Эф Алексей : другие произведения.

Неприятность

Тут на днях с Михаилом Федоровичем Бубновым произошла одна неприятная история. А все, конечно, из-за алкоголя. Он после этого случая совсем пить бросил. Впрочем, и до происшествия, о котором мы вам собираемся рассказать, Михаил Федорович не особенно много пил. То есть в понедельник он никогда не напивался. В другие же дни, как полагается, заправлялся слегка.

Случилось как-то Михаилу Федоровичу премию внеочередную получить. То ли за новаторство, то ли за рационализацию. В общем, какой-то болтик он догадался прикручивать туда, где раньше и без него обходились.

Короче, получил Михаил Федорович премию. Купил себе наконец кепку, чтобы, значит, лысину ею прикрывать. И на радостях, конечно, набульбенился. Не так, чтобы очень. Не выходя, конечно, за рамки. Однако порядочно нахлестался. В общем, залился он. Пошатался по району. Попел что-то. Об заборы потерся. С моста поблевал. Скучно. Тут он к вокзалу случайно вышел. Дай, думает, прокачусь на поезде для потехи.

Сел в первый попавшийся вагон. Проехал километров десять. Тут его от жары развозить стало. "Не, думает, ежели я тут ихтиандра кормить стану, публика может насупиться. Фотокарточку опять же помнут". Снял он свой пиджачок, чтобы, то есть, не так жарко было и сидит в новой кепке. Репой качает, в окно пялится. Проехал еще километров, может, пятнадцать.

При подъезде к очередной станции Михаилу Федоровичу сделалось совсем дурно. Видимо, от резкого торможения. Он чтобы освежиться и, если приспичит, в вагоне не наблевать, высунул башку в окно. Свесился и на перрон любуется. Тут ветром сдуло у него кепку с черепа. Поезд только подошел - минуты три простоит. Хотел Михаил Федорович за кепкой своей сбегать. Тут видит: мальчишки какие-то с перрону кепку его, значит, подхватили и примеряют. Он им кричит из окошка:

-Отдайте кепку, сволочи!

Детишки его заметили и давай дразниться. Кепку ему, вроде, подадут, а как он только руку протянет, они ее обратно дергают. Михаил Федорович, конечно не вынес такого издевательства. В другой раз он, может, стерпел бы. Но тут кепка, положим, новая. Плюс портвейн по крови гуляет. Горячит то есть. В общем, расстроился человек.

Выскочил он на перрон. И к мальчишкам. Ну, думает, сукины дети, устрою вам кацнельбоген. Те от него удирают и кепкой перекидываются. Ноги у Михаила Федоровича хоть и заплетаются, но бежит-таки. Вот-вот, думает, догонит. Тут мальчишки скрылись в кустах каких-то в месте с кепкой. Михаил Федорович тоже в кусты ринулся. Влетает он, значит, в кусты и там тыквой обо что-то бьется. Стукнулся он, то есть, и назад из кустов на тропинку повалился. Аккурат в лужу кормой пристроился.

Сидит он, в общем, в луже - вникает. Голова как чугунная. Мыслей то есть нет, и болит дюже. Решил Михаил Федорович для началу понять обо что это он там башкой колотился. Посмотрел на кусты - кусты как кусты. Взглянул повыше - столб фонарный. Видимо, за кустами аллея или, может, бульвар. Фонари там держат чтобы прохожим светло было в темноте дефилировать. Михаил Федорович еще пуще расстроился. Мол, парочки там под фонарями шатайся. Опять же хулиганам забава - лампочки посшибать. А приличному человеку сквозь кусты не продраться. Стал из лужи подниматься. Поднялся, поплелся назад к станции. Решил, что пора бы назад вертаться. Покуролесил - и будет.

Приперся на станцию. Стал себя по карманам хлопать, чтобы, значит, кошелек обнаружить. Хвать себя за бок, а там вместо пиджачка рубаха мокрая. Вот те, раз, думает. Это я, то есть, пиджачок-то, в поезде оставил. Как же я теперь, например, домой попаду. И вообще, где я?

Влез к кассирше в окошко.

-Где я? - спрашивает.

А кассирша ему.

-Что ты, харя, с головой в очко вперся, не видишь по русскому написано: "Купавна".

Хотел он ей в морду плюнуть, но передумал. Уж больно физия у кассирши свирепая была. Спросил только сколько до Москвы доехать стоит. Два с полтиной оказалось. А у него ни копейки. "Ну, думает, клюква. Без билета меня накрыть могут. Штраф, пятое-десятое. На работу, конечно, напишут. Продам, думает, свои ботинки - все равно не новые".

Продал он, короче, свои башмаки. Прямо на перроне какой-то тетке. Та ему трешку за обувь всучила. Михаил Федорович поначалу решил было расстроится. Но передумал. Расстройств у него на сегодня было достаточно. Взял он билет и бутылку боржома, и покатил назад.

Вот так он ко мне и явился. С огромной шишкой на лбу, грязный, босой, без пиджака и кепки, с недопитой бутылкой боржома.

Thursday, 4 August 2000 'пЁ.'