдавала, по часам курсирующему с бидонами в бестарке по селу, приемщику. В коридоре всегда пахло свежим молоком.
  А сейчас ... Открывая дверь, ощущал, бьющий в ноздри запах прокисшего, а то и гниющего молока. Договорился с племянником держать корову на двоих. Корова была дойной, как говорили в селе, завидной. Племянник с радостью согласился. Держали корову по три дня.
  Только заметил старый Костаке, что отдав корову, дающую десять-двенадцать литров молока, через три дня надаивал вдвое-втрое меньше. Да и худеть стала Жояна. Потом подсказала соседка племянника:
  - Мош Костаке! Андриеш берет Жояну и выдаивает больше ведра. Но корова у него кормится только тем, что пасет на пастбище. А дома ничего. Иногда воды забудут налить. Одна слава, доить не забывают...
  Терпел старый Костаке до морозов. Корова совсем отощала. Не успевала отойти за три дня обильного кормления у старика. Даже теплое пойло из отрубей не помогало. Старик ни слова не сказал племяннику, не хотелось скандала. Уж больно криклива была Мариуца, жена Андриеша.
  Однажды, забирая корову, старик бросил пробный шар. Посетовав, что Жояна стала хуже доиться, решил ее продать. Отдав Андриешу положенную сумму, два месяца откармливал кормилицу. Корова отошла, округлился живот, в конце марта ожидался отел. Жояну охотно купили недалекие молодые соседи. Потом нарадоваться не могли.
  А старику без молока вроде и есть нечего. Скучно без творога, сметаны ... На склоне холма за пересыхающей летом речкой много лет назад совхоз отвел площадь для пастбища, где паслись, собранные на лето в стыну, козы сельчан. Перед глазами каждый день огромное козье стадо пасется, словно дразнит:
  - Вот оно, молоко, сметана, каш, брынза!
  Заприметил Мош Костаке одну, еще не старую рыжую, огненной масти, козу. Высокая, тонконогая, длинная шея, маленькая безрогая головка. Но главное - вымя!
  - Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!
  Расспросил чабана об одной, другой козе, а потом поинтересовался, вроде невзначай, и рыжей.
  - Редкостная коза! - рассказывал чабан. - Доится до нового года, потом самим прекращать надо. В конце марта, как правило, окот. Молока много даже на двоих. А молоко! Не молоко, а теплое мороженое. Совсем не пахнет козой.
  Потерял покой старый Костаке. Выйдя поутру, первым делом вглядывался в стадо. Увидев свою желанную, целый день ходил в приподнятом настроении. Даже имя ей придумал:
  - Пусть будет Жояной, как и корова!
  Участок огорода, два года назад засеянный люцерной для коровы, старик освободил от сорняков, залысины подсеял клевером. Вовремя. Как раз пошли теплые дожди. Регулярно косил, вялил, сушил и складировал на чердаках ароматное сладкое люцерно-клеверное сено. За сельмагом на куче мусора подбирал выброшенный бумажный шпагат и тщательно сматывал в кружки. Аккуратно обрезал мелкие ветки ивы, орешника, дуба, рябины и прутья вишняка. Шпагатом вязал небольшие веники и подвешивал под широкой стрехой на задней стене дома. Соседи недоумевали. Старый Костаке про себя улыбался и считал готовые веники: по одному в день до Пасхи должно хватить. А там окот и теплое пойло. С сухим сеном веточный веник в зимний период будет лакомством для его Жояны. Сухие листья, веточки, даже бумажный шпагат будут съедены козой с удовольствием и без остатка!
  Так прошло лето. Осень выдалась сухой. Травы были выбиты копытами, постоянно находящимися в поиске листочков и стебельков, коз. В самом начале ноября выпустил чабан двух козлов. С радостью увидел старый Костаке, что рыжую покрыл, особенно нравившийся ему, крупный безрогий козел.
  Начались дожди. Хозяева, еще летом выбравшие каш (свежая, несоленая брынза), рассчитавшись с чабаном, разобрали коз по домам. Не прошло и двух недель, отправился старый Костаке в соседнее село к хозяину рыжей. Они знали друг друга давно. В августе сорок четвертого оба были одновременно призваны, только что открытым в соседнем селе, районным полевым военкоматом. Потом учебная рота в Закарпатье и бросили новобранцев в кровавую мясорубку под Будапешт.
  В первом же бою земляк был ранен навылет в правое плечо. На том и разошлись их фронтовые дороги. Земляка с пулевым ранением и разбитым суставом эвакуировали в госпиталь. Ефрейтор Костаке без единой царапины закончил войну в Праге, уже после Победы.
  И вот снова их пути пересеклись. Торг длился недолго. Выложив требуемую сумму, Костаке сел с хозяином выпить молодого вина - тулбурела. За стаканом вина - очередная нечаянная радость. Оказалось, что трехлетняя козочка зовется Жояной. Отвязал хозяин Жояну от стойла, и вместе с поводом вручил старому Костаке:
  - На счастье! Чтоб окотилась удачно, доилась хорошо и не болела! А мне хватит. У меня еще ее мама, две дочки и подрастающий козлик.
  Повел Костаке Жояну полевой дорогой домой, благо неполная луна освещала путь. Дошли они так с Жояной до развилки трех лесополос. Между ними узкая просека. Показалось Костаке в просеке что-то темное. Уже прошел мимо, но нечистый заставил вернуться. Подходит, а в просеке высокая машина, на которой начальники ездят. Темно-зеленая такая, словно специально, чтобы ночью не заметна была.
  Заглянул Костаке через переднее стекло, а там никого. Беспокойство овладело стариком. А стекла на задних дверях задернуты занавесками, ни зги не видно. Повернул осторожно Костаке ручку дверцы, приоткрыл и отшатнулся. Проем задней двери заполняли огромные ягодицы. Словно земные полушария, от разбитого пополам и выброшенного на свалку за школой, большого глобуса. По обе стороны ягодиц угадывались белеющие круглые коленки.
  От растерянности старый Костаке ляпнул:
  - Это кто тут?
  - Мош Костаке! Сейчас же закрой дверцу, а свой рот навсегда! А завтра к девяти приходи в контору ко мне в кабинет! - этот зычный голос принадлежал директору совхоза.
  Стараясь не хлопать, закрыл осторожно старый Костаке дверцу машины. Натянув повод, поспешил от напасти со своей Жояной домой. Пол ночи не мог уснуть. Под утро забылся. Проснулся довольно поздно. От бессонницы и неизвестности слегка подташнивало. Даже завтрак в глотку не лез. Прибыл в контору за пять минут до девяти. На крыльце его дежурный ожидает:
  - В кабинет, к директору! - начальственным голосом произнес дежурный, одногодок Костаке.
  Постучал старый Костаке, приоткрыл дверь. В кабинете сидели директор и водитель самой новой, недавно полученной, грузовой машины.
  - Вот и мош Костаке! - оживился директор. - Вадя, на три дня поступаешь в распоряжение моша Костаке. Сейчас на бригаду. С бригадиром я говорил. Уже собрали и погрузят вам по шесть ящиков яблок, перца, гогошар, помидор, сливы и все остальное. На ферме уже забили кабана. В рефрижераторной возьмете пакеты льда, побольше, не экономьте. Погрузите на клеенку полтуши, обложите льдом поплотнее. Чтобы мясо в пути не тронулось. В бухгалтерии возьмешь путевку, я подписал. Пару доверенностей и чековую книжку. Сразу же выезжаете на Мелитополь. С Георгием Константиновичем я еще вечером говорил. Он будет ждать вас на даче. Как распорядиться, он знает. Переночуете, выпишете и погрузите запчасти, агрегаты и сразу берете курс домой. Не спешите. Вадя, устанешь, сверни на обочину и поспи. Счастливого пути.
  Ошеломленный, старый Костаке молчал. Георгий Константинович - это его сын, Жорик. Он работал в Мелитополе главным инженером на одном из крупных моторных заводов.
  - Два года не виделись. Вот и встретимся. - подумал старый Костаке, начавший догадываться о причине столь грандиозного великодушия Остапа Тарасовича.
  Подвез Вадя старика домой, а сам по хозяйству крутится. Загружает машину. Старый Костаке тщательно помылся, одел самый лучший костюм, обул едва ношеные, оставленные Жориком два года назад, дорогие туфли. Одел коричневую шляпу, именуемую пэлэрией, но, посмотрев в зеркало, надел новую, пару раз надетую на голову, кушму. Так сподручней, осень на дворе. Сбегал к чабану домой, договорился, что Жояна остается в его стаде на две-три ночи.
  В это время послышался сигнал. Это подъехал в дому старика Вадя, на груженной, как говорят, под завязку машине. Уселся старик рядом с Вадей. Машина катится, что твоя "Волга". Скоро старик снял кушму, потом куртку и пиджак. Остался, как Вадя, в одной рубашке. И это несмотря на осень! Чудеса!
  Шипел под колесами асфальт. Стемнело, когда справа остались позади огни Одессы. Вот и мост через Южный Буг. За Николаевым Вадя притормозил на освещенной площадке, и, откинув голову, мгновенно уснул. А старый Костаке не мог уснуть, без конца и без начала обдумывая неожиданное приключение и поездку к сыну. Ровно через два часа, словно по будильнику, Вадя проснулся, потянулся и вышел из машины. Вышел и мош Костаке, боясь хлопнуть дверкой, когда Вадя спал. Терпел. Вчерашнее приключение с директорской машиной оставило старику рефлекс до конца жизни.
  Старику дорога была мало-мальски знакома. В Мелитополе он был несколько раз. Сын сам возил, а на свадьбу внука машину прислал. Справа Херсон, прямо пятикилометровый мост через Днепр. В Мелитополь прибыли затемно. Вадя уверенно вел машину. Он не раз возил запчасти для колхоза, потом для совхоза. Всегда помогал знаменитый и, казалось, всесильный земляк Георгий Константинович, сын старика Костаке.
  Подъехали к дачам. Двор дачи Георгия Константиновича был ярко освещен. Услышав шум затормозившей машины, из дома вышел хозяин. Быстро разгрузили и, позавтракав, поехали на завод. Оформили и погрузили оперативно. Потом Георгий Константинович, предварительно позвонив, поехал впереди на "Волге" на огромную базу, на территории которой уместились бы два села. Так же, не медля, выписали и погрузили какие-то узлы и двигатель в сборе.
  Обедали в ресторане. Старый Костаке долго мыл руки. Потом, глядя на сына и Вадю, под струей горячего воздуха сушил руки. За столом, покрытым белоснежной скатертью, старик не знал, куда девать свои огрубелые, заскорузлые, в глубоких черных трещинах, мозолистые руки.
  Все домочадцы сына были на работе. Вадя уговаривал старика ехать, не задерживаясь, чтобы к утру быть дома. У его младшего брата на послезавтра была назначена клака. Клака - святое дело ... Обнявшись, старый Костаке попрощался с сыном. Не знал, что навсегда.
  Подкатили незваные дикие и кровавые девяностые. Количество заказов с каждым месяцем меньше. А через год и вовсе Союз развалился. Генеральный директор, учившийся в одной группе с Георгием Константиновичем, и вместе с ним строивший завод, неожиданно ушел на пенсию и уехал в Чехию, к дочке. И.О. директора назначили Георгия Константиновича. Осталась из "старой" гвардии секретарь-референт, учившаяся в институте вместе с директором и главным инженером. По состоянию здоровья бывший главный технолог стала неспособной к производственной работе.
  В один из понедельников с утра, пройдя мимо секретаря-референта, как мимо пустого места, в кабинет Георгия Константиновича вошли два молодых человека в черных костюмах, белых рубашках и галстуках. Их сопровождали три качка-телохранителя. Не здороваясь, один из гостей протянул Георгию Константиновичу папку. В документах значилось, что решением вышестоящих органов завод переходит в собственность акционерного общества, о котором Георгий Константинович впервые слышал.
  И.О. директора предписывалось в течении часа сдать дела и покинуть территорию завода и управления. На телефонные звонки ни в главке, ни в министерстве не отвечали. Положив в портфель личные вещи и бросив на стол ключи от кабинета и сейфов, Георгий Константинович покинул территорию предприятия. Его служебной машины, всегда ждавшей его у заводоуправления не было. Пришлось ехать троллейбусом.
  Никогда не болевший, ночью почувствовал боли в животе. Жена и младший сын вызвали скорую. Несмотря на то, что жалобы были только на боли в животе, врач заподозрила инфаркт. Когда бригада спускалась с носилками к машине, Георгий Константинович перестал дышать. Предпринятые реанимационные мероприятия были безуспешны. Георгия Константиновича не стало.
  Старший сын позвонил Остапу Тарасовичу, с которым давно был знаком. Директор совхоза приказал снарядить "Волгу" и послал за старым Костаке. Сказали переодеться для поездки в Мелитополь.
  - Что, нет и моего Жорика? - только и спросил старый отец. И замолк. Остап Романович послал со стариком водителя и фельдшера, имевшего водительское удостоверение профессионала. На, только возведенной тогда, таможне проблем не было. Тогда все знали "Волгу" Остапа Тарасовича. Домчали до Мелитополя быстро. Из машины, убитого горем отца, вывели вдвоем.
  После похорон решили остаться до третьего дня. Придя на место последнего приюта своего Жорика, старый Костаке обратился с неожиданной просьбой к внукам:
  - Мне бы маленький памятник Жорику, чтоб стоял рядом с крестом Гашицы, его матери.
  Готовые памятники были тут же, в комбинате при городском пантеоне. Привезли фотографию покойного и дали текст для надгробия. Заказали надгробие и для бабушки, верной Гашицы, безвременно покинувшей Костаке и сына. Дали только текст с фамилией, именем, отчеством, датами рождения и кончины. К вечеру того же дня портрет и надписи на надгробиях были готовы.
  При погрузке старый Костаке бросился помогать. Но надобности не было. Памятники оказались разборными и неожиданно легкими, несмотря на наружную солидность в виде черного гранита. Внутри они были полыми. В тот же день "Волга" взяла курс на Молдавию.
  Прошли сороковины. Остап Тарасович после наряда оставил в кабинете техника строителя и бригадира строительной бригады. Наутро, погрузив надгробия, провели к машине и отца. Старый Костаке еще не отошел от свалившегося на него горя.
  Бригада работала споро. В течение дня на сельское кладбище дважды приезжал директор совхоза. Старый Костаке попросил приготовить место и для него. К обеду вырыли котлован под цоколь, установили арматуру, опалубку на троих. Подвезли передвижной агрегат бетономешалки. Залили цоколь, предварительно установив толстые трубы для крепления памятников. На второй день крепкий раствор затвердел, опалубку сняли. На цоколь уложили плитку. Установили подставки, на них водрузили памятники. Привезли чернозем для цветника. Старый Костаке все время сидел на скамеечке у одной из соседних могил и безучастно вглядывался в землю. О чем-то тяжело думал.
  Закончив работу, строители разошлись по домам. Весь инвентарь, доски, колышки и бетономешалку оставили на кладбище. Старый Костаке продолжал все также безучастно сидеть на лавочке.
  Внезапно старик встрепенулся, вскочил. Поглядел вслед, скрывающимся за перевалом, строителям:
  - Старый пень! Сидел целый день, даже поманы строителям не подготовил! И директору. Куплю калачи и конфеты, полотенца есть, свечи и спички давно ждут своего часа. Пойду по домам и раздам, чтоб было по христиански.
  Наутро, чуть свет, строители прибыли на кладбище. Сегодня они колдовали над могилой Натальи Николаевны, Наташи, покойной жены директора, которую так рано съел рак. Вырыли котлован для опалубки и памятника. Залили. Установили опалубку и отлили цоколь, предназначенный на двоих. Все молчали. Догадались, что директор готовит себе место рядом с его Наташей. На второй день сняли опалубку, облицевали и на трубу установили, заказанный в Кишиневе дорогой памятник.
  При установке памятника присутствовал Остап Тарасович. Он ни во что не вмешивался. Строители знали свое дело. Только в самом конце работы подошел к цоколю, взглядом измерил его ширину на пустой еще половине и осмотрел себя. Видимо примерял, уместится ли он в своей половине цоколя? Строители переглянулись.
  Снова строители ушли без поманы. Последующие дни ознаменовались появлением между могилами Наташи и Гашцы изящно сваренного столика и скамеек. Накрыли и закрепили заготовленную дубовую лакированную столешницу и такие же скамейки. Следующим днем привезли оградку и сварочный агрегат. Оградка с единственной калиткой окружила обе могилы: Наташину и Гашицину. Все тщательно убрали, не оставив ни соринки. Покрасили оградку.
  А в субботу директорская "Волга" остановилась у дома старого Костаке. Остап Тарасович вошел в дом. Старик, сложив руки на груди, лежал на кровати и безучастно глядел в потолок.
  - Мош Костаке, вставай, умойся и оденься поприличнее. Абрикосовая твоя есть еще?
  Старый Костаке вскочил не по возрасту резво.
  - Сколько водки?
  - Литров пять будет?
  - Будет! Больше!
  - Тогда одевайся и поехали!
  Когда приехали на погост, у оградки прохаживались два священника, дьяк и певчие. Недалеко сгрудилась бригада строителей. Оторопело, впервые, оглядывал старый Костаке могилу Наташи, памятник, сверкающую ярко-зеленой краской, ограду, внутри которой была могила его Гашицы, памятник сыну и место, предназначенное для него самого, старого Костаке.
  После освящения могил все двинулись в столовую тракторной бригады. Длинный стол уже был накрыт. Напротив каждого стула на столе по три кулька с роскошными плетеными калачами, огромными полотенцами, сладостями, свечкой и спичками. За упокой душ, покоящихся в обеих могилах женщин и, похороненного в Мелитополе, Жорика. Воткнув в калачи, зажгли свечи. После того, как батюшка прочел "Отче наш", все сели. Пили только абрикосовую, несмотря на то, что на столе стояли бутылки с дорогой водкой. Потом снова "Отче наш". Забрав поманы, все разошлись. Старика Костаке домой с поманой за Наташу отвезла "Волга".
  Катились один за другим годы, один похлеще другого. Распустили колхозы и совхозы. Технику и недвижимость на квоты, в том числе и родственников, приватизировали наиболее ловкие и нахальные. Остап Тарасович, кроме земляной квоты не взял ничего. Просто не мог. Примар выделил Остапу Тарасовичу квоту рядом с небольшим, окруженным густой зеленью, живописным озерцом, где любил на берегу сидеть и встречать гостей Остап Тарасович. Само озеро оформили символической арендой на 49 лет.
  - Не доживу! - с тяжелым вздохом произнес уже бывший директор.
  На пенсии Остап Тарасович стал стремительно поправляться нездоровой полнотой. Но ходил бодро. За руль своей бежевой "Лады" садился с трудом. Мешал живот. Много читал. Чтобы быть в курсе всех новостей, купил себе компьютер. Иногда уходил на свое озеро и единственной удочкой удил карасей. Подержав на ладони, отпускал в озеро.
  Квоту отдал в аренду лидеру, работавшему в свое время агрономом по защите растений. Обиходить огород возле дома не мог. Как только наклонялся, одолевала одышка, темнело в глазах. Однажды, наклонившись над грядкой, потерял сознание и упал. Хорошо, что вовремя увидели соседи. С той поры небольшой огород у дома соседи высаживали клакой. А летом, кто успеет, тот и попрашует.
  - Чтобы не было стыдно от людей. - говорил сам Остап Тарасович.
  Изредка ходил на окраину села, где жил старый Костаке. Нет-нет, и что-то тянуло его к усохшему, сгорбившемуся, но юркому, на много лет старше его, старику. Приходил, и если старика не было дома, усаживался на деревянном крыльце. Ждал. От солнца, да и от дождя его надежно прикрывал, покрытый сверху жестью, козырек из толстой фанеры.
  Не зря говорят, что время лечит. Отошел старый Костаке от постигшей его смерти единственного сына Жорика. Говорят, старик стал иногда улыбаться. И по-прежнему, начиная от жердель и кончая сливами гнал старик свое зелье. Огород ему пахали глубоко, добросовестно рыхлили чернозем. Часто засевали, оставшимися у лидера семенами подсолнуха и кукурузы. Лидер был абсолютным трезвенником, даже абрикосовой в рот не брал. Бывало, сам посылал механизатора засеять огород старика, которому уже минуло девяносто. Но газеты читал без очков, чему в селе несказанно удивлялись.
  Однажды принес Остап Тарасович в кульке пойманных карасей. Старый Костаке не пробовал рыбы много лет. У него не было ни одного зуба. Мош Костаке почистил рыбу, собрал укроп, накопал петрушки, морковки и картошку, почистил и мелко порезал лук. Подкидывая хворост в дворовую плиту, варил на медленном огне. Скоро запах ухи заполнил всю магалу. Наконец жидкой кашицей на дне котелка разварилась картошка.
  - Вот сейчас уха готова!
  Рыбу из котелка выловил дуршлагом, встряхнул и поместил в глубокую миску. Присыпал мелко толченым чесноком, круто посолил. Уху налил в литровые, хранящиеся с незапамятных времен, глиняные чаши. Сели обедать за знакомым нам столиком. По обычаю, Остап Тарасович налил себе сам. Давно не ведавший ухи, налил себе полстопки и малопьющий старый Костаке. Выпив, стали есть, вернее обсасывать губами рыбу. У обоих проблемы с зубами, вернее у Костаке проблемы были без зубов.
  Аппетит приходит во время еды. Еще оставалась в миске половина рыбы. Остап Тарасович налил себе по новой, полную. Разохотившись, налил себе полстопки и Костаке. Чокнулись и, выпив, продолжали пиршество. Закончив рыбу, прихлебывали из толстостенных глиняных кружек горячую уху. По третьей наливать не хотелось. Больно вкусной была уха. За ухой вспоминали минувшее время, односельчан, почему-то всплыли смешные истории. Подвыпивший Мош Костаке повеселел, осмелел. Перегнувшись через стол, игриво спросил:
  - Остап Тарасович! Если не секрет, скажите, кто был тогда с вами в машине. А то я видел только ваш зад и чьи-то коленки. Прошло столько лет. Может уже можно рассказать?
  Спросил старик и отпрянул от, перегнувшихся через столик и вперивших в него взгляд, выпученных глаз экс-директора.
  - Так ты что, не узнал тогда, кто был со мной в машине?
  - Не-ет!
  - Ха-ха-ха! - залился смехом Остап Тарасович.
  Глаза его еще больше казались выпученными, вот-вот выпрыгнут из орбит.
  - Ты действительно не видел? - окончательно переходя на ты, переспросил гость.
  - Нет, не видел. Я видел только коленки.
  - Если бы я был уверен, что ты не опознал даму, наутро послал бы тебя на склад, чтоб отрезали пару кило подчеревки и потроха! И тогда рассказывай всему селу, в райкоме и райисполкоме, какой у меня зад! Ха-ха!
  Налив стопку, опустошил шкалик. Залпом выпив, замолчал. Потом тихо промолвил:
  - А так, вон как славно вышло! По людски! На всю жизнь! И после жизни ... Принеси еще полный шкалик! И луковицу!
  
   24 08 19 г.
  Сон
  
  Студент Жора по вечерам подрабатывал на кафедре. Он помогал тридцатилетнему доценту Василию Ивановичу. Готовил растворы, следил за инкубацией субстратов, покачивал чашки Петри, мыл и сушил лабораторную посуду. В одно из воскресений Василий Иванович с женой возвращались на такси от тещи, где летом гостил их восьмилетний сын. По дороге неожиданно парусом захлопало спустившее заднее правое колесо. Отъехав на самый край обочины, машина остановилась. Пока водитель менял колесо, жена сидела на переднем сиденье. Василий Иванович стоял впереди машины и ждал. Потом, некурящий, попросил у водителя сигарету ВТ.
  Все случилось в одно мгновение. Несшийся по дороге в Оргеев, ЗИЛ вдруг резко вильнул, выехал на обочину и на всей скорости врезался в "Волгу". "Волга", ударив наклонившегося в тот момент Василия Ивановича, свалилась в глубокий кювет. Сознания Василий Иванович не терял. Боли вначале не чувствовал. Только с рукой не все ладно. Стало два локтевых сустава. Один на месте, другой выше середины плечевой кости. С женой случилось сильное сотрясение мозга.
  Рентген показал плечевой кости в двух местах. Средний отломок длиной около восьми сантиметров вдобавок раскололся вдоль пополам. От операции Василий Иванович отказался. Наложили гипс с упором на уровне плеча. С легкой руки остроязыких студентов гипсовую повязку стали называть "аэропланом". Вскоре в студенческой среде самого Василия Ивановича стали звать "аэропланом". Правда, недолго ...
  Перелом не срастался. Василия Ивановича дважды ложили в больницу. Выйдя на работу со своим "аэропланом", продолжал ставить эксперименты. У Жоры в ту осень и зиму прибавилось работы. А костной мозоли на месте перелома так и не появилось. Однажды поздно вечером Василий Иванович спросил:
  - Жора! Ты еще ездишь за своей брюшиной на мясокомбинат?
  - Да!
  - Ты можешь достать одну-две пары яиц от полутора-двухлетних быков?
  - Надо позвонить ...
  Жора тут же позвонил на домашний телефон Галине Ивановне Горшковой, главному технологу комбината.
  - Приезжайте завтра к трем! - сказала Галина Ивановна.
  На следующий день Жора привез в авоське около ведра требуемого сырья и поместил в холодильник. Василий Иванович побывал дома и принес мясорубку. Оставшись вдвоем, доцент со своим помощником заперли кафедру на ключ изнутри. Освободили от оболочек тестикулы, разрезали каждый на четыре дольки по длине. Студент крутил мясорубку, доцент левой здоровой рукой подавал и вводил Жору в курс настоящего предприятия:
  - Жора! Один престарелый ассистент с Ленинградской кафедры академика Иоакима Романовича Петрова посоветовал мне пить спермин. Препарат получают из тестикул. До революции его пили студенты во время сессии, при поступлении в Академию Генштаба, во время глубоких рейдов в тыл к немцам в первую мировую. Препарат давали подводникам, летчикам. Тогда он был в аптеках в свободной продаже ...
  - Как будем делать спермин?
  - Гомогенат из мясорубки зальем 60% спиртом, так как в полученном средстве должны быть водо- и спирторастворимые фракции экстракта. Экспозиция экстракции - две-три недели. Потом фильтруют. Принимают по одной десертной ложке один раз в сутки.
  Ровно через две недели, оставшись вдвоем, доцент и студент фильтровали жидкую кашу светло-серого цвета. Лаборатория, одновременно служившая и ассистентской, надолго заполнилась ароматом, который не спутаешь ни с чем.
  Еще не закончив фильтровать, Василий Иванович с помощью пипетки набрал десять кубиков фильтрата и вылил в мензурку. Подняв и посмотрев на свет мензурку, сказал:
  - Какой прок от десяти миллилитров в десертной ложке?
  Налив в мензурку 50 миллилитров, добавил двадцать миллилитров дистиллированной воды. Снова внимательно и долго изучал соломенно-желтую, чуть опалесцирующую жидкость.
   - Ты пока ничего никому не говори! А вдруг не поможет?
  Выпив, Василий Иванович попросил у студента сигарету. Закурили оба. Жора ощутил изменившийся аромат табака, полный рот слюны и легкое подташнивание.
   Может показаться странным, но сложный многооскольчатый перелом стал быстро заживать. Рентген контроль показал, что образование костной мозоли шло довольно быстро. Скоро гипсовый "аэроплан" сняли. Василий Иванович приступил к восстановительному лечению ...
  ....................................
   Прошло пятьдесят лет. Семидесятипятилетний пенсионер, уже давно Георгий Николаевич, после очередной травмы плеча с разрывом нескольких мышц страдал от болей и ограниченной подвижности правой руки, левой ноги и позвоночника. Боли обострялись перед дождем и в сырую погоду. А тут во дворе роковой 2020 год. Коронавирус ... Весна и лето без дождей. Неурожай ... Георгий Николаевич задумался:
   - Зерна на квоты мало ... Осталось немного сена с прошлого года... Солома серая ... едва хватит до нового года.
   Продал Георгий Николаевич обеих коз. Расставание, против ожидания, оказалось безболезненным. Остался полуторагодовалый козел Павлушка.
  - Сейчас кормов нет! ... Зимой проблема встанет острее ... Осенью мясо чуть подешевело ... Люди избавляются от скота ... Зато к весне не будет и мяса ... Естественно - подорожает ... Решено!
   Пенсионер самостоятельно кастрировал козла давно разработанным самим, бескровным, безопасным и, на его взгляд, безболезненным методом.
   - К весне мясо прорастет тонкими жировыми прослойками, станет нежным, лишится запаха козла. Кормов на одного козла хватит ...
   Георгий Николаевич долго и бездумно смотрел на удаленное козлово оснащение. Потом прошел на кухню. Достал мясорубку. Поставил нож с самой мелкой сеткой. Освободил от оболочек, разрезал каждый семенник по длине на четыре дольки. Потом стал крутить мясорубку. Глядя, жена молча покачала головой и покрутила у виска пальцем. Потом алхимик залил фарш водно-спиртовым раствором, завернул светонепроницаемой бумагой и водрузил на самую высокую полку в кладовой. Жена оттуда не достанет ...
  Через две недели пришлось вспомнить фильтрацию. И вот, в стеклянной широкогорлой бутылке из под сока красуется кристально чистый фильтрат соломенно-желтого, с янтарным оттенком, цвета. Взял десертную ложку и тут же положил на место. Налил полстопки. Такими дозами лечился доцент ровно полвека назад. Долил чайную заварку до полной стопки. И так перед обедом каждый день. И от коронавируса помогает, и аппетит придает, настроение, и иммунитет стимулирует, то есть мобилизует все защитные силы. Главное, вселяет надежду!
  Прошлой ночью приснился сон. Пенсионер скачет на мустанге без седла, без уздечки и, обхватив коня ногами, пытается вцепиться руками в гриву. А гривы нет. Вернее, почти нет. Остригла наголо какая-то сволочь! Ухватиться не за что! А мустанг несется не иноходью, не аллюром, не рысью, а галопом, вскачь. Георгий Николаевич до боли в суставах и судорог в бедрах и предплечьях пытается удержаться на крупе коня. Неожиданно мустанг стал совсем маленьким, но, сжимаемый ногами всадника, продолжал скакать. От страха, что мустанг копытом может его больно ударить, старик проснулся. Вздохнул с облегчением: не гриву мустанга он пытался схватить! Успокоенный, снова погрузился в спасительное царство Морфея ...
  И снова сон ... Золотая осень ... Бесконечный, еще зеленый луг ... Вдали желтая полоса осеннего леса ... На лугу огромная турма (стадо), несущихся на него, коз. И ни одного козла! ... Весь потный, в страхе проснулся ... Спросонья неверующий пенсионер левой рукой потянулся ко лбу, чтобы наложить на себя крестное знамение ...
  - Тьфу ... Приснится же напасть! ...
  
  10 10 20 г.
  
  
  
  Пять переплетенных судеб
  
  
  
  
  Зага Белый
  Борис Мищишин - мой двоюродный брат, сын старшего брата моей мамы - Владимира Михайловича Мищишина. С августа 1940 до самого начала войны дядя Володя служил начальником Тырновского райотдела НКВД. В сорок первом, при приближении к селу немцев, распоряжением Тырновского райисполкома семьи ответственных работников были отправлены в эвакуацию.
  Так дядя Володя, тетя Антося - жена дяди Володи, дочь Лена, сестры Антоси Павлина и Мария и брат Антоси Лазя - Владимир.(польск) оказались в совхозе имени Кагановича с. Попасное, в шестидесяти километрах северо-западнее Луганска. В сорок первом дядя Володя был призван армию и, как работник НКВД, сразу же был направлен на специальные курсы разведчиков-диверсантов в один из городов Урала. В сорок третьем Владимир Михайлович в составе разведывательно- диверсионной группы был заброшен на территорию Молдавии севернее Флорешт. Двух парашютистов, в том числе и радистку, немцы расстреляли до приземления. Приземлившись, дядя Володя спрятал парашют и пошел в село Черницу, где жила односельчанка Чайковская Ольга Ананьевна.
  Переодетого и с документами мужа, Ольга Ананьевна, одолжив у соседа пароконную бричку, привезла дядю Володю в Елизаветовку к родным. Вскоре, по информации предателя, он был арестован. Полгода провел в Сучавской тюрьме в одиночной неотапливаемой камере. С потолка круглые сутки капала ледяная вода. Началось кровохарканье. В бессознательном состоянии баба Явдоха привезла его домой. Через две недели, не приходя в сознание, дядя Володя скончался.
  В селе Попасном двенадцатого апреля сорок второго года родился мой двоюродный брат Боря. Питание было скудным. Материнского молока не хватало. У Бори развилась тяжелая форма рахита. Голова ребенка, по рассказам его старшей сестры Лены, была огромной. Ходить начал довольно поздно. Лена вспоминает, что кто-то посоветовал ежедневно купать Борю в отваре однолетних побегов вербы. Трудно сказать, что послужило активным началом в лечении ребенка купанием в отваре вербы, что помогло. По данным литературы, витаминов группы Д в вербе не содержится. А возможно, фитохимический состав побегов вербы недостаточно изучен? В любом случае состояние Бори постепенно улучшилось.
  В начале сорок третьего, накануне освобождения Донбасса Советской армией, всю семью, включая детей, немцы погрузили в вагоны и отправили в Германию. В Черкасской области на станции Монастырище вагон с угнанными на ходу был отцеплен от поезда партизанами.
  По рассказам Елены Владимировны, жители окрестных сел на телегах, а то и пешком увозили и уводили угнанных по окрестным селам. Так наши герои попали в село Яструбинцы Винницкой области, расположенное в 20 километрах от станции Монастырище. Там они дождались прихода Советской армии.
  В дошкольном возрасте Боря сильно картавил, за что ему была присвоена кличка "Зага". Борин ровесник Франек Гридин вспоминает: в ответ на призывы бабы Явдохи идти обедать, Боря неизменно сообщал своим приятелям:
  - Бога зага буде исти пигоги.
  В переводе это означало:
  - Боря сейчас будет есть пироги (вареники).
  Впоследствии Боре за соломенный, почти белый цвет волос была присвоена вторая кличка: "Белый".
  Валентин Натальский вспомнил два, связанные с Одаей и характеризующие Борю, случая из их совместного детства.
  - Второй пруд на Одае со стороны огромного подвала вдоль берега до середины пятидесятых сопровождался глубоким рвом. Туда стекала вода из большого пруда и, по деревянному желобу, из ледника в подвале. Потом ров заилился. Тавик, Валенчик Натальский и Боря, восьми, девяти и десяти лет, купались во втором пруду. Внезапно ноги Валенчика заскользили по илистому дну и он скрылся под водой во рву. Купавшийся рядом Тавик бросился на помощь и, сам еще плохо плавающий, стал погружаться вместе с Валенчиком. Боря не растерялся. Нырнув за Валенчиком, Боря вытолкнул сначала его, потом вытащил и Тавика.
  Второй случай имел место во время зимних каникул. Группа из доброй дюжины детей каталась на коньках на льду большого става. Катались по очереди, так как коньки были единственными. Один катался, остальные разбрелись по озеру. Кто-то из детей увидел вмерзшую в лед дохлую рыбку.
  - Рыба во льду!
  Вся ватага собралась в одном месте. Каждому хотелось разглядеть сквозь лед рыбку. Внезапно лел заскрипел, затем раздался треск. Обломок льда под Тавиком перевернулся и он провалился под лед. Все оцепенели. Не растерялся один Боря. Лег на лед и схватил Тавика за воротник пальто. Помог выбраться на лед. Мороз сразу начал сковывать Тавикову одежду.
  Добежали до сторожки, в которой топилась печь. Раздели Тавика догола. Потом Тавик долго стоял, поочередно прижимаясь к горячей печке спиной и грудью. С другой стороны печки сохла одежда. Ребята ушли в село, а Боря терпеливо сидел, регулярно поворачивая Тавика и одежду. Домой пришли, когда было уже совсем темно.
  На чердаке старой, покрытой соломенной крышей, хаты, наш дед по матери Михась дед держал голубей. Будучи школьником, Боря, живший с мамой в другой половине дедовой хаты, взял заботу о голубях на себя. С шести лет я уже самостоятельно бегал на долину к деду. Правда, моя мама говорила, что я бегаю к голубям и Боре. Я старался прибежать пораньше, чтобы участвовать в кормлении птиц. Боря начинал сыпать зерна кукурузы и пшеницы прямо на утоптанную площадку под ходом на чердак, приговаривая:
  - Дуз-з-зь, дуз-з-зь ...
  По краю проема на чердак показывались несколько птиц. Они недоверчиво и резко крутили головами, как бы раздумывая. Боря в таких случаях говорил:
  - Отойди за угол, они тебя боятся.
  Я неохотно отходил.
   - Дуз-з-зь! Дуз-з-зь!
  Наконец слетал первый. Как только он начинал клевать, слетали все голуби, стоявшие по краю проема. На чердаке слышалось беспорядочное хлопанье множества крыльев. Многие голуби слетали на землю даже не становясь на край. Начиналось беспорядочное мельтешение. Отбивая крыльями соседей и мелко семеня, голуби пытались опередить друг друга в погоне за очередным зерном. Когда деда не было рядом, Боря, обогнув дом с обратной стороны, выносил, наполненную семечками подсолнуха, черную жестяную кружку. Настороженно оглянувшись, Боря горстями разбрасывал семечки. Голуби начинали суетиться еще быстрее.
  Подобрав корм, голуби пили воду. Потом птицы разделялись. Некоторые голуби начинали копошиться в куче песка с мелким гравием. Часть их спешно возвращалась на чердак, на гнезда. Большинство же усаживалось на длинную пражину (жердь), перекинутую с вкопанного столба на крышу дома.
  Дед, переживший первую мировую, побывав под газами и перебивавшийся впроголодь в голодовку сорок седьмого, к кормлению голубей семечками относился довольно болезненно. Поймав нас на месте "преступления", дед брал у Бори кружку. Поводя узловатыми, с огромными синюшными ногтями, пальцами по краю кружки, дед неизменно говорил:
  - Из этой самой кружки семечек выходит стопка подсолнечного масла. А макух парили в печи и заправляли, сваренную из толченого жита (ржи), кашу.
  Боря родился в сорок втором. В сорок седьмом ему было пять лет. Но каши с макухом он не помнит. Борина мама - тетка Антося была "партейной." С самого начала колхоза она все время работала продавцом в колхозном ларьке. Боря ел кашу, жареные яйца и картошку с крупными шкварками, в которых толстыми прожилками всегда было мясо. Когда он начинал есть, я громко глотал слюну. Услышав бульканье в моем горле, Боря протягивал мне ложку и кусок хлеба.
  Мне, родившемуся в сорок шестом, в голодовку был неполный год. К рассказам взрослых о недавней голодовке мы относились, как к чему-то далекому, подчас нереальному. Для нас главным было хорошо накормить голубей. Чтобы они могли в свою очередь накормить своих птенцов.
  Ближе к обеду Боря шел к зарослям сирени и, чертыхаясь, вытаскивал из гущи веток длинный тонкий шест.
  - Опять баба полотно отвязала! - в сердцах говорил он.
  Мы заходили в сени. Из-за мешков Боря доставал длинное красное полотно. Я уже давно прочитал, что было написано на нем разведенным зубным порошком. Сначала там было: "Да здравствует сталинская конституция!". Я понятливо сбегал в комнату и протянул Боре большие портняжьи ножницы. Надрезав, мы резко оторвали кусок кумача с тремя белыми буквами - СТИ.
  Скомкав оставшееся полотнище, Боря старательно затолкал его в щель между двумя мешками и стеной. Чтобы никто не нашел. Дед рассказывал, что в соседнем районе одного мужика посадили в тюрьму за то, что он отстирал плакат и разорвал его на портянки. В тюрьму нам как-то не хотелось.
  А баба Явдоха, видимо, тюрьмы не боялась. Она регулярно отвязывала красное полотнище от Бориного шеста, тщательно отстирывала и рвала на небольшие лоскутки. Сложенные вчетверо платочки она накладывала на, сплошь покрывающие дедовы ноги и постоянно сочащиеся, раны.
  Боря вязал на шест очередную красную тряпку и начинал размахивать. Голуби дружно взлетали с жерди и, хлопая крыльями, поднимались ввысь. Отставив шест, Боря совал два пальца в рот и пронзительно свистел. В ответ голуби поднимались еще выше и ...
  Начиналось невообразимое. Голуби разделялись, каждый летал сам по себе. Сначала кувыркался один, оглашая кувырок хлопком. Потом, как будто по команде, начинала кувыркаться и хлопать крыльями вся стая.
  Каждый голубь изощрялся в воздушной акробатике по-своему. Одни на полном лету, как будто на что-то натыкаясь, на мгновение останавливались в воздухе. Затем начинали перекидываться назад, клубком, стремительно теряя высоту. Снизившись на несколько метров, голубь расправлял крылья и кругами снова начинал набирать высоту. Другие голуби вертели через голову, сохраняя почти горизонтальный полет. Некоторые крутили боком, через крыло. Немногие, набрав высоту, лишь садились на хвост.
  - Молодые. - коротко давал определение Боря.
  Молодые быстро уставали и начинали беспорядочно садиться. Некоторые садились на, тоже крытый соломой, соседский сарай. Схватив шест с навязанной тряпкой, Боря бежал к сараю и сгонял голубей, так как сосед в таких случаях начинал ворчать, насылая на птиц и Борю самые страшные кары. Соседа Боря не боялся, но у того в доме было охотничье ружье. Мы опасались, что, потеряв терпение, сосед может выстрелить по голубям.
   Боря, казалось, вообще ничего не боялся. Росший без отца, он жил, по словам деда, своим богом. Никто над ним не был властен. Голубеводство не было его единственным увлечением.
  Боря ловил рыбу руками настолько мастерски, что, казалось, на концах пальцев его рук были глаза. Нащупав пальцами, затаившуюся между корнями, рыбу, Боря уже не упускал ее. Достойным учеником Бори стал мой одноклассник Женя Гусаков, не признававший ловлю рыбы снастями вообще. Я же, как ни старался, не смог поймать руками ни одной рыбы. Рыбы неизменно ускользали, а руки мои хватали переплетенные между собой корни.
  Боря не чаял души в собаках. Приведя с Мошан, выменянную на что-то старую суку, Боря, при участии Валенчика Натальского, изрезал новые, недавно купленные в Могилеве, хромовые сапоги своей тети Маньки (Марии). Старательно и последовательно вырезали они из голенища широкие кольца для ошейника. Лишь дойдя до самого низа голенища, Боря получил кольцо нужного размера. Отходов не было. Все остальное было использовано в качестве оснастки рогаток.
  При этом Боря был твердо убежден, что столицей Белоруссии является Азербайджан. Мои попытки с помощью карты переубедить его были безуспешны. Во-первых, Боря совершенно не ориентировался в географических картах, а во-вторых, я только закончил первый класс и был, по его выражению, еще совсем салагой, чтобы его учить.
  Учиться Боря не любил, но на второй год его больше не оставляли. Вуйна (тетя) Антося говорила, что Боря уже надоел всем учителям и те просто хотят него избавиться. Школа была для Бори только силой необходимости. Оставшись на второй год, Боря закончил семилетку одновременно с Тавиком, младше его на два года. Последние два года они сидели за одной партой. Тавик учился в основном только на отлично, много читал и, по мнению деда, был самым разумным внуком. Он мог подробно рассказать историю почтового голубеводства с древних времен. Но к самим голубям и их разведению он относился более чем равнодушно. Несмотря на то, что Боря был старше на два года и намного рослее, Тавик напрямик говорил, что всех голубятников надо лечить в Костюжанах. Мне было обидно за Борю и за себя
  Погоняв голубей, мы приставляли шаткую лестницу к стене и забирались на чердак. Мы вставали во весь рост и ждали, когда наши глаза привыкнут к полумраку. Мимо нас каждый раз проносился большой черный дедов кот и спрыгивал на землю. Старый кот, отлавливая на чердаке мышей, прожил вместе с голубями много лет,. К немалому удивлению, кот ни разу не напал на голубей, и их птенцов. Да и голуби пугались кота значительно меньше, чем нас.
  Привыкнув к темноте, мы начинали обход гнезд. Голуби вели себя по-разному. Одни, лишь немного поворчав, надувались и приподнимались. Казалось, сами привставали, облегчая доступ к гнезду. Другие при одном нашем приближении стремительно срывались с гнезда и покидали чердак. Но были голуби, которые при попытке тронуть гнездо угрожающе ерошились. Они довольно чувствительно клевали наши пальцы, отчаянно и больно отбиваясь крыльями.
  Поднимаясь на чердак, Боря всегда брал с собой "батэрэйку " - фонарик с небольшим отражателем. Включал он его в самых крайних случаях, в основном для проверки яиц. Ловко взяв оба яйца одной рукой, Боря включал фонарик и выносил вердикт:
  - Тут только три-четыре дня, а в этом гнезде тумаки. А вот у этой пары через два-три дня выйдут птенцы.
  Забрав в старое сито тумаки, Боря ненадолго задумывался, что-то припоминая. Потом шел в противоположный угол чердака и приносил уродливого, совсем еще крошечного слепого птенца. Осторожно подставлял его под сидящую на гнезде птицу.
  - Тумакам уже пятнадцать дней, могут лопнуть. А этого уже будут кормить.
  Боря почти никогда не ошибался. Получая регулярно в школе по математике в основном двойки, он отлично помнил, в каком гнезде, когда снесены яйца, где должны вылупиться птенцы, когда вместо тумаков нужно подкладывать птенцов.
  Бывало, он долго изучал яйцо, просвечивая его фонариком. Прикладывал к щеке, потом к уху. Подолгу слушал. Поднимал вверх голову и, что-то подсчитывая, вспоминал. Затем говорил:
  - Этот сдох в яйце.
  Очередное яйцо отправлялось в сито. Я внимательно ловил каждое Борино слово. В моих глазах он был чародеем. Боря помнил, сколько лет каждому голубю, из-под какой пары он вышел, с какими голубками он был парован. Он помнил родословную каждой птицы, кто отец и мать, кому отдал братьев и сестер, на что поменял. В такие минуты мне казалось, что в школе Боря притворяется, а двойки по математике получает специально, чтобы позлить маму и деда.
  Когда мы спускались, Боря с ситом шел в угол двора и по одному разбивал яйца об прутики низкой изгороди. Некоторые яйца разбивались с хлопком. Тотчас нос заполняла сильная тошнотворная вонь. Боря внимательно изучал каждое разбитое яйцо. Я был уверен, что Боря помнит, какое яйцо и от каких голубей он разбивает.
  Солнце клонилось к закату. Скоро должны были вернуться с поля мои родители. Но идти домой не хотелось. Там не было голубей. Дома были лишь куры, свинья и корова. Да еще кролики, которые только и делали, что пожирали все, что я для них рвал в огороде и на меже.
  Кроме того, дома меня ждала весьма неприятная процедура. Перед сном, когда уже на ходу слипались глаза, надо было вымыть в оцинкованном тазике ноги. После мытья ног сон куда-то пропадал. А Боря ног дома никогда не мыл, да его никто и не заставлял. Мне бы так!
  Дома я не раз заводил разговоры о том, что неплохо было бы нам завести еще и голубей. Доводы родителей я уже знал наизусть. Отец начинал подсчитывать, сколько съедает за день пара голубей. Выходило, что столько, сколько ест одна курица.
  - Так курица с весны до осени несет яйца, которые ты ешь - убеждал меня отец. - А голуби? - Ястребу мясо, ветру перья, а хозяину... дерьмо. - в который раз приводил свои доводы отец.
  Мама была более категоричной:
  - Нечего! Изгадят крышу и дождевой воды для стирки не будет. И не думай.
  Но я думал. О голубях я думал почти постоянно. Часто вечером в постели закроешь глаза, уже засыпаешь, а перед глазами начинают парить голуби. Но родители были непреклонны. Да и брат Алеша, старше меня на восемь лет, не раз говорил:
  - Голуби - ерунда. Надо заниматься серьезными делами!
  Сам-то он серьезными делами не занимался! Лежал под грушей на деревянном топчане, читал книги, а за травой для кроликов посылал меня.
  В конце мая, когда установились сухие ясные дни, у деда созвали клаку из одних мужиков. Помрачневший Боря с самого утра перенес всех голубей в стодолу. Насыпал соломы, перенес птенцов и яйца. На яйца голуби уже не сели. Некоторых птенцов родители продолжили кормить. Самые маленькие умирали от голода. Со слезами на глазах Боря безуспешно пытался кормить их изо рта.
  А на крыше уже кипела работа. Одни расшивали крышу, снятые снопы сбрасывали вниз. Другие, подхватив снопы, уносили их за орех, где складывали в, похожую на небольшой домик, скирду. Затем лопатами сгребли и сбросили в одну большую кучу то, что было гнездами и помет.
  Потом застучали молотки и топоры. Мерно вжикали пилы. После обеда стропила опустились наполовину ниже. К вечеру два дедовых племянника сбили длинный стол, по краю которого прибили редкий в то время металлический уголок. За тем столом и поужинали.
  Утром, когда я пришел к деду, работа уже кипела. С южной стороны половина треугольника крыши уже была под новенькой жестью. Немного погодя, я получил в подарок жестяной свисток - неизменный спутник кровельных работ.
  Но радости я не ощущал, видя, как Боря безуспешно пытается накормить птенцов. Часть из них, самых маленьких, уже неподвижных, Боря отнес и закопал у межи. Утешало Борю одно: до конца лета еще целых три месяца. Голуби еще успеют вывести молодых.
  На исходе третьего дня новая крыша была готова. Лаз на чердак оставили прежний. Пока взрослые ужинали и поднимали чарки за то, чтобы крыша никогда не протекала, мы с Борей переносили голубей и выпускали их на чердак. В последнюю очередь Боря перенес птенцов и разложил их по местам, где они вывелись. Остальное решили доделать утром.
  Утром, как только родители ушли в поле, я побежал к деду. С улицы дом казался совсем низеньким, словно чужим. Боря уже был на чердаке. С утра он закопал еще троих птенцов. Обвязав, по указанию Бори, распущенный сноп, я дергал за веревку. Боря втаскивал сноп на чердак и большим дедовым ножом разрубал пучки соломы примерно до размеров карандаша. Делал гнезда там, где они были раньше. Еще один сноп Боря порезал и разбросал по чердаку:
  - Чтоб голуби носили в гнезда сами!
  Сначала все шло неплохо. Голуби отложили яйца и высиживали птенцов. Но наступившая жара сделала жизнь голубей невыносимой. Как только поднималось солнце, на чердаке под жестью становилось настолько жарко, что голуби сидели на яйцах с широко раскрытыми клювами. В горле у них что-то часто клокотало. Голуби стали пить много воды. Я предложил поставить на чердаке несколько глиняных мисок и наливать воду, чтобы голуби могли пить, не слетая.
  Однако голуби, напившись, подолгу купались в мисках. Вода была постоянно мутной. Первыми не выдержали птенцы. Они на глазах усыхали и умирали. Потом мы стали находить на чердаке мертвых молодых голубей. За ними стали болеть и погибать взрослые птицы. Не выдержал и кот, нашедший было приют под лежаками дымохода. Он нашел себе уютное место между снятыми снопами и на чердак днем больше не поднимался.
  Дед, принимавший ранее самое живое участие в голубиных проблемах, к падежу голубей отнесся равнодушнее, чем мы ожидали. Тяжелая одышка одолевала его даже в покое. Ноги стали еще толще, из них постоянно сочилась желтоватая водичка. Он все чаще, опершись руками на табурет, сидел под орехом на низенькой скамеечке.
  Боря принял решение. Несколько пар голубей он перевел в стодолу, сделав гнезда на широкой полке во всю длину стодолы. Часть голубей он отдал своим одногодкам и напарникам по голубям: Саше Мищишину и Васе Единаку. Пару желтых голубей, которые особенно нравились мне, отложил:
  - Этих заберешь домой. Только никому не отдавай и не меняй.
  Я с трудом верил в привалившее счастье. Но как к этому отнесутся родители? Где держать? Я решил, что поселю голубей в сарае у коровы, как у Гусаковых. Нужен был ящик, чтобы временно закрыть голубей, пока они не привыкнут. Выручил Боря. Вытащил, снятую с чердака квадратную кошелку, плетенную когда-то дедом из ивовой лозы. Срезанными гибкими прутиками Боря заплел верх корзины, оставив отверстие для вылета голубей. Дверку сделал из дощечки, оставшейся от переделанной крыши.
  Нужно было видеть, как я нес корзину с голубями домой. Родители еще были в поле. Встав на ясли, нацепил корзину на, торчавший сбоку балки, толстый гвоздь. Сбегав за курятник, на меже с Сусловыми взял две валявшиеся пустые консервные банки из жести. Вымыв, в одну насыпал пшеницу с кукурузой, в другую налил воду. Приподняв дверку, положил банки в новое жилище голубей. Чтобы голуби не удрали, между прутьями впереди дверцы пропустил проволоку и загнул края.
  Родителям решил пока не сообщать, наивно полагая, что мама, войдя в сарай доить корову, ничего не заметит. В тот вечер я долго не мог уснуть. Подсчитывал, сколько голубей у меня будет к осени. Засыпая, видел моих голубей, кувыркающихся в небе над нашим подворьем. Решил, что встану пораньше, чтобы поменять воду.
  На следующее утро я проснулся, когда родители уже ушли в поле. Первым делом побежал в сарай, посмотреть, как там мои голуби. Войдя в сарай, я не хотел верить моим глазам. Корзина была пустая. Банки были на месте. Дверка была слегка приподнята, проволоку я не нашел. Выйдя на улицу, я вернулся в сарай еще раз. Произошедшее казалось мне дурным сном. Хотелось верить, что, войдя, я увижу моих голубей на месте. Но голубей не было.
  Накопленные обиды перемешались во мне и подступили каким-то вязким комом к горлу. В то, что клетку открыли родители, не хотелось верить. Но червь сомнения начинал меня точить, как только я вспоминал отношение родителей к голубям. Была обида и на себя. А может я недостаточно загнул концы проволоки? Возвращение родителей с работы ясности не внесло. Более того, мама заявила:
  - Если бы голуби не улетели, я бы погнала их веником!
  Чувствовал я себя прескверно. Было неудобно перед Борей. Он отдал мне самую красивую пару голубей, в надежде, что они у меня сохранятся. На следующий день я пошел к Боре. По дороге я пристально всматривался на гребни крыш по обе стороны улицы. Порой казалось, что я их вижу на длинном сарае. Но приблизившись, разочарованно убеждался, что конек крыши украшают, вырезанные из дерева или жести, мертвые голубочки.
  К Боре голуби тоже не прилетели. Убедившись в этом, я решил его не расстраивать. Надежда найти птиц еще тлела во мне. Недолго побыв у деда, я тронулся в обратный путь. Снова до рези в глазах всматривался на крыши. Придя домой, я первым делом снова пошел в сарай. Голуби не прилетели. Не было их и у Гусаковых. В надежде обнаружить пропавших голубей, я обошел и всю верхнюю часть села. Безрезультатно.
  Вечером ко всем моим бедам я получил взбучку от родителей. Занятый поиском голубей, я оставил на весь день цыплят без воды. В ожидании травы кролики стояли столбиками на решетке клетки. Мама ругалась:
  - Сегодня забыл накормить и напоить кроликов и цыплят. А к осени со своими голубями забудешь буквы! Так и будешь догонять Борю по два года в одном классе!
  Между тем, голуби у Бори продолжали умирать. Все чаще он обращался к Васе и Саше, которым в свое время отдал голубей. Оба давали Боре и птенцов и взрослых птиц. Но в стодоле было тесно, а под жестяной крышей голуби умирали. Летать голуби стали намного хуже. Быстро уставали, садились, где придется. Дед ворчал, когда голуби, обессилев, садились в винограднике на похилившиеся тычки.
  Каждый год отец вместе с дядей Колей Сербушкой привозили деду целый воз диких побегов, вырубленных весной по краю лесополос вокруг колхозного сада. В селе они использовались для изготовления тычек под виноград. Мы с Тавиком любили отесывать гараги (тычки - с молд.) для виноградника.
  Усевшись на свою неизменную табуреточку, дед, бывало, по несколько дней сортировал и раскладывал, привезенные зятьями, побеги. Мы с Тавиком помогали ему, вытаскивая и подавая указанные им побеги. Помогал Боря, живший со своей мамой Антосей во второй половине дома. Но чаще, Боря, сославшись на срочные дела, убегал к друзьям: рыбакам, собачникам и голубятникам. Как мне хотелось убежать с Борей! Там, у Саши Штицы все было гораздо интереснее. Но присутствие Тавика сдерживало меня. Я оставался с ним. Вслед убежавшему к друзьям Боре дед смотрел с сожалением. Дед сам любил и держал голубей, но у Бори любовь к животным, по мнению деда, выходила за грани разумного.
  Побывавший под газами во время первой мировой войны, дед обихаживал виноградник с трудом. Каждую осень в одно из воскресений дед организовывал клаку. Дочери, зятья, внуки и ближайшие соседи приходили убирать виноград. Работали и мы с Борисом и Тавиком. Дед требовал убирать чисто, до последней ягоды. После уборки каждого куста мы подбирали все упавшие на землю ягоды. Это была самая нудная работа. Надо было наклоняться за каждой ягодой, а подняв, еще и обдувать ее от пыли. Борис, работавший рядом, часть упавших ягод подбирал, а часть незаметно притаптывал ногой. Я последовал его примеру. Скоро последовал окрик моей мамы:
  - Не топчи виноград! Убирай все в ведро!
   Упавшие на землю ягоды, я не умел незаметно топтать, как, это делал, на целых четыре года старше меня, Борис. Но мама видела все.
   - Ты на Борю не смотри! Бери пример с Тавика!
  
  Через всю свою жизнь, с самого детства и до конца Боря - Зага ( Зага - картавое от зараз - сейчас - укр). пронёс дружбу с одногодками: Сашей Мищишиным - Штицей (Штиця - спица - укр), троюродным братом Васей Единаком - Цыганом, и Флориком - Квартой (Кварта - кружка на четверть литра - польск). Кличка Цыган у Васи пошла с первого дня в первом классе. На первом же в своей жизни уроке Вася, сильно утомившись и здорово проголодавшись, вытащил из торбочки кусок сала с хлебом и чесноком. Невозмутимо разложил всё на парте, почистил зубец чеснока. Шелуху аккуратно смёл ладонью в углубление для чернильницы. Учитель отреагировал немедленно:
  - Что ты разложил сало на парте, как цыган фой у дороги? "Фой - портативный цыганский кузнечный мех".
  С первого класса друзья предпочитали ходить в школу огородами. По селу Боря с Васей доходили до Маркова моста, а потом через двор Саши Мищишина уже втроем уходили в огород и лишь затем поворачивали до горы. За огородом Полевых к ним присоединялся Флорик.
  Четверо друзей хором утверждали, что так до школы ближе. Ближе или нет - неясно, но старый Михасько Калуцкий, отчим однорукого Ивана Полевого, утверждал, что эта "святая" команда знает что, у кого и в каком огороде растет и когда созревает лучше самих хозяев. В далёком детстве к их дружбе сельчане относились с немалой долей озабоченности, если не сказать с опаской.
  В селе тогда, бывало, случались события неординарного характера. Во время обеденного перерыва лошади, жевавшие овёс у ворот придремавшего на обед ездового, вдруг оказывались связанными и надёжно сплетенными одной косичкой втрое на два хвоста. Усевшись после обеда на облучок телеги, ездовый вдруг слезал, громко поминая чьих-то предков. И долго расплетал и развязывал сплетенные воедино хвосты. Под конец, глянув на, стремительно идущее в сторону заката, солнце, не выдерживал и срезал оставшиеся узлы вместе с волосом.
  Случалось, идущая в стаде с Куболты телка неожиданно, как на скачках, мчалась по селу галопом с привязанной к хвосту консервной банкой, заполненной, тарахтевшими в ней гвоздями и гайками. То, вдруг, вода в колодце, что в самом центре села, куда водили утром и вечером на водопой колхозных лошадей, вдруг оказывалась окрашенной в малиновый цвет анилиновым красителем для шерсти, исчезнувшим с досок за сельским кооперативом во дворе Суфраёв.
  Ежегодно тринадцатого декабря азартно праздновали Андрея Первозванного. Живший в центре села хозяин, выйдя следующим утром, не находил своей новой, летом установленной и осенью окрашенной калитки. Калитку свою он нашел на самой окраине села. Там она прикрывала вход во двор одинокой ветхой старушки.
  Тракторист, собравшийся утром на работу, выходил во двор. Тщательно укрытого на зиму брезентом, мотоцикла не стало. Техника, аккуратно укрытая тем же брезентом, стояла перед самым крыльцом во дворе одинокой молодой вдовы-соседки.
  Собачью будку, годами стоявшую в углу возле забора находили водруженной на высокую скирду соломы. Рядом с будкой на скирде неподвижно застыл взъерошенный, сгорбленный и потрясенный пёс. Живот незадачливого сторожа снизу подпирал поджатый хвост.
  Направившийся утром справить естественную надобность, обнаруживал свой туалет закрытым, опоясанным цепью на замке. Ключ от замка лежал на видном месте - на крыльце, живущей в одном дворе, тещи. Если на Андрея стояли морозы, то утром, пошедшие за водой, на срубе колодцев обнаруживали наполовину заполненные водой вёдра. Набранная вечером вода к утру превращалась в лёд. Так и наполняли своё ведро, чертыхаясь, по полведра в два, а то и три приёма.
  Трудно представить себе изумление хозяина, граничащее с шоком, когда утром он заходил в хлев накормить и напоить стоящую в стойле корову. Глаза отказывались верить. Вместо его бурёнки к яслям был привязан годовалый бычок. Не чей-нибудь, а совсем недалёкого соседа, с которым уже несколько лет шла скрытая вражда. Корову искать надо, а идти к соседу - даже думать не хочется! Долго стоял озадаченный хозяин в хлеву, глядя на соседского бычка.
  Выйдя из хлева, видит соседа, переминающегося с ноги на ногу у калитки. Непостижимо, но утром вместо бычка в стойле его сарая на три узла была привязана к яслям корова. Отвязывают бычка и вдвоём ведут во двор по месту жительства. Корова на месте. Придирчиво оглядывают соседи свой, кем-то размененный ночью, скот. Слава богу, всё в порядке. Привязав дома корову, вздыхает с облегчением и, неожиданно для себя, приглашает соседа в дом.
  Много лет враждовавшие, усаживаются за стол. Хозяин наливает по стопке. По первой пьют, забыв чокнуться. Словно спешат снять стресс. Жена, суетясь, жарит яичницу. Потом поднимают чарки за здоровье скота. А затем долго пьют за здоровье жён, детей, и, наконец, за дружбу, которая обходила соседские дома, как говорят у нас в селе, десятой дорогой. Уже после обеда расходятся благостные и умиротворенные.
  Исключение непричастных к таким событиям во всех подобных случаях начиналось с четвёрки неразлучных друзей.
  Возвращаясь вдоль собственной памяти во времена детства, вспоминаю бесчисленные Борины проказы. Его поступками в детстве могли руководить безалаберность, бездумие, разгильдяйство, полное отсутствие страха перед возможным наказанием за содеянное. Но в Борином характере никогда не было злобы, мстительности, подлости, жестокости, ехидства и злопамятства. Боря не казался, Боря был добрым.
   Боря в разговоре избегал злословия, скабрезности и пошлости. Его сосед, одноклассник и друг детства Франек Гридин вспоминает:
   - Однажды поздно вечером довольно большой стаей мы совершили набег на колхозную бахчу. Каждый выбрал себе по два арбуза, чтобы было удобнее нести. Один Боря взял единственный арбуз. Но Борин арбуз был таким огромным, что Борины руки не обхватывали его. Когда мы переходили, ведущую на Плопы, дорогу, нас осветили фары, идущей со стороны Дондюшан, машины. Мы бросились бежать. Не видя из-за арбуза дороги, Боря споткнулся и упал. Арбуз скатился в кювет и разбился вдребезги.
   - Опама! - это был Борин голос.
  Много лет, в том числе и во взрослом состоянии, это было самое страшное Борино ругательство.
   Летом во время купания в большом ставу парни постарше стали в круг и швыряли друг в друга, добытым со дна илом. В числе воюющих был мой старший брат Алеша. Боря, моложе Алеши на четыре года, был одним из младших. В начале игры я порывался встать рядом с Борей, но Алеша благоразумно отправил меня на берег. Один из Алешиных ровесников избрал своей мишенью Борю. Он метал ил только в белую Борину голову.
  Когда после нырка Борина голова показалась из воды в очередной раз, коварный сосед с силой метнул ил. Скорее всего Боря в тот момент открыл глаза. Ил залепил Боре правый глаз. Вероятно Боре было очень больно, так как он сразу поднял руку. Поднявшего руку, по неписаным правилам, не били. Ударивший Борю, коварно метнул комок грязи второй раз. Вмешался Алеша. Он повернул Борю затылком к "стреляющим" и увел его в соседний заливчик, где вода была чище. Учащийся на втором курсе медицинского института, Алеша смывал ил с Бориного глаза частым окунанием в воду. Промыв как следует глаз и убедившись, что повреждений нет, Алеша повернулся к подлому напарнику. Боря его остановил:
  - Не надо! Это была игра!
  Закончив семилетку, Боря поступил в ремесленное училище. В одно из воскресений он приехал домой, одетый в черную форму, как адмирал. На чердак к голубям, боясь испачкать форму, он уже не поднимался. В теплую зиму все голуби внезапно погибли. Весной баба Явдоха очистила чердак от остатков голубиных гнезд, чисто подмела. На чердаке стали хранить фасоль, горох, чечевицу и кукурузу.
  Как только Боря одел, похожую на "адмиральскую", форму ученика ремесленного училища, все вдруг увидели, что Боря, оказывается, стал очень красивым. Баба Явдоха любила повторять:
  - Таки хлопец на все село!
  В клубе его стали приглашать на танцы девчата постарше, ровесницы Бориной сестры Лены. В одну из суббот Боря приехал на выходные с подругой. Я был ошарашен. Это была пресимпатичная Лена, недавно окончившая "кулинарный техникум", совсем еще юная повариха из чайной, где я обедал и ужинал. По окончании училища Лену сразу поставили на раздачу.
  Все удивлялись. Боря и Лена внешне были удивительно похожи друг на друга. Чуть выше среднего роста, оба были непривычно светлыми, почти белыми. Тетка Антося радовалась:
  - Как Боре повезло!
  Как Бориному двоюродному брату повезло и мне. Лена щедро наливала мне борщ погуще, сметану ложила полной столовой ложкой. На второе к заказанной котлете с гарниром Лена ложила мясо по своему усмотрению. Плюс два компота. Перегнувшись через окно раздачи и подняв палец, тихо предупреждала кассиршу. О чем Лена предупреждала кассиршу было понятно по сумме копеек, которыми я оплачивал мой обед.
  Ровно через год перед Пасхой я увидел Лену, идущую под руку с Бориным сверстником. Лена вышла замуж за работника сырьевого отдела сахарного завода, красавца с темно-каштановой волнистой шевелюрой и низкими бачками, физкультурника Виталия. Боря в это время по направлению уехал на целину и работал трактористом. О том, что Лена вышла замуж, я не мог предполагать, так как Лена после отъезда Бори в Казахстан еще очень долго мне мило улыбалась и продолжала меня подкармливать.
  В августе семидесятого, будучи недавно женатым, мы с Таней возвращались из Окницкого хлебного магазина. Навстречу нам шла молодая женщина. Это была Лена. Она меня узнала издали. Улыбнувшись, мы поздоровались. Немного погодя Таня спросила меня:
  - Откуда ты знаешь эту женщину?
  Я рассказал жене историю нашего знакомства. Уже дома Таня сказала:
   - Это наша соседка. Только вход к ним со стороны другой, параллельной улицы. Недавно ушла от мужа. Напивался, жестоко избивал.
   - Откуда ее муж?
   - Наш, Окницкий. Работал на заводе токарем. Сейчас, говорил папа, выгнали. Бомжует.
   - Как зовут этого бывшего мужа?
   - Борис ...
  Неисповедимы пути господни ... У Виталия, первого мужа Лены, уже женатого на другой женщине, на фоне хронического алкоголизма и неумеренного курения развился облитерирующий атеросклероз. Недавно ему ампутировали левую ногу. Я рассказал о нем Тане.
   - Несчастная женщина. - сказала Таня. - У нее покойный отец, которого она очень любила, алкоголик. Умер в белой горячке. И мужья такие же. Неужели примера отца ей мало?
   Я промолчал. Мужья были подсознательным выбором самой Лены. Она соединяла свою жизнь с молодыми людьми, в чем-то копирующими любимого ею отца. Этим чем-то и был хронический алкоголизм. Может и моего брата Борю Мищишина она отвергла потому, что он не напивался? Думаю, что если Лена выйдет замуж в третий раз, не исключено, что ее подсознательный выбор, ее внутреннее "Я" толкнет ее в лапы очередного алкоголика.
  По причинам отсрочек в армию Боря был призван в возрасте двадцати двух лет. В самом начале службы попал в сержантскую школу то ли в Николаеве, то ли в Новороссийске, по окончании которой был направлен на Кубу.
  
  В октябре шестьдесят седьмого наш курс только вернулся с уборки винограда в Гратиештах. В тот день я пришел из бани и лежал в кровати, перелистывая учебники по дисциплинам, которые нам предстояло осилить на третьем курсе. В дверь постучали.
  - Прекрати дурачиться, не то встану!
  Я был уверен, что стучит, богатый на выдумки и розыгрыши, наш однокурсник Марчел Валуца.
  Дверь открылась и в комнату вошел военный в парадной форме с аксельбантами. За ним в комнату вошел Тавик. Я не сразу узнал Борю. Подтянутый, начищенные до блеска коричневые туфли, пояс с ремнями через плечо. Непривычная тогда, с высокой тульей фуражка. Мы говорили: как у немцев. Голубые сержантские погоны.
  Мы обнялись. Я оделся.
  - Куда пойдем?
  - Давай в "Фокушор". А потом посмотрим фильм.
  "Фокушор" - летнее кафе напротив кинотеатра "Патрия". Рядом была городская танцплощадка "Юность". В "Фокушоре" угощал Боря. За стаканом вина Боря рассказал, что служил на Кубе. Был в составе роты охраны Фиделя Кастро. На службе все были в белых гражданских костюмах. Этот мундир с аксельбантами предназначен для парадов.
  - Парадную форму роте охраны подобрал сам Фидель. - со значением сказал нам тогда Боря.
  После фильма мы проводили Борю. Жил он у каких-то стариков на квартире по Мунчештской возле самого мясокомбината. Дом был вросшим в землю, широкая сплошная дощатая дверь, маленькие покосившиеся оконца. Из дома доносилась ругань. Заходить в дом расхотелось. На субботу Боря пригласил нас приехать к нему.
   В субботу троллейбусом я подъехал к дому, где жил Боря. Напротив, в недавно построенной жилой пятиэтажке на первом этаже работал новый гастроном. Осмотрел полки с винами и коньяками. Мой взгляд остановился на бутылках с кубинским ромом. 0,5 л., 60% алк., цена чуть больше шести рублей.
   - Боре будет приятно вспомнить Кубу!
  Купил. Взял колбасы, сыра и еще, уже не помню, что. Перешел дорогу. В Борину комнату вход был со двора. Низкие потолки, мутные окна. Из Бориной комнаты на меня пахнул тугой аромат, если не сказать, перегар кубинских сигар. По тем временам сигары были дешевыми. Такой же низкий потолок Бориной комнаты. Вдоль потолка две неровные балки. Боря, проследив за моим взглядом, сказал:
   - Домик еще с пушкинских времен. Одна сторона сильно просела. С улицы кажется, что даже стекла перекошены. В клетушках живут четыре семьи. Сносить не хотят, так как на всех жильцов надо выделить три двухкомнатных и одну трехкомнатную квартиру. А так по площади настоящий курятник. И нас два квартиранта.
  Стены были увешаны красочными открытками с морем, пальмами и полуголыми лоснящимися мулатками. Боря включил проигрыватель. Тесную комнатушку заполнили частые переборы гитары и многоритмовые звуки ударников. В груди защемило. Я забыл, что нахожусь в тесной, с прогнувшимся потолком, прокуренной комнатенке. В это время открылась дверь. Низко нагнув голову, с авоськой в руке, вошел Тавик. Стол мы накрыли сообща.
  Сидели мы долго. Мы с Тавиком не спеша разглядывали альбом с фотографиями и открытками. Потом Боря подал нам черный пакет с остальными фото. Разошлись мы поздно. От моей одежды несколько дней несло густым ароматом кубинских сигар.
  Боря устроился на работу в строительно-монтажную фирму. Через год получил направление в Кишиневский филиал Воронежского строительно-монтажного техникума. У Бори перед вступительными экзаменами была самая настоящая фобия, страх. Тавик готовил его по своей системе. Позже Боря вспоминал: если бы его так учили в школе, как готовил его Тавик, то он, как и большинство, закончил бы среднюю школу. Вступительные экзамены Боря выдержал. Подозреваю, что один экзамен за него сдал Тавик. Почему? Видимо Тавик потерял бдительность и в состязательном угаре сдал экзамен на "Отлично". В дальнейшем Тавик, сам студент политеха, помог Борису выполнить семестровые, курсовые и дипломную работы.
  Демобилизация Бори и встречи с ним привнесли в мою жизнь струю свежего дыхания свободной Кубы, которой мы тогда грезили. Я часами каждый раз рассматривал, привезенные Борей открытки и фотографии, слушал грампластинки. Красочные, почти сказочные, непохожие на другие то были открытки. Каждый раз я смотрел, будто видел впервые. Замешанные на африканских и испанских ритмах, кубинские мелодии будоражили мою кровь. Они вселяли в мою душу волнующее, никогда ранее не испытанное чувство ожидания светлого торжественного чуда. Тогда я был убежден, что моя Куба еще впереди.
  По воскресеньям мы часто встречались втроем: Боря, Тавик и я. После просмотра фильма мы обедали в том же павильоне "Фокушор". К обеду пили по рюмке кубинского рома. Засиживались допоздна. Со стороны "Юности" доносились танцевальные мелодии. Мы с Тавиком, оба не обладавшие музыкальным слухом и голосом, вполголоса фальшивили: "Куба - любовь моя, остров зари багровой...". Боря сидел молча.
  Свой армейский парадный мундир Боря до самой женитьбы хранил у вуйны Антоси в шкафу. По приезду Борис каждый раз извлекал мундир, чистил его. Затем одевал, пальцем сощелкивал невидимые пылинки, подходил к зеркалу. Поправлял плечевые ремни, аксельбанты и бляху ремня. Проверив двумя пальцами расстояние от бровей до основания козырька, поправлял фуражку. Поочередно осмотрев себя через каждое плечо, опускал руки и расправлял плечи. Коротко вздохнув, Боря разоблачался и, сложив брюки по стрелкам, отправлял мундир в шкаф.
  По окончании техникума Боря много лет работал начальником транспортного цеха Фрунзенского сахарного комбината. В восемьдесят восьмом в результате автотранспортной аварии Боря погиб. Жена Клава и Борины сыновья Вова и Саша с семьями в настоящее время живут в Петропавловске-Камчатском.
  Однажды, уже после двухтысячного, во время приема в поликлинике в дверь кабинета постучали. В кабинет вошла Света Сливчук, младшая сестра Клавы, вдовы уже покойного моего двоюродного брата Бори. Вместе с ней был мальчишка лет двенадцати. Я сразу узнал его. Это был наш! Младший сын Бори - Саша? Нет! Когда в 1988 году я был на похоронах Бори, Саше было около девяти лет. Вова тогда должен был идти в армию ... Внук? Сын Вовы? Так оно и оказалось ...
  Зовут моего двоюродного внучатого племянника - Данил. К моему стыду и сожалению с последующими поколениями моих родственников я не знаком. Разбегаемся во времени и пространстве. На Борю гость походил мало. Мальчик оказался вылитой копией, сгинувшего во время войны в Сучавской тюрьме, своего прадеда, Бориного отца, моего дяди, брата моей мамы - Владимира Михайловича Мищишина.
   Март 2020 г.
  
  
  
  Васька Петра Якова
   Я люблю подолгу рассматривать старые черно-белые фотографии. Не люблю современного слова: фотки, фоткать, сфоткаться. Для меня этот неологизм звучит вульгарно, скабрезно, пожалуй похабно. С появлением цифровой фототехники фотографии в основном цветные, насыщенные, контрастные. У старых черно-белых фотографий совершенно другая, более теплая и уютная аура. С этих снимков меня внимательно изучают, освещенные внутренним светом, часто чуть напряженные, но трогательные, искренние глаза. Мне в далеком детстве говорили:
   - Смотри прямо в круглое окошко! Не моргай! Сейчас оттуда вылетит птичка!
  Я старался не моргать. Но как только мне наказывали не моргать, сразу тянуло моргнуть. Это было нестерпимо.
  Очень скоро я понял, что птичка не вылетит. Но смотрел в объектив внимательно, пожалуй, напряженно. Я знал, что со следующим приездом фотографа появится карточка с моим изображением. Вероятно каждый из нас хотел выглядеть красивее, серьезнее. Может взрослее. А выглядеть импозантнее, непринужденнее, ярче, выгоднее, красочнее, оригинальнее, тогда мы не стремились. В большинстве своем мы не знали значения этих слов.
  На старых фотографиях нет нарочитости и фальши. Черно-белые фотографии - это канувшее в лету черно-белое время. Оно было беднее, но честнее. Одежда наша была скромнее. Обувь я чаще донашивал после брата. С болезненным вниманием рассматриваю лица. Они были более открытыми, чище. Кажется, на черно-белых фото я лучше чувствую души людей. Каждый раз, рассматривая старые фотографии, пытаюсь вернуть, давно убежавшее назад, детство.
  Эпизод первый. Фото. Я всматриваюсь в чуть пожелтевшую небольшую, размером 6х9, черно-белую фотографию. Больше десяти лет назад я поместил ее на моей странице в "Одноклассниках". В мае-июне фотографии будет семьдесят два года. Это был сорок восьмой год. Мне тогда еще не исполнилось двух лет. Я сижу на узком, покрытом одеялом, дедовом топчане. Алеша стоит. У нас остриженные налысо головы. На мне клетчато-полосатые трусы. На ногах обшарпанные, сбитые до белизны на носках, зашнурованные доверху и обутые на босу ногу, ботинки. Я ли их успел сбить после зимы в свои неполные два года? Успел? Скорее нет! Великоваты больно. Носков, тогда говорили шкарпеток, не одели.
  Тот день в моей памяти не отпечатался. Глядя на фото, сказать, что я чувствовал себя непринужденно, не могу. Голова чуть повернута вправо. Руки на топчане. В любую секунду они готовы помочь мне оттолкнуться от топчана, спрыгнуть и удрать. Скорее всего, я опасаюсь. Опасность исходит от фотографа, от фотоаппарата? В моей позе скорее опаска, может и страх. Я прижался плечом и головой к брату Алеше. Так надежнее. Он старше. Мои глаза смотрят в объектив. Вероятно, меня, что-то пообещав, наставляли не отрывать взгляд от объектива. Видно, что мои глаза настороже. Так вылетающих птичек не ждут.
  Рядом со мной Алеша. Ему в ноябре будет десять. Утверждать, что брюки и сорочка недавно были выглажены, не могу. Незаправленный конец ремня частично закрывает мое плечо. Возможно - ремень отцовский. Алешина обувь в объектив не попала. Глаза брата смотрят в объектив без страха. Лицо расслабленно. Правая рука с изуродованным соломорезкой средним пальцем на моем плече:
  - Не бойся!
  На заднем плане сквозь сиреневую листву просвечивают оконные рамы старой дедовой хаты. Справа над топчаном свисает ореховая ветка. Я помню тот орех. Его спилили позже. За пионами на фоне древних сиреневых кустов наполовину срезанное изображение стоящей моей двоюродной сестры Лены. Ей девять лет. Рядом с ней в темном платье со светлым длинным воротником ее тетя. Это младшая сестра Ленкиной мамы - Антоси. Зовут ее Мария. Справа от Марии смотрит в объектив и почесывает затылок мальчишка лет шести. Это и есть герой настоящего рассказа - Вася Единак.
  Эпизод 2. Мой дважды троюродный брат. Почему дважды? Мой дед по отцу Иван был родным братом Васиного деда Якова Единака. С другой стороны Васина бабушка Екатерина, жена Якова, приходилась родной сестрой моему деду по матери Михасю - Мищишину Михаилу Николаевичу.
  В числе семерых детей Якова Прокоповича, Васин отец Петр Яковлевич Единак родился третьим по счету. Васина мама Полякова Ольга Ивановна, родилась в селе Ожево Секурянского района Черновицкой области. Тогда это был Хотинский уезд Буковины. Я там был проездом. Ожево тянется вдоль Днестра около трех километров. Село рассечено пополам дугообразным яром длиной около шести километров. Сразу за околицей яр прерывается греблями двух прудов. К востоку осыпавшаяся падь открывается на Днестр. В трех километрах выше по течению от Ожево в семидесятых была возведена плотина Новоднестровской ГЭС. За лесопарком в пятистах метрах от плотины город Новоднестровск с инфраструктурой ГЭС и жилым массивом.
  Эпизод 3. Цыган. Вася, родившийся в 1942 году, был в семье старшим. Младший Броник, неоднократно докладывавший моим родителям о моих злоключениях - мой ровесник, учился со мной в одном классе.
  В первом классе Васю с первого сентября прозвали Цыганом. На первом же в своей жизни уроке Вася, сильно утомившись и здорово проголодавшись, вытащил из торбочки кусок сала с хлебом и чесноком. Невозмутимо разложил всё на парте, почистил зубец чеснока. Шелуху аккуратно смёл ладонью в углубление для чернильницы. Учитель отреагировал немедленно:
  - Что ты разложил на парте сало, как цыган у дороги фой? "Фой - портативный цыганский кузнечный мех".
  Кличка Цыган Васе не нравилась. Реакция на Цыгана у Васи была была бурной. Скорее всего, потому кличка не прижилась. В детстве его звали Васька Петрив, Васька Петра Якова, затем Вася Единак. Потом его знали как Василия Петровича.
  Эпизод 4. Дружба. Начиная с первого класса, через всю свою жизнь, Вася пронёс дружбу с одногодками: Сашей Мищишиным, Борей Мищишиным и Флориком. Друзья предпочитали ходить в школу огородами. По селу Вася с Борей доходили до Маркова моста, а потом через двор Саши Мищишина уже втроем уходили в огород и лишь затем поворачивали до горы. За огородом Полевых к ним присоединялся Флорик.
  Четверо друзей хором утверждали, что так до школы ближе. Ближе или нет - неясно, но старый Михасько Калуцкий, брат родного Флорикова деда утверждал, что эта "святая" команда знает что, у кого и в каком огороде растет и когда созревает лучше самих хозяев. Утверждать утверждал, но поймать кого-либо из четверых друзей в чужом огороде не удалось никому. Зато колхозный сад, огород на Одае и колхозная бахча долго были вотчиной четверки.
  В далёком детстве к дружбе четырех друзей сельчане относились с немалой долей озабоченности, если не сказать с опаской. В селе тогда, бывало, случались события неординарного характера. Во время обеденного перерыва лошади, жующие овёс у ворот придремавшего на обед ездового, вдруг оказывались связанными и надёжно сплетенными одной косичкой втрое на два хвоста. Усевшись после обеда на облучок телеги, ездовый вдруг слезал, громко поминая чьих-то предков. И долго расплетал и развязывал сплетенные воедино хвосты. Под конец, глянув на, стремительно идущее в сторону заката, солнце, не выдерживал и срезал оставшиеся узлы вместе с волосом.
  Случалось, идущая в стаде с Куболты телка неожиданно, как на скачках, мчалась по селу галопом. К хвосту телки была привязана консервная банка, заполненная, тарахтевшими в ней гвоздями и гайками. То, вдруг, вода в колодце, что в самом центре села, куда водили утром и вечером на водопой колхозных лошадей, вдруг оказывалась окрашенной в малиновый цвет. Сразу стало ясно, куда делся анилиновый краситель для шерсти, исчезнувший с досок за сельским кооперативом во дворе Суфраёв.
  Ежегодно тринадцатого декабря молодежь азартно праздновала Андрея Первозванного. Живший в центре села хозяин, выйдя следующим утром, не находил своей новой, летом установленной и осенью окрашенной калитки. Калитку свою он нашел на самой окраине села. Там она прикрывала вход во двор одинокой ветхой старушки.
  Тракторист, собравшийся утром на работу, выходил во двор. Тщательно укрытого на зиму брезентом, мотоцикла не стало. Техника, аккуратно укрытая тем же брезентом, стояла перед самым крыльцом во дворе одинокой молодой вдовы-соседки.
  Собачью будку, годами стоявшую в углу возле забора находили водруженной на высокую скирду соломы. Рядом с будкой на скирде неподвижно застыл взъерошенный, сгорбленный и потрясенный пёс. Живот незадачливого сторожа снизу подпирал поджатый хвост.
  Направившийся утром справить естественную надобность, обнаруживал свой туалет закрытым, опоясанным цепью на замке. Ключ от замка лежал на видном месте - на крыльце, живущей в одном дворе, тещи. Если на Андрея стояли морозы, то утром, пошедшие за водой, на срубе колодцев обнаруживали наполовину заполненные водой вёдра. Набранная вечером вода к утру превращалась в лёд. Так и наполняли своё ведро, чертыхаясь, по полведра в два, а то и в три приёма.
  Трудно представить себе изумление хозяина, граничащее с шоком, когда утром он заходил в хлев накормить и напоить стоящую в стойле корову. Глаза отказывались верить. Вместо его бурёнки к яслям был привязан годовалый бычок. Не чей-нибудь, а совсем недалёкого соседа, с которым уже несколько лет шла скрытая вражда. Корову искать надо, а идти к соседу - даже думать не хочется! Долго стоял озадаченный хозяин в хлеву, глядя на соседского бычка.
  Выйдя из хлева, видит, переминающегося с ноги на ногу, у калитки соседа. Непостижимо, но утром вместо бычка в стойле его сарая на три узла оказалась привязанной к яслям корова. Отвязывают бычка и вдвоём ведут во двор по месту жительства. Корова на месте. Придирчиво оглядывают соседи свой, кем-то разменянный ночью, скот. Слава богу, всё в порядке. Привязав дома корову, вздыхает с облегчением и, неожиданно для себя, приглашает соседа в дом.
  Много лет враждовавшие, соседи усаживаются за стол. Хозяин наливает по стопке. По первой пьют, забыв чокнуться. Словно спешат снять стресс. Жена, суетясь, жарит яичницу. Потом поднимают чарки за здоровье скота. А затем долго пьют за здоровье жён, детей, и, наконец, за дружбу, которая обходила соседские дома, как говорят у нас в селе, десятой дорогой. Уже после обеда расходятся благостные и умиротворенные.
  Исключение непричастных к таким событиям, я уже писал, во всех подобных случаях начиналось с четвёрки неразлучных друзей. Идеологом всех проделок "святой" команды, по единодушному мнению сельчан, был Вася Единак.
  Эпизод 5. Голуби и корма. Вася Единак, Борис Мищишин и Саша Мищишин были заядлыми голубятниками. Исключением в этой компании был Флорик. Его мама, тетя Сянька была непреклонной и обещала Флорику сварить из заведенных голубей юшку с домашней лапшой. В самом выгодном положении находился Саша Мищишин. Его отец, по прозвищу Глэй, сам водил голубей. Он принимал самое активное участие в проблемах голубеводства. Обсуждал достоинства и недостатки голубей, какую голубку с каким голубем надо паровать. Дядя Петро, Васин отец, воспринимал увлечение сына без особого энтузиазма, так и без протеста. Тетя Антося, Борина мама, пожалуй даже не знала, чьи голуби на чердаке: Борины или дедовы.
  В голубиный рацион входила пшеница, кукуруза, реже подсолнух, просо. От жита голуби поносили и погибали. Если кукурузу сеяли на приусадебных огородах, то пшеницу получали в колхозе в качестве оплаты на трудодень. В зависимости от посевных площадей, урожайности, погоды и выполнения колхозом плана по хлебозаготовкам, оплата зерном на трудодень была разной. Помню реакцию отца и соседей на решения колхозного собрания, где обсуждали оплату труда. Главным было количество пшеницы на один трудодень. На моей памяти давали до килограмма. Но были годы, когда на трудодень приходилось 300 - 400 граммов пшеницы. А тут еще и голубей надо кормить!
  Из рассказа Петра Яковлевича Единака своему двоюродному брату, моему отцу.
  - Николо! За прошлый год пшеницы на трудодень дали очень мало. Привез я домой восемь мешков. Даже полтонны не было. А всю семью год надо кормить, поросенка хочется держать, вареники, пироги. Сложил мешки на попа в сарае, поставил мышеловки. Каждый день по две-три мыши. В субботу захожу в сарай, что-то мне не нравится. А что, не пойму. Что-то с мешками. Начинаю считать. Глазам своим не верю. Не хватает двух мешков. Подумал, что кто-то из соседей. Кто? Нет у нас таких вороватых. Решил подождать, посмотреть, чтобы не стать посмешищем.
   Пошел на ферму, готовлю помещение для вечерней дойки. Тогда работали без выходных. Накидал увядшей люцерны в ясли, а у самого из головы не идут два мешка пшеницы. И следов никаких! Никто не видел ... Отпросился я у заведующего пораньше, оставил все на Ивана Маньки Воренчехи и пришел домой. Голова от думок заболела. Солнце еще высоко. Взял сапу, пошел в огород.
   - Хоть посапаю огород!
   Тогда тропинка была по меже с Люнькой Карольчиной. Смотрю, по меже трава примята в сторону огорода, словно тянули что-то. Обожгло меня все внутри.
   - Неужели Алеша Паровой?
  Нет! Трава примята по меже дальше! Смотрю, рядом с межой следы! У Алеши лаба больше. А тут размер следов как у моего Васьки. Но у Васьки каблуки другие. В конце огорода следы от повозки. Стояла тут подвода, потому, что обе лошади оставили балигу (конский навоз). Успела подсохнуть. Значит вчера или позавчера.
   Дивлюсь, а по огороду вуйны Явдохи такие же следы. И трава проволочена от хаты, как и у меня. Иду вниз. Вуйко Михасько у плиты на табуреточке сидит. Я рассказал ему о пропаже. Поднялся вуйко, пошли в стодолу. Все мешки на месте.
   - Пойдем посмотрим у Антоси!
  Боря как раз был дома. Заходим в сени, а на порожке пшеница рассыпана. Когда волокли на улицу, задели мешком за крючок. Пшеница высеялась в сторону улицы. А тут и Боря из комнаты вышел. Дед Михасько от разу Борю поймал:
   - Бора! А где мешки с пшеницей?
  У Бори все лицо красными пятнами покрылось. Растерялся. Понял я, что мешки они вдвоем с Васькой волочили по огородам. Говорю Боре:
   - И каблуки твои у меня в огороде остались. Точь в точь. - я повернулся до деда. - Шо вуйку? Будем заявлять в милицию. Пусть приезжают с собакой!
   - Не надо овчарки! - Боря из красного сделался белым. И голова и лицо. - Мы поменяли пшеницу на голубей.
   - Ка-ак?
   Оказывается Вася, Боря и Саша Мищишин пошли в Мошаны за чубатыми голубями. Хозин-единоличник им говорит:
   - За гроши не продаю! Меняю на пшеницу або папушою (кукурузу)!
  Договорились быстро. Как стемнело, друзья вдвоем поочередно выволокли мешки на край огорода. Единоличник с голубями их уже ждал. Погрузил и уехал. А Саша не менял. Наталька не разрешила, стала причитать:
   - Нас семь душ в семье! Михась на работу не ходит. И больной и ледащий. Одна я сапу тяну весь год. Получила всего шесть мешков. Я два мешка за голубей отдам, а сами что, зубы на банта чиплять? (Банта - ригель, поперечная распорка стропил на чердаке. С польск., запад. укр.).
   - Николо! Попросил я у заведующего пару коней и бестарку. Решил взять с собой Червоного, Ивана Регорчишина. Тоже родня! Надел он свою синюю милиционерскую фуражку, в которой на свадьбы ходил, и мы поехали в Мошаны. Единоличника нашли быстро. Его дом на самом берегу става, что по дороге на Брайково. Тоже Петро!
   - Как будем мириться? Отдашь зерно сам, или милицию вызывать?
  Отдал единоличник Петро мешки с пшеницей, даже голубей назад не попросил. Только просил, чтобы мирились без милиции.
   Справедливости ради должен заметить, что нашим голубятникам тогда было по одиннадцати лет.
   Эпизод 5. Мед. В сорок девятом отец привез из Цауля два улья. В течение нескольких лет он расширял пасеку. Когда я пошел в школу, в нашем саду стояло не меньше двенадцати ульев. Мед гнали два, а то и три раза в год. Первый (майский) мед отец гнал, как отцветала акация, в середине июля качали мед с диких трав и гречихи. В августе медогонка гудела два-три дня подряд. Отцветал подсолнух.
   Мед по сортам отец сливал в молочные фляги и небольшие липовые кадушки. В каморе, где гнали и хранили мед, воздух был так насыщен медовыми ароматами, что у меня кружилась голова и я пьянел. Сам мед мне быстро надоел. Мог пожевать свежесрезанной вощины, не более. Или вечером с кружкой парного молока.
  Если не было денег и яиц, я отколупывал огромным ножом кусок меда и нес киномеханику. Я получал возможность смотреть два, а то и три сеанса. Однажды, когда я нес в клуб, завернутый в бумагу твердый мед, мне встретился Вася.
  - Что несешь?
  Я показал мед. Вася достал перочинный нож и отрезал кусочек. Долго смаковал.
  - Дай и мне кусок!
  - Пошли!
  Себе Вася отколупнул мед сам. Завернул в газету. Потом ножом отколупнул еще кусочек и отправил в рот. Долго, присасывая, жевал:
  - Когда вырасту, разведу много пчел. Больше, чем в колхозе. Тогда наемся!
  Отец не заглядывал в кадушки и фляги с медом неделями. Однажды он открыл флягу:
  - Кто копал мед?
  - Я копал!
  - Зачем столько много?
  О киномеханике я благоразумно промолчал.
  - Ваське Петровому дал. У них нет пчел.
  - Интересно, кто бы тебе разрешил зайти в чужую камору и накопать себе меда?
  Я предпочел молчать.
  - Петру с его работой на ферме только пчел не хватает. Смотри, чтобы крошки хлеба в мед не попали! Придется тогда весь бидон на самогон пустить!
  Тем и кончилось. А Вася повзрослев, пчел завести не успел. Продолжал заниматься голубями. Как и Вася, я всю жизнь бесплодно мечтал завести пчел. Но также, как и Вася, до сих пор не могу расстаться с голубями. Васин сын Игорь, закончив пчеловодческий техникум, много лет занимается пчелами. Ульев у него, пожалуй, сейчас больше, чем в свое время было в колхозе. Каждое лето Игорь привозит мне банки свежего янтарного меда. Словно отдает долг и поману за своего покойного отца?
  Эпизод 6. Бизнесмены. Той осенью я только пошел в школу. В воскресенье по дороге к деду я увидел Ваську. Свесив ноги в канаву, Вася считал ключи. Потом стал их сортировать. У меня дух захватило от такого богатства. Это сколько замков можно пооткрывать! Васька повернулся ко мне:
  - У тебя нет ключей на продажу? Я скупаю ключи. Хорошо плачу. По пять копеек за один ключ.
  В те годы до денежной реформы шестьдесят первого коробка спичек в магазине стоила десять копеек. У меня в голове замелькали все наши замки и ключи. От входной двери дома, от каморы, стодолы, погреба. Плюс два шкафа. В крайнем от окна шкафу под простынями отец держит деньги. И всюду по два, а то и по три ключа. Нам по одному ключу на замок хватит! Я сразу вспомнил, что отца в селе называют жидом. А все потому, что он хороший коммерсант. И я могу стать коммерсантом! Только отец все время долго торгуется. Так долго, что мне надоедает слушать! Надоедает и тем, кто торгуется с отцом. И они уступают. А отцу торговаться не надоедает! Правда мама потом ругается:
  - Вымотал дьявол человеку душу! Как кишки намотал на локоть. И не отпускает! Человеку уже неудобно, потому тебе и уступает.
  Сейчас, через много лет мне кажется, что отца меньше всего волновали выигранные в длительном торге копейки. Для него был важен сам процесс. Решил поторговаться и я:
  - Пять копеек? Это очень дешево! Давай по шесть!
  - Ладно. Неси ключи!
   Я стремглав понесся обратно. Все запасные ключи тарахтели вместе с мелким хламом в шуфляде кухонного шкафчика. Выбрал по одному ключу. Повезло! Нашел еще два старых больших ключа. Мама говорила, что черный с трубочкой очень старый, еще румынский.
   Рысью я вернулся к Ваське. Протянул ключи. Вася долго осматривал мой товар. Потом два одинаковых ключа от тумбочек вернул. Сейчас полагаю что такие ключи в его коллекции уже были. Из кармана штанов достал копейки. Стал считать желтые. Потом из отдельной кучки взял два одинаковых ключа:
  - У меня денег не хватает. Я тебе заплачу двумя ключами!
  - Но они мне не нужны! У нас таких замков нет!
  - Ничего, в хозяйстве пригодятся! Вдруг ты начнешь собирать ключи!
  В Васькином голосе было нечто, заронившее во мне ощущение, что я попал впросак. Но было поздно. Мои ключи Васька нанизал на старый шнурок и завязал. Связку опустил в карман.
  - Все!
   В тот же вечер меня разоблачила мама. Совершенно случайно! Она зачем-то выдвинула шуфляду. Долго смотрела. Потом стала перебирать хлам. Вытащила два, отданные мне Васькой, ключа:
   - А где все наши запасные ключи? А эти два откуда? Они не наши!
  Я молчал.
   - Николо!
  Отец нехотя встал с постели.
   - Николо! Ключей нет!
  Отец повернулся ко мне. Я понял, что отпираться бесполезно:
   - Я ключи Ваське Петрову продал ...
  Отец, спешно одеваясь, спросил:
   - И почем ты продал ключи?
   - Васька давал по пять копеек, а я выторговал по шесть! - я решил хоть как-то обелить себя.
   Отец вступил ногами в матерчатые тапки на микропорке, в которых ходил летом и побежал на долину. А для меня все только начиналось:
   - Бовдур! Йолуп! (идиот, дурень, недотепа - с укр. польск.). Продал хату за двадцать копеек! Отдал ключи от дома, стодолы, погреба и шкафов! За куринное яйцо в магазине больше дают, чем тебе за все ключи дали! А если Васька еще кому продаст? А мы уходим на весь день из дому в колхоз!
   Отец вернулся довольно скоро. Вынул ключи из кармана и высыпал на стол. Родители склонились над ключами. Пересчитали.
   - Вроде все есть. Главное - наши!
   - Ты хоть поговорила с ним? - отец кивнул на меня.
  - Поговорила! Даст бог, может поможет!
  - Хорошо, как раз Петро пришел с фермы домой. Васька даже не отпирался. Сам выбрал и отдал мне наши ключи ...
  Помолчав, отец добавил:
   - В кого Васька такой бедовый? Волька (Ольга), наверное, самая спокойная в селе женщина. А Петро слова глупого не скажет. Самый тихий и разумный изо всех Яковых хлопцев.
  Ужинали молча. В тот вечер отец меня даже не наказал. Почему?
  Эпизод 7. Бульвар. Вечерами подростки собирались на бульваре перед клубом. Там была, утоптанная нашими ногами и велосипедами до асфальтовой плотности, площадка. Там мы играли в волейбол, футбол. Младшие играли в догонялки и прятки. На окружавших площадку скамьях кучковались по группам. Обсуждались проблемы достижений в науке, почерпнутые из просмотренных перед фильмом тележурналов. Делались прогнозы по итогам чемпионата мира и Союза по футболу.
  Рядом за штакетной оградкой был деревянный, потом бетонный обелиск. За оградкой покоятся, всего десять-пятнадцать лет назад перезахороненные, расстрелянные немцами в сорок первом односельчане. В братскую могилу переносили тела похороненных близ выезда на Брайково, и зарытых на меже, делящей огороды Брузницких и Гудем, а также в верхней части села возле Кучера. По рассказам очевидцев, смрад от частично разложившихся тел распространился по лощине вдоль по всему селу. Побывавшие на фронте, повидавшие много смертей мужики падали в обморок. К слову, в перезахоронении расстрелянных участвовал дядя Петро, Васин отец. Петр Яковлевич в тот день до конца жизни лишился обоняния.
  На майские и октябрьские праздники на бульваре играл колхозный оркестр. В субботние и воскресные вечера, а то и просто перед фильмом на скамейках находили приют влюбленные пары. Нам все было необычайно интересно. Мы слушали разговоры и споры старших подростков, исподволь наблюдали за парочками, втайне прикидывая, когда мы сможем сидеть на скамейках с девочками сами.
  Когда начинало темнеть, крики детворы на бульваре становились особенно пронзительными, казалось, заполняли собой все село. Громкие споры подростков, бывало, сопровождались нецензурщиной. Нередко из темноты улицы любителей мата окликали по имени, призывая к порядку. Это были, проходящие по улице родственники, соседи, а то и сами родители. Прошло много лет. Не могу вспомнить, чтобы при всей своей неоднозначной активности, Васька Единак произнес грязное, скабрезное ругательство. Не помню его и дерущимся. Казалось, неразрешимые разногласия Вася старался разрулить словом.
  Эпизод 8. Бутылка. Вместе с тем, не выветривается из памяти один случай. Перед сеансом в клубе на стульях возле печки полулежал в защитной позе, прикрыв лицо локтем, Ваня Шумулевич. Над ним угрожающе наклонился, на год младше Шумулевича, Вася Единак. Речь шла о, дефицитной в начале пятидесятых, обычной стеклянной бутылке. Вася требовал вернуть, украденную у дяди Коли Сербушки, бутылку. Ваня долго отрицал свое участие в хищении бутылки. Раздались голоса:
  - Вася! Оставь его! Может и не он украл ту бутылку!
  - Он! По глазам вижу! - повернувшись к подозреваемому, Вася предупредил:
  - Я буду сидеть возле тебя весь сеанс, а потом до утра. Пока не принесешь бутылку!
  Наконец Шумулевич сдался:
  - Признаю. Верну я Сербушке бутылку!
  - Нет! Ты сейчас пойдешь и принесешь бутылку мне сюда! И принесешь именно ту, красного стекла, квадратную! С толстым горлом и со львом и орлом! Дядя Коля говорил, что бутылка немецкая еще с войны. Такой бутылки сейчас уже не найти! И не смей обмануть! Я тебя из постели вытащу. А в клуб ты больше не придешь!
  Вернулся Ваня скоро. Протянул Васе, завернутую в газету бутылку. Оказывается, похищенную бутылку он не понес домой, а спрятал с старом доме, живущей напротив школы и клуба, его бабушки Мищишиной Домки Гунячиной. На следующий день Вася вручил дяде Коле Сербушке, наполненную колодезной водой, бутылку.
  - Спасибо, Вася! Бутылка особая! Сколько раз падала, не разбилась. В этой бутылке вода, налитая утром, остается холодной до самого обеда.
  Эпизод 9. Одая. Каждое лето напролет мы проводили на Одае. Там я пристрастился к ловле раков. Водились они во множестве в норах между корнями ив. Лежа в воде у берега так, что была видна только, прижатая ухом к берегу, голова, я ощупывал подмытый обрыв берега. Найдя нору, я погружал в нее пальцы, а то и кисть, если нора была большая.
  Нащупав рака, я уже не упускал его. Если не удавалось схватить его пальцами за грудку, то, захватив пальцами усы поближе к голове, я не спеша вытягивал его из норы. Спешка могла привести к обрыву усов и рак мог остаться в своей крепости. Часто натыкался на клешни.
  Когда рак захватывал мой палец, я научился не отдергивать руку. Я захватывал клешню между указательным и большим пальцем и также, не спеша, вываживал рака, чтобы не оторвать его конечность. Указательные и большие пальцы моих рук были исчерчены продольными царапинами от клешневых коготков. Царапины были черными от въевшегося в кожу ила.
  Гораздо более неприятными были ощущения в случае, если рак, находившийся в норе, при дотрагивании моей руки, начинал защищаться. Он бил хвостом назад, резко выбрасывая тело вперед, навстречу опасности. Видимо так защищают раки свои жилища от захватчиков, претендующих на облюбованную чужую нору. При резком толчке рак больно колол мои пальцы.
  Особенно болезненным было попадание шипов, венчающих голову рака, под ноготь. Но и эта защитная мера не могла остановить моей охотничьей агрессии. Выдавив несколько капель крови, красным облачком, расходящейся в зеленоватой воде, я снова погружал пальцы в заветную нору. Бывало, что после двух-трех часов охоты, при выдавливании кровь, не сворачивающаяся в воде, выделялась сразу из нескольких проколов.
  Если берег под корнями был подмыт глубже и руки не доставали до стенки, приходилось, набрав воздуха подныривать. За один нырок чаще всего удавалось вытащить рака. Особенно крупные раки водились в глубокой водной пещере, вымытой под корнями огромной ивы, растущей наклонно поблизости от места нашего постоянного купания. Ныряние затягивалось, часто не хватало воздуха и мы вынуждены были выныривать, чтобы отдышаться и затем снова отправляться в темный подводный мир за добычей.
  Однажды, нырнув в самую отдаленную часть подводной пещеры, и ощупывая норы, я ощутил, что моя рука плещет по поверхности воды. Вынырнув, я отдышался и, набрав полную грудь воздуха, снова погрузился для исследования пещеры. Высунув в темноте голову из воды, почувствовал что мой нос и рот находятся в воздухе. Я открыл глаза. Вокруг была абсолютная темень.
  Я рискнул. Выдохнув немного воздуха, я осторожно вдохнул. Воздух был неожиданно свежим и прохладным, слегка пахнущим, только что собранными, грибами. Дышалось легко. Вытянув руки, я нащупал и вытащил одного за другим двух огромных раков, с которыми, набрав полные легкие воздуха, нырнул и вынырнул уже в двух метрах от берега. Вынырнув, я держал по раку в каждой руке.
  На берегу уже стали беспокоиться моей, необычно длительной задержкой дыхания. Вышвырнув раков на берег, я нырнул снова. Схватив одного крупного рака, я не стал искать второго. Я почувствовал, что мне начинает не хватать воздуха, как это бывало дома зимними вечерами, когда плотно укрываешься толстым одеялом из овечьей шерсти. Выйдя из воды, я не рассказал никому, оставив собственным этот весьма важный, по моему убеждению, секрет.
  Через пару дней я, не выдержав, поделился секретом с Васей Единаком. С Васей у меня почему-то сложились довольно доверительные отношения, несмотря на то, что он был старше меня на целых четыре года. Придя на озеро, мы взяли ломик, лежащий под, подающим воду на колхозный огород, дизельным насосом. Удачно пробив между переплетенными корнями, незаметное среди травы, отверстие в весьма тонком слое дерна, мы получили возможность находиться в пещере под корнями почти шесть-семь минут. Лишь потом начинала ощущаться нехватка кислорода.
  Ныряли вроде бы в озеро. Развернувшись под водой, заплывали в нашу пещеру, где уже чуть-чуть брезжил, проникающий сверху, свет. Пробыв в ней время, достаточное для того, чтобы гнавший нас из озера Гаргусь начинал заикаться от страха, мы снова ныряли и показывались из воды на расстоянии не менее десяти метров от берега. Гаргусь долго, не особенно стесняясь в выражениях, ругался. Восторгу ребятни не было предела. Скоро наша с Васей тайна стала всеобщим достоянием, потеряв при этом остроту ощущений у самих участников и зрителей этого незамысловатого спектакля.
  Однажды ночью разразилась гроза со шквальным ветром. Придя через пару дней на Одаю, мы увидели, что наша толстенная ива лежит в воде горизонтально. Корни, вывернувшись, были плотно прижаты ко дну там, где раньше мы вдыхали чистый подземный воздух. Обследовав упавшее дерево, Вася молча и выразительно посмотрел мне в глаза.
  Эпизод 10. Я репетитор. Это было в шестидесятом. Я закончил семь классов. У клуба встретил, выходящего из новой школы Васю. В руках его была тоненькая ученическая тетрадка.
  - Женик!
  Я подошел. Открывая тетрадку, Вася спросил:
   - Какие у тебя были оценки по русскому языку?
   - Были больше четверки. Иногда пятерки.
   - Хорошо! Учительницы нет, уехала куда-то на несколько дней. Ты не сможешь проверить диктант и изложение?
   - Конечно смогу! - Я даже не думал.
  Мне льстило то, что Вася, старше меня на целых четыре года, просит меня помочь ему с русским языком.
   - Пойдем в клуб! Там никого. - предложил Вася.
  В клубе мы уселись за длинный, стоящий перед сценой, стол. Вася протянул мне карандаш.
   - Будешь исправлять вот этим простым карандашом.
  Я уже видел себя, исправляющим Васино письмо ручкой с красными чернилами, либо по крайней мере, красным карандашом.
   - Ладно!
   Я начал править диктант. Ошибок было достаточно, но не страшно. У Ивана Твердохлеба, с которым я закончил семь классов, ошибок всегда было больше. Пришла очередь изложения.
   - Вася! Кто тебе диктовал диктант и читал рассказ для изложения?
   - Диктовал Флорик. А книжку с рассказами для изложения дала на время ваша учительница Мария Николаевна. Но сейчас ее нет.
  Если проверка диктанта не представляла сложности, то изложение пестрело ошибками. Поскольку Вася излагал содержание по своему, вернее по Елизаветовски, то, читая изложение, я понял, что о знаках препинания, о сложносочиненных и сложноподчиненных предложениях Вася имеет отдаленное представление. Плюс деепричастные обороты. На трех с половиной страницах изложения я насчитал около сорока грамматических ошибок. Как я гордился собой! На Васю его грамматика произвела удручающее впечатление.
  - Что делать? Вступительный экзамен по русскому языку я завалю. У тебя есть книги по грамматике?
  - Есть! Я тебе дам. Можешь даже не возвращать.
  По дороге домой Вася зашел к нам. Вскоре он ушел с учебниками под мышкой. Потом при встрече он мне сказал:
   - В моем изложении ты не нашел еще целых семь ошибок. Проверяла Тамара Ивановна. Она диктовала мне диктант и читала рассказы для изложения.
   Больше Вася к моей репетиторской помощи не прибегал. Могу сказать одно. Почерк у Васи был не в пример моему. Строчки были ровные, буквы не прыгали. Васин почерк чем-то напоминал письмо Флорика и брата Алеши одновременно. Особенно буквы "д", "у" и "з". Однажды, приехав на воскресенье из Дондюшан, где я учился в средней школе, встретил Васю. Мой бывший "ученик" полез во внутренний карман китайской бежевой курточки. Вытащил тонкую тетрадку.
   - Просмотри! Много тут ошибок?
  Я прочитал одно, написанное Васей, изложение. Нашел единичные грамматические ошибки. Сами Васины предложения были построены грамотнее, логичнее, читались легко.
  Эпизод 11. Водители. За год до призыва в армию Вася Единак и Флорик получили повестки в военкомат. Призывникам предстояло учиться на водителей. Курсы шоферов были при Окницком ремесленном училище. Райцентр и военкомат тогда также были в Окнице.
  Вася собрался быстро. Надо было успеть на пригородный поезд. По дороге повернул, как договорились, за Флориком. Голос Флориковой мамы тети Сяньки был слышен на улице:
  - Не пущу! Шофером тебе не бывать. Тебе не руль, а балалайка нужна. Выпьешь и разобьешься. Ванька умер малым, и ты туда же. Имеешь работу? Держись за нее!
  Вася, не заходя в хату, пошел на шлях один. Приехав в Окницу, сразу же направился на квартиру к дяде Коле, младшему брату отца. Николай Яковлевич работал тогда в Окницком сельхозснабе, РТС и имел часы, как мастер производственного обучения в ремесленном училище. Решили, что на время водительских курсов Вася будет жить у него. Наутро Вася пошел в автошколу. Когда начались занятия, заметил, что соседняя парта пустует.
  Решение созрело молниеносно. После обеда Вася пошел на узел связи и позвонил в правление колхоза, где был тогда единственный в селе телефон. Трубку поднял дежурный. Представившись работником военкомата, Вася потребовал записать телефонограмму. В приказном порядке призывникам Калуцкому Флорику и Гридину Францу надлежало срочно прибыть в Окницкий военкомат.
  Лишь после строгой телефонограммы "ответственного работника военкомата" тетя Сянька, проклиная военкомат и порядки, дала согласие. После обеда Франц и Флорик пешком отправились на станцию, чтобы успеть к поезду на Окницу. Должен был ранее сказать, что описываемые события происходили поздней осенью 21 ноября. Праздновали Михаила Архангела. А в Плопах, лежащих на пути к станции, широко отмечали храм села.
  Проходя по окраине села, Флорик судорожно втянул в себя дурманящий запах голубцов и котлет. Вспомнив, что недалеко проживает его приятель, Флорик наклонился и стал перешнуровывать ботинки. Франек оглянулся и пошел дальше. Немного погодя Франц оглянулся снова и с опозданием обнаружил, что идет один. Вернувшись, стал искать Флорика. А тот, как сквозь землю провалился. Проходя повторно по проулку, Франц был окликнут со двора молодым человеком:
  - Ты не Флорика ищешь?
  - Да! Исчез внезапно. А нам надо успеть на поезд!
  - Флорик у меня! Зайди на минуту! У нас храм!
  Храм в Молдавии издревле важное событие. Пришедшего по другим делам, соседа, родственника, знакомого и незнакомого усаживают за праздничный стол. Отказать нельзя даже из-за возможности не успеть на поезд. Франц вошел в дом. В каса маре на самом почетном месте восседал уже изрядно порозовевший Флорик. Увидев входящего Гридина, налил полную стопку:
  - Франек, тебе штрафная!
  - Какая штрафная? Мы завтра с утра должны быть в военкомате!
  - То будет завтра! Бери! Будьмо!
  "Будьмо" - один из самых коротких и выразительных украинских тостов.
   Приняв на грудь очередную стопку, Флорик наворачивал три блюда одновременно: голубцы, котлеты и холодец. Хозяин налил снова. Франц от второй стопки отказался:
  - Побежали! Иначе опоздаем на поезд. Это тебе не клуб, а военкомат!
  Хозяин, будучи навеселе и узнав, что друзья едут в военкомат, возможно понял, что их берут в армию. Собрал в авоську котлет, копченки, голубцы, положил уже порезанный хлеб. Сбегал в соседнюю комнату и принес поллитровую бутылку самогона.
  - На дальнюю дорогу! Легкой службы!
  Захмелевший Флорик расчувствовался. Обняв храмаря, словно перед долгим расставанием, Флорик полез целоваться:
   - Спасибо, Ионел! Настоящий друг! Вот это провожание!
   - Миновав поворот, - рассказывает Франек, - еще не достигнув угла фермы, Флорик свернул на обочину и свалился.
   - Все! Я больше не могу. Ты иди сам! А я передохну и догоню тебя еще до леса!
   - Какой отдохну, Флорик! Если бы я тебя не знал столько лет! Я отойду, а ты вернешься к своему Ионелу допивать самогон! Вставай!
   - Не встану! Иди сам!
   - Встанешь сам! Иначе дам оплеуху!
   - Не дашь! Ты спокойный и никогда не дрался. Ты не сможешь поднять на меня руку ... Я друг ...
  Раздался хлесткий звук оплеухи. Флорик от удивления встал на корточки.
  - Ого! Ты сильно бьешь! И рука у тебя тяжелая!
  - Вставай! Пошли! А то сильнее ударю! - Франек пошел вперед.
  - Иду, иду! - Флорик, потирая онемевшую щеку, затрусил за Франеком. - Не спеши так!
  Франек прибавил шаг.
   Достигнув окраины Дондюшан, Франек повернул к колодцу. Того колодца с жестяным голубком и колхозной конюшни за ним сейчас нет, засыпали. На том месте построили военкомат. Сейчас там располагается суд. Напротив, где была конюшня и лесополоса сейчас высится здание поликлиники.
  Массивный, выдолбленный из цельного дуба, желоб был наполнен водой доверху с вечера.
   - Раздевайся до пояса!
  Сначала помылся Франек. Вода казалась ледяной. Потом, поежившись, помылся и Флорик. Кое-как вытерлись о подкладки курток. Причесались. У Флорика крупно дрожал подбородок.
   На станцию пришли за пару минут до прихода пригородного поезда. Франек направился к кассе.
   - Дай деньги на билет!
   - У меня ни копейки! - Флорик для наглядности вывернул карманы штанов. - Нас должны возить бесплатно! Мы военкоматские!
  Билеты на свои деньги купил Франек.
   В Окнице на вокзале друзья устроились ночевать на скользкой скамейке в зале ожидания. Франек лег. Флорик долго смотрел на авоську.
   - Франек! Я проголодался! Давай покушаем!
   - Знаю я твой голод! Ложись отдыхать!
   - Я чуть-чуть ...
  Начав жевать, Флорик взял бутылку. Вынув из горлышка кукурузный кочан, приложился. Сделав несколько глотков, протянул бутылку Франеку:
   - Возьми пару глотков! Лучше спать будешь!
   - Не буду я пить! Оставь меня в покое!
  Франек повернулся лицом к спинке скамьи и затих. Флорик продолжал, часто прикладываясь к горлышку, ужин в одиночестве. Потом посмотрел сквозь бутылку на лампы:
   - Как раз на завтрак осталось ...
  Чтобы ночью не украли авоську, просунул руку под шлейки. Подложив остатки ужина под голову, Флорик уснул моментально.
   Проснулся Флорик, когда было еще темно. Отдав авоську заворошившемуся Франеку, исчез. Вернулся скоро. Вытер, сунутым в спешке тетей Сянькой в карман куртки, носовым платком руки. Сел на своей скамейке и Франек.
   - Ты где мыл руки?
   - Там, где кассы, есть фонтанчик. Люди пьют, а я руки и лицо помыл.
  Пошел умываться и Франек. Когда вернулся, Флорик, из оставшегося от храма, угощения, на обрывках газеты накрыл завтрак. Флорик еще раз посмотрел сквозь бутылку:
   - Выпьешь глоток, Франек?
   - Нет, не выпью! И тебе не надо! Хватит вчерашнего! Идем в военкомат, к людям ...
   - А я возьму, для аппетита!
  Флорик сделал несколько глотков. Ели молча. Настороженно посмотрев в сторону Франека, Флорик, поболтав бутылку, сделал единственный глоток. В горле громко булькнуло. Бутылка опустела. Закончив котлеты и копченку, жевали сухой хлеб. Не пропадать же добру!...
   В военкомат пришли к открытию. Постучали в дверь кабинета, где сидел начальник отделения, ответственного за призыв. Вошли. За столом сидел майор:
   - Слушаю вас!
   - Мы приехали по вызову телефонограммой ...
   - Не приехали, а прибыли! Какой еще телефонограммой? Вы откуда?
   - Мы с Елизаветовки. Вчера вы позвонили ...
   - Никуда я не звонил! Подождите в коридоре!
  Майор постучался в дверь кабинета военкома.
   - Разрешите войти?
   - Входи! Доброе утро!
  Майор обрисовал ситуацию. Прибывших никто не вызывал.
   - Что с ними делать?
   - Откуда ребята? - Седой, как лунь, военком встал и подошел к окну.
   - С Елизаветовки. Это бывший Тырновский район.
  - Елизаветовка ... Елизаветовка ... Что-то много Елизаветовки у нас. Пусть войдут!
   - Войдите!
  Призывники, стараясь идти строевым шагом, вошли в кабинет.
   - Кто дал телефонограмму?
   - Военкомат! А пришел за нами дежурный в правлении!
  Флорик держался свободнее, пожалуй смелее. Только лицо было слишком розовым. И глаза ...
   - Ты что, выпил сегодня?
   - Чуть-чуть, для аппетита!
   - Чайковский и Ткачук из вашего села? Знаете их?
   - Конечно знаем! Они уже служат!
   - Подождите в коридоре! Останьтесь, товарищ майор.
  Франек и Флорик вышли. Военком, левой рукой обхватил подбородок, забарабанил пальцами правой по столу.
   - Любопытное село! Глотают монеты перед комиссией, воруют бланки повесток для призыва, организуют проводы в армию вне призыва. Сейчас эти двое свалились, как с неба ...
  Помолчав, военком повернулся к майору:
  - Этого, который поскромнее, отправь на курсы водителей. У нас недобор. А второго отправь домой! Предварительно предупреди настрого насчет выпивки. Не будешь же сажать на пятнадцать суток. Тем более, что не хулиганил. Приехали сами ...
  - Разрешите выполнять? Товарищ подполковник!
  - Да ладно ... Иди, Саша!
  Майор пригласил наших вояк в кабинет. Пристально посмотрел на Франека:
  - Ты сегодня не пил?
  - Не-ет!
  - Не нет! А никак нет, товарищ призывник!
  - Никак нет, товарищ майор!
  Повернулся к Флорику:
   - В армии отсидел бы на гауптвахте под самую завязку! Ты где-нибудь работаешь?
   - Работаю в селе завклубом.
   - Танцуешь? Поешь!
   - Так точно, товарищ майор!
   - Иди работай! На балалайке только научись играть! Свободен!
  Когда за Флориком закрылась дверь, майор обратился к Франеку:
   - На курсы водителей пойдешь учиться? Желаешь?
   - Так точно! Желаю, товарищ майор!
  Майор написал что-то на крохотном листочке бумаги и подал Франеку:
   - Иди прямо сейчас! Курсы в здании ремесленного училища! Найдешь!
   Выйдя от майора, Франек увидел, сидящего в беседке, Флорика.
   - Франек! Дай денег домой доехать. У меня ни копейки.
  Франек разменял единственные три рубля и вручил Флорику рубль. На оставшиеся два рубля Франек питался до конца недели. Таков был Франек. Такое было время. На курсах Франек сидел за одной партой с другом, соседом, одноклассником и теперь уже будущим коллегой по профессии Васей Единаком.
  К вечеру Флорик вернулся домой. Тетя Сянька не знала, куда усадить вернувшегося сына. Бросилась жарить яичницу. Но любопытство взяло верх:
  - А почему тебя отправили? Почему не приняли учиться на шофера?
  - Майор в военкомате приказал, чтобы я работал в клубе! Пел, танцевал ... Сказал, чтобы я научился играть на балалайке!
  - А я шо тоби казала, дитино моя дорога? Не за ту саму балалайку? Який розумний той военкомат!
  Эпизод 11. Вася водитель. Дела сердечные. После окончания курсов Вася недолгое время работал в колхозе подменным водителем. Я запомнил его за рулем ГАЗона 67-63, на котором постоянно ездил Владя Унгурян. С Васей мне довелось ехать Могилев-Подольский, где я собирался купить радиодетали. Вася ехал в Гонтовку за песком для колхоза.
  Сидя рядом с Васей, я обратил внимание на его посадку за рулем. Он сидел, наклонившись вперед. Голова была наклонена так, что, казалось, Вася смотрит на дорогу исподлобья. Вместе с тем, руки его на руле казались расслабленными.
  По пути разговорились. Васю расспросил меня о производственном обучении. Я занимался в группе подготовки слесарей КИП и Автоматики. Вспомнили Одаю. Неожиданно Вася спросил:
  - Тебе сколько лет?
  - В августе будет пятнадцать.
  - А девочки тебе нравятся?
  Я неловко пожал плечами. Не знал, что ответить.
   - Кому же они не нравятся?
   - Которая тебе нравится больше всех?
  Я ответил. Вася долго молчал. Потом сжал губы. Опустив голову, широко покрутил ею и снова замолчал. Точь-в-точь, как мой отец ...
   - Да-а! Девочка хорошенькая. Не капризная. Только родители все сходятся и расходятся. А девушка, глядя на отношения родителей, не подумает, что это нормально?
  Единственным вопросом Вася, в свои неполные девятнадцать лет, разрубил сразу несколько узлов в моих, еще не оформившихся, сердечных делах.
   Следующим летом Вася вместе со своим троюродным братом Борисом Мищишиным в составе, сформированного в Москве, союзного сборного отряда выезжали на целинные земли. Газеты писали, что это был самый длинный пассажирский состав в истории Казанского вокзала. Цветы, напутствия, объятия, пожелания, песни ... Состав тронулся под, несущиеся изо всех громкоговорителей вокзала, звуки марша " Прощание Славянки". За окнами вагонов уже мелькали фермы километрового железнодорожного моста через Волгу, а в ушах молодых целинников еще звучала маршевая мелодия. Прибывший на первый перронный путь Павлодарского вокзала состав с молодыми целинниками встретили звуки марша "Прощание Славянки". Словно не было недельного перестука вагонных колес.
  16 сентября шестьдесят первого в школу прибыла совсем юная, всего лишь восемнадцатилетняя, невысокого роста, стройная изящная учительница. Я помню ее в тот год. Звали ее Елена Владимировна. Искра между Васей и Леной проскочила в первые дни их знакомства. Несмотря на поползновения завидных в селе женихов, в том числе приятелей, Вася прочно стоял на страже своего внезапного чувства. Вася и Лена больше не расставались. Уже после службы в армии 25 октября шестьдесят третьего была свадьба.
  Забегая вперед, скажу. После армии Вася несколько лет работал таксистом. В серой "Волге" Вася сидел также и также исподлобья следил за дорогой. В шестьдесят шестом на трассе Единцы-Бельцы машину занесло. Как выяснила судебно-техническая экспертиза, подвел заводской дефект рулевого управления. Машина по инерции выехала на полосу встречного движения и по касательной задела другой, более массивный автомобиль. Обошлось без жертв. Вася отделался ушибленными ранами лица и передней части головы.
  Эпизод 12. Армия. Будучи призванным, Вася служил в Казахстане. Весной шестьдесят третьего их подразделение оказалось в радиусе поражения при испытании водородной бомбы на полигоне в районе Семипалатинска. Над военнослужащими, по сути был поставлен жестокий эксперимент. Вскоре Вася вернулся домой демобилизованным по состоянию здоровья на год раньше срока. Заболел лучевой болезнью. В справке был указан совершенно другой диагноз. Долго никто не знал истины. Демобилизованные давали расписку о неразглашении государственной тайны.
  Анализируя сейчас те неоднозначные события шестидесятых, поневоле приходит аналогия, что Вася Единак лег грудью на вражескую ядерную амбразуру. Если бы не десятки ребят, подставившие тогда под удар свои груди и жизни, в "Семипалатинский" полигон была бы превращена вся территория Союза. Вспомним Хиросиму и Нагасаки.
  Эпизод 13. Немного истории. Сразу же после войны в Елизаветовке был организован колхоз "Большевик". В отличие от большинства сел района, колхозники "Большевика" не распределяли нагрузку по нормам. Работали всем звеном, целой бригадой. Один отвечал за всех, все за одного. Такие внутрихозяйственные отношения были стабильными, несмотря на частую смену районного руководства и районных центров.
  За два десятилетия колхоз побывал в составе Тырновского, Окницкого, Атакского и, наконец, вновь образованного в 1964 году Дондюшанского районов. Из года в год небольшой по площади, людским и материальным резервам колхоз устойчиво держал первое место в районе по большинству показателей. Колхоз "Большевик" первым закачивал весеннюю вспашку и посевную. Первыми убирали богатый урожай зерновых, фруктов, сахарной свеклы. Колхоз первым закачивал осеннюю вспашку земли под зябь. Сразу готовили технику к будущей весне.
  Вначале были чествования, грамоты всех инстанций, переходящие красные знамена, Большие и Малые медали ВДНХ. Потом пришло время, когда колхоз на фоне других хозяйств стал у районного руководства бельмом на глазу. Списать бездарность и воровство на погодные условия и другие причины стало невозможным. Небольшое рентабельное хозяйство уже мешало. Выход был до гениальности прост. Надо объединить, укрупнить хозяйства. Тогда на общем фоне из ряда вон выходящих не станет. А посредственность никогда не была преступлением.
  С начала нового семьдесят пятого года волевым решением райкома, райисполкома с молчаливого согласия республиканских органов путем слияния колхозов "Патрия" и "Большевик" был образован колхоз "Имени 30-летия Победы". Показатели по району стали ровными, жить начальству стало комфортнее. Урожайность всех культур падала, животноводство катилось под откос, оплата труда колхозников оставляла желать лучшего.
  В Елизаветовке стихийно организовалась инициативная группа по возвращению хозяйства на круги своя. В числе инициаторов был, закончивший сельскохозяйственный техникум, Василий Петрович Единак. К тому времени он работал инженером по трудоемким процессам, потом главным механиком колхоза. В начале восьмидесятого Василия Петровича избирают председателем сельского совета. В восемьдесят первом был учрежден совхоз-завод "Октябрьский", по сути филиал кондитерской фабрики "Букурия".
  Эпизод 14. История болезни. Лучевая травма, полученная в армии, исподволь делала свое черное дело. Вася похудел, кожа стала землистой окраски. Затем стала желтушной. Развилась повышенная утомляемость, появились головные боли. Стали отказывать почки. Сначала одна, потом другая. 11 июля 1980 года была сделана пересадка почки. Работала недолго. 11 сентября пересаженную почку удалили. За время болезни Василий Петрович перенес семьдесят сеансов гемодиализа - внепочечного очищения крови при острой и хронической почечной недостаточности. Дожидаясь очередной донорской почки в Московском институте трансплантологии, тщательно расписал жене подробности собственных похорон.
  Эпизод 15. Без заголовка. В возрасте тридцати восьми лет, шестого февраля восемьдесят первого не дождавшись органа от донора с нужной группой крови в Московском институте трансплантологии в ожидании пересадки очередной почки угасла жизнь Васи Единака. В неотапливаемом, насквозь продуваемом ПАЗике, за телом поехали сосед Женя Навроцкий, Васин дядя Михаил Климов и Флорик. Четверо суток по заснеженной трассе и гололёду. На обратном пути Флорик сидел рядом и поддерживал ёрзающий и подпрыгивающий на ледовых ухабах и снежных заносах гроб с телом своего товарища по детским играм, подростковым проказам и по совместной работе.
  Эпизод 16. Марш "Прощание Славянки". Похороны были многолюдными. Отпросившись с работы, я приехал проводить Васю в последний путь.
  Траурная церемония проходила 11 февраля 1981 дома и в здании сельского совета. Траурный оркестр в конце панихиды сыграл, заказанный Васей еще при жизни, марш "Прощание Славянки".
  11 июля - пересадка почки.
  11 сентября - удаление пересаженной почки.
  11 февраля - траурная церемония.
  Вот такое роковое одиннадцатое число.
  
  Меня учили, что чужие письма читать неприлично. При написании рассказа Елена Владимировна и дети Инна и Игорь передали мне переписку с Василием Петровичем, находящимся в ожидании донорской почки в клинике института трансплантологии. Меня что-то сдерживало открыть конверт и прочесть взаимную исповедь целой семьи.
  Потом понял. Мне всегда претило копаться в личной жизни других, равно как и в чужом белье. Я не мог переступить через себя и позволить себе сделать ревизию в карманах моих подрастающих ребят. Меня, помня собственное детство, почти всегда тянуло изучить тайны и содержимое извечных мальчишеских закромов моих сыновей. Одновременно их карманы были для меня "табу". Эта внутренняя борьба была особенно трудной. Освобождением карманов моих детей от засушеных пауков, тритонов и ящериц, смолы, намертво вцепившихся рыболовных крючков, а также поиском табачных крошек, занималась, сосредоточенно сомкнув губы, моя жена.
   После недавнего вечернего телефонного разговора с Еленой Владимировной, пришло осознание, что моя нерешительность будет несправедливой ко всей семье, начиная с покойного Васи.
  
  Дорогие мои!
  Знаю, что любой из моих близких родственников отдал бы мне одну почку. Но это была бы ненужная жертва. Медицине это пока удается редко. Пройдет еще немало времени, когда после пересадки будет стопроцентная гарантия. Так же настанет тот момент, когда станет ясно, что будет дальше. Хочу собрать силы и волю, чтобы оставить последнее слово самым близким. Очень боюсь, что меня парализует. Тогда я не смогу ничего написать. А в последнее время меня часто мучают судороги.
  
  Прости меня, моя дорогая Лена, что так часто и много жертвовал семьей ради работы. Вы много от этого страдали. Тридцать восемь лет живет человек или восемьдесят три - в конечном итоге одинаково мало. Всегда мало. Важно, наверное, сколько за это время успел сделать. Важно - зачем жил. Я жил работой и был счастлив этим. И еще, я счастлив был жить моей семьей.
  Ленок! Естественно, что ты когда-нибудь захочешь узнать, знал ли я о своей болезни. И если знал, то почему вел себя так, как вел. Почему продолжал работать, словно болезни и не было.
  Поступал я так, потому, что знал, что меня ожидает. Если бы я начал старательно лечиться, это была бы пустая трата времени. Поздно. От одного сознания я превратился бы в тяжелого больного телом и духом. Я заставил бы близких страдать за меня. Сам выбрал судьбу, когда выбора уже не было. Пытался находить в себе силы не жаловаться. Не искал сочувствия.
  Да, Ленок! Я знал свой исход, но находил силы чтобы жить, а не доживать.
  
  Иннуля! Папина дочка!
  Очень хотелось бы увидеть тебя после окончания высшего учебного заведения. Когда выйдешь замуж, приходи с мужем на мою могилу. Положите у изголовья цветы.
   Будь счастлива!
   Инка! Ты очень похожа на меня внешностью и характером. Говорят, дочь, похожая на отца, будет счастлива. Уверен в тебе, дорогая моя доченька. Ты пробьешь в жизни свою дорогу. В учении ты напористая, жаждешь многое знать. С этими качествами ты станешь достойным человеком. И не важно, кем ты будешь в жизни, какую выберешь специальность. Мне кажется, что из тебя бы получился хороший педагог: преподаватель истории, географии, астрономии. Из тебя вышел бы грамотный, рассудительный юрист. Но ты не думай, что я навязываю дорогу в жизни. Нет! Ты должна сама себя найти в жизни. Последнее слово за тобой. Кем бы ты ни была, знаю, что успел тебя достойно воспитать. Ты будешь хорошим честным человеком. Будь счастлива! Главное, чтобы ты была здоровой.
   Береги маму! В детстве она привила вам много хорошего. Она готова отдать вам всю себя. Берегите друг друга.
  
  Игорек, моя гордость, моя защита и продолжатель нашего рода.
  Первое и главное, мой сын, учись хорошо. Не смотри, что я закончил только среднее образование. Дорогу к дальнейшей учебе мне во многом закрыло здоровье. Я никого не виню в этом. Мама со временем расскажет тебе о моей болезни.
   Сынок! В жизни ты должен выбрать себе дорогу сам.
  Любую работу надо любить. Так, что ты свой путь обдумай не спеша.
  И кем бы ты не стал. Важно, сынок, каждым днем твоего труда ты должен быть полезным людям. Чтобы, оглянувшись назад, ты мог видеть плоды твоего труда.
  Береги маму, Инну, я на тебя надеюсь. Ты остаешься единственным мужчиной в нашем доме. Постарайся, чтобы мама и Инна меньше чувствовали, что меня уже нет.
  
  Письмо, зашитое во внутренний карман пальто умершего мужа, обнаружено Еленой Владимировной 24 мая 1981 года, через три с половиной месяца после кончины Василия Петровича Единака. Воистину, письмо с того света ...
   Март 2020 г.
  
  Флорик
  
  Он жил совсем недалеко от нас. Шестой двор на долину с правой стороны. Их небольшой домик с окнами, выходящими на улицу и темной дверью по центру стоял на невысоком пригорке за несколькими кустами сирени. Когда я бегал к тетке Марии, после двора Паровых с тёмной елью перед домом, моя голова неизменно поворачивалась вправо.
  В самом начале склона между кустами сирени на пригреве часто сидел его отец. Его высокая худая сутулая фигура казалась ещё более сгорбленной, когда он подтягивал худые, с острыми коленями, в кортовых штанах, ноги. Часто на босу ногу, он был обут в серые ботинки с чуть затянутыми шнурками. Чтобы обувать не наклоняясь. Он сидел, наклонившись вперед, положив локти на колени. Вся его фигура, с вытянутой вперёд головой, была наклонена к этим острым коленям. Временами он натужно кашлял. Откашлявшись, тяжело дышал.
  Отдышавшись, вытягивал правую ногу и из глубокого кармана вытаскивал торбочку, затянутую по кругу шнурком. Не спеша, развязывал верёвочку и растягивал кисет. Из другого кармана доставал, во много раз сложенную в толстый, по углам потёртый пакет, газету. Очень медленно, старательно отрывал ровный прямоугольник бумаги. Также не спеша вынимал из торбочки щепоть табака. Держа в трёх пальцах бумагу желобком, насыпал табак. Сворачивал и краем бумаги поводил по языку. Затем склеивал и снова облизывал самокрутку.
  Я глотал обильную слюну. Такой вкусной казалась мне самокрутка. Я уже пробовал тайком крутить и курить цыгарку. Поскольку табака у меня не было, в бумагу я заворачивал высохшие на ульях листья щира, который ложили вялить, перед тем, как угостить кроликов. От свежего щира кролики вздувались и умирали.
  Но как только дым попадал в глотку, я задыхался и кашлял, рот наполнялся обильной слюной и меня начинало рвать. Я полагал, что это от щира. Я был уверен, что если начну курить настоящий табак, то будет совсем другое дело. Курение сразу будет вкусным. Охоту к табаку надолго отбил мне случай с отцом в самый период роения пчёл. Отец отпросился у бригадира и целый день смотрел ульи. Чтобы не удирали пчёлы, все маточники он вырезал острым ножом. В тот день мой некурящий отец накурился толстых самокруток так, что до тёмной ночи лежал на брезенте в стодоле, жёлтый как воск. Его постоянно рвало. Мне было очень страшно.
  А вот Флорикова отца не рвало. Затянувшись, он выпускал клубы дыма носом, глядя поверх кольев забора на дорогу и широкий, зеленый двор Жилюков. Он только периодически коротко сплёвывал, как будто стрелял губами. Это было очень красиво. У меня, как я ни старался, так не получалось. Как только я пытался стрелять слюной губами, по моему подбородку начинала стекать слюна. А заставшая меня за этим занятием мама, почему-то запретила мне такие плевки, сказав, что это, наоборот, очень некрасиво.
  Должен был ранее сказать, что нашего соседа звали дядя Мэшка. Жену его, плотную и приземистую женщину, я долго называл тётей Мэщихой. Называл, пока моего обращения не услышала мама. Она-то и объяснила мне, что дядю Калуцкого зовут Мишка, Михаил. А тётю Мэщеху, оказывается, зовут Сянькой, Александрой, как тётю Сашу Навроцкую и Сашу Горина, одноклассника Алёши. Чудеса! Мама запретила мне называть кого-либо по призвескам (кличкам), утверждая, что это самая настоящая дичина. Моду на такую дичину, сказала мама, привезли ещё пятьдесят с лишним лет назад с Лячины.
  В это время за спиной соседа громко щёлкнула клямка, открылась дверь и на низенький порог ступил Флорик, сын Калуцких. Он был старше меня на целых четыре года. Увидев курящего отца, он тут же вернулся в сени. Глубоко сунув руку в узкую торбу, висящую на стене, Флорик достал со дна полную жменю уже потёртого и осыпавшегося табака. Затем высыпал в карман собственных штанов. Захлопнув дверь, Флорик скрылся за домом.
  - Пошёл курить, - подумал я, завидуя. - Мне бы такую волю.
  Но такой воли дома мне не давали ни отец, ни мама. Как договорились! Вот и сейчас. Велели быстро отнести тётке Марии дрожжи и сразу же назад, домой. Дисциплина, как говорит учитель Пётр Исакович, живущий на квартире у Гусаковых. А дисциплину я как раз не любил.
  Оставив тетке дрожжи, я, не спеша, возвращался домой. Старый Калуцкий, видимо, давно выкурил цыгарку. Сейчас он сидел, ещё сильнее наклонившись вперед и с натугой кашлял. Руки его уже упирались в траву, лицо его посинело, на шее вздулись толстые фиолетовые жилы. Говорили, что Калуцкий много лет болеет буркулёзом. Так говорили в селе. Позднее я уяснил, что Флориков отец болел туберкулёзом. Умер в пятьдесят третьем.
  Снова звонко щёлкнула клямка. На широкую приспу вышла тётя Сянька.
  - Флорик!
  Но Флорика во дворе уже не было. Тётя Сянька вышла за угол дома. Пригнувшись, посмотрела во двор Полевых. Потом в сторону огорода:
  - Флорик! Куда тебэ дiдько втаскав, дитино моя? (Куда тебя дьявол занёс, дитя моё)
  После похорон, умершего от воспаления лёгких, старшего Ваньки, тётя Сянька, остро переживавшая потерю старшего сына, всегда называла Флорика, родившегося через два месяца после смерти брата не иначе, как:
  - Моя дорога дитина ...
  Но я уже видел, где находится дорога дитина тёти Сяньки. Верхние ветки высокой вишни, растущей на меже с Полевыми, шатались. На дереве, не спеша спускаться, скрытый листвой, сидел Флорик.
  Флорик, сбросив сначала вырезанные ветки вишни, быстро, как настоящий Тарзан в кино, спустился с дерева.
  - Шо ти там шукав так високо?
  - Менi тра було (Надо было). - особо не вдаваясь в подробности, успокоил маму Флорик, поднимая брошенные с дерева палки.
  Назначение палок я определил с ходу. Я не раз видел, как Тавик со своими друзьями-одноклассниками Андреем Суфраём, Валёнчиком и Сашей Граммой делали самопалы и рогатки. Одна палка у Флорика была заготовкой для рогатки.
  Назначение второй палки было более достойным. Длиной более полуметра, она была срезана с короткими отростками. Из такой заготовки вырезали палку для выпаса коров, формируя на более толстом конце увесистую гулю. Кроме выпаса коров, такая палка использовалась для гутания. Была такая игра. Сначала гутали палками. Палку надо было бросить так, чтобы она, ударившись одним концом об землю, летела дальше, перекручиваясь в воздухе и ударяясь в землю.
  У кого палка гутала хуже и ближе всех, тот и ставил свою фуражку на гутало - палку, вставленную в трещину в высохшей земле либо в сусликовую норку. На гулю одевали фуражку. Начиналось главное. По очереди, бросая каждый своей палкой, старались сбить фуражку с гули. Когда фуражка была сбита, гутание начиналось снова. Случалось, фуражка ещё не сбита, а на гутале висели уже лохмотья. Особенно доставалось козырькам. Бывало, за лето Штефан, мой двоюродный брат, вынужден был шить мне две-три кепки.
  Если я видел Флорика во дворе, то молча заходил, забывая здороваться, несмотря на то, что мама каждый раз, отправляя меня к кому-либо, не забывала повторять, что приходя, надо сказать "Здрасти", а уходя - "До свидания". Кроме того, я долго считал Флорика роднёй. А здороваются, я был уверен, только с чужими. А роднёй я считал потому, что когда я шёл после пасхи поливать к тетке Марии, тётя Сянька всегда просила меня полить и ей. В конце она дарила мне галунку - крашенное яйцо. Крашенные яйца тёти Сяньки были очень красивыми. Даже красивее, чем у тетки Марии. На них были разноцветные узоры, которые помогал ей рисовать разноцветными красками и воском сам Флорик. А мама моя красила яйца совсем некрасиво. Просто варила их в луковой шелухе.
  Кроме того, по моему тогдашнему разумению, нас действительно связывали родственные связи. Флорик был двоюродным братом Бори Единака, моего троюродного брата, сына дяди Ивана Единака, которого в селе называли Иван Яковив. По этой причине я считал хоть далёкой, но роднёй и Мишку Бенгу, двоюродного брата Флорика и Бори Единака. Их мамы были родными сёстрами. Да и похожи они были здорово: Флорик, Боря Единак и, больше всех братьев и сестёр, - Гриша Бенга. Я долго был уверен в нашем с Флориком родстве, пока мама, с улыбкой на лице, не разрушила мои родственные иллюзии.
  В детстве соседи и не только относились к Флорику с повышенным вниманием и некоторой осторожностью и опаской. Я считал такое отношение совершенно напрасным, обидным и несправедливым. Наоборот, в отличие от нудного и скучного, вечно читающего нравоучения, родного брата Флорикова деда Михаська Калуцкого, жившего в одном доме с Полевыми, или угрюмого Савчука, Флорик делал всё очень интересно и весело.
  Было очень забавно, когда Флорик засовывал чёрную нитку с иглой в небольшую картошку и перевязывал её. Затем, размотав катушку, иголку с коротким концом нитки втыкал поверх окна у дяди Феди Жилюка, как раз там, где спала его дочь Галя, на год моложе Флорика. В полной темноте, сидя за своим забором, Флорик натягивал нитку и резко отпускал. Картошка дробно стучала по стеклу, точно, как костяшки пальцев человека.
  Результат не заставлял себя долго ждать. Улёгшаяся было Галя со страху будила родителей. Медленно, с опаской выходил во двор дядя Федя. Обходил дом. Ничего не обнаружив и не слыша стука, заходил в дом. Через пару минут Флорик снова: - тук-тук-тук! И тут же ещё раз. Тук-тук-тук! Дверь у Жилюков резко распахивалась. С палкой в руке дядя Федя выскакивал на улицу. Не обнаружив никого, он обегал вокруг дома. Снова никого. А мы, притаившись за забором во дворе Калуцких, восхищались смекалкой Флорика.
  Ближе к осени Флорик устраивал настоящее кино. Почти фильм ужасов. Срывал созревающую тыкву, вырезал большие глаза, дырки вместо носа и свирепо оскаленный рот. В дырки для глаз вставлял зелёные стёкла от разбитой бутылки. Во рту были огромные острые зубы. Все семечки с мякотью выбрасывал, а внутрь кабака ставил толстую свечу. На резинках от трусов подвешивал кабак к свисающей над улицей ветке соседского ореха. Зажигал свечу, укрывал кабак черным платком с привязанной веревочкой.
  Дождавшись, когда идущие из клуба старшие девчата приблизятся к подвешенному кабаку, Флорик дёргал за верёвочку. Чёрный платок слетал с кабака. Флорик быстро подтягивал за нитку, и сквозь колья забора забирал платок. А кабак на двух резинках начинал покачиваться вверх-вниз и в стороны. Перед идущими возникала свирепая голова огромного чудища со светящимися зелёными глазами и зубами. Казалось, что чудовище приседало и качалось из стороны в сторону. Вслед разбегающимся девчатам Флорик, вставив два пальца в рот, пронзительно свистел. Оттого, что светящееся в темноте и качающееся чудище ещё и свистит, девчата разбегались особенно резво.
  В мае - начале июня по селу, надсадно жужжа, в предвечерье летали большие и малые хрущи (майские жуки). Особенно много их было на бульваре возле сельского клуба. Мы их ловили, складывали в, открывающиеся как портсигар, коробки из под "Казбека" и, закрыв, прижимали к уху. Слушая шебуршение хрущей по картонным стенкам папиросной коробки, мы утверждали, что слушаем "радиво".
  Флорик использовал хрущей интереснее и занимательнее. Поймав хруща, подходил к правлению. Там всегда стояла председательская бричка. Ездовый дядя Ванька Вишнёвский в это время, как правило, был в коридоре правления. Ждал окончания наряда. Улучив момент, Флорик выдергивал из роскошных хвостов фондовских коней длинный прочный волос. Выламывал ровную гладкую кленовую ветку, очищал от листьев.
  Мы внимательно смотрели за ловкими движениями волшебных пальцев нашего кумира. Запоминали последовательность выполняемых им операций. Мы были уверены в том, что недалёк тот день, когда мы будем делать то же самое. А пока мы постигали мастерство и прилежно учились.
  Вот уже ровно отломан тонкий конец. Под крепкими Флориковыми зубами чуть слышно треснул конец кленового прутика. В едва видимую щель конструктор клинит завязанный в узел волос. Другим концом волоса, как опытный хирург, завязывает и затягивает крошечную петлю у основания одной из ножек хруща.
  А теперь предстоят испытания установки. Флорик начинает плавно вращать прутик с волосом, на конце которого по кругу в воздухе движется хрущ. И вдруг чудо! Хрущ, почувствовав своё тело в воздухе, поднимает твёрдые блестящие надкрылья. Из под них в воздухе расправляются почти прозрачные тонкие и большие крылья. А наши уши улавливают, сначала слабое, потом усиливающееся, низкое гудение. Флорик останавливает вращение. Ещё несколько оборотов хрущ вращается по кругу, после чего жужжание стихает и жук, покачавшись, как на гойданке (качелях), повисает на волосе.
  Теперь дело за малым. Из-за плавного поворота за Чернеевым колодцем показывается первое стадо, возвращающихся с Куболты, коров. Коровы медленно и лениво бредут домой, изредка обмахиваясь хвостами. Некоторые на ходу умудряются жевать жвачку. Вот стадо миновало шлях.
  Флорик пристраивается впереди идущего стада. Мы, как зрители на галёрке, идём за пасущими в тот день колию. У клуба, почти неуловимыми движениями, Флорик начинает медленно раскручивать прутик с волосом, на конце которого кругами вращается, приговорённый выполнить свою провокаторскую миссию, хрущ.
  Нам и очередным пастухам в колии ничего не слышно, но по тому, как коровы беспокойно поднимают головы и осматриваются вокруг, мы понимаем, что жук полетел. Скорость вращения нарастает, жужжание переходит в надсадное гудение. Ближайшие коровы поднимают хвосты. Вначале расположенные горизонтально, хвосты вдруг залихватски закручиваются и коровы переходят на рысь.
  А гудение хруща всё выше и переходит в вой, который так знаком коровам. Это гудение, кружащего над выбранным в жертву животным, крупного овода, грозы коров. Спасаясь, коровы пускаются вскачь, обгоняя Флорика. А тот всё так же спокойно идёт, совсем незаметно подкручивая прутик. Никто ничего не понимает, кроме нас. Затаив на ходу дыхание, мы смотрели захватывающий спектакль на свежем, чуть пахнущем коровьим навозом и парным молоком, предвечернем воздухе.
  Позже, когда хрущи пропадали, с июня и до осени, мы заставляли коров поднимать хвосты и мчаться галопом, издаваемыми нами самими, звуками: Бззз, бзззз... Попробуйте сами! Увидите...
  О том, что в стаде брели и наши коровы, "спрятавшие" от перенесенного стресса в тот вечер молоко, мы как-то не задумывались. О не отданном сполна коровами молоке озабоченно сообщали, доившие коров, наши мамы.
  Ни одна встреча Нового года в школе и клубе не обходилась без карнавала. Одевались, кто во что горазд. Флорик, активный участник всех встреч, вечеров, карнавалов всегда был оригинален. Он никогда не повторялся. Маски, которые он одевал, всегда были неожиданны и поражали новизной. Большинство масок он делал сам, не дожидаясь Нового года. Великолепно лепивший и рисовавший, летом он вдруг начинал делать очередную маску.
  У меня, часто бывавшего у него, до сих пор перед глазами стоит выполненная им маска "Квазимодо". Просмотрев накануне фильм "Собор парижской Богоматери", Флорик загорелся идеей сотворить такую маску.
  Глина в селе никогда не была проблемой. Придя однажды к нему, я застал его, склонившимся над старым выдолбленным корытом для теста. Флорик тщательно вымешивал глину, периодически то доливая воду, то потряхивая небольшим решетом с порошком глины. Вымешивал глину он довольно долго.
  Огромный, как выпекаемый в деревне хлеб, батон глины Флорик с силой бросил на кусок старой широкой доски. Разминал её, уплощая. Затем кулаками стал уминать всё более вдавливающийся центр. Потом в дело пошёл макогон, которым Флорик уже формировал поверхность, похожую на отпечаток большой дыни. Указательным пальцем стал продавливать глину по центру. Меня, семи - восьмилетнего тогда, внезапно охватило волнение. Я понял, что это место для носа, большого, несуразного, с широкими ноздрями.
  Затем Флорик выдавил, почему-то очень толстые, неровные брови. Потом я узнал тонкие, уродливые в своей неправильности губы. Ноздри и края губ соединил двумя глубокими канавами. Я еще ничего не понимал. То, что делал Флорик, мне совершенно не нравилось. Я бы сделал всё это гораздо красивее. Но Флорик уже отчертил маленькие, почти свиные, близко посаженные глазки. Потом настала очередь, я это уже понял, безобразных в своей уродливости, ушей. Череп Флорик почему-то оставил голым.
  Потом, сделав из вишнёвых веток лопатки и заострённые палочки, стал скребать и приглаживать в одних местах, и делать глубокие рытвины и канавки по всему лицу и подбородку. Я тогда перестал понимать что-либо. А Флорик продолжал работать. Ровно срезав ножом и суровой ниткой края своего изделия, Флорик отнес доску с глиной, в которой угадывались контуры будущей маски, в сарайчик позади дома. Оставил сушиться в тени. А я с неохотой ушёл домой.
  Через несколько дней, проходя мимо нашего двора, Флорик велел взять старые газеты и подойти к нему домой. Набрав побольше газет "Советская Молдавия", которую нам тогда регулярно приносил почтарь, я побежал к Флорику. Он задумчиво рассматривал своё детище. Взглянув на его глиняное творение, мне стало жаль Флорика. Лицо маски было рассечено несколькими глубокими трещинами на высохшей глине.
  Но Флорик не унывал. Вытащив белые тетрадные листы из тазика с какой-то жидкой мутью, он стал их рвать. Мелкими лоскутками бумаги стал устилать и обклеивать всю внутренность глиняной формы. Потом замочил порванную на мелкие лоскутки газету. Подсыпал муки и налил в тазик немного воды. Оказывается Флорик вымачивал бумагу в жидком мучном клее. Потом снова клеил. Клеил он долго. Даже мне надоело.
  Когда я пришел к нему в следующий раз, понял, что пропустил несколько важных этапов работы Флорика. Разбитые куски глины валялись под стенкой сарая. А маска исчезла. Я не заметил, как Флорик покинул меня. Вдруг через окно раздался его голос:
  - Зайди до хаты!
  Я обошел дом и вошёл в сени. Никого. Налево комната с большой русской печью справа. Вдруг из-за печи на меня надвинулось существо, страшнее которого трудно было бы представить в самом кошмарном сне. Оскалив безобразный, приоткрытый рот с неровными, искривленными в гримасе злобы и отчаяния кровавыми губами, ко мне приближалось страшилище. Низкий покатый лоб, неестественно сильно выдающиеся надбровные дуги, глубоко посаженные щели, из которых на меня смотрели живые ужасные глаза.
  Седловидный в переносице, горбатый и искривленный книзу, широкий синюшный нос. Раскрытый в горьком отчаянии безобразный рот, прикрытый сверху карикатурными толстыми носо-губными складками. Складки спускались на массивный, выгнутый вперёд и вверх тяжёлый подбородок. Всю эту мерзкую физиономию венчали, торчащие во все стороны распатланные седые, из конопляного клоча (пакли), волосы. (Вероятно, утащенные из запасов, живущего напротив, старого Пилипа.)
  В моей голове мгновенно стало пусто. Все мысли вытеснил, леденящий душу, ни с чем не сравнимый ужас. В немом страхе я провел несколько секунд. Ноги отказывались повиноваться, несмотря на то, что я хотел как можно быстрее скрыться от надвигающегося чудища. Мои руки мгновенно вспотели и стали холодными. А когда мне показалось, что страшилище мне подмигнуло и щелкнуло зубами, меня затошнило.
  Наконец я заверещал. Как рассказывали потом тётке Марии всё слышавшие старый Михасько Калуцкий и бывшая в тот момент у них баба Сивониха, мой крик больше напоминал пронзительный писк, внезапно пойманного за задние ноги, зайца. Потом они увидели меня, убегающего из хаты. За мной, уже без маски, бежал Флорик и кричал вдогонку:
  - Остановись, это я!
  До меня не доходило его признание. Я бежал к калитке, соединяющей дворы Калуцких и Полевых. У самого частокола, увидев застывших на низкой лавке стариков, я остановился.
  - Що трапилося (Что случилось)? - вопрошала Сивониха.
  Флорик вернулся в хату и вскоре вышел с маской на лице. Я уже не верещал. Страх мгновенно улетучился и я уже с интересом наблюдал за развивающимися событиями. Увидев Флорика маске, родной брат его деда замер с открытым беззубым ртом. А баба Сивониха долго и мелко крестилась. Потом перекрестила меня. Немного подумав, перекрестила и Флорика в маске. А я, глядя на эту немую сцену, уже смеялся, показывая пальцем на маску чудовища. Мне уже совершенно не было страшно. Стало весело и очень забавно.
  Отошедшие от увиденного непотребства, старики стали громко возмущаться. Потом стали вдвоём обсуждать, к какой ворожке меня следует отвести, чтобы снять порчу от страха: к старой Тарнавской из Брайково или ждать цыган? А старый Михасько всерьёз предлагал поймать Флорика, состричь с него клок волос, поджечь и обкурить меня дымом.
  - Ловить Флорика нужно вечером, - рассудительно и неспешно продолжал Михасько, - когда он хоть немного уморится. А, чтобы поймать его, надо собрать не менее трёх человек. Двоим Флорика не удержать.
  А меня не надо было обкуривать. Мне вдруг захотелось снова увидеть отвратительную, угрожающую физиономию, испытать, леденяший душу, страх, пригвоздивший меня к полу и отнявший у меня голос. Чтобы тело моё опять оцепенело в немом ужасе. Мне захотелось, чтобы сердце моё вновь остановилось. Чтобы потом вдруг оно проснулось и начало бешено колотиться в моей детской груди.
  Адреналиновый шок. Сейчас, вспоминая и анализируя неоднозначные, зачастую непутёвые моменты моей жизни, каюсь: Я сам искал, как говорила мама, дидька (дьявола) на свою голову. Особенно много рисковал в детском и подростковом возрасте. Подсознательно и сознательно я искал или создавал ситуации, стимулирующие выброс адреналина. Почти всегда был поиске острых ощущений. Искал и создавал такие ситуации, которых обычный среднестатистический ребенок, как правлило, благоразумно избегает. Вкупе это называется адреналиновой зависимостью.
  Мои сыновья в их детстве были благоразумнее своего отца. А может это мне кажется и хочется, чтобы было именно так?
  Должен сказать, что маску Квазимодо и не только, Флорик делал в двенадцать-тринадцать лет. Без художественного образования. навыков, учебников, руководств и интернета, ранее никогда не наблюдая, как это делают другие.
  Спустя много лет Флорик - уже отец почтенного семейства сотворил оригинальную маску на Новогодний карнавал. Его старшая дочь Альбина декламировала, экспромтом сочинённые Флориком стихи, в невиданной доселе маске "Космический пришелец".
  Как прекрасна вся наша планета,
  Как богаты все недра Земли!
  Но для счастья людей не хватает
  Мира, дружбы, свободы, любви!
  Есть народы - воюют друг с другом,
  Есть народы - живут в нищете.
  Нам агрессор войной угрожает,
  Держит в страхе народы Земли.
  С Новым годом, друзья,
  С новым счастьем!
  С мирным небом над головой,
  Чтобы дети всегда улыбались
  И гордились своею страной!
  Вырвавшиеся из души слова Флорика актуальны и сегодня. Стихи эти и сейчас помнит младшая Регина.
  У Флорика не было собственного, выдающегося вокала. Его голос казался немного шершавым. Но великолепный музыкальный слух и выразительность его голоса заставляли зал, затаив дыхание, слушать его пение. Я уже писал, что Флорик, единственный раз, прослушав песню, безошибочно пел её без аккомпанемента.
  Если б я был султан,
  Я б имел трёх жён
  И тройной красотой
  Был бы окружён.
  Но с другой стороны
  При таких делах
  Столько бед и забот!
  Ой спаси Аллах!
  Не очень плохо
  Совсем без жены.
  Гораздо лучше
  С любой стороны...
  Известным, получившим популярность, мелодиям он предпочитал пародии, часто усовершенствованные им на елизаветовские актуальные мотивы.
  Дурманом сладким веяло,
  Когда цвели сады.
  Когда вдруг пьяный вдребезги
  Домой явился ты.
  Но я уже не плакала
  От пьяных мерзких глаз.
  Гулять пошла счастливая
  С соседом в первый раз.
  Один раз в год ты трезвый был,
  Один раз в год - цветы дарил.
  Всего один лишь только раз
  Скандалов не было у нас.
  Один лишь раз, один лишь раз.
  ........................................
  Запомнив пародию, Флорик несколько дней подряд тихо напевал её на работе и дома. Ни на шаг не отстававшие от отца его малолетние дочки запоминали слова пародии с ходу. Втроём они её и распевали. А потом, когда Флорик приходил с работы домой, особенно навеселе, девочки дружно запевали папе песню. А папа слушал. Бывало...
  
