Илья Сергеевич Красников, конечно, бывал в этой пивной. И не раз. А как иначе, если пивная "Старт" (все как положено - на стене намалеваны пивная кружка и обнимающий ее рак) располагалась прямо напротив дома, где он прожил более сорока лет? Иначе никак, даже если ты полковник в отставке; наоборот, именно такая пивная, со спецконтингентом, лучше всего подходит отставному военному инженеру, у которого три года назад умерла жена, а внуков не дозовешься.
Да и что звать внуков? Ну, пожить немного в городе, сходить в океанариум ("Первый в России"), в кино. "Деда, а где компьютерный клуб поближе?"...
Да и ездить детям и внукам накладно. Старший сын с семьей и вовсе в Петропавловске-Камчатском.
"Есть мужчины моих лет, - рассуждал Илья Сергеевич: - как принято говорить, упакованные. Смотришь на такого - старый крокодил в шоколаде. Сам кого хочешь упакует. Костюм хороший, причем видно - только купленный, с иголочки. Даже не просто купленный - изготовленный. Причем, в шикарном ателье. Благородная седина, медлительные движения, весь холеный, маникюр, педикюр такому делают - и не стыдно ему! - делают как дважды два, еще за честь почитают педикюр ему делать. Престиж! Массаж каждый день, ванны, понятно, как бы это сказать, релаксация... Старый хер!
А я не такой. Я тоже благородный, только по-другому. Я всю жизнь Родине отдал. И костюм у меня есть и не один, я тоже люблю хорошие костюмы. Вот, пожалуйста, хороший костюм. В "Пассаже" куплен, в городе Ленинграде. Фабрика "Простеев", Чехословакия. Сейчас и страны такой нет. А раньше в хоккей играли..."
Илья Сергеевич знал, что как только начинаются подобные мысли, то без пары кружечек пива с пеной, с рыбкой не обойтись.
Ладно там, Чехословакия, вот Ленинград... Ленинграда ведь тоже нет. Полковнику это не нравилось. Народ в пивной тоже не очень-то довольный, это как раз то, что нужно. Довольный народ пиццу ест в каком-нибудь сне Веры Павловны, не дай бог! Зашел как-то в такое заведение, современное... Нет, правда, - не дай Бог. Пусть лучше пакуют в деревянный бушлат и - до свидания.
А в "Старте" люди сидят, телевизор смотрят. Футбол, правда, смотрят, хоккей сейчас не увидишь настоящий. Из настоящего только интервью с Павлом Буре. Но все равно неплохо. Мужчины даже какие-то помятые слегка, сухариками хрустят за десять рублей. Мне вот так нравится, я сам помятый.
Нет, нельзя, конечно, было сравнивать Илью Сергеевича с непонятными типами, приезжающими среди дня на пригородных электричках, кажется, только затем, чтобы проторчать в "Старте" до закрытия.
Типы, все без исключения, одеты бывали в защитного цвета макинтоши, бесформенные старые шляпы, имели скользкий, основательно испуганный взгляд и старомодные портфели, какие носило лет пятьдесят назад начальство.
Илья Сергеевич не удивился бы, скажи ему кто, что и женщины, бывает, на него смотрят. Он сам знал, что смотрят. Хорошие женщины, добрые. Только ему было все равно.
Привычка к дисциплине, одна единственная, держала его здесь, в жизни. Нет, пожалуй, не только она. Была еще одна вещь, одна штука. Что-то вроде интереса. Но об этом, как говорил сам Илья Сергеевич, - ни слова. Секретность.
Десять часов утра. Какое чудное время, чтобы идти в пивную. Он постоял у подъезда, посмотрел на часы еще раз. Рановато, конечно...
- А-а, сегодня пятница! - чуть не вскрикнул Илья Сергеевич, мгновенно наполняясь радостью, которую вполне можно было мерить каким-нибудь неточным прибором. Радостью высшей пробы: - Газету куплю!
По пятницам в ларьке он покупал "Литературную газету". Ничуть не смущался, что приобретение очередного номера газеты каждый раз вызывает в нем такую реакцию. Он давно уже перестал смущаться. Мог вместо неопределенного "о" прокричать "вау", мог подпрыгнуть как ребенок или болельщик "Кубани". А смущаться не стал бы.
***
В это самое время на перрон вокзала "Краснодар-1" из вагона ростовского скорого ступил Смок и тоже посмотрел на часы. Все никак не мог поверить, что сейчас не 7.40.
