(Из этических соображений имя и фамилия главного "героя" изменены)
Всего навсего учитель
Поздней слякотной осенью, переговорив с кем-то по телефону, директор школы на большой перемене объявил:
- Сегодня расширенный сельский актив. Быть всем без исключения. На обсуждении важные вопросы: об электрификации села, школы, уличного освещения и очередности подключения домов сельчан!
Должен был ранее сказать, что в Мошанах, как в уже минувшие пятидесятые в Елизаветовке, колхозная электростанция работала только в темное время суток. Днем электрообеспечение прекращалось. За зданием сельского совета тарахтел, питавший сельский радиоузел, небольшой дизель. В школе, я уже говорил, вначале был одноцилиндровый, с динамо-машиной от кинопередвижки, мотор.
В назначенное время вся школа в полном составе была в большой, заполненной до отказа, комнате правления колхоза, в которой предстояло провести актив. Собрание актива открыл председатель сельского совета Парфений Иванович Бакалым. Вопрос был поставлен кратко. Речь шла только об очередности электрификации частных домов колхозников.
Я сразу сравнил Мошаны с моим селом. Елизаветовка - единственная, почти прямая улица. В Мошанах десятки улиц, закоулков и тупиков. Это проект, поквартальная и годовая сметы, в которых я тогда ничего не смыслил. Зато сразу стало очевидным, что каждый специалист, бригадиры, остальное колхозное начальство и кумовья стремятся проложить будущие электролинии так, чтобы, в первую очередь, были электрифицированы их дома. Себя они не упоминали. Вспомнили о соседках-доярках, вдовах погибших на войне, родителях военнослужащих, инвалидах, многодетных...
Стык улиц, неподалеку от которого жили учитель физики Петр Кириллович Чебан и его жена, преподаватель русского языка и литературы, Зинаида Васильевна, оказалался обойденным вниманием колхозных активистов. Попросил слова Петр Кириллович:
- Я не имею ничего против доярок, инвалидов и колхозных специалистов. Я вообще не против кого-либо. Прошу принять внимание электрификацию домов учителей и моего дома в частности.
- А зачем вам свет, Петр Кириллович? - задал вопрос активист, отвечающий в сельсовете за призыв в ряды вооруженных сил, Федор Репняк.
- Если вы считаете, что мне электричество в доме не нужно, пусть будет по вашему! Но вот, Зинаида Васильевна, - указал Петр Кириллович на жену, - она ежедневно проверяет около сотни тетрадей, в том числе и ваших детей.
- Ну и что? Как проверяла, так и будет проверять!
- Но вы себе запланировали линию в первую очередь! - не сдавался Петр Кириллович.
- Но я начальник ВУС (военно-учетная стол). Меня могут поднять по плану молиби- ... Тьфу! Мобилизации внезапно и в любое время.
- Федя! Ты забыл, сколько я тебя учил в Ликбезе? - это был голос математика Ивана Ивановича Порядина, в прошлом боевого капитана-артиллериста. - В личных делах призывников ты до сих пор путаешь справа налево и наоборот буквы "Я" и "Ю"!
- На твоем месте мог быть и я! Мне предлагали! - сказал Иван Иванович Куксин, учитель физкультуры, в прошлом офицер-пехотинец.
- Для этого надо вступить в партию, товарищ Куксин! А так, кто вы такой? Всего навсего учитель!
В зале замолчали. Когда мы, держась за колья заборов и обходя лужи жидкой грязи, шли в темноте домой, Петр Кириллович сказал:
- Кажется, еще никогда в жизни не чувствовал себя так скверно ...
- Хам наплевал в душу всем! ... - это был голос Порядина.
Голос Америки
В ноябре из Кишинева привезли комплекты наглядных пособий по всем предметам, химические реактивы, двухцилиндровый бензиновый мотор с электродинамой, радиоузел, состоящий из вседиапазонного радиоприемника "Казахстан" и мощного усилителя. Радиоузел с проигрывателем, приемник, магнитофон и щит управления я смонтировал у себя в кабинете, чтобы не отрываясь, я мог подключить к сети любой класс. Это было особенно удобно для учителей иностранного языка и пения.