  Когда Штефан тётки Марии, мой двоюродный брат, стал завклубом, Флорик уже закончил семь классов. Четырнадцать лет, по тогдашним понятиям, - почти взрослый человек. Не поднимаясь на сцену, Флорик, перед танцами устраивал самый настоящий театр. Гораздо занимательнее, чем когда по радио передавали "Театр у микрофона". А тут мы могли ещё и смотреть. О телевизорах мы тогда слышали только от побывавших в Москве сельчан. Флорик ставил посреди клуба стул и зажигал на нём свечку. Став в смиренной молитвенной позе и размахивая кадилом - привязанной на верёвке, керосиновой лампой без стекла, Флорик правил настоящую службу.
  Вначале он что-то очень быстро-быстро и долго говорил неразборчиво. А вот пото-ом! Потом, расправив плечи и глядя в потолок, Флорик протяжно и громко запевал:
  - Аллилуйя, аллилу-у-уйяяя-а-а!
  По нашему единодушному мнению Флорик правил службу, особенно "Аллилуйя", намного лучше брайковского попа. В такие минуты нам казалось, что на Флорике была одета длинная блестящая ряса, а на голове сверкала камилавка. Была одна неувязка. По нашему детскому разумению поп всегда должен быть с чёрными кучерями и такой же чёрной бородой.
  Но это, как тогда думали и обсуждали мы, легко поправимо. Борода у Флорика и так скоро начнёт расти сама. А кучери и саму бороду можно покрасить в любой цвет. Приезжает же из самой Москвы невестка старой Гельчехи летом ежегодно с волосами, каждый раз выкрашенными в другой цвет. Один раз приехала рыжая-рыжая, совсем как огонь.
  - Когда Флорик завьёт завивку и покрасит чёрным кучери, у нас в селе будет собственный поп. - наивно полагали мы, младшие.
  С подросткового возраста Флорик великолепно декламировал стихи. Некоторые стихи стали, как сейчас принято говорить, деревенским хитом:
  С кумом скинулись потрохе - вже пъемо,
  Кум на МАЗi я на ГАЗi - iдемо,
  Кум рулюе, я газую - спiшемо.
  Стовп попэрэду маяче - летемо!
  До стовпа лешевсi мэтр - зибъемо!
  Кум на дротi, я на плотi - весемо,
  Кум в гiпсах, я в бiнтах - лежемо.
  Кума рiжут, менэ колят - терпемо,
  Кум в могилi, я в Сiбiру - живемо! и так далее...
  Флорик много лет подряд талантливо дописывал этот известный стихотворный монолог. А его стихи и миниатюры в лицах! Мы забывали, что на сцене всего лишь единственный Флорик.
  Меня поражала и притягивала игра на пищике - своеобразном музыкальном инструменте. Это был вырезанный из киноплёнки небольшой язычок. Многие ребята освоили этот, ни на что не похожий, музыкальный инструмент. Флорик, Адольф Кордибановский, Мишка Бенга, Мирча Кучер и другие ребята образовывали оркестры, талантливо играя различные мелодии. Пищики, казалось, у них говорили человеческим голосом. Ихним песням не нужны были слова. У меня же, как я ни старался, ничего не получалось.
  Но коронными всегда считались исполненные Флориком на сцене сельского клуба миниатюры пантомимо. Этот номер мы тогда называли "Пантаниной". Перед глазами разворачиваются немые сцены. Флорик, казалось, совершал невероятное. Когда он ходил по сцене, изображая человека, идущего по тонкой, качающейся проволоке, мне казалось что ноги Флорика находятся гораздо выше сцены. Взгляд детворы упирался в середину сцены, надеясь увидеть проволоку, которой не было.
  Когда Флорик изображал человека, запертого в стеклянной комнате и ищущего выход, нам казалось, что мы видим стеклянные стены, по которым искали выход Флориковы руки. Мы даже слышали хлопанье ладоней по прозрачной стенке. А когда Флорик, стоя на сцене, изображал срывающего с дерева фрукты, мы были уверены, что видим в руке Флорика сорванное яблоко. А ещё, на сцене Флорик делал вид, что шагая, нечаянно нашел целый рубль. Незабываема его торжествующая поза, поднятая на уровень глаз пустая рука, в которой мы, сидящие в зале, видели найденный рубль.
  При зрителях Флорик весь расцветал. Восторженное лицо, глаза его блестели и метали молнии юмора в зрительный зал. На сцене он весь искрился. Он весь излучал оптимизм. Казалось, он сейчас приподнимется, невесомый, и плавно полетит над сценой и зрителями.
  Много лет позже Флорик заведовал сельским клубом. Участники художественной самодеятельности давали представления на сцене нашего клуба, выезжали с концертами в другие сёла. А к нам, помню, из Кайтановки творческая молодежь наносила ответные визиты. Последние годы Флорик работал художником-оформителем в совхозе и нашем клубе.
  Через всю свою жизнь, с самого детства и до конца Флорик - Кварта (Кварта - кружка на четверть литра - польск) пронёс дружбу с одногодками: Сашей Мищишиным - Штицей (Штиця - спица - укр), моим двоюродным братом Борей Мищишиным - Загой ( Зага - картавое от зараз - сейчас - укр). и троюродным братом Васей Единаком - Цыганом. Кличка Цыган пошла с первого дня в первом классе. На первом же в своей жизни уроке Вася, сильно утомившись и здорово проголодавшись, вытащил из торбочки кусок сала с хлебом и чесноком. Невозмутимо разложил всё на парте, почистил зубец чеснока. Шелуху аккуратно смёл ладонью в углубление для чернильницы. Учитель отреагировал немедленно:
  - Что ты разложил сало на парте, как цыган фой у дороги? "Фой - портативный цыганский кузнечный мех".
  В далёком детстве к их дружбе сельчане относились с озабоченностью, если не сказать с опаской. Пусть читатель постит мне повторы в рассказах ...
  В селе тогда, бывало, случались события неординарного характера. Во время обеденного перерыва лошади, жевавшие овёс у ворот придремавшего на обед ездового, вдруг оказывались связанными и надёжно сплетенными одной косичкой втрое на два хвоста. Усевшись после обеда на облучок телеги, ездовый вдруг слезал, громко поминая чьих-то предков. И долго расплетал и развязывал сплетенные воедино хвосты. Под конец, глянув на солнце, стремительно идущее в сторону заката, не выдерживал и срезал оставшиеся узлы вместе с волосом.
  Случалось, идущая в стаде с Куболты телка неожиданно, как на скачках, мчалась по селу галопом с привязанной к хвосту консервной банкой, заполненной, тарахтевшими в ней гвоздями и гайками. То, вдруг, вода в колодце, что в самом центре села, куда водили утром и вечером на водопой колхозных лошадей, вдруг оказывалась окрашенной в малиновый цвет анилиновым красителем для шерсти, исчезнувшим с досок за сельским кооперативом во дворе Суфраёв.
  Ежегодно тринадцатого декабря азартно праздновали Андрея Первозванного. Живший в центре села хозяин, выйдя следующим утром, не находил своей новой, летом установленной и осенью покрашенной калитки. Калитку свою он нашёл на самой окраине села. Там она прикрывала вход во двор одинокой ветхой старушки.
  Тракторист, собравшийся утром на работу, выходил во двор. Тщательно укрытого на зиму брезентом, мотоцикла не стало. Техника, аккуратно укрытая тем же брезентом, стояла перед самым крыльцом во дворе одинокой молодой вдовы-соседки.
  Собачью будку, годами стоявшую в углу возле забора находили водруженной на высокую скирду соломы. Рядом с будкой на скирде неподвижно застыл взерошенный, сгорбленный и потрясенный пёс. Живот незадачливого сторожа снизу подпирал поджатый хвост.
  Направившийся утром справить естественную надобность, обнаруживал свой туалет закрытым, опоясанным цепью на замке. Ключ от замка лежал на видном месте - на крыльце, живущей в одном дворе, тещи. Если на Андрея стояли морозы, то утром, пошедшие за водой, на срубе колодцев обнаруживали наполовину заполненные водой вёдра. Набранная вечером вода к утру превращалась в лёд. Так и наполняли своё ведро, чертыхаясь, по пол-ведра в два, а то и три приёма.
  Трудно представить себе изумление хозяина, граничащее с шоком, когда утром он заходил в хлев накормить и напоить стоящую в стойле корову. Глаза отказывались верить. Вместо его бурёнки к яслям был привязан годовалый бычок. Не чей-нибудь, а совсем недалёкого соседа, с которым уже несколько лет шла скрытая вражда. Корову искать надо, а идти к соседу- даже думать не хочется! Долго стоял озадаченный хозяин в хлеву, глядя на соседского бычка.
  Выйдя из хлева, видит соседа, переминающегося с ноги на ногу у калитки. Непостижимо, но утром вместо бычка в стойле его сарая на три узла была привязана к яслям корова. Отвязывают бычка и вдвоём ведут во двор по месту жительства. Корова на месте. Придирчиво оглядывают соседи свой, кем-то размененный ночью, скот. Слава богу, всё в порядке. Привязав дома корову, вздыхает с облегчением и, неожиданно для себя, приглашает соседа в дом.
  Много лет враждовавшие, усаживаются за стол. Хозяин наливает по стопке. По первой пьют, забыв чокнуться. Словно спешат снять стресс. Жена, суетясь, жарит яичницу. Потом поднимают чарки за здоровье скота. А затем долго пьют за здоровье жён, детей, и, наконец, за дружбу, которая обходила соседские дома, как говорят у нас в селе, десятой дорогой. Уже после обеда расходятся благостные и умиротворённые.
  Исключение непричастных к таким событиям во всех подобных случаях начиналось с четвёрки неразлучных друзей.
  Шестого февраля восемьдесят первого в Московском институте трансплантологии в ожидании пересадки очередной почки угасла жизнь Васи Единака, председателя Елизаветовского сельского совета. В неотаплиаемом, насквозь продуваемом ПАЗике, за телом поехали сосед Женя Навроцкий, Васин дядя Михаил Климов и Флорик. Четверо суток по заснеженной трассе и гололёду. На обратном пути Флорик сидел рядом и поддерживал ёрзающий и подпрыгивающий на ледовых ухабах и снежных заносах гроб с телом своего товарища по детским играм, подростковым проказам и по многолетней совместной работе.
  Затягивающиеся допоздна частые мужские посиделки за стаканом вина без надлежащего пищевого обеспечения, всегда и всем служившие далеко не лучшую службу; не оправданные деликатность и неспособность из-за ложного чувства солидарности отказать приглашающим составить мужскую компанию; творческая неудовлетворённость, не реализованные в полной мере собственные способности и иллюзорная необходимость черпать вдохновение из веселых встреч. Всё это исподволь подрывало и без того не богатырское здоровье. Всё чаще беспокоил желудок и поджелудочная железа, отказываясь переваривать съеденное, появились нудные опоясывающие боли, казалось, проходившие после стакана-другого доброго вина.
  Когда я правил главу, прочитавший её начальный вариант Виктор Грамма, крымчанин, в прошлом наш земляк напомнил, что первый приступ острого панкреатита у восемьнадцатилетнего Флорика имел место в шестидесятом. Меняя пластинки на клубной радиоле, если мне не изменяет память, сейчас древней, а тогда модной "Даугаве", Флорик неожиданно присел, держась за живот. Потом дико закричал, позеленевший. На колхозной машине Виктор его проводил в Тырново. В больнице провалялся около месяца.
  Ещё тогда, как оказалось впоследствии на вскрытии, имела место пенетрация (прикрытое прободение) язвы двенадцатиперстной кишки в уже больную пожелудочную железу. На протяжении последующих лет боли периодически обострялись. Да и неумеренное курение здоровья ему не добавляло. Стационарное лечение, ссылаясь на неотложные дела, Флорик без конца откладывал.
  
  Однажды во время приёма ко мне подошла медицинская сестра, моя односельчанка:
  - Евгений Николаевич, в реанимации в хирургии лежит Флорик. Его прооперировали. Его мама просила вас навестить его. Может удастся хоть чем-то помочь.
  - Что за операция у него была?
  - Панкреатит.
  Многое, если не всё, стало ясным. Отпустив пациента, я, извинившись перед ждущими в очереди и, сославшись на необходимость срочно быть в хирургии, поспешил в отделение. Поднявшись на третий этаж, я услышал, прерываемые вскриками, громкие стоны. Это было мне знакомо. Так кричат люди с неуёмными болями в животе. По коридору, скорбно склонив голову и сложив в безнадёжности руки на груди, ходила взад-вперед Нина - жена Флорика. Мама его, тётя Сянька, в накинутом на плечи халате, стояла у подножья кровати. У изголовья стояла малолетняя дочка Флорика - Регина. Альбина была в коридоре.
  Тётя Сянька, дарившая мне в далёком моём детстве на пасху, крашенные Флориком, пасхальные галунки, повернулась ко мне:
  - Женик! Подивись щэ ты! Може моя дитина шэ буде жити? Може, шо дашь, шоб его не так болiло? Зробе хоть шо-нибудь.
  За свою сорокапятилетнюю врачебную жизнь я очень много раз слышал:
  - Ну, сделайте хоть что-нибудь! Хоть как-нибудь!
  Что-нибудь и как-нибудь я в жизни не делал. Или делал, или, если не мог, посылал в Кишинёв или Киев.
  До сих пор меня не перестаёт жечь постыдное ощущение, что я предал, когда, приехавший издалека и теряющий надежду, молодой человек просил меня поехать в Сороки помочь старшей сестре, попавшей в больницу с кровоизлиянием в мозг.
  Позвонив в Сорокскую больницу, я спросил о состоянии моей недалёкой соседки. Ответивший мне незнакомый врач неожиданно назвал моё имя, хотя я представился только фамилией:
  - Евгений Николаевич! Пациентка с острым нарушением мозгового кровообращения. Она в глубокой мозговой коме. Ставится вопрос о целесообразности перевода её на искусственную вентиляцию легких. Чтобы отдать долг вежливости, можете приехать! Но к сожалению... Мы не всесильны... Понимаете?
  Я его понимал, коллегу, которого я не знал, но который знал меня. Как я его понимал! У меня в это время в отделении лежала больная с тяжелейшим носовым кровотечением. Жизнь покидала её тело вместе с льющейся из носа и глотки кровью. Мне предстояло срочно наложить ей заднюю тампонаду носа через рот. Зверская, жестокая процедура, приравненная к операции, которую я не пожелал бы и врагу. Бросить пациентку и уехать мне не позволял закон и совесть.
  Скомкав слова, я отказал единственному младшему брату единственной старшей сестры. Кроме ушедших в мир иной родителей, у них оставался единственный, ненамного старше, дядя. Очень далеко... И больше никого!
  Младший брат сел в старую серую "Волгу". Машина тронулась. А я, с камнем в груди, пошёл спасать ту, которую можно было ещё спасти.
  Чувствовал я себя в такие минуты всегда прескверно, в который раз при этом проклиная выбранную профессию и за бессилие что-либо сделать, хотя бы для облегчения участи безнадёжных.
  А сейчас я стоял у подножья кровати Флорика. Лицо его было бледным, с каким-то сероватым отливом. Неестественно посветлевший лоб, как будто отражавший, накопленные за всю жизнь, откровения. Резко заострившийся нос. Но глаза! Глаза Флорика, всегда смотревшие проницательно, легко и доброжелательно одновременно, смотрели сквозь меня мутным, подёрнутым тусклой слёзной поволокой, взором. Я уже много раз видел и умел оценивать такие взгляды. Выдержать их натиск всегда очень нелегко. После таких взглядов меня чаще всего ждала бессонная ночь. И самое страшное - эти взгляды не забываются.
  Флорик меня не узнавал! По крайней мере, так казалось мне. Он смолк. В палате стало необычно тихо. В молчании пробежали несколько немых мгновений. Поблуждав по потолку, глаза Флорика остановились на мне. Я готов дать руку на отсечение! Он меня узнал!
  - Люди! Вы люди или сволочи? Дайте воды! Хоть один глоток!
  Я со студенческой скамьи знал, что единственный глоток воды у больных с ранениями живота и панкреонекрозом, является в ста процентах случаев последним. Таким больным почти непрерывно внутривенно льют жидкость, соли, кровезаменители и контрикал. Я, наклонившись к Флорику, начал оправдывать...
  - Вы слышите? Дайте глоток воды! Перед смертью дайте глоток воды! Выпью и умру! Дайте же напиться! Ну что вам стоит?
  Лоб Флорика в очередной раз покрылся испариной. К виску, как слеза, покатилась капелька пота. Флорик смолк. Глаза его были закрытыми. Как знакомы мне закрытые так глаза с запавшим овалом вокруг! Пропади ты пропадом, моя благородная профессия! Никак не могу привыкнуть!
  Флорик замолчал. Казалось, он перестал дышать. Его голый, плоский, доскообразный живот с вертикальной наклеенной повязкой был неподвижным. Я, часто дежуривший в те годы по больнице, знал, что это такое. Ничего хорошего. Только грудная клетка его часто и мелко вздымалась в предагонийном дыхании. Я повернулся. Никому не глядя в глаза, вышел. Что-то промямлил застывшей в коридоре Нине. Уже, выходя из отделения, у лестничной площадки я услышал:
  - Воды! Хоть каплю воды! Люди вы или нет?
  Крики сопровождали меня до входа в поликлинику. До сих пор не могу себе ответить: крики звучали на самом деле или только у меня в голове? На следующий день 28 мая 1984 года Флорика не стало. Ему было сорок два.
  За Флориком в восемьдесят восьмом 28 октября в результате автоаварии погиб мой двоюродный брат и друг Флорика - Боря Мищишин. Последним из четырех друзей-ровесников, после длительной тяжёлой болезни 5 августа 2011 года ушёл в мир иной - Саша Мищишин.
  Из всех стихотворений Флорика, басен, монологов и сочиненных им песен сохранились, к глубокому сожалению, только стихи, прочитанные Альбиной и рождественские колядки, сочинённые и прочитанные им в 1982 году. Тогда нашему герою было сорок лет!
  Сiем, сiем посiваем,
  З Новим роком поздоровляем!
  Поздоровляем и бажаем:
  Щоб в найбутнiй Новий рiк
  Лучше було, як тоi рiк.
  Щоби були ви здоровi,
  Мале свинi и корови.
  Щоби було молоко,
  Мъясо, масло та вино.
  Щоби були у вас коври,
  I дивани и шкафи.
  Щоб спокiйно спать могли,
  Щоб не було у нас вiйни.
  Щоби була у вас вода
  И невiстка молода.
  Щоб машину "Ладу" мали
  И щоб скатiв не мiняли.
  Ще бажаем щастя мати,
  В тиху радiсть коло хати.
  Щоб росли у вас сади,
  Шоб були у вас свати.
  Ще вам хочем побажати
  Внукiв, правнукiв богато.
  Щоб здорови ви були,
  Годувати iх могли.
  Як що дочка ваша вчиться,
  Щоб була вона мудриця.
  Щоби в Новий рiк вона
  В академiю пиiшла.
  Як що хлопец е сноровий
  Щоб и вiн вам був здоровий.
  Щоби був для вас опорой,
  Не валявсi пид забором.
  Як що в хатi не жара,
  Не бануйти, не бiда.
  В Новiм роцi дэсь туди -
  Вугилля ждэм з Караганди.
  Всi ми щиро вас вiтаем,
  Ще раз вас поздоровляем.
  И приймiт вiд нас поклон,
  Проводжайте нас з вином.
  Мож погано щось сказали?
  Може всэ не побажали?
  Щоб здорови ви були!
  Вибачайте, ми пiшли...
   Жаль, что я не могу вынести на суд читателя и почерк нашего героя. В отличие от моих неисправимых каракулей, письмо Флорика, не похожее на чьё-либо, почти совершенно в своей каллиграфии. Зная с детства экспрессивный, неоднозначный, подчас не прогнозируемый характер Флорика, для меня необъяснимы почти идеальные буквы, с удивительной гармоничностью им завязанные на бумаге в слова.
   Я не помню в своём детстве Флорика дерущимся или бьющим кого-либо, выясняющим отношения с помощью кулаков либо тёмных интриг. Он не терпел унижения и никогда не унижал других, не обижал слабых и младше себя. Он мог догнать, дать два щелбана или как тогда говорили в селе, сделать две грушки за непослушание. И всё. Он вызывал у нас экстремальные эмоции, всегда заканчивающиеся доброй улыбкой и весёлым смехом. Он был не ангел, но никогда не был прилизанным негодяем, спрятавшим своё нутро за маской внешнего респектабельного приличия. У него, как и у всех, были свои слабости. Он был разным, но всегда оставался самим собой. Он был Флориком. Флорик как будто оправдывал своё имя (Флорик, Флориан, Флорьян, Флорин, Флорио, Флорито, Флорес, Флорий, Флорентин, Флора, Флорина, Флорета), что означает цветущий, цветущая, цветок.
  Откуда взялось в, более века назад людьми созданной и сегодня богом забытой, уже вымирающей, нашей прежней Елизаветовке, это имя, остаётся только гадать. Ни до нашего героя, ни после него, таких имён в Елизаветовке новорожденным не давали. А ведь имя прекрасное! Надеюсь, что ещё при моей жизни я услышу после вопроса на приёме в поликлинике:
  - Как тебя зовут?
  И сожмётся сердце, вздрогнет душа в светлой радости, если ребёнок родом из Елизаветовки ответит мне:
   - Флолик.
  Может статься, что это будет правнук нашего героя.
  Тогда, на склоне моих лет, твёрдо буду знать: цветы будут цвести, а жизнь продолжается!!! И всё таки орешник зеленеет! И, не колеблясь, попрошу маленького Флорика пригласить меня, старого, на день его рождения. Только той старой хаты с огромной, давно беленой, с затёртыми углами русской печью, из-за которой внезапно выскочил незабвенный страшилище Квазимодо, я уже не увижу. Даю себе трезвый отчёт, что до свадьбы Флорика Второго я не доживу.
  
   Нестандартный в своей неоднозначности, а часто и во внутренней противоречивости, он был сложным и неординарным, как все одарённые люди. Флорик никогда не старался быть на кого-нибудь похожим, копировать кого бы то ни было. В мыслях моих, он почему-то, находился рядом с Андреем Мироновым. Флорик ни разу не демонстрировал даже в подсознательных движениях, манерах, мимике притязания казаться выше, чем он был, выше кого-либо. В нём никогда не было высокомерия.
  Но он всегда был шире, объёмнее и глубже многих в многогранном своём таланте. Чтец, певец, танцор, пантомимист, поэт, комедийный и драматический актёр, скульптор, художник, он всегда был самим собой. Нечаянно отмытый временем самородок. Волшебный цветок редкого папоротника, цветущего раз в тысячу лет. Одним словом - Флорик.
  
  14 02 17 г.
  
  
  Валёнчик
  
  Говорят, лучше позже, чем никогда. О моем друге детства, соседе, партнере по выпасанию коров и в чем-то "наставнике" в детских играх, технических увлечениях и самопалостроению, Валентине Михайловиче Натальском я немало писал в разных главах. Он был одноклассником, другом и родственником моего покойного двоюродного брата Октавиана Павловича Твердохлеба. Мы все его называли Тавиком, позже и Октавом. Кроме того, он был родственником и другом Андрея Михайловича Суфрая. Андрея называли Дюсеком, от слова Андрюшек. В круг друзей входил и, ныне крымчанин, их одноклассник, Александр-Виктор Викторович Грамма. Мы называли его Сашеком. Так дома называла его мама. А я, вращаясь в орбите друзей, в чем-то, чаще в детских проказах, в увлечении техническим творчеством и чтении "взрослел" сразу на три года.
  С годами воспоминания наваливаются чаще, ярче и контрастнее. Выясняются новые подробности из жизни Валентина и его семьи. Разрозненная по отдельным главам информация о Валентине оставляет образ нашего героя размытым. Это при том, что сама его жизнь и его судьба были горельефными, а подчас и гротескными. Настала пора собрать все воедино и воздать должное памяти тех лет и самому, ныне здравствующему, семидесятисемилетнему Валёнчику. Так в детстве, да и позже, Валентина Михайловича Натальского называло все село.
   Широкое подворье Натальских располагается на противоположной стороне единственной улицы села в метрах пятидесяти ниже нашего двора. На меже с Савчуками росла груша, дававшая мелкие, очень вкусные, кисло-сладкие плоды. Запомнилась во дворе Натальских высоченная, больше похожая на тополь, липа у дороги. В июне мы карабкались по крохким ветвям и обрывали цвет. Каждый старался забраться повыше, считая, что самый ароматный цвет бывает только на верхушке, ближе к солнцу. А внизу, прямо под нами, угрожающе целились в нас остро отесанные акациевые колья забора. Мама запрещала мне влезать на липу:
   - Не дай бог, обломается ветка или сорвешься, колья проткнут тебя насквозь!
   Но как только родители уходили в поле, что-то несло меня к липе и заставляло взбираться, как можно выше. К приходу родителей липовый цвет уже был расстелен для сушки на ульях.
  Патриарх клана Натальских - Емельян. Его отчества, как и года рождения история до нас не донесла. Можно только предположить, что сам Емельян был старше или ровесник своей жены Дарьи Демьяновны (Дарки), родившейся в 1865 году. Генеалогия Дарьи Демьяновны остается для ее потомков неизвестной.
   Судя по сохранившимся запродажным записям, приблизительно с 1905-6 до 1912 года Емельян Натальский исполнял выборную должность старосты села Елизаветовка. В селе родоначальника клана Натальских Емельяном не называли. Для односельчан он был Милионом с одним "л". На моей памяти, Дарью Демьяновну по имени не звали, а многие сельчане помоложе, включая ее собственных внуков, иначе как Милиониха, ее не знали и не называли.
   У Емельяна и Дарьи Демьяновны Натальских было четверо детей. Старшим был Назар Емельянович, 1893 года рождения. В селе его называли "штундой". Не могу сказать сейчас точно, какую ветвь христианства исповедовали поляки по происхождению Натальский Назар и его жена, Марина Антоновна, в девичестве Климова (из клана Бульбаков). Но, в отличие от стойких католиков Климовых, до сорокового года крестивших детей в Могилев-Подольском костеле, католицизм супруги Натальские не жаловали.
  Помню, когда мы оравой вместе с их внуком Валерием Натальским врывались в, крытую соломой, хатенку. Горница была налево. Сплошная темная массивная скрипящая дверь. Довольно высокий порожек, так как глиняный пол в горнице был гораздо выше уровня такого же, мазаного со свежим конским навозом, пола в темных сенях. На противоположной от двери стене горницы над сбитой деревянной кроватью в моей памяти проявляется то ли вышитая, то ли малеванная картинка. На ней всего три слова: "Бог есть любовь".
   Из детей Емельяна по возрасту следующей была Любовь, родившаяся в 1898 году. Она вышла замуж за Суфрая Петра. Их внуки Андрей и Валерий - это уже мои современники. В главе "Куболта" я писал, что Андрей, на три года старше меня, на пастбище использовал для верховой "служебной" езды собственную корову. Младший Валерий, на два года младше меня, в течение ряда лет был бессменным чемпионом района по настольному теннису.
   Анна, третья по возрасту дочь Милиона, погодок после Любы, жившая недалеко от нас, родилась в 1899 году. Была замужем за Кугутом Михаилом. Её так и называли - Кугутова Ганька. Сам Михаил Игнатьевич, призванный на фронт в сентябре 1944 года, погиб на территории Польши 15 января 1945 г. На границе усадеб Кугутов и Гориных до сих пор стоит, выложенный бутовым камнем с широкими щелями, колодец. Мне он памятен тем, что, спустившись в него в одиночку за воробьями, я поскользнулся на осклизлых камнях и свалился в ледяную воду. Выбрался самостоятельно. Тем летом мне исполнилось девять лет.
  Самым младшим в семье Натальского Емельяна и Дарьи Демьяновны был сын Михаил, родившийся в 1907 году. В двадцатилетнем возрасте женился на недалекой соседке Твердохлеб Фене Филлиповне. В 1928 году родился первенец Сергей.
  После смерти старого Милиона широкое подворье разделилось на две половины. Часть подворья от долины занял старший Назар. Верхняя, ближняя к нам часть усадьбы досталась младшему, Михаилу. Серьезный, настойчивый и оборотистый, молодой хозяин приобрел мотор, веялку, сеялку и другой сельхозинвентарь, арендовал у сельчан землю. По рассказам моего отца, Мишка Милионив вкупе со свояком Климовым Иосифом Антоновичем в числе немногих хозяев внедрили севооборот. Оба получали довольно высокие для того времени урожаи зерновых.
  Как курьез, старожилы вспоминали, что в тринадцатилетнем возрасте его сын Сергей утащил из дому два пуда ржи и с друзьями подростками обменял на самогон. Это было уже при советской власти, в сорок первом, до начала войны. Проведенные Михаилом Емельяновичем воспитательные воздействия возымели эффект на всю оставшуюся жизнь.
  В сороковом, с приходом русских, как говорили сельчане, в селе был организован первый в правобережной Бессарабии колхоз. Землю, мотор, плуги, сеялку, веялку и остальной инвентарь предусмотрительный Михаил Емельянович сдал в коллективное пользование одним из первых. Весной сорок первого обобществленные поля засеяли уже колхозом.
  Двадцать второго июня сорок первого началась война. Восьмого июля в село вошла немецкая колонна. Вместе со многими односельчанами попал в расстрельную шеренгу и Михаил Емельянович Натальский. Расстреливали каждого десятого. Тогда смерть обошла его. Ближайшим десятым по счету оказался один из братьев Брузницких. По возрасту Михаил, в отличие от моего отца, родившегося в восемнадцатом и мобилизованного в тыловые части (военизированная пожарная команда), был мобилизован румынами в кончентраре (военно-трудовой лагерь). В сорок третьем родился младший, Валентин, герой нашего повествования. В детстве и во взрослой жизни сельчане и родственники называли его Валёнчиком.
  В сорок четвертом Михаил Емельянович был призван на фронт. В начале лета сорок пятого семья получила "похоронку". И больше ничего ... После получения похоронки Феня Филипповна впала в глубокую депрессию, лишилась сна, практически перестала есть. За короткое время у нее развилась скоротечная чахотка с легочным кровотечением. Угасла Феня Филлиповна в течение нескольких месяцев.
  Странно, если не дико, трудно писать, но родственники и соседи долго вспоминали, что уже тяжело больная, с кровохарканьем, женщина пережевывала хлеб и изо рта кормила полуторагодовалого Валёнчика. Рассказывала, ныне давно покойная, двоюродная сестра моего отца, она же тетя Оля Твердохлеб, она же жена Фениного брата, Петра Филлиповича Твердохлеба:
  - Мы просили Феню, плакали, ругали!
  - Зачем ты жуешь и кормишь изо рта такого маленького ребенка? Сама кашляешь кровью! Заразишь дитя!
  - Кому он нужен сирота? - отвечала уже вконец ослабевшая мать. - Пусть заразится и умрет!
  Не поверил бы, если бы эти слова уже на склоне лет не повторил сам Валентин Михайлович. Ему в детстве и во взрослом состоянии об этом говорили родственники, включая тетю Олю. Безусловно, что для ребенка, что для взрослого, это была чудовищная психотравма. Возможно сдвинулось что-то в голове у, истощенной до крайности болезнью, плохим питанием, известием о гибели мужа, женщины. Но это было ...
  Вспоминает сын Валентин Михайлович Натальский:
  - Отец погиб на фронте. Мне было два с половиной года, когда во второй половине сорок шестого умерла мама. Но я довольно отчетливо помню, как я ползал по телу, лежащей в гробу, мамы. Забыты другие, более поздние события, но этот эпизод сохранился в моей памяти на всю жизнь.
  Туберкулезом Валенчик не заразился. Получил прививку от туберкулеза на всю оставшуюся жизнь. Результаты его туберкулиновых проб не отличались от реакций, полученных у других здоровых детей.
  Остался семнадцатилетний Сергей Натальский с трехлетним братом Валёнчиком на руках. Не исключено, что это явилось одной из возможных причин столь ранней его женитьбы на ровеснице Павлине Алексеевне Гормах. С первых дней и до самой ее кончины Валёнчик называл Павлину мамой. Лучший кусок, подчас тайком, - Павлина отдавала ему, Валенчику. Вспоминает Валентин Михайлович Натальский:
   - Всего на пятнадцать лет старше меня, Павлина была настоящей мамой. Мыла меня, возможно, чаще, чем мыли своих детей родные мамы. Я всегда ложился в чистую постель. Отправляя в школу, никогда не забывала положить в сумку кусок хлеба, грушу, яблоко. Сережа к этому времени закончил курсы механизации и работал в МТС трактористом, потом бригадиром тракторной бригады. Так, что моим воспитанием целиком занималась Павлина.
  - Сергей, приезжая раз в неделю, собирал все мои грехи за время его отсутствия. А грехов моих за неделю копилось немало. Прегрешения мне Сергей отпускал ремнем. Не забуду, как под Сергеевы удары ремнем или лозой Павлина подставляла свои руки. Не каждая родная мама так поступит, чтобы защитить от ударов свое дите. Ей было труднее. Она была всегда рядом и успевала каждое нарушение оговорить словом. Она была золотой человек. Сколько в ней было терпения! Благодаря влиянию Павлины я стал тем, кем стал.
  - С раннего детства у меня болели уши. Позже из левого уха начались гнойные выделения. ЛОР-врача в те годы в районе не было. По настоянию Павлины Сергей возил меня в Секуряны к, знаменитому тогда, врачу Крафту. После курса лечения выделения из уха не беспокоили меня длительный период.
  (Скорее всего такое терпеливое, доброжелательное и заботливое отношение Павлины к Валёнчику стало для него добрым примером, сказалось на его характере в юности и взрослой жизни. Дети Сергея и Павлины, Таня и Славик, они же племянники Валёнчика, в детстве были под неусыпным вниманием их, ненамного старше, дяди. Едва научившись ходить, Славик не отставал от Валёнчика ни на шаг. Школа, спортплощадка, клуб, тракторная бригада и колхозные гаражи. Всюду они ходили вдвоем.
  Но, как говорят, и на старуху бывает проруха. Уже в пятилетнем возрасте, будучи на спортплощадке, Славик неожиданно сказал:
  - Я пошел домой!
  И направился вниз по селу. Валёнчик был спокоен. Сельские маршруты Славик освоил давно. Когда Валёнчик вернулся домой, Павлина обратилась к нему с неожиданным вопросом:
   - А Славик где остался?
  Валёнчик оторопел. Славик покинул спортплощадку около двух часов назад. Валёнчик решил начать поиски от спортплощадки. К поискам подключились друзья. Под мостом возле школы заметили что-то темное. Все кинулись туда. Под мостом спал Славик. С трудом растолкали:
   - Как ты тут оказался? Ты ведь пошел домой!
   - Я шел домой, но устал и прилег отдохнуть.
  Самым безопасным местом ребенку показалось пространство под мостом. Все обошлось.
   А по большому счету, во второй половине шестидесятых Валентин сопроводил Таню на подготовительные курсы в сельхозинститут, помог выбрать факультет. Зная Валентина как ответственного и добросовестного студента, в институт его племянницу зачислили охотно. Вместе с ней, по напутствию и рекомендации Валёнчика поступил родной племянник Павлины, сын ее брата Мирона, Саша Гормах. Чуть позже Славика, решившего стать мореходом, в Херсонскую мореходку сопроводил также его дядя, Валентин Михайлович Натальский уже вместе с племянником Павлины, студентом сельскохозяйственного института Сашей Гормахом.
  Привязанность к родне Павлины Валентин сохранил до сегодняшнего дня. В середине семидесятых, уже будучи руководителем "Колхозтранса", Валентин Михайлович помог с трудоустройством и опекал племянницу Павлины, дочь ее брата Анания, Свету. Тогда же, через райком профсоюза работников сельского хозяйства помог старшему брату Светы, старшему сыну Анания - Жене. Женя Гормах страдал хроническим заболеванием сердца и нуждался в санаторно-курортном лечение на море.
  Когда я писал главу об участниках Великой Отечественной войны "Никто не забыт?", рассказав мне об отце, Валентин Михайлович обеспокоился. Все ли я указал награды, полученные старшим братом Павлины Гормахом Мироном Алексеевичем. Дома и в селе его звали Гришей, а в церкви он был крещен как Мирон. Когда я сказал, что награждения Мирона Алексеевича проверил по базе данных архива Министерства обороны в интернете, Валентин Михайлович успокоился. К слову, Мирон Алексеевич Гормах - один из участников войны, имевших в селе наибольшее количество наград.
  Окидывая взглядом пройденное, укрепляюсь в мысли, что, благодаря изначально Павлине, Валентин Михайлович с детства органично вошел в круг семейства Гормахов и потом длительное время сам служил цементирующим началом во взаимоотношениях между членами этого довольно большого клана).
  - Павлина работала в колхозе. - рассказывает далее Валентин Михайлович. - На прашовку полей часто уходила затемно. Возвращалась поздно, когда с Куболты гнали коров. На время отсутствия Павлины надзор за мной осуществляла полуслепая моя бабушка по отцу. Звали ее Дарья. Но в селе все, включая меня, называли ее Милионихой. Когда приходило время обеда, баба Милиониха не давала ложку, пока я не прочитаю наизусть "Отче наш". В меня в таких случаях вселялся какой-то бес сопротивления. Часто, воспользовавшись ее плохим зрением, хватал со стола кусок хлеба и удирал в огород.
  - Отчетливо помню землетрясение в сорок девятом. Сначала был сильный гул. Потом качалась земля. Дом громко скрипел, особенно крыша. Было очень жутко. Но еще страшнее стало одним поздним вечером. Павлина разбудила меня. В соседней комнате были слышны шаги, скрипели половицы. Мы стали разговаривать громко, несмотря на то, что полугодовалая племянница Таня только уснула. Потом я вышел в коридор и массивным крюком, которым запирали дом изнутри, ударил по двери. Послышался топот ног, затем хлопнула створка окна. Наутро мы увидели, что окно, выходящее на улицу, было открытым.
  - До школы я часто бегал к моим крестным - дяде Петру Твердохлебу (брат моей мамы) и его жене, тете Оле Жилюк. Бегал дворами. Когда пробегал двор полуслепого Пилипа, что-то заставляло меня выдернуть деревянную клямку дверного запора. В следующий раз клямка была новая. Это было как игра. Я выдергивал клямку, забрасывал далеко в кусты, а дед Пилип каждый раз строгал новую.
   - В школу пошел семи лет. Моими одноклассниками стали Дюсек - Андрей Суфрай, Саша Грамма, Мирча Кучер и шестилетние Тавик, Галя Ставнич, Галя Жилюк, Саша Палладий и Валя Киняк. В одной классной комнате с нами учились третьеклассники. Благодаря тому, что в третьем классе учились Жук - Ваня Горин, Адольф Жилюк, Сева Твердохлеб и Нянек - Валера Паровой, в части мальчишеских проказ мы были далеко впереди своего возраста.
   - Одно приключение связано с Борисом Мищишиным, твоим двоюродным братом, имевшим две клички - Белый и Зага. Однажды летом я встретил его на полевой дороге за огородами. На поводке из куска старых, потрепанных вожжей Боря вел с Мошан, выменянную за полмешка подсолнуха, старую, уже бесплодную суку. Я присоединился к нему. Приведя собаку, стали думать, что бы приспособить под ошейник? Наш выбор пал на новые, недавно пошитые в Могилеве, хромовые сапоги Бориной тети Маньки (Марии). Я держал, а Борис резал. Но отрезанные сверху, широкие кольца голенища не годились, так как сука легко освобождалась от ошейника одним движением лапы. Лишь дойдя до самого низа голенища, мы получили кольцо нужного размера. С трудом одетый, ошейник надежно держался на шее собаки. Оставшимся кольцам тут же нашли применение. Они были использованы для устройства рогаток и крепления самопальных трубок.
   - Ты пишешь в одной из глав, что каждый взрослый мужчина это случайно выживший мальчишка. Мы с Тавиком тоже испытали это. Второй пруд на Одае со стороны подвала вдоль берега до середины пятидесятых сопровождался глубоким рвом. Туда стекала вода из большого става и, по деревянному желобу, из ледника в подвале. Потом ров заилился.
  Мы с Тавиком и Борей после второго класса купались во втором пруду. Внезапно мои ноги заскользили по илу и, не успев набрать воздуха, я скрылся под водой во рву. Тавик бросился ко мне на помощь. Однако оба, еще неуверенно плавающие, мы, схватившись друг за друга, стали погружаться на дно. Я ощущал, как мучительно не хватает воздуха. Не растерялся один Борис. Уже отлично плавающий, Боря нырнул и вытолкнул сначала меня, потом вытащил и захлебывающегося Тавика.
  - С первых дней первого класса учительница регулярно посылала меня обживать классные углы. При этом, вразумляя, она довольно больно стучала костяшкой указательного пальца в середину лба. Однажды после школы красное пятно на моем лбу увидел мой крестный дядя Петро Твердохлеб. Он тут же провел "разбор полетов". Красное пятно на моем лбу больше не появлялось.
  - Мы учились во втором классе, когда из Тырновского военкомата прислали две путевки в Суворовское училище. Путевки выделили для нас с Тавиком, как для детей, отцы которых погибли во время войны. Мои вначале дали согласие. Но вмешалась Тавикова и твоя баба Явдоха:
  - Куда такого маленького сироту? Отец погиб, сейчас ребенка забирают. Я в эту войну похоронила сына, зятя и свата.
  (Сын бабы Явдохи, Мищишин Владимир Михайлович, в составе диверсионно-разведывательной группы был заброшен в районе Флорешт. По информации предателя был арестован. В Сучавской тюрьме началось кровохарканье. Полуживого баба Явдоха привезла домой. Через две недели дядя Володя, не приходя в сознание, скончался. Зять Твердохлеб Павел Захарович, отец Тавика, в поезде, не доезжая места переформирования Мурома, простудился в неотапливаемом, насквозь продуваемом вагоне и умер. Мой отец, ехавший с ним в одном вагоне, рассказывал, что по утрам трупы умерших за ночь в сорокаградусный мороз выволакивали из вагонов, как бревна. Сват бабы Явдохи Климов Иван Иванович погиб в Германии на подступах к Берлину второго мая сорок пятого.)
  - Не дам ребенка! Костьми лягу!
  После того, как стало ясно, что Тавика не отпустят, воспротивились и мои родные :
  - Не пустим и мы! Чтобы все село говорило, что мы решили Валенчика сбыть с рук, избавиться от сироты?
  Так не состоялась наша, совместная с Тавиком, военная судьба.
  - В школе я лучше успевал по общественным наукам. Тавик все годы был непревзойденным в математике, физике, химии, биологии. Зато все повально были увлечены физкультурой. Во дворе школы колхоз возвел гимнастическую трапецию высотой около пяти метров. Доблестью и геройством считалось умение пройти по круглому бревну длиной около пяти метров. Однажды я потерял равновесие. Падая, ухватился за круглое гладкое бревно одной рукой. Я висел на одной руке и чувствовал, как моя ладонь медленно скользит по дереву. Успел подумать:
  - Все! Сейчас сорвусь...
  - Саша Грамма ползком быстро подполз ко мне и успел схватить мою руку. Вместе со мной на весу он прополз к вертикальному столбу. Я ухватился за него. Но держаться и медленно сползать у меня не было сил. С высоты около трех метров я спускался стремительно, можно сказать падал. После удара об землю было больно в позвоночнике, я долго не мог встать. Скорее всего, мои проблемы с позвоночником начались тогда.
  - Забегу несколько вперед. Анализируя происшествие на озере, до сих пор удивляюсь. Всего лишь на год старше, Боря мгновенно обнаружил меня и сразу же Тавика на глубине в мутной воде! В школе Саша Грамма успел подползти по трапеции, схватить за руку и спасти мне жизнь! Уже работая в "Колхозтрансе", одним летом за короткий интервал у меня за рулем автомобиля три раза молниеносно складывались обстоятельства, из которых, мне тогда казалось, был единственный выход: на тот свет!
  - Какая сила спасла меня в раннем детстве, и я не заболел туберкулезом или туберкулезным менингитом, не утонул во втором пруду, не упал и не разбился с трапеции в школе? Кто направил пулю выше моей головы, когда Тавик в недостроенной комнате нового дома нагрел на примусе заряженный боевой патрон? Ты свидетель, патрон был твоим. Тогда ты был с нами, и как младший, стоял за нашими с Тавиком спинами. Какая сила три раза подряд уводила от меня смерть на трассе в самый последний миг, за доли секунды до катастрофы?
  Тогда в школе на трапеции Саша Грамма, по сути спас жизнь Валёнчику. Через несколько лет я стал свидетелем того, как Валёнчик вернул Саше столь жизненно важный долг. На грузовой машине вся наша школа возвращалась из Тырново, где мы принимали участие в спартакиаде на первенство района среди семилетних школ. Сейчас трудно поверить, но машины совершенно не были оборудованы для перевозки взрослых пассажиров, не то, что детей. Скамеек не было, все стояли. Задний борт не был наращен. Малыши стояли впереди и в центре. Более рослые, держась друг за дружку и за борта, как живой заслон, стояли у заднего борта. Высокий Саша-Виктор Грамма стоял у заднего борта справа. На скорости со стороны лесополосы по детям одна за другой хлестнули ветки. Больше досталось рослому Саше. Теряя равновесие, он инстинктивно схватился за очередную ветку, которая мгновенно потянула его через низкий задний борт назад. Уже "держась за воздух", Саша стал валиться назад, навзничь. И это на скорости грузовика не менее сорока километров в час. Стоявший рядом, Валёнчик схватил Сашу за руку. Андрей Суфрай успел схватить за другую. С трудом они подтянули заваливающегося назад Сашу. Большинство детей ничего не заметили. Видели только мы, мальчишки, стоявшие рядом в задней части кузова. Андрея уже давно нет с нами, помнит ли сам Саша-Виктор Грамма этот эпизод?
  Несмотря на голод во время войны и голодовку сорок седьмого, военное и послевоенное поколение было спортивным по духу. Помню спортивную площадку перед старой школой. Потом ее перенесли за клуб. Затем ее разместили за новой школой. И лишь к концу пятидесятых футбольное поле, баскетбольную и волейбольную площадки, беговые дорожки и ямы для прыжков перенесли на место пустыря при выезде из села на Плопы.
   Валёнчик не отдавал предпочтения какому-либо отдельному виду спорта. Был бег, футбол, волейбол и баскетбол. В селе долго помнили первенство района по баскетболу в Окнице, которая тогда была районным центром. Возле колхозных гаражей собиралась команда баскетболистов, состоящая из колхозной молодежи и, приехавших на летние каникулы, студентов техникумов и вузов. В составе команды были Валёнчик и, тогдашний студент медицинского института, мой брат Алеша. Большинство членов команды было среднего роста и ниже. Рослые сельские остряки потешались:
   - На какое же место по баскетболу вы рассчитываете, недомерки?
  Каково было состояние критиков, когда команда одного из самых малых сел, разгромив одну за другой тренированные и сыгранные команды рослых спортсменов, выиграла первенство района!)
  - Семилетку мы закончили в пятьдесят седьмом. Мы с Тавиком, Сашей Палладий, Андреем Суфраем и Сашей Довгань продолжили учебу в Тырново. Позже Андрей бросил школу и ушел в ремесленное училище. Мы с Октавом жили в общежитии, девочки по квартирам. По субботам ходили пешком домой независимо от погоды. В воскресенье, как правило, колхоз выделял повозку. Девчата ехали, а мы, закинув недельный запас еды в повозку, держась за люшни, шагали рядом. На ходу умудрялись чистить о ступицы колес налипшую на сапоги грязь.
  - В месяц из дому давали по десять, дореформенных 1961 года, рублей. О куреве мы с Тавиком не мечтали. Курили в школе ребята, у которых были отцы. В поисках заработка ходили на железнодорожную рампу. Там мы разгружали вагоны с штакетом и досками. Заработанные деньги мы тратили на еду. В кино часто ходили, склеив, подобранный возле дома культуры, выброшенный билет с контрольным талоном. Так тогда делали многие. Повезет - смотрели кино, а, бывало, затрещина, и мы стремглав бежали в кассу.
  - После окончания средней школы большинство выпускников подали заявления в ВУЗы. У меня перед институтом было подобие страха. Сам ощущал, что не хватает знаний. Особенно собственную несостоятельность я ощущал на фоне Тавика. Перед самыми вступительными экзаменами Сергей велел собрать документы, усадил меня на заднее сиденье мотоцикла ИЖ-49 и повез меня в Сорокский техникум механизации и электрификации сельского хозяйства.
  В техникуме Сергей забрал у меня документы и скрылся в дверях приемной комиссии. В тот день со мной провели собеседование. Между экзаменами интервалы были короткими. Когда мы приехали домой, в селе селе удивились:
  - Что, провал на первом же экзамене?
  В двадцатых числах августа я получил извещение о зачислении меня студентом техникума. Сейчас полагаю, что Сергей с моими документами в приемной комиссии обрисовал ситуацию с моим семейным положением, в частности с гибелью на фронте отца и смертью мамы. Несмотря на то, что экзамены я сдал успешно, полагаю, что в техникум я был зачислен больше по результатам собеседования.
  - Техникум закончил в шестьдесят третьем. Вместе с Антоном Вишневским, закончившим в том году Харьковский индустриально - педагогический техникум, мы поступили на работу мастерами по производственному обучению в Дрокиевское профессиональное училище.
   С шестьдесят четвертого Валентин Михайлович три года отдал службе в рядах Советской армии. Во время службы в армии, Валёнчик с Тавиком, образно говоря, не расставались. Тавик служил под Красноводском в авиации. Он был синоптиком на метеостанции. Валёнчик служил связистом в ракетно-зенитном подразделении Московского военного округа. Друзья детства в ночные смены регулярно говорили по телефону дальней связи. После службы Валентин, поработав в Окницком ПТУ, уехал в Кишинев. Работал на тракторном заводе. Одновременно готовился к поступлению в институт. Потом механический факультет Кишиневского сельхозинститута.
  Вернувшись в район, Валентин работал главным инженером одного из колхозов района. Потом возглавлял районное транспортное объединение "Колхозтранс". Затем много лет был начальником управления транспорта и железнодорожных перевозок республиканского объединения "Молдсельхозхимия" в Кишиневе. В настоящее время живет в Ступино Московской области, пенсионер. Регулярно общаемся по телефону и скайпу. Видимся во время его редких непродолжительных визитов в Молдову.
  Когда я писал главы "Никто не забыт?" и "Дети погибших отцов", списки всех погибших, раненых, вернувшихся с войны домой и пропавших без вести, я проверил по базам архива Министерства Обороны. Приятным изумлением для меня было то, что среди награжденных, в числе пятерых, не знавших о своих наградах, но воевавших в ту войну моих односельчан, я увидел фамилию отца Валенчика, Михаила Емельяновича Натальского. Родные погибшего Михаила Емельяновича о наградах не знали. Была только "похоронка". А тут сразу Орден Славы 111 степени и Орден Отечественной войны 11 степени. Копии представлений к наградам привожу без редакции и купюр.
  Наградной лист
  1 Натальский Михаил Емельянович
  2 Звание Красноармеец
  3 Должность, часть. Стрелок 3 сб Новогеорг. полка 1 стр Брестской Краснознаменной дивизии представляется к ордену Слава 111 ст.
  4 Год рождения 1907
  5 Национальность Молдаван
  6 Партийность б\п
  7 Участие в боевых действиях с 29 11 44 г. 1 и 2 Белорусский фронт
  8 Имеет ли ранения и контузии 14 1 45 г. ранен легко.
  9 С какого времени в Красной армии с 22 04 44г.
  10 Призван Тырновским РВК Сорокской области
  11 Ранее не награждался
  12 В боях при прорыве немецкой обороны на плацдарме р. Нарев Севернее Варшавы в р-не дер. Гатка 14 01 45 г. тов. Натальский проявил образцы мужества и отваги. Он первый ворвался в немецкие траншеи и в рукопашной схватке уничтожил 10 гитлеровцев. Будучи раненным, он не покинул поля боя и продолжал вести огонь из своего автомата по немцам. Тов. Натальский достоин награды "Орден Славы 111 ст."
  Командир Первой стр. Брестской Краснознаменной дивизии Карпелюк.
  Наградной лист
  Натальский Михаил Емельянович, командир отделения 3-го стр. Батальона, 412-го стр. Новогеоргиевского полка, 1-й Брестской Краснознаменной дивизии.
  Год рождения 1907, национальность молдаванин, с 14 января 1945 года - второй Белорусский фронт.
  В Красной Армии с 22 апреля, 1945 года,
  призван Тырновским РВК Сорокской области,
  ранее не награждался.
  В боях с немецкими захватчиками с 14 янверя по 15 марта 1945 года тов. Натальский показал себя, как одного из лучших,опытных и храбрых командиров, лучшего агитатора среди нерусской национальности, в особенности среди молдаван. Постоянно показывал пример всем остальным бойцам отделения. В бою за населенный пункт Квашин с 12 в ночь на 13 марта 1945 года тов. Натальский со своим отделением отбил 4 контратаки противника, уничтожив при этом до 40 немецких солдат, тем самым помог нашим подразделениям овладеть деревней Квашин.
  15 марта 1945 года во время прочесывания леса на подступах к железной дороге Гданьск - Гдыня и при отражении контратак противника тов. Натальский со своим отделением действовал смело и мужественно, первым вышел на железную дорогу и оседлал ее. Но в этом бою тов. Натальский пал смертью храбрых. Тов Натальский, как верный сын Родины достоин правительственной награды. Представляется к Ордену Отечественной войны второй степени посмертно.
  Командир 412 стрелкового Новогеоргиевского полка гв. подполковник Андриевич. Подпись.
  05 апреля 1945 года.
  Я тут же связался по телефону с сыном погибшего Михаила Емельяновича, моим другом детства и соседом, живущим ныне в г. Ступино Московской области, Валентином Михайловичем Натальским. Для Валентина Михайловича мое сообщение явилось неожиданностью, подобной грому среди ясного неба. Валентин обратился в Подольский архив МО, где ему, после долгих бюрократических мытарств, были выданы дубликаты удостоверений на награды. Самих наград, к сожалению, сын погибшего отца не получил.
  С тех пор при общении в телефонных разговорах Валентин Михайлович называет меня братом. Я ему отвечаю взаимностью. Так мы с другом и соседом из уже так далекого детства Валёнчиком стали названными братьями.
  
  17 02 20 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Тавик
  О моем двоюродном брате Октавиане Павловиче Твердохлебе мной написано немало. С детства его все звали Тавик. В армии, институте и на работе его звали Октавом. Откуда в маленькой польско-украинской Елизаветовке появилось это древнеримское имя? Разбросанная по разным главам, информация, по мнению большинства моих читателей-земляков, не дает возможности увидеть его образ целостным и рельефным, таким, каким он был. Облик его, как и литературные портреты двоюродного брата Бориса Мищишина и его друга, родственника и одноклассника Валёнчика Натальского, остаются размытыми и малоконкретными.
  Вместе с тем, эти ребята военной и послевоенной поры были, без преувеличения, яркими людьми из моего, уже далекого детства. Попытаюсь воспроизвести в памяти отдельные эпизоды, в каждом из которых отражена частица, в сумме с остальными, складывающаяся, в непростую, присущую только ему одному, мозаику Тавикова характера.
  Эпизод 1. Сельский шлях. Странными подчас представляются, посещающие нас, ассоциации. Одно из первых моих впечатлений о моем двоюродном брате связаны почему-то с их старой стодолой, ее широкой стрехой, нависающей над узким, размытым и, заглубленным в виде широкой траншеи, шляхом. Противоположный от стодолы скат шляха змеился множественными, оголенными корнями. Гравия, асфальта тогда не было. Осенью в период дождей дорога раскисала так, что колеса подвод погружались в грязь по ступицу.
  Мы сидели на толстых корнях со стороны ветхой, крытой соломой, хатенки одноногого Твердохлеба Степана, брата Тавикова деда Захара и пристально всматривались вдоль дороги на Брайково. Как только начинала клубиться, смещающаяся в сторону Боросян, пыль, мы перебегали дорогу и скрывались за толстыми акациями у стодолы. Двигаясь в глубоких колеях, машины везли сахарную свеклу. Как медленно бы не ехали, переваливающиеся на ухабах, груженые ГАЗоны и уже редкие полуторки, на ходу из кузовов машин на обочину падали клубни сахарной свеклы. С возрастом мы научились сдергивать из кузова свеклу коротким, с крючком на конце, шестом. Часто удавалось сдергивать с одной машины два буряка подряд. Главным было - не зацепить крючком борт. Но еще важнее было, как бы не проведал об этом отец. Как только машина проезжала, мы бросались в глубокую колею, куда скатывались с крутой обочины, клубни.
  Спешили мы потому, что если следом шла другая машина, то под ее колесами наши клубни с хрустом превращались в белое разнокалиберное крошево. Собранные корнеплоды мы рысью переносили к стодоле. Там стоял внушительных размеров цебер (бадья с деревянными ручками), котором была большая почерневшая терка. Собрав несколько клубней, Тавик тер их на терке. Мне нравилось стоять сзади и сбоку цебра. Я любил смотреть, как из круглых отверстий терки толчками сыпется белая свекольная лапша.
  Я не раз порывался сменить Тавика за теркой, но он каждый раз напоминал мне о конфузе, приключившемся со мной ранее. Воспользовавшись отсутствием Тавика, я схватил свеклу и двумя руками стал елозить ею по терке. Корнеплод, на удивление, оказался почему-то очень скользким. Сорвавшаяся с клубня моя кисть уткнулась в острые края отверстий. В результате, уже пропущенная через терку свекла окрасилась в розовый цвет. Тавик меня успокаивал:
  - Рано тебе тереть свеклу. Пойдешь в школу, тогда и будешь тереть.
  Несмотря на то, что на следующий год мне предстояло идти в первый класс, школа тогда казалась мне очень далекой, призрачной и недостижимой. О самих школьниках я думал, как о взрослых людях, которые уже имеют право тереть в цебре свеклу.
  Эпизод 2. Заяц. Тавик набирал тертую свеклу в таз и, посыпав отрубями, тщательно перемешивал. Относил в соседнее со стодолой помещение. Там стояла привязанная к яслям Тавикова корова. Звали её Заяц. Корова была крупной, почти как Валёнчикова Рябая. Граммова Манька казалась рядом с Зайцем телкой. Шерсть Зайца была ярко-рыжего цвета, почти красная.
  Я долго и всерьез опасался Тавиковой коровы. Правый рог ее был нормальный, рос правильно и закручивался кверху. А левый ... ! Был страшным. Он рос вперед, а потом резко закручивался и целился в середину лба. Чтобы рог не воткнулся в Заячью голову, его постоянно, по мере вырастания, пилили. От этого вид у Зайца был свирепым. На пастбище Тавикова корова, как и Валенчикова Рябая любила рысью убегать в колхозную свеклу или кукурузу. Вероятно потому и назвали ее Зайцем.
  Тавикова Заяц была к тому же забиякой. Она задирала чужих коров, вызывала их на бой. Жутко было смотреть, как уперевшись рогами, коровы толкали друг друга, выясняли, кто сильнее. Потом Заяц сильно толкала более слабую корову и, догоняя всегда слева, правым рогом норовила проткнуть живот. Копыта при этом выбивали фонтанчики дорожной пыли, хвост становился прямым, а то и выгибался кверху.
  Заяц тогда ждала теленка осенью. Тавик говорил, что это от старости. До обеда Тавик выпасал её на веревке вдоль лесополос, у дороги. После обеда корова отдыхала. Потому и готовил Тавик тертую свеклу с отрубями.
  - Почему ты не даешь Зайцу целый буряк? - спрашивал я Тавика. - Бросил бы несколько штук в ясли и пусть грызет! А сами полезли бы на грушу!
  (В Тавиковом саду были старые высоченные груши. Ранние созревали летом, остальные по очереди. Самая поздняя груша дозревала и становилась сочной с первыми заморозками).
  - Нельзя! - отвечал Тавик, который знал всё. - Корова может проглотить целый буряк и подавиться.
  - Застрянет вот тут. - Тавик показывал пальцем у себя ниже шеи, больше в груди. - И давит на дыхание. А если жует кусками, тоже плохо! Куски долго сидят в желудке, начинают играть, как брага на самогон. Желудок изнутри обгорает и корова умирает.
  Я плохо представлял, как это свекла может гореть в мокром животе, но за корову мне становилось страшно. Тавику я верил. Он редко шутил, не обманывал и не обижал младших.
  Тавик, подняв тазик с буряком, обходил корову и ставил в ясли. Корова сразу начинала хрумкать лакомство. Тавик стоял у страшной головы Зайца и гладил её рыжую шею.
  - Буряк мы только на неделе начали давать, - продолжал всезнающий Тавик, - так как Заяц стала наливать вымя. Значит скоро будет теленок. Для этого ей нужно молоко и много сил. Осенью трава сухая, молока от нее мало. Теленку надо много молока!
  Я смотрел на Тавика, как на бога. У нас дома корова Флорика. Отец не раз говорил то же, что и Тавик.
   Эпизод 3. Колодец. Широкие ворота не закрывались. Тавиков двор пересекала плотно убитая тропинка. Далее до конюшни тропинка шла между огородами Тавика и Ткачуков. Это был самый короткий путь от правления колхоза на хозяйственный двор. Вторая тропинка шла по краю огорода до колодца. Тот колодец, рассказывала моя мама, очень давно вырыли на двоих зажиточные хозяева: Тавиков дед Захар и сосед Михаил Максимович Ткачук, сын бабы Соломии, старшей сестры бабы Явдохи..
   За колодцем был небольшой пустырь. В верхнем его углу в самом начале пятидесятых колхоз построил ларек. У колодца в ряд стояли два длинных, выдолбленных в камне, корыта. К этим корытам каждый вечер конюхи гнали, привязанных друг за друга, лошадей. На крайнем коне восседал конюх. Он набирал воду и выливал в корыта. Лошади пили воду. Сидя на заборе, мы любили наблюдать, как через круглое отверстие вода льется из верхнего корыта в нижнее. И страшно завидовали конюхам, которые имели счастье ежедневно кататься верхом от конюшни до колодца и обратно. Только ради этого стоило выучиться на конюха!
   Эпизод 4. Бабочка. На меже с Ткачуками росла черешня, дававшая мелкие черные, очень горькие ягоды. Язык после той черешни долго оставался темно-фиолетовым. Листья ее были крупными и темно-зелеными с крупными зазубринами по краю.
  - Зазубрины оттого, что черешня дикая. - просвещал меня Тавик. - У Любиной щепленой (привитой) черешни листья светлые, зазубрины мелкие-мелкие, а ягоды очень сладкие.
  (Люба, жившая в верхней части села в одном доме с бабой Соломией, была младшей сестрой моей и Тавиковой мам.
  - А мы с тобой двоюродные братья. - по ходу сразу расставлял все точки над "и" Тавик).
  На одном из листьев той черешни мы неожиданно увидели, невиданной красоты, бабочку. Она была очень крупной, казалась не меньше воробья. На крыльях ее были причудливые разноцветные узоры. Особенно притягательными были кружки, похожие на большие удивленные глаза. В центре кружки казались совершенно черными и были обрамлены розовыми и ярко-голубыми кольцами. Вся бабочка была очень похожа на, обращенную ко мне и злобно ощерившуюся, голову кошки и хорька одновременно. Круглые глаза, густой волос на щеках кошки-хорька, темный, с черными точками ноздрей, нос над верхней приподнятой губой, придавали бабочке хищное выражение.
  (Хорька, убитого недавно дядей Ваней Матиевым, отцом Сережи Тхорика, мы долго изучали и находили его очень красивым. Потом хорек враз потерял свою привлекательность, сделался взъерошенным, тусклым, горбатым и стал дурно пахнуть. Дядя Ваня снял с хорька шкурку и растянул ее, на забитых в доску, гвоздиках).
  Заметив бабочку, я среагировал мгновенно и потянулся, чтобы схватить бабочку себе. Я уже видел ее пришпиленной к, висящему над моей кроватью, шерстяному налавнику. Похожая бабочка, но только значительно меньше, висела приколотой булавкой на налавнике учителя Игоря Васильевича, жившего на квартире у наших соседей Гориных.
  Тавик успел перехватить мою руку:
  - Не трогай! - Тавик показал на вздувшееся, словно готовое лопнуть, брюхо бабочки. - Она скоро должна снести яички. Потом бабочка улетает, чтобы умереть в другом месте. Из яичек через две-три недели вылупятся гусеницы. У этой бабочки гусеницы толстые, желто-зеленого цвета с голубыми бородавками. Они покрыты редкими, но толстыми, как иголки, волосками.
  - Гусеницы ядовитые. - продолжал Тавик. - Если гусеница проползет по коже, за ней остаются красные полосы, будто ездовый батогом стегнул. Гусеницы превращаются в куколок, которые зимуют в трещинах коры и дуплах деревьев. Одна бабочка откладывает по двадцать-тридцать яиц. Но до следующей бабочки выживают одна-две куколки. Бабочки безобидные, поэтому их рисунок похож на морду кошки с большими глазами или змеи. Такой рисунок служит бабочкам защитой для отпугивания птиц.
  Гусениц желто-зеленого цвета я уже видел. Страшные они на вид, как у Любы вазоны-кактусы. Даже трогать не хочется. Куколок тоже видел, только они гораздо меньше, чем гусеницы и бабочки. Наверное, от другой бабочки. Мне всегда нравились куколки. С помощью паутины куколки приклеиваются своим хвостом в глубоких трещинах коры, под стрехой или между досками забора. Если куколку тронуть прутиком или соломинкой, она начинает крутить хвостом. Потом успокаивается. Не знаю почему, но мне всегда казалось, что куколки, несмотря на то, что безглазые, все чувствуют, видят и даже думают.
  Чтобы никто из проходящих мимо не потревожил, а еще хуже, не убил бабочку, Тавик осторожно отщипнул веточку с листом, на котором она сидела, и заклинил черешок в расщелине надломленной ветки, поближе к стволу. Придя к Тавику следующим утром, я первым делом побежал к нашей бабочке. Но бабочки на месте не было. Не видел ее я и на ближайших веточках. Только увядший листок черешни успел свернуться в пожухлую темную трубочку. Осмотрев с изнанки листья, яиц, снесенных бабочкой я тоже не нашел. Наверное, бабочка испугалась нас и перелетела снести яйца на другом дереве.
  Жаль. Вчера вечером, когда я стал погружаться в сон, меня озарило. Надо снять листочек с яйцами и привязать его к нашей черешне. Через две-три недели выведутся желто-зеленые гусеницы, которых я переведу жить в, стоящий под черешней, пустой улей. Чтобы не удрали, закрою леток. Я не дам умереть ни одной гусенице. Буду кормить их свежими веточками с листьями. Так в колхозном складе женщины кормят шелковичными листьями гусениц шелкопряда. Дикой черешни полно в лесополосе за нашим огородом. Хватит!
  Потом гусеницы превратятся в куколок. Они сами найдут себе место в пустом улье. Там отец сложил несколько, не нужных ему, дощечек. А весной из куколок вылупятся огромные бабочки! Я буду их разводить, и после того, как они снесут яйца, я не позволю им улететь и умереть в другом месте. Я буду их собирать и пришпиливать на налавник. Их можно будет даже дарить. Кто откажется от такого подарка?
  Эпизод 5. Забор. Тавиково подворье окружал старый забор из широких, горизонтально прибитых к столбам, досок. Сверху забор защищала от дождя и снега, косо забитая, продольная доска. Мы сидели, как воробьи, на косой доске, обсуждая достоинства и недостатки коней, которых водили на водопой. На заборе, как в партере театра, мы сидели и наблюдали за жизнью села в самом его центре. С забора было интересно и, главное, безопасно наблюдать за драками, проезжающих через село, цыган, смотреть, как возвращается "в три дороги" домой пьяный Лузик. Сидя на заборе, мы наблюдали, как ярко горела Михасева хата. Колхозная пожарная команда привезла красную ручную помпу. Налив в бочку воды, пожарники изо всех сил качали, поливая, крытую соломой, горящую хату. Подходить ближе к пожару нам запрещали все без исключения взрослые.
  Эпизод 6. Кумэтрия. Тетя Раина, мама Тавика, получив похоронное извещение, несколько лет жила одна. Осенью пятьдесят первого тетка Раина сошлась с, пахавшим под зябь пашню, трактористом МТС дядей Андреем Раку. Второго января пятьдесят третьего родился Валерик, младший Тавиков брат. Мне тогда было уже шесть лет. Отчетливо в памяти отпечаталась кумэтрия (крестины) Валерика. Одновременно крестили еще какого-то мальчика. Вся родня суетливо готовилась. Заправляла подготовкой к кумэтрии баба Явдоха. Мой отец с дядей Колей Сербушкой, мужем Любы, гнали самогон. Топились печи даже у соседей. Софа была завалена калачами. На столах стояли фруктовницы с, посыпанными сахарной пудрой, вертутами с розовым вареньем, и желтыми пушистыми баранками. Дядя Ваня Гавриш, муж Веры, самой младшей маминой сестры, на повозке привез от деда Михася вино. С ним приехал, страдавший жестокой одышкой, и сам дед.
  Меня приодели, но приведя к Тавику, заставили залезть к нему на высокую печь. Оттуда мы наблюдали зрелище крещения. Сначала мне очень понравился брайковский поп. Одетый в золотой балахон, поп выглядел замечательно. Но, когда началось действо самого крещения, напускная театральность происходящего мне не понравилась. Мне все время казалось, что поп притворяется. Тогда раз и навсегда я отказался от желания стать попом.
  Интереснее стало лишь когда всех, и нас с Тавиком и Борей тоже усадили за стол. Правда, настроение мое тогда было испорчено. Тавик с Борей сидели рядом, говорили о чем-то интересном, а рядом, между мной и Тавиком усадили соседскую Диордикову Исю (Ларису) Батрынак. Совсем еще шмаркатая! И поговорить не о чем!
  Попу в золотом балахоне стол накрыли в другой комнате. Все уже наелись и вставали из-за стола, а поп с моим отцом, соседом Диордикой и дядей Андреем еще продолжали пиршество. Потом мой неверующий отец стал громко петь на румынском языке псалмы. Церковную службу, молитвы и псалмы отец выучил наизусть во время войны на службе помпиером (пожарником) в Бухаресте. Поп негромко ему подпевал. Баба Явдоха гремела у печки горшками и ворчала. Моя мама тихо посмеивалась.
  Эпизод 7. Чердак. Я уже перешел в третий класс. Тетка Раина с Валериком были в колхозных яслях. Тетка Раина работала там няней. А Валерику по возрасту было положено каждый день ходить в ясли. Мы с Тавиком остались вдвоем. В длинных сенях на потолке старого дома чернел люк на чердак. Меня всегда манили к себе чердаки и чуланы. Там было гораздо интереснее, чем в комнатах. В чердачном полумраке найденные старые вещи казались волшебными. От всего, найденного на чердаках, долго отдавало тайной.
  Лестницы в коридоре не было. Ее надо было тащить из большой комнаты, которую бабушка Домника называла "Каса маре". Баба Домника была мамой, умершего в сорок четвертом в поезде от воспаления легких, Тавикового отца. Даже с нами баба Домника говорила на молдавском языке. Попробовав принести лестницу, мы скоро отказались от этой идеи. По комнатам дома лестница не проходила, не умещалась на поворотах в дверях. Парадная дверь была закрытой, ключа мы не нашли.
  Я предложил Тавику забраться на чердак так, как это уже не раз я делал дома. Предстояло вскарабкаться на дверь, сдвинуть, закрывающий лаз, люк. Встав на дверь ногами, оставалось подтянуться и забросить тело на чердак. Но Тавиковы двери из-за того, что его дед Захар был богатым, были гораздо выше, чем у нас дома. Мы решили страховать друг друга. Я держал дверь, а Тавик влез на нее. Приподняв, сдвинул люк и исчез в черноте чердака. Скоро в проеме показалось его голова:
  - Залезай!
  На дверь я вскарабкался без осложнений. А вот дальше ... Дом был высоким, расстояние до люка было гораздо больше, чем я рассчитывал. Рука до края люка не доставала. Дверь подо мной норовила убежать в сторону. Помог Тавик. Попросил протянуть вверх руку. Схватившись за руку Тавика, я быстро и без осложнений оказался на чердаке. Как будем спускаться, мы пока не думали. Да и некогда было думать ...
  Глаза меж тем привыкали к полумраку чердака. Он уже не казался черным, как снизу. Действительность оказалась ярче, чем я ожидал. Чего тут только не было?! Шлеи с посторонками, уздечка с настоящими удилами, резаные на куски, вожжи, кнут с куском кнутовища. Ходики без гири и стрелок, деревянные грабли без нескольких зубцов, наполовину заполненная гнутыми ржавыми гвоздями, дырявая форма для выпечки хлеба. До меня никак не доходило: как Тавик мог так долго терпеть? Ни разу не проверить, что есть на твоем собственном чердаке? Дома я уже давным давно успел обследовать чердаки и чердачки по несколько раз! А тут ни разу! Перебрав упряжь, Тавик метнул в люк кнут. Пригодится!
  На лежаке дымохода лежал деревянный сундук. Тавик приоткрыл крышку. Мы ахнули. Главное, внутри сундука было чисто, без следов пыли. Сверху лежали два серпа. Отложив их в сторону, мы продолжили исследование содержимого сундука. Подбитые деревянными гвоздиками, большие сапоги, макогон, жестяные формочки для печенья ... Я увидел женский ридикюль. Вытащив, отдал Тавику, как хозяину всего добра. Открыв ридикюль, Тавик вытащил какие-то документы, книжечки, тонкую тетрадку. Всюду было написано не по русски.
  - Это ридикюль бабы Домники. Мама мне говорила, что он здесь. Документы все румынские! Мама говорила, что тут документы на землю, дом и плуги, сеялку и веялку с ситом. Сейчас это все в колхозе.
  Эпизод 8. Сепаратор. За лежаком были два мешка. Не особенно церемонясь, мы стали вытряхивать их содержимое. Но над нами стали кружить потревоженные осы. Кое-как собрав железки в мешки, мы потащили их к лазу. Освободив мешки, я ахнул:
  - Сепаратор!
  У нас дома тогда был сепаратор для молока. Мама каждый вечер пропускала через него молоко. Я всегда был рядом. Когда из верхней трубки начинали вытекать сливки без пенки, мама подставляла чашку. Это был мой ужин.
   Тавиков сепаратор был раза в два больше нашего. Меня озарила идея:
   - Давай соберем твой сепаратор. Потом промоем, а вечером пропустим молоко, чтобы даже тетка Раина не знала. Она будет рада.
   Тавик зажегся идеей:
   - Ты умеешь собирать сепаратор? Я не умею пока.
   - Умею! И тебя научу!
  Дома я действительно не раз собирал сепаратор. Но мыть его мама мне не доверяла. И гайку на барабане каждый раз затягивала сама. Я пересмотрел все детали. Вроде все на месте. Даже поплавок тут лучше нашего ...
   - Главное барабан! Я знаю! Проверим по номерам пластины и можно мыть! Открути гайку барабана! У меня не получается!
   Тавик с трудом открутил, много лет назад закрученную гайку. Я разобрал барабан. Тавик внимательно следил за моими действиями. Ему даже тренироваться не надо! Один раз посмотрит и все знает наизусть.
   - А теперь будем собирать!
  Я разложил пластины в ряд по номерам. Еще не начав собирать, я видел, что не хватает первой и второй пластины. Мама говорила, что они самые главные. Но главные все! Если недостает одной пластины или две поменялись местами, сепаратор не будет работать! На выходе сливки попадают в обрат, а обрат в сливки. Мы обыскали весь чердак. Снова пришлось спасаться от ос. Тавика одна оса таки уколола. Он поплевал и затер место укуса слюной. Недостающих пластин мы так и не нашли.
  Эпизод 9. Спуск труднее подъема. Захватив с собой, валявшиеся в углу чердака, ручную лущилку для кукурузы, бабку для отбивания кос и настоящий сапожный молоток, мы прошли к люку.
   - Спускаться будем, как поднимались! - предложил Тавик. - Я спускаю тебя, ты хватаешься за дверь, спускаешься на пол и подержишь мне дверь!
  Я согласно кивнул. Но мной овладела непонятная робость. Уж очень большим было расстояние от люка до верхнего края двери. Тавик поддерживал меня за руку. Но как только я ставил ногу на кромку, дверь предательски убегала в сторону. Я никак не мог решиться отпустить руку Тавика, тем более край люка. Я только представил, с какой высоты мне предстоит спуститься.
   - А если упаду?
  Я мигом взлетел обратно на чердак. Тавик сосредоточенно смотрел на меня, потом в проем люка:
   - Я выше ростом. Спущусь и буду держать тебе дверь!
  Я согласился. Но как только я начинал в мыслях переставлять ноги и руки, меня снова стало подташнивать. Отстранив меня от люка, Тавик спустил ноги вниз и повис на локтях. Я видел, как он ногой нащупал под собой дверь, встал на нее одной ногой и, согнувшись, схватился за край двери рукой. А дальше все произошло молниеносно. Тавик отпустил люк, перехватил другой рукой дверь и через мгновение оказался на полу.
   - Я так не смогу!
  Тавик держал дверь. Но я не осмелился даже встать на нее хотя бы одной ногой. Тавик все время казался невозмутимым. Он снова смотрел наверх, потом зачем-то коротко пожевал губами:
   - Я сейчас! - и исчез.
   Появился Тавик скоро. В руке у него была длинная веревка, которой привязывали Зайца на пустыре за Шаматайлами.
  - Лови! - Тавик бросил мне конец веревки.
  Я умудрился поймать конец веревки с первого раза.
   - Пропусти веревку за крокву (стропила)! Протягивай и опускай конец мне!
   Наконец я понял Тавиков замысел. Я протягивал веревку и опускал один конец. Тавик перехватил конец веревки и связал оба конца простым узлом. Для верности подергал, затем повис на двойной веревке. Прочно!
  - Спускайся по веревке! Только держи руками обе!
  Это мне было знакомо. Я не раз спускался на веревке дома и у деда Михася с груши, на канате с высокой трапеции на школьной спортплощадке. С веревкой страха не было. Обхватив веревки, я прыжком юркнул в люк. Спустился я быстро и безболезненно. Тавик держал веревки и не давал им раскачиваться. Скоро я молодецки спрыгнул на пол. Тавик, поплевав на ладони, коротко потер их и полез наверх. Достигнув чердака, подтянул узел и, развязав, сбросил веревку вниз. Затем, встав на край двери, задвинул и плотно закрыл крышку люка. Повиснув на дверях, прыжком, не страхуясь, спустился на пол.
  Эпизод 10. Баксаны. Каждое лето на две-три недели Тавик уезжал в Баксаны. Там жила его баба Домника. Бабушка сама приезжала за Тавиком. Она не любила, когда Тавик называет ее бабой, как мы все называли бабу Явдоху или бабушкой. Требовала называть ее по молдавски буникой. Тавик рассказывал, что в Баксанах интересно, но совсем не так, как в Елизаветовке. За Баксанами есть большой лес, даже больше Елизаветовского и Плопского. С бабой Домникой Тавик ходил собирать грибы.
  Но там только одно озеро. Расположено оно за лесом. Баба Домника Тавика купаться не отпускала. Какие летние каникулы без озера? Прошлым летом Тавик два раза с бабушкой ездил в Сороки. Там недалеко. Чуть дальше, чем от нашего села до Тырново. Из Баксан в конце лета Тавик приехал в совершенно новых туфлях. В петли брюк был вдет ремень. Все это баба Домника купила Тавику в Сороках.
  Эпизод 11. Зайчонок. Это было летом, после второго класса. Придя с работы, жанту - кирзовую хозяйственную сумку, в которой на работу носили еду, отец осторожно поставил на крыльцо. Сумка была застегнутой.
  - Интересно, что же я тебе принес из леса?
  Я заглянул в узкую щель. Из глубины сумки на меня смотрели чьи-то широко раскрытые испуганные глаза.
  Отец занес сумку в камору, открыл. На дне, прижавшись в углу, сидел крохотный серо-рыжий зайчонок. Я протянул руку, прикоснулся к зверьку. Он весь сжался, мелко задрожал. Я взял его одной рукой и тотчас мои пальцы почувствовали его острые коготки. Отец взял зайчонка и опустил на глиняный пол. Он даже не пытался удирать.
  Ужин прошел в живом обсуждении, чем кормить зайца. Решение было единодушным: молоком.
  - Не имела баба хлопот, купила порося...- сказала мама в конце ужина.
  Я не понимал, к чему это, но почему-то стало обидно.
  Утром я налил в блюдце молока. Ткнул мордочкой зайца в молоко. От молока заяц отказался. Так заяц продолжал голодовку несколько дней. Пришедший в гости Тавик, который знал все, сказал, что зайчиха кормит зайчат один раз после рождения и убегает. Второй раз их может кормить даже чужая зайчиха. А молоко зайчихи в несколько раз жирнее коровьего. Я стал наливать зайцу, снятые мной в погребе, еще жидкие сливки.
  Вскоре, подав зайчонку блюдечко со сливками, я восторженно наблюдал, как он начал неловко слизывать сливки по краю блюдечка. Ел он довольно долго. Я был вне себя от счастья. Потрусив зайца у уха, с удовлетворением больше почувствовал, чем услышал, бульканье в его животе. Будем жить! По совету Тавика я стал давать зайцу морковку, свежесорванный клевер и люцерну. Выпускал зайца погулять в, сложенную из двух досок, загородку.
  К осени я заметил необычное поведение моего зайца. К концу прогулки мелкими скачками он начинал убегать в огород, за которым уже начинала светлеть лесополоса. За ней тянулось скошенное колхозное поле.
  Побегав за зайчонком, я ловил его и закрывал в каморе. В душу закралось беспокойство. Я осознавал, что заяц хочет на волю. Мне совсем не хотелось его отпускать.
  Я хотел огородить участок возле дверей каморы сеткой, но ее не было. Хотел попросить деда связать невысокую изгородь из ивовой лозы, но не успел. В один день я пошел попить воды, а когда вернулся, зайца в загородке уже не было.
  Пробежав через сад, я увидел его, прыгающим через луковые грядки. Догнать я не успел. Заяц скрылся в густой кукурузе. Поиски ни к чему не привели. Остаток дня я провел в глухом отчаянии. Взрослые меня безуспешно успокаивали. Покой в мою душу частично водворил Тавик. Он объяснил, что побег зайца был зовом природы, а в неволе он бы погиб.
  Эпизод 12. Тату. После пяти с половиной лет службы на флоте вернулся домой мой двоюродный брат Иван. Следующим утром я пошел к нему. Накинув на куст сирени полотенце и, разложив все остальное на табурете, стоявшим под кустом, Иван долго и энергично чистил зубы. Прополоскав рот и горло, дал мне кружку с водой. Я лил воду сначала на ладони, потом на шею. Мылся Иван размашисто, громко, со стоном, постоянно фыркая. Я вылил на него всю воду из, стоявшего на завалинке, ведра. Когда он стал вытираться, я увидел нечто, от чего у меня захватило дух. На его груди, почти во всю ее ширину, красовался крейсер "Бесстрашный", точь в точь как на фотографии в чемодане. Крейсер плыл, качаясь на татуированных волнах, вздымающихся при каждом движении рук моряка. На руке Ивана красовался большой темно-синий якорь.
  Тщательно вытерев крейсер с волнами, Иван долго укладывал, причесывая, свои крупные кудри. Я же неотрывно смотрел на крейсер. Тогда же, я твердо решил стать моряком. Ничего, привыкну. Ведь там, наверняка, всем матросам рисуют такие корабли.
  Вернувшись домой, я снял, подаренный Иваном, якорь с кармана рубашки. Приложив его на то место, где на руке был наколот якорь Ивана. Послюнявив, обвел якорь химическим карандашом. Убрав якорек, я разочаровался. Нарисованный якорь получился толстым и некрасивым.
  Через пару дней, когда почти были смыты следы карандаша, я нарисовал якорь сам, проводя тем же карандашом по еле различимому контуру. Так я повторил несколько раз, С разочарованием убедился, что мои якоря, в отличие от Ивановых, линяют. Я решил подождать до службы на крейсере, твердо полагая, что краска там особая, морская.
  После второго класса, я встретил возле клуба Калуцкого Флорика, Мищишина Сашу и моего двоюродного брата Борю Мищишина. Они что-то оживленно обсуждали, протягивая друг другу руку. Я подошел поближе. На руке каждого красовалась татуировка. У каждого своя.
  У Флорика на руке красовался якорь, а против большого пальца выделялась красиво изогнутая, с тенями и завитушками буква "Ф". Сашины и Борины произведения были поскромнее, но тоже впечатляли. Татуировки им сделали недалеко, на станции, в Дондюшанской МТС (Машино-тракторная станция), где проходили практику, учащиеся в училище механизации, их старшие друзья.
  На сердце полегчало. Незачем ждать флота и армии. Это можно сделать недалеко, в Дондюшанах, в МТС. Я решил проверить, на всякий случай, мнение отца по поводу улучшения моего облика татуировкой. Начал издалека. Рассказал о Флорике. Отец меня раскусил сразу.
  - Этим делом занимаются последние босяки, - сказал он. - Просто некому их хорошо отлупить широким ремнем, а потом послать в поле прашевать целый день на жаре. Поумнеют враз.
  Ремня мне не хотелось, прашевать еще больше. Я решил подождать до лучших времен. Чтоб не терять напрасно время, я подробно расспрашивал всех, у кого видел татуировки, кто им делал и как это делается. Все оказалось предельно простым.
  Надо взять три иголки, сложить их вместе и от ушек аккуратно и плотно промотать один ряд нитки, не доходя на толщину спички до острых концов. Перед остриями игл намотать ниткой небольшую булаву, чтобы тушь набиралась побольше и не стекала. Я тренировался, наделав кучу строенных устройств, макал их в тушь.
  Боли я уже не боялся. Орал при воспитательных воздействиях только для того, чтобы криком сообщить, что я все понял и больше не буду. Но как только я подносил иглы к моей левой руке, что-то меня останавливало.
  Прошел еще год. Снова настали долгожданные летние каникулы. Зайдя в сарай к Тавику, что-то мастерившему, я увидел на руке против большого пальца идеальной формы небольшой кружок. Это была буква О. Означала она "Октав" - официальное имя Тавика.
  - Татуировка или нарисовал?
  - Татуировка. Сделал, когда был в Баксанах, у бабушки. Там все с татуировками.
  Вопрос для меня был решенным. Тавик в моих глазах был очень большим авторитетом, чтобы с ним не считаться.
  Решившись, я сделал новое приспособление. За два яйца в магазине купил свежую черную тушь. Солнечным утром, после ухода родителей в поле, я разложил все необходимое на крыльце. От возбуждения слегка подташнивало, руки подрагивали. Обмакнув иглы в тушь, уколол левое колено. Ваткой, слегка смоченной тройным одеколоном, протер. На коже никаких следов. Значит надо колоть глубже. Наконец получилась нормальная точка. Можно начинать. Дрожь в руках полностью исчезла. В этот момент у нашего крыльца стали собираться зрители со всей магалы.
  В тот день на левой кисти я наколол букву "Ж", на бедре якорь. До вечера я в антисанитарных условиях, на пороге дома, не спросив мнения родителей, исколол минимум десять пар детских рук.
  Вечером родители пришли с поля. Все как обычно. Сделали по двору оставшуюся работу. Мама, я запомнил, сварила, заправленный жареным луком, картофельный суп с домашней, заготовленной загодя, лапшой. Уселись вокруг широкой скамейки. Я всегда сидел лицом к улице. Ужин был в разгаре.
  Краем глаза я заметил, что справа с нижней части села, ковыляя, идет отец Васюты и тащит самого, упирающегося изо всех сил, Васюту. В груди екнуло. Оторвав взгляд от Васюты, я увидел, что со стороны верхней части села Антось Климов ведет Дорика. Обоим днем я делал татуировки. Моя реакция была мгновенной. Я не выскочил, как пишут, а буквально взлетел из-за стола. Я помчался через огород, в поле, куда-нибудь, только подальше и побыстрее.
  В тягостном ожидании возмездия было прожито несколько дней. В один день, когда я уже расслабился, отец, насыпая в поддерживаемый мной мешок крупу, неожиданно сказал:
  - Еще раз что-то подобное вытворишь, тупым ножом сам вырежу у тебя кожу там, где ты испортил ее детям!
  Лучше бы он меня побил. Было бы значительно проще и понятнее.
  Свою наколку на руке я носил до десятого класса. На уроке химии во время лабораторной работы я тайком отлил во флакончик с пробкой чистой серной кислоты. В течении нескольких дней я травил кожу на месте татуировки. В итоге на руке на всю жизнь осталась лишь небольшая прерывистая линия. Точку на колене и якорь на бедре я оставил. Под брюками не видно.
  Оставил как памятник собственной глупости. Оставшиеся участники коллективного тату, за исключением двух, еще живы.
  Эпизод 13. Уборка винограда. У деда Михася был довольно большой виноградник. Побывавший под газами во время первой мировой войны, дед обихаживал виноградник с трудом. Каждую осень в одно из воскресений дед организовывал клаку. Дочери, зятья, внуки и ближайшие соседи приходили убирать виноград. Работали и мы с Борисом и Тавиком. Дед требовал убирать чисто, до последней ягоды. После уборки каждого куста мы подбирали все упавшие на землю ягоды. Это была самая нудная работа. Надо было наклоняться за каждой ягодой, а подняв, еще и обдувать ее от пыли. Борис, работавший рядом, часть упавших ягод подбирал, а часть незаметно притаптывал ногой. Я последовал его примеру. Скоро последовал окрик моей мамы:
  - Не топчи виноград! Убирай все в ведро!
   Упавшие на землю ягоды я не умел незаметно топтать, как, это делал, на целых четыре года старше меня, Борис. Но мама видела все.
   - Ты на Борю не смотри! Бери пример с Тавика!
  Тавик действительно убирал виноград очень старательно, ягоды у него падали на землю редко. Упавшие ягоды Тавик тщательно подбирал. Обдув приставшую пыль, бросал в ведро.
  Эпизод 14. Кынтар. Дебит-кредит. Каждые два-три года, меняя место, дед высаживал бахчу. Мне были неинтересны сорта, высаживаемых им дынь и арбузов. Дыни мы делили на длинные, круглые и ребристые. Длинные, как правило были рассыпчатыми, застревали в груди, вызывая неприятные болезненные ощущения. Длинные дыни я не любил. Предпочитал мелкие круглые, которые у нас почему-то называли колхозницами. Обожал и ребристые круглые. Они были крупными, сочными и сладкими.
  Арбузы у деда были нескольких видов. Раньше всех созревали черные, более мелкие. Были большие, назывались "рябые" с более толстой кожей. Зрелые, они были самыми вкусными, сочными и хрустящими. Отдельно дед высевал "гарбузойки". Это были арбузы удлиненной формы с тонкой кожей.
  Когда арбузы и дыни начинали созревать, мы скопом и в одиночку бегали к деду на кавуны. Он их тщательно выбирал, выстукивая. Угощал нас арбузами средних размеров. Самые крупные он вывозил на базар. Самые мелкие шли на засолку. Дед все записывал и учитывал. Он не был скупым. Просто у него такой характер.
  Выбранный арбуз дед приносил к буде (шалашу). В буде у него были ручные весы. На рейке весов были почти затертые нерусские буквы. Прочитав однажды, Тавик определил, что весы бельгийские. Он терпеливо объяснял мне принцип действия весов. Оглядываясь назад, смею сказать, что это был мой первый урок физики по разделу "Рычаги".
  На крючок весов была навешена длинная праща. Закатив арбуз в пращу, дед поднимал весы за кольцо. Передвигал грузик по рейке до того, пока стрелка не спрячется под кольцом. Мы, затаив дыхание, следили за каждым дедовым движением. Взвесив, химическим карандашом дед записывал дату и вес арбуза.
  Выехав на базар, дед продавал и так же записывал вес проданных арбузов и дынь, цену на них в тот день и количество денег. В конце сезона он столбцом выстраивал цифры, учитывая вес проданных и дареных арбузов, вырученную и недополученную прибыль.
  - Дебит-кредит. - очень серьезно говорил, во многом похожий на деда, Тавик.
  И тут же доходчиво, на примерах, объяснял, что значит дебит и кредит. Мне тогда было десять лет, а Тавику, моему учителю, двенадцать с половиной. Баба Явдоха не любила дедову бухгалтерию. В день подсчета, я уже писал, баба много ворчала.
  Эпизод 15. Гараги. Я прибегал к деду играть. В который раз обследовал чердаки. Протискивался в погреб и собирал в дырявую кастрюлю жаб. Наблюдал за голубями. Если Боба был у деда, уводил его гулять "на охоту" на долину до бывшего имения пана Барановского. Мне нравилось бродить среди старых развалин. Я подбирал черепки, куски кафельных плиток. Однажды нашел подкову с, загнутым гвоздем. Мечтал найти мину или автомат. Боба не отходил от меня ни на шаг.
  Тавик, приходя к деду, находил себе и мне работу. Вдоль канавы у Довганей мы срезали прутья ивы и "латали" плетень вокруг виноградника. Особенно тщательно Тавик обследовал плетень по низу. Обнаружив щель между прутиками, тут же заплетал ее свежей лозой, чтобы на территорию дедова виноградника не могли проникнуть даже цыплята. Отбивал на бабке сапу, потом заправлял ее напильником.
  У деда были сорта винограда, которые на зиму надо было прикрыть землей. Помогая деду, мы откапывали виноград. Часто я спешил и тянул из под земли, собранные в жгут, лозы. Тавик, тихо, чтобы не слышал дед, но серьезно делал мне замечание. Он брал отдельную лозу и, согнув, демонстрировал, как при сгибе кора отслаивается от самой лозы. Он умело подкапывал так, что лозы у него словно сами освобождались от чернозема. Разобрав лозы, растягивал из вдоль ряда. Затем втыкал в землю тычки. Дед сам подвязывал лозы к тычкам. Нам этой операции он не доверял.
  Каждый год отец вместе с дядей Колей Сербушкой привозили деду целый воз диких побегов, вырубленных весной по краю лесополос вокруг колхозного сада. В селе они использовались для изготовления тычек под виноград. Мы с Тавиком любили отесывать гараги (тычки - с молд.) для виноградника.
  Усевшись на свою неизменную табуреточку, дед, бывало, по несколько дней сортировал и раскладывал, привезенные зятьями, побеги. Мы с Тавиком помогали ему, вытаскивая и подавая указанные им побеги. Помогал Боря, живший со своей мамой Антосей во второй половине дома. Но чаще, Боря, сославшись на срочные дела, убегал к друзьям: рыбакам, собачникам и голубятникам. Как мне хотелось убежать с Борей! Там, у Саши Штицы все было гораздо интереснее. Но присутствие Тавика сдерживало меня. Я оставался с ним.
  Самые ровные, без боковых веток длинные побеги дед укладывал, как говорил тогда я, головой к ногам. С нашей помощью дед стягивал их ржавой проволокой в нескольких местах. Плотно скручивая проволоку зубом от конной бороны, дед окончательно выравнивал побеги. Готовые связки мы с Тавиком навешивали сушиться на толстые колья в стене стодолы в тени под длинной соломенной стрехой. После сушки дед делал из ровных побегов ручки для лопат и граблей.
  Неспешно расположив перед табуреточкой, подолгу проворачивая, принесенный нами из стодолы чурбан, дед отесывал и заострял тычки. Мне барду дед не доверял. Когда дед уходил в дом, я, схватив барду, начинал обтесывать будущие тычки. Мне хотелось острить тычки красиво и ровно, как дед или Тавик. Но часто приходилось тесать бардой два, а то и три раза. Концы тычек получались неровными и я принимался исправлять. Мои тычки всегда выходили более короткими. Тавик умело рассчитывал удар так, что каждый из трех затесов был ровным с первого раза, а барда не вонзалась в пенек, как у меня.
   Эпизод 16. Куболта. Прошло более шестидесяти лет. Многих моих современников уже нет с нами. А я, как на экране, вижу предвечернюю пору. Низко стелющаяся под копытами коров, пыль деревенской, еще не знавшей гравия и асфальта, улицы. Размеренно бредущее с Куболты стадо коров. На фоне предзакатной прохлады стадо оставляет за собой шлейф аромата парного молока. К воротам с веревками в руках выходят, встречающие коров, хозяева.
  Впереди стада мерно вышагивала Лейтенант. Так звали корову Андрея Суфрая. Удивительно быстро Андрей "объездил" Лейтенанта и пешком по Куболте не ходил. Следом за Лейтенантом вышагивала огромная Рябая, корова Валёнчика Натальского. Всегда слева в стаде шла Заяц, корова Тавика. Она была коварной. Шагала по краю слева, чтобы иметь возможность правым, закрученным вверх рогом поддеть живот идущей впереди ее товарки по стаду. Как и Рябая Валенчика, Заяц имела привычку внезапно срываться и рысью убегать в свекловичное либо кукурузное поле. За потраву колхозных посевов на хозяина коровы налагался штраф до семидесяти пяти рублей. Благоразумная спокойная Граммова Манька всегда шла в середине стада.
  Я писал выше, что стельную корову Тавик выпасал отдельно от стада вдоль полевых дорог и лесополос. Не брезговал он общепринятым среди сельской детворы способом "выпасания" коровы в глубине посадки вырванными молодыми растениями кукурузы. Но Тавик, в отличие от меня, вырывал молодое растение, только в случаях, если в гнезде было три побега. Обрывали нижние, самые крупные листья подсолнуха.
  На Куболте пасшихся коров караулили по очереди. Остальные играли в цурки, гутали палки, играли в карты. Заблудших в колхозные посевы выгонял "дежурный" или по очереди.
  А были просто вредные коровы, которые до поры до времени паслись мирно, постепенно удаляясь. Как будто рассчитав дистанцию, корова внезапно срывалась с места и галопом влетала в середину колхозного массива. Там, как ни в чем не бывало, начинала спокойно пастись.
  Заворачивали таких коров на путь истинный, обегая их и заготавливая, кроме палки с булавой на конце, полные карманы камней. Корова издали оценивала наш маневр, но выдерживала характер до конца - продолжала пастись. И лишь когда сокращение расстояния становилось для нее критическим, она срывалась с места. Подняв хвост, корова резво бежала, срывая на бегу плоды колхозного поля. Камни, как правило, летели мимо. Корова врезалась в центр стада и продолжала мирно пастись.
  Поскольку бегать было накладно, Андрей Суфрай, старше меня на три года и друживший с Тавиком, приспособил для верховой езды своего Лейтенанта. Обвязав корову фуфайкой вместо седла, он верхом ездил выгонять заблудших. Лейтенант шагала медленно, но зато Андрей не шел пешком. Попробовали и остальные. Но другие коровы артачились, не поддавались дрессировке. Нашли компромисс. Андрей целый день лежал под ивой, а остальные на его корове по очереди наводили в стаде порядок.
  Все бы хорошо, но Лейтенант резко уменьшила надои. А тут еще и отцу Андрея кто-то нашептал. Надо же было Андрею в тот день сесть на корову, чтобы не утратить навыки верховой езды. Едва он успел выгнать провинившуюся корову, как внезапно увидел своего отца. Огромный, атлетически сложенный, опершись на длинную чабанскую палку, на пригорке стоял дядя Миша. Что было, не скажу, но коров для верховой езды больше никто не использовал.
  Перед закатом, когда гнали коров домой, Тавик выпасал Зайца по краю поля. Внимательно следил, чтобы к концу выпаса была заполнена левая подвздошная "голодная" ямка. Тавик пас корову так же продуманно и сосредоточенно, как и жил.
  Эпизод. 17. Самопалы. О послевоенных детях ничего не скажешь, если не упомянешь о самопалах. Опьяненные рассказами старших о боях, мальчишки грезили громко стреляющим оружием. Самопальная эпидемия поражала воинствующую рать почему-то весной.
  Мое близкое знакомство с самопалами и первое "боевое крещение" произошло в девятилетнем возрасте во дворе Тавика. Когда я пришел к нему, там были его одноклассники, - ныне живущий в России Валёнчик, ныне крымчанин Виктор Грамма, безвременно ушедший от нас Андрей Суфрай, и ныне покойный, всю жизнь проработавший на железной дороге, Сева Твердохлеб.
  Мой первый самопальный опыт начался и закончился тем, что я нечаянно, из якобы неисправного (не бравшего) самопала, усеял Севино лицо горохом.
  - Вот легкая рука! - прокомментировал тогда произошедшее Андрей.
  Убедившись в легкости своей руки, я упорно искал дефицитную в то время трубку для собственного самопала. Мне повезло. Готовую уже трубку подарил мне Тавик, найдя для себя другую. Лишь собрав оружие, я понял истоки Тавиковой щедрости.
  Запальное отверстие было настолько широким, что при выстреле из него вылетала струя огня, сбивая спичку и обжигая мне большой палец правой руки. Кроме того, сплющенная часть трубки была с трещиной, что создавало опасность разрыва самопала.
  Я укоротил трубку, сплющив ее только после нагрева. Запальное отверстие сделал соответствующего диаметра с помощью трехгранного напильника и швейной иглы. Вглубь трубки до уровня запального отверстия залил свинец. Это уменьшало вероятность разрыва ствола. Конструирование новых самопалов и их совершенствование превратилось в навязчивую идею. Я делал самопалы, испытывал и терял к ним интерес.
  Готовый самопал я менял на, не обработанную еще, трубку, уже полностью представляя себе мое следующее детище. Случавшиеся неудачи и поиск новых решений конструкции запальных устройств и крепления ствола подвигали меня на "теоретические" изыскания и совершенствовали мои практические навыки.
  Если самопальная паранойя цепко держала меня много лет, Тавик переболел ею очень скоро. Вероятно, немалую роль сыграло то, что с осени пятьдесят седьмого Тавик уже учился в Тырновкой средней школе.
  Эпизод 18. Патроны. Играя на повороте у старой мельницы, я заметил в крутом подмытом скате канавы какие-то металлические предметы. Выбрав момент, когда не было свидетелей, палочкой расковырял берег. К моему изумлению, я вытащил почти целую пулеметную ленту.
  Сама лента проржавела, легко рвалась, но патроны на вид были целыми. Принеся трофей домой, я освободил патроны от заржавелой ленты, очистил от грязи и тщательно вытер. Пересчитал. Я оказался владельцем более чем тридцати патронов.
  За этим занятием меня застал Тавик. Пришлось делиться, отдав ему пять патронов. Забрав патроны, Тавик пошел домой, захватив по дороге Валёнчика. Припрятав свои патроны, я побежал за ними. Когда я прибежал, Тавик уже разжигал примус. Он решил попробовать, исправны ли патроны. Когда примус мерно загудел, Тавик установил на его головке два патрона и мы быстро покинули комнату.
  Ждали, как нам показалось, довольно долго. Решив, что патроны неисправны, открыли дверь, чтобы войти. В это мгновение раздался выстрел. Пуля, отколов щепу от дверной коробки недалеко от Валёнчиковой головы, упала к нашим ногам. Второй патрон, не разорвавшись, скатился за примус.
  Эпизод 19. Портянки. Тавик учился на отлично, много читал, ловко управлялся с молотком, топором, а ножом он творил, по моему разумению, чудеса. Если мои руки после общения с ножом были в, не успевающих заживать, порезах, Тавик работал очень аккуратно. Я не помню случая, чтобы ему понадобилась перевязка.
  В одном у Тавика была неувязка. Тавик не умел правильно заворачивать на ноги портянки. Не получалось. Старательно намотает, а нога с портянкой в сапог не умещается. Чаще Тавик стелил портянку на пол и наступал по центру ногой. А потом собирал концы кверху, скручивая их вокруг голени. Когда одевал сапоги, концы портянок висели вокруг голенищ огромной распустившейся серой "пеонией".
  Тетка Раина ругалась:
  - Мне в армию придется с тобой идти, чтобы мотать тебе портянки! Посмотри на Сашека Грамму! Люнька говорит, что он с шести лет онучи наматывает быстрее, чем его отец Митя!
  Тавик в очередной раз снимал сапог и начинал, в который раз, заново наматывать портянку. Правильно наматывать портянки Тавик научился только в шестом классе.
  Эпизод 20. Вечеря. Вторая половина дня шестого января проходила в нетерпеливом ожидании момента, когда предстояло нести к деду вечерю. Я ревниво наблюдал, как мама укладывает вечерю в хозяйственную сумку. Следил, чтобы положила все и в достаточном количестве. Мне не хотелось ударить лицом в грязь перед двоюродными братьями.
  Уже было темно, когда с улицы раздавался условный свист. Схватив сумку, под напутственные слова мамы нести сумку бережно, не разбить горшочки и тарелки, я выскакивал на улицу. Там меня ждал Тавик. В санках он вез младшего брата Валерика. На коленях Валерика была такая же кирзовая сумка с вечерей.
  До деда было чуть больше километра. Дойдя до Маркова моста и оставив Валерика в санках, мы разбегались и потом долго скользили на подошвах сапог от моста вниз по склону. Катались, пока в санях не начинал хныкать от холода Валерик.
  Дальнейший путь казался еще более коротким. Мы везли Валерика по очереди. Разбегались и выбрасывая санки вперед, кидали веревку на плечо Валерика. Санки долго скользили до полной остановки.
  Отряхнув в покосившемся коридорчике снег, мы заходили в комнату. Здоровались и поздравляли просто. Рождественских колядок, напевок ни я, ни Тавик не любили. Несмотря на хорошую память, я их не запоминал. Лично мне колядки с припевами, вся театральность, звон колокольчика отдавали притворством, порождали во мне протест и какую-то неловкую стыдливость.
  В комнате уже были первые гости. Спиной к печке на табуретке сидел двоюродный брат Боря Мищишин. На печке, поджав под себя ноги, сидела наша двоюродная сестра Таня Гавриш, дочь Веры, самой младшей дочери деда Михаська и бабы Явдохи. Так сложилось, что мы называли ее по имени и на ты, несмотря на то, что ее дочь Таня была младше меня всего на четыре года.
  Баба Явдоха раздевала Валерика, недоумевая, отчего у него такие холодные руки и ноги, заочно ругала тетку Раину. Она подсаживала его на высокую кровать, с которой Валерик быстро забирался на теплую печку к Тане. На ноги Валерику бабушка укладывала нагретую на лежанке небольшую подушку.
  Потом все садились за стол. После вечери засиживались допоздна. Дед рассказывал, как праздновали Рождество, носили вечерю и колядовали во времена его детства. Таня и Валерик во сне мерно сопели на печи. Тавик, как правило, оставался спать у Бори. Я предпочитал спать дома. Домой шел вместе Любой и дядей Колей. Если же они оставались на ночь у Гавришей, я отправлялся домой один.
  Эпизод 21. Голуби. С раннего детства я всерьез и на всю жизнь заболел голубями. Болею до сегодняшнего дня. Первым моим наставником в голубеводстве был двоюродный брат Боря. Когда я, в поисках улетевших от меня голубей, дважды обошел все село, мама ругалась:
  - Сегодня забыл накормить и напоить кроликов и цыплят. А к осени со своими голубями забудешь буквы! Так и будешь догонять Борю по два года в одном классе!
  Борю на второй год больше не оставляли. Его мама, тетя Антося говорила, что он уже надоел всем учителям и те просто хотят от него избавиться. Последние два года Боря сидел за одной партой с Тавиком. Тавик учился только на отлично, много читал и, по мнению деда, был самым разумным внуком. Он мог подробно рассказать историю почтового голубеводства с древних времен. Но к самим голубям и их разведению он относился более чем равнодушно. Несмотря на то, что Боря был старше на два года и гораздо рослее, Тавик напрямик говорил, что голубятников надо лечить в Костюжанах. Мне было обидно и за Борю и за себя.
  Эпизод 22. Рассказ Валёнчика. Ты пишешь в одной из глав, что каждый взрослый мужчина это, случайно выживший, мальчишка. Мы с Тавиком тоже испытали это. Второй пруд на Одае со стороны подвала вдоль берега до середины пятидесятых сопровождался глубоким рвом. Туда стекала вода из большого става и, по деревянному желобу, из ледника в подвале. Потом ров заилился.
  Мы с Тавиком и Борей после второго класса купались во втором пруду. Внезапно мои ноги заскользили по илу и, не успев набрать воздуха, я скрылся под водой во рву. Тавик бросился ко мне на помощь. Однако оба, еще неуверенно плавающие, мы, схватившись друг за друга, стали погружаться на дно. Я ощущал, как мучительно не хватает воздуха. Не растерялся один Борис. Уже отлично плавающий, Боря нырнул и вытолкнул сначала меня, потом вытащил захлебывающегося Тавика.
  Эпизод 23 Подо льдом. Второй случай имел место во время зимних каникул. Группа из дюжины детей каталась на коньках на льду большого става. Катались по очереди, так как коньки были единственными. Один катался, остальные разбрелись по озеру. Кто-то из детей увидел, вмерзшую в лед, дохлую рыбку.
  - Рыба во льду!
  Вся ватага собралась в одном месте и разглядывали сквозь лед рыбку. Внезапно лел заскрипел, и тут же раздался треск. Обломок льда под Тавиком перевернулся. Тавик провалился под лед. Все оцепенели. Но не Боря. Он лег на лед и схватил Тавика за воротник пальто. Помог выбраться на лед. Мороз сразу начал сковывать Тавикову одежду.
  Добежали до сторожки, в которой топилась печь. Раздели Тавика догола. Потом Тавик долго стоял, поочередно прижимаясь к горячей печке спиной и грудью. С другой стороны печки сохла одежда. Ребята ушли в село, а Боря терпеливо сидел, регулярно поворачивая Тавика и одежду. Домой пришли, когда было уже совсем темно. Тавик даже не простудился.
  Эпизод 24. О чтении. Тавик все время читал. До пятьдесят седьмого сельская библиотека находилась в клубе. Заведовал клубом и библиотекой мой двоюродный брат по линии отца - Штефан. Тавик вместе в Валёнчиком до седьмого класса перечитали, пожалуй, всю библиотеку. Несмотря на математический склад мышления, Тавик читал абсолютно все. Наряду с физико-технической литературой он запоем читал о географии, ботанике, зоологии, химии. Сельский совет выписывал для клуба журналы. От "Вокруг света" и "Наука и жизнь" до "Нева" и "Юность". Удивительно, сельские подростки из далеко небогатых семей (тогда все были небогатыми) в пятидесятые и шестидесятые перед фильмом зачитывались поступающей периодикой.
  Тетка Раина, мама Тавика много лет проработала в школе уборщицей. Тавик забирал все пособия для учителей и уносил домой. Дома читал от "Математика в школе" до дидактических пособий для учителей по всем предметам. Знания он впитывал, как губка воду. Его домашнее книгохранилище находилось в закутке за печью. Он читал дома, на озере, на Куболте, в правлении колхоза. Знания его были энциклопедическими. Одноклассники вспоминают, что контрольные по математике, физике и химии Тавик успевал делать по всем вариантам. Должен признаться, что моя любовь к книгам во многом является результатом постоянного общения с Тавиком.
  Эпизод 25. Электричество. С октября 1953 года, в селе построили электростанцию и в каждый дом провели электричество. С той осени мой ум и душу захватило множество вопросов, многие из которых ждут ответа и сегодня. Практические навыки обращения с электрическим током я получил в первые месяцы после пуска колхозной электростанции. Оголив от изоляции оба конца электрического провода, я сунул их в розетку. Последовало короткое замыкание, вызов электрика и разбор полетов, о чем я писал.
  Брат в это время учился на первом курсе Сорокского медицинского техникума. Приехав на воскресенье домой, он рассказал, что учитель одной из школ, живущий на крутом косогоре цыганской горы в Сороках с силой вылил ведро воды подальше от крыльца. Вода попала на низко висящий голый провод, соединяющий дом с линией электропередачи на столбе. Учитель упал замертво. Когда Алеша рассказал, отец выразительно посмотрел на меня и громко спросил:
  - Ты понял?
  Я покорно кивнул головой, дав знать, что понял. На самом деле я ничего не понял. Глядя на штепсельные вилки и черные дырочки розеток, я пытался дойти своим детским разумом, какая смертельная сила таится в проводах. Что же оттуда бьет так сильно, что люди падают мертвые? Без пули, без осколков и ножа. Тем более, что я, как и вся сельская ребятня, пробовал на язык провода заземления на электрических столбах. Язык и лицо при этом начинало подергивать, а перед глазами начинал мельтешить мерцающий свет. Блескало в очах, говорили мы. То же самое, только слабее, происходило, когда мы, приложив обе пластинки к языку, определяли степень годности дуры (батарейки) для фонарика.
  В это время в Тырново произошел еще один смертельный случай в парикмахерской. Ощутив удар током от недавно приобретенной электромашинки для стрижки, парикмахер отложил ее в сторону. Стал стричь клиента обычной машинкой.
  - Что ты трусишь? - воскликнул клиент, здоровенный мужчина, работавший продавцом в мясном ларьке.
  Схватив рукой машинку, он с кресла уже не встал.
  Позже я обратился с вопросом о смертельной опасности электричества к Тавику. Старше меня всего на два с половиной года, он, казалось, знал все. Меня всегда удивляло, как можно так добросовестно учиться? Тавик сразу же, как будто давно ждал именно этого вопроса, подробно рассказал, что удар током парализует мускулы и, самое главное, сердце, которое останавливается навсегда. При этом, сказал Тавик, человека может убить ток с напряжением меньше, например 36 вольт. А лошадь такой ток убивает еще быстрее. Например, рассказывал Тавик, электрическим током напряжением в 60 вольт можно убить сразу нескольких, привязанных друг к другу медной проволокой, коней.
  В чем разница между током и напряжением я тогда не знал, но мне впервые показалось, что Тавик переборщил. Я даже подумал, что он это сделал по просьбе отца, чтобы отпугнуть меня от тока. Но меня не проведешь!
  У тетки Марии я уже успел испробовать на себе действие батарей, на которых было написано -"Дружба" 70 в. Там были все семьдесят вольт, а не какие-то несчастные шестьдесят! Когда тетка Мария уходила в огород, я вынимал из батареи штепсель. Прочитав напротив дырочек 0 и +70 вольт, совал туда одновременно двумя руками швейные иголки.
  Встряхивало только тогда, когда засовывал иглы. Потом вообще ничего, только иглы начинали греться. Сосед, вызванный теткой Марией посмотреть, почему стало плохо работать радио, говорил, что батареи некачественные. Он советовал тетке Марии купить радио от розетки. Но чтобы огромную лошадь, да еще сразу несколько! Убить такой чепухой? Точно, Тавик заливает, хоть это на него совсем не похоже.
  А еще Тавик рассказывал, что трогать провода надо, не хватая их двумя пальцами, а слегка касаясь одним пальцем с обратной стороны. Если в проводе есть ток, то палец сам согнется и отодвинется от провода. А если хватать пальцами, то ток еще больше сжимает их и может убить насовсем. Это мне показалось полезным и я запомнил.
  Эпизод 26. Космические скорости. Дату свадьбы Лены Твердохлеб, младшей сестры Гришки Твердохлеба (Фритки) 06 октября 1957 года я запомнил потому, что в пятницу, четвертого октября, за два дня до свадьбы, был запущен первый в истории искусственный спутник Земли. Это было начало космической эры. Именно тогда мы все стали грезить и бредить космосом.
  От Тавика, я впервые в возрасте одиннадцати лет узнал, что такое первая, вторая и третья космические скорости; при какой скорости спутник выходит на околоземную орбиту; когда он преодолевает силу притяжения Земли; какую скорость необходимо сообщить космическому аппарату, чтобы он мог покинуть пределы солнечной системы.
  Для наглядности Тавик привязывал гайку к длинному шпагату. Раскручивая с разной силой, Тавик сопоставлял силу притяжения земли с прочностью веревки, на которой по кругу движется гайка. Скорость раскручивания гайки на веревке у Тавика соответствовала космическим скоростям. Разрыв веревки центробежной силой, движущейся по кругу гайки, соответствовал преодолению космической скорости. Тавику тогда еще не исполнилось и четырнадцати лет. Но примитивная демонстрация оказалась наглядной и понятной. Тогда я впервые узнал о центробежной и центростремительной силах, о движении тела по окружности и по касательной при отрыве .
  Позже мы узнали, что существует четвертая космическая скорость, с которой космическое тело преодолевает силу притяжения и уходит за пределы галактики. 7,9, 11,2, и 17 километров в секунду. Эти скорости я, тогда одиннадцатилетний, благодаря Тавику, запомнил и помню до сих пор. Уверен, уже не забуду.
  Эпизод 27. Скорость света. После окончания десятилетки Тавик с первого раза не поступил. На вступительном экзамене уличил экзаменатора в неточности. В результате он с двойкой вернулся домой. Я учился тогда в восьмом классе. Приехав домой на воскресенье, я навестил Тавика, который самостоятельно готовился к поступлению в институт в будущем году. Тавика тогда никто не понукал, не заставлял учиться. Бывало, он пропускал фильмы. Тетка Раина ругалась:
  - Выйди, хоть воздухом подыши, людей увидишь. Может какой-либо девушке "Здрасти" скажешь! А то говорить разучишься и людей будешь бояться. Одичаешь, мхом зарастешь!
  Тавик отмахивался.
   В то воскресенье Тавик штудировал по физике скорость света. Я, неожиданно для себя, задал Тавику вопрос:
   - Если на космическом корабле, который движется со скоростью света включить, например, прожектор. Что будет?
   Тавик несколько секунд смотрел на меня. Но я был уверен, он меня не видел. Потом очнулся. Мне показалось, Тавик коротко, как со сна, тряхнул головой.
   - М-да-а! Вопрос ... Где ты его слышал?
   - Нигде. Только сейчас подумалось ...
   - Хорошо тебе подумалось! И вопрос хороший. А вот как на него ответить?
  Тавик почесал затылок. Потом потер лоб. Насупив брови, обхватил подбородок большим и указательным пальцами левой руки. Этот жест я давно изучил. Он означал высокую степень концентрации Тавикова внимания.
   - Отличный вопрос! Только я не слышал, чтобы его кто-то задавал вообще! Надо думать! В какой части аппарата включить прожектор?
   - В любой! Спереди, сзади, сбоку ... - я уже пожалел, что задал Тавику этот вопрос.
   - В какую сторону должен светить источник света, твой прожектор? - не унимался Тавик.
   - В любую! Вот только, что будет, если прожектор будет светить вперед, вбок или строго назад?
   - Замахнулся ты на самого Эйнштейна! - задумчиво произнес Тавик.
  В школе учитель физики говорил что-то про Эйнштейна, но я ничего не понимал в школе и сейчас. Тем более, я ни на кого замахиваться не собираюсь, и бить тоже. Я молчал, потому, что мне нечего было сказать. Тавик продолжил:
  - Если прожектор, двигающийся со скоростью света, будет светить назад, то свет не должен распространяться назад, так как его источник будет двигаться со скоростью света вперед. По идее конец луча, направленного назад, должен оставаться в одной точке пространства. Если прожектор светит по ходу движения, то свет тоже не должен распространяться, так как он не может двигаться со скоростью, большей, чем его скорость в природе. Вот, почему я говорю об Эйнштейне. Ты слышал что-либо о теории относительности?
  - Нет! - я действительно ничего в том возрасте не слышал о теории относительности Эйнштейна. Начальник КИП и А Сергей Нестерович Подольский при мне сравнивал Ландау с Эйнштейном. И все.
  Тавик насупил брови и неотрывно смотрел в какую-то точку на узоре скатерти. Потом поднял голову. Взгляд его был затуманенным. Тавик смотрел сквозь меня или мимо меня. Раньше он никогда так не смотрел. Мне снова показалось, что он меня не видит.
  - Если источник света движется со скоростью самого света, то свет не может превысить свою скорость. Тут вступают в действие совсем другие законы. Я сам их не знаю. Знаю только, что занимался этим Эйнштейн. Потому и сказал, на кого ты замахнулся.
  - Другой вопрос, - продолжал Тавик, - что будет происходить с фотонами, когда они не смогут выйти за пределы источника света. Что будет с источником. Не начнется ли в самом источнике света другая, еще не изученная реакция вплоть до саморазрушения? А время?
  О фотонах я тоже тогда не знал. Даже не слышал. При чем здесь еще и время?
  Промолчав,Тавик добавил:
   - А ты, оказывается, думаешь!
  Как же я могу не думать? Даже индюк думает! Тем не менее, для меня заключение Тавика прозвучало как превосходная степень похвалы. Вот только за что?
  Эпизод 28. Легенды. С Одаей и большим озером связано несколько легенд. Скорее всего они возникли, вероятно, из буйных мальчишеских фантазий. Как и все легенды, они прочно увязаны с местами и событиями, часть из которых действительно имели место.
  Многим поколениям юных рыболовов не давала покоя легенда о гигантской рыбе-матке, обитающей в ставу около ста лет. Согласно преданию, пан Соломка, увидев в сетях огромную рыбину, пойманную по его заданию нанятыми крестьянами, раздумал выставить ее на для угощения на предстоящем балу. По его просьбе совсем еще молодой коваль Прокоп, раскалив шило, сделал два отверстия в пластинках, прикрывающих жабры. В эти отверстия он вдел золотые сережки. Рыбу отпустили обратно в став.
  С тех пор покой покинул любителей рыбной ловли. Каждый мечтал выудить именно карпа с золотыми кульчиками (серьгами). Масла в огонь подлила учительница биологии и географии Людмила Трофимовна. На уроке она рассказала, что карп живет до двухсот лет.
  Бывая в кузне, я не выдержал и спросил старого Коваля напрямик, цеплял ли он серьги пановому карпу. Прокоп пробурчал в ответ что-то непонятное. Когда я повторил вопрос, Коваль, отвернувшись, начал усиленно сердито стучать молотком по раскаленному железу. Такая неопределенность еще больше разворошила наше воображение. Стало ясно, что Коваль дал клятву пану Соломке о неразглашении тайны и хранит ее до сих пор.
  Возле гребли часто наблюдали извилистую линию пузырьков, длиною до трех метров. Фритка Твердохлеб с присущей ему серьезностью объяснял, что это огромные змеи, способные задушить человека, а тем более ребенка. При расспросах все родители, не сговариваясь, единогласно подтверждали Фриткину правоту. Все они надеялись, что хоть что-нибудь оттолкнет их чад от частых визитов на ставы или по, крайней мере, от заплывов в глубокие места.
  Старики рассказывали, что ночью в ставу раздаются громкие жалобные стоны, вызывая у слышавших их, леденящий душу, страх. По преданию, это стонут души не вытащенных из воды утопленников, умоляя найти тело и похоронить по христиански. Тогда души упокоятся и перестанут взывать по ночам.
  Рассказывали, что на турецком погосте по ночам зажигаются таинственные голубые огни. Мирча Кучер утверждал, что он сам слышал от Горки (Григория) Унгуряна, что тот в свою очередь лично видел ночью на Соломкином кургане, появившуюся ниоткуда старинную беседку, в которой за столом сидел сам пан. Соломка громко рыдал с причитаниями и рвал на себе волосы. Рассказывая об увиденном, сам Горка, по утверждению Мирчи, сопереживая пану, горько рыдал.
  Все эти легенды с ходу разбивались о Тавиковы объяснения, откуда взялась каждая сказка.
  - Рыбе, по прихоти пана, вполне могли вдеть серьги.- объяснял пятнадцатилетний Тавик, перешедший уже в десятый класс, так как в школу тетка Раина отправила его с шести лет.
  - Но с серьгами рыба подвержена большой опасности зацепиться за коряги или за утащенные, либо просто утерянные снасти и могла погибнуть от голода. А возможно другое. Пана давным-давно уже нет, а рыбу мог кто-либо поймать. Отдавать серьги некому. Рыбу давно могли съесть, а серьги, возможно, носит чья-то жена или дочь.
  - Что касается водяных змей, то такими могут быть только ужи. Но они гораздо меньших размеров и часто всплывают, чтобы набрать воздух. - продолжал Тавик.- Скорее всего это карпы роются в иле в поисках корма. А по ночам могут вопить совы или филин, а может и лиса голодная подвывает. Какие могут быть голубые огоньки на кладбище? Там масса трухлявых пней, а в них живут мелкие червячки, светлячки называются.
  - Но Горка своими глазами видел пана в беседке. Не станет старый человек врать. - не сдавался Мирча.
  - А ты не спросил Горку, сколько стопок он выпил, перед тем, как видел пана. А что Горка плакал, так может то вовсе не слезы, а водка лилась из Горкиных глаз. - окончательно сокрушал Тавик одну за другой, все без исключения легенды.
  Открыв рот, я с изумлением слушал каждое Тавиково слово. И когда только он успевает столько читать? Да еще и запоминать!
  Общение с Тавиком внесло свою весомую лепту в формирование моего критического отношения к суевериям и легендам.
  Эпизод 29. Как мы ели. Скажу сразу. Я всегда ел жадно. Особенно арбузы. При этом семена выплевывал, как подальше. У Тавика, внешне очень похожего на деда Михася, была дедова манера еды. Ел он не спеша, тщательно пережевывая пищу, временами притормаживая. Тавик словно прислушивался к чему-то внутри себя или к чему-то, очень далекому, неслышному нами. Арбузы Тавик ел так же не спеша, тщательно выковыривая ножиком каждое семя. И лишь освободив скибку от семян, он не спеша отрезал небольшие кусочки и ножом отправлял их в рот.
  У Тавика была своя манера сидения за обеденным столом. Стул Тавика был отставлен назад так, что Тавик сидел с сильным наклоном к столу. Предплечья его упирались в край стола. Отправляя пищу в рот, Тавик никогда не отрывал предплечья от столешницы. Поочередно он низко наклонялся и откусывал кусочек хлеба. Слегка пожевав, он наклонялся к правой руке. Едва приподняв на край тарелки ложку, Тавик также, не поднимая ложки дальше, отправлял ее в рот у самой тарелки. И снова выпрямлялся. Тетка Раина сокрушалась:
  - Дитино (дитя) мое! Ты где родился! Кто тебя так научил есть?
  Эпизод 30. Чистка зубов. Тавиковы здоровые, с ослепительной белизной зубы вызывали восхищение и зависть сверстников.
  - Чем ты чистишь зубы, Тавик?
  - Как и все, "Свободой".
  В годы нашего детства единственным средством для ухода за зубами был, заключенный в круглую картонную коробочку, зубной порошок "Свобода". Дед Михась регулярно чистил зубы "Свободой". Я тоже чистил, но это случалось, когда меня заставляла мама или надо было идти к деду. Во мне всегда присутствовал какой-то необъяснимый внутренний протест к туалету полости рта, о чем сейчас, на склоне лет, сожалею.
  - Тавик! Зачем ты кусаешь зеленое яблоко и выбрасываешь? И долго жуешь кусочек во рту?
  - В незрелом яблоке есть много разных кислот. Они растворяют налеты и камень на зубах. После яблока налеты рыхлеют, зубы чистятся легче и становятся белее. А много кислого нельзя, потому, что кислоты портят зубную эмаль. Тогда зубы портятся еще быстрее. Надо пожевать яблоко до того, как появятся оскомина и ломота в зубах. Оскомина - это уже поврежденная эмаль.
  Эпизод 31. Практика у Мирчи. После первого курса Тавик пошел на озеро с бывшим одноклассником Мирчей Кучером. Мирча, закончив семь классов, прошел шестимесячные курсы и работал в колхозе электриком. Я уже был на озере. Раздевшись, одноклассники загорали.
  - Когда у тебя практика, Тавик?
  - После второго курса. Это первая практика.
  - Вот тогда я тебя погоняю по электрике. Ты придешь ко мне просить характеристику.
  - Тебе кто характеристику писал, Мирча?
  - Электрик в Каралашовке.
  - Теперь смотри. В медпункте работает фельдшер Дюня, медсестра Ленка и санитарка Марчиха. С Плоп приезжает врач. И пришлют на медсестринскую практику студента медицинского института. Ему характеристику Марчиха будет писать?
  - Ты меня рядом с Марчихой поставил.
  - Скажи спасибо. Дюня и Лена работают после медицинского техникума. Это то же, как после Сорокского техникума механизации и электрификации. А ты после шестимесячных курсов. А студент прибыл из института. Писать характеристику ему должен врач. Мне будет писать энергетик или главный инженер. А по скруткам проводов, которым вас учили на курсах, можем побеседовать сейчас, после первого курса.
  Беседовать о методах скруток проводов Мирче уже не хотелось. Тему разговора он тут же умело изменил.
  Эпизод 32. Скорость парашюта. Вспомнил. Это было в пятьдесят восьмом. Над селом и долиной Куболты почти ежедневно летали самолеты. Один из реактивных самолетов на тросе тянул длинную, в виде мешка, мишень. Остальные самолеты по одиночке или вместе сбоку и под углом расстреливали мишени. Нам от этих воздушных боев доставались блестящие латунные гильзы. Мы их находили на полях, по долине Куболты, вдоль дорог и забирали себе. Было приятно ощущать в кармане, приятно бьющую по бедру и холодящую ногу, гильзу. Найденные гильзы мы уносили домой. Часть гильз попадала к Ковалю в качестве припоя для пайки на горне. У Гориновой Карольки мы видели, стоящую между стеклами окна, гильзу с отожженной в печи солью. Так смекалистая старуха спасала от запотевания стекла окон.
  Воздушные бои будоражили наше воображение и фантазию. Мы прикидывали, на какой высоте идет "бой". Сколько минут оттуда летит до земли гильза. А сколько минут понадобится, чтобы покрыть это расстояние на парашюте? Меня потянуло за язык:
  - Приятно спускаться на парашюте. Летишь над землей, потом плавно приземляешься. Как в армии попасть в парашютисты?
  - Ты знаешь, с какой скоростью приземляются парашютисты? - это был голос Тавика.
  Я пожал плечами. Остальные промолчали.
   - Парашютист с парашютом приземляется со скоростью 20 - 25 километров в час.
  Скорость нам ни о чем не говорила. Оглядев нас, Тавик продолжил:
   - Это все равно, что спрыгнуть с высоты трех и более метров. Считай с края крыши дома.
   На дома я залазил не раз. К краю крыши подходил. Правда в коленях чувствовалась неприятная нудьга. Но спрыгнуть оттуда я ни разу не решился. Стать парашютистом мне как-то сразу расхотелось.
  Эпизод 33. Армия. Метеоприметы. После сдачи сессии за второй курс в начале лета Тавика призвали в армию. Служить ему довелось недалеко от Красноводска на метеостанции, обслуживающей военные аэродромы. Жили там же. Никакой побудки, ни боевой тревоги, ни строевой и марш-бросков. По возвращении Тавик шутил:
  - Там можно было не умываться. Лишь бы с центральной метеостанцией быть на постоянной связи.
  С первых дней службы Тавик с Валёнчиком, служившим связистом в войсках ПВО Московского военного округа, вышли на связь. Земляки, родственники, одноклассники и сыновья погибших в войну отцов ночами подолгу говорили по телефону. Словно служили рядом, только не виделись. Писали домой письма, в которых родным друга передавали привет. Все удивлялись.
  Демобилизовался Тавик тоже летом. Я тогда перешел на второй курс медицинского института. В первые же дни Тавик преподал уроки метеопрогноза по народным приметам. Помню лишь некоторые из них.
  Облака плывут высоко - к хорошей погоде.
  Птицы низко летают - к дождю.
  Гром в конце лета предвещает теплую осень.
  Поздний листопад - к суровой и продолжительной зиме.
  Осенью шестьдесят седьмого Тавик продолжил учебу уже на энергетическом факультете вновь открывшегося Кишиневского политеха.
  Эпизод 34. Куба. В октябре шестьдесят седьмого наш курс только вернулся с уборки винограда в Гратиештах. В тот день я пришел из бани и лежал в кровати, перелистывая учебники по дисциплинам, которые нам предстояло осилить на третьем курсе. В дверь постучали.
  - Прекрати дурачиться, не то встану!
  Я был уверен, что стучит, богатый на выдумки и розыгрыши, наш однокурсник Марчел Валуца.
  Дверь открылась и в комнату вошел военный в парадной форме с аксельбантами. За ним в комнату вошел Тавик. Я не сразу узнал Борю. Подтянутый, начищенные до блеска коричневые туфли, пояс с ремнями через плечо. Непривычная тогда, с высокой тульей фуражка. Мы говорили: как у немцев. Голубые сержантские погоны.
  Мы обнялись. Я оделся.
  - Куда пойдем?
  - Давай в "Фокушор". А потом посмотрим фильм.
  "Фокушор" - летнее кафе напротив кинотеатра "Патрия". Рядом была городская танцплощадка "Юность". В "Фокушоре" угощал Боря. За стаканом вина Боря рассказал, что служил на Кубе. Был в составе роты охраны Фиделя Кастро. На службе все были в белых гражданских костюмах. Этот мундир с аксельбантами для парадов.
  - Эту парадную форму роте охраны подобрал сам Фидель. - со значением сказал нам тогда Боря.
  После фильма проводили Борю. Жил он у каких-то стариков на квартире по Мунчештской возле самого мясокомбината. Дом был вросшим в землю, широкая сплошная дощатая дверь, маленькие покосившиеся оконца. Из дома доносилась ругань. Заходить в дом расхотелось. На субботу Боря пригласил нас приехать к нему.
   В субботу троллейбусом я подъехал к дому, где жил Боря. Напротив работал новый гастроном. Осмотрел полки с винами и коньяками. Мой взгляд остановился на бутылках с кубинским ромом. 0,5 л., 60% алк., цена чуть больше шести рублей.
   - Боре будет приятно вспомнить Кубу!
  Купил. Взял колбасы, сыра и еще, уже не помню, что. Перешел дорогу. В Борину комнату вход был со двора. Низкие потолки, мутные окна. Из Бориной комнаты на меня пахнул тугой аромат, если не сказать, перегар кубинских сигар. Даже по тем временам сигары были дешевыми. Такой же низкий потолок Бориной комнаты. Вдоль потолка две неровные балки. Боря, проследив за моим взглядом, сказал:
   - Домик еще пушкинских времен. Впечатление, что даже стекла перекошены. В клетушках живут четыре семьи. Сносить не хотят, так как на всех жильцов надо выделить три двухкомнатных и одну трехкомнатную квартиру. А так по площади настоящий курятник.
  Стены были увешаны красочными открытками с морем, пальмами и полуголыми лоснящимися мулатками. Боря включил проигрыватель. Тесную комнатушку заполнили частые переборы гитары и многоритмовые звуки ударников. В груди защемило. Я забыл, что нахожусь в тесной, с прогнувшимся потолком, прокуренной клетушке. В это время открылась дверь в комнату. Низко нагнувшись, с авоськой в руке, вошел Тавик. Стол накрыли сообща.
  Сидели мы долго. Мы с Тавиком не спеша разглядывали альбом с фотографиями и открытками. Потом Боря подал нам черный пакет с остальными фото. Разошлись мы поздно. От моей одежды несколько дней несло густым ароматом кубинских сигар.
  Эпизод 35. Борин диплом. Боря устроился на работу в строительную фирму, если не ошибаюсь, "Молдпродстроймонтаж". Через год получил направление в Кишиневский филиал Воронежского строительно - монтажного техникума. Перед экзаменами у Бори была самая настоящая фобия, страх. Тавик готовил его по своей системе. Боря вспоминал: если бы его так учили в школе, как готовил его Тавик, то он, как и большинство, закончил бы среднюю школу. Вступительные экзамены Боря с грехом пополам сдал. Подозреваю, что один экзамен за него сдал Тавик. Почему? Видимо Тавик потерял бдительность и в состязательном угаре сдал экзамен на "Отлично". В дальнейшем Тавик, сам студент политеха, помог Борису выполнить семестровые, курсовые и дипломную работы.
  Демобилизация Бори и встречи с ним привнесли в мою жизнь струю свежего дыхания свободной Кубы, которой мы тогда грезили. Я часами каждый раз рассматривал, привезенные Борей открытки и фотографии, слушал грампластинки. Красочные, почти сказочные, непохожие на другие то были открытки. Каждый раз я смотрел, будто видел впервые. Замешанные на африканских и испанских ритмах, кубинские мелодии будоражили мою кровь. Они вселяли в мою душу волнующее, никогда ранее не испытанное чувство ожидания светлого торжественного чуда. Тогда я был убежден, что моя Куба еще впереди.
  По воскресеньям мы часто встречались втроем: Боря, Тавик и я. После просмотра фильма мы обедали в том же павильоне "Фокушор". К обеду пили по рюмке кубинского рома. Засиживались допоздна. Со стороны "Юности" доносились танцевальные мелодии. Мы с Тавиком, оба не обладавшие музыкальным слухом и голосом, вполголоса фальшивили: "Куба - любовь моя, остров зари багровой...". Боря сидел молча.
  Эпизод 36. Репетитор. Педагог. По моим наблюдениям и рассказам Валёнчика, Тавик, сам будучи студентом, выполнил огромное количество курсовых и дипломных работ. Далеко не все из них касались энергетики. С какой-то жадностью к работе, с молчаливым рвением и спортивным азартом Тавик брался за темы по физике и математике для студентов университета. Готовил к вступительным экзаменам многих односельчан и просто знакомых. Он просто не мог отказать. Вспоминает Валёнчик, Валентин Михайлович Натальский:
  - Работая на тракторном заводе, я жил у Тавика. Без преувеличения, - в моем поступлении огромная доля Тавикова труда. В течение года он натаскивал меня в математике и физике так, что поступление в институт не было для меня проблемой. Сам ощущал, что в институт я въехал на Тавиковых плечах.
  Эпизод 37. Сын погибшего отца. Чтобы полнее понять Тавиков характер, проследим за истоками его личности, генеалогии. Тавикова мама, как понял читатель, родная сестра моей мамы. Тавиков отец Твердохлеб Павел Захарович ведет свой род из многочисленного клана Твердохлебов. Дед Захар в свое время был зажиточным хозяином, имевшим землю, лошадей и коров. Плюс сельскохозяйственный инвентарь.
  В сентябре сорок четвертого Павла Захаровича мобилизовали на фронт. Тетка Раина тогда была беременна первенцем - Тавиком. На переформировании под Житомиром Павел попал в одну роту с моим отцом. В начале зимы сорок четвертого в железнодорожных, насквозь продуваемых деревянных вагонах, их везли в Муром. За Москвой температура опустилась ниже сорока.
  - Только тогда я по настоящему понял, почему так часто рядом упоминаются голод и холод, - рассказывал мой отец. - В задней части вагона через щели постоянно наметал, поднятый поездом, серый снег. В буржуйках, которые были в вагонах, а то и на настеленном листе жести жгли всё, что горело. Жгли даже письма от родных. Старались согреть хотя бы руки.
  - Бак с кашей приносили в первой половине дня. Сразу раздавали порции на целый день. Все старались съесть суточную порцию сразу, пока каша была горячей. После каши становилось теплее. Через час-полтора не съеденная каша замерзала, превращалась в камень. Разогреть было невозможно даже на буржуйке, так как не было дров.
  - Регулярно выдавали только махорку. Я не курил. Зная это, курильщики предлагали хлеб за махорку. Хлеб не лез в глотку, когда я ел, а обменявшие курили махорку и смотрели на меня. Я перестал менять. Махорку у меня забирал мой кумнат, Павло Твердохлеб, отец Тавика. Он курил, не переставая. Павло и свой хлеб обменивал на табак у других. Не доезжая Брянска, Павло слёг. Беспрерывно кашлял. Два дня весь горел. Так, в горячке, к утру и умер. Негнущиеся, как бревна, тела умерших перегружали в небольшой вагон в середине состава. На одной из станций перед самым Муромом вагон отцепили. Где могила Павла?
  Эпизод 38. Проектный институт. По окончании института Тавик был направлен на работу в институт "Молдгипросельстрой". Я не раз был на четвертом этаже этого здания по улице Пушкина, близко к пересечению с бывшим проспектом Ленина. Тавик сидел у стенки в задних рядах столов. Работая в проектном институте, Тавик первым в те годы сделал революционный прорыв в автоматизации процесса составления смет при строительстве энергетических объектов в сельском хозяйстве.
  Как сотрудник, он был очень удобным. Никогда ни с кем не конфликтовал, предпочитал уступать. За время работы Тавик вырастил целую плеяду проектировщиков профессионалов. Так случилось, что многие взращенные им сотрудники быстро поднимались по служебной лестнице. Их назначали начальниками отделов, переводили на работу в министерство. Они получали благоустроенные квартиры, скоро меняли их на расширенные, с улучшенной планировкой, ближе к центру города. Выпестованный им молодой специалист за новаторство и личный вклад в оптимизацию работы института, очень скоро был назначен заместителем директора этого учреждения. Удивительно быстро всеми было забыто, что автором новаторства и оптимизации проектирования энергоснабжения сельскохозяйственных объектов был, все так же скромно сидящий за старым столиком у стены, наш Тавик - Октавиан Павлович Твердохлеб.
  Эпизод 39. Вопрос. Взгляд. Вспоминая наше общение через много лет, во мне крепнет убеждение, что Тавик никогда не расслаблялся. Не мог себе позволить такой роскоши. Загорая летом на Одае, Тавик не мог позволить себе подурачиться и травинкой пощекотать под носом задремавшего одноклассника, как это любил делать Мирча Кучер. При чихании одноклассника Мирча оглушительно хохотал. Тавик, казалось, смотрел на Мирчу с сожалением. Он внимательно и долго рассматривал такую же травинку. Потом вставал и срывал еще зеленое яблоко. Внимательно осматривал, особенно плодоножку.
  - День и ночь по травинке, стеблям, веткам, яблоку движутся соки. Как кровь в наших жилах. Но у нас кровь толкает сердце. Я читал, что сосуды, помогают. Какая сила толкает сок в растениях на высоту, бывает, до нескольких десятков метров? Если считать по водяному столбу, это около двух атмосфер. Какая сила позволяет мягкому грибу, пробиваясь на свет, приподнять тяжелый пласт твердого асфальта?
  Тавик задавал вопросы прежде всего самому себе. Вопрос был адресован и нам. Я знал Тавика. Тогда интернета не было. В поисках истины он перелопатит гору литературы в школе, клубе, библиотеке и узнает, какая сила поднимает по растению сок на высоту более двадцати метров. Я знал, что Тавик думает об огромном давлении, которое выдерживают слабенькие, в виде пленочек, перегородки стеблей, клеточки гриба. А потом, как бы между прочим, о прочитанном расскажет и нам.
  У Тавика был свой, присущий ему, взгляд. Вернее, я бы выделил два его взгляда. Первый, из под длинных горизонтальных лобных морщин и насупленных бровей, смотрел вглубь вещей, вникал в самую суть происходящего. Второй Тавиков взгляд с поднятой головой, особенно при ходьбе, был направлен вдаль. Вместе с тем, его любой взгляд всегда оставался сосредоточенным, целеустремленным. Казалось, Тавик видел нечто, недоступное нам, его окружающим. Тавиков взгляд никогда не был менторским, уничижительным, высокомерным, либо пренебрежительным. Чаще его взгляд был изучающим, вопросительным, ободряющим или сожалеющим.
  До сих пор помнит Тавиков взгляд наша с ним двоюродная сестра Таня Гавриш, дочь самой младшей сестры наших мам - Веры. Вера ушла в мир иной, когда Тане было семь лет. Заботу о Тане взяла на себя стареющая баба Явдоха. Больше всех помогали бездетные Люба и дядя Коля Сербушка. По окончании средней школы Таня поступила на заочное отделение педагогического института и работала старшей пионервожатой в Дондюшанской школе.
  Тогда же Таня познакомилась со своим будущим мужем Мишей. Старше Тани на девять лет, "старый" холостяк, он был помощником прокурора Дондюшанской прокуратуры. Танин выбор часть родственников не одобряла. Но свадьба состоялась. На свадьбе Тавик неотрывно смотрел на молодых. Он изучал Мишу, изучал нюансы взаимоотношений молодых, включая выражение лиц, жесты и те же взгляды. Таня, прочтя черновой вариант рассказа, вспоминает:
  - Тавик молчал. Но запомнился его внимательный изучающий взгляд. Первые годы довольно часто приезжал в гости, чтобы убедиться, что у нас с Мишей все хорошо. Играл с подрастающими дочками, рисовал в их альбомах, читал им книги. Последний раз мы встретили Тавика, приехав всей семьей в Кишинев. Встретились в городе совершенно случайно. Захватив левой рукой подбородок, Тавик ободряюще смотрел на нас. Глаза его искрились улыбкой.
  Чувствуя на себе Тавиков взгляд, всегда хотелось сделать лучше, так, как делал он. Стать таким, каким был он сам. Меня всегда тянуло, простите за тавтологию, тянуться за Тавиком.
  Эпизод 40. Яша. Яков Степанович Ткач, поступивший в сельскохозяйственный институт вместе с Тавиком, закончил в шестьдесят шестом, недавно организованный энергетический факультет политеха. Тавика, я уже писал, после второго курса сельхозинститута, несмотря на отличные оценки, призвали в армию. Вернулся он на третий курс уже в политех. Яша работал в Северо-Западных Электросетях. Потом его назначили главным инженером предприятия.
   Я был свидетелем разговора двух бывших однокурсников.
   - Тавик! Бросай проектный институт, приезжай к нам. Я с Петром Максимовичем Степановым, нашим директором, говорил. Вы с ним знакомы. Для начала мы предоставим тебе новую нормальную квартиру. А потом сделаем рокировку. Я уступаю тебе должность и кабинет главного инженера. Сам вернусь в ПТО или в заместители директора. У тебя зарплата будет втрое больше, чем сейчас. С таким главным инженером как ты, предприятие и мы с Петром Максимовичем, все будем, как за каменной стеной!
  Тавик деликатно пообещал подумать.
   Года не прошло после того разговора. В восемьдесят втором году в возрасте тридцати восьми лет Тавика не стало. Внезапная кончина Тавика явилась для всех без исключения тяжелым шоком. В то, что его нет, не хотелось верить. Тянуло завыть по звериному. Не верится до сих пор. До сих пор, пересекая улицу Пушкина в Кишиневе, где был его институт, я болезненно всматриваюсь в лица. Стараюсь увидеть, у, идущих навстречу, с непокрытой головой сухощавых мужчин, его лицо.
   В день Тавиковых похорон после поминок, перед отъездом Яша подошел к Тавиковой маме:
   - Цётка (тетка) Раина! Мы с Тавиком были как братья. Значит могу считать себя вашим сыном. И как сын прошу вас: вот мои телефоны. Я главный инженер электросетей. По любому вопросу: стройматериалы, уголь и все, что нужно. Обращайтесь в любое время!
   Тетка Раина любезностью Якова Степановича не воспользовалась. После потери Тавика на фоне диабета у тети прогрессивно ухудшилось зрение. И без того, тугоухая, стала слепой, глухой и немощной.
  Минуло тридцать восемь лет, как не стало Тавика. Прошло ровно столько, сколько жил он сам. 12 марта ему исполнилось бы семьдесят шесть. Тридцать восемь лет, как не стало человека, с которым я сидел на печке, влезал на высокие деревья, пас коров, ходил на Одаю. Вместе мы бегали к деду Михасю, носили ему вечерю. Нет Тавика, который подвигнул меня любить книгу, задавать себе вопросы, учил искать на них ответы. Он думал сам и учил думать других. Но главное, меня не покидает ощущение, что Тавик до сих пор рядом, но стоит выше меня, остается моим наставником. Казалось, он знал все!
  
   27 02 20 г.
  
  Случайных встреч не бывает
  
  
  Тестемицану
  
  Два года назад я вплотную приблизился к завершению повести о моих наставниках в медицине. Оставались некоторые штрихи к характерам, по ходу беседовал с коллегами моего периода студенчества, вспоминал годы моей работы, в том числе и административной. И вдруг ... Гром среди ясного неба! Моя память вытолкнула на поверхность сознания Человека-глыбу, благодаря которому, здравоохранение республики в свое время вырвалось вперед на десятилетия, стало школой передового опыта в Союзе. Встреча с ним впервые случилась у заведующего кафедрой гистологии профессора Николая Николаевича Кузнецова. Однако, обо всем по порядку ...
   Однажды в послеобеденное время, когда студенты покинули аудитории, я готовил пластины. Для этого в кабинете профессора был установлен большой, обтянутый зеленым сукном, старинный стол. Весь стол был покрыт огромным листом толстого стекла.
  Перед работой стекло предстояло тщательно вымыть с хозяйственным мылом и протереть досуха. Затем поверхность стекла тщательно протирали спиртом. После испарения спирта я расстилал и расправлял пластины. После полного высыхания края обрезались скальпелем или лезвием, и глянцевые со стороны стекла пластины легко с легким треском отделялись от листа.
   В это время раздался короткий стук в дверь. Два раза. Стук отличался от всех знакомых стуков в дверь профессорского кабинета. Николай Николаевич Чиреш стучал деликатно, почтительно, воспитанно. Гусак стукал костяшкой пальца один раз и тут же, не дожидаясь разрешения войти, молниеносно открывал дверь и быстро входил. Словно каждый раз пытался уличить профессора в чем-то недостойном. Стук студентов, сдающих отработки и пришедших на переэкзаменовку нельзя было спутать ни с чем.
  Однако в тот раз стук был особым. Он был достаточно громким и, вместе с тем, в чем-то деликатным. Николай Николаевич оторвался от микроскопа:
   - Да! Войдите!
  Дверь распахнулась и в кабинет Кузнецова вошел Министр здравоохранения республики Николай Андреевич Тестемицану.
  Высокий, с легким наклоном корпуса вперед. Широкий, целеустремленный шаг. Когда он входил в кабинет Николая Николаевича, несмотря на то, что старинные двустворчатые двери были высокими, Николай Андреевич, словно остерегаясь задеть притолоку, слегка наклонил голову.
   - Не могут быть такими низкими двери квартиры министра. Это, скорее всего, еще родительский дом невольно напоминает о себе. - подумал я тогда.
  Вспоминая ту встречу позже, предположил:
   - А может с детства осталась, привитая родителями, привычка при входе к пожилым и старикам поклониться?
   Николай Николаевич поспешно встал, почтительно, с поклоном, поздоровался. Я видел, что визит министра явился для него полной неожиданностью. Движения Николая Николаевича приобрели некоторую суетливость, чего я раньше за ним не наблюдал.
   - Николай Николаевич! Хотелось бы, чтобы вы лично посмотрели препараты со срезами в местах переломов трубчатых костей, фиксированных штифтами, приготовленными из консервированного бараньего рога. Мне ехать в Москву с докладом, но на срезах есть непонятные изменения.
  Николай Николаевич установил микроскоп, вставил приставку для совместного осмотра. Я поднялся, чтобы выйти.
   - Нет, нет! - заявил министр. - Мешать вы нам не будете! Занимайтесь!
  Николай Николаевич менял препараты, долго двигал каждым стеклышком препарата под объективом, менял увеличение. Потом выпрямился:
   - Я вас поздравляю, Николай Андреевич! Это вновь образующаяся микроциркуляторная сеть, концентрически проникающая к центру по мере рассасывания штифта.
   - Спасибо, Николай Николаевич! Теперь я уверен. Надо будет только отобрать наиболее характерные для микрофотографии препараты.
   - Я отобрал. - сказал Николай Николаевич, указывая на три, отдельно лежащих препарата.
  После непродолжительного молчания, Николай Андреевич стал собирать препараты.
   - Простите! Не так! - Кузнецов стал по-своему упаковывать препараты, перекладывая тонкой бумагой. - Можно поцарапать стекло, ухудшится качество микрофотографий.
   - Почему метод, как я читал, - продолжил Николай Николаевич, - не получил распространения в Москве? С успехом использовали, насколько я знаю, штифты, привезенные вами из Молдавии.
  Я заметил, что Кузнецов чувствовал себя более уверенно, чем в начале встречи.
   - Я предлагал Федору Родионовичу Богданову, - сказал Николай Андреевич, - наладить производство штифтов в Москве. В столице столько мясокомбинатов! Неужели в баранах дефицит?
   - Баранов в Москве очень много! - неожиданно ответил мне Федор Родионович. - но все безрогие, а то и безголовые!
  Я, снимавший в это время очередной лист сухой брюшины со стекла, потерял бдительность и нечаянно порвал пластину. Николай Николаевич чуть слышно хмыкнул.
  
   Как кассету магнитофона, отматываю время назад. На пять десятилетий. Наш, 1965 года поступления, курс впервые был разделен на потоки. Русский и молдавский. Стали переводить и писать учебники на родном языке. А на каком языке должны были учиться дети, закончившие молдавскую среднюю школу и которым предстояло работать в республике? Особенно в условиях глухих, часто отдаленных от столицы, сел.
   Первый, самый жесткий фильтр болезненно пропустил нас через себя, тогдашних зеленых студентов, и отсеял первые плевела в 1968 году. Я был на третьем курсе, когда медицинский мир республики был потрясен. Тогда, под знаком борьбы с национализмом и румынизацией (См. Н. Тестемицану "Википедия") был низвержен наш всеобщий кумир, тогдашний Министр здравоохранения, в прошлом ректор медицинского института Николай Андреевич Тестемицану. Вместе с ним были повержены все, неугодные тогдашнему руководству, сотрудники. Я, до сих пор не видевший "придворных" интриг, заметил, что в последние недели сотрудники стали менее разговорчивыми. Каждый старался держать свои мысли при себе.
   Помогавший Василию Ивановичу Нигуляну ставить эксперименты, я слушал разговоры "взрослых". Разговоры велись вполголоса, так как в то же время с кафедры патофизиологии был уволен талантливый экспериментатор, "гнавший" на всех парах докторскую диссертацию, Александр Иванович Робу. Он ушел на кафедру физиологии в университет.
   Как и многие студенты, я задавал себе вопросы, на которые тогда у меня не было ответа. Николай Андреевич Тестемицану - националист и румынизатор?
   Мой старший брат Алексей закончил Черновицкий медицинский институт. Трудоустроился в Вережанах. Работа там была образцово поставлена его предшественником. В последующем это был заместитель главного врача по оргметодработе республиканской больницы, затем начальник лечпрофуправления МЗ Дмитрий Андреевич Донец. Оставалось поддерживать и совершенствовать, сделанное до него. Молдавским языком брат владел тогда слабо. Его жена приехала в Молдову, не зная ни слова на молдавском. Так проработали три года. Оба освоили разговорную молдавскую речь.
   В шестьдесят шестом в течение одного дня Николай Андреевич Тестемицану побывал в строящейся Фрунзенской больнице, Окнице, Атаках и Вережанах. После него в район выехал тогдашний начальник лечпрофуправления. В течение двух дней прошерстил район так, что после его отъезда многие ждали приказ МЗ об освобождении от работы. Побывал он и в Вережанах.
   Прошло еще несколько месяцев. Алексея вызвал главный врач района Федор Георгиевич Врабие. Тогда центральная районная больница была в Тырново. Поговорили минут пять.
  Внезапно Врабие впился взглядом в лицо Алексея:
   - Кто тебе, закончившему институт в Черновцах, покровительствует в нашем министерстве?
   - Никого нет!
  Врабие сощурился своей хитрой улыбкой и сказал:
   -Сейчас уходишь в отпуск. А с первого числа принимаешь дела заместителя главного врача по лечебной работе в Окнице. Сразу назначаешься и.о. главного, так как Черкашин на три месяца едет в Москву на усовершенствование. Снова сощурил глаза:
   - Признайся! Кто твой покровитель?
  Вот тебе и министр-националист. В многочисленных поездках по республике Николай Андреевич присматривался к врачам, независимо от национальности. Молдаване, гагаузы, русские, украинцы, евреи, азербайджанец Ибрагимов. Кроме молдаван, подавляющее большинство не знало молдавского языка. Вернувшись из поездки, вызывал к себе начальника управления кадров. Тогда это был, кажется, Балан.
   - Вот тебе список молодых ребят. Изучи личные дела каждого и бери в административный резерв МЗ. В первую очередь вот этих.
  Николай Андреевич, не спеша, проводил зеленым карандашом жирную линию под несколькими фамилиями.
   - Через две недели доложишь. - и, перелистав перекидной календарь, делал короткие пометки.
   Националист? Патриот!
  
   С 1968 года Николай Тестемицану посвящает всего себя преподавательской и научной работе на кафедре социальной медицины и организации здравоохранения кишиневского мединститута. После окончания докторантуры в 1971 году в Риге защищает докторскую диссертацию на тему "Научное обоснование ликвидации существенных различии в уровнях медицинской помощи городскому и сельскому населению". Становится профессором, а в 1973-м - заведующим кафедрой.
   С его приходом работа кафедры социальной медицины и организации здравоохранения выходит на новый уровень. Это была единственная кафедра в мединституте, которая в те годы разработала тесты для определения уровня знаний студентов на лабораторных занятиях. Во время летней практики для студентов 4-5-го курсов вводится двухнедельная практика по социальной гигиене и организации здравоохранения с выполнением специального задания, которое защищалось на кафедре.
   Под руководством Николая Тестемицану на кафедре разворачиваются серьезные научные исследования. Ученый, организатор здравоохранения вырос в селе и хорошо знал проблемы сельских жителей. Его главной целью была ликвидация различий в уровнях оказания медицинской помощи городскому и сельскому населению. В 1975 году профессор создает при кафедре лабораторию научного обоснования организации медицинской помощи сельскому населению. Цель - централизация стационарной помощи на уровне центральной районной больницы и создание взамен участковых больниц широкой сети специализированных сельских амбулаторий.
   Для этого под руководством профессора Тестемицану с привлечением специалистов из других отраслей были разработаны проекты четырех категорий сельских врачебных амбулатории и трех категорий медицинских пунктов для сел с населением менее 1700 человек. К 1982 году завершается создание сети медицинских учреждений в сельской местности. Это высоко оценило правительство МССР, принявшее постановление о строительстве до 2005 года за счет государства, колхозов и совхозов более 700 амбулаторий и медицинских пунктов.
   В 1983 году за комплекс научных работ по организации медицинской помощи сельскому населению коллективу авторов, возглавляемому профессором Николаем Тестемицану, было присвоено звание лауреатов Государственной премии СССР в области науки и техники. Кстати, впервые в СССР такая премия была присвоена специалистам в области социальной гигиены и организации здравоохранения.
   Научные исследования, проведенные под руководством Николае Тестемицану были признаны Академией медицинских наук СССР. АМН призвала внедрять их в регионах с условиями, аналогичными условиям МССР, и присвоила кафедре социальной гигиены и организации здравоохранения кишиневского мединститута статус научного консультативного центра СССР в области организации медицинской помощи населению в сельской местности.
   Профессор Тестемицану был великим патриотом. Он руководствовался в жизни святым принципом: "У кого нет предков в крови, те напрасно ищут их в документах". Он утверждал: "Родина - это порог твоего дома, это твой дом, село и твоя страна". Он считал, что любит свою страну не тот, кто громко говорит об этом, а тот, кто доказывает любовь конкретными делами.
   Безвременная скоропостижная смерть в 59 лет не позволила Тестемицану воплотить в жизнь все планы создания в Молдове образцовой системы здравоохранения. На доме по улице Бендерской, где он жил, в названии государственного университета медицины и фармации увековечено его имя. Присуждается государственная награда РМ - медаль имени Николае Тестемицану. Его именем названы больницы в селах Окюл-Алб, городе Дрокия, а также улицы в Кишиневе, Калараше, Шолданештах.
   В 2010 году Николай Тестемицану был награжден посмертно орденом Республики, а в 2011-м ему присвоено звание академика АНМ.
   В 80-х годах правительство МССР приняло постановление о строительстве до 2005 года за счет государства, колхозов и совхозов более 700 амбулаторий и медицинских пунктов. Но жизнь распорядилась по-своему: власть поменялась, и началось истребление сельской медицины, завершившееся недавним обнародованием минздравом проекта сокращения числа районных больниц. Да и сам минздрав в ходе реформы правительства упраздняется. Фактически все, что сейчас делается в сфере здравоохранения, является уничтожением того, чем занимался Николай Тестемицану, и близок тот день, когда сельское население будет полностью лишено медицинской помощи - то есть организация здравоохранения скатится к такому же уровню, какой был до прихода в минздрав Николая Тестемицану.
   Константин ЕЦКО,
  доктор хабилитат медицинских наук,
  профессор, ученик Николая Андреевича Тестемицану
   Приведенные курсивом строки принадлежат перу ученика Николая Андреевича Тестемицану, профессору, ныне, к сожалению, покойному, моему однокурснику Константину Ецко. Добавить или убрать что-либо, написанное Костей, нечего. Профессор Ецко сказал все, переступив через возможное недовольство власть имущих, невзирая на подковерную конъюнктурную возню, возможные для него осложнения.
  
   Мне, работая заместителем главного врача района, посчастливилось дважды видеть и слушать Николая Андреевича. Это были наши молодые счастливые и полные надежд семидесятые. Николай Андреевич во всех районах проводил выездные научно-практические заседания кафедры.
   Внимательно прислушивался к мнению руководителей лечебных учреждений и практических врачей. В заключение представлял слушателям свое видение и практические шаги в развитии материальной базы сельского здравоохранения, упразднения маломощных сельских участковых больниц, переформатирования их в сельские врачебные амбулатории.
   Летом 1975 года было совместное заседание кафедры и собрания медицинского актива медицинских работников Дондюшанского района. Тогда район включал в себя три номерных районных больницы (Тырново, Атаки и Окница).
   Николай Андреевич в своей обстоятельной и строго мотивированной речи развернул перед нами схему развития здравоохранения района до 2000 года. За четверть века предполагалось воздвигнуть центральную районную больницу на 800 коек, поликлинику на 850 посещений, административный и лабораторный корпус, отдельное здание детской консультации и детской молочной кухни на 15 - 20 тысяч порций в сутки для всего района.
   (Из всего запланированного построена только поликлиника, в которой сейчас разместился и стационар. Недостроенный хирургический корпус стоит без крыши. Внутри и вокруг разрушающегося здания пасутся козы.)
  По окончании доклада слова попросил главный врач Атакской номерной районной больницы Митрофан Харлампович Райлян:
   - Почему в Окнице предусмотрено строительство медицинской инфраструктуры, а Атаки вы обошли молчанием.
   - В соответствии с нашей концепцией развития здравоохранения предусмотрено кооперирование оказания специализированной медицинской помощи между республиками. - отвечал тогда Николай Андреевич, - Какой смысл тратить государственные средства и, по сути, дублировать то, что уже строится и функционирует на более высоком уровне на расстоянии ста метров от Атак. Достаточно пройти по мосту в Могилев-Подольск. В наших работах предусмотрен целый ряд аналогичных вариантов кооперации здравоохранения между соседними республиками.
   Националист? Сепаратист? Нет! Патриот!
  