Смок был экстремист. Почтенный возраст начинал уже тяготить его экстремистскую натуру, но ехать умирать в Боливию Смог пока не собирался. Вместо партизанской борьбы с силами зла он увлекся литературой, вернее так, с большой буквы - Литературой.
Смок побывал в книжном супермаркете и увидел, что в новые времена литература разделилась на литературу и на туфту. Смок, конечно, собирался принести всего себя Литературе, а не туфте. Он и туфта. Нет, нет... Такого быть не должно. Можно даже застрелиться, чтобы не было.
Супермаркет давал возможность познакомиться с двумя вечными течениями в творчестве и ясно увидеть, что к чему. Хотя тысячи фальшивых книг, имевшихся в магазине, мешали это сделать. Они стремились слиться в одно пестрое целое с настоящими книгами и даже весьма неинтимно залезть им под суперобложки.
Этот гражданин прибыл из Ростова в свой родной город для участия в семинаре молодых писателей. По этому поводу он даже начал сочинять оду:
Прибыла в Одессу
банда из Ростова.
В банде были урки, шулера....
И молодые писатели.
Были сомнения - так ли ты молод, дорогой товарищ? Или, если ты не молодой писатель, а просто писатель, то что ты тогда написал?
Написал Смок одну единственную пьесу. Отправил в местное отделение Союза писателей России. И, поди ж ты, - приглашение!
Было еще одно дело в городе. Задача такая - позвонить женщине, которую любишь и которую не видел месяца три. Не только не видел, но и не звонил. Смоку не раз говорили, что он экстремист. Как с этим не согласиться? Но кое-кто говорил, что он "тюха".
Аристократ тюха! - отшучивался Смок, но сегодня, как, впрочем, почти каждый день, до тошноты убеждался - да, действительно тюха. Аристократ или нет - еще вопрос, а тюха - точно.
"Почему ты ей не позвонил? - спрашивал себя Смок: - Не позвонил тогда, в декабре, не позвонил на Новый Год и на Рождество? И позже, в феврале? Ты что, от нее убегаешь?.. Она за тобой не гонится, она - Женщина (Смок любил большие, заглавные буквы). Правда, почему? Не хочешь жениться? Она рада тебя видеть всегда, сама никогда об этом не говорила. Ты ее не хочешь? Денег нет?"
О нет, Смок хотел ее, еще как хотел. Хотел ночами в комнате студенческого общежития в Ростове-на-Дону, хотел в камере следственного изолятора, хотел сегодня ночью в поезде. У него уже утвердился целый ритуал погружения в воображаемый мир, где он обладает этой женщиной. Интересно, что в этих мечтах только Руся и луна приходили сами. Для создания антуража требовались мысленные усилия. Впрочем, для антуража хватало просто представить удобную кровать. А вокруг - мироздание. Тьма. Нечто.
Он продвигался к клубу железнодорожников, периодически оглядывая вокзальную площадь. С позиций Литературы (или, очень возможно, туфты) эта фаза его жизнедеятельности на текущий момент могла бы быть охарактеризована следующим образом: "он осматривал город, пытаясь увидеть, что здесь изменилось".
Да, Смок осматривал окружающую панораму, старался заглядывать в лица людей, но сейчас ему было не до Литературы. Ему было, как всегда, тошно... Он и к клубу железнодорожников двинулся не просто так. Ему всегда нравилось там бывать, тошнота отпускала. Просто рядом постоять, почитать афиши - уже интересно.
Люди ставят спектакль в самодеятельном театре... Зовут заниматься бальными танцами. Русский рукопашный бой. Дзю-до. Воскресная школа живописи...
Последнее время глаза Смока натыкались на другие объявления: "Работа! Крупная международная компания в связи с расширением..." Или: "Нужны деньги? Без проблем, без залога и поручителей". Потом еще: "Потомственная гадалка снимет порчу", "Куплю акции", "Увлекательные компьютерные курсы". Нельзя часто смотреть на такие объявления. Будет кризис.
Эрнесто Че Гевара прошелся по банановым плантациям "Юнайтед Фрутс" в Южной Америке и ушел в революцию. Сказал, что ничего больше не надо для того, чтобы стать революционером. А эти объявления хуже, чем банановые плантации. "А что такое революция по-нашему? - спрашивал себя Смок. И отвечал: - Это еще хуже, чем объявления".