С появлением вседиапазонного радиоприемника я и мой кабинет стали намного востребованнее у мужской части педагогического коллектива. Ко мне, чаще по вечерам, приходили послушать передачи "Голоса Америки" и "Свободы". Особое пристрастие к "Голосу" питал учитель истории Емил Петрович Гыцу. Они с Петром Кирилловичем часто засиживались у меня допоздна, слушая и обсуждая сообщения "Голосов".
Однажды, когда мы слушали радио, внезапно прекратилась подача электроэнергии с колхозной электростанции. Мы зажгли спичку и посмотрели на часы. Было без двадцати двенадцать. По расписанию подачу электроэнергии прекращали в двенадцать ночи. Посидев еще минут десять и, поняв, что света нам сегодня уже не видать, мы разошлись.
Утром перед уроком учительница французского языка Тамара Петровна попросила поставить ей пластинку с определенной темой. Включив тумблер усилителя и подключив переключателем ее класс, я поставил пластинку и попросил Тамару Петровну включить проигрыватель, как только я подам ток от школьной электростанции. Оставив ей запасной ключ, попросил закрыть кабинет.
Движок запустил, что называется, с ходу. Решил подождать, пусть слегка прогреется. Установил рабочие режимы. По показаниям приборов на щитке наблюдал за нагрузкой. Вот стрелка амперметра качнулась вправо и застыла в интервале между цифрами 1 и 2. Это означало, что усилитель работает.
Не спеша, пошел в учебный корпус. Едва вошел в вестибюль, встретил растерянную Тамару Петровну:
- Евгений Николаевич! Пластинка крутится, а в классе ничего не слышно. Я щелкала там, где щелкали вы, но все равно не слышно. Решила ждать вас!
Когда мы вошли, я кинул взгляд на усилитель. Все в порядке. Сигнальная лампа горит, стрелка амперметра на выходном каскаде все время колеблется. Значит сигнал из усилителя идет в сеть. Я собрался было проверить в классе подключение динамика, когда мое внимание привлек радиоприемник. Он тоже был включен! Я включил тумблер контрольного динамика. В лаборантской с легким присвистом звучала передача "Голоса Америки". Только я сейчас вспомнил, что, уходя вчера вечером, в темноте я не выключил радиоприемник, который был настроен ... Во мне все застыло. Хорошо, что в класс не пошла передача! Но почему?
Я посмотрел на щит управления радиоузла. Я отказывался верить своим глазам! Пощелкав переключателем, потом другим, Тамара Петровна совершенно случайно сделала то, чего я сам ни разу не делал. Выход усилителя школьного радиоузла она соединила с сельской радиосетью верхней части села. Сельский радиоузел сейчас не работает! Усилитель мощный, значит трансляция идет по селу. Я выключил контрольный динамик и покрутил вправо до отказа регулятор громкости радиоточки.
Я не знаю, что чувствует человек, когда от страха волосы встают дыбом. Но кожа на моей спине стала живой, словно начала собираться и двигаться независимо от меня и моего желания. Усилитель школьного радиоузла подавал в сеть верхней части села передачу радиостанции "Голос Америки". Я мгновенно выключил радиоприемник, отключил подачу сигнала в сельскую радиосеть, переключил линию на класс и снова включил контрольный динамик. В кабинете, а значит и в классе, зазвучала французская речь. Тамара Федоровна, кажется, ничего не поняла. И, как говорят, слава богу. Я кивнул ей, что все в порядке. Тамара Петровна пошла в класс.
Я перевел дух. Середина шестидесятых! Разные "голоса" тогда глушили вовсю. А в "Казахстане", я читал в описании, стоял какой-то новый помехоподавляющий фильтр. Слышал ли кто передачу в селе? Я утешал себя спасительной мыслью, что могли и не слышать. Колхозники - кто на колхозных работах, кто дома за скотиной убирает ... Должно обойтись ...
В этот момент на задний двор школы влетел черный мотоцикл с коляской. На скорости подъехав к заднему крыльцу школы, мотоцикл резво развернулся и резко затормозил. За рулем в овчинном черном кожухе сидел председатель сельского совета Парфений Бакалым.