   После официальной части совместного заседания кафедры и медицинского совета, дебаты продолжились в Рудьском детском противотуберкулезном санатории. Сам санаторий расположился в одном километре от северной окраины села Рудь на подворье и в помещениях бывшего женского монастыря, построенного в 1777 году одновременно с, расположенной на его территории, Троицкой церковью.
   Выехали в Рудь мы на двух РАФ-иках. Переднее, самое удобное место в новой машине оставили для Николая Андреевича. Отказавшись, свое место профессор уступил единственной женщине, сотруднице центральной районной больницы. Сам занял место в салоне, сидя боком на, покрытой одеялом, каталке. Сама поездка в Руди позволила увидеть Николая Андреевича с других, подчас неожиданных, чисто человеческих позиций.
   В центре села нас встретил председатель местного колхоза Валерий Константинович Цимбалист. Здороваясь, познакомились. Но Валерий Константинович здоровался так, что собеседник спешил убрать руку. Настолько сильным было рукопожатие. С доцентом кафедры Евгением Петровичем Попушой председатель колхоза, как мы поняли, были знакомы ранее. Председатель представился просто:
   - Цымбалист!
  Попушой, казавшийся выше собственного роста из-за непомерно высоких каблуков, здороваясь, представился:
   - Евгений Петрович. Попушой. Супруг госпожи Марии Сагайдак!
   (Мария Ивановна Сагайдак, сама по образованию математик, тогда ассистент кафедры математики в университете, в конце шестидесятых неожиданно для всех увлеклась кино, стала талантливой актрисой. Это были столь же талантливые фильмы режиссера Эмиля Лотяну:"Это мгновение", "Один перед любовью"... Всего Мария Сагайдак снялась в 15 фильмах. В фильме "Лэутары" Мария Сагайдак снималась в Рудь на территории природно-исторического заповедника).
   После "театрального" взаимного представления Попушой и Цимбалист обнялись, как старые приятели. Потом выяснилось, что так оно и было. Длительное время они вместе работали в комсомоле.
   Познакомившись с Рудьской больницей, группа в составе уже трех машин по извилистому спуску вдоль каньона вскоре была на территории детского противотуберкулезного санатория.
   - Умели монахи выбрать место. Микроклимат тут особый. - заметил Николай Андреевич. - Взгляните! На противоположном склоне ущелья ветер шевелит ветви, а тут, как в помещении. А воздух какой!
   - Зимой тоже так! - подтвердил председатель колхоза. - Вокруг метели, поземка, а здесь почти всегда безветренно. Согласно легенде, монастырь построен на землях помещиков братьев Андронаки и Теодора Рудь. Большую часть денег на строительство монастыря и церкви пожертвовал Подольский купец Дончул. Место для монастыря и церкви были выбраны странствующим монахом. Тут неподалеку родник. По заверениям монаха вода в этом источнике целебная. Якобы он сам исцелился от целого ряда болезней.
   - Монастырь был мужской или женский? - спросил доцент кафедры Попушой Евгений Петрович.
   - Поначалу это был мужской монастырь, - ответил главный врач санатория Иван Петрович Гатман. - Уже в конце двадцатых годов монахов переместили в Каларашовский монастырь, а сюда перевели монахинь их Хотина.
   Убедившись, что среди присутствующих были одни мужчины, Иван Петрович продолжил:
   - Среди жителей окрестных сел существует, если позволите рассказать, короткая легенда-шутка:
   - Монахи из Каларашовки и Рудьские монахини договорились прорыть между монастырями подземный ход. Благо, тут недалеко, ровно восемь километров. Женщины прорыли свою половину подземного хода и за селом Арионешты выбрались на крутой берег, ведущего к Днестру, ущелья. Там и решили ждать монахов, занимаясь благоустройством и маскировкой выхода из тоннеля. Укрепляли стены и потолок. А монахов все не было.
   - Когда прошли все сроки, в Каларашовский монастырь послали делегацию монахинь. Может монахи потеряли направление?
   Монахи, оказывается, рыли в верном направлении. Одна неувязка: пока монахини прорыли более четырех километров, монахи одолели только двести метров.
   Раздался оглушительный, казалось, заполнивший все ущелье, гогот компании мужчин. Открылись двери квартиры главного врача и кухни. Выглянули женщины. В недоумении спросили:
   - Что случилось?
  Николай Андреевич наклонил голову, плечи его чуть вздрогнули. Он улыбнулся больше глазами и качнул головой.
  Решили пройти по дороге в сторону реки, откуда виден противоположный крутой, местами почти отвесный, склон каньона.
  За пищеблоком стояла, заржавевшая до черноты, огромная клетка. Иван Петрович пояснил:
   - В этой клетке держали медведя. Огромного зверя, по рассказам старожилов, содержали монахи, которые жили в бывшем монастыре до двадцать восьмого года.
   Я присмотрелся. Прутья клетки были коваными, квадратными, местами изъеденными глубокими раковинами ржавчины. К мощным поясам прутья были прикреплены массивными заклепками. По низу клетки была протянута невысокая ржавая сетка "рабица".
   - А тонкая сетка зачем? - спросил Николай Андреевич. - Медведь такую сетку разорвет одним когтем.
   - Когда организовали детский противотуберкулезный санаторий, в этой клетке содержали двух поросят. Колхоз при открытии подарил. - пояснил Иван Петрович. - Кормили остатками недоеденной детьми пищи. Да и дети были рады. Вокруг клетки постоянно толпились малыши. Приносили траву, протягивали через прутья куски припасенного хлеба. Но потом приехала комиссия из Кишинева...
   - И что было дальше? - спросил Евгений Петрович Попушой.
   - Увидев поросят, потребовали документы о приобретении, расходную ведомость на питание. Когда узнали, что поросят подарил колхоз, потребовали выписку из протокола заседания правления колхоза, акт передачи-приема хрюшек, стоимость и так далее. Естественно, никаких бумаг не было. Никто и не подумал об этом. Председателю колхоза и мне объявили строгий выговор за грубое нарушение финансовой дисциплины. Поросят в тот же день пришлось вернуть на ферму. Дети, особенно малыши, долго скучали. Так и стоит клетка пустой. Хорошо, что не заставили сдать в качестве металлолома.
   Николай Андреевич слушал историю с поросятами, казалось, без эмоций. Не сказал ни слова. Только изредка на лице его катались желваки.
  Наша группа продолжала спускаться по узкой дороге. Слева крутой подъем у дороги занят непроходимыми зарослями шиповника. Дальше по склону по земле стелятся лозы нескольких сортов винограда. Грозди были небольшими, ягоды мелкие. Без надлежащего ухода в течение нескольких десятилетий виноград одичал. Я поднялся по склону. За мной последовали другие. Несмотря на первую половину августа, виноград был сладким. Я прикинул. На южном склоне ущелья ягоды вызревали почти на две недели раньше, нежели у меня дома. Со смешанным чувством радости охотника и ностальгией нашел куст винограда из моего детства. Редко встречающийся сорт этого винограда мой покойный дед называл "раиндор".
   Николай Андреевич спросил главного врача:
   - Когда высажен виноградник?
   - Не помнят даже старожилы села, собирающие осенью виноград для себя. Сотрудники санатория после обеда выходят с детьми. Для детей это развлечение и лакомство. Но в основном с детьми собираем лекарственные растения. Сушим и сдаем в аптеку. Только с соблюдением всех правил финансовой дисциплины и соответствующим оформлением документов. Наш коллектив совместно с учащимися постоянно занимает призовые места в республике по сбору лекарственных растений.
   - Посмотрите, какое богатство вокруг!
  Правый, более пологий в этом месте склон, словно ковром, был устлан зарослями мяты, мелиссы и душицы. Николай Андреевич спустился на несколько метров ниже по склону. Сорвал веточку мяты, растер и понюхал. Потом пожевал листочек:
   - Евгений Петрович! Твоя любимая перечная мята! Можно набрать целый мешок. Попробуй!
  Евгению Петровичу, видимо, было не до мяты. Крутая неровная дорога не была предназначена для высоких каблуков обуви доцента. Евгений Петрович тщательно выбирал, куда ставить ногу. Было видно, что он начал слегка прихрамывать. Валерий Константинович, то ли всерьез, то ли в шутку, но в свойственной ему сверхсерьезной манере, предложил переобуться в резиновые сапоги, которые всегда возил с собой в машине. Резиновые сапоги Валерий Константинович обувал во время внезапных утренних визитов на животноводческую ферму или проверки глубины и качества вспашки колхозных полей. Евгений Петрович любезно отказался.
   - Как из года в год без ухода произрастают такие роскошные заросли лекарственных растений? В чем секрет? - спросил кто-то из гостей.
  Роль экскурсовода, заметно оживившись, добровольно взял на себя Евгений Петрович Попушой, энциклопедист, историк медицины и любитель истории и старины вообще.
   - Микроэлементный состав почвы, прилегающих к Днестру, земель от Наславчи до Рыбницы является уникальным. Таких участков почвы в мире всего несколько. Близкой по микроэлементному составу является почва в Марлборо, штат Нью-Джерси США.
   Евгений Петрович оказался своеобразным провидцем. Через полтора-два десятка лет на территории прибрежных сел Мерешовки и Ленкауц ниже Наславчи по течению Днестра американская компания арендовала земли, на которых выращивали табак "Мальборо". По словам моего знакомого, агронома по специальности, почти весь собранный табак после уборки и упаковки увозили в США.
   Оглянувшись на крутой утес, нависающий над террассой, где расположился бывший монастырь, гигантские деревья по краю обрыва, Николай Андреевич перевел взгляд на огромный, размерами с сельский дом, невесть когда скатившийся с высоты утеса, валун:
   - Интересно посмотреть на завораживающее очарование нашей природы с противоположного берега Днестра. - помолчав, добавил. - Часто мы не подозреваем, среди какой величественной красоты мы живем. Суета сует.
   Мы дошли до места, откуда во всем величии был виден, возвышающийся над каньоном, утес. На его вершине стояло огромное высохшее дерево. В расщелине коротких толстых веток, по рассказам сопровождавших нас местных, обосновалось в течение десятка лет семейство белохвостых орланов.
   Нам повезло увидеть, как старый орлан учит молодого летать. Он кружился над гнездом, держа что-то, невидимое нам, в клюве. Когда старый орлан приближался к гнезду, оперенный птенец, почти не уступающий по размерам родителям, начинал жалобно пищать, требуя пищу. Но родитель каждый раз пролетал мимо, почти касаясь птенца, словно приглашая его лететь за ним.
   Сделав очередной круг и пролетая над самым гнездом, старый орлан видимо столкнул молодого, стоящего на краю гнезда и часто машущего крыльями, птенца. Тот полетел вниз. Но это длилось недолгие мгновения. Молодой орлан расправил крылья и, чуть двигая ими, стал с громким писком парить над ущельем. Старый орлан летел рядом.
   Иван Петрович Гатман, работавший главным врачом санатория уже больше двенадцати лет, заметил:
   - За все годы второй раз наблюдаю, как старые орланы учат молодых летать. Видимо чувствуют, когда молодым пора подняться в небо.
   Николай Андреевич задумчиво следил за полетом этих редких для здешних мест крупных пернатых хищников. Было видно, что размах крыльев взрослой птицы был никак не меньше полутора - двух метров. Не отрывая взгляд от завораживающего полета, профессор негромко произнес:
   - Это, как тонко надо почувствовать, что молодому пора в самостоятельный полет. Не раньше и не позже. Столкнет раньше, птенец может разбиться. Столкнет позже - в ожидании молодой потеряет уверенность в своих силах и возможностях. Человек подчас стал забывать мудрые природные навыки: вовремя выпускать молодых в свободный полет. И горе наставнику, не благословившему в свое время в независимый полет молодого. Горе питомцам, выпускаемым в самостоятельный полет поздно.
   После небольшой паузы Николай Андреевич продолжил:
   - Если не ошибаюсь, Екатерина вторая писала, что нельзя давать власть, слишком долго ждавшим ее. За удовлетворением собственного тщеславия от своей всесильности и мстительности к сдерживающим в прошлом часто скрывается неспособность к большому самостоятельному движению.
   Тестемицану говорил негромко, но у меня было ощущение, что его отточенные слова, как шлифованные в конус кирпичики, уложенные в своде русской печи, плотно ложились в мою душу. Наверное, не только в мою... Без скрепляющего раствора, как говорят у нас - без чамура.
   Мы переглянулись. Яснее не скажешь! Что-то долго выношенное и наболевшее было в его тоне, в тихом, словно сказанном только для себя, монологе Николая Андреевича.
   Сам Николай Андреевич Тестемицану в двадцать восемь лет был назначен главным врачом республиканской больницы, в 32 - ректором медицинского института, в 36 - министром здравоохранения Молдавской ССР. Молодой орлан вылетел в самостоятельный большой полет, казалось рано, но зрелым. Повзрослел не по годам, зрелость была настоящей, если смог нести и продолжает нести такую тяжелую ношу!
   (Уже после отъезда Николая Андреевича Тестемицану с сотрудниками кафедры в Кишинев, я подсчитал. Три недели назад, первого августа семьдесят пятого, профессору Тестемицану исполнилось сорок восемь лет. Всего лишь сорок восемь!)
   Противоположный склон каньона, уставлен лежащими огромными, почти прямоугольной формы камнями. Словно надгробья, когда-то захороненных гигантов.
  В самом начале склона рядом стояли три деревянных креста. Председатель колхоза, указывая на кресты, пояснил:
   - Это место так и называется: "Три креста". Это развалины древнеримской крепости.
   Мы спустились ниже по склону. Ущелье открылось в долину Днестра. На пологом склоне расположено земляное сооружение округлой формы с некоторым наклоном в сторону дна каньона.
   - Вот и турецкая тарелка! - показал на сооружение главный врач.
  Для нас было неожиданной реакция Николая Андреевича Тестемицану:
   - Я совершенно случайно читал об этой "тарелке". Это древнее славянское городище, возведенное приблизительно в восьмом веке. В десятом веке насыпали вал. Высота его тогда достигала десяти - двенадцати метров. Вокруг вала был вырыт глубокий, окружающий городище, ров. Это уже мне знакомые сотрудники института археологии Академии Наук рассказали.
   - Да! Валерий Константинович! - продолжил профессор, обращаясь к председателю колхоза. - Они же мне рассказали, что на территории вашего села находится один из пунктов дуги Струве.
  Мы переглянулись. Фамилия была вроде знакомой, но конкретно никто из нас ничего о дуге Струве не знал.
   Ясность внес Валерий Константинович, председатель колхоза:
   - В институте во время изучения геодезии мы изучали историю появления Дуги Струве. Дуга Струве - это, по сути, самый большой в мире геодезический инструмент. Дуга была создана по замыслу профессора Струве. Она была возведена для измерения формы и размеров нашей планеты на территории нескольких стран. В их число попали Норвегия, Швеция, Финляндия, Советский Союз. По территории Союза дуга проходит через Эстонию, Латвию, Литву, Белоруссию, Украину и Молдавию. Через территории этих стран проходит 25-градусный меридиан восточной долготы. Вдоль меридиана в XIX веке под руководством Струве закладывались геодезические триангуляционные пункты наблюдений.
   Полевые работы велись около полувека. Дуга берет свое начало на побережье Баренцева моря и заканчивается в районе Измаила. Наличие этих точек позволило Струве удивительно точно рассчитать размер и форму нашей планеты. В Молдавии в свое время было около тридцати таких пунктов. Сейчас официально признан только наш. Находится он недалеко. При выезде на Сороки надо свернуть вправо. Там полевая дорога. Можем поехать посмотреть!
   Все внимательно слушали. Для нас эта информация была внове. Николай Андреевич заметил:
   - Вы сделали настоящее научное сообщение, как геодезист.
   - Николай Андреевич! Узнав, что я родом из Рудь, наш геодезист поручил мне сделать доклад на семинаре. Потом это стало темой моей курсовой работы. На пятом курсе я ездил в Москву, где на геодезической студенческой научной конференции мой доклад был отмечен грамотой.
   За ужином кто-то из организаторов районного здравоохранения вспомнил поучительную историю появления в Атаках новой поликлиники. Министр коммунального хозяйства Молдавской ССР после заседания Совмина предложил Николаю Андреевичу двухдневный отдых на берегу Днестра. В пятницу предполагалось открытие вновь построенной в Атаках гостиницы, а в субботу, по приглашению начальника санаторно-курортного отделения Винницкого облздравотдела, предполагалась поездка в, расположенный в 12 километрах, Бронницкий дом отдыха с рыбалкой.
   При открытии гостиницы Министр коммунального хозяйства в сопровождении свиты, состоящей из заместителя председателя райисполкома, директора комунхоза, председателя Атакского поселкового совета обходил помещения новой гостиницы. Один Николай Андреевич, отстав от основной группы, ходил, что-то прикидывая, подсчитывая, чуть шевеля губами, по новому, пахнущему краской, зданию. Потом Николай Андреевич пригласил министра - коммунальщика перед сном прогуляться по вечерним Атакам. Походя, Николай Андреевич, как бы невзначай, показал на приземистое, построенное еще в прошлом веке, как частный дом, покосившееся здание Атакской поликлиники.
   Так случилось, что министров поместили на ночлег в одной комнате.
   - Почти до утра мы не спали. - рассказывал за ужином в Рудях Николай Андреевич. - Говорили ... Молчали ... Потом снова говорили ... В шесть часов утра в гостиницу были вызваны директор коммунхоза, главный врач и председатель поселкового совета. Из поселкового совета притащили пишущую машину. Почему-то запомнилось название: "Олимпия". В трех экземплярах был составлен "Акт передачи и приема вновь построенного здания Атакской гостиницы" с балланса Министерства коммунального хозяйства на баланс Министерства здравоохранения. В субботу и воскресенье медработники переносили мебель и оборудование. С 8-00 в понедельник новая поликлиника приняла первых пациентов. Оформление остальных документов закончили уже в Кишиневе.
   Поражала скромность и простота, высокая воспитанность Николая Андреевича. Будучи в Бричанах, где проходило выездное заседание кафедры с медицинским советом, на обратном пути попутно захватили, выехавших по санавиации хирурга и анестезиолога. Они закончили работу и ждали машину санавиации, которая в это время с акушер-гинекологом была в Окнице. По дороге выяснилось, что анестезиолог, недавно прибывшая в Молдавию в связи с переводом супруга, молдавского языка не знала. В машине Николай Андреевич обратился к сотрудникам кафедры:
   - Среди нас есть люди, еще не изучившие молдавский язык. Говорим на русском языке.
   Националист? Человек! С большой буквы...
   Имя Николая Андреевича Тестемицану присвоили нашей "Альма матер", улицам, воздвигли на малой родине бюст, учредили медаль его имени. Словно откупаясь от собственной совести, периодически лицемерно поднимают его имя, как знамя, под которым, по пожеланию зарубежных "доброжелателей", прикрываясь реформами и пресловутой децентрализацией, разрушают, созданную самим Тестемицану, концепцию, пожалуй, самой эффективной системы современного здравоохранения. Независимо от общественно-политической формации. Особенно для сельской местности.
   Ministerul sanatatii - Министерство здоровья - это от лукавого. Для меня такое словосочетание звучит двусмысленно. Гадай! Это институт для восстановления здоровья, или его разрушения?
   В здравоохранении утрачено главное - преемственность. Особенно в сельском его звене. Упразднили функцию хозяина районного звена медицины - должность главного врача. Убрали хозяина здравоохранения, главного координатора медицины в районе. Коллективы лечебных учреждений лишены видения перспективы развития отрасли. Упразднен, разработанный и внедренный Николаем Андреевичем Тестемицану, институт кураторства.
   Когда пошла речь о внедрении страховой медицины, в спорах с, ныне покойным моим приятелем и, часто непримиримым оппонентом, Ливиу Павловичем Гурьевым, в одном мы пришли к единому мнению. Во главе страховой медицины должно быть вновь образованное управление страховой медицины Министерства Здравоохранения, слагаемое из частей лечебно-профилактического, планово-финансового и главного аптечного управления. Институт страховой медицины должен быть составной частью и под одной крышей с Министерством Здравоохранения. Вместо экспертов территориальных агентств - восстановить институт кураторства с ассистентами и ординаторами клиник - экспертами страховой медицины.
   Была традиционная, десятилетиями убедительно доказавшая свою эффективность, логичная технологическая цепочка преемственности сельского здравоохранения: фельдшерско-акушерский пункт или здравпункт предприятия, амбулатория, скорая помощь, поликлиника, районный стационар со специализированными отделениями.
   Под мудреным названием "децентрализация" последовало разрушение амбулаторно-поликлинической помощи сельскому населению. В районах амбулаторная помощь разбита на несколько дискоординированных, не сконцентрированных в единый рабочий фокус, так называемых "Центров здоровья"". Упразднены ежемесячные общерайонные дни повышения квалификации врачей, фельдшеров, акушерок, медицинских сестер.
   По сути ликвидирована, как единый механизм профилактического направления медицины, диспансеризация. Упразднена картотека полицевого учета лиц, прошедших флюорообследование. Канули в лету функции фельдшеров по туберкулезу, акушерки кабинета онкопрофосмотра. Всего не перечислишь! Все свалили на семейного врача, которого, несмотря на компьютеризацию, превратили в, заваленного бумагами и обремененного жесткими юридическими рамками, медицинского диспетчера.
   Единая районная регистратура упразднена. Амбулаторные карты, десятилетиями хранившие информацию о состоянии здоровья пациентов, динамики заболевания, испарились. Скорая помощь выведена за штаты ЦРБ в отдельное учреждение и превращена в звено многоуровневого этапа оказания неотложной помощи. Идея прекрасная. Но дает сбои та же система преемственности, особенно в части эвакуации больных с неотложными состояниями в лечебные учреждения вышестоящих уровней (Резина, Дрокия и др.).
   С течением времени все сильнее ощущение, что все делается для того, чтобы на корню уничтожить профилактическую направленность и преемственность в работе лечебных учреждений, заложенную в свое время Семашко, и, получившую теоретическое обоснование и практическое развитие в работах ученого-патриота Николая Андреевича Тестемицану и его учеников.
   До сих пор не могу простить себе собственного малодушия. В очередной предвыборный период перед коллективом распинались о преимуществах "децентрализации" медицины, дезинтеграции единого механизма управления здравоохранения от уровня села, скорой помощи, санэпидслужбы, до специализированного отделения центральной районной больницы и так далее выше. Я тогда промолчал.
   Полагаю, что Николай Андреевич Тестемицану мудро и просто спросил бы:
   - Может ли организм быть более здоровым и трудоспособным с отрезанными руками, ногами и головой?
  
  Может не о том писал? ... Но пусть каждый, прошедший сложный, неоднозначный жизненный путь лекаря, напишет для молодых о части своего пути - учебе. Задумается и напишет о видении медицины и сложной, ныне убитой и бесстыдно забытой ее части, именуемой (простите за старомодность) организацией здравоохранения. Пусть каждый напишет свой вариант "истории болезни" захворавшего здравоохранения, превращенного в злокачественное социальное образование - медицинский бизнес. Не о такой медицине мечтал Николай Андреевич Тестемицану ...
  
  10 08 20 г.
  
  
  Нет пророка в своем отечестве
  
  
  Далекие годы
   Середина августа шестьдесят шестого года. Только сейчас, когда до начала учебы в институте осталось менее двух недель, осознал, что я уже студент второго курса медицинского института. Насыщенные семестры первого курса, экзаменационная сессия и первые недели безделья дома казались ненастоящими, призрачными, словно увиденными в кино.
  Последний месяц каникул я наслаждался отдыхом с рыбалкой в самом северном регионе Молдовы. Днестровские кручи... Наславча, Вережаны, Ленкауцы, Мерешовка ... Эти села объединял тогда сельский врачебный участок с двадцатипяти-коечной больницей в Вережанах. Главным врачом участка был мой старший брат Алексей. Жанна, его жена, с утра вела амбулаторный прием. После обеда оба работали в стационаре.
   Тот четверг для меня стал днем несбывшихся рыбацких надежд. В начале недели договорился с местным электриком Георгием и больничным водителем Володей Семенчуком поехать удить сомов на Днестре за Наславчей. По заверениям обоих, примерно в километре за Наславчей выше островов, по излучине реки на протухшие куриные кишки клюют довольно крупные сомы. После долгих просьб и обещаний привезти брату самого крупного сома, Алеша весьма неохотно разрешил Володе воспользоваться больничным горбатым "Запорожцем". Крохотный неудобный автомобиль был получен в качестве приза от Министерства Здравоохранения по итогам работы ко "Дню Здоровья". Сегодня это "День медицинского работника".
   До места нашей будущей рыбалки было более восьми километров относительно узкой, извилистой, с крутыми спусками и подъемами, дороги. Особенно беспокоили Алешу узкие участки дороги с подступавшими к проезжей части в виде туннелей густых кустарников терновника, орешника и шиповника.
   - В таких местах ехать со скоростью пешехода! - напутствовал Володю главный врач. - Не дай бог, поцарапаете мне новую машину!
   Мы подъезжали к Наславче, когда нас на бешенной скорости обогнал мотоциклист. Оторвавшись метров на сто, резко затормозил и, поставив мотоцикл поперек дороги, преградил нам путь. Морщась и отдуваясь от густой пыли, Володя неохотно остановил "Запорожец".
   - Это Митя Капацина, дежурный по сельскому радиоузлу! - узнал мотоциклиста Володя. - Чего он гнался, как на пожар?
  Когда мы подъехали, Митя наклонился к опущенному боковому стеклу:
   - Володя! Алексей Николаевич дал команду срочно вернуться в больницу. Рыбалка отменяется!
  Володя неохотно развернул "горбатого" и погнал машину в Вережаны. Через несколько минут мы въехали во двор больницы. Там царил переполох. На небольшом дворике, казалось, собралась вся больница. Санитарки подметали дорожки, белили стволы деревьев, завхоз секатором подстригал кусты вдоль дорожек. Несколько мужчин спешно закатывали за сарай толстенные комли, неведомо когда срубленных, вековых акаций.
  - Володя! Немедленно помыть машину, убрать внутри, чтобы пылинки не было. Сними грязные сапоги, переоденься, чтобы выглядел по-человечески!
  Оказывается, Алеше позвонил главный врач Атакской больницы Митрофан Харлампович Райлян. Предупредил, что в район приехал начальник лечебно-профилактического управления министерства.
  - Алексей Николаевич! Мы с ним однокурсники! Встретились очень тепло, даже приобнял меня, объявил, что мы жили с ним в одной комнате. Все расслабились. После проверки стационара он предложил хирургу Голагорскому искать новое место работы. Представляешь? Самому Голагорскому! Потом сделал полный разгром в поликлинике! Со мной попрощался тихо, вежливо, но так, как будто сказал: - Прощай, возможно навсегда! Сейчас поехал на стройку во Фрунзе, потом поедет к тебе. Не подведи! Я ведь и за ваш участок отвечаю! Удачи!
  Я остался на территории больницы. Мне хотелось увидеть грозного начальника из министерства. К двенадцати часам во дворик больницы вкатила серая "Волга". Грозный начальник оказался черноволосым симпатичным крепышом спортивного телосложения и среднего роста. На вид ему было лет тридцать с небольшим. Поздоровавшись со всеми полупоклоном, остановил свой взгляд на Алеше:
  - Я Павел Иванович Чобану. Вы и есть главный врач?
  Алеша представился, представил сотрудников и, как с неба свалившихся на территорию больницы, председателя колхоза Александра Федоровича Бежана, партийного секретаря Николая Андреевича Кирияка и криворукого председателя сельского совета Ивана Яковлевича Водэ.
  Приезд местного начальства Павла Ивановича не впечатлил. На недавно подметенные дорожки, побеленные деревья начальник, казалось, даже не посмотрел. Спросил:
  - Где у вас кухня и прачечная?
  Сквозь затянутые марлей открытые окна было слышно, что на кухне он задал несколько вопросов. Когда вышли, начальник управления обратился к Алеше с неожиданной просьбой:
   - Покажите мне ваш туалет!
  Алеша провел гостя мимо нас, у угла сарая показал рукой и деликатно отошел.
  - Нет-нет! Спасибо! Пройдем вместе!
  (Много позже брат рассказывал, что Министр Здравоохранения Николай Андреевич Тестемицану при знакомстве с лечебными учреждениями всегда просил показать пищеблок, туалеты, ящик для отходов и выгребную яму. При этом просил главного врача или старшую медицинскую сестру рассказать о порядке обеззараживания отходов и концентрации хлорной извести при дезинфекции различных объектов. Того же требовал от выезжающих в районы начальников управлений, инспекторов и кураторов).
  Затем гость в сопровождении Алеши прошел в отделение. Пока гость мыл руки, что было слышно по звукам рукомойника, Алеша вышел из отделения. К нему тотчас подошли сельские начальники. Председатель колхоза о чем-то спросил Алешу. Брат кивнул головой. Начальники уселись в "газик" и съехали со двора. Стоявший рядом водитель Володя тихо сказал:
  - Поехали на бригаду готовить шестой вопрос ...
  В отделении Павел Иванович провел больше двух часов. Старшая сестра и фельдшер амбулатории сновали между амбулаторией и больницей, принося и унося амбарные книги, общие тетради, карточки и истории болезней. Потом принесли толстую связку историй болезней из архива. Перед тем как отдать на проверку, связанную крест-накрест толстым шпагатом, стопку, старшая медсестра тщательно обмела ее веником, протерла полотенцем и сдула остатки пыли.
  Мы в это время сидели на скамеечке под раскидистым орехом. Шофер с завхозом карманными ножами кололи полузрелые орехи, вырезали ядро и, очистив от желтой кожуры, отправляли августовское лакомство в рот. За беготней с бумагами я наблюдал с интересом и разочарованием одновременно. Вместо того, чтобы проверить Алешу как доктора, определить, что он умеет делать, и самому показать, как правильно делать операции, начальнику понадобились покрытые пылью старые документы ...
  В это время к воротам больницы подъехал председательский "газик". В машине был только водитель. Володя не преминул прокомментировать:
   - Обед готов.
   Наконец проверка закончилась. Отодвинув марлевую занавеску, Алеша пропустил проверяющего впереди себя. Павел Иванович протянул руку:
   - В час добрый, Алеша! Так держать!
  То, что он назвал Алешу по имени, подняло мое настроение. Я понял, что больница начальнику понравилась.
   К Алеше подошел водитель председательской машины. Алеша предложил Павлу Ивановичу пообедать:
  - Отобедаете, Павел Иванович! Скоро три часа, а до Кишинева путь неблизкий ...
  Павел Иванович деликатно отказался:
   - Спасибо за гостеприимство! Жена с дочками наверняка не обедали, ждут меня у родителей. Пообедайте без меня! Удачи! ...
  Гость уехал. Алеша в приподнятом настроении махнул колхозному водителю рукой:
   - Езжай на бригаду! Буду через минут десять!
  За ужином Алеша рассказал, что в целом результатами проверки Павел Иванович остался доволен.
   - Я ознакомил его с моим изобретением. Он советовал пройти специализацию по травматологии. Оказалось, что сам Павел Иванович травматолог. Готовит к защите кандидатскую диссертацию.
  (Через девять лет, будучи исполняющим обязанности главного врача Дондюшанского района, я провел последний медицинский совет в составе большого района. С января 1976 года Атакская, Окницкая, Фрунзенская и Денжанская больницы отошли к вновь образованному Окницкому району. По окончании работы медсовета, главный врач Атакской номерной районной больницы Митрофан Харлампович Райлян зашел ко мне по неотложному кадровому вопросу. В процессе беседы речь пошла об упраздненной Вережанской больнице. Вспомнили приезд в район начальника лечпрофуправления Павла Ивановича Чобану. Тогда я был студентом второкурсником.
  - Вскоре после памятного визита начальника управления в район, я был в Министерстве по вопросу приобретения для больницы нового рентген аппарата. - рассказывал Митрофан Харлампович. - Требовалась виза начальника лечпрофуправления. Павел Иванович принял меня безотлагательно и вопрос решил, что называется, с ходу. Когда я поблагодарил и стал прощался, Павел Иванович сказал:
  - Митя! Я видел в Атаках твою обиду. Внесу ясность. Если еще раз приеду, проверка будет глубже, с учетом августовских замечаний. Так будет, пока я начальник лечпрофуправления. Когда будешь на моем месте ты и поступишься службой ради приятельских отношений, в моих глазах ты потеряешь себя как руководитель ...)
  В течение второго курса видеть Павла Ивановича мне не удалось ни разу. Образ его постепенно стал стираться в моей памяти. Имя его в тот период было упомянуто единственный раз на кафедре гистологии. Будучи студентом третьего курса, я работал на пол-ставки препаратором кафедры. Работа моя заключалась в том, что раз в неделю я ездил на мясокомбинат по Мунчештской. Оттуда я забирал из кишечного цеха, собранную в течении недели, в трехлитровых банках с 3% раствором формалина брюшину слепой кишки крупного рогатого скота. На кафедре из консервированной брюшины я готовил пластины, штифты, кетгут, трубки и другие препараты.
  Однажды я пришел после обеда на кафедру. Кабинет профессора Николая Николаевича Кузнецова оказался закрытым. Из кабинета напротив вышел доцент кафедры. Звали его, как и профессора, Николай Николаевич. Только фамилия его была Череш. Он пригласил меня к себе.
  - Николай Николаевич заболел. Просил передать, что будет через неделю. Просил позвонить ему домой.
  Последняя фраза заглохла в моем сознании. На массивном столе я увидел бинокулярный микроскоп с дополнительной приставкой. В тубус приставки был вмонтирован объектив кинокамеры. Только это был аппарат не для демонстрации кино, а для съемки того, что находилось в, расположенной на предметном столике, кварцевой кювете с жидкостью. Я наклонился. Приблизительно через каждые десять секунд киносъемочная камера щелкала. Я понял, что присутствую при замедленной съемке in vivo, то есть вживую. Николай Николаевич поднял кверху указательный палец правой руки:
  - В питательной среде находится клеточная культура. Я изучаю особенности деления клеток в различных диффузионных средах при разных условиях. Это очень перспективное направление в медицине вообще...
  Николай Николаевич включил миниатюрный киноаппарат, нажал на кнопки. У меня захватило дух. На небольшом экране на стене в режиме ускоренного воспроизведения открылась фантастическая картина. Отдельные клетки жили своей жизнью и на глазах размножались. Вначале округлая клетка вытягивается, за ней ядро. Потом образуется, наподобие песочных часов, перетяжка. Сначала разделялись ядра. Затем, словно в сказке, замыкались оболочки клетки и уже две клетки живут каждая своей жизнью.
  - Эти фундаментальные исследования являются предпосылкой и экспериментальным обоснованием пересадки тканей и органов. Это будущее медицины. Я помогаю сотруднику министерства и института, опередившему время на несколько десятилетий вперед. Он работает с культурой эмбриональных клеток для стимуляции заживления костных переломов.
  Кроме самого министра Тестемицану, о котором был наслышан, я знал из министерских только одного человека. И мне захотелось, чтобы это был именно он.
  - Павел Иванович Чобану. Начальник управления лечпрофпомощи. Не слыхал?
  В радостной растерянности я почему-то отрицательно покачал головой.
   - Я обеспечиваю ему экспериментальный раздел цитологических исследований. И помогаю оценивать результаты опытов на животных, помогаю описывать его гистологические и гистохимические препараты. Помогая Павлу Ивановичу, ловлю себя на том, что отвлекаюсь от собственной темы. И не жалею. Мне самому интересно! Павел Иванович сделал целый ряд открытий, предложил уникальные способы лечения не впервые в Молдавии, не впервые в Союзе, - Череш снова поднял указательный палец правой руки. - Он это сделал впервые в мире! У него уже есть положительные решения по заявкам на изобретения и несколько поданных заявок. Недалек тот час, когда он будет известен, как выдающийся ученый! В прошлом году он защитил кандидатскую и немедля окунулся в новую тему.
   Когда я прощался, Николай Николаевич сказал:
   - Когда есть время, заходи! Знаю, что ты любишь технику, сам конструируешь радиоаппаратуру и автоматические системы. Мне о тебе Александр Сергеевич Путилин говорил. Заходи! Сначала освоишь методики, потом подумаем о теме исследования в рамках студенческого научного кружка.
  Я обещал подумать. Но, честно говоря, я не думал. Мне казалось, что перешагнув узкий коридор кафедры, я буду чувствовать себя предателем скромного, безобидного и в чем-то беззащитного профессора Николая Николаевича Кузнецова.
  
  Расправа
  Тогда же, весной шестьдесят восьмого медицинский мир Молдавии был потрясен неожиданными крупными кадровыми перестановками. Под прикрытием борьбы с национализмом, а на самом деле при сведении личных счетов, на совместном заседании президиума ЦК компартии и Совета Министров Молдавии, от занимаемой должности был освобожден новатор в организации здравоохранения, кумир студенчества и не только, Министр Здравоохранения Николай Андреевич Тестемицану. Вслед за Тестемицану по надуманным причинам были уволены начальники ведущих управлений: начальник управления кадров Балан и начальник Главного управления лечебно - профилактической помощи Министерства Павел Иванович Чобану.
  В главе Тестемицану я писал, что вслед за министром были освобождены от должностей ряд заведующих и доцентов кафедр, любимые преподаватели, блестящие лекторы, перспективные ученые. В числе уволенных были бывший проректор по учебной работе Константин Леонидович Матковский, зав. кафедрой микробиологии Александра Федоровна Визитиу, доцент кафедры патофизиологии Александр Иванович Робу, доцент кафедры гистологии Николай Николаевич Череш...
  
  За что?
  После памятных событий вечером я пришел в гости к брату Алексею на Боюканы, где они с Жанной снимали квартиру. Оба тогда проходили специализацию. Алеша по общей хирургии, Жанна по психиатрии. За ужином зашел разговор о недавних кадровых перемещениях в медицинском мире. Мне многое, если не все, было непонятно, противоестественно, пожалуй, дико.
  Министра, уже бывшего, я видел только на фотографии в институте. О каком национализме могла идти речь, если уволенная заведующая кафедрой микробиологии Александра Федоровна Визитиу читала нам лекции на правильном русском языке, никогда не требовала говорить на молдавском, с ее стороны мы не ощущали дискриминации русскоязычных групп? А в речи Николая Николаевича Череша, до войны учившегося в румынской гимназии, при изящно правильном произношении на молдавском, в разговоре на русском пробивался явный московский говорок.
  Александр Иванович Робу, читавший нам лекции на русском языке, говоривший на кафедре только на русском, с рыжим инженером Сашей изъяснялся на правильном техническом русском языке. Его персональная лаборантка Клава не знала по-молдавски ни слова. А Павел Иванович? Во время визита в молдавское село Вережаны, при проверке документации, не только с Алешей, но и со всеми сотрудниками молдаванами общался на правильном русском языке. Я обратился к старшему брату:
  - Объясни мне! Как понять, что этим людям приклеили ярлык националистов? Они нормальные люди! В чем они нарушили ленинские принципы интернационализма? Я читал об этом в газете!
  Брат, на восемь лет старше меня, всегда был для меня непререкаемым авторитетом. В школе, техникуме и институте он учился только на "отлично". То ли с улыбкой, то ли с ухмылкой Алеша ответил мне весьма непонятно:
  - Из решения ЦК и СовМина следует, что в жизни всегда надо держаться за Ленина. С Лениным не пропадешь!
  Не понравился мне его ответ. Слова вроде правильные. Но в интонациях брата сквозила то ли ирония, то ли сарказм? А может насмешка, издевка? Возможно все вместе? А может, он полагал, что я умнее, чем в те годы я был на самом деле?
   Чтобы разобраться в событиях, людях, в том числе и в личности Ленина, во времени и в себе, позволю себе сделать отступление ...
  
  Антисоветчина
  С самого детства я любил слушать других. Стариков, учителей, сверстников ... Каюсь, зная, что это некрасиво, я всегда любил слушать разговоры взрослых. Правда, я не любил слушать родителей. Я заранее знал, о чем они будут говорить и ни разу не ошибся. Другое дело, согласен я был с собеседником или не согласен?
  Отец моего приятеля по играм, проказам и мальчишеским техническим увлечениям, сидя на поваленном телеграфном столбе, располагал вдоль единственной левой ноги костыли. Пустая штанина для правой ноги была заправлена за брючный ремень.
  - Помъятайте мои слова, хлопцы! Меня уже не будет, а вы еще своими глазами увидите, как вся эта власть рассыпется, как песок. Железо к дереву водой не приклеить! ... - Совсем непонятно с западенским акцентом говорил отец моего товарища.
  Вопросов об обстоятельствах потери ноги он не любил. Он был двадцать второго года рождения, но воинских наград и других знаков участника Отечественной войны у него не было ...
  Во мне поднималась удушливая волна негодования:
  - Как рассыпется? Революцию сделали! Гитлера победили! Кто посмеет разрушить мой мир, наше детство, школу, занятия радиотехникой и фотоделом, кино и танцы в сельском клубе?
  Начальник групповой технологической лаборатории Дондюшанского сахарного завода Леонид Алексеевич Савин. Убежденный трезвенник, непримиримый антисоветчик, противник всех без исключения партий в любом обществе, в ранней молодости адъютант и личный порученец адмирала Колчака. В минуты откровенности его, что называется, несло:
  - Парс - в переводе с латинского означает часть. Партия от слова парс, парт. Партия это наиболее агрессивная часть общества, ведущая борьбу за власть или стремящаяся ее удержать. Когда в России начали множиться, как грибы, партии разного толка, профессор-океанограф, флотоводец, после революции верховный правитель России, сам приверженец самодержавия, мой адмирал, прямой потомок Хотинского паши, Александр Васильевич Колчак в начале 1918 года говорил:
  - Многопартийность далека от демократии. Чем больше партий, тем больше в обществе разногласий, неверно принятых решений, тем ближе развал империи. Партии, представленные в Государственной думе напоминали мне свору разнопородных псов, дерущихся за обладание единственной костью. Что касается демократии, перефразируя Самуэля Джонсона, могу с уверенностью сказать, что демократия есть последнее прибежище негодяев.
  Савин, откинувшись, начинал барабанить пальцами по краю стола:
  - Мой адмирал не дожил до того дня, когда Уинстон Черчилль сказал: - Демократия - отвратительная форма правления, но ничего лучшего человечество пока не придумало.
  - При однопартийной системе - продолжал Савин, - надо играть в установленные общие правила игры. Быть послушным винтиком в огромной машине. Иначе дышать не дадут, а то и просто заменят.
  Глядя на крупное, барственное лицо Савина, его густые, стрехой нависающие над глазами брови, тонкий, короткий с горбинкой и с высокой переносицей нос, надменно поджатые губы, я мысленно реагировал категориями шестнадцатилетнего комсомольца - максималиста:
  - Это тебе, недобитая контра, не дают дышать? Старый, полулысый, девчата вокруг вьются, словно он медом намазанный! Огромная лаборатория, отдельный кабинет! ...
  Но главным, вероятно, в моем возмущении было, безусловно, то, что вокруг шестидесятипятилетнего Савина, как мошкара в предвечерье, кружили наши сверстницы ...
  За моими плечами тогда был опыт общения с Мошанским стариком иеговистом, о чем я писал ранее. В институте много общался с бывшим политзаключенным, в свое время репрессированным институтским оптиком и точным механиком, работавим на зоне в "шарашках" Бекало Петром Демьяновичем. Первые годы работы меня увлекали беседы с, получившим духовное образование в Париже, несостоявшимся тырновским священником. Полтора десятилетия в лагерях ГУЛАГа, постоянные перемещения от Магадана, Сибири до Соловков только отшлифовали его волю, сцементировали убеждения, вынесенные из богословского образования. Это был талантливый зубной техник-самоучка Цимбаларь Георгий Григорьевич.
  Почти все сказанное этими людьми шло вразрез с, вынесенными из уроков истории и обществоведения, нашими познаниями и убеждениями. Осознавая лишь в части случаев их правоту, я, зашоренный, со скрипом и болью в душе отторгал чуждые мне тезисы. Это было болезненное раздвоение. Нашему поколению тогда было ближе миропонимание настоящего, в чем мы не сомневались, коммуниста, заведующего кафедрой Истории КПСС и научного коммунизма Ефима Сафроновича Смолиевского. Все лозунги и плакаты допускались на парады и демонстрации только после его одобрения. Самому пристальному изучению он подвергал нарисованные портреты вождей. На общекурсовых собраниях в конце семестра перед сессией, он вещал:
   - История наука классовая! Студент не может беспристрастно излагать историю перечислением событий в определенный период развития общества. Советский студент должен подходить к пониманию истории и ее изложению в контексте развития социальных формаций, революционного движения и классовой борьбы с пролетарских позиций!
  ... Мы, молодые студенты тогда не замечали, как весело перестреливались взглядами преподаватели других кафедр ...
  
  Вопросы к себе
  Что касается Ленина, держаться за которого посоветовал тогда брат, к нему, на склоне моих лет, накопилось больше всего вопросов:
  Зачем Ленин ратовал за преднамеренное поражение России в первой мировой войне?
  Зачем стране нужен был позорный Брестский мир с отторжением ряда исконно российских территорий?
  Зачем расстреляли царскую семью? При чем тут дети? Уничтожение невинных детей - это похлеще, чем сожжение книг в средневековье.
  Зачем и кому нужно было упразднение деления страны на губернии и образование союзных республик по национальному признаку с правом наций на самоопределение и выход из союза. Ленин не был столь наивным политиком, чтобы не видеть за этими красивыми, вроде бы демократическими принципами административно-территориального деления страны, катастрофических последствий для страны в целом. Административное деление государства не по губернскому типу, а по, всегда спорным, границам национальных республик изначально таило в себе угрозу разрушения государственности. Как альтернативу - представьте, что вместо разных республик и областей между Черным и Каспийским морями была бы одна Кавказская губерния. Одно губернское управление, один губернатор!
  Кто задумал единовременное создание антагонистических партий и систем?
  Кому так необходимо было взращивать одновременно коммунистическую Россию и рядом национал-социалистическую Германию?
  Во имя чего принесены в жертву 17 миллионов жизней в первую мировую войну?
  За что погибли более двенадцати миллионов людей в гражданскую войну?
  Кому нужна была смерть 42 миллионов людей во второй мировой войне? ...
  Во имя чего были репрессированы четыре миллиона и сгинули в лагерях ГУЛАГа более полутора миллионов человек во время до- и послевоенных репрессий?
  За что в сорок девятом сослали в Сибирь мою бабущку Софию и ее второго мужа без обеих рук? Через неполных три года послевоенной разрухи, одетые больше в домотканое, старики перед депортацией с трудом сводили концы с концами.
  Чей дьявольски извращенный и недобрый ум задумал мировую революцию?
  Кому нужны, неизвестные ранее и уносящие миллионы жизней, эпидемии, неведомых ранее, коварных болезней?
  Почему ежегодно в мире от голода погибают почти 25 миллиона людей, а каждый третий умерший на планете ребенок уходит из жизни по причине голода?
  Кому и зачем в мире ежегодно нужны десятки миллионов вынужденных переселенцев?
  Я задавал себе вопросы, на которые тогда у меня ответов не было. Далеко не на все вопросы я могу ответить сейчас.
  Но факт свершился ...
  Позже стало ясно, что события в Молдавском здравоохранении шестьдесят восьмого года были элементарной расправой, сведением личных счетов. Через много лет человек, стоявший во главе кампании по устранению от власти Николая Андреевича Тестемицану и его последователей, ратующий, когда ему лично было выгодно за "ленинский интернационализм", со сменой политической конъюнктуры, резво встал на противоположные позиции.
  Однако, вернемся в пресловутый шестьдесят восьмой. Новое руководство министерства оказалось мелочно злопамятным. П.И.Чобану долго не мог найти работу рядовым врачом. Преподавал в медицинском училище. Потом устроился врачом-травматологом. Работал почасовиком на кафедре травматологии и ортопедии, вынашивал планы дальнейшего научного исследования и уже проводил первые эксперименты.
  По поручению Николая Николаевича Кузнецова я зашел в морфологическую лабораторию онкоинститута за химреактивами. Уже на выходе я нос к носу столкнулся с Николаем Николаевичем Черешем, сейчас уже старшим научным сотрудником онкологического института. Я поздоровался ...
  - Здравствуйте, Евгений Николаевич! - Николай Николаевич впервые обратился ко мне на "вы" и по имени отчеству. - Зайдите на минуту!
  Я вошел в просторный кабинет. Рядом располагалась лаборатория. На столе знакомый микроскоп с кварцевой камерой и киноаппаратом. В лаборатории стояли новые, незнакомые мне приборы.
  - Как чувствует себя Николай Николаевич? Чем сейчас занимаешься ты? - снова на "ты" перешел Николай Николаевич.
  Профессор Кузнецов в последнее время часто и подолгу болел. В вечернее время я приходил на кафедру, открывал своим ключом кабинет профессора, готовил гетероперитонеальные препараты, стерилизовал и самостоятельно отправлял в Минск и Москву. Импрегнированный серебром "Неокетгут" отправлял в глазные клиники Москвы и на кафедру ЛОР болезней Минского мединститута, стерильные пластины улетали во Вьетнам. Там их с успехом применяли для лечения больных после ожогов напалмом.
  Во время разговора открылась дверь, и в кабинет Череша вошел Павел Иванович Чобану. В институте онкологии он работал остеологом-онкологом. Удивительно, но он меня узнал! Пожав руку, спросил:
  - Чем сейчас занимается Алеша?
  Брат в то время продолжал работать заместителем главного врача Окницкой номерной районной больницы. Попрощавшись, я ушел.
  
  Немного предистории
  Павел Иванович Чобану родился в крестьянской семье 12 июля 1933 года в селе Спея, Бульбокского района, тогда Бендерского уезда. Он вырос в родном селе и учился в семилетней школе в Спее, а затем в Медицинском колледже в Бендерах, который он окончил с отличием в 1954 году. С 1954 по 1960 год Павел Чобану учился на лечебном факультете Государственного медицинского института в Кишиневе, который также окончил с отличием. Будучи студентом старших курсов, в качестве первого ассистента провел почти 150 операций. Это был уникальный случай в истории института и хирургической клиники.
  Как-то, проходя мимо драматического театра, студент Чобану попался на глаза, уже успевшему стать знаменитым, народному артисту Молдавской ССР Константину Константинову. Театральный мэтр стремительно подошел к нему и почти закричал:
   - Чей ку тине, мэй бэете? Че фачь? (Что с тобой, юноша? Что делаешь)
  Странность поведения молодого человека заключалась в том, что он на ходу тянул за конец клубок шелковой нити, спрятанный у него за пазухой и молниеносно вязал хирургические узлы. Изо дня в день он часами повторял эти движения. Павел добился того, что о его грубоватых, натруженных за лето в деревне и на целине, крестьянских "пятернях", в операционной стали говорить - рука виртуоза-пианиста.
  В архивах хирургических отделений городских больниц можно найти истории болезней, написанные рукой студента Чобану. Описание операций заканчивалось словами - первый ассистент, студент четвертого курса Павел Чобану. Обычно эта роль отводится уже практикующим хирургам.
  Уже тогда молодой Павел Чобану выделялся своей активностью в общественной жизни института. В период студенчества проявились его лидерские качества. Неоднократно избирался секретарем комитета комсомола.
  Практическую врачебную деятельность Павел Иванович начинает, согласно распределению, в районной больнице Анений Ной (Бульбоака) в 1960 году в качестве хирурга и заместителя главного врача по лечебной работе, где проработал три года. За эти годы один за другим, уходят из жизни, длительно и тяжело болеющие, его родители. Из Анений Ной его переводят в Республиканскую травматологическую больницу.
  
  Предтеча
  В 1963 году П.И.Чебан по направлению министерства поступает в аспирантуру Киевского Института ортопедии, травматологии и протезирования. Его научным руководителем становится известный травматолог-ортопед академик Федор Родионович Богданов. Выпускник медицинского факультета Московского университета 1925 года. В годы Великой Отечественной войны - главный хирург Уральского военного округа.
  С 1958 работал заместителем директора по научной части института ортопедии и травматологии в Киеве и заведующим кафедрой Киевского института усовершенствования врачей. Сам Федор Родионович стал мировой знаменитостью в 37 лет. Изобретенный им и названный в его честь "стержень Богданова" позволил надежно фиксировать костные отломки и значительно сократить сроки лечения переломов трубчатых костей. Гвоздь Богданова, аппарат Богданова, артродез Богданова, резекция Богданова ... Автор 7 монографий, ряда изобретений по актуальным вопросам травматологии и ортопедии.
  Николай Андреевич Тестемицану - выпускник Кишиневского медицинского института, в двадцать восемь лет был назначен главным врачом республиканской больницы, в 32 - ректором медицинского института, в 36 - Министром Здравоохранения Молдавской ССР. В тридцать лет становится учеником Киевского ученого Ф.Р.Богданова. Стержни Богданова он заменяет штифтом из консервированного бараньего рога. В тридцать два успешно защищает кандидатскую диссертацию.
  Став министром, Николай Андреевич Тестемицану продолжил кадровую политику, начатую Тестемицану-ректором. Будучи главой здравоохранения республики, добился финансирования и направил более двухсот выпускников мединститута в аспирантуру ведущих центров медицины огромной тогда страны. В ЦК и СовМине не все понимали смысл этой грандиозной акции:
  - Такие деньги из государственного бюджета!
  Николай Андреевич говорил:
  - Пройдут десятилетия. Эти специалисты станут золотым фондом медицинского мира республики и не только ...
  - Он умел смотреть в будущее, этот мудрый человек! - написал впоследствии Павел Иванович Чобану.
  Принцип, по которому Николай Андреевич отбирал людей, был незыблемый. Порядочность, ответственность и трудолюбие ... Большое значение придавалось успеваемости в институте. Все остальное было второстепенным, в том числе и национальность. И вот парадокс времени: годы спустя его обвинили в том, что он, презрев остальные качества выпускников, отбирал только детей высокопоставленных родителей и по национальному признаку.
  - Когда меня перевели из Новых Анен и направили в аспирантуру, некоторые утверждали, что я племянник министра. Хотя ни я, ни Раиса не являемся его даже дальними родственниками. - продолжал Павел Иванович. - Николай Андреевич брал личные дела чуть ли не со школьных лет и внимательно отслеживал успеваемость каждого кандидата в аспирантуру. Сам в прошлом отличник в учебе, он предпочитал иметь дело со стабильными отличниками.
  Два года спустя Министром Здравоохранения Н. А. Тестемицану молодой аспирант был назначен начальником Главного лечебно - профилактического управления Министерства Здравоохранения Молдавской ССР. Павел Иванович Чобану занимал эту должность до 1968 года. В 1967 году в Кишиневском государственном медицинском институте блестяще защитил кандидатскую диссертацию по травматологии на тему: "Костно-пластическая реампутация ноги с формированием синостоза".
  Едва защитив кандидатскую, не сбавляя темпа, после длительных бесед с доцентом кафедры гистологии мединститута Николаем Николаевичем Черешем и работы с немногочисленными тогда опубликованными работами по вопросам трансплантологии тканей, Павел Иванович со всей своей напористостью и энергией принимается за исследование совершенно новой для того времени проблемы изучения культуры и трансплантации клеток.
  Академик Федор Родионович Богданов, как авва Сисой Великий, умирал в окружении своих учеников. Киевские его последователи оповестили всех питомцев Федора Родионовича. Наутро у постели великого ученого был и, приехавший из Кишинева, Павел Иванович Чобану. Федор Родионович таял на глазах. Его некогда пронзительный взгляд больших, неестественно синих глаз, некогда сводивший с ума женщин и заставивший жену легендарного оперного певца и исполнителя романсов Сергея Лемешева Алису Багрин-Каменскую оставить мужа и уйти к молодому ученому, потускнел. Увы, ее не было у постели Федора Родионовича. Она ушла из жизни несколько лет назад, оставив после себя лишь грустные воспоминания.
  - Чем намерен заняться в будущем, Паша?
  - Для стимуляции срастания костных отломков я решил испытать пока в эксперименте трансплантацию клеток эмбрионов.
  Взгляд Богданова оживился:
   - Эмбриона? - переспросил Учитель и кистью поманил к себе ученика.
  Павел Иванович приблизился.
  - За этим методом - будущее. Меня не будет, а твой метод, Паша, будет жить! - сказал Федор Родионович.
  В прощальной беседе с учеником умирающий Учитель счел его идею смелой и перспективной, морально поддержал молодого ученого и настроил его на длительную борьбу с возможными неудачами, скептиками и завистниками.
  
  Соратники и наставники
  Изучение амнион-эмбриональных клеточных культур Павел Иванович проводил в лаборатории морфологии Молдавского научно-исследовательского института онкологии, руководимой доцентом кафедры гистологии, впоследствии профессором Николаем Николаевичем Черешем. Здесь Павел Иванович совместно с Николаем Николаевичем продолжил углубленные исследования по вопросам максимальной сложности, а именно - значение эмбриональных клеток в стимулировании угнетенного остеогенеза, став одним из основоположников фундаментального и прикладного исследования клеточного эмбриогенеза, экспериментального обоснования и практического применения препаратов стволовых клеток в практической медицине.
   Значительная помощь в оценке полученных результатов была оказана заведующим отделом иммунологии института Исааком Гершевичем Шройтом. Сотрудник профессора Шройта по НИИ эпидемиологии Молдавии Анатолий Степанович Козлюк в течение ряда лет плодотворно сотрудничал с Павлом Ивановичем в части изучения костно-мозговых недифференцированных эмбриональных клеток. Переехав в Киев, А.С.Козлюк стал по сути организатором внедрения метода Чобану в Киевских клиниках.
   Метод П.И.Чобану и связанные с ним проблемы многократно обсуждались на Ученом Совете Минздрава МССР. Помимо традиционных скептических замечаний звучали и вполне конкретные конструктивные предложения. Н.А.Тестемицану считал, что в составе ЦНИЛ (центральной научно-исследовательской лаборатории) института целесообразно создать проблемную научную лабораторию. Иммунолог профессор И.Г.Шройт одобрил программу исследований по получению органных культур из эмбриона. Ученый полагал, что Павлу Ивановичу необходима методическая и технологическая помощь в лаборатории иммунологии института имени Гамалеи.
   Так Павел Иванович познакомился с Александром Яковлевичем Фриденштейном, непревзойденным экспериментатором, аналитиком, мастером логического синтеза и очень жестким критиком. У Павла Ивановича к ученому по сути был единственный, но трудный вопрос:
  - Какие экспериментальные методики помогут дать обоснование метода и сделать мои наработки более доказательными и максимально весомыми?
   Фриденштейн, как и Шройт, посоветовал заняться органными культурами.
  
  Боевая подруга
  Сама методика эмбриональных клеточных культур была мало знакома Павлу Ивановичу. Он принял нестандартное решение. В Москву, в лабораторию Александра Фриденштейна он вызвал из Кишинева жену. Окончившая с отличием биофак Кишиневского университета, бактериолог Раиса Михайловна без промедления прибыла в институт им. Гамалея на месяц. Московские ученые и сотрудники лаборатории отнеслись к ее приезду настороженно и скептически.
  - Для освоения методики необходим курс обучения и работа в лаборатории в течение нескольких месяцев. А за месяц ... Даже в театр не успеете сходить! Гуляйте побольше по Москве! - вполне дружелюбно посоветовал Фриденштейн.
  Раиса Михайловна с утра до ночи не покидала лабораторию. Наблюдала за работой экспериментаторов, осваивала сложные методики клеточных культур, тщательно и подробно записывала результаты наблюдений в толстую общую тетрадь. Сама биолог, задавала бесчисленные вопросы, ассистировала в постановке опытов. К концу третьей недели ставила эксперименты самостоятельно.
  По возвращении в Кишинев, Павел Иванович вместе с Раисой Михайловной начал проводить эксперименты с органными клеточными культурами. Высевали их в брюшную полость экспериментальных животных и в, подареные москвичами, специальные камеры, в которых "выращивали" культуру костных клеток. Эксперименты были поставлены на сотнях кроликов и собак. Через год Павел Иванович сказал: - Эврика!
  
  Фриденштейн
  Суровый и требовательный экспериментатор-педант Александр Яковлевич Фриденштейн забраковал полученные результаты на корню:
  - Такого не может быть! Потому, что не может быть ... Кроме того, отсутствует чистота эксперимента!
  Дело в том, что Павел Иванович использовал несколько иную методику, которую мэтр московского института Гамалеи жестоко раскритиковал. Павел Иванович не стал спорить, хотя можно было. Он безропотно принял приговор Фриденштейна. Около двух лет супруги проводили опыты в соответствии методикой лаборатории института Гамалеи. К концу второго года Павел Иванович констатировал:
  - Обе методики стабильно дают один и тот же результат!
  Справедливости ради надобно подчеркнуть. Забраковав итоги первого года, профессор Александр Фриденштейн щедро поделился дефицитными материалами - американскими микропористыми фильтрами с полунепроницаемыми мембранами. Подобная щедрость профессионалам несвойственна.
  (Более того, в те годы были известны случаи, когда московские "корифеи", обнаружив недостатки методики, провоцировали периферийных исследователей "выплеснуть с грязной водой и ребенка". Короче, зарубали исследование на корню. Разочарованный соискатель уезжал в союзную республику, а московские "светила", устранив недочеты, "гнали" материал и столбили способы исследования и лечения заявками в Государственный Комитет по делам изобретений и открытий. Потом защищали диссертации! Получали ордена и государственные премии. Автор этих строк испытал подобное на себе дважды).
  - Без предоставленных в виде подспорья микропористых фильтров, - вспоминал Павел Иванович, - успех был бы не таким показательным или мог быть гораздо хуже и позже.
  Только через три года, после полного убеждения в чистоте эксперимента и стабильности полученных результатов, сердце Александра Фриденштейна дрогнуло:
  - Идите в гостиницу и принесите мне завтра статью на 5-6 страниц. Я ее покажу академику Саркисову и попрошу рекомендовать вашу статью в журнал "Экспериментальная биология и медицина".
  Этот научный журнал, куда рекомендации или направления обычного профессора было недостаточно, выходил тогда на многих языках и почитался, пожалуй, вершиной среди многочисленных периодических научных изданий. Выход в свет номера журнала из-за статьи доктора Чобану был задержан на целые сутки. Сама статья об эмбриональных клеточных культурах в экспериментальной биологии стала "бомбой".
  
  Через тернии к звездам
   Путь молодого ученого оказался тернистым, изобилующим массой высоких порогов и подводных камней. На первом месте среди коллег стоял консерватизм, боязнь нового, скепсис и полное отторжение предложенного лечения. Анонимные и открытые письма в высшие медицинские инстанции, неоднократные комиссии по проверке достоверности полученных результатов. Все перипетии административно - бюрократической системы пришлось вынести Павлу Ивановичу при восхождении на свой личный Олимп.
  Позже, когда результаты были, что называется налицо, автор столкнулся с множественными попытками присоседиться, стать соавторами, "вскочить на подножку, уже набирающего скорость, экспресса". В газете "Правда", выходившей тогда миллионными тиражами, была опубликована статья об удивительных свойствах клеток эмбриона человека и использовании их в травматологии. Автором этого метода журналист назвал не Павла Ивановича Чобану. Героем статьи в самой престижной газете Союза был назван человек, с которым Павел Иванович делил лабораторию в мединституте.
  - Может быть я и отнесся бы к этому с философским спокойствием, - рассказывал потом профессор П.И.Чобану. - но после этой статьи снова пошел вал комиссий, проверок. Моя работа застопорилась. Вся энергия и время уходили на объяснения, написание справок, копии моих опубликованных работ, демонстрацию сотен рентгенограмм, и микрофотографий эмбриональных клеточных культур.
  Соавтором П.И.Чобану волею случая стал профессор N, который пригласил молодого ученого на кафедру, в свое время поддержал, звал перейти к нему доцентом и предложил себя в качестве научного руководителя докторской диссертации. Вскоре они вдвоем были приглашены в Москву. Планировался научный доклад в Центральном Научно-Исследовательском Институте Травматологии и Ортопедии, главном научном травматологическом центре Союза. Предстояло вынести на обсуждение итоги первых опытов в ЦИТО.
  Профессор попросил Павла Ивановича написать десяти-минутный текст выступления, так как полагал, что выступать в соответствии с табелем о рангах, должен он сам. Павел Иванович сочинил и напечатал, выверенный по времени, текст и приложил к нему 38 потенциально возможных вопросов с ответами.
  Когда докладчики прибыли в институт, секретарь Ученого Совета предупредил, что в зале одних академиков будет четырнадцать персон.
  - Да и остальные профессора живыми вас не выпустят!
  Поразмыслив, профессор N. решил сам не выступать с докладом и сообщил Павлу Ивановичу о своем решении непосредственно перед самой предстоящей "экзекуцией". Из 38 вопросов, которые предусмотрительно поставил себе П.И.Чобану, ему было задано 19. Результаты слушаний превзошли все ожидания. Президиум Ученого Совета ЦИТО не только одобрил полученные результаты и попросил руководство Кишиневского медицинского института максимально помочь авторам, но и сам выделил им для оказания консультативной помощи двух специалистов с мировым именем - главного морфолога СССР по костной ткани профессора Галину Ивановну Лаврищеву и заведующего отделом иммунологии ЦИТО Валентина Ивановича Говалло. Ознакомившись с результатами экспериментов и изучив гистологические препараты, Галина Ивановна в частной беседе сказала:
   - Павел Иванович! Сейчас трудно переоценить все, сделанное вами. Вы нашли свою настоящую золотую жилу. Значение вашего труда предстоит оценить только в будущем, возможно, потомкам!
  В Кишинев Павел Иванович вернулся "со щитом" и окрыленный новыми идеями.
  
  Время собирать камни
  Трудно и длительно срастающиеся переломы, ложные суставы инвалидизируют огромное количество людей в трудоспособном возрасте. Инъекции препарата изобретенного Павлом Ивановичем Чобану позволяет в подавляющем большинстве случаев за короткое время добиться полного излечения.
  - Такое невозможно! - и сегодня еще восклицают пациенты, медики, в том числе и травматологи. - Такая патология требует своевременного хирургического лечения, остеосинтеза с помощью металлических и биологических штифтов, стержней, шурупов, наложения хомутов, в лучшем случае чрезкожной фиксации костных отломков спицами с непрерывно-напряженным остеосинтезом, в том числе и аппаратом профессора Илизарова!
  Итогом многолетнего труда было уникальное изобретение в области клеточной трансплантологии, которая, что называется, творит чудеса. Вспомним появившееся к концу двадцатого столетия сенсационное сообщение о, появившейся на свет, овечке Долли. Наш герой стал пионером в мире специалистов в части внедрения клеточной терапии во врачебную практику.
  Заведуя кафедрой гражданской защиты, Павел Иванович находился в непрерывном поиске средств и методов снижения уровня инвалидности среди военнослужащих и мирного населения из-за костно-суставных травм. Всем живым существам, включая человека, присуща способность к восстановлению костной ткани после травм. Однако, в результате различных причин костные отломки в ряде случаев заживают слишком медленно, велика опасность формирования ложных суставов.
  Прошлые исследования доктора Чобану показали, что к "ремонтной службе" костей могут быть привлечены так называемые стволовые клетки, которых особенно много в первые 8 - 12 недель внутриутробного развития человеческого плода. Нельзя ли привлечь их к ускоренному восстановлению поврежденных костей конечностей взрослых и детей? Начав поиск по сути с нуля, Павел Иванович добился поразительных результатов, подчас неожиданных для него самого.
  В качестве "ремонтного" материала ученый использует эмбриональную массу, получаемую в лечебных учреждениях при искусственном прерывании беременности. Этот материал содержит массу клеток, запрограммированных природой на формирование любых тканей организма. Если ввести такой трансплантат в ткани, он сам "отыщет" повреждение и откорректирует его. Например, при формировании ложного сустава клеточный трансплантат перепрограммирует восстановительные механизмы, очищает ложный сустав от фиброзных образований. Затем организм приступает к наращиванию в зоне перелома вновь образованной полноценной костной ткани, по генетической матрице восстанавливает ее целостность.
  Сотни экспериментов на животных убедили доктора Чобану в огромной созидательной силе эмбриональных клеток. Он решил сложную задачу выращивания их в миниатюрных камерах-инкубаторах с питательной средой. Апофеозом его наработок была разработка состава и методики применения предложенного им лечебного препарата. Павел Иванович заложил в современной травматологии фундамент клеточной трансплантологии. Здесь нашему герою принадлежит безоговорочный приоритет, подтвержденный авторским свидетельством об изобретении, невиданной доселе, революционной биомедицинской технологии.
   К Павлу Ивановичу потянулись больные, которым традиционные методы лечения не помогали. С легкой руки Павла Ивановича сложные переломы костей срастались быстрее и более полноценно, без грубой костной мозоли. Привлекательным было то, что срастание костных отломков происходило, как правило, без хирургических операций. Хватало одной-двух инъекций эмбриональной суспензии, вводимой непосредственно в область бывшего перелома. Сократились сроки лечения и пребывания пациентов на больничном листе.
   Клинические результаты, сокращение сроков лечения, несомненный социальный и экономический эффект возбудили новую волну ревнивой реакции оппонентов-недоброжелателей. В ход снова пошли критические замечания, перешептывания, возможные надуманные осложнения, а то и письма в различные инстанции. Снова, отвлекающие от творчества, многочисленные проверки. Но Павел Иванович уже смотрел только вперед. Результаты лечения уже говорили сами за себя. Как рефлекс, в редакции периодических изданий и в Министерство Здравоохранения посыпался ворох писем с благодарностью нашему доктору от бога.
  Ветеран внутренних войск, много лет страдавший двусторонним анкилозирующим коксартрозом, после лечения отправился в самостоятельное путешествие в Волгоград. Преодолев расстояние в шесть тысяч километров, чувствовал себя превосходно. Выйдя из автомобиля, по словам ветерана, ему хотелось танцевать, о чем раньше не мог и мечтать.
  Некоторые клинические наблюдения поразили самого доктора. У ряда пациентов попутно наблюдали улучшение состояния и излечение от ряда других болезней. После лечения длительно несрастающихся переломов трубчатых костей ног, попутно заживали трофические раны на ногах. Ощущали значительное улучшение больные остеохондрозом. После внедрения метода доктора Чобану за пределами республики, коллеги писали и звонили автору уникального метода. Улучшалось состояние больных псориазом, парадонтозом, болезнью Паркинсона, при анкилозирующих артритах и артрозах и других заболеваниях костно-мышечной системы.
  В соавторстве с главным травматологом республики, членом - корреспондентом АН профессором Виталием Константиновичем Бецишором, Павлом Ивановичем разработана технология получения и использования клеток из собственной крови пациентов. Изобретение защищено авторским патентом.
  Неугомонный профессор Чобану не успокаивается. Повторив длительный по времени трудоемкий цикл предыдущих исследований, Павел Иванович берет материал для своего детища "Остеостимулин-С" из перепелиных эмбрионов. Таким образом, полностью исключен риск передачи вирусных гепатитов, ВИЧ-инфекции, сифилиса и других болезней, передаваемых парентеральным путем в процессе клеточной трансплантации.
  
  Вперед и выше!
  Защиту докторской диссертации Павел Иванович без конца откладывал. Его беспокоили, возникающие по ходу исследования, сомнения, он болезненно наблюдал редкие нетипичные случаи клеточной терапии. При любых отклонениях включалось его самокритичное отношение к себе и его любимому детищу.
  К защите диссертации доктора Чобану постоянно подталкивали давние союзники, проверенные временем, коллеги. Все годы активно поддерживал Павла Ивановича профессор Исаак Гершевич Шройт, взявший на себя ответственный груз оппонента. Профессор Михаил Алексеевич Корлэтяну, возглавлявший комиссию по проверке достоверности экспериментальных и клинических, вошедших в диссертацию, материалов. Давший рецензию на монографию, академик АН, профессор Виталий Константинович Бецишор.
  В общем, ситуация вокруг выполненной работы П.И.Чобану сложилась весьма типично. В арсенале ученого был значительный экспериментальный и клинический материал, были авторские свидетельства, подтверждающие изобретение. Было признание многих ведущих специалистов. Недоставало тогда одного - докторской диссертации, без которой имидж ученого, при всех его неоспоримых достоинствах, оставался с "сомнительным" изъяном.
  Виталий Константинович Бецишор, вернувшись из Ярославля, где принимал участие в международном симпозиуме по травматологии, первым делом позвонил доктору Чобану:
   - Павел Иванович! Ты все еще держишь твою диссертацию в сертаре? (шуфляда, ящик стола) Вытаскивай! Оформляй и подавай на защиту! Я буду твоим консультантом. Твои наработки используются в других странах под чужим авторством и без упоминания твоего имени!
   Защита состоялась в июне 1994 года и, как говорят оппоненты, прошла блестяще. В опросной анкете, где сформулировано шесть основных оценочных позиций и их варианты, все без исключения члены Совета выставили высший бал.
  Окидывая взглядом пройденное, складывается впечатление, что профессора П.И.Чобану волновало не то, кто в истории клеточной хирургии, изучении и внедрении технологий стволовых клеток будет первым, вторым или третьим. Павел Иванович всегда стремился помочь как можно большему числу пациентов. Он мечтал увидеть в Кишиневе современный научно - исследовательский центр по изучению и внедрению технологий стволовых клеток.
  - Мой метод присвоен несколькими зарубежными врачами, но у меня нет ни времени, ни сил оспаривать и бороться за мое авторское право, - говорил уже известный профессор Чобану. - Мне скоро семьдесят, подводит сердце. Пора уходить. Пусть плагиаторы пользуются тем, что я успел сделать, лишь бы помогали больным ...
  
  Сорок лет спустя
  Последний раз случай предоставил мне возможность встретиться с Павлом Ивановичем Чобану 22 мая 2010 года перед праздником Святой Троицы. Уже стемнело, когда зазвонил телефон. Я снял трубку. Незнакомый женский голос уточнил, с кем говорит и произнес:
   - Будете говорить с профессором из Кишинева!
  В трубке послышалось:
   - Евгений Николаевич! Женя! Добрый вечер! Беспокоит Павел Иванович Чобану, если помнишь!
  Конечно помню! Главное, его голос, которого по телефону я не слышал ни разу, через десятилетия я узнал сразу. Павел Иванович с супругой Раисой Михайловной ехали в Городище к родителям на праздник. Ближе к Тырново заглох двигатель. Возвращавшиеся от родителей с храма села Марамоновка, супруги остановились. Взяв на буксир машину Павла Ивановича, приехали домой в Тырново. Тут же был накрыт стол. Павел Иванович, расспросив о врачах, работающих в районе, попросил найти номер моего домашнего телефона. Через 15 минут мы пожимали друг другу руки. Посидев для приличия за столом, с пассажирами в салоне я взял курс на Городище.
  По дороге Павел Иванович, расспросив о моей работе, рассказал, что является профессором кафедры гражданской защиты, ведет группы последипломного обучения врачей травматологов. Заведует собственной лабораторией "Остеостимулин - С". Запатентовал более двадцати способов исследования и новых биологических препаратов. Получил приглашение перейти в качестве старшего научного сотрудника во вновь организованную лабораторию тканевой инженерии и клеточных культур университета.
  - Зря ты в свое время не послушал совета Николая Николаевича Череша и не перешел под его крыло. Он к тебе очень тепло относился, все годы внимательно наблюдал за тобой и, уже работая в онкоинституте, рассказывал о тебе!
  Почему-то запомнилось, что живут они сейчас в микрорайоне "Скиносы". Добираться до места работы по утрам далеко и хлопотно. Чтобы не ездить далеко, купил в центре города "гарсоньетку" - однокомнатную квартиру, в которой ночует с понедельника до пятницы.
  Пожелав друг другу самого доброго, мы расстались. В начале августа я узнал, что 29 мая 2020 года в возрасте 87 лет Павел Иванович после перенесенного в прошлом инсульта отошел в мир иной.
  
  Из некролога
  Государственный Университет Медицины и Фармации им. Николае Тестемицану Республики Молдова и медицинская общественность с глубоким прискорбием сообщают об уходе в вечность профессора Павла Ивановича Чобану, доктора медицинских наук, известного травматолога - ортопеда, выдающегося ученого, талантливого педагога и пропагандиста местной медицины, отдавшего более 50 лет организации здравоохранения, высшему медицинскому образованию, науке и практической медицине. Неутомимый врач, который помог тысячам пациентов избежать страданий, отошел в мир иной 29 мая 2020 года в возрасте 87 лет.
  Врач-хирург, заместитель главного врача по лечебной работе Ново-Аненской центральной районной больницы, врач-травматолог республиканской больницы травматологии и ортопедии, аспирант Киевского научно-исследовательского института травматологии, начальник Главного Управления лечебно-профилактической помощи Министерства Здравоохранения, врач-травматолог, остеолог-онколог Молдавского научно-исследовательского института онкологии, ассистент, доцент кафедры травматологии факультета усовершенствования врачей, заведующий кафедрой гражданской защиты, доктор-хабилитат медицинских наук, профессор, старший научный сотрудник лаборатории тканевой инженерии и клеточных культур университета медицины и фармации им. профессора Н.А.Тестемицану - таков непростой путь и ступени роста знаменитого лекаря и выдающегося ученого.
  В 1971 году П.И.Чобану по конкурсу занял должность заведующего кафедрой гражданской защиты Государственного медицинского университета Молдовы (USM). Позже, в период 1978-1986 гг., вернулся на курсы подготовки врачей по ортопедии и травматологии в Государственном университете Молдовы Медицина и фармация Николае Тестемицану в качестве ассистента, позже - доцента. Это были годы ценной клинической деятельности по диагностике и лечению костно-суставной патологии, в том числе в отношении оптимизации консолидации переломов препаратами эмбриональных клеток методом, разработанным и внедренным Павлом Ивановичем Чобану.
  Внимание, уделяемое каждому пациенту, и знания, ежедневно накапливаемые в течение длительного периода деятельности, создали в медицинском сообществе образ безупречного профессионала. Накопленный обширный опыт, в том числе в хирургии, был щедро передан студентам USMF и будущим врачам USMF "Николае Тестемицану". Он руководил кафедрой гражданской защиты USM в течение 36 лет, до 2007 года, когда он был назначен профессором-консультантом этой же кафедры. С 2011 года профессор Павел Иванович Чобану работает старшим научным сотрудником в лаборатории тканевой инженерии и клеточных культур нашего университета.
  У заслуженного профессора более 110 опубликованных научных работ, в том числе 5 монографий, 2 статьи в международных изданиях и 7 методических рекомендаций в области гражданской защиты и реконструктивной хирургии. Он является автором 24 патентов в области медицины, включая травматологию, ортопедию и реконструктивную хирургию. Научные исследования профессора Павла Ивановича Чебану посвящены применению эмбриональных клеток человека при лечении плохо срастающихся переломов, для укрепления костно-мышечной системы и при других патологиях.
  Павел Иванович был уникальным специалистом в области клеточной терапии. Результаты его исследований были отмечены на международных выставках инноваций в стране и за рубежом - 10 золотых, 7 серебряных и 4 бронзовых медалей. Лауреат Национальной премии 2013 года - за работу "Трансплантация тканей и клеток". За многостороннюю и плодотворную деятельность профессор Павел Чобану был награжден медалями "За освоение целинных земель" и "Николае Тестемицану", а также почетными знаками "Отличнику здравоохранения СССР", "Союза общества Красного Креста и Красного Полумесяца" СССР; "Почетный знак Гражданской обороны СССР".
  
  Итак ...
  В 2012 году британский ученый Джон Гердон и японец Синъя Яманака получили Нобелевскую премию в медицине по проблеме стволовых клеток. В конце шестидесятых, начале семидесятых, когда Павел Иванович Чобану стал заниматься изучением культуры эмбриональных клеток, возможностью их применения в реконструктивной остеохирургии, Синъя Яманака только пошел в школу.
  Ровесник Павла Ивановича британец Джон Гердон в шестидесятых защитил кандидатскую диссертацию по трансплантации ядер клеток шторцевых лягушек. И лишь в конце семидесятых и начале восьмидесятых исследования, проводимые Гердоном, посвящены анализу межклеточных сигнальных факторов, задействованных в дифференциации клеток, и толкованию механизмов перепрограммирования ядерного аппарата в экспериментах по трансплантации органов и тканей.
   А где, стоявший у истоков фундаментальных и прикладных исследований, а также теоретического и экспериментального обоснования технологий препаратов стволовых клеток с семидесятых-восьмидесятых годов Павел Иванович Чобану? ...
   - Воистину, нет пророка в своем отечестве ...
  
  PS. Приношу глубокую благодарность и признательность Анатолию Андреевичу Ревуцкому за оказанную помощь и предоставление материалов из домашнего архива ученого.
  
  16 09 20 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Кузнецов
  
  Второй семестр первого курса начался лекцией по гистологии и эмбриологии. Как только прозвенел, извещающий о начале лекции, звонок, в аудиторию широким шагом вошел худощавый профессор. Лет 65-70, выше среднего роста, одет в темно-зеленую тройку. Пуговицы рубашки светло-салатового цвета закрывал, под цвет костюму, темно-зеленый галстук. Когда, наклонив голову, он проходил к трибуне кафедры, обратили на себя внимание, начищенные до зеркального блеска, остроносые коричневые туфли.
  Примечательной была, притягивающая взгляд, его прическа. Длинные седые жесткие волосы спускались до самого воротника. По бокам густой волос полностью закрывал оба уха профессора. В шестидесятые подобные прически у мужчин были большой редкостью, считались экзотикой и невольно обращали на себя внимание.
  - Тетя Коля! - прошелестел по аудитории едва слышный шепот.
  Тетей Колей многие поколения студентов беззлобно называли заведующего кафедрой гистологии и эмбриологии профессора Николая Николаевича Кузнецова.
  Кузнецов встал за пюпитр, разложил разнокалиберные бумаги, глухо откашлялся в кулак и начал читать вводную лекцию. Его негромкий, монотонный и чуть глуховатый голос действовал на моих однокурсников по разному. Сидевшие впереди внимательно слушали и старательно записывали. Конспектировать лекции Николая Николаевича было непросто. Сидевшие на "галерке" студенты могли заниматься чем угодно, лишь бы не шумели. Я всегда сидел в центре аудитории. Почему-то предпочитал левую половину.
  Студенческое "радио" скоро сообщило, что своей нестандартной прической профессор Кузнецов прикрывал наполовину отмороженное левое ухо. Ухо Николай Николаевич отморозил в сорок третьем, будучи ассистентом кафедры гистологии. В ту зиму студенты и весь профессорско-преподавательский состав, эвакуированного из Москвы, уже Омского медицинского института были мобилизованы для заготовки дров. С утра до обеда работали на лесоповале. Потом грузовой транспорт лесо-заготовительной конторы отвозил мобилизованных медиков в город. Наскоро обедали и спешили в институт. Темнеть начинало быстро. Занятия часто заканчивались ближе к полуночи. Утром еще затемно собирались у медицинского института, где их уже ждали грузовики. В необорудованных кузовах, чаще стоя, ехали на лесоповал.
  Впоследствии сам Николай Николаевич рассказывал, что при тридцатипяти градусных морозах, в аудиториях и учебных комнатах температура редко достигала нуля. Вода, оставленная в стакане, через пару часов покрывалась коркой льда. Профессура и студенты не снимали пальто и тулупов круглые сутки. Дрова расходовали экономно. Тепло было только в, эвакуированных с занятых немцами областей, военных госпиталях и больницах для гражданского населения. Студенты почитали за благо учебу на клинических кафедрах.
  Вскоре после отморожения уха, Н.Н.Кузнецов, поскользнувшись на снегу, промахнулся и топором отсек конечные фаланги мизинца и безымянного пальца левой руки. Наскоро туго перевязав, остановил кровотечение и продолжал работать. Уже в городе ассистент кафедры хирургии обработал и ушил раны. С утра снова на лесоповал. О травмах начальству сообщать боялись, так как по законам военного времени могли привлечь за членовредительство и саботаж. Такие случаи были ...
  Путилин
  Однажды заведующий кафедрой физики Александр Сергеевич Путилин задал мне, первокурснику, озадачивший меня, вопрос:
  - Евгений! Какие методы стерилизации медицинских инструментов, материалов и препаратов вы знаете?
  - Кипячение, автоклавирование, сухожаровая обработка... - я запнулся.
  - Не годится! Высокая температура, полагаю, будет разрушительной при стерилизации препарата. Нужен метод стерилизации при обычной температуре.
  - Спирт, формалин, йод... - о хлогексидине, синтезированном в Англии в 1950 году, я тогда представления не имел.
  - Не годится, Евгений! Спирт, формалин и йод перед применением необходимо отполаскивать. Это недопустимо! Увлажненный препарат теряет свои, в первую очередь, физические свойства. О потере остальных качеств препаратов я сам пока не знаю!
  Меня подмывало спросить:
  - Какой препарат необходимо стерилизовать?
  Но Путилин не унимался:
   - Думайте, Евгений! Основное условие: метод стерилизации должен быть сухим, без повышения температуры и разрушения самого материала!
   Меня осенило. Я где-то читал о дезинфекции ионизирующим излучением, попросту говоря, радиацией. Почти без задержки, после промелькнувшего в моих мыслях слова "излучение", всплыло: ультрафиолетовое облучение.
   - Радиоактивность, ультрафиолетовое облучение...
   - Наконец-то! - облегченно выдохнул Александр Сергеевич. - Евгений! Кафедра гистологии просит нашей помощи в стерилизации препаратов из брюшины крупного рогатого скота. Можете идти прямо сейчас. Вас ждет Николай Николаевич
  Первые шаги
  Через несколько минут я постучал в дверь заведующего кафедрой гистологии, профессора Николая Николаевича Кузнецова.
  Николай Николаевич свою жизнь посвятил изучению архитектоники брюшины слепой кишки крупного рогатого скота. Из консервированной в 3% растворе формалина брюшины Николай Николаевич предложил целый ряд биопластических препаратов: кетгут, неокетгут для ушивания роговицы, трубки, штифты, пластины для лечения тяжелых термических ожогов.
  Познакомившись, Николай Николаевич сначала отобрал несколько, написанных им, монографий и поручил на досуге познакомиться с работами по брюшине, как исходным материалом для изготовления гетероперитонеальных препаратов. Затем пошла речь о стерилизации свежеприготовленных пластин.
  Предстояло выработать режимы обработки препарата кварцевым облучателем. Мощность излучателя, расстояние от источника УФО, экспозиция воздействия, упаковка, свернутых в рулончики, пластин в стерильные большие пробирки, герметизация. Все это предстояло мне разработать и написать краткую инструкцию.
  После каждого сеанса стерилизации, узкую контрольную ленточку пластины я относил на кафедру микробиологии. По договоренности с Николаем Николаевичем на кафедре осуществляли контроль качества стерилизации. Особенно волновала Николая Николаевича живучесть сенной палочки, о которой я тогда услышал впервые. Микробиологическим исследованием руководила ассистент кафедры, кандидат наук, потерявшая на фронте ногу, Ольга Куприяновна Комарик.
  Работал я в специальных очках. Однако скручивание пластины в рулон в очках первое время было весьма затруднительным. На короткое время я снимал очки, в результате чего получил ожог роговицы. Ночь провел в клинике глазных болезней. Под утро ушел в общежитие. На семинар по нормальной физиологии меня привели ребята. Задав мне два вопроса, преподаватель отправила меня в общежитие. Провожал меня Валька Кравцов и был мне благодарен по нескольким позициям. По семинару ему, не спрашивая, поставили зачет, хотя Валька не был готов к занятиям, не получил двойки и был избавлен от отработки. Пару дней я ощущал в глазах мелкий колючий песок.
  Обошлось без осложнений, хотя большая разовая доза УФО могла повлечь за собой помутнение роговицы и дать толчок к развитию катаракты. Много позже имели место дегенеративные двусторонние изменения в сетчатке. Но эти изменения скорее были вызваны воздействием на сетчатку высокоэнергетического инфракрасного лазерного излучения.
  Мустафа
  С кафедрой микробиологии у меня был связан случай, научивший меня многому. После занятий в морфологическом корпусе, предстояла лекция в аудитории главного корпуса. Перебегая улицу в белом халате, я промок под холодным дождем, после чего заболел ангиной. Пропущенные три дня надо было отрабатывать. В общем числе пропусков у меня была отработка по микробиологии. Приготовив конспект лекции и написав реферат по пропущенной теме, я собрался на кафедру. Однокурсник меня просветил:
  - Сегодня отработки принимает Мустафа. Не советую идти. Он спрашивает долго и довольно строго. В пятницу принимает Ольга Куприяновна. Она фронтовичка, добрая ... К тому же она ведет у нас занятия и знает тебя по работе с брюшиной. К ней и пойдешь ...
  Но "нечистый" решил избавить меня от долгов в тот же день. Я пошел на кафедру. Длинный коридор был пустынным. Неожиданно открылась одна из дверей и в коридор вышел преподаватель. Среднего роста, симпатичный, с нависающими аспидно-черными усами. Поздоровавшись, я спросил:
  - Скажите, пожалуйста! В каком кабинете ассистент Мустафа принимает отработки?
  Лицо преподавателя дрогнуло еле заметной улыбкой. Взяв меня под руку, подвел к одной из дверей. Открыв дверь, сказал:
  - Здесь.
  Я огляделся. Все стулья были заняты студентами, сдающими отработки. Свободным был стул у преподавательского стола. На него и усадил меня ассистент. Продиктовал вопрос для устного ответа и вышел из кабинета.
  Я стал готовить ответ на устный вопрос. Но мне мешало, появившееся в груди и животе, беспокойство. Не выдержав, я обернулся:
  - Как фамилия этого ассистента? - обратился я к коллеге.
  - Обрежа!
  - А Мустафа кто?
  - Он и есть Мустафа. Это кличка у него такая.
  Во мне все оборвалось. Вот попал!... Я уже жалел, что пришел сегодня, не дождался пятницы. С Ольгой Куприяновной как-то спокойнее и, пожалуй, увереннее.
  В это время ассистент вошел в учебный кабинет. Взял мой реферат. Не спеша, полистал. Задал вопрос. Я начал отвечать. Не дослушав ответ до конца, весело глядя на меня, Обрежа сказал:
  - Свободен.
  Записав мою фамилию в тетрадь, напротив темы поставил: "Отр". Это означало, что тему я отработал.
   Впоследствии, до самого окончания института, встречаясь, мы здоровались, чуть улыбаясь друг другу. Нормально ...
   Однажды, когда я на спаянных спицах закручивал перитонеальные пластины в рулончики и помещал их в пробирки, Николай Николаевич Кузнецов сказал:
   - Пиши заявление на пол-ставки препаратора. С проректором и начальником отдела кадров я договорился.
  Так я стал почти штатным сотрудником кафедры. Моя зарплата составляла 32 рубля в месяц. Это была еще одна стипендия. Весомо.
  Моей обязанностью стала доставка, снятой в убойном цеху Кишиневского мясокомбината, брюшины крупного рогатого скота. На кафедре следовала промывка материала и консервация его в растворе формалина. После сушки и стерилизации пластины тогда отправляли во Вьетнам для лечения, обожженных напалмом, пострадавших.
  В гостях
  По воскресеньям Николай Николаевич довольно часто приглашал меня домой. Наталья Порфирьевна, его жена, в такие дни готовила обильные обеды, чтобы откормить "отощавшего" студента. Детей у них не было. Дочь Натальи Порфирьевны от первого брака, Галина Васильевна Винченко работала ассистентом кафедры нормальной анатомии. С мужем они жили, кажется, на Ботанике.
  Со временем мое общение с Кузнецовыми приобрело почти постоянный характер. Выросший в благополучной, без скандалов семье, я, тем не менее был поражен нежными, уместнее сказать, трепетными отношениями супругов. Николай Николаевич и Наталья Порфирьевна, работавшая заместителем главного бухгалтера института, сошлись, считай, на склоне лет. Они называли друг друга Николенька и Наталинька. Сейчас, с высоты моих лет могу утверждать, что отношения у них сложились по типу "мать-сын". Николай Николаевич часто простужался, подолгу болел. Наталья Порфирьевна лучше мужа знала, какое лекарство и блюдо ему приготовить. Когда он вычитывал статьи и диссертации или писал натюрморты, Наталья Порфирьевна по квартире ходила на цыпочках. Иногда, уловив в нашем с ним разговоре паузу, входила в кабинет:
  - Ох, Николенька! Голова болит, кружится! Видимо опять давление на улице упало ...
  Меня, каюсь, тянуло улыбнуться.
  - Какое давление? Какая головная боль? - думал я.
  В мои двадцать лет я не знал, что такое головные боли. Меня одолевали совсем иные проблемы ...
  Бывало, если я долго не звонил, не приходил, очередной мой визит начинался с немого упрека Натальи Порфирьевны.
  За обедом Николай Николаевич обожал пропустить одну-другую рюмку. Как только Наталья Порфирьевна выходила из столовой на кухню, Николай Николаевич спешно наполнял миниатюрные рюмочки. Опрокидывали, не чокаясь, чтобы не расстраивать характерным хрустальным звоном Наталью Порфирьевну. Наталья Порфирьевна деликатно делала вид, что ничего не замечала.
  После обеда Николай Николаевич приглашал меня в свой рабочий кабинет. Трудно было назвать эту комнату кабинетом. Наряду с рабочим столом, стоял второй письменный стол, на котором Николай Николаевич готовил новые гетероперитонеальные препараты, испытывал их на прочность после пребывания их в различных жидких средах, после полного высыхания, импрегнации серебром и йодом. Тут же на столе стоял микроскоп. Кабинет служил и лабораторией.
  У широких дверей, ведущих на балкон, стоял мольберт, на котором всегда стояла неоконченная картина. Каждый раз новая. Николай Николаевич предпочитал писать натюрморты. Галина Васильевна по воскресеньям приносила, с, расположенного буквально за окном, центрального рынка, отобранные ею в качестве натуры, цветы, фрукты, овощи, ягоды ... Николай Николаевич скрупулезно расставлял фрукты на подносе либо в вазе, без конца поворачивал, менял местами. Потом следовал рисунок карандашом.
  Чаще всего Галина Васильевна приносила цветы. Осенью Николай Николаевич предпочитал писать натюрморты с хризантемами. Осенние цветовые переходы и оттенки богаче, и по словам профессора, присущи больше хризантемам. Весной его слабостью были пионы и сирень. Натюрморты Кузнецова отличались объемностью изображения.
  - Воздух! - говорил Николай Николаевич, - Без воздуха, без пространства картина мертва!
  Николай Николаевич написал более ста картин. Писал он только маслом. Часто ходил в магазин художественного фонда, расположенный в соседнем доме. Иногда я провожал его. Профессор подолгу выбирал беличьи и колонковые кисти. Трогал пальцами, водил по лицу, губам, дул на кончики кисти. Продавщицы, знающие его предпочтения, терпеливо ждали, часто помогая в выборе нужной кисти. Так же придирчиво выбирал он флаконы с конопляным и льняным маслами, долго нюхал. Иногда зачем-то спрашивал ореховое.
  Кроме своих картин, на стенах комнат его квартиры висели картины других художников. Несколько картин принадлежали перу дядюшки Николая Николаевича. Николай Ефимович Кузнецов, был известным художником конца девятнадцатого и двадцатого века. В его коллекции была, на мой взгляд, совсем невзрачная небольшая, размером в небольшую книжицу, картина Левитана. Картина была подарена Николаю Николаевичу дядюшкой незадолго до начала войны. Скошенный луг, копна сена, полусерые тона без солнца и теней. Картиной Левитана Николай Николаевич очень дорожил. Любил демонстрировать ее гостям, Давал возможность рассмотреть при другом освещении. Затем, сдув несуществующие пылинки, помещал картину на прежнее место.
  Когда мы с Татьяной решили пожениться, Кузнецовы потребовали прийти в одно из воскресений вместе. После обеда мы с Николаем Николаевичем прошли, как обычно, в его кабинет. Наталья Порфирьевна осталась с Таней в столовой. Мы вышли из кабинета примерно через час, а женщины продолжали о чем-то оживленно беседовать.
  Когда мы уходили, Кузнецовы подарили нам картину. Это был, написанный крупными мазками маслом, морской пейзаж. По словам Николая Николаевича, это было Средиземное море. Слегка размытый горизонт, три парусных баркаса, солнечная дорожка на воде. Но главным в этой картине я увидел простор, объемность изображения. Это была картина неизвестного итальянского художника, купленная его дядей Николаем Ефимовичем Кузнецовым в Италии в самом начале двадцатого века. В самом низу полотна неразборчивая подпись на латинице, и дата: 1898. Эта картина, как семейный талисман, поныне висит у нас на стене в спальной комнате.
  В последние годы Николай Николаевич подолгу болел. Его давно беспокоила аденома простаты. Период обострения болезни я угадывал безошибочно. На лице его появлялась страдальческая маска, опускались углы рта. Во время обострений он виновато сутулился, казался беззащитным. В его кабинете на тумбочке возле его рабочего стола я увидел полупустой флакончик с таблетками синестрола - препарата женского полового гормона. Так в те годы предупреждали рост аденомы предстательной железы. Лишь тогда я обратил внимание на, выпирающие через тонкий джемпер, его увеличенные грудные железы. Жалость, сострадание, обида, все разом поселились тогда в моей груди. Я поспешил уйти. На улице меня неожиданно посетила мысль, что Николаю Николаевичу совсем недавно исполнилось семьдесят ...
  Несмотря на плохое самочувствие, зная, что табак ему противопоказан, Николай Николаевич много курил. Предпочтение отдавал папиросам "Казбек". В его отсутствие покупал "Яву" либо "Герцеговину Флор".
  У него довольно часто падало давление. На работе я несколько раз замечал его полуобморочное состояние. Он садился в кресло у окна, откидывал голову назад. Полулежа, он отдыхал минут десять. Затем из левого кармана пиджака доставал конвалюту и, не запивая, проглатывал две-три таблетки кофеина.
  Беседы
  Довольно часто по воскресеньям, после обеда с одной-двумя рюмками коньяка, Николай Николаевич, осторожно приоткрыв дверь кабинета, выглядывал в коридор. Убедившись, что Наталья Порфирьевна возится на кухне и не слышит нас, Николай Николаевич вел беседы, подчас далекие от обсуждения научных проблем профессором и студентом. Любил вспоминать гимназические годы. Во мне он нашел достойного слушателя, которому можно было довериться. Сейчас кажется, что наши беседы нужны были Николаю Николаевичу, как очищение, катарсис, с одной стороны. С другой стороны, его воспоминания отражали самую настоящую ностальгию по далеким, безвозвратно ушедшим в прошлое, годам его юности.
  Немного истории
  Николай Николаевич Кузнецов родился в обедневшей дворянской семье. Клан Кузнецовых был многочисленным, талантливым и трудолюбивым. Юристы, педагоги, врачи, инженеры-путейцы, военные, один музыкант, актриса и два художника. Дядюшка Николая Николаевича, Николай Ефимович Кузнецов, старше племянника почти на четверть века, активно творивший до девяноста, известный русский и советский художник.
  Сам Николай Николаевич, избрав медицинскую стезю, на протяжении всей жизни серьезно увлекался живописью. Нарисованные им на доске и в альбомах гистологические препараты расставляли в наших извилинах по местам микроскопию органов и тканей, особенно эмбриологию. Известие о смерти 94-летнего дяди профессор Кузнецов получил в 1970 году от внучки художника. Николай Николаевич носил на рукаве траурную ленту несколько месяцев.
  Несмотря на значительную разницу в возрасте, дядя и племянник были очень дружны.
  - Дом моих родителей находился на берегу Яузы. - рассказывал Николай Николаевич. - Мое детство прошло на берегу этой реки. В двухстах метрах от нашего дома была почти деревенская жизнь. Зеленые берега, в глазах рябило от множества белых гусей и уток на воде. С берега и с лодки я любил удить рыбу. Отец заказал большую плоскодонную лодку, в которой помещалась вся семья. По воскресеньям и праздникам собирались родные. Заправляли полутора-ведерный самовар. С самоваром всегда возился, проживающий летом на своей даче на левом берегу Клязьмы, дядя Коля, мой тезка. Чай обожали пить с сушеными в духовке баранками. Водки не помню, зато отец часто брал на берег небольшой графин с клюквенной или смородиновой наливкой. Взрослые пили очень мало, не больше рюмки.
  Вспоминая, Николай Николаевич улыбался и посмеивался. Его смех в минуты воспоминаний напоминал негромкое покряхтывание. Он продолжал:
  Гимназист
  - Я тогда был гимназистом. Пол рюмки наливки наливали взрослым, уже достигшим восемнадцати лет. Я с нетерпением ждал. Когда взрослые садились в лодку, либо ложились в тени высоких кустов, я старался незаметно опрокинуть в рот, оставшиеся в рюмке мамы, капли сладкой наливки. И мечтал скорее стать взрослым ...
  - Река тогда была чистой и полноводной. Катались на лодке, удили рыбу. Дядя с мольбертом и ящиком исчезал. Его не тревожили, боялись помешать его творчеству. В поисках натуры дядя мог исходить побережье Яузы до Медведково. К концу дня он иногда показывал, с еще влажными красками, свои этюды. Наряду со светлыми, веселыми пейзажами дядюшка любил делать зарисовки купающихся и отдыхающих на берегу. Преимущественно это были женщины.
  - Дядюшкину живопись, говоря современным языком, можно отнести к импрессионизму. - продолжал Николай Николаевич. - Мне многое не нравилось в его манере письма. Я был ближе к Куинджи, Шишкину и Левитану, хотя манеры письма у каждого совершенно разные.
  - Мне было тогда уже 16 лет. Я учился в старших классах гимназии. Дядю совместно с известным уже тогда, его ровесником и однофамильцем Павлом Варфоломеевичем Кузнецовым пригласили реставрировать и писать новые фрески в Саратовском Свято-Троицком Кафедральном соборе, построенном еще во второй половине семнадцатого века. Наброски он делал в своей мастерской с натуры. Я сидел рядом с дядей и по его настоянию делал наброски карандашом и углем. Нагих натурщиц дядюшка усаживал в кресло либо на качели или крошечную круглую табуретку перед туалетным столиком. Верхняя часть бедер была закрыта полупрозрачной накидкой из кисеи. Она должна была, по убеждению дядюшки, еще больше подчеркивать женственность в линиях тела. Ни одной худой натурщицы в мастерской дяди я не встречал.
  Угар и похмелье
  - Каждую субботу пополудни приходила светло-рыжая, в меру упитанная, натурщица лет тридцати. Звали ее Екатерина. Дядюшка усаживал ее на табуретку, но чаще на качели. Зажигал несколько свечей и задергивал плотные шторы на окнах. Окно, у которого стоял мольберт, не затемнял. Затем дядюшка несколько раз менял позу натурщицы, долго устанавливал, тщательно подбирая расположение, свечи, отходил к мольберту. Качаясь из стороны в сторону, ловил наиболее удачное сочетание света и тени. Когда Екатерина усаживалась на качели, меня начинало подташнивать от непонятного возбуждения. Я уходил в соседнюю комнату.
  - По ночам я мучительно старался восстановить в моей памяти ее образ. Видел глаза, нос, губы ... Покатые плечи, длинная шея и, слегка не сочетаюшийся с ее лицом, высокий, выпуклый, но узкий лоб. Я помнил даже завитки ее ушных раковин. А вот собрать все воедино не получалось. Лицо Екатерины расплывалось, как в ливне. Оставались только ее большие сине-серые глаза и, мелко вьющийся на виске, золотой локон.
  - Казалось, никто не замечал моего смятения. Однажды дядя увлекся работой и не заметил, что время сеанса рыжей натурщицы истекло. Но Екатерина продолжала сидеть в той же позе. Когда стало темнеть, я начал прощаться с дядюшкой. Торопливо засобиралась и натурщица:
  - Проводите меня, юноша! Я живу недалеко, но дворы очень темные.
  Дядюшка подошел к столику, взял ступку и с громким скрипом стал растирать охру. Мне показалось, что у дядюшки испортилось настроение. Мы с натурщицей медленно шли по улице. Фонарщики, приставляя к ажурным столбам лестницы, зажигали уличные керосиновые фонари. Моя спутница о чем-то насмешливо спрашивала меня, что-то рассказывала. Ей богу, я не расслышал ни одного ее слова. В моей голове шумело, было тесно в груди. Внизу живота и в коленях было ощущение необычной нудьги. По пути к ее дому я молчал.
  - Жила дядюшкина натурщица на первом этаже небольшого двухэтажного дома. У самого подъезда Екатерина повернулась ко мне лицом. Неожиданно она слегка похлопала меня по щеке:
  - Благодарю вас, сударь! - и скрылась в темном подъезде.
  - Я стоял ошеломленный и смотрел на окна первого этажа. В крайнем окне мелькнула тень, но огня не зажигали. Потом задернули занавеску. Я продолжал чувствовать на своей щеке мягкие сухие и теплые пальцы. Потом окно занялось желтым светом. В течение нескольких мгновений на занавеске проявилась длинношеяя тень и исчезла. Я медленно побрел по вечерней Москве. Домой идти не хотелось ...
  - В последующие дни серый двухэтажный дом, расположенный на улице, ведущей в мою гимназию, меня тянул к себе, как магнит. Скрываясь за высокими кустами сирени, я подолгу смотрел на окна. Я был уверен, что меня никто не видит. Скоро я понял, что Екатерина живет одиноко. Через открытое окно подолгу слышался стрекот швейной машины. В перерывах между звуками швейной машины слышалось ее негромкое пение. Мое воображение рисовало мне внутреннее убранство комнаты, швейную машину на столе. В моих грезах Екатерина сидела за столом совершенно нагая, только на ее бедра была накинута узкая голубоватая с розовым легкая полупрозрачная кисея.
  - Я считал дни до субботы. В пятницу по дороге из гимназии домой я вновь задержался у серого дома и встал за кусты сирени. После обеда на извозчике подкатил важный, с закрученными вверх усами, в черном фраке и высоком котелке, господин. С большим пакетом в руках он вошел в подъезд. Скоро в открытом окне мелькнула его фигура без фрака и котелка. На полголовы сияла его белая лысина. Неодолимая сила заставила меня переместиться ближе к окну. Слышался звон посуды. Потом шевельнулась занавеска. Я еле успел пригнуться. Екатерина задернула занавеску.
  - Зачем закрыла! - спросил мужской голос.
  - Представляешь, повадился ко мне под окна один гимназистик. Влюбился бестолковый страдалец в меня без ума. Такой уморительный и забавный птенчик! От него еще молоком пахнет ...
  - Ноги понесли меня подальше от серого дома. Стало скверно, одиноко, тоскливо и обидно одновременно. Хотелось расплакаться ...Но домой все же идти не хотелось. В сквере я нашел незанятую скамейку и просидел до самого заката. По субботам к дядюшке я больше не ходил ...
  Гости художника
  - По воскресеньям у дядюшки всегда были гости. Приходили художники, поэты. Дядюшка рассказывал, что у него дважды был в гостях совсем молодой, рано ушедший в мир иной, художник Николай Павлович Чехов, брат писателя Антона Павловича. Дважды был у него и Левитан с Саврасовым.
  - Николай Николаевич! Каково впечатление у вашего дяди оставили после себя Левитан и Саврасов? О Саврасове я читал. Он был очень талантливым художником и запойным алкоголиком.
  - Правда. Саврасова дядюшка запомнил в сюртуке из грубого серого сукна. Широкие брюки были заправлены в голенища огромных, с круглыми носками, нечищеных сапог. У Алексея Кондратьевича было грубое, с крупными порами, испитое лицо. Поседевшая, казалось, давно нечесаная длинная волнистая шевелюра, неестественно высокий открытый лоб с двумя вертикальными, спускающимися к переносью, глубокими складками. Саврасов без конца, одну за другой, курил дешевые папиросы.
  - Что касается Левитана, дядюшка рассказывал, при встрече бросалось в глаза его то ли арабское, то ли цыганское лицо. Выглядел он, по словам дяди, худощавым, пожалуй болезненным. Дядя повествовал, что поднявшись к нему в мастерскую, Левитан подолгу не мог отдышаться. У него было больное сердце. За часы, проведенные в мастерской, Левитан ни разу не улыбнулся. Второй раз Левитан навестил дядюшку в обществе художницы и его подруги Софьи Кувшинниковой, ходившей по городу, в отличие от устоев того времени, с непокрытой головой.
  - Через год после визита к дядюшке Алексей Кондратьевич Саврасов ушел из жизни в возрасте 67 лет. Ровно через три года после Саврасова, сорокалетним покинул этот мир Исаак Левитан.
  Прошло более ста лет. Вспоминая сегодня рассказ Николая Николаевича Кузнецова о Левитане, смею и хочется думать, что картину, которую я видел на стене у профессора Кузнецова, и на которой в тусклых серых тонах был изображен унылый пейзаж, прибитые дождями стога сена, мутное марево и низкое серое, темнеющее к горизонту небо, Исаак Ильич Левитан подарил Николаю Ефимовичу Кузнецову в один из своих двух визитов.
  - Помню, - рассказывал Николай Николаевич, частым гостем в дядюшкиной мастерской бывал, довольно часто я упоминал о нем, его почти ровесник и наш однофамилец Павел Варфоломеевич Кузнецов. Оба художники Кузнецовы были убежденными трезвенниками. Удивительно, у них была схожая по стилю манера живописи. Обоих Кузнецовых часто приглашали для реставрации старых и росписи новых храмов. Они понимали друг друга с полувзгляда. Если один из них начинал работу и отлучался, второй завершал фреску или икону, словно он ее и начал. Трений между ними, что нередко встречаются в художественной среде, практически не было.
  Гимназические истории
  - Мы были гимназистами и, как говорят, ничто человеческое нам не было чуждо. Кончилось первое десятилетие двадцатого века, а в студенческой и гимназической среде продолжали живо обсуждать историю об отношениях будущего императора Николая второго, тогда еще царевича, с прима балериной императорского театра Матильдой Кшесинской. Злые языки утверждали, что знаменитую танцовщицу будущий Николай второй делил с братом Георгием. В свете поговаривали, что падение Георгия во время морского путешествия по Индийскому океану зимой 1891 года в трюм корабля не было случайностью. То, что перед заходом корабля в порт Бомбея Георгий свалился с высокой палубы в люк трюма после немилосердного толчка Николая, было местью за Матильду Кшесинскую.
  - Студенты и гимназисты утверждали, что во время путешествия по Японии один из самураев дважды полоснул мечом будущего царя. Этот случай имел место в действительности. Первым ударом самурай рассек на голове Николая защитный шлем. После второго удара из-под шлема брызнула кровь. Студенты весело острили и снова утверждали, что после удара мечом у царевича Николая прекратились, давно мучавшие его, головные боли и обнаружился талант дровосека. Кроме того, гимназисты были уверены, что русско-японскую войну 1905 года Николай второй начал из чувства мести за нанесенный самураем удар по голове.
  - Все эти разговоры живо будоражили наше буйное гимназическое воображение. Матильда Кшесинская танцевала на императорской сцене до самой революции семнадцатого года. Мы, будучи гимназистами и студентами, были очарованы танцовщицей и при возможности покупали билеты в театр. Перед представлением мы всей компанией покупали огромный букет цветов в складчину. Благодарить балерину после спектакля шел один. Выбор счастливца разыгрывали по жребию. Должен признаться, что мне ни разу не повезло. Это тоже было нашим развлечением. Билет в императорский театр стоил тогда несколько дешевле, нежели букет цветов для прима балерины ...
  - Я закончил гимназию с отличием за два года до начала войны четырнадцатого года. Мы тогда не знали, что она мировая. Это была война с кайзеровской Германией. Через два года следовал призыв на фронт юношей моего года рождения. Родители с подачи дядюшки не давали мне расслабиться. Я записался на годичные курсы по совершенствовании знаний во французском и немецких языках. Дядя посоветовал записаться на факультатив по латыни. Он умел смотреть в будущее ...
  Санитарный поезд
  - Через год, благодаря протекции дядюшкиных друзей, мне удалось определиться на службу в качестве санитара. Так я снова попал в Петербург, затем в Царское Село. Там меня определили в полевой Царско-сельский военно-санитарный поезд. Нашему поезду покровительствовала сама Государыня императрица Александра Федоровна. Санитары, как и сестры милосердия все были молодыми.
  - В соседнем вагоне служил санитаром Сергей Есенин. Он тогда уже был известен как поэт. Печатался в московских изданиях, выпускал сборники стихов. На узловых станциях для раненых устраивали концерты. На одном из концертов, где читал стихи и пел Есенин, присутствовала императрица. Сергей Есенин был крайне недисциплинированным санитаром. Сбегал без разрешения в увольнительные, соблазнял сестер милосердия, часто бывал навеселе.
  На одной из станций, Есенин, увидев на перроне прекрасную незнакомку, выпрыгнул из вагона и побежал знакомиться. В это время тронулся поезд. Сергей Есенин остался на станции. Отсутствовал он несколько дней. Благоволивший ему начальник поезда вначале записал его в журнал отпущенных в увольнение. Вернулся Есенин в свой вагон на той же станции, но уже по пути на фронт. Был немедленно арестован на месяц.
  Как только поезд прибыл в прифронтовую полосу, начальник поезда приказал открыть поездную гауптвахту и, как рассказывали санитары, пинком отправил поэта грузить раненых. На обратном пути гауптвахту Есенину отменили. Было очень много тяжелораненых, за которыми нужен был постоянный уход. Служившие в нашем вагоне санитары рассказывали, что в другой сменной бригаде поезда санитаром служил сын известного шарлатана Григория Распутина.
  - Отслужив ценз, я без экзаменов был принят на учебу в Московский Сеченовский медицинский университет. Во время первой мировой войны в университете появились ускоренные выпуски студентов. Указом Его Величества с учетом военных нужд была усилена и ускорена подготовка студентов по военно-полевой хирургии и травматологии.
  - Таких выпускников называл зауряд-врачами. Год я занимался в зауряд-группе. Со второго курса, благодаря моим способностям в рисовании, я был переведен в обычную группу обучения. В послереволюционный период по окончании университета, также в основном благодаря моему дарованию в живописи, меня оставили на кафедре в качестве ассистента Давыдовского.
  Назад к брюшине
  Однако вернемся из уютной квартиры Николая Николаевича к брюшине крупного рогатого скота. После того, как я освоил на крысах технику имплантации гетероперитонеальных пластин, кетгута, штифтов и трубочек, Николай Николаевич поставил передо мной конкретную задачу: исследовать, как влияет имплантация гетероперитонеальных препаратов на процессы жизнедеятельности организма в эксперименте, в частности, на окислительно-восстановительный обмен. Обоснованием научного поиска явились работы легендарного одесского окулиста академика Филатова о чудотворном действии его биогенных стимуляторов, в частности, алоэ.
  - Консервированная гетерогенная брюшина, безусловно, является мощным биостимулятором. - говорил Николай Николаевич. - Целесообразно изучить реакцию на молекулярном уровне, исследовать изменение биохимических процессов. В этом нам может помочь кафедра биохимии.
  Я не был пионером в исследовании влияния имплантации консервированной гетерогенной брюшины на жизнедеятельность организма животных в эксперименте. Первой ласточкой в этом направлении уместно считать исследования, проведенные еще в шестидесятых М.Г.Загарских. Он установил, что препараты гетерогенной брюшины способны легко поглощать, стойко удерживать и медленно выделять ряд антибиотиков и гормонов.
  Немаловажное значение имеет вопрос о биологической активности гетероперитонеальных препаратов. Результаты применения препаратов из брюшины в эксперименте дали основание считать, что новые виды биопластических материалов проф. Н.Н.Кузнецова, обладая биологической активностью, способствуют ускорению темпов восстановительных процессов в пораженных органах, что имеет первостепенное значение в пластической хирургии.
  Николай Николаевич интенсивно разрабатывал новые формы гетероперитонеальных препаратов, привлек к этой работе коллектив из сотрудников кафедр института и других медицинских ВУЗов Союза. Одновременно изучалась реакция организма на их имплантацию. Изучались антигенные свойства гетероперитонеальных препаратов. Проводился широкий спектр исследований по восстановлению кровеносных сосудов.
  Совместно с Николаем Николаевичем Кузнецовым, доцентом кафедры офтальмологии Д.С.Лупаном была разработана технология изготовления биопломб для вдавления склеры при отслойке сетчатки. Штифты из гетерогенной брюшины использовались для внутрикостного остеосинтеза (П.И.Поляков). Заведующий ЛОР-кафедрой Минского медицинского института профессор В.Я. Гапанович и его брат использовали кетгут из брюшины при пластических операциях на ЛОР-органах. По сути, вся эта совместная работа была принципиально новым направлением, школой Николая Николаевича Кузнецова.
  Затерянные сокровища
  Удивительно ухабиста, извилиста и печальна судьба многих новаций молдавских ученых-медиков. Гетероперитонеальные препараты Николая Николаевича Кузнецова - далеко не единичный пример. Вспомним моего учителя в оториноларингологии М.Г.Загарских. Трубчатые гетерогенные перитонеальные бужи для лечения химических травм и предотвращения в последующем рубцовых стенозов пищевода по инерции используются усилиями старых, на протяжении десятилетий достоверно убедившихся в их высокой эффективности, кадров. Т-образные перитонеальные трубки, предотвращающие образование пролежней на слизистой трахеи и практически исключающие стеноз гортани и трахеи, незаслуженно забыты. Такая же участь постигла пластины и трубки для тампонады носа.
  Д.Г.Герман, И.Н.Курлов, П.Г.Лекарь, Е.М.Головина, М.Г.Загарских, Л.Н.Знамировская-Якунина, С.М.Луценко, А.В.Неговская, М.Т.Селин, П.И.Поляков, Ю.К.Темиров, Ж.А.Карпецкая, В.И.Титарев, В.И.Кулешов, Б.С.Стрелецкий, К.А.Цыбырнэ, Е.А.Семенюк - далеко не полный список ученых, нашедших подчас революционное решение вопросов пластической хирургии с помощью перитонеальных препаратов. Список авторов незаслуженно забытых разработок вряд ли уместится на целой странице!
  Разве только брюшина? В Молдове разработана технология изготовления штифтов для лечения переломов малых трубчатых костей из птичьего пера. Природа позаботилась о том, чтобы перед штифтованием была возможность заполнить воздушные полости очина пера гормонами и антибиотиками. А пересадка кожи при термических ожогах? Молдавский метод операции позволяет на порядок сократить время пластики кожи на гранулирующую поверхность ожоговой раны!
  Описанный в предыдущем рассказе прорыв в области исследования стволовых клеток и их применения в медицине! С уходом на пенсию, а потом из жизни автора революционного открытия, что подтверждается выданным авторским свидетельством и целым рядом патентов на имя П.И.Чобану. Его метод сегодня в Молдове применяется в единичных случаях. Зато разработки Чобану сплошь активно используются зарубежными авторами без упоминания его имени! Выдаются патенты, защищаются диссертации.
  Англичанин посвятил свое исследование толкованию механизмов перепрограммирования ядерного аппарата клетки в экспериментах на лягушках в семидесятых и восьмидесятых годах двадцатого столетия. Японец едва пошел в школу в то время, когда Павел Иванович в конце шестидесятых и семидесятых годах проводил фундаментальные и прикладные исследования по проблеме эмбриональных клеточных культур. Англичанин Гердон и японец Яманака получили Нобелевскую премию.
  Сотни авторских свидетельств и патентов, десятки революционных разработок, тысячи опубликованных научных работ Молдавских ученых- медиков. Методические рекомендации, монографии, защищенные кандидатские и докторские диссертации, позволяюшие спасти жизни больных и сократить сроки лечения с уходом из жизни авторов часто пылятся невостребованными на полках библиотек и в домашних архивах.
  Что имеем, не храним - потерявши, плачем ...
  
   22 09 20 г.
  
  
  Миша Мак-Гиннес
  
  При выходе из главного корпуса института во двор к фонтану в левом крыле здания располагались две или три комнаты. На дверях с тыльной стороны крыла, было написано: "Отдел инженера - физика". Заведующего отделом звали Александр Иосифович. Ныне покойный, невысокого роста пожилой, сутулый, он носил огромные круглые очки с большими диоптриями, отчего его лицо с выдающимся горбатым носом, казалось карикатурным.
  Александр Иосифович в отделе был единственным специалистом с высшим образованием. Знаток теоретической физики, в совершенстве владел французским и немецким языками. Закончив до войны технический ВУЗ в Бухаресте, продолжил учебу и стажировку в Сорбоне. Уже в начале пятидесятых, чтобы занять инженерную должность на одном из оборонных предприятий, закончил заочно Московский радиотехнический факультет по специальности "Автоматика и Телемеханика".
  Володя, полный для своих сорока пяти лет мужчина, перешел на работу в отдел инженера-физика из радио-телемастерской. Дима, работавший преимущественно с полупроводниковой электроникой, поступил на работу после техникума. Самый младший Леня занимался заочно в политехническом институте. Дима и Леня были заядлыми рыбаками. В период эпидемии холеры в 1969 году я имел неосторожность поехать с ними в Драсличены на рыбалку с головокружительными приключениями, о чем я пишу в рассказе "Холера" из серии "Рыбацкие байки".
  В подвальном помещении, через коридор от институтского буфета, работал Петр Демьянович Бекало. На дверях его мастерской была закреплена табличка: "Оптик. Точный механик". Когда-то довольно богатый кишиневец, владевший мельницей и механической ремонтной мастерской в районе Вестерничен, сразу после войны Петр Демьянович был арестован и сослан. По его рассказам за годы отсидки побывал минимум в семи лагерях: от Средней Азии и Северного Казахстана до Урала и Соловков.
  - Всех лагерников постоянно тасовали, как карты в колоде! - не скрывая своего прошлого и убеждений, рассказывал старик. - Подолгу в одном лагере не задерживали ...
  При перемещении строго следили, чтобы заключенный дважды в одном лагере не отбывал и на новом этапе его маршрут не пересекался с когда-то сидевшими сокамерниками. Пять лет заключенный Бекало работал в шарашках в Зауралье. Последним его местом работы в лагере был Уральский часовой завод в Свердловске. Своей рабочей стихией Петр Демьянович считал микроскопы, оптические приборы для эндоскопии, настенные часы, пишущие и механические счетные машины. Отбыв назначенное, старик до конца жизни оставался ярым и довольно откровенным антисоветчиком.
  Зная, что Петр Демьянович по штатам числится в отделе инженера-физика, ассистент кафедры общей биологии, ожидая выполнения заказа по ремонту какого-то приспособления, спросил старика:
  - Почему вы не работаете в одном помещении с инженерами? Там точило, тиски, токарный и сверлильный станки, а так же масса других приспособлений ... Да и в коллективе как-то веселее!
  Ответ Петра Демьяновича мне показался вполне естественным:
  - Еще с довоенной поры я не переношу запаха чеснока!
  Приютил Петр Демьянович у себя, известного в институте, умельца, как и он сам, Мишу Мак-Гиннеса. Вдвоем ремонтировали микроскопы, цистоскопы, пишущие и счетные машины "Феликс". Львиную долю работы взвалил на себя, уже дряхлеющий, Петр Демьянович. Мне всегда казалась, что его отношение к Мише было замешано на почитании и жалости. Старый мастер надежно прикрывал, часто отлучавшегося со службы, Мишу. Мак-Гиннес пребывал в постоянном поиске старой, списанной радиоаппаратуры. Кроме того, Миша Мак-Гиннес постоянно клянчил на заводах "Виброприбор", "Микропровод" и "Луч" провода, дорогие сплавы, готовые панели и фольгированный гетинакс.
   Петр Демьянович совершенно искренне полагал, что Миша Мак-Гиннес стоит на пороге великого, способного перевернуть мир, открытия. Миша занимался разработкой метода и аппаратуры для передачи мыслей на расстоянии.
   Познакомил меня с Мишей заведующий кафедрой физики Александр Сергеевич Путилин. Когда я поднялся на четвертый этаж к Путилину в очередной раз, в его кабинете на стуле, развалившись, в засаленном на животе пальто и черной морской шапке-ушанке с вдавлением от кокарды сидел грузный, небритый мужчина лет сорока. Множественные, словно оспины, глубокие следы от перенесенного в прошлом фурункулеза лица. Несмотря на упитанность, кожа лица была бледной, с восково-серым оттенком. Серые тонкие, агрессивно поджатые растрескавшиеся губы. Бросалась в глаза какая-то особая неухоженность, запах несвежего белья и давно не стираных носков. Однако, все это не мешало Мише сидеть, подобно, по меньшей мере, принцу, и говорить с заведующим кафедрой физики весьма покровительственным тоном. Миша курил дешевую сигарету, периодически стряхивая пепел в, сложенную ковшом, широкую ладонь левой руки.
  Пронзительно ясный взгляд, казалось, проникал в самую душу. Было ощущение, что Миша читал мои мысли. В разговоре с ним мне становилось неуютно. Познакомив нас, Александр Сергеевич сказал:
  - Миша! Евгений студент первого курса. Продолжает заниматься радиотехникой и сможет кое в чем помочь. Заодно, пусть ознакомится с проблемой. Возможно, в будущем это пригодится вам обоим.
  Миша неохотно повернулся в мою сторону:
  - Помочь он мне не сможет ничем. Я слишком далеко ушел в этом направлении. Меня никто не догонит. Но показать кое-что смогу. Пусть учится!
  Вместе с запахом несвежего белья и давно немытого тела я явственно ощутил резкий запах чеснока.
  - Как же так? - подумал я.- Миша насквозь пропитался чесноком, а Петр Демьянович находится с ним в довольно тесном помещении, и ничего! А в отделе инженера-физика, кроме запаха бакелитового лака и горелой канифоли ничем не пахнет ... Все инженеры были курящими, но курили в коридоре, либо на улице у фонтана.
  Своими сомнениями я поделился в Василием Ивановичем Нигуляну, доцентом кафедры патофизиологии. В то время я проводил с ним работу по изучению окислительно-восстановительных процессов в эксперименте, помогал в опытах на животных воспроизводить травматический шок и изучать изменение целого ряда ферментов, гормонов и аминокислот. Василий Иванович долго молчал. Я полагал, что он не расслышал моего вопроса либо забыл о нем. Внезапно он расхохотался:
  - Антисемит твой Петр Демьянович! - Василий Иванович потянулся, взял кружок фильтровальной бумаги и промакнул набежавшую от смеха слезу. - Ты слишком часто у него бываешь. Смотри, как бы за общение с ним тебе не приклепали антисоветизм! А у тебя впереди выбор специальности и направление на работу! В лагерь не сошлют, но будешь на учете ...
  Миша Мак-Гиннес жил на Рышкановке. Приехали мы с ним к нему домой после обеда в одну из суббот. Крохотная двухкомнатная квартира на четвертом этаже. Такие квартиры в Кишиневе в те годы уже называли "хрущебами". Давно не крашеные двери с грязными пятнами вокруг ручек. Скрипящие полы. В коридоре затертые, по низу надорванные, обои. Скорее всего, дети старались. Затхлый, спертый воздух. Жена в полутемной ванной при открытых дверях вручную стирала белье. Две светловолосые девочки, примерно трех и пяти лет, одетые в выцветшие детские больничные пижамы, играли на широкой кровати.
  Мы прошли в Мишину комнату. В углу стоял белый двустворчатый с мутными стеклами медицинский шкаф. С низкого потолка свисала люстра Чижевского. Впаянные в полусферу толстые иглы были обильно засижены мухами. На прикроватной тумбочке у окна шикарный намоточный станок. Видимо с какого-то завода. Такие в магазинах не продаются. На всех стенах вертикально установленные лампы дневного света. Стол был уставлен автотрансформаторами, мощными высоковольтными блоками питания, различными узлами радиоаппаратуры. Аппаратура была прикрыта накинутым засаленным покрывалом. Не поднимая покрывала, Миша усадил меня на табуретку и стал читать вводный курс в науку о передаче мыслей на расстоянии и беспроводном воздействии на волю и поведение людей.
  Говорил он довольно долго. Мишины зеленые, с ярким янтарным колечком вокруг зрачков, глаза безотрывно смотрели в мои, не мигая, гипнотизировали. Скоро я начал уставать от Мишиных проектов, меня почему-то потянуло на дрему. Я перестал что-либо понимать и с трудом держал глаза открытыми.
  В это время в комнату заглянула Мишина жена. Несмотря на молодость, иссушенная женщина выглядела гораздо старше своих лет. Глубоко посаженные глаза казались запавшими, как у покойника. Выпирающие скулы, втянутые щеки. За углами рта вверх и вниз тянулись узкие глубокие морщины, которые придавали ее лицу трагическое выражение несправедливо обиженного, часто и подолгу плачущего ребенка. На ее, вполне невинный, вопрос Миша мгновенно преобразился и стал грубить. Его губы сузились, стали почти белыми, в углах рта показалась желтая пена. Он стал выкрикивать в адрес жены ругательства, которые не следовало слышать малолетним девочкам. Из длинной тирады я быстро понял, что речь идет о Мишиной болезненной ревности. Мне стало зябко и неуютно на душе.
  Сославшись на необходимость быть в другом месте, я поспешил покинуть Мишину квартиру. Миша, казалось, был даже доволен таким поворотом событий. Оказавшись на улице, я не спешил сесть в троллейбус. После спертого воздуха в Мишиной квартире, я прошел несколько кварталов, с наслаждением вдыхая прохладный, почти тугой предвечерний живительный воздух.
  Весной я встретил Мишу Мак-Гиннеса возле здания ЦНИЛ (Центральная научно-исследовательская лаборатория). Возвращался он с туго набитым портфелем с кафедры нормальной физиологии:
  - Ремонтировал электроэнцефалограф. Эти халтурщики из отдела инженера-физика с дипломами даром получают такие зарплаты. Несколько недель без толку копались в энцефалографе. Хорошо еще, что больше не напортачили! Видите-ли? У них нет схемы модифицированных узлов! А мне схема не нужна! Передо мной аппарат! Это же есть схема в натуре. До чего тупые люди!
  Позднее я узнал, что Миша рассказал мне сущую правду. Без схемы и описания, покопавшись пол-дня в электроэнцефалографе, Миша обнаружил неисправность и устранил ее. Кроме того, Миша смонтировал устройства собственной конструкции, предотвращающее подобные поломки в будущем, и встроил их в каждый канал.
  Что касается Мишиного портфеля, он требует отдельного описания. Каштанового цвета, огромный кожаный портфель с множеством карманов и застежек когда-то был собственностью заведующего кафедрой биологии профессора Владимира Ивановича Захарова. Портфель пообтерся, постарел, и однажды профессор купил себе новый, не менее шикарный. Старый портфель Владимир Иванович выставил на подоконник в холле первого этажа в надежде, что им воспользуется какой-либо малоимущий студент. Однако первым бесхозный пустой портфель заметил Миша Мак-Гиннес и, как сейчас говорят, с благодарностью его приватизировал.
  Первым делом Миша сообщил мне, что в начале лета он разменял свою квартиру на Рышкановке на треть дома у поворота Оргеевской, напротив спуска через Ботанический сад.
  Сейчас Миша живет в частном одноэтажном доме через дорогу от мединститута и является, по его словам, ближайшим соседом ректора. Последнее Миша сообщил таким тоном, словно он, по меньшей мере, стал проректором. Миша пригласил меня зайти к нему, обещая показать аппаратуру для передачи мыслей на расстоянии. Соблазн был слишком велик. Особенно после, отремонтированного на кафедре физиологии, электроэнцефалографа.
  Через перекошенную, вросшую штакетами в грунт, давно не закрывающуюся калитку мы взошли на косогор крохотного дворика. По земляным ступенькам, укрепленным полусгнившими досками, мы поднялись на пригорок. Крошечный огород с грядками, посаженными еще прежними хозяевами. Дом был старым, неухоженным. Северная стена была выпуклой и покосившейся, отчего стекла окна и веранды казались перекошенными в виде параллелепипедов. Двери, окна и деревянные рамы веранды были темно серыми. Старая, в черных трещинах краска шелушилась множественными завитками
  Миша жил отдельно от жены и дочек в небольшой боковушке. Узкая кровать, два стула, два стола и этажерка. Тот же, заполненный панелями и радиодеталями, медицинский шкаф в углу. Та же люстра Чижевского, только потолок повыше. Один из столов был письменным. Скорее всего, он был заимствован из кучи старой институтской мебели, выброшенной у сарая за институтским виварием. На этом столе стояла, собранная из блоков, установка, которая, по словам Миши, являлась рабочим генератором для передачи мыслей на расстоянии.
  Я всмотрелся. Почти все узлы были отдельными частями старой ламповой радиоаппаратуры, скорее всего, уже давно не используемых, списанных военных радиостанций. Отдельно стоял модулятор. Вход через контактную панель соединял жгут разноцветных проводов, проходящих через отверстия в купальной шапочке.
  Я взял в руки шапочку. Миша пристально и ревниво следил за моими действиями. Шапочка оказалась склеенной из двух: красной снаружи и синей изнутри. Между шапочками были вклеены остриями внутрь обычные кнопки с припаянными и выходящими наружу проводами. Я понял, что эти шапочки и есть фиксатор игольчатых электродов. С самого начала я решил шапочку с датчиками на свою голову не одевать. Мало ли кому острия кнопок впивались в голову!...
  Дальше модулятор был подключен к, скорее всего, блоку усилителя промежуточной частоты многолампового радиоприемника от военной радиостанции. Выходной генератор был мощным, с двухтактным оконечным каскадом на мощных генераторных лампах от промышленных радиопередатчиков. На выходе генератор был подключен к катушке, которая одновременно служила излучателем. Катушка была особой. Такой я еще не видел.
  Сама катушка представляла собой воронку, намотанную из толстой, не менее 5 мм., покрытой серебром, медной проволоки. Серебрение электро-гальваническим методом Миша Мак-Гиннес освоил в домашних условиях. Параллельно катушке был смонтирован массивный трехсекционный конденсатор переменной емкости со сложным верньерным приспособлением. Все это, смонтированное на прямоугольном, с множественными отверстиями от других деталей, пожелтевшем куске плексигласа, представляло собой резонансный контур.
  По тому, как Миша неотрывно и пристально следил за моим осмотром, я понял, что, возможно, я - один из первых, кому "изобретатель" доверил увидеть его детище. Две глубокие горизонтальные складки на переносице стали еще глубже. Выступающий валик между ними побледнел и выдавал внутреннее напряжение Миши Мак-Гиннеса. Но Миша не знал уровня моей подготовки в радиоэлектронике. Дома, в школе и в лаборатории КИП сахарного завода мы собирали несложные приемно-передающие устройства. В условленное время выходили на связь, обмениваясь способами решения задач по физике и математике. Во время моего знакомства с аппаратом, Миша закашлялся. Откашлявшись, продолжал периодически натужно покашливать.
  Первый мой вопрос касался катушки:
  - Миша, почему индукционная катушка воронкообразной формы?
  Миша и глазом не моргнул:
   - Катушка является одновременно излучателем. Путем растяжения витков можно менять фокус излучателя и несущую частоту сигнала.
   - Миша! Учитывая воронкообразную форму катушки с учетом растяжения, частота будет "гулять". Добротность такого контура, даже при условии серебрения провода, ниже критики. Судя по количеству витков катушки и их диаметру, контур должен работать в районе частот УКВ. В таком случае конденсатор переменной емкости должен иметь гораздо меньшую емкость. Кроме того, из-за ультравысокой несущей частоты переменный конденсатор должен быть серебряно-керамическим.
  После моих слов Миша заметно сник. Он не ожидал, что студент - медик разберется в блок-схеме его технического детища. Да еще позволит себе высказать критические замечания. Миша поспешил накинуть на аппарат знакомое покрывало.
   - В окончательный каскад аппарата на время сеанса подключается дополнительный задающий кварцевый генератор, но я его никому не показываю. Чтобы не украли мою идею!
  Миша поспешил проводить меня до самой калитки. На улице кашель Миши стал почти безостановочным, с позывами на рвоту. После очередного приступа кашля, Миша Мак-Гиннес громким хлопком отхаркнул мокроту и сплюнул ее на плоские камни узкой садовой дорожки. На белой плитке в мокроте отчетливо была видна кровь.
   - Попал! Надо же так влипнуть! - с внезапным раздражением на себя, подумал я.
  Отважился спросить:
   - Чем ты болеешь, Миша? У тебя туберкулеза не было? Может в семье у кого?
   - У меня туберкулез! Еще с армии. Потому и комиссовали. Сейчас весной снова открылся. Обычно весной меня ложат на месяц-другой в тубинститут. Но сейчас я лечь в больницу не могу. Нет времени. Я должен закончить аппарат!
  Покосившись на меня, добавил:
   - Я на финише открытия. Сейчас у меня легко украсть идею!
   - Миша! Ты бы хоть курить бросил! Курение усугубляет течение любого заболевания легких.
   - Ваши коновалы не в курсе! Я математически рассчитал, что никотин и туберкулезная палочка имеют одинаковую частоту. Только колебания их идут в противофазе. Никотин разрушает оболочку туберкулезной палочки. Чем больше куришь, тем быстрее разрушается сама палочка и быстрее наступает выздоровление.
  Я понял, что спорить с Мишей бесполезно и поспешил уйти. Вернувшись в общежитие, долго мылся, тщательно вытерся. Растерся одеколоном, как после бритья. Зная, что это глупо, тем не менее до вечера я несколько раз впрыскивал в глотку зубной эликсир, полоскал рот. Так мне было спокойнее.
  Придя на кафедру, я рассказал Путилину о Мишином "передатчике мыслей на расстоянии" и высказал свое суждение. Александр Сергеевич долго молчал. Потом набил свою трубку табаком из потрошеных и высушенных окурков сигарет. Когда предстоял важный разговор, Александр Сергеевич откладывал пачку с сигаретами "Ляна" и заправлял трубку потрошеными окурками. Утверждал, что такой табак крепче и здорово прочищает мозги. Не спеша, поднося огонь спички сбоку, закурил. Глядя в потолок, задумчиво произнес:
  - Неужели Миша нас дурачит? А Фурдую (зав. лабораторией физиологии Академии Наук) отказался показать аппарат вообще. Мотивировал, что Фурдуй раскроет его секрет и присвоит идею.
  К Мише я больше не ходил. Да и он меня тоже не приглашал. Встречаясь с ним по коридорам института, я здоровался и спешно проходил мимо.
  В конце пятого курса, проходя цикл психиатрии, на занятиях я задал вопрос о Мише и его "изобретении" доценту кафедры психиатрии, который вел нашу группу. Это был Владимир Михайлович Михлин, потомственный интеллектуал, несмотря на простоту в обращении, человек очень высокой внутренней культуры и один из самых квалифицированных психиатров республики. В конце шестидесятых, когда Фрейд был под "табу", Владимир Михайлович без боязни, открыто предвещал психоанализу будущее в диагностике и лечении неврозов в частности и психиатрии в целом.
  Выслушав мой вопрос, преподаватель искусно перевел разговор на другую тему. Уже в перерыве, наедине он сказал:
  - Миша болен параноидальной формой шизофрении и регулярно проходит лечение в клинике. У него мания величия, сверхценной идеи, изобретательства и бред ревности. Правда, лечится амбулаторно, так как никакой социальной опасности Миша не представляет.
  Я вспомнил грязные Мишины ругательства в адрес жены в присутствии малолетних дочерей, но почему-то решил промолчать.
  - Но у него такой ясный, пронзительный, всепроникающий умный взгляд. Даже в голову не придет, что он психически нездоровый человек!
  - В том и дело, что взгляд у этих пациентов всегда прямой, ясный, выражает непреклонную уверенность в собственной правоте. У них никогда не возникает сомнения в сверхценности собственных идей. Внушение и убеждение у таких пациентов гораздо действеннее на других, нежели у среднестатистического гражданина, включая педагога, врача-психиатра и психолога.
  Взглянув на часы, Михлин неожиданно спросил меня:
   - Вы ни разу не ставили перед собой вопрос: - здоровы ли вы психически?
  Лукавить перед Владимиром Михайловичем было невозможно, да и незачем:
   - Владимир Михайлович! Каждый студент, начиная с первого курса, находит у себя симптомы всех болезней, которые изучает. Я не исключение! В том числе и по психиатрии!
   - Человек, задающий себе такой вопрос, уже психически здоров. - ответил Михлин. - Это означает, что человек критически относится к своей личности. Это аксиома. Наши пациенты никогда не считают себя психически больными. Исключение составляют пациенты с бредовыми идеями о наличии у них других неизлечимых заболеваний. Это, как правило, не психические расстройства. Чаще у таких пациентов имеют место бредовые идеи о наличии у них туберкулеза, венерических и онкологических заболеваний ...
  Помолчав, Владимир Михайлович вдруг спросил:
  - Вы в курсе, что Мак-Гиннес болен открытой формой туберкулеза?
  - Да! - я рассказал Владимиру Михайловичу о кровохарканьи при выходе из Мишиного дома.
  - Кстати, о взгляде. - в заключение сказал Владимир Михайлович. - У больных открытой формой легочного туберкулеза, особенно при кровотечении и в терминальной стадии всегда ясный, пронзительный взгляд. Старые доктора называли такой взгляд пламенным, огненным ...
  Занимаясь в интернатуре по ЛОР-болезням, я стал бывать у точных механиков чаще. Меня влекла эндоскопическая техника. Тогда стекло-волоконных световодов еще не было. Медицинская оптика была целиком построена на линзах, призмах, трубчатых световодах с подсветкой миниатюрными лампочками накаливания.
  Справедливости ради, должен сказать, что как только я заикнулся об эндоскопии носоглотки, Петр Демьянович выложил передо мной добрый десяток списанных цистоскопов, среди которых были и детские. Это было то, что мне нужно. Я собрал два работоспособных комплекта. Миша Мак-Гиннес оперативно вник в тему, подобрал из своих личных резервов трубочки, гибкие зондики и миниатюрные, незнамо как появившиеся у Петра Демьяновича еще с военной поры, немецкие щипчики с тонким и длинным цевьем. Особенно ценными оказались два китовых уса. Впоследствии я их использовал как зонды и для бужирования слуховых труб. Подаренные укомплектованные наборы служили мне не менее двадцати лет. Переходя на поликлиническую работу, всю свою рационализацию я забрал с собой.
  Я проходил интернатуру в четвертой горбольнице, когда увидел, выходящего из рентгенкабинета, Мишу Мак-Гиннеса. В руках у него были две картонные коробки. Поздоровавшись, я спросил:
  - Ты освоил ремонт рентгеновских аппаратов или сам проходил обследование?
  - Рентгеновские аппараты я изучил много лет назад в рентген мастерских. Тогда еще не было завода "Медприбор". Потому зав мастерскими Гулик и избавился от меня через суд, что я знал аппаратуру лучше него и уже тогда вправлял на планерках мозги ему и образованным инженерам.
  За моими плечами уже был курс психиатрии, я знал Мишин диагноз и предположил, что сейчас он начнет вводить меня в курс рентгенологии. Чтобы отвлечь Мишу, я спросил:
  - Что у тебя в коробках?
  Задал вопрос я на свою голову.
   - Взял у Соломона две рентгеновские трубки. Их сняли, потому, что они частично потеряли эмиссию. А мне они подойдут.
  - Зачем они тебе, Миша? - взяло верх мое любопытство.
  - Трансформатор от РУМа у меня уже дома в сарае. Соберу собственный аппарат. Буду облучать семена и рассаду. Я читал в "Науке и жизни" что повышается всхожесть семян и ускоряется рост и созревание помидор и огурцов. Кроме того, испытаю излучение на кроликах. По моим расчетам, крольчиху можно заставить рожать до двадцати крольчат за один окрол. Достану еще один трансформатор и соберу аппарат для облучения бородавок, мозолей и шпор на ногах. Открою свой кабинет, уволюсь и перестану гонять по ладони копейки!
  Зная, что Мишин перекошенный сарайчик расположен через кирпичный забор вплотную к задней стене ректорского дома, я промолчал. Я был уверен, что о монтаже, если таковой состоится, двух рентгеновских аппаратов без радиационной защиты, в паре метров от собственного дома, ректор узнает из других источников. В этом я был убежден. Так, что моя совесть перед Мишей Мак-Гиннесом осталась чиста.
  Петр Демьянович работал до глубокой старости. Мишу Мак-Гиннеса после очередного обследования положили в тубинститут. При обследовании выявили грозное осложнение. По сведениям сотрудников отдела инженера-физика Миша ушел в мир иной от открывшегося из огромной каверны массивного легочного кровотечения. По мнению моего однокурсника, бронхолога-бронхоскописта научно - исследовательского института туберкулеза, профузная кровопотеря у больного Мак-Гиннеса наступила в результате ракового перерождения и распада опухолевой ткани в нижней доле правого легкого.
  
  18 09 20 г.
  
  
  
  
  До седьмого колена
  
  Знакомство
  Мы сидели на берегу узкой, почти двухкилометровой извилистой заводи Днестра. Моим напарником и наставником был старейший житель и самый древний рыболов Хотинского края Бессарабской части Северной Буковины. По его словам, сто лет ему минуло, когда в Москве скинули Ельцина. Зовут старика Карпо Вуживка (Веревка - укр). Дед Карпо всю жизнь рыбачит.
  В округе рыбных озер - раз, два и обчелся. Карпо рыбачит на реке, но большую часть времени проводит на берегах Михалковской заводи, где мы сейчас с ним находимся. С дедом Карпом меня познакомил Роман, рыбинспектор, в прошлом инженер-гидротехник. Познакомились мы с ним в "Одноклассниках". Однажды утром, просматривая свою страницу, я обратил внимание на приглашение в "Друзья". Ко мне в друзья набивался некто Роман Шиманский, 1946 года рождения, мой ровесник. Фамилия смутно мне что-то напоминала, фотография тоже. А вспомнить не получается. Приглашение в "Друзья" я принял. На следующий день получил сообщение:
  - Здравствуй Евгений Николаевич! Вышел на тебя через интернет, благодаря твоей книге "Вдоль по памяти. ..." Читал, и казалось, что это я пишу о своем детстве. Где можно купить саму книгу? Мы с тобой в одной группе поступали в шестьдесят четвертом в Черновицкий медицинский. Я не прошел по конкурсу и с ходу подал документы в Одесский гидротехнический институт. Там был недобор. Тогда я был уверен, что ты поступил в Черновцах. Я сейчас на пенсии, но работаю рыбинспектором. Понял, ты рыболов. Сейчас разрешен лов, приезжай, будь ласка. До вашей Окницы от нас ровно 25 км.
  Так завязалась переписка в интернете. Роман участвовал в строительстве гидроузла с 1973 года, с самого начала его строительства. Потом, когда гидроузел достроили, длительное время работал инженером гидротехником Новоднестровской ГАЭС. На пенсии устроился рыбинспектором. Дед Карпо, его земляк, едва ли не самый дисциплинированный на участке, строго соблюдающий закон, рыболов. Но в любую погоду без рыбы домой не возвращается.
  Рассказывает рыбинспектор Роман
  - После мобилизации в бригаду Котовского Карпо Вуживка закончил краткосрочные курсы военных ветеринаров. В сороковом, затем после войны при Советской власти ему не раз была предложена работа в колхозе и дальнейшая курсы. Но, вернувшись в родное приднестровское село, Карпо так и не стал ветеринаром. Что-то повернулось в его голове после долгой кровавой мясорубки гражданской войны.
  - В августе двадцать пятого года, на территории Чабанки под Одессой, произошло убийство Котовского. Карпо, сопровождавший тогда комбрига, находился в составе отделения его охраны. Сразу же после убийства Котовского стали исчезать люди из его окружения. Находили их застреленными, утопшими, повешенными, а то и сожженными. Свидетелей убийства комбрига убирали. Опасаясь выстрела в спину со стороны сподвижников Якира и Троцкого, где поездом, а больше пешком, вдвоем с товарищем Карпо Вуживка пробрался в Каменец-Подольск. Осенью его товарищ, высокого роста и атлетического телосложения, обладавший яркой, запоминающейся внешностью, был застрелен в центре города.
  - Той же ночью Карпо, переодевшись в чужое и побрив наголо голову и усы, вместе с обозом горшкоробов покинул Каменец-Подольский. В Старой Ушице отстал от обоза и поселился у старика-лесничего на кордоне у самого Днестра. Река служила тогда границей между Советской Украиной и королевской Румынией. Карпо Вуживка помогал лесничему, отесывая колья, складывая в скирды и на сеновалы сено, заготавливая дрова. Подолгу сидел в зарослях лозняка, внимательно изучал противоположный правый берег. Карпо запоминал расположение постов румынских граничеров (пограничников), время и интервалы обхода патрулей.
  - Когда морозы сковали Днестр, Карпо, завернувшись в белое рядно, поздним вечером по льду благополучно перешел реку. Обойдя по пути несколько сел, к утру был в родной деревне. Поселился в родительском доме, где жила его мама. Недели три Карпо никуда не выходил. Сквозь тусклое крохотное оконце заново изучал противоположный склон, переходящей в глубокий яр, лощины, кривые узкие улочки родного села. Никто не удивился его появлению. Жандарм навещал село редко. Граничеры быстро привыкли к бессарабцу. Разрешали ловить рыбу с берега реки, что было запрещено остальным сельчанам. Карпо всегда оставлял солдатам часть улова. Граничеры не отказывались от рыбы. Принимая подношение, каждый раз говорили:
  - Мулцумим! Май вениць, домнуле пескар! (Благодарствуем! Приходите еще, господин рыбак!)
  Вскоре Карпо женился. Пяти лет не прошло, как, стирая в затоке перед Пасхой, жена, простудившись, слегла и умерла. Вторая жена умерла в родах.
  - С тех пор дед в бобылях. Живет во вросшем в землю, старом покосившемся родительском доме. Даже старожилы не помнят, чтобы дед Карпо где-нибудь работал на службе или в колхозе. При румынах, потом и при советской власти работал по найму у сельчан. В селе к такому образу жизни деда Карпа давно привыкли. Удивительно, но несмотря на его неспешность и возраст, сельчане до сих пор охотно нанимают его, как безотказного, честного и ответственного работника.
  - Дед Карпо не желает расставаться со своим одиночеством. Живет безвыездно. Как вернулся с фронта, кажется и на станцию не ездит. Словно до сих пор опасается выстрела в спину. Почти ежедневно в неизменных кортовых штанах, фуфайке, в сапогах и с рюкзаком за плечами направляется на берег. Дед Карпо не имеет своего постоянного места для рыбалки. Неведомо как, словно ему подсказывают или видит сквозь воду, он выбирает неожиданные места. Без рыбы не возвращается.
  Немного истории
  Такую непростую историю бывшего бойца бригады Котовского мне коротко поведал его земляк рыбинспектор. Заодно, я впервые узнал об иных обстоятельствах гибели героя гражданской войны Григория Ивановича Котовского. Обласканный Сталиным, опекаемый всесильным тогда Фрунзе, энергичный Котовский с его взрывным и непримиримым характером, становился опасным для окружения Троцкого. Героя, убив, подло оболгали, распространив сплетню о том, что Котовского якобы застрелил один из помощников, заставший комбрига в постели своей жены.
  Это при том, что в тот вечер, когда Котовского застрелили на крыльце особняка, в котором они отдыхали, беременная тогда жена комбрига, бригадный врач, была в трех шагах, на веранде этого же дома. Самого убийцу супруга убитого знала не понаслышке. Он, коренной одессит, был давним знакомым семьи Котовских и служил начальником охраны на одном из сахарных заводов близ Умани. Но правду замалчивали. В тридцатом в Харькове был застрелен последний свидетель, он же убийца Котовского. После его смерти не осталось ни одного свидетеля гибели Котовского и шансы распутать это загадочное дело стали близки к нулю. А ложь быстро распространилась по Союзу и долго была едва ли не единственной версией гибели полководца.
  Дед Карпо
  В первый день моей рыбалки старик привел меня на выступ мыса, разделяющего рукава заводи. Деревья отстояли от берега на расстоянии не менее пяти-шести метров. Единственным неудобством был обрывистый берег. Без подсака рыбу на берег не вывести. Расположившись, мы с дедом закинули снасти. Тройник с нанизанными протухшими куриными потрохами дед Карпо забросил на середину заводи, где поглубже.
  - В этой затоке, - дед кивнул на середину заводи, - попадаются сомы по два, а то и три пуда.
  Вопреки моим ожиданиям, дед оказался разговорчивым. Скоро я знал, когда запрет на время нереста, какая тут водится рыба, на что чаще клюет, какова посезонная вероятность улова и где лучше ловить в ненастье.
  Скоро начался клев. Рыба шла не крупная, но скучно не было. Попадались пескари, караси, голавли. Часто, пытаясь оторвать наживку, в леске путались раки.
  Скоро у деда Карпа зазвенел, изготовленный из охотничьей гильзы, колокольчик. Неторопливо, но держа в натяжении леску, старик подтащил к берегу крупного сазана. Сазан резво сопротивлялся, норовил нырнуть по самый берег. Дед Карпо неспешно, без суеты ловко держал рыбу на открытой воде и, подведя самодельный подсак, вытащил сазана на берег. Любопытство заставило меня подойти к старику. Сазан казался сгорбленным, чешуя и спинной плавник были темными, почти черными. Углы губ венчали короткие, довольно толстые светлые усы. Дед Карпо подтянул, утопленный в воде, длинный самодельный садок и, приподняв крышку, опустил в него рыбу. Рыба била хвостом, кувыркалась, пока не достигла воды.
  Павельчук
  - Как ловится? - незнакомый глухой простуженный голос заставил меня вздрогнуть и повернуться.
  Надо мной стоял худой сутулый, старше средних лет мужик. Длинные руки почти до колен, ладони лопатами. Расширяющийся кверху череп. На узком худом лице выпирающие скулы. Вдавленный седловидный нос. Короткая верхняя губа, за которой расположились оставшиеся три бочкообразных, с неровными зазубренными краями, зуба. Под бугристым лбом глубоко посаженные глаза. На правом глазу светлело бельмо. Обратили на себя внимание ноги. Даже через брюки были видны саблевидные голени.
  - Закурить не найдется?
  - Не курю. - я бросил курить много лет назад.
  Пришедший повернулся:
  - Карпо! Дай цигарку!
  - Ты куда шел, Петро? - недовольно спросил дед Карпо. - Ты когда-нибудь будешь иметь свои сигареты? Дома тоже скурки (окурки - с укр.) подбираешь?
  - Га!?
  - Петро! Ты моложе меня, а глухой как пень! Когда будешь иметь свои сигареты?
  Дед Карпо вытащил из внутреннего кармана, когда-то бывший никелированным, затертый до латунной желтизны, портсигар. Достал "Ляну" и, держа за самый конец, подал пришедшему. Петро взял сигарету, сломал ее пополам. Половину засунул в трубочку, очень похожую на тубус для помады и спрятал в карман. Вторую половину "Ляны" воткнул в конец обгорелого деревянного мундштука, закурил и жадно, прерывисто затянулся. Медленно выпуская через ноздри дым, повернулся и молча побрел вдоль берега. Казалось, шел он вприсядку, ноги ставил неуверенно, словно ступал с кочки на кочку всей ступней.
  Глядя на походку Петра, внезапно вспомнил. Бельмо, кератит, зубы, глухота ... Классическая триада! Плюс саблевидные голени, неуверенная походка ... Атаксия ... Сухотка? Меня передернуло.
  Дед Карпо проводил Петра тяжелым взглядом. Было видно, что старый рыбак не жалует сегодняшнего пришельца.
  Отойдя подальше от нас, Петро воровато оглянулся. Достал, спрятанные в кустах распорки. Снял, подвешенную на сучок ствола, палку. Из кармана достал скомканную фатку и углы зашморгом накинул на согнутые распорки. Приподняв, развернул фатку и приготовился опустить ее в воду. В это время послышался шум двигателя. Петро проворно развернулся и швырнул фатку в кусты. Сам спешно скрылся за деревьями.
  Дед Карпо указал головой в сторону доносящегося шума машины:
  - Во як спритно утикае Петро! Глухий, а мотор Романа почув здалёка. И фатку в заросты закинул.
  Роман
  Возле нас остановился старенький "Жигуленок". Это действительно был Роман. Рыбинспектор вышел и, стараясь не хлопать, аккуратно прикрыл дверцу автомобиля.
  - Как успехи?
  - Понемногу! - ответил я за обоих.
  - Петро опять с фаткой? Где он?
  Дед Карпо кивнул головой в сторону, скрывшегося в лесу, Петра.
   - Ничто его не учит. Сколько его фаток я изрезал! Не зря в селе их называют бластаматыми. Порченые!
  Что означает слово "бластаматые", я догадался. В переводе с молдавского "блестемат" означает "проклятый".
   - Почему?
   - Пусть лучше дед Карпо для начала расскажет. Он лучше знает всю подноготную этого клана от прапрадеда. - Роман повернулся к старику. - Дед Карпо! Расскажите доктору про бластаматых! А я потом расскажу о Петре. Я последние поколения лучше знаю.
   - Было бы о ком говорить! Навоз один... - недовольно откликнулся Карпо.
   - Дед! Наш доктор пишет книги! Вдруг ему пригодится! - Роман подошел к своему "Жигуленку" и вытащил, подаренную мной по приезду, книгу. - Посмотри, доктор подарил. Только не подписал еще!
  Меня удивило, как древний старик шустро закрепил удилище и поспешил к нам. Подойдя, дед, несмотря на чистые руки, старательно вытер их о полы фуфайки.
   - Правда! - продолжил Роман. - Подпиши Евгений Николаевич! Будет память. Не каждый день нам писатели книги дарят.
   Дед Карпо осторожно взял в руки книгу. Держа на ладони, бережно погладил глянцевую обложку. Он осмотрел книгу, потом поднял глаза на меня, словно не веря, что такую толстую книгу написал доктор. Роман развернул обложку:
   - Смотрите, дед Карпо! Вот и фотография доктора!
  Дед Карпо несколько мгновений рассматривал фотографию, потом снова поднял глаза на меня. Меня осенило. Я подошел к моей машине и достал за сиденьем еще одну книгу.
   - Дай ручку, Роман! С удовольствием подпишу тебе и деду Карпу. На память. Вы читаете? - обратился я к деду.
   - Дед несколько лет назад только очки одел. А так читал без очков. И книги и газеты. Раньше при Советской власти ему все газеты и журналы из сельсовета, школы и библиотеки давали. Все подряд читает. - ответил за деда рыбинспектор.
  Я сделал дарственные надписи и протянул книги новым владельцам:
  - На память. Приятного чтения!
  - Расскажите, дед Карпо! - повторил Роман. - Вдруг доктору понадобится. Он продолжает писать книги.
  - Спасибо! - поблагодарил дед Карпо за книгу. - Як так, потрибно росказать! - дед сделал ударение на слове "потрибно". - Чтобы люди прочитали и детям заповидали. Чтобы не повторился больше на земле такой грешный род. Только надо згадать по порядку. Столько лет прошло. А я забувать уже стал. Да и не хотелось вспоминать. Не о чем...
  История с географией
  Следующим днем дед Карпо, усевшись в мой "Гольф", велел ехать направо. Удивительно, за все дни рыбалки, я ни разу не ощутил, характерного для стариков, запаха старой затхлости. Несмотря на одинокую жизнь, дед Карпо был необычайно чистоплотен. Одежда была не глаженой, но каждый раз выглядела свежестиранной. Старик после каждой пойманной рыбы тщательно полоскал в воде руки и вытирал чистой тряпкой. Тряпку растягивал, на воткнутом в берег, прутике.
  Поплутав по узким извилистым улочкам села, выехали на прямую полевую дорогу. Скоро мы въехали в небольшое, около двух километров длиной, село Галицу. Село примечательно тем, что расположилось оно в одну линию. Дома располагаются только с восточной стороны. С запада вдоль единственной дороги тянется довольно густой лесной массив. Единственная улица закончилась Галицким монастырем.
  Сегодня мы рыбачили на берегу довольно широкого залива. Слева, по ту сторону заводи вдалеке виднелось крохотное село Непоротово. Проследив за моим взглядом, дед Карпо пояснил:
  - Само Непоротово невелике, май же за сто людей. Селище давнее. Нихто не помятает, дуже давно пустили с того берега вид Калюса на Непоротово паром. - дед Карпо указал на светлую полосу отмели на противоположном берегу. - Вон с того места. Калюс, як запустили плотину, затопило. Большую часть людей власти переселили в Кураженци.
  Паромом и в гости до родини ходили и тикали з одного берега на другой. Самые близкие деревянные мосты через Днестр были в Могилеви на нижни молдавски Атаки и в верхних украинских Атаках, коло Хотину на Жванец. Пятнадцать километров звидси (отсюда - с укр.) выше по ричке тоже курсировав паром з Кормани до Старой Ушицы. Паромы курсировали до самого затопления. Калюса зараз уже немае, и Стару Ушицу перенесли.
  - Чем тянули сам паром? - спросил я, малосведущий с принципом работы паромных переправ.
  - Через Днестр протягали канат. Крутили корбою. Руками часто допомогали люди, которых перевозили. Но это пока паром не возьмет ходу и не выйдет на течение. На течении повертали и закриплювали косо пид водою крила, як рули. Вода вдаряет косо в крила и штовхае паром поперек рички. Сам паром був невеличкий, умещались две пидводы з конями, або одна грузова машина. Люди стояли по бокам.
  За несколько дней рыбалки мы почти каждый раз меняли место. Уму непостижимо! Откуда дед Карпо ведал, в какой день, где надо рыбачить? В отличие от других любителей рыбной ловли, мы каждый раз были с рыбой. Уху готовили тут же, на берегу. Я впервые наблюдал, как дед Карпо зажег в пламени костра небольшую веточку вербы. Когда веточка обгорела наполовину, старый рыболов на секунду окунул тлеющий конец в, доходящую на слабом огне, уху.
  - Для дыму и смаку. - пояснил дед Карпо.
  Я звонил Роману. Уху мы поглощали втроем. Уха с дымком действительно была хороша. Дед стеснительно отворачивался от нас с Романом. Он ел очень медленно, широко раздвигая за сомкнутыми губами беззубые челюсти. Периодически отворачивался, между губами пальцами захватывал, вытолкнутые языком, мелкие кости и аккуратно складывал их на обрывок бумаги за своим бедром. Тут же мы варили и раков. Уходя, Роман тщательно затаптывал костер и проливал кострище водой. После ухи дед, выбрав место, чаще на прогреваемом солнцем склоне берега, ненадолго ложился отдохнуть.
  Несколько дней пребывания на берегах Днестровской заводи оставили в моей памяти и душе неизгладимый отпечаток. Забыв об удочке, я подолгу, не отрываясь, смотрел на водную гладь заводи и днестровские просторы. Я не оговорился. В месте моего временного пристанища после строительства плотины ширина реки достигает километра и более. Казалось, что эти места мне знакомы тысячи лет. А может они из другой моей жизни? До моего рождения? Только небо раньше казалось другим. И сейчас, после длительного отсутствия, я снова увидел так знакомые места моего далекого во времени детства и отрочества.
  Но самым примечательным было общение с дедом Карпом. Мой древний собеседник оказался на удивление словоохотливым, прекрасным рассказчиком. Его, не по возрасту живая, речь была винегретом из украинских, русских, польских и молдавских слов и выражений. Не раз я удивлялся его цепкой памяти, знанию людей, истории и географии края. Слушая старика, я поймал себя на мысли, что, несмотря на мой слабеющий слух, за все время нашего общения у меня ни разу не возникло надобности его о чем-либо переспросить.
  Рассказы старого рыбака
  - То було задовго до мого рождения. Згадую я тилько росповиди старых, уже поживших и переехавших з Подилля людей. В те времена люди легче снимались с обжитых мест и шукали щастья там, где они еще не жили. Всегда лучше было там, где нас немае. Особенно часто люди меняли правый и левый берег Днестра. Сначала люди тикали от бусурманских нехристей. Спасали жизни и детей от угона в туретчину. Убегали целыми селами с правого, бессарабского берега на левый, подольский. Потом, когда крипакам в Расее дали волю, а земня залишилась в панив, люди стали тикать в Бессарабию, где земня була май вродлива и дешевше.
  Крестьяне собирались, знаходили место для селища. Случалось, даже названий не меняли. Много было таких сел на Винничине и Подилли, названия которых были одинаковыми с селами в Бессарабии и Буковине: Ломачинци, Шебутинци, Мишковци, Ставчаны, Кулешивка, Белоусовка, Волошково, Ленковци. - помолчав, дед добавил. - Да и Черневци, и Михалкив. Сейчас трудно точно сказать, кто откуда и куда переехал.
  (Дед Карпо рассказывал, а у меня зарябило. Не в глазах, в голове. Какой памятью надо обладать, чтобы на протяжении почти века, безвыездно проживая в захолустном селе, помнить села с одинаковыми названиями в столь разных местах. Читал дед, скорее всего. Или карты внимательно изучал. Но главное, старик прав!).
  Конокрады
  У нас всякая пакость
  и пагуба от конокрадства...
  В.Даль
  За машины люди тогда не ведали. Ездили и пахали на конях и волах. Волы - они посподручнее, но дуже повильные (медленные - с укр). Кони - они швидкие, того и май лакоми. Селяни перебирались через ричку або на своих, або тут купували коней и волов. Вид разу и стали красть скотину. Волов крали неохотно, до утра далёко на нем не поедешь. А кони швидки. З ночи до досвитку вже були в Хотине, або и в Черневцях.
  Чаще крали и ховались за Днестром. Это сейчас тут плотина, ричка стала и ширше и глибше. А ранише броды были множественные, от Наславчи до Репуженцев. А коло Бродка и Мошанца доброму коню вода живота не намочит. Там и продавали коней. А если кони були знатными, то гнали в самый Дрогобыч. Там кони дуже в цене держались. А те, что похуже, заворачивали в Каменец. Бувало, шо крали и валили на мясо, особливо волов.
  