Оставалась тошнота. Вперемешку с лихорадочной и бесцельной трудовой деятельностью. Даже в Ростов занесло...
***
Она пришла. Смок сказал бы - примчалась. Но сказал бы так только, если бы ему удалось совершенно очистить слово от всякого дурного оттенка. Секунды, пока в телефоне еще ощущалось ее дыхание, он, словно ювелир, изучающий редкий, доставшийся ему незаслуженно, алмаз, пробовал слово всем своим естеством, которое замерло уже от того, что она м ч и т с я. К нему мчится.
Пустыми всегда были для него вопросы, к кому еще Руся спешит, мчится вечерами. Он знал, что у нее есть кто-то. Любовник. Мужчина. Некто.
Строитель.
Она сама сказала, что он, этот некто, строитель, она сама сказала, что он есть. Ее отношения со Смоком требовали если не полной откровенности, то правды.
И потом, какую конкуренцию строитель может составить разрушителю? Смешно говорить...
Иногда Смок ревновал, иногда нет. Все зависело от того, как далеко от него в данный момент находилась Революция. Вернее, идея Революции.
Сейчас Революция растворилась где-то в степях Области Войска Донского, между Ростовом и Краснодаром; Смок чувствовал, что готов прожить с Русей счастливую жизнь, долгую жизнь, укрывшись от мира в маленьком домике у моря. Смок готов был всю жизнь бродить с любимой в вишневых аллеях.
Не было только денег.
Из мечты его могла вытащить лишь мысль о деньгах и то не сразу. Он стал замечать, что с некоторых пор все более неохотно выбирается из мира своих грез обратно сюда, в действительность. Еще немного и он замрет где-нибудь посреди трамвайных путей, окончательно сделав выбор и отказавшись от этой самой действительности. Он просто не вспомнит о действительности. Или о том, что подразумевают под этим словом.
Короче, о том, где и как на тебя наедет трамвай и все закончится.
Смок почему-то был уверен в том, что Руся будет ждать его там, так сказать, по ту сторону трамвайных путей.
Так "реальные пацаны" думать не могут, так думать - это не материалистический подход, считал Смок. И плевал на "реальных пацанов" и на материалистические подходы. Плевал, разумеется, не материалистически. Трансцендентально. Поскольку был, как говорится, хорошо воспитан (в позднесоветском смысле).
Не зря его часто называли "грамотным".
Что материалистического в привязанности к нему такой женщины, как Руся? Восхитительной женщины, красивой, чуткой, прекрасно образованной?
"Я же... я же... со мною по проспекту только гулять... я же "заходю в пивную" и ничего больше. Ох, дура, Руся, дура, чего ж ты еще ждешь, красивее парня в мире не найдешь..."
Именно в этот момент Смок понял: решение - пивная. Аккредитив действительно мог не понравиться Русе, собственный аккредитив не нравился ему самому. А в пивную - пожалуйста, уложусь в командировочные расходы.
Смок тут же решил, что это вообще здорово - пригласить Русю не куда-нибудь в "Джаз-кафе" и не в суши-бар, а в пивную, вон в ту, с нэпманской фреской "Кружка и рак".
Это - сюр, это настоящий андеграунд, экзотика. Куда еще может повести девушку из хорошей семьи старый экстремист? Да еще и молодой писатель к тому же. В "Пекин" Русю и без меня отведут. Додики...
***
- Странно, замечаю, перечитываю всю "Литературку", а первую и последнюю страницу не читаю, - говорил Илья Сергеевич. - Раньше последнюю страницу первым делом... Раньше - это когда Леонид Ильич был жив. А сейчас даже заглядывать не хочется. Ну, а передовица - тут понятно. Пожалуйста: - "Первое: создание равных возможностей для людей". Для людей...
- А что удивляться? Я всегда говорил, демократия и рынок - это лохотронное оружие Запада, - тыкал пальцем в Илью Сергеевича собеседник, старый железнодорожник дядя Саша: - Я помню, купил я себе "Паннонию", мотоцикл. Так я был человек! Весь двор восхищался. В семьдесят втором году...
Дядя Саша был "дядей" для Ильи Сергеевича уже тогда, когда квартиру получали в этом доме. Только сейчас слово "демократия" дядя Саша выговаривал уже с трудом. А "Паннония" и вовсе превращалась в джазовую интерпретацию.
А всего-то, казалось бы, по второй кружке взяли...
