Мело, мело по всей земле, во все пределы... Слова зимы аккуратно ложились на мерный стук колес поезда, и замурованные небывало жестоким морозом окна навевали сон. Саша сквозь туман крепкой мужской усталости наблюдал за метущимися в темной северной ночи огоньками случайных станций. Приятное чувство близости домашнего тепла заставляло жмуриться от удовольствия. После пятилетней пограничной службы на границе России и Украины с короткими нежданными приездами домой Саша, наконец, направлялся в родной Мурманск почти на месяц. Он лежал на верхней полке пропахшего уютом экспресса и, закрыв глаза, вспоминал дом. Память рисовала задорное курносое личико младшей сестренки и две рыжевато-солнечные косички за спиной. Потом внезапно всплыла улыбка матери, по-женски мягкая и нежная, улыбка, которую он не раз видел между ровных маленьких букв в её письмах. Тут же рядом возникли руки отца: неколебимо сильные, огрубевшие от работы строителя, но теплые и надежные, всегда готовые поддержать маленького Сашу на неровной земной поверхности.
Саша вдруг подумал, что по-настоящему "дома" последний раз он был лет пять назад, перед отъездом на границу. А потом жизнь застремилась куда-то так, что времени было слишком мало, чтобы просто отдохнуть в своей семье. Он улыбнулся своим мыслям: а ведь Леночка-то уже не смешливая девчонка с неровной челкой, а взрослая молодая женщина со своей собственной семьей - мужем Анатолием и дочкой Аней. Ане где-то лет шесть, она, наверно, похожа на маму и уже готовится к школе. Они жили в Апатитах и только два месяца назад переехали к отцу в Мурманск. Кажется, в его прошлый случайный приезд они как раз отдыхали на юге... Или это было раньше... Мысли путались, и в Сашиной голове улыбка Лены растворялась в глазах матери и таяла, как снег на теплой ладони проводницы, одиноко стоявшей на пустынном ночном перроне...
***
Слепящий солнечный свет, необдуманно забравшись в комнату, заставил Сашу открыть глаза. Заметив за окном веселые осколки безупречного снега и зеркально-голубое небо, Саша окончательно проснулся от острого ощущения покоя. Как замечательно все-таки быть дома!.. Из кухни доносился увлеченный голосок Ани, которая, восторженно кипятясь, рассказывала маме об удивительном Оле-Лукое, приходившем к ней ночью с цветным зонтиком.
Когда Саша зашел на кухню, Лена пыталась одновременно помешивать ароматную кашу, готовящуюся на плите, насыпать чай в заварной чайник и внимательно слушать дочь. Саша широко улыбнулся и негромко заметил: "Всегда удивляюсь, как женщины умудряются выполнять столько дел одновременно?" Лена вздрогнула от неожиданности и, шутливо покачав головой, сказала: "А ты, Сашка, совсем не изменился! Все так же обходителен и по-прежнему норовишь меня напугать". Саша поцеловал племянницу в пушистые завитки на затылке и, продолжив веселую пикировку с сестрой, пожал плечами: "Как будто ты когда-нибудь пугалась!"
Непривыкший к еде, приготовленной мягкими женскими пальцами, Саша неторопливо наслаждался каждой крошкой солнечного утреннего завтрака. Поэтому из-за стола он встал последним и быстро оделся, чтобы отправиться за город. Было воскресение, и они всей семьей собрались поехать на кладбище навестить маму, которая умерла от рака три года назад. Саша тогда не успел буквально на несколько часов, чтобы попрощаться с ней, и долго переживал из-за этого. Он знал, что ее последней мечтой было увидеть его. Но та зима была очень снежной, и из-за заносов поезд опоздал на четыре часа.
Выйдя из подъезда, он радостно почувствовал, как его лицо обожгло морозной свежестью снега. Кружащая мысли волна ледяного воздуха разрумянила щеки и поселила в душе непередаваемое ощущение зимнего задора. Старая отцовская машина привычно плевалась мохнатым дымом и нехотя заводилась. Когда они, наконец, выехали из города, и за окном стали мелькать уютные варежки снега на елях и соснах, Саша полностью отдался воспоминаниям о гулком эхе среди карих стволов, о ребячески ловких снежках в руках, о смеющихся девчоночьих глазах...