  Був такий Грицко Павельчук, прапрадед Петра, шо з фаткой тут ловит. Его з краденым бугаем поймали близ Хотина. Били всем селом. Он притворился мертвяком, а в ночи уполз и перебрался на подольский берег. Полгода отходил от кольев и цепов. А потом скомпанувался з конокрадами. Старые люди розсказували, что появлялся в Бессарабии раз в год, чаще летом. Заявлялся в красной или голубой сорочке, в новых штанах с кожаными латками на заду и в яловых сапогах с тонкой пидошвою, шоб не було чути, як нога ступает. На голови кубанка козацка з хрестом поверху.
  Первым делом, как приедет, в шинок заявлялся. Других угощал и сам напивался. Потом до дому его на тачке везли. Он гроши за то мужикам платил. Проспится дома и первым делом жинку отлупит. Потом всем подарки дарит. И знову из шинка не вылазит. Тверёзый больше молчал. Как напьется, рассказывает за житье вольное конокрадское.
  Сбивались в стаи лихие конокрады. У каждого свое место. Атамана слушались без слов. Мигнет оком, поведет бровью, опустит голову, вся ватага знала, що робить кожному. Коней крали у украинского козацства, от Белой Церкви, Умани до Гайворона. Добирались туда больше поодиноч. Прибивались к вдовам, самотним жинкам. И тихо ждали. Высматривали. По шинкам и корчмам сиживали, слушали. Не дай бог заговорить с кем-то своим из компании или дать знать, что знакомы. По ночам собак по селу прикармливали, чтоб не гавкали.
  А днем по селам пускали якобы слепого жебрака с поводырем, або калеку без руки или ноги. Те ходили, высматривали, слухали. Примечали добрых коней, где держат, где ночуют, как запирают на ночь. Загодя плели из бересты с паклей накопытники. Чтобы топота копыт не было чути. В темную ночь пропадали кони отразу в нескольких селах. Иных выводили через пролом в задней стене саманного сарая. Выйдет утром хозяин, а на дверях конюшни огромный засов на замке. Вроде порядок. Отомкнет, откроет дверь и сомлеет. Скрозь конюшню садки соседские, небо и хаты видны.
  Бывало, как стемнеет, расшивали соломенную покровлю. Один, что моложе, забирался вовнутрь, пилил дышло, которым скрозь стену перекрывали вход. Использовали специальные, на все случаи жизни, отмычки. И называли такие ключи богоугодным словом - хрест. А замок снаружи знову вроде не тронутый. По одному уводили знатных жеребцов, племенных кобыл. Короткими дорогами скакали через Збруч в Польщу.
  Шоб не опознали знатных коней, в компании конокрадов були майстри, котори могли так розмалювать тварину, шо и хозяин сумневался, его ли той жеребец. Фарбували звездочки на чоли, а як були, то закрывали, як и никогда не було, або закрывали шкарпетки белые на ногах. Гнедых делали попилевыми (дымчатыми, пепельными), у вороных появлялся загар. А белые кони вже були з яблуками. Хвосты и комы (грива - с молд.) перефарбували.
  А то промеж подковой и копытом изнутри подковы вбивали тонкие дубовые клинья, чопики. От разу у коня менялась, знакома всем, походка. Шо шагом, че рысью, або вскачь. Задирали коню голову и заливали за фалку (щеку - с молд.) горилку. Шоб хозяин не узнал, палили раскаленным железом зубы. Напильником у старых коней делали зазубрины на передних зубах, шоб моложе выглядали. Остальных коней, что похуже, сбивали в табуны и угоняли в Винницу або в Проскуров. Бувало, конокрады крали, або домовлялись и уводили гарных молодых жинок.
  Наутро в деревнях слышался непрерывный скорбный вой. Потерять коня для селянина значило потерять члена семьи. Без коня - нищета. Женщины, проклиная грабителей, причитали. Хмурые мужики собирались группами, вспоминали подозрительных людей, делились приметами. Тех, кто помоложе и более ушлых посылали в другие села округи. Вызнавали, как дела в соседских деревнях, пропали ли кони у них? Не было ли наводчиков среди местных?
  Бувало, караулили и ловили злодеев. Вязали и водили по всем улицам села. Бить должны були все, включая старух и детлахов. Когда конокрад уже переставал дышать, згомот (шум, галдеж - с молд.) сменялся тишиной. Вси тихо расходились по домам. Навроде били вси, злодий умер, а каждый ударил один - два раза. И умереть от одного невозможно.
  В живых старались не оставлять. Як конокрад залишался живым, то потом горе було бившим его. У таких в першу чергу угоняли коней, палили дома и сараи. Конокрадов забивали насмерть цепами, кольями, топорами, резали косами, вешали. Трупы казненных зарывали в глухих местах, в ярах, топили в ричках. Або специально, заризаных подвешивали ночью на деревах по трактам, шоб налякать лихих людей, шоб боялися заезжать в села и красть.
  Но страшнее висячих мертвяков були ходячие живые. Мужики били от разу всем селом. А когда на конокрада знаходила паморока, отрубали на руках пальцы разом з долонями и стопы ног. Стопы отрубали до пяток, шоб на пятках ходил и мучился. Раны перетягали лыком, шоб кровь не вытекла. И шкандыляли такие по шляхам та базарам. Уси бачили, шо бувае з злодиями за покраденых коней.
  Конокрадов проклинали, глядя на, подернутые ржавчиной, плуги и бороны. Некому тянуть! Призывали кару господню в домах, в поле, на многолюдных базарах. Предавали анафеме священники. Ворожили у ворожек и проклинали до седьмого колена. Колдуньи наводили порчу на конокрадов и их близких.
  Долго после набега конокрадов не стихали причитания. Тоди и був проклят в поколиннях старийшина рода Павельчуков - Грицко, сгинувший незнамо где. Не осталось за ним ни могилы, ни доброй памяти.
  (Я внимательно слушал рассказ деда Карпа. Заодно сопоставлял услышанное с прочитанным ранее. Такие подробности, такое знание тонкостей ремесла, отверженного людьми, племени конокрадов! Не прост дед, ох не прост!)
  Погромы и еврейские проклятия...
  Кричал Подол, Новое строение, Бессарабка, кричал весь огромный город.
  К. Паустовский
  Это было в самом начале того века. Может 903, может 904 год. До войны с японцем. Из села стал надолго исчезать Петро Павельчук, сын Грицка, прадед и тезка Петра, занимающегося ныне забороненным способом рыбной ловли. Возвращался в село гладким, откормленным, при грошах. Долго не могли селяне узнать, где Петро был на "заработках", пока спьяну не проболтался в корчме сам Петро. Он хвастливо заявлял, что нашел прибыльное дело, риску никакого, зато добычь карманы оттягивает. Теперь ему сам черт не брат.
  До девятнадцатого года ездил Петро в Кишинев, Киев, Черневци, Житомир, Жмеринку и еще бог знает куда. Как и отец, с такими же как он сам лихими людьми въязався в шайки. В это время начались еврейские погромы. Громили еврейски кварталы в городах и еврейски местечки з чорнои сотни, белогвардейцы, зелени, петлюровци, красноармейци и просто городски бандиты. Когда громили петлюровци и зелени, то казали, что бьют "жидо-комунякив". Когда громили красные, було навпаки. У Котовского старослужащи казали, шо в первой конной армии громили еврейски лавки и кричали: "Бей жидив и буржуив!"
  Петро быстро смекнул, где можно поживиться. Сначала примкнули к черной сотне, громили лавки, магазины, грабили дома. Потом отделились и стали грабить небольшой бандой. Вымогали, угрожали, избивали, пытали, насиловали молодых женщин и девушек. Набивали карманы золотом и деньгами, уходили и пропивали, а вслед им неслись проклятия ограбленных лавочников и ремесленников. На их головы призывали самые тяжкие кары обесчещенные и опороченные женщины. В синагогах и молильных домах раввины проклинали насильников, призывая бога наказать преступников и их потомков.
  (Дед Карпо умолк. У противоположного берега плеснула большая рыба. Шумно вздохнув, дед достал свой портсигар и закурил "Ляну". Роман попросил меня привезти для деда несколько пачек именно молдавской "Ляны". Долго смотрел в сторону места, где плеснула рыба. Докурив сигарету, зажал мундштук между пальцами. Сложив ладони ковшиком, хлопком послал окурок в воду).
  - Еврейские проклятия таят в себе большую силу. Они страшнее цыганских и обязательно збуваются. - продолжал просвещать меня дед. - Проклятие раввина не правит божьим гневом, это только обращение в суд к Божественной справедливисти. Как проводится проклятие, не знает никто. Раввин призывает к проклятию, по просьбе жалобщика, по своему разумению. Раввин совершает проклятие под свою собственну видповидальность. Подавший в божий суд, сам попадает под внимание господа. Если человек, на которого подали в суд невиновен, божье наказание падает на подавшего жалобу. А бувае так, шо господне наказание падает и на призвавшего проклятие.
  (Я слушал Деда Карпа и вспоминал прочитанное. За свою историю в течение нескольких тысячелетий евреям есть кого и за что проклинать: разрушение еврейского государства правителем древней Вавилонии Навухдоносором; еврейский народ вырезали во время крестовых походов; евреев обвиняли во всех смертных грехах и в первую очередь за то, что дали миру Христа и отказались от него; гонения евреев Александром Македонским; Разрушение Титом Флавием Иерусалима и Иудейской святыни - храма на холме; насильственная высылка евреев из большинства стран Европы и всего мира; еврейские погромы, уничтожение евреев в Польше и казаками на Украине, потом Холокост, государственный и бытовой антисемитизм.)
  В родном селе уже была власть румын. Жинка Петра с детьми голодувала, а сам Петро гарцував по Украине. - продолжал дед Карпо. - Вернулся домой поздней осенью двадцатого года каликою: изувеченный, кривошеий, с парализованной правой рукой. Свои же его покалечили, когда награбленное делили. Сам Петро казав, шо за Черневцями двое скрутили ему голову за золоту бранзулетку. С высокого обрыва скинули его в Прут. От падения в воду его задержали кусты. Вернулся поездом из Чернивцив. На станции два дня сидел як прибитая собака, пока мужик из Непоротово с каруцою не привез его в село. Года не прошло, як згинул Петро от чахотки. Кашлял так, что чорна кровь с него кусками выскакала, як мясо. Так накликав проклятие на свою голову и свой род до седьмого колена второй Павельчук, Петро, сын Грицка.
  
  - Еврейские проклятия Павельчуков на Петре-погромщике не закончились, - продолжал дед Карпо. - Иван, средний брат Петра, с детства придурковатый, внимательно слухал рассказы брата о, легко нажитом на погромах, богатстве, и глотал слюни. Но богатых евреев в селе не было. Герше - портной, Лейба - сапожник, да Мойше - бедный, криворукий от рождения.
  - Это было при румынах. Уже после того, как я перешел по льду Днестр. Помятаю все, як перед собой бачу. Будучи молодым, пьяный Иван ночью закинул трунву (гроб) с евреем-соседом Герше на соломенный дах (крышу - с укр) старого сарая. - тихо промолвил Карпо.
  - Зачем?
  - Разве пьяный скажет, зачем? Таков он был, шо пьяный, шо тверёзый. То, по дороге домой из корчмы утопит соседскую собаку в чужой кирнице, то запалит плит (плетень) или скирду соломы. В селе уже тогда говорили, что все Павельчуки порченые и проклятые ...
   - То случилось як раз на предвечирок. - начал рассказ Карпо. - На завтра была суббота. Я сам видел, как сосидка старая Маня, жена Герше, открыла все окна. Затем вышла из сеней с казаном (ведром) воды. Подошла до плота в нижней части подворья, за которой чернел глыбокий яр. Через пролом обережно, чтобы не расплескать воду на собственном подворье, перетащила казан. З розмахом вылила воду вглубь яра. Затем долго полоскала казан у соседской кирницы, каждый раз унося и выливая воду в яр. Тот ярочок и тогда переходил в эту самую затоку Днестра. Когда Маня вынесла из дому и вылила в яр воду, я зрозумел, что старый Герше, который в последние месяцы усыхал на глазах, умер.
   - Зачем льют воду в овраг? - спросил я.
   - Воду должны вылить и соседи. Но это только у евреев. Поскольку в хате Герше проживала единственная в этой части села еврейская семья, больше никто воду не выливал. Вокруг жили украинцы, поляки и молдоване. По еврейскому поверью, ангел, давший Герше, шоб он умер, проглотить с кончика меча каплю желчи, в ведрах с водой омывает свою зброю. Воду надо вылить, шоб она не попала в кирницу и не принесла несчастья другим. Выливают суп, компот, воду из кадушек во дворе.
   - Сосед-плотник сколотил трунву (гроб). В субботу нельзя хоронить. Я, тогда молодой, ему помогал. Сосед, знавший еврейский язык и звычаи, пробурував в досках декилька отвирив, дюрок.
  - Зачем?
  - Я сам не знаю. Кажут, так повено буть (должно быть).
  Вышла Маня. Заголосила, что они одни и некому допомогти. Тогда в селе осталось еще две еврейские семьи, совсем старые люди. Переодели мы Герше, завернули в простынь. Под голову положили торбу с черепками. Глаза закрыли камешками, шоб свита бильше не бачив. В руки сосед вложил небольшие патички, как у христиан свичку. А саму свичку сосед закрепил у головы и запалил.
  - Зачем? - снова спросил я.
  - Патички вкладают в руки, шоб умершему було легче крокувать (шагать). А свичка, шоб светить в дорози. Путь неблизкий.
  Трунву положили на широкую приспу. Чтобы уже не возвращался Герше в хату. Не положено обратно покойника заносить. Шоб беду в хату не занести. Положили мы Герше, а сосед сел на земню. Говорит:
   - Положено посидеть у покойника.
  Я сел на приспу. Сосед сказал:
   - Не положено. Шива кажет, что сидеть надо только на земне.
  Я сел рядом с соседом. Посидели, как положено, потом сосед поднялся. Я за ним. Разошлись по своим хатам.
   До свитанку заголосила старая Маня. Заводит, аж в душе смурно. Собрались соседи. А Маня на пошитый соломой дах прибудовы (пристройки) показуе. А там наверху трунва з Герше.
  - Иван Павельчук з шинка вертався пьяный. - росказувала стара Маня. - Побачив шось на приспи, подошел, от разу злякался. Потом взяв трунву и закинув на дах (крышу).
  Високо закинув. Сам здоровый, а Герше перед смертью усох, ничо не важил. Зареготал як жеребец пьяный Иван и пошел до своей хаты спать. Наверно, на ранок придурок забыл, где пил и что творил. Маня все скрозь окно бачила, но боялась выйти або закричать. От пьяного Ивана богато дэ чого можно чекать.
   - Сняли мы трунву з даху, поправили Герше в трунве. Глянула Маня, а камушков на очах немае. Нельзя без камушков. И другие нельзя ложить. Не положено. Стали мы искать камушки. Один скоро найшли. В трунве, рядом з Герше был. А второго нет! Что делать? Послал меня сосед, як молодшего, на дах. Долго шукав я тот камушек. Найшов. Поклали на очи, трунву с Герше поклали знову на приспу. Тут пришли Лейба и Мойше с жинками. В воскресенье поховали Герше. А Маня заводит, проклятия на голову Ивана и всех Павельчуков шлет. Потом ходила до раби, еврейского попа, подавать на Павельчуков в еврейску школу.
   Так род Павельчуков був проклят еврейскими проклятиями уже второй раз. Иван незабаром (вскоре) так и кончился пьяный у шинка под забором. Ни жинки, ни детей на белом свете не оставил. Никто замуж не шел за бластаматого.
  Подлость
  Собственную подлость доносчик выдает за нечто в виде долга.
  Варлам Шаламов. Колымские рассказы
  То тоже я добре помятаю. Румыны тогда были у власти. Михайло Павельчук, мой годок, племянник Ивана, шо трунву на дах закинув, дед Петра, наймался работать по хозяям. Когда хозяин с жинкой поехал гарабой за снопами жита, Михайло молотил на другой его делянке. Намолотил себе большую торбу и в папушою (кукурузу - молд.) чужую сховал. Темной ночью рассчитывал забрать домой. Дети соседские увидели, побежали к хозяину, росказали. Тот в в той час в село въехал на гарабе с житными снопами. А тут жандарм назустрич як раз. Пожаловался хозяин на Михайла. Жандарм сел рядом на гарабу и поехали разом на делянку.
  Найшли то жито в кукурузе. Михайло на колени упал, клянется, что больше воровать не будет. Но жандарм був соби на уми. Забрал Михайла в примарию, запер до утра. Пришел утром, открыл и говорит:
  - Выбирай! Двести лей штрафа, або пятьдесят батогов, або на полгода в Сучавску тюрьму.
  Бросился в ноги Михайло. Просит не губить. Пятьдесят батогов не выдержать, двести лей ему до осени не заработать, а в тюрьму, так лучше повеситься. Жандарм навроде сжалился:
  - Ладно! На первый раз прощаю. Но все, что почуешь, что побачишь в селе, любые нарушения, я все должен знать. Особенно про политических и коммунистов. И не смей скрыть что-нибудь. Як ты справно будешь служить, мне доложат другие! Понял?
  Почал Михайло доносить на сельчан жандарму. В селе жил один приймак, навроде в девятнадцатом в Хотине в восстании участвовал. Но жил тихо. В последнее время стали к нему наведываться чужие, с других сел. За закрытыми виконецями (ставнями - с укр.) по вечерам сидят, не пьют, о чем-то говорят. Сообщил Михайло жандарму. Жандарм и кажет:
  - Больше в той части села не появляйся. Без тебя справятся. А ты все примечай и докладай!
  Сообщил жандарм в Хотинскую Сигуранцу. Подкараулили, когда собралось в хате человек шесть и заарештували. Один, правда, успел лесом к Днестру убежать. Бросился в воду и на тот берег. Граничеры стрелять стали, но не попали. Было видно, как темная тень из воды на берег вскочила и пропала за валом. Остальных судили и в Сучаву отправили.
  Как-то встретил Михайла жандарм:
  - На понедельник с утра быть в Хотине. В сигуранце с тобой будут говорить по серьезному.
  В Сигуранце дали Михайле подписать бумаги, вручили пятьдесят лей за усердие и стал Михайла осведомителем в Сигуранце. Важным стал, село по хозяйски оглядывает. Попритихли селяне. Земля слухами полнится. Сторониться стали от Михайла. А он и в ус не дует. Говорит землякам:
  - Вы теперь у меня вот где! - и кулак стиснутый показуе.
  Однажды поздним вечером в темноте пролетела мимо Михайла острая фурка (вилы - молд.), застрягла в стене саманной хаты. Стал осторожнее Павельчук, но взыграла в нем лютая ненависть к сельчанам:
  - Я на службе! Никому не позволю закон нарушать!
  Видел себя Михайло на службе королевской. Так и до поста жандарма, если постараться, дойти возможно! Только денег мало платили. Одни гроши. Увидел как-то старого Матвея Урсуляка в сельской лавке. Старик купил отрез.
   - Для кого? - подумав себе Михайло.
  Стал следить Михайло за подвирем Урсуляковым. В первый же вечер вышел кто-то молодой из хаты Матвея, прошел до нужника, потом закурил. Когда прикуривал, серник осветил лицо. Узнал Михайла старшего сын Матвея - Макара. Совсем юным участвовал в хотинских беспорядках. Власти объявили его в розыск. Потом исчез. Потом знову появился. Видели его коло Сорокской тюрьмы для политических, потом по Хотинскому базару ходил. И вот ...
  Назавтра отправился Михайло на подвиря Урсуляков. Только поднялся по косогору на подвиря, Матвей вышел из хаты. Матвей потом рассказывал, что Михайло осмотрел подвиря, сарай. Потом без разрешения в хату зашел. В сенях осмотрел драбину (лестницу), прислоненную к стене напротив лаза на горище. В комнате никого. Затворил за собой дверь и показал пальцем наверх:- Макар твой там?
  По тому, как вздрогнул отец, как втянул голову в плечи, Павельчук понял:
  - Попал! Там!
  По хозяйски прошелся по хате, с припечка захватил жменю жареного насиння. Начал лузгать. Распробував, добру половину соняшника высыпал в свою глубокую кишеню.
  - Завтра отведешь кобылу с от тем диваном (ковром) на станцию! Привяжешь до конов"язу на подворье Домбровского. Стукнешь в крайнее окно и сразу же уйдешь. Уразумел?
  Молча наблюдал, как бледнеет старый Матвей, потом добавил:
  - Если хочешь сына видеть на воле, а не в Дофтане!
  И сразу же покинул подворье Урсуляков.
  (Дофтана - расположена в восьмидесяти с лишним километрах северо-западнее Бухареста. Печально известная, с дурной славой, тюрьма в Румынии. Ее называли "Румынской Бастилией" с нечеловеческими условиями содержания узников. Воздвигнута в 1895 году близ горнодобывающих рудников. Там и работали заключенные Дофтаны. Жестокие пытки, туберкулез, силикоз, болезни костей и суставов косили обитателей этой страшной тюрьмы. В Дофтане в разное время находились в заключении и два будущих руководителя Румынии: Георге Георгиу-Деж и Николае Чаушеску.
  По различным сведениям, в Дофтане сейчас первоклассный отель. Экскурсанты могут не только провести с комфортом несколько дней в этом отеле, но и просидеть ночь в самой настоящей камере либо карцере, которые сохранили в первозданном виде. Рядом с бывшей тюрьмой расположена дискотека и другие увеселительные заведения). - Прим. автора.
  Домбровский, приехавший по зализничей службе из Станислава (Ивано-Франковск), работал на станции электриком. По слухам, занимался скупкой краденного. Вместе с женой перешивал принесенную ему одежду. По воскресеньям его жена пани Ядвига Домбровская поездом увозила перешитое на продажу в Черневци. Перешивали так, что обкраденый не мог узнать в новосшитой одежде украденное у него. А может боялись люди. Росказували, один узнал в детском пальто соседского мальчика сукно от своего кафтана, перешитого Домбровской. Незабаром его найшли в придорожной канаве еле живым. Поздним вечером ему накинули на голову мешок и жорстоко избили.
  Незважаючи, шо Матвей отвел кобылу з диваном, Михайло таки сказав жандарму за Тараса. Незабаром зловили его его на станции в темной ночи. Заарештували его и отвезли куда-то. Навроде и Павельчук не виноват.
  Михайло Павельчук вошел во вкус. За малейшие провинности заставлял селян отрабатывать у него на подворье. Убрали и скинули в овраг мусор. Нарезали у яра вербы, обтесали колья, сплели высокий плетень. Появился поросенок, затем корова. Потом сельский божевильный дурник Митька Рыжий стал пасти стадо Павельчуковых овец. Хозяином стал Михайло. За год новую хату поднял, а старую приспособил под сарай. Потом лех (погреб) вырыл. Сам палец о палец не ударил. Все село у него в батраках. Сыночка свого, малолитного Павла, як ляльку одягал.
  Видел все это жандарм, посмеивался в усы. Все явные и тайные дела Михайла знал блюститель закона. Как Михайло держал в страхе все село, так и жандарм держал Павельчука в своем безжалостном кулаке.
  Зашел как-то Михайло к знатному столяру, молдованину с русской фамилией - Пантелееву. Тудор Пантелеев трудился над софой для хотинского коммерсанта. Долго смотрел, як з пид руки мастера появляются небаченои красоты резьбовые узоры. Уходя, бросил:
  - Сработаешь и мне таку!
  - Материал толковый нужен. На софу, чтоб жила долго и была красивой, нужны акация или дуб, бук и липа.
  - Акации полно по оврагам. А липу, - указал Михайла на высоченные деревья по краю подворья Пантелеева, - срубишь твои деревья, распилишь, высушишь, пока лето стоит, а осенью сделаешь мне софу!
  - Не буду, Михайло, я для тебя липы пилить. У них другая судьба. Эти липы еще сорок годов назад мой батько садил. С германского фронта не вернулся. Под газами сгинул. Дети растут. Для них сработаю софу, стол и все остальное, что в хозяйстве потребно.
  Покинул молча Михайла усадьбу Пантелеева. Долго молчал, копил злобу. В конце лета подкинул в соняшники Пантелеева белый солдатский, еще царского фасону, капак (кепка, фуражка - с молд.). А на утро, вроде случайно, прибыли из Хотина два жандарма. А с ними третий, в цивильном. Прошлись по селу, потом огородами. В соняшнике Тудора нашли русский белый капак. Забрали Тудора с собой в Хотин, неделю держали на хлебе и воде в сыром погребе. Вернулся Пантелеев домой исхудавший, заросший, кашлять начал. Дома его "радость" чекала. Все липы, рассказала Параскица, его жинка, в одну ночь были спилены и повалены в сторону Пантелеева подворья. И собака не гавкнула.
  Запил горьку Тудор. А потом кровою харкать стал. До весны не дожил. На Стритення Господне отошел Тудор Пантелеев. А его Параскица розумом тронулась, божевильною стала. Оправилась трошки, ходила по селу и насылала на голову Михайла кары небесные, проклинала его и всех его родичей. За Параскицей втихомолку проклинало Павельчуков все село. С легкой руки Параскицы все Павельчуки стали с тех пор носить позорное прозвище - бластаматые (проклятые).
  Дикусар
  В тот день мы расстались рано, договорившись, что дед Карпо продолжит рассказ в следующий мой приезд. Тогда мои личные дела погнали меня домой. На Днестровскую заводь я попал только спустя неделю. В этот раз наше представительство на берегу Днестра увеличилось. С Романом приехал, значительно старше нас, в одеянии, мало соответствующим занятию рыбалкой, человек. Это был, седой как лунь, одетый в светлую, под цвет своей седины, пиджачную пару, старик, сохранивший осанку и жесты, долго пребывающего во власти, человека. Мы поздоровались, познакомились. Я понял, что снова надо доставать из-за сиденья очередную книгу. Нового знакомого звали Иван Андреевич. В прошлом длительное время работал заместителем, потом председателем райисполкома в одном из районов Черновицкой области.
   - Евгений! - после приветствия начал Роман. - Прошлую неделю я вспоминал, кое-что записал из жизни села и клана Павельчуков. Поучительная история. Но всего я и не мог знать.
  - Роман! Ты говоришь так, словно уверен, что я буду писать о клане твоих земляков. Решил преподнести мне идею?
  - Если получится, то это просто необходимо. - сказал Иван Андреевич. - С безобразными людьми мы встречаемся ежедневно, а тут такая концентрация негативного в одном клане в течение нескольких поколений, что невольно задумаешься о возможном наследовании подлых черт характера. Но может статься, речь идет всего лишь о наследственной предрасположенности к дурным поступкам. Это нам читали в ВПШ.
  - Дома, чтобы никого не пропустить, я нарисовал родословную Павельчуков. - сказал Роман. - За этим занятием меня застал Иван Андреевич, прибывший в гости к сестре из Черновиц. Оказывается я не знал о существовании еще двух представителей этого клана. Очень показательно! Уверен, что ты сумеешь написать. Тем более, что сам ты уже профессиональный рассказчик!
  Я вновь обратился к моей бывшей рабочей, сейчас уже дорожной сумке за водительским сиденьем. Достал мой сборник и, подписав, вручил его Ивану Андреевичу с пожеланиями всего самого превосходного.
  Иван Андреевич, так же, как и дед Карпо погладил книгу, полистал, посмотрел фото и количество страниц. Пробежал глазами оглавление. Положил книгу на капот машины и полез во внутренний карман пиджака.
  - Впечатляюще. Ладно. Так тому и быть. Не расскажу, а отдам вам мои записи. Каюсь, грешен. У меня была мысль написать об этом клане. Больно много за несколько поколений в нем сосредоточилось скверны. Я написал тут о двух представителях в виде художественного рассказа. Почерк у меня разборчивый, а писатель из меня никудышний. Уверен, вы сделаете это лучше меня. Мое имя вольны даже не упоминать.
  Прочитав записи Ивана Андреевича, стал править, редактировать, частично переписывать. Мне важно было сохранить оригинальный стиль повествования, не растерять богатство колоритного языка, глубокую психологию литературного синтеза и элементы художественного вымысла автора записок. О том, чтобы не упомянуть имя автора нижеследующих строк, я даже не подумал. Читатель меня поймет.
  Картежное душегубство
  Рассказ, написанный И.А.Дикусаром,
  экс-председателем райисполкома
  (Приведен без купюр,
  редакция и корректура мои)
  
  Возрадуются бесы и налетят, увидев час свой.
  Тогда творится все, что им хочется:
  бесчинствуют игрою в кости и карты.
  Всякими играми бесовскими тешатся.
  Протопоп Сильвестр.
  
  - У Михайла Павельчука, внука основателя клана Павельчуков Грицка, был поздно родившийся, младший брат Дмитро. Дмитро рос слабым болезненным ребенком. А тут Петра, его отца, годами не видели дома. Жена погромщика еле сводила концы с концами. Перебивались житными пляцками (лепешками), фасолью и мамалыгой. Старший Михайло подворовывал в садах и огородах сельчан, украденное съедал на ходу. У Дмитра ноги стали совсем тонкими, только живот от голода пухнуть стал. Попросила бездетная сестра Петровой жены отдать ей на воспитание младшего сына.
  Так Дмитро очутился в зажиточной хате на самой южной окраине Хотина. Корова, поросенок, куры, гуси ... Дядя владел небольшой лавкой. Откормили Дмитра, одели, обули. Определил дядя племянника в гимназию. Мальчик был смышленым, учился охотно. Но, проучившись три или четыре года, бросил. Дмитра влекла лавка. С утра до позднего вечера стоял мальчик за прилавком, осваивая прибыльное ремесло лавочника. Вырос Дмитро, возмужал. Оставался за дядю в лавке, когда тот ездил в Каменец-Подольск, а то и в Черновцы за товаром. Скоро стал Дмитро сначала с дядей, потом самостоятельно ездить за товаром.
  На глухой окраине Хотина с утра до глубокой ночи через мутное окно лавки Дмитро видел только противоположный, поросший акациями, кленами, а внизу желтыми вербами, крутой склон огромного, открывающегося на Днестр, яра. Каменец, светлый каменный город с величественной старой крепостью, с огибавшей старый город речкой, богатыми лавками, тавернами и многолюдным базаром казался нарядным и сказочным.
   В восемьнадцатом в одночасье сменилась власть. В крае уже правили румыны. Дорогу в Каменец-Подольск перекрыла граница по Днестру. Теперь за товаром ездили только в Черновцы, куда путь был в два раза длиннее, чем в Каменец-Подольский. Сметливый Дмитро предложил вывозить товар на базар в Хотине, развозить его по селам уезда. С гордостью, восседая на, заполненой товаром бричке, въезжал в, бывшее родным, село. Дмитро знал, кто его настоящая мать, но относился к ней равнодушно. Михайла, старшего брата, Дмитро почему-то опасался.
   Во время одной из поездок в Черновцы дядя сильно промок под ледяным мартовским дождем. Еще в дороге его стало сильно знобить. До перекрестья, тогда там были только три корчмы, еще правил лошадьми. Как повернул на Хотин, потерял сознание. Кони самостоятельно провезли бричку с, лежащим в беспамятстве, лавочником более восьми километров. Через неделю, не приходя в сознание, дядя преставился.
   Теперь все заботы о лавке легли на плечи молодого коммерсанта. Дмитро ездил за товаром, а в лавке оставалась тетя. Из одной из поездок в Черновицы привез совсем юную красавицу-гуцулку с черной косой и синими глазами. Тетя отошла от постигшего ее горя, не могла нарадоваться на молодых. Когда Дмитро уезжал за товаром или развозил в бричке товар по селам, всюду брал с собой молодую жену. Скоро живот синеокой красавицы округлился. Тетка запретила невестке ездить в постоянно трясущейся и качающейся до тошноты, бричке. Она уже видела себя бабушкой. Дмитро ездил один.
  Если раньше Дмитро возвращался из Каменца в тот же день, то в Черновицы он выезжал после обеда. Ночевал больше на постоялом дворе. После того, как у одного из постояльцев угнали двух выездных жеребцов, ночевать стал в гостинице "Париж", расположенной на Русской улице на пересечении с Главной. Молодой коммерсант уже мог себе позволить переночевать в престижной гостинице. Во дворе гостиницы были охраняемые конюшни. На первом этаже был ресторан, кофейня. Совсем рядом, окружая центральную площадь, располагались оптовые магазины, где Дмитро закупал нужный ему товар. Утром Дмитро сновал по Русскому базару, скупая все, что имело сбыт в уезде.
  После одной из поездок в Черновицы Дмитра дома ждала радостная весть. Родился наследник. При крещении назвали его именем буковинского деда - Трояном. Никто не возражал.
  Однажды Дмитро зашел в ресторан поужинать. Свободное место было неподалеку от входа. За столом сидели трое. Кивком головы один из них пригласил Дмитра присесть. Пока ждали заказ, трое решили перекинуться в карты. Предложили Дмитру. Прижимистый Дмитро отказался. Трое стали играть каждый за себя. Петро наблюдал, как исчезали в кармане у выигравшего крупные купюры. Дмитро прикинул:
  - Такую прибыль можно положить в карман только после двух поездок за товаром и недельной распродажи по селам. А тут за один вечер!
  О том, что в карты люди и проигрывают, не подумалось. Он решил попытать счастья. Сдали карты. Скоро Дмитро положил первую выигранную сумму во внутренний карман. Дальше осторожный Дмитро решил не рисковать. Новоиспеченные напарники не возражали. Наутро, накупив полную бричку товара, приехал домой.
  Стоит ли Дмитро за прилавком, ездит ли с товаром по бессарабским селам, а перед глазами мелькают карты, шлепаются об стол, разной толщины, пачки денег. Мучительно считал медленно сменяющиеся дни до среды, когда надо было ехать. Четверг и воскресенье издавна были днями большого Русского базара в Черновцах.
  Наконец-то! Едва отряхнув дорожную пыль, Дмитро поспешил в ресторан. Но знакомых картежников не было. Взгляд Дмитра лихорадочно блуждал по, заполненному слоистым табачным дымом, залу. Вдоль глухой стены от зала отгородились деревянные кабинки. В крайней Дмитро узнал одного из партнеров-картежников. Подойдя, поздоровался. Из прошлой компании был только один. На душе полегчало. Дмитро был наслышан о бандах картежников, разоряющих новичков. Но он будет осторожным! Сели играть. Не заметил Дмитро быстрых, как молнии взглядов, не почувствовал легких движений ног под столом. Вначале Дмитро проиграл небольшую сумму. Затем два раза выиграл две суммы, одна крупнее другой.
   - Тебе везет! - раздался голос, сидящего напротив, игрока. - А может ты только притворяешься новичком, а ты настоящий шулер?
  Дмитро самодовольно молча повел головой. Хотелось испытать счастья в третий раз. Но осторожность победила. Он встал и распрощался. Пошел к себе в номер. Следующим днем, погрузив товар, коммерсант, ловко щелкая кнутом и весело посвистывая, ехал по дороге на Хотин.
   Если раньше Дмитро ездил в Черновицы раз в две-три недели, сейчас стал отправляться за товаром еженедельно. Товара привозил все меньше. Голова его перестала считать затраты и выручку. В мыслях Дмитра роились карточные комбинации, в которых он, по его собственному мнению, чувствовал себя, как рыба в воде.
  Играл Дмитро с переменным успехом. Выиграв, перестал осторожничать, уже не уходил. Надеялся сорвать значительный куш. Почти каждый раз повторялась одна и та же карточная круговерть. Сначала выигрывал, бывало по крупному, потом по крупному проигрывал, но из игры всегда выходил с небольшим выигрышем. В карты втянулся настолько, что, бывало, забывал прикупить товар для лавки.
  Круг картежников в основном оставался неизменным. Они уже знали друг друга, знали повадки и манеру игры. Особенную власть над чувствами Дмитра имел, невысокого роста, худой, с тонкими губами и аспидно-черными усами, то ли цыган, то ли мадьяр. Когда начиналась игра, лицо его становилось непроницаемым, словно маска. Ему везло чаще остальных. Словно невзначай он вытаскивал из карманов, перевязанные резинками, пачки денег. Глядя на цыгана, так окрестил его Дмитро, в мозгу проносились шальные мысли:
  - Не работает, не стоит за прилавком, а деньгами словно играется. Но не сорит! Несправедливо! С утра до утра сидит за карточным столом, словно родился за ним. Я тоже мог бы ездить сюда только играть и увозить, перевязанные резинками, тугие пачки купюр! А то покинули бы затертый Хотин, перебрались с Оленой и Трояном в город.
  Однажды Дмитро стал проигрывать цыгану с самого начала игры. Потом немного отыграл. В это время официант принес на подносе и поставил перед игроками поднос. На подносе стояли рюмки с цуйкой. Все взяли по рюмке. Взял рюмку и малопьющий Дмитро. Цуйка обожгла горло, проникла, казалось, в самую душу. На сердце стало теплее. Проигрыш уже не казался таким значительным. Он рвался отыграть свои деньги, но встал один, другой, и компания распалась. Домой Дмитро впервые ехал без настроения.
  В следующую среду Дмитро вез в потайном кармане толстую пачку крупных купюр. Стремясь отыграться за прошлый раз, стал резво поднимать ставки. На непроницаемом лице цыгана на мгновение округлились глаза. Сначала Дмитро выиграл. Ставки увеличивались. Официант удивительно вовремя поставил на столик рюмки с цуйкой. Залпом выпив одну, не заметил, как рука потянулась за другой рюмкой. Проигрыши следовали один за другим. Рука, словно голова не ведала, потянулась за третьей рюмкой.
  - Иду на все!
  И проиграл. Стал считать деньги, чтобы отдать проигрыш. Не хватает! Одолжил Дмитру нужную сумму под честное слово низенький толстяк. Добрая душа! Толстяк обычно играл редко, больше наблюдал. Отдал Цыгану Дмитро деньги сполна, потому, что карточный долг дело святое! А у толстяка просто занял до следующей среды. Это уже не карточный долг, обычное "взаймы".
   Приехал Дмитро в Хотин впервые без товара. Подождал, пока не стемнело, поехал домой. Сказал тетке, что товар разгрузил в лавке. Дни тянулись вязко, ночи еще круче. Ходит ли Дмитро, стоит за прилавком, ложится ли, а перед глазами карты в воздухе порхают, звучно шлепаются об стол. Дмитро потерял аппетит, затем и сон покинул его.
   - Где денег взять, чтобы отыграться? - не покидал его вопрос.
   Ночью Олена придвинулась к нему, прижалась, обняла. Попыталась поцеловать. Неожиданно для себя Дмитро оттолкнул от себя красавицу жену и не рассчитал. Свалилась Олена с кровати, головой ударилась об стол. А Дмитро и головы не повернул. От отчаяния Олену тянуло завыть по звериному, броситься на обидчика, вцепиться зубами в, одночасье ставшую ненавистной, руку. Нельзя! Троян рядом на кровати посапывает. Тетя в соседней комнате. Золотая душа! Нельзя ее волновать. Повернулась Олена к мужу и вполголоса:
   - То-то холодный ты со мной стал! Зазнобу какую в городе себе нашел?
   - Дура! - Дмитро впервые среди ночи покинул, ставшую враз ненавистной, супружескую кровать.
  Ушел в соседнюю велику хату. В бессарабской части Буковины эту комнату называли и по молдавски: каса маре. Лег на софу, заложил руки за голову. Не идет сон. В голове одна думка не дает уснуть, душу точит. О жене до утра не вспомнил.
   - Где взять денег? Долг надо вернуть! И отыграться! Не может ему не везти так постоянно! Выигрывал же раньше! Должен выиграть!
   Стало светать. Сначала на фоне светлеющего неба проступили перекрестья оконных перегородок, за ними на потолке стали видны толстые, через всю комнату, балки. Внезапно Дмитро напрягся.
   - Балка! Лишь бы на месте все было! Лишь бы не поменяла место!
  Дмитро вспомнил. В детстве он не раз видел, как дядя, встав на табурет, доставал из-за балки, что у самого окна, жестяную коробку из под чая. Красивая была коробка! Золотые и красные лаковые узоры по ней расписаны. Дядя в ту коробку укладывал наиболее крупные купюры. Затем коробку снова водружал за балку. Задвинув жестянку поглубже, дядя спускался вниз и ставил табурет в угол.
   - Лишь бы на месте! А вдруг там ничего? - по спине Дмитра пошла мелкая дрожь, словно озноб прохватил.
   Дмитро на цыпочках прошел в угол касы маре и поставил табурет у окна. Туда же ставил табурет и дядя. Взобрался на табурет и, держась за откос, стал шарить за балкой.
   - Есть!
  Стараясь не громыхать, осторожно вынул жестянку из выдолбленной ниши и спустился. Руки дрожали. В голове метались обрывки мыслей. Сев на софу, открыл коробку. Сердце гулко забилось, затем сладостно заныло, застенало. Коробка больше, чем наполовину была заполнена крупными купюрами. Перед глазами Дмитра снова замелькали карты. Потом наступило сожаление о происшедшем с женой.
   - Как она там, одна?
  С тех пор как они поженились, это была первая серьезная размолвка. Считал себя виноватым перед Оленой, но угрызений совести не ощущал. Спрятав под гору вышитых подушек жестянку, на цыпочках прошел в их комнату. Троян, широко раскинувшись, спал на спине. Олена лежала, свернувшись в клубок. Чтобы не потревожить ее сон, несмело вытянулся на краю кровати. Олена не спала. Повернувшись к нему, легла набок, подперев голову рукой. Глаза ее были широко открыты.
  - Что с тобой? В последнее время ты сам не свой. Не то, что ко мне, к Трояну редко подходить стал. Что тебя мучает, Дмитро!
  - Это пройдет, Олена! Это не то, что ты думаешь! Никого у меня нет. Кроме тебя, мне никакая женщина не нужна, поверь ...
  Олена обняла его, прижалась и спросила:
   - Правда?
   - Правда! Спи!
  Олена обняла его сильнее, стала целовать. Дмитро ощутил на своей щеке ее слезы. Раньше в минуту объятий и поцелуев он забывал об усталости, о неудачной сделке и малой прибыли. Почувствовав прижавшееся тело жены, Дмитро забывал обо всем и они сливались в долгом поцелуе ... А сейчас ... Олена его страстно обнимала, а у Дмитра перед глазами вдруг широким веером разлетелись карты. Запестрело все вокруг от кувыркающихся, порхающих как метелики, карт. То хлестко шлепались они об массивную ресторанную столешницу, то бесшумно планировали, каждая в свой черед и на свое место.
  Объятия Олены ослабли. Она отвернулась к стене, снова свернулась клубочком, словно пряталась ото всех, и затихла. Дмитро так и лежал с широко открытыми глазами. Его мыслями снова овладел счет. Сколько отдать долга толстяку, на сколько у соседа купить овса, сколько предстоит заплатить за товар, чтобы никто из домашних ничего не заподозрил, сколько ... В ближайшую среду он развернется! Отдаст долг, купит товар и отыграется полностью и выиграет. Сейчас у него денег хватит на самые крупные ставки. И выигрыш будет богатым ... И тогда ... Что будет тогда, он еще не знал. И загадывать не желал. Главное - он отыграется!
  В среду Дмитро приехал в город, когда солнце еще стояло высоко. Ходил по городу, подолгу стоял у прилавков, рассматривал товар, приценивался. В одном из магазинов на витрине увидел карманные часы с массивной серебряной цепочкой. Крышка, украшенная барельефом и тонкой резьбой, открывалась, издавая удивительной мелодичности музыку. Дмитро давно хотел такие часы. Старые часы, доставшиеся в наследство от дяди, были без музыки. Кроме того, они часто выходили из строя. Вот и сегодня, решив перед выездом со двора посмотреть, который час, обнаружил, что часы не идут. Он уже видел на себе, пристегнутую к петельке пояса, свисающую модную цепочку.
  Но часы остались за стеклом витрины. Дмитро покинул магазин.
  - Сейчас не время покупать часы! Каждый лей имеет значение! Деньги нужны для выигрыша! Часы и все остальное куплю потом, когда отыграюсь и верну долги. Но главное, надо вернуть деньги в жестяную коробку и положить ее за балку!
  Старые часы Дмитро отдал пожилому, известному своим мастерством, часовщику. Тот обещал починить часы назавтра.
  Словно неприкаянный, слонялся Дмитро по центру города. С нарастающим нетерпением поглядывал на, подвешенные к чугунному столбу, огромные часы. Переводил взгляд на часы ратуши. Часы показывали время с разницей в две минуты. Еще никогда так медленно не тянулся день!
  Наконец стемнело. В окнах домов зажигались огни. В городе недавно запустили новую электростанцию. Состоятельные горожане постепенно сменяли керосиновые лампы на электрическое освещение.
  - Надо только отыграться! И выигрывать! Тогда всей семьей переедем сюда. Тогда проведу электричество и в ...
  Дмитро уже видел себя владельцем большого, залитого электрическим светом, магазина.
   Дмитро не заметил, когда загорелись разноцветными огнями окна гостиницы и ресторана. На город опускался синий буковинский вечер.
   - Пора!
  В крайнем слева кабинете ресторана штора была отодвинута. Значит игра еще не шла. Дмитро забыл, что сегодня он не обедал. Но голода, несмотря на, устоявшийся и возбуждающий у клиентов аппетит, запах дорогих закусок и жареного мяса, он не чувствовал. Всем его существом овладела, захватившая все тело, дрожь. Нарастающее возбуждение вызывало в его животе приятное, волнующее подташнивание. Словно перед Рождеством и Пасхой в детстве, когда тетя с дядей дарили ему подарки. В пальцах рук ощутил так знакомый, будоражащий зуд.
  В кабине компания в основном была на месте. Не было только малорослого толстяка. Вот и он! Дмитро вслед за ним шагнул в кабину. Как только Дмитро сел, кто-то бесшумно задернул штору.
  Игра началась. Но с Дмитром играть не хотели. Он это видел. С достоинством он вытащил толстую пачку денег. Вернул долг толстяку. Убрал деньги во внутренний карман кафтана.
  - Играем!
  Сдали карты. Игра в этот раз долго шла с переменным успехом. Ставки были небольшими. Официант уже трижды приносил рюмки с цуйкой. Внезапно цыган резко увеличил ставки и выиграл. Кровь прилила в Дмитрову голову. Положил в банк крупную сумму. Стал тянуть карты. Выигрыш! Еще раз сдали карты. Снова Дмитро выиграл! Ставки увеличили, все напряглись. У толстяка на лбу и шее вздулись жилы. Только, играющий против Дмитра, цыган был спокоен и равнодушен, словно происходящее в кабинете его не касалось.
  - Иду на все!
  У Дмитра потемнело в глазах. Проигрыш! Так по крупному он еще не проигрывал. Но ведь выигрывал?! Дмитро, как заведенный, достал из кармана штанов деньги, предназначенные для покупки товара. Тут сразу на все нужно идти! В этот раз партия должна быть его!
  - Иду на все!
  Дмитра попросили показать сумму. Подсчитал. Не хватает! Но в этот раз он обязан выиграть. Его черед! Снова выручил толстяк. Одолжил до следующей среды. Есть добрые люди!
   - Тяни!
   - Карты на стол!
  Кабинет вместе с мебелью и людьми закачался. Стало противно тошнить.
  - Проигрыш!
  Первым поднялся цыган. За ним остальные. Последним покинул кабинет толстяк. Выходя бросил:
  - В среду!
  Подошел официант с подносом. На нем крует (графинчик - рум) с цуйкой и рюмка. Опрокидывая одну за другой рюмки, Дмитро опустошил крует. Подошедшему официанту сказал, что вернет долг в будущую среду. Официант учтиво поклонился. Дмитро был известным постояльцем!
  Утром очнулся от дикой головной боли. Как попал в номер, не помнил. Пошарил по карманам. Пустой бумажник исчез. В поясном кармашке штанов нащупал ключ-жетон от клети, где вчера поставил лошадей. На хотинскую дорогу выехал задолго до обеда.
  - Что делать? Где добыть деньги! Ему необходимо вернуть долг толстяку и отыграться за проигрыш.
  О тете, которую обокрал, почему-то не вспомнил.
   У корчмы кони сами повернули влево, на Хотин. Проехав несколько саженей, Дмитро натянул вожжи так резко, что кони от боли в растянутых губах, заржали. Развернулся, на перекрестке снова повернул влево и стегнул лошадей. Миновали Крокву, а Дмитро продолжал настегивать коней. Дмитро решил проехать по селам, в которые ездил с товаром, где закупал овес. План его был предельно простым и ясным. Чтобы вернуть долг, отыграться и выиграть требуемую сумму, он должен занять деньги. Много!
  Наконец на пригорке показался большой дом из крейды, покрытый оцинкованной жестью. Глухой забор из плиточного камня, массивные дубовые ворота. Стучать пришлось долго. Наконец вышел хозяин. Они были знакомы давно. Еще мальцом к нему приезжал Дмитро с покойным дядей. Неоднократно в прошлом давали взаймы друг другу крупные суммы. Потом стали кумовьями. Они доверяли друг другу.
  Хозяин пригласил в дом. Усадил за стол, предложил принести графин доброго вина. Дмитро отказался.
  - В Вену еду. Привезу два мотора, маслобойку, две мельницы, плуги, швейные машины. Договорился по очень выгодной цене. - Дмитро сам удивился тому, как складно он врал. - Но капитала своего не хватает. Прошу на месяц взаймы под тридцать процентов. Дело выгодное!
  По тому, как у хозяина округлились глаза, Дмитро понял, что попал в цель. Уже не думая, продолжал врать резвее:
  - Можно под проценты, можно у вас в селе мельницу с маслобойкой поставить. Если пожелаете участвовать, можем владеть на паях. Плюс вы как управляющий ...
  - Сколько нужно? - хозяин уже не думал.
  Спешил, как бы не ускользнуло из-под носа выгодное дело. Мельница, маслобойка ... Дело надежное ... Так, до конца жизни хватит и детям в наследство останется.
   Еще не веря в исход разговора, Дмитро назвал сумму. Она была солидной, не вызывала никаких подозрений. А Дмитро, словно настегивая лошадей, гнал дальше:
   - Сегодня надо, кум! Завтра с утра выезжаю на Черновицы, а там поездом. Если не можете, кум, ко мне просился один из Сербичан.
   - Сейчас! Только часть денег надо мне занять. Немного не хватает.
  Кум побежал к соседу. Скоро вернулся. Вместе сосчитали деньги. Дмитро смотрел на купюры, а перед глазами снова стали порхать карты.
   - Расписку будем заверять у нотариуса или в примарии? - спросил, еще до конца не верящий удаче, Дмитро.
   - Напишите, кум от руки, свои люди мы!
  До вечера Дмитро побывал в четырех селах. Вернулся в Хотин, когда стемнело. Побыв для виду в лавке, прибыл домой. Там все было спокойно.
   Словно на горячих угольях прошла неделя. В среду пополудни Дмитро запряг коней. Застоявшиеся за неделю кони несли бричку споро. В "Париже" заказал номер, поставил в клеть коней, засыпал вдоволь овса, клеть запер ключом-жетоном. В городе зашел к часовщику, забрал отремонтированные часы. Еще засветло им снова овладело знакомое возбуждение, зуд в кончиках пальцев... Вернулся в гостиницу. Прилег отдохнуть и ... забылся.
   В восемь вечера его словно подбросили пружины. Умылся, оделся, долго прихорашивался перед зеркалом. Довольный собой, в предвкушении предстоящего выигрыша, насвистывая, Дмитро спускался вниз.
  - Сегодня он возьмет свое! Не все цыгану праздник! Сегодня они у меня станцуют! Сейчас хватит на все! Долг верну, ставки сразу потребую крупные, чтобы не играться! Потом, в первую очередь, верну тете. Как бы не полезла за балку! Остальные подождут, когда ...
  Вся компания была в сборе. Заказали по рюмке цуйки. Как и прошлый раз, вначале игра шла с переменным успехом. Дмитром овладевал, еще не испытанный, безудержный азарт. Он был уверен в своем успехе. Если он выигрывает небольшие суммы, то и на крупных ставках ему должно повезти. Сегодня он был уверен в успехе, как никогда.
  Ставки резко повысились. Сначала выиграл Дмитро, потом цыган. Затем снова улыбнулось счастье Дмитру. Он почти восстановил сегодняшнюю проигранную сумму. Вот, выигрыш уже превысил проигрыш. По крупному играли только цыган и Дмитро. Вот сорвал банк цыган! Снова Дмитро! Все! Сейчас ему ничто не помешает. Он уже прикинул, какая карта на руках у цыгана! Все остальное в отбое. Дмитро отлично помнил те карты.
  Но что это? Вышедшая в самом начале из игры, карта вновь оказалась в руке цыгана! Не может быть! Дмитро перевернул карты и стал лихорадочно искать. Вот она! Две одинаковых карты в колоде?! Дмитро схватил цыгана за руку и притянул к себе. Из сдвоенной манжеты цыганской рубашки показалась еще одна карта. Мухлюют! Жулик!
  - Караул! Поли ...! - голос Дмитра прервался.
  Дмитро почувствовал, как что-то острое почти без боли воткнулась в правый бок и проникло вверх, пронзило грудь до самого сердца. У Дмитра перекрыло дыхание. Ни вдохнуть, ни крикнуть ... Задернув плотнее штору, Дмитра быстро обыскали. Забрали остаток денег, часы и ключ-жетон от клети с конями. Двое под руки, словно пьяного выволокли на улицу. Третий, с ключом-жетоном открыл в конюшне клеть и вывел лошадей. Не спеша запряг бричку. Обогнув двор, выехал на Русскую. Там его ждали подельники. Погрузив, еще стонущего, умирающего Дмитра, поехали вниз в сторону Прута. Не доезжая до железнодорожного переезда, еще раз обыскав, Дмитра столкнули с высокой насыпи, оставив умирать в придорожной канаве.
  Тело Дмитра обнаружили, идущие утром на базар, жители припрутской окраины. Вызвали полицию. Составив протокол, тело неизвестного перевезли в городской морг. Раздев труп, долго не могли определить, от чего наступила смерть. Один старый служитель морга, осмотрев труп, указал следователям на крошечную, в виде точки, царапину в правом подреберье. Лишь сделав вскрытие, определили причину смерти. Вся брюшная и грудная полости были заполнены черной, частично свернувшейся кровью. Найденный был убит тонкой заостренной спицей. Ее воткнули в правое подреберье снизу вверх. Спица прошла печень, повредила диафрагму и проникла в грудную полость. Найденный погиб от медленной, но массивной кровопотери.
  Между тем, следователь, тщательно исследовал одежду и обувь покойного. Не было ни одной зацепки, которая помогла бы установить личность покойного. Повторно осматривая картуз, следователь отогнул клеенчатый отворот околыша головного убора. Без труда прочитал написанное карандашом печатными буквами слово: Павельчук.
  Появилась зацепка. Судя по одежде, убитый был сельским. Значит приезжий. Если убили ночью, следовало в первую очередь опросить постоялые дворы и гостиницы. В тот же день в "Париже" сообщили о пропавшем ночью постояльце. Метрдотель опознал труп. Одновременно он сообщил, что их постоялец допоздна засиживался в ресторане. Официант опознал убитого. Сказал, что покойный при жизни каждую среду сидел в кабинете ресторана в компании картежников. По наблюдениям официанта, покойный при жизни проигрывал крупные суммы. Самих картежников и след простыл. Расспросив о приметах, следователь пришел к выводу, что злоумышленники не местные, залетные.
  В журнале регистрации был подробный домашний адрес покойного. Через хотинскую жандармерию о случившемся сообщили родным. В тот же день Олена с тетей и малолетним Трояном выехали в Черновицы. Переночевав в родительском доме, Олена оставила Трояна с бабушкой. Вместе с отцом и тетей пошли в морг. Скоро прибыл и следователь. Сначала было опознание. Затем тело забрали и перевезли в Хотин.
  Шла спешная подготовка к похоронам. Поскольку в доме денег не было, карманы Дмитра были пусты, запасным ключом тетя открыла лавку и обомлела. Полки были пустыми. Вспомнили, что Дмитра по средам видели, сидящим подолгу в компании картежников. Вспомнила Олена и странное в последнее время поведение мужа. Постепенно стала проясняться жизнь Дмитра в последние недели. Неужели карты?
  Но хоронить надо достойно! Тетя, будучи грузной, поставила табуретку и попросила Олену снять жестяную коробку с деньгами. Сумма была немалой. Олена, впервые услышав о тайнике, встала на табурет. Без труда достала и передала тете коробку. Не успела Олена сойти с табурета, как услышала за своей спиной грохот и звук падающего тела. Опрокинув небольшой столик, женщина без чувств повалилась на пол. Тетя дышала тяжело и прерывисто. Из груди вырывался громкий, со стоном храп. Левый глаз ее был широко открытым.
  В коробке денег, естественно, не было. Одолжив, Олена, с приехавшими помочь родителями, готовила похороны. Тетя лежала без сознания. Вызванный на дом фельдшер определил: кровоизлияние в мозг. Меж тем, весть о случившемся разлетелась по селам округи. Первыми из четырех сел уезда спешно прибыли кредиторы, давшие взаймы деньги для приобретения в Вене крупной партии товара. О поездке в Вену Олена слышала впервые. Когда приехавшие сообща подсчитали сумму займа, настала очередь потерять сознание Олене. Вызнав подноготную смерти лавочника, кредиторы, тихо посовещавшись, разъехались.
  С утра, в день похорон Дмитра, упокоилась тетя. Одновременно приехала, оповещенная о случившемся, мать Дмитра. Ее сопровождали старший сын Михайло и малолетний внук Павел. Процессия была совсем скромной. На кладбище Олену вели под руки. Никто не плакал. А вслед процессии в четырех селах уезда неслись тихие проклятия.
  Алкоголизм - узел всех пороков
  Алкоголизм делает больше опустошения,
  чем три исторических бича вместе взятые:
  голод, чума и война
  У. Гладстон
   Двадцать восьмого июня сорокового года в одночасье перевернулся уклад жизни бессарабского населения. Королевская Румыния отступила за Прут. За сутки территория Бессарабии, включая Буковинскую ее часть, стала Советской. Почти год жили без румын. Поменялся язык общения. Им стал русский. Под утро 22 июня сорок первого года на западе Северной Буковины, слившиеся в непрерывный гул, разрывы и подрагивание земли перевернули очередную страницу в истории края. Гитлер напал на Советский Союз. Очередная смена власти на долгих три с лишним года. В августе сорок четвертого в течение нескольких дней война перекатилась через Бессарабию без крупных сражений. Кровопролитные бои были южнее, в районе Кишинева, Бендер, Вилково и Кагула. В сорок четвертом первого сентября дети Бессарабии пошли в русскую школу.
   Это был самый разношерстный за всю историю Хотинской школы первый класс. За парты в классной комнате сели дети от семи до одиннадцати лет. С сорок четвертого в этом самом классе учился грамоте и я. Я сидел за первой партой в третьем ряду. За третьей партой по центру сидел черноволосый сероглазый мальчишка лет десяти. В школу, в отличие от некоторых семилетних, он пришел самостоятельно. Мальчика звали Троян Павельчук. Помню, предметом нашей зависти была его сумка. Меня отправили тогда в школу с полотняной торбой. Троян гордо носил, перекинутую через плечо, настоящей кожи, немецкую офицерскую полевую сумку. Троян говорил, что сумку ему подарил черновицкий дед.
   В первых классах разница в возрасте была отчетливой. По мере взросления мы забывали, что пришли в школу разновозрастными, мы все стали просто одноклассниками. Потом нас разделила по возрастам армия. Туда брали не по классам и образованию, а по годам рождения.
   Учился Троян легко, но неохотно. Его больше занимали рогатки, самопалы и самодельные ножи - финки. Притащив в школу очередной нож, Троян на уроках, спрятав нож под парту, начищал его суконной тряпкой с глиной до зеркального блеска. Летом, обогнув Хотин, с подельниками совершал набеги на огороды и баштаны Атакских крестьян. В полукилометре от его дома протекал Днестр. В той же компании широким, принесенным паводком с верховья реки, густым бреднем, ловили рыбу. Солили, потом сушили. Тараньку продавали поштучно у пивных, расположившихся в округе знаменитого пивоваренного завода Бронштейна в центре Хотина. Сам Троян, приохотился к пиву с ранних лет.
  Потом Трояна все чаще видели выпившим, а то и пьяным.
  Закончив семилетку, Троян поступил в ремесленное училище. Я тоже хотел там учиться, но родители убедили меня продолжить учебу в единственной тогда средней школе Хотина. С восьмого класса, помню, обучение в средней школе было платным. За год учебы отец платил 150 рублей. В пятьдесят шестом плату за учебу в средних школах, техникумах и институтах отменили.
   Помню, у Трояна еще в семилетке проснулся безудержный интерес к женщинам. Не помню точно, кажется в седьмом классе, он с вожделением рассказывал, как, сидя в кустах желтой акации, наблюдал за прашующей в огороде, молодой соседкой. Она нигде не работала, так как ухаживала за недавно родившейся дочкой. Потом по магале прошел слух, что однажды Троян не выдержал и, напав из-за кустов, отбросил сапу и повалил соседку на землю. Женщина отбивалась, пыталась позвать на помощь. Закрыв ладонью рот и нос, Троян другой рукой сдавил горло. Придушив, он изнасиловал молодую мать прямо в огороде среди бела дня. Скандал тогда удалось замять. Трояна спешно отправили к черновицким родственникам.
   Я уже учился в университете, когда Троян вернулся из армии. Высокий, плечистый, с крупными кудрями и серыми глазами, он пользовался успехом у сельских девчат. Потом разразился скандал с его семнадцатилетними соседками-подругами. Одна из них нравилась мне. Обе они были влюблены в Трояна. Демобилизованный воин обесчестил их одну за другой. Одна забеременела.
  Скандал замять не удалось. Свадьбе категорически воспротивились родные девушки. Вся магала помнила злоключения и ужасный бесчестный конец его отца, Дмитра. Да и сам Троян вынашивал другие планы. На фоне скандала он спешно покинул Хотин.
  Вдогонку неслись проклятия, помирившихся в общей беде, соседок-подруг. Им вторили проклятья и с соседского подворья. Спившийся муж изнасилованной соседки воспылал неукротимой навязчивой ревностью. Ночи напролет он регулярно зверски избивал ни в чем не повинную женщину - давно изнасилованную, придушенную до беспомощного состояния, свою жену.
  Каким было мое удивление, когда в вестибюле Черновицкого университета, где я учился, встретил Трояна. На нем был шикарный костюм, редкие в те годы, лакированные туфли. На лацкане пиджака красовался комсомольский значок. Троян уже был инструктором райкома комсомола в одном из районов Буковины. На заочное отделение юридического факультета нашего университета поступил, по сути, без экзаменов, по направлению райкома партии.
  По окончании юридического факультета Павельчук Троян был избран вторым секретарем райкома комсомола. Весной был назначен директором строящегося целого комплекса - пионерской деревни в буковом урочище. Это был огромный пионерский лагерь с водоемами, стадионом и оригинальной инфраструктурой. Возможности лагеря позволяли во время летнего отдыха занять детей в спортивных секциях, кружках детского художественного и технического творчества. Уникальный комплекс предполагалось превратить в школу передового опыта области и всей республики.
  Поначалу так оно и было. Потом в органы партийного и государственного контроля стали поступать сигналы о бесчинствах руководства лагеря. Лагерь превратили в притон, куда на выходные выезжали избранные работники обкома, облисполкома, а то и залетные высокие гости из Киева и Москвы. Это был тревожный звонок. К расследованию подключились органы прокуратуры, внутренних дел и, как ни странно, КГБ. Были проведены оперативные мероприятия с внедрением в штат лагеря сотрудников правоохранительных органов, больше женщин.
  Проверка выявила не только нарушения, но и преступления. На лето специально подбирали девушек-пионервожатых. В выходные дни в лагере устраивались оргии, в которых принимали участие довольно высокопоставленные работники областных и республиканских структур. Шум был большой. Были освобождены от должностей многие ответственные работники области и республики. Весь штатный состав лагеря уволили. Было заведено несколько уголовных дел. О злополучном лагере писали газеты.
  Я тогда работал заместителем председателя райисполкома в соседнем районе. Был в курсе событий у соседей. Однажды в самом конце рабочего дня председатель пригласил меня к себе. Протянул мне, отпечатанную на гербовом бланке, бумагу. У меня глаза, простите, на лоб полезли. Это было официальное представление. Обком и облисполком рекомендовали Павельчука Трояна Дмитриевича к нам на работу в качестве заведующего промышленным отделом райисполкома. Мы с тогдашним председателем райисполкома понимали друг друга с полуслова. Назавтра новоприбывшему претенденту на должность заведующего отделом в трудоустройстве было отказано. Отказ мы мотивировали тем, что согласована кандидатура одного из инструкторов райкома партии. С первым секретарем райкома мы заблаговременно переговорили.
   После обеда позвонили из ЦК. В ультимативной форме нам предложили трудоустроить Трояна Дмитриевича. Мы поняли, что в лице Павельчука мы приобрели коварного и беспощадного врага. С первых дней его работы стало ясно, что каждый наш шаг становится известным в области и Киеве. Было неприятно и противно. Со мной лично Павельчук общался сквозь зубы и свысока. Вероятно видел себя в кресле председателя райисполкома? Нам приходилось терпеть.
   Как говорят, недолго музыка играла. Одна из сотрудниц райкома комсомола была осведомительницей Павельчука. Он помог ей поступить в Московскую высшую школу профсоюзного движения. При оформлении документов требовался медицинский осмотр и обследования. Через несколько дней на стол первого легли результаты лабораторного анализа, из которого следовало, что наша комсомолка заражена сифилисом.
   Грянул гром. Работали специалисты, эпидемиологи санэпидстанции, приглашены консультанты из области. Никто не мог предположить, что за короткое время в районе образовался довольно обширный очаг заболевших опасным венерическим заболеванием. В центре скандала оказался наш завотделом исполкома, который и явился источником распространения инфекции. Последовали разборки, в район одна за другой выезжали авторитетные комиссии. В итоге результаты были заслушаны на бюро райкома партии с соответствующими оргвыводами. Павельчука уже никто не пытался защитить. Он подал заявление об увольнении и был таков.
   Но не таков был Павельчук, чтобы смириться. Скоро стало известно, что его, как юриста по образованию направили "на укрепление" в РОВД одного из районов. Некоторое время работал во вневедомственной охране, потом перевели дежурным по РОВД. Ответственная служба. Ни шатко ни валко прослужил так капитан Павельчук около трех лет. Поговаривали, что ему скоро должны дать майора.
   Однажды в КПЗ стал буянить, задержанный и доставленный за пьяное хулиганство, житель одного из сел района. Остальные задержанные стали барабанить в дверь камеры, требуя усмирить или перевести буянившего в другое помещение. Помощник дежурного, открыв глазок, оценил ситуацию. Молча моргнул и кивнул головой известным, ранее неоднократно попадавшим в КПЗ, нарушителям общественного порядка. Те принялись "усмирять" возмутителя спокойствия. Однако в ответ тот еще больше распалялся. В итоге в камере предварительного заключения на глазах задержанных началось и в отдельной комнате продолжилось избиение несчастного. В истязании активное участие принимал и сам дежурный офицер. Заключенного повалили на пол и продолжали пинать ногами. Нарушитель спокойствия затих. Оставив его на полу и закрыв окованную жестью дверь, дежурные покинули помещение. В отделе установилось спокойствие.
   Поздней ночью сержант открыл комнату. Задержанный лежал на полу в той же позе. Тронул ногой. Потом наклонился. Тело уже окоченело. Мгновенно было принято решение. Тело несчастного погрузили в дежурную машину и вывезли за пределы райцентра. Далеко в поле было помещение для хранения удобрений и ядохимикатов. Тело погибшего сгрузили и подвесили к балке, имитировав самоповешение. Вернувшись в РОВД оформили исчезновение заключенного из КПЗ как побег. Якобы предпринятые розыскные мероприятия были безуспешными. Дежурному персоналу дали по выговору, а задержанного объявили в розыск и сразу же начали повторные розыскные мероприятия.
   К концу дня задержанного нашли повешенным и провели судебно-медицинскую экспертизу. Версия дежурного подтвердилась. Но кто мог знать, что младшая сестра покойного служила в приемной первого заместителя министра внутренних дел. Родственники потребовали повторной судебно-медицинской экспертизы. Проводил ее, приехавший из столицы республики в составе оперативно-следственной группы, главный судебно-медицинский эксперт. Результаты повторной экспертизы были неутешительными для всего дежурного состава. Следователи работали как с дежурными, так и с заключенными, пребывавшими в ту ночь в камере предварительного заключения. Первыми начали "колоться" арестованные. Потом дежурный состав.
   По итогам работы комиссии весь дежурный состав из органов внутренних дел был уволен. Были открыты уголовные дела. Меня только перевели в тот район председателем райисполкома. Уже в служебном порядке я ознакомился с результатами расследования. Лишенный в камере алкоголя, "буйный" задержанный дал приступ белой горячки. Если бы своевременно была вызвана скорая и пациент был бы госпитализирован, все бы обошлось. В итоге состоялся суд. Результаты рассмотрения дела в суде вызвали в районе недоумение. Дежурному офицеру РОВД дали полтора года лишения свободы ...
   Отсидев, нашел пристанище по месту лишения свободы. Потом снова появился в районе. Это был уже осколок человека. Возможно болезнь и неумеренное употребление спиртного превратили его в инвалида. Сгорбился, отощал, сник и телом и духом. Впрочем, дух у него и раньше был незавидным. Сошелся с женщиной из той же среды. Устроился на работу посменным сторожем. А больше, ожидая случайного угощения, сидел в чайной. Угостившим его посетителям начинал повествовать истории из так "богатого" его прошлого.
   Однажды у меня по служебным вопросам был главный врач районной больницы. Во время разговора вошла секретарь-референт из приемной. Извинившись, попросила разрешения дать телефонную трубку главному врачу. Мобильников тогда не было. По тому, как каменело лицо главного, я понял, что в больнице что-то случилось. Закончив короткий разговор, главный врач, не стесняясь меня, вполголоса выругался.
  Попросив прощения за несдержанность, руководитель районного здравоохранения рассказал пренеприятнейшую историю. Несколько дней назад с хирургическим заболеванием в отделение поступил, известный нам, Троян Павельчук. Послеоперационный период протекал без осложнений. Прошлой ночью к нему вызвали дежурного врача. На постельном белье Павельчук шустро ловил "насекомых". Срочно был приглашен нарколог. После осмотра был поставлен диагноз "Алкогольный делирий" и даны назначения. На всякий случай нарколог предписал фиксировать больного к койке, что и было сделано. Павельчук успокоился, лежал, ни с кем не общаясь. Внезапно сел в кровати, порвал фиксирующие пеленки, подбежал к окну и ласточкой, пробив противомоскитную сетку, выпрыгнул в окно пятого этажа. Отреагировать никто не успел.
  Продолжение рассказа деда Карпа
  В сороковом летом румыны за сутки удрали за Прут. С ними утекли многие, но не Михайло Павельчук. Не мог бросить все свое, подлостью нажитое и награбленное. А тут отразу русские пришли. Притих Михайло, в тревоге ждал мести. Ходил по селу редко, старался быстрее прошмыгнуть мимо людей. Даже здоровкаться первым стал. Все больше сидел дома. Но все было спокойно. Только осенью вызвали Михайла в прокуратуру Хотина. Оказывается какие-то особисты разбирали архивы жандармерии и Сигуранцы. А там черным по белому был расписан каждый шаг Павельчука. На кого донес, кого выдал. Открылись и записки жандарма, который вел учет каждого шага Михайла со своей стороны.
  За столом сидел совсем молодой хлопец в гимнастерке без погон. Не били, не пытали, в карцер не сажали. Даже не арестовали. С первых вопросов понял Павельчук, что влип крепко. Расписался Михайла, что не будет никуда выезжать, а следователь ему повестку на послезавтра вручил. Быть с утра. Покинул Михайло прокуратуру, а домой не доехал. Сгинул.
  Появился Михайло Павельчук в селе в сентябре сорок пятого года. Тогда вышел Закон. До пятнадцатого года рождения всех участников войны демобилизовали. Те, кто родились после пятнадцатого года, оставались на действительной. А Павельчуку уже исполнилось сорок пять. Прибыл он в село на закате. За плечами солдатский вещмешок. В руке чемодан немецкий. На груди награды. За отвагу, За боевые заслуги, За Победу над Германией, За взятие Варшавы, за взятие Берлина, ордена за славу и за звезду. И правая сторона груди, что иконостас в церкви. Так и присели все.
  Багато рокив потому з"ясувалось, шо Михайло Павельчук не воевал. Служил санитаром в одном из госпиталей. За ранетыми офицерами доглядал. Утку носил, подмывал, спирт и самогон тайно подносил. Перед выпиской, предварительно подпоив, змушував офицерив написать представление к награде. Все писали одно и то же. Нибе (будто - Укр) Михайло Павельчук раненых офицеров з поля боя вытаскал под немецкими пулями. А вин насправди утки з пид офицерских задниц в теплом госпитале таскал.
  Тогда сразу районы образовали. Из Хотинского уезда мы попали в Сокирянский район. Вызвали всех фронтовиков в военкомат на учет ставить. Поехал и я. Пришлось и мне на фронте побывать. Правда, не воевал я. В похоронную команду меня определили по годам моим. Тогда русские на фронт брали, починая с 1895 года. Смотрю, Михайло впереди всех. Медалями бренчит. Я, як и бильшисть селян-фронтовиков, медали свои, как вернулся з Ниметчины, в скрыню спрятал. Военком, глядючи на всех, одного Павельчука бачил.
  - Настоящий советский воин!
  Скорее всего слова военкома рассердили людей. Все помнили этого негидника при румынах. Сообщил кто-то, куда надо. С самых Черновиц приехал майор разбираться. Все правильно, в армии с августа сорок четвертого. Где был до сорок четвертого? Приймакував у одной бабы на Полтавщине в окупации. Справка с управы, вторая с сельсовета, как положено. Воевал. Документы на все ордена и медали.
  Дал майор запрос по частям. Все совпало. Воевал таки. Легко ранен в ногу. Майор заставил штаны снять, оглянул ногу. А там два шрама. Нибе пуля зайшла и вышла. Но шила в мешке не сховаешь. Узнали потом люди, что он в учебном полку прикладал до ноги то хлорку, то оцет и бинтовал. И открывались раны. Потому и санитаром в госпиталь определили. Сейчас даже не хромает.
  Майор рыл глыбше. Поехал в Хотин. А там, в сорок четвертом перед советским наступлением подожгли жандармерию и архив. Все чисто. А слова людские к делу не пришьешь. И не писал больше никто никуда, и заявления не подавал. Перестали люди верить в правду. А без заявления хода делу не давали.
  Как ранетого на фронте и награжденного, определили Михайла на работу учетчиком в МТС. Тракторная станция тоди была в соседнем селе. Там люди не знали его справжного (настоящего). Сидел целый день в тепле, писал гектары, керосин, дизель и запчасти. Приписывал тем, кому верил. А те ему приписаные литры керосина в баняк сливали. И себя не забували. Пошла тоди мода на партию. Когда МТС разогнали, вернулся Михайло в колхоз в бригаду партейным. Выступал на собраниях. Люди, глядючи на него, советской власти и партейным не доверяли. Говорили, шо таки при любой власти наверху плывают, як гавно в води.
  Через год посля фронту родилась в семье Павельчуков дочка. Анной похрестили. А она с рождения хворая. Голова, что кулачок, руками и ногами без конца махает, выворачивает. Очи до неба глядят, аж страшно. Только кушала и под себя ходила. Время шло, а Анна, на которую Михайла надежу мав, не ходит и не балакает. Только мычит, шо теля. Куда ее тольки не возили!
  В Черневци ездили к профессорам разным. Те руками разводят: такая уродилась. Сказали, шо парализованная еще до рождения. Может оттого, что родители старые, может от болезни. Стал Михайла свое зло на Марии, жене своей вымещать. Бил тихо, шоб нихто не бачив. Все в голову целил кулаком. Шоб синяков не было. Мария молчала. За Ганею доглядала. Обмывала ее, одевала, годувала з ложки. А Ганька под себя ходит, очей своих закатанных не опускает, ревет, як бугай з ранку до ночи. Вся магала слухает, старухи крестятся: то кара господня за грехи отца.
  Перестал Михайло возить младшую по докторам, махнул рукой. У самого здоровья не стало. Стал пить без меры. Голова болела, недобачать стал. Все тело лишаями потворними (безобразными) пошло, гули на лбу и шее выросли, Глаза стали гноиться. Пошел до фершала. Тот як глянул, отразу направление в район выписал. Посмотрели Михайла в районе, зробили анализы. На анализе вышла дуже поганая хвороба. Сифилис называется.
  Почали Михайла лечить. Болючие уколы пускали, мази разные давали, чтоб мазался. А Михайле в больнице не сидится. Привязался до него самогон, чи он до самогонки. По ночам вставал, искал сто грамм. А тут и сердце болеть стало, воздуха не хватало, когда быстро шел, а потом зовсим тяжко дышал даже сидя. Памороки пошли, руки его трясутся, то ли вид горилки, то ли вид болячки, а може вид страху. Потом ноги перестали слухать. Хочет ногу поставить в одно место, никак не может попасть, заносить его стало в боки, даже тверезого.
  А тут еще одна напасть найшла на Михайла. Сбил он для Ганьки пид горихом поднавес. Каждое утро, як сонце поднимется и пригреет, Мария выносила Ганьку и усаживала ее на топчане под горихом. Обкладала подушками, шоб не повалилась. С некоторых пор в село прибилась старая нищенка в лохмотьях с бесагами на плече. Соседка Павельчуков говорила, что странная это была жебрачка. Не похожа на остальных нищих, которые еще в пятидесятые годы проходили через села. Не ходила она по селу и не просила милостыню. Бесаги ее всегда пустыми были, легкими. Сидит старуха на краю канавы, глаз з Ганьки не отводит. А как выйдет Михайла на подворье, жебрачка только на него и глядит. Сумно стало Михайле. Тревога в него вселилася, хоть и незнакомая старуха. Прогнал бы старую, а подойти боится, не пускает его какой-то страх.
  Совершенно равнодушно глядела старуха, когда во дворе Павельчуков играл Павел, старший. Когда по улице шел, проводит жебрачка его взглядом и забудет. Появится сам хозяин, а нищая сожмется вся, свою брободу (низко завязанный платок - молд) на самые глаза опустит и глядит. Видно було, шо Михайло той погляд чуял, горбился, старался скорее уйти со двора. На Марию жебрачка глядела прямо, наблюдала, как она меняет Ганьке пеленки, моет ее, вытирает, кормит. Мария як побачит жебрачку, от разу бегом в хату. Вынесет отрезанный кавалок хлеба, протянет его старухе. Та хлеб брала, крестила его и опускала в бесаг. Потом крестила Марию, и при конце, что-то долго бурмотила и трижды широко осеняла знамением себя.
  Спать перестал Михайло. Только забудется, а его як в бок хто штовхает (пихает). Мария соседке-куме рассказывала. Вскакуе и начинает дрожать крупно и долго, аж дыхания ему не дает. Плачет постоянно Мария. Говорит, як бы не Ганька, под лед головой пошла бы, шоб отразу и шоб не могла уже спастись.
  Старшему Павлу тогда годов двенадцать исполнилось. В школе учился. Вроде нормальный, а только тронет его кто, сказится и бьет чем попало, кусается, плюется. Так и назвали его - "Скаженый". Хлопчику з магалы в драке око повредил. Вытекло совсем, слепой остался. Цвашок (гвоздик) забил в столб коло школы. По тому столбу дети ковзали (скользили) донизу. Один хлопчик яечко себе распорол. Операцию делали, вырезали ранетое яечко. Вспомнили люди, что вся семья от далеких дедов бластаматая. И эти бластаматы. И Михайла, и Павел и Ганька. Никто с ними близко не дружил, а тут совсем сторониться стали.
  Ремонтировал осенью Михайло забор. Столб надо было поменять. Почал он его вываживать из земни, и повис на столбе. Потом упал на земню. Павел был с ним. Начал трясти его, а Михайло уже не дышит. Делали скрытие. Оказалось, у него центральна вена в груди лопнула. Всю грудь заполнила кровь.
  - Аорта, что ли? - спросил я деда.
  - Может и так. Не помятаю точно, да и не говорили ничего. С морга привезли, тихо поховали. Людей на похоронах совсем мало було. Те, шо копали яму и еще несколько человек. Никто не плакал.
  Аккумулятор
  Закончив рассказ, дед Карпо закурил. Мы с Романом сидели молча. Каждый думал о своем. Роман резко повернулся ко мне:
  - Евгений Николаевич! Я тебя приглашаю на завтра на аккумулятор. Нас раками угостить обещают. Таких чистых раков больше нигде нет.
  - В каком аккумуляторе раки? О чем ты, Роман?
  Роман коротко рассмеялся:
   - Это гидротехнический аккумулятор днестровской воды для пиковых нагрузок. Когда спрос на электричество падает, вода закачивается электроэнергией, вырабатываемой другими станциями, в искусственный водоем, расположенный на круче, выше уровня Днестра. Потом, когда пиковая нагрузка возрастает, автоматически открываются шлюзы. Вода вращает турбины гидро-аккумуляторной станции, а выработанная электроэнергия подается в общую сеть..
   Наконец, только сейчас я узнал, в чем смысл такого дорогого строительства и накопления воды в водохранилищах, расположенных много выше уровня реки.
  Роман повернулся к деду Карпу:
   - Дед! Поедем с нами! Увидите гидроузел. Строил его я! С первого самосвала бетона и до ввода в строй. Когда еще будете? А раков мы вам почистим!
   - Нет! Хлопци! Раков и сам чищу. Езжайте вдвоем! У вас свои, молодые розмовы!
  Мы с Романом весело переглянулись. Мы молодые? Я вспомнил Брежнева, который поздравляя Кунаева с семидесятилетием, сказал:
   - Ты у нас, Дин... Динмуху ... Динмухамед, совсем еще юноша!
  Это было в январе 1982 года. А 10 ноября того же года ушел в мир иной сам семидесятишестилетний Леонид Ильич Брежнев.
   Следующим утром мы с Романом ехали на, расположенное в сорока километрах, гидроаккумуляторное водохранилище Новоднестровской ГАЭС, которое возводил сорок с лишним лет назад сам Роман.
  - Я знал, что дед Карпо не поедет с нами. Я его неоднократно приглашал. Вообще, как вернулся с войны, никуда не ездит. Видимо, сидит в нем страх со времени убийств Котовского и его людей. Однажды он проговорился:
  - На войне опасно, но было ясно: немец был вон там, за линией фронта. А тут ...
  Проехав вдоль узкой, исчезающей под железобетонными блоками ГАЭС, речки Секурянки, мы выехали на берег водохранилища. Оно оказалось впечатляющим, длиной ровно три и шириной более километра в широкой части, гидротехническим сооружением. Железобетонные скосы-берега, более чем восьмидесятиметровая плотина, через которую, словно в никуда, исчезает вода.
  - Вода несется с высоты Днестровской кручи около 140 метров через круглый семиметровый, длиной более пятисот метров, железобетонный тоннель в, одну из самых крупных в мире, гидротурбину. Мощность ее более 300 мегаватт, а коэффициент полезного действия также один из самых больших в мире, более 90 %. - с нотками гордости в голосе рассказывал Роман.
  Нас приняли, вопреки ожиданиям, не на лоно природы, а в довольно уютном кабинете для "начальства" рабочей столовой. Накрыв стол, девушка-официантка тихо исчезла, оставив меня, как оказалось, с первым, уже бывшим, начальником гидроузла - Романом.
   - Бери, накладывай себе салаты, ветчину... Ты вероятно знаешь, что раки нельзя есть на голодный желудок?
  Я кивнул. В это время открылась дверь и, в сопровождении официантки, в кабинет вошла пожилая, если не сказать, больше, старше нас с Романом, женщина. Не жеманясь, присела на третий, свободный стул. Роман представил меня, потом женцину:
   - Это Катя, со времени открытия строительства шлифовщица механического цеха. Потом много лет, до недавнего времени работала инструментальщицей. Говорят, незаменимых людей нет. Есть! Катя много лет уже была на пенсии, а заменить ее, по настоящему, было некем. Катя сама потом нашла. Сама и научила.
   - Помнишь, - продолжал Роман, - дед Карпо рассказывал о старой нищенке, сидевшей на краю канавы напротив подворья Павельчуков? Так вот... Катя расскажет подробнее. Мир тесен ...
  Рассказ Кати-инструментальщицы
  Не наказанный за предательство один раз
  будет предавать всю жизнь.
  Майк Тайсон
  Сама я родом из небольшого села Борычевки, что под Теребовлей, Тернопольской области. Это было отдельное село, потом его соединяли с Теребовлей, потом опять отделяли. Нас в семье было три сестры. Я самая младшая. Наш батько умер перед самой войной. Когда началась война, я перешла во второй класс. Помню, после жнивья немцы уже были в Теребовле. В нашем селе немцев не было. По селу ходил единственный полицай. Звали его Михаил. Фамилия его была мне тогда неинтересна.
   Мама рассказывала, что сразу он прибился к одной разбитной молодке. Жили они как муж с женой. Он чувствовал себя хозяином и на ее подворье и в селе. Заказывал себе обеды и ужин. Люди резали последних кур, готовили. За непослушание бил. Бил он и, приютившую его, хозяйку. Поздней осенью, рассказывала мама мне уже после войны, заразил он свою сожительницу дурной болезнью. Она кричала, проклинала его. Он ее избил так, что она долго не ходила. Потом стал насиловать девушек и молодых женщин по селу. Мужчин, которые пытались вступиться, увозил в Теребовлю в гестапо. А бывало, расстреливал по дороге.
   Немцы сильно ему доверяли. В начале сорок второго его перевели в Теребовлю и назначили старшим над полицейскими, которые охраняли еврейское гетто. Жил он при участке, кушать ему носили по заказу местные. Из числа молодых женщин и девушек назначал, кто с ним будет спать. За отказ мог расстрелять. Люди его боялись, детей им пугали.
   В начале сорок второго в Теребовлю стали сгонять всех, живших в округе, евреев. Потом группами вывозили в истребительный лагерь. А с апреля сорок второго начали расстреливать людей на месте. Пешком выводили группами недалеко, за несколько километров, возле села Плебановки. Там строили на краю оврага и расстреливали. Люди падали в овраг. Оставались недобитые. После расстрелов стоял стон. Немцы и полицаи после расстрела, подходили к оврагу и стреляли в тех, кто еще шевелился. Так в то лето, мама помнила хорошо, они вывезли и расстреляли в Теребовле более двух с половиной тысяч евреев.
   Осенью вышел приказ отправлять молодых в Германию. Парни еще могли спастись от угона. Некоторые удирали, прятались по лесам, у родственников в других селах, куда немцы заезжали редко. Некоторые шли служить в полицию. Вспомнил Михаил и про нашу Борычевку. Приехали с телегами. В первый же день забрали мою старшую сестру, Наталку. Ей уже было около двадцати лет. Мама плакала, кричала, просила сжалиться, не брать. Предложила Михаилу серебряные сережки и тонкое золотое колечко. Лишь бы не отправлял в Германию. Михаил забрал украшения и пообещал сестру в Германию не отправлять. Сказал, только на учет поставят в Теребовле и отпустят домой.
   Время шло, а вестей о сестре никаких. Мама хотела пойти в Теребовлю, узнать о дочери. Поздно вечером в окно постучали. Поднесла к окну мама каганец, всмотрелась, а за окном Наталка наша. Впустила ее мама, а Наталка, не раздевшись, опустилась на скамью у дверей. Я тогда не все понимала, потом уже мама разъяснила. В первый же вечер Михаил забрал Наталку с пункта сбора, привел ее домой и изнасиловал. Держал ее дома, выпускал только по надобности. Пригрозил убить, если попытается убежать. Потом часто приходил пьяный, избивал сестру. Сегодня его вызвали в управу. Уходя, забыл закрыть на замок дверь. Так Наталка убежала домой. Там недалеко, через поле всего три километра.
   Мама, как сидела, побледнела, повалилась назад без чувств. После войны она мне рассказала, что сразу вспомнила, что Михаил болен дурной болезнью и в нашем селе нескольких женщин заразил. Пришла в чувство мама, стали думать, что делать дальше. Куда Наталку спрятать? Он будет ее искать! В это время у ворот заржала лошадь. Мама быстро спровадила Наталку на чердак. Только успела скрыться Наталка на чердаке, как рванули дверь. Вырвав защелку, в сени ворвался Михаил.
   - Где она?
  А мама говорить не может, только плечами пожала. Михаил осмотрел комнату, за печкой, под кроватью. Включил фонарик и полез на чердак. Скоро стал спускаться вниз. Я хорошо помню. Косу Наталкину намотал на кулак и тянул сестру вниз, словно мешок. Мама бросилась помочь Наталке. Михаил маму оттолкнул так, что она, упав, ударилась головой о край печки. Поволок полицай Наталку на улицу и больше я сестру в жизни не видела. Мама неподвижно лежала у припечка. Я к ней, а у нее голова в крови. Стала я кровь оттирать. В это время очнулась мама. Перекрестилась.
  - Слава Богу, Марийку отправили в Папирню...
  Марийка - то моя вторая, средняя сестра. Ей уже исполнилось пятнадцать лет. Папирня это небольшое глухое село, окруженное лесом. В случае чего, можно скрыться в труднопроходимой лесной чаще.
  Через несколько дней мама направилась в Теребовлю. У управы случайно сразу же наткнулась на полицая Михаила. Он маму не узнал. Видимо с перепою, долго не мог понять, зачем пришла мама. Потом стал смеяться:
  - Наталка уже в Германии. Сама просила ее отправить туда. Там будет работа, еда. А где твоя средняя? Где ты ее прячешь?
  Поняла мама, что в опасности и Марийка. Решила пока не ходить в Папирню, чтобы не привлечь внимания полицаев и как бы не выследили Марийку. Однако скоро стало известно, что в Папирню на машине приехали немцы с полицаями. Среди них был и Михаил. Подсказал ему кто-то или случайно так вышло? Они окружили село и стали к церкви сгонять молодежь. Два парня бросились бежать к лесу, так их автоматчики застрелили на виду у всех. После этого никто не пытался бежать.
  Под охраной полицаев их повели через лес на станцию Хворостков. Маме поздно сказали. Некоторые шли за детьми и выкупали их по дороге за золотые вещи. Побежала и мама, хотя дома у нас ни денег, ни золота не было. Но было поздно. Молодежь из нескольких сел погрузили в вагоны для скота, прицепили паровоз и отправили. Говорили в Германию. От горя и усталости мама пришла домой черная. Меня в это время мама спрятала в бурте для буряка и картошки. Я с утра лежала в узкой, покрытой кольями и дерном, канаве, пока мама со станции не вернулась.
  Когда немцев погнали, Михаил исчез с ними. Мама думала, что в Германию удрал. Но Михайла искали многие жители Теребовли. От одного старого, чудом оставшегося в живых еврея-портного, узнала, что его опознали в гетто, как только он там появился. Сказали, что сам он буковинский. И назвали станцию, где они раньше жили и видели Михаила. Летом сорок шестого, оставив меня у своей тети, мама уехала. До осени она пешком ходила по многим селам, окружавшим станцию. Наконец мама почти случайно наткнулась на Михаила. Оказывается в селе его звали Михайло. Но твердой уверенности не было. Слишком разные были оба Михаила. Расспросив людей, мама уже была уверена. Он!
  Вернулась домой, а там следующий удар. В километре от Теребовли в старом лесу добывают песок. Люди добывавшие песок, наткнулись на засыпанное тело женщины. Стали копать, а там не одно тело. Песок сухой, тела не гнили, только высохли. Тогда уже была советская прокуратура и милиция. Стали расследовать. Кто-то во время оккупации видел, как в сторону карьера под утро довольно часто ездил полицейский. Стали вызывать родственников, у которых детей угнали в Германию. Вызвали и маму. Тело Наталки она опознала сразу. Тела Марийки не нашли. Значит она в Германии.
  Выходило, что негодяй держал заложниц у себя дома, пользовался, потом под утро, когда все крепко спят, убивал, вывозил в карьер, сталкивал и вслед за каждым телом обрушал берег карьера. Так он хоронил своих жертв и прятал свои злодеяния. Мама сказала следователям, что нашла его и дала адрес. Они записали все и сказали:
  - Будьте спокойны. Карателю воздастся по заслугам!
  Все были уверены, что Михаила найдут и судят. А вместе с ним разыщут и его подручных. Уставшие от войны и потери своих близких, люди были уверены в справедливости Советской власти.
  Между тем, я закончила семь классов и меня направили в Тернопольское ремесленное училище. Там я училась на шлифовщицу и фрезеровщицу. Во время учебы я много раз писала в Министерство иностранных дел, обороны, разные комитеты по делам военнопленных, насильно угнанных в Германию. Пыталась найти Марийку. Отовсюду получала один ответ: в списках нет, не найдено, не значится. По окончании училища в пятьдесят третьем, я была направлена на работу по специальности на строительство Кельменецкого сахарного завода. Завод строили в Нелиповцах. Не хотелось оставлять одну маму, но тогда с направлением на работу было очень строго. За неявку на работу по направлению могли и судить.
  Устроилась я на работу, жила в общежитии. С первого сентября пошла в вечернюю школу. Как закончившую ремесленное училище меня приняли сразу в девятый класс. Следующим летом взяла отпуск и поехала домой. А там полная разруха. Мама еще не отошла от потери старших дочерей, а тут и я уехала из дому. Дом перекосился, потолки прогнулись. Предложила я маме поехать ко мне в гости.
  Приехали мы, а первые корпуса уже начали сдавать. Вызвал меня начальник отдела кадров на работу. Он жил в том же общежитии.
  - Пусть мама устраивается на работу. Пока уборщицей, а потом посмотрим. На двоих вам дадим комнату в общежитии.
  Мы даже не думали. Оформилась мама на работу, жизнь стала налаживаться. Но мама узнала, что село, в котором она сразу после войны нашла карателя, находится менее, чем в пятидесяти километрах от сахарного завода. Летом взяла отпуск и говорит:
   - Поеду еще раз в то село, где жил негодяй. Посмотрю, заодно узнаю, когда судили и сколько дали.
   Уехала мама, где автобусами, где попутками, где пешком. Меня не отпустили. Горячий был на работе период. Уже сдали свеклопункт с кагатными полями, ТЭЦ, гаражи, механическую и столярную мастерские. Шел монтаж оборудования в главном корпусе завода.
   Через два дня приезжает мама. На ней лица нет, бледная, дрожит вся.
   - Катя, доченька! На свободе этот подонок. Живет лучше нас с тобой. Работает в МТС, але не трактористом, а учетчиком, навроде начальника. Сам сытый ходит, гладкий. Хотела сразу же в милицию или в прокуратуру. Но посидела я возле его дома, пока он был на работе, и решила: повременю пока! Заявить успею. А он никуда не денется. Дом, дети, живет в достатке и спокойно. Вот только с детьми ...
   Не стала мама уточнять, что с детьми. Несколько дней сидела, шила из мешков бесаги, с которыми нищие по селам милостыню собирают.
   - Мама! Что ты делаешь? Зачем тебе это?
  Мама молчала. Но я видела. Мама что-то твердо решила. А раз решила, не буду ей мешать.
  - Мама! Ты только остерегайся его там. Он самый, что ни есть, лютый зверь. Не человек он! Никого не пожалеет, в случае чего...
  - Потому и бесаги шью, дочка!
  Выбрала мама одежду, что похуже, сунула ее в бесаги и пошла. Чтобы не быть узнанной рабочими, мама с бесагами на плече, направилась пешком в, расположенное в четырех километрах, село Новоселицу. Когда я провожала ее взглядом, впервые увидела, как постарела моя мама. Совсем как старуха стала ходить.
   Прошло около двух месяцев. В пятницу после обеда мама отправлялась из дому, а в воскресенье вечером возвращалась. Усталая, посеревшая, задумчивая. она скидывала бесаги с плеча, переодевалась и подолгу сидела, вглядываясь в воскресную вечернюю темень. Словно видела за окном нечто, недоступное остальным. На мой вопрос, когда она подаст заявление в прокуратуру, мама тяжело поднимала и опускала руку.
   - Не для прокуратуры хожу. У него своя прокуратура...
  Мне было непонятно. Я начинала раздражаться. Соседи уже видели странное поведение мамы. Отказалась перейти на сменную работу, несмотря на более высокую оплату. На выходные исчезала. Иногда мне казалось, что война, потеря Наталки и Марии нарушили что-то в психике моей мамы. Что проще? Пойти и заявить куда надо, а лучше сразу и в Киев и в Москву. Ему уже не отвертеться! Столько свидетелей! Но мама продолжала ездить.
   Однажды, вернувшись с поездки, тяжело опустилась на стул. Сидела долго. Потом, чего раньше с ней никогда не случалось, открыла кухонный шкафчик, достала бутылку с самогоном и налила полстопки. Постояла, слила несколько капель на половик и еле слышно, про себя, сказала:
   - Все! Свершилась прокуратура его. Да упокоятся души моих девчат.
  В моей груди стало холодно. Ноги не держали. Я села на кровать.
   - Мама! Ты что!? Неужели ты ....?
   - Не я ... Судьба ...
  Мама выпила самогон и снова села ...
  Рассказ матери Екатерины
  (со слов ее дочери Кати)
  - Мне стало плохо, когда я увидела его живым, невредимым, на свободе. А моих девчат немае. Думала упаду. Злякалась, шо он меня узнает и скроется. О том, что он может расправиться со мной, сначала не думала. Страх перед той звериной пришел позже, когда Михайло ушел далеко в огород. В ту же минуту у меня в голове застрял вопрос, который не оставляет меня и поныне. Как случилось так, что полицай, каратель, убийца стольких молодых девушек, тысяч несчастных евреев в Теребовле, на свободе? Тогда в Теребовле следователи пообещали найти всех предателей и наказать.
   Я опустила хустку на самые глаза и присела на край придорожной канавы на другой стороне улицы. Двор Павельчука был как на ладони. Гарный дом, под бляхой. Три старых раскидистых ореха вдоль забора от соседей. Сарай, пристройки ... В тени среднего ореха был устроен топчан, покрытый навесом из дранки. Отдыхать наверное ... А может и спать ...
   В это время открылась дверь и на улицу вышла женщина средних лет. В руках ее были одеяло и подушки. Женщина подошла к топчану, застелила его, взбила подушки и вернулась в дом. Скоро она появилась во дворе. На руках она держала девочку. Она уложила девочку полусидя, обставила подушками и погладила по головке. Я всмотрелась. Боже мой!...
   Девочка была калекой. Лысая, совсем маленькая, размером с грушку головка, маленькие глаза, лицо серое, морщины как у старухи. Тонкие руки постоянно двигались. Что-то хватали в воздухе, выворачивались, то протягивались к верху, словно пытаясь достать листья ореха, то обвисали. И так без конца. Тонкие ноги, наоборот, лежали на топчане неподвижно. Я поняла, что девочка парализована. В это время со стороны огорода появился сам хозяин. Я встала, чуть отвернулась и наблюдала за ним. Он бросил в загородку, где визжали поросята, охапку травы и, сгорбившись, пошел в дом. В сторону девочки он ни разу не посмотрел. Я поняла, что сейчас он в моих руках. Но писать в прокуратуру даже не подумала. Я уехала сюда, в наше общежитие.
   Потом что-то заставляло ездить меня каждую неделю. Я уже не скрывала, что меня интересует подворье Павельчуков, он сам, больная девочка, абсолютно все ... Иногда мне хотелось, чтобы он узнал меня. Хотела посмотреть, каким он будет в ту минуту когда он поймет, что разоблачен, что я наблюдаю за ним давно.
   Между тем, я заметила, что Павельчук понял, что я наблюдаю за ним. Я видела, что с каждым днем, он нервничает все больше. Однажды, возвращаясь домой с тракторной бригады, Павельчук заметил меня. А я его заметила гораздо раньше. Увидев меня, он свернул на соседнюю узкую кривую улочку и скрылся. Я поняла, что он меня боится. А я его, к тому времени, бояться перестала.
   В начале у меня была думка подать на него заявление позже. Он никуда не скроется, это я видела по его поведению. Но с каждым моим приездом у меня укреплялась уверенность, что подавать на него в суд я не буду. Какая еще тюрьма нужна этой сволочи? Он сам себе устроил тюрьму, а то и похуже, в собственном доме. В тюрьме он будет отдыхать от всех своих проблем, которые сам и сотворил. Для него сейчас жизнь дома страшнее заточения в въязнице (тюрьме).
  Однажды Михайло возвращался с огорода. В руках он держал вилы и черенок к ним. Девочка в это время сильнее чем обычно размахивала руками, вращала головой, громко мычала. Павельчук подошел к ореху, встал за топчаном и некоторое время наблюдал за девочкой. Потом лицо его исказилось. Подняв черенок над головой, замахнулся. Медленно опустил палку, долго смотрел на нее, потом отбросил в сторону. Воровато оглядевшись, задержал на мне свой взгляд. Я уже смотрела на него пристально, не таясь и не отрываясь. Плечи его обвисли, он стал ниже ростом. Повернувшись, он медленно пошел в хату.
  Наблюдала я и за его женой. Мне казалось, что она многое знает, но не все. Еще не старая женщина, она временами выглядела измученной старухой. Единственное, что держало ее, это дочка-инвалид. Женщина регулярно меняла белье, мыла девочку, подолгу кормила. Кормить ее было очень трудно. Она даже рот не открывала, а если открывала, то тогда, когда не надо было. Кормила и поила ее мама только с ложечки. Девочка поперхивалась, кашляла, давилась. Пища выливалась изо рта, стекала по груди. Мне казалось, что девочка не понимает, что она принимает, необходимую ей, пищу. При этом я ни разу не видела на лице мамы гнева, злобы, ненависти, как и радости и улыбки.
  Их сыну в то время уже было лет пятнадцать, если не больше. Внешне похожий на маму, сам худой, нескладный, он дома не держался. Ни разу не видела, чтобы помог отцу или маме. С утра быстро уходил, словно тикал из дому, а когда приходил, сказать не могу, потому, что еще до заката уходила из села я сама. Парень уже давно, не таясь, курил, пару раз видела его пьяным. Один раз недалеко между парубками случилась драка. Мне стало страшно. Он дрался руками, ногами, головой. Так люди дерутся, когда хотят тяжело покалечить, убить или если им безразличны увечья или собственная смерть.
  С каждым моим приездом я видела, что сам Михайло сдает. Похудел, осунулся, стал ниже ростом. Все чаще я видела его в сильном подпитии, а то и пьяным. На лице, особенно на шее у него высыпали какие-то красные пятна. Когда шел с работы, казалось, тянул за собой ноги, его шатало. Было видно, что ему стало трудно передвигаться, не хватало воздуха.
  - Грехи старые душат. - подумала я тогда.
  Однажды, приехав в воскресенье, я так и осталась стоять. Во дворе Павельчуков была небольшая толпа, над дверью было привязано полотенце. К самой двери был прислонен церковный крест, с другой стороны двери стояла крышка гроба.
  - Наверное, девочка умерла. Отмучилась, несчастная. - пришло мне в голову.
  И сразу же до меня дошло, что гроб предназначен для взрослого покойника. Хоронили хозяина подворья, Михайла Павельчука.
  Не жалела я его. Даже о "Царствии ему небесном и земле пухом" не подумала. Да простит меня бог. Но стало легче, что не придется на него подавать заявление в прокуратуру, не будет суда. А я не буду заново переживать сорок второй и сорок третий годы, разрывать старые, и так не заживающие в душе раны от страшной потери двух моих дочерей. Стало легче, что Земля освободилась еще от одного зрадника, зверя. А сколько их еще топчет нашу грешную землю? ...
  
   Отобедав, мы поблагодарили девочку-официантку за обед и Екатерину за рассказ. Заодно я попросил у нее прощения, что заставил вспомнить такие тяжелые моменты своей жизни.
   Потом мы взобрались на самую кручу, где легкий верховой ветерок гнал по воде мелкую рябь в водохранилище, таившем в себе огромные запасы будущей электрической энергии. Стоя на самом верху Днестровской кручи, я слушал Романа о его детище - Новоднестровской гидро-аккумуляторной электростанции. Часто ловил себя на мысли, что отвлекаюсь от интересного рассказа и возвращаюсь к событиям, рассказанным пенсионеркой, в прошлом инструментальщицей Екатериной.
  Я смог выехать на так полюбившееся мне место рыбалки, отдыха и впечатлений только дней через десять. Не позволяли обстоятельства. Но я не терял времени. Пока свежи в памяти рассказы моих новых знакомых, записывал подробности, которых нельзя упустить. Отдельно записывал возникшие вопросы. Их было много. Когда я, наконец, добрался на самое первое место нашей рыбалки, на мысу заводи, словно договорились, уже рыбачил дед Карпо. Я позвонил Роману. Скоро рыбинспектор прибыл. Сейчас Роман чаще навещал нас на моторной лодке. Оказывается водный путь, по его словам, составляет всего лишь немногим более четырнадцати километров, вместо тридцати по суше.
  Роман сообщил, что проездом был на гидроаккумуляторе. Достал из лодки два комплекта судков, в которых была уха, отварная и жареная рыба, котлеты и ярко-оранжевые, в укропной зелени, вареные раки.
  - Это деду Карпу компенсация за отказ ехать с нами прошлый раз. - сообщил Роман.
  После неоднократных приглашений к нам присоединился и дед Карпо. Я снова убедился, что при всей его общительности, дед Карпо оказался скромным, даже стеснительным напарником, если речь шла о совместных приемах пищи. Полагаю, что такая деликатность деда связана с отсутствием у него зубов.
  После царского, по моим меркам, обеда дед Карпо отправился к своим донкам. Роман растянулся на небольшом брезенте. Я, проверив мои удочку и донки, поймал себя на том, что с нетерпением ждал продолжения, обещанного Романом, рассказа о клане бластаматых. Но я не торопил рыбинспектора. Сам решит, когда рассказать. Может и не сегодня. Я вернулся к машинам и прилег неподалеку от Романа.
  Заключительный рассказ Романа
  Яблоко от яблони далеко не падает...
  Поговорка
  Несмотря на то, что мне не было и десяти лет, похороны Михайла Павельчука я помню хорошо. Мы жили на соседней улице. С нашего огорода подворье Павельчуков просматривалось как на ладони. Народу на тех похоронах было действительно мало. Священник, словно нехотя, быстро закончил службу. Зарыли Михайла молча. Мама говорила, что никто не плакал. После кладбища большинство сельчан, сославшись на неотложные дела, от поминального обеда отказались. Мои родители, проводив до кладбища, сразу вернулись домой.
  Сын Михайла, Павло, после похорон отца, словно с цепи сорвался. Трезвым его видели редко. Сдружился с, вернувшимся из тюрьмы, сельчанином, отсидевшим несколько лет за драку, после которой один из ее участников скончался. В самом начале лета приехала в село милиция и их обоих забрали в КПЗ. Оказалось, что они среди бела дня вдвоем в соседнем селе обворовали колхозную стыну (овчарню). Забрали, еще не сданные на склад, смушки, а так же свежую и посоленую брынзу.
  Сидел Павло недолго. После освобождения, по ходатайству милиции и военкомата, его приняли на учебу в училище механизации. За очередную кражу кур выгнали из училища. Вернувшись в село, прибился к одной самогонщице. Почти сразу же сошелся с ее дочкой. Жить перешли в дом Павельчуков, который после смерти матери и сестры, пустовал около двух лет. Через год родился мальчик. Это как раз и есть, известный тебе, Петро, который сейчас браконьерствует на моем участке.
  В армию Павла не взяли, как отсидевшего в тюрьме. Но комиссию в военкомате проходил. На обследовании у Павла был выявлен сифилис. Люди скрывают эту позорную болячку, а он, по возвращении из Черновиц, где лечился довольно долго, сам хвастался:
  - У меня не простой сифилис, а двойной: врожденный и приобретенный. Меня три месяца всем студентам на лекциях показывали, на мне доктора учились!
  В селе Павла сторонились все. Даже в драку с ним боялись вступить. Павло, напившись, кричал на улице или возле магазина:
  - А ну, подходьте, будем биться до крови! У меня кровь не простая, сифилисная!
  Ни стыда за свою болезнь, ни совести. Одним словом, порченый человек. Однажды, когда Петро был еще маленьким, Павел пропал. Думали, подался куда-то сдуру. Тело Павла, случайно нашли спустя неделю в яру, недалеко от его собственного дома. Голова его была разрублена топором. В руке он сжимал мешок, в котором были три курицы и два петуха. Головы у птиц были оторваны. Топор и убийцу так и не нашли. А может, не очень старательно искали?
  Остался из той фамилии один Петро, тезка своего прадеда. Живет совершенно один. Нигде не работает. Непонятно, что он, кроме той рыбешки, что фаткой выцедит, кушает? Как и его прадед, летом и осенью в огородах ворует. Зато нюх на самогон у него отличный. Непонятно, как чует, где и у кого в селе варят самогон? Придет, встанет у ворот, может ждать хоть до самой ночи. Чтобы отвязаться, хозяин вынесет ему в стакане самогон, поставит на столб у калитки и спешно уйдет. А Петро, выпив, сунет стакан в карман и идет домой. А если поставит стакан обратно, никто тот стакан уже не берет. Выбрасывают или разбивают.
   Вот такой бластаматый клан. Более у нас в селе Павельчуков нет. Прокляты, как говорят, до седьмого колена ...
  
  31.01.20 г.
  
  
  
  
  Осколок
  
  Учения
   Конец апреля шестидесятого. Тоцкий учебный военный полигон Приволжско-Уральского военного округа. Закончились очередные учения. После обеда полевые кухни запылили в направлении Городка. В отдельной роте связи ждали приказ выдвинуться к основному месту дислокации в Оренбурге. Повзводно солдаты сосредоточилась на опушке смешанного леса. Многие деревья засохли на корню и напоминали, покрытые зеленым лишайником, серые скелеты. С западной стороны обугленные ветви деревьев казались обрубленными единым взмахом гигантского топора. Обожженные стволы сосен, словно кровоточа, источают смолу. "Старики", оглядевшись и понизив голос, рассказывали, что шесть лет назад над учебным полигоном была взорвана атомная бомба. Сразу после взрыва, по дымящейся земле пошли в учебную атаку танки.
   Призванный прошлой осенью, Мирон Каймак, имевший за плечами десятилетку, закончил курсы радистов в отдельном учебном батальоне связи в Свердловске. За период прошедших учений не спал и не переобувался более двух суток. Во время учений проверяли способность радистов без перерыва на отдых, не раздеваясь и на сухом пайке безошибочно вести передачу и принимать радиограммы. На вторые сутки стало подташнивать. Казалось, закроешь глаза и мгновенно уснешь, как умрешь. А сейчас, когда все кончилось, даже вздремнуть не тянет. С трудом стянув с потных ног сапоги, расстелил влажные портянки на щетине, едва начавшего зеленеть, куста терна. Босые ступни подставил щекочущему ветерку и теплым солнечным лучам. Уложив под голову вещмешок, расслабился, закрыл глаза. Сквозь полудрему слышались голоса солдат, устроивших на опушке леса борцовский ринг. Зрители азартно подбадривали соревнующихся.
  Что-то заставило Мирона открыть глаза и скосить взгляд влево. Мимо него, украдкой оглядевшись, в сторону зарослей кустов шиповника прошел, уже сидевший на дембельском чемодане, Степан Уразов. Его настоящее имя было Сыбан. Так писали в увольнительных. За кустами Степан, осмотревшись, присел, вроде по надобности. Мирон видел только сапог старослужащего. Все остальное было скрыто густыми, перекрывающими друг друга, ветвями шиповника. Выждав, Степан сунул руку под прошлогоднюю листву в самом центре куста и вытащил штык-нож в рыжем чехле. Уразов молниеносно разулся и сунул нож за штанину галифе. Намотав портянку, обулся. Немного посидев, похлопал по голенищу сапога и направился к своему отделению.
   Мирон вспомнил. Неделю назад, в самый разгар учений в мотострелковом батальоне, прибывшем из Куйбышева, разразился скандал, связанный с пропажей на полигоне штык-ножа к автомату АК-47. Скандал почему-то быстро замяли. Батальон нынешним утром погрузился на грузовики и отбыл.
   Пройдя после призыва курс молодого бойца, Мирон знал, что каждый штык-нож для автомата имеет номер и приписан к конкретной воинской части. С ножом в руке можно идти в рукопашную. Одним движением штык-нож крепится к автомату. В лезвии клинка предусмотрено продолговатое отверстие, которое предназначено для соединения штык-ножа с ножнами. Штык-нож, объединенный с ножнами, превращается в ножницы-кусачки, предназначенные для перекусывания колючей проволоки и любых других проводов. Для защиты бойца от удара электрическим током ножны и ручка ножа выполнены снаружи из пластика, который является изолятором. На обухе ножа имеется насечка, необходимая для перепиливания толстой проволоки или иных материалов, которые невозможно перекусить. Ножом с насечкой можно пользоваться как обычным напильником. Ножом можно пилить металл, резать провода под напряжением, откручивать болты.
  - Штык-нож может использоваться, как консервный нож, ложка, вилка, лопатка, чистилка для ногтей, шило, ледоруб, молоток, отвертка, открывалка для бутылок! - учил и показывал каждое действие новобранцам, прошедший войну, старшина. - Штык-ножом можно даже рубить дрова. Кто забудет хоть одну возможность штык-ножа может в лихой час погибнуть сам и подвести своих товарищей!
  Мысли Мирона о возможностях использования штык-ножа прервал зычный голос старшины роты связи:
  - Рота-а! Повзводно! Стройсь! По отделениям занять места у машин согласно расписания для следования к пункту назначения! Дежурные в пути остаются у включенных радиостанций! Командиры отделений замыкающие! По местам!
  Чуть разбежавшись, солдаты, почти не касаясь перекладин металлических лесенок, без шума взлетели в кузова машин и заняли места. Стоявший на подножке последней машины, командир роты дал отмашку:
  - Поехали!
  Увольнительная
  В субботу после завтрака командир взвода вручил увольнительные второму отделению, показавшему на учениях лучшие результаты в обеспечении связью приданных подразделений и провел инструктаж. В городе ребята разделились. Мирон с земляком Ваней Дьяченко из Чугуева и ефрейтором кавказцем Габитом сначала пошли в кино. Потом был обед в кафе под открытым небом. Глотая слюну, солдаты наблюдали, как за соседним столиком три мужика начальственного вида вливали в себя стопку за стопкой. Но солдаты держались. Мимо столиков уже второй раз прошел комендантский патруль. Скосив глаза, патрульные наблюдали за обедающими вояками.
  - Ничего! - вселил в друзей надежду чугуевец Дьяченко. - За путями по Уфимской есть дедок. Самогон варит - глаза вылазят. Тяпнем по стакану! Рядом лес густой, отдохнем подальше от патрульного ока. А потом в часть.
  Кавказец пытался отказаться
  - Не будь бабой! Все в ажуре! - не унимался Иван.
  Дедок жил за железной дорогой в пятидесяти метрах от густого низкорослого леса. Водка у деда действительно оказалась забористой, вот только запах ... Точнее вонь ... Выпив, вояки нашли небольшую прогалину и присели на остатки скирды прошлогоднего сена. Чугуевец и кавказец вздремнули. Мирон сидел и бездумно смотрел на плывущие в небе редкие облака. Он ощущал, разливающееся в груди, уютное тепло. Впервые, за все время с начала учений, все тело Мирона приятно расслабилось. Вскоре хмельная волна поднялась и ударила в голову сначала шумом, напоминающим многоголосый фон коротковолнового диапазона его радиостанции Р-140. Скоро постоянный шум сменился пульсирующими толчками в затылке, стала невыносимой нарастающая боль в висках. Мирон повалился на сено. Открыв глаза, тут же закрыл. Медленно плывущие, облака внезапно ускорили свой бег, стремительно понеслись вверх и назад. Потом тошнотворной каруселью облака закружились вместе с небом. Мирон ощутил нарастающий вал тошноты. Рот внезапно наполнился обильной слюной.
  Мирон вскочил. Успел отбежать от стога сена, на котором похрапывали его приятели. На ходу его стошнило. Съеденный обед и выпитый самогон полным ртом устремились на траву. Чтобы не упасть, Мирон ухватился за кривую березку. Вторая волна тошноты была мучительнее первой. Скоро рвать стало нечем, но мучительные конвульсии в животе не прекращались. Держась за березку, Мирон, наклонив голову, открыл рот. Казалось, обильному мучительному потоку слюны не будет конца. Он застонал. Его собственный стон напомнил ему предсмертное мычание скота, которых во времена его детства в соседнем дворе забивали татары. Наконец Мирон перевел дыхание. Повернувшись к стогу сена, посмотрел на товарищей. Они даже не поменяли позы. Чугуевец Дьяченко, широко раскинув руки, спал на спине. По лицу блуждала лукавая улыбка. Во сне Ванька видел нечто приятное и веселое. Кавказец спал ничком. Мирон вытянулся рядом и закрыл глаза. Скоро он провалился в спасительный сон, унесший его от сожаления о выпитом самогоне, от мучительной тошноты и головной боли.
  Казалось, Мирон спал одно мгновение. Разбудил его запах табачного дыма и тихий говор сидевших рядом друзей. Во рту пересохло, страшно хотелось пить. В голове продолжало шуметь, на душе было муторно. В который раз он забыл мамино заклинание: не пить!
  - Не идет тебе это зелье, сынок! - причитала мама над, стоящим на четвереньках за школой, Мироном. - тебе в рот нельзя брать спиртное. Мирона тогда стошнило за праздничным столом, когда после вручения аттестатов зрелости, учителя, родители и ученики сообща сели праздновать окончание средней школы. То же ему внушали и дядья, старший и младший мамины братья-ветеринары, привозившие в детстве Мирону кобылий кумыс.
  - Все отдал бы за глоток кисло-сладкого газированного кобыльего кумыса ... - подумал Мирон, пытаясь вытолкнуть языком и сплюнуть, собравшуюся во рту густую, клейкую, с противной горечью, слюну.
  Солнце склонялось к западу. Посвежело. Откуда-то доносилась танцевальная музыка. Ваня Дьяченко встрепенулся:
  - По субботам танцы в общежитиях швейной фабрики! А рядом общежития хлопчато-бумажного комбината. Девчата - пальчики оближешь. Пошли!
  Кавказец откликнулся охотно. Мироны все было безразлично. Через несколько минут друзья были у дома культуры швейной фабрики. Но войти не успели ...
  - Ваши увольнительные документы!
  Друзья не заметили, когда возле них, словно из-под земли появился дежурный патруль. Старший лейтенант повторил:
   - Предъявите увольнительные!
  Бежать было поздно. Солдаты протянули увольнительные. Старший лейтенант внимательно изучал бумаги:
   - Вроде все в порядке
  Неожиданно офицер прерывисто потянул носом:
   - Вы пили кажется ...
   - Никак нет! Товарищ старший лейтенант!
   - В комендатуру! Там разберутся!
  Подъехала комендантская машина. Забравшись в кузов, друзья увидели еще двух незнакомых рядовых.
   Ехали недолго, минут пятнадцать. Но за эти минуты одного из солдат-попутчиков два раза стошнило. Глядя на блюющего, Мирон с трудом подавил в себе рвотные позывы. Приехав в комендатуру, всех, за исключением заблевавшего автобудку солдатика, поместили на гауптвахту. Машину отогнали к фонарю освещения:
   - Машину отдраить внутри и снаружи! Чтобы блестела, как у кота я..а! Иначе будешь драить до самого утра, а потом еще каждый день до конца гауптвахты!
  Ночь провели на нарах по двое. Как только дежурный потушил свет, на невольников набросились клопы. Утром все поднялись с багровыми отечными физиономиями. Особенно досталось чугуевцу.
  Капитан
   Утром помощник коменданта с капитаном-артиллеристом подошли к, окованной железом, двери гауптвахты. Помощник коменданта откинул глазок и почтительно уступил место капитану. Артиллерист изучал арестованных довольно долго. Почему-то предпочтение отдал Мирону Каймаку, чугуевцу Ивану Дьяченко и кавказцу.
   - С этими побеседуешь сам! А третьего, - капитан кивнул в сторону, сидевшего на крайних нарах, Каймака, - проведешь в твой кабинет. Я с ним проведу беседу лично.
   - Слушаюсь, товарищ капитан! - вытянулся в струнку майор, помощник коменданта.
  Капитан прошел в кабинет помощника коменданта. По-хозяйски расположился за столом, папку положил на стол, фуражку на тумбочку, причесался, подул на расческу и достал папиросы "Север". В этом кабинете капитан бывал не раз. Постучал мундштуком по пачке ...
   В дверь постучали:
   - Разрешите войти, товарищ капитан?
   - Разрешаю ...
   - Задержанный радист отдельной роты связи рядовой Каймак по вашему приказанию явился!
   - Явился! Явление божье! Не явился, а прибыл!
   - Так точно, товарищ капитан! Задержанный радист отдельной роты связи рядовой Каймак по вашему приказанию прибыл!
   - Зовут тебя как?
   - Мироном! Товарищ капитан! Рядовой Каймак Мирон Макарович!
   - Присаживайся, Мирон Макарович! Что за фамилия у тебя такая?
   - Фамилия ...
   - Что она означает? Не интересовался?
   - Не знаю ...
   - Откуда родом?
   - Крымчанин ...
   - Понятно ... Татарин?
   - Никак нет, товарищ капитан! Отец был русским, мама белоруска!
   - Почему отец был?
   - Отец погиб в сорок шестом под Коломыей во время войсковой операции по зачистке Станиславщины от остатков лесных банд.
   - В роду татар, турок не было?
   - Никак нет, товарищ капитан! Русские мы. Фамилия такая ...
   - Каймак в переводе с турецкого означает сметану. Кстати, оладьи, блины на татарском звучит "кыймак". Любишь блины? - глубоко посаженные серые глаза капитана излучали тепло.
   - Так точно, товарищ капитан! Люблю!
   - И я их люблю! Со сметаной ... Кыймак с каймаком ... А-а ...
   Солдат поежился, сжался. Непонятный какой-то капитан! ... Дома мама часто готовила оладьи. Ели со сметаной ...
   - Откуда призывался?
   - Джанкойский райвоенкомат Крымской области, товарищ капитан!
   - Адрес!
   - Город Джанкой, Фабричный переу ...
   - Адрес, где самогон вам продали! Быстро! Смотри мне в глаза!
  Мирон поднял глаза и тут же опустил. У него не было сил смотреть в эти мгновенно изменившиеся, холодные, со свинцовым отливом, всепроникающие глаза. Он почувствовал, подступающую к горлу тошноту. Его потянуло в туалет. Вспомнил, что со вчерашнего обеда в туалете еще не был. Не пустили ...
   - Улица Уфимская, номера не запомнил. Домик небольшой, старый. Черные резные наличники. Но рядом длинный сарай и сразу лесок ...
  Тяжелый взгляд капитана не отпускал его. Мирон чувствовал себя обессиленным. Ему казалось, что он не в состоянии вдохнуть воздух.
   - Это не все ... Что еще? Что скрываешь? За сокрытие ответишь отдельно! Быстро!
  Капитан, казалось, читал мысли. Во рту Каймака стало сухо.
   - Товарищ капитан! Случайно увидел ... Штык-нож ...
  - Кто похитил нож?
   - ... Степан Уразов ...
   - Как все происходило? Вот лист бумаги, ручка ... Пиши подробно!
   Капитан снял трубку телефона:
   - Как там дела? ...
  Послушав пол-минуты, капитан молча положил трубку. Размял папиросу и, наконец, закурил. Мирон закончил писать.
   - Поставь дату ... Время сейчас десять часов и три минуты утра. Записал? Внимательно прочитай еще раз! Распишись!
  Подписав рапорт, солдат обессиленно уронил ручку. Ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание.
   Капитан открыл папку и вытащил еще один лист бумаги:
   - Прочти внимательно, запомни каждое слово. Вверху напиши свои фамилию, имя и отчество ... Внизу поставь дату и также распишись! В двух местах!
  Каймак начал читать... Взгляд его споткнулся на первых строчках. Это было, отпечатанное на пишущей машинке добровольное согласие информировать обо всем, что происходит в части. Внизу отдельно была отпечатана расписка о неразглашении тайны сотрудничества с органами государственной безопасности.
   Мирон опустил взгляд, голова ушла в приподнятые, сразу ставшие узкими, угловатые плечи. Словно защищаясь от удара, солдат сгорбился, голова наклонилась влево.
  - Что задумался? Ты ведь сам, добровольно рассказал о самогонщике и хищении штыка! Мы тоже храним тайну, не опасайся! Своих честных и ответственных сотрудников мы всегда защитим ... Если не нарушишь закон ... Разомни пальцы рук! Чтобы подпись была четкой и натуральной!
  Мирон, как автомат, положил ручку на стол. Словно ему предстояло взять в онемевшую от холода руку телеграфный ключ Морзе и передать важную радиограмму, потер ладони и размял пальцы. Поставил время, дату, не спеша расписался. Капитан положил обе бумаги в папку из коричневого кожзаменителя и щелкнул замком:
  - Я буду сам тебя приглашать для бесед. На случай непредвиденных обстоятельств: горелую спичку обожженной частью воткнешь в трещину на развилке березы, что у угла столовой. Запомни! Все как прежде! Ты не должен давать повода догадаться о твоей работе солдатам и офицерам! Помни! Тебе оказано доверие ... Впредь о выпивке забудь! Будут проверять и тебя! Свободен!
  Вернувшись в свой служебный кабинет, на двери которого вместо таблички был прибит жестяной номер, капитан открыл свою коричневую папку. Пробежав глазами текст, достал из стопки на полке новую, тонкого серого картона, папку с надписью: Дело No __. За словом "Начато" _ поставил дату. Несколько секунд смотрел сквозь зарешеченное окно на, медленно меняющие очертания, белые облака.
  - Кыймак, коймак, каймак ... Оладьи, блины, сметана, пенки ... А еще кыймак в одном из тюркских наречий означает "Осколок". - капитан был мобилизован в органы госбезопасности сразу после окончания отделения тюркской филологии факультета восточных языков университета.
  На лицевой стороне папки, где должна быть фамилия секретного сотрудника, крупными буквами написал: Осколок. Под этой кличкой Каймаку предстояло пройти путь от информатора спецслужб и далее. Капитан достал дырокол. Раздался щелчок. Скрепив оба листа скоросшивателем, разогнул лепестки, закрыл папку и аккуратно завязал тесемки. Открыв нижнее отделение сейфа, отправил туда новое "Дело". Тяжелая дверца закрылась бесшумно. Дважды щелкнул замок ...
  Отсидев на гауптвахте положенные десять суток, наказанные радисты продолжили службу. Внешне все было как прежде. Первое время капитан не тревожил Мирона, не давал каких-либо конкретных заданий. Происшедшее на гауптвахте чаще представлялось Каймаку когда-то виденным сном. Даже не кошмарным, как показалось вначале. В увольнительных он стал бывать чаще, но всегда один. Проходя мимо закусочных, буфетов и пивных, глотал обильную слюну:
  - Нельзя! ...
  Сексот
  Скоро редкая увольнительная Мирона обходилась без встреч с капитаном. По внутреннему коммутатору капитан произносил одно, реже два слова. Это было местом предстоящей встречи. Время свиданий было оговорено капитаном раз и навсегда. В парке, в столовой либо в библиотеке капитан встречал Мирона чаще в синем спортивном костюме. Вопросы капитан задавал конкретные, так же коротко давал задания. Создавалось впечатление, что капитан всегда опасался куда-то опоздать. Расспросив и дав поручение, внезапно поднимался и, не прощаясь, уходил.
  - Вероятно на встречу с очередным ...
  Как назвать свою новую должность или поручение, Мирон не знал. В роте имели хождение тихие разговоры об осведомителях, доносчиках, стукачах, звонарях, наушниках ... Мирон внутренне противился этим определениям. Он себя таковыми не считал. Ближе ему было определение "сексот". Но ему казалось, что и это слово звучит, как ругательство. В своих мыслях он называл себя полным определением новой должности: секретный сотрудник.
  По тому, какие вопросы и как их задавал капитан, создавалось впечатление, что офицер сам присутствовал при разговорах солдат в казарме, столовой, во время перекуров.
   - В роте я не один, - проносилось в голове у Мирона. - Он все знает. И дает мне об этом понять. Значит проверяет меня, а через меня проверяет остальных! Ему нужна только правда, действительное положение дел ...
   Мирон стал строже относиться к себе. Наблюдая за другими, уверенный, что надзирают и за ним, новоиспеченный секретный сотрудник, казалось, следил за собой со стороны. Когда звучала команда "Подъем", он не позволял себе, как прежде, секунду-две с наслаждением вытянуться в койке. Мгновенно вскакивал и одевался, про себя считая секунды, хотя необходимости молниеносно одеваться при побудке и раздеваться при догорающей в пальцах старшины спичке, не было. Так повелось у связистов, метеорологов, шифровальщиков, писарей, переводчиков. Да и строевая подготовка была не так строга, как у царицы полей - пехтуры. Тайно и явно связистов считали солдатской элитой.
   Койку Мирон заправлял с удовольствием так, что по краю об острый кант, как говорил старшина, можно было "порезаться". Сапоги стал начищать до зеркального блеска. В каптерке подобрал, оставленную кем-то, из уволенных в запас, обувную щетку. В гарнизонном магазине купил пуделко (круглая жестянная коробочка - укр. польск.) сапожного крема. Второй набор для ухода за обувью хранил в будке нового ЗИЛа под блоком питания радиостанции Р-140.
   Куцые часы строевой подготовки в роте Мирон Каймак использовал по полной. По команде "Смирно" он уже не втягивал голову, как раньше, отчего приподнятые плечи казались уже. Его голова гордо восседала над чуть опущенными и расправленными плечами. В нем крепло ощущение собственной значимости и исключительности. Вне дежурства Мирон больше проводил время в учебном классе. Он без устали "набивал" руку в скорости передачи и тренировал слух, упражняясь в скорости безошибочного приема радиотелеграфных сообщений. На прошедших всеармейских соревнованиях по радиоспорту он занял третье место. На его груди красовался знак "Радист первого класса". На погонах появилась третья нашивка. Мирон Каймак стал сержантом.
  Марченко
   Одновременно, еще с допризывного периода, сержант Каймак от первой до последней страницы изучал журнал "Радио". Свободный от дежурств, Мирон часами изучал армейские средства связи. Изучал схемы новой, только прибывшей в роту, транзисторной аппаратуры. Любые неисправности находил и устранял самостоятельно, качественно и в срок. Заместитель командира роты по материально-техническому обеспечению, коротко называемый зампотехом, старший лейтенант Марченко, не вскрывая, сданной в ремонт радиостанции, поручал ремонт Мирону.
  - Разберись! Что неясно, спросишь. С мелкими деталями не возись. Меняй блоки целиком! С деталями будем разбираться на стенде. Передатчик надо вернуть к среде. В четверг танковый батальон отправляется на маневры. Не экономь! Главное - качество и в срок!
  Старший лейтенант Марченко, двадцать шестого года рождения, был призван в Саратове в январе сорок пятого. Сразу же был направлен в Оренбург на курсы радистов. До фронта не доехал. Закончилась война. В июле в составе роты связи мотострелковой дивизии оказался на Дальнем Востоке. Повоевать не успел. Приданная второму Дальневосточному фронту рота связи была расположена на окраине Благовещенска. В городе находился штаб второй армии. С октября сорок пятого продолжил действительную в, ставшем родным, Оренбурге. Закончил техникум связи, в котором познакомился с очаровательной телефонисткой Машей.
  В пятьдесят девятом в семье Алексея Ивановича Марченко родилась третья дочь. Жили они в двухкомнатной квартире при гарнизонном общежитии. Алексей Иванович дорожил женой и был без ума от подрастающих дочерей. Однажды старший лейтенант пригласил к себе, бывшего в увольнении, Мирона Каймака. В тесной небогатой квартире старшего лейтенанта было удивительно уютно. На стенах два, нарисованных на байковых одеялах, ковра. На одном из них с огромными рогами, стоящий на опушке леса, не то лось, не то олень. На втором изображена пара целующихся лебедей.
  На вешалке висел, укрытый целофаном, парадный мундир офицера. Мирон приблизился. Слева на груди медали "За Победу над Германией" и "За Победу над Японией". На правом отвороте кителя масса разных значков, среди которых выделялись "Гвардия", "Почетный радист СССР" и синий знак об окончании техникума. Навесная самодельная этажерка заполнена литературой по радиотехнике. От толстенного "Справочника начинающего радиолюбителя" до разных справочников по электронным приборам, измерительной технике и "Автоматике и телемеханике". Внизу на тумбочке высокая стопка журналов "Радио". В углу комнаты, где спали родители, стоял столик, на котором располагалась любительская коротковолновая радиостанция.
  - Работает? - поинтересовался гость.
  - Да! - ответила за мужа Мария Кирилловна. - устану за коммутатором, а дома Алексей Иванович стучит ключом далеко за полночь. - и с гордостью продолжила. - Он у нас кандидат в мастера радиолюбительского спорта!
  Радиостанция была самодельной. Только некоторые узлы были взяты со старой списанной радиоаппаратуры.
  - Разрешают военным из дому выходить на связь? - спросил Мирон.
  - Надо получить разрешение ДОСААФ. Но дают разрешение только за подписью нашего войскового начальства. Потом испытывают на мощность, чтобы не превышала допустимую, и лишь после этого присваивают позывные.
  - Какова дальность уверенного приема?
  - Частично зависит и от мощности. Но распространение коротких радиоволн зависит больше от условий проходимости сигнала в атмосфере. Передача радиостанции коротковолнового диапазона может быть услышана на расстоянии в несколько тысяч километров, но не всегда слышна на близких расстояниях. В ионосфере создаются и постоянно меняются условия для прохождения радиоволн через отражение и преломление. Тем интересен коротковолновый радиоспорт, что можно иметь устойчивую связь с радистом по другую сторону земли. Вам об этом говорили, но ваше дело правильная передача и безошибочный прием радиограмм.
  - А как официально можно подтвердить, что связь состоялась? Например на соревнованиях или на класс или разряд?
  - Официальным подтверждением служит соответствие записи в аппаратном журнале любительской радиостанции с присланной карточкой. Форма журнала такая же как и у нас на службе. Отмечается позывной вызванной рации, краткое содержание принятого и переданного текста с указанием РСМ по шкале (разборчивость, слышимость и качество модуляции). Отмечается время начала и окончания связи. Плюс отметка об отправлении подтверждающей карточки. Такая же карточка приходит и мне. Тогда связь считается установленной и идет в зачет. Смотри!
  На столе рядом с радиостанцией стоял, похожий на библиотечный, ящик с множеством отделений по странам. Мирон наклонился.
  - Карточки можно смотреть и брать в руки. Они не секретные. По карточкам подводят итоги соревнований, принимают решения по присвоению разряда и званий. Вон карточки из Австралии, Канады, Бразилии, США, Уругвая ...
  Мирон взял в руки несколько карточек. На одной из них действительно написано латынью: "URUGUAY". Каймак изучал карточки, а к нему неодолимо привязались мелодия и слова песни, которую он пел с друзьями, которые провожали его на сборный пункт джанкойского военкомата. За рубашки самой дикой расцветки, пиджаки в крупную клетку, узкие в дудочку брюки, которые приходилось натягивать на ноги с мылом, длинные остроносые туфли их называли стилягами. Позже вошли в моду галстуки-удавки. Стиляга должен был носить на голове высокий кок либо длинные патлы. Мирон на "гражданке" отличался высоченным коком, прилизанными висками и длинными, свисающими за ворот пиджака, темно-русыми патлами. За день до проводов в армию друзья, веселясь, сообща остригли Мирона наголо.
  Мы идем по Уругваю, ваю, ваю.
  Ночь хоть выколи глаза!
  Слышны крики попугаев, гаев, гаев!
  И мартышек голоса!
  Глупая песенка привязалась прочно и надолго. Она мешала слушать хозяина, думать, задавать вопросы ...
   Мария Кирилловна пригласила к столу. Обед казался Мирону царским. В больших пиалах хозяйка подала обжигающую шурпу. На большом блюде горкой высились пышные ароматные манты. Офицер разлил по рюмкам водку. Мирон решил отказаться:
  - Не пью! - и честно признался. - Боюсь! Один раз я угодил на гауптвахту. Больше не хочу!
  - Бери! Я сам на службе никогда себе не позволяю и не терплю пьяных. Сегодня воскресенье. Через три часа от одной рюмки и запаха не останется! Увольнение заканчивается к шести вечера!
  После обеда зампотех с гостем спустились в, примыкающий к высокому забору воинской части, почерневший от времени, деревянный сарай. Сарай одновременно служил и гаражом для мотоцикла ИЖ-49. Мирон впервые для себя осознал, что Иж-49 очень похож на немецкий ДКВ, угнанный соседом во время войны и спрятанный в выработанной штольне старой каменоломни за мусульманским кладбищем. Сначала возились с карбюратором. Затем сняли головку цилиндра.
  - Подними и держи на весу! ...
  Потом долго мыли руки. Обильно намылив, погружали кисти в мелкий зыбучий песок, оттирали масляную черноту. Затем Мирона снова усадили за стол. Опять, так понравившиеся за обедом, манты. За мантами последовала огромная пиала крепкого горячего чая. Солнце склонилось к горизонту. Начпотех проводил солдата до самой проходной воинской части. Мирон Каймак взглянул на, висящие над дверью проходной, круглые часы. Было без десяти шесть вечера ...
  Мирон стал бывать в гостях у начпотеха довольно часто. Ремонтировали мотоцикл, часто ездили за город на реку Урал. Река неширокая, 50-60 метров, но рыбы в Урале было полно. Алексей Иванович предпочитал удить жереха и хариуса. Мирон с удовольствием выдергивал из воды, что попадется. В Джанкое до армии он часто удил карасей, барабульку и плотву в узкой, заросшей щетиной непроходимых камышей, больше похожей на ручей, речке Мирновке. Урал - совсем другое дело. Особенно рыбными были многочисленные старицы, подковообразные узкие водоемы по старому руслу реки. Возвращались всегда с рыбой. Готовить уху начпотех Марии Кирилловне не позволял. Всегда варил сам. Уходил от Марченко Мирон за 10 - 15 минут до истечения, указанного в увольнительной, срока.
  - Будешь писать, не забудь передать родителям привет и благодарность за воспитание такого сына. Твоим родителям есть кем гордиться!
  Мирон благодарил, обещал написать и отворачивался. Опускал глаза, словно заглядывая внутри самое себя, и тихо вздыхал ...
  В пятницу Мирон не дежурил. Занимался ремонтом недавно поступившей в войска портативной транзисторной радиостанции. Начпотех собирался домой. Краем глаза Мирон заметил, что старший лейтенант достал с полки картонную коробку из-под недавно полученных ВЧ блоков. Начпотех укладывал в коробку радиолампы, транзисторы, конденсаторы. Потом, вспомнив, отсыпал горку сопротивлений. Сверху уложил два кварцевых резонатора, закрыл и тщательно перевязал коробку шпагатом. Коробку уложил в портфель и вышел.
  Мирон не придал внимания действиям начпотеха. Старший лейтенант, загрузив в портфель детали, часто ездил в, расположенную в противоположном конце города кадрированную дивизию. Начальник штаба дивизии, будучи в сорок пятом майором, служил с Марченко на Дальнем Востоке. По просьбе старого сослуживца, начпотех помогал с ремонтом на месте.
  Встреча
  В воскресенье капитан назначил Каймаку встречу на Старом кладбище. Проходя мимо Петровского рынка, на пятачке у которого по выходным собирались покупающие и торговавшие радиолюбители, Мирон внезапно увидел помпотеха Марченко в гражданском костюме. Он о чем-то договаривался с рыжеволосым долговязым парнем. Мирон хотел подойти поздороваться, но в этот момент Алексей Иванович открыл свой портфель, достал и передал рыжему картонную коробку. Рыжий вытащил из кармана деньги и сунул их в руку начпотеха. Тот, не считая, спешно сунул деньги в задний карман брюк. Ноги Мирона приросли к булыжнику. Это была та самая коробка, в которую Марченко упаковывал радиодетали.
  Каймак отвернулся. Мимо него прошел рыжий. В авоське у него была знакомая коробка. Постояв немного, Мирон настороженно повернул голову. Помпотех уже пересек улицу и свернул на одну из диких извилистых аллей Шевченковского парка. От Петровского рынка до храма святого благоверного Александра Невского, где он должен ждать капитана напрямик через дворы пятнадцать минут хода. Но Мирон пошел вокруг по улицам. Никогда еще двадцать минут не тянулись для него так долго и не летели так стремительно!
  Как отнестись к происшедшему и как себя вести с капитаном? Случись это до гауптвахты, Мирон не раздумывая, промолчал бы, прикрыл своего офицера. Лишь позже сказал бы помпотеху, чтобы тот был осмотрительнее. Государство не обеднеет ... Но сейчас?! ... У Алексея Ивановича три малолетних девочки. Одеть-обуть надо! Ковры на байковых одеялах рисовал несколько лет назад солдат-срочник, как он! Красавица Мария Кирилловна одевается со вкусом, но очень скромно. Бывая у них, Мирон однажды видел, как Мария Кирилловна из своего старого платья строчила младшим девочкам сарафаны. Много ли дал помпотеху рыжий за радиодетали? Наверняка много меньше, чем в радиомагазине, иначе купил бы там. Детали не секретные, пожалуй, за исключением кварцевых резонаторов. Да и без них не проблема. Любитель, знающий азбуку Морзе вычислит частоту задающего генератора и ротных радиопередатчиков по шкале своего приемника!
  А если это проверка? Может самого помпотеха давно привлекли к сотрудничеству? Не потому ли домой к себе приглашал, на рыбалку возил? Прощупывал, выходит? Нет, с помпотехом все было в норме, вот только рюмка водки! Вдруг капитан с помпотехом договорились в очередной раз проверить его, Каймака? Капитан знает, что самый короткий путь из части к кладбищенской церкви лежит мимо радио-толчка! А если капитан проверяет одновременно Марченко и его, Каймака Мирона? О нем, Мироне, вначале вроде забудут, но потом не простят. Подножку в жизни будут подставлять на каждом шагу.
  Родной дядя, старший мамин брат, после войны отказался сотрудничать. Когда его хотели назначить главным ветеринарным врачом, какая-то мандатная комиссия зарубила. Дядя говорил, что кэгэбист уперся, не подписал! Как поступить? Ведь он, Мирон, подписал обязательство докладывать и не разглашать тайны сотрудничества с госбезопасностью! Будь все проклято! И Сыбан-ворюга, и дедок с водкой, и чугуевец Иван, и он сам, Мирон! Проклинать капитана Мирон Каймак даже в мыслях не смел ...
  Когда показалась, красного кирпича, чем-то напоминающая мечеть, церковь, Мирон еще ничего не решил. Противоречивые мысли, казалось, изнутри взрывали его мозг. За церковью на пустыре его ждал капитан. Мирон украдкой посмотрел на часы. Он опоздал на целых три минуты.
  - Кого встретил?
  В груди Мирона что-то оборвалось.
   - Знает! Значит проверка!
   - Почему опоздал?
   - Старшего лейтенанта Марченко встретил!
   - Возле радио-рынка?
   - Все знает! Значит все таки проверка! - пронеслись спасительные мысли.
  - Так точно, на рынке ...
   - Рассказывай!
   - Старший лейтенант продал рыжему парню радиодетали. - Мирон рассказал о происшествии в техническом классе, перечислил детали. Отдельно выделил кварцевые резонаторы.
   Капитан долго и пристально смотрел в глаза Мирона. Слишком долго и пристально. Мирону стало неуютно, как тогда, в комендатуре.
   - Что еще? В каких отношениях ты с Марченко?
  Мирон рассказал все. О ремонте радиостанций, о поездках начпотеха в штаб дивизии, о приглашении в гости, о мотоцикле, о мантах и шурпе, о поездке на Урал на рыбалку.
  - Еще!
  Уверенный, что проверка проходит успешно, Мирон решился рассказать о рюмке выпитой водки.
  Капитан надолго замолчал. Казалось, он сам был в затруднении.
  - Тогда свободен! А я еще посижу немного ...
  Отойдя несколько шагов, Мирон оглянулся. Тяжелый взгляд, смотревшего ему вслед капитана, не отпускал его до самого вечера.
   Прошла неделя, вторая. Все было как прежде. Помпотех вида не подавал, относился к Мирону по-прежнему, передал привет родителям. В один из понедельников старшина роты объявил построение. Командир роты представил личному составу нового помпотеха, лейтенанта с нагрудным знаком об окончании войскового училища связи.
   - Старший лейтенант Марченко находится в отпуске для подготовки к поступлению в военную академию связи имени Буденного. - в конце построения объявил командир роты.
   Через пару дней, возвращаясь из технического класса в казарму, Мирон с трудом узнал, идущую к проходной, Марию Кирилловну Марченко. Жена бывшего помпотеха была одета в темное. Она ссутулилась, стала ниже ростом, походка ее стала шаркающей. В животе Мирона стало пусто. Еще в понедельник на построении он допустил настоящую причину назначения нового помпотеха, но его мозг активно сопротивлялся осознанию истинных обстоятельств внезапного отсутствия старшего лейтенанта Марченко.
   Между тем в роте поползли слухи, что бывший помпотех арестован и находится в Свердловске в следственном отделе контрразведки. Ведется следствие по факту сбыта гражданским лицам дефицитных дорогостоящих радиодеталей и узлов секретной радиоаппаратуры. Знатоки, понизив голос до шепота, сообщали, что заказали радиодетали и блоки сотрудники контрразведки. Все обстоятельства сбыта и само задержание Марченко были сняты на кинопленку.
   Перед сдачей смены Каймак вытащил из тайника, оборудованного между металлической и пресскартонной стенками будки, плоский флакон. Туда Мирон сливал, остававшийся после протирания контактов аппаратуры чистый спирт. Сунув флакон в карман галифе, пошел в класс. Потом в казарму. С трудом дождался сигнала "Отбой". Полежав, с флаконом, закрепленным изолентой к бедру, пошел в туалет. Долил из крана немного воды. В кабинке, жадно опустошил флакон. Через минуту, стараясь не дышать глубоко, прошел к своей койке. Свернувшись так, что колени прикасались к подбородку, укрылся. Почти сразу провалился в мутный и липкий прерывистый сон.
  