- Извините, вы на "РИПе" не работали? - возник вдруг откуда-то голос и у столика оказался неизвестный гражданин криминального типа.
Илья Сергеевич осмотрел неизвестного преступника и остался доволен. Сказал:
- Присаживайтесь, молодой человек. Я действительно работал на "РИПе".
Илья Сергеевич уже давно очень положительно относился ко всякому сброду. Это началось после акционирования (с последующим разрушением) его завода, очень важного оборонного предприятия. Космическая начинка, да...
- Я, конечно, полковник, но не строевик. - рассуждал по этому поводу Илья Сергеевич: - Строевик, тот - да, ох как поморщился бы, увидев этого гопника. А я - нет, я их почему-то уважаю. Может быть потому, что сам всегда ношу с собой отвертку.
Илья Сергеевич и правда носил в кармане плаща хорошую (в смысле самообороны) отвертку. Был случай...
- Наверное, так и рождается уважение к людям, - резюмировал про себя Илья Сергеевич и занялся незнакомцем.
Тип был колоритный. Широченные штаны, прямо как у запорожца, какие-то бразильские апельсинового цвета калоши, сам - под два метра и рожа, что называется, протокольная. Такому чтобы перейти вокзальную площадь, фартовые документы нужны. И так раза три с милицией объясняться придется.
- А что вы на меня смотрите как на уркагана? - спросил тип.
- Оп-па, он еще и телепат! - подумал полковник и внимательней пригляделся к незнакомцу.
Оказалось, незнакомец - свой.
- Илья Сергеевич, вы меня не узнаете? - спросил, улыбнувшись, урка и тотчас превратился из урки в обыкновенного посетителя вокзальной пивной.
В каком же цеху он работал?
- Простите, не узнаю, - сказал полковник. - Вы у Адама Хазретовича работали?
- Вы живете на углу Ленина и Мира? - улыбнулся тот.
- Да, но все равно не припомню, знаете ли...
- Мы с вами в Белоруссии встретились, я у вас пропуск проверял в военной части, смотрю - из Краснодара. В восемьдесят пятом или восемьдесят шестом... Вы еще ко мне домой потом заходили...
Илья Сергеевич мгновенно припомнил эту встречу. Хотя уже давно подобные воспоминания заняли место в каком-то далеком, никому не нужном архиве.
Этого человека звали, кажется, Аркадий. В том, восемьдесят пятом или восемьдесят шестом, году он был юношей, солдатом, прямо скажем, более улыбчивым и светлым, чем сейчас.
"Впрочем, улыбается он хорошо. - Полковник рассматривал лицо человека более внимательно, чем несколько секунд назад: - А свет... Света нам всем не хватает. Какой здесь свет, здесь, в пивной... К тому же, как это?.. Жалюзи".
Илья Сергеевич в те времена часто бывал в командировках, в Белоруссии так по нескольку раз в год. Налаживали оборудование в боевых частях Ракетных войск стратегического назначения...
"Почему я его принял за урку? Никакой он не урка. Те, кто служил в РВСН, урками быть не могут. Разве что, гопниками".
Будучи кандидатом технических наук, полковник, конечно, сразу же заметил уязвимость собственных рассуждений с точки зрения формальной логики. По этому поводу немедленно пригласил Аркадия за столик.
Выяснилось, что тот не один, а с девушкой. "Алкоголичка?" - мелькнуло неприятно в голове, но все оказалось не так.
- Руся, врач, моя жена. - представил ее Аркадий, после чего Илья Сергеевич немедленно стал наполняться жизненными силами. Есть такие женщины. В их присутствии старики-полковники молодеют и ведут себя как лейтенанты. А кандидаты технических наук вспоминают, что когда-то играли в джаз-банде.
Жена Аркадия была такой женщиной. Едва посмотрев в ее темные спокойные глаза, Илья Сергеевич тотчас вспомнил море, пальмы, южный вечер. А также легкий бриз, крутые скалы и почему-то какой-то загадочный замок царицы Тамары.
- Такие женщины, как вы, Руся, должны курить "Беломор", - заявил Илья Сергеевич.
- "Беломор"? Простите... - Руся стала поправлять очки, но на Аркадия в поисках защиты не смотрела.
- Знаете, я представляю себе таких женщин: роскошных, аристократичных... актрис... Иногда они закуривают папиросу. Именно - "Беломор", причем только ленинградский. Вы - такая.