На кладбище было так же безбрежно тихо и спокойно, как в лесу. Могилы не казались горестными или печальными, они степенно стояли рядами, покрытые снеговыми шапками, словно те, кто спал под ними, с доброй улыбкой наблюдали за теми, кто пришел помолчать и повспоминать. Даже Анечка притихла, прижавшись щекой к маминой руке и наблюдая за взрослыми огромными темными глазами. Саша неслышно подошел к посаженной им в прошлый приезд стройной рябине и удивился, как быстро она вытянулась. Вдруг он услышал хрупкие трели птичьей песни и, взглянув на соседний серовато-стальной невысокий крест, заметил на нем маленькую синицу, вертевшую головой по сторонам. Саша наклонился к простенькой надписи на кресте и прочел: "Баранова Юлия Сергеевна. Скорбим и помним". На кресте, полузасыпанный снегом, лежал красивый искусственный венок из крупных пурпурных роз. Юлия Сергеевна, Юлия Сергеевна, "самая лучшая", "моя маленькая мама"... Саша присел на скамейку и внимательно всмотрелся в ласковую улыбку усталой женщины на черно-белой фотографии. Почему-то Алена прикрепила на памятник именно черно-белую, а не цветную фотографию...
Ему было семнадцать, когда он наткнулся на эту маленькую загадку по имени Алена. И сразу спросил: "А можно я буду называть тебя Алешка? Так ласковей..." Она задумчиво взглянула на застежки его куртки и вдруг улыбнулась: "Меня так называть будешь только ты". И добавила: "Теплое имя". Он именно "наткнулся" на нее, когда, увлеченный на катке игрой в снежки, налетел на девочку в потертой на рукавах серой куртке и большой спортивной шапке. Еле удержавшись на ногах, она вспыхнула от смущения и, неловко натянув шапку на уши, сказала: "Извини". Сашу поразило, насколько искренно смутились ее глубокие, как море за горизонтом, глаза. Он ободряюще улыбнулся:" Да это я виноват! Ты не ударилась? А почему ты катаешься одна?" И снова удивился, какими серьезными вдруг стали ее глаза: "Я люблю кататься одна. Можно играть с ветром..." Он никогда не слышал таких слов и потому заинтересованно взглянул на девочку. Она говорила именно то, что думалось ей в тот момент, но Саша вдруг заметил, что внутренне она испуганно сжалась, словно готовая к тому, что он рассмеется ей в лицо и умчится прочь. Но ему внезапно захотелось взять эту нелепо укутанную в безразмерные вещи девочку за руку и уехать к вечерним огням. "Давай поищем ветер вместе?" - предложил он...
Алешке было всего 15 лет, но каждый день Саша не уставал ей удивляться. Ее суждения были необычны и порой неожиданны для него, они соединяли детскую непосредственность с непривычной взрослой наблюдательностью, словно она прожила полвека. Она рассказывала ему, как волшебно лежать на снегу и тонуть в ночном небе, рассказывала, как красиво волна стирает написанное на песке имя, объясняла, почему хорошо, что люди не могу дотянуться до звезд, - ведь иначе им не о чем было бы мечтать. Она делилась с ним своими мечтами покорять моря и рисовать горы, спрашивала, зачем обычные люди ведут войны и убивают друг друга, пыталась вместе с ним понять, как же сделать мир вокруг них красивее. Однажды она рассказала ему о фильме, посвященном блокаде Ленинграда, который они смотрели в школе. Она горячо говорила: "Они называют сухую статистику: столько- то погибла. Такой-то ущерб... Знаешь, там была маленькая девочка, которая попала в артобстрел. Так вот все эти цифры - ничто по сравнению с единственной слезинкой этого ребенка!" А он каждый раз восхищался ее решительностью в стремление помочь людям, удивлялся ее импульсивности в желании понять все тайны, ее нежной открытостью в отношениях с животными. Он приносил ей растаявшие в кармане шоколадки и маленькие букеты ромашек, объяснял, почему звезды мерцают, а птицы безмятежно сидят на электрических проводах. Она читала ему стихи о вьюге, а он рассказывал ей о полетах в космос, и они вместе открывали для себя лес, непонятный и родной. Ему казалось, что такая чудесная девушка может быть только счастливой...