  На следующий день, приняв смену, закрыл будку изнутри на ключ, как того требовала инструкция. Через некоторое время услышал отрывистый стук в дверцу будки. Приблизившись, Мирон спросил:
  - Кто?
  Голос, который он узнал бы из тысячи, назвал, действующий в тот день в роте, пароль. Мирон повернул ключ и открыл дверь. В будку радиостанции вошел, чего раньше никогда не случалось, капитан. Уселся на вертушку у столика:
  - Что, мучает? Это нормальная реакция. Насторожило бы если бы не мучило. Не буду скрывать. Тогда на старом кладбище я был озадачен. Потом понял. Ты полагал, что это проверка. Хотя, по сути, так оно и случилось. А преступление должно быть наказуемо! Скрывать не буду. Информацию об аресте, как версию, вбросили, чтобы остальным неповадно было воровать. Жена у Марченко славная, девочек жаль. Но она служит. Ее никто не тронет. Жена за мужа не отвечает. По округу участились случаи воровства. Посылками, бандеролями отправляют домой сами. Находят в городе знакомых, девушек, копят целые склады запчастей, деталей, одежды, даже оружия и боеприпасов. Война, где мародеров расстреливали на месте, похоже ничему не научила ... Помолчав, капитан добавил:
  - Тебе пора научиться думать самостоятельно. А пить - дело последнее. Думай!
  Курсы немецкого
  Следующую встречу капитан назначил на боковой аллее городского сада имени Фрунзе. Мирон прибыл на встречу на пару минут раньше.
  - Удивительно! - подумал Мирон. - Недалеко находится управление КГБ. Что бы это значило?
  Капитан появился внезапно, словно из-под земли, секунда в секунду. Присели на широкую скамейку. Капитан незаметно огляделся. Они были одни. Помолчав, капитан задал неожиданный вопрос:
  - В школе изучал французский?
  Мирон кивнул:
   - Можно было и не спрашивать. Наверняка личное дело знает наизусть. От иностранного до родственников ...
   - Какие еще языки знаешь?
   - Я и французского толком не знаю. У нас учительницей была глухая старуха. Сама без конца говорила, потом ставила всем четверки. Немного знаю украинский. Я учился в русской школе. С пятьдесят четвертого года, когда Крым стал украинским, только в пятьдесят седьмом, когда я был в выпускном классе, ввели два урока украинского языка в неделю.
  - Сейчас придется изучить немецкий. Не изучать, а изучить! С первого числа едешь на курсы обучения в учебный центр в Куйбышеве. Это целых четыре месяца. Занятия, считай, будут круглосуточными. Если встретишь кого-либо, с кем раньше общался, не подавай вида, что знакомы. Удачи!
  Учебный центр числился при кафедре иностранных языков Куйбышевского университета. Учебный класс находился в здании старой гарнизонной гостиницы. Переступив порог учебной комнаты, Мирон Каймак оторопел. В солдатском ХБ без знаков различия за первым столиком по центру сидел капитан. Оглядевшись, Мирон Каймак выбрал свободный второй стол справа. Здороваться оренбуржцы стали на третий день. Первым с сержантом поздоровался, старше всех в группе, военнослужащий без знаков различия.
  Жили тут же, на втором этаже трехэтажного здания. На первом этаже располагалась столовая. Все преподаватели, работники столовой и дежурные по гостинице были немцами. Русский язык знали все наставники, но в стенах курсов царил закон: день и ночь все разговоры велись только на немецком языке. Первые две недели курсантам, не изучавшим ранее немецкий, разрешили между собой общаться на русском. Потом русский язык в группе стал "табу".
  Система обучения немецкому языку была построена таким образом, что отстающих не было. Первый месяц труднее всех немецкий давался более пожилому военнослужащему в солдатском ХБ без знаков различия. На втором месяце курсанта словно прорвало. Его словарный запас стремительно нарастал. Знание грамматики и произношение позволили ему беседовать с преподавателями на равных. На итоговом занятии, больше походившем на придирчивый экзамен, военнослужащий в ХБ получил высший бал. Высокой была оценка и у Мирона Каймака.
  По окончании курсов капитан, одетый в солдатскую форму ХБ, ни с кем не прощаясь, незаметно исчез. Его отсутствие про себя отметил только Мирон Каймак. Остальные курсанты при общении обсуждали только проблемы усвоения немецкого языка. Об остальном все предпочитали молчать.
  Вернувшись в роту, Сержант Каймак в соответствии с графиком приступил к дежурствам на радиостанции. Необходимо было восполнить, утраченные за четыре месяца навыки в радиотелеграфе, особенно при передаче. Первое время рука не успевала за текстом. Капитан Мирона не тревожил. В увольнительных сержант стал бывать гораздо реже. Увидев на территории роты, идущую со смены, Марию Кирилловну, Мирон, чтобы избежать встречи, повернул в сторону учебного класса. Сама Мария Кирилловна встреч старательно избегала.
  Перелет
  Однажды командир роты вызвал сержанта Каймака в кабинет. Вручив выписку из приказа и проездные документы, приказал через час с личными вещами быть на КПП. Вернувшись в класс, Мирон в приказе прочитал, что уже сегодня ему необходимо прибыть в штаб округа в Свердловске. К документам был приложен билет на рейсовый самолет Оренбург - Свердловск. Еще через полтора часа пассажирский ИЛ-14 взмыл в воздух и взял курс на Свердловск.
  В аэропорту Свердловска по громкоговорящей связи попросили военнослужащего, прибывшего из Оренбурга с билетом No ... Серия... пройти к справочному бюро. Мирон достал билет. К справочному бюро приглашали его. У стойки его встретил работник аэропорта. Проверив документы, провел в отдельный зал ожидания и вручил документы Каймака капитану-танкисту. В зале, в ожидании рейса, отдыхали около тридцати военнослужащих. Начинало темнеть, когда без объявления рейса военнослужащим приказали пройти к автобусу на посадку. Скоро автобус подкатил вплотную к, в темноте казавшемуся огромным, серо-зеленому ТУ-104. В салоне самолета находилась большая группа военнослужащих. Усадив вновь прибывших, приказали пристегнуть ремни ...
  Проснулся Мирон Каймак от вибрации и рева двигателей после касания колес полосы приземления. Снова автобус. Огромные светящиеся буквы извещали, что самолет приземлился в аэропорту Берлин - Бранденбург. По прибытии группу разделили. Каймак оказался в группе из семи человек. Скоро приказали грузиться в небольшой автобус. Через минут сорок Мирон прочитал: Вюнсдорф. Казалось невероятным, что вчера в первой половине дня он находился на территории роты связи в Оренбурге, а глубокой ночью, почти за три тысячи километров, в ранее неизвестном ему, Вюнсдорфе.
  Вюнсдорф
  После завтрака в столовой для военнослужащих на территории городка, группа вновь разделилась. Каймаку было приказано пройти вы длинное четырехэтажное здание, крыша которого казалась щетиной из-за множества антенн. На входе дежурили лейтенант и ефрейтор. Проверив документы, лейтенант провел Мирона на второй этаж к двери с номером 22. Прикрыв собой панель с множеством кнопок, лейтенант быстро набрал многозначный код. Через несколько секунд щелкнул электромагнит замка, дверь слегка приоткрылась.
  - Входите!
  В кабинете сидели два майора. Обратившись к, сидевшему за столом, видимо хозяину кабинета, Каймак доложил о прибытии.
  - Свободен! - лейтенант чуть слышно прищелкнул каблуками, повернулся и вышел.
  - Проходи, сержант!
  Сидевший в кресле майор повернулся к сержанту. Мирон с трудом сдержался, чтобы не вздрогнуть. Это был оренбургский капитан, теперь уже майор. Памятуя предупреждение капитана перед Куйбышевскими курсами по немецкому языку, Каймак даже не моргнул. Майор встал и, словно расстались вчера, подал руку:
  - Здравствуй Мирон! Рад видеть ... По службе поступаешь в распоряжение товарища майора. По всем остальным вопросам связь тоже через него. Считай, что он - это я! Будь здоров! Будем встречаться! - майор покинул кабинет.
  - Зовут меня Владимир Николаевич. Фамилия самая русская - Дубов. Николай Петрович характеризовал вас как честного, бескомпромиссного и ответственного военнослужащего.
  Только сейчас Мирон Каймак узнал, как зовут его "крестного". О фамилии спросить не решился. Меньше знаешь, спокойнее спишь. Да и имя-отчество настоящие ли?
  - Пойдемте, я ознакомлю вас с рабочим кабинетом. Неделя на освоение, потом спрос по полной.
  Они поднялись на третий этаж. Длинный, довольно узкий коридор. На полу пружинящая звукоизолирующая дорожка. Все двери одинаковые. Разные только номера кабинетов. Майор Дубов подвел Мирона к очередной двери. 318 - машинально отметил про себя Мирон.
  - Запомни код замка! - показав карточку, сказал Дубов, переходя на "ты". - Он постоянный, если ничего не случится. Знаешь его только ты и я. Открывай!
  С памятью у Мирона проблем не было. По роду службы он должен был запоминать длинные ряды и столбцы цифр. Он уверенно набрал код. Дверь отреагировала мгновенно. Раздался щелчок.
  - У меня электромагнит открывает замок нажатием на кнопку с моего рабочего места. А код лейтенант набирал свой личный. - Дубов словно читал мысли Мирона. - Так, что я знаю, кому открываю.
  Противоположные стены просторного кабинета были заняты двумя стендами аппаратуры, с которой Мирону предстояло ознакомиться. У каждого стенда стул-вертушка.
  - На втором стенде работает вольнонаемная. Зовут ее Света. Сейчас она болеет. Кабинет был временно переключен на дублирующие стенды в других кабинетах. Переключение осуществляется с центральной диспетчерской на время отпуска или болезни оператора ...
  - Значит и контроль тут самый плотный и исключает несанкционированные подключения. - подумал Мирон, но промолчал. Для чего предназначена аппаратура? На передатчик не похожа ...
  - Каждый оператор отвечает за узкий, но емкий диапазон частот. Запись идет автоматически, но оператор должен реагировать мгновенно на чужие сигналы. Окна, несмотря на то, что прозрачные, а также стены непроницаемы для звуков и радиоволн.
  Майор минут пятнадцать вводил Мирона в круг его обязанностей. Из ящика узкого, являющегося продолжением стенда, стола достал папку с инструкциями, приказами и технической документацией.
  - Изучай, осваивай! По всем неясным вопросам по прослушиванию эфира обращаться пока к Свете, которая выйдет на службу завтра. Она у нас служит давно. По другим вопросам прямо ко мне. Через месяц сам будешь инструктировать вновь прибывших. Удачи!
  Оставшись один, Мирон углубился в изучение инструкций. Все здание представляло собой огромный всечастотный радиоприемник с автоматической записью всех радиосигналов. Ни один сигнал незарегистрированного передатчика не должен пройти мимо внимания оператора. Синхронно вместе с, расположенными в противоположных частях города несколькими пеленгаторами автоматически осуществляется пеленг, вышедшего в эфир радиопередатчика и нанесение самописцем на карту точки с координатами..
  - Не зря смена длится только шесть часов. Расслабиться нельзя ...
  Мирон подошел к окну. Еще утром, проходя по городку, Мирон отметил, что почти все окна оборудованы зеркальными стеклами. Заглянуть внутрь невозможно даже с самой совершенной оптикой. Судя по направлению теней деревьев, столбов и времени, само здание должно находиться на северо-восточной окраине города. Вдоль дороги тянулась пешеходная дорожка, за которой до бесконечности, куда хватал взгляд, тянулся ухоженный, как городской парк, лес.
  Еще не открыв дверь кабинета на следующее утро, Мирон явственно ощутил запах дорогих духов. В кабинете сидела молодая миловидная женщина с одетыми на голову телефонами. Мирон поздоровался и представился.
  - Ты и есть мой новый напарник? Очень приятно! Света! Сразу же начнем инструктаж на месте. Обычно я провожу вводные занятия в инструкторской. Посколько это наш общий кабинет, проведем на месте!
  Света уселась на вертушку и уверенно защелкала тумблерами на стенде Мирона. Зажглись лампочки, вспыхнули зеленоватым светом экраны осциллографов. Послышалось слабое жужжание, которое заглушили одетые наушники. Суть новой службы Мирон уловил довольно быстро. Уверенный прием морзянки в буквах и цифрах в любых комбинациях в ее родном американском (английском), русском и международном вариантах, пеленг, знание немецкого и, главное, внимание, внимание ...
  Прошло несколько месяцев. За это время Мирон Каймак с удивлением отметил, что приходя на смену и выходя из кабинета ни разу не встретил в коридоре сослуживцев. Спросил Свету:
  - Мы что, одни на этаже работаем?
  Света молча написала на листочке бумаги цифры и подвинула Мирону. Это было время начала их рабочего дня. 9 часов 18 минут утра. Мирона осенило. Скорее всего рабочий график составлен таким образом, чтобы военнослужащие не знали друг друга и не встречались в коридоре. Смена, круглосуточная столовая, где каждый принимал пищу в отведенное ему время, койка в крохотной, на одного человека, комнатушке, прогулки вне смены в одиночку.
  Мирон Каймак в Вюнсдорфе чувствовал себя гораздо свободнее, чем в роте связи в Оренбурге. Втянулся в новую службу быстро и безболезненно, изучил вдоль и поперек город и окрестности. Даже с учетом довольно приличных озер в черте города, Вюнсдорф оказался меньше его родного Джанкоя. С удовлетворением убедился, что в первый же день новой службы верно определил местонахождение военного городка. За все время службы в Вюнсдорфе ни разу не почувствовал за собой мало-мальски слежки. А может не заметил?
  Походя по городу, Мирон видел многочисленные кафе и пивные. Реже в пивных сидели советские офицеры и старшины. Тогда не считалось зазорным для военнослужащего выпить кружку пива, не более того. Ему было непонятно размеренное, мелкими глотками, прихлебывание пива местными немцами. Он предвкушал поглощение пива крупными глотками до полного насыщения. Учитывая свое положение, опасаясь информации, он изредка покупал пиво в бутылках. Пил в одиночку перед сном в своей комнатушке. Ложился в постель и удовлетворенно отмечал благотворное действие пива, нарастающее ощущение комфорта и покоя.
  С напарницей Светой установились нормальные рабочие отношения. Женщина была женой одного из многочисленных замполитов. Закончив в Союзе техникум связи, стала кандидатом в мастера спорта СССР по радио-телеграфному спорту. Была несменяемым чемпионом по радиоспорту объединенной группы войск в Германии. С определенного времени Мирон отметил, что Света стала стала шикарнее одеваться, аромат ее духов казался волнующим. Шутки ее становились все более вызывающими. Света явно строила ему глазки. Но при этом умело держала на расстоянии.
  Однажды Света, сняв телефоны, положила их на пластиковый столик стенда, откинулась в своем вращающемся кресле и закрыла глаза. В Светиных наушниках слышались незнакомые речевые шумы. Каймак прислушался. Света слушала запрещенную передачу, то ли "Голоса Америки", то ли "Свободы".
  Мирон громко откашлялся. Очнувшись от полудремы, Света встрепенулась и приложила палец к губам. Света призывала держать увиденное и услышанное в тайне. До конца смены делала многообещающие намеки. Мирон мучился недолго. В тот же день попросил о встрече с Зубовым. Обстоятельно и не спеша рассказал о происшедшем. Зубов выслушал Мирона и поблагодарил. На том расстались. По тому, как Света перестала с ним заигрывать и слушать на дежурстве "голоса", Мирон понял: это была очередная проверка, которую он вычислил. Сколько их впереди? В этот период сержант Мирон Каймак на партийном собрании подразделений связи был принят кандидатом в члены КПСС.
  Из окна, выходящего на шоссе вдоль ухоженного, как парк, лесного массива Мирон часто видел машину генерал-майора, начальника управления вооружения Западной группы войск. Его водитель Толя служил, как он сам говорил, в свободном полете. Генерал больше сидел в кабинете в Вюнсдорфе либо в, находящемся в сорока километрах от Вюнсдорфа, Берлине. А Толя, в совершенстве знавший немецкий язык, катался сам, часто возил генеральшу в Берлин, Дрезден и Лейпциг. Бывало, ночевал не в казарме, а в городе. Одним словом, служил припеваючи.
  Однажды на заднее сиденье генеральской "Волги" уселся немец в штатском, что было категорически запрещено отдельной инструкцией по ГСВГ (группа советских войск в Германии). Машина тронулась и за поворотом исчезла в глубине лесного массива. Не медля, Мирон связался с по внутренней связи с Зубовым. Начальник станции радиоразведки в конце смены вызвал Мирона к себе. Кивком головы молча поблагодарил за информацию. Через пару недель последовал ряд неожиданных арестов. При передаче увесистого свертка с табельными пистолетами были задержаны Толя и немец. Полетели звезды и были преданы военно-полевому суду несколько офицеров от капитана до полковника, от штабного офицера до начальника центрального склада вооружения. Самого генерал-майора приказом по Министерству Обороны перевели с понижением в должности в Союз.
  Ничто не дрогнуло в душе сержанта Каймака, когда он узнал об арестах, наладивших на окуппированной территории торговлю оружием и боеприпасами, офицеров. Каймак выполнял свои служебные обязанности, служил осознанно и хладнокровно. Еще через месяц при встрече, назначенной на берегу живописного озера Гроссер, Николай Петрович энергично пожал руку и объявил, что Мирон, закончивший до армии десятилетку, зачислен курсантом на офицерские спецкурсы при Группе войск.
  Окончившим курсы рядовым присваивают воинское звание младшего лейтенанта, сержантам - лейтенанта, старшинам - звание старшего лейтенанта. Имея за плечами армейские курсы, новоиспеченные офицеры пользовались преимущественным правом стать кадровыми военными и продолжить учебу в военных учебных заведениях Союза, включая военные академии по воинской специальности. На время курсов от дежурств не освобождали, только меняли смены. Мирон стал работать на стенде радиослежения один.
  На первом же занятии курсантов предупредили, что вся программа спецкурсов, в отличие от танкистов, стрелков и связистов, является совершенно секретной. Очередные подписки о неразглашении ... Записи вели в прошнурованных толстых тетрадях с пронумерованными страницами. За пределы учебной комнаты тетради выносить было строжайше запрещено. Самоподготовка по записям проходила в той же комнате. Усвоение пройденного материала проверяли бескомпромиссным опросом по любому разделу независимо от давности изучения. По окончании занятий журналы с записями сдавали под роспись начальнику отделения. Хранились журналы в огромном сейфе. Заместителем начальника курсов и одним из преподавателей в группе был майор Савин. Такова была фамилия Николая Петровича, в прошлом оренбургского капитана.
  Мирон Каймак свыкся с мыслью, что его судьба будет связана с Вооруженными силами. Другой жизни он себе уже не представлял. На "гражданку" увольняться он не собирался. Каково же было его удивление, когда по окончании офицерских курсов, еще до присвоения офицерских званий Мирон был зачислен на гарнизонные подготовительные курсы для поступления в технический вуз. По всем предметам, независимо от личного предпочтения, курсантов натаскивали беспощадно. Пришлось Мирону вспомнить и заново изучать пройденное когда-то в средней школе.
  В июне шестьдесят третьего на очередном партийном собрании Мирон Каймак был принят в партию. Еще через неделю в штабе части ему были вручены свидетельство об окончании курсов, лейтенантские погоны войск связи и, подписанное начальником штаба управления войск связи объединенной группы советских войск в Германии, направление в один из самых престижных политехнических вузов страны.
  В те годы вышло постановление Совета Министров, разрешающее военнослужащим срочной службы на втором и третьем году поступать в высшие учебные заведения. Успешно сдавшие вступительные экзамены зачислялись в вузы вне конкурса, после чего автоматически следовала их демобилизация в запас. Провалившие вступительные экзамены возвращались в часть по месту службы. Так, на третьем году службы в армии, Мирон Каймак попал в Киев.
  Киев
  Самолет ночью приземлился в новом, еще строящемся аэропорту в Борисполе. С чемоданом в руке и солдатским вещмешком за спиной Мирон Каймак с группой пассажиров пешком прошел до неказистого, приспособленного под аэропорт, старого здания. Новый, еще недостроенный терминал возвышался над всей территорией аэропорта диковинной громадой. При свете строительных прожекторов аркада терминала напоминала сооружение из фантастического фильма о космосе. Небольшой пыльный автобус доставил пассажиров в самый центр города. Сойдя, Мирон Каймак справа увидел огромный блестящий купол цирка.
  - Как сейчас добраться до политеха? - услышал он молодой женский голос. Троллейбусом, трамваем?
  - Трамваи уже не ходят! - ответила, прилетевшая тем же рейсом из Берлина, девушка в светлом, почти белом платье. - Проще пешком. Тут чуть более двух километров. Я в прошлом году во время каникул целый месяц в политехе провела. Только парк там не освещенный. Вы не в ту сторону, товарищ лейтенант?
  Мирон вытянулся с секундным опозданием. Он с трудом привыкал к своему офицерскому званию и обращению. Словно одел маскарадный костюм. Представление закончится, а костюм придется снимать ...
  - Так точно! Пойдемте!
  Группа из трех девушек и Мирона Каймака тронулась вдоль широкого и прямого Брест-Литовского шоссе. За Воздухофлотским мостом перешли на левую сторону улицы. На стене одного из сохранившихся старых желтых домов Мирон удивленно прочитал на затертой табличке тусклую надпись: Житомирское шоссе. В Киеве он был впервые. После призыва в армию вагон с новобранцами следовал от Симферополя до Харькова. Потом их вагон прицепили к пассажирскому поезду "Харьков-Оренбург".
  - Вот и Политехнический парк! - сказала девушка в белом. - Нам налево! Тут в парке по вечерам городские хулиганы пристают.
  Мирон выступил впереди группы. С боковой аллеи абитуриенты вышли к главному корпусу. Полукружье лужайки со скверами были подсвечены невидимыми прожекторами. Прожекторами были освещены и башенки на углах корпуса. Площадь устлана полукружьями из полированных булыжников. Одна из освещенных дверей главного корпуса была, несмотря на ночное время, открыта.
  - Нам сюда! - уверенно вела группу девушка в белом. - Здесь на период поступления ночью дежурят члены приемной комиссии.
  Получив направления в общежития, группа распалась. Мирон попал в комнату на троих на третьем этаже. На соседних койках спали ранее прибывшие абитуриенты. Мирон разделся, лег. В темноте, как более двух лет назад на оренбургской гауптвахте, на него набросились клопы.
  Утром, сдав в приемной комиссии документы, по совету принявшего документы преподавателя, поехал знакомиться с городом.
  - Списки групп, расписание экзаменов и программы по физике и математике будут завтра на стенде у входа в главный корпус.
  Путь в центр города казался длинным, поэтому Мирон провел остаток дня в зоопарке и парке Пушкина. В общежитие идти не хотелось. Едва вспоминал об атаковавших его ночью клопах, все тело начинало чесаться. Вернувшись в общежитие, когда начинало темнеть, застал открытые окна и двери комнаты и специфический запах. Вахтерша сообщила, что в первой половине дня травили клопов. Ночь Мирон провел спокойно, правда утром его подташнивало и болела голова.
  Дьяченко
  На стенде приемной комиссии висело расписание экзаменов. Первым второго августа был экзамен по физике. Оставшиеся дни Мирон провел в подготовке к экзамену. Первого августа, чтобы отвлечься, вторую половину дня провел в городе. Для начала решил ознакомиться с Крещатиком. Мирон подходил к Бессарабскому рынку, когда его окликнули по фамилии. Мирон обернулся. К нему, раскинув руки для объятий, спешил не кто иной, как чугуевец Ванька Дьяченко. На погонах чугуевца красовалась единственная лычка ефрейтора. После объятий однополчан, Дьяченко изумленно уставился на лейтенантские погоны Каймака:
  - Откуда? Когда успел?
  - Повезло ... - не вдаваясь в подробности, пояснил Мирон. - Закончил офицерские курсы.
  - А я подал документы на агрономический в сельхозакадемии. Родич из Ямполя выбил направление. Тройки и я студент! Тоже поступаешь?
  - Да. На радиотехнический в политехе. По армейской профессии.
  - Где устроился?
  - В общежитии, рядом с учебным корпусом.
  - Повезло! А я в спортзале сельхозакадемии. Человек семьдесят на матрасах, не меньше!
  - Мы по трое в комнате. Завтра первый экзамен. Физика.
  - Здорово! Это надо обмыть!
  Мирон не сопротивлялся. Уже час его мучила жажда. Но воды не хотелось. Мирон мечтал о кружке холодного пива.
   - Пошли!
   Чугуевец, казалось, знал каждую подворотню. Он уверенно провел Мирона за Бессарабку. В проходном переулке в полуподвальном помещении находилась закусочная. Войдя, Ванька громко поздоровался:
   - Приветствую, Катюша!
  Было видно, что он здесь не первый раз. Уверенно пройдя в темный угол закусочной, усадил Мирона. Сам направился к стойке. Скоро Дьяченко принес две огромных кружки пива, тарелку, на которой высилась горка хлеба, колбаса и копченая скумбрия. Пояс ефрейтора был сильно оттопырен.
   - Сюда патрули заглядывают редко. Катюша сказала ...
   Ванька достал из-за пояса поллитровку, ухватив зубами язычок, ловко с хлопком откупорил "Московскую". Разлил по стаканам.
   - За встречу!
  Запив водку пивом, закусили. Чугуевец тут же налил по новой.
  - За экзамены!
  Тепло приятно разливалось в животе и груди Мирона. Впервые за много месяцев он почувствовал себя уютно. Оба были рады встрече. Ванька казался лучшим и самым надежным другом.
   - Будем!
  Чугуевец побежал к стойке и снова вернулся с оттопыренным поясом. Мирон хмелел на глазах. Друзья, не стесняясь, со слезами на глазах, часто обнимались. Буфетчица озабоченно поглядывала в их сторону. В это время в закусочную ворвался завсегдатай, известный всей Бессарабке и верхней части Крещатика, нищий бомж Пантюша:
  - Атас! Участковый с военным патрулем сюда идет!
  Дело приобретало скверный оборот. Для буфетчицы Катюши тоже. Она затолкала лейтенанта и знакомого ефрейтора в подсобку. Успела закрыть на ключ и встала за прилавок. В закусочную вошли четверо: военный патруль во главе со старшим лейтенантом и, известный всей Бессарабке, участковый без трех пальцев на левой кисти лейтенант Бурлака. Войдя, четверка придирчиво осмотрела столики. Бурлака подошел к дверям подсобки. Подергав, повернулся к патрулю:
  - Смотались!
  Патруль покинул помещение. Минут через десять в закусочную вернулся участковый Бурлака. Подойдя к стойке, облокотился:
   - Ну!
  Катюша спешно налила в стакан водки. Бурлака, подняв стакан высоко, запрокинул голову и широко открыл рот. Широкой струей водка излилась в глотку блюстителя порядка единственным глотком. Катюша спешно поднесла Бурлаке шмат краковской колбасы. Катюша, которой приглянулся молоденький лейтенант, поманила участкового пальцем. Тот наклонился. Катюша о чем то долго шептала. Бурлака наконец понял:
   - Добре! Смерком прийду!
  Держась друг за друга, друзья, в сопровождении участкового, покинули закусочную, когда порядком стемнело. На улице Мирон потерял сознание.
   Сон был прерывистым, беспокойным. Снилась Мирону девушка в белом платье. Она о чем-то просила его. Потом обняла, стала целовать. От нее исходил запах духов. Точь в точь, как от вольнонаемной Светы, работавшей с ним в одном кабинете на стендах радиослежения. Проснулся оттого, что слишком явно ощущал на своих губах, лице и шее поцелуи. Открыв глаза, увидел, тщательно облизывающую его губы и лицо, черно-пегую дворнягу.
   Невидимый снаружи, словно в шалаше, прикрытый лапами серебристой ели, Мирон лежал на толстом слое прошлогодной хвои. Собака, тщательно облизав его губы и шею, благодарная, преданно виляя хвостом, лежала рядом. Мирон не мог сообразить, где он. Вначале показалось, что он лежит неподалеку от одной из аллей Политехнического парка, напротив зоопарка. Отчаянно прозвенев, казалось, совсем рядом гулко промчался трамвай. Наконец он сориентировался. За его спиной, по словам, жившего в одной комнате с ним житомирца, проходит Борщаговская. А парк, наоборот, со стороны Брест-Литовского! Перед ним, примерно в тридцати-сорока метрах, высится здание его радиотехнического факультета. Здание слева - общежитие. Только вход казался с обратной стороны. Рядом старое здание студенческой столовой. Осторожно осмотрелся ...
  - Как бы кто не увидел!
  Однако все было спокойно. Мирон посмотрел на часы. Была половина пятого утра. Привстав, осмотрел себя. Осторожно отряхнул мундир от приставшей хвои. Удивительно! Нигде ни складки, ни пятнышка. Словно не валялся пьяный под елью до утра. К тому же, ясное дело, его вырвало. Но, отторгнутую колбасу с рыбой, старательно вылизала собака. Потом вспомнил. Сегодня первый экзамен! Физика! Секретарь приемной комиссии на собрании абитуриентов объявил, что военнослужащие, успешно окончившие десятилетку, прошедшие подготовительные курсы и имеющие направление на учебу, могут быть зачислены на факультет после единственного экзамена. Необходимо только сдать на "отлично" физику! Какой там "отлично"? Секретарь приемной комиссии предупредил:
  - Не решивший задачу, получает двойку! Не ответивший на один вопрос, сразу теряет два балла. Тройка! Не ответивший на два вопроса, получает двойку!
  Голова разваливается от боли! Сухо во рту! Тошнит!
  - Как я здесь очутился? Ничего не помню! Главное, не попались на глаза патрулям! Иначе проснулся бы на "губе". И лейтенантские погоны не помогли бы. Скорее наоборот! Второй раз черт меня свел с этим чугуевцем Ванькой! Все! С выпивкой надо кончать! Больше ни ногой! Лишь бы пронесло в этот раз!
  В общежитии долго чистил зубы. Почистил и погладил мундир. Надел свежую рубашку. Есть не хотелось. В столовой взял порцию манной каши, на которую раздатчица положила кусочек сливочного масла. Глядя на манку, Мирон почему-то вспомнил черно-пегую дворнягу. Едва подавил в себе рвоту...
  - Почему мне приснилась девушка в белом платье? Кто она? Как ее зовут?
  Жадно выпив три стакана, подкрашенного жженым сахаром, чая, Мирон покинул столовую. В комнате еще раз пересмотрел конспекты с подготовительных курсов. Строчки плавали, сливались перед глазами в серое пятно.
  - Будь, что будет! Вперед! Ни пуха ни пера! ...
  Экзамен
  ... Вытащив из общей стопки билет, протянул его экзаменатору. Глаза преподавателя, ненамного старше Мирона, казалось, буравили его насквозь. Пересеченный множеством горизонтальных морщин, лоб казался неестественно высоким. Больше похожие на рога, узкие залысины. Записав номер билета, экзаменатор долго выбирал из стопки, отпечатанную на пишущей машинке, задачу.
  Сев за указанный экзаменатором стол, ознакомился с билетом. Билет нормальный, хоть иди без подготовки! Стал читать условие задачи ... Почему преподаватель так долго выбирал? Мирон ожидал задачу по электричеству, оптике, на худой конец по теплотехнике. А тут задача на движение ... Механика ... То ли восьмой, то ли девятый класс ...
  Волею случая история донесла происшествие с задачей по физике без купюр, то-есть, в неизмененном виде, без сокращений. Итак, условие:
   Мотоциклист по пути из пункта А в пункт Б два часа ехал со скоростью 50 км/час. Полтора часа пути он ехал со скоростью 60 км/час. Оставшиеся два с половиной часа скорость его составила 80 км/час. Какова средняя скорость мотоциклиста?
  Мирон решил для начала справиться с задачей. Еще раз перечитал условие. В это время, преподаватель, принимавший экзамен у абитуриентов соседнего ряда, громко сказал:
  - Двойка! С такими знаниями самое место в ремесленном училище!
  Белобрысый, видимо только окончивший среднюю школу, паренек, уныло поплелся к выходу из аудитории. Мирон представил, выходящим из аудитории, себя ... Тряхнув головой, снова вернулся к условию задачи. А в голове звенящая пустота. Ни одной мысли!
   В который раз он вчитывался в условие простой, он был в этом уверен, задачи. В голове тупо мелькали какие-то цифры, перед глазами зачем-то несколько раз промчался мотоцикл без мотоциклиста. Не отдавая себе отчета, лишь бы скорее избавиться от навязчивого видения мотоцикла, Мирон, как автомат, написал: 50+60+80=180. 180:3= 60 км/час.
   - Прошу! - экзаменатор указал Мирону на освободившийся перед ним стул. - Дайте решение задачи!
  Мирон протянул, помеченный штампом деканата факультета, лист с решением задачи. Экзаменатор стал читать. Затем на том же листе, что-то написал и протянул Мирону его решение задачи с чистым проштампованным листом.
   Мирон замедленно вникал в написанное преподавателем. Наконец разобрал:
   - Зная v и t вычислить S каждого отрезка пути. Сумма трех S делится на сумму трех t. Это и есть V ср. Ответ: 65 км/час.
  Переписать на чистый лист! Подписать!
  Чувствуя прилив жара к голове, покалывание сотен иголок по лицу и шее, Мирон склонил голову. Взял авторучку и быстро переписал. В армии, принимая радиограммы, необходимо было писать быстро и разборчиво. Забрав оба листа, преподаватель один лист сложил вчетверо и сунул в карман пиджака. Второй положил на угол стола.
   - Первый вопрос билета! Прошу!
  Мирон начал отвечать. Экзаменатор взял экзаменационный лист и что-то написал. Мирону было все равно. Лишь бы кончился этот постыдный кошмар. Прикинул, что сегодня же пойдет в агентство Аэрофлота оформить проездные документы на авиарейс Киев - Берлин. Дослуживать до конца ноября. Выдавив из себя "До свидания", как и проваливший экзамен паренек, не оглянувшись, поплелся к выходу.
   Едва прикрыл за собой дверь аудитории, ожидающие своей очереди абитуриенты, больше девушки, бросились к нему:
  - Ну как? Сдал?
  Мирон отрешенно махнул рукой. Одна из девушек выхватила из руки лейтенанта экзаменационный лист и, едва взглянув, воскликнула:
   - Сила! Студент! ... - и вернула экзаменационный лист.
   Мирон посмотрел на лист. Напротив предмета "Физика" в строке красовалась надпись: "5" и в скобках (Отлично). Мирон снова, как во время экзамена, ощутил острый прилив крови к голове и покалывание иголок. Наклонив голову, он покинул вестибюль.
   Покинув корпус, Мирон вышел на Политехническую. Помимо воли взгляд его уперся в серебристую ель, давшую ему приют и ночлег прошлой ночью. Новоявленный студент спешно повернул направо. Почему-то опасался увидеть черно-пегую собачку, свидетельницу его ночного неприглядного состояния. Выйдя на Полевую, повернул вниз. Решил отойти от перипетий прошедших суток на одной из скамеек липовой аллеи.
  Неподалеку от химического корпуса ноги сами понесли его через улицу к гастроному. Вечером абитуриенты, разыграв жребий на пальцах, бегали в гастроном за сигаретами, пакетами кефира, колбасой. После напряженного дня подготовки позволяли себе выпить по бутылке пива. Купив бутылку пива, Мирон завернул ее в цилиндр из, купленной в газетном киоске, газеты. Присев на скамейку, верток с пивом положил рядом. Посидев, развернул сверток. После событий на Бессарабке и "успешно" сданного экзамена, хотелось пить. Одновременно вспомнил омерзительно накатывающее опьянение в закусочной, сухость во рту и противное послевкусие под елью утром.
  В Вюнсдорфе он позволял себе выпить бутылку пива. Но там было только пиво. А тут даже не помнит, сколько выпили водки!
  - С пива все начинается! - Противоречивые мысли больно сталкивались и разрывались в его голове. - Это всего лишь пиво! Как кумыс! Только ячменный ...
  Вкус кумыса Мирон вынес из детства. У мамы после извещения о гибели на Станиславщине отца открылось кровохарканье. Она таяла на глазах. Дядя Жора, младший мамин брат, постоянно привозил из-под Симферополя настоящий кумыс. За одно лето мама стала здоровой. Ежедневно по стопке кумыса мама наливала и Мирону. До сих пор память сохранила газированный кисло-сладкий вкус напитка. Потом кумыс начинал горчить и мама допивала его одна.
  Не разворачивая цилиндра, об край скамейки открыл бутылку. Рассчитывал по паре глотков растянуть удовольствие и утолить жажду. После первого глотка уже не мог оторвать бутылку от губ. Почувствовал, как с последним глотком в желудок отправилась пивная пена. С облегчением глубоко вздохнул. Опустив газетный цилиндр с бутылкой в мусорную урну, откинулся назад. Прикрыв глаза, чувствовал, как в груди разливается теплая приятная нега.
  Словно очнувшись, резко сел прямо. Вытащил из внутреннего кармана кителя, сложенный вчетверо, листок бумаги. Развернул. Пятерка по физике на месте. Только сейчас по настоящему осознал, что он уже студент радиотехнического факультета.
  - Почему "Отлично"? Задача не решена. Это уже двойка! Ответил только на часть первого вопроса! Офицеры им нужны, что ли? Я не после училища, после офицерских курсов!
  Возвращаясь в общежитие, подошел к доске объявлений и информации приемной комиссии. На листе бумаги были отпечатаны фамилии военнослужащих, сдавших экзамен на отлично и подлежащих зачислению на радиотехнический факультет института. В списке Мирон Каймак увидел свою фамилию. Рядом висело, прикрепленное кнопкой и написанное от руки, объявление:
  - "Всем абитуриентам, сдавшим физику на "Отлично" завтра к 10 00 быть в аудитории No 2 факультета. Деканат".
  Студент
  Наутро собравшихся поздравил декан факультета и зачитал, уже подписанный, приказ ректора о зачислении военнослужащих студентами. В институт необходимо прибыть 30 августа 1963 года ... Вечером следующего дня поезд "Киев-Симферополь" увез студента Мирона Каймака на юг. На столике перед ним, изредка тихо позванивая на стыках, стояли три бутылки минеральной воды "Лужанская".
  О своем поступлении и приезде домой Мирон маму не предупредил. Опасался неудачи на вступительных экзаменах. В случае провала, ему, без продления отпуска на поступление, предстояло немедленное возвращение в часть для продолжения службы. Не сообщил Мирон в письме и о присвоении ему офицерского звания. Приезд Мирона явился для родни радостной, близкой к шоку, неожиданностью. Мама не знала, куда усадить сына. Приехал из Зеленогорского дядя, младший брат мамы. В кумысном хозяйстве он работал ветеринарным фельдшером. Как и много лет назад, решил порадовать племянника кумысом. Мирон долго и задумчиво смотрел на укупоренные, похожие на пивные бутылки с кумысом. Затем молча отрицательно покачал головой. Точно так же отнесся лейтенант к предложению, встретивших его в городе, друзей и одноклассников обмыть лейтенантские звездочки и поступление в институт.
  Утро тридцатого августа Мирон Каймак встретил в Киеве. Он уверенно прошел к станции метро. Политехнический институт был совсем рядом, на соседней станции. Снова, уже так знакомый парк. Проходя по боковой аллее, внезапно вспомнил девушку в светлом платье:
  - Поступала ли она? На какой факультет? А может она киевлянка и случайно оказалась попутчицей?
  Поймал себя на том, что не помнит ее лица. У него прекрасная память на лица, голоса людей, номера телефонов. Еще не прозвучал в конце радиограммы личный позывной на другом конце связи, он по почерку передачи, по необъяснимым особенностям тональности, безошибочно знал, какой личный номер сейчас прозвучит в наушниках. Он прекрасно помнит лица всех учителей с первого класса, соучеников, сослуживцев в армии. Помнит, однажды увиденных на экзамене преподавателей и поступающих. А лица девушки в белом платье вспомнить не мог. Он мог описать отдельно лоб, брови, глаза, нос, губы, длинную шею, светло-русые волосы. А вспомнить лицо полностью никак не удавалось. И, чем больше старался он собрать лицо целиком, тем больше оно расплывалось, как потерявшая резкость фотография.
  Доска объявлений перед факультетским корпусом была сплошь заклеена бумагами. Перед щитом толпилась небольшая группа. Подойдя ближе, Мирон увидел списки сдавших вступительные экзамены и прошедших по конкурсу. Отдельно были списки не прошедших конкурс. Там же было указано, в каком кабинете необходимо получить документы. Отдельно было отпечатано, в какие ВУЗы Киева могли подать,не прошедшие конкурс и какие баллы проходные. Наконец, Мирон увидел приказ о зачислении и список студентов радиотехнического факультета по группам. В первой же группе на первом месте увидел свою фамилию и через тире - Староста. Дальше список был отпечатан в алфавитном порядке.
  В студенческом профкоме Мирон Каймак получил направление на заселение в общежитие. Его комната на троих оказалась в том же общежитии, где жил абитуриентом, только на втором этаже. Остаток дня прошел в хозяйственных хлопотах. Общие тетради, альбомы, карандаши. Не удержался и купил самую большую и дорогую готовальню.
  Лавра
  Следующим утром первокурсников привлекли к установке мебели в аудиториях и лабораторных залах. Как старых друзей, увидел, знакомые ему с армейского времени в Оренбурге магазины сопротивлений, емкостей, электроизмерительные приборы, частотомеры, генераторы сигналов, электронно-лучевые осциллографы. Вторую половину дня студенты были предоставлены сами себе.
  Купив в киоске туристическую карту Киева, решил ознакомиться с городом пешком. Для начала, Мирон, сам неверующий, решил посетить Киево-Печерскую лавру. Родители мамы, гродненские католики, волею судьбы после гражданской войны оказались в Крыму. Действующий костел был в Ялте и, кажется, в одном из городов южного берега Крыма. Находящийся в тридцати пяти километрах от Джанкоя, Александровский костел, был закрыт в начале тридцатых. Мамины братья пережили отсутствие католического храма весьма безболезненно. Набожная мама долго ходила молиться к, напоминающему католический, каменному кресту на подворье старой, тоже закрытой Покровской церкви.
  Бывшая с учениками в Киеве, пожилая учительница Джанкойской школы привезла набор открыток с изображениями Киево-Печерской лавры. Мама так долго рассматривала открытки с храмами, музеями и иконами, что учительница подарила ей набор открыток. С тех пор мама никуда не ходила. Когда выдавалась свободная от работы минута, мама раскладывала на столе иконостас из красочных открыток, рассматривала и подолгу молилась. Провожая Мирона в Киев, мама просила его пойти в Печерскую лавру, посетить все храмы. Мирон пообещал ...
  При переходе с Крещатика на Леси Украинки, Мирона привлек запах краковской колбасы, напомнивший ему события месячной давности. Он проходил по знакомому переулку, в котором находилась памятная закусочная. Из дверей доносился характерный для пьяных заведений, галдеж. Ему показалось, что он услышал повелевающий голос буфетчицы Екатерины. Ее имя, в мельчайших подробностях лицо, голос, Мирон, бывший тогда в состоянии опьянения, запомнил. А лица девушки в белом, сегодня, трезвый, вспомнить не может. Втянув голову в плечи, Мирон проскользнул мимо дверей заведения и по Леси Украинки, сверяясь с туристической картой, направился к лавре.
  На стене у входной арки была приклеено, напечатанное на бумаге в клетку, объявление: Для экскурсантов открыта только часть ближних пещер. Мирон, увидев группу посетителей, которым экскурсовод рассказывала о пещерах, присоединился к ней. Экскурсовод сказала:
  - Пройдем в пещеры. Сейчас другая группа покидает ее, и мы сможем осмотреть нетленные мощи. Храмы посетим позже!
  На небольшой площадке у входа в пещеры стоял худощавый высокий молодой человек в черном плаще. Возможно монах, а может просто похож на затворника? Мирону почему-то пришла в голову мысль, что монах немой. Он общался с экскурсантами молча, даже без жестов. На глиняном выступе стоял его портфель с пачкой чистой белой бумаги. На откинутом клапане портфеля были наклеены, вырезанные из белой бумаги, портреты в профиль. Одним из вырезанных изображений был профиль самого художника. Сходство было поразительным.
  От заказчиков не было отбоя. Молодой человек поворачивал заказчика в профиль. Начиналось невообразимое. Ножницы, словно с разбега вонзались в бумагу и начинали, не отрываясь, ее кромсать. Все, казалось, происходило молниеносно. Правая рука казалась неподвижной, только пальцы, вибрируя, шевелили бранши ножниц. Левая рука крутила бумагу так, что трудно было уследить, тем более, осмыслить. Словно ниоткуда в левой руке художника появился профиль, стриженной под мальчика, черноволосой девушки. Сходство было фантастическим. Несмотря на сплошь белую бумагу, была иллюзия, что мальчишеская стрижка у девушки была черного цвета. Протянув девушке ее бумажную копию, молодой монах (Мирон, наконец, увидел рядом с портфелем черную камилавку), взял протянутый рубль. На место ушедшей девушки в качестве натурщиц встали мама с маленькой дочкой.
  В составе цепочки экскурсантов Мирон медленно продвигался в темень пещеры. В цепочке справа посетители так же медленно двигались к выходу. Взгляд Мирона впился в лицо, выходящей из полутьмы подземелья, девушки. Это была она! Разделенные глинисто-песчаным невысоким барьером они двигались навстречу друг другу. Поравнявшись, девушка видимо ощутила его напряженный взор. Чуть повернув голову, скользнула по нему взглядом. Сегодня она была в голубой блузке и серой юбке. Но он ее узнал. Узнала ли она его? Его потянуло вернуться.
  Но, увлекаемый потоком людей в один ряд в узком, на одного человека, проходе, он мог двигаться только в глубину подземелья. На входе успел заметить: впереди девушки двигалась, схожая с ней, женщина средних лет. Вплотную за девушкой к выходу из пещер шел мужчина. Он был в сером костюме, но Мирон готов поспорить, что он военный. Принадлежность к воинскому сословию выдавали его выправка и осанка. Выйдя с группой из лабиринта пещер, в одиночку обследовал музеи и храмы. Пристально всматривался в лица. Видимо девушка с родителями покинула лавру после выхода из пещер.
  Наутро было собрание факультета. Председательствовал декан, он же заведующий основной кафедрой. К концу собрания пришли комсомольцы и профкомовцы старших курсов. Группы разделились в разных углах аудитории. Представили старост групп. Сразу же, видимо по анкетным данным, комсомольцы и профкомовцы рекомендовали кандидатуры комсоргов и профоргов групп. Никто не возразил. На доске объявлений деканата вывесили расписание лекций, семинаров и лабораторных занятий. Начались студенческие будни.
  Будни
  На первых же лекциях Мирон по настоящему оценил глубину теоретических знаний и практических навыков оренбургского помпотеха, арестованного с подачи его, Каймака, Алексея Ивановича Марченко. Имея за плечами техникум связи, старший лейтенант в процессе их общения поднимал вопросы теоретической физики, электроники, часть из которых профессурой на лекциях преподносилась, как откровение. По настоящему Мирону были интересны лабораторно-технические занятия. Знакомый с основами электроники, имеющий практические навыки конструирования и ремонта радиоаппарауры и использования в работе различных контрольно - измерительных приборов, Мирон был на голову выше своих коллег по первому курсу.
  Почти на каждом занятии Мирон вспоминал помпотеха. Воспоминание его не носили приятный характер. Чем дальше, тем больше Мирон Каймак осознавал степень своего губительного участия в судьбе старшего лейтенанта Марченко и его семьи. Среди прочих вопросов, которые задавал он себе, некоторые стали навязчивыми. Особо болезненными были размышления Мирона о его тогдашнем поступке в отношении помпотеха. Как бы он поступил сейчас? Сообщил бы капитану он сегодня о продаже деталей на радио-рынке? И самый главный: подписал бы сегодня студент Каймак обязательство сообщать капитану об, имевших место в роте, любых нарушениях? Если бы можно было повернуть время назад! Не выпей он тогда стакан вонючего самогона, его совесть была бы чиста, жизнь его складывалась бы по другому.
  - По другому? Как?
  Анализируя события прошедших двух лет, он давал себе трезвый отчет, что, начиная с памятного утра на гауптвахте оренбургского гарнизона, его жизнь ему как бы и не принадлежала. Арест помпотеха, трагедия в его небогатой семье, другие события, несли с собой сержанта Каймака, как волны неодолимого потока. Курсы немецкого языка, служба в Германии, Света, арест генеральского водителя Анатолия, специальные офицерские и подготовительные курсы, присвоение офицерского звания ... Да и его поступление в институт! Его никто не спрашивал: куда он хочет поступать, кем в жизни он, Мирон Каймак, хочет стать? Его просто, вне его воли, несло по жизни, как щепку. Он был послушным винтиком в могучей, не знающей пощады, упрека и мук совести, машине, именуемой органами государственной безопасности?
  Дневные занятия, лекции, лабораторные работы, расчеты, черчение, подготовка к семинарам занимали все его время. Только ночью ему некуда было спрятаться от навязчивых, самоуничижительных мыслей. Сон куда-то убегал, перед глазами вставал старший лейтенант Марченко, его жена Мария Кирилловна, намалеванные красками на байковых одеялах, "ковры". В такие минуты он почти всегда без злобы и обид вспоминал чугуевца Дьяченко. Утоляя неуемную жажду спиртного, Ванька пил водку жадно, с прихлебом, со свистом присасывая попутно воздух. Появись сейчас Ванька, Мирон, заливая душевный пожар, выпил бы с ним. Ни с кем другим почему-то пить не хотелось. В такие мгновения Мирону казалось, что он испытывает к Ваньке какую-то особую нежность. Где сейчас Ванька? ...
  Утром снова аудитория, лекция, лаборатории, читальный зал ... Ночные мысли о Ваньке Дьяченко, о водке днем казались дикими. Размывались и все чаще казались когда-то виденным сном воспоминания о службе в армии, о Дьяченко, о майоре Савине. Кстати:
  - Как он там в Германии? - и облегченно вздыхал. - Оторвался ...
  Мирон жадно кинулся в круговерть институтских событий. Заседание старостата, распределение стипендий, заселение нового, недавно сданного в строй, общежития. Стало для него неожиданностью избрание на факультетской комсомольской конференции секретарем комсомольского бюро младших курсов факультета. Молодой коммунист, офицер ...
   Завтракали, обедали и ужинали студенты в, расположенной неподалеку от учебного корпуса, столовой. С начала шестидесятых для увеличения пропускной способности столовых и удобства обслуживания внедрены, так называемые, комплексные обеды. Хлеб в те годы был бесплатным приложением к студенческому обеду. В зависимости от цены, студентам предлагались три-четыре различных комплекта блюд. Разнились, как правило вторые блюда. От классических студенческих котлет до гуляша и бефстроганова. Вернувшись в общежитие после ужина в столовой Мирон ощутил, доносящийся со стороны бытового блока необычный, будоражащий аромат чего-то очень вкусного. По запаху вспомнить блюдо не мог, но готов был поклясться, что это еда из его детства.
   Войдя в комнату, стал раздеваться. Открылась дверь, и в комнату, держа перед собой шкварчащую сковороду, вошел винничанин Петро Стецула. Дразнящий запах стал невыносим. Стецула водрузил на стол сковороду с кровяной колбасой, разогретой с томленым луком. Мирон проглотил слюну. Братья мамы, оба ветеринары, старший врач, младший фельдшер, любили и часто делали кровяную колбасу. Называли дядья кровянку по-белорусски: кишка (с ударением на А). В качестве гостинца привозили Мирону. Мама кровянку не делала, так как ближайшие соседи - татары кровянку не ели и запаха ее не переносили. Закрыв на кухне форточку, чтобы не оскорбить религиозные чувства соседей, мама томила кровянку с луком. В дошкольном возрасте Мирон готов был питаться одной кровянкой с томленым луком, даже без хлеба.
  - Угости! Петро!
  Кровянка оказалась вкусной, как в детстве. С того вечера однокурсники время от времени по очереди покупали кровянку и томили ее с луком. Не доверяя Мирону, священнодействовал на кухне всегда Петро Стецула.
  Ксюша
   Однажды, возвращаясь из гастронома на, на пересечении аллей у химического корпуса Мирон буквально столкнулся со спешащей куда-то девушкой. Бумажный пакет открылся и Мирон едва успел подхватить падающий круг кровянки.
   - Прошу прощения!
   - Это я прошу прощения!
  Мирон поднял глаза. Перед ним стояла та самая девушка в белом, когда он впервые прилетел в Киев и потом видел ее в лавре. Девушка его узнала:
  - Почему вы не в мундире?
  Мирон еще не оправился от неожиданной встречи. Он стоял, держа в одной руке бумажный пакет с кровянкой, другая рука судорожно сжимала второй кружок.
  - Можно я помогу?
  Девушка взяла пакет и, забрав у Мирона второй кружок кровянки, уложила его в пакет. Наклонив голову, судорожно вдохнула:
   - Кровянка! Блютворст! Обожаю! Даже запах! - через секунду спохватилась. - Здравствуйте!
   Мироном овладел другой запах, вернее тонкий аромат. Это не были изысканные духи, не запах дорогого мыла. Он мучительно пытался вспомнить, чем пахнут волосы, стоящей перед ним девушки. С усилием сдержался, чтобы не наклониться и не вобрать в себя тонкий, волнующий, исходящий от волос девушки, аромат. Вспомнил! Это был, знакомый с детства, запах японской айвы. Впервые он увидел и попробовал японскую айву в саду старшего дяди-ветеринара, работавшего тогда в кумысном хозяйстве в крохотном селе Пчелиное недалеко от южного побережья Крыма. Тогда, по ассоциации с названием крохотного селения, у маленького Мирона возникло и укрепилось убеждение, что так должен пахнуть пчелиный мед.
  Весной айва зацветала красно-оранжевым облаком крупных цветов. К концу цветения появлялись, сначала мелкие, розово-бронзового цвета, листочки. Вырастая, листочки становились темно-зелеными. Они были настолько блестящими, что Мирон видел в каждом листке отражение силуэта своей головы. Весной и летом, когда плодов айвы не было, Мирон любил растирать между пальцами айвовые листья и вдыхать их будоражащий запах. Сейчас, стоящая перед ним девушка источала, едва уловимое дурманящее благоухание растертого айвового листа.
  Мирона же против его воли потянуло на кулинарные темы:
   - Кровянка приобретает изумительный вкус, если ее разогреть с предварительно томленым луком ...
   - Хочу ... Кровянку с луком ...
   - Тогда приглашаю! Не откажете?
   Поднявшись на второй этаж общежития, Мирон без стука открыл дверь. Петро в спортивном костюме лежал на койке. При виде девушки глаза его округлились.
   - Вот ... Решил угостить кровянкой с луком ... - демонстрируя Петру пакет, запнулся Мирон.
  Петро достал из тумбочки две больших луковицы, взял пакет с кровянкой, нож и выскочил из комнаты:
   - Я быстро!
  Мирон благодарно посмотрел ему вслед.
   - Меня зовут Ксения! Папа зовет Ксюшей... Бабушка называла Аксиньей. А вас?
   - У меня имя не модное. Или старомодное? Я Мирон!
   - Редкое и странное имя! Что оно означает?
   - Я пытался узнать еще в школе. Учительница истории старалась объяснить значение имен всех учеников. Говорила, что мое имя происходит от древнегреческого слова "Миро". Душистая, благоуханная смола ... От нее - мироносица. Масло "Миро" использовалось при церковных ритуалах. Отсюда, якобы произошло слово "миропомазанник". О значении своей фамилии я узнал в армии ...
   Открылась дверь. Войдя, Петро, опасаясь обжечься, спешно положил на стол сковороду, успев подложить под нее кусок толстого картона. Достал из своей тумбочки батон и положил на стол.
  - Приятного аппетита!
  В этот миг открылась дверь. Мирон не успел увидеть входящего. Петро грудью вытолкнул гостя в коридор и плотно притянул за собой дверь. Мирон из своей тумбочки достал ложку и вилку. Вилку отдал гостье. Порезал батон. Девушка прыснула:
  - Я как знала, копила аппетит с самого утра. Не успела пообедать! Или не хотела?
  Набрав вилкой кровянку, отправила в рот. Стала жевать.
  - А можно, поменяемся? Я буду есть ложкой!
  Мирон с улыбкой протянул Ксении ложку. Несмотря на то, что они встретились не более двадцати минут назад, у него возникло ощущение, что они знакомы давно, с самого рождения. Мирон протянул кусок батона.
   - Угу ... Про хлеб я забыла!
  Оба рассмеялись. Стало удивительно легко ...
   - Кстати ... - спросил Мирон. - Блютворст на немецком означает - кровяная колбаса. Откуда вы знаете немецкий?
   - Среднюю школу я окончила в Германии. Школа русская, при Советском посольстве. Но в отличие от школ в Союзе, у нас было шесть уроков немецкого языка в неделю.
  Сковорода стремительно пустела.
  - Как в такую тоненькую девочку уместилось столько кровянки. - весело подумал Мирон. - И не заметно.
  Совсем по детски гостья провела рукой по животу:
   - Царский ужин! Давно так вкусно не ела. А киевская кровянка, да еще с луком, вкуснее немецкой!
   - Это, выходит вас при посольстве кормили кровянкой?
   - Нет! Мы ели дома. Папа тоже любит кровянку. Покупал по дороге в магазине при мясокомбинате. Часто приносил еще теплую. Когда папа разогревал кровянку, мама уходила в город. Она не переносит запаха этой колбасы. - помолчав, добавила. - Еще я люблю ливерную ...
   - Вы жили в Берлине?
   - Нет. В Берлине я училась. А возили нас за тридцать пять километров, из Вюнсдорфа ...
  У Мирона отвисла челюсть:
   - Вы жили в Вюнсдорфе? Я там служил. И мы ни разу не встретились.
   - Зато встретились здесь, в Киеве!
   - В Вюнсдорфе служит ваш папа? - Мирон вспомнил поход в лавру.
   - Только давай на "ты"! После такой колбасы неудобно как-то на "вы".- шутя предложила девушка.
   - Давай!
  - Папа заместитель начальника управления химических войск. Они с мамой закончили химический факультет в Киеве в сорок первом. Родители в прошлом году показали мне сохранившийся учебный корпус. У меня был старший брат. - скороговоркой выстреливала о себе сведения гостья. - В сорок третьем в эвакуации задохнулся кедровым орешком. Дедушка не успел даже на улицу вынести. Я родилась в сорок пятом. Так и кочуем за папиной службой. А в прошлом году родители оставили меня у маминой подруги. Она профессор-химик. Я каждый день ходила с ней в институт и решила стать химиком. Моя мама несколько лет не работает ...
  Длительная тирада не мешала Ксении оперативно управляться с ужином. Кровянка таяла на глазах. Глядя на, уплетающую кровянку, нечаянную гостью и слушая ее рассказ девушки о себе, Мирон с улыбкой вспомнил, прочитанный в Вюнсдорфе рассказ О.Генри "Вождь краснокожих". Куском хлеба Мирон вытер сковороду. Крошки кровянки отправил в рот. Потом был чай, который в те годы в студенческих общежитиях пили из поллитровых банок.
   Мирон вышел проводить Ксению. Гуляли по аллеям Политехнического парка, вспоминали небольшой уютный Вюнсдорф и сообща удивлялись, что ни разу там не встретились. От общежития радиотехнического факультета до общежития химиков расстояние не более трехсот метров. Преодолели этот путь наши герои за два с половиной часа.
  Очарование
  Жизнь Мирона, казалось, еще никогда не была такой насыщенной. Общежитие, завтрак, занятия, обед, библиотека, лаборатория, ужин, общежитие. Сейчас между ужином и общежитием вклинилась целая жизнь. Это были недолгие часы встреч с Ксенией. Мирон, сам относившийся к занятиям в институте ответственно, был поражен почти патологически добросовестным отношением этого ребенка, как он про себя ее называл, к учебе, граничащим с педантизмом, ее тщательностью, скрупулезностью, аккуратностью при подготовке к занятиям. Оторвавшись от его губ, могла посмотреть на часы, и, забыв сказать "До встречи" убежать готовиться к завтрашним занятиям.
  Сдав последний экзамен во время весенней сессии, Ксения улетела в Москву, где служил ее дядя. Там же были в гостях родители. Полковник находился в очередном отпуске. Мирон, тянувший с отъездом в Джанкой, получил телеграмму:
  "Прибываю завтра. Борисполь 10 - 40. Встречай."
  Купив самый большой букет цветов, Мирон прибыл в Борисполь за час до прилета самолета. Чтобы не завяли цветы, ждал в тени павильона перед терминалом. Наконец объявили о посадке самолета. Мирон поспешил в зал для встречающих. Ксению Мирон увидел сразу же, как она вышла из автобуса. За ней, он их узнал сразу, шли ее родители.
  После знакомства, забрав багаж, по приглашению полковника, прошли в ресторан. Через два с половиной часа родителям предстоял перелет Киев - Берлин. После обеда объявили регистрацию билетов и почти сразу была объявлена посадка на рейс. Прощаясь, мама Ксении, обращаясь к Ксении, просила обоих быть умницами.
  - Да, мама! Я буду стараться! Мирон и без того умница!
  Когда самолет выруливал на взлетную полосу, объявили о посадке в экспресс-автобус "Аэропорт "Борисполь" - Площадь Победы". Потом они пешком повторили прошлогодний маршрут до Политеха с той разницей, что сейчас оба больше молчали. Не сговариваясь, прошли в общежитие радиотехнического факультета. Отдав Мирону ключ, дежурившая тетя Дуня отдала Мирону письмо от мамы. Когда Мирон с Ксенией стали подниматься по лестнице, женщина, не поднимая над стойкой руки, вслед украдкой их перекрестила.
  Дверь комнаты оказалась открытой. Спеша в аэропорт, Мирон забыл закрыть ее на ключ. Зато сейчас щелчок замка, закрываемой изнутри двери, прозвучал дважды. Второй раз замок дважды щелкнул утром. Открылась дверь. В коридор Мирон вышел один. Снова дважды прозвучал щелчок, закрываемой со стороны коридора, двери. С пустой авоськой Мирон направился на Полевую. Вернулся с той же авоськой, из которой торчали горлышки бутылок с минеральной водой. Из бумажного кулька выглядывали два больших черных круга кровянки. Три большие луковицы нашлись в тумбочке, уехавшего в Винницу на каникулы, Петра Стецулы.
  15 октября позвонил из Москвы дядя Ксении, полковник, старший адъютант министра обороны. Сказал, что в понедельник, 19 октября летит в составе делегации Министерства Обороны в Югославию на празднование 20-летия освобождения Белграда от немецких оккупантов Выбил место для Ксении.
  - После торжеств мы с дядей полетим в Берлин. Он там будет целую неделю. - сообщила Ксения. - Там я поставлю родителей в известность о наших отношениях и попрошу у них благословения. Скажу, чтобы готовились к лету навестить внука. Жаль, что летим не вместе.
  - Правда? А мне почему не сказала? - Мирону казалось, что он ослышался. Весть была ошеломляющей.
  - Не была уверена сама. А сейчас вот сказала ... Это точно ...
  До вечера гуляли по парку. За ужином в столовой Мирон удалял редкие кости и подкладывал Ксении самые лакомые кусочки рыбы.
  - Ты бы мне еще в рот ложил! - по детски прыснув, сказала девушка.
  - Угадала! Мне хочется кормить тебя с ложечки!
  ... В аэропорт приехали за полтора часа до отлета. Взявшись за руки, гуляли, продолжали знакомство с новым, огромным необычным терминалом Борисполя. Объявили посадку. Словно стесняясь на людях, целомудренно обнялись. Неловкий поцелуй Мирона пришелся в темя девушки. Ксения откинула голову:
  - Так всегда целовал меня папа. Хотя с тобой я почему-то часто чувствую себя, как дочь. В пятницу встречай! Номер рейса и время прилета я сообщу телеграммой из Вюнсдорфа.
  Мирон прошел на террасу для провожающих. Ксения повернулась и помахала рукой дважды: входя в автобус и поднимаясь по трапу самолета. Стремительно взмывший в небо самолет скрылся в далекой серо-голубой дымке, а Мирон еще долго смотрел вслед.
  Катастрофа
  ... В понедельник, 19 октября Мирон допоздна занимался в лаборатории. Подготовившись к завтрашнему семинару по философии, знакомился с новыми, разработанными на оборонном предприятии "Орион", универсальными электронными блоками. У истоков появления блоков стояли сотрудники их кафедры и института физики Академии Наук. На стене электрические часы чуть слышно отщелкивали минуты. Было без двух минут одиннадцать вечера. Вспомнив, что в Дворце Съездов в Москве сегодня чествовали космонавтов, прибавил громкость, в стоящей на тумбочке, радиоточке.
  - Ксюша, вероятно, давно в Белграде ... А может уже десятые сны видит ...
  Прозвучал сигнал начала нового часа. Два тире и точка.
  - Буква "Г". - навязчиво пронеслось на автомате в мозгу.
  - Говорит Москва! Передаем последние известия! Крушение самолета Советских ВВС ИЛ-18 в Белграде. При заходе на посадку в аэропорту Белграда (Югославия) произошла авиакатастрофа. В результате крушения погибла советская военная делегация, летевшая на празднование 20-летия освобождения Белграда от немецких оккупантов. Перед приземлением на взлетно-посадочную полосу самолёт по неустановленной причине отклонился от курса, столкнулся с горой Авала в 180 метрах от её вершины и взорвался. В результате катастрофы погибли 18 человек, в том числе 7 членов делегации и 11 членов экипажа ... (Это было единственное сообщение по радио, которое больше не повторяли. Радио, телевидение, газеты молчали. Словно ничего не было). Сообщение, как и тысячи услышанных ранее, лишь слегка коснулось сознания. Через мгновения оцепенение овладело Мироном и уже не отпускало:
  - Авиакатастрофа? Белград ... Празднование 20-летия ... Столкнулся с горой ... Ксюша-а! Девочка моя теплая! Нет! Не может быть! За что? ...
  ...Мирон Каймак, доложивший в свое время майору Зубову в Вюнсдорфе о вольнонаемной Свете, слушающей "голоса", прошел в соседний кабинет лаборатории. Включил, недавно полученный кафедрой для изучения и подбора оптимальных режимов, радиоприемник. Прошедший этапы НИР (научно-исследовательские разработки) и ОКР (опытно-конструкторские работы) последний всеволновый, еще секретный радиоприемник с комбинированными узлами (электронные лампы, полупроводники и первые микросхемы - самые последние достижения советской микроэлектроники). Суперновшеством в приемнике был блок усиления промежуточной частоты. А самым секретным тогда считался помехоподавляющий фильтр исключительно на первых советских микросхемах). Забыв изнутри закрыть лабораторию, до утра слушал все передачи "голосов" на русском и немецком языках. Прослушал несколько выпусков новостей радио "Свобода". Все те же слова: Время, место катастрофы, цель полета. Только с количеством погибших неувязка. "Радио Свобода" передала дословно: В результате катастрофы погибли тридцать три человека! Не восемнадцать! Тридцать три!
  В самолете были, выходит, еще пятнадцать человек! Пять членов экипажа и десять пассажиров! Десять пассажиров? Нет! Не десять! Одиннадцать! Один пассажир погиб, так и не родившись! Выходит они не человеки? Кто же они? Работники Министерства Обороны? Просто пассажиры, как его Ксения, позвонившая перед вылетом, что летит с дядей спецрейсом Министерства Обороны! Казалось: что может быть надежнее? Выходит, остальные не человеки? - безостановочно стучал в виски и затылок вопрос.
  (Через добрый десяток лет об авиакатастрофе под Белградом Мирон Макарович Каймак прочитал в воспоминаниях начальника центра подготовки космонавтов Н.П.Каманина (Скрытый космос.1964. 19 0ктября).
  Комарову, Феоктистову и Егорову вручили награды. Микоян и Косыгин поздравили награжденных. В ходе торжеств я узнал от Раисы Яковлевны Малиновской жуткую новость. На самолете ИЛ-18 недалеко от Белграда разбилась наша военная делегация. Погибли 17 человек, в том числе маршал С.С.Бирюзов, начальник административного отдела ЦК КПСС Н.Р.Миронов и другие товарищи. За 6 дней до катастрофы, 13 октября, этот самолет с тем же экипажем доставил из Кустаная на космодром "Байконур" космонавтов Владимира Комарова, Константина феоктистова и Бориса Егорова после их приземления в капсуле корабля "Восход-!".
  Опустив голову на стол, Мирон окунулся в полусон, в полузабытье, в полубред, как в спасение. В окнах стояла светлеющая осенняя синева, когда его разбудила уборщица. Еще не очнувшись, он сидел с открытыми глазами, не понимая, почему он здесь, в лаборатории, что здесь делает эта женщина в синем халате? Потом, сжав кулаки, заскрипел зубами. Из него вырвалось, больше похожее на звериный рык, рыдание. Уборщица попятилась и спешно покинула лабораторию ...
  Не заходя к себе, немытый, в помятом костюме направился в общежитие химфака. Дверь в комнату Ксении была приоткрыта. Забыв постучать, вошел. Несмотря на ранний час, девушки уже не спали. Сидели за столом. На четвертом, в торце стола, стуле всегда сидела Ксюша. Сейчас стул пустой ...
  Нет! Неправда!
  Ксения сейчас войдет и привычно сядет на свой стул спиной к окну! По тому, как мгновенно округлились глаза девушек, Мирон понял:
  - Они что-то знают! Говорили о нас? И расстегнутый портфель Ксении на столе ... Зачем?
  Одна из девушек достала из кармашка портфеля, так знакомую Мирону, миниатюрную записную книжку. Ксюша привезла эту книжку в августе из Вюнсдорфа, когда гостила у родителей! Девушка открыла книжку и молча протянула ее Мирону. На обороте обложки Ксениной рукой были написаны Вюнсдорфовские номера двух телефонов: домашнего и отцовского служебного. Номера телефонов были Мироны знакомыми. Он не раз провожал Ксению на переговорный пункт, откуда она заказывала разговор с Вюнсдорфом. Сунув записную книжку в карман, не прощаясь, вышел.
  В переговорной на Воздухофлотской были две дежурные телефонистки и единственный ожидающий. Вспомнив, что в Германии время сдвинуто на час позже, по срочному заказал квартиру родителей. Минут через десять из громкоговорителя раздался голос оператора:
  - Ожидающие Германию-Вюнсдорф, пройдите в четвертую кабину!
  На ватных ногах Мирон прошел в кабину. Забыв закрыть дверь, снял трубку:
  - Алло!
  - Кто звонит? - приглушенный женский голос спросил по-русски. Потом переспросил на немецком. - Wer spricht ? Wer ruft an?
  - Это Мирон! Киев ... Ксения ...
  В трубке послышалось негромкое рыдание. В жилах Мирона, казалось, застыла кровь. Почему-то налилась свинцом поясница. Появилась сильная боль в руках до самых локтей. Казалось, болит внутри костей ...
   - Нету нашей Ксюши! ... Нет! ... Она звонила перед вылетом из Москвы. Не удержалась ... Поделилась радостью. Мирон! Сынок! - в трубке раздались прерывистые короткие гудки.
  Мирон повесил трубку. Выходя из кабины, снова забыл закрыть дверь.
   Покинув переговорную, Мирон побрел к центру. Миновав памятник Щорсу, перешел Крещатик. Ноги понесли его в проходной переулок. Пять ступенек в полуподвал. Закусочная была полупустой. За прилавком в коротком белом фартуке стоял полный мужик с казацкими усами. Силился вспомнить, как звали буфетчицу:
   - Какая разница?
   Попросил налить водки, заказал пельмени. Сел за стол. Не дожидаясь пельменей, вылил в себя водку. Неподвижный взгляд уперся в глубокую царапину на голубой столешнице.
   - Ваши пельмени!
  С пустым стаканом подошел к стойке. Забрав пельмени, попросил налить полный стакан. Выпив, стал тыкать вилкой пельмени. Есть не хотелось. Была только неуемная жажда, потребность залить в себе нечто сухое и горячее.
   На стул справа грузно опустился мужчина средних лет в полинялом милицейском кителе без погон и, несмотря на теплую осень, в черной шапке ушанке.
   - Здоров!
  Каймак поднял голову. Небритое испитое лицо, отечные веки, на левой руке не хватает трех пальцев.
   - Не помнишь? А я помню, тебя зовут Мирон! Бурлака все-о помнит!
  Силясь вспомнить, Мирон напряг память. Бесполезно!
   - За политехом позапрошлым летом мы тебя уложили под елкой!
  Мирон кивнул. Из внутреннего кармана вытащил десять рублей:
   - Принеси бутылку водки и закуски. На твой вкус!
  Схватив десятку, назвавшийся Бурлакой, исчез. Прошло несколько минут. Каймак успел опорожнить стакан и съел несколько пельменей. Словно появившись ниоткуда, Бурлака стоял у буфетной стойки. Буфетчик крупными кусками нарезал хлеб, колбасу, искромсал селедку. Положив все на стол, Бурлака выдохнул:
   - Рассказывай! Какая беда приключилась?
  Каймак рассказал о своем студенчестве, Ксении, самолете, катастрофе и телефонном разговоре. Бурлака внимательно слушал:
   - Слушай, друг Мирон! Водку больше не пей! Вижу! Поешь! Выпей пива, утоли жажду! А я, так и быть ... пострадаю за тебя!
  Бурлака пил, жадно ел. Мирон расползался на глазах. Скоро уронил голову на стол. Прикончив Мироновы пельмени, Бурлака тяжело поднялся:
   - Поехали, студент!
   Очнулся Мирон затемно, под той же, приютившей его позапрошлым летом, елью. Холод, казалось, проник во все его члены, сковал насквозь. Руки, ноги сгибались и разгибались с трудом. Челюсть казалась чужой. Болела голова. Тошнило. Страшно хотелось пить и в туалет. Справив нужду, отряхнул одежду и пошел в общежитие. Двери были закрыты изнутри. Через стеклянные проемы дверей посмотрел на часы над столом вахтерши тети Дуни. Было около шести утра. Решив не беспокоить женщину, прислонился к стене и стоя задремал.
   Со скрипом открылась массивная дверь. За долгие годы службы у тети Дуни выработалась удивительная чувствительность. Ее будили шаги студентов на улице, шарканье обуви по крыльцу общежития. Она открыла дверь:
  - Входи, Мирон! Какое горе! ...
  - Знают уже! Вероятно девочки с химического приходили ...
  Петро, уложив, дрожащего от холода приятеля, тщательно укрыл, подоткнул одеяло. Подумав, сверху накинул еще свое одеяло. Сам с чайником пошел на кухню ... Закипятив воду, разбудил Мирона и заставил выпить три стакана крепкого горячего чая. Снова укрыл двумя одеялами и ушел на занятия.
   До конца недели Мирон на занятиях не появлялся. Спал до свиных голосов. Проснувшись, жадно выпивал бутылку пива. Аппетит пропал. Потом Каймак отправлялся в гастроном на Полевой. Возвращался с авоськой в которой всегда виднелась бутылка водки, несколько бутылок пива, колбаса или сыр. Первые три-четыре дня ребята из чувства солидарности выпивали с Мироном по стопке водки. Первый от угощения отказался Петро, за ним остальные ребята.
   - Мирон! Не зальешь горе водкой! Сопьешься!
   Временами Петру казалось, что Мирон пьет не с горя. Каймак превратил свое студенческое бытие в ритуал. С утра занятия, потом столовая, библиотека, лаборатория, комитет комсомола. Вечером он спускался вниз по Полевой и наполнял авоську. Часто усаживался на дальнюю скамейку в парке напротив Полевого переулка и начинал пиршество. Потом подолгу дремал. И лишь когда на парк спускался синий осенний вечер, Мирон уходил в общежитие.
   Темнело, когда, запрокинув голову, Мирон из горлышка опустошал бутылку водки, рядом раздался молодой женский голос:
   - Как же он переживает!
  Мирон оторвался от бутылки. Перед ним остановились, возвращающиеся из магазина, девчата из Ксениной комнаты.
   - Ничего он не переживает! - это был голос самой старшей девушки, поступившей в институт после техникума и двух лет работы. - Переживают не так! Алкоголик! Размазня!
   Следующим вечером, впервые за месяц после гибели Ксении, Мирон ужинал в студенческой столовой ...
  Первые шаги
  Мирон жил, как заведенный автомат. Его маршрут был очерчен общежитием, кафедрой, библиотекой и столовой. В сравнении с другими ребятами, поступившими в институт после армейской службы, учеба ему давалась легко. Особое удовлетворение приносили занятия в лаборатории. В отличие от однокурсников, строго следующих инструкциям и методическим рекомендациям, Мирон, с одной стороны, осознанно стремился к чистоте физического эксперимента, с другой, самостоятельно менял условия и изучал влияние различных факторов на конечный результат.
   Если большинство студентов под руководством преподавателей проводили научно-технические эксперименты прикладного плана, Мирона влекло углубленное исследование фундаментальных вопросов методологии научных исследований. Его вниманием овладели проблемы организации экспериментальной практики и стабильной воспроизводимости эксперимента в физике, влияния различных факторов на конечный результат эксперимента в любой области электроники. Он начал изучение литературы по теоретическим основам интерпретации полученных результатов и определения статистической погрешности. Конечной целью была все та же чистота эксперимента, как основа достоверности научного поиска. Мирон поделился своими мыслями с профессором Харитоном Ефимовичем Холодовским. Тот надолго замолчал. Потом сказал:
  - Это целая философия! Если хочешь, наука наук ... Это проблема относительности и абсолютности научного познания. Начать следует с базовых основ методологии научного исследования. Дерзай! Но не забывай еще об одном, о времени. О времени, как о философской категории и физической величине. Жизнь коротка ...
  Увлечение теоретическими основами методологии физического исследования не осталось незамеченным. Доклады Мирона Каймака на студенческих конференциях и форумах молодых ученых отличались объемностью и глубиной интерпретации полученных данных. В своих выводах студент Каймак всегда оставлял место для пункта, в котором обосновывал необходимость решения вытекающих из доклада задач на уровне концептуальных проблем, реализуемых на уровне идей. Некоторым многое было непонятным, но этим самым часто внушало уважение к докладчику. О Каймаке заговорили, как о перспективном молодом ученом, поставившим во главу угла степень новизны исследования. Повторяемость решения проблемы стала критерием достоверности достигнутых результатов.
  Не обошлось без неприязненности. Группа молодых преподавателей кафедры физики присвоила студенту кличку "Фи-фи", что, в отличие от бытовавшего в те годы выражения "физик-лирик", означало "физик - философ". Кличка быстро распространилась с легкой руки доцента, принимавшего в свое время у Каймака вступительный экзамен по физике. Тогда негласным условным знаком на экзаменационном листе экзаменатор получил, неизвестно от какой инстанции института, указание оценить знания абитуриента на "отлично". Кличка к Каймаку приклеилась надолго.
  Вместе с тем, с конца шестидесятых, задолго до появления локальных компьютерных сетей, Мирона Каймака, как будущего профессионала, способного обеспечить нетрадиционный многогранный охват решаемой проблемы и умеющего правильно поставить цели и найти эффективные способы их достижения, стали называть системщиком.
  Работа в библиотеке не ограничивалась изучением монографий, научных статей, тезисов докладов, переводов иностранной литературы. По совету заведующего, недавно созданного при институте, патентного отдела, Мирон изучал и по разделам тщательно систематизировал имеющиеся отечественные и зарубежные приоритетные наработки. Редкий патентный поиск не заканчивался оформлением заявки в Государственный комитет по делам изобретений. Сотрудники кафедр недоумевали. Подчас недели и месяцы патентного поиска не давали им выхода на собственное изобретение. Каймак же, вникнув в суть чужого изобретения, непонятным наитием находил в формуле, незамеченные самим автором, резервы новаций. Тут же рождалась формула очередного изобретения.
  Все было предельно просто! Понятие изобретения включает триаду: новизна технического решения, существенность отличия от выбранного прототипа и полезность изобретения! Неважно, велика ли доля новизны в техническом решении. Важно ее показать! Главное, чтобы отличие преподнести существенным! И полезность, то есть применение обосновать убедительно. Применение - использование. Использование - польза, полезность ... Корень один!
  В какой-то момент удачливого изобретателя осенило. При изучении уже известных изобретений в его мозгу вне желания включалась система поиска, анализа и творческого синтеза технических решений. Матрицей его системе послужил алгоритм мышления разведчика, усвоенный им на офицерских спецкурсах в Вюнсдорфе. И это еще не все! Заявку пока желательно подавать следует в соавторстве! Пока! Одиноким безвестным изобретателям отказывают чаще! И заявителем должен выступить не автор, а учреждение, институт, Академия. Так весомее. Плюс, не дожидаясь заключения от головных учреждений, сопроводить заявку минимум двумя отзывами! Нацелить в нужном направлении рецензентов!
  Пути господни неисповедимы
  Периодически какой-то внутренний импульс заставлял Мирона спуститься по боковой аллее парка до памятной скамейки. Вспоминая Ксению, он подолгу сидел, пытаясь воспроизвести в памяти ее образ. Как и три года назад, лицо ее, как в струях ливня, все чаще расплывалось, теряло свои характерные очертания. Несколько оставшихся фотографий Ксении были далеки от оригинала. Кроме того, по выражению самой Ксении, она не была фотогеничной и не любила фотографироваться. Образ ее постепенно размывался временем. Оставалась светлая грусть.
  Начинало темнеть, когда, не спросив разрешения, кто-то присел рядом. Слишком близко. Незнакомые так не садятся. Боковым зрением Мирон уловил, что это был средних лет мужчина. Не студент, на преподавателя не похож... В груди Мирона закипало раздражение, желание подняться и уйти в общежитие. В это время раздался приглушенный голос:
  - Здравствуй, лейтенант Каймак!
  Мирон узнал бы этот голос из тысячи. Он вспоминал его довольно часто, почему-то особенно в последние недели:
  - Забыли? И слава богу ...
  Не поворачивая головы и стараясь не напрячься, не вздрогнуть, Мирон так же тихо произнес:
  - Здравия желаю, товарищ майор!
  - Подполковник, Мирон ...
  Подполковник Савин был одет в темно-серую тройку. Галстук то-ли красный, то-ли бордовый. В сумерках не разобрать. Светлая рубашка.
  - Здравия желаю, товарищ подпол..!
  - Николай Петрович! Мирон Макарович ... Понял, что ты освоился. Плюс комсомольская работа, наука ... Приветствую! Поставлена задача столбить ведущие в науке должности нашими кадрами.
  - Стараюсь, Николай Петрович!
  - Меня перевели в Киев. Полагаю, что это надолго. Характер нашего общения остается прежним. Ты не рядовой информатор. Ты штатный сотрудник ... Привыкай! В соответствии с штатным расписанием у тебя, кроме стипендии, будет оклад. Учитывая твое студенчество, нагрузка твоя будет небольшой, но насыщенной, важной ... У тебя пока будет только три сотрудника. Сведения, полученные от них, будут плотно перекрываться информацией из других источников. Нам ошибаться нельзя!
  - Нужна достоверная информация о каналах утечки секретных материалов по незащищенным патентом и авторскими свидетельствами разработкам, о набирающей силу коррупции, как при поступлении в вузы, так и подборе преподавательских кадров. Сватовство, кумовство, блат, как и принцип "рука руку моет", должны быть как на ладони. Остальное не наше дело. Устранением этих уродств будут заниматься другие службы.
  Плюс националистическое движение. Это выходит на первый план. В западных областях находят схроны с оружием и боеприпасами послевоенного производства. Продукты питания, сырокопченые колбасы, сыры, консервы, постоянно обновляются. К отдельным схронам тянутся подземные силовые кабели. Ведется подрывная работа среди преподавательского состава ВУЗов и студенческой среды. Одним из твоих негласных сотрудников будет декан.
  - Как же так? Я студент, а он декан, заслуженный, лауреат!
   - Декан - генерал в своей епархии. В нашей службе он рядовой. И, случается, генералы часто забывают, какие обстоятельства помогли им получить генеральскую должность в другой ипостаси. А ты уже кадровый офицер! Привыкай, уживайся в таких отношениях! Не ты первый!
   Мирон понял, что сведения, получаемые от его информаторов он обязан систематизировать и перепроверять. Он допускал, что и его работу, в том числе по агентам, будут анализировать другие. Возможно, его же подопечные. Проверяемые будут проверять его, проверяющего ...
  Почти три года было спокойно! И снова!
  Во рту и глотке Мирона пересохло, густая слизь приклеила язык к небу, в горле противно запершило. Он вспомнил, с каким вожделением на этой самой лавочке он крупными глотками вливал в себя пиво. У него судорожно дернулся вверх кадык. Это движение не ускользнуло от Савина:
  - Еще одно ... Ты родился не для употребления алкоголя. Просто ты такой, таков организм, такова твоя реакция. Другие себе позволяют, а тебе нельзя! Иначе, Мирон, алкоголь употребит тебя ... Я не беру в рот этого зелья со студенческих лет, с тех пор, когда был на практике в Иране. Там сплошь трезвенники. Только курят, как черти. Нюхают, правда ... Я не пью и не чувствую себя обделенным судьбой. Просто необходимо скорректировать и поставить во главу угла, наряду с профессиональными, и личные приоритеты. И последнее. Никогда не распивать алкоголь с информаторами. Встречаться будем только на квартирах. Адрес и время я укажу. Встречи с информаторами по устным паролям. Первый номер по вторникам, второй по четвергам, третий в пятницу. На случай экстренной встречи за оконную ручку над твоей кроватью вставишь свернутую газету или позвонишь. Номер сообщу позже ...
  Во вторник после второй пары Мирон попросил декана принять его по неотложному вопросу. Профессор неохотно согласился:
  - У меня на это время назначена встреча. Да ладно! Заходи! До пятнадцати успеем ...
  В течение нескольких минут Мирон обстоятельно, и вместе с тем, оперативно оговорил нерешенные проблемы. Протянул заявление на имя декана от однокурсника, получившего в сессии тройку, с просьбой назначить стипендию. Декан спешно сунул заявление в папку:
  - Поможем! - взглянув на стенные часы, спросил: - Все?
  Секундная стрелка приблизилась к двенадцати. Мирон вполголоса назвал пароль. Декан целую минуту молча следил за секундной стрелкой. Потом вздохнул:
   - Пути господни неисповедимы ...
  Плох тот солдат...
   Как во время службы в армии Мирон не представлял себя вне вооруженных сил, так и сейчас, он не видел себя вне факультетской лаборатории. В городе бывал крайне редко. Свой выход в город по известной причине ассоциировал с переулком у Бессарабки и закусочной. Ребята ходили в кино, некоторые стали увлеченными театралами. Многие образовывали семейные пары. Однокурсницы всерьез и в шутку приглашали Мирона на танцы. Танцевальные вечера у него вызывали неприятные ассоциации с домом культуры швейной фабрики в Оренбурге. За четыре года, побывав один раз при поступлении, так и не удосужился сходить, в, расположенный через проспект, зоопарк.
   Все Софийские достопримечательности от площади, собора до колокольни, музеи, Михайлов монастырь, Золотые ворота, Сиреневая горка ... За исключением Печерской лавры, увиденной перед первым курсом, все исторические места остались вне внимания студента Каймака. Поймал себя на мысли, что и в лавру не сможет пойти. Боялся разрушить в своей памяти светлое лицо, поднимающейся из темноты подземелья, Ксении. Да и сама Ксения медленно уходила в забвение. Все чаще он не мог вспомнить ее лица.
   Лаборатория стала его домом. Если был занят допоздна, оставался до утра на кушетке в лаборантской. После четвертого курса декан, он же заведующий кафедрой профессор Холодовский пригласил Мирона в свой кабинет.
  - Пора выходить в свет. У тебя позади завидный патентный поиск, приличный задел по теоретическим основам методологии научных исследований и анизотропии свойств полупроводниковых кристаллов, достаточно публикаций и авторских свидетельств. Пора подумать об оформлении кандидатской. Глиняный с пятого курса - талантливейший парень, но слишком широко раскинул свои сети. Самое интересное ... На кандидатскую материал размытый, а докторская при доработке получится талантливая. Парадокс!
  - Не рано ли думать о диссертации, Харитон Ефимович!
  - Рано не бывает. Бывает поздно! Возьми Алексея Арсентьевича Корсуна! Двадцать шесть лет, кандидат наук, уже доцент, на всех парах гонит докторскую. Я подал его кандидатуру как резерв на заведование кафедрой. А может вторую откроем! Положим, сначала курс, потом кафедру жидко-кристаллических полупроводниковых сплавов. На пятки Корсуну наступает Глиняный! Ты чем хуже? Методику электролитно - плазменного насыщения полупроводниковых сплавов позаимствуешь у Делиевой. В Академии Наук я вопрос утрясу. Разрешат использовать и методику и аппаратуру. Дерзай!
  Покинув кабинет, Каймак долго бродил по парку. Беседа с Харитоном Ефимовичем разбудила в душе Каймака подспудные, спрятанные на самом дне души и до сих пор дремавшие приоритеты. То о чем он втайне мечтал, и боялся в этом себе признаться, шло в руки самостоятельно. Он был уверен: декан будет на его стороне. То, что он в себе раньше давил, прятал, вдруг оказалось востребованным. Власть! ...
  - Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом! Почему нет!
  На прошедшей недавно отчетно-выборной конференции института студента Каймака избрали членом парткома института. Секретарем парткома, по рекомендации ЦК Компартии республики, была избрана фронтовичка, бывший третий секретарь Житомирского обкома. Тут же, проведя открытое заседание парткома, по предложению проректора по учебной работе, Мирон стал заместителем секретаря парткома по учебной работе. Закрытие партийной конференции ознаменовалось тысячеголосым воодушевленным исполнением "Интернационала".
  Мысли Мирона вернулись к возможным конкурентам. Итак ... Глиняный ... В школу пошел пяти лет. Среднюю школу окончил с золотой медалью в пятнадцать. Поступил в институт. До третьего курса занимался только учебой. С четвертого увлекся кремний-германиевыми сплавами. Интересно ... Как это? Кандидатская расплылась, а докторская будет уникальной! К тому же два авторских свидетельства ...Корсун ... Его ровесник ... Уже доцент. После лекций, семинаров и лабораторных занятий мечется между кафедрой, институтом физики Академии Наук и Патоновским институтом электросварки. Сам о научной работе не распространяется, но утверждают, что работа связана с космическими и оборонными технологиями.
  На правах заместителя секретаря парткома и по своим, уже наработанным, каналам выяснил, что родители Корсуна и дядя в сорок девятом были репрессированы. Десятилетний Алеша в ту ночь спал у бабушки. Сообразив, что ее дочь с мужем "поднимают на Сибiр", старушка спрятала внука в огромную скриню (сундук) и укрыла подушками. Так и провел ночь Алеша. Потом стало трудно дышать. Кричать и стучать боялся. Нащупав на дне скрини немецкий штык, догадался просунуть лезвие под тяжелую крышку и дать доступ воздуху. В пятьдесят пятом мама вернулась одна. Отца придавило сосной на лесозаготовках. Комсомольцем никогда не был. В партию не вступает. Утверждает, что еще не "созрел".
  - С Корсуном все ясно. Вот только как в доценты пролез, беспартийный? Ладно ... И с Глиняным погодим. Время пока есть!
  Пора обживаться своими людьми, которые должны помнить, что своим продвижением они обязаны ему, Каймаку. Тем более, что на последней встрече Савин поставил задачу расширить круг своих информаторов. Только работать с каждым отдельно. Таковы правила работы с агентурой. Каждый должен знать только его, иметь выход только на него, Каймака. Действовать осмотрительно, не давать повода заподозрить, куда идет информация. Привлекать из тех, кто в свое время оступился и, кого он в свое время выручил, помог с общежитием, стипендией... Приемы вербовки Каймак усвоил на спецкурсах в Германии.
  Что это было?
  Перед зимней сессией в аудиториях института, на лестничных клетках, в туалетах, а то и просто на скамейках в парке появились, кем-то разбросанные, отпечатанные под копирку на пишущей машинке, листовки. Выяснилось, что листовки были разбросаны и наклеены во многих ВУЗах, научно-исследовательских институтах Киева, в институтах Академии Наук. В них говорилось о засильи москалей и жидов в науке. Сообщалось о достижениях и самодостаточности украинской науки, необходимости учреждения в Киеве автономного аналога Союзного Госкомизобретений - Украинского государственного комитета по делам изобретений и открытий. Ниже были приведены данные о количестве отказных решений украинским исследователям и, практически одновременно, о регистрации и признании изобретениями и открытиями по указанным тематикам и аналогичной формулой заявок коренных москвичей.
  Вместе с тем, в листовках обосновывалась необходимость образования на Украине отдельной Высшей Аттестационной комиссии по утверждению защищенных диссертаций на соискание ученой степени кандидатов и докторов наук и присвоения ученых званий доцента, профессора, члена-корреспондента и действительного члена Академии наук. Отдельным пунктом в листовке был призыв не посылать ежегодные и перспективные планы научно-исследовательских работ на утверждение в Союзные головные научные учреждения. В качестве доказательства были приведены данные о том, как из планов научно-исследовательских институтов Союзных республик отбирают самое ценное и актуальное. При преимущественном финансировании союзных научно-исследовательских институтов запланированные работы выполнялись в Москве быстрее и на более высоком организационном и технически качественном уровне. Перечислялись крохотные государства, имеющие собственные патентные институты: Швейцария, Люксембург, Мальта, Лихтенштейн и другие ... В конце воззвания был лозунг:
  - Хватит кормить идеями москалей! Москалям хватит Москвы!
  На субботу Мирону Каймаку была назначена встреча на одной из конспиративных квартир. Говорил в основном подполковник Савин:
  - Экспертиза листовок показала, что распространяли только копии. С помощью сравнительной технической экспертизы выяснили, что шрифты на машинке перепаяны минимум с десяти, а то и больше списанных и сданных на переплавку печатных машин Львова, Ужгорода, Винницы и Одессы. Некоторые печатные машины были списаны еще до войны. Помогли, бессрочно хранящиеся у нас и в МВД, оттиски образцов. Как минимум одна пишущая машина осталась неустановленной.
  - Во главе стоят не мальчики из ремесленных училищ или студенты и даже не из "западенского лисового братерства". Это люди посерьезнее. Скорее всего сидят в кожаных теплых креслах и носят партийные билеты. Это те, кто рвется к власти и дополнительной жирной кормушке. А дети только исполнители.
  - Наверняка у них своя контрразведка. Возможны отставники, пенсионеры и отчисленные профессионалы, потому будь внимателен. Еще одно. Достоверно вышедшему на след авторов и распространителей этой листовки сотруднику органов госбезопасности полагается внеочередное присвоение воинского звания. В поисковых мероприятиях задействовано большое количество людей. Шанс найти ничтожно мал. Случайность маловероятна. Но вопрос остается на контроле. - Савин поднял указательный палец вверх.
  В шестидесятых копировальные машины были относительной редкостью. Казанский оптико-механический завод выпускал ротационные электрографические машины (РЭМ). Грозненский завод полиграфических машин под маркой "ЭРА" выпускал малоформатные аппараты, работающие не только с рулонной, но и с листовой бумагой.
  В те годы копировальная аппаратура стояла на учете и была под пристальным вниманием первых отделов учреждений (КГБ). На выходные и праздничные дни помещения опечатывались. Студентам они были недоступны. Но не зря говорят, что голь на выдумки хитра. Освоенный со школы, метод копирования был предельно прост. В ученическую ручку вместо пера вставляли зуб от расчески и через копирку передавливали нужные рисунки, технические чертежи, схемы и печатные платы. Часто методом пользовались любители-радиоконструкторы. С армейских времен схемы из журнала "Радио" и других изданий копировал и Мирон.
  Мирону понадобилось скопировать, опубликованную в иностранном журнале, схему электронного преобразователя частоты импульсов. Журнал необходимо было вернуть утром. Недавно установленная в библиотеке копировальная "ЭРА" была опечатана на ночь. Поскольку схема была несложной, Мирон решил скопировать ее от руки. Копирки у него не было, на Мирон помнил, что у запасливого Петра Стецулы в папке лежала копирка нескольких цветов. Открыв папку, вытащил черную копирку. По неистребимой привычке проверять степень износа бумаги, посмотрел на свет и замер. На копирке был пробит единственный четкий след, так знакомой ему листовки ...
  Мирон почувствовал, как его бросило в пот. Аккуратно вложив лист копирку на место, завязал тесемки папки. Папку положил на место. Вспомнив, слегка повернул. В таком положении папка находилась, когда он открыл ящик стола. Пересел на свою койку.
   - Повезло, что один в комнате. - пронеслось в мыслях.
  Четыре года в одной комнате! Вступительные экзамены, занятия в лаборатории, Ксения, кровянка с томленым луком ... Вспомнил, как Петро выталкивал однокурсника в коридор, когда у него в гостях была Ксения, как Петро менял последние пять рублей и три из них одалживал до стипендии ему, Мирону Каймаку. Вспомнил, как Петро больше недели подкармливал одногруппника, в одночасье проигравшего в покер месячную стипендию. Выигравший, безмятежно положил деньги в карман и спокойно удалился. Присутствовавший при проигрыше, Петро сокрушенно качнул головой и целую неделю ежедневно покупал по две бутылки кефира и хлеб за 16 копеек. Так и питались вдвоем: утром и вечером по четвертушке хлеба и по стакану кефира.
   Все промелькнуло и исчезло ... На место воспоминаний поселился страх. А если это тонко продуманная очередная проверка его, Мирона? Сам Петро в мыслях Мирона оставался где-то далеко, и вроде ни при чем. А если Петро тоже сотрудничает? Что будет с Петром, Мирон даже не думал. Что будет с ним? С Мироном Каймаком? Каймак не Стецула! Все его существо заполнил безотчетный страх ... Пронзительный, леденящий ... И тут же: вышедшему на след авторов и распространителей этой листовки сотруднику органов госбезопасности полагается внеочередное присвоение воинского звания.
   Еще раз осмотрев комнату, тумбочку Петра Стецулы, покинул комнату. Спустился по Политехнической до станции метро. Крайняя будка была свободной. Опустив монету, набрал номер. Трубку сняли сразу. Не представляясь, назвал несколько цифр.
   - Зубр!
   Покинув телефонную будку, перешел на противоположную сторону Брест-Литовской. У входа в зоопарк всего несколько недель назад была установлена бронзовая фигура зубра. Несмотря на недавнее появление, фигура приобрела известность, особенно у молодежи. Сейчас свидания влюбленных назначались у зубра. Через минут пятнадцать, не доезжая остановки, остановилось такси. Из машины вышел человек средних лет. Мирон вышел из-за бронзовой фигуры. Миновав переулок, свернули на Василевскую.
   - Что стряслось? - голос приехавшего казался недовольным. - Рассказывай!
  Мирон обстоятельно рассказал о находке в папке однокурсника.
   - Ошибка исключена?
   - На просвет читается легко. Это листовка!
   - Ложись спать! Все как обычно ...
   Под утро в правом крыле второго этажа общежития случилось короткое замыкание. Когда студенты уходили на занятия, у распределительных коробок в коридоре работали, вызванные извещенным комендантом, два электрика. Прозванивали провода, искали место замыкания. Проверив коридор, попросили дежурную открыть комнаты. Вскоре поврежденная сеть была восстановлена, загорелись лампочки. Проверив все розетки, электрики покинули здание общежития.
  После обеда Петро Стецула вернулся с занятий. Переодевшись, решил пойти пообедать. В это время в дверь постучали.
  - Да! Войдите!
  Войдя, гости попросили Петра открыть папку. Студент был совершенно спокоен. Развязал и открыл папку.
  - Это ваши бумаги и копирка?
  - Да! Мои!
  Общежитие гости с Петром Стецулой покинули через запасной выход.
  Мирон, не зная о дневном визите гостей, ушедших с Петром, с нарастающим внутренним напряжением ждал последующих событий. В памяти сохранилась история с помпотехом Марченко в Оренбурге, кадровый цунами, который смел с высоких должностей офицеров Группы советских войск в Германии.
  Петро Стецула появился в общежитии ближе к вечеру. Возвращение Стецулы Мирон воспринял двояко. С облегчением и настороженностью. Переодевшись, Стецула улегся в койке поверх покрывала. Без того малоразговорчивый, заложив руки за голову, долго молчал. Мирону показалось, что Стецула уснул с открытыми глазами. Отреагировал ли Савин? Если не отреагировал, то почему? Если принял меры, почему Стецула на свободе? Почему молчит? Очередная проверка или ему, Мирону, удалось ухватить ниточку, распутывая которую органы выйдут на авторов листовки? Улучив момент, когда Петро вышел на кухню за чайником, Мирон выдвинул ящик стола. Папки не было. Куда делась папка? Вопросы роились в голове Мирона и ни на один из них не было вразумительного ответа.
  Дни сменялись неделями. К концу второго месяца Мирона на конспиративную квартиру вызвал к себе Савин.
  - Для начала поздравляю с присвоением внеочередного воинского звания, товарищ капитан!
  - Служу ... Спасибо, Николай Петрович! Но почему капитан? За что?
  - Два месяца назад тебе было присвоено очередное звание старшего лейтенанта. Но у нас тоже водятся бюрократы. А звание капитана присвоено за выход на авторов памятной листовки.
  Мирон отказывался что либо понимать. Почему тогда Петро Стецула на свободе? Выходит, он сотрудник или сейчас завербовали? Как в папке Стецулы оказалась копирка с тисненной листовкой? Куда делась сама папка?
  В мыслях Мирона прозвучала, произнесенная деканом, библейская фраза из послания апостола Павла к Римлянам:
  - Пути господни неисповедимы ...
  Синдром кукушонка
  После защиты диплома на "отлично" Василию Глиняному была предложена должность старшего лаборанта кафедры. Вместо заболевшего старейшего ассистента кафедры Василю пришлось взять на себя его группы. Одновременно Василий Иванович сократил объем самой диссертации, сделал ее более компактной и соответствующей требованиям, предъявляемым к диссертациям на соискание ученой степени кандидата технических наук. Мирон Каймак понял, что основной момент он упустил.
  - Как притормозить защиту?
  Найти решение помогла сама жизнь. Остался в прошлом хрущевский угар по сокращению вооруженных сил. Уволенными в запас оказались более одного миллиона призванных на действительную службу. Плюс офицеры и старшины. Итого миллион и двести тысяч. Уже через 5-6 лет в войсках почувствовалась нехватка командного состава. Особо остро возник дефицит младших офицеров на взводном и ротном уровнях. Резко возросло техническое оснащение вооруженных сил. Канула в лету доктрина боя, где лейтенант, поднимая бойцов в атаку, бежал впереди цепи. В армии стали востребованы технически грамотные офицеры.
  Тогда и был принят закон о призыве в ряды вооруженных сил недавно закончивших ВУЗы офицеров запаса. На два года из общества вырывались преподаватели ВУЗов, агрономы, математики, физики, юристы и врачи. Как заместитель секретаря парткома по учебной работе, Мирон Каймак был в самой гуще событий. Руководство института старалось сохранить педагогический и научный потенциал коллектива. В военкоматы представляли списки нерадивых, неугодных, неспособных к научной и педагогической деятельности сотрудников призывного возраста. Но военкоматы сами владели информацией об офицерском резерве. Начиналось "перетягивание каната", завершающееся торгом.
  С факультета предполагалось призвать двух ассистентов. Одним из них оказался Василь Глиняный. Весной ему исполнилось двадцать. Это была лакомая приманка. Совсем юный, отличник, с высшим образованием специалист был более перспективным для призыва. Из такого, если поработать, поощрить и пообещать, за два года можно выковать кадрового офицера. Часть призванных оставались в армии. Призыву Глиняного воспротивился декан, он же научный руководитель, партбюро факультета и научная часть института. В открытую идти против собственного шефа Мирон Каймак не осмелился. К рассмотрению были представлены кандидатуры еще двух ассистентов, так называемых, пристяжных.
  Подошло время медицинской комиссии. У одного кандидата обнаружились, не выявленные ранее, грубые нарушения на электрокардиограмме. У второго ассистента, рослого красавца-гуцула с вислыми длинными, цвета вороньего крыла, усами на медкомиссии оказалось такое высокое давление, что кардиолог в призыве категорически отказал. Обоим была определена степень годности в вооруженных силах: не годен в мирное время, годен к нестроевой службе в военное время. Поговаривали, что у гуцула давление было нормальным. Но неведомым способом аутотренинга он мог на короткое время поднимать зашкаливающее артериальное давление.
  На пути к вершине оставался единственный возможный конкурент. Им был Алексей Арсентьевич Корсун. Готовую докторскую диссертацию Корсун подавал к защите два раза. Каждый раз по различным причинам в приеме к защите диссертации ему отказывали. Основной консультант Борис Евгеньевич Патон, тогда Президент Академии Наук Украины, при всей своей интеллигентности и деликатности был взбешен. Тема диссертации по согласованию с Министерством Обороны была объявлена закрытой. Защита, о ней Каймак не ведал, состоялась в Московском государственном техническом университете им. Н. Э. Ба́умана. По возвращении в Киев Корсуна перевели заведовать научно-техническим отделом космических технологий института электросварки АН УССР. Так, еще не закончив ВУЗа и не став кандидатом наук, Мирон Каймак устранил сразу двух возможных конкурентов.
  Через добрый десяток лет Мирон Макарович Каймак, декан факультета и заведующий кафедрой радиоэлектроники политехнического института принимал участие в работе Всесоюзного конгресса по фундаментальным и прикладным вопросам жидко-кристаллических сред. В перерыве между заседаниями свежеиспеченный профессор Каймак едва не столкнулся в вестибюле с академиком Патоном. При встрече доброе, по-детски улыбчивое лицо мэтра науки не изменилось. Его кроткие, чуть прищуренные глаза смотрели прямо. Мирон Макарович почувствовал, что с виду мягкий наивный взгляд просвечивает его насквозь, до самой диафрагмы, до нудьги в костях. Ему, как когда-то под взглядом капитана Савина в Оренбурге, захотелось в туалет.
  - Вычислил! Как? По каким каналам пробил? Странный ... Ни разу не попытался мстить! ...
  С информаторами не пить
  Защита диплома проходила в актовом зале факультета. В заключении по защите диплома было указано, что дипломный проект Каймака после доработки и некоторых дополнительных исследований прикладного плана, рекомендовать как работу, соответствующую требованиям, предъявляемым к диссертациям на соискание ученой степени кандидата технических наук.
  На заседании комиссии по распределению выпускников факультета Мирону Каймаку была предложена работа в качестве ассистента на родной кафедре. После распределения, глубокой ночью, случайно очутившись у газетного киоска между учебным корпусом и общежитием, прохожие могли наблюдать удивительное, хоть и неприглядное зрелище. Со стороны станции метро по центральной аллее Политехнического парка, вычерчивая синусоиды и поддерживая друг друга, шли двое пьяных. Один из них, среднего роста, плотного телосложения, одетый в серый макинтош и с, такого же цвета, фетровой шляпой на голове, поддерживал высокого худощавого молодого человека с непокрытой головой в, модном в те годы, болоньевом плаще.
  Старший подталкивал молодого в сторону лабораторного корпуса. Сопротивляясь, молодой размахнулся и сбил с головы старшего шляпу, которая в полете зацепилась и повисла на одной из веток розового куста. После долгих препираний, вновь, любовно поддерживая друг друга, пьяные направились в сторону лабораторного корпуса. Старший собственным ключом открыл боковую, служащую запасным выходом, узкую дверь. Затем была долгая возня с, запираемым изнутри, замком. Пьяными были выпускник факультета капитан Каймак и его информатор - декан, профессор Холодовский. Начинало светать, когда профессорскую шляпу с розового куста снял и надел на свою голову, случайно проходивший мимо, бомж.
  Кандитатская
  В круговерти занятий со студентами, работой в лаборатории и институте физики Академии наук прошел, пожалуй, самый спокойный и размеренный за прошедший период, год. Подполковник Савин не тревожил. За год Мирон Макарович Каймак проделал серию экспериментов, реструктурировал работу и подготовил к защите кандидатскую диссертацию.
  Документы по защите диссертации Мирона Каймака приняла его коллега, секретарь специализированного Совета Валентина Андреевна Делиева. Подготовившая к защите докторскую диссертацию по вопросам влияния физических факторов на возможности электролитно-плазменного насыщения полупроводниковых сплавов, была полностью в курсе исследования Каймака. Более того, в свое время она любезно предоставила Мирону, разработанные ею совместно с покойным мужем методики эксперимента. Оригинальная технология Делиевых, использованная на сплавах Каймака, стала доброй половиной его кандидатской диссертации.
  Валентина Андреевна оказалась старше Мирона всего лишь на два года. После защиты кандидатской вскоре была назначена ученым секретарем специализированного совета по защите диссертаций. Все инструкции ВАК, казалось, были разложены в ее голове по ячейкам. Она никогда ничего не забывала, и в нужный момент вытаскивала из своих анналов памяти нужную информацию. Ее предшественник был придирчивый педантичный, старый доцент, закончивший институт задолго до войны. Он был поражен тем, что впервые в своей практике не мог придраться к оформлению диссертации и сопроводительных документов соискателя Делиевой.
  История назначения Делиевой на должность ученого секретаря специализированного совета по защите кандидатских и докторских диссертаций примечательна. Перед госпитализацией на плановую операцию, доцент выбрал Делиеву в качестве временной преемницы. Операция, за ней вторая, потом длительное восстановительное лечение затянулись. Когда старый секретарь вышел на работу, оказалось, что за время его отсутствия были защищены три кандидатских и одна докторская диссертация. Претензий по оформлению соответствующих документов не было. Беспорядочно заваленный бумагами кабинет ученого секретаря Валентина Андреевна привела в порядок, установила новую мебель. Старый доцент самостоятельно отказался от должности и вернулся в преподавательской работе. В качестве его преемника окончательно утвердили Валентину Андреевну Делиеву.
  Покойный муж Валентины Андреевны, профессор Рустам Алиевич Делиев, намного старше жены, был заведующим лабораторией ионо-плазменных технологий Академии Наук. Часть разработанных и внедренных наработок были засекречены, так как имели прямое отношение к развивающимся космическим технологиям и оборонной промышленности. На лейпцигской ярмарке коллективом института физики были выставлены запатентованные и уже опубликованные в открытой печати технологии и агрегаты для ионо-плазменной обработки материалов. Профессор в тот день был занят в других павильонах с коллегами из Бауманского института. С основами плазменных технологий и результатами их внедрения в промышленное производство западных коллег знакомил его заместитель. Завербованный там же представителями спецслужб запада, заместитель Делиева за копеечную плату выдал секретные, подготовленные к подаче в Госкомизобретений технологии, которые уже через несколько дней были запатентованы в Великобритании.
  Разразился скандал на уровне Союзного правительства и Комитета Госбезопасности. Профессора Делиева свалил обширный инфаркт миокарда. На вторые сутки профессор скончался. Следствием был установлен истинный виновник утечки информации. Последовало немедленное увольнение, арест, потом был суд. В результате предательства государству нанесен ущерб в десятки миллионов долларов, а страной было утеряно приоритетное право патентообладателя уникальной технологии. Единственной дочери Рустама Алиевича и Валентины Андреевны тогда едва исполнилось три месяца.
  Просмотрев диссертацию и материалы к ее защите, Валентина Андреевна посоветовала дополнить справочные материалы и подать работу на внутреннюю защиту. Согласовав с профессором Холодовским кандидатуры официальных оппонентов, предложила направить работу на внешний отзыв о научно-практической ценности диссертации в другое учреждение.
  - Текст внешнего отзыва набросаешь сам. Так им будет легче ориентироваться. И сразу садись за автореферат. Я проверю сама. На будущей неделе необходимо подать на официальную защиту. На ближайшем заседании совета утвердят ведущее учреждение и оппонентов. И сразу можно отдавать в печать автореферат. По библиотекам разослать успеешь. Если с рефератом справишься до будущей недели, я протолкну защиту в ноябре. Есть окно. Иначе надо ждать января!
  - Я успею, Валентина Андреевна! Успеете ли вы проверить? Суббота, воскресенье выходные.
  - Приезжай в субботу к обеду на нашу дачу в Святошино. По Живописной до Шепетовской, не доезжая ставов. Там близко, метров пятьсот от Брест-Литовской. Слева остается угол леса, направо до озерца у дороги. Над воротами флюгер с ветрячком. Это и есть наша дача. Там и поработаем. Заодно пообедаешь с нами на свежем воздухе!
  Маленькая Ксюша
  В субботу, купив цветы и коробку конфет, Мирон к одиннадцати дернул за веревочку колокольчика над деревянной калиткой дачи Делиевых. На сигнал отликнулась небольшая лохматая дворняга. За ней к калитке спешил невысокий коренастый молодой человек в спортивном костюме. Валентина Андреевна сидела за столиком под, увитым диким виноградом, навесом. Рядом стояла молодая девушка. Женщины возились с овощами. Валентина Андреевна представила гостя:
  - Будьте знакомы. Мирон наш преподаватель. Готовится к защите кандидатской! А это мой брат Сергей, студент института физкультуры. Его жена Юля, учится в медицинском.
  - Неудобно, Валентина Андреевна! Вы заняты, а я со своими вопросами ...
   - Очень даже удобно! Мы уже заканчиваем. До обеда успею прочесть автореферат. Пообедаем вместе.
   - Мама! Мама! Кто пришел? - из камышового шалаша на берегу крохотного озерца выбралась девочка лет трех и направилась к столу. - Как тебя зовут?
   - Меня зовут Мирон! А тебя как зовут?
   - Ксюша!
  Мирон долго смотрел поверх запруды, за которой в метрах двухстах виднелось большое озеро.
   - Ты плачешь? - вернул его к действительности голос девочки.
   - Нет, Ксюша, не плачу! Я просто задумался ...
   - Давай папку с авторефератом. С овощами Юля с Сережей справятся без меня! А я тем временем вычитаю. - Валентина Андреевна направилась к дому. - Я проверю одна. Так лучше думается. Потом обсудим вместе ... А пока можешь порыбачить! Удочки на берегу под облепихой ...
   Мирон подошел к берегу небольшого озера. На его площади едва бы уместилась волейбольная площадка. Зеленоватая вода была почти прозрачной. Густой стайкой играли уклейки, изредка мелькали небольшие карасики. Мирон посмотрел на, прислоненные и скрытые в густых ветвях облепихи, орешниковые удилищи ... Раздался голос, протянувшей к нему руки, маленькой Ксюши:
   - Мирон! Подними высоко!
  Мирон наклонился и поднял девочку на руки. Ксюша прижалась к нему и обвила его шею теплыми ручонками.
   - Мирон! Ты большой! Далеко видно! А Сережа маленький!
  А Мирона захватило и не отпускало нарастающее волнение. Маленькая Ксюша источала аромат, растертого между пальцами, айвового листа. У Мирона слегка закружилась голова. Он отошел от берега:
  - Не хватает еще свалиться с ребенком в воду!
  Он попытался опустить Ксюшу на землю. Но она только сильнее обняла его шею. Не отдавая себе отчета, Мирон наклонил голову и чуть прикоснулся губами к бархатному локотку Ксюши. В ответ девочка прижалась своей щекой к уху Мирона:
   - Мирон! Ты хороший! Я люблю тебя! Ты мой папа?
  Только сейчас Мирон увидел короткую тень. Он повернул голову. Рядом стояла Валентина Андреевна. На растерянном бледном лице выделялись, ставшие круглыми, глаза.
  - Давно она стоит? Что она видела и слышала?
  Валентина Андреевна стояла, безвольно опустив руки:
   - Что я хотела спросить? Ладно! Играйте, я потом!
  Втянув голову, повернулась и пошла в дом. Ее спина ссутулилась, приподнятые плечи стали совсем узкими ...
   Ксюша не отпускала Мирона до самого обеда. Когда Юля пригласила к столу, маме пришлось долго уговаривать Ксюшу спуститься с рук Мирона. Но уселась она поближе, между Мироном и Валентиной Андреевной. Девочка, кого-то копируя, покровительствовала Мирону и все время пыталась за ним ухаживать. Обед прошел в неловком молчании. После обеда женщины, отказавшись от помощи Мирона, убрали стол. Валентина Андреевна, разложив бумаги, пригласила Мирона для обсуждения автореферата. Ксюша чинно сидела рядом с Мироном. Однако скоро, несмотря на протесты мамы, переселилась на его колено. Замечаний по автореферату было мало. Обсуждая будущий автореферат, Мирон все время ощущал на своей ноге, непривычное для него, приятно щемящее тепло маленького тельца Ксюши.
   Валентина Андреевна попросила Мирона записать номер телефона стенографистки, которая подрабатывала в выходные и праздничные дни печатанием статей и диссертаций. Мирон, поблагодарив и еще раз извинившись, стал собирать бумаги.
   - Мирон! Ты уходишь? Придешь ко мне?
  Чтобы не расстраивать девочку, Мирон пообещал навестить.
  Неожиданно, сославшись на разыгравшуюся мигрень, засобиралась Валентина Андреевна. Ксюша вдруг заартачилась и стала хныкать. Только сейчас взрослые вспомнили, что ребенок с самого утра в движении и на эмоциях. Днем ее спать не укладывали. Юля, взяв племянницу за руку, пошла в дом. Ксюша не раз оставалась с Юлей и Сергеем на несколько дней, когда Валентина Андреевна улетала на различные научные форумы.
   Мирон взял из рук Валентины Андреевны баул с зимними вещами. В троллейбусе и в метро больше молчали. Наконец Валентина Андреевна, остановившись у арки проходного двора на Ярославовом Валу, сказала:
   - Вот мы на месте! Спасибо! - после короткой паузы предложила. - На чай не зайдешь, Мирон Макарович? У меня чаи самые разные: от индийского до белого гималайского ...
  - Хочу! ... - поднимая баул, не думая, повторил Мирон, услышанное им шесть лет назад на аллее Политехнического парка. - Крепкий чай без сахара.
  Аромат айвового листа
  Валентина Андреевна открыла дверь квартиры включила в прихожей свет. Войдя, Мирон ощутил желание вдохнуть полной грудью и не выдыхать. В квартире витал аромат раздавленного айвового листа ...
  ... Пробуждение было мгновенным, волнующим и чуть тревожным, как в детстве, когда во время каникул предстояло ехать к дядьям в Зеленогорское. Слышалось приглушенное позвякивание посуды на кухне, где вечером пили чай. На противоположной стене подрагивали отраженные солнечные блики. Через спинку стула были перекинуты его отглаженные брюки. На приоткрытой дверце шкафа на плечиках висела его вечная, со студенческой поры, модная в те годы, нейлоновая сорочка. Только сейчас она отличалась от нее же прежней, неестественной ослепительной белизной.
  - Доброе утро!
  В гостинную вошла Валентина Андреевна. Она была одета в длинный до пят, цветастый халат. Мирон почему-то вспомнил, что после вечернего чая хозяйка попросила его называть ее Валей.
  - Отдохнул? Завтрак, можно сказать, готов! Свежее полотенце в ванной. Вода горячая, можешь принять душ. - Женщина, опустив глаза, деликатно вышла в коридор и, прикрыв дверь, скрылась в смежной комнате.
  Войдя в ванную, Мирон осмотрелся. Пол был влажным. Вытираясь, всмотрелся в встроенное в пол-стены, высокое, от пола до потолка, зеркало. Потер, отросшую за два дня, щетину. Выйдя в гостинную, услышал, как Валентина Андреевна, в мыслях он называл ее по прежнему полным именем, звенит вилками и ложками на кухне. Почему-то, крадучись, быстро прошел к стулу и стал одеваться.
  Завтракали больше молча. У обоих глаза были нацелены в тарелки. На миг поднимая, останавливали взгляд на лице напротив. Его взгляд был, если не растерянным, то больше вопросительным. Валентина Андреевна смущенно улыбалась. К чаю они смотрели друг на друга смелее. Во взглядах обоих сквозили вопросы, одобрение и доброе лукавство.
  После завтрака хозяйка провела гостя в библиотеку, которая служила и кабинетом. Жестом указала на, уставленные книгами, открытые книжные полки:
  - Знакомься!
  Из прихожей Валентина Андреевна говорила с кем-то по телефону. Потом раздался звонок. В гостинную вошла женщина, с которой хозяйка оговаривала объем печатных работ и сроки исполнения:
  - Срочность будет оплачена. Все в четырех экземплярах! До завтрашнего утра успеете, Соня?
  - Да. Вам работу принести в совет?
  Щелкнул замок входной двери. Стенографистка ушла. В груди Мирона поселилась неясная тревога и сомнение в реальности происходящего. В кабинет вошла Валентина Андреевна. Мирон встал. Женщина подошла к нему вплотную. Опустив голову, уткнулась лбом в его грудь. Одной рукой Мирон обнял талию, другой ласкал крупные золотистые локоны. Затем бережно распахнул полы халата ...
  Где был, когда не был?
   ... - Что будем делать?
   - Мне надо съездить на дачу забрать Ксюшу. Ей завтра в садик, а Сереже и Юле с утра в университет. Ты чем намерен заняться сегодня?
   - Мне будет место на даче?
   - Спрашиваешь? Думаю Ксюша будет рада!
   - А ты?
   - Зачем спрашиваешь? Сам знаешь! - отвернувшись, подошла к окну. - Господи! Мне еще не верится! Не думала и не гадала ...
   ... Когда они вошли во двор дачи, к ним навстречу с воплем кинулась Ксюша. За ней с радостным лаем мчался кудлатый пес.
   - Мирон! Я знала! Ты придешь ко мне!
  Сидевший к калитке спиной, Сергей повернулся. Глаза его расширились. Не то отказываясь верить глазам, то ли отряхиваясь, широко покачал головой. Из дома вышла Юля. Ее лицо было безмятежным:
   - Во время прибыли! Точно к обеду!
  Обед проходил оживленнее, чем вчера. Оживление привносила Ксения, с самого начала усевшаяся на колене Мирона. Выбирая самые мелкие грибы в сметанном соусе, накалывала их на вилку и старательно кормила Мирона. Выпив компот, повернулась к гостю:
   - Мирон! Где был, когда не был?
  На лицах обедающих в первые мгновения отразилось недоумение. Первым сориентировался Сергей:
   - Мирон был в отпуску!
  Отпуск для Ксюши был слишком весомой причиной, чтобы с ней не считаться. В отпуске мама не ходила на работу, не ругалась по телефону, возила Ксюшу к бабушке в Чернигов, вдвоем с Ксюшей ездили в зоопарк.
  Это мой Мирон!
   Свои отношения Мирон с Валентиной обнародовали после защиты кандидатской диссертации. Документы в ВАК и копию диссертации для микрокопирования в диссертационный фонд готовила в основном Валентина Андреевна.
  - Мне эта работа привычнее. А ты начинай разбирать завалы заявок Рустама Алиевича. Он многого не успел отправить в Госкомизобретений. У него были серьезные наработки по циклотронному резонансу поглощения и отражения, а также по микроэлектронным технологиям. Это уже завтрашний день радиоэлектроники. Потом, сразу после защиты моей докторской, подключусь я.
  - Как? Не дождавшись утверждения ВАК кандидатской, сразу приниматься за докторскую? Не слишком ли демонстративно?
  - Демонстрировать никто не собирается. У покойного Рустама Алиевича завершенных экспериментов хватит на две докторские. Тебе с твоими наработками в патентоведении и методологии научных исследований необходимо изучить и оценить результаты его исследований на предмет подачи заявок в Госкомизобретений. У тебя это получится быстрее и результативнее, чем у кого бы то ни было. Когда будут приняты положительные решения по заявкам, можно будет публиковать по частям результаты технических экспериментов. Разумеется, уже за твоим авторством.
  -Так просто?
  У Мирона Каймака захватило дыхание. Он никогда не предполагал, что сумеет оказаться так близко к защите докторской.
  Новый год и Рождество праздновали втроем, так как Сережа с Юлей, чтобы не стеснять "молодоженов", гостили в Чернигове. Особо счастливой была Ксюша. Она полностью овладела ситуацией, Мироном, присвоила все его домашнее время и пространство вокруг него. С младенчества Ксюша спала сама. Об этом позаботилась ее черниговская бабушка, заслуженный педагог. Это было после внезапной кончины Рустама Алиевича, когда бабушка увезла внучку почти на целый год в Чернигов. Вернувшись, почти полуторагодовалая Ксюша спала одна. Умаявшись, Ксюша могла свалиться и уснуть крепким сном младенца где угодно: в кресле, на полу под журнальным столиком, на обувной тумбочке в прихожей.
  Однажды Валентина Андреевна гостила на даче у знакомых в Ирпени. Когда стемнело, малышка забралась на заднее сиденье, первой попавшей на ее пути, "Лады". Гости разъехались. Собралась с сослуживцами домой и Валентина Андреевна. А Ксюши нет. Пьяных не было, но мигом протрезвели все подвыпившие представители мужской половины. Поиски велись во дворах соседей, на лугу вдоль речки, за которой чернотой выделялся сосновый лес. О речке и сосновой роще боялись думать. Кто-то надоумил позвонить в милицию и поднять по тревоге всех соседей. Не успели. Со стороны Подгорной, мигая габаритами и сигналя, спускалась "Лада". На заднем сиденье, невзирая на гудки сирены, досматривала десятые сны Ксюша. Девочку в машине обнаружили, приехав домой в Червоный хутор на Левобережье. Это сорок километров кратчайшим путем.
  Когда Мирон окончательно перевез свои скудные пожитки и стал жить у Валентины Андреевны, Ксюша долго не могла уснуть, требуя, чтобы Мирон рассказывал ей сказки. По утрам они спешили встать до пробуждения девочки. Проснувшись, Ксюша спешила в родительскую спальню, забиралась в постель и спешно расталкивала взрослых, устраиваясь между ними. Скоро ее колени и локотки выталкивали маму на самый край постели. Повернувшись и прижавшись к Мирону Макаровичу, требовала:
  - Мирон! Рассказывай!
  Девочка без конца могла слушать Мироновы сказки, прочитанное из книг, на ходу вымышленные, совсем не детские истории. Важным было то, что все это рассказывал Мирон и обращался к ней, Ксюше. Приехавшая на субботу и воскресенье из Чернигова бабушка, понаблюдав, поставила диагноз:
  - Валя! Ксюша тебя просто ревнует к Мирону!
  При этом Ксюша называла Мирона только по имени. Никто не пытался убедить малышку называть отчима по другому. Когда Ксюша пошла в школу, Мирон сам расставил родственные отношения на свои места. Он напомнил, что отцом Ксюши является знаменитый ученый Рустам Алиевич Делиев.
  - Ты должна носить его фамилию и чтить его память. А с тобой мы всегда будем друзьями. Я рад, что ты называешь меня просто Мирон.
  Если погибшая Ксения чаще ощущала себя в роли дочери Мирона, то психологическое взаимодействие Мирона с Валентиной Андреевной больше можно было квалифицировать, как отношения "сын-мать". В их отношениях не полыхало пламя. Это был семейный и деловой союз двух, делающих одно дело, друзей. В этом союзе всегда доминировала миниатюрная хрупкая Валентина Андреевна. Мирон не ощущал в себе потребности что-либо менять в характере их взаимоотношений.
  Отношения Валентины Андреевны к Мирону подсознательно сказались и на отношении к Мирону, подросшей Ксюши. Девочка воспринимала Мирона, как доброго, всесильного и безотказного старшего брата. С самого начала их общения Ксюша по настоящему привязалась к отчиму, предпочитая его общество. Командовала девочка Мироном с особым азартом. Будучи дошкольницей, пристрастилась к рыбной ловле. Увлекся и Мирон. Озерцо в огороде дачи зарыбляли регулярно. При этом Ксюша требовала, чтобы водная фауна ее хозяйства была самой разнообразной. В озере плавали карпы, окуни, пескари и плотва. Мирон привез и выпустил трех сомят и щук. В качестве санитаров появились в озере раки. Не приживались в водоеме судаки. После зарыбления, независимо от возраста, судаки вскоре всплывали брюшками кверху. Валентина Андреевна деланно возмущалась:
  - Вы еще крокодила в озеро выпустите!
  Ксюша тут же повернулась к Мирону:
   - Мирон! Нам очень нужен еще крокодил!
   Настоящим праздником для Ксюши были выезды на отдых, особенно с ночевками. Днепровская ривьера, Шацкие озера либо Анапа ... Независимо от места отдыха девочка всюду чувствовала себя уютнее, нежели к киевской квартире. На пляже Мирон поступал в полное ее распоряжение. Ксюша укладывала Мирона на песок и им же укрывала его полностью так, что открытым оставалось только лицо. Как ящерица ползала по отчиму, заставляла исполнять роль коня. Устав, просто растягивалась на спине Мирона и млела, впитывая в себя тепло от солнечных лучей и снизу от спины отчима.
   Сама Ксюша, видимо вобрав в себя южные гены Рустама Алиевича, с первого дня отдыха могла загорать часами, заставляя при этом загорать рядом Мирона. Кожа Мирона "сгорала" под солнечными лучами за полчаса. Потом начиналось азартное лечение. К слову, Ксюша все делала с необыкновенным азартом. Вечером разными мазями она мазала Миронову спину. Позже, когда боли от ожога становились нетерпимыми, вела его на берег и подолгу обливала больные места водой. Волдыри на спине Мирона становились объектом ее лекарского творчества. Конфисковав мамин маникюрный набор, Ксюша подолгу "оперировала" Мирона, отдирая и срезая, висящую лоскутами, кожу. Глядя на них, отдыхающие, особенно женщины, комментировали:
   - Вы только посмотрите, как девочка обожает папу!
  Тут же следовал немедленный ответ Ксюши:
   - Это не папа! Это мой Мирон!
   Ни разу не посетивший за годы студенчества, находившийся буквально через дорогу от института зоопарк, с Ксюшей Мирон невольно стал его завсегдатаем. Забыв о еде и воде, Ксюша с утра до вечера могла водить маму с Мироном по запутанным аллеям зверинца. А в следующее воскресенье снова будила взрослых и требовала посвятить день зоопарку. Особой ее любовью пользовались кошачьи, хищные птицы и обезьяний павильон. Однажды они остановились у вольеры с недавно привезенными рысями. Ксюша неожиданно вскочила на спину Мирона, обняв руками его плечи и обхватив ногами, впилась зубами в его шею.
   - Что ты подумал, Мирон? - минутой позже спросила Ксюша.
   - А что можно подумать, когда смотришь на рысей и чувствуешь, как чьи-то зубы в тот миг впиваются тебе в шею?
  До самого вечера Ксюша выглядела чрезвычайно удовлетворенной.
   В другой раз, обходя павильон с земноводными, Мирон и Валентина Андреевна почти одновременно обнаружили, что Ксюши с ними нет. Вспомнили, что в павильон девочка вошла вместе с ними. Разделившись, обежали по кругу павильон. Миновав террариумы с пресмыкаюшимися, столкнулись в противоположном секторе. Мирон, ощущая, как противно собирается и двигается между лопатками кожа, выскочил на территорию. Выбежав за ним, Валентина Андреевна устремилась к вольерам с хищными пернатыми. Ксюша любила подолгу стоять и смотреть на чистящих оперение орлов. Сосредоточенно наблюдала за, рвущими клювами и острыми когтями мясо, лысоголовыми грифами. Валентина Андреевна приходила в ужас:
  - Откуда у нее такая ненормальное любопытство?
  У вольер с пернатыми Ксюши не было. В растерянности остановились:
  - Я знаю, где она! Побежали! - Мирон повернул к обезъяннику.
  Подбегая к сектору с человекообразными, увидели, собравшуюся полукругом у клетки с гиббоном, плотную толпу. Впереди толпы у самой клетки стояла Ксюша. Отодвинув стоящих впереди посетителей, Валентина Андреевна замерла. Глаза ее округлились, открытый от растерянности рот она прикрыла ладонью. Стоя перед клеткой, Ксюша, широко расставив ноги, приседала, качалась из стороны в сторону, оттопыривала собственные уши, пучила глаза и выталкивала языком нижнюю губу. Морщила лицо, поворачивала голову и строила обезьяне самые разнообразные рожи. Собравшиеся зрители наблюдали за происходящим с большим интересом. Гиббон, не отрывая от Ксюши взгляда, изредка похлопывал себя по макушке. Раздался озабоченный женский голос:
  - Есть родители у этого ребенка? Где они?
  Валентина Андреевна подалась вперед. Мирон придержал ее за плечи и кивком указал на Ксюшу. Девочка, глядя на обезьяну, стала похлопывать себя по голове. Толпа реагировала весьма оживленно. Озадаченный гиббон повернулся к зрителям спиной и хлопнул себя по красному заду. Ксюша не заставила себя долго ждать. Повернувшись к вольере спиной, наклонилась и похлопала себя по ягодице. Раздался дружный хохот одобрения. Дальнейшее представление прервала Валентина Андреевна. Взяв шестилетнюю Ксюшу за руку, молча увела ее от вольеры.
   В школу пошла охотно, училась легко, хоть и неровно. Все школьные происшествия, неприятности и секреты доверяла вначале Мирону. Затем, как заговорщики, тихо обсуждали, что из происшедшего при ее активном участии в школе, можно обнародовать:
   - Мирон, миленький, только не говори пока ей! Подождем несколько дней! Когда станет добрее ...
  Олимп
  Между тем, защитив докторскую, Валентина Андреевна целиком окунулась в, оставшиеся после покойного мужа, записи. Одно за другим из Госкомизобретений приходили положительные решения на поданные заявки. В республиканских и союзных журналах печатались Мироновы статьи, в большинстве фундаментального плана. Мирона Макаровича стали чаще приглашать на Всесоюзные и Международные симпозиумы, его стали больше цитировать. Получая положительные решения и авторские свидетельства на изобретения своего предшественника, Мирон Макарович скоро сам уверовал в собственную исключительность и в свое несомненное единоличное авторство зарегистрированных изобретений и опубликованных статей.
  Время шло. Заявки на изобретения, глубоко аргументированные статьи, доклады сыпались из Мирона Макаровича, как из рога изобилия. Несколько изобретений и одно открытие были переведены и обозначены грифом "Секретно. Только для служебного пользования". На заседании специализированного совета Академии Наук было принято и отправлено в ВАК представление. Вскоре, в виде исключения, без защиты диссертации, на основании совместного представления Государственного комитета СССР по науке и технике и Академии наук СССР, автору открытий и крупных изобретений, обеспечивающих значительный вклад в ускорение научно-технического прогресса и зарегистрированных в Государственном комитете по изобретениям и открытиям при Государственном комитете СССР по науке и технике Мирону Макаровичу Каймаку была утверждена ученая степень доктора технических наук. Вскоре, по ходатайству ученого совета Политехнического института, Государственным комитетом СССР по народному образованию доктору технических наук М.М.Каймаку было присвоено ученое звание профессора.
  Еще через год профессора Холодовского пригласили заведовать многочисленными лабораториями микроэлектроники в институте физики Академии Наук. В обозримом будущем отдельно от института физики предполагалось открыть институт микроэлектроники. На свое место декана Харитон Ефимович настоятельно рекомендовал профессора Каймака.
  Съезд партии
  Меж тем, Мирон Макарович достиг возраста Христа. Валентине Андреевне минуло тридцать пять. На прошедшей вузовской партийной конференции, прошедшей после Всесоюзного обмена партийных документов, профессора Каймака избрали секретарем орготдела парткома института, то есть вторым лицом в партийной иерархии института. Сам первый секретарь парткома был номенклатурой Центрального Комитета компартии Украины. В декабре семьдесят пятого доцент Каймак был избран делегатом на ХХV партийный съезд республики.
  В перерыве между заседаниями партийного форума, проходившего в, построенном всего лишь три года назад дворце "Украина", Мирона Макаровича хлопнули по плечу. В нем мгновенно вскипел протест. Мирон Макарович уже много лет не позволял себе ни с кем панибратских отношений. Но решил не реагировать. Мало ли что, кому показалось. В этот момент Мирон Макарович почувствовал гораздо более сильный хлопок по другому плечу. Вспомнил! Так привлекали внимание, здоровались и выражали свои эмоции в армии. Мирон Макарович повернулся:
  - Мирон!
  - Ванька!
  - Сколько лет, сколько зим!
  Бывшие однополчане обнялись и отошли к колонне.
  - Ты где обосновался?
  - В Киеве. В Политехе!
  В это время прозвучал сигнал, приглашающий делегатов занять свои места в зале заседаний. Иван Дьяченко вытащил из кармана пиджака визитную карточку и протянул:
   - Возьми визитку. Вечером надо встретиться! В восемь в гостинице!
   Во время заседания Мирон Макарович прочитал:
  Дьяченко Иван Петрович,
  Первый секретарь Ямпольского РК КПУ,
  член ЦК КП Украины.
   - Ничего себе! Ну и Ванька! Надо встретиться ...
   Вечером, предъявив на входе в гостиницу "Москва" мандат делегата съезда, Мирон Макарович прошел в холл. Сидевший на, окружавшей мраморную колонну, мягкой скамье, Иван Дьяченко, резво вскочил и бросился навстречу. Снова последовали объятия. В номере Иван Петрович позвонил:
  - Ужин на двоих в номер! Да. На ваше усмотрение!
  Потом снова снял трубку:
  - Степа! Давай все сюда, как я сказал!
  Повернувшись к гостю, сказал:
  - Мирон! Рассказывай!
  Через минут десять в дверь номера постучали. Открылась дверь. В комнату с кожаным баулом вошел высокий с рыжеватыми кудрями парень. Открыв баул, стал перегружать в шкаф многочисленные бутылки и свертки. Закрыв шкаф, спросил:
  - Когда мне прибыть?
  - До утра свободен! Встретимся в "Украине". Подгребай к десяти!
  - Доброй ночи, Иван Петрович!
  Степа исчез. Через пару минут в дверь снова постучали. В номер вкатили столик с подносами. Переложив подносы на стол, парень в черном фраке и девушка с кружевным фартуком и таким же кокошником, неслышно закрыв за собой дверь, удалились. Иван Петрович закрыл дверь изнутри.
   - Все! Мы вдвоем! Считай, сколько лет не виделись! Что будешь пить? Водка, коньяк, виски?
   - В принципе я не пью. Плохо переношу все напитки.
   - Такого не бывает! Давай начнем с коньяка!
  Разлив коньяк, поднял рюмку:
   - За встречу! Будьмо!
  Коньяк чуть обжег глотку, приятное тепло прошло по груди вниз. Мирон потянулся за бутербродом с икрой. Ванька снова наполнил рюмки. Потекла беседа со взаимным рассказом о прожитых годах.
   - Я служил по третьему году. На осень ожидал дембель. - начал свой рассказ Ванька. - Но в часть из Ямполя пришло направление для поступления в Киевскую сельхозакадемию. Я никогда не был в Ямполе! На направлении подпись моего дальнего родича и односельчанина Василия Николаевича. Он был первым в Ямполе. Мы оба полтавчане, из Веселой Долины. После войны моих родителей направили в Чугуев. Там и остались. Приехал после дембеля я в Ямполь. А Василий Николаевич уже председатель облисполкома в Виннице. Сначала я был бригадиром. Потом заместителем директора сахарного завода и секретарем парторганизации. Потом зам председателя райисполкома. Затем вторым секретарем райкома. Василий Николаевич в это время стал первым в Виннице. А я первым в Ямполе. - Между рюмками обстоятельно рассказывал о себе Ванька. - Ты выпей! Осетринку возьми к коньячку!
  Мирон чувствовал в себе необыкновенную легкость. Словно не прошло более десяти лет после оренбургской роты связи. Ванькин голос убаюкивал, словно гипнотизировал:
  - Еще по одной, Мирон! Хай сгинут наши вороги!
  Ванька, качаясь, сидел напротив. Такое милое, родное армейское лицо! Мирон через стол полез обниматься. Что-то громко зазвенело. Ванька успел подхватить, падающие в тарелки, бутылки. Неожиданно в номере пол встал на место стены. Ванька успел подхватить заваливающегося набок Мирона.
  - Да ты брат, как не умел пить, так и не научился! Слаб! Быстро тебя догнало! Тебе бы мои нагрузки! Тренироваться надо! Я буду твоим тренером, брат!
  Мирон порывался куда-то идти. Привстал, осмотрел комнату. Номер кружился вместе с потолком и Ванькой. Потом на Мирона навалилась кровать. Защищаясь от падающей не него кровати, Мирон подставил руку. Послышался звон разбитого плафона бра над Ванькиной кроватью... Брызнула кровь ...
  Утром однополчане проснулись в одной кровати. Простынь, подушка и сорочки делегатов были измазаны кровью. Рука Мирона была забинтована туалетной бумагой. Рулон валялся на полу. Однако стол был тщательно прибран. Подносы с использованной посудой находились в углу стола. Свежевыбритый Ванька перед зеркалом приводил себя в порядок. Приняв душ, Каймак поднял за плечики свою рубашку. Ванька, вытащив ворох рубашек, выбрал белую и протянул Мирону:
  - Надевай!
  После вечернего заседания второго дня Иван Петрович Дьяченко пригласил Мирона в свой номер. Мирон, памятуя утреннее состояние с трудом дал себя уговорить. Позвонив Валентине Андреевне, Мирон Макарович прошел к стоянке автомобилей делегатов съезда. Иван Петрович с Степой ждали его в машине. Подрулив к гостинице, Степа выгрузил, оказавшийся в "Волге", вчерашний баул. Мирон ощутил противное подташнивание. Дал себе слово больше не пить, тем более, что сегодня ему предстоит возвращение домой. Когда в перерыве позвонил Валентине Андреевне, в ее голосе Мирон Макарович уловил недовольные нотки. Вот только рубашка! С рукой как-нибудь объяснится.
  В номере было идеально прибрано. Свежая постель, бра в порядке. Нигде ни капли крови. В шкафу висели обе идеально выстиранные и отглаженные рубашки. Когда посетил туалет, заметил совершенно новый рулон туалетной бумаги другого цвета. Помыв руки, вернулся в комнату. Степа успел оперативно накрыть стол.
  - Присаживайся, перекусим, чем бог послал! - вытирая руки, пригласил Ванька.
  Отказывался Мирон недолго. Иван Петрович пообещал отпустить после единственной рюмки.
  - Понимаю! - посочувствовал Мирону, присутствовавший при телефонном разговоре с Валентиной Андреевной, Иван. У меня дома такэ самэ ... Но моя начала привыкать. Понимает, работа такая!
  Поднимая рюмку, Мирон спросил:
  - Ваня! Ты столько раз менял работу с повышением. Для того, чтобы освоиться на новом месте и показать результаты, нужны хотя бы два года! Неужели ты все так быстро ставишь на рельсы?
  - Не будь младенцем, Мирон! Я больше года ни в одном кресле не сидел. Это сейчас, уже будучи первым, я третий год секретарствую. Не важен стаж, важны качественные ступени служебного роста. Еще год похозяйствую в районе. Потом меня ждет понижение! Но высокое! ...
  - Не понял, Ванька! Что-то мутишь? Это как понять, высокое понижение? Объясни!
  - Не буду пока раскрывать секреты партийного и государственного строительства! Убедишься сам! Сейчас важно удержать на уровне район после Василия Николаевича! Толковый мужик, но крутой! Приезжай в район, приглашаю с семьей. Отличный отдых на берегу Днестра, рыбные озера! А на новом месте работы я буду присылать за тобой транспорт ... Или самолет.
   Переодев сорочку, Мирон Макарлович попрощался. Ванька наливая себе очередную, на прощанье сказал:
   - В холле тебя ждет Степа. Подвезет, куда скажешь ...
   Вернувшись домой, Мирон Макарович переоделся в домашнее. Убирая рубашку, Валентина Андреевна внимательно осмотрела воротник. Пожала плечами:
   - Что с твоей рукой? ...
  Миаз
   После известного, объявленного и нашумевшего на весь мир, заявления о перестройке, ускорении научно-технического прогресса, продвижение талантливой молодежи в науке стало прерогативой деятельности Мирона Макаровича. Осмелившийся помочь студентам без его благословения, любой преподаватель факультета подвергался негласной обструкции со стороны декана. Как-то после лекции к нему подошел третьекурсник и попросил выслушать его идею. Каймак, не откладывая, пригласил студента в кабинет:
  - Садись напротив! Слушаю тебя!
  Чуть заикаясь, студент начал излагать суть проблемы, нерешенные вопросы которой привели его к профессору. Речь шла о сравнительно недавнем революционном изобретении и внедрении пьезоэлектрического, двигателя. Сама идея исключала редукторный механизм передачи вращения вала.
  - Параллельно с заданием преподавателя я самостоятельно пытался изучить факторы, влияющие на параметрическую резонансную частоту пьезоэлектрического двигателя. Основным неблагоприятным фактором, осложняющим управление частотой и, естественно, скоростью вращения является температурный уход резонансной частоты. Для стабилизации необходима температурная компенсация сдвига резонансной частоты.
  Студент запнулся от дважды упомянутой резонансной частоты, ладонью вытер потный лоб.
  - Как тебя зовут?
  - Сева ...
  - Сева, не волнуйся! Рассказывай спокойно, как ты рассказываешь прочитанное в книге или фильм! Ты не на экзамене!
  - Для температурной стабилизации резонансной частоты немцы, японцы и американцы используют схему обычного температурного микродатчика. Но он регистрирует температуру внутри устройства, образованного неподвижным ротором и вращающимся статором без точной локализации точки сдвига температуры по ходу бегущей волны. Я предлагаю компенсаторный четырех-плечный мост температурных микродатчиков. По сути мост термосопротивлений ...
  Мирон Макарович оценил идею, едва взглянув на, нарисованные от руки, схему и эскиз:
  - Как минимум кандидатская диссертация и авторские свидетельства на способ и устройство для его осуществления! - пронеслось в мозгу профессора. - Это будет очередной редкой монетой в моем ученом кошельке! Я подготовлю заявки в Госкомитет. Работа накатанная, большого труда мне это не составит. Увидев написанную мной заявку, студент почтет за необходимость просить меня быть его соавтором. Парень толковый, диссертацию защитит. Присмотримся, может и на кафедре пристроим. А там он еще кое-что придумает! А я, как руководитель, буду одним из двух авторов как минимум двух изобретений! В алфавитном порядке моя фамилия в авторском свидетельстве будет стоять первой. Я - Каймак, он - Шумаков.
  Талант
  Мирона Каймака никогда не тянуло сесть за руль. Сотрудники института покупали автомобили, меняли "Москвича" на "Ладу", "Ладу" на "Волгу". Некоторые ассистенты, прорывая дипломатические и юридические кордоны, уезжали в Иран, в Африку и на Кубу. Вернувшись, приобретали в "Березке" лучшие экспортные варианты советских автомобилей. Некоторые, на зависть коллегам и соседям пригоняли, только появляющиеся на улицах Киева, иномарки. Машины становились визитной карточкой их владельцев. Некоторые, оформив на родственников, катались по доверенности на нескольких машинах. Появились, приобретенные по заоблачным ценам, в основном американские и японские мотоциклы - Доджи, Ямахи и Харлеи.
  На факультете на машинах не ездили только самые бедные ассистенты и декан Мирон Макарович Каймак. У него, несмотря на солидные накопления, не возникало мысли купить машину и сесть за руль. Старый доцент, недавно поменявший разваливающийся с войны старинный "Хорьх" на "Москвич", в кругу институтских автолюбителей как то сказал:
  - За руль, как правило, не садятся алкоголики. Вероятно боятся отлучения от водки.
  Доставшаяся в наследство от Рустама Алиевича Делиева легендарная "Победа" покрывалась пылью на глубине нескольких метров в гараже, устроенном в начале шестидесятых в составе гаражного кооператива, состоявшего из киевской элиты. Гараж находился в шести-семи минутах ходьбы от квартиры на Ярославовом валу.
  На крутом, не подлежащем застройке, склоне между Подолом и Крещатым Яром выровняли террасу. Гаражи не возводили, а рыли в глинисто-песчаном грунте склона. Обустройство вели по всем правилам строительного искусства. В гаражах с тамбурами, как и в пещерах киевской лавры, из-за характера супесчаного грунта, даже в самые лютые зимы температура не опускалась ниже нуля. Стараниями городского начальства и начальства завода "Киев-кабель", ставших членами кооператива, был подведен силовой кабель, установлены электросчетчики.
  Покойный Рустам Алиевич как и многие другие владельцы гаражей, зарылся глубоко. Кроме тамбура и собственно гаража, была обустроена смотровая яма. В те годы для творческой элиты стало модным ухаживать за автомобилями по выходным дням. Некоторые утверждали, что это и есть самый эффективный отдых. Не отставал от своих собратьев по автоделу и профессор Делиев. Он самостоятельно постоянно совершенствовал свою бежевую, с луженым кузовом, "Победу". Поставил волговский передок. Потом настала очередь движка. Родной двигатель Рустам Алиевич заменил мотором от недавно появившейся на дорогах ГАЗ-24. Потом настала очередь коробки передач. Затем установил карбюратор от "Лады". Еще раньше самостоятельно поменял электрооборудование и поставил электронное зажигание. Один кузов не трогал профессор Делиев. Не соблазнило его, вместо узкого и низкого, и широкое, с отличным обзором, лобовое волговское стекло.
  Предусмотрительно профессор обустроил и две смежные комнаты. Сам рассчитал и смонтировал эффективную естественную вентиляцию. Одна комната служила продовольственным складом. Назначению другого помещения трудно подобрать определение. В комнате стояли стол, стулья, огромный, бывший в использовании, кожаный диван. Одну стену занимали книжные полки. Зная характер Рустама Алиевича и почти двадцатилетнюю разницу в возрасте между профессором и Валентиной Андреевной, трудно было предположить, что это была комната, предназначенная для тайных свиданий кавказца. Рустам Алиевич шутил, что ему, как потомку древних горских народов, тысячелетиями живших в горных пещерах, на глубине четырех метров всегда лучше думалось. Он мог добровольно заточить себя в подземелье на двое-трое суток. О еде он вспоминал, когда в гараж приходила Валентина Андреевна. Она приносила с собой горячий обед и наполняла холодильник. Накормив, как неразумного дитя, мужа, Валентина Андреевна, старалась поскорее покинуть его подземную обитель. В комнате за гаражом родились несколько открытий, десятки изобретений. Там же писались доклады, порождавшие белых и черных завистников и вызывавшие на научных форумах ожесточенные споры.
  Сам профессор Делиев утверждал, что настоящий мужчина должен, если не быть лихим наездником, то хотя бы безукоризненно водить машину, быть превосходным рыболовом и лучше всех жарить шашлыки. Что касается легенд о любвеобильности, которую испокон веков приписывают кавказцам, и которые с удовольствием поддерживают сами аборигены, Рустам Алиевич утверждал:
  - В поиске женщин и ухаживаниях за ними участвует, заключенная в мужчине, женщина. Чем значительнее в мужчине доля женского начала, тем назойливее и обворожительнее он ухаживает за особами противоположного пола.
  Валентина Андреевна, в самом начале их совместной семейной жизни годившаяся ему в дочки, в таких случаях подходила к Рустаму Алиевичу. Обняв, с улыбкой прикасалась губами к небольшой, расположенной на самой макушке мужниной головы, круглой проплешине.
  Форестье
  Мирон Макарович, получивший в наследство от талантливого Делиева жену, дочку, квартиру, гараж с "Победой" и научные наработки, позволившие невиданными темпами стать доктором наук, с легкой руки институтских острословов, в среде электрофизиков получил, заменившее "Фи-Фи", укоренившееся надолго, прозвище "Форестье". Случайно узнавший об этом, не читавший Мопасана и не зная, кто такой Форестье, Каймак окольными путями вышел на роман "Милый друг". Опасаясь, по известной причине, прочтения романа на работе и дома, Мирон Макарович залпом проглотил роман на глубине четырех метров, в подземном обиталище своего предшественника.
  По прочтении романа, Мирон Макарович, длительное время не употреблявший алкоголь, вскрыл, хранящийся в подземелье, погребок с уникальной коллекцией лучших кавказских вин и коньяков. Уникальной работы, украшенный резьбой и медной инкрустацией, кованый дубовый погребок был подарен покойному Рустаму Алиевичу на юбилей, сработавшим художественное изделие, дагестанским родственником.
  Если на кафедре мало кто обеспокоился исчезновением заведующего, то трехдневное отсутствие дома подвигло Валентину Андреевну на поиски Каймака. Перед тем, как обратиться в милицию, Валентина Андреевна предприняла самостоятельные поиски. Начать решила с гаража, несмотря на то, что Мирон Макарович никогда не стремился сесть за руль "Победы" и не жаловал, постоянно напоминающее ему о талантливом предшественнике, само творческое подземелье.
  Мирона Макаровича она нашла, валяющимся на диване, окруженным пустыми бутылками, в самом безобразном состоянии. Он пребывал в тяжелом похмелье. Подземелье было насыщено вонью, которую не спутаешь ни с чем. В гараже не было элементарных условий для отправления физиологических нужд. На всю террасу с гаражами был предусмотрен единственный, разделенный на мужскую и женскую половины, туалет. Стараясь не дышать глубоко, Валентина Андреевна пригласила Каймака в тамбур.
  - Я не требую никаких клятв. Даю неделю для приведения себя и гаража в порядок. Если мое пожелание не будет исполнено или в будущем повторится подобное безобразие, дорогу домой можешь забыть. Я не могу позволить травмировать душу девочки. Живи, где знаешь!
  На работе профессор Каймак появился через три дня, домой пришел ровно через неделю. Он не раз порывался что-то сказать в свое оправдание, но каждый раз хрупкая Валентина Андреевна останавливала его властным взглядом. На сторону Каймака неожиданно встала, уже студентка первого курса университета, Ксюша. Пока Валентина Андреевна была дома, дочь, запершись, сидела в своей комнате. Когда мама уходила в институт физики, дочь немедленно направлялась в кабинет к Мирону Макаровичу. Подойдя к отчиму, обнимала его голову:
  - Мирон! Не бери в голову, перемелется, мука будет! У мамы климакс! Ты должен понять!
  Ксюша не знала об истинной причине размолвки взрослых.
  Днестр
  В августе позвонил Иван Дьяченко:
  - Мирон! Завтра пятница. К часу дня тебе необходимо быть в аэропорту "Жуляны". Обратишься к дежурному диспетчеру. Он организует посадку. Пилоты в курсе. Летишь в Винницу. Я тебя встречу! Дальше летим вдвоем!
  - Что взять с собой?
  - Себя любимого! Сегодня ты летишь один! Потом будем договариваться!
  В пятницу чешский самолет "Морава" с единственным пассажиром Мироном Каймаком приземлился на короткой резервной полосе Винницкого аэропорта. Едва выключили двигатель, как открылась дверь и в самолет поднялся Дьяченко. Он еще больше раздался в плечах, в интонациях стали резче императивные нотки:
  - Поехали!
  Рассчитанная на четырех , "Морава" с двумя пассажирами на борту приземлилась на взлетно-посадочной полосе за Могилев-Подольском. У леса их ждала служебная машина Винницкого обкома. За рулем был все тот же ямпольский Степа. Выяснилось, что Иван Петрович отправил машину к месту отдыха днем раньше. Проехав Могилев - Подольский, машина везла их вверх вдоль Днестра. В нескольких километрах от города, проехав небольшую рощицу, Степа свернул налево. В полукилометре виднелась широкая лента Днестра, отсвечивающая в лучах, опускающегося к высокому горизонту, солнца. На противоположном молдавском берегу примерно в полутора километрах по склону горы множеством кривых улочек раскинулось село.
  За поворотом открылось небольшое, чуть больше ста метров длиной, узкое озеро. На берегу стоял дом-сторожка с пристройками и навесом, под которым дымился мангал. Из дома вышел молодой человек в спортивном костюме:
  - С прибытием, Иван Петрович!
  - Здравствуй, Саша! Вижу, подсуетились?
  - Уха готова, шашлыки нанизаны, остальное на столе и в холодильниках!
  - Спасибо!
  - Рыбачить будете, Иван Петрович?
  Дьяченко повернулся к Каймаку:
   - Рыбачить не желаешь? Пока будут жариться шашлыки посидим на берегу после перелета!
  Дьяченко распорядился:
   - Саша! Накройте нам столик на берегу под тентом. Совместим приятное с ... приятным! Порыбачим и там же пообедаем!
   Дьяченко с гостем спустились к самому берегу. Вода была на удивление прозрачной. Было видно, как в толще воды мелькают темные силуэты рыб. Мирон повернулся:
   - Иван Петрович! Тут масса рыбы! Откуда в таком маленьком озере? Не запускаете, случайно из других водоемов?
   - Точно! Вода тут частично родниковая, но основная подпитка идет из артезианской скважины. Вода неожиданно оказалась великолепной средой для рыбы! Вон оттуда самотеком идет! - объяснял Иван, показывая башню на вершине пологого холма. А рыба регулярно завозится с рыбхозов. Карпов и судаков закупаем в Молдавии...
   - Ваня! Непонятно! Ты вроде был в Ямполе. Степа с машиной из Винницы приехал. А отдыхаем в Могилев-Подольске!
   - Я уже год как в Виннице! Заведую орготделом обкома партии. Обычно это уровень роста для председателя райисполкома или второго секретаря райкома. Потому и понижение высокое - Иван рассмеялся. - Меня устраивает! Выше не хочу. С высоты падать больнее! А тут до пенсии вся область моя! Повезло. Квартиру дали в обкомовском новом доме почти сразу. Тогда же и перевез семью. С собой из Ямполя забрал в Винницу Степу. Нормально!
   - Почему мы не в Ямполе или Виннице?
   - Есть поговорка, Мирон! Где живешь, там не ... - помолчав, добавил. - Так что эта зона и к твоим услугам. Можно с семьей.
  Иван повернулся к дому.
  - Ребята, можно подавать!
  Саша с Толей оперативно накрыли стол холодными закусками, поставили и открыли бутылки ...
  - Скажете, когда шашлыки подавать.
  - Минут через тридцать! Остальное по ходу будет видно.
  - Здесь кто-нибудь охраняет, ухаживает? - спросил Мирон, указывая на разбитые клумбы, небольшой аккуратный огород.
  - Здесь дежурят по суткам! Ребята числятся по вневедомственной охране ...
  - Кто здесь отдыхает, Ваня?
   - Это место заприметил и застолбил Василий Николаевич вскоре после того, как стал председателем облисполкома. Тогда же и уже будучи первым, построил четырехкомнатную сторожку с кухней, почистил озеро, развил инфраструктуру, подвел подпитку водоема, поставили трансформатор ...
   - Кто здесь может отдыхать?
   - Конечно, не все! Обком, ЦК звонят шефу. Он, как говорят, дает мне наряд. Первый отсюда, с Могилева может, но обязан позвонить мне, чтобы не было накладки. Захочешь отдохнуть, позвони за три дня. В сторожке две комнаты предусмотрены под гостиницу. Устрою!
   Возвращался Мирон Макарович Каймак в Киев в воскресенье после обеда в удивительно трезвом состоянии. Он все время о чем-то напряженно и тяжело думал.
  Гоморра
  Однажды профессору Каймаку понадобились рукописи Рустама Алиевича. Захватив, висящий в прихожей на вешалке, ключ, прошел к гаражам. Открыв наружную дверь, вошел в тамбур. Дверь в гараж была чуть приоткрытой. Мирон Макарович отлично помнил, что прошлый раз, уходя, он закрыл обе двери на два поворота ключа. Внутри было тихо. Захватив, прислоненный к стене тамбура ломик, осторожно вошел в гараж. Никого. Стараясь ступать на цыпочках, обошел "Победу". Через закрытую дверь подземного кабинета доносился неясный говор. Занеся для удара ломик, профессор рванул дверь и быстро вошел в комнату. За столом сидели двое: Ксюша и молодой человек. На столе стояла коробка дорогих конфет и минеральная вода.
  Увидев профессора Каймака молодой человек вскочил. Мирон Макарович узнал его. Это был сын того самого доцента-иуды, продавшего англичанам материалы нескольких не запатентованных разработок покойного Рустама Алиевича Делиева. Ксюша, опустив глаза, продолжала сидеть. Мирон Макарович шагнул вперед. Не отрывая взгляда от лома в руках профессора, юноша стремительно обогнул стол с противоположной стороны и стремглав бросился вон. Громко хлопнула наружная дверь.
  - Хорош кавалер! Бросил девушку и смылся! Яблоко от яблони недалеко падает!
  Бросив в угол ломик, профессор Каймак подошел к столу:
  - Ты в курсе, что подлость его отца была причиной инфаркта у Рустама Алиевича, твоего отца? Мама тебя не похвалила бы за одно общение с ним!
  Ксюша смотрела на отчима остекленевшими глазами. Рот был приоткрыт гримасой ужаса. Такой Ксюшу Каймак еще не видел.
  - Только маме не говори, прошу тебя! Мирон, миленький, прошу! Она меня за одну его фамилию придушит! - заскулила, поднимаясь, Ксюша.
  - Не скажу! Но чтобы этого больше не было!
  Ксюша разрыдалась. Подойдя к Мирону Макаровичу, лбом уткнулась ему в грудь. Плечи ее дрожали. Отчим погладил ее по волосам:
   - Вы давно в отношениях?
   - Скоро год, Мирон ... Мирон Макарович, - между рыданиями с трудом выдавила из себя Ксюша. - после весенней ... сессии.
  Всхлипывая, Ксюша стала громко икать. Мирон Макарович продолжал гладить ее волосы. Незаметно для обоих успокоительное поглаживание головы приемной дочери превратилось в ласкания, весьма далекие от отеческих. Голову Мирона Макаровича окутал плотный туман с запахом раздавленного айвового листа. С трудом отдавая себе отчет, Мирон Макарович прижал Ксению к груди. Она стала дрожать так, что не могла дышать. Ноги ее подкосились, руки бессильно опустились. Чтобы не дать ей упасть, отчим подхватил ее. Рука его случайно скользнула вверх по ее обнаженному бедру. Голову Каймака словно окатило кипятком. Выше Ксюшиного бедра всего-то - в чем мать родила. С этого мгновения Каймак перестал себя контролировать.
  Он набросился на Ксению, которую, как родную дочь, казалось еще вчера носил на руках, потом на закорках. Накинулся, как настигший свою жертву, дикий зверь. Растерявшаяся, она даже не пыталась защититься. Повалив ее на диван, он овладел ею молниеносно. Такого необузданного животного возбуждения Каймак еще не испытывал. В памяти на миг воскресла Ксения, Ксюша, Аксинья с ее целомудренной стеснительностью, наивной откровенностью и детским бесстрашием одновременно. Воскресла и исчезла ...
  Под ним вибрировало, трепетало, задыхалось и пело согласием юное тело другой Ксении. Едва слышное, короткое, легкое, как выдох, "А-а" вдруг сменялось длительным отсутствием дыхания. За молчанием следовали дикие нечленораздельные вскрики, прерываемые, казалось, нескончаемым громким с надрывом стоном, переходящим в трубное рычание. Ее трепет и неестественный для ее хрупкого тельца, утробный рык подстегнули естество Каймака. В этом было нечто нечеловеческое. Он насиловал падчерицу, к которой все годы относился, как к родной дочери, с ожесточением, граничащим с сумасшествием. Терзал хрупкое тельце со свирепым сладострастием, словно стремился разорвать ее, поломать кости, раздавить своей тяжестью и отомстить кому-то третьему одновременно ...
  - Над нами четыре метра глины ... Как в могиле ... - мелькнула мысль. - Не должны услышать! ...
  На мгновения к нему возвращался рассудок. Осознание, что они глубоко под землей, придало ему сил. Он чувствовал, что она умирает и вновь оживает, казалось, бесконечное число раз. Наконец он ощутил в себе приближение урагана, способного смести все, этот подвал, гараж, и его самого. Если бы над ним приподняли нож гильотины и приказали остановить, овладевшее им безумие, он предпочел бы гильотину.
  Опустошив, закрутивший их смерч опустил обоих на старый диван. Наступило долгое молчание.
  - Не знала, что так бывает ... - всхлипнув, тихо произнесла Ксения.
  Словно стесняясь, девушка отвернулась к стене. Прижав сведенные к груди локти, свернулась клубочком и затихла.
  Мирон Макарович сидел на самом краешке дивана. Молчание затянулось. Мысли куда-то испарились.
  - Что ей сказать? Как извиниться? - в нем нарастал страх.
  Все закружилось в его мозгу бешеной пляской.
  - Обвинят в изнасиловании? Посадят! Конец всему! Не сдержался! - он ощутил себя падающим в бездну.
  - Спасибо ... - против воли неожиданно вырвалось из него.
  Ксения медленно повернулась. Привстала и без стеснения, как когда-то в детстве, одернула и поправила юбку:
  - Разве так бывает? - она приблизила к нему свои сухие глаза. - Слушай, папочка!
  В груди Каймака стало пусто. Она впервые назвала его так. Как ему показалось, с издевкой ... С угрозой?
  - Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал!
  Каймак не верил своим ушам. Он ожидал слезы, обвинения, истерику, угрозы рассказать маме.
   - И еще ... Мирон! Я не хочу тебя терять. До сих пор все было назло тебе! Назло вам! И не хочу делить тебя ни с кем. Даже с ней ... Слышишь?
  Приведя себя в порядок, открыла дверь комнаты:
  - Уйдем порознь! Буду дома через час-полтора. Пока ...
  Выскользнув за дверь, тут же вернулась:
  - Мирон! Все двери открыты настежь! - и исчезла.
  Шестьсот метров, отделяющие Ярославов Вал от гаражей, Мирон Макарович, вместо обычных шести - семи минут, преодолел за двадцать. Дойдя до угла квартала, Каймак, не раздумывая, повернул направо. Пешком спустился до цирка. Через пятнадцать минут открыл кабинет. На столе не прекращал трезвонить телефон.
  - Алло!
  - Ты где был? Я звонила тебе в деканат.
  - Был в канцелярии.
  - Что у тебя с голосом? Ты в порядке?
  - Да. Все в порядке. Через час буду дома.
  Положив трубку, достал коньяк. Налил полную рюмку. Минуту подержал в руке. Потом вылил коньяк в раковину умывальника ...
  Войдя дома в прихожую, услышал шум пылесоса. Ксюша убирала в своей комнате и громко пела. Меж тем обстановка дома накалялась. Валентина Андреевна пребывала в депрессии. Глядя ей в спину, Мирон Макарович постоянно задавал себе вопрос:
  - Знает что-либо или догадывается?
  Ксюша с каждым днем становилась развязнее с Мироном и все более раздражительной с матерью. Уходя в город, проводила указательным пальцем по зеркалу или стене вертикальную линию. Этот жест означал, что через час она ждет отчима в комнате за гаражом. Сознание и чувства Мирона Макаровича окончательно разделились. Он отдавал себе отчет в двойственности своего положения. Несмотря на возрастные изменения и то, что Валентина Андреевна не занималась регулярной гимнастикой, она отлично сохранила очаровательные формы. Но, глядя на нее, Каймак представлял другое, еще не наполненное женственной прелестью, худощавое угловатое, но вызывающее животное желание, тело ее дочери. Скоро, пребывая в постели с одной, для усиления влечения воскрешал в памяти другую. Постоянное раздвоение его внимания, как и частое чередование партнерского стереотипа требовали разрешения. Он избрал, как ему казалось, самый верный вариант. При том, что обе женщины не терпят алкоголь, тем не менее отношенческие проблемы Мирон Макарович разрешал парой бокалов вина. Через короткое время сшибка в его мозгу привела к полному бессилию с обеими.
  Пуща-Водица
  В начале июля восемьдесят пятого на специализированном совете в институте физики Академии наук были защищены две диссертации: докторская и кандидатская. Официальным оппонентом на защите докторской был профессор Каймак. После защиты, по издавна установившейся неписаной традиции полагался банкет. После майского горбачевского "сухого" закона коллективные застолья, особенно банкеты после защиты диссертаций стали вне закона. В виде отрыжки, свалившейся на общество, гласности, фотографии застолий помещались в центральные газеты, писались, с упоминанием действительных фамилий, статьи. За обнародованием фотографий и статеек следовали заседания парткомов, собрания трудовых коллективов, вызовы на всенародное осуждение в размноживщихся, как грибы, пресловутых, "обществах трезвости". Стали модными, так называемые, "сопроводиловки" в Высшую Аттестационную Комиссию, в результате заседания которой следовал ряд отказов в подтверждении ученой степени. Свою антиалкогольную миссию исполняла и отчитывалась в обществе трезвости о количестве сломанных судеб и союзная ВАК.
  Но сломать традицию окончательно было невозможно. Одним из самых распространенных приемов "обхода" указа стало празднование под видом дня рождения или именин в сельских домах, глухих отдаленных лесничествах, а то и просто на лоно природы. Наиболее престижным районом стала Пуща-Водица. Банкеты устраивали в чаще девственного леса, вплотную подступавшего к берегам тихой Котурки. Машины оставляли на глухой просеке неподалеку от Гостопольского шоссе. Около километра участники предстоящего лесного банкета тащили на себе, попутно поминая отцов антиалкогольного закона Горбачева с Лигачевым, многочисленные сумки и баулы. По утоптанной тропе безошибочно выходили на зыбкий болотистый берег Котурки.
  Банкет был в разгаре, еще произносились, в очередности с соответствием табели о рангах, застольные речи и поздравления, когда Мирон Макарович Каймак ощутил приближение тошноты. Не привлекая внимания, он по английски углубился в чащу густого леса. По пути невольно обратил внимание на обилие смолы и наплывы коры с западной части толстенных стволов сосен. То были незажившие с войны раны ни в чем не повинных деревьев с, вросшими вглубь ствола, немецкими пулями. Успел вспомнить, что здесь, по рассказам его старого доцента, проходили жестокие бои за Киев. Наткнувшись на, заросший кустарником и высокой травой, когда-то глубокий овраг, спустился на, устланное толстым слоем прошлогодних листьев, самое дно. Успел! На дне оврага его одолела так знакомая мучительная тошнота с последующим освобождением желудка от всего выпитого и съеденного. Отойдя, по "наработанному" охранительному рефлексу, подальше от места происшествия, свалился.
  Закончившие банкет, участники торжества стали собираться. Зная, что за собой надо оставить чистую поляну, тщательно прибрали. Остатки еды и пустые бутылки, сложив в мешок, отнесли и оставили за кустом терновника на склоне упомянутого оврага. Лишь выйдя к машинам, обнаружили, что отсутствует основной официальный оппонент. Все уехали, за исключением двоих супругов и аспиранта, приехавших на банкет в одной машине с профессором Каймаком. Вернувшись на место пиршества и разделив прилегающую к речке площадь на квадраты, с громкими криками стали искать Мирона Макаровича. Решив, что взрослый человек, выйдя на трассу, уехал в город попутным транспортом, участники банкета уехали домой. Такое уже случалось.
  Если о месте торжественных пикников якобы не знали блюстители сухого закона и морали, то берег Котурки был хорошо знаком и освоен, промышлявшими пустыми бутылками и чем бог послал, бомжами. В тот день склоны оврага обследовала странная пара с иссохшими испитыми серыми лицами. Впереди, чуть пошатываясь, резво шагала молодуха в вычурном цветастом, с чужого плеча, кримпленовом платье. За ней нетвердыми ногами выступал, одетый, несмотря на июльскую духоту, в военный китель и синие штаны "галифе", старик. Ноги бомжа были обуты в матерчатые домашние тапки. На левой руке не хватало трех пальцев.
  Увидев неподвижно лежащего за кустом человека, молодуха вскрикнула и бросилась к старику. Бомжам только не хватало наткнуться на, лежащий в лесу, труп. За этим следовал арест, несколько суток КПЗ, но самое главное, вольные жители города на весь период следствия лишались основного: возможности регулярно смочить горло и облегчить душу стаканом вина. Пара приблизилась к лежащему. Старик наклонился:
  - Живой! Дышит... Пьяный в дупель!
  Молодуха резво сунула руку во внутренний карман. Вытащила массивный кожаный бумажник. Щелкнула кнопка. В бумажнике оказались два удостоверения в пухлых кожаных красных корочках. Красные корочки возымели на старика магическое воздействие. Он ударил молодуху по руке и вырвал бумажник:
  - Не тронь, дура!
  Старик развернув корочки. Молодуха сбоку инструктировала:
   - Документы трогать не будем! Возьмем деньги и свалим!
  Старик, вынув из бокового кармана кителя дорогие женские очки, одел их на нос и стал изучать корочки. Внезапно он наклонился и бережно повернул спящего лицом вверх:
   - Мирон! Друг! Вот где довелось свидеться. Вон, каков ты важный, а меня не послушался. Говорил тебе, не пей, Мирон!
  Повернувшись к молодухе, строго предупредил:
   - Копейки чтоб не пропало! Это Мирон! Мой самый лучший друг! Понимающий мужик! И не жлоб! Поняла?
   Порывшись в бумажнике, обнаружил пачку двадцатипятирублевых купюр. Вытащив банкноту, пачку бережно водрузил на место.
   - Это на дорогу! Чужого нам не надо!
  Найденные бутылки и пакет с остатками еды пировавших собрал в мешок. Тщательно обследовал траву вокруг места, где лежал, найденный под кустом, Мирон. Скомандовал молодухе:
  - Берем!
  Заведя с обеих сторон безвольные руки Каймака за собственные шеи, с трудом подняли. Свой мешок старик повесил найденышу на шею.
  - Пошагали!
  Задыхаясь и падая от усталости доволокли Каймака до трассы. Уложив пьяного на край кювета, старик стал останавливать, движущиеся в сторону города, машины. Темнело. Наконец показался приближающийся зеленый огонек такси. Машина остановилась. Разглядев остановивших, водитель включил скорость. Придерживая открытую дверь, бомж помахал перед глазами водителя двадцатипятирублевкой.
  - Деньги есть! Нам до политеха!
  Пока укладывали пьяного и усаживались сами, водитель всматривался в пассажиров. Такую странную компанию ему возить не доводилось. Старик сел на переднее сиденье.
  - До политеха! Но не до метро! Проедешь до Саксаганского, направо, и снова направо обратно по Борщаговской!
  - Это дальше ... Платить больше!
  - То тебя не стосуется (не касается)! Я плачу!
  Ехали медленно. Дорога была загруженной. В городе окончательно стемнело. Скоро, незаметно потянув носом, водитель приоткрыл ветровое стекло справа. Наконец бомж распорядился:
  - Направо по Полевой! Стоп!
  Бомж посмотрел на счетчик. Проехали ровно двадцать километров. К оплате ровно четыре рубля. Бомж протянул банкноту. Водитель стал отсчитывать сдачу.
   - Дай пятнадцать рублей. Тебе красненькая! - щедро распорядился бомж. - помоги человеку выйти из машины!
   Втроем с трудом выволокли из машины спящего пассажира. Вдвоем с молодухой поволокли пьяного в гору. У второй аллеи повернули направо. Бомж безошибочно вышел на, выросшую за два десятилетия, ель.
   - Вот мы и дома, слава богу!
  Повернулся с молодухе:
   - Я остаюсь с Мироном! Вот тебе пятерка! Поужинаешь в пельменной. Хватит и на сто грамм. Утром жди. Вернемся в Пущу-Водицу. Там осталась масса добра!
  Выхватив из рук Бурлаки пять рублей, молодуха через парк поспешила к станции метро.
   Начинало светать, когда Мирона разбудили позывы исполнить естественные надобности. Долго не мог сообразить, где он находится. Наконец распознал факультетский корпус. Мирон Макарович как сквозь туман вспомнил вчерашнюю защиту диссертации, когда он выступал официальным оппонентом. Что было дальше и до сегодняшнего утра из памяти выпало, было покрыто полной неизвестностью. Рядом под елью лежал дурно одетый старик. Мирон Макарович присмотрелся. Лицо незнакомое. На левой руке не хватает трех пальцев. Что-то зашевелилось в памяти Мирона Каймака и тут же безнадежно угасло.
   - Каким образом я здесь очутился? Плохо дело! Надо завязывать!
  Завязать и покончить с выпивкой Мирон Макарович обещал себе много раз. Вот только пока не получалось.
   Профессор Каймак огляделся вокруг. Пока никого не было в сквере, надо было покидать место его ночного пристанища. На этой территории - самый главный - он сам.
  - Меня любой узнает!
  В это время старик зашевелился, открыл глаза.
   - Приветствую, Мирон! Третий раз провожаю ... сюда. Первый раз мы волокли тебя с Ванькой! Крепкий хлопец! Далеко пойдет! Второй раз я тебя тащил с Бессарабки, когда у тебя было горе! Помнишь? А я помню! У меня памя-ать! На фронте я служил в разведке, потом в милиции. Лейтенант Бурлака, не помнишь ? ...
  Мирон Макарович согласно кивнул. Но припомнить старика не мог. Беспалая рука что-то смутно напоминала ... Полный провал! Профессор снова оглядел аллеи:
  - Надо уходить! Пошли!
  Вдвоем с бывшим лейтенантом Бурлакой выползли на аллею. Мирон Макарович нащупал в потайном кармане пиджака ключи. На месте ... Как много лет назад профессор Холодовский, так сейчас профессор Каймак, доставшимся в наследство ключом, открыл боковую, служащую запасным выходом, узкую дверь. Затем так же долго запирал замок изнутри. Мирон Макарович провел гостя в, так называемый кабинет за кабинетом. Это была небольшая комната с двумя креслами, холодильником и чайником на тумбочке. Профессор открыл холодильник. Достал початую бутылку "Наполеона". Налил по полной рюмке:
  - Давай!
  - Стоп, Мирон! Я первый!
   Чуть звякнув своей рюмкой о рюмку профессора, Бурлака мгновенно опрокинул содержимое в глотку. Затем, как фокусник, с удивительной точностью отлил в свою рюмку половину коньяка Каймака:
   - А теперь вдвоем!
  Бурлака внимательно наблюдал, как Мирон Макарович, подавляя отвращение, пил мелкими глотками коньяк. Следил за подрагивающим подбородком, прижатыми к рюмке и побелевшими в центре губами, тесно зажмуренными глазами, мелко дрожащими пальцами и судорожно скачущим кадыком профессора. Все отметил про себя, бывший разведчик, лейтенант милиции, нынешний бомж Бурлака.
   - Тебе хватит пол-рюмки, Мирон! Как раз для опохмелки! А я, так и быть, пострадаю! Мирон! Друг! Ты большой человек! Завязывай, пока не поздно! Христа ради прошу! Посмотри на меня! Ты не хочешь быть таким!
   Мирон Макарович Каймак согласно кивнул головой. Он уже ждал ухода бомжа Бурлаки. Открыл шкаф. Достал свои слегка поношенные коричневые туфли. Колодка была ему неудобна, пакистанская ...
   - Обувай!
  Бурлака резво снял тапки, обул на босу ногу туфли.
  - В самый раз!
  Мирон Макарович подал новый синий лабораторный халат:
   - Одевай!
  Бурлака с трудом верил в нечаянно привалившее счастье. Из, встроенного в стену, узкого шкафа профессор достал свой кожаный старый, но еще добротный портфель.
   - Тапки в портфель!
  Подумав, достал из холодильника бутылку водки и сунул Бурлаке в портфель. Достал бумажник, вытащил пачку двадцатипятирублевок.
   - Стоп! Стоп, Мирон! Бурлака тоже не жлоб! - продемонстрировал, оставшиеся от сдачи десять рублей.
  - Мирон, червонец от сдачи за такси остался! Мне хватит!
  Профессор по пожарной лестнице проводил гостя до запасного выхода.
   - Спасибо! Бывай!
  Захлопнув за уходящим гостем дверь, дважды повернул ключ. Поднялся на второй этаж. В аудитории переговаривались, начавшие уборку, технички. Профессор прошел в "кабинет за кабинетом". Налил полную рюмку "Наполеона". Не боясь расплескать, поднял рюмку. Рука не дрожала. Не спеша, выпил. Отрезал тонкий ломтик лимона, обмакнул в сахар и отправил в рот.
  Пинок в зад
  Второй раз профессор Каймак побывал в днестровской вотчине Дьяченко ровно через два года. Как обычно, в четверг ему позвонил Иван Петрович и пригласил погостить до воскресенья. Соблазнил рыбалкой и похвастался новым приобретением, которое они опробуют на Днестре:
  - В пятницу бери семью и приезжай в Жуляны. "Морава" будет ждать тебя там же.
  Вернувшись домой, Мирон Макарович за ужином сообщил:
  - В пятницу на два дня нас всех приглашают на берег Днестра. Рыбалка, мангал, видеомагнитофоны в каждой комнате. Летим самолетом!
  Валентина Андреевна отнеслась к приглашению прохладно:
  - Ни здоровья ни настроения для путешествия у меня нет. Кроме того у меня накопилось много домашней работы. Н успеваю ...
  Неожиданно воспылала желанием путешествовать и отдохнуть на Днестре Ксюша.
   - А я поеду! Тысячу лет не отдыхала на природе! Дача не в счет!
   В пятницу путешественники проделали тот же путь, что и два года назад. Поднявшийся в Виннице на борт самолета Дьяченко округлил глаза.
   - Жене нездоровится. Осталась дома. Решили отдохнуть с дочкой. Будьте знакомы!
  После церемонии знакомства Ксюша чуть слышно хмыкнула ...
  Степа, встретивший самолет с шефом и гостями, скоро довез их до места отдыха. Снова рыбалка, обед на открытом воздухе, шашлык, уха ... Отдых. Вечером снова рыбалка, ужин, телевизор. Уставшие Мирон Макарович и Иван Петрович уснули быстро. В соседней комнате Ксюша далеко за полночь смотрела видеофильмы. Потом, не потушив свет, уснула.
   Утром после завтрака к стойбищу отдыхающих прибыла новая, редкого бутылочного цвета, "Волга". Это была, недавно появившаяся у высокого республиканского начальства, ГАЗ-3102 или, как ее успели прозвать "ноль вторая". На заднем сиденье сидел единственный пассажир. Выйдя из машины, высокий, спортивного телосложения с волнистой русой шевелюрой, молодой человек лет двадцати пяти, здороваясь, коротко представился:
   - Вадим ...
  Иван Петрович поздоровался с гостем с некоторым почтением. Ксюша, знакомясь, шутливо сделала книксен с полупоклоном и представилась:
   - Аксинья! Можно просто Ксюша!
  У Мирона Макаровича испортилось настроение. Он молча ушел к своим удочкам ...
   Иван Петрович представил гостя:
   - Вадим у нас молодой ученый-океанолог института морской биологии Академии наук. Недавно вернулся из Одессы. Работал в режимной глубоководной океанологической лаборатории на глубине нескольких сот метров. Кандидат гидрологических наук. Будущей весной отправляется на Кубу. Правильно представляю, Вадим?
   - Да. Спасибо, Иван Петрович! Вы, как всегда, точны и лаконичны!
   - Сегодня Вадим покатает вас на скоростном катере. До нижней плотины гидроузла ровно десять километров. Туда и обратно Вадим домчал меня за двадцать минут.
  - А вы не отправитесь с нами, Иван Петрович?
  - Изволь, Вадим! Эти скорости не для меня! У меня от мельтешения берегов кружится голова. Вот Ксюше и продемонстрируешь возможности речной техники. На повороте реки не вырони и не оставь девушку в Лядове! И вместе с катером не взлетите в воздух! Пошли!
   Все спустились к берегу Днестра. От нечего делать спустился и Мирон Макарович. Настроение его было самым мрачным. К недавно сбитому деревянному причалу с перилами и широкой двустворчатой калиткой, был принайтован небольшой катер белого цвета с голубой и оранжевой полосами по длине. В передней части располагалась, крытая куполом из толстого плексигласа, сферическая каюта на двоих. За каютой на небольшой палубе вдоль бортов располагались, снабженные привязными ремнями, скамьи.
  Вадим, как в истребителе, сдвинул фонарь и приглашающим жестом указал на кресло рядом с собой. Ксюша легко впорхнула в каюту. Вадим легко задвинул купол фонаря. Ксюша резво покачала ладошкой. Саша отдал концы. Нажатие кнопки, и швартовый канат втянуло в верхнее отверстие борта за каютой. Катер плавно сдвинулся по течению. Послышался звук стартера. Мотор работал практически неслышно. Катер двинулся вверх по течению и вдруг стал стремительно набирать скорость. Через минуту катер скрылся за островом.
  Вернулись речные путешественники часа через три.
  - Как раз к обеду подоспели! - принимая швартовый, крикнул Степа и внимательно посмотрел на Вадима.
  Возбужденная Ксюша выскочила на причал. Обычно матово-смуглое, сейчас, порозовевшее от ветра и солнца, лицо ее чуть лоснилось. Взгляд слегка запавших за время речного путешествия глаз был восторженным. Она резво подбежала к накрытому столу:
  - До чего интересно! Там такие горы! Такие крутые склоны! Дух захватывает! Красота! За горами, покрытые густым лесом, острова. Много-о! Такой живописной природы я не видела! А скорость! Вода чистая, чистая! Жаль не взяла с собой купальник! Как же я проголодалась!
  Во время обеда Мирон Макарович удивительно быстро охмелел. Отобедав, спал до самого ужина. За ужином профессор почти ничего не ел. Подливал себе самостоятельно. Еще не подали ароматную уху, когда Мирон Макарович со стуком уронил голову на стол. Ужин закончили в молчании.
  В воскресенье с утра к месту отдыха подъехал новый милицейский УАЗик. За рулем сидел, одетый с иголочки, щеголеватый майор. С Иваном Петровичем, Вадимом и Степой майор милиции поздоровался, как со старыми знакомыми. После завтрака майор пригласил Мирона Макаровича пройти с ним к причалу. Облокотившись о перила, долго молчал. Потом закурил. Не докурив, нервным щелчком послал сигарету далеко в воду:
  - Меня просили передать вам, Мирон Макарович ... - помолчав, продолжил. - Вы разжалованы и уволены в запас по состоянию здоровья, лейтенант Каймак!
  После обеда Степа подвез пассажиров к взлетно-посадочной полосе, где их ждал самолет. Мирона Макаровича в "Мораву" грузили Степа с Сашей. Иван Петрович сегодня решил ехать в Винницу со Степой. Самолет с двумя пассажирами на борту резво взмыл в воздух и сразу взял курс на Киев. Из груди спящего Мирона Макаровича периодически вырывался болезненный, с жалобным надрывом, стон. С лица Ксюши до конца полета не сходила томная, то ли загадочная, то ли лукавая улыбка.
  Как нашкодивший кот, Мирон Макарович появился дома во вторник. Трезвый, бритый, свеже подстриженный. Ходил ниже травы и тише воды. Пытался помочь Валентине Андреевне на кухне, пропылесосил, чего раньше никогда не делал, гостиную, тщательно вымыл и до блеска протер высокие старинные входные двери. Ксюша стала молчаливой. На ее лице часто появлялась та же томная, сейчас больше блудливая улыбка. Валентина Андреевна, как и Ксюша, молчала, старалась уйти из дома пораньше и прийти, как можно позже. Сам Мирон Макарович, казалось, стал ниже ростом, ходил как побитый пес. В отсутствие Валентины Андреевны почти все время проводил на кухне. К ее приходу всегда был готов ужин. Когда уже нечего было делать, чистил до блеска кухонную посуду. Потом настал черед ванной и унитаза.
  Как-то после обеда решил пойти и убрать в гараже. Пройдя Львовскую площадь, увидел припаркованную на широком тротуаре между деревьями "ноль вторую" Волгу бутылочного цвета:
  - Точь в точь как у Вадима-океанолога ... подумал Мирон Макарович.
  Спустившись к гаражам, увидел запертую дверь Делиевского гаража. Однако наружного, со сложным секретом, замка не было:
  - В гараже кто-то есть! Ксюша? - Каймак вспомнил, стоявшую у Львовской площади, "ноль вторую" бутылочного цвета.
  Отойдя подальше, присел на большой камень, кем-то предусмотрительно привезенный и вкопанный на самом углу обрыва. Ждать пришлось долго. Профессор задремал. Очнулся от знакомого звука закрываемой двери. Вадим по-хозяйски закрыл гараж на наружный замок и протянул Ксюше ключи. Затем молодые люди направились в сторону Ярославова Вала. Чуть погодя, Каймак отправился за ними. На тротуаре Вадим открыл знакомую, бутылочного цвета "Волгу". Усадив Ксюшу на заднее сиденье, сам сел на водительское место. Чуть переваливаясь, машина съехала на проезжую часть. Опустив руки почти до колен, Мирон Макарович еще долго стоял на углу Львовской площади.
  - Не нашли во всем Киеве другого места. - тоскливо подумал незадачливый Мирон Макарович Каймак.
  Сгорбившись, спотыкаясь и шаркая ногами по ровному асфальту, тихо побрел домой.
  Страх
  Подкатили нежданные и такие неоднозначные девяностые. Свершилось то, о чем предупреждал и с чем боролся подполковник Савин. Вчера еще тайно мечтавшие, сегодня некоторые уже всерьез задумались о своем месте в круговерти событий.
  - Ждать и бояться решения почти таинственной ВАК будут и сейчас! Вот только ВАК своя будет, местная. И уже Мирон Макарович будет среди тех, кто наверху; решать, кого пропустить, а кого "не пущать"! Пусть продолжают бояться и ждут решения другие. А сейчас, в центре научного мироздания у самого верха, а может и на самом сияющем пике вершины окажется он, Мирон Каймак! Пусть по каменистым тропам науки карабкаются другие! А он уже прочно стоит на своей столбовой дороге. У каждого своя! Башковитый мужик, этот Карла ... - мысли профессора запнулись, заметались. Почти сразу вспомнил:
  - Маркс! Но тут Маркс все же немного ошибся!
  - Самый первый президент, сын капрала польской армии. В шестидесятом скромный преподаватель политэкономии в Черновицком торгово-экономическом техникуме. Следующей его ступенью была должность методиста дома политпросвещения. По счастливой случайности жил на престижном втором этаже элитного дома, который был построен в начале двадцатого века специально для самого знатного румынского купечества. Окна квартиры выходили на угол Соборной площади и во двор, построенной еще австрийцами, черновицкой, не к ночи будет помянутой, тюрьмы.
   - Главный идеолог коммунистов, ставший президентом незалежной самостийной страны, в одном из телеинтервью вспоминал, как, будучи десятилетним мальцом, носил бандеровцам в лес еду. Студентом подрабатывал натурщиком для скульптора, создавшего памятник, боровшемуся за советскую власть, Н.Щорсу в Киеве. Стал основным инициатором распада СССР. Но главное усвоил в свое время будущий президент: чем выше ступень партийного роста, власти, тем престижнее этаж проживания.
  - Что для красного словца, вспомнить ему, Каймаку? Внезапно грудь пронзил острый, как кинжал, страх... Пронзительный, леденящий, всепроникающий и сковывающий мысли, страх! Капитан, майор, подполковник Савин! Помпотех Марченко, водитель Толя, аресты в Германии, исчезнувший с поля зрения по окончании института, Петро Стецула! И много других! Тут же перед глазами встала телепередача прямой трансляции съезда депутатов. Совсем молодой депутат, вчерашний студент Мирона Макаровича громогласно призывал к люстрации всех, кто сотрудничал с прежней властью, особенно явных и тайных кэгэбистов:
  - Выгнать всех из влады! Опубликовать списки в газетах, чтобы знали все! Геть! В смiттєвий (мусорный) бак! Знищити до ...... матерi!
  Вспомнил, предложенную кем-то из депутатов и опубликоввнную в газете, эмблему будущего люстрационного комитета: косо-срезанный нож гильотины в виде трезубца. А внизу полукружье для шеи! Мирон Макарович увидел перед собой, закрывшую полукружье основания, свою голову, свое, искаженное предсмертным страхом лицо. Открыл холодильник, достал бутылку с початой водкой. Налил полный стакан. Стал жадно глотать. На середине стакана в рвотном движении споткнулся кадык. Но страх оказался сильнее рвотного позыва! Затолкал обратно! Проглотил! Еще пол стакана! Теперь Мирон Макарович засыпал и просыпался с единственной мыслью: Люстрация! Перед глазами вставала гильотина с трезубцем. Мирон Макарович покрывался обильным липким потом ... Утром, едва открыв кабинет, дрожащей рукой наливал полстакана ...
  Страх стал неизбавимым спутником Мирона Макаровича, и как Вечный Жид Агасфер, обречен вечно скитаться в душе профессора.
  - Одно слава богу! Уволили меня без выходного пособия с понижением военного звания до лейтенанта, каким демобилизовался в запас. Надо тщательно продумать, с чем я не был согласен? Будущий секретарь по идеологии, потом президент не желал быть под пяткой у парторга курса. И я был не согласным с проводимой в КГБ работой, если меня так жестоко унизили, снизили ... Ах да! Понизили! Надо подумать, подобно президенту, о своих, спасенных мной, Мироном Каймаком, бандеровцах! Стоп! Архивы! У них все было в аккурат! Подшивалось и нумеровалось ... Где они, те архивы? Вывезли в Москву? Делать им больше нечего! Для вывоза есть дела поважнее списков тайной агентуры! Почему-то, в который раз вспомнил Ваньку Дьяченко:
  - Крепко держал пьянку мужик!
  Стукнувшись лбом об стол, замер в неподвижности. Потом поднял голову. Невидящий взгляд был устремлен в никуда:
  - Ваньке-то что сделается? Еще не горела земля под ногами, задымилась только! А Ванька за своим всемогущим, уже Киевским родичем Василием Николаевичем умотал в Москву. Наверное и дело свое по-крупному завел!
  Сейчас, Мирон Макарович читал и по телику смотрел: стало модным пилить государственное и партийное добро!
  - Казнокрады бессовестные! А мне не повезло! Надо думать ...
  Липкий страх с новой силой пронизывал нутро профессора Каймака от затылка до самых пят. Потной дрожащей рукой он наливал очередные сто грамм ...
   Если раньше Валентина Андреевна открыто выказывала ему недовольство его постоянным состоянием подпития, в последнее время женщина молчала. Мирон Макарович понимал, что это то затишье, после которого грянет гром и разразится буря. Ксюша, после известных событий, молчала, но отчима не видела в упор. Каймак, поднеся рюмку к губам, каждый раз давал себе слово, что это последний прием алкоголя в его жизни. Он был искренне уверен, что до конца жизни он проживет трезвенником. Но на следующий день он говорил себе:
   - Последняя будет сегодня!
  Между тем, совершенно трезвому Мирону Макаровичу уже достаточно было прокашляться, чтобы его одолевали неукротимые, мучительные и длительные позывы на рвоту. Спасала очередная рюмка ...
  Выдворение
  Как-то вернувшись домой, Мирон Макарович открыл входную дверь. В прихожей на полу стоял его, много лет пылившийся на антресолях, старый, еще армейский чемодан. Рядом находились несколько новых одинаковых сумок. За сумками, словно преграждая Мирону Макаровичу вход в квартиру, в ряд стояли Сергей и Юля. Каймак оценил ситуацию, едва увидев на полу свое армейское приданое. Он давно предполагал подобный исход, но, как страус, прятал голову в песок. Остановиться и жить на трезвую голову у него не было ни желания, ни сил. Наклонился, взял чемодан, потянулся за сумками.
  - Ключи, Мирон!
  Мирон Макарович опустил чемодан и выпрямился. Сергей протянул широкую борцовскую ладонь. Отдав ключи от квартиры, посмотрел Сергею в глаза.
  - Валя просила передать, что ей не о чем с тобой говорить. Сказала, что время разговоров ушло ... Ты человек взрослый. Это твой выбор! ...
  С трудом захватив в две руки все сумки и чемодан, Каймак вышел. Дверь закрылась. Уже спускаясь на первый этаж, услышал как дважды щелкнул, повернутый в замке, ключ. Такси пришлось ждать недолго. Погрузив багаж, сел на заднее сиденье:
   - На Политехническую ...
  Гарсоньетка
  После сдачи в эксплуатацию очередного "изделия" и проведенных испытаний профессор Каймак получил от оборонного ведомства единовременную выплату за командировочные, разработку и испытание секретного агрегата. Отдельно получил солидную сумму премиальных. Предусмотрительно придержав щедрое вознаграждение, втайне от Валентины Андреевны купил однокомнатную квартиру, так называемую "гарсоньетку". Шестиэтажный, желтого кирпича старинный дом находился по, все той же Политехнической, в пятистах метрах от главного корпуса института. Четырехметровые потолки позволили заменить книжные шкафы и прочую мебель стеллажами и полками. В строительном азарте Мирон Макарович обустроил круговыми полками стены туалета. Однажды, приставив стремянку, под самым потолком долго искал, оставшийся от прежних жильцов, старый заварной чайник. Локтем нечаянно задел тяжелый молоток, который в падении попутно разбил низко расположенную лампочку и расколотил вдребезги унитаз. Глядя на многочисленные осколки, незадачливый хозяин почесал затылок и про себя промолвил:
  - А не дай бог ночью! ...
  Ближе к утру, еще затемно, обращение к богу исполнилось с точностью до наоборот ...
  Единственным "point noire" угловой гарсоньетки было то, что находилась она на шестом этаже в самом конце длинного темного коридора. Собаки за закрытыми дверями квартир еще при выходе из лифта неведомо как, опознавали, возвращающегося по коридору в свою комнату, профессора. Его передвижение по коридору сопровождалось дружным многоголосым и долго непрекращающимся громким лаем.
  Если с входной стороны коридор был чуть освещен, пробивающимся сквозь густую сетку лифта светом, то противоположная сторона, в отличие от остальных этажей, была глухо замурованной.
  История двадцатипятиметрового темного коридора дома по своему примечательна. Добротный дом был построен в середине тридцатых из оранжево-желтого огнеупорного керамического кирпича, вырабатываемого на Житомирщине заключенными одного из лагерей ГУЛАГа. Дом возводился специально для командного состава Киевского НКВД. Строительство дома контролировалось не только заключенным прорабом, но и еще двумя, знающими строительство, сотрудниками комиссариата. Отклонение от строительных чертежей каралось нещадно. Дом был сдан в эксплуатацию не с опережением плана строительных работ, а минута в минуту в срок. При сдаче дома в эксплуатацию, заключенного прораба освободили. На шестом этаже ему выделили однокомнатную квартиру. Ту самую, в которой проживает сейчас профессор Каймак. Приказом прораба утвердили в должности, равной управдому, с той разницей, что за все дефекты строительства он теперь отвечал собственной свободой и жизнью.
  Дом был заселен высшим сословием НКВД. Нижние этажи с много-комнатными квартирами освоили те, кто рангом повыше. С каждым этажом вверх должности жильцов становились менее значимыми. Шестой этаж заселили сотрудники из охраны, котельщики и электрики. Крайнюю угловую квартиру, напротив поселившегося прораба занимал начальник капитального строительства ведомства. По достоверным сведениям свою карьеру в ЧК он начинал при Дзержинском, чем чрезвычайно гордился. Поскольку ему причитались две комнаты, с благоволения высшего начальства, главный прораб Киевского НКВД у самых дверей прораба строительства возвел глухую стенку, которая с юга закрыла доступ света. Таким образом, квартира начальника управления капстроительства стала трехкомнатной. Позже на шестом этаже поселили лифтера, считавшегося на службе круглосуточно. Так продолжалось до самой войны.
  Когда Киев был занят немцами, дом был заселен гестапо и СС в алгоритме, сохранившемся со времен НКВД. В сорок четвертом дом был разминирован. Квартиры были распределены между ответственными работниками ЦК и совмина. Позже квартиры заселялись администрацией политехнического института при соблюдении критериев, установленных в тридцатых НКВД. Работники котельной, сантехники, электрики, дворники и лифтер жили в городе.
  Внутри, образованной крутой круговой лестницей, шахты находится лифт. Он часто ломался, в огромной клети дурно пахло. Прихватившие однажды профессора по дороге домой естественные позывы, заставили его ускорить шаг. Войдя в подъезд, нажал кнопку вызова лифта. Характерных щелчков, свидетельствующих о включении механизма спуска клети, Каймак не услышал. Некто, покинув лифт, не прикрыл обе двери. Заблокированный на пятом этаже лифт, стал бесполезным. Чертыхнувшись, Мирон Макарович стал подниматься пешком. На уровне второго этажа профессорские тормозные охранительные механизмы не сработали. С тех пор естественные отправления Каймака часто свершались там, где его настигали первые позывы.
  Случилось так, что за короткое время Каймак лишился большинства зубов. Остатки корней удалили. Долго ходил в поликлинику. Привыкший у Валентины Андреевны к обильным столам, осунулся, похудел. Хождения по стоматологическим мукам увенчались двумя съемными челюстями. Выйдя из поликлиники, вскоре вернулся к доктору с покрасневшими глазами и в слезах.
  - Доктор! Мне с протезами не напортачили? Видимо жмут, где не надо. Как поставили, рвота не прекращается.
  Видавший виды, примерно одного возраста с пациентом, доктор пристально посмотрел в глаза Каймаку. Спросил прямо:
  - Вы не алкоголик?
  Адаптировавшийся к вставным челюстям, Мирон Макарович, тем не менее, протез одевал только на работу. Вопросы приема пищи решил своеобразно. На ужин Каймак готовил себе сарму. Так соседи-татары в Джанкое называли голубцы, приготовленные из риса с мясом, завернутых в виноградные и капустные листья. Голубцы татары томили в бараньем жиру. Виноградные листья Каймак, перегнувшись через окно, срывал с древнего куста полудикого винограда, преодолевшего тридцатиметровую высоту и уже расстелившего свои лозы по крыше дома. Голубцы не заворачивал, варил ленивыми. Мелко резал виноградные листья, капусту, сардельки. Напротив метро "Политеха" в отделе детского питания гастронома покупал дешевое говяжье либо куриное пюре. Перемешивал с рисовой кашей и долго варил. С мягкой "сармой" его беззубые челюсти и язык управлялись великолепно. Мирон Макарович готов был дать голову на отсечение, уверяя себя, что вкус и аромат приготовленного им блюда такой же, как в детстве у татарской сармы.
  Освободив от листьев толстый ствол и многочисленные лозы, Каймак раскрыл секрет появления в своей квартире полчищ мышей. Будучи уверенным, что мыши прорыли норы в древних стенах, постоянно травил грызунов, ставил разные мышеловки. Так продолжалось, пока Мирон Макарович не увидел, снующих по толстому виноградному стволу вверх и вниз, мышей.
  - Вот откуда у меня в квартире мыши! Потому и засечены окна на всех этажах вдоль виноградного ствола! Может и решетки у всех? Может просто не видны решетки за плотной мелкоячеистой сеткой? А мне не сказали ... - с внезапной обидой возмущался про себя профессор Каймак.
  Теперь послеобеденное время до самого вечера Мирон Макарович продуктивно посвящал борьбе с нашествием грызунов. Приставив к стволу швабру, задергивал занавеску, оставляя небольшую щель. Как только на уровне швабры показывалась мышь, профессор с силой резко толкал своим орудием ствол, отряхивая, как груши с дерева, жирных мышей. Перегнувшись через подоконник, наблюдал, как зверьки шлепались об асфальт. Удовлетворение и восторг от собственной ловкости и гибели мыши были едва ли не большими, чем когда-то от получения очередного авторского свидетельства на изобретение.
  Кувыркание с Олимпа
   На фоне громких событий, связанных с перестройкой и последующим развалом страны, последовал приказ ректора об освобождении профессора Каймака Мирона Макаровича от должности декана. Через несколько дней на заседании ученого совета профессора освободили от занимаемой должности заведующего кафедрой с последующим переводом его в научные консультанты с сохранением за ним кабинета на том же этаже. Судьбоносные по своей персоне приказ и решение Каймак выслушал совершенно равнодушно, словно речь шла о совершенно другом человеке.
  Удовлетворенной была реакция на известие, что сейчас его новый кабинет будет напротив туалета. Последний год его все чаще беспокоило частое неодолимое желание срочно опорожнить мочевой пузырь. Слушая приказ ректора и решение совета, он мысленно прикидывал: через сколько минут он сможет вернуться в кабинет и открыть холодильник? Затем налить полную рюмку крепчайшего самогона. Дважды перегнанный буряковый самогон был привезен в достаточном количестве отстающим студентом с Хмельниччины за день до дифференцированного зачета, считай экзамена.
  В последнее время в дневном расписании передвижений и поступков профессора появился обязательный, если не навязчивый ритуал. Если раньше он засиживался в лаборатории допоздна, то сейчас, едва мог дождаться пятнадцати часов. Это было положенное профессору-консультанту время для отсиживания. Ровно в три Каймак собирал портфель и выходил к станции метро. На Крещатике пересаживался на Оболонскую линию. Выходил у дворца "Украина". С нудьгой предвкушения под ложечкой и зудом в ногах спешил по Немецкой в самый дальний угол Владимирского рынка. К этому времени очередей в забегаловках уже не было. Маловероятной была возможность встретить кого-либо из знакомых. Мирону Макаровичу давно приглянулась старая, окрашенная зеленой краской, деревянная будка самой верхней забегаловки рынка с широкой откидывающейся круговой полкой вместо столика.
  Увидев постоянного клиента, пожилая полная буфетчица кричала через окошко помощнице и наливала полстакана водки. Долго наполняла, ожидая, когда осядет пена, кружку с пивом. Помощница подавала пару горячих, уже порезанных баварских сосисок, прикрытых двумя кусочками хлеба. Мирон Макарович выпивал два глотка водки, что соответствовало пятидесяти граммам. Оставшуюся водку наливал в кружку с пивом. Лениво тыкая вилкой в кружки сосисок, профессор мелкими глотками прихлебывал "ерша". Подолгу смотрел через Красноармейскую на, начинающее ветшать, шелушащееся здание дворца "Украина". Делегатом он сидел центре партера рядом с Ванькой Дьяченко, когда тот был первым в Ямполе. Вполуха слушали выступающих и, поглядывая на часы, ждали перерыва. В буфете их ждала рюмка крымского коньяка "Ай Петри" и бутерброд с икрой либо осетриной на выбор.
  Одинокий бывший декан полюбил деревенские студенческие свадьбы. Узнав о предстоящем бракосочетании студентов, старался поздравить заранее. Иногда не раз. Живо интересовался, где и когда будет свадьба. Брачующиеся вынуждены были почитать за невежливость не пригласить знатного педагога на торжество. Мирон Макарович ездил со студентами в самые глухие села, где выступал в роли свадебного генерала. Когда-то запевавший на комсомольских и партийных форумах "Интернационал", сейчас Каймак блеющим голосом чаще затягивал свадебные песни: от протяжной "Горила сосна, палала", залихватской "Тещу в чоботи узуваю" до ностальгической "Ой, служив я у пана...".
  При словах "...Полюбив душею я тещу, як вона танцює, я плещу" либо "...Заслужив же я у пана дiвчину за лiто...", восторгу пирующих не было предела. Никогда не любивший танцевать, Каймак выходил в самую гущу танцующих. Под любые мелодии неизменно танцевал некий гибрид гопака с полькой. Все чаще забывающий, каков текущий день недели, никогда не забывал своих "свадебных крестников". Студенты шутили, что наливающие на свадьбах в рюмку профессора, стойко отмечались в его памяти и об оценке на экзамене уже могли не беспокоиться.
  Водитель, возвращающегося из области, с очередной сельской студенческой свадьбы, автобуса, по просьбе пассажиров, на минуту притормозил. Юноши и девушки по известной причине разошлись в разные стороны, сопровождающего дорогу, леса. Держась за поручни, спустился и профессор. При возвращении в автобус его немилосердно стошнило. Вместе с содержимым желудка на обочину выпала вставная верхняя челюсть, на которую тут же, не удержав равновесия, почетный пассажир наступил. Раздался хруст. Убрав ногу, профессор посмотрел на осколки, махнул рукой и прошел в автобус. Автобус тронулся.
  В пути студентка, сидевшая с профессором в одном ряду по другую сторону прохода, толкнула сидящего рядом с ней кавалера и кивком указала на Каймака. Студент присмотрелся. На фоне вечернего неба темнел четкий силуэт совершенно незнакомого старика: усохшая шея, выдающийся вперед острый подбородок, вытянутый, враз заострившийся нос, впалый рот и, сразу ставшая уродливо короткой, скошенная кзади, верхняя губа.
  - Мефистофель! - прошептала другу на ухо студентка.
  