На заднем седле сидел, как он сам себя называл, начальник ВУС (военно-учетная специальность) Федор Репняк. Вроде представителя военкомата в сельсовете. Себя он считал и видел на одном уровне, а то и выше, самого председателя сельсовета. Почитал себя кэгэбистом. По отношению к участковому, старшему лейтенанту милиции, фронтовику Грищуку, вел себя, мягко будет сказано, покровительственно.
Соскочив с мотоцикла, оба кинулись к запасной двери. На время уборки в школе, уборщицы ее открывали настежь. Дверь оказалась закрытой. Быстро осмотрелись. Видимо вспомнив, что правое крыло, где находился лаборантская, отделено от центрального входа в школу двумя штакетными заборами, стремглав кинулись огибать левое, еще не оштукатуренное крыло здания.
Я понял с ходу, что это по мою душу. Крутанул ручку верньерного устройства радиоприемника с метки "Голоса". Добавил до полной громкость "Урока французского языка". Вышел в коридор и закрыл на ключ дверь кабинета. Успел принять непринужденную позу перед портретом Попова, изобретателя радио.
Раздался грохот сапог в вестибюле. Из-за колонны почти выбежали представители закона. Увидев меня, затормозили. Не поздоровавшись, потребовали открыть лаборантскую.
- В чем дело?
- В прокуратуре задашь вопрос, если позволят. И в КГБ. - это был Федор Репняк.
Парфений молчал. Двое его детей учились в школе. Сережа в шестом-А, Валя в пятом. Нормальные дети ...
Я открыл кабинет. Оттолкнув меня, в кабинет ворвался Репняк. На всю комнату звучала речь на французском языке.
- А это что за пост? - допрашивал меня Лисник.
- Это не пост и не станция. Это пластинка для урока французского языка. Тамара Петровна ведет урок. А в чем дело?
Мне никто ничего не объяснял. А мне и не надо было. Федор Репняк осмотрел радиоприемник. "Казахстан" был выключен. Начальник ВУС положил руку на металлическую крышку футляра приемника.
- Холодный ... - разочарованно сказал Репняк.
- Не успел нагреться. Или успел остыть. - подумал я.
- Где Тамара Петровна?
- В классе. Пройдемте!
Подойдя к классу, я показал на дверь. В этом классе учился сын Парфения, Бакалым Сережа. Не постучав, Репняк открыл дверь. Из класса донесся голос дикторши, ведущей урок французского языка. Репняк прикрыл дверь.
- В чем дело? - повторил я вопрос.
Мне никто не ответил. Переглянувшись, оба пошли к выходу. Стук их сапог был почти неслышным ...
И снова Федор Репняк
Шестьдесят пятый. Начало марта. Под ярким солнцем снега таяли стремительно. По рвам с обеих сторон шоссе в, разделяющий село овраг, мимо бросового дома пана Левицкого стремительно сбегали юркие ручьи. Било в глаза, отраженное в лужах воды, солнце. После уроков я шел на квартиру. Справа, со стороны Атак по шоссе спускался грузовик. Я сделал пару шагов назад, чтобы не быть обрызганным. Когда грузовик проехал, я стал переходить дорогу.
- Товарищ Единак!
Я оглянулся. Меня нагонял Федор Репняк:
- Завтра с утра к девяти в сельсовет с паспортом и приписным свидетельством!
- Хорошо!
Я даже не спросил зачем. Такой мысли у меня не возникло. Тогда у всех нас было непреложное: надо, значит надо!
Наутро я отнес в сельсовет документы. Отдавая, спросил Репняка:
- Зачем мои документы?
- Ты являешься призывником. Работаешь в Мошанах. Согласно закона о постановке на учет подлежащих призыву мы должны были взять тебя на учет в течение двух недель. Но ты ни разу не пришел. Могут выписать штраф.
- Я не знал, что надо встать на учет. А мне никто не говорил!
- Я отвезу документы в Атаки, в военкомат. Как отдадут, так сразу и вызову. Я позвоню в школу!
Я ушел. Событие для меня было настолько малозначимым, что я о нем забыл.
Прошло около месяца. Я сидел в лаборантской с Иваном Ивановичем Порядиным и Емилом Петровичем Гыцу. Постучалась и вошла тетя Зина, уборщица школы:
- Евгений Николаевич! Звонил с сельсовета Федор Репняк. Сказал, чтобы вы после обеда пришли в сельсовет!