О том, что она держала в себе, он случайно узнал много позже. Однажды он заметил синяки на ее руке и спросил, откуда они. Она отвернулась в сторону и глухо произнесла: "Просто ударилась". Она не умела обманывать, и он настойчиво пытался добиться от нее объяснений. Саша знал, что ее мама работала медсестрой в детской поликлинике и зарабатывала немного, так что им с Аленой хватало денег только на самое необходимое, но никогда не придавал этому значения. И сейчас он был неприятно поражен, сколько проблем и переживаний возникало у его любимой Алешки из-за их невысокого достатка. Его семья тоже не была богатой, но им вполне хватало денег не только на то, чтобы иногда устраивать праздники и приглашать гостей, но даже на его увлечение футболом, требующее и покупку формы , и расходов на поездки. А Алене часто приходилось донашивать мамины платья (фигуры у них были похожи) и даже туфли, штопать вечерами колготки и натягивать на запястья ставшие короткими рукава свитеров. Девчонки ее класса щеголяли в модных упруго облегающих джинсах и щелкали замочками ярко расписанных сумок. Они делилась впечатлениями от проведенных на пляжах Средиземного моря каникулах, веселыми компаниями ходили в кафе и кино и шумно решали, какие стильные подарки сделать учителям на первое сентября. А Алешка пыталась рассказать им, какое теплое солнце летом в Мурманске и как пахнет в лесу после дождя, но ее никто не слушал. Они приносили магнитолы и устраивали танцы, А Алешка сидела возле двери и затравлено смотрела по сторонам, боясь, что кто-нибудь заметит ее давно вышедшее из моды мешковатое платье. Мальчики никогда не приглашали ее на танец - они ее просто не замечали. Ребята ее класса обменивались впечатлениями от компьютерных игр, а у Алешки дома не было даже магнитофона. И когда она осторожно спрашивала, что такое пень или "Клава", одноклассники снисходительно улыбались и понимающе переглядывались. И все бы ничего, но старательность и эрудированность Алешки раздражала ее одноклассников. Аленой они называли ее только тогда, когда им нужно было что-то списать у нее, во всех других случаях она была просто "ботаник". Весь класс забывал учебники, а у нее он был с собой, и она слышала за спиной: "Как всегда... Ей больше вех надо". Все писали контрольную по химии на двойки и тройки, а она знала химию на отлично, и ей говорили уже в лицо: "Ты что, самая умная, что ли?" Зато когда на физкультуре она не могла отжаться необходимых двадцать раз или не добрасывала мяч до сетки, все весело и довольно смеялись над ее неловкими движениями, слабыми руками. А Алешка остро воспринимала любую насмешку, любой намек на ее несостоятельность. В тот день она случайно задала учительнице вопрос по домашнему заданию, которое никто кроме нее не сделал. Все надеялись, что учительница забудет о нем, а Алешка своим вопросом невольно напомнила ей о задании. У учительницы было плохое настроение, и в журнале появилась колонка двоек. На перемене к Алене подошли пятеро девчонок. Они ее, конечно, не были, но, напомнив ей, сто "ботаник должен сидеть и не высовываться", сильно толкнули так, что она ударилась о парту.
Саша не хотел верить тому, что услышал. Он не мог понять, как можно не просто не любить, а ненавидеть Алешку с ее огромными, искренними, морскими глазами, и ее легкой, чуть солнечной улыбкой. Но единственное, о чем она его попросила, - это ничего не рассказывать ее маме. Ее "маленькая мама" и так работает с утра до вечера, чтобы накормить дочь и, главное, чтобы позволить Алене учиться в музыкальной школе. Ведь больше всего на свете Алешка мечтала петь, ради этой своей мечты она была готова перенести все. Но мама не должна ничего знать, у мамы слабое сердце...
Недалеко от Алешкиного дома был зоомагазин, в который они любили заходить, чтобы посмотреть на животных и пообщаться с ними. Однажды там появился маленький белый голубь, который тоскливо сидел на жердочке и задумчиво клевал прутья клетки. Алешка сразу подошла к нему и улыбнулась Саше: "Смотри, какой он милый!" Словоохотливый продавец рассказал им, что этот птенец попал в зоомагазин недавно и почему-то все время грустит - даже ни разу не заговорил. Алешка долго смотрела на белый пух, на острые бусинки птичьих глаз и вдруг, просунув палец между прутьев, ласково погладила голубя по маленькой голове. Он замер, озадаченный неожиданной нежностью и распушил крылья. Алешка весело рассмеялась и сказала: "Его, наверное, зовут Кеша Не знаю, почему, он ему подходит это имя. Правда, Кеша?" И тут голубь внезапно склонил головку на бок и загулил, как полугодовалый малыш...