  Бегство от страха
  Неверующий смолоду, в восточном углу комнаты Мирон Макарович повесил католическое распятие. Будучи в лавре, купил картонный, красочно расписанный, православный иконостас. К террасе, откуда вел вход в ближние пещеры и, где он увидел, выходящую из подземелья, его Ксению, не пошел. О пещерах и Ксюше Мирон Макарович просто не вспомнил...
  По ночам Мирона Макаровича часто будил мочевой пузырь. Улегшись снова, часами не мог уснуть. Снотворные помогали мало. Выпив очередные сто грамм, ненадолго забывался. Несмотря на жаркое лето и, накалившуюся за день, находившуюся на последнем этаже, квартиру, у него стали мерзнуть ноги. На ночь одевал теплые шерстяные носки. В бессоннице к нему вернулся страх. Больше всего Каймак боялся люстрации. Его болезненное воображение рисовало ему жуткую картину. Схватив Мирона Макаровича за руки и ноги, Петро Стецула, Алексей Арсеньевич Корсун, Василь Глиняный и бывший лейтенант Бурлака с размаха бросали его в, наполненный нечистотами и, расположенный почему-то в аудитории, огромный черный мусорный бак. Враз вспотевший, Каймак просыпался. И тут же в мыслях вставал вопрос:
  - Как звали бывшего милиционера Бурлаку? Неужели я забыл?
  Чем больше Мирон Макарович пытался вспомнить, тем отчетливее осознавал, что восстановить имя, три раза проводившего его под серебристую ель в сквере у факультета, Бурлаки, ему не под силу. Тут же, казалось, вопреки всем законам логики, перед глазами отчетливо встали строчки стихотворения, которое он, тогда учившийся в четвертом классе, с пафосом читал во время концерта в Джанкойском районном доме культуры на день тридцатилетия Советской Армии:
  ...
  Был трудный бой.
  Всё нынче, как спросонку,
  И только не могу себе простить:
  Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,
  Но как зовут, забыл его спросить.
  К страху люстрации неожиданно присоединился нарастающий страх быть ночью обворованным или убитым. Последующие дни Мирон Макарович посвятил замене старого, клейменого немецким штампом Круппа, прослужившего без малого полвека, исправного добротного замка. Затем вмонтировал цепочку с задвижкой. Наконец, вставил, много лет назад подаренный ему на оборонном режимном предприятии, кодовый механический замок. Отряхивая с виноградного ствола мышей, внезапно задумался:
  - Виноград! По стволу, привязанному к кручьям в стене, можно забраться в любую квартиру! Не потому ли, у живущих на первом и втором этаже дома, выходящие во двор окна, зарешечены? Нет! Проще спуститься по винограду с крыши.
  Предложив жильцам уничтожить виноградный куст, встретил дружный отпор. Начиная с полдня до самого вечера густые виноградные лозы и листья создавали в комнатах уютную тень и предохраняли от перегрева стену. Не советуясь ни с кем, Каймак пригласил, много старше его самого, дворника Васюту. Щуплый, но еще юркий Васюта, несмотря на возраст, лазил по деревьям, легко взбирался на крышу дома. Рассказывали, что после занятия немцами Киева совсем молодой Васюта на спор ночью залез на самый высокий в парке пирамидальный тополь и на самой верхушке водрузил красный флаг. Эффект от появления флага недалеко от жилого дома гестапо и СС, был шумным. Полагая, что ночью в город вернулись части Красной армии или вошли партизаны, немцы подняли переполох. Залезть на крохкий тополь и снять флаг не рискнул никто даже из команды, расквартированных в городе, горных егерей. Закончилось происшествие тем, что немцы установили на крыше ближайшего дома пулемет. Несколькими очередями Васютин флаг был сбит.
  Васюта, привязав для страховки себя за ногу веревкой, перепилил виноградный ствол на уровне пола квартиры Каймака. Забравшись на крышу, перепилил ствол и там. Отрезок ствола, длиной более четырех метров, втащил на крышу. Магарыч пили вдвоем до глубокой ночи. Проснулись "валетами" на единственном широком диване. Опохмелившись, долго плакали от счастья, целовались и клялись друг другу в вечной дружбе. Когда хозяин вышел провожать, ставшего за ночь лучшим другом, Васюту, обнаружил, что входная дверь квартиры не была заперта ни на один из двух, недавно вмонтированных, надежных и секретных замков.
  Порт-система
  Между тем, кожа и глаза Мирона Макаровича пожелтели. Он потерял аппетит, похудел. В, ставшем широким, воротнике можно было уместить еще одну шею профессора. Появились боли в подреберье, постоянное подташнивание, которое ненадолго исчезало после очередного приема единственного Каймакового лекарства - рюмки водки. Мирона Макаровича стали беспокоить головные боли. С нарастанием желтухи у ухудшилась память. Он не помнил элементарных формул. По настоятельному совету нового декана, взял отпуск.
  Несмотря на исхудание, у профессора Каймака стал быстро расти живот, все тело оказалось усыпанным красными звездчатыми высыпаниями. К немалому его удивлению, на фоне общей желтушности, ярко покраснели ладони. Усилилась отрыжка, во рту установилась постоянная горечь. Вокруг пупа появился огромный синяк с расходящимися во все стороны извилистыми голубыми лучами. Было трудно дышать. Стало постоянно ныть, никогда не болевшее сердце. Боли в сердце усиливались, когда, устав от перехода из туалета на кухню, ложился на диван передохнуть.
  Пришедший навестить своего нового друга, Васюта, увидев состояние Мирона Макаровича, выбежал. Стихающий по мере удаления топот ботинок сменился клацаньем дверей лифта. Минут через пятнадцать Васюта появился со старым морщинистым и иссохшим фельдшером. Тот немедленно вызвал "Скорую". Уезжая на "Скорой", Мирон Макарович оставил Васюте денег. Пациента доставили в хирургическую клинику. В приемном отделении его осмотрел молодой хирург. Вызвал заведующего отделением. Вместе осматривали больного минут двадцать. Вскоре пришла лаборантка, которая взяла для анализа кровь.
  - Напряженный асцит. - сказал заведующий. - Делай лапароцентез.
  Мирон Макарович почувствовал легкий укол ниже пупка.
  - Тазик!
  Послышалось тихое журчание, наконец сменившееся частыми каплями. Мирон Макарович с облегчением почувствовал в животе пустоту.
  - Хорош! - послышался голос старшего.
  Над Мироном Макаровичем склонилось лицо молодого доктора:
   - Положим вас в отделение. Нужна капельница и серьезное лечение.
  Мирон Макарович вспомнил об, оставшихся в тумбочке у дивана, трех бутылках "Столичной". Резко качнул головой:
   - Нет! Не могу! Обстоятельства!
  Над Мироном Макаровичем наклонилось лицо заведующего:
   - Это твой выбор! - раздельно выговорил, кем-то сказанные раньше слова, заведующий. - Накладываем порт-систему! Проведешь инструктаж!
  Снова легкий укол. Что-то живое совсем не больно ползало по животу Мирона Макаровича. Потом раздался голос заведующего:
  - Выпустите еще немного! Сейчас можно! Пластырь!
  Между тем, в глазах Мирона Макаровича посветлело. Стала отчетливо видной круглая лампа под потолком. Боли в животе прошли. Стало легче дышать. Захотелось что-нибудь пожевать.
  - Рюмочку водки бы сейчас! - подумал пациент. - И сардельку ...
  - Пить нельзя категорически! - словно услышал его мысли заведующий. - Раз в пять-шесть дней, как увеличится живот, выпускать понемногу струйкой. Как начнет капать, прекратить! На контроль к хирургу в поликлинику ...
   Ближе к вечеру за пациентом на такси приехал Васюта, которому, уезжая на "Скорой", Мирон Макарович оставил денег. Держа под руку, новый друг проводил Мирона Макаровича в машину. По дороге к машине Мирон Макарович чувствовал себя почти здоровым. Хотелось подпрыгнуть и ускорить шаг.
  - Там в тумбочке ... Быстрее, Васюта! ...
  Финал
  Васюта навещал Мирона Макаровича почти ежедневно. Приносил из магазина детского питания овощные, плодовые, мясные и рыбные питательные пасты и соки. Как ребенку, на мелкой терке натирал морковку. На перевернутом электрообогревателе Васюта испек картошку. Выбрав ложкой пушистую мякоть, кормил Мирона Макаровича, заставляя запивать катрошку кефиром. Присыпав солью, хрустящую кожуру Васюта ел сам.
  Мирон Макарович доставал из заветной тумбочки бутылку. Васюта приносил чисто вымытые стаканы. Разливал Мирон Макарович. Васюта озабоченно спрашивал, сколько жидкости Мирон Макарович выпустил с утра. Заворожено следил, чтобы водки в стакане профессора было ровно столько же, сколько выпустил друг из собственного живота желтенькой водички. Эти ценные медицинские познания Васюта получил у пивного ларька за зоопарком.
  - Мирон! Друг! Пиво ни-ни! Знающие люди сказали!
  Между тем, Мирон Макарович почувствовал, что стало трудно глотать. Вернее, глотать мог, но даже мясная паста останавливалась в груди комом. Полужидкие пасты и пюре приходилось запивать соком или водой. Однажды в глазах потемнело. Очнулся на полу. Поднимаясь, заметил на рубашке и полу темные полосы. Присмотрелся. Это была почти черная вперемежку с красным кровь. Мирон Макарович смотрел на нее совершенно равнодушно, словно это была не кровь, и не его. Слабость погнала его в постель. Только укрылся, как почувствовал необходимость срочно бежать в туалет. Одеяло откинуть не успел. Внизу живота громко заурчало. Из Мирона Макаровича с глухим бульканьем излилось нечто теплое.
  Полежав, решил пройти в ванную. В коридоре ощутил необычайную сонливость. Решил отдохнуть в прихожей. Опустился на пол, затем, чувствуя, что темнеет в глазах, прилег на циновку и свернулся клубочком. Почувствовал себя маленьким мальчиком, улегшимся в кровати после дневной беготни. Стало удивительно тепло и покойно на душе.
   - Мама укрыла теплым одеялом. - вяло подумалось маленькому Мирону. - Ноги немытые . Не заметила мама ... В Мирновке завтра помою .
   Мирон Макарович, выше среднего роста упитанный мужчина, действительно усох и сморщился до размеров подростка. Свернувшись, он легко разместился на небольшой циновке.
  Маленькому Мирону неодолимо хотелось спать. Он беспрестанно и сладко зевал. В нем крепло благостное ощущение погружения в глубокий спасительный сон ...
  
  Дверь квартиры была открыта, вернее взломана слесарем в присутствии управдома, милиции и, ставшего лучшим другом Мирона Макаровича, - Васюты. Последние дни Васюта приходил реже. Начался обильный листопад. Работы стало невпроворот. Постучав, Васюта уходил. Милицию вызвали соседи. Причиной тому стало невыносимое зловоние в коридоре и коллективный нескончаемый, усиливающийся по ночам, тоскливый собачий вой.
  
  06 12 20 г.
  
  
  
  Неугомонное племя
  
  
  
  
  
  "Голубеводство -
  искусство высокое,
  тайна великая, дело,
  о котором человек
  не должен говорить
  легкомысленно".
  Томас Гексли
  Люди и голуби
  
  Сердце мое на мгновение замирало, потом начинало стучать часто-часто, где-то под горлом. Казалось, сердце трепыхалось в такт беспорядочному хлопанью крыльев голубей, сорвавшихся разномастной стаей с крыши соседнего сарая. Поднявшись, стая чаще всего стремительно брала курс туда, где должно висеть полуденное солнце. Но это длилось недолго. Долетев до верхушек высоких акаций, разделяющих подворья Гусаковых и Кордибановских, крутым виражом стая разворачивалась в сторону огородов.
  Набрав высоту, стая рассыпалась. Часть голубей, в основном это были сизые, летали по большому кругу, часто скрываясь из глаз за высокими ореховыми деревьями во дворе Гусаковых. Их полет был стремительным, часто переходившим в пикирование с последующим резким разворотом. Это были поясые сизари, или, как мы их называли - простяки.
  Часть голубей летала вразброд. Высота их полета была относительно небольшой, чуть выше старых акаций. Набрав высоту, они тут же теряли ее, пытаясь кувыркаться. Кувырок, как правило, оканчивался неудачей. Голуби чаще всего садились на хвост, теряя несколько метров высоты.
  Боря Гусаков, гораздо старше меня, называл их вертунами. Чубатых и бесчубых вертунов привозил после каникул учитель Петр Исаакович, живший у Гусаковых на квартире. Привезенные голуби часто паровались самостоятельно, как говорят, по любви, с простяками, с каждым поколением теряя характерные летные качества.
  Третья группа голубей отличалась от стаи черным цветом и длинными хвостами. Эти голуби поднимались ввысь небольшими кругами, часто скрываясь из глаз. Мы до рези в глазах всматривались в высокое небо, пытаясь отыскать поднимающихся голубей. Внезапно они проявлялись мелкими точками совсем не там, где мы их рассчитывали увидеть.
  Так же неожиданно они снова терялись из вида, спускаясь на крышу сарая через два - три часа. С высоты моего возраста и опыта, можно предположить, что это, возможно, была какая-то разновидность одесских. Не исключено, что это были конусные, так как длинные клювы у них были совершенно прямыми.
  У Гусаковых голуби занимали часть чердака старого длинного сарая и помещения для коровы. После окончания семилетки Боря поступил на обучение к портному, затем работал в швейной мастерской, откуда ушел в армию. Голуби паровались по собственному влечению, птенцы все чаще были сизой окраски, а полет их становился все больше похожим на виражи и пикирование простяков. Лишь изредка, какой-либо голубь в полете притормозит, как бы вспоминая что-то, чуть качнет и тут же устремляется вслед стае.
  
  После шести лет я уже бегал самостоятельно к деду по матери, живущему в самой нижней части села. Дом и сарай там были крыты соломой. Крыша была высокой, казалась почти отвесной. Широкая, низко спускающаяся стреха. С тыльной стороны дома весь пролет между двумя стропилами занимал широкий ход на чердак. Ход служил летком для гнездившихся на чердаке голубей.
  Массивный дымоход по центру был соединен с двумя лежаками от печек с обеих половин дома. Летом, под более чем полуметровым слоем увязанных внахлест снопов, никогда не было жарко. Зимой, когда почти постоянно топились две печи, на чердаке возле лежаков почти никогда не замерзала вода. Жившие на чердаке голуби плодились почти круглый год. Гнезда они устраивали под лежаками и по ходу стрехи, где были уложены снопы ржаной соломы.
  Дед водил только одну породу голубей. Это были птицы несколько меньше, чем простяки. Продолговатая голова, чубы. Передний чуб всегда был торчком или, как говорил дед, топорчиком. Голуби у деда были различных расцветок: белые, черные, вишневые и желтые. Было несколько пар белых чернобоких и красно-рябых. Дед выменял голубей сразу же после войны у жителей Украины, приезжавших покупать вино оптом.
  Голубей дед называл козацкими, иногда торкотами, но чаще всего вертунами. Можно предположить, что это были старо-казацкие и торкуты. Мне тогда было все равно, как они назывались. Главное, что они мне нравились гораздо больше, чем голуби Гусаковых.
  Выманивал голубей на улицу мой старший двоюродный брат Боря, живший с мамой в другой половине дедова дома. Он начинал сыпать зерна кукурузы и пшеницы прямо на утоптанную площадку под ходом на чердак, приговаривая: дуз-з-зь, дуз-з-зь ... По краю проема хода на чердак показывались несколько птиц. Они недоверчиво и резко крутили головами, как бы раздумывая. Боря в таких случаях говорил:
  - Отойди за угол, они тебя боятся.
  Я неохотно отходил.
  Наконец слетал первый. Как только он начинал клевать, слетали все голуби, стоявшие по краю проема. На чердаке слышалось беспорядочное хлопанье множества крыльев. Многие голуби слетали на землю даже не становясь на край. Начиналось беспорядочное мельтешение. Мелко семеня, голуби пытались обогнать друг друга за очередным зерном.
  Когда деда не было рядом, Боря, обогнув дом с обратной стороны, выносил жестяную кружку, наполненную семечками подсолнуха. Настороженно оглянувшись, Боря горстями разбрасывал семечки. Голуби начинали суетиться еще быстрее. Подобрав корм, голуби разделялись. Часть их спешно возвращалась на чердак, на гнезда. Большинство же усаживалось на длинную пражину (жердь), перекинутую с вкопанного столба на крышу дома.
  Дед, переживший первую мировую, побывав под газами и перебивавшийся впроголодь в голодовку сорок седьмого, к кормлению голубей семечками относился весьма болезненно. Поймав нас на месте "преступления", дед брал кружку узловатыми пальцами с огромными синюшными ногтями. Поводя пальцем по краю кружки, дед, тяжело дыша, говорил:
  - Из этой самой кружки семечек выходит стопка подсолнечного масла. А макух парили и заправляли кашу, сваренную из толченого жита (ржи).
  Боря родился в сорок втором. В сорок седьмом ему было пять лет. Но каши с макухом он не помнит. Борина мама - тетка Антося была "партейной." С самого начала колхоза она все время работала продавцом в колхозном ларьке. Боря ел кашу, жареные яйца и картошку с крупными шкварками, в которых толстыми прожилками всегда было мясо. Когда он начинал есть, я громко глотал слюну. Услышав бульканье в моем горле, Боря протягивал мне ложку и кусок хлеба.
  Мне, родившемуся в сорок шестом, в голодовку был неполный год. К рассказам взрослых о недавней голодовке мы относились, как к чему-то далекому, подчас нереальному. Для нас главным было хорошо накормить голубей. Чтобы они могли в свою очередь накормить своих птенцов.
  Ближе к обеду Боря шел к зарослям сирени и, чертыхаясь, вытаскивал из гущи веток длинный тонкий шест.
  - Опять баба полотно отвязала. - в сердцах говорил он.
  Мы заходили в сени и из-за мешков Боря доставал длинное красное полотно. Я уже давно прочитал, что было написано на нем разведенным зубным порошком. Сначала там было: "Да здравствует сталинская конституция!". Я понятливо сбегал в комнату и протянул Боре большие портняжьи ножницы. Надрезав, мы резко оторвали кусок кумача с тремя белыми буквами - СТИ.
  Скомкав оставшееся полотнище, Боря старательно затолкал его в щель между двумя мешками и стеной. Чтобы никто не нашел. Дед рассказывал, что в соседнем районе одного мужика посадили в тюрьму за то, что он отстирал плакат и разорвал его на портянки. В тюрьму нам как-то не хотелось.
  А баба Явдоха, видимо, тюрьмы не боялась. Она регулярно отвязывала красное полотнище от Бориного шеста, тщательно отстирывала и рвала на небольшие лоскутки. Сложенные вчетверо платочки она накладывала на постоянно сочащиеся раны, сплошь покрывающие дедовы ноги.
  Боря вязал на шест очередную красную тряпку и начинал размахивать ею. Голуби дружно взлетали с жерди и, хлопая крыльями, поднимались ввысь. Отставив шест, Боря совал два пальца в рот и пронзительно свистел. В ответ голуби поднимались еще выше и ...
  Начиналось невообразимое. Голуби разделялись, каждый летал сам по себе. Сначала кувыркался один, оглашая кувырок хлопком. Потом, как будто по команде, начинала кувыркаться вся стая.
  Каждый голубь изощрялся в воздушной акробатике по-своему. Одни на полном лету, как будто на что-то натыкаясь, на мгновение останавливались в воздухе. Затем начинали перекидываться назад, клубком, стремительно теряя высоту. Снизившись на несколько метров, голубь расправлял крылья и кругами снова начинал набирать высоту. Другие голуби вертели через голову, сохраняя почти горизонтальный полет. Некоторые крутили боком, через крыло. Немногие, набрав высоту, лишь садились на хвост.
  - Молодые. - коротко давал определение Боря.
  Молодые быстро уставали и начинали беспорядочно садиться. Некоторые садились на соседский сарай, тоже крытый соломой. Схватив шест с навязанной тряпкой, Боря бежал к сараю и сгонял голубей, так как сосед в таких случаях начинал ворчать, насылая на птиц и Борю самые страшные кары. Соседа Боря не боялся, но у того в доме было охотничье ружье. Мы опасались, что, потеряв терпение, сосед может выстрелить по голубям.
  Боря, казалось, вообще ничего не боялся. Его отец, мой дядя Володя по матери, погиб в сорок третьем. Боря, росший без отца, жил, по словам деда, своим богом. Никто над ним не был властен. Однажды, приведя с Мошан выменянную на что-то старую суку, Боря при участии Валенчика Натальского изрезал новые хромовые сапоги своей мамы. Старательно и последовательно вырезали они из голенища широкие кольца для ошейника. Лишь дойдя до самого низа голенища, Боря получил кольцо нужного размера. Отходов не было. Все остальное было использовано в качестве оснастки рогаток.
  Боря вполне заслуженно считался в селе самым большим авторитетом по ловле рыбы руками, разведению собак и голубей. При этом он был твердо убежден, что столицей Белоруссии является Азербайджан. Мои попытки с помощью карты переубедить его были безуспешны. Во-первых, Боря совершенно не ориентировался в географических картах, а во-вторых, я только закончил первый класс и был, по его выражению еще совсем салагой, чтобы его учить.
  Погоняв голубей, мы приставляли шаткую лестницу к стене и залезали на чердак. Когда мы вставали во весь рост и ждали, когда наши глаза привыкнут к полумраку, мимо нас каждый раз проносился большой черный дедов кот и спрыгивал на землю. Старый кот прожил на чердаке вместе с голубями много лет, отлавливая мышей. К немалому удивлению, кот ни разу не напал на голубей, ни на их птенцов. Да и голуби пугались кота значительно меньше, чем нас.
  Привыкнув к темноте, мы начинали обход гнезд. Голуби вели себя по-разному. Одни, лишь немного поворчав, казалось, сами приподнимались, облегчая доступ к гнезду. Другие при одном нашем приближении стремительно срывались с гнезда и покидали чердак. Но были голуби, которые при попытке тронуть гнездо угрожающе ерошились. Привстав, они довольно чувствительно клевали наши пальцы, отчаянно и больно отбиваясь крыльями.
  Поднимаясь на чердак, Боря всегда брал с собой "батэрэйку " - фонарик с небольшим отражателем. Включал он его в самых крайних случаях, в основном для проверки яиц. Ловко взяв оба яйца одной рукой, Боря включал фонарик и выносил вердикт:
  - Тут только три-четыре дня, а в этом гнезде тумаки. А вот у этой пары через два-три дня выйдут птенцы.
  Забрав в старое сито тумаки, Боря ненадолго задумывался, что-то припоминая. Потом шел в противоположный угол чердака и приносил уродливого, совсем еще крошечного слепого птенца. Осторожно подставлял его под сидящую на гнезде птицу.
  - Тумакам уже пятнадцать дней, могут лопнуть. А этого уже будут кормить.
  Боря почти никогда не ошибался. Получая регулярно в школе по математике в основном двойки, он отлично помнил, в каком гнезде, когда снесены яйца, где должны вылупиться птенцы, когда вместо тумаков нужно подкладывать птенцов.
  Бывало, он долго изучал яйцо, просвечивая его фонариком. Прикладывал к щеке, потом к уху. Подолгу слушал. Поднимал вверх голову, что-то подсчитывая и вспоминая. Затем говорил:
  - Этот сдох в яйце.
  Очередное яйцо отправлялось в сито. Я внимательно ловил каждое Борино слово. В моих глазах он был чародеем. Боря помнил, сколько лет каждому голубю, из-под какой пары он вышел, с какими голубками он был парован.
  Он помнил родословную каждой птицы, кто отец и мать, кому отдал братьев и сестер, на что поменял. В такие минуты мне казалось, что в школе Боря притворяется, а двойки по математике получает специально, чтобы позлить маму и деда.
  Когда мы спускались, Боря с ситом шел в угол двора и по одному разбивал яйца об прутики низкой изгороди. Некоторые яйца разбивались с хлопком. Тотчас нос заполняла вонь, которую ни с чем не спутаешь. Боря внимательно изучал каждое разбитое яйцо. Я был уверен, что Боря помнит, какое яйцо и от каких голубей он разбивает.
  Солнце клонилось к закату. Скоро должны были вернуться с поля мои родители. Но идти домой не хотелось. Там не было голубей. Дома были лишь куры, свинья и корова. Да еще кролики, которые только и делали, что пожирали все, что я для них рвал в огороде и на меже.
  Кроме того, дома меня ждала весьма неприятная процедура. Перед сном, когда уже на ходу слипались глаза, надо было вымыть в оцинкованном тазике ноги. После мытья ног сон куда-то пропадал. А Боря ног дома никогда не мыл, да его никто и не заставлял. Мне бы так!
  Дома я не раз заводил разговоры о том, что неплохо было бы нам завести еще и голубей. Доводы родителей я уже знал наизусть. Отец начинал подсчитывать, сколько съедает за день пара голубей. Выходило, что столько, сколько ест одна курица.
  - Так курица с весны до осени несет яйца, которые ты ешь - убеждал меня отец. - А голуби? - Ястребу мясо, ветру перья, а хозяину... дерьмо. - в который раз приводил свои доводы отец.
  Мама была более категоричной:
  - Нечего! Изгадят крышу и дождевой воды для стирки не будет. И не думай.
  Но я думал. О голубях я думал почти постоянно. Часто вечером в постели закроешь глаза, уже засыпаешь, а перед глазами начинают парить голуби. Но родители были непреклонны. Да и брат Алеша, старше меня на восемь лет, не раз говорил:
  - Голуби - ерунда. Надо заниматься серьезными делами!
  Сам-то он серьезными делами не занимался. Лежал под грушей на деревянном топчане, читал книги, а за травой для кроликов посылал меня.
  
  Зимой к нам зачастил дядя Коля Сербушка, муж Любы, младшей маминой сестры. Они с отцом вели долгие разговоры о жести, досках, гвоздях, о том, что дед стареет, становится совсем слаб.
  В конце мая, когда установились сухие ясные дни, созвали клаку из одних мужиков. Помрачневший Боря с самого утра перенес всех голубей в стодолу. Насыпал соломы, перенес птенцов и яйца. На яйца голуби уже не сели. Некоторых птенцов родители продолжили кормить. Самые маленькие умирали от голода. Со слезами на глазах Боря безуспешно пытался кормить их изо рта.
  А на крыше уже кипела работа. Одни расшивали крышу, снятые снопы сбрасывали вниз. Другие, подхватив снопы, уносили их за орех, где складывали скирду, похожую на небольшой домик. Затем лопатами сгребли и сбросили в одну большую кучу то, что было гнездами и помет.
  Потом застучали молотки и топоры. Мерно вжикали пилы. После обеда стропила опустились наполовину ниже. К вечеру два дедовых племянника сбили длинный стол, по краю которого прибили редкий в то время металлический уголок. За тем столом и поужинали.
  Утром, когда я пришел к деду, работа уже кипела. С южной стороны половина треугольника крыши уже была под новенькой жестью. Немного погодя, я получил в подарок жестяной свисток - неизменный спутник кровельных работ.
  Но радости я не ощущал, видя, как Боря безуспешно пытается накормить птенцов. Часть из них, самых маленьких, уже неподвижных, Боря отнес и закопал у межи. Утешало Борю одно: до конца лета еще целых три месяца. Голуби еще успеют вывести молодых.
  На исходе третьего дня новая крыша была готова. Лаз на чердак оставили прежний. Пока взрослые ужинали и поднимали чарки за то, чтобы крыша никогда не протекала, мы с Борей переносили голубей и выпускали их на чердак. В последнюю очередь Боря перенес птенцов и разложил их по местам, где они вывелись. Остальное решили доделать утром.
  Утром, как только родители ушли в поле, я побежал к деду. С улицы дом показался совсем низеньким, каким-то чужим. Боря уже был на чердаке. С утра он закопал еще троих птенцов. Обвязав, по указанию Бори, распущенный сноп, я дергал за веревку. Боря втаскивал сноп на чердак и большим дедовым ножом разрубал пучки соломы примерно до размеров карандаша. Делал гнезда там, где они были раньше. Еще один сноп Боря порезал и разбросал по чердаку:
  - Чтоб голуби носили в гнезда сами.
  Сначала все шло неплохо. Голуби отложили яйца и высиживали птенцов. Но наступившая жара сделала жизнь голубей невыносимой. Как только поднималось солнце, на чердаке становилось настолько жарко, что голуби сидели на яйцах с широко раскрытыми клювами. В горле у них что-то часто клокотало. Голуби стали пить много воды. Я предложил поставить на чердаке несколько глиняных мисок и наливать воду, чтобы голуби могли пить не слетая.
  Однако голуби, напившись, подолгу купались в мисках. Вода была постоянно мутной. Первыми не выдержали птенцы. Они на глазах усыхали и умирали. Потом мы стали находить на чердаке мертвых молодых голубей. За ними стали болеть и погибать взрослые. Не выдержал и кот, нашедший было приют под лежаками. Он нашел себе уютное место между снятыми снопами и на чердак днем больше не поднимался.
  Дед, принимавший ранее самое живое участие в голубиных проблемах, к падежу голубей отнесся равнодушнее, чем мы ожидали. Тяжелая одышка одолевала его даже в покое. Ноги стали еще толще, из них постоянно сочилась желтоватая водичка. Он все чаще сидел под орехом на низенькой скамеечке, опершись руками на табурет.
  Боря принял решение. Несколько пар голубей он перевел в стодолу, сделав гнезда на широкой полке во всю длину стодолы. Часть голубей он отдал своим одногодкам и напарникам по голубям: Саше Мищишину и Васе Единаку. Пару желтых голубей, которые особенно нравились мне, отложил:
  - Этих заберешь домой. Только никому не отдавай и не меняй.
  Я с трудом верил в привалившее счастье. Но как к этому отнесутся родители? Где держать? Я решил, что поселю голубей в сарае у коровы, как у Гусаковых. Нужен был ящик, чтобы временно закрыть голубей, пока они не привыкнут. Выручил Боря. Вытащил, снятую с чердака квадратную кошелку, плетенную когда-то дедом из ивовой лозы. Свежими прутиками заплел верх корзины, оставив отверстие для вылета голубей. Дверку сделал из дощечки, оставшейся от переделанной крыши.
  Нужно было видеть, как я нес корзину с голубями домой. Родители еще были в поле. Встав на ясли, нацепил корзину на толстый гвоздь, торчавший сбоку балки. Сбегав за курятник, на меже с Сусловыми взял две валявшиеся пустые консервные банки из жести. Вымыв, в одну насыпал пшеницу с кукурузой, в другую налил воду. Приподняв дверку, положил банки в новое жилище голубей. Чтобы голуби не удрали, между прутьями впереди дверцы пропустил проволоку и загнул края.
  Родителям решил пока не сообщать, наивно полагая, что мама, войдя в сарай доить корову, ничего не заметит. В тот вечер я долго не мог уснуть. Подсчитывал, сколько голубей у меня будет к осени. Засыпая, видел моих голубей, кувыркающихся в небе над нашим подворьем. Решил, что встану пораньше, чтобы поменять воду.
  На следующее утро я проснулся, когда родители уже ушли в поле. Первым делом побежал в сарай, посмотреть, как там мои голуби. Войдя в сарай, я не хотел верить моим глазам. Корзина была пустая. Банки были на месте. Дверка была слегка приподнята, проволоку я не нашел. Выйдя на улицу, я вернулся в сарай еще раз. Произошедшее казалось мне дурным сном. Хотелось верить, что, войдя, я увижу моих голубей на месте. Но голубей не было.
  Накопленные обиды перемешались во мне и подступили каким-то вязким комом к горлу. В то, что клетку открыли родители, не хотелось верить. Но червь сомнения начинал меня точить, как только я вспоминал отношение родителей к голубям. Была обида и на себя. А может я недостаточно загнул концы проволоки? Возвращение родителей с работы ясности не внесло. Более того, мама заявила:
  - Если бы голуби не улетели, я бы погнала их веником!
  Чувствовал я себя прескверно. Было неудобно перед Борей. Он отдал мне самую красивую пару голубей, в надежде, что они у меня сохранятся. На следующий день я пошел к Боре. По дороге я пристально всматривался на гребни крыш по обе стороны улицы. Порой казалось, что я их вижу на длинном сарае. Но приблизившись, разочарованно убеждался, что крыша пуста.
  К Боре голуби тоже не прилетели. Убедившись в этом, я решил его не расстраивать. Надежда найти птиц еще тлела во мне. Недолго побыв у деда, я тронулся в обратный путь. Снова до рези в глазах всматривался на крыши. Придя домой, я первым делом снова пошел в сарай. Голуби не прилетели. Не было их и у Гусаковых. В надежде обнаружить пропавших голубей, я обошел и всю верхнюю часть села. Безрезультатно.
  Вечером ко всем моим бедам я получил взбучку от родителей. Занятый поиском голубей, я оставил на весь день цыплят без воды. В ожидании травы кролики стояли столбиками на решетке клетки. Мама ругалась:
  - Сегодня забыл накормить и напоить кроликов и цыплят. А к осени со своими голубями забудешь буквы! Так и будешь догонять Борю по два года в одном классе!
  Борю на второй год больше не оставляли. Тетка Антося говорила, что он уже надоел всем учителям и те просто хотят от него избавиться. Последние два года Боря сидел за одной партой с нашим двоюродным братом Тавиком. Тавик учился в основном только на отлично, много читал и, по мнению деда, был самым разумным внуком. Он мог подробно рассказать историю почтового голубеводства с древних времен. Но к самим голубям и их разведению он относился более чем равнодушно. Несмотря на то, что Боря был старше на два года и гораздо рослее, Тавик напрямик говорил, что голубятников надо лечить в Костюжанах. Мне было обидно и за Борю и за себя.
  Между тем, голуби у Бори продолжали умирать. Все чаще он обращался к Васе и Саше, которым в свое время отдал голубей. Оба давали Боре и птенцов и взрослых птиц. Но в стодоле было тесно, а под жестяной крышей голуби умирали. Летать голуби стали намного хуже. Быстро уставали, садились, где придется. Дед ворчал, когда голуби, обессилев, садились в винограднике на похилившиеся тычки.
  Закончив семилетку, Боря поступил в ремесленное училище. В одно из воскресений он приехал домой, одетый в черную форму, как адмирал. На чердак он уже не поднимался, боясь испачкать форму. В теплую зиму все голуби внезапно погибли. Весной баба Явдоха очистила чердак от остатков голубиных гнезд, чисто подмела. На чердаке стали хранить фасоль, горох, чечевицу и кукурузу.
  
  Я перешел в пятый класс, когда двоюродный брат моей мамы ВанЯ (с ударением на второй слог) привез из Могилева несколько пар невиданных по размерам голубей. Это была крупная птица, напоминающая чехов. Только они были несколько крупнее и значительно длиннее. У старых голубей клювы и веки украшали небольшие восковицы. Ходили они, слегка опустив голову и вытянув шею. Казалось, они были готовы в любое мгновение стремительно подняться в воздух.
  Поскольку ВанЯ жил в метрах восьмидесяти от нашего дома. Все свободное время я проводил на чердачке маленького, как будто игрушечного сарая. Вместе с ВанЁвым сыном Васютой мы часами сидели в центре чердачка, наблюдая за голубями. Я был опытнее Васюты и охотно делился с ним моими скромными знаниями по голубеводству. Я уже почти безошибочно определял сроки насиженности яиц и возраст птенцов.
  В конце лета ВанЯ подарил мне пару молодых голубей. Самец был достаточно крупным, вишневого цвета с примесью сивины, особенно в хвосте и под крыльями. Голубка, видимо другой породы, была черного цвета, белоголовая. Маленькая головка на длинной тонкой шее была изящна. Тянутое тело и низкая посадка придавала голубке грациозность.
  Я поселил пару на чердаке недавно построенной над погребом времянки. Набросал вдоль стрехи сухую люцерну. Насыпал зерна, постоянно менял воду. Родителей мое приобретение не обрадовало, равно, как и не было резкого неприятия, как это было в недавнем прошлом.
  Недели две я держал голубей закрытыми. Двустворчатую дверь оставил открытой, закрыв проем дефицитной в то время сеткой. Голуби часами проводили время у сетки, греясь под осенним солнцем и привыкая к новому месту.
  Когда я снял сетку, голуби долго не хотели вылетать. Вылетев, они подолгу сидели на шиферной крыше времянки. Потом стали летать. Летали они, как утки, вытянув шею и часто махая крыльями, большими кругами. От голубей Гусаковых держались обособленно.
  Зимой я периодически поднимался на чердак. Согнувшись, сидел, любуясь моими голубями. Весной они стали ухаживать друг за другом, потом стали проводить время на крыше поодиночке. Взобравшись наверх, в волнением и радостью увидел, что голубка сидит на яйцах. Я попытался приблизиться. Голубка вела себя спокойно, лишь слегка поворчала, когда я просунул под нее руку. Там лежали два теплых яичка.
  Однажды, решив подняться на чердак, я увидел на земле половину сухой скорлупки. Поднявшись, я обнаружил в гнезде пару голых слепых птенцов. В этот раз голубка вела себя агрессивнее. Защищая гнездо, она ударила меня крылом. Я поспешно убрал руку и спустился вниз. Рядом с банкой, наполненной цельным зерном, я насыпал кукурузную крупу.
  Птенцы подрастая, стали покрываться редкими розовыми штурпаками -короткими перьями. Голубка все больше времени проводила на грядках, что-то старательно выискивая. Особенно охотно она копалась на куче гравия, много лет назад ссыпанного под забор после штукатурки погреба. Потом стал вылетать один голубь.
  Надеясь, что голубка в очередной раз снесла яйца, я поднялся на чердак. Птенцы были накормлены, но голубки не было. Обыскав чердак, я спустился вниз. Между времянкой и забором в густом бурьяне я обнаружил черные перышки. На листьях подорожника было несколько капелек сухой черной крови.
  Настроение стало никудышным. Сев на перевернутое ведро, я задумался. Было ясно, что голубку кто-то съел. В это время я увидел, как соседский кот, поглядывая на дверцу чердака, стал подниматься по лестнице, которую я не убрал. Все стало ясно. Швырнув в кота палкой, я насыпал в старую миску песка с мелким гравием и поставил ее на чердак. Затем убрал лестницу.
  Голубь кормил птенцов в одиночку. Потом я увидел его на крыше сарая Гусаковых. Мой голубь старательно ухаживал за темно-серой простячкой. Стало до слез обидно. Потом пара скрылась на чердаке соседского сарая. Видимо, сели на яйца, так как голубь прилетал кормить цыплят только утром и перед закатом.
  Вылетевшие птенцы сразу же сели на гребень сарая Гусаковых. Мои попытки согнать их оттуда успеха не имели. Все сидевшие на крыше голуби снимались и подолгу летали. В их числе были и мои молодые. Потом они перестали залетать на чердак, где когда-то вывелись. Вместе с отцом они переселились на чердак сарая Гусаковых. В большой стае, наверное, жизнь казалась им более интересной.
  
  После семи классов я продолжил учебу в Дондюшанах. Жил на квартирах. Заниматься голубями не мог, как говорят, по определению. По дороге в школу и обратно, проходя мимо хлебоприемного пункта, моя голова невольно была постоянно повернута в сторону длинных складов.
  На их крышах плотно сидели разномастные голуби. То были простяки. Ни в классе, ни во всей школе голубей никто не водил. В школе царило повальное увлечение фотографией и радиотехникой. Занимался радиоконструированием и я.
  
  В шестьдесят пятом, будучи первокурсником в медицинском институте в одно из воскресений случайно попал вместе с приятелем на небольшой пятачок центрального рынка, где по выходным собирались любители голубей.
  И, как говорят, пропала моя головушка. Уже один, почти каждое воскресенье я ездил на птичий рынок. По несколько раз обходил ряды голубеводов, вынесших на продажу, а то и просто напоказ, голубей. Там я впервые увидел множество пород голубей, о которых и не подозревал.
  Слушая рассказы, споры я невольно познакомился с популярными в то время породами голубей. Рассматривая голубей, невольно обращал внимание на их владельцев, зрителей, спорщиков. Это было особое племя неравнодушных людей, увлеченных одной общей идеей, но живущих каждый в своем собственном, созданном им самим, мире. И каждый член этого племени, если хотите, клуба считал себя в чем-то непревзойденным в своей области, в той породе голубей, которой он занимался и считал самой лучшей.
  Инженеры, педагоги, строители, бухгалтеры и управленцы, пенсионеры и подростки на короткие часы каждого воскресенья становились похожими на детей, которые встретились в большом городском дворе каждый со своей любимой игрушкой. Целую неделю слесарь, работающий под началом начальника цеха, по воскресеньям могли меняться ролями.
  Все социальные табели о рангах на птичьем базаре куда-то испарялись. Тут все были равны. И начальник на производстве, делавший на планерке разнос токарю за загубленную деталь, в воскресенье смиренно слушал поучения последнего по оценке экстерьера голубя, выхаживанию птенцов.
  Пусть простит меня многочисленная когорта этих неравнодушных, любящих удивительное творение природы и человека - голубя, что я перечислю лишь немногих, запечатленных памятью любителей, которые произвели на меня наибольшее впечатление и с которыми имел счастье общаться.
  
  Вполне обычные, невыразительные на первый взгляд, братья Поляковы - Владимир и Анатолий отличались особой скрупулезностью, граничившей с педантизмом. Они знали, казалось, все породы голубей, стандарты, особенности полета, содержания и лечения птиц. На свою скромную зарплату они много ездили по Союзу, бывали на выставках за границей.
  Наряду с медалями и вымпелами они привозили литературу по голубеводству, о которой тогдашние голубеводы имели самое отдаленное представление. Взяв в руки голубя, Владимир Александрович, казалось, одним взглядом охватывал все достоинства и недостатки птицы.
  Профессорского вида, вальяжный, в чем-то даже барственный, Виктор Ульянович Слизин. Жил он в многоквартирном доме на углу Бендерской и бывшей Ленина. В глубине двора, почти в самом углу на сваях стояла его голубятня. Несмотря на огромную разницу в возрасте, он всегда находил несколько минут для общения со мной, молодым студентом.
  Сдержанный в начале разговора, в процессе обсуждения он, как говорят, разогревался, увлеченно рассказывая детали, которых в книгах и журналах не найдешь. На птичьем рынке он вел неспешные разговоры, деликатные суждения в спорах выдавали его высокую интеллигентность.
  Колоритной фигурой птичьего рынка 60-70-х был дед Мойше. К глубокому сожалению, никто из знакомых охотников того времени фамилии его не помнит. Он сохранился в памяти большинства голубеводов как Мойше. Худой, невысокого роста, сутулый, он был достопримечательностью птичьего рынка. Он выносил на продажу в основном голубей под заказ. Мойше, сам напоминавший небольшую горбоносую птицу, выискивающую зерно, находился в постоянном поиске голубей.
  Приходя на рынок одним из первых, он присматривался к выставленным на продажу голубям, приценивался. Облюбовав нужного ему голубя, он начинал торговаться, беря продавца измором. Купив, он немедленно относил приобретенную птицу в отдельную пустую клеточку. Старожилы рынка весело и по-доброму посмеивались, незлобно шутили. Порой казалось, что без Мойше и базар не базар.
  Жил Мойше в небольшом одноэтажном домишке с семьей сына на узенькой улочке, между ул. Пушкина и тогдашним Проспектом молодежи, нынешним Григоре Виеру. Та улочка осталась только в памяти. Сейчас на том месте высятся многоэтажные элитные дома. Левую половину небольшого двора венчала старая голубятня с небольшим вольером.
  В семидесятые я неоднократно покупал у Мойше голубей "под заказ". Много лет подряд у меня жили и размножались архангельские снегири и монахи, приобретенные у старика. По сегодняшним меркам, птица в те годы была баснословно дешевой, несмотря на "комиссионные" Мойше.
  Сейчас, когда я сам уже на склоне лет, меня периодически мучает "ностальгия" по тогдашнему патриархальному Кишиневу. Тогда, проходя по пыльной улочке к дому Мойше, я мог сорвать свисающие через забор спелые вишни, а ближе к осени продолговатые терпкие сливы. Вечно неприкрытая, посеревшая от старости калитка из разнокалиберных досок, на конвейерных ремнях вместо петель. Калитка вела во дворик, вымощенный одиночными булыжниками вперемежку с кусками красного кирпича. Всегда открытые летом, на уровне пояса, небольшие окна. Широкие подоконники были густо уставлены горшками с разноцветной геранью.
  
  В метрах восьмидесяти от домика Мойше, ближе к проходной завода технологического оборудования жил Миша Радомышленский. Ненамного старше меня, он был огромного роста. Даже не застегнутый пиджак, казалось, был готов на нем лопнуть по швам. Он водил кишиневских горбоносых голубей, поселив их на чердаке столовой, расположенной по соседству. Фасад чердака выходил во двор Миши. Никаких вольеров, никаких замков. Мишины голуби летали свободно. Миша поднимал голубей в первой половине дня, чтобы налетавшись, птицы могли сесть засветло.
  Миша был первым, кто ввел меня в мир одесских голубей. От него я узнал, что кроме горбоносых, к группе одесских турманов относятся конусные, уточки, ананьевские и бердянские. К глубокому сожалению, приобретенные у Миши черно-пегие и черные белокрылые горбоносые не успели дать у меня потомства. Забравшаяся на чердак осенью семьдесят пятого куница уничтожила более тридцати оставленных на племя голубей.
  
  Своей неторопливостью, обстоятельностью и добродушием выделялся дядя Гриша Черногоров, живший в районе Комсомольского озера по Томской недалеко от пересечения с Новосибирской.
  По рассказам дяди Гриши, голубями он начал заниматься с шести лет. Более двух веков многочисленная семья казаков староверов Черногоровых жила в Казачьем переулке, примыкающем к Набережной (ныне ул. Албишоара). На берегу Быка стоял приземистый, но большой по площади дом, на просторном чердаке которого жили голуби.
  Когда он построил на Томской свой дом, одновременно с сараем в глубине двора возвел голубятню. Когда я приходил к нему, к голубятне дядя Гриша проводил меня через длинные туннели из виноградных лоз. В глубине двора сарай был облеплен целым лабиринтом пристроек. В самом углу высилась большая голубятня с высоким вольером.
  Водил Черногоров разную птицу. Тут были аккерманские, тупатые, бокатые двучубые, одесситы. Но в моей памяти отпечатались якобины, которых я тогда увидел впервые, и дутыши. Меня поразили размеры этих удивительных птиц. От 20 - 25 до более чем сорока пяти сантиметров высоты.
  На стенах висели многочисленные клетки с перепелками. В загородке жили экзотичного вида куры. От карликовых, размером меньше голубя до гигантской брамы. Где-то в лабиринте клетушек сарая хрюкал поросенок.
  Но больше всего меня поразило увиденное в большом помещении сарая, где дядя Гриша оборудовал бондарскую мастерскую. В углу лежали заготовки клепок, а в центре помещения стояла, густо пахнущая дубом, готовая бочка.
  Дядя Гриша никогда не отпускал меня просто так. Показав голубей, заводил меня в мастерскую и наливал два стакана светлого ароматного вина с янтарным оттенком. Отхлебывая мелкими, почти незаметными глотками, расспрашивал меня о студенческой жизни. Когда я уходил, дядя Гриша совал в боковое отделение портфеля, завернутый в тетрадный лист, пакет. По возвращении в общежитие я разворачивал пакет и в комнате распространялся аппетитный аромат копченого сала.
  
  Посещая птичий рынок, я с ревнивым любопытством наблюдал за любителями голубей моего возраста. В шестьдесят шестом мое внимание привлек молодой человек спортивного телосложения, подолгу стоящий возле клеток с одесскими. По тому, как он беседовал с завсегдатаями рынка, я понял, что он тут давно свой человек. Лишь спустя много лет я встретился с ним в Страшенах. Это был один из любителей, сохранивших и совершенствовавших породу Кишиневских горбоносых.
  Звали его Федор Васильевич Мунтян. До пенсии он работал судоисполнителем в Страшенах. Тонкий ценитель Кишиневских горбоносых, он сам водил исключительную птицу. Уже, будучи больным, он, страдая одышкой, взбирался на чердак и увлеченно рассказывал историю каждой птицы, ее родословную. К глубокому сожалению, тяжелая болезнь прервала жизнь талантливого голубевода, полного творческих планов на будущее.
  
  В начале восьмидесятых на птичьем рынке мое внимание привлекли несколько пар Кишиневских тупатых турманов (Лупачей). В этих птицах, казалось, не было ни одного изъяна. Великолепные линии головы и шеи, широкий и высокий лоб, короткий, толстый, слегка погнутый клюв, широкие веки. Короткий корпус на низких неоперенных ногах заканчивался широким длинным хвостом лопатой, удивительно гармонировавшим с гордой осанкой птицы.
  Рассматривая голубей, я не сразу расслышал вопрос владельца:
  - Что, понравились?
  Я поднял глаза. По ту сторону прилавка стоял худощавый, лет тридцати мужчина в спортивном костюме. Я не мог, да и не хотел скрывать моего восхищения голубями. Особенно хороши были тигрового, разновидности мраморного, окраса.
  - Великолепные. Откуда такой окрас? - спросил я, указывая на тигровых.
  - От меня. Сам вывел. Восемь лет ушло.
  - Тигровых продашь?
  - Этих не продаю. Вывез показать. Продам любых, только не этих.
  Я облюбовал чистых черных, с блестками зелени по шее. Белые клювы, широкие, словно припудренные веки. Широкой хвост, несмотря на кажущуюся массивность, был приподнят.
  - Сколько?
  - Сорок рублей.
  По тем временам сумма была серьезной. Но ехать домой без таких голубей не хотелось. Бензина на обратный путь хватит. Я порылся по карманам. Наскреб тридцать два рубля.
  - Восемь рублей за мной. Дай телефон и адрес.
  - Ладно, дай сколько имеешь. Главное, чтобы в хорошие руки попали.
  Телефон и адрес владельца тупатых я все-таки взял.
  Звали владельца тупатых Изя Урман. Жил он в одном из прилепленных друг к другу домишек по Фрунзе, недалеко от пересечения с Измаильской. Голубей держал на просторном чердаке. Когда я поднимался, длинная ветхая лестница предупредительно потрескивала, качаясь в такт каждому шагу по перекладинам. Пока я поднимался, диафрагма моя, от возможности в любую секунду сорваться, казалось, упиралась в глотку. Поднявшись, я удивился толстому слою сухого помета вперемежку с подсолнечниковой шелухой.
  - Почему не убираешь? - спросил я.
  - Никогда. Летом помет высыхает от солнца, а зимой, оттого, что топят внизу. Чердак теплый, да и шелуху иногда привожу, расстилаю. И соседи довольны теплоизоляцией - ответил Изя.
  - А инфекции бывают?
  - Ни разу. У меня работают санитары. Смотри!
  Изя разгреб сухой помет, набрал пригоршню и, пересыпая с ладони на ладонь, дул.
  - Смотри! - повторил Изя.
  На Изиной ладони копошилась куча жужелиц и их разноцветных личинок. Меня передернуло:
  - Как заводятся, я тщательно выметаю и насыпаю опилки или шелуху.
  - Ни в коем случае. Они перерабатывают всю гниль, микробы и плесень. Даже подохших мышей и случайно разбитые яйца. Жужелиц надо беречь. - поучительно заключил Изя.
  - Век живи, век учись. - подумал я.
  Спустившись и ступив на твердую землю, я решил, что больше на Изин чердак я не полезу.
  В дальнейшем голубей я у Изи не покупал. Привозил ему надежных кормачей, иногда пару-две бельцких двучубых, по просьбе Изи, не самых совершенных. Изя много ездил по Союзу, в Турцию, Румынию и Болгарию. Там он производил выгодный для него обмен.
  Зато я имел возможность брать у Изи тупатых на вывод. Через два-три месяца возвращал, брал других. Секрет тигровой масти тупатых Изя открыл мне позже. Оказывается, для прилития свежей крови и улучшения экстерьера, еще восемь лет назад Изя паровал тупатых с аккерманскими двучубыми. Чубы, против ожидания, вывелись довольно быстро. Но от скрещивания желтого тупатого и мраморно-седой с черно-пятнистыми перьями аккерманской голубки получилась довольно устойчивая тигровая масть.
  Однажды, будучи в Кишиневе, я позвонил и условился о встрече с Изей. Голос его был вялый, тихий. Когда я подъехал, Изя уже ждал меня во дворе. Грудь и поясница его были перетянуты длинным широким шарфом, из-под которого виднелись полотенца. Лицо Изи было неестественно бледным, с каким-то сероватым оттенком.
  - Что случилось? - спросил я Изю.
  - Перелом позвоночника.
  - Как?!
  - Поднимал по лестнице полмешка кукурузы на чердак. Предпоследняя перекладина не выдержала. Вон та. Уже поменял на новую.
  Я прикинул. От новой перекладины до асфальтового покрытия двора было не менее четырех метров. Все могло быть гораздо хуже.
  - Когда это случилось? Ты почему не в больнице? Кто ремонтировал лестницу? - посыпались мои вопросы.
  - Два дня назад. Жена вызвала скорую. Отвезли в нейрохирургию. Но на следующее утро я удрал. Голуби без воды, без корма.
  - Ты нормальный? Неужели не нашлось кого-либо из приятелей, чтобы на время лечения кормили и поили голубей?
  - Ребята есть, но я должен сам. Тут надо переложить несколько пар яиц и птенцов. - с натугой ответил Изя.
  - А лестница? Кто ремонтировал? Неужели сам?
  - Сам, - ответил Изя, - Должна выдержать. Я укрепил еще три щебля.
  - Изя! Новую надо делать. Это недорого. Разобьешься насмерть на...
  - Не успею. Нас сносят. В горисполкоме обещали выделить помещение для голубей на чердаке или в цоколе нового дома, - сказал Изя. - Слушай, в Кишиневе есть какие-то мастерские, где делают пояса. Ты знаешь, где это?
  Я промолчал. Год назад, по поводу сформировавшейся межпозвоночной грыжи в мастерских министерства соцобеспечения мне сделали кожаный широкий, добротный пояс, который я постоянно возил в машине на случай необходимости смены колеса. Выйдя за ворота, я тут же вернулся с поясом. У Изи засияли глаза. Размотав шарф и полотенце, я помог Изе одеть и застегнуть пояс. Он как-то сразу стал выше.
  - Как хочешь, а пояс я уже не сниму, - бодрым голосом сказал Изя, - бери любую пару.
  - Носи на здоровье. Будь осторожен.
  Взамен пояса я ничего у Изи не взял. Через две недели мне предстояло уехать в Харьков на четырехмесячные курсы усовершенствования врачей. Надо было на это время пристроить к кому-нибудь собственную птицу.
  По возвращении из Харькова я длительное время не имел возможности съездить в Кишинев. Изя позвонил мне сам. Оказывается с местом для голубятни в новом доме ничего не вышло, с женой неурядицы, и Изя обменял полагающуюся ему жилплощадь в новом доме на полдома с огородом и местом для голубятни ниже четвертой горбольницы. Если мне не изменяет память, по Андреевской.
  Будучи в Кишиневе, я поехал к Изе. Он как раз был дома. Лицо его казалось почерневшим. Изя был в глубокой депрессии. Нелюди сожгли его голубятню вместе с уникальной коллекцией голубей, результатом его более чем десятилетнего труда. Скорее всего из зависти. Тупая, злобная посредственность в зависти всегда побеждает беззащитную одаренность. Что и произошло с Изей.
  Изя сник. Голубятню он отстроил, купил сторожевого пса. Но голуби уже были не те. И Изя уже был не тот. Видимо давала о себе знать полученная травма позвоночника и психотравма в результате поджога.
  В девяностые, в одно из воскресений, я попал на "птичку". Знакомый голубевод рассказал мне, что Изя эмигрировал в Израиль. Вскоре после переезда в результате тяжелой болезни Изи не стало.
  
  Вспоминая соплеменников по голубиной охоте, невозможно не вспомнить и не рассказать о самородке, талантливом голубеводе-селекционере дяде Коле, Николае Эммануиловиче Юзефович. Познакомился я с ним летом семьдесят третьего в Тырново, когда уже работал в районной больнице. На своей неизменной "Яве" дядя Коля курсировал между лесом, на опушке которого была колхозная пасека и домом, где была его голубятня. Он был, по известному выражению, по-настоящему счастлив: будучи дома, спешил на работу, а с работы спешил домой, где его ждали голуби.
  Родился и вырос Николай Эммануилович в польской семье в селе Унгры на самом берегу Днестра. Из поколения в поколение Юзефовичи исповедовали католичество. На службу ездили в единственный в округе костел в Могилев-Подольске по воскресеньям. Ксендз и служка жили на территории, прилежащей к костелу.
  В самом центре двора на четырех массивных сваях высилась просторная голубятня, которую заложил сам ксендз. Он и привез первые пары голубей из Польши. В дальнейшем коллекция костелских голубей пополнялась за счет католиков, которые приезжали молиться с округи Подолья и Бессарабии.
  Видя, как шестилетний Миколик часами простаивал возле голубятни, предпочитая голубей нудной и непонятной службе, служка костела подарил ему пару молодых голубей. Поселил Миколик голубей на небольшом чердачке односкатной пристройки к сараю.
  Все строения во дворе были крыты соломой. Голуби отлично прижились на новом месте, стали давать потомство. Когда дядя Коля рассказывал о своих первых шагах в голубеводстве, я вспомнил голубей на чердаке под соломенной крышей дома моего деда Михася.
  Однажды житель соседнего села Арионешты, расположенного в двух километрах от Унгр, возвращался домой с работы по найму у Унгрского богача Мурина. Увидев голубей, летающих над двором Юзефовичей, он долго стоял, наблюдая полет птиц. Когда голуби сели, он зашел во двор и спросил, откуда голуби.
  Услышав, что голуби привезены из Польши, он предложил обмен. На следующее утро он принес две пары голубей с двумя чубами. Вечером Миколик отдал ему две пары своих голубей. Обмененные голуби оказались превосходными вертунами.
  Следующим летом сильный ветер принес со стороны Бронницы, что лежит в сотнях метров от Унгр на левом берегу Днестра, трех пестрых голубей. Начавшийся сильный дождь заставил голубей сесть на крышу соседского сарая. Под проливным дождем Миколик по скользкой соломенной крыше добрался до голубей. Уставшие и мокрые, те даже не пытались удрать.
  Наутро, когда голуби высохли, оказалось, что ноги их были обуты роскошным оперением в виде колокольчиков. Когда голуби привыкли к новому месту, Миколик с удивлением и радостью увидел удивительный полет приблудных. Их полет был почти вертикальным, сопровождался громкими хлопками и перевертыванием.
  Со временем голуби размножились, Часть из них была переведена на чердак сарая с отдельным вылетом. Размножающаяся стая требовала все больше кормов. Приходилось менять молодняк на кукурузу и пшеницу у любителей голубей Каларашовки и Арионешт. Во время уборки урожая помогал соседям, за что те к вечеру насыпали торбу зерна.
  Война началась, когда Коле было уже четырнадцать лет. В июле сорок первого немецкая авиация бомбила части советских войск, закрепившихся на левом, противоположном берегу Днестра. От разрывов бомб голуби, сидевшие на крыше, словно обезумили. Они беспорядочно метались в воздухе, потеряв ориентацию. Когда начало темнеть, Коля с младшим братом Сергеем разыскали часть голубей далеко от дома. Два голубя вернулись только на следующий день. Голубей закрыли и выпустили только тогда, когда фронт отодвинулся подальше от Днестра.
  - Во время войны голуби, возможно, спасли мне жизнь. - Рассказывал дядя Коля.
  В селе разместилась немцы, следующие на фронт. Через Днестр наводили понтон для переправы техники. Жителей Унгр согнали на берег копать спуск к Днестру. По селу пронесся слух, что мужчин и подростков немцы заберут на тот берег на работы. А потом угонят в Германию, как это уже было в некоторых селах.
  - При приближении немцев к нашему дому, - продолжал дядя Коля, - я с семилетним братом Сережей забрались на чердачок, где жили голуби и забились в самый угол. Три немца зашли во двор с огорода. Два пошли к дому, а один, увидев голубей на крыше и на дверке сарая, остановился, разглядывая птиц. Я видел только голову и шею немца.
  Внезапно немец схватил веник, прислоненный к стене и, стал размахивать им, поднимая голубей. Снявшиеся голуби летали недолго. Часть из них села на крышу, а некоторые стали залетать на чердачок. Привыкнув к тому, что мы раньше подолгу сидели на чердаке, голуби спокойно кружили и ворковали.
  Неожиданно немец стал подниматься по лестнице на чердачок. Его голова и плечи закрыли часть неба и соседний сарай. Он стал рассматривать голубей. Видимо, когда глаза его привыкли к темноте, он увидел нас с Сережей, сжавшихся в самом углу. Он смотрел на нас долго, а потом, приложив палец к губам, тихо сказал на немецком:
  - Лейзе. Их либе таубн.
  Мне стало ясно, что он сказал нам, чтобы мы сидели тихо. Вскоре немцы ушли. Но мы с братом продолжали сидеть на чердаке до вечера.
  
  В пятьдесят четвертом Сережа, приехав зимой с сессии в учительском институте, где он учился, неожиданно спросил меня:
  - Коля, а ты помнишь, что сказал немец, когда мы прятались на чердаке?
  Я пожал плечами. А Сережа, помолчав, ответил на свой же вопрос:
  - Он тогда сказал: - Я тоже люблю голубей.
  - А может быть у него дома остались голуби. - Закончил рассказ дядя Коля.
  После войны судьба забросила Колю в Бендеры, где он работал в депо кочегаром, а потом помощником машиниста. Жил на квартире у одного из слесарей депо по улице Ткаченко, на большей части домов которой сохранилось старое название - Потягайловская. Хозяин был любителем одесских голубей. Птицу он содержал в небольшом и чистом сарайчике без потолка. Широкий, на пружине, леток был под самым коньком крыши. Вольеры тогда строили редко.
  В свободное от поездок время Николай возился с голубями. Хозяин, увидев, что птица за несколько лет стала выглядеть и летать лучше, переложил всю заботу о своих питомцах на квартиранта. Николай не тяготился приятной обузой, наоборот, он стал паровать голубей по своему усмотрению. В поисках достойной птицы он познакомился со старым голубеводом, жившим неподалеку на соседней Липованской, ныне улице Маяковского.
  Звали знатного голубевода Тимофей Евстафьевич Бугаев. Соплеменники по увлечению прозвали его Кармоля за то, что он, возясь с голубями, напевал песню про Устима Кармелюка. Песня лилась из уст Кармоли нескончаемой печальной лентой и, казалось, не было в ней начала и конца.
  А на закате, выпив стакан доброго южного вина, голос Тимофея Евстафьевича крепчал, исчезала старческая надтрестнутость и хрипотца. Казалось, что песню ведет молодой отважный гайдук из ватаги легендарного Устима Якимовича:
  За Сибиром сонце сходить.
  Хлопци не зивайте.
  Ви на мене, Кармалюка,
  Всю надiю майте.
  
  Повернувся я з Сибiру,
  Та не маю доли,
  Хочь здаеться не в кайданах,
  А все ж не на воли.
  
  Маю жiнку, маю дите,
  Тай я их не бачу,
  Як згадаю про их муку -
  Тай гирко заплачу...
  
  Из староверов, живший по уставу старообрядцев, бывший рядовой лейб-гвардейского полка, охранявшего семью последнего императора, Тимофей Евстафьевич был пунктуальным, строгим к себе и окружающим. С такой же принципиальностью и пунктуальностью он относился к любимому голубеводству. Занимался он только одесскими породами голубей. Эстафету голубевода у стареющего Тимофея Евстафьевича принял его сын Иван, которого по традиции тоже всю жизнь называли Кармолей. Прославился Иван своими горбоносыми, лучше которых не было ни в Бендерах, ни в округе.
  - Птица была могучая, - рассказывал дядя Коля. - Голова была круглая, веки широкие. Клюв у некоторых голубей прикасался к вертикальной, у некоторых с подтрясом, шее, гордо изогнутой, как у сказочного коня.
  Дядя Коля выносил из сарайчика, где неслись куры, яйцо и переворачивал его острым концом книзу.
  - Если горбоносый настоящий, то линии яйца должны совпасть с линиями клюва, головы и верхней части шеи. - Убеждал дядя Коля, приложив яйцо напротив головы горбоносого и продолжал. - Они должны быть коротконогими, вислокрылыми. Длинный хвост широкой лопатой в двадцать и более перьев, которые на концах могли слегка кучерявиться. А лет, какой был лет!
  Дядя Коля никогда не говорил полет. В слово лет он вкладывал самые превосходные качества воздушной акробатики голубей.
  - Кроме горбоносых, - продолжал дядя Коля, - Кармоля водил уточек, конусных, бендерских поясых. Смело и успешно приливал горбоносым кровь бердянских, вытягивая птицу в длину. Паровал с ананьевскими, что делало птицу более изящной, головы стали миниатюрнее, стали появляться белые с жемчужными глазами. Широкие веки стали более нежными, как бы присыпанные платиновой пудрой. Водились редкие в то время, а сейчас вообще исчезнувшие - гривастые.
  Тогда-то Коля, ровесник Ивана, по-настоящему познал и полюбил породу одесситов. Общение с Тимофеем Евстафьевичем и Иваном стало фундаментом для его дальнейшей судьбы селекционера. Какими бы голубями не увлекался в жизни Николай Эммануилович, в его коллекции всегда были несколько пар одесситов, с которых можно было писать стандарт.
  Высокую планку кармолинских стандартов не опускает сын Ивана, Виталий, с которым я знаком уже несколько лет. В моей коллекции несколько белых горбоносых с жемчужными глазами. Выведены они от белого с крапчатой шеей, приобретенного несколько лет назад у молодого Кармоли.
  Недолго проработал на железной дороге Коля. В середине пятидесятых он заболел туберкулезным плевритом. Лечился довольно долго, но успешно. Но на железную дорогу путь ему был заказан. Как говорил он сам, комиссовали подчистую. Переехал в Тырново, поближе к брату Сергею, который, окончив учительский институт, работал учителем географии в марамоновской школе.
  Как и брат, Сергей увлеченно занимался голубеводством. Водил он редкую в то время породу - бельцких двучубых. Увлекся бельцкими и Николай. Его поражало изящество этой небольшой по размерам птицы. Маленький, как спаренные пшеничные зерна, клюв с погибом, широкая чавка, круглая с боковыми гранями голова, украшенная двумя чубами.
  Передний - розеткой, закрывающей больше половины клюва, а задний чуб в виде короны от уха до уха, венчающей гриву во всю длину грациозно выгнутой шеи. Низкие голые, иногда слегка обутые ноги, незначительная вислокрылость. Корпус тянутый, как будто пропущенный через кольцо. При всей своей миниатюрности в птице ощущалась сила, которая реализовалась в полете с уникальным кувырканием.
  - Могучий, хоть и маленький голубь. - не раз говорил дядя Коля, держа в руке подрагивающую от возбуждения птицу. Слово могучий выражало у него самую высокую степень превосходности.
  
  Наряду с одесскими, всю оставшуюся жизнь Юзефович посвятил бельцким двучубым. Не считаясь со средствами, временем и занятостью, Николай Эммануилович приобретал элитные экземпляры этой удивительной породы, без конца перепаровывал, стремясь улучшить форму головы и клюва, сделать птицу еще более грациозной, сохранив при этом уникальные летные качества.
  Однажды, будучи у дяди Коли, я заметил его новое приобретение. Чалую с красным голубку, очень похожую на давно исчезнувшего московского серого турмана. Впечатление, на мой взгляд, несколько портил задний чуб, несмотря на то, что он тянулся от уха до уха и спускался к спине острой гривой.
  - Хороша, но она была бы лучше без заднего чуба, - оценил я голубку. - А где ее пара?
  - Как раз такой чуб и нужен! - экспрессивно загорелся дядя Коля. - Вот и ее пара. Дядя Коля указал на алого, с зеленоватым отливом на шее, бельцкого голубя, кружившегося вокруг новой подруги, подметая хвостом пол голубятни.
  - А на следующий год, если сможете, поможете мне. - продолжил дядя Коля.
  Осенью Юзефович продемонстрировал мне потомство, полученное за лето от новой пары. Я был разочарован. Дядя Коля, наоборот, был удовлетворен полученным результатом. Держа молодую голубку в левой, правой рукой поворачивал и наклонял ее голову.
  - Вы только посмотрите, какой клюв. Веки уже широкие, но должны быть еще шире. Голова с первого поколения пошла гранная, а лоб формируется только после второй линьки. А как стоит на ногах! Отличный материал! С ним нужно работать. - убеждал меня дядя Коля.
  На следующую весну он опять колдовал, перепаровывал. Дал мне пару довольно невзрачных, на мой взгляд, голубей. Он знал, что вывести за сезон здоровых и физически крепких цыплят я умею. Опыт уже был. Сказывалось знание биологии, орнитологии в частности, да и ветеринарию я читал регулярно.
  - Осенью я двух заберу, остальные все ваши. Только чтобы на сторону ни один птенец не ушел. - напутствовал он меня.
  Осенью он приезжал, долго рассматривал, перебирая молодежь, Наконец останавливал свой выбор на паре приглянувшихся голубей. Проследив за его взглядом, я отдавал ему еще одну птицу. Чаще всего это была голубка.
  - Вот видите, вы уже начали видеть, какая птица подходит для дальнейшей работы. - как ребенок радовался дядя Коля.
  - Нет, дядя Коля, я просто видел, что вы очень долго ее рассматривали. - разочаровывал я дядю Колю.
  
  Но не таков был дядя Коля, чтобы оставить у меня остальную выведенную молодежь. Да и меня он уже изучил основательно. После его очередной поездки в Тирасполь или Бендеры я обнаруживал у него новую очаровательную пару голубей, подчас весьма экзотического вида. Чаще всего это были чайки: сантинет, китайская или немецкая щитокрылая, доминиканы. Один раз это были дутыши с изумительной вертикальной стойкой.
  - Дядя Коля! Мне нравятся вот эти. Продайте или обменяйте, если вам подходит. Я отдаю вам оставшихся от вашей пары цыплят. Если нужно, доплачу.
  Мы оба играли в одну игру. Я знал, что дядя Коля денег с меня не возьмет и не откажет. А дядя Коля знал, что за понравившуюся пару я мог отдать две, а то и три. Сделка, как правило, удовлетворяла обе стороны. Я привозил дяде Коле оставшуюся птицу, в которой не видел ничего особого, и уезжал, довольный новым приобретением.
  На третий или на четвертый год у дяди Коли вывелась голубка неопределенного цвета. Про таких говорят серо-буро-малиновая. Дядя Коля еще в гнезде, когда у нее только начали отрастать перья, назвал ее странным и, на мой взгляд, обидным названием - Тырфа. К весне это была голубка, о которой знали многие голубеводы северной Молдовы. Маленькая, почти кубической формы, гранная головка, длинная, тонкая, с грациозным изгибом, шея, как будто протянутый через кольцо корпус на низких неоперенных ногах, умеренная вислокрылость. Но главными особенностями были унаследованные от русских турманов широкие, совершенно белые веки. А к чубам не могли придраться даже самые придирчивые ценители бельцких. Особенно выделялся передний чуб. В розетке, почти закрывающей клюв, каждое перышко имело свою орбиту.
  
  Приехавшие из Узбекистана любители ташкентских предлагали Юзефовичу баснословную сумму. Но дядя Коля был непреклонен. На следующую весну дядя Коля неожиданно для всех спарил Тырфу с ее дедом. На современном языке селекции это называется инбридинг. И пошли выводиться голуби, равных которым в Молдове не было. Некоторых дядя Коля продавал все тем же узбекам, а часть, казалось бы, намного хуже, дядя Коля оставлял.
  Только сейчас я увидел и оценил умение Николая Эммануиловича видеть птицу в последующих поколениях, его прозорливость в подборе пар. Многие приобретали у него голубей, но скрещивание, казалось бы, с самыми элитными экземплярами не давало должного эффекта.
  
  В регионе началось повальное увлечение скрещиванием бельцких с другими, сходными породами. Демонстрируя выведенную молодежь, охотники не открывали секрета ни для кого. Но только не для Юзефовича. Едва взглянув на голубя, он ошарашивал владельца безошибочным приговором. Более того, его расстраивали бездумные эксперименты, засоряющие старинную бессарабскую породу уникальных двучубых голубей признаками, далекими от стандарта и биологической целесообразности.
  Федя Лаю из Климауц скрещивал лучшие экземпляры бельцких с венскими турманами. В погоне за более широкими веками, голова теряла характерную для бельцких форму, погнутый с широкой чавкой клюв выходил уже, как говорят голубеводы, горизонтально вставленным прямо на лбу. Терял свой природный рисунок розетки передний чуб. В результате такого скрещивания, крылья стали опираться на хвост. Стойка стала более пологой.
  Уважаемый мной, ныне покойный, приятель спаривал бельцких с белыми щитокрылыми чайками. В результате терялась форма головы, веки стали уже, шея короче и толще, особенно у самцов. У некоторых экземпляров, даже через несколько поколений на груди проступали курчавые перышки. То же самое происходило при прилитии крови от балтийских и львовских заднечубых. Даже скрещивание с самыми близкими по породным признакам с ташкентскими, огрубляли изящную древнюю бессарабскую породу, не говоря о том, что чубы, особенно передний, теряли характерный вид идеальной розетки. Вставали топориком.
  
  Дядя Коля, видя результаты такой селекции, нервничал.
  - Портят, неграмотные, породу на века. Ведь эта птица будет расходиться по всему миру, множиться. И в будущем могут не узнать, в чем отличие бельцкого от ташкентского. - горячился дядя Коля и продолжал: - Приливать кровь надо только от русских короткоклювых турманов. Еще может подойти болгарский плевенский турман. Я видел таких в Овидиополе. Это наверняка родственники русских.
  Нервничали и некоторые голубятники. Особенно те, кто водит голубей по принципу: купи - продай. Голуби Юзефовича росли в цене. При покупке любители стали более требовательными, все больше ориентируясь в своих вкусах на голубей, увиденных у Юзефовича.
  
  В один из осенних дней восемьдесят восьмого дверь моего кабинета в поликлинике открылась. Дядя Коля кивком головы пригласил меня выйти. На нем, как говорится, лица не было. Обычно он деликатно ждал в коридоре окончания приема. Выйдя, я не сразу понял, что произошло. Лицо его напоминало маску с неестественно расширенными глазами. Дядя Коля заикался.
  Наконец до моего сознания дошло. Ночью с помощью ломиков была разобрана задняя стена саманной голубятни со стороны соседнего огорода. Вся без исключения двучубая птица исчезла. Огромный злобный кавказец, имевший ограниченную свободу передвижения на цепи с кольцом вдоль натянутой проволоки, за всю ночь не подал голоса.
  Я посоветовал обратиться в милицию и не терять надежду. Дядя Коля вяло и отрешенно махнул рукой. Поиски результатов не дали. Дядя Коля приходил ко мне довольно часто. Ему надо было выговориться.
  - А ведь сделали это те, которые были у меня в гостях. Которых я не раз угощал медом. Сделали те, которым я помогал, - выдавливал из себя дядя Коля, - Очень жаль голубей, жаль потраченного труда. Но как они могли? Как они будут жить и смотреть на этих голубей?
  Казалось, дядю Колю больше всего волновал именно последний вопрос.
  Слушая дядю Колю, я вспомнил Изю и поджог его голубятни. Я не находил слов для сочувствия и поддержки. За два-три месяца дядя Коля осунулся, стал ниже ростом. Лицо его побледнело, приобрело землистый оттенок. Глядя на него, я вспомнил о перенесенном им в далеком прошлом туберкулезе.
  - Как бы не было рецидива на фоне депрессии, - подумал я.
  Но смертельная опасность подкралась к дяде Коле с другой стороны. На фоне стрессового состояния у него был диагностирован рак поджелудочной железы. Такова была психосоматическая реакция его организма на бесчеловечную подлость. В конце апреля, когда природа зазеленела, дяде Коле стало совсем плохо. Но он страстно хотел жить.
  - Как же так? Все вокруг будет цвести, пчелы будут носить мед, голуби будут летать, а меня не будет? Не хочется верить. - говорил он уже совсем ослабевшим голосом...
  
  Читатель может упрекнуть меня в том, что рассказывая о детстве, я пишу о совсем взрослых людях. Но, как говорят, все мы родом из детства. И не у каждого взрослеющего из души полностью выветривается детство. Каждому взрослому человеку в большей или меньшей степени присущи черты психологического инфантилизма - наличия детских черт в характере. Это один из основных элементов, в совокупности определяющих многогранную индивидуальность человеческого характера.
  Склонность к преступности тоже от психической инфантильности. Духовно и морально незрелая личность с необоснованно завышенной самооценкой и необузданными притязаниями легче преодолевает все виды социальных барьеров для удовлетворения сиюминутных потребностей, плоды которых не принадлежат ей по праву. Так обычно совершаются преступления.
  Но существует конструктивная форма психологического инфантилизма, почему-то чаще у мужчин. Такое бывает, когда вытесненные и неосознанные комплексы трансформируются в творческие способности, склонность к музицированию, живописи, изобретательству и другим увлечениям. Одним из таких увлечений является и любовь к братьям нашим меньшим - голубям.
  И блажен тот взрослый, который, видя на фоне бирюзового неба точки далеко летящих и кувыркающихся голубей, на мгновения возвращается во времена своего детства.
  
  У каждого оно свое...
  
  18 02 17 г.
  
  
  
  
  Неугомонное племя
  
   "Голубеводство - искусство высокое, тайна великая, дело, о котором человек не должен говорить легкомысленно". Фраза английского зоолога Томаса Гексли, поклонника и последователя Дарвина, была написана крупными буквами на обороте обложки племенного журнала. Разграфленный простым карандашом от руки, уже пожелтевший и затертый селекционный журнал принадлежал моему главному наставнику в голубеводстве, селекционеру-самородку Николаю Эммануиловичу Юзефовичу. Сам дядя Коля, по его словам, засыпал лишь только после того, как, уже в постели, паровал и заново перепаровывал своих голубей на несколько поколений вперед. Его короткоклювые двухчубые бессарабские турманы были известны от Молдавии до Средней Азии.
   Голубеводы - особое племя неравнодушных людей, увлеченных одной общей идеей. Но каждый любитель живет в своем собственном, созданном им самим, мире. И каждый член голубеводческой когорты считает себя непревзойденным в своей области, в той породе голубей, которой он занимается и считает самой лучшей. Заметьте, я говорю о голубеводах, а не о голубятниках.
  Можно спорить, но для меня голубятник сродни лошаднику, барышнику, спекулянту. У голубятника можно купить любого голубя. Вопрос только в цене. Голубевод это селекционер. У голубевода лучшего голубя не купишь ни за какие деньги. Он сам его просчитывал в нескольких поколениях, в подборе родительских пар, как говорят, до седьмого колена. Он сам прогнозировал его отличительные признаки, ждал, выхаживал, вкладывал в него душу, как в ребенка. Хороший голубь у голубевода всегда остается с хозяином.
  С другой стороны, утверждают, что голубевод, голубятник - это диагноз. В далеком детстве мой двоюродный брат Тавик, всего лишь на два года старше меня, спокойно, но категорично осуждал увлечение голубями:
  - Голубятников надо лечить в Костюжанах. - говорил он.
  (Костюжены - сегодня поселок Кодру. Там находится, основанная в конце девятнадцатого века и функционирующая поныне, республиканская психиатрическая больница.) Мне было обидно за моего второго двоюродного брата Борю - голубевода, за всех любителей голубей и за себя лично.
  Не скрою, часто представители этого прекрасного увлечения переступают грань разумного. Я, сам голубевод с более, чем шестидесятилетним стажем, осознаю, что практически все настоящие голубеводы с сумасшедшинкой. Голубеводы сами острят, что их "помешательство", наряду со сбором грибов, ягод и рыбалкой, является тихим. Буйное помешательство, шутят, включает охоту и альпинизм. Исключение составляют трезвые дельцы, голубятники, барышники, водящие голубей по принципу: купи-продай.
  
  Из памяти не выветривается голубевод Вася. Он построил многосекционную голубятню. В семидесятых-восьмидесятых камеры наблюдения были редкостью в больших городах и непозволительной роскошью для личного пользования. В каждой секции Вася установил микрофоны. Вся система служила и охранной сигнализацией. Переключая микрофоны, Вася из собственной квартиры поочередно прослушивал все секции голубятни. На слух определял, который голубь агрессивный, где голодные птенцы, кого надо изолировать, кого перепаровать. С микрофоном и усилителем Вася на слух обнаружил проникшую в голубятню крысу.
  Звуков ночной возни Васиных питомцев первой не выдержала жена. Из спальни Вася переселился на кухню. Скоро жена подала на развод. Через год Вася женился вторично. Недолго музыка играла ... Вернувшись вечером из голубятни, Вася нашел свои вещи в прихожей. Часть секции в голубятне Вася приспособил под жилую комнату. Там и жил. Осенью у Васи открылось желудочное кровотечение. Потребовалась операция.
  Вася находился в послеоперационной палате, когда, нанятого на время болезни, сторожа напоили до беспамятства, ничего не подозревающие дружки. Глубокой ночью организаторы пьянки вынесли сторожа на обочину. Голубей похитили, а голубятню из злобной зависти подожгли. Вернувшись из больницы, Вася долго стоял над обгоревшими останками своей голубятни. Сейчас на месте бывшей Васиной голубятни высятся многоэтажки. Потом Вася исчез.
  В девяностых Васю видели в Подмосковье. Постаревший, осунувшийся, сморщенный, как печеное яблоко, но трезвый, Вася служил на даче у одного из олигархов. Ухаживал за собаками, голубями и бассейном. Там же безвыездно жил.
  Я писал о молодом талантливом голубеводе-селекционере из Кишинева Изе Урмане. Изя водил Кишиневских тупатых. Прилитием крови от Аккерманских Урман добился непревзойденного и поныне изящества птицы. При этом он вывел линию турманов с устойчивым в поколениях тигровым окрасом оперения. Поднимаясь с кормом на чердак, Изя упал почти с четырехметровой высоты. Повредил позвоночник. Госпитализированный в нейрохирургию, через день удрал. Изя самостоятельно отремонтировал лестницу. В подаренном мной, затянутом тугом кожаном поясе он продолжал подниматься на чердак.
   Когда пришло время сноса их древнего дома, семье Изи выделили трехкомнатную квартиру. После неоднократных походов в горисполком, Изя добился помещения в подвале для голубей. Правда, будущая квартира из трехкомнатной превратилась в двушку. Позже в подвале Изе отказали. В злокозненном поступке Изя подозревал собственную жену. Подал на развод и раздел имущества. В итоге полученную однокомнатную квартиру поменял на полдома на бывшей Андреевской, ниже четвертой горбольницы.
   Согласно поданного много лет назад заявления, Изиной семье разрешили выезд на постоянное место жительства в Израиль. Жена с детьми уехала. Изю, с выведенной им птицей, не пропустили через кордон ветеринары. Изя не мог расстаться с уникальной птицей и остался в Кишиневе. В верхней части двора под ореховыми деревьями отстроил голубятню с выгулом. Соорудил кормосклад. Купил и выдрессировал огромного кавказца.
   Как и в случае с Васей, не могла серая в своей посредственности, именующая себя голубятниками, злобная и завистливая нечисть видеть, усовершенствованное Изей, прекрасное творение природы и человека - Кишиневских тупатых лупачей. В считанные минуты огонь уничтожил деревянное строение и, содержащихся там, голубей. Ошмаленный кавказец сумел вытащить кованый стальной кол и удрать.
   Больше по инерции, нежели с энтузиазмом Изя отстроил голубятню. Но голуби уже были не те, не его! Да и Изя в своей глубокой депрессии стал другим. Осунулся, сгорбился, похудел. Один за другим стали покидать его в момент расшатавшиеся зубы. Нарастала желтуха. Поскольку в Кишиневе его ничто не держало, Изя эмигрировал в Израиль. Вскоре после переезда, на фоне депрессии, быстро протекающая онкология унесла Изю к праотцам ...
  
  Ныне покойный, гораздо моложе меня, одаренный голубевод построил дом. Предусмотрел, казалось, все. От отопления, водопровода и канализации до обширной мансарды, где устроил невиданную голубятню. Я был в той голубятне. Наверх вела лестница стоимостью в не одну тысячу евро. Теплоизоляция минеральной ватой, двойные перегородки, удобные для голубей поилки и кормушки, стерильная чистота. Почти стопроцентная выводимость уникальной коротко-клювой бессарабской двухчубной птицы, которую уже официально стали называть Бельцкой. Одного, видимо, не смог предусмотреть Стас: места в своей душе для семьи, для детей и близких. Одна за другой, только в разное время, схватив в охапку детей, покидали его дом жены. Логический зловещий итог - на фоне нарастающей депрессии та же, психо-соматическая реакция и никого не щадящая, онкология ...
  Но не все впадают в депрессию. Знакомый мне А.С., много старше меня, голубевод, отчаянный жизнелюб, сам покидал своих жен. Удивительно, но каждая последующая жена охотно принимала с ним и его многочисленных голубей. Как правило, голуби привязываются к месту. Но не в данном случае. Подержав две-три недели в закрытом вольере, А.С. отпускал голубей в полет. Птицы отлично приживались на новом месте. Покружив над бывшим родным подворьем, голуби летели на новое место жительства их хозяина.
  
  Испокон веков, как и лошадей, воруют голубей. Настоящего вора-голубятника не останавливают собаки, решетки, сигнализация, хитроумные запоры, замки и другие приспособления. Поэтому вольеры я никогда не закрываю на замок. Заходи и бери! За всю историю моего голубеводства у меня было два случая воровства. В первом случае унесли одну пару белых двухчубых, в другом увели молодого желтого голубя этой породы. Все три птицы были элитными, стоили приличных денег. При существующих ныне технических средствах бесшумного перекусывания самой толстой проволоки и прутков можно наутро оказаться без голубей и с развороченным вольером. Сейчас уникальной птицы не держу. Довольствуюсь несколькими парами голубей для души. Охотно делюсь птицей с молодыми. Тогда и соблазн меньше.
  Изобретательность в хищении птицы не имеет границ. Как правило, ничего оригинального. Но некоторые случаи меня впечатлили. Ночью с помощью ломиков была разобрана задняя стена саманной голубятни Николая Эммануиловича Юзефовича. Голубятня была вскрыта со стороны соседнего огорода. Вся без исключения двухчубая птица исчезла. Огромный злобный кавказец, имевший ограниченную свободу передвижения на цепи с кольцом вдоль натянутой проволоки, за всю ночь не подал голоса.
  Прораб объединения "Межколхозстрой" голубятню строил в условиях столярной мастерской предприятия. Двойная деревянная стенка со стальной арматурой и термоизоляцией, пол из четырех щитовых секций, открывающая леток утром и закрывающая вечером, автоматика с фотоэлементом, хитроумные запоры, небольшой вольер. Во дворе подготовил массивный железо-бетонный оштукатуренный с железневкой фундамент. Перевозили голубятню на самой большой автоплатформе. Грузили и разгружали с помощью автокрана. Устанавливала голубятню вся бригада. Потом долго пили магарыч.
  Прораб привозил из России, в основном, русских турманов, чаек и северокавказских бойных. Через год он стал владельцем коллекции элитных голубей. Одним утром леток автоматически открылся, но ни одна птица голубятню не покинула. Долго хозяин открывал хитроумные замки. Голубятня была пустой. Сосед-криминалист восстановил историю воровства. С помощью ломиков, рычагов и домкрата приподняли угол голубятни, отдавили вверх угловую секцию пола, проникли внутрь и похитили всю птицу. Уходя, не забыли вставить на место участок пола. Потом убрали домкрат. За собой все тщательно убрали. Только голубятню сместили на один сантиметр.
  Другой любитель голубей содержал их в отдельной комнате каменного дома. Примыкающий к дому вольер был построен из прутьев толстой арматуры и сетки. Без шума такой барьер не преодолеть. Выбрав момент, когда хозяева отлучились из дому в соседнее село, "гости" открыто подъехали с бусом. Вытащили, привезенные три листа нового шифера и на виду у соседей, приставив, принадлежавшую хозяину, лестницу забрались на крышу. Пришельцы стали менять шифер. Сосед, не зная, что хозяева отлучились, окликнул:
  - Почем берете за замену одного листа?
  - Стоимость листа шифера плюс пятьдесят процентов с доставкой!
  - Мне подходит! У меня шесть листов! Когда сможете поменять у меня? Магарыч за мной!
  - И нам подходит! Завтра к девяти утра будьте дома!
  "Мастера" сняли треснувшие куски шифера. Стоя на чердаке, не спеша укладывали и шуруповертами крепили, привезенные для ремонта, листы. В это время один из "ремонтников" открыл чердачный люк, спустился по лестнице и вошел в комнату, где обитали голуби. Выбрав элитную птицу, поднялся на чердак и закрыл люк. Мешок с голубями спустили вниз. Проем закрыли листом шифера и аккуратно закрепили шурупами. Крикнув соседу "До завтра!", спокойно отъехали. Сосед, оценив работу, сказал жене:
  - Молодцы! Быстро и качественно!
  Вернувшийся хозяин зашел к голубям только ближе к вечеру. Он ничего не понимал. Все замки целые, никаких следов, а лучших голубей нет! Выйдя на улицу, обошел дом. Сосед не преминул окликнуть:
   - Толково работают хлопцы! Шифер поменяли качественно и быстро. Завтра ко мне приедут! ...
  Осмотрев обновленную крышу, хозяин ответил:
   - Толково сработали! Вижу! Только завтра они к тебе не приедут!
  Кроме голубей, пришельцы из дома не похитили ничего. А там было немало. В милицию пострадавший заявления не писал. Сам работник правоохранительных органов, ситуацию и юмор оценил достойно.
   В начале двухтысячных по воскресеньям я довольно часто ездил в Кишинев. Мой сын Женя занимался в резидентуре. Каждый раз я посещал "Птичку". Отвозил, заказанную по телефону птицу, менял, покупал сам. Однажды, поместив транспортировочную клетку в полосатую сумку, перешел сквер и направился на птичку. Голубевод из Страшен ждал меня у машины. Совершив товарообмен, с ново приобретенными голубями я направился к павильону. Почувствовал, что кто-то тянет мою сумку. Это был другой любитель из тех же Страшен.
   - Покажи птицу!
   - Эта не продается! Для себя обменял!
   - Я не покупаю! Просто покажи!
  Я расстегнул молнию. Мельком взглянув на голубей, голубевод тотчас потерял интерес.
   - В чем дело, Ваня?
   - Меня обворовали. Уверен, сделали наши. Вот и проверяю все продажи и обмены. Вся птичка на ушах!
   - Как украли?
   Все было просто. В девяностых упали цены на квартиры. Человек купил квартиру на четвертом этаже. Двое детей подрастают. Одну из комнат приспособил для содержания голубей. Это была элитная линия Кишиневских горбоносых. Коллекция оценивалась в пятизначных цифрах. Ваня сменил дверь на бронированную, врезал дополнительный замок. Около года все было спокойно. Однажды, войдя в квартиру, не услышал, характерного для голубятни, хлопанья крыльев и воркования.
   Войдя в комнату, не верил своим глазам. Ни одного голубя! Пыльные следы от кроссовок вели в туалет. В туалете никого и ничего. Пыль на полу и крошки штукатурки. Лишь взглянув вверх, увидел черный проем отверстия. Тут же позвонил владельцу верхней квартиры. Тот жил неподалеку в частном доме. Квартира была закрыта только на один самозакрывающийся замок.
   Уже в квартире восстановили предшествующие события. Вор через крышу спустился на балкон, дверь которого была открыта. В ванной с помощью перфоратора по кругу пробил отверстия. С помощью ломика поднял фрагмент перекрытия. А дальше дело техники. На веревке, по которой спустился с крыши, вор проник на четвертый этаж, собрал голубей, вернулся на пятый этаж и, открыв изнутри замок, спокойно покинул квартиру. Полицейская собака след не взяла.
  Летных голубей воруют в полете. Увидев стаю голубей в воздухе, вор выжидает. Определив, что стая подустала, поднимает своих старых и испытанных птиц. Старики, примкнувшие к стае, начинают ее вести. Садятся на чужую голубятню чаще молодые, неопытные. На голубятне голубей ждет захлопывающаяся ловушка. В качестве приманки в кормушку сыпали кукурузу, но вода эффективнее. Особенно охотно садятся голуби к широкому тазу с водой в летний зной. Устав от полета, птица видит воду издалека и садится чаще самостоятельно. Так до сих пор старые голубятники ловят окольцованных чужих спортивных голубей. По номеру телефона звонят владельцу и требуют выкуп.
  Голубятники старожилы до сих пор вспоминают криворукого старичка из Могилева. Периодически он появлялся на базаре с невзрачной голубкой-кормилкой. Спаровавшись на новом месте, голубка неизменно прилетала к старику, чаще всего с новым кавалером. Бельцкий охотник рассказывал, что голубка увела у него к старику голубя, пролетев с ним по прямой более восьмидесяти километров.
  
  Ворованную либо прилетевшую птицу надо было продать, спрятать, а если оставлял у себя, замаскировать, чтобы не узнал хозяин. Лучшие экземпляры всегда старались оставить себе. При написании данного раздела рассказа я позвонил двум оставшимся голубятникам-мастодонтам, поднаторевшим в свое время на "искусстве" маскировки и умении "впарить" не нужного им голубя. Сейчас, когда им за восемьдесят, они охотно поделились со мной своим богатым опытом. Если голубь был чистого белого цвета, на шее наводили пестроту с помощью обычной кисточки с урсолом, йодом либо протарголом. Если перья другого цвета были единичными, их выщипывали. Оба "профессионала" практиковали подклеивание на шею перышек другого цвета с помощью резинового клея.
  Северокавказские бойные длинноклювые голуби ценятся, если общая длина лохм на ногах в стойке достигает не менее тридцати сантиметров. Подбирали маховые перья соответствующего цвета, обрезали перо на ноге до очина. Затем обрезали очин в подсаживаемом пере, расширяли отверстие и на клею крепили перья очин в очин. Одесская порода, особенно ее Кишиневская горбоносая линия, ценится, если в хвосте не менее 20-22 перьев. Хвостовые перья подклеивали внахлест сверху со стороны надхвостья. Не так заметно. Курчавость хвостового оперения перед продажей усиливали с помощью обычного паяльника.
  Если передний чуб "топориком" по стандарту не допускается, старые умельцы чуб укладывали на нос завивкой вниз с помощью умеренно разогретой иглы и пинцета. Если задний чуб по стандарту шел от уха до уха, перо завивали кверху. Так же поступали с недостаточно выраженной гривой. Перед продажей "векастым" по стандарту голубям выщипывали по кругу вокруг глаз перо. Короткоклювым турманам по несколько раз для укорочения прижигали клювы. Клестовый клюв за месяц до сбыта птицы правили так, что дефект могли обнаружить только именитые голубятники. Неискушенный либо молодой неопытный покупатель чаще обнаруживал обман только после очередной линьки.
  Если птицу оставляли у себя, и существовала вероятность, что ее увидит хозяин, с прочими элементами "маскировки" птице меняли походку. Из самой тонкой лески вязали незаметные, не нарушающие кровообращения, путы. Лапки голубь начинал поднимать выше, походка становилась семенящей. Из той плеяды голубятников - "виртуозов" маскировки в районе остались два-три немощных старика.
  У нынешней молодежи, по словам старого "профессионала", уже нет "творческого" полета идей. Старших всегда питают иллюзии, что раньше было лучше и сами они были ярче, и птицы такой сейчас не найти. По рассуждениям нашего "профессионала" молодые сегодня быстро усваивают меркантильные стороны голубеводства: оценка экстерьера, умение преподнести товар и, так называемая, ценовая политика.
  
  Весной и осенью после линьки птицу вывозят на выставки-базары. Весной знающий любитель покупает неохотно. Можно приобрести бесплодную голубку, реже голубя. Осенью выставки многолюдные, знающие любители стараются приобрести молодую либо хорошо знакомую птицу. При коммерческих сделках возможны самые разнообразные ухищрения и уловки. Перед продажей старые голубятники за день-два давали птице по две-три горошины черного перца, капали в рот кофеин. Голубь после этого выглядит бойчее и кажется моложе.
  Вывозятся элитные пары в отдельной клетке. Рядом в другой клетке птица, выставленная на продажу. Как правило, потенциальный покупатель "клюет" на лучшие экземпляры. Объявляется весьма приемлемая цена ...
  - Я куплю у вас вот эту пару!
  - Эта пара только-что продана. Человек просил подержать, а сам пошел по рынку! Вот рядом его братья или сестры. От тех же родителей. Сами чуть скромнее, но потомство дают великолепное. Я себе от них оставил на племя!
  Неискушенный покупатель чаще "клюет". К концу выставки продавец несет свою элитную птицу к машине. В качестве рекламы голуби свое отработали. А сейчас, обратно домой, в голубятню! ... Такая корова нужна самому!
  Со всех сторон слышится нахваливание предлагаемой птицы. В качестве доводов приводятся сведения, которые невозможно проверить. Покупателю впариваются сведения о родителях, дедах и бабках, тетях и дядях продаваемого голубя. В качестве родственников предлагаемой птицы представляются, известные всем любителям, редкостные экземпляры.
  
  Сколько голубеводов, столько характеров. Но доминирующей чертой всех любителей является паранойяльная увлеченность голубеводством, стремление иметь самую превосходную птицу.
  Доминирующая черта паранойяльного характера - высокая степень целеустремленности. Такие люди подчиняют свою жизнь достижению поставленной цели. При этом они способны пренебрегать интересами окружающих, в том числе и членов своей семьи, своих собственных детей. Они готовы пожертвовать личным благополучием, отказаться от комфорта, развлечений и других земных радостей. Такие личности отличает высокая энергичность и независимость. Вместе с тем, несентиментальность, эмоциональная холодность к ближним, раздражительность, слабая чувствительность к чужой беде и авторитарность подчас являются отталкивающими чертами паранойяльной личности.
  Увлеченность голубями творит с человеком дела маловообразимые. Взрослые мужики превращаются в мальчишек. Такое перевоплощение обусловлено элементами психического инфантилизма. Мой старый знакомый, несмотря на возраст, поехал в Москву на заработки. Приветливому, покладистому и ответственному, ему, по его утверждению, повезло. В течение нескольких месяцев подряд Пете удалось "доить двух коров". Работал дворником и ночным сторожем на одной и той же территории. По возвращении домой из заработанной суммы обнародовал только половину. С трудом дождался весны. В мае поднял двухсекционную голубятню размерами с автогараж, таких же размеров сварил вольер. Сметная стоимость новой голубятни намного превысила стоимость возведения гаража с наворотами и смотровой ямой.
  Основной чертой характера голубятника часто бывает ревностность к той породе и линии голубей, которой занимается сам. Основной психологический посыл таков:
  - Пусть сосед занимается конусными одесситами либо какими угодно голубями, пусть птица у него лучшая в области. Но только пусть у него не будет элитной Кишиневской горбоносой, которая по каким-либо позициям обошла бы мою!
  Такой, близкий к пограничному, пример ревностности привел мне знакомый юрист. Ему позвонил коллега-голубятник, занимающийся, как и он, доминиканами. Попросил помочь с оформлением доверенности на автомобиль для его зятя. Тут же за услуги предложил сумму, несколько выходящую за пределы разумного и равняющуюся стоимости пары элитных доминиканов. Приятель юрист отказался, рассчитывая приобрести у него элитного голубя по взаимно приемлемой цене. В итоге, предлагавший за юридическую услугу большую сумму в долларах, голубевод по приемлемой цене уступил голубку с превосходным экстерьером. Но сама голубка оказалась давно и безнадежно бесплодной!
  В подавляющем большинстве случаев у голубевода на подсознательном уровне основной целью селекционной деятельности является не нажива, а средство самоутверждения. И нередко, наряду со стремлением вывести элитные экземпляры любимых голубей, присутствует внутренняя, подчас неосознаваемая потребность, чтобы такой превосходной птицы у ближнего не было.
  
  К сожалению, большинство голубеводов моего поколения и младше - уже ушедшие в мир иной. Нет таких ярких представителей племенного голубеводства, как Виктор Ульянович Слизин, Григорий Иванович Черногоров, Миша Радомышленский, Андрей Юрчишин, Василий Чеботарь, Федор Васильевич Мунтян, Изя Урман, Сергей Пономарь, Славик "Вертолет", Рома Пэдурарь, мой учитель Николай Эммануилович Юзефович и многие, многие другие. Но жизнь продолжается. Новые люди, новая птица. В том числе и редкостные экземпляры элитных пород голубей, в выведении которых участвовали и упомянутые выше, ушедшие в небытие, старшие друзья.
  Несколько слов о генофонде уникальных голубей, представителей пород короткоклювых бессарабских турманов - Бельцких двухчубых. Эту старинную молдавскую породу любят и предпочитают водить, в основном на севере Молдавии. Порода немногочисленна, хотя есть и множатся любители в Кишиневе, Бендерах и в Тирасполе. Происхождение - турецкое. В Молдавии в древности ее разводили и любили в большинстве липоване, потомки староверов, бежавших от церковных и светских петровских реформ. По мнению В.А.Полякова, состояние породы таково, что после определенной грани его можно считать критическим. Но я не стал бы это столь категорично утверждать, несмотря на то, что эта линия, как порода, без человека не выживет.
  По настоящему, ренессанс этой породы был положен Николаем Эммануиловичем Юзефовичем и его братом Сергеем. Дядя Коля успешно приливал Бельцким двухчубым кровь потомков Московского серого, плевенского, орловских черно-пегих и турманов-бородунов. Его расстраивали бездумные эксперименты, засоряющие старинную бессарабскую породу уникальных двучубых голубей признаками, далекими от стандарта и биологической целесообразности.
  Федя Лаю из Климауц скрещивал лучшие экземпляры бельцких с венскими турманами. В погоне за более широкими веками, голова теряла характерную для бельцких форму, погнутый с широкой чавкой клюв становился узким и выходил уже, как говорят голубеводы, горизонтально вставленным прямо на лбу. Терял свой природный рисунок розетки передний чуб. В результате такого скрещивания, крылья стали опираться на хвост. Стойка стала более пологой. Это уже не Бельцкие! ...
  Дядя Коля, видя результаты такой селекции, нервничал:
  - Портят, неграмотные, породу на века. Ведь эта птица будет расходиться по всему миру, множиться. И в будущем могут не узнать, в чем отличие бельцкого от узбекских. - горячился дядя Коля и продолжал: - Приливать кровь надо только от русских короткоклювых турманов. Еще может подойти болгарский плевенский ...
  Скрещивание с самыми близкими по породным признакам с ташкентскими, огрубляли изящную древнюю бессарабскую породу, не говоря о том, что чубы, особенно передний, теряли характерный вид идеальной розетки. Вставали топориком. То же самое происходило при прилитии крови от балтийских и львовских заднечубых. Утолщалась, становилась короче и теряла сказочный изгиб шея ...
  Но не все так печально. Просто старики привыкли думать, что они всегда мудрее, чем поколение, которое идет им на смену. Вместе с тем, каждое поколение считает себя более умным, чем предыдущее. Этот спор никогда не умрет. И дела молодых тому свидетельство.
  За последние десятилетия в деле сохранения и совершенствования породы короткоклювых двухчубных бессарабских турманов выдвинулись молодые голубеводы. Они стали работать смелее, агрессивнее. Результаты их селекционной работы можно видеть на ежегодных выставках. Методику Юзефовича продолжает и совершенствует талантливый голубевод из села Фынтына Албэ Единецкого района Вячеслав (Славик) Черня. Он успешно приливает Бельцким голубям кровь белых орловских и тульских жуков. По соответствию стандарту и изяществу экстерьера его бельцкие не имеют равных. Под крылом Славика выросли и стали талантливыми селекционерами Куконештские братья Чайковские - Дима и Андрей.
  Говорят: дорогу осилит идущий ...
  
  Вместе с тем, что касается генеалогии бессарабской короткоклювой птицы в Молдове, уверен. Все породы короткоклювых бессарабских турманов ведут свое начало в Азии и в древности были привезены с Ближнего Востока. Скорее всего турками. Почему? Вспомнил старого Лазаря, жившего в конце шестидесятых по улице Павлова сразу за Ильинским базаром. Недалеко располагался единственный в республике гвоздильный завод. Старик был известным заводчиком и ценителем Кишиневских тупатых лупачей. Взгромоздив на чердак под красной черепичной крышей свои семь пудов, восьмидесятилетний Лазарь подолгу рассказывал историю старинных пород бессарабских голубей. Я внимательно слушал. Старый заводчик говорил:
   - До революции Кишиневские голубеводы называли тупатых лупачей - Султанскими голубями.
  
  Благословенны увлеченные ... Блаженны любящие ...
  
  29 05 20 г.
  
  
  
  
  Нюрнбергская голубка
  
  В ноябре восьмидесятого тремя автомобилями мы взяли курс на Черновцы. Каждой осенью по многолетней традиции на день города в "предбаннике" городского стадиона устраивают выставки голубей, домашней птицы, кролей, нутрий. В последние годы вывозят страусят, вьетнамских поросят и редкие породы коз. Приезжают любители из Румынии, Закарпатья, Молдавии и всех близлежащих областей. К концу выставки авторитетная комиссия подводит итоги. Победители смотра награждаются вымпелами, грамотами, медалями и памятными подарками.
  Мы не собирались покупать что-либо. Вся Западная Украина водила почтовую и мясную птицу, которая у нас успехом не пользовалась. Украинцы ценили чехов, варшавских, немецких, драконов, кингов, бельгийцев. Тогда же стала появляться на рынках, выведенная в России, крупная, но изящная порода московских белых. Мы возили на продажу нашу уникальную двухчубую бессарабскую короткоклювую птицу. Потом, с легкой руки бельцких заводчиков, зарегистрировавших в Москве эту изящную, почти миниатюрную древнюю породу, как новую, этих голубей в официальной номенклатуре стали называть "Бельцкими".
  Выставка подходила к концу, когда ко мне подошел любитель, приехавший с хуторов Сараты, самой юго-западной части Буковины. Там проживают преимущественно буковинские румыны. Он присмотрел у меня двухчубую, редкого снегиревого окраса, голубку. У нас такая расцветка считается браком. Румын сказал, что у него такого же окраса двухчубый буковинский, родственный нашим бессарабским. Сказав, что денег у него нет, предложил обмен на выбор. За мою одну снегиревую я могу выбрать три его птицы на мой вкус.
  Я присмотрелся. Ничего оригинального. В основном поясые румыны - недавно появившиеся почтовики с удивительно стремительным полетом. Хорошие кормачи, но среди них часто встречаются забияки. Особенно агрессивны они к птенцам других пород. Несколько чехов, мальтийская курочка. Не возьму! Мальтийская курочка наверняка бесплодная, иначе на базар он бы ее не привез. Сами с усами! ...
  Внезапно увидел, словно не было раньше в клетке, Нюрнбергского багдета. Это крупная птица почтового направления. В последние годы порода частично испорчена вольерным содержанием. Но это не вольерный голубь! Летный! На ногах два кольца с номерами и датами. Спортивный?
  - Откуда у тебя эта птица?
  - Прилетел на хутор. Видимо давно не ел и не пил. Я приготовил мешанку для утят, так он сел среди утят и ел так жадно, что я совершенно спокойно взял его в руки. Голубь даже не пытался улететь. Но я его поместил в вольер. Как только эта птица окрепнет, поднимается в воздух и ищет свой дом.
  - Что за кольца?
  - Мадьяр с соседнего хутора прочитал. Сказал, что постоянное кольцо немецкое, а раздвижное мадьярское. Выходит голубь выведен в Германии и был продан или пойман в Венгрии.
  Я взял только Нюрнбергского багдета. Румын, подпрыгивая от возбуждения, поспешно унес снегиревую голубку и стал собираться домой. В Одессе про таких говорят: он свой базар сделал ...
  Осень и зима прошли в раздумьях. Я не мог решить, с кем спаривать моего Нюрнбергского голубя? Перебрал добрый десяток вариантов. В конце остановился на голубке немецкого выставочного. Дядя Коля не одобрял моего решения:
  - Как говорит десятилетний сын соседа, получится смесь бульдога с мотоциклом! Этому голубю надо искать голубку его породы ...
  Поскольку вариантов у меня не было, Нюрнбергского я оставил в паре с немецкой выставочной. В конце концов оба германские багдеты. Первая же пара выведенных ими цыплят показала, что дядя Коля был прав. Обзвонил знакомых голубеводов в Молдавии, потом приятелей от Львова до Одессы. Все удивлялись и спрашивали: - Откуда птица?
  В это время я занимался в заочной аспирантуре в Тернополе и писал диссертацию. Пришел мой черед работы в виварии и на кафедре с электронным микроскопом. В воскресенье блажь погнала меня на птичий базар, располагавшийся в западном углу центрального городского рынка. Дважды обошел оба ряда. Ничего похожего на Нюрнбергскую голубку. При расспросах выяснил, что такая голубка есть у одного городского охотника. Его сосед рассказал, как проехать:
  - Проедешь по мосту над путями, первая направо Татарская, дальше по Глубокой почти до самого Восточного массива. Номер дома, зовут Остап... Кличут Кривым ...
  Куда яснее! Это мимо вивария, где я веду опыты ... Преодолев подъем, подъехал к частному дому. За сплошным забором увидел высокую, ржавого цвета, голубятню. Значит здесь... Я посигналил. Вышел мужик средних лет на костыле. Я поздоровался:
  - Голубка Нюрнбергского багдета у вас есть для продажи?
  - Нема! Я продав то смиття (мусор) в Збараж!
  - Кому?
  - Ивану Билоконю. Но ты сегодня не езди. Он зализничник. Дежурит сегодня на вокзале. Запиши его номер телефона, позвони сначала ...
  Вечером я позвонил. Ответили сразу:
  - Билоконь на дротi! Слухаю!
  - Мне нужна Нюрнбергская голубка!
  - Нема! Я ее обменял у Тараса Бандеры на Варшавских!
  Час от часу не легче! От Тараса до Степана Бандеры недалеко.
   - Где живет Бандера?
   - Село Голуби на Ровенщини! Только не называй его Бандерой. Может убить! Это прозвище!
   - Сколько километров от Тернополя?
   - Через Кременец восемьдесят, на Почаев сто! Село маленькое, справа на горе под лесом дом с красной шиферной крышей!
  - Как его фамилия?
  - Не знаю! - мое ухо заполнили короткие частые гудки.
  В середине недели, оставив часть работы и мытье лабораторной посуды препаратору, задолго до обеда взял курс на Почаев. Маршрут знакомый. В Почаеве я был. Дорога тогда была так себе. Скоро слева проплыла назад Почаевская Лавра. Дорога - чем дальше, тем хуже. Поворот вправо на Голуби. Проехал пролесок. Справа в самом начале склона красная крыша. Еще раз направо. Деревянные ворота. Довольно крутой подъем ... Появляется рослый мужик, открывает ворота и приглашающий жест заставляет меня въехать на широкую террасу двора. Ворота захлопнулись.
  - Добрый день! - я решил говорить с хозяином на украинском. Бандера все-таки. Говорят, убить способен ....
  - Здравия желаю! - ответ прозвучал на правильном русском языке.
  Совсем недавно я приобрел и прочитал книгу "Тревожный месяц вересень" Виктора Смирнова. Так вот! Передо мной стоял вылитый Климарь. Бандеровец, забойщик свиней, член лесной банды, убийца. Маленькие свиные глазки просвечивали меня насквозь, как рентген. Небритая щетина подступает под самые глаза. Облупленный массивный нос. Брови как у Брежнева! А руки! ... Одной рукой он может обхватить и раздавить мою голову. Но, главное, глаза! Недобрые, цепкие, словно прицеливающиеся. Мелькнула мысль:
  - А может не надо было ехать?
  "Климарь" стянул с головы серую войлочную шапку "Гуцулку", обнажив стриженную, покрытую проплешинами и рубцами, волосистую часть головы. Этой же шапкой вытер голову и заткнул за, опоясывающий выцветшую добела, латанную-перелатанную гимнастерку, ремень.
  - Сам откуда! Не Молдавия? - "Климарь" кивком указал на номера моей машины. - Не с Магадане же! Садись вот на этот пенек!
  Я сел на один из четырех ровно спиленных толстых чурбаков. Хозяин сел напротив. Между чурбаками высился, любовно вытесанный и украшенный резьбой, стол в виде гриба. Только шляпка у огромного гриба была сверху была плоской, как у сыроежки. Вдобавок столешница была окрашена розовой краской. Ножка гриба-стола была гладкой и белой.
  Я ответил. Вопросы сыпались ненавязчиво, последовательно. Не отвечать я не мог. Вместе тем, я не мог вставить в наш диалог ни одного собственного вопроса. Очнулся я, как после гипноза. С изумлением осознал. За несколько минут Бандера знал обо мне если не все, то очень многое. А я о нем ничего. Хозяин заметил мое замешательство:
  - Зачем пожаловал к Бандере?
  Я сник. Этот человек ко всему читал мои мысли ...
  - Так тебе представили меня? Не сказали, что я убью за Бандеру?
  Мне оставалось только кивнуть.
   - За Бандеру я могу и жизни лишить. Это смотря с какой стороны смотреть!
  Я решился перевести разговор в прямое русло:
   - Я приехал купить у вас голубку Нюрнбергского багдета ...
  - Так ты че, голубятник? Каких голубей водишь? Какие у вас чисто молдавские голуби? Есть вообще такие? Чё, из-за одной голубки приехал в такую даль? Сколько километров от вас досюда? Зачем она тебе? - забросал меня вопросами Тарас Бандера.
  Я обстоятельно отвечал. Рассказал историю приобретения в Черновцах самца Нюрнбергского багдета.
  - Ясненько!
  Бандера наклонился, облокотился об стол и обхватил массивный небритый подбородок.
   - Ладно! Будет тебе голубка. У нее вывелись цыплята. Имею куда переложить.
   Я обратил внимание, что мой собеседник общался на правильном русском языке. В его интонациях было еще что-то мало уловимое. Вопросы и его ответы выдавали человека, привыкшего повелевать. И это его "чё"! Не "шо", как говорят местные, не литературное "что", а именно короткое "чё". Так говорили, приехавшие из Иркутска, родственники моих соседей. Странный мне встретился Бандера! Пахан? Сидел в Сибири?
   - Посиди пару минут, я сейчас!
   Мой новый знакомый поднялся и направился к дому. На вид ему было под шестьдесят, но перекатывающиеся под линялыми парусиновыми брюками упругие ягодицы, широкие чресла, прямая спина, слегка опущенные широкие плечи и литая шея говорили о нерастраченной мужской силе.
   Скоро хозяин вышел. Кивком головы пригласил меня следовать за ним. Мы прошли за небеленую длинную стодолу. Стена стодолы была утыкана забитыми колышками, кусками арматуры и большими гвоздями. На них висела всякая всячина. От сбруи на одного коня, старого колеса телеги, решета, граблей и лестницы до бороны и длиннющих кузнечных щипцов.
  - Курку-уль!
  С обратной стороны во всю длину стодолы разместился, поделенный на секции, гигантский вольер. Мы прошли мимо индюков, цесарок, различных пород кур и фазанов. В отдельной части вольера вышагивал одинокий павлин. Голуби были в крайнем отделении. У меня зарябило в глазах. Маститые голубеводы держат единственную породу голубей. Если есть необходимость, держат крупных с короткой шеей кормачей (кормилок). Я много лет держу две, максимум три породы. А тут, что ни голубь, то другой породы. Хозяин перехватил мой взгляд:
  - Собирая коллекцию, я считал до двадцати трех пород. Потом перестал. Понял, что всех не соберу. Невозможно! И все это труд людей!
  Я вспомнил своего учителя по голубеводческой части дядю Колю Юзефовича. Он держал много пород, но увлекался турманами. От старых бессарабских пород до русских и северо-кавказских. А тут ...!
  - Какая тебе нужна? Узнаешь сам или показать?
  Но я уже видел мою желанную! Это была крупная, на высоких ногах птица палевого окраса с продолговатой белой головой, на которой все затмевали крупные оранжево-желтые глаза. Глаза окружены широкими красными веками. Бархатистая, по виду, но достаточно плотная восковица. Загнутый книзу, длинный плотно-сомкнутый клюв. Изящно изогнутая длинная шея. Выдающаяся и приподнятая широкая грудь, покатая спина. Корпус коротковатый. Узкие белые, лежащие на хвосте, крылья. Короткий, закругленный на конце, хвост. В ногах, правда, высоковата ...
   - Вижу! Опознал! Нравится? За неимением лучшего, самостоятельно по любви спарилась с чехом. Потому и отдаю. Подобается мне увлеченность в людях.
   Мой взгляд медленно скользил по голубям. Драконы, карьеры, кинги, бухарские, ташкентские, армавиры, монах, архангельские снегири, сантинет, немецкая чайка ... А вот и наши, бессарабские аккерманы ...
   - Пусть пока полетает. У меня есть подходящая картонная коробка. Проделаем дырочки, чтоб дышала. Довезешь! Пойдем! Хозяйка ждет!
   - Час от часу не легче! Зачем еще хозяйка? - подумал я.
   Мы вернулись во двор. У гриба-столика хлопотала женщина в длинном до пят, цветастом халате. Как я понял, это была жена Тараса. Обратила на себя внимание русая толстая, закрученная на макушке в высокий узел, коса. Разложив вилки, поправила тарелку с домашним хлебом. Столик был накрыт на двоих. На чурбаны были наброшены, вязаные разноцветными кругами из ветоши, толстые накидки.
   - Сiдайте! Будь ласка! - женщина пригласила за стол на украинском.
  Так меня еще ни разу у голубеводов не встречали! Толстое, в четыре пальца бело-розовое сало с подшмаленной шкиркой. Перьевой лук, малосольные огурцы, квашеные маслята с чесноком. В центре столика на большой тарелке возвышалась гора жареной рыбы. Но как жарена? Как у нас ... На кукурузной муке крупяного помола! Каждый румяный кусок был равномерно обжарен со всех сторон! И нигде не пригорело! Я почувствовал, как мой рот наполнился слюной.
   В это время из дома с бутылкой самогона в руке вышел хозяин. Вся моя слюна мгновенно испарилась ... Во рту стало сухо! На плечи "Бандеры" был накинут парадный китель! Борта кителя с обеих сторон были увешаны наградами! ... Хозяин сел .... Я не мог оторвать от его груди взгляд. Два ордена Славы, Орден Отечественной войны 1 степени, две медали "За отвагу", "За Варшаву", "За взятие Берлина", "За победу над Германией", "За победу над Японией", и еще куча медалей, надписей на которых я не успел разобрать!
   Справа грудь "Бандеры" была увешана разнокалиберными знаками и значками". От Гвардейского, воина-спортсмена, отличника Советской Армии до каких-то инструкторов и вовсе незнакомых. Я перевел взгляд на погоны старшины старого образца с Т-образной нашивкой. Как у моего двоюродного брата Каюши, когда он вернулся из армии. Это было почти тридцать лет назад, в пятьдесят втором.
   Наблюдая мое замешательство, хозяин невесело усмехнулся:
   - Получается, что бахвалюсь... Не перед всеми за столом одеваю китель. Смотрю, ты вроде нормальный. Чтобы не уехал от меня с задними мыслями ... Меня в трех областях голубятники величают Бандерой ...
   "Бандера" налил себе полную стопку самогона. Из запотевшего кувшина мне налил стакан холодной воды.
   - Тебе водки не налью. Ни грамма! На службе я был врагом у выпивох. Это сейчас могу себе позволить такое удовольствие!
   Хозяин приподнял стопку:
   - Будем здоровы!
  Запрокинув голову, широко открыл рот. С высоты вылил в глотку содержимое стопки. Ни одной капли мимо! И ни одного глотка! Самогон, как в бензобак, с бульканьем излился внутрь этой живой глыбы. Похрустывая огурчиком, принялся за сало:
   - Как кончилась война, больше ста граммов в сутки не пью. После войны захотелось жить. Это на фронте ... Бывало по разному ... Особенно после боя ... Я очень тяжело переносил кровь, смерть ... Когда разрывало на части ... что своих, что немцев ... До сих пор не выношу вида крови. Даже, когда кабана валю ... Привыкаю, как к живой душе, пока кормлю, а потом ... Судьба у них такая.
   Какой пассаж! Вот это переход! Я ощущал себя перевернутым с ног на голову. Или наоборот? Только сейчас я начал осознавать необычность этой встречи. Даже если уеду без голубки ... Это лотерея!
   Отведав грибов, квашеных вместе с зубцами чеснока, я потянулся за рыбой. Судя по кускам, это был карп весом более килограмма. Хозяин меня опередил. Приподняв тарелку, сдвинул на мое блюдо два плоских куска со стороны живота:
   - Начни с этих! У брюха рыба слаже! Да и кости крупные, удобно выбирать. Ешь, не стесняйся!
  Начав жевать, я чуть помедлил, оценивая вкус рыбы. Это был карп, но вкус его был отличным от нашего, молдавского. Запаха тины, характерного для рыбы, живущей в диких озерах и не кормленной человеком, я не ощущал. Наша молдавская рыба отменная, кормленная, но ... Тут был совсем другой вкус и аромат. Действительно, рыба казалась сладковатой, но в ней явно присутствовал ореховый привкус.
   Тарас повернулся в сторону открытой двери дома:
   - Маруся! Принеси, будь ласка, мою соль!
  Женщина вышла из дома и положила перед мужем солонку с серо-бурым порошком.
   - Посиди с нами, Маруся! - и, обращаясь ко мне, продолжил, - это моя соль. Сам готовлю. Это обычная соль, но я добавляю молотый красный и черный перец. Главное, не переперчить ...
   Я повернулся к хозяйке:
   - Рыба ваша великолепная! Вы что, на ночь в молоке замачиваете?
  Маруся повернула голову в сторону мужа и кивнула:
   - То мiй господар готував. Рибу я смажу, але вiн менi не довiряє. У нього дiйсно виходить смачнiше. - женщина кивнула и с улыбкой взглянула на, продолжающего откусывать крупными кусками сало, мужа.
   Такие женские взгляды встречаются. Правда, редко. Это был, наполненный неподдельным внутренним теплом, лучистый взгляд, какой бывает только у беззаветно любящей и преданной женщины. Таким взором женщины смотрят на мужа, как на любимое собственное дите. Только снизу вверх. С годами такой взгляд становится преданнее, чище, и к старости не тускнеет.
  А мой взгляд, как магнитом, притягивали ордена и медали на кителе Тараса. Хозяин чуть заметно усмехнулся, привстал, снял китель и повесил его, как на плечики, на вбитые во вкопанный столб, круглые деревянные колышки. Я помню такой столб под вишней у нашей дворовой плиты. На колышки мама навешивала вымытые гладущики (кринки для молока), глечики и горшки. В конце пятидесятых на колышках стали сушить стеклянные банки. Сейчас ко мне были обращены ордена и медали левого борта кителя. Усевшись на чурбак, хозяин облегченно пошевелил плечами.
  - Пусть висит! Этот китель у меня с пятьдесят третьего, когда мне присвоили звание старшины. Есть и другие, но этот дороже. Берегу, чтобы не посадить пятно ...
  Маруся, выбрав самый скромный кусочек, не спеша ела. Тарас взял кусок рыбы и, словно нехотя, не спеша стал освобождать его от костей:
  - Я люблю жарить рыбу. Только жарю ее, как жарила моя бабушка и мама. Я жарю только на свежевытопленном смальце. Жарить необходимо в глубокой сковороде. Главное - не жалеть смальца. Чтобы рыба утопала в жиру больше чем наполовину. Тогда и поворачивать всего два раза необходимо. Но есть некоторые тонкости, которые надо соблюдать. В меру подсоленную рыбу надо промокнуть полотняным полотенцем, чтобы убрать лишнюю воду. Валяем в кукурузной муке. Засыпаем муку и внутрь. Немного. Рыбу опускаем в сковороду только в раскаленный смалец. Жарим на среднем огне. На свином жиру рыба не подгорает. Когда рыба зарумянится, сразу выбираем из сковороды, пока кипит смалец. Оставишь немного на охлаждение, рыба впитает жир и все пропало ...
  - Маруся! Принеси, покажем доктору настоящий смалец!
  Скоро Маруся поставила на столик баночку с ослепительно белым вытопленным смальцем.
   - Ты понюхай! Какой аромат! В детстве я любил такой смалец намазать на хлеб, посолить и есть просто так. Тут тоже есть свой секрет!
  - Какой же секрет? - я осознавал, что хозяин рассказами о рыбе и смальцах уводит разговор от основного моего вопроса. Как получилось, что орденоносец, прослуживший в армии, я прикинул, более тридцати лет, удостоился "звания" Бандеры?
  - Смалец тоже надо топить с умом. Вытопленный жир я сливаю в отдельный чугунок. В конце я ставлю чугунок с вытопленным жиром на конфорку и нагреваю, пока не начнут выпрыгивать закипевшие остатки воды. Маруся в это время взбивает яичные белки ...
  - Зачем?
  - Чтобы очистить смалец! Когда вода в смальце перестает шкварчать, тонкой струей вкруговую в виде спирали выливаю в смалец слегка взбитый белок. Белок сразу белеет и осаждает на себя мельчайшие примеси. Когда нитки белка начинают желтеть, сливаю смалец в раскаленную стеклянную банку. Банка должна быть горячей, чтобы в смалец не попали частицы воды. Банка со смальцем медленно остывает. В теплом виде закатываю банку горячей сухой крышкой. Смалец может храниться долго, но рыбу жарю только на самом свежем вытопленном нутряке ...
  - Тарас! Товарищ старшина! Я сам люблю готовить. Рыбу буду жарить на смальце! Вместе с тем, почему Бандера?
  - Скажу! ... Долгая история ... Тянется с войны. Село наше совсем небольшое, в стороне от большой дороги. Сам видишь. Во время войны немцы сюда не заезжали, больше хозяйничали полицаи. Они тут вершили всю власть. Присмотрев подросшего поросенка, могли пригрозить отправить дочку в Германию. Несчастные родители сами предлагали кабанчика.
  Кременецкие полицейские постоянно составляли и обновляли списки молодежи для отправки в Германию. В сорок третьем мне исполнилось шестнадцать лет. В свои шестнадцать, я был самым рослым и сильным не только в нашем селе. Шутки ради, меня не могли повалить трое взрослых мужиков. Когда объявили очередной набор, местный полицай записал меня для отправки в Германию.
  В тот же день вечером к нам домой пришел дядя Юзя, двоюродный брат моей мамы. Он служил в Кременце на железной дороге и имел отношение к охране железнодорожных путей. Утром мы были в Кременце в железнодорожной управе. Записав меня в управе девятнадцатилетним, оформили в команду по охране железной дороги. После обеда в форме и с винтовкой я вернулся домой.
  Служба была не пыльной. Сама ветка тянулась от Кременца до Каменицы-Волынской. Я попал на охрану участка от Голубей до Смыги. Несмотря на то, что ветка была второстепенной, тупиковой, немцы составляли график так, что у каждого полицейского был свой постоянный участок дороги. Сменялись через 12 часов. Вся тридцатикилометровая дорога была под контролем. У немцев с этим было строго.
  Совершая на дрезине очередной объезд, дядя Юзя под строгим секретом наказал мне докладывать местному учителю обо всем, что происходило на моем участке. Я понял, что дядя и учитель связаны с партизанами. Партизаны тогда контролировали лесной массив от Кременца до Житомира. Однажды на двух машинах приехали полицаи с немцами и цепью стали прочесывать село и прилегающий лес. С огорода моего подворья я видел, как арестовали и увели, жившего неподалеку, учителя. Оставшись вдовцом, учитель воспитывал единственную семилетнюю дочку. Я боялся, что могут арестовать и меня, но все обошлось. Учитель приходил ко мне только поздними вечерами.
  Машины с полицаями уехали. Убедившись, что мне ничего не грозит, я вернулся в хату. Мысль о побеге, которая пришла мне в голову, когда взяли учителя, я отбросил, так как это выглядело бы крайне подозрительно. Выйдя на очередное дежурство, я встретился, с приехавшим на дрезине, дядей Юзей. Он сказал, что я должен продолжать служить на дороге и ничего не предпринимать. Сменившись с дежурства, я пришел домой. Вечерело. Чтобы не привлекать внимание соседей, я решил каганец не зажигать. Как только стемнело, я лег спать.
  Я уже засыпал, когда меня насторожил неясный шум, какой-то писк. Казалось, что шум исходит из-под моей кровати. Стало жутко. Потом показалось, что под кроватью тихо заскулил щенок. Откуда? Я решился. Высек огонь и зажег каганец. Отодвинув занавеску, я осветил пространство под кроватью. В самом углу, свернувшись в клубочек, лежала дочка учителя. Увидев меня, стала скулить громче. Из-под кровати я ее вытащил с трудом. Девочка еле стояла на ногах. Платье ее было мокрым. Сама девочка казалась окоченевшей. Я прикинул: почти сутки в нетопленной хате под кроватью в одиночестве, темноте, без еды, без воды и туалета.
  Осмотревшись, я провел девочку за хату, где был, связанный еще покойной мамой из подсолнечниковых палок, туалет. Сам вернулся в хату и развел в печи огонь. Выйдя на улицу, девочки я не обнаружил. Звать нельзя. В темноте слышно далеко. Почти наощупь нашел ее в стоге соломы. Привел в дом, снял платье, с трудом заставил девочку помыться. Она плохо понимала, что от нее требуется. Дрожала и продолжала тихо скулить.
  Я долго растирал девочку льняной дерюжкой. Потом переодел в мою рубашку, накормил разогретой кашей и напоил горячим отваром моркови с буряком. Тогда многие пили такой "чай". Спать постелил на уже теплой печи. Утром, уходя на дежурство, наказал не покидать хату. После дежурства узнал, что днем приезжали на машине два немца с полицаями. Видимо что-то искали. Уезжая, подожгли учительскую хату. Сгорели и, во множестве жившие на чердаке, голуби. Немногим удалось спастись.
  Следующей ночью я заметил, что девочка практически не спит, боится, хнычет, вскрикивает во сне. Однажды, проснувшись ночью, я обнаружил, что девочка спустилась с печи и спит рядом со мной на кровати. Одной на печи после пережитого было страшно. С той поры она ложилась спать со мной. Я выяснил, что после смерти матери, дочка привыкла спать с отцом. Девочка стала спать спокойнее, больше не просыпалась и не вскрикивала.
  А для меня ночи превратились в мучение. Сам понимаешь. Уснув, девочка прижималась ко мне, во сне часто обнимала, как, видимо, обнимала дома отца. А мне еще не было семнадцати ... Так потекли дни. После дежурства я спешил домой. Девочка перестала меня дичиться. Убирала в комнате, помогала готовить еду, если можно было назвать едой то, что мы тогда ели. Я не разрешал ей только топить печку. Топили соломой, и крыша была соломенной.
  Была поздняя осень сорок третьего. С востока доносился почти непрерывный гул артиллерийских разрывов. Звуки приближающегося фронта особенно были слышны по ночам. Подрагивала земля. Поговаривали, что в начале ноября советские войска заняли Киев и двигались на Житомир. Курсирующий с контролем на дрезине дядя Юзя сообщил, что фронт застрял на реке Тетерев. Там шли страшные бои. Потери с обеих сторон были огромными. Войска форсировали речку по трупам. На юго-восточной окраине Коростышева скопившиеся трупы перекрыли реку. Вздувшийся, красный от крови Тетерев, разлившись, залил нижнюю часть города.
  Вскоре все наше отделение сняли с дежурства и приказали с утра быть на станции Смыга. Это в семи километрах от нашего села. Когда мы прибыли, немцы повезли всех полицейских на станцию Каменицу под Дубно. Нас распределили в несколько рядов. Наше отделение стояло в наружном оцеплении. За нами стояла толпа людей, больше женщины и старухи. Со стороны Дубно и Смыги показались грузовые машины. Еще раньше приехали на подводах. К станции привозили и сгоняли молодежь и подростков. Это были мои сверстники. Я понял, что их угоняют в Германию.
  Со стороны Дубно подали несколько грузовых деревянных вагонов. Детей стали загонять в вагоны. Я заметил, что немцев было мало. Четверо из них были с овчарками. Сопровождение и охрана состояли из полицейских. За нашей спиной раздались плач и проклятия. Люди, казалось, уже ничего не боялись. Из толпы нам в спину неслись пожелания гореть в аду. Вдруг я услышал:
  - Вон тот, здоровый бугай, из Голубей! Тебя запомнят, не забудут! Узнают и добудут из-под земли, Бандера проклятый!
  Я весь словно окаменел. Если бы хотел, не смог бы повернуться. Мы все стояли, опустив головы. Если бы толпа тогда ринулась на нас, никто бы не сопротивлялся, никто бы не поднял оружие. Все осознавали, что фронт движется на запад, как понимали то, что полицаям придется отвечать. Вагоны погрузили быстро, задвинули двери. Засовы скрутили проволокой. Паровоз, без гудка, словно убегая, потащил вагоны в сторону Львова. Если нас всех в Каменицу везли, то, как только отошел поезд, нас отправили по домам пешком.
  Дома за стожком соломы меня ждал дядя Юзя. Я рассказал ему о том, что в Каменице меня опознали. Дядя долго молчал:
  - Скоро фронт будет тут. Тебя никто не будет искать. Пойдешь, чтобы не заблудиться по Людомирке. За большим ставом повернешь налево в лес. Иди прямо вдоль просеки. Будь внимателен. Листва опала, лес просматривается далеко. В глубине леса есть несколько сторожек. В одной из них дождешься прихода русских. Если встретишь партизан, найди командира Хмару. Только наедине с ним скажешь, что от меня. Будет лучше с партизанами пристать к наступающей армии. Даст бог, останешься в живых. О девочке я позабочусь. Документы уничтожим. При себе оставишь только справку с Кременецкой управы. Там только фамилия, имя, адрес и записанный твой возраст.
  Дядя Юзя вынес одежду. Я переоделся. Распоров шов на подкладке рукава у плеча, дядя сунул туда, завернутую в тряпку, справку. Мою форму, проверив карманы, дядя свернул в узел, стянул ремнем:
  - Спрячу где-нибудь, чтобы никто не нашел!
  Попрощаться с девочкой дядя не позволил:
  - Иди! И так у ребенка одни потери. Я скажу, что ты ненадолго уехал. Скоро вернешься. Я заберу ее с собой в Кременец.
  Все произошло так, как предусмотрел дядя Юзя. Спящего в сторожке под утро меня нашли партизаны Хмары. Для начала связали руки. Показался я им больно здоровым. Неподалеку от следующей сторожки за непроходимыми зарослями в буераке нас ждали еще три партизана. Один из них был ранен в колено. Мне развязали руки и привязали на спину раненого. Так мы добрались в расположение отряда.
  Хмара, знавший обо мне ранее от дяди Юзи, приказал писарю внести меня в списки отряда, поставить на довольствие и выдать оружие. По росту мне досталась немецкая тяжелая снайперская винтовка. В крупные сражения отряд практически не вступал. В наших местах у немцев не было сплошной линии обороны. Отряд взрывал железнодорожные мосты, по ночам валили вековые деревья и блокировали дороги. В начале февраля фронт переместился на запад от Ровно и войска вышли на линию Луцк - Дубно - Кременец. Тогда же был приказ о расформировании отряда, и в открывшемся полевом военкомате началась мобилизация в армию.
  В числе многих воевавших в отряде партизан, записался и я. Сначала было переформирование, учебная рота. В бой вступили на территории Польши. О фронте можно рассказывать долго. Попал я в пулеметную роту стрелковой дивизии. Несколько раз был легко ранен. Ранения я воспринимал, как пчеловод укус пчелы. С одной стороны везло мне. Многие удивлялись. Такой огромный, а пули облетают стороной. С другой стороны - молодой, зеленый совсем был. Не думал. Говорят, что таким везет. Пуля находит бойца, когда он начинает ее бояться. Видел смерть постоянно, но был уверен, что это не про меня.
  После взятия Берлина в середине мая подали эшелон. Советский Союз перебрасывал войска на Дальний Восток. Несмотря на то, что мне тогда было всего лишь восемнадцать, за моей спиной уже был год фронта. На Дальний Восток мы прибыли в июне, а боевые действия начались в августе. Наши соединения начали наступление вглубь Маньчжурии. Могу сказать одно. Японец дрался крепко, не уступал немцу. Отдельные бои продолжались вплоть до 10 сентября, уже после капитуляции.
  После окончания войны все стремились домой. Наверное, один я не хотел ехать. Боялся. В моих ушах еще звучали проклятия матерей подростков, которых угоняли в Германию, хотя тогда уже было ясно, что войну Германия проиграла. По ночам меня не раз будили, звучавшие в моей голове, крики: - Бандера! Тебя запомнят, узнают! Добудут из-под земли!
  Я обрадовался, когда вышел приказ о демобилизации бойцов старшего возраста, а нас, молодых оставили служить действительную. Так прошло еще два года. За это время я внимательно читал газеты, слушал радио. В армии широко обсуждали, проходящие в Белоруссии и на Украине суды над предателями и бывшими полицаями. Я ждал своей очереди. Разбираться долго не будут! Главное - свидетелей будет достаточно. Когда было объявлено о наборе на сверхсрочную, я не думал. Написал заявление. В сорок восьмом женился на медсестре хирургического госпиталя. К пятидесятому я уже был сержантом.
  Как отличника боевой подготовки меня направили в окружную школу старшинского состава. По окончании был направлен в Даурию инструктором в сержантскую школу. В Даурию я отбыл один. Моя жена сошлась в выписанным из госпиталя капитаном и уехала в Хабаровск.
  - Неожиданно для себя я полюбил свою новую службу. Мне было чем поделиться с молодыми, хотя сам я был не намного старше моих воспитанников. Я их натаскивал, как в реальной обстановке. Не терпел алкоголь и папиросы. Непьющих и бросивших курить я всячески поощрял, чаще организовывал увольнительные. Добился у начальства, что при отсутствии наказаний мой взвод раз в неделю в городке смотрел фильмы. Договорился с гарнизонным фотографом, и на каждый выпуск моих сержантов он делал виньетки. За нашим взводом потянулись другие.
   Тарас сделал паузу. Его жена положила руку на огромную кисть мужа, погладила. Потом поднялась:
   - Пiду в хату. - взглянув на меня продолжила. - Що ви з ним зробили, доктор?
   Запахнув плотнее халат, женщина прошла в дом.
  