Только сейчас я вспомнил: почти месяц назад я оставил у него паспорт и приписное свидетельство.
Иван Иванович повернулся ко мне:
- Женя! А с какой стати твои документы у Феди?
Я рассказал о событиях почти месячной давности.
- Женя! Хороший ты парень, но баламут! Какое отношение имеет Федор к тебе, как призывнику? Ты не подумал? Спросить надо было старших! Зачем отдал документы?
- Если призывник находится на территории одного военкомата, то, скорее всего, при временном переходе в другое село никакого снятия и постановки на учет не требуется. Вот, если бы ты уехал в Дрокиевский или Рышканский район. - сказал, молчавший до сих пор Емил Петрович.
- Нет! Хлопцы! - продолжил Иван Иванович. - Тут совсем другое дело. Федя с Парфением хотят хороший магарыч. И Женя у них не единственный. У них все поставлено. В Атаках в военкомате есть такой Зиновий. Выпивоха, каких свет не видел. Перед уборочной Репняк дает Зиновию фамилии лучших механизаторов. Тот выписывает повестки на переподготовку на месяц или два. Павло возвращается в Мошаны с повестками и дает их механизаторам. Кому хочется в армию во время уборочной? Самое время заработать! Никто не хочет в армию! Механизатор бежит к бригадиру, потом вместе бегут к Житарю Владимиру Степановичу - председателю. Вызывает Житарь Репняка:
- Надо уладить!
Председатель Житарь за пару механизаторов во время уборки и кабанчика зарежет, не то, что бутылку водки откроет. Пьют, едят, и домой мясо увозят. Скорее всего, так у них в каждом колхозе. Вот и тебя решили на магарыч развести. Нагло забери документы и не думай. Ты какого месяца рождения?
- Девятнадцатого августа. И в августе у меня вступительные экзамены.
- Тем более! Тебе еще нет девятнадцати. Твой призыв осенний!
- Иди, забери документы. - сказал Иван Иванович и, вздохнув, добавил. - Эх, люди-людишки!
- Если что, пообещай им, что пойдешь в прокуратуру. - напоследок сказал мне Емил Петрович, закончивший три курса юридического факультета.
В моей груди поднялась горячая волна негодования. Я по характеру с детства уступчивый. Но, когда я понимаю, что из меня лепят "лопуха", я, бывает, становлюсь неуправляемым.
Мы вышли. Попрощавшись с коллегами, я поднимался по шоссе вверх, к сельсовету. Гнев распирал мою грудь. Мне не хватало воздуха. По мере приближения к сельсовету мой гнев стихал. Оставалось только чувство омерзения. После общения со старшими и более опытными Иваном Ивановичем и Емилом Петровичем я почувствовал себя сильнее.
- Надо взять себя в руки! Репняк и Парфений старые, опытные... Кто знает, что у них в запасе. Я всего не знаю ...
Войдя, я вежливо поздоровался. В кабинете были оба, Парфений Бакалым и Федор Репняк. Одногодки, закадычные друзья, собутыльники. Ответив мне, они не предложили мне сесть, хотя стульев было порядочно. Краем глаза я увидел на столе несколько пар документов. Приписные свидетельства были вложены в паспорта. Ближе ко мне, с краю, был мой паспорт. Я узнал по, купленной в Черновцах, обложке. Вспомнил слова Порядина:
- Женя у них не единственный!
Гнев мой куда-то испарился. Мне стало чуть весело. Откуда-то появилось, нечто, похожее на азарт. Сейчас я почувствовал себя увереннее. По крайней мере, благодаря Ивану Ивановичу и Емилу, я играл с открытыми глазами. Но мои партнеры по ту сторону стола видели во мне запуганного простоланчика.
Я не стал говорить о том, что мне весной мне не будет девятнадцати. Я решил начать играть по их правилам:
- Мне хотелось в августе попробовать поступить в институт. Может как-то можно договориться? Дать мне шанс. А вдруг поступлю?
По тому, как Федор самодовольно откинулся на спинку стула, я понял:
- Клюнуло! Иван Иванович был прав!