С тех пор Алешка ходила навещать птенца почти каждый день, а Кеша радостно встречал ее, подставляя для ласки пух на голове. И однажды в по-настоящему весенний мартовский денек Саша взял с собой все деньги, которые заработал летом, помогая отцу на стройке, и купил ослепительно снежного голубя, чтобы принести его Алешке на день рождения. Он никогда, наверное, не забудет ее утонувших в порыве счастья глаз, когда он открыл свой подарок. Она прижалась к нему щекой и прошептала: "Ты даже не представляешь... Это самый лучший, самый незабываемый, самый нужный подарок!" Ее длинные ресницы неловко дрожали, как будто она до сих пор не могла поверить в свою сказку. Саша поцеловал ее в нежно-округлый подбородок и сказал: "Белые птицы приносят счастье".
Учебный год упрямо стремился к завершению, а Алешка была полностью поглощена подготовкой к концерту, на котором она должна была петь сольный номер. Ее мама до последнего момента хранила в тайне от дочери, что купила ей на накопленные за год деньги безмятежно-белое платье, которое женственно обхватывало стройную Алешкину фигурку. Когда Алена вышла к саше из комнаты этом матово-сверкающем платье, с красиво и строго убранными волосами и сияющими глазами, Саша даже зажмурился на мгновение. Она была похожа на сон, такой близкий и хрупкий, как кисточки снежинок, сон, который никогда не кончится. И ему хотелось задержать этот сон навсегда, чтобы ее глаза каждый раз охватывали весь мир и улыбались ему в ответ.
Проводив Алешку к кулисам, Саша еще побродил некоторое время по фойе, рассматривая висевшие на стенах фотографии. Проходя мимо окна, он заметил трех одноклассниц Алены, которые утешали девочку, вытиравшую слезы и отчаянно всхлипывающую: "Из-за нее меня сняли из программы! Я, видите ли, не смогу спеть чисто! А она сможет? Ну нет, она у меня узнает, что такое петь по-настоящему, она у меня получит овации..." Слушать дальше Саше было абсолютно неинтересно: он хорошо знал, как тщательно сейчас будут разобраны все недостатки той несчастной, которой не повезло занять в программе концерта место Алениной одноклассницы.
Саша знал, что Алешкин номер был заключительным, но начал нетерпеливо волноваться уже с середины концерта. Но, наконец, свет чуть приглушили, и на сцене появилась стройная, воздушная, сияющая ожиданием чуда фигурка. Ему казалось, что она пела так, как не пела никогда, так, будто в этой песне была вся ее жизнь, все надежды, все мечты, так, словно весь мир слушал ее, замерев от пронзительного чувства сказки. Она уже прикасалась голосом к последнему звуку, когда произошло это. Саша даже не сразу понял, в чем дело. Платье на Алене как-то странно сдвинулось и стало медленно сползать с плеч. Весь зал вдохнул вместе с ней... Алена кинула затравленный взгляд в сторону кулис, и вдруг резко убежала за занавес, придерживая платье руками. Саша бросился из зала, чтобы успеть, чтобы защитить...