Дядя Саша тоже порывался что-то сказать. Сначала, когда эта пара только устраивалась за их столиком, в его взгляде преобладала снисходительность - "молодо-зелено", но затем очень быстро, не успела женщина устроить между пивных кружек и тарелок свою сумочку и берет, снисходительность сменилась некоторой тревожностью.
"Будут о Третьяковской галерее говорить, о греческом зале. - вздохнул дядя Саша и стал немного походить на веерку Сердючку: - Таким моя "Паннония" не нужна..."
Глава 2
Женщина и Луна
С Русей Смок познакомился на танцульках. Так он сам говорил - "танцульки". Танцульки были не простые, хотя и корпоративные.
На Старый Новый Год в театре устраивали вечер для всего коллектива. Балерины танцевали с артистами хора, бухгалтерия нажимала на салат оливье, где зеленый горошек традиционно был заменен кукурузой, скрипачки недовольно поглядывали на духовиков, которые стремились туда же, куда артисты хора, Леонард Григорьевич Гатов пел блюз, монтировщики дрались.
Как начинающий человек искусства, Смок считал своим долгом посещать такие вечеринки. Как "тюха" не рисковал приглашать на танец балерин. Скрипачки были для него существами и вовсе эфемерными. Вот с артистками хора получалось все хорошо, несмотря на то, что Смок был начисто лишен музыкального слуха.
Неплохо удавались охотничьи действия среди художниц из бутафорского цеха. Можно было пить с шоферами...
Однако лучше всего драться с монтировщиками и с мужской труппой балета Григоровича.
Смок, разумеется, полагал, что, бывая из года в год на таких вечерах, собирает некий материал для будущих произведений. Произведений, опять же, разумеется, пока не появлялось, зато как-то раз Смок решил-таки пригласить на танец балерину.
Балерина - это испытание для мужчины. Так устроен мир. С балериной доступен любой танец, однако нужно танго. Рио-де-Жанейро, Копакабана, карнавал прилагаются. Пачка долларов, бриллианты не обязательны, но, черт возьми, необходимы.
Кроме них еще нужен наган, для того чтобы сразу застрелить соперника. Впрочем, Смок полагал, что наган нужен в любом случае, есть у тебя балерина или нет. Во-первых, наган, как известно, единственный гарант твоих равных прав со всеми остальными людьми; во-вторых, общеизвестно, что без него скучно. В России скучно особенно.
А с балериной скучать нельзя. Она не для этого на пуантах тянется высоко-высоко, чтобы ты скучал рядом с ней.
Смок временами догадывался, что не рискует приглашать балерин и не носит на вечеринки наган вовсе не потому, что скучно, а скучно потому, что он, Смок, такой скучный.
Скучный.
А может, балерины в театре были такими негодными, а? Не способными привлечь мужское внимание товарища? Ведь не исключен такой вариант.
О, нет, нет. С балеринами все было в порядке. К чести Смока, он, если подобные вопросы приходили в голову, немедленно начинал бороться с такими мыслями, не бороться, а даже драться. А так как такие каверзы случались в основном на вечерах в "Премьере", то Смок пускался в пляс. Хорошее средство для драки с плохими мыслями.
Но однажды что-то случилось. Рядом со Смоком в кругу оказалась незнакомая симпатичная девушка. Не сразу он понял, что внимание его захвачено. Натурально, приковано.
Мало ли в труппе красивых балерин? Там все красивые. Но почему тогда голова сама собой поворачивается в ее сторону, а глаза не отрываются, буквально, от изящной фигурки и необычного личика?
Смок, конечно, сразу понял, что она балерина - фигурка! К тому же все без исключения балерины надевали на танцы джинсы и высокие сапоги. Маленькая дань стилю "вамп". И незнакомка была такой же.
Круг продержался в продолжение трех-четырех танцев, потом кто-то отправился пить "Дюрсо", кто-то слился в парах.
Смок решился.
- Можно вас пригласить?
Тяжелый человек Смок. Казалось бы, что такое - произнести эти слова? Пригласить девушку на танец? Но нет - он волновался, как на линии фронта, слова выговаривал с трудом, кроме того, терзался еще и тем, что вместо "можно" следовало сказать "разрешите". Так учила Смока его бабушка, учившаяся в свое время в царской гимназии.
Но что же он, Смок, такой несчастный? Где воля к жизни?