- Договориться... - пробормотал я, приближаясь к столу.
- Дело сложное! - протянул Репняк.
Я понял, что мои документы он не открывал. Даты рождения не знает.
Парфений все время молчал.
Глядя в лицо Репняка, я приблизился еще на шаг. Пора! Не отрывая взгляда от Репняка, я молниеносно схватил мои документы и сунул в карман брюк.
Федор Репняк тяжело поднялся и перегнулся через стол:
- Ты что? В трибунал захотел? Посадят!
Я вспомнил Емила Петровича:
- Сначала в прокуратуру. А там я расскажу все!
Не попрощавшись, я ушел.
Прошло более двадцати лет. Я был на амбулаторном приеме, когда меня неожиданно вызвали в отделение. Скорая доставила больного с тяжелым носовым кровотечением. Артериальное давление 230/120 мм. рт. ст. Пациент лежал на высокой подушке, закинув назад голову. (Это, к сожалению, порочная поза, которую принимает большинство пациентов с носовым кровотечением. Кровь изливается в глотку и в лучшем случае больной ее выплевывает. Большинство глотает, чтобы "не терять кровь", что чревато очередными грозными осложнениями).
Придав нужное положение, я начал срочную тампонаду носа. При этом я говорил с больным только на молдавском языке. Я был уверен, что больной из молдавского села. Осмотреть, откуда изливается кровь не было возможности. Толстая струя била шумными толчками откуда-то сверху. Чтобы спасти больного я решил перестраховаться и застраховать пациента от дальнейшей потери крови. Я принял решение наложить комбинированную заднюю тампонаду. Зверская процедура. Для больного и для врача.
Все прошло быстро, удачно, с минимальной потерей крови во время процедуры. Я помылся и, распорядившись о неотложных назначениях, взял историю болезни и направился в ординаторскую. Надо было заполнить историю болезни и записать о проделанном. Описав состояние больного, состояние ЛОР-органов, я подробно описал проведенную тампонаду, написал окончательный диагноз. Назначил режим, диету, лекарственные препараты. Учитывая высокое давление, предписал консультацию терапевта и невропатолога. Назначил обследования.
Закрыв историю болезни, отодвинул ее в сторону. Подвинул с себе следующую. Тут же отодвинул, впившись взглядом в историю болезни предыдущего пациента с носовым кровотечением: - Репняк Федор Тимофеевич, и так далее...
В памяти, как на экране всплыло все: "Вы всего навсего учитель!; Агрессивный топот сапог по школьному коридору; Завтра с утра в сельсовет с паспортом!; Ты что? В трибунал захотел? Посадят!" ...
Хорошо, что я работал в маске, закрыв лицо. Плюс очки. Больной мог меня узнать и вспомнить события двадцатилетней давности. Это могло спровоцировать повышение давления, рецидив кровотечения, а то и кровоизлияние в мозг. К недоумению сотрудников, знающих о том, что я часто пренебрегаю мерами индивидуальной защиты, в последующие дни я маски не снимал. С пациентом продолжал общаться на молдавском, хотя часто он не все понимал.
В срок я удалил тампоны из носа. Все обошлось, как нельзя лучше. Давление стабилизировалось. Кровотечение не повторялось. Я готовил пациента к выписке из стационара. Как-то утром я проводил контрольный осмотр больных, забыв надеть маску. В процедурную вошел и сел на табуретку очередной пациент. Я поднял взгляд. Передо мной сидел Федор Репняк! Как можно равнодушнее и доброжелательнее я спросил о самочувствии.
- Хорошо себя чувствую, доктор! Хочу домой.
По лицу, наливающемуся бордовым цветом, его глазам я видел, что он меня узнал. Я старался не подать вида, что нас что-либо связывало в прошлом. Полагаю и надеюсь, что это мне удалось.
- Перед выпиской надо измерить давление.
Измерив, я с трудом оторвал взгляд от шкалы тонометра. 200/100. Однако!
Я снова назначил консультацию терапевта. Когда коллега измерила давление, оно было 150/90. Я понял, что на этом этапе больному лучше всего уйти домой, чтобы не видеть меня. В тот же день пациент был выписан на амбулаторное лечение.