Алешка в одной потертой куртке сверху тонкой футболки, ничего не видя перед собой, шла по дорожке между уже начавших зеленеть кустов. Саша догнал ее, обнял за худенькие плечи и усадил на скамейку. Она безразлично-покорно уткнулась ему в плечо и только изредка вздрагивала. Он уже понял, кто была та "девчонка", из-за которой Аленину одноклассницу вычеркнули из списка выступающих, и что значили слова: "Она у меня получит овации..." Ведь Алене надо было переодеться - она пела дуэтом еще в начале концерта, а белое платье ждало своей очереди в маленькой гримерной. Через нее проходит столько людей, а оставить шов держаться на одном стежке так просто и так незаметно... Вдруг Алешка подняла голову, и он каждой клеткой почувствовал ее раскаленную боль: "Я должна была научиться жить в реальности. Ведь чудеса - всего лишь выдумки романтиков! Но я, правда, правда, верила, что сбывается моя мечта, что мой сон стал жизнью, миром, что все, во что я верила, - настоящее, живое... А это оказалось лишь иллюзией. Скажи тогда, что такое правда?" - ее глаза просили, искали и не находили ответа. "Это только то, что осуществимо в физике, химии, биологии, то, что можно сделать твердыми руками, да? А как же тогда то, что нельзя объяснить словами, нельзя даже увидеть? А как же все то, что заставляло меня ощущать себя настоящею, живой, что заставляло мое сердце становиться неизмеримо хрупким, все то, что казалось мне светлым и красивым?.. Неужели этого не было? Неужели это все лишь мираж, туман? И в правде есть только холодные ножницы и борьба за лучшее место?" Алешка задыхалась от наплывших, невысказанных слов. Саша молчал, впервые чувствуя полную беспомощность. Он не знал, как ей помочь, нужные фразы терялись где-то и никак не находились. Как объяснить ей, отчаявшейся и растерянной, потерявшей землю, что он готов отдать всю жизнь только, чтобы вернуть ей улыбку и тех светлячков, которые горели раньше в ее глазах.
"Знаешь, - глухо сказала Алешка, - еще когда я была маленькой и ребята во дворе смеялись над моими стоптанными ботинками, неловкими движениями и приличными двумя косичками за спиной, называли "синим чулком" за мою наивность и все время разыгрывали, я думала, что однажды я вырасту сильной и смелой. Я представляла, как красивая, умная и независимая, я докажу этой толпе, что я намного лучше их, что моя жизнь похожа на самую дерзкую мечту потому, что я стремилась к своим высотам и делала все, чтобы их достичь. А они так и останутся ничем, сильные только тогда, когда их много... Но оказалось, что такой книжной справедливости нет в жизни, и даже если ты очень умный и образованный, побеждает тот, кто может себя защитить, у кого есть зубы. Значит, вот какая правда?" Она уже устала говорить и бессмысленно смотрела на уютные огни домов сквозь деревья. Потом спокойно встала и взяла его за руку: "Пойдем. А помнишь, ты говорил, что белые птицы приносят счастье?.. Это - ... счастье?"
... Саша потер затекшую ногу и пошел к отцовской машине. Деревья слегка задевали его губы, оставляя мокрый вкус ветреного поцелуя. День осторожно крался к ночи, еле заметно стирая серым дымом зимние краски. Когда они приехали домой, уже стемнело. Поужинав, Саша отправился в отведенную ему комнату и стал выбирать себе книгу на потускневшей от времени деревянной полке, чтобы неторопливо прочесть ее на ночь. Вдруг он увидел кремово-белый корешок видеокассеты и вынул ее, чтобы посмотреть, что на ней записано. Сверху на ровных строчках картонной коробки было аккуратно выведено: "Это - для тебя". И он сразу вспомнил звонко-летевший, как первый снег, голос Алеши по телефону: "Сашка, ты был прав!" Она позвонила ему на следующий день после того концерта, и казалось, все телефоны поймали ее полные восторга слова. "Сашка, наш Кеша принес счастье! Сегодня мне позвонил один человек и сказал, что он продюсер и ищет сильные голоса. Ему очень понравилось, как я пела, и он хотел бы со мной сотрудничать, представляешь? Саша! Я буду петь, я буду петь..."
На кассете был записан ее сольный концерт в одном из залов Москвы. Эту кассету она прислала ему через полгода после отъезда. Он включил телевизор и поставил кассету. На экране возникла Алешка: восхищенная, бесстрашная и как будто немножко удивленная. Саша вдруг почувствовал рядом маленькое теплое дыхание: возле дивана стояла Анечка, и в ее глазах было далекое море за горизонтом. Она тихо сказала: "Какая красивая..." Саша только молча кивнул. Он подумал, что тогда им казалось: впереди вся жизнь, и они смогут найти свое счастье, свою правду. Им казалось, что все их сны станут живыми, и вместе они покорят самые недостижимые вершины. Она уехала в Москву, он поступил в Санкт - Петербург, каждый строил уже свою жизнь, но Саша никогда не жалел, что однажды подарил необычной девушке Алешке белого голубя со странным именем Кеша...