Была воля. А тяжесть, как ни странно, являлась следствием смоковской стремительной фантазии - он (обнимая девушку крайне аккуратно - чтобы не повредить) твердо знал, что если она захочет, то он проводит ее домой, повезет в город Тумбатуми и будет платить алименты в будущем.
Ну, тяжело давалась жизнь Смоку, что поделаешь... Остается удивляться, как он при всем при этом с легкостью необыкновенной заводил детей по всей России, а также в странах ближнего зарубежья.
А тут еще дыхание перехватило. Танцуя с незнакомкой, ощущая ладонями хрупкость и, натурально, изящество, он не сказал ни единого слова. Познакомились они позже, когда все рассаживались по автобусам. Автобусы эти развозили народ после вечеринки по разным концам города. Смок и Руся жили в совершенно разных районах, но почему-то оказались снова рядом. Он здесь был ни при чем, как это ни позорно, он сел в свой автобус задумчивый и одинокий. Думал, как теперь снова увидеть эту девушку. Придется, как видно, втереться прямо в балетную труппу...
И вдруг - она идет. И место в автобусе одно свободное, возле Смока. Мистика.
Тут уж Смок не молчал. Говорил в автобусе, говорил, когда гуляли по ночному городу, говорил, когда взяли такси. Руся тоже не молчала.
Выяснилось, что она вовсе не балерина, а врач. На вечер попала благодаря сестре, которая работала в театре костюмером.
Смок рассказал Русе почти все. Рассказал о Черном море, рассказал о своих московских приключениях, рассказал о том, как и почему принял ее за балерину, даже о детях своих рассказал.
Когда выяснилось, что Руся грузинка, Смок рассказал даже, что он грузин. В некотором смысле. Сразу же подчеркнув, что он-таки русский.
А Руся призналась, что хочет смотреть в телескоп на Луну.
Короче, случилось волшебство. Жаль, что после этого вечера прошли годы.
Глава 3
Дерзновенный полет
- Дерзновенный полет моей фантазии вам не остановить. Клоун и мейнстрим - понятия несовместимые!
- Давай по понятиям поговорим, давай.
По понятиям поговорить предлагал дядя Саша, последний оставшийся в живых железнодорожник, о чем он сам только что сообщил в очередной раз.
Про клоуна и мейнстрим распинался, конечно, Смок.
Илья Сергеевич занимался Русей. Развивал тему "Беломора", называл Русю античной богиней. Пробовал угадать, кто она: Артемида, Венера или Рея. Остановился на Афродите, но с поправкой на то, что родилась она не только из морской пены, но из скал перевалов Центрального Кавказа, в частности перевала Бичо. Узнав, что Руся врач, настаивал на увеличении зарплаты бюджетникам. Взял всем темного пива. Собирался уже обсудить положение со стабилизационным фондом.
Илья Сергеевич был, что называется, в ударе. В запасе, он знал, имелись следующие темы: альпинизм, опять же античная мифология, затем гинекология и космос.
В космос Илья Сергеевич собирался обязательно. Видимо, как раз в это мгновение и появились у него мысли не откладывать более давно задуманное предприятие, а решить все здесь и сейчас.
Смок годился для предприятия. Илья Сергеевич, даже рассказывая про сложные, запутанные отношения Зевса и Афродиты, слышал все рассуждения Смока.
- Клоуны - это люди мужественной профессии, - говорил Смок. - Я не такой, нет у меня такой силы противостоять этому дерьму. Я скорее бюрократ.
Дядя Саша при слове "бюрократ" поднимал голову и смотрел подозрительно, при слове "дерьмо" кивал устало и, что называется, глубокомысленно, но - было заметно - отказывался понимать, как это клоуны могут быть людьми мужественной профессии. Клоун и есть клоун.
Илья Сергеевич на слова внимания не обращал. Скорее, его интересовал голос Смока. Там все было слышно. Ну, глупый... Ну, дурак. Вполне нормальный человек. Злой. Возраст подходящий, других людей уже чувствует и знает, что они есть.
Годится.
Если бы не темное пиво, все могло бы быть не так. Но это - теория. События развивались, понятное дело, так, как и должны были развиваться.
Полковник решил раскрыть Аркадию и Русе свою тайну. Но сначала следовало удалить дядю Сашу. Дядя Саша и космос никак не вязались. Вот Аркадий и Смок - вязались, а здесь - нет.
Илья Сергеевич ничего не имел, конечно, против дяди Саши, просто не вязались они, дядя и Саша и космос, и всё.