  Однажды мой взвод посетил гарнизонный замполит. Попросил не обращать на него внимания и продолжать заниматься. Он провел во взводе большую часть дня. На следующий день вызвал к себе:
  - Предлагаю вам подумать об учебе в гарнизонной средней школе с поступлением в офицерскую школу общекомандного состава.
  - Разрешите подумать, товарищ майор!
  - Думайте, товарищ старшина, но помните! С первого сентября в школе начинаются занятия!
  Я не думал, я просто боялся. Я привык к Даурии, к ее бескрайним прозрачным просторам. Привык к камням и пескам, к соленым озерам. Я не скучал за зеленью нашего леса. Я привык к одиночеству и обжился в единственной комнатушке гарнизонного общежития. Мне не хотелось ничего менять. Вместе с тем, понимал, что меня держит страх, который я сам породил, выкормил и взрастил. Боялся, что меня, как офицера переведут западнее, еще хуже на Украину и меня там опознают как бывшего полицейского. Я понимал, что мои страхи - это я сам, но это было сильнее меня. Ночь прошла в раздумьях. Утром я пошел к замполиту.
  Я еще не решил, что буду говорить. Но я решил отказаться.
  - Разрешите войти, товарищ майор?
  - Заходи, присаживайся, Тарас! Сейчас осилю столбик и поговорим.
  Несколько минут майор переносил цифры с блокнота в таблицу. Потом выпрямился:
  - Извини. Трудно мне. У меня до войны было четыре класса образования. В сорок третьем вступил в партию. Тогда же, во время боя пришлось взять на себя командование взводом, от которого оставались восемь раненых бойцов. Войну закончил старшим лейтенантом. На войне другие мерки, по другому время бежит. Учеба была потом ...
  Неожиданно меня прорвало. То, что я прятал в себе уже десять лет, выплеснулось против моей воли. Я рассказал майору все: начиная от дяди, службы в охранниках, ареста учителя, его девочки под моей кроватью до отправки моих сверстников в Германию, ухода в партизаны и на фронт. Вспомнил слова, которые мне бросили в спину из толпы матерей:
  - Бандера! Не забудем! Найдем!
  Майор склонил голову и, сжав в ладонях виски, молчал. Мне казалось, что прошло много времени. Майор поднял голову:
  - Ты мне все рассказал? Ты не убивал, не насиловал, сам не угонял? Ты действительно пошел в охранники по указанию твоего дяди?
  Я кивнул. Я не мог говорить. Когда майор спросил об насиловании, у меня перед глазами вдруг встала семилетняя дочь погибшего учителя. Мне казалось, что я чувствую тепло ее хрупкого детского тельца, вновь слышу ее тихое сопение во сне у меня под мышкой. Это было ее доверие ко мне!
   - Пока пойдешь в гарнизонную школу. У меня есть товарищ, которому я могу доверить твое дело. Это нужно прежде всего тебе! Чтобы ты, наконец, освободился от самого себя! Свободен!
   В сентябре пятьдесят четвертого мне позвонили по внутреннему коммутатору:
   - Беспокоит внутренний КПП! К вам приехала сестра, товарищ старшина! В гарнизонном КПП пропуск подписали. Пропустить?
  Я молчал. Положение любопытное. Дело в том, что у меня никогда не было сестры. Я у мамы один. Родив меня, такого огромного, мама выдохлась. Так говорила моя бабушка. Потом моя мама часто болела, похудела и рано умерла. Отец умер от тифа раньше. А тут сестра ... В такую глушь! ...
   - Она говорит, что вы расстались в войну! Фамилия ваша, отчество, как у вас! И знает о вас! Говорит, у нее ваша метрика ...
   - Пропустите! - я решил выяснить родственные отношения без свидетелей. Так будет лучше.
  - Пропустите, ребята! Пусть кто-нибудь проводит ее в учебный класс!
   Раздался негромкий стук в дверь. В класс вошла совсем юная девушка. В руке она держала старенький потертый деревянный сундучок. Девушка не скрывала своей радости от свидания со мной. Я ее узнал мгновенно, несмотря на то, что прошло более десяти лет, и я видел ее только ребенком! Это была Маруся, дочь учителя ...
   Подойдя, я взял ее обе руки в свои. Освободив руки, Маруся обняла меня. Ее голова оказалась у меня под мышкой, как тогда, когда она семилетней спала в моей кровати после ареста отца. Мне оставалось только гладить ее спину и затылок. Дверь открылась. Показавшаяся голова курсанта тут же исчезла. Больше нас никто не беспокоил.
  Наконец Маруся ослабила объятия и отодвинулась. Она смотрела мне в глаза и молча улыбалась.
  - Ты откуда приехала? - задал я глупый вопрос. - Как ты меня нашла?
  В тот день, когда я бежал к партизанам, дядя Юзя забрал ее с собой в Кременец. Соседям выдавал ее за племянницу. Скоро советские войска освободили городок. Дядю Юзю вызвали во вновь организованный районный военкомат. Туда он пошел с Марусей. Военком помог определить Марусю в приют для малолетних беспризорных детей в самом Кременце. Потом это был детский дом. Записал ее дядя Юзя по моей, выданной еще до войны, польской метрике. Так мы стали братом и сестрой. Вскоре дядю Юзю призвали на фронт.
   После окончания семи классов Маруся была направлена в Ровенский интернат для старших, где продолжила учебу при Ровенском педагогическом училище. На третьем курсе соседка по комнате, с которой они дружили, получила письмо от, нашедшего ее после войны, старшего брата. Он служил в Забайкалье. С очередным письмом брат прислал фотографию. На фото Маруся без труда узнала меня.
   Прошло еще несколько недель. В июне Маруся получила удостоверение учительницы младших классов. Решила искать меня. Кто-то надоумил ее обратиться в военкомат. Там помогли с проездными документами. Добралась поездами с несколькими пересадками.
   Я проводил Марусю в, расположенную неподалеку, мою комнату и продолжил занятия. Поужинали в гарнизонной столовой. Я доложил о моей гостье начальнику курсов. Проверив документы, разрешил, как родной сестре, остановиться пока у меня.
  В комнате я уступил Марусе мою узкую солдатскую койку. Себе постелил на полу. Не мог уснуть. В комнате была полная тишина. Но я чувствовал... нет, я был уверен, что моя "сестра" тоже не спит. Далеко за полночь под Марусей заскрипела койка. Точно так, как тогда, после ареста отца, Маруся перебралась на мою кровать с печи, так и сейчас она улеглась рядом со мной на полу, укрылась, сунула голову под мышку, обняла и прошептала:
   - Мне страшно ...
  Утром я понял, что Маруся привезла и отдала мне себя всю, без остатка ...
   Скоро меня вызвал к себе замполит:
   - Мой фронтовой друг после войны был призван на службу в МГБ. С марта этого года называется КГБ. Я попросил его, не привлекая внимания, чтобы не перепахать твою судьбу поперек, проверить обстоятельства твоего пребывания на, временно оккупированной немцами, территории. Все проверили. Тарас! Твой двоюродный дядя Иосиф Макарович Радченко, которого все называли странным именем Юзя, погиб в апреле сорок пятого уже на территории Германии.
  Проверили твою службу в железнодорожной охране, связь с партизанами через учителя, его арест и то, что ты прятал в своей хате его дочку. Обстоятельства отправки эшелона с подростками восстановили, включая бегство к партизанам. Все совпало! Даже номер твоей трофейной снайперской винтовки в отчете указали. Просто ты сам себе на душу свои же кишки намотал. Сам большой, а шкура у тебя тонкая, душа близко!
  - Вот только две неувязки, Тарас! Два обстоятельства ты утаил!
  Майор надолго замолчал. У меня в животе и груди снова стало пусто, как тогда в Каменице, когда мне кричали в спину: - Бандера!
  Майор поднял голову. Глаза его смеялись.
  - Ты родился в двадцать седьмом, тебе сейчас, в пятьдесят четвертом, те же двадцать семь лет! А по документам тебе все тридцать! И еще, самое главное ... По поводу приехавшей к тебе младшей сестры ... В городке многие догадываются, какая она тебе сестра ... Извини, Тарас! Я по долгу службы должен не сплетни собирать, а знать людей. Перестаньте оба валять дурака и оформляйте ваши отношения! И еще! Будем оформлять документы на офицерские курсы! Молодые кадры армии нужны! Ко всему у тебя за плечами фронт!
  - Не буду я поступать на офицерские курсы, товарищ майор!
  - Это еще почему?
  - Нравится мне моя служба, как она есть. Люблю возиться и натаскивать молодых как инструктор. Так мы ближе друг к другу. Выйдет ли из меня офицер? Не лежит у меня душа! Вон, Назар из гарнизонной пошивочной мастерской! Золотые руки! Генерал и полковники из Борзи приезжают заказывать у него мундиры. А его за золотые руки назначили начальником всех гарнизонных мастерских. А он начальник никудышный. Бытовая служба в гарнизоне разваливается, Назара постоянно ругают. А он убегает в швейную и украдкой шьет форму.
   Посодействовали бы вы, товарищ майор, верните его в мастерскую. Еще в выпивку втянется ... Он говорил, что будет счастлив, если его вернут в пошивочную. Так, что я на своем месте с настроением хочу служить. Да и жениться надо! Сами говорите! Может похлопочете, товарищ майор, поможете определить мою Марусю? Хоть в гарнизонную школу, хоть на службу вольнонаемной ...
  ... Так и служили мы вдвоем с Марусей. Двух сыновей подняли. Один уже капитан, другой в этом году заканчивает училище. В семьдесят седьмом уволился в запас. Решили вернуться в родное гнездо. В старую хату ... Маруся моя настояла. Да и меня потянуло ...
  Приехал я сюда в цивильном и с единственным чемоданом. С собой взял только ношенную-переношенную х/б для рядового состава форму. Все остальное отправили багажом. Когда придет?... Вид, конечно, сам видишь, у меня не учительский. Весь заросший, голова стриженная, вся в рубцах от осколков и чиряков, добытых на фронте в польских болотах. Оказалось, сохранились знакомые. Многие из тех, что служили в полицаях, уже скоро двадцать лет как вернулись с курортов. Вспомнили меня больше по моим габаритам. Вначале обходили меня стороной, осторожничали. Потом приступили с расспросами ...
  - Давненько не видались! Где шулюм (тюремная похлебка) хлебал?
  - В Забайкалье!
  - Ничего себе загнали! Сколько же ты чалился (сидел)?
  - Тридцать три года. Ровно, сколько Христос жил ...
  - Здорово ты натворил, Бандера! За самые тяжкие грехи, если не расстреляли, через пятнадцать лет люди домой вернулись, а ты все тридцать три тянул. И не расстреляли? ...
  Так и окрестили меня Бандерой. На каждый день Победы надевал мундир с орденами и медалями. Не помогло ... Так и остался Бандерой ...
  Маруся вышла из дому. Подойдя к сидящему мужу, не наклоняясь, поцеловала его в проплешину на самой макушке ...
  - Голубей завели по приезду. В память о Марусином отце ... Говорят, в голубях живут души ушедших наших родных. Может и его душа над нами парит, наблюдает, охраняет ...
   Вот это судьба ... Судьба человека ... Вспомнил Шолохова ... Я сидел на чурбане, как пришибленный. Тем не менее, еще в начале повествования, когда Тарас упорно избегал называть имя спасенной девочки, я начал догадываться. Но уверенности не было ...
  Между тем, солнце перевалило зенит. Тарас прошел в стодолу и вынес картонную коробку. Ножом ловко прорезал отверстия. Потом скрылся за сараем. Скоро вернулся и протянул мне коробку с голубкой.
  - Сколько? - спросил я.
  - Во сколько ты сам оцениваешь, столько и дай!
  Старшина поставил меня в затруднительное положение. Дорогие бельцкие двухчубые стоили, в зависимости от экстерьера, от десяти до семидесяти рублей. Это были солидные деньги. Приезжавшие в район казахи и узбеки за превосходную птицу поднимали цену до двухсот рублей за голубку. Русские турманы ценились выше. Не окольцованные и не тренированные почтовики оценивались от десяти до двадцати рублей. Одновременно, в начале восьмидесятых заправка моего "Жигуленка" обходилась в шестнадцать рублей. А несколькими годами раньше заправить бензобак можно было за четыре рубля. Но дело не в деньгах.
  Расставаясь с людьми, даже зная, что навсегда, я, по, вынесенным из детства, наставлениям моего покойного деда Михася, стараюсь сгладить все бывшее неприятным в общении и оставить о себе добрую память. Говоря по другому, стремлюсь оставить вокруг собеседника мою добрую ауру. Правда, не всегда получается ...
  Голубка редкостная ... По расспросам в Тернополе я знал, что цена этих голубей в те годы колебалась от пятнадцати до двадцати рублей. Я вытащил и протянул фиолетовую купюру в двадцать пять рублей. Старшина мельком взглянул и спросил:
  - Пять рублей есть еще?
  - Значит тридцать ...
  Я достал из кармана пятерку.
   - Давай сюда пятерку! Так заведено! А четвертак спрячь!
  Я попробовал сопротивляться.
  - Счастливой дороги!
  Маруся подошла к машине и положила на пассажирское сиденье завязанную авоську. Коробку с голубкой Тарас водрузил на сиденье сзади.
   Несмотря на то, что солнце катилось к закату, в салоне скоро стала жарко. Я остановился, снял пиджак и бросил на заднее сиденье. Мне послышался, доносившийся из коробки, тихий клекот. Приоткрыв, я увидел, что моя Нюрнбергская часто дышит с открытым ртом. И ей жарко. Я достал из багажника большую авоську и, открыв коробку, затянул верх сеткой. Коробку с моей пассажиркой я поместил впереди пассажирского сиденья. Так и ехали. Я рулил, а голубка, стремясь на волю, сквозь сетку периодически просовывала голову в салон ...
   Ужинали мы с братом в тот вечер толстым бело-розовым салом, квашеными с чесноком маслятами, жареным на смальце карпом с хрустящей корочкой и пили волынский буряковый самограй. В конце, не удержавшись, намазали хлеб белоснежным душистым смальцем. Как в детстве ...
  
  19 05 20 г.
  
  
  
  
  Орловские черно-пегие
  
  Это было в начале сентября восемьдесят первого. Будучи в Киеве на усовершенствовании, в первое же воскресенье я посетил птичий рынок. Тогда он находился на Куреневке. Попадая на птичьи рынки, я отдыхаю душой. Обхожу все ряды, разглядываю птиц, собак, кроликов, котов, рыбок. С детства люблю живность. Вместе с тем, мне интересны люди. Продающие, покупающие и, просто, зеваки, как я.
  В каждом городе своя атмосфера птичьего рынка. Таганский в Москве, Баварский в Харькове, Староконный в Одессе, Серебрянка в Минске, Краковский во Львове ... В каждом городе птичий базар отличается своей особой психологией межличностного взаимодействия. Закрыв глаза, в течение минуты можно безошибочно определить, где ты? В каком городе?
   На выходе я обратил внимание на, прижавшегося к сетке забора, бомжа. Проходящим мимо он протягивал, прикрытую проволочной сеткой, коробку для обуви. Любопытство оказалось сильнее меня. Наклонившись, я увидел двух молодых голубей. Ноги мои приросли к асфальту. Это были черно-пегие орловские турманы. Выведенная более двухсот лет назад в питомниках графа Алексея Орлова, птица отличалась особым изяществом.
   - Купи! Недорого!
   - Сколько?
   - Прошу два червонца ...
  Это было баснословно дешево, почти даром. Я наугад сунул руку в карман. Вытащил шестнадцать рублей:
   - Вот!
  Бомж выхватил у меня деньги, сунул в мои руки коробку с голубями и стал собираться.
  - Как называется эта порода?
  - Ты совсем не разбираешься? Не видишь? Рябые ...
  Я понял, что голуби, скорее всего, ворованные ...
   Приехав в общежитие, я осмотрел голубей. Молодые, еще не прошедшие первую линьку, голубки. Худые, тусклый перьевой покров. У одной птицы незначительно повреждено нижнее веко. Голодные ... Вялые, обезвоженные ... А в основном, это лотерея! Гранная, без чубов, голова, широкий вертикальный лоб, подстать лбу широкие белые, без признаков восковиц и красноты, веки. Как продолжение крутого лба, толстый, с погибом книзу, короткий белый клюв. Ни капли сивины! Все это говорит о том, что я стал обладателем птенцов элитной линии черно-пегих орловских турманов. Остальное - время покажет!
  Остаток дня я провел в хлопотах. Неподалеку в магазине бытовой химии купил противопаразитарный порошок. Под струей теплой воды с помощью одежной щетки вымыл моих голубок. Расстелив на подоконнике газету, пустил птиц высыхать. Под лучами теплого сентябрьского солнца голубки высохли довольно скоро. Стали интенсивно отряхиваться, перебирать и чистить каждое перо. Значит здоровые, только ослабленные.
  - Чем кормить? Это большой город, так просто не купишь!
  Зоомагазины, где можно купить канареечную кормовую смесь в центре города и на Левобережье. Кроме того, сегодня воскресенье ... Вспомнил! Неподалеку от общежития, напротив проходной авиазавода огороженный пустырь. На пустыре две большие, на толстых сваях, голубятни. Каждый вечер мужик старше средних лет с военной выправкой открывает голубятню и гоняет голубей.
  Когда стало садиться солнце, я пошел на пустырь. Мужик был на месте. Подняв в полет своих киевских чистых белопоясых, голубевод убирал голубятню. Я поздоровался и представился. Мужик спустился на землю. Я кратко объяснил ситуацию и изложил просьбу:
  - Мне бы корма немного! Завтра куплю в городе ...
  - Неси голубей сюда!
  Скоро я принес голубок. Мужик, вымыв руки с мылом, тщательно вытер и взял в руки голубок.
  - Вроде здоровые, но слабенькие! Куда будешь везти?
  - В Молдавию! Но поеду лишь в следующую пятницу ...
  - Почти земляки! Бельцы знаешь?
   - Хорошо знаю. Это в восьмидесяти километрах от нас!
  - До событий на Кубе в Бельцах я командовал батальоном обслуживания. Потом Куба ... Сначала на базе, затем советником. Потом командовал полком в Средней Азии, на Дальнем Востоке во время событий на Даманском. А сейчас, в отставке, вот голубями командую!
  - Я врач. Живу в общежитии рядом, на Салютной!
  - Я это понял. Ладно! Давай голубок сюда, в пустую голубятню. Она тоже моя. Там у меня инвентарь и корма. Я тебе дам один ключ, чтобы ты от меня не зависел! Приходи, когда сможешь!
  - Спасибо! ...
  - Не за что! Я тебе на неделю отсажу старую мирную голубку. Она у меня давно не несется. Кормит всех малышей на полу. Твои совсем еще молодые. Пусть учатся у нее есть и пить!
  Отпросившись на субботу, в пятницу после обеда я взял курс на Молдавию. Голубок расположил в большой картонной коробке на заднем сиденье. Приехав домой, выпустил во времянке на пол. В субботу утром заметил, что мои голубки едят неохотно и помалу. А в воскресенье мне снова в Киев! На целых две недели ... Как быть?
  В тот же день, забрав с собой голубок, поехал в Тырново, к моему наставнику, дяде Коле Юзефовичу. Увидев голубок, дядя Коля засуетился:
  - Оставьте, без проблем! Я буду держать их отдельно. Потом дадите мне от них потомство!
  - Дам, дядя Коля, лишь бы выжили!
  Через две недели я закончил курсы усовершенствования. Соорудив небольшой вольер, я забрал голубок домой. Памятуя совет киевского полковника, подсадил им в компанию спокойного мирного самца. Для стимуляции. Несмотря на то, что дядя Коля пролечил голубок прополисом, я нашел их ослабленными. Плохо клевали. Часто было непонятно, чем они жили. Дал им противоглистное и решил подкормить принудительно.
  Запаривал крупы и разжижал раствором со смесями для детского питания. Ежевечерне через изогнутую трубку с помощью большого шприца вводил в зоб теплый корм. Голубки стали поправляться, пытались взлететь. Скоро я прекратил принудительное кормление. Давал зерно, разносортную смесь в крупах. Отвез в маслобойку полмешка подсолнуха. Там, пропустив на драч, облущили семена. В кормосмесь стал добавлять подсолнух.
  Возле мехмастерской сахзавода просеял ржавчину от стальной и чугунной стружки. Добавил размолотую куриную скорлупу. В школьном химкабинете выпросил соли меди, цинка, калия и магния. Примешал йод, марганец и поваренную соль. Слепил и высушил минеральные хлебцы. Для стимуляции желудочно-кишечного тракта раз в три-четыре дня насильно вводил в зоб по паре горошин черного перца и мелкую гальку. Рассчитал на единицу веса дозу и принудительно вводил в зоб витамины группы В. Так прошла первая линька. Голубки окрепли, корпус вытянулся, хвост стал широким. Голубки стали летать и искать пару. В завод решил пустить их со следующей весны. Черно-пегий задне-чубый самец у меня был. Вторую голубку решил паровать со смоленским грачом.
  Скоро не стало отбоя от болельщиков, зрителей и желающих приобрести у меня хоть одну голубку. Дядя Коля предостерег:
  - Ни одна голубка не должна уйти на сторону!
  Особенно настойчивым был один из старейших голубеводов региона, знаменитый Могилев-Подольский адвокат Михаил Романович Горштейн. Поняв, что измором меня не взять, попросил разрешения приезжать и навещать моих голубок. Я любезно разрешил.
   Участвуя в судебном процессе в Дондюшанах, Михаил Романович до или после судебного заседания приходил ко мне. Мы с женой, как правило, в это время были на работе. Михаил Романович усаживался в огороде и часами мог наблюдать за голубками, которые к этому времени стали превосходными летунами. В огороде состоялась его встреча с моим отцом. Отец еще со времен моего детства был непримиримым противником занятия голубеводством. Позволю себе привести рассказ, составленный из повествований моего отца и Михаила Романовича Горштейна.
   Мы с Таней были на работе, когда нас навестил мой отец. Во дворе он остановился в недоумении. Посреди огорода на ящике из-под яблок сидит пожилой, если не старый еврей и, не отрывая взгляда, следит за, копошащимися на крыше, голубями:
  - Добрый день!
  Михаил Романович привстал, поздоровался и спросил:
  - Вы отец Евгения Николаевича? Похожи вы с ним сильно ...
  - Да! Я его отец. Он дома?
  - Нет! Евгений Николаевич на работе!
  - А вы ... извините, кто? И что вы делаете в огороде, когда их нет дома? Вы что, ждете их с работы?...
  Михаил Романович представился:
   - Я адвокат из Могилева, Михаил Романович Горштейн. Вот, наблюдаю за голубями!
   - Ка-ак?
  Для отца было немыслимо сидение в огороде и наблюдение за голубями взрослым, тем более, пожилым человеком. Кругом столько работы! Хотя бы в том же огороде!
   - Я, как и Евгений Николаевич, тоже любитель голубей. Вон видите? На гребне крыши две голубки. Это очень редкие птицы!
   - Ну и что с того? Какая с них польза?
   - Красота! Посмотрите какая стойка, осанка и рисунок ...
   - Я слыхал о вас! Вы грамотный человек. Он молодой и дурак! А вы уже пожили! На что же тут смотреть. Это беда! У нас в селе есть такой, тоже старый. Зовут его Глэй. Так с голубями водятся он и мой Женик! Два хозяина на все село! Какое горе!
   - Почему, горе? Николай Иванович! Вот эти две голубки всегда можно продать и выручить хорошие деньги. Я предлагаю Евгению Николаевичу по сто рублей за каждую голубку хоть сегодня, но Евгений Николаевич не продает. И я бы не продал таких!
   - Шо-о! То я годую год леху, даю гроши за кнура, чекаю, не сплю, мерзну, когда поросится. Потому не сплю, палю в камори, пiдкладаю пiд леху поросят! В этом году не мог продать хотя бы по девяносто рублей за порося, а вы, грамотный человек, вот за это гавно даете по сто рублей за штуку? За шо-о! Приходьте вечером, когда они залетят в серэдину, я вам их половлю в мешок и задаром всiх вiддам, шоб не гадили на шифер!
   Помолчав, мой отец сокрушенно покачал головой:
   - И вы з моим Жеником скомпанувались! То ж двести рублей! Або що-небудь з'їсть тi голуби, або яструб зловит, або таки здохне, шоб вони всi поздыхали! И двести рублей коту под хвост! I скажiть минi зараз, шо вiн не слабий на голову, як той Глэй?
  
  22 05 20 г.
  
  
  
  
  
  
  
  Филофей-непруха
  
  Он родился в сорок втором в вымирающем селе-призраке с турецким названием Карайман. Есть у нас в регионе несколько старинных сел, ведущих свое начало со "времен Очакова и покоренья Крыма": Кайнар, Мындык, Гашпар, Рамазан, Карайман ... Турки давно убрались восвояси, а названия остались. И некоторых сел скоро не будет. На месте Извор, заросшие вишняком, шиповником и терновником, бугры от развалин бывшего села. В Еленовке осталось пять жителей. В Арманке три жителя на два дома. В Караймане из местных коренных не осталось никого. Там живут, купившие за бесценок хозяйства, двое приезжих. В разных домах ...
  Трудно сейчас сказать, в какой церкви его крестили. То ли во Фрасин, Барабой или Тырново? А может в Унграх? Оттуда родители родом. Но имя новорожденному дали редкостное - Филофей. Не Филлип, не Филимон и не Филарет ..., а Филофей. Я сам видел его метрику. И дочь у него - Анна Филофеевна ... Я проверил по церковному календарю. В святцах нашел: Святомученник Филофей - боголюб (греч.) Самосатский. Пострадал в 297 году н.э. в городе Самосат, что находился в Сирии на реке Евфрат. Память - январь, 29 дня. Удивительно! Наш Филофей родился в январе, 29 дня! Пути Господни неисповедимы ...
  Мы называли его просто - Филей. После просмотра бразильского сериала "Просто Мария" многие голубятники называли его "просто Филей". На русском звучит двусмысленно. На молдавском - с тем же, но более выраженным подтекстом. Филофей не обижался.
  Филя знаменит тем, что с детства водил голубей. Вернее, вначале голуби водили себя сами. Во время войны, рассказывал ему дед, несколько сизых и черных голубей прилетели и поселились на длинном чердаке дедова сарая. Под толстой соломенной крышей голуби водили цыплят круглый год. Их никто не кормил. На тырновских, фрасинских, чубарских и барабойских полях птицы находили пищу круглый год.
  Филе в голодовку было пять лет. Отца он не помнит. Мама сказала, что он не вернулся с войны. Но он отчетливо помнил, как в сорок седьмом по субботам мама вечером забиралась на чердак. Спускалась мама чаще с двумя голубями в небольшой торбе. В воскресенье обед начинали готовить с утра. Пока Филя спал, мама отрывала головы и ощипывала птиц. Головы ощипывала тоже. Сунув в дворовую плиту пучок соломы, поджигала. На открытом огне шмалила тушки голубей. Отдельно, нанизав на вишневую палочку, шмалила головы.
  Доносившийся в хату с дымом запах горелых перьев и шмаленой шкурки был нестерпимым. Филя просыпался. Забыв умыться, бежал к плите. Мама начинала разделывать голубей. Филя терпеливо ждал. Мама надрезала шкурку в верхней части груди и осторожно освобождала зоб. Затем резала брюшко. Филя внимательно следил. Слышался хруст косточек, и, казалось, тонкие, похожие на дождевых червей, кишки вываливались наружу. Филе всегда казалось, что они еще живые. Обрезав вокруг гузки, мама вытягивала кишку как длинную розовую нитку. Желтые пленки жира аккуратно ложила в глиняную мисочку. Словно ниоткуда, в маминой руке появлялся иссиня-багровый пупок. Филя глотал слюну.
  Мама надрезала пупок и легко освобождала серо-желтый мешочек. Пупок отправлялся в мисочку. Мама разрывала мешочек, вытряхивала несколько зерен и мелкие камешки. Иногда с зернами мама находила скругленный и отшлифованный кусочек стекла. Стекла становились Филиной собственностью. Найденные стеклышки он хранил в спичечном коробке. Мама отмывала желтую оболочку и, расправив, ложила на плоский белый камень на краю плиты. Филя знал, что это его лекарство.
  Высушенную оболочку мама тщательно перетирала с солью в ступке. Серый порошок ссыпала в небольшую баночку и плотно закручивала жестяной крышкой. Когда Филя объедался незрелой зеленью, он подолгу поносил. Мама на краешке ложки давала Филе порошка и заставляла запить водой. Филя скоро выздоравливал.
  Мама доставала черно-красную печенку и подолгу что-то в ней искала. У Фили во рту снова скапливалась слюна. Пришел его час! Мама нанизывала печеночки на вишневую веточку и просовывала сквозь окошки дымохода. Филя становился рядом с, равной ему по росту, черной от копоти, трубой. Он периодически поворачивал веточку, наблюдая за бледнеющей печенью. Мама подкладывала в огонь жгутики соломы.
  Мама заканчивала потрошить тушки, промывала, наливала воду и ставила чугунок на плиту. Походя, посматривала на, нанизанные на ветку, печеночки. Наконец она говорила:
  - Не забудь присолить!
  Филя солил еду по своему. Он не сыпал соль, не макал в нее печенку. Лизнув палец, он осторожно окунал его в серую соль. Экономно откусывая с веточки по крохам печенку, Филя не забывал слизывать с подушечки пальца соль.
  Когда варево в чугунке закипало, мама сдвигала в плите жар. Отсыпав на, потемневшую от времени, широкую доску жменю серой ржаной муки, начинала месить тесто. Окунув ложку в кипящий бульон, мама захватывала комочек теста и опускала в кипящее варево. Комок отваливался от ложки и начинал кружить по чугунку. На голубином бульоне мама готовила лакомство - тесто-щипанку.
  Филя не знал, что черные лапки с коготками, концы крылышек, вырезанную гузку, кишки и черную от крови шейку мама, промыв, варила отдельно. То была ее порция голубиного "мяса".
  В середине пятидесятых неподалеку от Фили, которому исполнилось двенадцать лет, поселился пчеловод Николай Эммануилович Юзефович, земляк родителей по Унграм. Юзефович работал на железной дороге, но заболев туберкулезом, был комиссован. В Карайман он привез с собой множество птицы. Среди его голубей выделялись одесские, чайки, измаильские, аккерманские и бессарабские короткоклювые двухчубные. Потом двухчубные стали называться бельцкими.
  Филофей потерял покой и сон. Он грезил голубями дяди Коли. К концу лета Юзефович подарил ему две пары голубей. Филя окончательно понял, что голубей не только едят. В пятьдесят восьмом мама вышла замуж и новой семьей они переехали в райцентр. Филя первым делом притащил деревянные ящики и закрепил их к стенам сарая. Через год у Фили было несколько пар турманов и кормилки.
  Сразу же после переезда Филофей поступает в ремесленное училище. Тогда я его увидел впервые. Их группа направлялась в столовую училища. Все были одеты в новую черную выглаженную форму. На головах у всех чернели фуражки с молотком и гаечным ключом. На ремнях блестели бляхи, на которых было написано РУ. Вся группа громко пела:
  Скакал казак через долину,
  Через маньчжурские края,
  Скакал он, всадник одинокий,
  Кольцо блестело на руке.
  Кольцо казачка подарила,
  Когда казак пошел в поход ...
  В это время Филя знакомится с маститыми голубеводами. Это были худой, низенький и юркий дядя Вася Чеботарь, кладовщик из Бричево Василий Бабарэ, скрипач Андрей Юрчишин, Андрей Клокушняну и, только вернувшийся из армии, Андрей Присакарь. Это был период, когда спрос на двухчубых увеличился в разы. Возросла и цена голубей. Цены на птицу оказали на Филю магическое воздействие. Филофея словно пришибли мешком по голове. Подсчитав свои возможности, Филя параллельно видел и прибыль, которую он будет вкладывать в приобретение лучших экземпляров голубей. Он видел себя владельцем огромной, самой высокой голубятни.
  Учился Филя на тракториста-комбайнера широкого профиля. На классных занятиях Филе было скучно. Учителя Гач и Вовод, показывая на стене плакаты, рассказывали о моторах, топливной аппаратуре и системах охлаждения. Филя внимательно слушал. Но, чем больше он пытался вникнуть в принцип работы дизеля, тем чаще мелькали перед глазами крылья взлетающих голубей. Тут же мысли уносили его в будущую голубятню, в которой разместятся сто ... Нет! Двести голубей!
  Голос учителя доносился издалека, Филины глаза соловели, его тянуло в сон. Периодически голос преподавателя возвращал Филю в класс. Он уже считал. Раз, два, три ... Филофей загадывал. На какой цифре возвестит о конце урока, невесть как и когда появившийся в училище, станционный колокол. Тогда будет перемена.
  Больше трех лет прошло с тех пор, как Филофей впервые закурил. В Караймане он обрывал сухие листья, сушившегося под навесом у соседа, табака. После переезда в райцентр Филофей стал курить "Прибой". Дома на его увлечение папиросами не отреагировали никак. Только отчим, куривший "Беломор", сказал:
  - Кури свои! Мои не трогай!
  Перемена подразумевала собой перекур. Курсанты кучковались небольшими группами в зависимости от предпочтения интересов и курева. Вытащив из кармана рубашки под гимнастеркой папиросу, Филя пальцами уминал мундштук в гармошку. Он всегда закуривал в одиночку. После двух-трех затяжек с прикушенной в зубах папиросой Филофей подходил к ребятам и становился в круг.
  На перекурах Филофей больше молчал. Наклонив голову, он смотрел исподлобья. Дома он тренировал наклон головы и взгляд перед зеркалом. Ему казалось, что такой взгляд придает ему вид серьезного, думающего и внимательного человека. Как в кино ... Оживленные разговоры ребят, смех, шутки редко доходили до сознания Филофея. Глубоко затянувшись, Филя медленно выпускал дым носом. Плавающий перед глазами сизый дым возвращал Филю к мыслям о голубях:
  - С утра у крайней верхней пары яйца холодные ... Странно ... Голубка была на месте ... У красного с шоколадной вывелся только один. Позавчера подложил под простяков. Накормили почти сразу. А сегодня птенец дохлый, холодный ... А зоб полный ... Странно ... В самом низу от двери с утра не видел вишневого кормача. Где он? Может не смотрел, как следует, а вспомнил только сейчас ... А может исчез? Куда? Странно ...
  "Странно" было у Филофея универсальным словом на все случаи его непростой жизни. Озадачило ли его что-либо, случилась ли неприятность, кончились ли папиросы или обидел кто, он реагировал одинаково:
  - Странно ...
  По окончании училища отчим помог ему устроиться в МТС. Но трактора Филофею не дали. Вместе с ездовым подвозил к работающим в поле тракторам бочки с керосином, солярой и маслами. В армию его не взяли. Не хватило полутора килограмм. Ровесники обидно шутили. Отчим пошел в военкомат. В армию Филофей ушел на месяц позже остальных ребят. Провожание было скромное, тихое, словно все куда-то спешили.
  Вместо трех лет службы Филя вернулся домой ровно через два с половиной года. На службе вес он набрал, даже раздался вширь. Службу в армии Филофей у сельского клуба не обсуждал и вспоминать не любил. Сосед, который знал толк в вооруженных силах, говорил, что от самого Фили и его синего чемодана долго пахло неубранной свиной конурой.
  Первым делом Филофей обошел своих приятелей голубятников, которым, уходя в армию и памятуя, что все яйца в одну корзину не кладут, раздал голубей на вывод. Собрать довелось немногое. У одного подохли, у другого удрали, у третьего украли либо шуляк (ястреб) поймал. Возобновил свое хозяйство Филя почти с нуля.
  Отчим, поднаторевший на политзанятиях в "Сельхозснабе", где он уже несколько лет работал, все чаще напоминал о ленинском принципе построения социализма: кто не работает, тот не ест. Лишь после полной победы социализма будет работать принцип: от каждого по способности и каждому по труду. Филофей в принципах социалистического строительства не разбирался, но он понял, что пора искать работу. Тем более, что деньги нужны были прежде всего на голубей и курево.
  Безработицы не было, всюду висели объявления: "Требуются рабочие!" Но Филя по неизвестным причинам работу найти не мог. Снова помог отчим. Упросил своего однополчанина, бывшего прокурора, а ныне директора быткомбината взять Филофея на работу в цех металлоизделий. Пропуском туда послужило Филино удостоверение об окончании ремесленного училища по специальности "Тракторист-комбайнер широкого профиля". Вовремя, так как вскорости бывшего прокурора отправили на заслуженный отдых.
  Числился Филофей подсобным рабочим. Подвозил на тачке проволоку в цех по производству сетки-рабицы, отгружал на телеги готовую рабицу, разворачивал малярше Дусе некрашенной стороной ворота и калитки, разгружал, привезенные в столярный цех доски и макух (плиты ДСП), перекатывал из склада в пружинный цех бухты проволоки.
  Потом Филофею доверили рубить на ровные отрезки, необходимые для сварки ворот и калиток, прутки и катанку. Работа не пыльная, но не отдохнешь и не перекуришь по дороге от цеха к складу. Филофей долго не мог понять, откуда начальник Пырля знает, что Филя задумался о голубях. Начальник мгновенно выскакивал из цеха, ударял ломиком по, служащему колоколом, обрезанному кислородному баллону. Очнувшийся от гула баллона, который разбудит и мертвого, Филя видел, демонстрирующего ему кулак, Пырлю.
  - Откуда он знает? Станок гудит! Ножницы работают! Вверх-вниз!
  Потом полуглухой кузнец объяснил Филе. При резке катанки и прутка по территории комбината разносится звук, как выстрел, от которого вздрагивает земля. Оказывается начальник способен на слух посчитать, сколько кусков катанки и сколько прутка отрезал Филя! Не утаишь и не украдешь! Филя понял, что надо быть бдительнее. Многому научил Филофея полуглухой кузнец. Как гнуть восьмерки, девятки, кольца, запрессовывать пики ...
  Первую же зарплату Филя нес домой в трех карманах. Треть зарплаты Филя приготовил для мамы. Мама - это святое! Так сказал отчим. И дал понять, что за тарелку борща Филофей должен вносить свою долю. Второй карман предназначался для самого Фили. Папиросы, стакан вина после работы у старой Ротарихи. Ну и мало ли что еще? В третьем кармане тоже было святое. Это для голубей!
  Филя к этому времени освоил географию голубеводства от Могилева и Бельц до Бендер. По воскресеньям Филофей приезжал домой поздно и сразу направлялся к сараю. Выпускал на пол новых голубей и подолгу любовался новым приобретением. Меж тем, не все было радужным. Один за другим Филины голуби стали болеть. Чаще болели недавно привезенные. Начинал течь нос, слезились глаза. Голуби чихали и кашляли. Некоторых птиц одолевал понос. Филофей пригласил Юзефовича. Осмотрев Филиных голубей, дядя Коля сказал:
  - Филя! Много голубей. На это помещение максимум десять пар. Вместе с кормачами. Надо строить новое помещение. Тебе карты в руки. В комбинате можешь выписать доски, столбы и рейки. Но для начала надо пролечить голубей. Больше не привози пока. Обязательно сделай изолятор. В изолятор можно превратить этот сарайчик. И главное! Что ты читал по голубеводству и ветеринарии?
  Филофей не читал ничего. Николай Эммануилович тщательно вымыл руки, вытер их тряпкой из багажника мотоцикла "Ява" и отбыл. Больше у Фили он не появлялся. Надо полагать, что дядя Коля, опытный голубевод, боялся принести заразу своим голубям.
   Филофей продолжал привозить голубей. Он уже не мог не покупать и не привозить. Идея приобретения новой птицы стала у Филофея идефикс, навязчивой идеей. Зато за лечение голубей он взялся с азартом. Побывал в ветеринарной аптеке. Заведующая, она же ветеринарный врач подробно и участливо расспросила Филю о признаках заболевания. Написав на листочке бумаги назначения и дозировки, отпустила лекарство.
  Приехав домой, Филя задумался:
  - Что дадут голубям такие маленькие дозы? Эти дозы для муравьев!
  Филофей дал дозы по собственному разумению. Несколько птиц погибло, зато остальные выздоровели. Филофей радовался и чувствовал себя всезнающим ветеринаром. Однако все голубки перестали нести яйца. Это была катастрофа. Сезон - псу под хвост!
   В этот период Филя женился. Вернее женили его. По выражению Филиного тестя, тоже голубевода, он спаровал Филю со своей дочкой. Он надеялся, что его внуки тоже будут голубеводами.
   Поселились молодые в доме тестя. Все Филино имущество при переезде уместилось в армейском чемодане. За голубями вдвоем с новым родственником приехали на пароконной бестарке. Голубей уместили в забитые ящики, остальное, отскребывая и выколачивая, нагромоздили сверху. Мама возилась у дворовой плиты. Отчим покуривал "Беломор". Под конец, щелчком отстрелив окурок в заросли крапивы, сказал:
   - Уберете за собой!
   В пятницу при разгрузке оцинкованной жести случилась крупная неприятность. Двухсоткилограммовый пакет ребром придавил ступню трактористу. Решили договориться мирно. Чтобы не регистрировать в инспекции травму на производстве, трактористу предложили больничный не брать, а ежедневно обещали писать восьмерки. Тракторист было заартачился. Тяжбу разрешили отозванием из прокуратуры заявления комбината о краже трех кубометров горбыля. По свидетельству трех свидетелей, горбыль с территории две недели назад вывез тракторист. На том и порешили. Авторитетная комиссия подписала акт, в котором черным по белому было написано, что при тех самых трех свидетелях тракторист получил травму ноги в нерабочее время на выходе из сельской чайной. Акт удостоверила подпись самого пострадавшего тракториста.
   В понедельник с утра на планерке подняли вопрос: - Кто с помощью трактора будет вытягивать прутки и катанку? Вспомнили! Есть человек с образованием! Это был Филофей. Привезли из дому тракториста. Филофея усадили за руль "Белоруса". Через час тракторист заверил начальство, что Филя к работе готов. Потянулись дни. Кузнец со сварщиком вязали катанку к раме многотонного, несколько лет ржавевшего под забором, бульдозера. Другой конец крепили к сцепке трактора. Филя медленно трогал с места. При растягивании катанка и пруток выпрямлялись и кузнец давал отмашку: - Ровно! И так с утра до вечера.
   В очередной раз Филя тянул пруток. Натяжения он не почувствовал, так как заметил, что над противоположным склоном села в небе кувыркались голуби. Пристально вглядываясь ввысь, Филофей гадал:
   - Юрчишинские или Присакаря? Юрчишинские! Его белый катом ...
  Отмашки кузнеца Филя не увидел. Трактор дернулся и стал подыматься на дыбы. Казалось, вот-вот завалится назад. Но вырвался из сцепки загнутый прут. Трактор с силой ударился передними колесами, подпрыгнул и понесся вперед. Упершаяся в педаль тормоза ступня Филофея, оказывается, со всей силой давила на газ. С разгона трактор пробил хлипкий забор. От падения с крутого склона и разрушения дома по ту сторону улицы спасли две старые акации. Массивным противовесом снесло ближнюю, с оголенными корнями. Высоченная акация разбила несколько листов шифера на сарае напротив и легла поперек дороги, перекрыв движение любого транспорта, как минимум до вечера. Основной удар приняло на себя второе дерево. "Белорус" заглох. Собственным лбом Филофей вышиб лобовое стекло и очнулся на горячем капоте "Белоруса".
  Филю перевели в цех жестяных изделий. Теперь Филофей вальцевал огромные круглые оцинкованные корыта и углы водосточных труб. При обвальцовке трубы на угол, круговые размашистые движения детали постоянно возвращали Филю к взмахам голубиных крыльев. В последнее время Филофей увлекся бойными. Он поднаторел в их классификации и оценке экстерьера. Наибольшим спросом пользовались северо-кавказские.
  Армавирскими короткоклювыми Филя бредил постоянно. В своих мечтах он скрещивал бельцких с короткоклювыми армавирами. Он рассчитывал вывести новую породу и назвать голубей Филофеевскими. Звучит! ... И ездить далеко не надо. Его путешествия поездами в Кишинев и Бендеры вызывали глухое раздражение молодой жены и постоянное ворчание тещи. Тесть молчал. Сейчас география Филофеевых интересов сузилась от Мошан и Цауля до дрокиевской Софии и рышканской Ракарии.
  Меж тем отчим снова принял участие в судьбе Филофея. Новый директор комбината, с которым отчим проводил большую часть времени в отдельном кабинете чайной, решил дать Филофею возможность заработать больше. Вовремя ... Филофеева жена была на сносях. Филю перевели на оборудование, производящее крышки для консервирования овощей и фруктов. Сначала Филофея определили учеником к молодому смышленому парнишке из Бричево. Парень уходил в армию. А это целых три года!
  За два оставшихся до службы месяца парень, у которого дома беспородный пес научился приносить в зубах тапочки или спички по команде, обучил Филю премудростям крышечного мастерства. Филофей учился охотно. Он понял: здесь можно работать до пенсии. Крышки пользовались огромным спросом. Их расхватывали из-под полы. К концу второго месяца Филя самостоятельно освоил операции от раскроя белой жести и штамповки заготовок до обвальцовки изделия подвивочным роликом. Резиновые уплотнительные кольца с помощью специальной оправки роликовыми ножами на токарном станке вырезал старый токарь, местный "Кулибин" - дядя Ваня Морарица.
  Филофей взялся за дело рьяно. Приходил на работу раньше всех и уходил позже начальника цеха. Филя работал в выданном ему новом ярко-синем халате и перчатках. Каждый день, рассовав, чтобы не было заметно, по карманам, часть продукции Филофей уносил домой. Крышки находили сбыт среди родственников, соседей и надежных знакомых. Но это были не Филины масштабы. Вылетающие из под обвальцовки, почти готовые крышки упорно напоминали Филе порхание и круговые взмахи крыльев Николаевских и Мелитопольских серпасто-выворотных голубей. Зарплата и приработок на стороне едва обеспечивали, по мнению тещи, подготовку к будущим родам жены. Николаевские и Мелитопольские требовали значительных средств. Это были совершенно другие масштабы.
  Филофей в последнее время стал соображать быстрее. Через Могилевских голубятников он узнал, что белую жесть, из которой штампуют крышки можно купить на Украине. Голубеводческая корпоративная солидарность сработала безотказно. В вагон одесского поезда работники Львовской металлобазы загружали блоки с белой жестью и тут же звонили. Филофей с тестем выходили к поезду и принимали груз. Дома листы жести кроили на полосы. Пакеты с полосами тесть передавал через забор. Так было налажено параллельное производство крышек для домашнего консервирования.
  Кто мог предположить, что Филофея на работе постигнет напасть. Этой самой напастью оказался главный инженер. Все звали его Ярослав Николаевич. Директор - просто Пунгин, Цуркан, начальник цеха - просто Пырля, Вланку ... А тут от горшка два вершка, а весь комбинат величает его Ярославом Николаевичем. Имя-отчество трудно запомнить. На начальника не походит. Ходит без галстука, в старой кепочке, а ему против слова никто не скажет. И не ругается никогда, не кричит. Не командует, а просит. Спокойно так, а ему никто не смеет возразить! Даже директор! Но главное имя-отчество. Как запомнить? Язык не успевает поворачиваться! Филя про себя звал главного Ярославом.
  Пришел однажды главный инженер в цех и стал наблюдать за Филофеевой работой. Долго наблюдал, глаз не отрывал. А потом спрашивает непонятно:
  - Филофей, ты не видишь, что ролик-шарик не подвивает края крышки? При закатке кромка не будет обжимать резинку, а сделает гармошку! Работа на смарку!
  Придирался Ярослав постоянно. То пресс для заготовки не той смазкой смазал! Какая разница? То формовочный станок не налажен! То цепь не натянута! И так десятки придирок в день!
  - Филофей! Ты о трансмиссии представление имеешь? Цепь болтается, оттого и ролик гуляет. Из-за этого вальцевая пара у тебя неправильно кромку заворачивает! У крышки форма не круглая получается, а овальная, и размер другой!
  Трансмиссия? Слово вроде знакомое, но зачем она крышкам? Из чего ее точат? Работает станок, и пусть себе работает! При чем тут пуансоны, матрицы, оправки, подвивочный ролик? На словах дурацких язык спотыкается, еще сломаешь! Что-то не то! Со всеми вежливо, терпеливо объясняет, словно извиняется ... Одного Филю видит. Чего ему от Филофея надо? Зачем придирается?
  Уже дома ночью осенило ... Ничего! ... На второй день сделал Филофей два круглых пакета, аккуратно завернул, даже этикетку комбинатовскую наклеил ... Выждав, когда главный в своем кабинетике остался один, постучал в дверь:
   - Разрешите? - подошел к столу и на стол пакеты выложил:
   - Вот!
   - Что это?
   - Крышки! Для вас ...
   - А-аа ... Спасибо!
  Крикнул главный в открытую форточку:
   - Дуся!
   - Слушаю, Ярослав Николаевич!
   - Вот тебе деньги без сдачи! - главный протянул бумажку. - Сбегай в бухгалтерию и выпиши на меня сто крышек! Квитанцию не забудь принести!
  Повернувшись к Филофею, поблагодарил:
   - Спасибо, Филя! Ступай, работай!
  До вечера работа у Филофея шла невпопад. Все валилось из рук.
   С поездом прибыли очередные пакеты с белой жестью. При раскрое на полосы тесть заметил, что жесть хоть и тонкая, но жесткая, пружинит.
   - Филя! Жесть другая! Как пружинка. Может отправим обратно? Или пригодится для чего другого?
   - Какая разница? Сделали - продали! ...
   Станок продолжал выщелкивать звенящие крышки. Готовые крышки через своих друзей-голубятников Филя сбывал в селах подальше. Скоро Филя имел коллекцию Мелитопольских. Отстроил новую высокую голубятню. На четыре комнаты! Две внизу и две наверху. Внизу, обтянутый мелкоячеистой сеткой, вольер. Система замков и запоров! Открывающиеся веревочками с земли, летки с выходом на юг. Сама голубятня стояла на забетонированных в землю трубах. Кошкам и крысам туда хода не стало!
  Птица у Филофея стала знатной. Голубятники уже больше ехали к нему. При покупке голубя он торговался для понту. Одного вишневого двухчубого голубя Филофей назвал "Шедевром". На выставки Филофей надевал черный костюм, белую рубашку и красный галстук. Обувался в блестящие, на высоком каблуке, остроносые туфли. Стригся и причесывался под молодого Кобзона. Папиросы "Прибой" уже не выпускали. Филя давно курил "Беломор". На голубиных выставках от Филофея пахло "Шипром".
  Между тем на работе у Фили начались неприятности. Станок стал давать больше брака. Проходивший по цеху главный инженер однажды остановился. Наклонив голову, долго слушал. Затем дал знак выключить станок. Филофей щелкнул тумблером. Ярослав Николаевич внимательно осмотрел весь станок. Взгляд его задержался на вальцевой паре:
  - Филофей! Сколько тысяч крышек ты прокатал этим роликом?
  Филя прикинул. На склад готовой продукции сдал более двух тысяч. Но больше трех тысяч крышек ушли по филиным каналам.
  - Не помню точно. Но больше двух.
  - Ролик изношен так, будто на нем прокатали не менее пятидесяти тысяч крышек! В чем дело, Филофей?
  Филофей знал, что подвивочные ролики были предметом особой заботы главного инженера. Да и весь станок, как и большинство станков и приспособлений в цеху был задуман и сделан по чертежам Ярослава Николаевича и больше его руками. Филимон вспомнил ленточную пилу в столярном. Станок для диванных пружин! За пружинами, изготовленными в комбинате, стояли в очереди обе кишиневские мебельные фабрики! Пружины не ломались, не рвали гобелен и не кололи тела сидящих и лежащих! Станок для крышек главный придумал и сделал сам. Увидел такой станок в Черновицах, постоял у работающего агрегата, поговорил, что-то записал. Вернувшись из поездки, стал собирать. Всех работников цеха завалил срочными заказами!
  Ролики вальцевой пары из специальной стали точил токарь Морарица. Затем Ярослав уходил с роликами в кузницу. Сдвигал в сторону курной силезский уголь и засыпал горн древесным углем, который сам же отжигал на территории комбината в герметичной стальной трубе. Большую часть Ярославова угля разворовывали на шашлыки. Даже начальство! С тех пор древесный уголь главный инженер хранит в металлическом ящике инструменталки, расположенной в смежной с кабинетом главного, комнате. Все было под замком.
  У разогретого горна начиналось священнодействие. Главный работал с каждым роликом отдельно. Сначала отпускал. Потом калил до оранжевого цвета. Посыпал таким же оранжевым порошком. И так не раз! Затем, раскалив, прерывисто охлаждал в особом масле. Стучал по ролику кусочком напильника и слушал. Только на зуб не пробовал! Затем возвращался к токарному станку. Дядя Ваня молча уступал место. Закрепив в специальной, им же изготовленной оправке, главный шлифовал, постоянно измеряя что-то штангелем. Потом в ход шел микрометр. Приносил из своего кабинета какие-то пасты. Как зубные! Говорили алмазные, по номерам! В итоге из-под руки главного выходили ролики, в которые можно было смотреться, как в зеркало!
  И вот, сейчас Ярослав снял ролик и, подойдя к окну, одел другие очки. Долго смотрел! Филофею стало неуютно, по спине и шее забегали мурашки. Главный молчал. Потом отошел в угол, куда сваливали отходы штамповки - высечки. Взял в руки одну, вторую ... У Филофея заныло сердце. Стало подташнивать. Главный повернулся к нему:
  - Позови Валентина!
  Прибежавшему начальнику цеха главный что-то сказал. Пырля выпучил голубые глаза и высунулся в форточку:
   - Дуся!
  Главный инженер сел на место Филофея. Валентин с Дусей разбирали завалы и раскладывали высечки на две отдельные кучи. Скоро они перестали пробовать отходы на упругость. Разницу определяли на глаз, по блеску. Несмотря на то, что сортировали высечки быстро, работать пришлось долго. Филофей тоскливо думал:
   - Не догадался каждый день уносить домой или прятать среди других отходов высечки.
   Наконец закончили считать. Каждый продиктовал свою цифру главному. Ярослав Николаевич записал и пригласил всех троих в свой крохотный кабинет. Сначала писал под рассказ Филофея главный. Потом писал Пырля. Потом снова писал Ярослав Николаевич. В конце под угрозой вызова прокуратуры вынужден был расписаться Филофей. Голубые Пырлины глаза стали белыми. Всей глыбой он надвинулся на сжавшегося в углу Филофея. Жирный подбородок Валентина дрожал:
   - Убью-ю!
   - Не надо убивать! - сказал главный инженер. - Какова сейчас дневная норма крышек? Выдавать не листы белой жести, а полосы. Строго на количество крышек. К концу дня по счету принимать крышки и высечки. Дефектные крышки дырявить ежедневно и в отходы. Станок в начале рабочего дня включает, а в конце выключает начальник цеха. Вопросы есть?
   Филофей сник. Он аккуратно приходил на работу и вовремя уходил. Готовую продукцию у него ежедневно забирал начальник цеха и закрывал в огромный сейф. Ко всему дома его постигло несчастье. В его голубятню невесть как забралась куница. Утром Филофей нашел голубей с прокушенными шеями и головами. Не спасся ни один голубь. Не смогли улететь. Филофей не забывал каждый вечер закрывать летки.
   На фоне неприятностей на работе и с голубями рождение дочери прошло мимо сознания и души Филофея. Он прикинул, что с рождением дочери его реальной зарплаты хватит лишь на пеленки и ползунки. Филя продолжал грезить голубями. Снова надо начинать с нуля, предварительно обив верхнюю часть голубятни мелкоячеистой сеткой и жестью. Но купить было не на что. Филя усох, сморщился, стал ниже ростом. У него стало подергиваться лицо слева. Филя стал курить"Север".
   Беда, как известно, никогда не приходит одна. В приемную директора комбината зашел один его старый знакомый - бригадир одного из колхозов. В кабинете он выложил перед директором две упаковки крышек и закатанную поллитровую банку.
   - Это ваши крышки. Жена приобрела. Посмотрите на качество самой закатки! Хорошо, что у нас были прошлогодние.
  Директор стал изучать закатанную банку. Более чем на треть окружности по нижней кромке крышки была видна тонкая трещина.
   - Оставь эти крышки у меня! Банку тоже! Я должен разобраться ...
  Директор вызвал по селектору заведующую центральным складом:
   - Запиши на меня и принеси сюда сто крышек!
   После ухода бригадира директор приказал вызвать к себе начальника цеха и главного инженера. Выложил перед ними крышки и закатанную банку.
   - Как это можно объяснить?
  Все было ясно. Ярослав Николаевич кивком головы послал Пырлю за бумагами. Через минуту директор внимательно читал объяснительную Филофея, докладную главного директору, то есть себе, и акт проверки высечек. На отдельном листке было представление в районную прокуратуру для возбуждения уголовного дела за подписями главного инженера, начальника цеха и директора. Только самой подписи директора недоставало. И ни одной даты ... Выходило, что подпись директора и дату можно поставить в любой момент. Директору все стало ясно без слов ...
  - Наверное, правильно сделали. У них в семье дочка родилась?
  На следующий день ближе к обеду директор позвонил отчиму Филофея. Встретились, как всегда, в отдельном кабинете чайной. Разошлись как обычно, ближе к полуночи. Все бумаги Филин отчим унес с собой. Следующим утром Филя написал заявление об увольнении по собственному желанию.
  Последующие годы пестрили множеством записей в трудовой книжке Филофея. Наконец он устроился оператором на свинокомплексе. Вернулся к своей армейской профессии. На каждую выставку голубей Филофей надевал черный костюм, белую рубашку и красный галстук. Только туфли изрядно потускнели и, когда-то пышную, как у молодого Кобзона, прическу сваляло и прибило к голове. Филин черный волос посыпало снегом. Лоб пересекли две глубокие вертикальные, спускающиеся к переносью морщины.
  В Черновицы, Кишинев, Тирасполь и Овидиополь Филофей больше не ездил. Ограничивался птичьими базарами местного значения. Добирался на выставки чаще попутчиком с, имевшими автомобили, голубятниками. На каждой выставке Филофей и участвовал в обсуждении различных пород голубей. Как и прежде, он смотрел исподлобья и глубокомысленно молчал. Филя курил, вставленные в деревянный мундштук, половинки сигарет "Нистру". К концу каждой выставки Филофей подходил к голубеводам и просил подарить ему завалящую, но с хорошей родословной, голубку.
  Летели годы. Дочь выросла красавицей. Вдобавок, в отличие от отца, хорошо училась. Школа, техникум, институт. Стала экономистом. Выйдя замуж, уехала в Тирасполь. Муж, сам по профессии животновод, голубями не увлекался. На увлечение тестя голубями смотрел, как на блажь. Зато в арендованном животноводческом комплексе зять держал более двухсот коров. После смерти мамы Анна приглашала Филофея к себе. Он не мог покинуть после смерти жены своего села и высокой, на четырех стальных столбах, голубятни.
  Прилетели, как черный ангел, незваные девяностые. Ленинград стали называть Питером. Люди стали ездить на заработки в Россию, Италию, Испанию и Грецию. Поехал в Москву и Филофей. Долго не брали его на работу из-за возраста. Вспомнив навыки жестянщика в цехе металлоизделий, упросил земляков принять его в строительную артель. Вначале поднимали кровлю на даче у известного артиста. Сам, далеко на шестом десятке, Филофей, не удержав равновесия, свалился с трехметровой высоты. Отлежался. Наверх больше не лез. Но, работающим внизу, платили меньше. После падения Филофей стал быстро уставать, кружилась голова и шумело в ушах.
  Зато Филофей познакомился с подсобным рабочим из местных. Разговорились быстро. Вечером Филофей был в гостях у нового друга. Дома новый знакомый водил редких голубей. Филофей ошалел. Это были орловские турманы, тульские жуки и бородуны. Он давно мечтал водить такую птицу. Договорились, что по окончании работ Филофей приобретет у подмосковного голубевода несколько пар голубей. После осмотра голубятни новые друзья расслабились, взяли на грудь. Возвращаться на дачу было далеко. Хозяин предложил Филофею велосипед:
  - Завтра заберу и приеду домой на велике!
  Возвращаясь, Филофей в темноте и в состоянии подпития не заметил столб. В результате в самой середине лба вздулась огромная фиолетовая шишка. Дорогой велосипед всмятку.
   - Филофей-непруха. - новое прозвище прочно закрепилось за немолодым молдавским гастарбайтером. К работам на самой малой высоте подрядчик его больше не допускал.
  Близилась дата окончания строительства следующего объекта. Это была новая, пожалуй самая высокая церковь Подмосковья. Уже подняли и закрепили золоченный крест. Осталось закрыть две шашки кровли главного купола, через которые поднимали крест. Филофей в тот день, как обычно, работал внизу, обеспечивал подачу кровельных элементов.
  Поднятую наверх, массивную медную шашку купола порыв ветра вырвал из рук кровельщика. Стремительно падая, шашка кувыркалась в воздухе, как блесна. Никто не мог предположить, где она будет находиться в следующее мгновение. Все стали разбегаться. Более опытные стремились укрыться в помещении церкви. Один Филофей стоял неподвижно и, как завороженный, смотрел на, падающую, казалось, далеко от него медную шашку купола. Внезапно шашка развернулась и, пролетев по наклонной около пяти метров, кувыркнулась и задела предплечье Филофея. Из рассеченной раны мгновенно вырвался пульсирующий фонтан алой крови. Наложив жгут, подрядчик на своей машине отвез Филофея в больницу. Там сразу же каталку с пострадавшим вкатили в операционную. Операция длилась более трех часов.
  Путь на строительную площадку Филофею был заказан. От удара об бетонный столб продолжало шуметь в ушах. Постоянно кружилась и болела голова. Надо было купить и вернуть голубятнику новый велосипед. А тут еще дополнительная операция на предплечье понадобилась. Не срослись какие-то сухожилия ... Одним словом, Филофей-непруха ... Работодатель оказался добрым. Поскольку страхового полиса у Фили не было, подрядчик оплатил обе операции. При выписке Филофею объявили сумму долга. Несчастный чуть не лишился чувств ...
  Забрал Филофея со стройки работодатель, повез в деревенскую глушь. А там у него огромный, известный на всю Россию собачий питомник. Забрал хозяин питомника у Филофея все документы:
  - Отрабатывай!
  Долго не знал Филофей, где находится его новое место рабства. Жили и спали в питомнике. Еду готовили на месте из мясных субпродуктов, предназначенных для собак. Раз в неделю старший псарь привозил хлеб и по субботам наливал по сто грамм водки. Филофей стал поправляться. Рука болела меньше, стали сгибаться пальцы. Филофей уже мог держать в травмированной руке полное ведро воды.
   Отдыхать и расслабляться не давали. За непослушание старший псарь мог жестоко избить. Так проработал Филофей долго, даже счет времени потерял, одичал совсем. Одна радость случилась у Филофея. Полюбила его шестимесячная сучка Гера. Это была русская охотничья спаниель. За Филофеем ходила по пятам. Спали вместе на топчане. В одну ночь Гера спасла Филофею жизнь. Проснувшись среди ночи, он закурил. Да так и уснул с зажженной сигаретой. Проснулся с трудом. Гера отчаянно тявкала, выла и пыталась стянуть Филофея с топчана. Ватный матрас тлел вовсю. Каморка была заполнена едким дымом.
   Однажды хозяин дал Филофею поношенный спортивный костюм и велел садиться в машину. На Киевский вокзал прибыли к отходу поезда. Посадил хозяин Филофея в вагон, вручил проводнику билет и документы пассажира и был таков. Через сутки голодный Филофей был дома. А там никого. Дочь в Тирасполе, пустая голубятня. Всюду хозяйничали мыши. Работу найти невозможно. Не реже раза в месяц дочь навещала отца. Привозила полные пакеты еды, сигареты, оставляла немного денег. Звала в Тирасполь. Но что-то заклинило в голове у Филофея. Саму мысль о переезде он отвергал.
  Так прошло несколько лет. Приехавшая в будний день дочь помогла отцу оформить мизерную пенсию. Однажды Анна Филофеевна, в очередной раз умоляя отца переехать, прослезилась. Уезжая, вместе с привезенной одеждой и продуктами оставила купюру в сто долларов.
  - Папа, ты совсем ослаб! Покупай себе масло, кофе, виноград. И побольше мяса ешь. Тебе откормиться надо! Пенсия-то у тебя нищенская!
  После отъезда дочери в груди Филофея появился давно знакомый зуд. Он не находил себе места. Вспомнил, как в недавнем телефонном разговоре с бельцким голубятником Андроном, говорили о голубях. Андрон, уезжая на постоянное место жительства в Новокубанск, просил найти покупателя на голубей, в первую очередь на бесчубую белую орловскую. Таких белых турманов Филофей видел у подмосковного своего знакомого. Велосипед, кстати, он так голубятнику и не вернул.
  Едва дождавшись следующего утра, Филофей уже был на вокзале. С нетерпением ожидал прибытия пригородного дизель-поезда. Никогда не была такой длинной дорога. К дому Андрона он бежал вприпрыжку. На счастье, Андрон был дома. Договорились быстро, торговались недолго. Андрон просил за белую сто баксов. Сошлись на восьмидесяти. Жить надо! В это время Филофей заметил в углу двора на привязи сучку. Это была русская охотничья спаниель. Окрас ее был точь-в точь, как у Геры, с которой спал на топчане и которая спасла ему жизнь. Андрон перехватил взгляд Филофея:
  - Со ста баксов у меня сдачи нет. Могу предложить классную охотничью спаниель. Сам вырастил и натаскивал. Только кабана не берет. Я дал за нее шестьдесят баксов. Так и быть! Я тебе ее уступаю за двадцать. Только ради дружбы. Молодая еще. Скоро должна быть в охоте ... Приносит не меньше шести щенят.
  Филофей даже не думал. Он решил назвать сучку Герой, как ту, что спасла ему жизнь. Отмоет ее и будут спать вместе ... Все теплее ...
  Домой Филофей ехал в тамбуре. В вагон с собакой не пустили. За пазухой теплым комком грела Филофееву грудь и душу белая орловская голубка. С вокзала Филофей вышагивал гордо. На поводке рядом с ним бежала новая Гера. По дороге Филофей со всеми здоровался. Поздоровался и с двоюродной сестрой своей покойной жены - Лизой. Та ответила и долго смотрела свояку вслед. Потом зачем-то покачала головой.
  Дома Филофей привязал Геру возле будки, голубку выпустил в пустую голубятню. Забыв пообедать, целый час обзванивал друзей голубятников. В предвечерье у ворот Филофея одна за другой притормозили три машины. Потом подкатил мотоцикл. Филофей вынес голубку. Начались смотрины. Обсуждали долго. Был вынесен вердикт: От Бельц до Черновиц равной голубки нет! Всем хороша! Ни одного изъяна! Вся в стандарте! Филофей, наклонив голову, внимательно слушал и сосредоточенно курил. Его мысли были уже далеко, в Могилеве. У Володи-таксиста есть два подходящих голубя. Вот только, когда дочь приедет?
  Наконец закончились смотрины. Филофей в опущенной руке нес голубку к голубятне. Дальше все случилось молниеносно. До сих пор мирно дремавшая Гера в прыжке оторвала голубке голову. Послышался хруст разгрызаемых костей черепа. Все оцепенели. Никто не осмеливался нарушить тишину. Такая голубка ... Восемьдесят баксов!
  Проглотив добычу и виляя остатками хвоста, сука преданно смотрела Филофею в глаза. Хозяин поднес тушку к глазам. Тело голубки исходило последними судорогами. Алая кровь уже перестала пульсировать и стекала частыми каплями. Филя смотрел на собаку исподлобья. Потом швырнул голубку. Сука поймала тушку орловской заднечубой в прыжке. Снова послышался хруст костей. В это время хлопнула калитка. Все повернули головы. Во двор Филофея вошел, работавший в дорожном отделе, Вася Лисник. Все свободное время он отдавал охоте на водоплавающую птицу.
  - Эта собака случайно не от Андрона?
  Филофей молчал. Кто-то из гостей сказал:
   - Да! Это его охотничья!
   - Эту сучку Андрон взял щенком. Дал за нее шестьдесят баксов. Несмотря на прививку, в трехмесячном возрасте заболела чумкой. Андрон лечил ее гентамицином, потом еще семь дней стрептомицином. Сучка выжила, но оглохла. Он брал ее с собой на охоту. Она невменяемая. Бежит к подстреленной птице, хватает и тут же начинает жрать. Отобрать невозможно. Кусает руки. Андрон оставил ее для племени. Вот уже три года, а в охоту она не идет ... После уколов осталась ко всему и бесплодной.
   Сука жадно глотала голубку вместе с перьями. Филофей закурил. Сейчас он курил сигареты с фильтром. Так велела дочка. Глядя исподлобья на собаку, спокойно сказал:
   - Заберите, кто с машиной, собаку! Я не смогу на нее смотреть ...
  
   С утра позвонила Анна Филофеевна. Предупредила не отлучаться из дому. Приедет со своим пятилетним внуком Максимкой. Наконец со стороны трассы показалась оранжевая "Тойота". Это ехала дочь с его правнуком. Филофей, чтобы выглядеть свежее, плеснул на лицо воды, одел спортивный костюм. Перегнувшись через забор, посмотрел вдоль улицы. Дочь притормозила у дома Лизы. Филофея внутри обожгло. Ее сосед Вася Лисник! Надо было предупредить его! Нет! Всех надо было предупредить!
   Наконец "Тойота" остановилась у Филофеевых ворот. Из машины выпрыгнул пятилетний правнук. Вышла Анна Филофеевна и достала из багажника пакеты. Филофей напряженно всматривался в лицо дочери.
  - Сказала или не сказала Лиза? ...
  Лицо дочери было безмятежным. Вошли в дом. Анна стала раздеваться.
  - Не сказала, слава богу! ...
  - Добрый день в доме, папа! Как дела? Как здоровье? Ты все кушал, как я сказала? Не экономил на себе?
  Филофей смотрел дочери в глаза исподлобья. Его взгляд был серьезным и искренним.
  - Да дочечка! Спасибо, я кушал хорошо. Покупал себе масло, кофе, шпроты. Мяса ел вволю!
  Пятилетний внук, услышав о мясе, вбежал в комнату:
  - Дедушка! Ты рассказывал, что что ел мясо голубей! Ты что, с мясом той белой голубки съел и собаку? Нана Лиза говорила! 25 05 20 г.
  
  
  Желтая бельцкая
  
  Ростик недавно женился. Мама позаботилась обо всем. Центральный ресторан, свадебная "Чайка", именитые гости, тысячедолларовый свадебный фейерверк. Тамада едва успевал объявлять, сменяющих друг друга, вокально-инструментальные ансамбли, приглашенных певцов и хоровой цыганский коллектив. Но главным на той свадьбе было нежное воздушное прелестное создание - невеста. Мнение гостей было единодушным: из всех, виденных ранее невест, белокурая Джульета была самой очаровательной. Мама любила своего единственного Ростика. Она любила и своих, еще не родившихся, но уже самых красивых внуков.
  Поздний вечер. Устав ждать молодого мужа, юная жена укрылась, свернулась клубочком и, незаметно для себя, уснула. Молодой муж долго еще сидел на табуретке в голубятне. Открыв журнал, Ростик отмечал парованных голубей, дату, когда должны выйти из яиц цыплята от черно-пестрых. Когда ждать очередной кладки яиц у чистых белых? Совпадет ли их кладка с монахами-кормачами? Но мысли нет-нет, и возвращали селекционера к желтому двухчубому. Распушив хвост и подметая крыльями пол голубятни, редкостной чисто-желточной окраски, голубь вился вокруг красной, с кирпичным оттенком, голубки. Всем хороша! Но!...
  Красная из-под желтого и черной. Сама черная из-под черного и красной. Нет уверенности, что кинет желточно-желтых ... Кроме того, с каждой стороны по три маховых пера белого цвета. Не вписывается в стандарт чистых желтых! Где уверенность, что птенцы будут чистыми, не говоря о том, что могут кинуть и черных, и красных либо шоколадных? Андрей Малаештский говорил, что ее одногнездок давал пепельных. Не дай бог, пропал сезон! Да и семенит, как курочка, а не вышагивает. И спина больно пологая ...
  Выключив свет в голубятне, Ростик спустился в прихожую. В родительской комнате еще горел свет. Мама засиживается допоздна, подбивая дебит-кредит прошедшего дня. Ростик переобулся и на цыпочках прошел к спальне, где спали они, молодые. Дверь даже не скрипнула. Молодой муж разделся и приблизился к кровати. Не выключив свет, его юная жена, по диагонали раскинувшись на три четверти кровати, крепко спала. На подушке расстелились крупные золотистые локоны:
  - Такая масть нужна голубке под желтого! - глядя на волосы Джульеты, подумал Ростик. - Не буду будить... Кровать широкая... Мама заказала просторную. Хватит на троих ...
  Вытянувшись, Ростик укрылся краем одеяла. Почувствовав рядом живое тепло, Джульета заворочалась, что-то промурлыкала и повернулась к стене. Юная жена прижалась к боку мужа той самой, упругой и соблазнительно-теплой своей частью, о которой, глядя вслед, любят поминать в своих мыслях мужчины. Ростик не чувствовал женского тепла. Его мысли были далеко, парили высоко, в самой голубятне. Он снова и снова оценивал про себя достоинства и недостатки красной:
  - Нет! Так и сезон пропустить можно! Уже май! В августе-сентябре может пойти оспа! А там линька!
  Ростик напрягся. На прошлой неделе он был у Славика ... Приятель опытный голубевод с изысканным вкусом. Он водил только превосходную птицу. Славик участвовал в выставках, откуда привозил золотые и серебряные медали.
  - У него желтая! Чисто желточная! По шее изумрудные блестки ... Чистая, ни одного белого пера! Корпус тянутый! На низких ногах чуть заметные гольфики. А как ходит! Голова, что твой орешек. Передний чуб розеткой, задний - короной. Веки широкие, плоские. Клюв миниатюрный, чуть виден из-под переднего чуба. Глаза жемчужные, взгляд пронзительный! А спина!... Моему желтому нужна такая голубка!
  Ростик мысленно продолжал оценивать ситуацию:
   - Когда я был, сидела на яйцах! Но яйца крупные, чужие. Значит ее яйца под кормачами. Надо только уговорить Славика!...
   Ростик снова напрягся. Джульета, во сне почувствовав его шевеление, прижалась плотнее, отдавив мужа на самый край кровати. Чтобы не упасть, Ростик лег на бок и согнулся, повторяя изгибы тела своей юной супруги. Так лежать было удобнее. Джульета, почувствовав усилившееся тепло, устроилась поудобнее. Ее ягодицы плотно прижались к животу Ростика. Он снова ощутил себя на самом краю кровати. Чтобы не упасть, в самый раз подстраховаться, обнять жену. Тогда он не свалится! А вдруг проснется? ...
   Ростик аккуратно, чтобы не потревожить жену, привстал, спустил ноги. Страшно хотелось курить. Вспомнил. Сигареты с зажигалкой оставил на полочке в голубятне. Ростик никогда не делал запаса сигарет. Он спускался на первый этаж, где был мамин магазин и брал пачку. Магазин, на всякий случай, мама закрывает на ночь изнутри. Ключ у нее.
  Ростик натянул спортивный костюм, вступил в шлепанцы.
  - Поднимусь, покурю! Заодно еще раз осмотрю голубку ...
  Выйдя в коридор, занес ногу на, ведущую в мансарду, лестницу. Нога повисла в воздухе. Повернувшись, достал из кармана, висящего на вешалке пиджака, ключи от "Ауди". Забыв о сигаретах, прошел в гараж. Отодвинув засовы, открыл дверь. Мотор завелся с ходу. Фары Ростик включил, выехав на центральную улицу городка.
  Уже подъезжая к селу, где жил Славик, вспомнил, что, подаренный мамой, мобильник вместе с сигаретами оставил в голубятне.
  - Ладно! ...
  Вот и усадьба приятеля. Ворота закрыты. Просунув руку между прутьями калитки, Ростик открыл замок. Скрип калитки разбудил чуткую Муху. На ее заливистое тявканье со стороны сарая послышался звон цепи и глухой рык овчарки Пальмы. Взлаяли соседские собаки. С веранды включили свет. Почти сразу открылась дверь:
   - Кто тут?
  Ростик выступил из темноты:
   - Славик! Я хочу посмотреть твою желтую! Покажи!
   - Ростик! Ты в своем уме? Пьян или обкурился? Два часа ночи!
   - Я часы не смотрел. Покажи, Славик!
  Славик пожал плечами. Вернулся на веранду и взял ключи:
   - Пошли! Ненормальный! ... В домашних шлепанцах на босу ногу! Что с тобой? Не мог дождаться до утра?
  Ростик молчал. Славик долго звенел ключами. Во рту Ростика пересохло. Снова потянуло закурить. Он знал, что Славик не курит и не разрешает курить в голубятне другим. Надо потерпеть. Да и сигареты остались в голубятне дома ...
   Славик включил свет. Голубка, как и прошлый раз сидела на яйцах. Ростик всматривался пристально, словно видел желтую впервые.
   - Можно взять в руки?
   - Господь с тобой! Среди ночи! Бери уже ...
   Ростик осторожно взял голубку в руки. Пропустив между пальцами лапки птицы, Ростик обхватил корпус с крыльями. Повернул вправо-влево головку, приподнял передний чуб. Клювик с погибом. Отлично! Ноздри чистые, сухие ... Чавка широкая. Раздвинул клюв. Чисто ... Поочередно расправил крылья, ощупал суставы. Потом слегка встряхнул. Хвост отреагировал мгновенно. Прощупал сзади. Перо мягкое, сухое. Гузка чуть выпуклая, чистая, теплая и бархатистая ... Лоно широкое, лобковые косточки симметричные, эластичные, пружинят легко. Верно! Молодая еще! Два года от силы! Пересчитал перья хвоста, пригладил надхвостье, прощупал суставы ног, осмотрел пальцы, коготки. Отодвинув на расстояние вытянутой руки, в который раз осмотрел в фас и в профиль. Шея длинная, с грациозным изгибом, как в сказке!... Зоб умеренно наполнен. Прощупал грудную кость. Ровная!:
   - Славик! Я ее у тебя покупаю!
   - Не продаю я ее, Ростик! Самому нужна! Успокойся!
   - Славик! Ты меня давно знаешь. Я без голубки не уеду! Сколько?
   - Ростик!
   - Славик! У меня деньги есть. Со свадьбы! Мама не все забрала. Часть оставила для обзаведения по мелочам! Говори! Сколько?!
  Чтобы отвязаться от ночного гостя и пойти спать, Славик назвал сумму из расчета, что Ростик от покупки откажется.
   - Пошли! Деньги у меня в машине!
  Славик молчал. Слово не воробей! ... Расплатившись, Ростик завел мотор.
   - Бывай!
  Машина скрылась за поворотом, а Славик продолжал смотреть вслед. Пожав плечами, глянул на часы. Была половина третьего ночи ...
  ...Загнав машину в гараж, Ростик поднялся на голубятню. Наощупь взял красную голубку и поместил в боковой паровочный ящик. Привезенную желтую поместил рядом с желтым кавалером и включил свет. Увидев рядом с собой непрошенную гостью, хозяин ниши клюнул ей голову. Второй удар был слабее. Двигаясь грудью на голубку и страстно воркуя, желтый накрыл ее крылом. Это было явное ухаживание. Ростик потушил свет и спустился на первый этаж. Вспомнив, что мобильник и сигареты опять остались наверху, махнул рукой ...
   Раздевшись, вытянулся в постели, укрылся. Невзначай коснулся горячей во сне юной жены. Джульета отодвинулась:
   - Какой ты холодный! Опять сидел у своих голубей. Завтра пожалуюсь маме!
  Ростик не удостоил жену ответом:
  - Что с нее взять?
  Ростик улыбался. Устроился поудобнее, подоткнул одеяло и ... провалился в глубокий сон ...
  
  12 05 20 г.
  
  
  
  
  Иван Иванович
  
  Летним воскресеньем мы с женой поехали к младшему, который работал в Кишиневе. Как всегда, выезжали загодя, чтобы с утра я успел на "птичку", а затем в павильон техники. Оставив Таню в автомобиле на стоянке, я перешел улицу. Несмотря на ранний час, птичка уже бурлила. Забрав, заказанные по телефону кольца для мелких голубей, прошел по рядам. Ничего необычного. Летом по воскресеньям на "птичку", как правило, выносят птицу, от которой желают избавиться. Заканчивая обход рядов, я, как говорят, носом к носу столкнулся с, ныне почившим, гораздо старше меня, коллегой.
  ... Назовем его Иваном Ивановичем. Врач-терапевт работал в соседнем районе. Отчаянный голубятник, все воскресенья проводил в путешествиях, объезжая поездами, автобусами, попутками, а то и пешком знакомых и незнакомых собратьев "по разуму". Машины он не имел и, почему-то, не желал. Иронизируя над собой, Иван Иванович говорил:
  - Если я за воскресенье не объеду пол-Молдовы, значит выходные прошли зря, а я не отдохнул.
  Сколько помнят его старые любители голубей, Иван Иванович всегда ездил с огромным, светло-каштанового цвета, кожаным портфелем с многочисленными карманами, клапанами и застежками. Стетоскоп и тонометр в его портфеле занимали крайнее, далеко не самое большое отделение. В широких центральных отделениях доктор постоянно возил два фанерных пенала, в каждом из которых валетами довольно удобно умещались по два голубя.
  Иван Иванович не отдавал предпочтения какой-либо одной породе голубей. Его больше интересовали породы, которые пользовались спросом. Любил ярких, экзотических, невиданных ранее птиц. Старые любители голубей вспоминают, что из дома он часто выходил с пустыми руками. Возвращался часто с одной, а то и с двумя новыми птицами. На вопрос:
  - Где взял?
  Иван Иванович неизменно отвечал:
   - Обменял ...
  Продавать птицу предпочитал за деньги. Но приобретать старался путем обмена. Торговался он долго, азартно. Часто переходил на повышенный тон. Партнера брал измором. Выменянную либо купленную вчера птицу он, клянясь всеми святыми, выдавал, за выведенную им самим. Иван Иванович любил рассказывать подробные истории из генеалогии и личной жизни предлагаемой птицы.
  Впервые я попал к Ивану Ивановичу в одно из воскресений с Николаем Эммануиловичем Юзефовичем. На моем "Запорожце" мы возвращались из Кишинева. Проехав железнодорожный переезд, дядя Коля попросил повернуть налево. Изрядно попетляв узкими улочками, мы подъехали к старым деревянным покосившимся воротам.
  - Здесь!
  Я заглушил мотор. Мы вышли. Хозяин был во дворе. Увидев нас, трусцой побежал навстречу. Забыв ответить на приветствие, спросил:
  - Что привезли? Покажите!
  Вся птица в тот раз была собственностью Юзефовича. Доктор долго рассматривал голубей в клетке, поворачивая ее раз за разом. Особенно пристально Иван Иванович изучал изящную голоногую двухчубую чалую голубку с редким пепельным оттенком. Брать голубя в руки, предварительно не помыв их с мылом, дядя Коля не позволял даже докторам. Закончив смотрины, Иван Иванович повернулся в нам:
   - Пошли! Покажу вам моих!
   Иван Иванович держал голубей на чердаке высокого сарая. Право подняться первым мне любезно уступил дядя Коля. Сам встал рядом. Скоро глаза привыкли к полумраку чердака. Птицы было много. Налицо была скученность, которую не любил и которой боялся дядя Коля. Птица большей частью была взъерошенной, сгорбленной и скучной. Дядя Коля передернул плечами. Этот жест выдавал его внезапное раздражение. Снизу донесся голос доктора:
   - Дядя Коля! Красную белокрылую с галстуком видите?
   - Вижу! Только она шагает как выпившая!
   - Я дал им лекарство против кокцидиоза! Наверное чуть передозировал. Это пройдет! Через две недели будет ходить нормально!
   В это время я почувствовал на пальцах моей левой руки зуд. Я присмотрелся. По тыльной стороне кисти и пальцев, как броуновское движение, мельтешили разнокалиберные бордовые, ярко-красные и бледные точки. Это были накожные птичьи кровососущие клещи, носящие у нас название птичьей моли. То же почувствовал и дядя Коля.
   - Спускаемся!
  Недалеко был рукомойник, под которым с хозяйственным мылом мы освободили наши наши руки от кровососов.
   - Я могу обменять на вашу пепельную свою красную с галстуком! Я согласен! - Иван Иванович повернул разговор, словно дядя Коля уже слезно просил его обменяться голубками. - Красная с галстуком отличная голубка! Вывелась у меня в позапрошлом году. Она вывелась от чистого красного от Саши Чейнака и моей красно-рябой от Мины ...
   - Иван Иванович! Красной с галстуком уже пять лет! И вывелась она у Андрея Юрчишина. Правильно! Ее отец чистый красный, но от моего красного с белыми шкарпетками и кирпичной носо-чубой, которую вы хотели у меня выменять на пару тираспольских блондинет. Пепельная тоже моя. Я отдавал ее на вывод в обмен на орловскую! Сейчас везу домой!
  Слова Юзефовича и реакция Ивана Ивановича напомнили мне расхожую поговорку: хоть плюй в глаза, все божья роса ... . Хозяин даже не опустил глаз. Он уже смотрел на меня. Взгляд его был честным и искренним, а лицо безмятежным, если не считать некоторого удивления.
  - Может быть ты эту голубку у меня обменяешь, или купишь за деньги? Бери! Не пожалеешь!
  Дядя Коля поспешил меня выручить:
   - Иван Иванович! Забыл познакомить. Евгений Николаевич - заместитель главного врача нашего района. Он доктор по болезням уха-горла-носа!
  Хитер дядя Коля! Одной, казалось, не касающейся к делу фразой, как ножом, разрубил сразу несколько узлов! Иван Иванович ко мне, как к персоне, которой можно впарить ненужную ему голубку, потерял интерес.
  .
   ... И вот вторая наша встреча! Снова воскресенье! На птичке! Удивительно, но он меня узнал, что называется, с ходу ...
   - Привет! Что ты ищешь? Какой голубь тебе нужен?
   - Я прошел все ряды. Ничего, представляющего для меня интерес, нет. Сейчас пройду в павильон, а потом с женой к сыну ...
   - Так ты с машиной? Что тебя интересует?
  Я понял, что о моих интересах мне лучше промолчать.
   - Да, мы с женой приехали на машине!
   - Слушай! Давай прямо сейчас поедем с тобой в Бендеры! Я знаю там всех голубятников! Выберешь, что душа желает!
   - Спасибо! У меня не было в плане поездки в Бендеры ... Кроме того, меня в машине жена ждет ...
   - Не страшно! Поместимся! А к сыну чуть позже! Такая птица! ...
   - Иван Иванович! У меня внуку месяц исполнился! Мне к нему надо!
   - А-аа! - вместо "До свидания" сказал Иван Иванович и, словно сквозь землю провалился. Исчез ...
  
   Через год с лишним я был на выставке голубей в Оргееве. Ежегодно в первое воскресенье ноября на день города проводится представительная выставка голубей. Ко мне подошел голубевод с Единецкого района. Поговорив о короткоклювых бессарабских турманах, он неожиданно спросил:
   - Вы так никуда ни разу не ездили с Иваном Ивановичем?
   - Не-ет! - я не сразу вспомнил Ивана Ивановича и несостоявшуюся с ним поездку в гости к бендерским голубятникам.
   - Вы много потеряли! Мы стояли близко и стали невольными свидетелями вашей беседы. Потом он подошел к нам. Один из наших ребят, учитель географии, сам водитель, клюнул:
   - А сатинеты в Бендерах можно найти?
   - Можно! Там все есть! И главное, - дешевле чем в Кишиневе!
  Поскольку мы были пассажирами, деваться некуда, решили ехать и мы. Подойдя к "Волге", Иван Иванович опередил нас и с комфортом расположился на переднем сиденье рядом с водителем.
  Объездив нескольких голубятников, сатинет мы не нашли. Но Иван Иванович не терял надежды и продолжал командовать, куда нам ехать. Уходя от очередного голубятника, унес, взятую то ли в долг, то ли в счет оплаты долга желто-пеструю двухчубую голубку.
  Раздражение от присутствия Ивана Ивановича мы стали испытывать в Бендерах сразу по приезду. Мы быстро перестали удивляться тому, что он, зайдя к очередному голубеводу, переставал помнить о нас. В лучшем случае мы для него были лишь сопровождающими его лицами и должны быть благодарными ему за нечаянную экскурсию. Кроме того, выпив дома рано утром чай, мы рассчитывали с комфортом и вкусно позавтракать после "птички" в "Золотом початке", где мы, будучи студентами университета, предпочитали обедать и ужинать по воскресеньям. Ко всему, несмотря на голод, нас одолевала жажда. Мелькали и уплывали назад вывески кафе, баров, ресторанов, но Иван Иванович уперто командовал:
  - Вперед, влево, вправо, тут тише! Стоп! Полный вперед! ...
  Иван Иванович спешил, гнал водителя, будто мы догоняли кого, либо нас кто-то догонял. Мы облегченно вздохнули, когда справа мимо нас проплыли бойницы зубцов бендерской крепости. Рано радовались! Иван Иванович велел повернуть вправо, на Вапнярку, где жил знакомый голубевод.
  На Криулянской развилке мы хотели ехать по бетонке домой, но Иван Иванович уговорил нас ехать через Оргеев. Там он посетил двух любителей. В машину от вернулся с красной двухчубой, взамен которой отдал, взятую в Бендерах, желто-пеструю. Из Оргеева, по его требованию, мы взяли курс на Флорешты. Иван Иванович уже вел себя с нами, как председатель колхоза со звеньевыми. Поскольку никто из нас во Флорештах не был и знаменитого Игоря Курку видели только на выставке, любопытство погнало нас туда.
  - Ничего! - успокаивали мы себя. - От Флорешт до Бельц недалеко, а там и Единцы не за горами. Поехали!
  От Курки Иван Иванович вышел с новой голубкой. С Флорешт вместо Бельц был взят курс на Сороки. В городе снова петляли, зигзагами взбираясь крутыми улочками на цыганскую гору. Оказалось, что мы приехали к нашему единецкому земляку, ставшему жителем Сорок. Зовут его Адик Жэпэлэу. После ожесточенных споров и увещеваний Иван Иванович в который раз снова поменял голубку. Адик предложил:
  - Присядьте на десять минут! Выпьем по стакану белого муската! Плачинты с творогом и зеленью еще горячие...
  У меня лично больно засосало под ложечкой. Мне показалось, что от голода стала кружиться моя голова. Наш водитель, зная, что ему предстояло довольствоваться только плачинтами, два раза подряд шумно сглотнул слюну. Но Иван Иванович отмахнулся от угощения, как черт от ладана. Он спешил, словно его в спину толкал нечистый! Уже темнело, когда мы свалились, как снег на голову каларашовскому голубеводу Семену Токарчуку. От него выехали с очередной новой голубкой. По дороге Иван Иванович держал ее в руках. Он никак не мог налюбоваться своим новым приобретением.
  Поздним вечером мы были в Мерешовке. Там, у голубятника, работника железной дороги, Иван Иванович освободил нас от себя и остался ночевать. По дороге из Мерешовки на Единцы через Окницу, вначале про себя возмущавшиеся, мы неожиданно втроем разом весело рассмеялись:
  - Когда нам еще удастся за одно воскресенье, с самого утра без маковой росинки во рту, побывать в гостях у стольких голубеводов Молдовы, увидеть столько разных голубей и, главное, обогатиться общением с легендарным Иваном Ивановичем?!
  
  06 06 20 г.
  
  
  
  Тронутый
  
  Ноябрьское воскресенье одиннадцатого года я встретил в Оргееве, где проходила ежегодная выставка голубеводства. Утро для осенней поры было удивительно теплым. Еще не показавшееся из-за зданий с восточной стороны, солнце светило, казалось, снизу вверх. Кто-то из местных любителей выпустил в полет нескольких, поднимающихся кругами, голубей. Маховые перья двух птиц были ярко розовыми, крылья, казалось, сами излучали свет. Рядом со мной раздался знакомый голос:
  - Привет, Евгений Николаевич!
  Я повернулся. Рядом со мной стоял страшенский голубевод Федор Васильевич Мунтян. Сам юрист, всю жизнь работал судоисполнителем в Страшенах. Мой ровесник, знакомый мне по "птичке" со студенческого периода. Строгий ценитель, знаток и селекционер "одесситов". Мог в полете, навскидку безошибочно определить любую линию голубей этой замечательной породы.
  Однако через всю жизнь голубевода красной нитью прошли Кишиневские горбоносые. Федор Васильевич был в числе голубеводов, занимавшихся восстановлением и совершенствованием этой породы. По сути он был пионером в определении критериев стандарта, допустимых и недопустимых вариантов экстерьера кишиневских горбоносых. Ныне существующий стандарт горбоносых по - детище Федора Васильевича.
  - Привет, Федор Васильевич!
  В отличие от значительной части голубеводов, в общении не учитывающих возраст и фамильярно называющих с первой встречи друг друга на "Ты" и часто уменьшительно по имени, а то и по кличке, мы с Федором Васильевичем обычно называли друг друга на "Ты", но всегда по имени-отчеству. Полагаю, что такое обращение не портило наших отношений и не отдаляло нас друг от друга.
  - Интересно, чем они покрасили крылья?
  Знакомый с меткой лабораторных белых крыс со студенческой скамьи, я предположил:
  - Скорее всего это слабый спиртовый раствор фуксина. Можно метить пикриновой кислотой, метиленовой синькой, зеленкой ...
  - Плохо, что птицу нельзя метить надежно краской. Любой краска через год исчезает вместе с линькой.
  - Зачем красить голубей?
   - Это я так, к слову ... Как юрист ... Хищение голубей сегодня не такая уж редкость. У нас опять была кража. А доказать трудно ...
  - А кольцевание? ...
   - Кольцевание, сам знаешь, незаменимо при селекционной работе, в коммерческих отношениях голубеводов. В плане опознания похищенных голубей, кольцевание практически ничего не дает. Хозяин опознает своего голубя через несколько лет, а доказательств, чья эта птица, нет. Если краска держится до очередной линьки, то кольцо с украденной птицы сразу после хищения снимают бормашиной или специально заточенными ножницами.
   - Кроме правовой оценки, - продолжал Федор Васильевич, - сама кража голубей несет в себе моральную травму. Мерзко на душе, когда несколько лет занимаешься селекцией, подбираешь пары, просчитываешь варианты, а в одно утро выходишь, а лучшей птицы нет. А случается, что хищение птицы травмирует психику человека на всю жизнь.
   (Слова Федора Васильевича воскресили в моей памяти моего наставника в голубеводстве, талантливого селекционера из Тырново Николая Эммануиловича Юзефовича. Ночью злоумышленники разобрали заднюю стенку саманной голубятни и похитили всю элитную птицу, выведению которой дядя Коля посвятил около десяти лет. Дядя Коля впал в глубокую депрессию. На фоне депрессивного состояния у него развилась онкология поджелудочной железы).
  - Я знал одного человека, который всю жизнь казнил себя за собственные мысли и страдал лишь потому, что у него украли голубей. - продолжил Федор Васильевич. - История насколько печальная, настолько и поучительная ...
  ... В детстве отец довольно часто брал меня с собой в соседнее село, расположенное совсем недалеко от райцентра. Когда я подрос, бегал туда самостоятельно. У кого бы отец ни был, каждый раз заходил к давнему приятелю-голубеводу дяде Антону. Дядя Антон, наряду с другими породами, занимался среднеклювыми двухчубыми. Это были голуби в основном желтого и красного окраса. Это были наши любимые цвета. В оценке голубей мы тогда начинали, как нам казалось, с главного, с цвета оперения.
  Оценкой экстерьера дядя Антон не занимался. Для него главным в оценке голубя были высота, длительность полета и верт голубей. Так случилось, что красные и желтые почему-то вертели лучше всех. Мы, подростки, млели от восторга, глядя на кувыркающихся в воздухе Антоновых голубей. Выпуская в первые полеты своих голубей, дядя Антон проводил отбор птиц. Тех, что не летают и не вертят, он браковал.
  Голубей Антон никогда не продавал. Предварительно оговорив с родителями подростков происхождение корма, мог обменять на пшеницу, кукурузу, просо, подсолнечник. К слову, он никогда не кормил голубей свежим зерном и свежедробленными отходами. После поедания свежей пшеницы голуби, рассказывал дядя Антон, болели, летали хуже. Дядя Антон говорил, что кормит птиц прошлогодним зерном и отходами только после после того, как минуют крещенские морозы.
  Бракованных голубей дядя Антон чаще всего дарил. Дарил охотно, без сожаления. Не раз говорил подросткам:
  - Приходите, смотрите! Хотите заниматься голубями, я вам подарю. Лишь бы не лег на вашу душу грех воровства. Воровать грешно вообще, а кража голубей - грех втройне. Сам голубь - божья птица. Не пройдет трех дней, как укравшего может постигнуть самая страшная божья кара.
  Мы росли тогда в основном атеистами. Церковь больше посещали уже пожившие старухи. Слушая дядю Антона, недоверчиво улыбались про себя, но, тем не менее, в те годы о воровстве голубей в нашей округе не было слышно. Некоторые взрослые в селе, бывало, вслед Антону крутили пальцем у виска. Было от чего. Работая в колхозе, в отличие от некоторых колхозников, в конце работы Антон никогда не брал домой зерна, яблок, винограда ... Уходя домой с зернотока, выворачивал карманы, снимал кирзовые сапоги, вытряхивая случайно попавшие туда зерна пшеницы. Колхозники качали головами и улыбались. А дядя Антон говорил:
  - Грешно воровать. Бог все видит!
  В церковь Антон ходил очень редко. Говорил:
  - Бог слышит молитву всюду. Даже если ты произнес обращение к богу про себя в одиночестве. Бог - он постоянно живет в нашей душе и наших думах. Бог в нашей совести. Господь постоянно испытывает нашу веру. Лучше молиться про себя. Так Богу яснее и ближе. Господь верит в искренность молитвы и покаяния без свидетелей и торжества.
  Произнеся слова о вере в Господа, Антон опускал плечи, горбился, наклонял голову. Его и без того глубокие вертикальные, спускающиеся к бровям, на лбу и две поперечные складки на переносице становились глубже, казались нарисованными, придавали лицу трагическое выражение. Он замолкал и о чем-то тяжело и подолгу думал.
  - Никогда не просите Бога покарать оступившегося, совершившего злодеяние человека. Бог сам все видит и слышит. А если Вы еще и просите о каре господней, само наказание может быть особенно тяжким ... И станет испытанием для просящего ...
  Чуть повзрослев, мы узнали, что в селе дядю Антона часто называли "Тронутым". Мы полагали, что зовут его так потому, что он, сидя на деревянном порожке своего дома, надолго застывал в неподвижности. Казалось, он даже не дышал. Только неотрывно смотрел в землю. В такие минуты, он казался глухим, странным, не от мира сего человеком ... Потом начинал покачиваться.
  - Осенью шестьдесят второго я учился в девятом классе. Тогда отец взял меня с собой на похороны. Умер дядя Антон. После того, как справили сороковины, старший сын дяди Антона рассказал моему отцу печальную историю, тяжкий груз которой старый голубевод нес с собой через всю жизнь...
  ... Голубями дядя Антон увлекался с довоенной поры. Несколько пар сумел сохранить на чердаке во время войны. В голодовку сорок седьмого некто, улучив момент, когда хозяева ушли на прополку кукурузы под самый лес, забрался на чердак. Удрать смогли только пять голубей.
  Пропажу Антон заподозрил еще по дороге домой. Над домом, крытым позеленевшей от времени дранкой, кружили две пары голубей. Придя домой, полез на чердак. За дымоходом на недавно вылупившихся птенцах сидела старая голубка. Итого - пять. Одиннадцать голубей исчезли.
  Антон бессильно опустился на лежак дымохода. Мысли его путались. Когда глаза окончательно привыкли к полумраку чердака, у своих ног заметил несколько перьев. Подняв, присмотрелся. Это были, вырванные из хвоста, перья. Одно перо оказалось молодым, растущим. Внутри перо было заполнено кровью. Очин оказался мягким. Чуть придавив, Антон увидел выделившуюся каплю сукровицы ...
  - Не успела высохнуть ... Значит совсем недавно воровали ... Вырвать столько перьев сразу могла только, схватившая хвост, рука человека ...
  Антон понял, что голубей ему уже не видать. Так безжалостно вырвать хвост, мог только человек, приговоривший голубей в заму, борщ либо в фриптуру ... В голове Антона зашумело. Появились пульсирующие толчки в затылке. Стало подташнивать. Антон до хруста сжал кулаки. Он вспомнил, как тяжело было прошедшей голодной зимой отрывать от собственного рта кусок хлеба либо мамалыги. От пятилетнего сына Антон не мог оторвать кусок хлеба, не поднималась рука. При всем, Антон даже в мыслях не допускал, что голубей можно забить для сына.
  Несмотря на голодовку, его маленький Тодираш до Пасхи минимум раз в неделю ел мясо, забитого к Рождеству, поросенка. В течение двух дней тогда в доме Антона топилась печь. В глиняных горшках с крышками часами млело в жиру мясо. Вода в печи испаряется, ее место в мясе занимает горячий жир. Так издавна сохраняли мясо в Бессарабии. Всю зиму три горшка находились в неотапливаемой каса маре. Тодирашу готовили с мясом. Приправленную остатками топленого жира, кашу, мамалыгу и картошку ели взрослые.
  Вместе с, живущим на одной магале, маминым братом дядей Дионисием, по ночам с помощью самодельного мелкоячеистого волока цедили неширокий, но полноводный в те годы Бык. С полужидким илом на берег выволакивали, бывало, массу вьюнов. В чистых заводях ловили речную тюльку. Попадались небольшие окуньки и карасики. Под утро возвращались домой, случалось, с ведром мелкой рыбешки на каждого. Это был праздник. Жареную и политую муждеем хрустящую рыбешку ели все. Из отрубного кваса и вьюнов варили настоящий кислый борщ.
  В груди Антона поднялась горячая удушливая волна. Помимо воли в мыслях молнией пронеслись проклятия с призывом самых страшных кар на голову злодея. В голове продолжало стучать:
  - Кто мог осмелиться на такое злодеяние?
  Антон мысленно перечислил соседей, потом живущих подалее. Ответа не было. С тяжелыми мыслями Антон спустился с чердака. Домашним решил пока не говорить. Внезапно в нос ударил запах горелых перьев. Так пахнет, когда жена на пламени горящей соломы шмалит зарезанную курицу! Антон опрометью выскочил со двора. Кривыми узкими улочками обежал магалу. Потом соседнюю ... Запаха горелых перьев больше не ощутил.
   - Показалось! ...
   Следующие сутки Антон провел в тяжелых раздумьях. Наутро третьего дня Антон собрался в Фундэтуру (глубинка, тупик - молд.)- огромную магалу райцентра. Там на косогоре находилась усадьба старика Елиферия. Сам мош Елиферий вел свой род от резешей - замлевладельцев, наделенных землей молдавскими господарями. По рассказам, старый Елиферий бережно хранил, передаваемую по наследству конную сбрую, седло и пику резеша.
   Старый Елиферий одиноко жил в длинном приземистом доме с примыкающей стодолой. Вся стодола у старика принадлежала голубям. Старик водил больше простых голубей, промышлял ловлей чужой, опустившейся на крышу стодолы, птицы. Поговаривали, что Елиферий скупал по дешевке ворованную и пойманную птицу. Раз в неделю по четвергам старика часто видели на, расположенном недалеко от Пушкинской горки, Ильинском базаре. На рынке Елиферия ждали, соблюдающие кашрут, еврейские домохозяйки.
  Антон закрывал калитку на деревянную щеколду, когда до него донеслись громкие крики со стороны кузницы. Почти сразу тревожно зазвучал низкий гул, подвешенного на цепи у кузницы, куска рельса. В рельс били ломом при пожаре в селе либо при других, из ряда вон выходящих, происшествиях.
  Приблизившись к кузнице, Антон увидел небольшую толпу. Кузнец, с трудом удерживая повод, спешно уводил вглубь двора постоянно встающую на дыбы и упирающуюся лошадь. Кобыла принадлежала дяде Антона - Дионисию. Сам дядя Дионисий лежал у станка для ковки лошадей лицом вверх. Лицо и лоб дяди были раздроблены. Вокруг головы разлилась лужа крови. Дядя Дионисий был мертв.
  Привязав к коновязи кобылу, кузнец рассказывал:
  - Не впервые подковываю кобылу Дионисия. Лошадь спокойная, при расчистке копыт и ковке даже не дрогнет. Я предложил Дионисию поставить на всякий случай поперечину и встать сбоку и чуть спереди. Мой подмастерье свидетель. Дионисий отказался. По очереди держал задние ноги. Слева все прошло спокойно. Почистили и подковали. Уже заканчивал чистить справа, когда кобыла неожиданно вырвала ногу. Несмотря на то, что я держал копыто между своими ногами, успел отскочить. Дионисий даже не разогнул спину, так был уверен в своей лошади. Кобыла взбрыкнула и ударила двумя ногами одновременно. Подкованное копыто попало хозяину в лицо. Дионисий упал, несколько раз дернулся и затих.
  Хищение голубей, собственная обида, злоба на похитителя, надежда выйти на след пропавших голубей через старого Елиферия из Фундэтуры и вернуть птицу в одно мгновение улетучились из головы Антона. В нелепость происшедшего не хотелось верить. Всегда благодушный, любивший подтрунить, дядя Дионисий, который катал его в детстве на спине, с которым они ловили рыбу, выпасали коров и косили рожь, лежал бездыханный в луже застывающей алой крови. Во двор кузнеца, заламывая руки и причитая, вбежала, извещенная кем-то, тетя Лисавета, уже вдова.
  На подворье кузнеца, словно ниоткуда, появились председатель сельсовета и ветеринар. Вспомнили о Законе. Составили акт о происшествии, который подписали председатель сельсовета, ветеринар и все присутствовавшие. В сорок седьмом единственный судмедэксперт был только в Кишиневе, а прокуратура только вставала на ноги.
  Шла спешная немногословная подготовка к похоронам. Собрались все родственники, соседи с магалы и кумовья. Антон на правах близкого родственника подмел у ворот, тропинки во дворе. Собранный мусор вывалил на небольшую кучку старого сухого навоза за туалетом. Выбрасывая мусор, обратил внимание на двух, дерущихся между собой, котов. Подойдя ближе, увидел полуразрытую ямку и торчащие из земли желтые и красные перья. В груди стало пусто. Он узнал бы эти перья из тысячи! Это были маховые перья крыльев его голубей. При его приближении коты прыснули в разные стороны. Оглянувшись, веточкой стал ворошить в ямке перья. Затем, отбросив палочку, стал рыть руками. Вслед за перьями вытащил низко обрубленные лапки с черными коготками. Уже не таясь, рылся в земле, выбирая на ладонь лапки.
  Сомнения исчезли. На одной лапке у среднего пальца не хватало одной фаланги и коготка. Это была лапка старого красного голубя. Два года назад при кладке гнезда на средний палец птицы намоталось лыко. Заметил не сразу. Когда освободил коноплянную нить, увидел, что фаланга и коготок стали меньше, усохли. Освободив палец, намазал перетяжку топленым салом. Однако через несколько дней фаланга отвалилась. Вместо пальца с коготком осталась короткая култышка.
  Найденную лапку зачем-то положил в карман. Остальное тщательно зарыл в землю и сверху завалил мусором. Никому ничего не сказал. Последующие дни Антон пребывал, как в дурном сне. В голове постоянно всплывали слова проклятий, которые он мысленно произносил, обнаружив пропажу голубей. Выходит, проклятие он наслал на голову родного дяди?
  О находке много лет Антон никому не говорил. Замкнулся в себе, и без того немногословный, надолго онемел. Подолгу в одиночестве бил низкие поклоны. Тогда и прозвали его "Тронутым". Лишь перед кончиной, попросив родственников собраться, исповедался ...
  Федор Васильевич сделал паузу. Дыхание его было шумным, частым. Серые с фиолетовым оттенком губы, желтушные склеры, отечные кисти рук, расширенные в виде часовых стекол ногти. Федору Васильевичу явно не хватало воздуха. Я показал, на привезенный с клетками, небольшой складной рыбацкий стульчик.
  - Садись!
  Федор Васильевич покачал головой:
   - Спасибо. Мне стоять легче. Когда говорю, кажется, что свободнее дышу. Это потом догоняет ...
  
  ... Когда писал рассказ, возник ряд вопросов, на которые у меня не было ответов. Не знаю, в каком селе имели место описываемые события? Скорень, Гелэуза, Негрешть, Фэгурень? Спросить некого. Полтора года спустя после нашей последней встречи в Оргееве, девятого мая 2013 года Федора Васильевича не стало. Старых голубеводов нет. Те что моложе, не помнят ... Что говорить? Саму дату сравнительно недавней кончины голубевода Мунтяна уточнять пришлось несколько раз ...
  Настоящий рассказ - один из самых коротких в моей, не менее короткой, писательской судьбе. Писал я его долго, трудно и, пожалуй, мучительно. Это при том, что вымысел в рассказе отсутствует, все описанные эпизоды в действительности имели место. Сюжет довольно прост, незамысловат Было неприятно на душе. Все дни меня преследовало нечто, близкое к тоске. Это с одной стороны. С другой - поражаешься чувствительности и глубине души и тому, как она легко ранима у, казалось, обычного земного человека от сохи. Пожизненное покаяние за собственный грех, которого не было ...
  Заканчивая повествование, не ощущаю обычного удовлетворения. Чего-то не хватает ... Может быть, как тонкой приправы, недостает капли изящного вымысла? ...
  
  25 07.20 г.
  
  
  
  
  Сошествие святого духа
  
  Утром воскресного дня старый Матей пришел в церковь одним из первых. С амвона из уст преота в церкви звучало воспоминание об изгнании Адама из рая. Были помянуты священномученики - чудотворец Ермоген, Михаил и Павел. При поминании имени Павла старик вздрогнул. Далее голос преота донесся откуда-то издалека, слова звучали, словно многоголосое эхо. Аромат ладана, принесенного почти две тысячи лет назад волхвами в дар новорожденному Иисусу Христу, .пьянил, вызвал легкое головокружение, сделал тело старика невесомым. Слова священника доходили до сознания Матея с трудом, словно сквозь ватную пелену.
  Воздев глаза, старик узрел на своде купола, нарисованную более века назад, белую голубку. Старик готов был поклясться, что хвост голубки плавно расправился, стал широким. Точно таким был хвост лучшей белой голубки его покойного соседа, потом ... А потом таинственно исчезнувшей и из его, Матеевой голубятни. Птица парила по голубому с золотыми блестками небосклону, крылья ее чуть шевелились. Старик отчетливо видел, что лапки голубки дернулись, слегка вытянулись. Точно так подрагивали лапки голубки соседа перед боем и кувырканием ...
  - ... взошел на небо, ибо, возшедши, Он пошлет вместо Себя Утешителя - Духа. Нисшел Дух Святый и пребывает в Церкви, совершая в каждом человеке верующем дело Христово ...
  При этих словах священника старый Матей неожиданно для себя и для всех прихожан рухнул на колени. Седая голова его склонилась. Лоб оперся в пол храма. Через несколько мгновений Матей медленно поднял голову. Взгляд его был устремлен поверх алтаря. Старик стал истово креститься и бить поклоны.
  ... С высоты снизшел еси, Благоутробне, погребение приял еси тридневное, да нас свободиши страстей, Животе и воскресение наше. Господи, слава Тебе ...
  Выходя из храма старый Матей вспомнил. Сегодня последний день Масленицы, прощеное Воскресенье! Старик оглянулся. Храм стоял величественный. Он купался в размытом розово-оранжевом ореоле лучей, расположившегося за куполом храма, февральского солнца. Расположение в одну линию светила, купола храма и самого Матея на тот момент представилось старику не случайностью, а высшим промыслом. Мош Матей вдохнул полной грудью. Зимний воздух заполнил собой грудь старика, вселяя в его душу, испытанную в храме, божью благодать.
  Проходя мимо ворот, за которыми виднелся дом его, недавно упокоившегося соседа Павла, мош Матей только сейчас увидел, стоящую у колодца, Марию, вдову покойного. Он всегда видел и помнил ее стоящей прямо, с покатыми разведенными плечами, высокой грудью, длинной шеей и гордо поднятой головой. Нет, сегодня он узнал ее сразу! Но это была другая Мария ... Ноги в толстых вязаных носках, в галошах покойного мужа, в длинной темной юбке, ссутулившаяся спина, узкие старушечьи плечи, на голове черный, низко повязанный платок.
  - Прости меня, Мария! - против воли вырвалось у старика.
  Мария даже не вздрогнула. Казалось, она смотрела пристально, но взгляд женщины смотрел сквозь соседа, куда-то вдаль. Старому Матею показалось, что женщина его не видит. Ему стало не по себе ...
  - Бог простит, и я прощаю!
  Слова соседки разбудили в голове старика гул, который долго звучал то ли в его ушах, то ли в голове от удара по затылку плашмя тяжелой чугунной сковородой. В его ушах прозвучали слова, произнесенные Марией более полувека назад. Слова были тихими, но беспощадными:
   - Никогда не прощу! ...
   Понуро склонив голову, старый Матей побрел дальше. Чтобы попасть домой, ему надо обойти полквартала что вправо, что влево, один черт. Тьфу! Не будь помянут нечистый в такой день! И целый квартал вдоль огородов. А через подворье покойного Павла до его огорода всего тридцать метров! Все соседи, у которых шли в стык огороды, изначально вязали из лозняка невысокие калитки к соседям. У каждого таких калиток было три. Одна в конце огорода и две к соседям рядом.
  Не выходя на улицу, можно было несколько раз обойти квартал разными маршрутами, что и делали взрослые и дети. Мужики и парни чаще бегали разжиться щепотью табака для закрутки, либо огня. Хозяйки бегали к соседке занять соли, соды или лаврового листа. Бегали и дети, вначале играя в жмурки, затем в войну. Потом через эти калитки мальчишки бегали списывать домашние задания к более усердным и дисциплинированным одноклассницам. Позже калитки гостеприимно пропускали сквозь себя по вечерам молодых парней, пробиравшихся "тайными тропами" в огороды и сады близких и неблизких соседей. Дела сердечные, ничего не поделаешь! И собаки всех своих с магалы узнавали. Не лаяли. Так было, так есть и так будет, пока будет стоять бессарабское село!
  Так было и во времена детства и юности двух соседей, десятилетних Павла и Матея. Их подворья отделял, плетеный из тонких ивовых лоз, низкий плетень с узкой калиткой. Но мальчишкам калитка не была нужна. Слегка разбежавшись, они перепрыгивали, разделяющий усадьбы, забор. Став взрослее, просто перешагивали. Так поступали и одногодки-соседи Матей и Павел. Разом друзья пошли в школу, вместе водили голубей. Обменивались молодыми птицами, подставляли друг у друга птенцов под кормачей, часто поднимали в полет обе стаи одновременно.
  Встала между друзьями одна голубка. Звали ее Маричикой. Жила Маричика на самом краю магалы со стороны леса. Одноклассница Матея и Павла, Маричика училась только на отлично. Особенно старательно относилась девочка к выполнению домашних заданий. Приехавший в село из Ботошан пожилой учитель домну Ион Дарие прочил Маричике будущее школьной учительницы.
  Списывал домашние задания у Маричики один Матей. Павел все задания выполнял сам. Особенно силен был Павел в арифметике. Все вычисления мальчик выполнял в уме. Матей же, списав домашнее задание, чаще всего не мог объяснить, как решается списанная проблема. Когда Маричика втолковывала ему решение, он сидел, низко склонив голову и всегда молчал. Только лицо его наливалось густой темно-пунцовой краснотой, на лбу появлялись множественные бисеринки пота.
  После школы Маричика, Павел и еще два мальчика продолжили учебу в гимназии соседнего села. Матей остался дома. Сами не знавшие букв, родители в гимназию не пустили:
  - Хватит грамоты! Писать умеешь, читать умеешь! Дома полно работы! Скоро вручную сеять озимые, картошку копать, потом пахать ...
  Матей сам не стремился к учебе. Он предпочитал возиться в голубятне, чистил у коровы, сплел ивовую загородку для подрастающих гусят, ремонтировал плетень. Он мог часами копать огород. Ему доставляло удовлетворение смотреть на, растущую перед глазами, черную полосу взрыхленной земли. По утрам сквозь поредевшую желтеющую листву Матей видел, как четверо бывших его одноклассников собираются у церкви. По дороге в гимназию Маричика всегда шла рядом с Павлом. Выйдя за село к подножию склона холма, Павел каждый раз забирал у Маричики сумку. Матей исподлобья смотрел им вслед. Лицо его наливалось пунцовой темнотой.
  Шли годы. Из четырех гимназистов в соседнее село ходили только двое: Маричика и Павел. Сейчас Павел брал школьную сумку у Маричики у самой церкви. Они не скрывали своих симпатий друг к другу. Закончив гимназию, они продолжали встречаться. На сельских свадьбах, чуть стесняясь, садились рядом. В селе гадали: когда родители Павла зашлют сватов к родным Марии?
  Уже смеркалось, когда Матей увидел Павла, пробирающегося по саду к боковой калитке соседа справа. Калитку Павел оставил открытой. Точно так Павел миновал вторую калитку. Матей знал, куда направился Павел. Не думая, Матей проскользнул в сад Павла. У второй калитки он чуть задержался. Потом решительно шагнул следом. В крайнем саду Матей застыл неподвижно, потом пригнулся. На пригорке под липой стояли двое. Их черные силуэты были четко видны на фоне темнеющего заката. Это были Павел и Маричика. Казалось, они стояли неподвижно. Неожиданно Маричика вскинула руки и сомкнула их за шеей Павла. Павел бережно положил свои ладони на плечи девушки.
  Это было невмоготу. Во рту Матея пересохло. В голове пульсирующими толчками зашумело. Матей знал, что ему лучше уйти, но ноги его словно приросли к земле. Если бы Павел первый поднял руки, мелькнуло в голове Матея, он бы вскочил и .... Что последовало бы за "и", Матей не думал. Но первой Павла обняла Маричика ... Потом силуэты разделились. Взявшись за руки, Павел и Маричика скрылись за пригорком.
  Шатаясь, Матей вернулся домой. Родители давно спали. Улегшись, Матей тотчас встал. Было нестерпимо душно, не хватало воздуха. На улице дышалось легче. Матей улегся на сено в колибе за сараем. Долго ворочался, потом стал чихать. Ноги понесли Матея в камору, где в старой софе, разлитая по бутылкам и графинам, ждала своего часа сливовица. Нащупав в темноте бутылку, стараясь не звякнуть, осторожно поднял. Во дворе, зубами вырвав из горлышка кукурузный кочан, выплюнул. Подняв бутылку дном кверху, шумно глотал. Больше почувствовал, чем осознал, что выпил до дна.
  Еще через неделю было сватовство. Свадьбу решено было играть в воскресенье, перед праздником Архангела Михаила, за которым шли михайловские грязи и Рождественский пост. Свадьба была скромной. Обе семьи были небогатыми. Сначала было венчание в церкви, потом свадебный стол на подворье невесты. После свадьбы родители Павла освободили молодым дом и подворье. Сами перешли жить в дом стариков напротив.
   Как окончившего гимназию, Павла вскоре призвали на воинскую подготовку в "Кончентраре". Прошло несколько недель. Уже темнело, когда в окно кто-то постучал. Мария открыла. На пороге стоял Матей:
   - Добрый вечер! Можно войти?
  Мария распахнула дверь. Матей вошел в комнату, перекрестился на образа. Мария почувствовала сивушную вонь. На сердце стало неспокойно:
   - Зачем пустила! Мог бы и завтра прийти ...
   - Что пишет Павел?
   - Еще не получили письма ... Скоро должно быть по времени ...
   - Успел забыть молодую жену!
   Мария, чтобы скрыть внезапно возникшее чувство неприязни к соседу, отвернулась к плите. Переставила тарелки. Внезапно ощутила, грубо обхватившие ее, сильные руки:
   - Пусти, Матей! Не шути так! Грешно! Как в глаза смотреть будешь?
   - Я посмотрю. Ты только полюби меня!
  Матей резко повернул молодую женщину к себе лицом и стал заваливать ее на низкую лежанку.
  - Пусти! С ума сошел? Закричу! ...
  - Не закричишь! - продолжая наваливаться на Марию, бормотал Матей.
  Вонь самогонного, табачного перегара и еще чего-то кислого ... Мокрые липкие губы пьяного тыкались в ее лицо, шею. Мария открыла рот, чтобы позвать на помощь. Матей прикрыл ей рот, пахнущей навозом, то ли еще чем, ладонью.
   - Не услышит никто! И не узнает! Озолочу, глупая!
  Мария почувствовала правую руку Матея, нащупывающую край подола ее длинного платья. А левая рука продолжала зажимать рот и нос. Женщину стало тошнить. Она ощущала, что вот-вот потеряет сознание. Протянув к припечку свободную правую руку, схватила что-то тяжелое. Это была, подаренная им с Павлом на свадьбе, чугунная сковорода. Чувствуя, что теряет сознание, Мария изо всех сил ударила по, сразу ставшей так ненавистной, потной голове соседа. Удар пришелся по затылку. Матей сполз на пол и затих. Мария в страхе вскочила:
   - Убила? Господи, что я наделала? Надо было не пускать в дом! ...
  В это время Матей застонал ... Очнулся. В голове звучал низкий гул, шумел, свистел ветер ... Нарастала тупая пульсирующая боль. Матей с трудом повернул голову. Мария стояла над ним посреди комнаты. В руке она держала, приподнятую для удара, сковороду:
   - Уходи сейчас же! Убью!
   Было в ее голосе нечто, заставившее пьяного соседа поверить, что она не шутит и живым ему эту хату не покинуть. А встать не было сил. Мыча, Матей на четвереньках повернулся и пополз к двери. Рука с трудом нащупала щеколду. Переползая через порог, услышал:
   - Уходи быстрее! Никогда тебе этого не прощу!
  Как только Матей очутился на улице, Мария захлопнула дверь. Торопясь, долго не могла нащупать кольцо. Наконец накинула массивный крючок. Уже вне сознания, механически набросила на кручья бревенчатой дверной коробки и самой двери массивную, запирающую наглухо дверь, доставшуюся в наследство от родителей мужа, металлическую полосу. Потом, прижавшись спиной к холодной стене темных сеней, долго стояла.
  По весне вернулся из "Кончентраре" Павел. А еще через месяц в Бессарабии сменилась власть. В одночасье покинули село владелец мельницы с маслобойкой, примар и жандарм. Уехал в Ботошаны учитель Дарие. Стала чаще звучать русская и украинская речь. В середине июля Павла и Марию вызвали в район. В райисполкоме, расположившемся в старом, покрытом позеленевшей дранкой, бросовом доме, их принял заместитель председателя. В кабинете на табуретках и скамье вдоль стены сидели еще три или четыре человека. После недолгих расспросов, молодым супругам были вручены направления на курсы в Сороки. Павлу дали направление на курсы обучения, где по ускоренной программе готовили ветеринаров. Мария направлялась на учительские курсы.
  По окончании курсов уже к первому октября Марию назначили заведующей четырех-классной школой. Павел работал ветеринаром. По возвращении Павла совсем было притих Матей. Страх ходил за ним по пятам:
  - Сказала или не сказала Мария?
  В феврале сорок первого страх погнал Матея к дяде по матери в Стежарены. Устроился рабочим в лесничество. Потом началась война. В родное село Матей решил не возвращаться. Окруженные в те годы лесом, Стежарены находились вдалеке от магистральных дорог. Ближайшая железнодорожная станция Быковец находилась в двенадцати километрах. Жандарм, квартировавший в Лозово, наведывался в Стежарены редко. Скрывался Матей от немцев, румын и партизан в Кодрах до сорок третьего.
  Потом была облава. Сначала был лагерь в сербичанском лесу за Секурянами. Осенью немцы погрузили задержанных в деревянные вагоны. В плотно набитых вагонах везли стоя. За Черновицами Матей, ночью выбравшись на крышу вагона, выпрыгнул. Жил приймаком у одинокой гуцулки. В сорок пятом, перед самым концом войны, стал пробираться в родное село. Домой заявился без документов, в рваных обносках.
  В сентябре вернулся домой сосед Павел. Призванный в сорок первом году румынами, три с лишним года прослужил в тыловых войсках по охране нефтеперерабатывающих заводов в Плоештах. В начале сентября сорок четвертого был демобилизован. Недолго побыл Павел дома.
  В октябре, как и десятки односельчан, полевым военкоматом был призван и направлен на переформирование. С декабря Павел находился на передовой. Сначала был определен в трофейную команду, затем перевели в пулеметную роту. Вся форма была изрешечена пулями и осколками. Павел после каждого боя перевязывал царапины и штопал гимнастерку. Серьезных ранений не имел. В той самой гимнастерке, заплаты на которой были прикрыты несколькими медалями, вернулся домой, где его ждали Мария и четырехмесячная голубоглазая, как отец, Павлина.
  В августе сорок пятого, когда пришло письмо от Павла, что он жив, здоров и ждет демобилизации, что-то сдвинулось в голове Матея. Как только он узнал о предстоящем возвращении соседа, стал носить с берега Рэута, срубленные ивовые жерди. Если в селе плели изгороди из лозы или кольев акации высотой по пояс, реже до груди, Матей с трех сторон окружил свое подворье частоколом из высоких, в человеческий рост, жердей. Места для калитки не оставил, отгородился наглухо. Лозой заплел и переходы к двум другим соседям. Так прервалась на магале извечная длинная цепь переходов и перелазов.
  Голодовка сорок седьмого подходила к концу. Осенью пошли дружные всходы озимых. Тогда же в селе появились бельцкие голубятники. Чтобы выжить самим и выкормить до нового урожая домашнюю птицу, привезли на обмен, сохраненных во время оккупации короткоклювых двухчубых голубей. Матей долго торговался. Одна пара голубей осталась у него. Павел, не торгуясь, оставил у себя оставшиеся три пары.
  К этому времени в селе организовали колхоз. Павла назначили ветеринаром. Мария продолжала работать в школе, которая к тому времени стала семилетней. Снова курсы, техникумы. Один - педагогический в Сороках, другой - зооветеринарный в Карманово. По окончании педагогического техникума Мария Николаевна без экзаменов была зачислена на заочно-очное отделение открывшегося в Сороках учительского института. Закончила Мария Николаевна уже Бельцкий педагогический институт.
  Двор учительницы и ветеринара стал местом паломничества сельской ребятни. Основой тому была, построенная руками Павла Ильича, обширная голубятня с вольером. Но двухчубыми короткоклювыми интересы Павла Ильича не ограничились. Вместе с сельскими мальчишками ветеринарный фельдшер решил воссоздать коллекцию древних пород бессарабских голубей. Скоро в голубятне множились и свободно летали двухчубые мелко-клювые и среднеклювые, аккерманские, измаильские, бокатые, различные линии длинноклювых "Одесситов". Чуть позже из Овидиополя и Кишинева Павел Ильич привез редкого изящества голубей - Кишиневских тупатых красного, черного, желтого и белого окрасов.
  Выполнив домашнее задание, ребята собирались во дворе школьной учительницы. С самого начала Павел Ильич поставил условие: в голубятню допускаются только успешно учащиеся ребята. Ребята стали дисциплинированнее, учились все охотно. Тем более, что Павлинка, сама учившаяся только на отлично, остальным спуску не давала. Вместе с мальчишками лазила в голубятню, забравшись на крышу сарая, азартно свистела и гоняла голубей. Однажды после очередных весенних каникул Павлинку словно подменили. Замкнулась в себе, много читала, в голубятню больше не лазила, перестала гонять голубей. На сверстников стала смотреть сдержанно и снисходительно.
  Каждый мальчишка мечтал стать хозяином собственной голубятни. Павел Ильич поощрял ребят, подолгу вел разговоры о птицеводстве и голубинной ветеринарии. Выяснял предпочтения и охотно делился с ребятами молодой птицей. Давал советы, помогал с лекарствами. Вскоре в предвечерье в небе над селом летали стаи голубей.
  Не все родители были в восторге от занятий своих чад голубями. Люди помнили, еще казалось вчерашнюю, голодовку. В сорок седьмом взрослые отрывали кусок хлеба от своего рта, чтобы выкормить, не дать умереть от голода сегодняшним юным голубеводам. Начались раздоры и требования некоторых родителей убрать голубей подальше от двора. Дети на закате пришли к Павлу Ильичу. Наутро все голубеводы сгрудились плотной толпой у правления колхоза. Павел Ильич беседовал с председателем недолго. Затем все перешли в класс, рядом расположенной школы. По заявлениям с подписями родителей из учащихся пятого, шестого и седьмого классов организовали школьную бригаду. Были выделены по два гектара подсолнуха, кукурузы и сахарной свеклы. Кроме того решено было привлекать подростков к работам по уходу за деревьями и уборке садовых культур.
  Ни один из родителей не выступил против. Они понимали, что дети, вместо того, чтобы слоняться по пыльным улицам без дела, будут заняты полезным трудом. Скоро в селе появилась целая бригада радетелей закона. Инспектор РОНО, инструктор райкома комсомола, представители райисполкома и райкома партии и корреспондент районной газеты. Десант был грозный. Подготовили решение райисполкома о роспуске школьной бригады. Основным пунктом того решения было незаконное использование детского труда. Последним пунктом было ходатайство о вынесении дисциплинарного взыскания директору сельской школы - Марии Николаевне.
  Решение было подготовлено, но его так и не подписали. Тогда же вышло совместное постановление правительства, ЦК комсомола и министерства народного образования о формировании в селах школьных производственных бригад. Все те, кто готовил решение о ликвидации бригады и наказании директора школы мгновенно стали рапортовать, звонить во все колокола, писать в газеты об исполнении такого важного и своевременного решения партии и правительства.
  Осенью председатель колхоза подписал распоряжение. Согласно количества выработанных трудодней, школьникам полагалась не только натуроплата зерном, как договаривались, но и денежные выплаты. Тогда же отдельным распоряжением в школе организовали второй завтрак, состоящий из куска хлеба и стакана молока. Чуть позже был организован продленный день с полноценным обедом.
  Не обошлось у юных голубеводов без случайного новаторства. У одного из мальчишек одесская голубка спаровалась с короткоклювым двухчубым. Решили посмотреть, что получится. В результате из родительского гнезда вылетели среднеклювые задночубые птицы среднего размера. Полет и верт их был изумительным.
  У другого юного любителя белая горбоносая одесситка неожиданно спаровалась с вишневым павлиньим голубем. Мальчик рассказал Павлу Ильичу и попросил совета:
  - Распаровать их? Яйца выбросить?
  Павел Ильич посоветовал оставить пару вместе до конца сезона. В результате пара из павлина и одесситки к осени дала семерых птиц вишневой и кирпичной окраски. Лет их был феноменальным. Длинные, с широким трубовидным хвостом, птицы летали отдельно от стаи. Они не вертели, но сразу небольшими кругами поднимались ввысь и надолго скрывались из глаз. Случалось, что поднятые на закате семь братьев и сестер садились на голубятню только с рассветом.
  К тому времени в селе уже работала дизельная электростанция. Ребята, договорившись, подвешивали над голубятней лампочки. Сверху прикрывали стеклом. У каждого был свой цвет. Красили красной и зеленой тушью, тайком взятыми у бабушек, анилиновыми красителями для шерсти различного цвета. Голуби почти сразу научились определять в темноте родное гнездо, несмотря на то, что, по всеобщему утверждению, голуби синего освещения не видят.
  Попробовали паровать одесситку и павлина другие ребята. Некоторые голуби летали, как павлины, некоторые в полете начинали вертеть. Семь птиц, случайно полученных от белой одесситки и красного павлина положили начало новой линии высоколетных голубей. Птицы этой линии были преимущественно вишневого, кирпичного и шоколадного оттенков. Тогда десяти-, шестнадцатилетние и старше ребята получили от Павла Ильича первые сведения о наследовании признаков, о гибридном скрещивании, инбридинге и других видах скрещивания.
  Сосед Матей, построивший в свое время почти двухметровый частокол от Павла, закрывшийся от соседей справа и слева, сменивший уже третью или четвертую жену, наблюдал полет голубей Павла Ильича и его питомцев со своего подворья. Его голуби так не летали. Страх потерять голубей заставлял Матея держать их взаперти. В одном поднаторел Матей. Он устроил ловушку и ловил, севших передохнуть либо попить воды, чужих голубей. Пойманную птицу хозяину не отдавал. Мальчишки требовали возмездия. Павел Ильич категорически запрещал своим питомцам мщение в любой форме, утверждая, что любое действие в ответ Матею будет беззаконным.
  Утекали года. Сменялись десятилетия. Мальчишки первых послевоенных лет сами стали дедами, а для их внуков, давно вышедший на пенсию, Павел Ильич оставался кумиром. Все так же не закрывалась калитка, голубятня старого ветеринара никогда не знала замков. Младшее поколение голубеводов все чаще называло его дедом Павлом. Некоторые удивлялись, узнав, что дед Павел когда-то был колхозным ветеринаром. Молодые люди, сев за руль, возили деда Павла на выставки от Оргеева и Сорок до Кишинева и Овидиополя.
  Осенью Павел Ильич занедужил. Прихватило его сердце. Мария Николаевна позвонила в скорую. Не дожидаясь скорой, один из его питомцев с другом вынесли Павла Ильича из дома на руках, усадили на заднее сиденье и повезли навстречу скорой. Возле леса на середине пути машины встретились. В "Скорую" Павла Ильича перенесли на носилках. В приемном отделении сделали обследование. Выводы были неутешительными. Павла Ильича положили в отделение реанимации. Вышедший в коридор врач коротко сказал друзьям:
  - Инфаркт.
  Меж тем под окнами реанимации росла толпа разновозрастных мужиков. От убеленных сединами до стриженых мальчишек. Все молча ждали. Вышедшая к толпе докторша, проработавшая в районе много лет и знавшая многих, спросила:
  - Кем вам приходится больной?
  Вперед выступил один из первых питомцев Павла Ильича, ныне пенсионер, в восьмидесятых работавший заместителем председателя райисполкома, седовласый, в костюме и с галстуком высокий мужчина:
   - Мы все его сыновья! Он нам отдал лучшее, свою любовь ...
  Старая докторша несколько мгновений стояла неподвижно. На ее лице отразилось недоумение. Потом повернулась и быстро, прижимая к глазам носовой платок, пошла в отделение ...
   В это время кто-то привез в больницу свою первую учительницу, Марию Николаевну. Ей разрешили сидеть рядом с Павлом Ильичом. На крыльцо отделения вышла молодая доктор, заведующая реанимацией:
   - Положение стабилизировалось. Давление и пульс лучше. Делается все. - и предупреждая вопросы, продолжила. - Все нужные лекарства есть!
   Ранним утром в отделение приехала из Кишинева Павлина Павловна, дочь Павла Ильича. У постели больного отца она сменила маму. Марию Николаевну тут же отвезли домой, отдохнуть. Павлу Ильичу действительно стало лучше. С приходящими навестить его, охотно говорил, улыбался. Опутанный проводами и трубками, Павел Ильич пытался шутить. Приехавших навестить его голубеводов попросил присмотреть за птицей, насыпать корма, налить воды.
  Ближе к обеду Павел Ильич смолк, словно прислушиваясь к чему-то. Затем, опираясь на локти, попытался привстать. Павлина Павловна наклонилась к отцу:
   - Тебе что-нибудь подать, папа?
  Павел Ильич, глядя перед собой неподвижными, уже не видящими глазами, еле слышно промолвил:
   - Вот и все ...
  Весть о кончине Павла Ильича по селу разнеслась мгновенно. Во дворе Павла Ильича кипела работа. И стар и млад были заняты уборкой в голубятне, во дворе и в саду. Мусор вывозили на сельскую свалку у оврага. Кто-то принес ведро с известкой. Побелили голубятню, штакетный забор, стволы деревьев во дворе и саду. Привезти тело покойного из морга должны были поутру. Во дворе и в доме была тихая в таких случаях, спешка без суеты. Помочь, казалось, сбежалось все село.
  Во дворе Павла Ильича не было только одного человека. Его одноклассника, соседа Матея. Услышав о кончине соседа, Матей, оставшись наедине с собой, издал низкое утробное рычание. Потом стал маячить вдоль возведенного им сразу после войны, уже подгнившего, поредевшего и похилившегося частокола. Когда стали собираться люди и во дворе закипела работа, старый Матей ушел в дом. Второй раз раздался его, похожий на звериный, рык. Налив доверху, жадно, словно утоляя жажду, с громким присасыванием, старик опустошил стакан с самогоном.
  Ночь выдалась безлунной. Матей снова, словно зверь в клетке, в темноте метался у частокола. Внезапно он замер. Стоял долго. Потом издал звук, похожий на нечто среднее, между старческим хихиканьем и лисьим лаем. Старик рысью, словно пытался кого-то обогнать, побежал к сараю. С мешком в руке старый Матей прошел в угол сада. Прислушиваясь, стоял долго. Отдавив плечом соседский плетень, в образовавшийся проем с трудом просунул свое грузное тело. Голубятня Павла, как всегда, была закрыта только на защелку. Войдя, плотно притянул за собой дверь. Долго прислушивался. Село накрыла темная осенняя тишина ...
  Наутро привезли тело Павла Ильича. Шли молчаливые спешные приготовления к похоронам. Марию Николаевну и Павлину Павловну оставили сидеть рядом с телом Павла Ильича. Кто-то из ребят помоложе решил напоить голубей и подсыпать корма. Открыв голубятню, встал как вкопанный. Вся элитная птица, которой так гордился покойный голубевод, исчезла. Скоро факт кражи стал известен всем, кроме жены и дочери покойного. Случившееся тихо обсуждали за воротами. Подъехавший бывший зампредисполкома, выслушав, коротко сказал:
  - Мародер!
  Все знали, кто мародер. Послышался голос:
  - Надо наказать!
  Бывший зам председателя райисполкома долго молчал. Потом произнес слова, сказанные когда-то после войны Павлом Ильичом:
   - Мщение в любой форме безнравственно, а любое действие в ответ Матею будет беззаконным!
   Все промолчали. Но не таковы стали сегодняшние молодые! Это уже были не забитые дети и подростки первых послевоенных лет! Небольшая группа направилась вокруг магалы к подворью старого Матея. Старик сидел на низком порожке своего дома. Калитка была на замке со стороны двора. Вот уже более года, как он снова жил один. Не выдержав придирок и побоев, старого Матея покинула очередная жена.
   - Мош Матей! Мы вчера убирали в голубятне. Все голуби были на месте. Сегодня их там нет. Но все знают, что птицу воровал ты. Больше некому! Мы все хотели взять по паре голубей в память о Павле Ильиче. Дали бы и тебе пару, как всем людям. Но ты забрал всех! Наплевал в душу всему селу! Отдай птицу! Мош Матей!
   - А то что вы мне сделаете? Кто видел, что я воровал! Кто узнает где чья птица? В голубятню не пущу! Это против закона!
   - Ладно, мош Матей. Главное, что ты сам признался!
   - Ничего я не признавался! Вон от моей калитки!
   - Пошли ребята! - группа молодых ребят удалилась.
  Довольный своей победой, старый Матей удовлетворенно хмыкнул. Подошел к голубятне, потрогал прочный из специальной стали замок с особым секретом. Старик предусмотрительно купил два замка. Продавец ему объяснил, что никакие ключи не открывают эти замки, кроме собственных.
   Но дом и подворье Матея уже были под плотным наблюдением дежуривших подростков. Ближе к вечеру старик открыл один из блестящих замков и спустился в глубокий подвал, где у него дозревал тулбурел - молодое вино. Это надолго! Один из подростков перемахнул через калитку. Собака не взлаяла, так как старый Матей из скупости не держал собаку уже несколько лет. Кроме того, старик не верил даже собакам. Он верил прочным надежным замкам и себе.
  Снять оттиски на пластилин было делом десятка секунд. На случай, если старик вздумает поменять замки, сделал оттиск ключа и со второго замка, закрывающего подвал. Через десять минут машина одного из голубеводов была замечена по дороге на Бельцы. Там жил и работал на секретном заводе в инструментальном цеху земляк-голубевод. Когда завод прикрыли, он стал знаменитым ключником.
  Утром третьего дня были похороны. Сначала было отпевание в доме. Гроб с телом покойного из дома вынесли его воспитанники-голубеводы. Когда гроб погрузили на, укрытую коврами, машину, зазвучал похоронный марш. Как только машина тронулась, над селом разом поднялись в осеннее небо тучи голубей. Выпустили в прощальный с Павлом Ильичом полет голубей даже те, которые постоянно их держали в вольерах. Это был салют и дань уважения учителю, научившего несколько поколений сельских ребят любить редкое в своем многообразии, чудесное творение природы и человека - голубя.
  Наутро следующего после похорон дня старый Матей встал рано. Он пребывал в превосходном настроении. Со вчерашнего дня старик ощущал себя патриархом-голубятником. Спустившись в подвал, вскоре вышел с небольшим кувшином молодого вина. Не спеша, позавтракав, закурил. Потом направился к голубятне. Погладив замок, удовлетворенно хмыкнул. Повернув ключ, снял замок и открыл дверь. Долго стоял. Потом потряс своей крупной головой так, что слетела его кушма. Старик отказывался верить своим глазам ... В голубятне не было ни единого голубя ...
  Старый Матей без сил опустился на пол голубятни. Сидел долго. Потом достал старый портсигар, достал пол-сигареты "Нистру", вставил в мундштук. Долго не мог зажечь спичку. Наконец закурил и глубоко затянулся. Потом стал с надрывом кашлять. С кашлем в голове стало проясняться. Старик, держась за летки, с трудом поднял свое большое тело. Внимательно изучил каждое гнездо. Голубятня была пустой ...
  Приставив лесенку, старик поднялся в башенку голубятни. Ни одной птицы, даже кормачей. Яиц и птенцов не было, так как была поздняя осень. Старый Матей собирался спуститься, но его внимание привлекла неширокая, отдавленная наружу доска. Матей ничего не понимал. Замок он открыл двумя поворотами ключа. Еще раз осмотрел голубятню снаружи и изнутри. Только отдавленная наружу доска, через которую мог протиснуться голубь ... Старик приставил длинную лестницу снаружи, залез с молотком и гвоздями. Забил выдавленную изнутри доску. Укрепил еще двумя гвоздями. Проверяя прочность голубятни, ожесточенно забивал в дерево гвозди. Остановился, когда в кармане не осталось ни одного гвоздя. Уходя, старик не забыл закрыть голубятню на два поворота ключа. Затем надолго спустился в подвал ...
  Следующим утром старый Матей вышел во двор. Долго слонялся без дела. Его голова не могла освободиться от вопроса:
  - Куда делись сразу все голуби? И это при закрытой на надежный замок голубятне! Почему осталась выдавленной изнутри доска? Как раз на размер голубя! А снаружи никаких следов! Ни гвоздодера, ни клещей! ... Словно дух какой проник в голубятню ...
  Дух? Святой? Старый Матей отчетливо увидел себя школьником. Учитель Дарие, чуть заикаясь и грассируя, на уроке повествовал:
  - Голубь считается символом Святого Духа. В Библии голубь, выпущенный Ноем, прилетел к нему с оливковой ветвю, как символом того, что появилась суша после великого потопа. Сама оливковая ветвь считается знаком прощения людей. Голубь считался добрым вестником примирения с Богом. О голубе упоминают, как символе чистоты, невинности и безгрешности ...
  - Голубь - святой дух? Знак прощения людей? Примирение в Богом? Невинность и безгрешность? ...
  Все смешалось в голове старого Матея ... В это время он услышал колокольный звон. Много лет ни разу не наложивший на себя креста, Матей бездумно перекрестился. Потом снова вспомнил домну Иона Дарие:
  - На третий день после смерти душа возносится к Богу, который в течение шести дней показывает ей райские обители, а на девятый душа вновь видится с Творцом.
  - Сегодня третий день! Это звонят по Павлу! Он сегодня возносится к Богу! А по мне позвонят? Что мне скажет Господь на девятый день?
  Много лет не ходивший в церковь, старый Матей, обогнув магалу, направился к храму. Долго стоял у паперти ... Потом вошел ...
   Возвращаясь из церкви, Матей чувствовал себя бодрее. По дороге им овладел навязчивый счет:
   - Сколько у меня было голубей? Может двадцать, а может тридцать? Сколько из них вывелось у меня? Той пары, которую выменял у бельчан после войны давно нет. На второй год, не дав потомства, у него тогда подох... Тьфу, напасть! Померли большинство голубей ... Всех остальных он ловил ... Потом выводились у него! Но тоже, от тех, пойманных, считай ворованных голубей! Выходит все ворованные ... Я воровал святой дух?
   Мысли в голове Матея спутались. Оставались какие-то обрывки ... Не связанные между собой слова ... Так он, пошатываясь, как пьяный, дошел до собственного двора. Пока просовывал между досками руку, пытаясь вставить ключ в замок со стороны двора, два раза ронял ключи на землю. Открыв, долго рассматривал старый квадратный, еще румынских времен, замок. Потом сел на порожек и задремал ...
   Очнулся Матей оттого, что ему послышалось хлопанье крыльев в голубятне. Минуту внимательно прислушивался ... Тишина ...
   - Померещилось ...
  Матей снова задремал. Ему казалось, что задремал он всего лишь на одно мгновение. Его снова разбудили звуки хлопающих крыльев ... Несмело старый Матей подошел к голубятне. Приложил к стене ухо. Послышалось явственное воркование голубя ... Матей готов был поклясться: так ворковал только один его голубь. Почтовый варшавский, который последние годы служил универсальным кормачом. Его воркование Матей мог узнать из тысячи ...
  Матей долго искал по карманам ключи. Нет! Вернулся к порожку на котором сидел.
  - Вот они, за чистилкой! Выпали из кармана ...
  Открыв голубятню, Матей оцепенел. На верхней жердочке сидел его "Варшавец" и ухаживал за "Архангельской", с которой никогда не был спарован. Старику показалось, что он сходит с ума. Тем не менее, он пошел в сарай, насыпал в мисочку зерна. Потом налил в поилку воды.
   Закрыв на защелку голубятню, старик с лестницей в который раз обследовал голубятню. Все было цело. Ничего не понимая, Матей закрыл голубятню на блестящий замок. Подумав, пошел к подвалу. Взяв второй замок, примерил к дверям голубятни. Закрепив бельчуги, навесил и на два оборота закрыл голубятню и на второй замок. Замок с калитки перевесил на двери подвала. На калитку навесил дешевый ширпотребовский замок.
   Утром старый Матей первым делом подошел к голубятне. Замки были на месте. Внимательно осмотрев голубятню снаружи, открыл оба замка и отшатнулся. На нижней жердочке сидел его "Архангельский" со своей голубкой. Наверху, ухаживая своей старой голубкой, крутился и ворковал "Варшавец". Закрыв оба замка, старик поспешил в церковь.
   Так проходили дни, недели. Старик ежедневно ходил в церковь. Придя из церкви и по утрам Матей открывал голубятню. Чаще всего его встречал новый голубь из его старой стаи. Старик уже ни о чем не думал. Он закрывал голубятню на два замка и каждый день спешил в церковь. Скоро к старику вернулись все его кормачи. За ними по утрам при закрытых с секретом замках в голубятне стали появляться породистые короткоклювые, бойные, тупатые ... Старый Матей не раз ловил себя на мысли, что сходит с ума. Он просто боялся кому-либо сообщить о, происходящих в его дворе, чудесах. Каждый день, часто забыв выпить кружку молодого вина, он спешил в церковь ...
   ... Сегодня, расставшись у колодца с Марией, старик шагал медленно. В его ушах снова звучали слова Марии:
   - Никогда не прощу!
  Старый Матей остановился, осмотрелся. Он ясно услышал то ли доносящееся сверху, то ли звучащее внутри его:
   - Бог простит, и я прощаю!
  Выходит, она его простила? Он прощен? Но радости в его душе не было. Подтягивая за собой ноги, шаркая, старик добрался до своей калитки. Когда доставал ключи, ощутил, что за ним наблюдают. Такое чувство у него было развито в молодости. Потом пропало. Сейчас он был твердо уверен. Кто-то наблюдает, караулит каждое его движение. Матей огляделся. Никого! Посмотрел наверх:
   - Неужели ОН все видит?
  Старик еще раз осмотрелся. Никого! На секунду задержал взгляд на сельской деревянной пожарной вышке. Ему показалось, что в щелях между ветхими досками что-то сверкнуло. Он присмотрелся:
   - Померещилось! Так с ума сойти недолго!
  Открыв калитку, поспешил к голубятне. Долго возился с замками. То ключи перепутал, то не мог их вставить в скважину замка. Наконец оба замка повисли на, вбитом в рейку голубятни, толстом гвозде. Старик открыл дверь. Все как обычно, все голуби на месте! Что-то заставило Матея посмотреть наверх. Он глазам своим не поверил. На самой верхней жердочке сидела, недавно виденная в храме, белая голубка! Это была она! Та самая, которая принадлежала покойному соседу, которая была, в числе остальных, уворована им, Матеем! Та, которая так таинственно, не иначе, по божьей воле, исчезла из этой голубятни! Это она! Он не мог перепутать!
  - Но как она сюда попала?
   Старик пал ниц. Громадные его сапоги подошвами вверх остались снаружи голубятни. Подошвы долго казались неподвижными. Старик медленно и тяжело приподнялся на колени. Глаза его были открыты, но ему казалось, что перед глазами одна чернота ... Старый Матей снял с головы свою кушму.
  Как совсем недавно в церкви, седая голова его склонилась. Лоб с гулким стуком уперся в пол голубятни. Через несколько мгновений Матей медленно поднял голову. Взгляд его был устремлен ввысь, на, невесть как, появившуюся в его голубятне, белую голубку. Старик второй раз за день стал истово креститься и бить поклоны ...
  Никто не обратил внимания, как с пожарной вышки, словно тень, соскользнула вниз фигурка подростка. Подняв к глазам бинокль, он смотрел на противоположный склон села. Опустив бинокль на грудь, перекрещенными предплечьями подросток сделал, известный всем мальчишкам, извечный жест:
  - Игра окончена! ...
  
  13 06 20 г.
  
  
  
  
  
  О голубях бессарабских замолвите слово
  
  Узелки на память
  Вне общения с собратьями по увлечению голубевод обрекает себя на одиночество, а собственную птицу на вырождение. Как только встретятся два и более голубевода, мгновенно стираются все социальные рамки, специальности, образование ... Завязывается увлеченный разговор, часто переходящий в споры, в результате которых, чаще всего, каждый остается при своем мнении ...
  Знакомства обычно переходят в приятельские отношения, особенно, если первая встреча состоялась с голубеводом, водящим ту же птицу. Вначале на первый план выступает любопытство, переходящее в желание увидеть птицу собеседника. После знакомства с птицей голубеводом овладевают разные, подчас противоречивые чувства.
  Если птица собрата по увлечению слабее, не отвечает высоким требованиям стандарта породы, у гостя, как правило, возникает чувство удовлетворения и осознания собственной значимости в мире любителей голубей. Одновременно нарастает и сожаление о том, что визит не завершился приобретением достойного голубя.
  В случае, если птица великолепная, вне желания возникает чувство зависти. Одновременно взгляд скачет от одной птицы к другой, намечая наиболее достойных. Однако даже у голубей с безупречным интерьером, гость всегда ищет мало-мальски значимые недостатки: предстоит торг. Хозяин ловит взгляд потенциального покупателя и тоже готовится к торгу. В большинстве случаев, владелец желанного голубя вначале отказывает покупателю, мотивируя тем, что выбранные гостем экземпляры не продаются. Основной декларативный мотив - предстоящая селекционная работа. Скрытый мотив заключен в стремлении поднять цену. Такова, как правило, психология взаимодействия любителей голубей.
  Итак, приобретена пара желанных голубей. Опытный голубевод никогда сходу не пускает приобретенную птицу в стаю. Дома птица еще раз внимательно изучается на предмет педикулеза. Минимум две недели птица выдерживается в карантине. Проводится обработка от перьевых и кожных паразитов, дегельминтизация, витаминотерапия.
  
  Для начала автор должен предупредить въедливых и взыскательных читателей, ценителей уникальной группы пород Бессарабских турманов и других пород голубей. Внимательно прочитав данную главу, можно обвинить автора в плагиатстве. Уместно заметить: все разделы написаны после кропотливого поиска и внимательного изучения публикаций Б.Аксенова, С.Бондаренко, Н.Васильева, Д.Гумалика, Н.Деркача, Ю.Егорова, Л.Жалпановой, В.Зальвского, М.Зверянской, А.Кизила, И.Коваленко, О.Кузнецова, Н.Лука, Ф.Мунтян, В.Осипова, В.Полякова, А.Рахманова, В.Романова, Ю.Харчука, В.Цибаря, И.Ширяева, В.Ющенкова и ряда других авторов. А из истории голубеводства, особенно из описаний стандарта, как и из песни, слов не выкинешь. Всем без исключения авторам - глубокая благодарность за новые познания в мире голубеводства.
  
  Помещения для голубей
   Идеальным помещением для содержания голубей считается чердак в жилом доме или хозяйственной постройке. Внутреннее устройство чердачной голубятни ничем не отличается от устройства типовой голубятни. Описывать конструкцию и особенности каждого типа голубятни нет надобности, ограничимся их простым перечислением. Наиболее распространены голубятни на земле, на чердаках, столбовые, башенные, вольницы и навесные.
  
  Устройство голубятни
  Голубятня должна быть правильно расположенной, просторной светлой, с чистым и свежим воздухом. Голубятню рационально разместить лицевой стороной на юг или юго-восток.В голубятне желательно иметь два помещения для раздельного содержания самцов и самок в зимний период, отделение для молодняка сего года и хозяйственное отделения для хранения корма, минеральной подкормки и уборочного инвентаря.
  Полы в голубятне делают из строганных и плотно пригнанных в фельц досок. Перед настилом досок между лагами делают канавки, которые засыпают негашенной известью. Для предотвращения проникновения в помещение грызунов пространство между лагами заливают шлакобетоном с галькой, перемешанной с битым стеклом. Во избежание сырости пол поднимают над уровнем земли на 20-25 см. Помещение для птицы должно быть хорошо вентилируемым. В голубятне необходимо иметь электрическое освещение и розетку для подключения бактерицидной лампы.
  Вольера должна быть просторной, но не очень высокой. Вольера высотой более двух метров затрудняет отлов и контроль голубей. Вольера должна быть прочной и закрыта дополнительной мелкоячеистой сеткой во избежание проникновения крыс, мышей и диких птиц - переносчиков вирусных инфекций, сальмонеллеза, трихомоноза, кокцидиоза и других инфекций и насекомых-паразитов. Северная и восточная сторона вольеры должна быть сплошной. Входные двери, во избежание вылета голубей, делают двойными. Пол в вольере необходимо бетонировать или делать из плоского шифера. Такой пол удобнее дезинфицировать.
  Вольера оборудуется поилкой, купалкой из разрезанной вдоль пополам негодной шины, и двух кормушек. В большую засыпается кормосмесь, в другой находится минеральная подкормка. Рядом находятся невысокие ящики с землей, куда высевается люцерна, клевер, петрушка и укроп для зеленой подкормки.
  Осенью автор оставляет на будущий сезон племенные пары и переводит их на чердак. На чердаке легче обеспечивать достойный микроклимат. На зиму cамцов и самок необходимо разделить для предотвращения выхолащивания и истощения голубок. Разделенные в разные помещения, голуби паруются и начинают "сезон" однополой "любви". Особая привязанность замечена автором у голубок. Спарованные самостоятельно, голубки образуют очень стойкие пары. Перепарованные, они, увидев подругу, бросают самца, гнездо и устремляются к "подруге". Автор и знакомые голубеводы наблюдали это явление десятилетиями.
  Для предотвращения образования ложных пар, автор организует зимовку с тем, чтобы голуби и голубки могли видеть друг друга. Так сохраняется привязанность к партнеру или партнерше. При этом голубятню надо делить густой сеткой, чтобы голуби не могли просунуть в ячейку голову. В противном случае, просунув голову в ячейку, у птицы, вероятно создается иллюзия, что можно проникнуть на половину друга или подруги. Если сетка мелкая, попытавшись попасть на другую половину и не просовывая голову, голуби через сутки-двое "осознают" невозможность проникновения на вторую половину и успокаиваются. Но при этом, по наблюдениям автора, голуби в начале племенного сезона не создают однополых пар.
  
  Оборудование голубятни
  В голубятне каждая птица должна иметь свое место для сидения, а в период яйцекладки и выведения птенцов и гнездо. С учетом размера разводимых голубей и их породы по стенкам голубятни оборудуют насесты и места для гнезд. Все внутреннее оборудование необходимо делать разборным для полноценной тщательной очистки и дезинфекции помещения для голубей. Показателен опыт наставника автора, никогда не делавшего стационарные стеллажи для обустройства гнезд. Николай Эммануилович Юзефович настилал на колышки, беленые известью, доски, накрывал их картоном, а для гнезд использовал те же картонные коробки.
   - Легко убирать и дезинфицировать. - говорил покойный дядя Коля, - Доски всегда остаются чистыми. В конце сезона, а то и после вывода пары птенцов либо при малейших признаках инфекции в течение пяти минут освобождается вся голубятня. Весь картон на пустырь, немного соляры и через час остается кучка пепла!
   Особое внимание необходимо обращать на устройство насестов, так как в осенне-зимнее время голуби значительную часть времени проводят на насестах. От качества зимовки голубей во многом зависят результаты племенной работы будущего сезона.
   В качестве насестов можно использовать планки сечением от 2 до 4 см. Для сильно оперенных с длинными лохмами на ногах и вислокрылых голубей, для того, чтобы у них не портилось и не пачкалось оперение, необходимо оборудовать сиденья на стенах. Настенные сиденья необходимо делать в виде жердочки с расходящимися книзу наклонными дощечками, предохраняющими нижесидяших голубей от пачкания пометом. Сами настенные сиденья необходимо устанавливать так, чтобы нижнее не было непосредственно под верхним. На одного голубя необходимо примерно 30 см. насеста.
  Большинство авторов в качестве насестов рекомендуют гладко оструганные или скругленные планки. Однако автор на протяжении десятилетий убедился, что оптимальными являются жердочки из прямых веток. Не так красиво, зато физиологично. Когда голубь садится на жердочку, под тяжестью тела у него сгибаются коленные суставы. Коленная чашечка выдвигается вперед. В результате натягиваются все сухожилия пальцев, которые безо всякого усилия со стороны голубя сгибаются и плотно обхватывают насест. Чем крепче спит птица, тем ее туловище опускается вниз и пальцы сильнее обхватывают жердочку.
  Неверный выбор толщины насеста вызывает искривление костей у птицы. Диаметр жерди должен быть таким, чтобы пальцы птицы охватывали ее без напряжения. При этом грудь голубя приподнимается над жердочкой. На тонкой и гладкой жерди птица вынуждена приседать как можно ниже, чтобы сильнее сжать пальцы. Грудь голубя при этом опирается на жердь, что вызывает изъязвление кожи на груди и судороги пальцев. У молодых голубей, как правило, возникает искривление киля грудинной кости.
  
  Кормушки и поилки
   Корм для голубей засыпают в специальные кормушки. Основным условием в устройстве кормушек является предупреждение рассыпания и загрязнения корма. С этой целью кормушки делают из расчета, что фронт кормления одного голубя должен составлять не менее 7-8 см., а голубь при приеме пищи может только просовывать голову к корму. Существуют автокормушки и кормушки ящичного типа. Основным условием для любого вида кормушки является крышка, прикрывающая корм от попадания мусора и помета. Несмотря на то, что большинство авторов бункерные кормушки используют для кормления мясных пород голубей, автор всегда отдавал им предпочтение. Аналогичные кормушки используют и для минеральных кормов.
   Основным требованием, предъявляемым к конструкции поилок? является предотвращение засорения питьевой воды и купания голубей. При попадании в поилки помета и других выделений больной птицы питьевая вода становится источником распространения инфекционных заболеваний. В автопоилках большого объема воду менять следует менять при каждом кормлении. Несмотря на распространенные среди любителей поилок, изготовленных из оцинкованной жести, автор категорически советует избегать применения этого материала. Цинк, взаимодействуя с продуктами выделения птицы, особенно со слизью из зева и носа, образует чрезвычайно токсичный протеинат цинка. Аналогичное происходит даже при кратковременном хранении мяса в оцинкованной посуде. Известны случаи смертельного отравления таким мясом в столовых.
   Поилки должны быть сделаны из стекла, пластмассы, фарфора. Вместе с тем, автор рекомендует поилки, изготовленные из "черной" жести. Постепенное выделение в воду двуокиси железа способствует более полноценному введению в организм птицы железа как ценного микроэлемента. Категорически не рекомендуется использовать поилки из обожженной глины. Ввиду их микропористой структуре, глиняные поилки быстро становятся депо инфекций. Глазурованная посуда является источником токсичного свинца, к которому организм голубя чрезвычайно чувствителен.
   Существуют простые поилки, вакуумные и с проточной водой. Автор использовал в работе все три типа поилок в различной их модификации. Вывод однозначен. Оптимальными являются поилки с проточной водой. Автор более двух десятилетий использует проточные поилки собственной конструкции. На расстоянии 8-10 см. от дна обычного пластмассового ведра по кругу вырезают 6 отверстий диаметром по 50 мм. На один см. ниже уровня нижнего края отверстий сверлится отверстие диаметром от 15 до 20 мм. В отверстии плотно фиксируется поливинилхлоридная или силиконовая трубка для дренажа.
  В верхней части ведра сверлится отверстие диаметром 4 мм. В отверстии фиксируется подводная трубка от использованной медицинской капельницы. Через эту трубочку капельно подается вода в центр ведра. Выводная трубка должна быть длиной не менее метра. Она соединяется с поддоном, бортики которого имеют высоту не менее 60 мм. на расстоянии 35-40 мм от дна поддона сверлится очередное отверстие 15-18 мм .запрессовывается трубка, отводящая воду из поддона в огород или в канализацию. Поддон с проточной водой является емкостью для купания голубей.
  
  Микроклимат
   Микроклимат в голубятне является очень важным фактором в обеспечении условий содержания взрослой птицы и выкармливания молодняка. Чистота помещения, свежий воздух и температура активизирует процессы жизнедеятельности в организме голубя. Распространенное утверждение, что голубей можно держать в любом помещении, в том числе и подвалах многоэтажек является ошибочным.
   Поскольку голуби, как правило, происходят из субтропических стран, оптимальная температура их содержания колеблется в пределах 18-25 градусов С. Зимой рекомендованная температура должна быть не ниже 2-7 градусов С. У автора в морозные зимы температура опускалась до минус 5-8 градусов ниже нуля. Автор не наблюдал каких-либо отрицательных моментов. Весной яйценоскость сохранялась, голуби были физически крепкими. По мнению автора, более неблагоприятными факторами микроклимата в голубятне являются сквозняки и повышенная влажность, влекущая за собой плесень.
   Наблюдения показали, что жару голуби переносят хуже, нежели низкие температуры. В зной голуби часто дышат с открытым ртом, пытаясь усиленной вентиляцией органов дыхания снять, накопившееся в организме, избыточное тепло. В жаркую погоду не стоит гонять голубей в полет. Это довольно тяжелая нагрузка на организм птицы. Частое дыхание приводит к потере организмом птицы воды, голуби начинают пить избыточное количество воды, нарушается водно-солевой баланс. В жаркое время необходимо несколько ограничить кормление. Высокая температура в голубятне способствует активному размножению кожных клещей и перо- и пухоедов.
   Что касается переохлаждения, оно опасно ранней весной, на фоне витаминного дисбаланса. Замедляется рост птенцов, активизируется течение вялотекущих инфекций. Потому, слишком раннее начало племенного сезона нежелательно. Особенно опасно переохлаждение птенцов в период от 10 до 14 дня, когда родители ночью перестают обогревать птенцов. Сохранению тепла в гнезде способствуют его правильное устройство и сухой подстилочный материал.
   Переохлаждение птенцов, особенно в первые дни после выхода из яиц, ведет за собой нарушение работы кишечника, нарушение ферментного обмена и, как правило, снижению иммунитета молодняка. Таким образом, переохлаждение провоцирует течение латентно протекающих инфекций.
  