Понятно ведь, что будет - "банда Ельцина"", "Северо-Кавказская железная дорога", "рыбалка на квок". Ну, еще "сосед-гнида из третьей квартиры, депутат трехрублевый". Суета. Главное сейчас, чтобы не было водки. Сто граммов в пиво могли вдохнуть в глубокого пенсионера новую жизнь, Илья Сергеевич знал. Нужно просто выждать немного, дядя Саша забормочет и уйдет домой, держась за стены.
Но пока приходилось терпеть его реплики.
Дядя Саша теперь рассказывал Русе, какие у него на даче змеи. Со стороны могло показаться, что разговор идет о рыбалке, старик широко разводил руки, рискуя задеть людей за соседним столиком. Илья Сергеевич не слушал, но мог поспорить, что тот показывает змей в обхват, а не в длину. При этом называя Русю "мадемуазель".
- Гигантомания, - комментировал Аркадий: - Полагаю, вы преувеличиваете.
Илья Сергеевич решился.
- Как вы думаете, нам когда-нибудь удастся отправиться к звездам? - обратился он ко всей компании.
- В смысле? - встрепенулся Аркадий.
Руся внимательно посмотрела на полковника.
Дядя Саша насупился, видимо, размышляя пьяно, куда бы тут ввернуть своих змей.
- В смысле человечество в его нынешнем состоянии. Мы с вами станем свидетелями того, что будут построены корабли, на Земле или на орбите, и корабли эти полетят к Марсу? Или к Юпитеру? Солнечную систему пора осваивать или нет? Лунные города, марсианские поселения, Солярис? Ведь, извиняюсь, двадцать первый век.
- Так прогресс завернули не туда! - развел руками Аркадий, явно считавший, что вопросы адресованы в первую очередь ему: - Сейчас мейнстрим - это золото, биотехнологии разные, а не марсианские поселения. Зачем грузить про иные планеты, если можно просто записать всех в дебилы?.. Это раньше, если ты с характером - так в Сибирь, на Аляску, а сейчас - в дебилы. Беринга - в Думу, Врангеля - в Чечню, Дежнева - на зону. Остальных первопроходцев - в дебилы.
- В Библии про это ничего не сказано, - заявил вдруг дядя Саша.
- Про что? Про дебилов?
- Про космические корабли.
- Богослов! - воскликнул Илья Сергеевич и развел руками. - Мой сосед - богослов! Джеральдина Чаплин. Змеи есть в Библии вот такие?
- Змеи есть, - дядя Саша злился: - И я, конечно, не богослов. Только вы со своими космическими кораблями Советский Союз профукали, пенсия у меня - тьфу! Тьфу, а не пенсия, а теперь вам - марсианские города! Да вы кругом посмотрите! Какие города, если деревня вымирает? Если водка - дрянь? Если пиво... - Он посмотрел в свое пиво: - Какое-то не такое?
- Когда ты про водку и про пиво, это опасно, - забеспокоился полковник.
Его, кажется, немного озадачила речь дяди Саши. Хорошо еще, тот на Джеральдину Чаплин не обратил внимания... (Кстати, причем здесь Джеральдина Чаплин?)
- Ты мне скажи, вот ты - полковник, крылатые ракеты делал на своем заводе или еще что, присягу принимал... Почему ты в девяносто первом году не шарахнул своими ракетами по этим гадам?. Почему не шарахнул, а? Почему ты, полковник, не исполнил присягу? Что ж ты теперь хочешь? О чем жалеешь? Вот я солдат рядовой, мы знаешь как в Будапеште?.. У нас наш полковник был, тебе не чета. Он так говорил: видишь в окне огневую точку - наводи орудие! Стреляй! А ты? Ты - кто? Марсианские города... Вот какие вы полковники, такие у вас и города.
Илья Сергеевич вроде бы и хотел ответить, но не отвечал. Что тут скажешь? Молчи и смотри в стол. Сотни объяснений, сотни ответов есть для таких вопросов. Но полковник молчал. Смок с женой тоже молчали. Кажется, публика в пивной и та попритихла. Некоторые закуривали.
Стало слышно голоса из телевизора: "...хранилище Судного дня - вершина международной кооперации перед лицом глобальных рисков. Оно способно вместить 4,5 миллиарда образцов семян со всего света..." Дядя Саша полез за "Примой", проворчав: "Кооператоры..."