  Освещение
   Освещенность и качественный спектр естественного светового потока, продолжительность светового дня - факторы, оказывающие влияние на состояние здоровья и продуктивности голубей. Сокращение светового дня тормозит половое созревание молодняка, что видно по более поздней первой линьке и замедленном развитии. Половое развитие тормозит красное и оранжевое освещение. Так как раннее созревание голубок является нежелательным фактором, голубевод может целенаправленно регулировать длительность светового дня.
   Каждому голубеводу необходимо помнить, что в темноте голуби ничего не видят, если включить синее освещение. Из-за физиологических особенностей птицы слепнут на время включения быстро мигающей лампы либо светодиодного фонарика. Это удобно при вечернем отборе птицы для выставок и перевода в другие помещения.
  
  Воздух
   Дыхательный обмен у голубей в частности и у птиц вообще более интенсивный, чем у млекопитающих. В процессе дыхания в помещении, где находятся голуби, скапливается углекислый газ. Когда его концентрация превышает предельно допустимую, у голубей исчезает аппетит, двуокись углерода способствует вымыванию кальция, идет деминерализация костей в целом. Они становятся ломкими и хрупкими.
   При разложении экскрементов выделяются отчасти сероводород и в большей степени токсичный аммиак. Если отсутствует вентиляция, концентрация газа в верхней части голубятни в несколько раз выше, чем в центре, и еще больше, чем у пола. Регулярная уборка помещения, отсутствие скученности и вентиляция голубятни обеспечивает нормальный состав воздуха, что способствует здоровью птицы и кладке яиц с качественной скорлупой.
   На протяжении более тридцати лет автор с успехом использует в помещениях ультрафиолетовое облучение. Для этого применяются, используемые в зоотехнии и ветеринарии бактерицидные лампы мощностью в 30 вт. Действие УФО довольно многогранно. Наряду с уничтожением патогенной флоры, УФО-облучение способствует накоплению в воздухе отрицательно заряженных аэроионов, благодаря чему инактивируются, выделяемые в процессе жизнедеятельности, токсические продукты распада. Сам озон является лечебным фактором при заболеваниях дыхательных путей. Кроме того, УФО способствует образованию и накоплению в организме птицы витамина Д3, участвующего в утилизации кальция и построении здоровой костной ткани.
   Повышенное содержание в атмосфере голубятни отрицательно заряженных аэроионов при воздействии УФО способствует передаче заряда, витающим в воздухе, частичкам пыли. Заряженные пылевые частицы быстро оседают на стенах и полу голубятни. Кроме того, озон, как нестойкое химическое соединение, разлагается на кислород и атомарный кислород, который в небольших концентрациях оказывает лечебное действие на ослабленных птенцов. Кроме того, голуби способны воспринимать ультрафиолет, что играет определенную роль во время ухаживания. Наряду с семейством воробьиных, голуби в полной мере демонстрируют свой брачный наряд в ультрафиолетовом свете. Самцы и самки определяют друг друга, наряду с другими половыми признаками по отраженному от перьев ультрафиолетовому участку спектра.
  Необходимо помнить, что облучение УФ в зимние месяцы может провоцировать яйцекладку, поэтому облучение должно быть строго дозированным с учетом времен года. Экспозиция УФО в летние месяцы при расстоянии до лампы 1,5-2,0 м. и объеме помещения 8 - 12 кубометров, не должна превышать 6-7 минут, в зимнее время - 3-4 мин. При подключении бактерицидных ламп обязательным является установление таймера с фиксированной экспозицией. Для предохранения воздействия УФО на сетчатку глаза птиц включать лампу следует при максимуме освещения в голубятне, когда сужен зрачок.
  Автор был свидетелем лучевого ожога роговицы и конъюнктивы целой стаи голубей. Характерно, что лучевой ожог имел место только на глазах, обращенных в сторону источника УФО-облучения. Случайно оставленная включенной ночью, на свиноводческом комплексе спаренная бактерицидная лампа к утру вызвала лучевой ожог кожи племенного хряка второй степени (образование волдырей) и гибель дорогостоящего животного.
  
  Уход за голубями
   Птица будет здоровой, физически развитой и крепкой, с достойным экстерьером и летными качествами только при соблюдении основных правил надлежащего ухода и содержания. Уборку необходимо проводить хотя бы раз в неделю, генеральную два раза в год весной до яйцекладки и осенью до наступления холодов. При этом голубей удаляют из питомника, выносят кормушки и поилки, обметают стены, потолок, чистят пол, проводят дезинфекцию.
   Для полноценной дезинфекции используют концентрированный 40% раствор формалина, который наливают в кастрюлю и кипятят на электрической плитке. Окна и двери голубятни должны быть на время дезинфекции плотно закрыты. На 10 кубометров объема голубятни автор использует до 200 мл. формалина. По испарению формалина отключают электроплитку и голубятню держат закрытой в течение суток. Потом в течение суток проветривают, после чего белят известью так, чтобы побелка попала во все углубления.
  После этого промывают пол, проветривают помещение, дают ему подсохнуть 1-3 ч, возвращают на место промытый и продезинфицированные инвентарь (кормушки, поилки), после чего запускают голубей. Можно проводить генеральную уборку без удаления голубей из питомника. Но в данном случае специальную дезинфекцию не проводят, ограничиваясь побелкой известью, которая имеет свойство дезинфектанта.
   Дезинфекцию автор проводит и в присутствии птицы. Для этого используется однохлористый йод из расчета 100 мл. на 10 кубов помещения. Однохлористый йод наливают в стеклянную банку и помещают в раствор алюминиевую проволоку диаметром 2-3 мм. Через 15-20 сек. начинается выделение и возгонка йода. Такая дезинфекция эффективна для птицы при вирусных инфекциях дыхательных путей, энтеритах, сальмонеллезе, кокцидиозе и др.
   Каждый голубевод должен приучать к себе питомцев, чтобы они брали корм из его рук или хотя бы не боялись, когда он входит в питомник для кормления или уборки. Для этого надо приходить в питомник всегда в одной и той же одежде и прикармливать голубей лакомством - коноплей или подсолнечными семечками. Вначале лакомство в небольшом количестве кладут в кормушку, затем рассыпают около себя и, наконец, дают из раскрытой ладони.
  Голубей осматривают ежедневно, обычно при кормлении. У здоровых птиц хороший аппетит и они быстро идут и летят к корму. Больные сидят, нахохлившись, с втянутой головой в плечи, глаза прикрыты, крылья приспущены, к корму не летят или клюют его вяло. Таких голубей необходимо срочно изолировать. Часто у птиц, особенно у слабых, на коготках образуются шарики из помета, которые при ходьбе стучат и мешают им ходить. Таких голубей берут в руки и аккуратно снимают шарики. Стягивать либо форсировать удаление пометных шариков нельзя, так как травмируется палец, существует опасность вместе с шариком стянуть и удалить роговую часть коготка. Для этого автор использует небольшие плоскогубцы. Раздавливая шарик с краю, разрушают его и легко удаляют.
  Излишнее беспокойство обычно нервирует голубей. Чаще всего это отлов. Лучше всего отлавливать голубей в сумерки или в затемненном питомнике. К систематическому отлову голуби привыкают, но это зависит и от индивидуальной особенности нервной системы каждой птицы. Для отлова голубей необходим определенный навык, он приходит со временем. Из обычной стойки делается резкое накрывающее движение рукой со стороны головы голубя. При этом он обычно приседает и его берут за спину, прижимая крылья пальцами. Нельзя преследовать голубя в помещении, размахивать руками, пытаться прижать его к стене садком.
  Если птица в руках голубевода, необходимо произвести максимально полный осмотр. Поочередно расправляют крылья, проверяют состояние суставов, их подвижность, нет ли уплотнений, узлов и изъязвлений. Так часто выявляют отдаленные осложнения сальмонеллеза. Открывают клюв и осматривают зев на наличие воспаления и налетов. При необходимости удаляют заеды и часто налипшие к ним и мешающие принимать корм, перья. Щадяще прощупывают брюшко на предмет уплотнений, узлов и запекшихся в яйцеводе яиц. Автор всегда проверяет рефлекс хвоста, состояние лонных костей, осматривает гузку, снимает налипший помет. Если есть необходимость, следует ощипать вокруг гузки мелкие перья, на которых скапливается, пачкающий яйца, помет.
  
  
  Кормление
  Кормление голубей - важнейший фактор, определяющий скорость развития, рост и массу птицы. В зависимости от питания находится и воспроизводительная способность голубей. Изменения в кормлении, как в количественном, так и в качественном отношении, сказываются на функциональной деятельности органов и систем, их морфологии, на внешних формах голубя и его общем состоянии. Недостаток в пище необходимых питательных веществ или неспособность организма использовать их изменяет течение биохимических процессов, нарушает нормальные жизненные функции и вызывает заболевание птиц - гиповитаминозы, нарушения обмена и др.
  При несбалансированном кормлении с недостатком питательных, минеральных, витаминных веществ голуби более восприимчивы к болезням. Особенно это относится к кормлению голубей, которых содержат в больших городах в вольерах. Перекармливание птиц также отрицательно сказывается на их состоянии. Голуби жиреют, становятся малоподвижными и часто утрачивают способность к размножению. При составлении рационов для голубей необходимо учитывать время года, породу, возраст, физиологическое состояние, условия содержания (свободное или вольерное) и рабочие процессы на данный период (кладка яиц, выкармливание птенцов, линька, длительные полеты и др.)
  Ни один из кормов в отдельности не содержит всех необходимых для организма голубей питательных веществ. Поэтому в рацион голубей должны входить разнообразные корма
  Белки. Основная составная часть всякого живого организма - белковые вещества. Белок необходим для построения тканей и органов тела голубей. Недостаток белка в корме тяжело сказывается на организме, особенно на функциональном состоянии центральной нервной системы. Попадая в желудок, а затем в кишечник, белки подвергаются распаду на более простые составные части - аминокислоты. Всасываясь из кишечника в кровь, они разносятся по всему организму и служат материалом для построения (синтезирования) белков.
  Углеводы- энергетический материал, который поступает в организм голубей с пищей в виде полисахаридов - крахмала, гликогена. Подвергаясь в желудке, кишечнике, отчасти в зобе разложению и растворению (гидролизу), углеводы поступают в кровь в виде моносахаридов (глюкозы, сахарозы и др.). К углеводным кормам голубей относятся картофель, зерно, овощи, фрукты, а также клетчатка растений. Организм способен создавать в тканях запасы углеводов (в виде гликогена), которые откладываются в печени, мышцах. Углеводы, быстро окислаясь в организме, дают много энергии, расходуемой на работу мышц и других органов. При интенсивной физической нагрузке содержание углеводов в рационе необходимо постоянно повышать.
  Жиры - главный источник энергии. При сгорании жиров выделяется в 2,2 раза больше калорий, чем при сгорании равного количества белков и углеводов. Жиры способны откладываться в теле. Отложенные жиры используются организмом в качестве энергетического материала при голодании, в период тяжелых болезней, при истощении. Однако излишки жировых отложений в подкожной клетчатке, печени, на сердце и некоторых других органах способствуют ожирению, приводят к нарушению работы сердца, дыхания, бесплодию как самцов,так и самок.
  Жиры, богатые линоидами и витаминами А и D, содержатся в молоке и молочных продуктах. Витамины. Это необходимые жизненно важные вещества. Для голубей имеют особо важное значение витамины А, группы В, С, D, E и К. При свободном содержании голуби получают из разных кормовых источников почти все витамины. При вольерном содержании голубям дают витаминные добавки в виде зеленых растений, пророщенные семена, корнеплоды, рыбий жир, кормовые дрожжи или специальные витаминные препараты.
  При отсутствии или недостатке витаминов в кормах у голубей обычно возникают заболевания - авитаминоз, гиповитаминоз. У голубей потребность в витаминах зависит от массы тела, состояния здоровья, количества выполняемых физических нагрузок (спортивные и высоколетные), а также от физиологического состояния в определенные жизненные этапы: яйцеобразование, высиживание, кормление птенцов, линька и рост. Спортивным голубям рекомендуется давать поливитамины в форме драже или растворенные в питьевой воде до и после соревнований.
  Примерный состав кормовой смеси
  В лучшие годы в период яйцекладки и кормления птенцов
   Кукуруза - 40%
   Пшеница - 20%
   Ячмень - 10%
   Горох - 10%
   Вика - 5-10%
   Просо сорго - 5%
   Рапс - 5%
   Шрот соевый - 5%
   Шрот подсолн. - 5%
  Кукуруза как целая, так и дробленая является оптимальным кормом для голубей. Ввиду высокого содержания витамина Е, ее содержание в корме необходимо увеличить в период гнездования и выкармливания птенцов. В осенне-зимний период для уменьшения полового возбуждения содержание кукурузы необходимо снизить до 15-20%. В этот период кукурузу целесообразно заменить ячменем, который, являясь более калорийным, не вызывыет полового влечения. Ячмень лучше давать не обрушенным. Вначале голуби клюют его неохотно, потом привыкают. Необходимо помнить, что с конца мая и начала июня содержание витамина Е в кукурузе резко падает.
  Горох дается преимущественно во время выкармливания птенцов, когда увлажненный в зобу в составе кормосмеси горох служит прекрасным белковым элементом для подрастающих птенцов. Аналогично охотно голуби клюют вику. Следует отметить, что доля гороха и вики должны быть разумными, так как высокое содержание в кормосмеси бобовых ведет к поносу и истощению взрослых голубей. Просо сорго и рапс, являющиеся для голубей лакомством, следует давать, как и подсолнух, в конце кормления в отдельной кормушке.
  В рацион ни в коем случае не должна входить рожь. Наличие даже небольшого количества ржи вызывает у голубей понос, обострение других обменных заболеваний и инфекций, истощение голубей. Несколько слов о пшенице. Зерно пшеницы сего года нельзя давать ранее крещенских морозов. Минусовая температура ведет к гибели плесневых грибков, влекущих за собой аспергиллез. Это заболевание является одним из самых распространенных микозов легких. Много лет автор скармливает пшеницу только прошлогоднего и позапрошлогоднего урожаев.
  С целью предупреждения расстройств кишечника соевый и подсолнечниковый шроты следует давать в небольших количествах. Несколько слов о сое и соевом шроте. Их следует давать голубям только после термической обработки 110-120 градусов в течение часа. В сырой сое, в крупах и шроте холодной выжимки содержится вредная для печени птиц линолевая кислота и довольно токсичный растительный яд госсипол. Это природный полифенол, задерживающий развитие, приводящий к бесплодию самцов, а то и к гибели птицы. При термической обработке в течение часа линолевая кислота и госсипол полностью разрушаются.
  Минеральные вещества. Кроме белков, жиров и углеводов, в кормах содержатся различные минеральные соли: макро- и микроэлементы.К макроэлементам относят кальций, фосфор, натрий, калий. Кальций и фосфор необходимы для формирования и роста костной ткани, образования скорлупы яиц, а также для нормального протекания всех физико-биохимических процессов. Натрий и калий участвуют в регулировании реакции крови, оказывают влияние на усвоение питательных веществ, входят в состав некоторых ферментов и регулируют водный, минеральный, азотистый и жировой обмен. В организме голубей 25 % натрия содержится в скелете, остальное количество - в жидкостях и тканях. К микроэлементам относятся магний, сера, железо, кобальт, медь, марганец, свинец, цинк, йод. Магний участвует в обмене веществ в тесной взаимосвязи с кальцием и фосфором. Значительное количество магния (более 60 %) находится в костях, остальная часть в мягких тканях и жидкостях организма. При недостатке магния в рационах снижаются его запасы в организме, нарушается обмен веществ, развивается тяжелое заболевание с высокой смертностью.
  Содержание в рационе большого количества кальция, фосфора и азота повышает потребность голубей в магнии. Избыток магния в рационе приводит к повышенному выведению из организма кальция и фосфора. Сера в организме голубей находится в основном в виде органических соединений, главным образом белков и некоторых аминокислот (цистеин, цистин и метионин). Ее присутствие в рационе особенно важно при использовании в качестве заменителей протеина синтетических азотосодержащих веществ. Сера - хороший стимулятор роста пера и она необходима в рационе голубей во время линьки. Железо в организме голубей участвует в окислительно - восстановительных реакциях. При недостатке железа в рационе нарушается синтез гемоглобина крови и развивается анемия. В синтезе гемоглобина участвуют и другие микроэлементы.
  Для нормального кроветворения необходимы железо, медь, марганец и кобальт. Основная функция железа - стимулирование кроветворных элементов костного мозга. Кобальт стимулирует образование эритроцитов в костном мозге и влияет на синтез белка. Медь входит в состав многих окислительных ферментов. Она способствует использованию глюкозы и отложению гликогена в печени, влияет на активность половых гормонов и синтез гемоглобина в эритроцитах, содействует превращению неорганического железа в органически связанную форму. Марганец влияет на окислительные процессы в организме и интенсивность обмена белков. Марганцевое голодание вызывает задержку формирования и роста голубей.
  Соли свинца и цинка способствуют депонированию марганца в организме голубей, а соли кобальта и молибдена снижают эту способность. Цинк входит в состав ферментов и гормонов. При недостатке цинка у голубей часто возникают желудочно-кишечные заболевания. Йод входит в состав гормона щитовидной железы и обусловливает его активность по регулированию белкового, минерального и других видов обмена. При недостатке йода задерживается рост молодняка голубей.
  При недостатке минеральных веществ в организме голубя снижается его жизнеспособность, уменьшается сопротивляемость к болезням, задерживается рост, ослабляется костяк, снижается активность птицы, утончается скорлупа яиц и ухудшается выводимость.
  Голубям необходимы мелкие камешки (гравий) или крупный речной песок, которые в мускульном желудке перетирают пищу. Для обеспечения голубей минеральными веществами и гравием обычно изготавливают смеси, которые дают в виде россыпи или в виде так называемых хлебцев. Автор давно отказался от использования так называемых минеральных хлебцов, содержащих тминное, конопляное, анисовое семя и крапивную муку. Даже идеально высушенные и хранящиеся в закрытой таре такие хлебцы в сырую погоду впитывают влагу и плесневеют. Автор предложил свой вариант минеральной подкормки без растительных компонентов и с успехом использует его не один десяток лет. Минеральная смесь не боится влаги, содержит практически все макро- и микроэлементы, задается голубям в отдельном крытом корытце. Смесь должна присутствовать в голубятне и вольере постоянно, независимо от времени года, влажности и температуры.
  
  1. Минеральная смесь автора
  Известь гашеная - 5 кг.
  Песок речной с мелким гравием - 5 кг.
  Песок белый - 5 кг.
  Глина - 3 кг.
  Скорлупа яичная молотая прожаренная из инкубатора - 5 кг.
  Уголь древесный - 2 кг.
  Ржавчина от токарной стружки - 3 кг.
  Поваренная соль - 1 кг.
  Суперфосфат-трикальций - 3 кг.
  Сера - 0,5 кг.
  Сернокислый цинк - 100 гр.
  Марганцевокислый калий - 20 гр.
  Медный купорос - 50 гр.
  Квасцы - 0,2 гр.
  Сернокислый кобальт - 20 гр.
  Йод 5% спиртовый раствор - 20 мл.
  Все компоненты тщательно перемешивают в эмалированной ванночке, добавляют воды до кашицеобразного состояния и укрывают. Вскоре начинается экзотермическая реакция компонентов с участием негашенной извести и с умеренным выделением тепла. Через пару недель реакция прекращается. Вся масса приобретает консистенцию тугой пасты серого цвета. Выкладывают на деревянные лотки высотой 2-3 см. и высушивают. Такие пластины могут храниться в мешке неограниченное время. Перед дачей голубям измельчают и насыпают в крытые кормушки для минеральной подкормки.
  
  О воде
  Вода участвует во всех процессах обмена веществ как растворитель и переносчик питательных, минеральных и активных веществ в организме. В процессе жизнедеятельности организма вода постоянно расходуется и соответственно должна пополняться. В теле голубя содержится от 60 до 80 % воды в зависимости от возраста. Пьют голуби относительно много - от 30 до 60 мл воды в сутки, а кормящие птенцов иногда больше.
  Потребность в питьевой воде у голубей зависит от температуры и относительной влажности воздуха, массы тела, вида корма и выполняемой работы - полета, высиживания или выкармливания птенцов. Недостаток воды влияет на голубя хуже, чем голод. Питьевая вода должна быть свежей, прозрачной, чистой и постоянно доступной для голубей. Не рекомендуется давать голубям слишком теплую или холодную воду. Температура воды должна быть в летнее время 12-14№, зимой рекомендуется не ниже 8№, хотя чаще температурные режимы воды, особенно зимой, нет возможности выдержать.
   Более того, автор длительное время всесезонно дает голубям талую воду с плавающими кусочками льда. Особенно в период выкармливания птенцов. Воду нетрудно замораживать в морозильнике бытового холодильника. Почти все биохимические процессы, обеспечивающие жизнедеятельность организма теплокровных сводятся к химическим реакциям в водном растворе. Обычная водопроводная вода, которой мы пользуемся чаще всего, состоит из разнородных молекул, значительная часть которых не участвует в обмене веществ из за несоответствия размеру мембраны наших клеток. Если бы все молекулы воды были по размерам меньше отверстия клеточной мембраны и свободно проходили через него, химические реакции проходили бы быстрее и обмен солей был бы более оптимальным.
  Такая идеальная вода, оказывается, есть в природе. Это - талая вода, которая получается изо льда и снега. В замерзшей, а затем оттаявшей воде диаметр молекул изменяется, и они полностью подходят размеру отверстия мембраны клетки. Талая вода, поэтому гораздо легче обыкновенной вступает в реакции с различными веществами и организму не требуется тратить дополнительную энергию на её перестройку. К тому же при активном обмене веществ из организма выводятся старые, разрушенные клетки, которые мешают образованию новых, молодых. В результате этого процесс старения любого организма замедляется. Замечено, что рост птенцов в период выкармливания активнее у голубей, которым дается талая вода с плавающими кусочками льда.
  
  Корма и время кормления птенцов
  Корма. Домашние голуби в целом зерноядные птицы. Их корм в основном состоит из зерна злаковых, семян стручковых и масличных культур, а также некоторых органических, минеральных добавок и витаминов. У свободно летающих голубей к рациону добавляются семена сорняков и культурных растений, частицы травы и листьев, насекомые, черви, а также ягоды. Некоторые голубеводы вместо зерновых, стручковых и масличных культур дают комбикорм в гранулах.
  В зерне злаковых содержится 58-70 % крахмала, 7-14 % растительного белка, 2-5% растительного жира и различное (в зависимости от вида зерна) количество аминокислот, минеральных веществ и витаминов. Зерно бобовых богато белками, но в нем относительно мало жира и крахмала. Бобовые более богаты минеральными веществами, особенно кальцием, фосфором и серой, в них относительно много витаминов группы В и Е. По своим биологическим качествам бобовые очень полезны голубям. Семена масличных культур голуби поедают очень охотно. Они содержат много жира, белка (подсолнечник, конопля, сурепка, лен, рапс). В кормовых смесях их применяют обычно в период спаривания и линьки. Перекорм голубей семенами масличных культур приводит к их ожирению.
  В качестве дополнительного корма голубям полезны корнеплоды (морковь и картофель). В моркови содержится около 87 % воды, 9 % сахара и много каротина. Она улучшает пищеварение. Отварной картофель хорошо усваивается, полезен, в нем содержится около 76 % воды, 16-18 % крахмала, 2 % протеина, витамин С и калий, применяется для откорма мясных голубей. Зеленый корм дают молодым голубям. В нем содержатся такие минеральные вещества, как фосфор, кальций, хлор, натрий, магний, марганец, цинк, йод и витамины группы В, исключая В12. Голубям при вольерном содержании или не имеющим доступа к зелени дают мелко нарезанный зеленый корм.
  В промышленном птицеводстве широко применяют комбикорма, содержащие все необходимые для организма элементы. Отдельные голубеводы применяют его в качестве кормовой добавки в период роста молодняка и линьки. В качестве кормовой добавки используют дрожжи. Они особенно полезны в период линьки, выращивания птенцов и соревнований.
  Очень полезен голубям медицинский рыбий жир. В 1 г его содержится около 850 ME витамина А и 5 ME витамина D. Рыбий жир добавляют в зерновые кормосмеси с недельной цикличностью (неделю дается, неделю нет). Возможна замена рыбьего жира тривитом (витамина A, D, E), поливитаминными препаратами, употребляемыми с водой или кормом. Все кормовые компоненты должны быть сухими, вызревшими (зерновые лучше прошлогоднего урожая), без плесени, грибков, пыли и насекомых. Свежеубранное зерно злаковых и бобовых, пораженное плесенью и насекомыми, опасно для здоровья голубей.
  Место кормления может быть на специально оборудованной площадке перед питомником, в вольере или в питомнике. Площадку или вольер для кормления содержат в чистоте. Перед каждым кормлением их очищают от помета, подметают и посыпают песком. Независимо от места кормления корм всегда кладут в кормушки. Применяют различные методы кормления голубей. Первый вариант - в установленную кормушку корм сыплют горстями и голуби его поедают. При этом рекомендуется вначале давать овес или ячмень, затем просо или пшеницу, после этого горох или кукурузу и в конце подсолнечник или коноплю как лакомство.
  Зерно добавляют по мере его склевывания. При таком методе ни одного зерна не пропадает и можно наблюдать активность и состояние здоровья голубей. Сытые голуби обычно идут пить воду или в гнезда. Это является сигналом окончания кормления.
  Второй вариант - засыпают в кормушку определенное количество зерносмеси так, чтобы она была вся съедена. Если по окончании кормления смесь остается, то кормушку убирают. При этом надо следить, чтобы все голуби были сыты.
  Третий вариант - кормление из автоматических кормушек. Рекомендуется в основном для выращивания промышленных (мясных) голубей. Корм в них должен быть постоянно.
  Нежелательно содержать и одновременно кормить голубей крупных и мелких пород, например, спортивных и драконов с чайками и короткоклювыми турманами. Первые поедают корм очень быстро и для них применяется более крупный корм: кукуруза, горох и т. п. Вторые коротким клювом медленно склевывают корм, в основном мелкий (просо, пшеницу) и часто могут оставаться голодными.
  Время кормления. Желательно голубей строго в определенные часы. В летнее время 2-3 раза. При выкармливании птенцов применяют обычно трехразовое кормление: первое в 5-6 ч утра, второе в 12-13 ч и третье в 18-20 ч. Чаще всего применяют двухразовое кормление: первое в 7 - 8 ч утра и второе в 16-17 ч. В зимнее время применяют двухразовое кормление: первое в 8-9 ч утра и второе в 16-17 ч. Голуби обычно привыкают к определенному времени кормления и ждут его. Достаточно хозяину появиться с кормом как голуби слетают к его ногам. Рекомендуется при кормлении издавать какой-либо звуковой сигнал в виде тихого посвистывания или постукивания. Автор предпочитает крытые бункерные автокормушки. Для предотвращения разбрасывания зерна приемная чаша или кювета должны иметь высоту не менее 5 сантиметров.
  Голубей, особенно спортивных, иногда недокармливают, чтобы вынудить их летать в поля и искать там корм. В полях они находят семена сорняков, зеленый и минеральный корм, что способствует укреплению их организма. Кроме того, эти полеты являются дополнительными тренировками в возвращении домой.
  
  Начало племенного сезона
  Важно определить пол. По внешнему виду: Половой диморфизм у голубей развит менее выражено, нежели у остальной домашней птицы. Как правило, самцы несколько крупнее самок, у них более массивная голова, клюв толще, тупее, у некоторых пород длиннее и более горбатый (одесситы, московские выставочные, багдеты). У бессарабской коротко-клювой двух-чубой птицы (бельцкие) у самок клювик всегда тоньше, может быть длиннее и вставлен
  более прямо. Восковицы у самок более плоские, хуже развиты, менее мучнистые, чем у самцов. Изумрудный блеск оперения на шее сильнее выражен у самцов. лобковые кости у самцов всегда более массивные, менее гибкие и более сомкнутые. У старых самок лобковые кости теряют гибкость, но разведены больше, чем у молодых.
  По поведению. Если голубя держать в одной руке, а другой слегка потягивать за клюв, То самец всегда отдергивает голову назад. Если самца держать за крылья, и поглаживать по груди сверху вниз до самых ног, то голубь поджимает под себя ноги.Во время ухаживания самец принимает характерные агрессивные позы. Он запрокидывает назад голову, часто потрясает шеей, семеня, подбегает к самке, раздувает зоб, распускает хвост. Самец часто "метет" хвостом, а то и крыльями пол в голубятне, кружится и громко воркует. Самка ноги не подтягивает. Когда голуби целуются, как правило, голубка вставляет свой клюв в раскрытый клюв голубя. Поведение голубки, принимающей ухаживание, другое. Она кланяется самцу, в момент наибольшего возбуждения не кружится, а, чуть присев, "плывет" на хвосте. Воркуют голубки отрывисто, тише и нежнее.
  Если в одной клетке вместе с самцом по ошибке окажется не самка, а другой самец, в подавляющем большинстве случаев возникает драка. Такое поведение самцов наиболее характерно в весенне-летний период и для наиболее сильных и яростных самцов. Однако следует помнить, что иногда может драться голубь с голубкой. Такое происходит, если самка гораздо старше, а молодой недостаточно активный голубь не может подчинить себе голубку. Голуби спариваются неохотно в случаях, если они видят в голубятне своего бывшего партнера.
  Случается, что оказавшись в одной клетке, более слабый самец подчиняется более зрелому и сильному. Может возникнуть иллюзия, что образовалась естественная пара. К поведению голубей необходимо внимательно присматриваться. При сомнении в клетку запускают заведомо известную спокойную голубку. Внимание самцов переключается на нее, и они начинают драться между собой.
  У автора были единичные случаи образования стойких пар из двух самцов. В таких случаях, если это голуби кормачи, их необходимо оставить. Они носят палочки, сено и усаживаются на гнездо. В этот момент целесообразно подложить в гнездо одно-два чужих яйца. Голуби начинают насиживать. По прошествии 15-17 дней необходимо убрать яйца и подложить цыплят элитных голубей, которых родители заканчивают кормить зобным молочком. Оба самца, как правило, оказываются заботливыми "родителями" и успешно выкармливают самцов.
  Если в паровочном ящике оказались две голубки, они ведут себя, как правило, спокойно. Чаще всего они рассаживаются в противоположных углах клетки. В редких случаях голубки паруются, более активная из них оказывается в роли самца. Это случается, если в стае дефицит самцов. Определить такую ложную пару вначале весьма затруднительно. Более активная голубка воркует громче, ухаживает и покрывает более смирную. Ложная пара выясняется, только когда в гнезде оказываются, снесенные голубками, четыре яйца.
  Если эти яйца убрать и подложить заведомо оплодотворенные яйца других голубей, то голубки высиживают и успешно выкармливают птенцов. Нередко случается, что парующихся голубок покрывают другие самцы. В таких случаях два яйца из гнезда необходимо удалить, так как природой предопределено голубке высиживать два яйца. Остальные лежат в гнезде рядом. Когда усаживается самец, он, чаще всего, меняет одно или оба яйца. То же происходит и с голубкой.
  В отличие от остальных пород голубей у тексанов половой диморфизм выражен наиболее отчетливо. Мясные голуби, выведенной в штате Техас США породы, отличаются самой высокой продуктивностью. При правильном содержании от них можно получать до 20 птенцов в течение года. Кроме того, они очень быстро растут. После вылупления птенцов у самца пух короткий, он почти голый. У самки пух длиннее и гуще. У взрослого самца-тексана оперение почти все белое, только шея светло-желтая либо в желтых или светло-рыжих крапинках. У самки оперение окрашено а более насыщенные тона от светло-сиреневого с поясами до каштановой окраски. Такие "самоопределяющиеся по полу" породы называются аутосексными.
  
  Подобрать пару
  Спаривание бывает естественным или по любви в случае, если голубь сам выбирает себе самку. Принудительным называется спаривание, когда голубевод подбирает производителей с целью селекции с нужными ему качествами полета либо экстерьера. Принудительное спаривание предусматривает возможность вести целенаправленную племенную работу.
  Естественный метод далек от совершенства. О какой либо селекции или племенной работе говорить не приходится. Такое безграмотное ведение голубиного хозяйства встречается у начинающих любителей. Однако в случае, когда в голубятне содержится одна порода и все голуби соответствуют требованиям стандарта, можно использовать естественное спаривание. Как правило, такое разведение можно допустить у голубей мясного направления. Однако случается, что формирование пар "по любви" дают неожиданные результаты. Такое автор наблюдал при селекции кишиневских горбоносых, когда соответствующий всем критериям стандарта голубь выбрал себе в подруги голубку с массой недопустимых недостатков. Последующие поколения потомства этой пары стойко соответствовали требования стандарта этой породы голубей.
  Замечено, что при спаривании "по любви" отдельные экземпляры обладают высокой привлекательностью для особей противоположного пола. Такие пары, как правило, раньше приступают к кладке яиц, устойчиво сидят на гнездах, являются заботливыми родителями, самка дольше греет и защищает растущих птенцов. Выводимость у таких пар, за редким исключением, высокая. С другой стороны, при принудительном спаривании, особенно при разрушении образованных ранее пар, самцы бывают агрессивными, меньше уделяют внимания самке и гнезду. Все это снижает оплодотворяемость яиц и, естественно, ухудшает выкармливание птенцов. Такие агрессивные самцы чаще бывают драчливыми, разоряют чужие гнезда, заклевывают чужих птенцов.
  В целях племенной работы спаривать необходимо только здоровых, физически сильных и чистопородных голубей. При подборе пар необходимо учитывать близких по темпераменту птиц. Слабый, недостаточно активный голубь неохотно паруется с энергичной голубкой. Наоборот, слабая, физически недоразвитая голубка обычно не привлекательна для сильного, энергичного и активного самца.
  При приобретении половозрелой, уже выводившей птенцов, голубки важно определить ее способность нести полноценные яйца. Для этого осторожно ощупывают низ брюшной полости и между лонными костями. Живот должен быть мягким и безболезненным. Прощупываемые уплотнения могут свидетельствовать о застрявшем и замурованном в яйцеводе не снесенном яйце. Важно осмотреть гузку. В норме гузка розово-белой окраски, мягкая, слегка припухшая, рельеф каймы по кругу гладкий, размеры гузки у голубок-несушек достаточно большие. Маленькая, бледная и втянутая гузка чаще всего свидетельствует о бесплодности голубки.
  
  Определить возраст
  Воспроизводительные способности голубей при рациональном кормлении как правило, возрастают до пяти лет, затем постепенно падают. Но это не является общей закономерностью. У миниатюрных пород голубей (двучубые бельцкие, балтийские задно-чубые, черно-пегие и белые орловские турманы, доминиканы и др.) яйценоскость и оплодотворенность яиц снижается раньше. Лучшими производителями являются голуби до 3-4 лет. Способными к размножению, в зависимости от породы и качества вскармливания молодые голуби становятся в 6-7 месячном возрасте.
  Однако неполовозрелые голуби чаще несут неоплодотворенные яйца, неустойчиво сидят в гнезде, хуже выкармливают птенцов. Вследствие истощения в результате ранних кладок яиц молодые голуби быстрее теряют способность к размножению, чаще подвергаются различным заболеваниям и становятся хроническими носителями инфекционных заболеваний (сальмонеллез, колибактериоз, туберкулез, грибковые поражения, вирусный энтерит, орнитоз, оспа-дифтерит, кокцидиоз и др.)
   Домашние голуби могут достигнуть возраста 15-17 лет, однако способность к размножению у них снижается раньше. Голуби гонных пород сохраняют способность к размножению и полноценному выкармливанию птенцов до 10 лет. Старая птица становится малопригодной в качестве производителей, становятся малопродуктивными, дают, как и неполовозрелые, слабое потомство. Однако, если голуби принадлежат к редкой ценной породе и их некем заменить, рекомендуют старому голубю подобрать молодую самку, а старой самке - молодого самца.
   Возраст голубя можно определить по по целому ряду возрастных признаков. В три месяца, наряду с первым легким воркотанием, остается попискивание. У птенцов клюв мягкий, для данной породы выглядит длиннее и тоньше. У молодых голова более плоская. У взрослого же голубя клюв твёрдый и выглядит шире и короче. Клюв у орловских турманов, бельцких и аккерманских втягивается до 2-3 лет. Голова, особенно у короткоклювых турманов становится более круглой у кишиневских тупатых и гранной у русских турманов. Потому и бытует выражение, что голубь себя кажет после третьей линьки.
  Восковица у птенцов тёмная и узкая. После 6 месяцев восковица светлеет, становится почти белой, что свидетельствует о половозрелости птицы. У самцов это происходит быстрее. С возрастом восковица окологлазные кольца утолщаются, грубеют. По восковице возраст возможно определять до 4-5 лет.
   У птенцов радужка тёмная, чаще серо-коричневая, а у взрослых - ярко-оранжевая или желтая с шафраным оттенком. У птенцов лапки тёмные с тонкими пальчиками, у взрослых голубей лапки становятся красными, кожа грубеет, становится чешуеобразной. По мере взросления голубя становятся более сильными и развитыми пальцы. После пятого года жизни пигментация на лапках начинает ослабевать, становится белесоватой.
  Вместе с тем, необходимо признать, что точный возраст взрослого голубя установить почти невозможно...
  
  О спаривании
  Как правило, спаривание голубей проходит без осложнений. В ряде случаев, когда самец слишком агрессивный, либо старая самка, процесс спаривания может быть нарушен. Когда автор занимался интенсивной селекционной работой, пользовался, сконструированной паровочной клеткой, разделенной на два отсека. Большой отсек занимает две трети клетки. В нем оборудована кормушка и поилка. Отсеки разделены легко убирающейся через щель верхней стенки, сетчатой перегородкой.
  Конструкция поилки должна предусмотреть постоянное наличие свежей воды, не давать птице возможности забраться в нее "с ногами" и исключить вероятность попадания в воду помета. В большом отделении необходимо устроить подобие гнезда в виде приподнятого над поверхностью дна клетки лотка, в который помещают немного сухих стеблей или сена.Гнездо полуприкрыто куском фанеры или плотного картона. Корм в кормушку засыпают заблаговременно. Перед помещением в паровочный ящик голубей наливают и воду.
  В большое отделение паровочной клетки, как правило, помещают самца, с тем, чтобы он чувствовал себя "хозяином". В малый отсек впускают голубку и, чтобы создать полумрак, укрывают клетку куском темной ткани. Одновременно из голубятни убирают голубей или голубку, бывших в паре. Наличие прошлой пары отвлекает внимание птиц и затрудняет процесс спаривания.
  Очень важно наблюдать за поведением птиц в отсеках. Если самец начинает ворковать и кружить по отделению, а самка, приседая, втягивает голову, можно спокойно удалить перегородку. Иногда достаточно 2 - 3 часов и новую пару можно выпускать в общее помещение. Чаще голуби входят в пару через 2 - 4 суток. После выпуска вновь образованной пары в голубятню, следует паровать и тех голубей, которые были распарованы. Особенно это касается самцов. Свободный самец, обнаружив у своей самки "чужого" голубя, лезет в драку, разрушает гнезда, повреждает яйца. Самки ведут себя спокойнее.
  После того, как формируются пары, голуби начинают занимать места для гнездования. В большинстве случаев восстановившиеся пары занимают прошлогодние места. Некоторые птицы предпочитают занять верхние полки или ящики, некоторые пониже, а часть голубей любят гнездиться на полу. Период весеннего парования характерен драками из-за места для гнезда. Чтобы уменьшить вероятность драк,необходимо впускать вначале старые пары, чтобы они заняли по предпочтению свои прошлогодние места. Затем впускают молодых по очереди.
  Облюбовав место, голубь сразу же издает глухие, как бы стонущия призывные звук. Как только голубка усаживается в гнездо и качает головой, голубь начинает оборудовать жилище. Он приносит веточки, стебли травы, , перья, палочки, солому ... Голубка начинает укладывать строительный материал, формируя из него гнездо. В период гнездования в голубятне необходимо разбросать сено, сухую люцерну, солому.
  В период спаривания голубь страстно воркует, раздувает зоб, распускает хвост и, преследуя голубку ухаживанием, кружится вокруг нее. После того,как голубка ответит ему взаимностью, они целуются. Затем голубь топчет голубку, после чего, голубка, по определению любителей, плывет, то есть, распустив хвост и наклонив голову, семенит несколько шагов. Потом голуби взлетают и, сделав круг, садятся на крышу голубятни и начинают перебирать перья.
  
  Кладка яиц
  После покрытия голубки, голубь, приведя в порядок гнездо, преследует голубку на улице, в голубятне, не сильно клюет. Голубеводы говорят: бьет на гнездо. Вскоре голубь принуждает голубку усесться на гнездо. Начало яйцекладки очевидно по поведению голубки. Примерно за два дня до снесения первого яйца голубка часто сидит в гнезде, уминает его, согревает и сушит. Самка за день-два до яйцекладки ходит с несколько распущенными крыльями и приподнятым надхвостьем. В области порозовевшей клоаки заметная припухлость.
  Как правило, первое яйцо после спаривания голубка откладывает на 11-14 день. После снесения яйца еще некоторое время,самка продолжает сидеть в гнезде для восстановления сил. Первое яйцо самка несет, как правило, в середине дня или чуть позже. Особенно тяжело проходит яйцекладка у молодых, неполовозрелых птиц, а также у истощенных и старых самок. При задержке яйца в яйцеводе самки нередко погибают. Описано много приемов по стимуляции прохождения яйца. Как правило, большинство из них заканчивается неудачей.
  Наилучший результат достигается введение с помощью гладкого катетера подсолнечного масла. Последнее десятилетие автор с успехом применял масляный раствор витаминов А, Д, Е и F. Это доступный ветеринарный препарат "Тетравит". Препарат является активным стимулятором перистальтики яйцевода, делает более скользкой поверхность яйца и насыщает ткани яйцевода витаминами, особенно витамином D3. Бывает, когда снесенное яйцо отличается шероховатой поверхностью, словно его присыпали песком. Это тоже дисбалланс витамина D3. Для лечения необходимо давать масляный раствор витамина с кормом, Либо вводить однократно 0,3 мл. в грудную мышцу, отступя 4-5 мм. от киля грудины.
  Бывает, когда голубка, чаще ослабленная либо старая, после снесения яиц "падает на ноги". Голубка больше лежит, передвигается с трудом, волоча лапки. В таких случаях, если яйца при осмотре не вызывают подозрений, а голубка племенная, необходимо срочно подложить яйца под кормилок, с которыми по времени совпадает яйцекладка. Наблюдения автора показали, что зобное молочко у кормилок, как и у всех голубей, появляется уже на 13-14 день. Стимулятором выделения зобного молочка являются срокнасиживания, шевеление птенца в яйце, проклевывание и стабильно высокая собственная температура насиживаемого яйца. А вылупление птенцов - сигнал для срыгивания зобного молочка в клювик птенца.
  Саму упавшую "на ноги" голубку лечат введением с помощью шприца с гибкой поливинихлоридной трубкой в зоб 20-25 мл. 5% кальция глюконата с чередованием 5% раствора глюкозы. Открывают насильно клюв и ежедневно вводят по одной капле витамина D3 либо препарата "Тетравит". К введению витаминов вообще необходимо отнестись с вниманием, чтобы не передозировать. Лучше чуть недодать, нежели передозировать витамины.
  Наиболее вероятным симптомом передозировки витаминов является на фоне полного здоровья потеря аппетита и веса. Введение витаминов следует прекратить и в поилке необходимо развести в воде 200 мг. аскорбиновой кислоты ( вит. С ) с глюкозой. Аскорбинка, участвующая в окислительно-восстановительном обмене, способствует устранению дисбалланса витаминов группы В и D.
  Выделившееся из яйцевода яйцо после воздействия масляными растворами необходимо удалить, так как в подавляющем большинстве случаев получается болтун или задохлик. Это происходит по двум основным причинам. Сама задержка яйца в яйцеводе губительна для зародыша. После снесении скорлупа яйца высыхает, становится проницаемой для воздуха. Теплое яйцо вначале быстро остывает, белковая и желточная среды уменьшаются в объеме, что способствует формированию в тупой подскорлупной части яйца зачатка воздушной камеры. Само собой разумеется, что яйцо, смазанное маслом, не получит доступа кислорода и образует воздушной камеры.
  
  Насиживание
  Приблизительно через 42-44 часа после снесения первого яйца, голубка несет второе. После кратковременного облета самка начинает насиживание яиц. Случается, что голубка, чаще молодая, начинает насиживание первого яйца, не дождавшись второго. В результате один птенец выводится на на 2 дня позже. Такие птенцы отстают в развитии, хуже питаются и нередко погибают. Как правило, первое яйцо после снесения убирают и сохраняют при обычной комнатной температуре. Голубке временно подкладывают гипсовое или помеченное ненужное яйцо. Через два дня, когда голубка снесет второе яйцо, подложенное яйцо убирают и возвращают в гнездо ранее удаленное первое яйцо. В таком случае птенцы выводятся одновременно и развиваются одинаково.
  Интересно, что многолетний опыт селекции не позволил установить зависимости от порядка снесения яйца с полом будущего цыпленка. Автор неоднократно метил яйца и никакой закономерности не обнаружил. Более достоверно пол птенца можно прогнозировать, измерив с помощью микрометра величину яйца по длиннику и диаметру в наибольшей его части. Будущие самцы, как правило, выводятся из более крупного яйца.
  Продолжительность насиживания от 17 до 19 дней со времени снесения второго яйца в зависимости от усидчивости голубки, времени года, температуры окружающей среды. В холодное время срок насиживания увеличивается. В жару необходимо увлажнять водой их пульверизатора гнездо и яйца, особенно в последние дни насиживания. Это способствует размягчению скорлупы и более легкому вылуплению птенцов. Голубка и голубь насиживают яйца посменно.
  Голубь, как правило, сидит с 10 до 15-15 часов. Все остальное время, включая ночь, в гнезде сидит голубка. Лишь изредка она слетает с гнезда на пару минут, чтобы поклевать корм и попить воды. В период насиживания голубка периодически переворачивает яйца. Предусмотренное природой инстинктивное переворачивание яиц предотвращает одностороннее растяжение белковых жгутиков,удерживающих желток в центре белковой части яйца. В неподвижном состоянии желток смещается. В таком случае зародыш "залипает" к подскорлупной оболочке и будущий птенец погибает в яйце (задохлик).
  В случае невозвращения в гнездо одного из будущих родителей (падеж, ястреб и т.д.) голубь сидит на яйцах еще сутки. Голубка сидит дольше, иногда до трех суток. Затем бросает гнездо и ищет нового партнера. В период насиживания необходимо как можно меньше тревожить на гнезде голубей. Некоторые, чаще молодые голуби срываются с насиживаемых яиц, повреждая последние, а то и прекращают насиживание. У зрелых пожилых голубей такого не происходит.
  
  О транспортировке яиц
  Яйца из гнезда целесообразно не брать руками, так как пото-жировые выделения остаются на скорлупе и при насиживании мешают зародышу полноценно "дышать". Яйцо лучше брать пластмассовой, лучше полиэтиленовой ложкой. Яйца необходимо хранить в картонной коробочке, наполовину заполненной ватой либо просеянной золой при температуре около 10 градусов и относительной влажности 60-70 %. При хранении яйца не должны соприкасаться. При транспортировке нельзя допускать толчков и резких встряхиваний. Если яйцо в коробочке не одно, их необходимо подписать мягким графитным карандашом в одну линию и без нажима.
  Весьма актуальным является вопрос о сохранности снесенных яиц для последующего насиживания. Некоторые авторы допускают восьми-десятидневный срок сохранности голубиных яиц с последующим выведением полноценных птенцов. Это возможно, по сведениям авторов при температуре 9-10 градусов, соответствующей влажности, в темноте. Автор неоднократно приобретал яйца элитных пород голубей и транспортировал их с соблюдений всех условий и мер предосторожности. Уверен, что способность к развитию полноценного зародыша и выведению птенцов с гарантией сохраняется двое-трое суток. При транспортировке лучше всего использовать древесную либо соломенную золу при расстоянии между яйцами не менее двух сантиметров. Для полной темноты коробочку следует закрыть крышкой.
  
  Вывод птенцов из яиц
  На 16 день при овоскопии видно, как птенец пробивает эластичную околоскорлупную оболочку и клювиком проникает в воздушную камеру. С этого момента птенец начинает дышать легкими. Если приложить яйцо к уху, можно ощутить шевеление и редкое короткое попискивание. В этот период очень важно для размягчения скорлупы оросить яйцо теплой водной аэрозолью. На протяжении ряда на флакон 100 мл. воды лет автор добавлял 5-6 капель глицерина. Размягчающее действие аэрозоля водно-глицериновой смеси усиливается. Осматривать яйца перед вылуплением птенцов необходимо с большой осторожностью, так как в конце насиживаниями голуби становятся наиболее агрессивными при защите гнезда. Особенно это касается самца, который может повредить яйца.
  К концу насиживания у птенцов формируется небольшой роговой нарост желтого цвета, с помощью которого на 16-17 день цыплята пробивают изнутри скорлупу. Вначале появляется еле заметная линейная, переходящая в чуть выпуклую звездчатую трещину. Затем появляется небольшое отверстие, через которую птенец дышит атмосферным воздухом. Потом птенец проклевывает в скорлупе по большой окружности яйца циркулярную трещину, после чего движениями туловища и головы разваливает скорлупу на две половинки.
  При очень толстой скорлупе и плотной подскорлупной оболочке у птенцов в ряде случаев на темени образуется подкожное скопление жидкости, которая быстро рассасывается. Случается, что птенец не в состоянии самостоятельно проклюнуть скорлупу по кругу. Помочь ему в этом, пока не высохла слизь и птенец не приклеился к оболочкам, можно с помощью махового пера. Глянцевая поверхность и закругленный конец очина уменьшают опасность травмирования птенца. Разрушать скорлупу необходимо с осторожностью, чтобы не повредить птенца. С другой стороны, ломать скорлупу нужно, не повреждая подскорлупную оболочку. При этом необходимо следить за состоянием сосудистой сети. У созревшего для выхода "в свет" птенца сосудистая сеть, которая служит "легкими" эмбриону, запустевает, становится бледной. Это косвенно свидетельствует и о полном втяжении остатков питательного желтка и готовности птенца дышать только легкими. Работу по "освобождению" птенца можно продолжать.
  В случае, если сквозь подскорлупную оболочку четко просвечивают красные сосуды, разрушение скорлупы следует немедленно прекратить. В противном случае начинается капиллярное кровотечение. Птенец начинает получать меньше кислорода. Засохшая кровь способствует приклеиванию птенца к скорлупе. Потерявший возможность двигаться, птенец также может погибнуть. Через несколько часов надо повторно осмотреть состояние сосудистой сети. При этом необходимо следить за влажностью подскорлупной оболочки. Главное - не спешить и не опоздать. И помнить, что здоровый птенец выводится, как правило, самостоятельно.
  Недостаточный обогрев яиц задерживает рост и развитие эмбрионов на любой стадии. Чем ниже температура и продолжительнее её действие, тем сильнее такое отставание. Это чаще бывает в зимний период и при высокой влажности воздуха. Если температура в гнезде ниже 35,5№С, зародыши не выживают до конца насиживания. Недогрев яиц в первой половине насиживания оказывает более сильное воздействие на развитие эмбрионов, чем во второй её половине.
  Наиболее сильное отрицательное влияние на насиживание яиц, качество птенцов голубей и их развитие в ранний после-эмбриональный период оказывает охлаждение яиц в период с 4-х по 7-е и 13 - 14 сутки насиживания. Так как при гипотермии у эмбрионов на 13 - 14 сутки страдает развитие железистого аппарата тонкого кишечника, вилочковой железы и фабрициевой сумки - лимфоэпителиального кожистого мешковидного органа, открывающегося в самую нижнюю часть клоаки птенца со спинной стороны. В результате оказывается недоразвитой иммунная система. Сохранность и развитие выведенных птенцов в первые дни жизни могут быть снижены даже при условии полноценного кормления родителями или кормачами. Старые любители комментировали: есть кому кормить, но некого выкармливать.
  
  О кормлении птенцов
   Вылупившийся из яйца птенец совершенно беспомощный, голый, едва покрыт пушком. В первые 7-8 дней птенцы голубя слепые. Замечено, что чем хуже питание птенцов родителями или кормилками, тем раньше у них открываются глаза и наоборот. У нормально развитого вылупившегося птенца желточный мешочек полностью втянут. Птенцы с невтянутым желточным мешком, как правило, гибнут. Вышедший из яйца птенец, за счет нерассосавшегося в брюшной полости остаточного желтка, может жить без пищи сутки, затем погибает.
   Скорлупки, после выхода птенцов, как правило, выбрасывают из гнезда родители. В противном случае это должен сделать голубевод. Первое время птенцов обогревают родители. Дольше других пород голубей, по наблюдениям автора, обогревают, ухаживают и защищают архангельские снегири, уральские и московские монахи, павлиньи и немецкие щитокрылые чайки для выкармливания птенцов бельцких двухчубый. Для мелкоклювых голубей предпочтительна пара голубей, состоящая из самки щитокрылой чайки и павлиньего голубя. Хорошо выкармливают птенцов чехи, тексаны и их гибриды. Но насиживание этими голубями подложенных яиц нежелательно, так как более хрупкая скорлупа яиц мелких голубей не выдерживает относительно большого веса птицы. Но у каждого голубевода свои вкусы и предпочтения.
   Обсохшие и согретые птенцы способны принимать пищу уже через шесть часов. К моменту выхода птенцов из яйца, железистая часть слизистой оболочки зоба утолщается на порядок и начинает выделять, так называемое "птичье молоко". Вначале зобное молочко выделяется у голубки, чуть позже и у самца. Старые самцы часто начинают кормить голубят уже в первые часы после вылупления их из яиц.
  Пищевой секрет голубей состоит из воды - 70 - 80%, жира и жироподобных веществ - в среднем около 10%, белка от 10 до 20%, минеральных веществ в пределах 1,5%, вяжущие и противомикробные вещества, витамины А, D, Е и группы В. Внешне птичье молочко в начальном периоде напоминает сметану желтого цвета. Через 4-5 дней зобное молочко по консистенции походит на манную кашу. При выделении достаточного количества зобного молочка у родителей, у здорового птенца за два дня жизни масса тела увеличивается в 2 и более раза.
  Продолжительность кормления птенцов зобным молочком различна. Чаще всего до трех-четырех-недельного возраста. Иногда зобный секрет пропадает у родителей через неделю, но случается, что и на десятый день молочко является основным кормом для голубят. Если зобный секрет появился на 17 день, а выход птенцов из яиц задерживается на 2-3 дня, родители могут покинуть гнездо и выводок пропадает. Бывает, что птенцы начинают вылупливаться раньше образования молочка, тогда необходимо вмешательство голубевода. Однако это бывает очень редко. Если птенец в яйце начинает "шебуршить", проклевывать скорлупу и попискивать, то уже после 13-14 дня насиживания у старых испытанных голубей эти раздражители провоцируют рефлекторные изменения железистого аппарата зоба и выделение молочка.
  Через неделю после выхода птенцов из яйц родители начинают скармливать зобное молочко вместе с размягченными зернами и крупами, доля которых в рационе постоянно возрастает. Развитие здоровых птенцов во многом зависит от разнообразия и качества корма, которым кормят их родители в первые дни жизни. Потому, голубевод должен серьезно относиться к кормлению взрослой птицы, особенно в сезон насиживания и выкармливания птенцов.
  В 17-20 -дневном возрасте птенцам необходимо ставить на полку возле гнезда немного мелкого зерна (пшеница, просо, рапс, вика) на отдельном лоточке. Птенцы, копируя родителей, постепенно приучаются клевать. Этот дополнительный корм способствует более полноценному развитию организма голубенка.
  В жаркую погоду, начиная с двухнедельного возраста, когда птенцы уже не обогреваются родителями, купанием в прохладной воде, особенно ослабленных и с плохим аппетитом. Для этого голубенка быстро окунают в воду и, слегка встряхнув, тотчас снова помещают в гнездо.
  Подросшие голубята при появлении родителей в гнезде вытягивают шею, машут крыльями и писком выпрашивают корм. Голубка, как правило, раньше голубя прекращает кормить птенцов. Голубь продолжает кормить часто почти до момента появления птенцов следующего выводка. Часто, особенно на крыше голубятни, приходится наблюдать, как молодые, уже летающие голуби, которые самостоятельно едят, преследуют отца, выпрашивая вкусный размягченный и увлажненный зобный корм.
  Обычно голуби осуществляют следующую кладку яиц до того, как птенцы предыдущего выводка научатся летать. В среднем интервалы межде кладками составляют 38-40 дней. На 11-13 день после вывода птенцов, голубь снова ухаживает за голубкой, стремится покрыть и "бьет" ее на гнездо. В случаях, когда пара кормачей выкармливает элитных птенцов и рано стремится снести следующую пару яиц, голуби, как правило в эти дни начинают хуже кормить птенцов.
  Во избежание потерь автор много лет применял методику принудительного разделения родительских пар. Обычно в соседнее, невидимое помещение автор удалял самца. Голубка в этот период, оставшись без самца, не ищет пару, а интенсивно выкармливает птенцов не хуже, чем вдвоем. Голубя не стоит оставлять в качестве кормача, так как он начинает ухаживать за другими самками. Это вносит разброд и драки в голубятне, ухудшение кормления и возможную гибель птенцов. После того, как голубята начинают самостоятельно клевать корм, голубя возвращают в гнездо. Делать это лучше поздним вечером, в темноте. Очнувшись утром, голубь видит свою партнершу и вновь паруется с ней. Нередки случаи, что после кладки очередной пары яиц, голубь возобновляет кормление своих птенцов.
  Часто, когда голубка несет очередную пару яиц, оперяющиеся голубята лезут к насиживающей голубке и выпрашивают корм. При этом птенцы часто пачкают яйца. Тем самым они нарушают "дыхание" яйца. за чем следует гибель эмбриона. Предотвратить это возможно в изначально разделенном двойном гнезде с тем, чтобы голубята не могли проникнуть в гнездо с вновь снесенными яйцами.
  
  О кормачах (кормилках)
  При разведении и селекции чистопородных ценных короткоклювых голубей (русские турманы, доминиканы, совушки, львовские, балтийские, узбеки и бельцкие двухчубые) возникает необходимость для успешного высиживания и выкармливания птенцов перекладывать яйца или птенцов к кормачам .Обычно для выкармливания птенцов короткоклювых голубей в качестве кормилок используют, писал выше, среднеклювых голубей с достойными выводковыми качествами (уральские и московские монахи, архангельские снегири, бакинцы и афганцы, простые сизари).
  Для выкармливания птенцов крупных пород используют голубей почтовых (спортивных) пород (чехи, варшавские, румыны, русские, немцы ...). Что касается выкармливания птенцов крупных пород, то к самим породам автор относится с предубеждением (чистокровные кинги, штрассеры, отчасти римские великаны). Если это не летно-декоративная порода, то крупный голубь должен кормить своих птенцов сам. В противном случае с течением времени в поколениях генетически закрепляется неспособность к выкармливанию собственных птенцов. Такая линия или порода без участия человека обречена на исчезновение.
  В равной степени это касается и миниатюрных короткоклювых голубей. На протяжении ряда лет автор старается вести голубиное хозяйство так, чтобы те же бельцкие двухчубые выкормили с выводка хотя бы одного птенца. Если не своего, то чужого, с более простыми породными признаками. Таким образом поддерживается жизненный тонус линии, физическое состояние и генетическое закрепление в поколениях инстинкта выкармливания своих птенцов. В случаях риска потерять ценных птенцов, автор рекомендует подкладывать для выкармливания птенцов малоценных, но жизненно стойких пород.
  Птенцы развиваются лучше, если их выкармливают свободно летающие родители. В коллекции необходимо иметь несколько пар постоянных кормачей с проверенными качествами высиживания и выкармливания птенцов. Автор предпочитает на пару производителей иметь две пары кормилок. Причиной тому является неравномерный рост птенцов. Отстающий в развитии птенец не в состоянии опередить более развитого брата или сестру в скорости вонзить клювик в раскрытый клюв родителя. В результате ослабленный птенец отстает в росте и быстро погибает.
  Замечено, что лучшими кормачами являются породы голубей с короткой шеей и клювами средней длины и толщины. Вероятно короткая шея способствует более активному и полноценному срыгиванию содержимого зобного мешка.
  В начале сезона необходимо сопоставить сроки спаривания и кладки яиц таким образом, чтобы элитные ценные производители и кормачи откладывали яйца одновременно или кормачи несли яйца на 2-3 дня позже. По всеобщему признанию, элитные производители должны не через раз, как пишут, а каждый вывод высиживать и выкармливать одного птенца в течение недели.
  Ни в коем случае нельзя ускорять очередную кладку. При такой интенсивности племенной работы голубка быстро истощается, нарушается белковый и, что пожалуй важнее, минеральный обмен. Из костей вымывается кальций, скорлупа яиц становится тонкой и хрупкой, птенцы выводятся ослабленными. Как писал выше, после кладки яиц голубка вследствии вымывыния кальция падает "на ноги", не может ходить, слабеет. Если не принять, описанные выше, срочные меры, голубка может остаться бесплодной из-за дистрофии и перерождения тканей яйцевода и погибнуть.
  Если птенец развивается слабо, через 5-6 дней его рекомендуется положить под кормачей, у которых только что вывелись птенцы. При этом породистые птенцы продолжают получать зобный корм, а их еще несколько дней дополнительно согревают и защищают приемные родители. Больший интервал между выводами птенцов не допускается, хотя соблазн сохраняется даже у опытных охотников. Дело в том, что птенец в возрасте семи и более суток уже начинает получать вместе с зобным молочком размягченные крупы и зерна. Продолжение питания только жидким молочком ведет, как ни странно, нарушению питания и отставанию в развитии. Как говорится, каждому овощу - свое время.
  Подкладывать птенцов под приемных родителей необходимо вечером в темноте. За ночь голубка физически и психически адаптируется к размерам, оперению, движению и попискиванию птенца. Утром она воспринимает подкидыша, как своего собственного. При этом день-два необходимо наблюдать, как поведет себя и голубь-отец, накормлен и согрет ли "подброшенный" птенец.
  
  Искусственное выкармливание
  Если масса вылупившегося птенца равняется 12 - 20 г. в зависимости от породы, через два дня она вдвое больше. К месячному возрасту масса тела голубенка достигает 250 - 400 г. Птенец после выхода из яйца может жить, как говорилось, без корма около суток, потом погибает. Оставленных в гнезде голубят перекладывают к кормачам, снесшим и высидевшим яйца одновременно с племенной парой или выкармливают искусственно.
  По данным различных авторов, искусственно выкармливаемых птенцов необходимо держать в тепле. Голубят до восьмидневного возраста предлагают кормить слегка подогретым куриным желтком, к которому добавляют немного цельного молока. При кормлении пользуются коктейльной трубочкой либо шрицом. На шприц вместо иглы одевают узкую резиновую или поливинилхлоридную трубочку длиной не менее 60 мм. которую через пищевод необходимо ввести в зобный мешок.
  Но скоро и ладно сказка сказывается ... Автор, имея соответствующее образование, зная орнитологию и ветеринарию, обладая более, чем сорокалетним опытом искусственного выкармливания птенцов, не наблюдал полноценного развития голубенка, кормленного таким образом в первые пять дней жизни. Как правило такие птенцы погибают. В последние годы в продаже появились специальные смеси, которыми можно выкармливать с "нуля". Вполне вероятно. Автор не имеет опыта использования таких смесей, потому и говорить о них, по крайней мере, безответственно.
  Чтобы получить полноценную элитную птицу, птенца в первые 5-6 дней должны кормить приемные родители. За это время возможно найти пару кормачей, у которых по срокам на 5-7 дней позже вылупились птенцы. Таким образом, чаще в практике голубевода, с утра до вечера пребывающего на работе и имеющего другие занятия дома, речь идет не о выкармливании, а докармливании птенцов, уже достигших 5-6-ти дневного возраста. С этого возраста вполне реально вырастить здоровую, пригодную для племенной работы, птицу.
  Длительное время автор разрабатывал и совершенствовал количественный и качественный состав, вводимой шприцем кормосмеси и имеет право поделиться опытом с остальными любителями голубей. Итак, качественный состав кормосмеси:
  Кукуруза - 1 стол. ложка крупы,
  Пшеница - 1 стол. ложка крупы,
  Горох - 1 стол. ложка крупы,
  Шрот соевый или подсолнечный просеяный - 1 стол. ложка,
  Отруби - 1 стол. ложка,
  Мясокостная мука - 1 стол. ложка,
  Минеральная добавка - 1 чайная ложка,
  Мелкий, 1-2 мм. гравий - ½ чайной ложки,
  Нестожен для детского питания - 1 десертн. ложка,
  Нистатин - 0, 25 г,
  Ацикловир - 0,1 г,
  Кокциприм - 0,3 мл.,
  Жоловит - 1 мл,
  Тетравит - 10 капель,
  Аскорбиновая кислота - 0,1 г.,
   Приготовленная сыпучая смесь готовится тщательным перемешиванием в банке и хранится плотно укупоренной в холодильнике. Жидкие водорастворимые (кокциприм, жоловит) и жирорастворимые компоненты вводятся перед при запаривании смеси перед кормлением. В чугунную, аллюминиевую или эмалированную, подобранную по размеру, посуду засыпается сухая кормосмесь и опытным путем подбирается количество заливаемого кипятка с тем, чтобы готовая смесь имела консистенцию густой сметаны. Добавляют жидкие добавки и снова тщательно перемешивают. Готовую смесь не варят, так как резко снижается питательная ценность. Помешивая, охлаждают до температуры 36-40 градусов (на ощупь комфортное тепло).
  Широкогорлым, т.е. с обрезанным донышком и канюлей, шприцем набирают кормосмесь и переводят в шприц объемом 60 мл. с широкой канюлей, на которую одета поливинилхлоридная изогнутая по профилю (рта, пищевода, зоба) трубочка. Необходимо иметь два шприца с трубками малого ( 5-6 мм) и большого (7-8 мм) диаметров. Тонкой трубочкой вводят кормосмесь птенцам до 8-10 дней. Старшим голубятам вводят смесь через толстую трубочку. Диаметр трубочки голубевод подбирает сам.
  Если минеральную смесь, состав которой приведен в разделе "Минеральная подкормка", вводят в составе смеси, то мелкий гравий после наполнения шприца, сняв гибкую трубочку, наталкивают в широкую, со стандартным диаметром 5-6 мм. в канюлю. Таким образом при надавливании на поршень шприца, гравий легко выталкивается кормовой смесью в зоб птенца. Гравий целесообразно вводить один раз в 6-7 дней по 3-4 гранулы, чтобы в мускульном желудке растущего птенца более активно перетиралась кормовая смесь.
  Корм должен быть только свежеприготовленным. Прокисший корм вызывает понос и последующую гибель птенцов. Дополнительный корм вводить необходимо только вечером, когда родители или кормачи закончили кормить. Утром кормить категорически нельзя, так как сытый голубенок привыкает не просить корм у родителей и кормачей. Такие птенцы, вследствие отсутствия размоченного в зобе зерна и ферментов слабеют, теряют в весе. Иммунитет их оставляет, несмотря на обильное кормление, желать лучшего. Начиная с недельного возраста на одно введение уходит 15-20 мл. смеси, к вылету оперившемуся птенцу вводят полный 60-мл. шприц смеси.
  Зоб после кормления должен быть наполненным, но не тугим. При чрезмерном наполнении зоба, складка, образованная задней стенкой самого зобного мешка и телом железистого желудка образует клапан, запирающий движение кормосмеси в железистый желудок. К утру переполненный зоб становится еще больще и тверже за счет выделившихся бродильных газов. Зоб в таких случаях необходимо катетеризировать, выпустить газы и шприцом с трубкой большого диаметра максимально аспирировать забродившую смесь. В противном случае птенцу грозит гибель.
  - Хлопотно, долго, кропотливо и сложно! - скажет критик, прочитав действительно непростой способ и состав для выкармливания птенцов.
  Да, хлопотно! Но на протяжении долгого времени автору удавалось поднимать на крыло здоровую и физически крепкую молодежь, которая имела успех от Черновиц и Оргеева до Кишинева и Овидиополя.
  
  Молодняк
   В месячном возрасте молодые голуби, уже полностью оперившиеся, начинают пробные полеты в голубятне с полки на полку, затем осуществляют первые выходы в вольер. В этот период целесообразно перевести молодняк в отдельное помещение, где они начинают самостоятельное существование. В отдельном помещения есть воможность, не боясь, что старые голуби отобьют лучший корм, дать молодым птицам в кормосмесь больше вики, проса, рапса, лущенных на драче в маслобойне, семечек подсолнуха.
  После того, как молодая птица освоится в новом отделении, ей дают возможность выходить на улицу, совершать свои первые полеты. Когда молодая птица "встанет на крыло", то есть будут уверенно летать, их можно выпускать в полеты со старыми голубями. Чтобы избежать потерь молодняка, их необходимо выпускать, когда старые голуби, налетавшись, начинают садиться на крышу и крестовину голубятни. Тогда и поднимают всю стаю. Уставшие "старики" летают недолго, что дает возможность молодежи не выбиваться из сил и освоиться с прилегающей территорией.
  
  Тренировка голубей летных пород
  Основная задача тренировки - развитие физической выносливости, ориентации на местности и инстинкт привязывания к дому и стремления в родную голубятню. В основе процесса подготовки летных голубей лежат общие принципы дрессировки и тренировки животных вообще. Это регулярность тренинга, постепенное увеличение нагрузок, рациональное чередование нагрузок и отдыха, и, самое главное, исполнение режима содержания и кормления птиц.
  Для начинающих. Изначально птиц необходимо приучить к себе и приручить. Птица не должна пугаться своего хозяина и при его появлении не должна метаться по голубятне. Желательно входить в голубятню в одной и той же спецодежде. Утверждают, что оптимальным является синий цвет халата. Может это связано с тем, что в темноте при включении синего освещения голуби ничего не видят? То есть синий цвет менее раздражающий? Голуби должны подходить и подлетать к хозяину без страха. Птица не должна бояться в присутствии хозяина принимать пищу и пить воду. В голубятне нельзя делать резких движений.
  Перед началом тренировки голубей изучают в полетах и учитывают следующие факторы. Какова порода, здоровье и физическое состояние птицы. Стиль полета данной породы или линии, возраст. Расположение голубятни, погода, время года и суток. Качество голубей в полете, присущее данной породе,определяют по стилю, высоте, продолжительности и скорости полета и по способности ориентироваться на местности. Эти качества передаются по наследству, но должны разумно поддерживаться голубеводом и совершенствоваться тренировками.
  
  О классификации
  Много десятилетий не утихают споры о классификации и стандартах голубей старинных бессарабских пород голубей. Главное, что необходимо подчеркнуть изначально, что все бессарабские голуби являются турманами. Турманами называют большую группу пород голубей, обладающих способностью совершать в полете кувырки.
  Происхождение названия турман не совсем ясно. Ни в одном из западноевропейских языков, где корень "тур" тесно связан с понятием поворот, вращение, слова "турман" нет. По-видимому, оно удачно создано кем-то из наших соотечественников, на манер "штурмана" или "гурмана" и буквально означает - вертун. В России с незапамятных времен увлекались турманами. Критерием ценности турмана являются его летные качества - высота полета, продолжительность и верт (способность к кувырканию). Кувыркание происходит через голову, хвост и крыло. Верт - это врожденная, физиологическая особенность организма голубя.
  Кувыркание может происходить на разной высоте, одиночными кувырками или сериями из нескольких кувырков. Многократное перевертывание называют катом, а голубей с такими способностями - катунами. Кат высоко ценится, если он происходит на большой высоте и через голову. Кувырки через крыло оцениваются низко, особенно если они совершаются через разные крылья. Лучшим катуном считается тот, который в конце полета, остановившись в воздухе, свертывается в шар или кольцо, стремительно падает вниз и за несколько десятков метров до крыши, развернувшись, отвесно садится.
  Кувырки турманов бывают разными не только у различных пород этих великолепных птиц, но и в стае однопородных голубей. Автор наблюдал полет с кувырканием у стаях бессарабских турманов и бельцких двухчубых. Молодые и нетренированные турманы в полете садятся на хвост. Физически здоровые и тренированные летуны на полном лету, как будто на что-то натыкаясь, на мгновение останавливаются в воздухе. Затем начинают перекидываться назад, клубком, стремительно теряя высоту. Снизившись на несколько метров, голубь расправляет крылья и кругами снова начинает набирать высоту. Другие вертят через голову, сохраняя почти горизонтальный полет. Некоторые крутят боком, через крыло.
  Почему называют "Бессарабские турманы"? Все существующие в Молдове местные породы и линии голубей получили распространение у любителей республики Молдова и юга Одесской области. Это исторически сложившаяся в тринадцатом веке территория в юго-восточной Европе между Чёрным морем и реками Дунай, Прут, Днестр. На северо-западе Бессарабия граничит с Буковиной. Это территория предгорья Карпат, славящаяся издревле густыми буковыми лесными массивами. Само название Бессарабия (рум. Ţara lui Basarab "Земля Басараба") происходит от имени Басараба I Великого (Основателя) родившегося в 1289 г., воеводы Мунтении, Олтении и всей Валахии с 1330 по 1352 год.
  О классификации: Существует классификация биологическая - по породным признакам в экстерьере, по происхождению, характеру полета. Но в определении породы и линий стойко прижилась и работает, так называемая географическая, товарная или рыночная классификация голубей. Географическая классификация не означает, что голуби были выведены и содержится городе по определению. Например: Одесский стандартный, Одесский конусный, Одесский красноголовый горбоносый турманы. Этих голубей водили и водят в Одессе, Измаиле, Аккермане (Белгород-Днестровске), Килие, Овидиополе, Паланке, Староказачьем, Ананьеве, Татарбунарах. Географически это юг Одесской области, ранее называвшийся Бессарабским Причерноморьем. На сегодняшний день на территории бывшей Бессарабии представлен довольно характерный спектр разных пород и линий бессарабских голубей. За время развития голубеводства на территории бывшей Бессарабии сформировались следующие породы с рыночно-географическим определением названий:
  Бессарабский двухчубый турман
  Бессарабский бокатый двухчубый турман
  Кишиневский тупатый, Кишиневский турман, Лупач
  Аккерманские
  Бельцкий двухчубый и носо-чубый турманы
  Одесские (стандартные)
  Одесский красноголовый горбоносый турман
  Кишиневские горбоносые
  Бердянские
  Ананьевские
  Одесские конусные
  Бендерские поясые
   Кишиневские уточки (перепончатолапые)
  Измаильские
  
  Рассмотрев отличительные признаки различных пород древней Бессарабии и Причерноморья, можно, не игнорируя базовых торгово - географических наименований пород, классифицировать породы голубей по анато-биологическим признакам. Анатомически бессарабские турманы делятся на длинноклювых, среднеклювых и короткоклювых голубей:
  
  Длинноклювые бесчубые:
  Измаильский
  Одесский стандартный (исходный)
  Одесский конусный
  Одесский красноголовый горбоносый
  Бендерские поясые
  Бердянский
  Ананьевский
  Кишиневская уточка
  Кишиневский горбоносый
  Среднеклювые двухчубые:
  Бессарабский двухчубый турман
  Бессарабский бокатый турман
  Короткоклювые бесчубые:
   Кишиневский тупатый лупач
  Короткоклювые двухчубые:
  Аккерманские
  Бельцкие
  
  Измаильский турман
  Происхождение: Вероятнее всего страны ближнего Востока.
  Ареал разведения - юг Украины и Бессарабии с центром в городах Измаил и Килия.
  Общее впечатление: Крупная птица с удлиненным корпусом,размером 40 - 50 см на низких неоперенных ногах.
  Голова: большая, сухая, продолговатая, без чётких граней. Затылок слегка выступающий.
  Глаза: большие, выразительные, серебристого цвета, У особей белой расцветки - темно-коричневые. Веки равномерно развитые, нежные, тонкие, телесного цвета.
  Клюв: прямой, средний и длиннее, телесного цвета, образует острый угол с шеей. Восковица не крупная, белого цвета, как бы припудренная, гладкая. Не выступает за линию лба и клюва. Шея: несколько меньше средней, полная сильная, поставлена прямо без перегибов.
  Грудь: широкая, слегка выпуклая.
  Спина: длинная, широкая, прямая.
  Крылья: длинные, в размахе от 80 до 85 см, неплотно прижатые к корпусу. Расположены ниже хвоста, но не достают пола.
  Хвост: длинный, прямой, плоский, Составляет одну линию со спиной или слегка приподнят. Состоит из 14-21 широких перьев.
  Ноги: короткие неоперенные, сильные, розового цвета, широко поставленные.
  Окрас оперения: наиболее распространенная сорочья окраска: спина, хвост и голова цветные (однотонные). Следующие варианты окраски: от сплошных белых до чёрных, красные, жёлтые, синие, лимонные. Серые(крапчатые) - выводятся чёрного окраса с несколькими белыми перышками на голове. С каждой последующей линькой голуби светлеют, больше на голове и меньше по корпусу и хвосту.
  Допустимые недостатки: незначительное нарушение рисунка, разноглазие, темный клюв, желтый цвет глаз, красноватость век, светлое подхвостье у голубей с цветными хвостами
  Недопустимые недостатки: короткий корпус, длинные ноги, невзрачность оперения, короткий клюв, выступающий лоб, хохлатость, оперенные ноги.
  
  Одесские турманы
  В 1899 году в "Международном вестнике птицеводства" No12 появилась статья В. С. Осипова "Одесские голуби". Так было официально объявлено о замечательной отечественной породе голубей из разряда длинноклювых турманов. Автор приводит статью О.В.Кузнецова "Одесские турманы" с несущественными изменениями. Как говорится, из песни слова не выкинешь.
  Одесский голубь - воздушный акробат. Его потолок всегда за облаками, оттуда он и совершает свое затяжное "сальто". Не многие породы поднимаются выше одесских. Полеты одесских голубей своеобразны, характерны и красивы.
  Сорвавшись стаей с питомника, сделав несколько кругов, голуби уходят ввысь, а там "рассыпаются", и каждый летает самостоятельно, сам по себе, независимо от стаи, из стороны в сторону по замкнутой "восьмерке". Летающая стая напоминает ромашку. Каждый голубь отыскивает свой воздушный поток, где ему лучше летать; воздушные течения изменчивы, поэтому ни один голубь не повторяет в полете другого. И, поднявшись на недосягаемую невооруженным взглядом высоту, не сходя с круга (голуби держатся все время над своим питомником), они начинают красиво кувыркаться, после чего уходят снова ввысь.
  Полеты одесских продолжительны, при правильном гоне голуби выстаивают вверху более 10 часов. По красивому нежному сложению и бесчисленным тонам красок бархатистого оперения они не имеют соперников между многочисленными породами турманов. По уровню хоминга (стремления к дому) одесские турманы могут быть с полным основанием поставлены на второе место после спортивных. Выпущенные на расстоянии 100 км от питомника или угнанные непогодой, они, как правило, возвращаются домой.
  Откуда же появились эти голуби, и кто создал эту породу феноменальных летунов? Само название говорит о том, что родина их - город Одесса. Более 100 лет одесские восхищают любителей гонной охоты. Когда-то в Одессе, Тирасполе, Ананьеве, Бирзуле, Измаиле, а так же в ближайших селениях заводили только одесских. Местные жители и иностранные моряки не раз любовались, как в синем небе звездами сверкали красавцы - турманы.
  История происхождения одесских турманов весьма любопытна и излагается на основе рукописей одесского голубевода В.С. Осипова, статей Ю.В. Ющенкова и записок, составленных в 1862 - 1904 годах учителем С.П. Захарчуком, который был страстным поклонником одесских. Создание породы шло чисто практическим путем.
  Основоположником, что достоверно известно, был одесский любитель-голубевод Дмитрий Тиманов по прозвищу "Митька Серник", получивший эту кличку за вспыльчивый характер, схожий со вспышкой при зажигании серных спичек. Дмитрий не имел ни малейшего представления о биологии и селекции. Совершенствование голубей, их летных качеств, окраски, экстерьера и продуктивности велось путем личного опыта из года в год, без всякой научной основы. Тем не менее, до нас эти голуби дошли в довольно совершенном виде.
  Исходным материалом для работы послужили голуби, привезенные в Одессу отставным генералом Свинкиным в 40-х годах девятнадцатого столетия. Поселившись на Институтской улице, он построил 2-этажную голубятню, в которой поместил пар 70 разноцветных и рябеньких голубей. Откуда происходили эти голуби, держалось в секрете. Можно предположить, что они были турецкого происхождения. После окончания русско-турецкой войны 1828-1829 годов в городе Адрианополе был заключен мир, который запросила Турция. Генерал, являвшийся участником военных событий, заполучил в качестве трофея голубей местной селекции, которыми он занимался до конца своих дней. Описание биографии Свинкина прерывается увольнением его со службы в 1832 году в чине контр-адмирала.
  Поскольку последнее место службы его - Кораблестроительный департамент морского министерства в Санкт-Петербурге, а могилы его на кладбищах С. Петербурга не обнаруживается - здесь похоронен только его сын, внучка и правнук, можно предположить, что после увольнения со службы он уехал на Черное море. Здесь ему легче было бы собрать хорошую стаю голубей, используя свои старые служебные связи. Корабли Черноморского флота часто ходили к Турецким берегам и сопровождали коммерческие суда в том направлении. А может быть и такое, что стая уже была на тот момент в Севастополе, ведь это город его юности, и голуби ждали его под присмотром какого-нибудь холопа, пока он служил. Время приезда Свинкина в Одессу по данным уже историков - голубеводов, оставивших свои записки, тетради, воспоминания, неоднократно пересказанные различными авторами при описании одесских голубей - это 40-е годы XIX века, вполне совпадает с годами жизни Иосифа Ивановича Свинкина.
  В Одессу Свинкин приехал уже довольно пожилым, ему было около 60 лет. А в том, что его называли генералом, нет ничего удивительного, контр-адмирал - генеральский чин, а штатским все равно, морской он офицер или сухопутный, вспомните известный фильм "Свадьба", где генералом называли вовсе морского офицера капитанского ранга. Ну, в общем, вырисовывается такая картина, по крайней мере, других Свинкиных в то время и на юге России найти не удалось. Необходимо проследить, что можно найти в описаниях голубей, дошедших до нас и так же неоднократно и неоднозначно пересказанных.
  Задача - попытаться представить, какими должны были быть исходные породы голубей при создании генеральских. Это турманы восточного, а точнее турецкого происхождения, одной из особенностей должен быть клюв, поставленный в одну линию со лбом, толстый, при этом прямоугольная с кривизной голова и крылья под хвостом. Масть в основном красных оттенков с характерными белыми пятнами (лысинами) на голове, горле, шее, груди. Породы должны быть очень старыми.
  Наиболее характерными представителями голубей, подходящими на роль прародителей "генеральских" являются группы пород сирийских, ливанских дайверов - в Турции это разновидности породы Адана. Ну и восточные турманы Курдистанской ветви. Потому что, это древние породы, и они существовали в исследуемое нами время и задолго до него. По большому счету, это не турецкие породы, как таковые, они разводились на территории Анатолии и восточнее и южнее ее в Сирии, Ливане, Ираке. Ареал их разведения перекрывается с ареалом разведения Восточных (Курдистанских) турманов.
  Как выглядят голуби породы Адана? Это пестрые голуби, в том числе и различных оттенков красного, часто с белыми отметинами на голове, горле, шее, с головой формы продолговатого четырехугольника, и клювом в одну линию со лбом. Птицы в основном крепкой конституции, выносливые летуны-дайверы. Одной из характерных особенностей всех разновидностей является больше или меньше развитый подвес - кожистая перепонка между клювом и шеей. В стандарте Ананьевских В.А.Поляков указывает на этот признак как характерный для породы. Да и у других разновидностей этот признак проявляется довольно часто.
  Любопытно описание одного из представителей породы одесских турманов, часто описываемых в литературе - "Пчелку", виластая, синеголовая голубка, одним из недостатков которой было то, что она часто "падала" (быстро опускалась с большой высоты). Так ведь это стиль полета дайверов (ныряльщиков в воздухе)!!! Курдистанский турман - это турман с тысячелетней историей. То, что в Одесских есть его кровь многими авторами об этом говорится. Делались ли попытки гибридизации этих двух разновидностей на родине судить трудно, одно можно сказать: восточное, а точнее ближневосточное голубеводство достаточно консервативно и многие породы ведутся в чистоте столетиями, таковы обычаи. Одесские любители вынуждены были использовать в дальнейшей селекции и другие породы, но это было сделано настолько грамотно, что можно только позавидовать по-хорошему. А с другой стороны все ведь ясно - основополагающими принципами отбора в то время были стиль и продолжительность полета при сохранении типа породы.
  Генеральские голуби по цвету оперения в основном были пестрые, что подтверждает их восточное происхождение. К этому времени в России уже существовали стандарты пород короткоклювых турманов, таких, как краснопегие, смоленские грачи, жарые. Породы, которые бы имели "разноцветное, рябенькое" оперение, в истории русского голубеводства XIX века не упоминаются. Получив выводки, одинокий генерал начал приучать молодых голубей летать по кругу. По соседству с генералом жил мастеровой Нахимкис, который оказывал ему различные услуги по дому и разделял с генералом его страсть к голубям.
  Появившийся в городе новый голубевод не мог оставаться незамеченным. Тем более, что генеральские голуби, отличавшиеся исключительно красивым и сильным полетом, представляли совершенно неизвестную в Одессе породу, вызывая интерес и разжигая страсти своей таинственностью. Одесские любители того времени: капитан Глимбоцкий, полковник Шатунов, а так же Вербицкий, Казначеев и другие материально обеспеченные и состоятельные люди пытались приобрести голубей Свинкина, но генерал ни одной пары никому не уступал.
  Неподкупным был и Нахимкис - на редкость честный, преданный генералу человек. Все усилия желающих приобрести этих голубей законным путем оказывались тщетными. И вот, одному одесскому любителю при помощи подвоха представился случай их получить. Кучер генерала покупал сено и овес в лавке голубевода, о котором автор уже упоминал, Митьки Серника. Постепенно между ними завязалась дружба, и Митька уговорил своего друга - кучера - принести ему несколько штук яиц из-под генеральских голубей.
  Из краденых яиц Сернику удалось получить нескольких голубей "генеральской" породы. Через забор, отделявший усадьбу генерала от усадьбы Митьки Серника, генерал случайно увидел голубей своей линии. Генерал судом отобрал этих голубей, но Тиманов все же успел спрятать две или три пары. Вот от одной из этих пар и вывелся знаменитый красноголовый голубь - родоначальник всей породы одесских турманов. Вскоре после судебного процесса генерал Свинкин умер. Все свое имущество, в том числе и голубей он завещал, ставшему ему близким человеком, Нахимкису. В память о своем благодетеле Нахимкис, так же как и генерал, ни одного голубя не продавал и не дарил.
  Но тут вмешалась сама природа. Ураганом с голубятни Нахимкиса, который уже поселился в доме покойного генерала, сорвало одну серенькую оловянистую голубочку и забросило на крышу Тиманова. Митька не знал, чья это голубочка, как и не знал Нахимкис, куда она делась. И вот однажды Нахимкис, покупая у Серника голубей на суп, увидел эту голубочку, заволновался. Тут Митька понял, что эта птица из голубятни соседа, а значит, сокровенной "генеральской" породы. Даже предлагаемая Нахимкисом баснословная цена золотом за эту голубочку не соблазнила Дмитрия. Таким образом, у Митьки в руках оказалось несколько экземпляров генеральских голубей.
  Пойманную голубочку Митька окрестил Жидовкой. Под этой кличкой она и проходит дальше во всей истории происхождения одесских голубей. Серник парует Красноголового с Жидовкой, а приплод от этой пары спаривает с голубями Андреева и получает серебристо-седых голубей. Вот с этой пары, давшей новую линию, и начинается формирование породы. Голуби этой линии паруются с голубями, имеющими в себе кровь "генеральских". И уже ясно вырисовывается порода одесских голубей, которой голубеводы любуются и по сей день.
  Создателями породы одесских голубей были практики - селекционеры, как состоятельные, так и простые люди: часовой мастер Мажаев, столяр Ротько, дворник Аким, капитан Рутковский, полковник Шелепенко и другие. Между прочим, следует отметить, что в прошлом веке не употреблялось выражение "голубятник" или "любитель", а было в обиходе слово "охотник", которое происходило от понятия "охота" - как страстное стремление к чему-нибудь. Термином "охота" у голубеводов также называлась и называется поставленная на крыло, хорошо оттренированная стая.
  Так вот охотник Шелепенко однажды поймал белого голубя из числа привезенных Свинкиным, и от него получил потомство, в котором оказался один гривун (мать гривуна неизвестна). Рассказывают, что этот Гривун был истинным феноменом. От Шелепенко Гривун попал к парикмахеру и у него давал чистых седогривых. Достав этих седогривых, охотники В. Осипов и В. Рутковский вывели вишневых, последние были мелкие, но с прекрасными глазами и веками, красивым клювом. Вторая линия, происходившая от красноголовых Митьки Серника, имела удлиненный корпус, на щитках красные пояса, длинный клюв сероватого цвета и светлые глаза.
  Потомки вишневых и Митькиного Красноголового по красоте и экстерьеру несколько уступали голубям от Красноголового и Жидовки, но превосходили их в летных качествах, а в отношении верта не имели себе равных. Они падали с огромной высоты и, не долетев до земли 200-300 метров, разворачивались и снова уходили ввысь. Этот стиль и способность вертеть не падая, была характерной чертой породы одесских голубей самого высокого достоинства.
  Самый плохой голубь летал 5-6 часов, а нередко бывали и такие, что "выстаивали в горе" до 18 часов. Этих гоняли не более 2-3 раз в неделю. Летали они поодиночке, вне стаи, и хозяин мог видеть каждого голубя в отдельности. Этих голубей уцелело мало, потому что при очень высоком и долгом полете их часто уносили бури, они погибали в ночном небе или становились жертвами хищных птиц. Но все же у некоторых, таких, как Сахаров, Ковальский, эти голуби уцелели и велись в чистоте. Их называли "чистокровными красноголовыми генеральскими", так как других мастей они никогда не давали. Позднее стали разводить еще одну линию голубей - от Жидовки и ее сына. Потомство получалось бледно-розового цвета с красными поясами на щитках. Таким образом, к 90-м годам прошлого столетия порода одесских голубей достигла своего совершенства, это был ее апогей.
  Главарями голубиной охоты в то время были: В.С. Осипов, Яншин, Ковалевский, В.Рутковский, Сахаров, Лемперт, Лащенко, Мершик, И. Носов, Казначеев, Крижановский, Белов, Опринюк, С. Захарчук (а прочих - не перечесть). По воскресным дням в Одессе на Охотницкой улице собиралась не одна сотня людей разных профессий, чтобы полюбоваться феноменальным полетом турманов и обсудить голубиные проблемы.
  В. Осипов держал свою "охоту" на хуторе Дальнике и гонял несколько сот голубей. Часов в 5-6 сгонит такую стаю, уйдет она вверх, скроется из глаз, и после этого голуби начинают катить клубком один за другим, метров по 300, а затем развернутся и снова уходят в заоблачную высь. Вволю налетавшись, к 3-4 часам дня они по - одиночке начинали садиться, а несколько десятков оставались на ночь и опускались на следующий день. Точно так же летали голуби и у других охотников, правда, не в таком количестве, а пар по 10-20. Но среди этой массы были свои знаменитости.
  Белястый (молочный) голубь по кличке Мухолов принадлежал лавочнику Степану и был чрезвычайно красив по оперению. Будучи согнан с голубятни, уходил вверх, не делая кругов, а столбом удерживаясь на одном месте подобно нынешним Николаевским. Об этом голубе рассказывали чудеса. Поднявшись чуть видно, он начинал кувыркаться, не долетая до земли 200-250 метров, разворачивался и вновь столбом взвивался вверх и оттуда через 20-30 минут опять летел кубарем вниз. Мухолов вертелся, поднявшись на большую высоту, и ни разу не упал. За него предлагали большие деньги, а одесский миллионер Анатра однажды в состоянии особого возбуждения, под впечатлением произведенного эффекта, предложил поменять пролетку с рысаком на Мухолова, но владелец не соблазнился и не расстался со своим любимцем.
  По воскресным дням возле лавочки Степана собирался цвет одесских голубеводов, которые платили ему за то, чтобы полюбоваться полетом и вертом Мухолова. Это был феноменальный голубь, который находился в воздухе по 8-10 часов, с присущим только ему стилем полета. Другим представителем породы был Щекарь - белый голубь с темно красными щеками. Происходил он от голубей темной окраски оперения (темно вишневых). Сначала на него не обращали внимания. Но, когда Щекарь начал по целым дням "стоять в горе" точкой и оттуда катить в разные стороны, то отвесно, то вправо, то снова отвесно, затем влево и снова отвесно, тогда стали смотреть на него другими глазами. В течение трех лет ежедневно в хорошую погоду Щекарь доставлял столько удовольствия, что его трудно забыть.
  Однажды Щекаря накрыло тучей, небо быстро заволокло, начался ливень, и не было уверенности, что он вернется. Прошло немногим более часа, как вдруг сквозь пелену дождя прорвался клубок, это вертел Щекарь. На сей раз он не развернулся, а упал и разбился. Когда его подняли, он был совершенно мокрый. Вероятно, это обстоятельство лишило его возможности развернуться (В.Ющенков, 1913).
  Была еще Пчелка, виластая синеголовая голубка. Своим полетом она напоминала пчелу, летала быстро и решительно, трепеща крылышками и делая резкие повороты из стороны в сторону. Это был удивительный экземпляр по полету и верту, но, к сожалению, Пчелка иногда падала (быстро опускалась) с большой высоты. И все же это был выдающийся экземпляр. Как красиво она пряла в воздухе крыльями. Она была одна из тех голубей, которые показывали прелесть своего единственного, неповторимого полета и вёрта в общей картине летающей стаи.
  У одесских голубеводов в памяти остался один из голубей В.С. Осипова, с дивными жемчужными глазами, бархатисто-вишневой (в тексте бархатисто-жемчужной - опечатка) масти. Этот голубь "выстаивал в горе" более суток. Однажды упал и сломал спину, которая срослась горбом, поэтому впоследствии он и был назван Горбачем. Но самым знаменитым среди одесских голубей был все же Красноголовый.
  В истории голубеводства, как отечественного, так и зарубежного, есть большой список кличек знаменитых голубей. Красноголовый - патриарх одесских, он летал медленным мерцающим полетом, винтом поднимаясь вверх. Как будто осознавая свое величие, он всегда шел стороной, не сливаясь со стаей. Да, это была гордая птица, прекрасная и величественная. Семен Юшкевич так был очарован этим голубем, что написал о нем книгу "Голуби", изданную в 1913 году, где повествует о его жизни. Первая глава начинается словами: - "Вышел я действительно красивым голубем. С круглой головой красноголовых, ослепительно белым клювом и жемчужными глазами, широкогрудый, с, важно волочившимися по земле, крыльями и, глядевшим в небо хвостом."
  Таким образом, к 90-м годам позапрошлого столетия одесские голуби сформировались в устойчивую породу. Прослеживая происхождение одесских турманов, мы приходим к выводу, что до появления в Одессе генерала Свинкина, местные охотники держали аборигенных голубей: ситцевых, серых гривунов, херсонских мартынов с черными концами крыльев и много других пород, и вполне вероятно, что среди них были персидские и восточные роллеры, смирненские турманы, которые в совокупности с "генеральскими" голубями послужили исходным материалом для создания породы одесских.
  Одесские были популярны в течение 50-60 лет, и в 1910 году на художественно-промышленной и сельскохозяйственной выставке в Одессе голуби из хозяйства К.И. Томчика, выдержав жесточайшую конкуренцию, завоевали Малую Золотую медаль. Описание их внешнего вида было опубликовано в журнале "Птицеводное хозяйство" в No5 в 1913 году В.А. Ющенковым. Голуби, описанные В.А. Ющенковым, по цвету оперения были различны: вишневые (все тело покрыто перьями цвета спелых ягод вишни, за исключением белого хвоста), красноголовые (все тело белое, а голова красная), сиреневые (серовато-темно-розовые с поясами на крыльях), серые -цвете алюминия, белясые - то есть все тело голубя цветное, за исключением кокарды (белого пятна на голове).
  По его словам, они имели сложение стройное, голову длинную, формы продолговатого четырехугольника с кривизной, сходящегося клином к носу; лоб широкий, слегка выдающийся, образующий с клювом почти прямую линию; клюв длинный, толстый, прямой, изогнутый книзу, белого цвета; надклювные наросты длинные, узкие, у старых сильно развитые, белого цвета; глаза большие, живые, серо-голубоватого цвета, очень красивые, окологлазные кольца гладкие, широкие, чисто белые; затылок резко очерченный, угловатый; шея средней длины, туловище продолговатое, грудь широкая овальная и сильная; спина прямая, круто спускающаяся к хвосту; крылья средней длины, опущены к земле, у старых немного отвисшие от плеч; хвост средней длины, соразмерных туловищу, не узкий, но и не широкий, количество перьев в хвосте колебалось от 12 до 16, редко больше; ноги средней высоты и величины, не оперенные, голень почти не видна (С. Юшкевич, 1913).
  Вот каких красавцев создали наши предки, люди беззаветно преданные голубеводству. Годы перед первой мировой войной были годами триумфа и расцвете голубеводства в России, в частности одесских турманов. Но ничто не вечно. После общепризнанной славы с началом войны в 1914 году популярность одесских стала падать. Резко ухудшились условия жизни, уходили со сцены старые знаменитые разводчики одесских, такие, как К.И. Томчик и ему подобные (к слову голуби К.И. Томчика перешли к его другу и велись в чистоте до 1926 года), а их последователи не сумели продолжить работу с породой в нужном направлении.
  Им недоставало настойчивости, знаний и самоотверженности в дальнейшем совершенствовании породы, а к тому же мода на новые породы голубей (таких, как николаевские) отрицательно сказались на популяции одесских турманов. Одесских стали паровать с другими породами. В помесных линиях появились особи с невысокими летными способностями и не умеющие кувыркаться, а период Великой Отечественной войны свел эту породу практически на нет.
  В послевоенное время голубеводы Советского Союза приняли все меры к возрождению этой замечательной породы. В середине 50-х годов их можно было увидеть в разных городах Украины и Молдавии, однако чистокровные среди них попадались редко. В начале 60-х годов большие популяции одесских и их подобие (метисы) стали встречаться в Кишиневе, Киеве, Запорожье, Мариуполе, Бердянске, Одессе. Одесские, разводимые в те времена, имели заметные отклонения от типичных признаков "старой породы", особенно по форме головы, и принадлежали к сизакам и так называемым горбоносым. Сизаки имеют синюю окраску различных оттенков с черными или красноватыми поясами на крыльях, они крепче и выносливее одесских, но хуже их по экстерьеру. Клюв длинный, голубь как бы приседает на концы крыльев и хвост (Н.Васильев, Н.Деркач, 1970).
  Горбоносые - крупные голуби с бледно-розовым оперением, ярко рубиновой шеей и седоватой, круто загнутой головой. На щитках крыльев обозначены пояса (две полоски) темно-красного цвета. По экстерьеру они красивее одесских, но уступают им в летных качествах. Происхождение их никому не было известно. Но в 1969 году в Румынии вышла в свет книга профессора Клужского университета Петерфи. В ней указывалось, что эти голуби получены от скрещивания седых одесских с красными из Румынии, которых там называют "чюнги".
  Метисы носят название серебристо-рубиновых за оригинальную окраску оперения. Они летают большими кругами, не вертятся, но их потомство не всегда обладает красивым оперением. Это довольно крупная птица, вислокрылая, с плоским, слегка расширенным хвостом, состоящим из 12-16 широких перьев. Голова длинная, круто загнутая, узколобая, с едва обозначенным затылком. Клюв белый, толстый, средней величины, имеет ярко выраженные белые наросты, прямой. Глаза крупные, жемчужно-голубоватые, окологлазные кольца телесного цвета, броские и широкие. Шея средних размеров, тонкая. К середине 60-х годов, в СССР, порода одесских турманов практически была восстановлена. Чистокровные стали чаще встречаться в местах их традиционного разведения. В Киеве чистокровных держал А.В. Воробьев, а в Одессе Е.Т. Вереда.
  На выставке птиц, посвященной Международному конгрессу птицеводов в Киеве (1966 год), голубевод из Одессы И.И. Ахтырский выставил коллекцию из одиннадцати разновидностей по окраске. Эта коллекция была превосходна и вызывала восхищение у всех посетителей выставки. Конгресс птицеводов и выставку птиц, которая работала на протяжении трех недель, неоднократно посещали руководители СССР и союзных республик Л.И. Брежнев, В.В.Щербицкий, а так же Н.С. Хрущев.
  Многие из тогдашних государственных деятелей были голубеводами. Брежнев держал голубей у себя на даче в Жуковке и в Кремле. Он любил декоративную птицу и московских монахов. У Щербицкого была двухэтажная голубятня в самом Киеве, он отдавал, в основном, предпочтение декоративным и украинским породам голубей. А Хрущев любил все породы. У него были очень редкие голуби, подаренные ему в Индии, Индонезии и других странах. Питомник он имел на Воробьевых горах. Руководители государства 60-80-х годов любили природу и понимали ее красоту.
  В конце XX века одесские турманы распространились по всему побережью Черного моря, юго-западу Украины и Молдавии. Интерес к этой породе проявляют любители голубей как Центральной России (Иваново, Кострома, Ярославль), так и Дальнего Востока (Комсомольск- на -Амуре, Биробиджан), держат эту птицу и в других регионах страны, но и конечно, в Москве и Московской области.
  Проанализировав создание и развитие породы одесских турманов на протяжении более, чем 150 лет, мы видим, что порода не консервативна, она постоянно трансформируется и улучшается. Настоящие одесские выглядят очень эффектно, они напоминают современные сверхзвуковые лайнеры самых последних конструкций, и возникает мысль, что обтекаемость изящных форм этих лайнеров конструкторы скопировали с одесских голубей.
  Из выше сказанного следует, что разбираться во всех разновидностях одесских и точно определить их качество в настоящее время не так просто. Кроме того, в их описании различными авторами допускаются различные трактовки, а существующий стандарт, принятый украинскими голубеводами еще в 1958 году, не достаточно полно отражает требования сегодняшних любителей одесских. Это разночтение приводит к тому, что на выставках последних лет чемпионами породы становились голуби, не соответствующие стандарту и без какой-либо родословной. Все это наводит на мысль о необходимости уточнения требований, предъявляемых в отношении современного одесского турмана, что поможет правильно ориентировать любителей в работе с этой птицей.
  Работа с одесскими должна быть направлена на восстановление типичных форм тела, особенно головы (голова, чем длиннее, тем лучше), повышение их летных качеств и ката. Для этих целей необходима серьезная селекционная работа с использованием приливания крови других, близких по лету и экстерьеру пород, таких, как восточные роллеры, персидские и смирненские турманы, а так же система тренировки и условий содержания. Следует добавить, что широкие перья в крыле и хвосте свидетельствуют о хороших летных качествах голубя.
  Вариант стандарта: величина голубя больше средних размеров, фигура сухой конституции; корпус длинный, неоперенные (голые) сильные ноги с белыми когтями; все части тела пропорциональны, гармонично сочетаются между собой. Голубь выглядит элегантно, имеет гордую осанку. Крылья сильные и длинные, расположены на уровне хвоста или чуть ниже. Оперение плотно прилегает к телу, нежно-бархатное, с блеском перламутра мягких тонов различных окрасок.
  Голова гладкая, узкая, сухая, продолговатая. Средней ширины лоб образует с клювом почти прямую линию. Лоб, темя с "площадкой" и затылок как бы очерчены одной круговой линией, которая спереди продолжена линией клюва, а сзади плавно переходит в шею. Глаза средних размеров, живые и выразительные, "жемчужные", очень красивые. Зрачок средней величины, темный, находится в центре глаза; радужная оболочка серебристо-белого цвета (у белых голубей темная). Веки неширокие, нежные, телесного цвета с легкой голубизной, гладкие. Строение окологлазных колец у одесских почти одинаково со спортивными голубями.
  Клюв длинный, 23-25 мм, средней толщины, слегка загнутый вниз, телесного цвета; части клюва хорошо развиты, плотно сомкнуты; восковица узкая, белая, гладкая. Шея пропорциональна корпусу, сравнительно длинная, довольно тонкая, прямая, слегка наклонена вперед, очень плавно переходит в грудь и спину. Грудь средних размеров, слабо-выпуклая. Спина открытая, сравнительно узкая, покатая, составляет с хвостом одну прямую линию. Крылья длинные, сильные, расположены на уровне хвоста или чуть ниже, плотно прилегают к корпусу, перья в крыле широкие, плотно сомкнуты. Хвост длинный, состоящий из 12-14-ти рулевых перьев, прямой, расположен в одной плоскости со спиной и как бы накрывает концы крыльев. Ноги средней длины, неоперенные, сильные, плюсны и пальцы красного цвета, когти светлые с телесным оттенком.
  Цвет и рисунок оперения определяют разновидности породы. Темно-вишневые бархатные с белым или темно-серым хвостом (серый хвост в основном имеют самки) и белыми концами крыльев, 7-10 маховых перьев; красноголовые белое оперение туловища, а голова и шея окрашены в красноватый цвет; темно-серые цвета алюминия; темно-розовые, со слабо выраженными красными поясами на крыльях, темно-вишневой грудью с белой кокардой на лбу и белым подбородком; в последнее время популярны голуби с черной, сизой, белой и рябой окрасками. Во всех случаях окраска оперения бархатная, блестящая, теплых тонов. Допустимые недостатки: туловище, спина, крылья и хвост немного укороченные; не слишком тонкий клюв, широкий лоб, небольшое темя, неплотно сомкнутые и узкие перья крыльев, широкая выпуклая грудь, укороченная спина, крылья на уровне хвоста или немного его прикрывают, несколько высокие ноги.
  Недопустимые недостатки: грубое, короткое и широкое строение корпуса; широкая голова; прямо поставленный или сильно загнутый клюв; темные мелкие глаза и разноглазие (исключение составляют белые голуби); темно-розовый или синий цвет клюва; оперенные ноги и хохлатая голова; тусклый цвет пера, рыхлое оперение, широкий отвислый или сильно приподнятый хвост (сводами). Общая длина 43-46 см; длина клюва 23-25 мм; длина крыльев 27-30 см, размах крыльев 77-83 см; обхват туловища 27,5-28,5 см; длина хвоста 15-18 см; высота ног 8-9 см.
  
  Одесские конусные
  По литературным источникам, наиболее близкая разновидность одесских, описанных в старых русских журналах, к тем, которых называли генеральскими. Численность не вызывает тревоги, особенно многочисленна порода в Тирасполе, Бендерах и окружающих селах. Разводятся по всей территории Молдавии и юго-западе Одесской области.
  Стандарт конусных В.Полякова, И.Бугаева, Л.Вирского, В.Цибаря, Ф.Мунтян (1968).
  Общее впечатление: голуби чуть крупнее средних размеров, массой до 400-500 гр., с удлиненным хвостом, невысокими неоперенными ногами. Гордое, напоминающее хищную птицу, стройное сложение.
  Отличительные признаки: Голова: дугообразная с плавным продолжением лба в клюв, представляющий прямую линию с незначительным изгибом в конце. Голова соразмерна с общей величиной голубя, сухощекая.
  Глаза: большие, светлые, с маленьким черным зрачком. Веки плоские, широкие, телесного цвета с кольцами. У белых голубей зрачки черно-коричневые.
  Клюв: длинный, клинообразный, толстый у основания, телесного цвета. У цветных голубей незначительная сивина на конце клюва. Ноздри развитые, эллипсовидные.
  Шея: длинная, тонкая, пропорциональная общей величине голубя.
  Спина: средней величины, невысокая.
  Ноги: средней длины, неоперенные, красные. Когти светлые.
  Грудь: узкая, чуть выдающаяся, округлая.
  Крылья: длинные, резко выступающие вперед, концы расположены ниже хвоста, зачастую касаясь земли.
  Хвост: длинный, расширяющийся к концу, плоский. Перья в хвосте с широким лезвием, в количестве от 16 до 20.
  Цвет и рисунок: черные, сизые, рябые, вишневые, цветноголовые. (Без пестрых перьев на корпусе в идеале). Вишневая масть присуща только одесским. Цвет красно-вишневый, разных сроков спелости вишни, насыщенный до яркого. Маховые крылья, хвост и подушка белого цвета. Желтых и желто-рябых нет.
  Допустимые недостатки: Незначительная чернота на конце клюва у темной птицы, пятна по корпусу у цветноголовых, незначительное пятно на конце клюва у вишневых, цветноголовых, розовых. Половина глаза темная (скол). Сизые перья хвоста, надхвостной подушки, подхвостья, у самок красно-розовой и вишневой масти. Обозначенность затылка.
  Недопустимые недостатки: гранная голова, вставленный клюв, широкий и высокий лоб, красные и черные веки, желтые глаза, узкий хвост, длинные или оперенные ноги. Не допускаются чубы, банты, грива и отсутствие вислого крыла.
  У автора перед глазами полет сизых и серо-розовых конусных, принадлежащих в семидесятых Тырновскому селекционеру Николаю Эммануиловичу Юзефовичу. Пара, привезенная из Бендер, в течение года дала четыре пары. Великолепные кормачи. Вспоминается полет оставленных на зиму трех пар. Поднимаясь кругами, конусные скоро скрывались из глаз. Обнаружить их на высоте можно было только с биноклем. На высоте начиналось кувыркание, чередующееся с крутым (дайверским) спуском. Голуби выстаивали на горе по 6-8 часов. Поднятые после обеда, могли остаться в воздухе на ночь и садиться только с восходом солнца. Прекрасно ориентировались на местности. Отнесенные сильным ветром, все голуби возвращались поодиночке через два-три дня. Не помнится случая, чтобы какая-либо конусная птица тогда погибла в когтях ястреба.
  
  Одесский красноголовый горбоносый
  Одесские длинноклювые турманы хорошо известны любителям гонных голубей. Но вот один внутрипородный тип красноголовых горбоносых голубей очень редко встречается на выставках. Не секрет, что голубей ценных пород содержат в вольерах, опасаясь потерь. Это относится и к красноголовым горбоносым В городах с высотными домами иначе содержать голубей весьма трудно. А как расстаться с ними тому, кто разводил их долгие годы? Можно считать, что красноголовые горбоносые турманы принадлежат ныне к летно-декоративным породам.
  Одесский старожил, механик по профессии Иван Иванович Ахтырский долгое время был владельцем замечательной коллекции этих турманов. Он выпускал их, они летали свободно во дворе, вызывая восхищение соседей. Это элегантные, чисто-белые птицы с головой цвета спелой вишни, отливающей малиновым блеском.
  В те далекие времена, когда одесские голубеводы поднимали в небо большие стаи знаменитых летунов и никто не держал их в вольерах, красноголовый турман не часто участвовал в полетах. Элитные экземпляры были редкими, их держали исключительно для племенной работы, особенно тех, у которых голова и шея окрашены "в обрез" и цветные перья не разбросаны по корпусу. Они составляли генофонд породы, а в полет пускали с помарками на плечах и крыльях.
  Красноголовый горбоносый турман - обособленный тип аборигенной одесской породы - впервые он появился в Одессе, Аккермане и Овидиополе в конце 40-х годов XIX столетия. Описание его сделал известный одесский любитель В. Осипов в журнале "Международный вестник птицеводства" в 1899 году. Более позднее описание мы находим в мемуарах учителя Сергея Павловича Захарчука (г. Ананьев). Писатель Семен Юшкевич в повести "История красноголового голубя, его жизнь и приключения" (М., 1914) ярко описал знаменитого красноголового голубя - родоначальника линии, принадлежавшей одесскому любителю Дмитрию Тиманову, носившему прозвище Митька Сирнык за вспыльчивый характер (сирнык по-украински спичка). Это был подлинный перл в породе одесских голубей, обладавший бесподобным стилем полета.
  Корпус красноголового горбоносого турмана продолговатый. Сухая конституция придает сходство с контурами ракеты. Во внешности улавливается стремительность. Шея несколько вытянута вперед. Грудь узкая. Задняя сторона шеи переходит в узкую спину, и далее к хвосту образуется слегка вогнутая линия. Хвост из 12 перьев, плоский, лежит в одной плоскости со спиной, горизонтально. Крылья длинные, узкие, маховые первого порядка в сложенном состоянии лежат под крайними перьями хвоста, не образуя щели. Голова узкая, продолговатая. Клюв средней толщины, слегка загнут книзу и со лбом образует прямую линию. Клюв цвета топленого молока, на кончике может быть незначительная сероватость. Глаза цвета светлого жемчуга с серебристостью. Веки нежные, тонкие. Ноги короткие, неоперенные, красные, когти светлые. Следует отметить, что красноголовые сохранили чистоту крови благодаря своему неподражаемому оперению. Никто и никогда не паровал красноголовых с голубями других окрасок, всегда подбирали сходные пары красноголовых.
  
  Бендерские поясые
   Одна из десятка разновидностей одесских турманов. Одно название говорит о происхождении. В первой половине XX - го века самые яркие представители старой породы одесситов. Линия настолько малочисленна, что многие охотники и в глаза не видели поясых. Бывший арреал разведения - Бендеры, Тирасполь и села в округе.
   Автору удалось найти описание поясых в статье В.А.Ющенкова (1913), в журнале "Птицеводство". По утверждению потомственного Бендерского заводчика "Одесситов" В.И.Бугаева, его дед Тимофей Евфстафьевич Бугаев водил Бендерских поясых, описание которых по подавляющему числу признаков совпадает с Одесскими белясыми.
  Масть белястых голубей серовато-бледно розовая. Далеко и отчетливо видны 2-3 красных пояска на щитках крыльев. Голова светлее корпуса, шея и грудь малиновые с зеленоватым отливом. На горле часто встречаются белые залысинки. Оттенки на подкрыльных щитках бывают светло-голубоватые, от облачного до светло-розового цвета. Масть этих голубей бесподобно красива.
  Белястые встречаются, как минимум, двух типов. Первый тип произошел от седых и имеет большие лысины на горле и груди. Довольно часто встречаются залысины на лбу. Белястые второго типа произошли от красноголовых и гривунов. Тех и других в тридцатых годах прошлого столетия водил бендерский охотник, полный Георгиевский кавалер, дед виталия Бугаева, Т.Е. Бугаев. Впоследствии голубеводы смешали оба типа, вследствие чего белястые приобрели величину, красивую голову и глаза. Конституция белястых голубей мощная, стройная, с округлой, имеющей вид сглаженного неправильного четырехугольника, с кривизной, сходящейся клином к носу головой. Втянутые щеки, неширокий, слегка выдающийся и образующий с клювом одну линию, лоб. Длинный, толстый, сильно изогнутый книзу, белый клюв. Длинные белые, довольно узкие в надклювье восковицы. Красивые, живые, серовато-голубого цвета глаза.
  Туловище сильное, длинное. Грудь овальная, широкая. Спина прямая, круто спускающаяся к хвосту. Хвост длинный, полный. Лезвия перьев широкие, число перьев в хвосте колеблется от 14 до 18. Крылья длинные, слегка выступающие, висят почти до земли. Голени невидимы, ноги средней высоты и величины без оперения.
  В. Ющенковым описаны аналогичные сизаки. Основной цвет синий без темного, равномерный, у части голубей насыщенный. 2-3 черных пояса на крыльях. Это наиболее часто встречающийся оттенок сизаков. Существует еще несколько оттенков,в том числе и бархатный сизый. У бархатных в основании и середине пера поперек лезвия проходят черные каемки, которые придают перьевому покрытию бархатистый оттенок. Голубь кажется покрытым темно-синим, почти черным бархатом. У бархатных пояса черные и темно-рыжие. При отблеске на солнце этого оригинального оперения, особенно шеи, зеленый и малиновый отлив контрастирует с рыжим цветом на бархатистых крыльях.
  В конце Х1Х -го века встречался еще один оттенок поясых - воробьиная масть. По темно-синему полю были рассыпаны серые с ржавчиной точки на щитках крыльев и напоминала масть воробья. В остальном тип сизаков ничем не отличается от описанного экстерьера седых, красноголовых и белястых голубей.
  
  В начале двухтысячных автор водил, привезенных для обмена из Овидиополя поясых с залысинами в указанных выше местах. Их летные качества и вёрт были феноменальными. Не исключено, что это была ветвь Одесских поясых турманов, ближайших родственников Бендерских поясых. От той же группы голубей у автора вывелся единственный седогривый голубь. Голубки автор так и не дождался. Седогривый погиб, оставив немногочисленное потомство. До сегодняшнего дня потомки седогривого у автора периодически "кидают" голубей с намеком на гриву.
  
  Бердянские
  Происхождение: Ареал разведения - бассейн Азовского моря, в частности, город-порт Бердянск Запорожской области Украины.
  Высокие летные качества и устойчивый генотип одесских турманов легли в основу создания самостоятельной породы бердянских турманов. Порода быстро распространялась по городам Причерноморья и Приазовья.
  В период Великой Отечественной войны численность новой породы в городе Бердянске свелась до минимума. Отдельные энтузиасты во время вражеской оккупации, рискуя жизнью, сохранили часть поголовья. С него после войны и начали восстановительную работу братья Филипп и Федор Коржовы, В. Руднев, Г. Карпенко, Л. Абрамович, А. Сляднев и другие.
  По-видимому, в формировании породы бердянских турманов были использованы голуби, завезенные из Турции, Болгарии, Греции. Преимущественно это "горбоносые" птицы. Они оставили след в последующих поколениях одесских и бердянских турманов. В ходе селекции возникали новые признаки. У бердянского турмана плотная конституция, пропорциональное сложение, нет экстерьерных недостатков, что обеспечивает высокие летные качества. Бердянский турман отличается от своего прародителя одесского подвижностью и силой.
  Птицы плодовиты, хорошо выкармливают по два голубенка. Не всякий пернатый хищник способен взять в полете бердянского турмана. Расцветка оперения разнообразная. При некоторых расцветках голубята сначала белые, с возрастом после каждой линьки проявляются черные перья, разбросанные по туловищу, и к 5-6 годам их становится очень много. Такая окраска оперения присуща только самцам.
  По версии старейшего и опытнейшего любителя из Бердянска, П. Рычка, голуби были завезены мореходами Крыма, Турции и Болгарии в первой половине века. Использовались, видимо, в качестве почтовых. По крайней мере, по рассказам старых любителей-голубеводов, моряки выпускали с приходящих в Бердянск голубей, которые, поднявшись на большую высоту, улетали в сторону Крыма. Часть голубей задерживалась в городе и окрестностях, снискав славу прекрасных летунов и вертунов. В значительных количествах Бердянские разводятся голубеводами Украины, в частности - Киева.
  Бердянский длинноклювый турман - крупный голубь, туловище продолговатое, его длина 38-41 см. Голова продолговатая, сухая. Шея средней длины, полная, посажена вертикально. Радужная оболочка глаз серебристого цвета, у белых темно-коричневая, а у голубей темной окраски оперения - с розоватым оттенком. Восковица белая, слегка "припудренная", гладкая, с возрастом шероховатая. Клюв цвета светлого рога, длинный, вписывается в дугообразную линию головы. На затылке незначительная выпуклость. Веки узкие, нежные, телесного цвета. Грудь широкая, слегка выпуклая. Спина широкая, прямая, к хвосту слегка сужается. Хвост плоский, не широкий. Крылья длинные, в размахе имеют до 80 см, неплотно прилегают к туловищу и слегка приспущены ниже хвоста. Хвост длинный, из 14 перьев. Ноги короткие, широко поставлены, неоперенные, розового цвета. Пальцы длинные, когти телесного цвета. Встречаются особи, у которых между пальцами перепонки.
  Оперение плотное, с лоском, широкая палитра расцветок различной тональности. Есть вишневые, сиреневые с коричневыми поясками на щитках крыльев, серебристые, молочные, розовые, белогрудые, красноголовые, синеголовые, черноголовые. У голубей с сизым оперением на вершине хвоста черная лента.
  Общее впечатление. "Крупная птица размером 39 - 41 см. на низких не оперенных ногах и головой оригинально формы. Крылья выдвинуты вперед, лежат ниже хвоста.
  Голова: большая, сухощекая, продолговатая, с плавной
  дугооборазной линией темени и лба, переходящего в клюв. Затылок слегка
  выступающий.
  Глаза: большие, выразительные, серебристого цвета, у голубей с темным оперением слегка розовые. У белых - темно-коричневые. Веки равномерно развитые, нежные, тонкие, телесного цвета. У старых особей становятся бугристыми.
  Клюв: длинный, остроконический, посажен с прогибом книзу,
  телесного цвета, образует острый угол с шеей. Восковица крупная, белого цвета, как бы припудренная, гладкая. Не выступает за линию лба и клюва.
  Шея: несколько меньше средней, полная сильная, поставлена прямо и горделиво.
  Грудь: широкая, слегка выпуклая.
  Спина: широкая, прямая, сужающаяся к хвосту.
  Крылья: длинные, в размахе до 80 см, неплотно прижатые к корпусу, выдвинуты вперед. Расположены ниже хвоста, но не достают пола.
  Хвост: длинный, прямой. Составляет одну линию со спиной и
  слегка приподнят.
  Ноги: неоперенные, сильные, розового цвета, широко поставленные, низкие, отмечаются голуби с кожистой перепонкой между пальцев (утиная лапка), что считается признаком породы.
  Цвет и рисунок: черный, белый, красный и их оттенки ("жарый", вишневый, сиреневый, темно-розовый, серебристый, молочный, стальной).
  При светлых оттенках на крыльях имеются бархатистые черные или темно-коричневые пояса. При сизом и светло-сизом оперении на конце хвоста почти черная лента.
  У красноголовых и черноголовых по корпусу пятна.
  У гривунов красные и вишневые пятна на шее.
  Краснопегие - с красной грудью и спиной.
  Красные и вишневые - со слегка окрашенными маховыми перьями и белым хвостом.
  Чернорябые - голова и хвост черные, чернью же пятна по корпусу.
  Конопатые - выводятся белыми с отдельными черными пятнами по корпусу, после 5 - 6 линек становятся черными с мелкими белыми пятнами по корпусу.
  Допустимые недостатки: незначительное нарушение рисунка, разноглазие у красных и красноголовых, каризна радужной оболочки у красно-рябых, красноголовых, черно-рябых и сизо-рябых.
  Недопустимые недостатки: короткий корпус, длинные ноги, неяркость оперения, темный клюв и ногти у цветных, короткий клюв, темно-глазость, выступающий лоб, широкий хвост, сильная висло-крылость, прямой клюв, розовые или желтые глаза, у белокрылых цветные перья в маховых крыльях или хвосте, у черных и серебристых белые перья в крыльях, хвосте.
  
  Ананьевские голуби
  Происхождение. Город Ананьев, Одесской области Украины. В самом начале двадцатого века жители города разводили эту породу.
  Предполагается общность ныне существующих "генеральских" 1840 -1850 гг., а также описанных в 1915 г. В середине прошлого века порода была на грани исчезновения. Усилиями местных селекционеров в настоящее время порода восстановлена и угроза исчезновения птицы не актуальна.
  Общее впечатление: Голуби средних размеров, массой до 400 г.
  Корпус: удлиненный, крылья выдвинуты вперед, расположены ниже хвоста. Сложение компактное. Отличная гонная порода. Отличается продолжительным летом и вертом, привязанностью к дому.
  Голова: округлая, с переходом лба в клюв без углов.
  Клюв: толстый у основания, средних размеров, крючкообразный, расположенный параллельно шее. Цвет белый, восковица узкая.
  Глаза: светлые, большие.
  Веки: телесного цвета, неширокие, плоские, соколообразными кольцами.
  Шея: средних размеров, толстая у основания, сужающаяся кверху, переходящая в затылок головы без углов. Между основанием клюва и шеей в области горла тонкая кожистая перепонка, особенно выделяющаяся у самок.
  Спина: узкая, средней величины, плавно переходящая с надхвостья в хвост.
  Грудь: узкая.
  Крылья: длинные, выступающие вперед, расположены ниже хвоста, зачастую касаясь пола.
  Хвост: длинный плоский, расширяющийся к концу и приподнят. Перья с широкими лезвиями в количестве 14 - 20 штук, жесткие.
  Цвет и рисунок: голуби одноцветные и цветноголовые. Расцветки те же, что и у конусных. Желтых и желтоголовых нет.
  Допустимые недостатки: Темный конец клюва у голубей с темным окрасом, красные пятна по корпусу у красноголовых, неширокое веко, разноглазость у цветных голубей, нечеткий окрас глаза -"скол". У самок вишневой, красноголовой, розовой масти сивина хвоста.
  Некоторые линии вишневых, красноголовых и розовых допускают красные прожилки на маховых белых перьях крыльев, перьях хвоста. Клестообразный клюв.
  Недопустимые недостатки: Гранная голова, красное или черное веко, оранжевые глаза, черный тонкий клюв, черные ноги, узкий хвост, крылья лежат на хвосте, перьевые украшения на ногах.
  
  Кишиневские уточки
  Разновидность одесских турманов, хотя и по экстерьеру и по размерам очень разнятся от первых. По мнению В.А.Полякова это восточный роллер, пришедший с турками в Бессарабию и очень удачно здесь акклиматизировавшийся. Подтверждение тому, фотографии и описания во всевозможных книгах по голубеводству. Летная и умная птица. Раньше это были прекрасные вертуны, но охотники почему-то не оценили лет - быстрый и в одиночку. Их начали паровать с николаевскими, курскими. Закончился верт и способность не становиться жертвой соколов.
  Остались приверженцы и старой птицы. Десятилетиями идет борьба мнений, новое побеждает, хотя очевидно, что это путь неверный. Турецкие корни подтверждает тот факт, что там подобная порода есть, их видел в Турции наш молдавский охотник Мацкевич Игорь Андреевич. Правда, там повышенные требования к масти. Тем не менее, у нас уточки многочисленны и тенденции к уменьшению поголовья нет.
  Кишиневские уточки считаются чисто молдавской породой голубей, относятся к высоколетным. Чистопородных уточек сейчас нелегко отыскать, из-за скрещивания с другими породами они потеряли свой характерный облик, но сохранили незаурядные летные качества. Первоначально уточки напоминали диких уличных голубей. Их отличительная особенность - перепонки между пальцами, отсюда и название породы. Окрас у уточек был темно-синий, черный, белый и рябой. Клюв удлиненный, тонкий, телесного цвета. Глаза темные маленькие, веки узкие.
  Благодаря перепонкам уточки на мгновение могли сесть на воду, напившись, они опять взлетали и поднимались ввысь. Продолжительность полета - до 18 ч. Летали голуби большими кругами, поднимались на значительную высоту и, как правило, кувыркались.
  Кишиневские уточки распространены во многих городах Молдовы и за пределами республики. У современных кишиневских уточек перепонки уже отсутствуют. Их скрещивали с одесскими турманами и, возможно, николаевскими.
  Размеры кишиневских уточек меньше средних.
  Тело: хорошо развито, имеют прекрасные аэродинамические характеристики.
  Крылья: лежат на хвосте.
  Хвост: узкий из 12-16 перьев.
  Ноги: короткие, красно-коричневого цвета.
  Голова: маленькая,
  Клюв: тонкий, удлиненный, прямой, телесного цвета.
  Восковицы: маленькие, белые.
  Глаза: белые - у темных и темные - у белых голубей.
  Веки: большие, широкие.
  Окраска: сизая, черная, рябая, белая. Встречаются темные с белым хвостом.
  Летают голуби стаями, большими кругами. Полет плавный, птицы быстро набирают высоту и подолгу парят в воздухе. Хорошо тренированные голуби остаются в полете на ночь. Уточки очень памятливы и способны вернуться домой с расстояния 100 км и более.
  
  Кишиневские горбоносые
  Если Бельцкие двухчубые короткоклювые турманы являются творческой вершиной селекционной работы с короткоклювыми турманами, Кишиневские горбоносые стали жемчужиной работы с длинноклювыми турманами. Точных данных о возникновении породы нет, тем не менее кишиневские горбоносые имеют много общего с одесскими турманами, ананьевскими и бердянскими горбоносыми, но изящнее по экстерьеру. Молдавские голубеводы очень много потрудились над удлинением корпуса и клюва. Разводят их сейчас в Кишиневе, Бендерах, Кагуле, Страшенах, Унгенах и других городах.
  По описаниям корпус у кишиневских горбоносых удлиненный, грудь широкая, крылья длинные и широкие, висят под хвостом. Хвост удлиненный, приподнят под углом 15-20№, имеет 16-18 широких перьев. Ноги короткие, красного цвета. Шея средней длины, гордая, переходит в изящную головку. Голова круглая, сухая. Клюв толстый, телесного цвета, с хорошо выраженной белой восковицей. Глаза большие, у голубей белого окраса - темные, у темных - белые. Веки большие, белого цвета.
  Очень красива окраска оперения. Эти птицы бывают черные, вишневые, белые, сизые, красно-рябые, черно-рябые, сизо-рябые, красноголовые, черноголовые и другие.
  Кормление кишиневских горбоносых осложнено из-за сильно загнутого клюва, и поэтому необходимо пользоваться специальными кормушками высотой и шириной до 50 мм. Необходимо следить, чтобы в них всегда был разнообразный корм. По этой же причине кишиневским горбоносым трудно выкармливать птенцов, обязательно нужны кормилки других пород.
  Очень красивы кишиневские горбоносые в полете. Они летят плавно, с большим размахом крыльев. Первое впечатление, что они тяжело взлетают. Но, набрав высоту, горбоносые подолгу парят в воздухе. Голуби летают большими стаями, в полете должны кувыркаться.
  Эта порода стала успешно формироваться только в послевоенные
  годы. В качестве исходного материала использовались смирненские и аккерманские голуби, одесские и румынские чунги. В определении стандарта кишиневских горбоносых значительную роль сыграл известный страшенский заводчик, принявший самое активное участие в восстановлении этой уникальной породы, ныне покойный, знакомый автору с шестидесятых, Федор Васильевич Мунтян.
  Голуби крупные, с умеренным темпераментом, длинноклювые.
  Окраска их оперения варьирует от светло-вишневой до черной; самая типичная - когда весь голубь светло-вишневый, а концы крыльев и хвост белые. Голова у горбоносых большая, округлой формы (полуокружность), лоб и затылок средней ширины. Глаза крупные, жемчужные, с нежными белыми веками, клюв длинный, у основания широкий, телесного цвета, расположен по касательной к голове и является как бы продолжением этой окружности. Нелишне повторно привести утверждение Н.Э.Юзефовича, что линия затылка, головы и клюва должна повторить подобие эллипса, образованного тупой частью куриного яйца.
  Крылья длинные, опущены ниже хвоста, но пола не касаются. Надхвостье слегка выпуклое. Хвост широкий, в нем у отдельных особей насчитывается от 16-ти до 22 - 24-ти перьев, приподнят на 15-20 градусов. У птицы в возбужденном состоянии хвост приподнимается выше, а в спокойном немного опущен.
  
  Бессарабский турман
  Происхождение: старинная бессарабская порода турманов, созданная в середине Х1Х века. Образовалась путем скрещивания местного бесчубого турмана с двухчубыми козырными "торкутами".
  Специфика породы: летно-декоративная.
  Ареал разведения: центр и юг Молдовы, Одесская обл., Украины.
  Распространение: центральные и южные районы республики Молдова (Кишинев, Басарабяска, Оргеев) и за рубежом.
  Летные качества: порода относится к летно-декоративным турманам с хорошим вертом (порой до земли).
  Голова: средней величины, слегка округленная, с двумя чубами (также могут быть носочубые или бесчубые). Передний чуб в виде "топорика", задний-в виде широкой короны.
  Лоб6 плоский, широкий, слегка вытянут вверх. Затылок длинный, красиво изогнут. Макушка слегка приплюснута.
  Глаза: большие, светлые (у белых особей-коричнево-черные).
  Веко широкое нежное, желто-белого цвета.
  Клюв: средних размеров, светлый, слегка изогнут вниз, толстый. Ноздри хорошо развиты, словно припудренные белым.
  Шея: средняя, относительно тонкая, слегка изогнута назад.
  Крылья: среднии, прямые, опушены ниже хвоста , не касаясь земли.
  Хвост: широкий, плоский, длинный, приподнят под углом. Количество перьев 14-16.
  Ноги: короткие, без перьевых украшений, розово-красного цвета.
  Цвет и рисунок: одноцветные (желтые, красные, белые, черные), двухцветные (пегие, пестрые, цветная голова, голова-хвост цветные, цицари и многоцветные (мраморные, мозаичные). Цвета должны быть насыщенными.
  Грубые недостатки: темный клюв, желтые глаза, красное веко, украшения на ногах, тонкий клюв.
  тело: голубь тонкого телосложения, со средним телом, на коротких ногах, с широким и приподнятым хвостом и выслыми крыльями.
  Голова: средняя, шаровидная, лоб круглый, высокий и широкий.
  Чубы: Передний топориком, задний от уха до уха, книзу до крыльев спускается гривой.
  Глаза: большие, ярко выраженные, с белой радужкой. Ресницы двойные или слегка вздутые, но гладкие, цветные тройки.
  Клюв: короткий, конический, толстый и широкий, белый, сомкнутый. Носовые вздутия хорошо развиты, пудра с белым.
  Шея: длинная, относительно тонкая, слегка выгнутая назад.
  Крылья: вислые, длинные, слегка изогнутые, опущенные.
  Хвост: длинный, часто веерообразный, широкий, плоский, с узким и приподнятым надхвостьем, с уровнем пола образует угол 30-35 градусов. Перья в количестве 14-18.
  Ноги: короткие, необутые. Коготки цвета кости.
  Оперение: короткое, толстое, плотно прилегающее к телу, окраска корпуса белая, крылья окрашены в синий, серебристый, жареный кофе, черный, красный, бледно-палевый.
  Недопустимые недостатки: Тонкий клюв, неправильные чубы, черная приплюснутая узкая голова, длинные ноги, узкий черный хвост, красные глаза, красноватые ресницы.
  
  Бессарабский двухчубый бокатый турман
  (Бессарабский двухчубый, Кишинёвский двухчубый, староказацкий двухчубый бокатый турман)
  Происхождение: Староказацкие турманы - очень старая бессарабская порода, когда-то была распространена по всему Буджаку (степная часть Бессарабии). Название "староказацкие" появилось недавно, раньше их называли вертунами, падунами. Староказачье - это село в Белгород-Днестровском районе Одесской области, почти граничащий с Молдавией, основанное по разным данным то ли в 1807, то ли в 1824 году. Староказачье было одной из станиц Усть-Дунаевского казачества. Порода бокатых пришла с казаками, которые вернулись с Задунавья.
  За последнее время охота на них в Молдавии упала, и порода стала выводиться, хотя есть ещё старики - охотники, которые держат её в чистоте крови. По мнению старых любителей, красивей и лучше двухчубого голубя нет ни одной породы, так как он удовлетворяет как любителей лёта, так и любителей красоты и изящества в голубе. Может быть может, незнакомые с этой красивой птицей, познакомившись с её качествами, станут разводить её и не дадут погибнуть этой красивой породе. Хотя надо сказать, что достать теперь хорошую птицу очень трудно, и стоит она больших денег. В Молдове в настоящее время восстановлением бокатых с успехом занимаются М.Ботошану и Н.Лука.
  Общее впечатление: Голубь средней величины, отличается согнутой спинкой и широким хвостом, который голубь несет над крыльями. Относится к группе восточных турманов. От ближайших родственных пород (восточный, дебреценский, персидский...) отличается посадкой хвоста, оперенностью ног, украшениями головы и размерами клюва.
  Внутри породы различают два типа.
  Признаки породности.
  Голова: Чуть округлая, гладкая, вытянутая, с немного широким и высоким лбом, без бугров и плешивы, линия ее от кончика клюва и до затылка образует кривую.
  Глаза: Жемчужные, часто с расширенными кровеносными сосудами, у белых разрешены темные, но предпочитается жемчужные, зрачки очень маленькие.
  Веко: Окологлазные кольца простые, гладкие, бледные, желтовато-белые, немного розовые.
  Клюв: Средней длины, у основании сильный, загнутый на конце, светлый, чистого цвета, у светлых - розовый, с малой иглой (в черной, синей масти).
  Надклювье: Гладкое, не развитое, беловатое с пудрой.
  Шея: Горло хорошо выкроено, шея средней длины и толщины, широкая, сильная у груди и суживающаяся у головы.
  Грудь: Хорошо развита, широкую, при напряженной стойке голубя выступает.
  Спина: Широкая, образует со слегка приподнятым хвостом изогнутую линию.
  Крылья: Длинные, хорошо прижатые к телу, свободно спущены под хвост, но не касаются земли.
  Хвост: Длинный, широкий, состоит из 14-18 широких перьев, удерживается ровно, с расширением у конца, немного приподнят.
  Ноги: Средней длины, плюсны и пальцы темно-красные. Когти всегда розоватые.
  Оперение: Широкое, особенно на крыльях и хвосте, хорошо прилегающее, гладкое.
  Стойка: Средний голубь, грудь широкая, хребет короткий, параллельный земли, немножко прогнутый, сзади широкий, брюхо также широкое и ровное.
  Масть и рисунок: Цвет оперения не является важным элементом, при судействе обращается внимание на чистоту цвета, на правильность разложения цветных перьев (симметрия...), на блеск и хорошую кондицию.
  Допустимые недостатки: Узкая грудь, немного узкий и короткий хвост.
  Условно допустимые недостатки: Темный клюв, меньше 14 перьев в хвосте, сильно кровавые глаза, очень короткое тело и хвост, узкие перья хвоста и крыльев.
  Недопустимые недостатки: Слабая, кривая стойка, крылья на хвосте, ломанное оперение, у цветных - не жемчужные глаза.
  Порядок оценки: Фигура - голова - глаза - крылья - хвост - цвет и рисунок - ноги и общий вид.
  Отличия первого типа:
  1) короче корпус и меньше длина хвоста;
  2) немного выше на ногах;
  3) более округлая голова;
  4) короче и тупее клюв (незначительно);
  5) шире перья крыльев и хвоста;
  6) короче крылья.
   Отличия второго типа:
  1) удлиненный или длинный корпус;
  2) низкие на ногах;
  3) сухая, более вытянутая голова;
  4) тоньше и несколько длиннее клюв;
  5) как правило, редкие, узкие и длинные перья хвоста;
  6) длинные, пропорциональные корпусу крылья;
  7) часто имеются украшения на голове.
  Итак, двухчубый голубь должен иметь совершенно круглую маленькую головку, высокий и широкий лоб, средней длины белый, погнутый книзу клюв, глаза должны быть большие, совершенно белого цвета, с большими двойными желтоватыми веками. Голова украшена двумя чубами: передний - веерообразный, на носу, но не должен быть приплюснутый, как многие утверждают; задний - коронкой располагается от одного уха до другого. Туловище маленькое, с тоненькой длинной шеей. Хвост широкий, совершенно плоский и приподнят вверх. В хвосте от 12 до 18 перьев. Крылья опущены вниз под хвост и должны слегка волочится по земле. Ножки маленькие, низенькие, бледно-розового цвета.
  Оперение белого, только на плеках (плечах) вишнёвое, синее, серое или черное пятно; встречаются экземпляры и совершенно белого цвета, а также с серыми хвостами, что за недостаток не считается, а на остальных местах туловища никаких пятен не полагается и экземпляры, имеющие таковые пятна, бракуются. Отличительным признаком этой породы служит продолжительный лёт и вёрт; бывают экземпляры, которые крутят на 80 -100 метров столба вниз и притом двумя или тремя способами, но большею частью двухчубые крутят в кольцо.
  
  Аккерман
  Происхождение: Порода аккерманских голубей, по данным В.Г.Черноморченко (2009) сформировалась в самом начале ХХ века в результате скрещивания бессарабских двухчубых турманов и кишиневского тупатого турмана. Название получила от города Аккерман ныне г. Белгород-Днестровск.
  Общее впечатление: Аккерман относится к декоративным породам, имеет гордую изящную осанку с опущенными ниже хвоста крыльями, широким длинным хвостом, коротким толстым клювом и большими глазами
  Голова: небольшая, гранная (но не сухая), с широким и высоким лбом, украшенная двумя чубами: передний-в виде "топорика", задний-в виде короны от уха до уха глаза: светлые (жемчужно-белого цвета), у белых особей темные (коричнево-черные). Веко широкое, нежное в 2-3 кольца телесного цвета с голубым или желтым отливом.
  Клюв: короткий (до 12 мм), толстый, широкий у основания телесного цвета. Линия клюва совпадает с линией лба. Чавка широкая.
  Восковица развита хорошо, мучнистого цвета.
  Шея: средней величины, в возбужденном состоянии с небольшим подтрясом.
  Грудь: широкая, округлая.крылья: длинные, узкие, концы опущены ниже хвоста не касаясь пола.
  Спина: широкая в плечах, короткая, резко переходящая в хвост
  Хвост: длинный, широкий, плоский, состоит из 16-18 перьев и поднят вверх на 30-45 градусов.
  Ноги: короткие, неоперенные, красно-рубинового цвета. Когти - светлые.
  Цвет и рисунок: в основном одноцветные - красные, (жарые), желтые, лимонные, черные (цвет смолы), кофейные, белые. Двухцветные- цветноголовые. голова-хвост цветные, плюс на шитках цветные перья.
  Трехцветные: мраморные (светлые и тёмные тона). Цвет перьев насыщенный и яркий.
  Недопустимые недостатки: вытянутая голова, тонкий и черный клюв, узкое и красное веко, желтые или красные глаза, короткий, узкий или трубяший хвост, оперенные ноги, темные глаза (кроме белых) , узкий задний чуб.
  
  Кишинёвский тупатый
  Синоним: Кишиневский турман, лупач
  Несомненной гордостью Молдавских голубеводов является старинная бессарабская порода - Кишинёвские тупатые. Печатного подтверждения о происхождении породы нет. По свидетельству В.А.Полякова, ему довелось беседовать со старейшим кишиневским охотником Орнштейном И.А. Увидев у В.А.Полякова в питомнике тупатых сказал, что подобных голубей он видел на выставке, посвященной приезду императора Николая II в Кишинёв. Это был период между 1905-1910 гг. Во всяком случае, в начале прошлого века порода уже была.
  Много разговоров среди старых охотников было о том, что у данной породы турецкие корни. Более чем вероятно: Молдавия (Бессарабия) была 300 лет под турецким игом.
  Представляют познавательный интерес воспоминания старого Лазаря, жившего в конце шестидесятых в Кишиневе по улице Павлова сразу за Ильинским базаром. Недалеко располагался единственный в республике гвоздильный завод. Старик был известным заводчиком и ценителем Кишиневских тупатых лупачей. Взгромоздив на чердак под красной черепичной крышей свои семь пудов, восьмидесятилетний Лазарь подолгу рассказывал историю старинных пород бессарабских голубей. Старый заводчик говорил:
  - До революции Кишиневские голубеводы называли тупатых лупачей - Султанскими голубями.
  В Болгарии есть порода, голуби которой похожи на Кишинёвских тупатых. И.Г. Черногоров рассказывал, что, будучи ребёнком, слышал, в свою очередь, от таких же стариков, что первоосновой Кишинёвских тупатых были голуби под названием "Елисаветградские" (ныне Кировоград). Анализируя и сопоставляя, можно считать, что у Кишинёвских тупатых очень много признаков присущих русским породам, в частности - Смоленским грачам. В 50-х годах российские голубеводы часто приобретали в Кишинёве "тупатых". Те годы были " ренессансом" советского голубеводства.
  Внешний вид: средней величины, с коротким толстым клювом красиво очерченный, с гранной головой и широкими светлыми веками. Широкий плоский хвост, небольшие неоперенные ноги, короткое туловище, гордая осанка создает впечатление изящества и красоты.
  Голова: небольшая, гранная (но не сухая), с широким и высоким лбом.
  Глаза: средней величины жемчужно - белого
  цвета с темным зрачком, большие плоские веки состоящие из 2-3 окологлазных колец телесного цвета с голубым или желтым отливом (в зависимости от масти голубя).
  Клюв: короткий, толстый, тупой, широкий. телесного цвета. Линия клюва совпадает с линией лба. У некоторых линий голубей клюв может быть "вставленным". Восковица развитая, мучнистого цвета.
  Шея: средней величины, тонкая (у самок), в возбужденном состоянии с небольшим подтрясом.
  Грудь: средней величины, округлая.
  Крылья: длинные, узкие, концы опущены ниже хвоста, касаются пола и вынесены вперед по отношению к корпусу. Концы крыльев на одном уровне с концом хвоста.
  Спина: короткая, широкая, ровная, чем короче, тем лучше.
  Хвост: длинный, равен величине корпуса, плоский. Расширен от подушки надхвостья. состоит из 14-18 широких рулевых перьев приподнят относительно линии спины в пределах 10-15 градуса.
  Ноги: короткие, неоперенные, красные. Когти светлые.
  Цвет и рисунок: в основном одноцветные, красные, желтые, лимонные, черные, сизые, палевые, кофейные,
  бархатные (неярко-сизое оперение, с темно-сизым хвостом и черной лентой на конце). Весьма редки белые. Мозаичные (желтое и красное оперение на белом фоне), цыцари (черное мелкое оперение на белом фоне). Цвета яркие, насыщенные с бриллиантовым отливом.
  Допустимые недостатки: небольшая сивина на кончике клюва у голубей черного и цыцаринного окраска, удлиненный клюв у молодых голубей, неширокий хвост. Черные глаза у белых голубей.
  Недопустимые недостатки: вытянутая длинная голова, длинный, тонкий и черный клюв, низкий и узкий лоб, неразвитые и узкие или красные веки. Черные, желтые или красные глаза, короткий и узкий хвост, наличие чубов бантов. Оперенные ноги. Для насиживания и кормления птенцов у некоторых голубей необходимы кормачи.
  
  Бельцкие турманы
  Синоним: Бельцкий двухчубый и носочубый турман
   История появления бельцких двучубых уходит в далекое прошлое. Многие знатоки этих голубей утверждают, что во времена турецкого ига в Молдавию они были завезены турками, другие утверждают, что эти птицы имеют более древнее происхождение. Как бы там ни было, но бельцкие двухчубые аналогов себе не имеют.
  Голуби больше всего распространены на севере Молдовы, ими занимаются любители городов Бельцы, Единцы, Дрокия, Дондюшаны, Фынтына Албэ.
  Порода получила свое название от города Бельцы по той простой причине, что в г. Бельцы был большой птичий рынок, и эта порода была там часто представлена.
  По описаниям середины прошлого века эти птицы меньше средних размеров, с сильно развитой грудью, крылья лежат на хвосте, хвост узкий из 12 перьев, ноги короткие, красные, встречаются лохмоногие особи. Голова маленькая с резкими гранями, напоминает по форме куб, глаза большие, темные, у темных особей глаза белые. Веки большие, складчатые. Клюв очень маленький и широкий. У элитных голубей клюв напоминает зернышки пшеницы. Восковица белая.
  Над клювом расположен передний чуб в виде розетки, прикрывает клюв, а иногда и часть глаз. На затылке расположен чуб в виде хохолка. В шестидесятые ценились Бельцкие с задним чубом в виде короны от уха до уха. Встречаются голуби и без заднего чуба. Их называют носочубыми. Оперение бывает разных расцветок: белое, черное, красное, желтое, пестрое.
  Голубеводы путем скрещивания бельцких двучубых с черно-пегими орловскими короткоклювыми турманами получают чернопегих с двумя чубами. Любители до сих пор вспоминают чернопегих двухчубых Бельцких голубей Мошанского заводчика С.В.Пономаря, полученных от скрещивания белых и черных двухчубых голубок с чернопегими заднечубыми орловскими турманами. В шестидесятые годы прошлого столетия этой породой заинтересовались голубеводы Узбекистана. За голубок они платили баснословные суммы. Бельцких голубок, для придания изящности узбекским породам, таштекнтские любители скрещивали с самцами своих местных пород.
  Несколько слов о генофонде этих уникальных голубей, ярких представителей пород короткоклювых бессарабских турманов. Эту старинную молдавскую породу любят и предпочитают водить, в основном на севере Молдавии.
  В Молдавии в древности ее разводили и любили в большинстве липоване, потомки староверов, бежавших от церковных и светских петровских реформ. По мнению В.А.Полякова, состояние породы таково, что после определенной грани его можно считать критическим. Но я не стал бы это столь категорично утверждать, несмотря на то, что эта линия, как порода, без человека не выживет. Порода немногочисленна, хотя есть и множатся любители в Кишиневе, Бендерах и в Тирасполе.
  По настоящему, ренессанс этой породы был положен Николаем Эммануиловичем Юзефовичем и его братом Сергеем. Дядя Коля успешно приливал Бельцким двухчубым кровь потомков Московского серого, плевенского, орловских черно-пегих и турманов-бородунов. Его расстраивали бездумные эксперименты, засоряющие старинную бессарабскую породу уникальных двухчубых голубей признаками, далекими от стандарта и биологической целесообразности.
  Неоправданны попытки лучшие экземпляры Бельцких скрещивать с венскими турманами. В погоне за более широкими веками, голова теряла характерную для Бельцких форму, гнутый с широкой чавкой клюв становился узким и выходил уже, как говорят голубеводы, горизонтально вставленным прямо на лбу. Терял свой природный рисунок розетки передний чуб. В результате такого скрещивания, крылья стали опираться на хвост. Стойка стала более пологой. Это уже не Бельцкие! ...
  Н.Э.Юзефович нервничал: - Портят, неграмотные, породу на века. Ведь эта птица будет расходиться по всему миру, множиться. И в будущем могут не узнать, в чем отличие бельцкого от узбекских. - горячился селекционер и продолжал: - Приливать кровь надо только от русских короткоклювых турманов. Еще может подойти болгарский плевенский ...
  Скрещивание с самыми близкими по породным признакам с ташкентскими, огрубляли изящную древнюю бессарабскую породу, не говоря о том, что чубы, особенно передний, теряли характерный вид идеальной розетки. Вставали топориком. То же самое происходило при прилитии крови от балтийских и львовских заднечубых. Утолщалась, становилась короче и теряла сказочный изгиб шея ...
  Методику Юзефовича продолжает и совершенствует его ученик, талантливый голубевод из села Фынтына Албэ Единецкого района Вячеслав (Славик) Черня. Он успешно приливает Бельцким голубям кровь белых орловских и тульских жуков. По соответствию стандарту и изяществу экстерьера его бельцкие не имеют равных. Под крылом Славика выросли и стали талантливыми селекционерами Куконештские братья Чайковские - Дима и Андрей.
  Стандарт:
  Внешний вид: - Бельцкие относятся к мелким короткоклювым голубям с большими выпуклыми глазами и широкими веками,
  Ноги средней величины как неоперенные, так и слабо оперенные в виде чулок и сапожек. Сильно оперенная, лохматая на ногах птица свидетельствует о наличии признаков Узбекских двухчубых турманов.
  Голова: небольшая, гранная с широким и высоким лбом, украшенная одним или двумя чубами: передний в виде розетки, полностью закрывающий клюв, задний в виде короны от уха до уха.
  Глаза: большие, выпуклые, светлые с черным зрачком. У белых голубей глаза черные. Веки - широкие, нежные телесного цвета с кольцами.
  Клюв: короткий, толстый, широкий у основания, с погибом вниз, телесного цвета. Ноздри развитые.
  Шея: средней величины, пропорциональна общей величины голубя.
  Грудь: средней величины, округлая. Спина: широкая, ровная, плавно переходящая в хвост.
  Крылья: плотно сомкнутые, концы лежат на хвосте. Хвост: средней величины, пропорциональный размеру голубя, узкий (12-14 перьев).
  Цвет и рисунок: голуби одноцветные, насыщенного цвета - черные, красные, желтые, лимонные, кофейные (палевые), белые, а также рябые всех расцветок.
  Допустимые недостатки: небольшая сивина на кончике клюва, разноглазость, блеклый цвет, белые перья в одноцветном голубе, собранный передний чуб, наличие ястребиных перьев.
  Недопустимые недостатки: вытянутая голова, длинный и черный клюв, красные и мелкие веки, оранжевые глаза, узкий или скошенный задний чуб, черные ногти, трубящий хвост и сильно вислые крылья. В прошлом бельцкие двухчубые летали очень хорошо и кувыркались в полете. В настоящее время элитные голуби утратили летные качества, став вольерной птицей. Для насиживания и кормления птенцов этих голубей необходимы кормилки.
  Автор убежден, что Бельцкие - это венец творения селекционеров! Только в погоне за миниатюрностью и изяществом птицы утрачена биологическая целесообразность породных признаков. Начнем с главного признака, определяющего живучесть породы. Это способность к полноценному выкармливанию птенцов. Целенаправленная селекция с целью получения более короткого и изящного клюва привела к тому, что голуби Бельцкой породы с трудом и редко выкармливают одного птенца "до вылете". В шестидесятые, т.е. полвека назад голуби Бельцкой породы "вытягивали" двух птенцов. Использование кормачей, по мнению автора, на генетическом уровне ухудшает способность к выкармливанию.
  Что касается экстерьера Бельцких двухчубых, то стандарт предусматривает плотно сомкнутые крылья, концы которых лежат на хвосте. Автор помнит птицу этой породы в шестидесятые - семидесятые, когда эта птица, наряду со средне-клювыми турманами летала. Старые знатоки предпочитали Бельцкого турмана с коротким, но толстым у основания клювом, широкой чавкой и на низких ногах, с чуть завислыми, длиной в обрез с хвостом, крыльями.
  Второе - это способность к полету. Автор помнит полет Бельцких двухчубых времен своего детства, шестидесятых и семидесятых годов. Тогда эти короткоклювые турманы летали феноменально. Поднятые разом со среднеклювыми староказацкими, бокатыми и торкутами, короткоклювые не отставали в полете, часами не опускались на крыши голубятен и сараев. Поднявшись в стае, Бельцкие короткоклювые в полете разделялись. Каждая птица летала сама по себе. Полет их стремительный, с фигурами "высшего пилотажа", переходящий в порхание.
  Голуби в те годы вертели. Верт их был оригинальным, нестандартным, больше индивидуальным. Одни птицы перед кувырканием тормозили, ставя крыло почти вертикально. Другие вертели на скорости, как говорили старые охотники, шли в кат. Могли на скорости катать через голову, крыло, хвост. Предсказать начало верта было сложно.
  Бельцкие двучухчубные раньше относились к группе летных короткоклювых турманов. Сейчас Бельцкие двухчубые коммерческим интересом и стараниями голубеводов превратились больше в птицу вольерного содержания. В настоящее время автор склонен относить породу Бельцких ближе к летно - декоративным.
  
  И, наконец, о наболевшем. Автор выражает свое несогласие с ажиотажем в среде любителей голубей в части культивирования отдельных, чрезмерно выраженных породных черт, негативно влияющих на физическое развитие, летные качества птицы, способность самостоятельно клевать зерно "с пола", насиживать яйца и выкармливать птенцов.
  По глубокому убеждению автора, породные признаки голубей должны нести в себе нагрузку не столько вычурных, утрированно-нежных отличительных черт экстерьера, сколько, при сохранении наработанных веками характерных признаков, их биологической целесообразности. В турманах, как говорили старые знатоки пород, всегда должен быть "огонек". В равной степени это касается ухаживания, отстаивания интересов своего гнезда, выкармливания птенцов и летных качеств. Это одинаково относится к Кишиневским горбоносым, тупатым лупачам, Бельцким короткоклювым двухчубым и к другим голубям. В противном случае такие породы и их линии обречены на вырождение до полного исчезновения.
  
  12 10 20 г.
  
  
  
  Эпилог
  
  Итак, позади четвертая книга. Последняя ... Не потому, что она последующая после третьей. В свое время последней стали вторая, третья. Сейчас четвертая ... Последняя потому, что пятой не будет. Так я решил. Но об этом в конце ...
  Далеко не самый строгий литературный критик найдет в моих рассказах, в каждой книге массу недостатков. Безусловно, мои повести и рассказы, по выражению поэта Гарри Мукомилова, изобилуют явными композиционными просчетами, чрезмерным увлечением деталями, нехваткой живых диалогов, преимущественно повествовательным стилем изложения и еще целым рядом других просчетов. Согласен, но ... Неоднократные попытки привести написанное к соответствию с элементарными правилами написания литературного произведения безуспешны. Мой первобытный экспромт, по мнению моих домашних, кажется более удачным. Вычитанные и правленные варианты текста выхолащиваются, теряют свою самобытность, перестает быть моими. Вероятно поэтому мой младший Женя предпочитает читать написанное мной в черновиках и первом варианте. По его убеждению, не редактированный вариант моего рассказа кажется более сочным, читается легче, доступнее, и пахнет, по его выражению, мной.
  Я никогда не достигну уровня К.Паустовского, И.Друцэ, В.Пикуля, В.Гиляровского, Ги де Мопассана и сотен других писателей. Я даже писателем себя не считаю. Я обыкновенный сочинитель, рассказчик. Некоторые читатели, особенно знающие меня с детства, читают мои книги с карандашом в руке, отмечая на полях и в тетрадке спорные моменты.
  Мой давний приятель и, не постесняюсь признаться, во многом учитель, талантливый поэт Гарри Мукомилов как-то написал:
  - Я принят в члены Союза писателей России. Хочу, чтобы воскресла моя учительница русского языка и литературы Раиса Степановна Лебедева. Она была бы рада моим успехам и гордилась бы мной. Это придало бы ей сил прожить еще много лет!
  Год назад я стал членом Союза русских писателей Молдовы им. А.С.Пушкина. Моей учительницей русского языка и литературы была, светлой памяти, педагог от бога, Варвара Ивановна Цыганкова. О ней я пишу в послесловии моего первого сборника. Я тоже хотел бы видеть Варвару Ивановну живой. А попросить ее оценить, написанное мной? Не знаю ... У моей учительницы было слабое сердце ...
  Я счастлив, что по признанию многих моих читателей, друзей, знающих меня с детства, с школьных лет, мои сочинения чаще читаются залпом. Литературное произведение читается "на одном дыхании", если оно завладело вниманием читающего. Мне всегда этого хотелось. Вопрос: как у меня это получается? Сам не знаю. Книга, полагаю, читается залпом по нескольким причинам. Вероятно, читателю не скучно читать. Возможно, поднимаемые вопросы не сложны, не требуют глубокого осмысления и самокопания. Легко читается детектив ... Но в моих рассказах нет загадки, раскрываемой тайны, мало интриги. Часто одно название рассказа дает ответ на основной вопрос. Скорее всего, мои рассказы читаются относительно легко, оттого, что описанные события, переданные ощущения близки моим читателям и одинаково характерны для разных поколений. Один из моих читателей в комментарии к "Куболте" несколько лет назад писал : - Где Дон, а где безвестная Куболта? Где Раздорская, а где Елизаветовка? А детство у сельской детворы всегда и всюду одинаково ...
  Я писал, как писалось. Писал обо всем, не задумываясь о тематике разделов. Мои произведения стали группироваться в тематические разделы позже, лишь после того, как ко мне пришло нечаянное озарение, что разделение по тематикам уже произошло само собой, стихийно, чаще неосознанно. Это рассказы взрослых о минувшей войне, о моем дошкольном детстве, о школе, об истории моего села и моих земляках. Собаки, голуби, нутрии, лошади, козы, коты, даже мыши и лягушки ... Я с детства бредил братьями нашими меньшими. Куры, кролики и корова не в счет. Но случилось так, что написал обо всех.
  Потом сама собой выделилась извечно актуальная тема о рыбацкой страсти, которой "грешат" все нормальные мальчишки. Рыбная ловля - сублимация одного из древнейших инстинктов мужской половины человечества - охоты: добыча пропитания и шкур для жилища и одежды.
  Вечно актуальный и так же вечно неразрешимый вопрос о взаимодействии разнополых представителей венца природы - человеческого рода. С какой стороны культуры, религии, традиций, морали и закона не рассматривались бы эти вопросы, бессознательный мотив взаимоотношений полов единственный: инстинкт продления рода. Так исподволь родился "Молдавский Декамерон".
  При алкоголизме динамика внутреннего конфликта личности, за редким исключением, идет в одном, известном направлении. В каждом из пятнадцати произведений с различными сценариями развития этого пагубного пристрастия к алкогольному зелью, стереотипным логическим финалом является трагедия конкретной личности, а то и целых семей.
  Ничтожна надежда, что, осилив, противоалкогольный сборник историй, во что верится с трудом, закоренелый, опустившийся алкоголик бросит пить и вернется к обычной жизни трезвого человека. Надеюсь на успех у прочитавших, еще плавающих между поверхностью зелья и дном стакана. Но основная надежда, поддерживающая мои творческие усилия, зиждется на том, что трезвомыслящие люди, прочитав истории о падении в преисподнюю алкоголизма, сделают вывод сами, расскажут о прочитанном детям, дадут добрый совет родным, соседям и просто знакомым. Последует рекомендация почитать мои рассказы лично.
  Сборник историй "Дорога на дно стакана" способен служить хрестоматией литературных ситуативных примеров, особенностей различных вариантов течения алкоголизма и версий личностной деградации алкоголика. Чтение сборника можно рассматривать как вспомогательное пособие для психогенного воздействия на пациента методом эмоционально-стрессовой либропсихотерапии. Этот метод психотерапии предусматривает чтение больными специально подобранных тематических художественных произведений.
  Алкоголизм поражает все социальные слои общества. В повести "Осколок" настоящего сборника я попытался, на примере собирательного образа моего героя, показать моральное, духовное и физическое падение в преисподнюю алкогольного безумия людей, достигших значительных высот в социальной сфере и науке. Как минимум, шесть моих искушенных читателей склонны считать "Осколок" моей самой яркой повестью. Давний приятель, закончивший в свое время факультет литературоведения, заслуженный работник культуры, пожалуй, самый взыскательный мой читатель и судья, спустя неделю после прочтения, написал:
  - Текст повести нуждается в литературном редактировании. Однако, глубина социальной проблематики, актуальность и новизна освещения темы не вызывает сомнений. Характер сюжета и правдивость изложения по Станиславскому: - Верю! Нравственная и гуманистическая направленность, эстетические ориентиры и бескомпромиссное обнажение общечеловеческих пороков. Удивительное знание и грамотное изложение динамики клиники алкогольной зависимости у людей с врожденной (непереносимостью) алкоголя. Впечатляет сила выражения чувств и мыслей автора и героев. Психологически верное описание жестикуляции, мимики, взгляда ... Сдержанная, часто скрытая ирония. Так держать!
  По окончании моей последней повести "Осколок" память вытолкнула на поверхность сознания, приписываемое Г. Потемкину, и, оспариваемое более двух столетий, обращение к Д. Фонвизину. На правах поговорки фраза стала крылатым выражением, одной из жемчужин русской фразеологии: - "умри теперь, Денис, или больше ничего уже не пиши!" Через полвека Михаил Иванович Глинка добавил пояснение: - "Не пиши более, Денис! "Недоросль" тебя увенчал!"
  Я не претендую на всеобщее признание, венчание лаврами. В написанном мной не те масштабы, не то мастерство, не та глубина художественного поиска. Но ... Уверен: "Осколок" - мой личный "Недоросль", мой Эверест. Через себя не перепрыгнешь ... А умирать не собираюсь. Пока, по крайней мере ... Лучше, чем написал, уже не напишу! А потому, больше не буду! ...
  
  Декабрь 2020 г. С любовью к Вам ...
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"